|
||||
|
|
Глава 5 Тревожный март Генерал Нихоф был командиром воссозданной после полного уничтожения под Сталинградом 371-й пехотной дивизии, которая к началу 1945 года входила с состав 17-й армии. К моменту начала зимнего генерального наступления Красной Армии левый фланг прикрывал южный берег Верхней Вислы. Именно этим объясняется то обстоятельство, что дивизия не приняла на себя всю мощь удара Советских войск. Дивизия, которой командовал Нихоф, смогла выдержать несколько наступлений незначительных сил советской армии. После этого она получила приказ отступать, так как основная часть наступавших советских войск к тому моменту уже продвинулась далеко на запад. В итоге 371-я дивизия не смогла участвовать в обороне Кракова (что считалось ее основной задачей), так как к моменту ее отступления он уже был взят частями Красной Армии. Теперь главной задачей дивизии было преграждение пути советским войскам далее на запад. Самой дивизии удалось выдержать удар советских танков, который был нанесен в местечке Кренау[23], располагавшемся между Краковом и Освенцимом. Когда к началу февраля 1945 года надо было уклониться от навязываемых Красной Армией боев в Верхней Силезии, генерал Нихоф вместе со своей дивизией защищал участок фронта Ратибор — Козель. Сам генерал Герман Нихоф не сразу стал рассматриваться в качестве нового коменданта крепости Бреслау. Поначалу на эту роль Шёрнер наметил генерала Грайнера. Однако тот в силу тяжелой болезни не мог справиться с данным заданием. Только после этого выбор был остановлен на Германе Нихофе. Телеграмма, в которой генерала уведомляли о его новом назначении, представляет отдельный интерес, так как в ней говорится о том, что его функции выходили далеко за рамки командующего генерала. Приведу выдержки из нее:
Назначенный комендантом Бреслау генерал Нихоф фактически стал заложником ситуации. Позже ему неоднократно заявляли, что положение в Бреслау было много выгоднее, нежели у многих частей Вермахта, которые находились вне кольца окружения. Кроме того, именно в тот самый момент в город был направлен «настоящий» парашютно-десантный батальон особого назначения «Шахт», который должен был стать ценным резервом, предназначенным для выполнения самых сложных заданий.  Генерал Герман Нихоф, комендант Бреслау с 9 марта по 6 мая 1945 года Первой задачей, которую предстояло выполнить Нихофу, было налаживание отношений с гауляйтером Ханке. Надо было восстановить как можно быстрее подорванное доверие между партийным руководством и военным командованием. Для выполнения данного задания генерал Нихоф получил некую «помощь» от командования группы армий «Центр». Ему обещали деблокировать город, что должно было вселить надежду в солдат и гражданское население. В Бреслау об этом было объявлено сразу же двумя генералами: фон Альфеном и Нихофом. Отбывавшему на «большую землю» фон Альфену генерал Нихоф на прощание заявил, что для выполнения этого сложного задания у него были развязаны руки. При этом сам фон Альфен, который, даже не имея точных сведений, но представляя достаточно верную картину о соотношении сил, с определенным скепсисом отнесся к утверждениям о том, что деблокирование Бреслау было не за горами. При этом сам Нихоф, заявивший о подобной возможности, считал своим личным долгом сдержать данное слово. Впрочем, немецкие генералы могли уже не раз убедиться на практике в том, что обещания деблокировать окруженную воинскую группировку не всегда сдерживались (в качестве примера можно привести Сталинград и Будапешт). Сам Нихоф мог усомниться в реальности подобных обещаний, хотя бы в силу сроков, которые были озвучены генерал-полковником Шёрнером. Тот же заявил буквально следующее: «Если вы сможете удержать Бреслау хотя бы три-четыре дня, то Шёрнер пробьется к вам и протянет руку помощи». Нихоф был уже целую неделю комендантом крепости (обещанные три-четыре дня уже давно прошли), но снаружи не было никаких признаков того, что город предполагалось деблокировать. В итоге Нихоф попросил командование 17-й армии, которому формально подчинялся гарнизон Бреслау, дать более точные расчеты. На этот раз прозвучало, что срок, на который надо было удерживать Бреслау, составлял четыре недели. Утверждалось, что генерал-полковник Шёрнер уже завершал разработку плана по деблокированию Бреслау, для чего на участке фронта Штрелен — Мюнстерберг концентрировала силы мощная немецкая воинская группировка. Она должна была не только прорвать кольцо окружения вокруг Бреслау, но и выйти в тыл советским войскам, которые наступали на Берлин. В силу ограниченных возможностей немцев на Восточном фронте подобный план был скорее фантастической мечтой, нежели реальной возможностью. Когда истекли отпущенные четыре недели, командование 17-й армии рекомендовало генералу Нихофу продержаться еще шесть недель! Спорное обещание деблокировать Бреслау и без того увеличивало груз бремени, который был возложен на плечи генерала Нихофа. Сам он подчеркивал, что осознать его был в состоянии отнюдь не каждый. В этой связи уместным кажется вопрос: не слишком ли осложняло выполнение и без того не самого легкого задания Верховное командование и командование группы армий «Центр» трем сменявшим друг за другом комендантам крепости Бреслау? Первому коменданту отказали в полномочиях и необходимых средствах. Пренебрежительно относясь к предложениям второго коменданта, было отказано в доверии генералу фон Альфену. Не были сдержаны обещания, которые были даны третьему коменданту. Сам же Нихоф прекрасно понимал, что на карту было поставлено доверие к нему со стороны солдат и гражданского населения. Кроме того, не стоило списывать со счетов личностный фактор, что относилось не столько к защитникам Бреслау в целом, сколько к гауляйтеру и имперскому комиссару по вопросам обороны Ханке. Ради справедливости скажем, что сам Ханке не вмешивался в сугубо военные вопросы. Было бы ошибочным считать, что он смог припереть к стенке генерала фон Альфена. Собственно, Ханке удалось снять предшественника генерала Нихофа благодаря хитрым интригам и кляузам. Генерал Нихоф не хотел повторять путь своего армейского товарища, а потому сразу же попытался нейтрализовать Ханке. Это была весьма рискованная затея. С одной стороны, генерал Нихоф хотя бы формально должен был поддерживать хорошие отношения с гауляйтером Ханке. Но, с другой стороны, честолюбивый гауляйтер в своих радиограммах, адресованных в рейхсканцелярию Борману, описывал «благополучное» положение Бреслау, что, естественно же, являлось исключительно его «заслугой». В итоге в Берлине складывалось более чем неверное мнение о положении дел в крепости. Если дела в крепости шли настолько хорошо, то зачем же ей помогать? Генералу Нихофу потребовался немалый дипломатический талант, чтобы во время первой встречи с гауляйтером Ханке четко обозначить компетенцию сторон. Нихоф был уже проинструктирован генералом фон Альфеном о том, что ни одному слову гауляйтера нельзя было верить. Ханке еще в начале февраля 1945 года заявлял коменданту крепости: «Я являюсь гауляйтером Силезии, но отнюдь не гауляйтером Бреслау. В качестве гауляйтера Силезии большинство моих заданий находится за границами города. Но чтобы не подавать людям плохого примера, я решил остаться в крепости. По сути, я являюсь человеком без прав. Можете полностью рассчитывать на меня в будущем». Эти слова были одним сплошным лицемерием. Чтобы недвусмысленно показать, кто является в доме хозяином, генерал Нихоф потребовал от гауляйтера сдать мощную радиостанцию — мероприятие, которое требовалось осуществить с самого начала осады Бреслау. Если говорить об общем положении города, то в первую очередь надо рассмотреть ситуацию на «южном» фронте. С период с 23 февраля по 7 марта полки Мора и Бессляйна в ходе боев оставили лишь незначительные территории. Позиции 609-й дивизии, напротив, даже усилились. Данное воинское соединение удерживало свои позиции по линии больница Ханке — Штайн-штрассе — церковь Святого Духа — кладбище Святого Бернардина — долина Оле — Пиршам. Несмотря на то что позиции здесь были достаточно надежными, а сами воинские подразделения приобрели немалый боевой опыт, генерал Нихоф решил уделить южному театру боевых действий повышенное внимание. Он решил направить сюда больше вооружений, чтобы при первой же возможности отразить любые советские атаки. Общим принципом ведения боев на «южном» фронте стали слова генерала: «Рассредоточение, глубокое эшелонирование, резервы». Забота о сохранении боевой мощи окруженного гарнизона стала для генерала Нихофа едва ли не задачей № 1. В этом нет ничего удивительного, так как со временем в немецких частях увеличивалось число потерь, восполнять которые приходилось за счет жителей Бреслау. Как результат, не меньшее внимание генерал уделял деятельности Херцога и Гёлльница. Созданная ими структура была ориентирована в первую очередь на подготовку младшего командирского состава, доля потерь среди которого во время боев была всегда выше. Поскольку в крепости между фронтом и собственно тылом почти не имелось никаких различий, то город постоянно прочесывался в поисках боеспособных мужчин. Подобное «рекрутирование» проходило планомерно. Гражданских лиц предпочитали не посылать сразу же в бой. Для начала они должны были пройти хотя бы кратковременную подготовку, которая должна была познакомить их с азами тактики ведения уличных боев. Нередко многие мужчины, до этого момента трудившиеся в гражданском секторе, вызывались идти добровольцами на фронт. Впрочем, ситуация выглядела не столь идеалистично. В книге Гвидо Кноппа «Дети Гитлера» приведено несколько свидетельств относительно того, как проходило рекрутирование в батальоны Фольксштурма, укомплектованные подростками из Гитлерюгенда. Кристиан Людке вспоминал о дне своего вступления в ряды защитников-ополченцев: «Я пришел к матери и сказал, что я теперь стал солдатом. „Боже, они уже начали забирать детей!“ — воскликнула она. Через неделю в день моего рождения пришел приказ. Нас должны были перебросить на другой участок фронта. У меня был день рождения, поэтому мы с другом решили отправиться туда на следующее утро. Утром мы пошли туда, но возле моста нас поджидал караул. Офицер сказал: „Людке, вы арестованы. Вы недостойны носить немецкую форму“. С меня сорвали форменную куртку». Этим делом занимался лично руководитель Гитлерюгенда в Бреслау Герберт Хирш. В то время, когда город содрогался от разрывов вражеских снарядов, возможно ли смягчить наказание Людке и его товарищу? «Они пришли ко мне и сказали: „Мы хотим считать твое поведение безрассудно глупым и тем самым спасти тебя от расстрела. Ты получишь двадцать пять ударов палкой. Сожми зубы и терпи!“ После десятого удара я потерял сознание. После экзекуции руководитель Гитлерюгенда сказал мне: „Ну, юноша, ступай на фронт и отличись там. Надеюсь, я смогу скоро прикрепить на твой мундир Железный крест“». Этот абсурд происходил на фоне разрушения города. Людке опять доверили высокую честь погибнуть за «фюрера и отечество». Многим другим, отставшим от своих, повезло меньше. Их просто расстреляли. Фронт уже давно ушел на запад, а многочисленные советские соединения никак не могли взять город. К середине февраля, когда город оказался в полном окружении, его обороняли 40 000 защитников. Красноармейцам приходилось с боем брать каждый дом, каждую улицу, каждый этаж. Пожары окрашивали ночные облака в алый цвет. Аэродром Гандау был главной целью советских атак. С его потерей прерывалась всякая связь нацистов с внешним миром. Церкви были превращены в укрепления, кладбища становились ареной боя, могильные надгробия служили материалом для возведения баррикад. Весь город превратился в кромешный ад. В центре его был спешно оборудован импровизированный аэродром. Для многих он был надеждой на эвакуацию, для других — символом конечной победы. Вся молодежь города вступила в части Вермахта, Фольксштурма и «полковую группу Гитлерюгенда». Ее организовал руководитель местного Гитлерюгенда Хирш. Группа состояла из двух батальонов общей численностью 1000 человек. Они были хорошо вооружены и подчинялись опытным унтер-офицерам. В ожесточенных атаках им удалось отбить у противника вокзал Пёпельвиц и заводы Рютгера. Угол улиц Кайзера Вильгельма и Аугуст-штрассе горожане назвали «Гитлерюгендэк», «Угол Гитлерюгенда». Ожесточенное сопротивление выливалось в большие потери среди малолетних солдат. В уличных боях погибла половина членов городской организации Гитлерюгенда. Сотни из них остались лежать на позициях главной оборонительной линии на юге города в районе железнодорожной насыпи. Манфред Пройснер был ранен при атаке советских позиций. «Во время передышки ко мне подошел огромный фельдфебель с пистолетом в руке и спросил: „Что с тобой?“ Я ответил, что меня ранило осколком. Он увидел выступившую кровь. Мне разрешили спуститься в подвал. Другие тоже хотели передохнуть в подвале. Однако фельдфебель с пистолетом в руке погнал их обратно на позиции, на эту проклятую железнодорожную насыпь». О том, что их ожидало на главной оборонительной линии, рассказывал Роман Шеффер. «Русские лежали сверху на насыпи, а мы должны были отбросить их за насыпь. Вы представляете себе, как они там наверху лежали и простреливали все пространство из пулеметов? Сколько людей там положили! Это чистая глупость». Кристиан Людке, которого подвергли наказанию палками за самовольную отлучку из части, находился на этом же участке обороны. «Мы должны были вести бесперспективную борьбу. Мы только успевали подсчитывать свои потери. Многие плакали не из-за ранений, а от страха». В своем официальном мнении рейх мог только восхищаться военным аспектом этой человеческой трагедии. «Опираясь на мужественную волю к сопротивлению и проверенную боевую храбрость, на полную поддержку отечества и глубокое убеждение бороться до конца, мы будем удерживать крепость до перелома в войне», — заявило командование окруженной группировки. Однако вопреки хвастливой военной пропаганде «железная» дисциплина в городе постепенно ослабевала.  Полностью разрушенная во время артиллерийского обстрела Хильдебранд-штрассе Уличные бои внушали страх не только защитникам Бреслау, но и советским солдатам. О тактике ведения уличных боев, их особенностях и трудностях можно было написать, наверное, целый том. Но в данной книге мы ограничимся лишь несколькими замечаниями. Главная трудность для немцев состояла в том, что подготовка солдат велась в критических условиях. В итоге большинство находившихся в обороне немецких подразделений можно было назвать сплоченными воинскими частями с очень большой натяжкой. Советские войска, по сути, атаковали наспех собранные группы, которые не успели пройти подобающую подготовку. А между тем на южном театре боевых действий уличные бои начались уже 20 февраля 1945 года. Немцы пытались строить свою оборону, располагая опорные точки в угловых домах. Как результат, именно на эти здания был обращен шквал огня советских противотанковых орудий и осторожно пробиравшихся по улицам танков. Сам же генерал Нихоф отмечал, что страшнее советских войск были только пожары, которые возникали от разрывов многочисленных снарядов и бомб. «Поначалу наши солдаты в буквальном смысле слова сгорали заживо». Выход из ситуации немецкое командование решило найти в использовании ручных огнетушителей, которых в промышленном Бреслау имелось достаточное количество. Кроме того, подросткам из Гитлерюгенда было поручено найти в городе средства для пожаротушения. В ходе подобных рейдов было найдено около сотни пожаротушащих баллонных установок «Минимакс», которые тут же направлялись на передовую. Надо сразу же отметить, что при помощи «Минимакса» можно было успешно потушить небольшой, только что начинающийся пожар, но отнюдь не охватившее целый дом пламя. О том, что пожары были постоянной головной болью для коменданта крепости, говорит хотя бы один факт. Генерал Нихоф решил обратиться с консультацией к одному из профессоров Технического университета Бреслау. Тот, в свою очередь, порекомендовал генералу использовать для тушения пожаров одно химическое вещество, которое в изобилии хранилось в северной части города в больших контейнерах. Но при этом профессор предупредил, что у данного химиката было одно побочное действие — при его использовании возникали клубы хлороформа. В итоге было решено опять привлечь подростков из Гитлерюгенда. Те расфасовывали химикаты по тысячам пивных бутылок, которые другими подростками доставлялись в места боев. Но всем было понятно, что это было лишь вспомогательное средство, не способное справиться с пожарами в целом. А использование пожарных команд в местах уличных боев и вовсе представлялось невозможным. При отсутствии у немцев зажигательных снарядов они не могли ответить советским войскам той же монетой. Но в конце февраля немцы стали применять особую тактику, которая не только позволяла увеличить их огневую мощь, но и оказалась эффективной против советских зажигательных снарядов и бомб. Впервые она была опробована во время боев у здания дирекции железной дороги. Немцы стали осознанно поджигать здания, которые планировалось сдать красноармейцам. Кроме того, подрывались внешние и внутренние стены угловых строений. Как результат, каменные руины было сложнее поджечь, но в то же самое время они являлись идеальным укрытием для фаустников и пулеметных гнезд. Нихоф писал в своих воспоминаниях о данной тактике: «На первый взгляд подобные меры были выражением бесцельной жажды разрушения, но на самом деле они являлись предпосылкой для более успешных оборонительных боев». Вряд ли стоит подробно расписывать, что все выгоревшие дома оказывались в распоряжении советских войск, в то время, как целые кварталы находились внутри города. Конец февраля — начало марта были ознаменованы еще и тем, что немцы применили во время боев несколько технических «новшеств». Все они были насколько просты, настолько же и эффективны. Сразу же надо оговориться, что в Бреслау оказалось большое количество 88-миллиметровых зенитных орудий, чего нельзя было сказать про боеприпасы к этой артиллерии. Подполковник Мор считал целесообразным наладить сотрудничество своего полка с саперами майора Хамайстера. В первую очередь это касалось возведения баррикад на передовой. На определенном удалении от линии боев возводились специальные «секретные» баррикады, в основу которых встраивались 88-миллиметровые зенитные орудия, которые были весьма эффективны даже против советских танков. Когда оставлялась небольшая часть территории и приближались советские войска, из подобной баррикады внезапно производилось несколько орудийных выстрелов. Почти во всех случаях подразделения Красной Армии получали немалый урон. В большинстве своем немцы предпочитали подбивать советские противотанковые орудия. Подобная тактика при условии одновременного применения минометов и пусковых установок типа фаустпатрон или «Панцершрек» оказалась весьма эффективной. Об этом говорят хотя бы цифры. За две недели боев полк Мора смог уничтожить около сотни советских противотанковых орудий. В боях на «южном» фронте себя весьма успешно зарекомендовала и рота истребителей танков. Она опять же в основном применялась против, орудий Красной Армии. Лейтенант Хартман, командир штурмового орудия, сообщал об этом следующее: «Нас в основном использовали против русских противотанковых орудий, которые прекрасно простреливали все улицы в любое время дня и ночи. Звук выстрела, который напоминал щелчок кнута, в пространстве, замкнутом зданиями домов, вызывал ощущение, что орудие находилось где-то совсем рядом, что очень сильно действовало на нервы нашим солдатам. Для борьбы с русскими орудиями я придумал особую тактику. Для начала я стремился выяснить расположение хотя бы одного противотанкового орудия. В большинстве случаев это было отнюдь не самой простой задачей, так как в шуме множества выстрелов можно было легко ошибиться. Если же удавалось выглянуть из-за какого-нибудь угла или использовать телескопическую трубу, то я мог точно указать моему наводчику, по какому месту надо было вести огонь. Затем мы заводили наше штурмовое орудие и, вывернув на полной скорости из-за угла, посылали снаряд вдоль улицы. Ни один русский не успевал или не осмеливался произвести выстрел по нашей штурмовой машине. В результате нам удавалось подбить вражеское противотанковое орудие. Хотя и мне случалось ошибаться с определением места, где находилось орудие. Впрочем, Советам от этого было мало толку. Взрывная волна от нашего снаряда без проблем сдувала маскировку русского орудия, которая обычно делалась из соломы. Первых своих успехов мы смогли добиться на углу Штайн- и Галле-штрассе, где проходили позиции 609-й дивизии. Сражавшаяся в этом районе рота Криша была очень благодарна за нашу помощь. В ходе этих боев, к сожалению, потеряли один из танков PzII, который не смог перебраться через протянувшуюся по Штайн-штрассе траншею. Но даже в этих условиях танкисты смогли подбить противотанковое орудие, которое располагалось между Кретиус- и Гельмут-штрассе. Впрочем, это была единственная потеря, которую мы понесли в Бреслау от вражеских противотанковых орудий. В тот момент мы пересекали котлован, и на моем штурмовом орудии порвалась гусеница. Я не мог ничего поделать. В ремонте самоходной установки нам помогал даже майор Шульц, который появился из подвала весь перепачканный гарью». Выгоревшие руины домов представляли немалую опасность для тех, кто сражался в них. Если речь шла о немцах, то в первую очередь угроза возникала, когда советская артиллерия вела огонь по остаткам зданий крупнокалиберными снарядами с взрывателями замедленного действия. Попадание и взрыв от такого снаряда угрожал похоронить под облаками далеко не одного немца. По этой самой причине защитники Бреслау предпочитали сами предварительно взрывать выгоревшие дома, чтобы использовать их для обороны. И наоборот, коробки домов, которые предполагалось сдать красноармейцам, оставляли в покое, тем самым увеличивая вероятность погребения под их обломками уже советских солдат. Постепенно немцы стали подрывать даже подвалы разрушенных домов. Как вспоминал полковник Райнкобер, командир одного из полков 609-й дивизии: «Провалы подвалов тянулись вдоль всех улиц. В итоге постепенно возникала плотная паутина траншей и котлованов, которая тянулась до самой передовой… Части оказались довольны новым укреплением. Очень быстро стали ясны его несомненные преимущества. Наши потери стали снижаться. По этим „каналам“ можно было подтягивать резервы, подвозить боеприпасы и провиант, относить в тыл раненых». Кроме того, подрыв разрушенных домов позволял немецкой артиллерии вести более прицельный огонь. Нередко в Бреслау для маскировки применялись самые обычные бытовые предметы: ковры, занавески, ламбрекены. Несколько последовательно натянутых вдоль уличных провалов ковров позволяли немцам передвигаться, фактически оставаясь незамеченными советскими наблюдателями. Или же, напротив, подобные ковры могли указывать ложное направление движения, дезориентируя тем самым красноармейцев. В уличных боях весьма эффективным было использование тяжелого 150-миллиметрового орудия. К великому сожалению для немцев, количество снарядов для подобного типа орудий было очень ограниченным. В итоге они были переданы в распоряжение эсэсовскому полку Бессляйна. Но и сами эсэсовцы предпочитали держать их в резерве. Применить это грозное оружие планировалось в самой критической ситуации. Если же говорить о полке Бессляйна, то после успешной операции в Пайскервице и обороны аэродрома в Гандау оно заработало определенную славу не только среди немцев, но и среди красноармейцев. Когда его перекинули с «южного» фронта на «западный», никто не сомневался, что эсэсовскому полку предстояло выполнить тяжелое задание. Эсэсовцам нельзя было отказать в некоем эпатаже. К новому месту назначения они передвигались строевым шагом с песнями. Само собой разумеется, это касалось только тех улиц, которые не простреливались советской артиллерией. Две роты полка Бессляйна при этом были облачены в стальные шлемы, одна рота — в шляпы, которые были известны под названием «Кокс», а еще одна рота — в специфические головные уборы, напоминавшие цилиндры. Появившись на передовой, эсэсовцы с некоей бравадой вывесили заметный для советских солдат транспарант: «Здесь будет сражаться эсэсовский полк Бессляйна!» Впрочем, бывший на данных позициях полк Мора сражался в оборонительных боях не менее ожесточенно. Иногда казалось, что немецкие воинские соединения соревновались друг с другом в своей отчаянности и героизме. Находившаяся левее эсэсовского полка 609-я дивизия в ходе этих боев не отступила ни на метр. В полку же Бессляйна были поразительные примеры. В качестве такового можно было бы привести командира одной из рот по фамилии Будка. Его подразделение удерживало здание конторы по земельному страхованию, которое располагалось на Августа-штрассе. В подвале конторы бушевал пожар, да и само здание являло собой груду развалин, в которой стояла нестерпимая жара. Большинство солдат, как и сам Будка, были вынуждены раздеться по пояс и вести бой с обнаженными торсами. Регулярно одного из солдат посылали за водой, которой обливали оборонявшихся эсэсовцев. Только так можно было справиться с невыносимым жаром. Повышение эффективности немецкой огневой мощи на «южном» фронте к тому моменту было во многом достигнуто за счет размещения тяжелых противотанковых орудий в подвалах угловых домов на перекрестках крепости. Командир крепостной артиллерии направил на данный участок фронта три батареи. Они были укомплектованы советскими трофейными 76,2-миллиметровыми противотанковыми орудиями, которые были мощным оружием. Обычно убедиться в справедливости данного утверждения могли немецкие танкисты. Но в Бреслау «русские» орудия оказались направленными против советских танков. Простреливая из укрытия улицы почти на всю их длину, эти пушки могли убить в зародыше любую начинавшуюся советскую атаку.  Башня ратуши, высящаяся над развалинами дома Не обходилось на войне и без новшеств. Чтобы прицельно и удачно бросать ручные гранаты в красноармейцев, которые укрывались за полуразрушенными стенами, два немецких подразделения почти одновременно, но независимо друг от друга выдумали специальное приспособление. Оно весьма напоминало древнеримское оружие, потому было бы правильнее его называть «катапультой для ручных гранат». Сначала катапульту соорудили подростки из Гитлерюгенда, которые удерживали угол улиц Августы и Императора Вильгельма. Приспособление метало гранаты по очень крутой дуге. Траектория их полета была настолько неожиданной для красноармейцев, что они долго не могли понять, кто и как закидывает их позиции ручными гранатами. Иногда возникало ощущение, что они падали прямо с неба. Позже нечто подобное появилось и в полку Мора. Там приспособление назвали «метательной машиной». В ходе уличных боев немецкие саперы обнаружили, что урон частям Красной Армии можно наносить, подрывая здания, когда те были заняты советскими солдатами. Командир саперного батальона 609-й дивизии капитан Ротер так описывал эту тактику: «Подрывы были эффективны только тогда, когда они производились непосредственно близ врага. Предусмотрительно в дома на передовой доставлялся специальный груз. Обычно он состоял из бомб или чаще всего из двух баллонов с водородом, либо с ацетиленом, либо с кислородом. К этим баллонам крепился специальный промежуточный заряд. Этот груз размещался обычно вблизи подвальных помещений, которые при занятии дома противник наверняка бы использовал. Кроме этого, „минировались“ дома, которые находились на передовой, и существовала возможность их захвата. Обычно груз прятали под углем и прочим хламом, который мог храниться в подвале. Подрыв производился через электрические провода, которые тянулись через подвал по телефонным колодцам на расстояние приблизительно 200 метров от дома. В начале апреля части нашей дивизии заложили приблизительно 200 штук подобных грузов. Самым трудоемким и требующим много времени процессом была прокладка кабеля, для чего мы обычно использовали связистов. Иногда для того чтобы замаскировать груз, нам приходилось принести 50 и более килограммов угля или кокса. Но данная тактика была весьма эффективной — она оказывала шокирующее действие на противника. Так, например, шестиэтажный дом складывался в считаные секунды».  Красноармеец ведет огонь по немцам, засевшим в здании на противоположной стороне улицы Отдельно надо рассмотреть ожесточенные оборонительные бои, которые вела 609-я дивизия. Позволим себе привести отчет, который был написан полковником Райнкобером и его первым помощником майором Моосхаке.
 В частях Красной Армии противотанковые ружья нередко применялись для уничтожения пулеметных гнезд О характерной для саперов изобретательности рассказывал капитан Ротер. В основном он вспоминал о новом виде мин: «Усиление наших позиций проволочными и минными заграждениями было возможно только в единичных случаях, так как неприятель засекал даже малейшее движение на улице. Кроме этого, традиционное минирование было малоэффективным в силу невозможности замаскировать обыкновенную мину в городских условиях. Но улицы города были просто завалены мусором, обломками кирпичей и осколками черепицы. Это навело нас на мысль о необходимости маскировать мины под этот хлам. Деревянные ящички мины намазывались клеем и посыпались кирпичной трухой. В результате этих манипуляций они весьма походили на кирпичи. После этого края деревянного ящичка специально беспорядочно обламывались. Подобные мины даже с расстояния в три метра вряд ли можно было отличить от обыкновенного кирпича. Они переносились на улицу ночью при помощи специальных удилищ. Их размещали из окон, люков и подвалов — одним словом, так, чтобы неприятель не заметил наших действий. За несколько дней перед позициями 609-й дивизии подобным образом было размещено более 5 тысяч пехотных мин». Завершать тему о военных «изобретениях» той поры лучше всего рассказом о создании «тяжелого миномета Бреслау». Даже если из этого типа вооружений, появившихся уже ближе к концу осады, было произведено не так уж много выстрелов, это не является поводом проигнорировать данное «ноу-хау». Родителями этого оружия являлись офицеры-саперы: капитан Ротер и лейтенант Шульц, который был командиром 2-й роты 6-го технического батальона. Ожесточенные уличные бои и недостаток у немцев минометов вызвали к жизни необходимость создать специальный «снарядомет», который мог использовать самые примитивные боеприпасы. При этом он должен был по крутой дуге забрасывать эти заряды с одной стороны дома на другую. После многочисленных неудачных экспериментов с офенрорами в качестве «снарядомета» и консервными банками в качестве оболочки для заряда, офицеры обнаружили на арсенальных складах (Франкфурт-штрассе) сорок штук 125-миллиметровых минометов, к которым не было никаких боеприпасов и угломеров. В Бреслау имелось немалое количество зарядных гильз для 88-миллиметровых зенитных орудий. Из них было решено изготовлять оболочку для заряда, которая должна была наполняться осколками и взрывчаткой, извлеченной из неразорвавшихся советских снарядов и мин. Не вдаваясь в подробности конструкции и производственного процесса, надо отметить, что квалифицированные рабочие Бреслау, рискуя своей жизнью, выпускали в сутки до 300 подобных зарядов. Подобного запаса могло хватить приблизительно на 10 дней боев на «южном» фронте. Позже эти «снарядометы» были использованы для оборонительных боев на «западном» фронте. У расчетов «снарядометов» данное импровизированное оружие получило весьма благоприятные отзывы. Взрыв от него давал большое количество осколков. Рассказ об обороне Бреслау будет неполным, если не упомянуть о том, что происходило в артиллерийских подразделениях. Скончавшийся в 1958 году командир крепостной артиллерии полковник Урбатис рассказал генералу Нихофу о применении в боях за аэродром Гандау зенитных пушек и прожекторов. «В начале февраля противник стал использовать огромное количество прожекторов для создания помех самолетам, которые должны были приземляться на аэродроме Гандау. Мы насчитали их около 50 штук. Наш дивизион артиллерийско-инструментальной разведки (АИР), который прибыл по моему требованию в середине марта в Бреслау, установил точное местоположение прожекторов. Теперь мы могли вполне успешно вести по ним огонь из зенитной артиллерии. После этого мы стали наблюдать перебои в работе прожекторов. Из перехваченных радиограмм узнали, что многие прожектора погасли не без нашей помощи. Уже три дня спустя русские отвезли все прожектора на расстояние где-то в шесть километров, а потому приземлению наших самолетов более ничто не мешало. Можно было говорить об успехе зенитной артиллерии и ее реальной помощи снабжению Бреслау по воздуху. По состоянию на 1 февраля 1945 года, весь боезапас в крепости составлял приблизительно 130 тысяч снарядов. Планомерное прочесывание в поисках боеприпасов дало удивительные результаты. Было найдено приблизительно 100 тысяч заготовок снарядов для легких полевых гаубиц, а также порошок для зарядных гильз. Эти заготовки доделывались специалистами, которые вмонтировали в них взрыватели. Взрывчатку, которая шла для зарядов „миномета Бреслау“, добывали преимущественно из неразорвавшихся русских бомб и снарядов. В некоторых из них вместо взрывателей мы находили удивительные листовки, в которых на немецком языке было написано: „Друзья, мы не можем сделать для вас чего-то большего“». С какими трудностями приходилось сталкиваться летчикам, которые должны были приземлиться на аэродроме Гандау, после войны вспоминал один из бортрадистов: «Противовоздушная оборона русских была на удивление мощной. Наши самолеты-разведчики насчитали около 90 средних и тяжелых батарей зенитной артиллерии и не менее 100 прожекторов, которые были сосредоточены близ Бреслау. Количество русских истребителей, действовавших ночью, установить сложно. Вначале наши потери не были большими. Но все изменилось в середине марта. Наша эскадрилья, насчитывавшая десять экипажей и машин, только во второй половине марта потеряла 4 экипажа и 5 машин. Одному экипажу удалось спастись. Наши товарищи смогли выпрыгнуть из горящей машины, после чего они приземлились на парашютах на территорию близ Нейса, которая контролировалась нашими войсками. Сослуживцы, которые участвовали в снабжении Сталинграда по воздуху, заявляли, что противовоздушная оборона русских под Бреслау была много мощнее. Посадка на аэродром Гандау была затруднена еще тем обстоятельством, что передовые части русских располагались буквально в полукилометре от взлетно-посадочных полос. Как только мы приближались, нас начинали слепить прожекторами и обстреливать из пулеметов. Кроме того, русские, только заслышав шум моторов, начинали обстреливать территорию аэродрома из минометов. Среди раненых, которых нам надо было отвозить обратно, нередко встречались 14-летние мальчишки из Фольксштурма. Все экипажи были возмущены тем, что в бой гнали детей, а потому пытались забрать мальчишек как можно больше. Взлетные аэродромы, с которых осуществлялось снабжение Бреслау, располагались в Клоцше (Дрезден) и Ютребоге (Берлин). Кроме нескольких эскадрилий, состоящих из „Юнкерсов-52“, задания выполняло еще несколько эскадрилий „Хенкелей-111“. Но с них грузы можно было сбрасывать только на большой высоте, что приводило к неточности их попадания. При посадке и вылете с Гандау мы видели зарево бушевавших в городе пожаров. По дороге назад мы сбрасывали листовки, написанные по-русски. Радиообмен между „землей“ и Бреслау, который был необходим в условиях ночных полетов, существенно затруднялся вражескими радиостанциями. В итоге мы нередко промахивались мимо города, сразу же попадая под зенитный огонь противника». О драматичности и опасности полетов в Бреслау рассказывает дневник упомянутого выше бортрадиста. Запись от 17 марта 1945 года: «В районе 4 часов 30 минут утра мы повернули на город. Сильная облачность. Связь с Гандау отсутствует полностью, поэтому мы повернули к Фризскому лугу. Несмотря на то что мы летели на высоте в 250–300 метров, разобрать ничего невозможно. Мы направились к месту предполагаемой выброски контейнеров. Внезапно мы попали под огонь сразу двух 37-миллиметровых орудий. В хвосте что-то треснуло. Мы неоднократно оказывались в лучах вражеских прожекторов. Наш пилот то пытался вилять между ними, то пытался набрать высоту. При этом бомбы (бомбы с почтой и провиантом) были извлечены. Об их сбрасывании можно было больше не думать… Одно время все шло достаточно неплохо. Мы по возможности незаметно пробовали пробраться на север из этого ведьминого кольца. Внезапно на винтах и краях крыльев мелькнул синеватый отблеск. Это нас искали прожектора, но не могли обнаружить в плотных облаках. В 6 часов 10 минут мы приземлись в Дрездене — Клоцше. Мы сразу же заметили огромную дыру в левом стабилизаторе и бесчисленные пробоины в высотном корректоре и фюзеляже. Кроме этого, два грузовых контейнера были пробиты почти навылет. Мы доложили о своем прибытии. Только после этого мы узнали, что сегодня пропало четыре машины». О кризисе со снабжением Бреслау по воздуху сообщается даже в журнале боевых действий верховного командования Вермахта: «24 марта 1945 года. Снабжение Бреслау затрудняется из-за вражеских прожекторов. К настоящему моменту пропало 65 „юнкерсов“, что является невосполнимыми потерями, так как их производство остановлено». Несмотря на все усилия, немецкие самолеты могли отнюдь не всегда приземлиться на аэродром. Так, например, 15 марта из 55 самолетов, направленных в Гандау, приземлиться смогла лишь половина. Оставшихся 150 раненых пришлось распределять по другим летным машинам. Если говорить о середине марта, то на период 15–18 марта в снабжении Бреслау принимало участие 156 самолетов, большая часть из которых не приземлялась на аэродроме, а сбрасывала грузы с воздуха. Значительная часть этих «снабженческих бомб», содержавших медикаменты и боеприпасы, так и не попала к защитникам Бреслау. Какие-то из них падали на советские позиции, какие-то — на заболоченные и затопленные территории, откуда их было невозможно извлечь. В последние дни марта, буквально накануне захвата территории аэродрома Гандау частями Красной Армии, воздушное сообщение с Бреслау и вовсе прекратилось. Хуго Эртунг вспоминал об этом эпизоде: «Почта в город доставляется страннейшим образом. Самолеты с боеприпасами больше не могут приземляться, так как в городской черте потеряно слишком много машин. Да и сами раненые, вывоз которых предполагался по воздуху, рассматривают эту возможность как некую экзекуцию. Теперь письма в город доставляют в специальных бомбах на парашютах». Но вернемся к артиллеристам Бреслау. Об изобилии заготовок с взрывчатым веществом сообщал также дипломированный инженер Эмиль Когер, который в те дни являлся представителем дирекции фирмы «ФАМО». «С этим заданием якобы целый месяц безуспешно пытался справиться швейцарский инженер. Проблема состояла в том, что взрывчатку надо было выплавлять. Это было возможно при температуре 90 °C, однако при 102 °C она взрывалась. Мне не представляло проблем справиться с этими условиями. Я достал на фабрике кондитерских изделий специальный кипятильник для карамели. После этого я создал из него и парового котла специальную установку, в которой температура регулировалась при помощи вентиля. Мы очень быстро научились очень точно регулировать температуру, после чего начали стряпать взрывчатку. К сожалению, главный пиротехник этого предприятия оставил без внимания мой настойчивый совет о том, что лучше было вывести часть производства наружу. В итоге в один из дней произошел взрыв паров, который унес жизни многих людей». Если говорить о санитарной службе в осажденном Бреслау, то надо для начала перечислить все госпитали, имевшиеся в крепости. Три из них располагались в надземных бункерах: в «Шайтнигерской Звезде», у вокзала Одертор (Одерские ворота) и на Штригауэр-плац. Четыре госпиталя были размещены в подземных бункерах: у Нового рынка, на площади Блюхера, на Вахтенной площади и у главного городского вокзала. Кроме этого, десять больниц были переквалифицированы в военные госпитали, в том числе больница Венцеля-Ханке, Израэлитская больница, интернат для слепых при монастыре милосердных братьев, «Бетанин», резервный военный госпиталь XIII века на улице Лессинга, семинария в Карловиче, больница Св. Иосифа, бывший хоспис (заведение для безнадежно больных) и Хедвигштифт. Еще шестнадцать госпиталей было открыто в подвальных помещениях различных учреждений: конторы земельного страхования, университета, винных погребах, «белого дома» на Новом рынке, гостиницы «У ворона», конторы Бреннинкмайера, торгового дома Кнителля, в представительстве фирмы «Бош», здания Дортмудского союза, «Ганзейских подвалах», Верховного земельного суда, Новой биржи труда и т. д.  Взгляд на здание главного почтамта По мере того как ухудшалорь положение Бреслау, часть госпиталей надо было срочно эвакуировать. В феврале 1945 года вывезли раненых из больницы Венцеля-Ханке, Израэлитской больницы и госпиталя, расположившегося в подвале конторы земельного страхования. С началом «пасхального сражения» немцы срочно свернули работу госпиталя в интернате для слепых. В конце апреля прекратил свою деятельность госпиталь на Штригауэр-плац. При этом в городе несколько больниц, как, например, госпиталь во имя Всех Святых, обслуживали только гражданское население. Иногда командование отдельных частей проявляло инициативу и создавало собственные госпитали. Так, например, возник госпиталь при полку Мора. Поначалу он располагался на Матиас-плац. В нем было поставлено 60 кроватей для раненых солдат и 20 кроватей для гражданских лиц. Впрочем, сам госпиталь, которым руководил младший полевой врач доктор Буссе, был предназначен для лечения легких ранений. После того как Бреслау был окружен советскими войсками и в середине февраля 1945 года прекратилось железнодорожное сообщение с остальной Германией, началась подготовка вывоза раненых немецких солдат по воздуху. Относительно принципа выбора раненых солдат, подлежащих эвакуации, было выпущено несколько распоряжений. Если до начала марта в Бреслау должны были оставаться те солдаты, которые не могли быстро пойти на поправку, то новый комендант крепости генерал Нихоф нашел подобное положение вещей в высшей мере странным. В итоге на «большую землю» по «воздушному мосту» стали направляться именно те солдаты и больные, выздоровление которых не предполагалось в течение двух ближайших месяцев. Согласно сведениям доктора Грефе из Бреслау, на самолетах было вывезено около 6600 раненых немецких солдат. Обер-фельдфебель санитарной службы Валь фактически отвечал за вывоз раненых из Бреслау. Он вспоминал: «Для ночной транспортировки раненых с аэродрома Гандау их максимальное количество располагали в прилегающих зданиях и бараках. В условиях отличного сотрудничества со связистами, которые поддерживали постоянный контакт со всеми санитарными базами и станциями санитарных машин, мы доставляли раненых к аэродрому в предельно короткие сроки. По телефону постоянно уточнялось количество „сидячих“ и „лежачих“ раненых в переполненных госпиталях. После этого подразделения Санка[24] направляли свои машины в специально выделенные для этого госпитали. Перевозка раненых осуществлялась не только на санитарных машинах, но и на автобусах. Все делалось для того, чтобы они как можно быстрее снова отправились в путь. Тех, кто не умещался в самолете, размещали в окрестном бараке, а потому не надо было ожидать санитарную машину, чтобы вернуть их обратно в госпиталь. Но после того как барак был разрушен попаданием советской бомбы (к счастью, на тот момент в нем не было людей), раненые стали размещаться в здании интерната для слепых. Сколько вывозилось раненых, во многом зависело от летчика. Обычно в самолет помещалось не более 28 человек, хотя один из летчиков как-то умудрился вывезти из Бреслау 32 раненых. Несмотря на ночные артиллерийские и минометные обстрелы, Санка действовала безукоризненно. Ни один из „юнкерсов“ не возвращался пустым». Если говорить об авиатранспорте, то тот же обер-фельдфебель Валь вспоминал: «Однажды ночью в Бреслау приземлился курьерский самолет. Несколько раз русские по нему пытались попасть из зенитных орудий. В Гандау он не обнаружил никого, кого можно было бы вывезти. Он сразу же справился об этом у коменданта крепости. Его беспокоило то обстоятельство, что он должен был лететь назад пустым, не взяв к себе на борт никаких раненых. В итоге по тревоге был поднят главный врач крепости. Тот, в свою очередь, отыскал меня. Мне пришлось объяснять, что „юнкерс“ был уже наполнен ранеными. Дело в том, что перенервничавший летчик не заметил располагавшийся рядом с аэродромом барак». О мерах по срочной эвакуации раненых из военных госпиталей сохранились такие воспоминания: «Однажды ночью после того, как в здание наземного бункера попало несколько бомб и стал усиливаться артиллерийский огонь, поступил приказ освободить здание за несколько часов. Гражданские лица, офицеры, медсестры и легкораненые солдаты стали самостоятельно покидать здание. Комендант крепости предоставил нам весь транспорт, имевшийся в его распоряжении. Бывшие омнибусы и прочие автомобили вытянулись в длиннющую колонну. На этих машинах в ту ночь мы смогли перевезти около 1200 раненых, в том числе „лежачих“. Это был поразительный результат!»  К концу осады Бреслау в городе фактически не осталось целых карет «Скорой помощи» После того как немцы потеряли аэродром Гандау, закончилась и транспортировка раненых по воздуху. Санитарные базы и госпитали оказались переполненными. Причем с каждым днем количество раненых неуклонно росло. Врачи и санитары работали круглыми сутками. Для самих раненых форменной пыткой было пребывание в бункерах, где явно не хватало свежего воздуха. Из-за недостатка горючего в них фактически не работала вентиляция. Вентиляционное оборудование запускалось все реже и реже. Единственной радостью для госпиталей в тех условиях были значительные запасы продуктов. Несмотря на духоту, врачи и раненые все-таки не страдали от голода.  Немецкий бронепоезд, построенный в цехах предприятия «ФАМО» Как уже говорилось выше, 28 февраля на предприятиях «ФАМО» началось создание «бронепоезда Пёрзеля». Он был готов к 20 марта 1945 года. Данная боевая машина тут же стала принимать участие в боях в районе Мохберна. На вооружении бронепоезда состояло четыре 88-миллиметровых зенитных орудия, одна 37-миллиметровая и четыре 20-миллиметровые зенитные пушки, а также два пулемета типа «МГ 42». Кроме этого, на бронепоезде была установлена радиостанция. Экипаж бронепоезда составлял 108 человек, в том числе 6 машинистов, которые одновременно являлись и кочегарами, 18 человек, обслуживающих локомотив, 32 железнодорожника и специалиста по ремонту башен. Сам поезд подчинялся непосредственно коменданту крепости. В силу своей технической привязанности к рельсам бронепоезд плохо подходил для затяжных боев. Генерал Нихоф прекрасно понимал это. Но, с другой стороны, эта боевая машина была незаменима там, где требовался стремительный удар, который должен был сопровождаться огнем из всех имевшихся орудий. В условиях применения подобной тактики поезд оказался незаменимым во время боев на юго-западном театре боевых действий, прежде всего во время обороны аэродрома Гандау. К слову сказать, еще до наступления апреля экипаж немецкого бронепоезда уничтожил семь советских танков и три самолета. Кроме всего прочего, появление бронепоезда оказывало положительное психологическое влияние на немецких солдат. В первый пасхальный день, когда на Бреслау был обрушен ливень советских бомб и снарядов, бронепоезд получил пробоину. Попадание советского снаряда повредило насосную установку, которая отвечала за подачу воды. Однако экипаж бронепоезда смог довести машину до депо, где тут же началась ее починка. Сложившая после Пасхи 1945 года обстановка на «западном» фронте не допускала возможности использования там немецкого бронепоезда. В итоге он был направлен на «северный» фронт. На этом участке фронта бронепоезд поддерживал своим огнем полк Веля. Курсируя по северному участку фронта, бронепоезд также оказывал огневую поддержку полку Зауэра севернее Карловиц и на северных окраинах Розенталя. Если говорить о его эффективности, то можно привести одну цифру — 30 % потерь в те дни на данном участке фронта были причинены именно экипажем немецкого бронепоезда. Как же в это время ощущало себя гражданское население? 7 марта 1945 года гауляйтер Ханке выпустил распоряжение, называвшееся «Трудовая повинность для каждого жителя». В его первых строках сообщалось: «Подобно тому, как солдат, покидающий свой пост, карается смертью как дезертир, такое же наказание ожидает всех тех, кто будет сознательно уклоняться от трудовой повинности в крепости». Далее шло перечисление нескольких пунктов, в том числе:
В данном документе ни слова не говорилось про строительство взлетно-посадочной полосы, но подразумевалось, что новые рабочие руки требовались именно на данном объекте. Каждый день возведения полосы обходился городу немалыми жертвами. Закончить это предприятие представлялось возможным только при условии проведения тотальной трудовой мобилизации в городе, когда на строительную площадку должны были быть направлены даже слабые дети. Территория Фризского луга и располагавшегося рядом стадиона, как варианта для строительства запасного городского аэродрома, была отвергнута в силу того, что весной данная местность обычно бывала заболоченной. Предпринятые исследования показали, что самолеты могли бы с трудом сесть и взлететь с данной территории. В итоге было решено ускорить строительство взлетно-посадочных полос в районе «Шайтнигерской Звезды». Само собой разумеется, советские части не могли не заметить скопления большого количества людей между Княжеским и Кайзеровским мостами. В итоге данный район почти ежедневно подвергался сильному артиллерийскому обстрелу. Наиболее сильно в данном районе пострадала Труммер-плац. В целом все эти окрестности считались внутренним «наукоградом» Бреслау. Здесь, на Тиргартен-штрассе, располагались государственный архив и университетские больницы, на набережной находился Технический университет, состоявший из множества строений. В итоге нет ничего удивительного в том, что во время пожаров в архиве погибла большая часть документов по истории Бреслау и Силезии. Но, кроме этого, строительство аэродрома требовало каждый день приносить бесчисленные жертвы — количество убитых и раненых даже перестали считать.  Восстановленный инженерной ротой Кайзеровский мост Введение фактической всеобщей трудовой повинности потребовало от местных партийных органов составлять списки беженцев, которые находились в том или ином квартале. Но миграция населения внутри города была огромной, поэтому найти конкретного человека по данным спискам почти не представлялось возможным. В этой ситуации поразительным видится следующий факт. Даже в марте 1945 года агенты гестапо продолжали прочесывать дома и подвалы в поисках «неарийских элементов». Они также составляли списки «проживавших» в тех или иных строениях людей. Даже в условиях полного окружения города, накануне крушения гитлеровского режима нацистская бюрократия не хотела избавляться от своих методов. Впрочем, очень многим людям удавалось избежать попадания на принудительные работы. Даже некоторым солдатам Вермахта удавалось затесаться в толпе гражданских. Примером этого может служить некий доктор Конради. Сесиль Бабиш вспоминала после войны: «Он был „удравшим“ с передовой кавалером Рыцарского креста. Я видела его облаченным в серый гражданский костюм с докторским саквояжем и стетоскопом. Он собирал на обследование пожилых людей в доме, расположенном близ больничных касс. После завершения осады он с одним из первых поездов „Красного Креста“ направился на запад». Время штурма Бреслау было богато всевозможными авантюристами. Удивительно, но факт — даже в данных сложных условиях в крепости действовало несколько групп антифашистского Сопротивления. Они были хорошо законспирированными и предпринимали свои вылазки весьма осторожно и осмотрительно. Как результат, большинству антифашистов удалось дожить до мая 1945 года. С другой стороны, городские тюрьмы были переполнены так называемыми пораженцами. В конце войны «распространение пораженческих настроений» считалось государственным преступлением, а потому в тюрьмах Бреслау ежедневно шли расстрелы. Мария Лангнер в своей книге «Последний бастион» приводила сведения о том, что в тюрьме на Клечкау-штрассе, которая проходила к северу от вокзала Одертор, расстрелы неосторожных в своих высказываниях горожан продолжались даже в первые дни мая 1945 года. О том, насколько легко можно было попасть в тюрьму за «пораженчество», вспоминала уже упоминавшаяся нами Сесиль Бабиш. Почти в стиле дневниковой записи она повествовала: «Папу забрало гестапо. На него донесла госпожа Хиршман». Далее сообщалось: «Вся его вина состояла в том, что он отдал моему дяде грязную рубашку, которую во время эвакуации оставил кто-то из прежних жителей дома. Его направили в тюрьму на Клечкау-штрассе. В камере с десятью кроватями было набито 36 человек. Через 10 дней его без каких-либо объяснений и разбирательств выпустили на волю».  Смерть могла настигнуть жителей Бреслау в любую минуту. Многие из них оказались погребены под обломками домов 11 марта (это было третье воскресенье перед Пасхой) Бреслау подвергся артиллерийскому обстрелу и бомбардировке такой силы, какой он не знал с самого начала осады. На этот день комендант крепости назначил день поминовения «героев всех воинских частей». Поминовение проходило непосредственно в воинских частях. На этом мероприятии в одном из батальонов присутствовал консисторский советник Бюхзель — единственное гражданское лицо. Советник вспоминал: «В спортзале монастыря Святой Урсулины перед 80 служащими учебного батальона держал речь майор граф Зейдлиц. Его речь иногда тонула в грохоте разрывов. Граф Зейдлиц был убежденным евангелистом. Во время борьбы государства против церкви он на протяжении многих лет оставался членом провинциального совета Исповеднической церкви. Позже, незадолго до капитуляции города, он погибнет на своем командном пункте от прямого попадания снаряда. Он командовал учебно-запасным батальоном с 1939 года. Чтобы справиться о делах церкви, после начала войны он не раз бывал у меня, и мы имели душеполезные беседы. Вечером того же воскресенья в подвале „Бетанина“ состоялся концерт для солдат Фольксштурма, в котором принимали участие штабной врач Хаак и обер-лейтенант Хаймбюн. Кроме этого, выступал оказавшийся в ополчении скрипач Максимилиан Хенниг. Хор сестер милосердия поочередно с Хеннигом исполнял Баха и Паганини». О бомбежках, которым подвергался в марте 1945 года Бреслау, вспоминал Эрнст Хорниг: «В большинстве случаев мы передвигались по тесным улицам, так что низколетящие самолеты не могли нас заметить. Один раз в 5 метрах за нами упала бомба. Но она не разорвалась! В другой раз, когда мы уже сворачивали на Фельд-штрассе, от разрывов бомб рухнуло большое здание, в котором располагалось одно из отделений сберегательной кассы. Если бы оказались там хотя бы на полминуты раньше, то были бы тут же погребены под обломками дома».  К концу боев за Бреслау улицы города были завалены трупами К середине марта для погребения убитых стало не хватать имевшихся в городе кладбищ. В итоге захоронения стали производить прямо на Бондарной площади. Очевидец вспоминал: «Огромные общие могилы, которые тянулись вдоль всей площади, перезахоронены много позже. Сюда свозились погибшие и умершие со всех концов города. Обычно хоронили без отпевания. Священник прибывал, если только за раз доставляли 30–50 тел… Так называемое кладбище на Бондарной площади было жутковатым местом. Но это была вынужденная мера. В те дни было важно, чтобы каждый погребенный был занесен в список. Если бы родственники умершего когда-нибудь вернулись в Бреслау, то они, по крайней мере, могли знать, где находится могила». Обстрел и бомбардировки Бреслау усиливались с каждым днем. 20 марта Герман Новак записал в своем дневнике: «После каждого разрыва бомбы гибнет несколько людей. Страшно кричат женщины… Мы спим, подобно зайцам, — с открытыми глазами. Спим и ожидаем смерти. Летчики постоянно обстреливают взлетно-посадочную полосу. И вновь кучи мертвецов. Но все равно предпринимаются активные действия. Дорожные службы вывозят мусор. Собираются столбы, шины, фонари. Из них возводятся баррикады». Неделю спустя тот же самый Новак запишет: «Жители убегают из западных районов. Многие проходят мимо нас. И день и ночь, круглые сутки, поток страданий и горя. Никто уже не знает, где может оказаться в безопасности, где можно выжить. Если мимо проходит знакомый, то уже никто не останавливается, чтобы поздороваться». Если же оценить общие потери среди гражданского населения во время строительства взлетно-посадочных полос «внутреннего аэродрома», то они, по различным подсчетам, составили к концу осады Бреслау не менее 10 тысяч человек! Один священник вспоминал об этом проклятом месте: «Сотни девочек и женщин, которые, подобно рабыням, гонятся на работу партийными функционерами. Они гибнут или становятся калеками под обстрелом низколетящих русских самолетов. Но Ханке приказывает строить дальше. Он намерен следовать приказу фюрера». Население Бреслау должно было понимать, что своим положением оно было обязано именно Гитлеру. В итоге ни к фюреру, ни к гауляйтеру не было никакого доверия. Эти настроения подогревались советскими пропагандистами, которые через громкоговорители и в листовках использовали лозунг, во многом напоминавший стишок или пословицу: «Не надейся на Нихофа, прежде чем не повесят Ханке». С каждым днем жители переставали верить в обещанное им деблокирование города. В городе росли панические настроения. Как вспоминал очевидец, в трамвае одна пожилая женщина причитала: «Если у нас не будет никакого выхода, то фюрер отравит всех нас газом». Хуго Эртунг, находившийся 23 марта в госпитале при монастыре милосердных братьев, вспоминал: «Во второй половине дня я оказался в странной компании: среди нескольких русских пленников и сбитого офицера английских ВВС. Они не воспринимают друг друга как союзники… Мы живем в странном мире. Вероятно, через несколько дней мы станем пленниками наших пленников». В конце Второй мировой войны Гитлер решил самолично планировать все военные операции и контролировать их ход. Так как же выглядели сражение за Бреслау и ставки фюрера? Сразу же надо оговориться, что в какой-то момент гауляйтер Ханке запросил у Гитлера тяжелые пехотные орудия. Сделано это было радиограммой. На одном из вечерних оперативных совещаний Гитлер заявил: «Как раз пришла радиограмма, где он (гауляйтер Ханке. — А.В.) сообщает, что враг применяет тяжелые орудия, для борьбы с которыми не имеется никаких средств. А потому он запрашивает тяжелые пехотные орудия. Как и нередко происходит в подобных случаях, тяжелые орудия сейчас чинятся. Однако я распорядился, чтобы их доставили из централа… У самой группы армий нет никаких тяжелых орудий… после этого было доложено, что данный тип орудия не может поместиться в самолете, а стало быть, не представляется возможным доставить их по воздуху. На самом деле это лишь нежелание поддерживать воздушный мост… В действительности орудия можно доставить на шести грузовых планерах». Сама идея доставки тяжелых орудий в Бреслау на планерах была достаточно рискованной. Но Гитлер использовал данный случай, чтобы подвергнуть критике все инстанции (не исключая и самого Ханке), которые занимались обороной и снабжением крепости. В ставке Гитлера полностью проигнорировали сообщение генерала Нихофа, который настойчиво рекомендовал отказаться от данной затеи в силу ее полной бессмысленности. Грузовые планеры вряд ли могли приземлиться и в Гандау, и на полуготовую взлетно-посадочную полосу в самом городе. Но тем не менее отменить приказ фюрера никто не решился. Грузовые планеры с восемью тяжелыми пехотными орудиями, боеприпасами и ротой артиллеристов были подняты в воздух. Цели достиг только один-единственный планер. Соответственно, в город было доставлено только одно орудие и несколько артиллеристов. Все остальные планеры были сбиты еще на подлете к городу. Подобная афера окончательно подорвала доверие к Гитлеру, а точнее — к его стилю командования. Возможность спасти Бреслау при помощи каких-то восьми орудий была не просто военной авантюрой, это была иллюзия, в плену которой пребывал Гитлер. Подчеркнем еще раз, что в своем телефонном разговоре генерал Нихоф не раз подчеркивал, что нуждается отнюдь не в орудиях, а в боеприпасах, в Берлине же предпочли прислушаться к мнению Ханке. Это еще раз демонстрировало недоверие к генералитету, которое в конце войны Гитлер демонстрировал едва ли не ежедневно. Афера с планерами и тяжелыми орудиями закончилась полным провалом.  Для того чтобы укрыться от огня, население на южных окраинах было вынуждено строить подобие землянок К концу марта стали очевидными различия в положении людей. В то время как одни умирали от ран в переполненных лазаретах, другие каждые выходные затевали пьянки. В то время как одни изо дня в день вели ожесточенные уличные бои, другие не намеревались отказывать себе в радостях жизни. Официально пребывание женщин в расположении частей было запрещено, но это не мешало некоторым офицерам наведываться в соседние дома. Чем безнадежнее становилось положение Бреслау, тем отчетливее проявлялись в армейской среде признаки разложения. Эрих Шёнфельдер, офицер, который постоянно пребывал на передовой среди солдат, так описывал сложившуюся в те дни ситуацию: «Ощущение того, что жизнь заканчивалась, заставляло многих попытаться в последние дни или недели взять от нее все. Как правило, утешение находили в женщинах и вине. Форменные оргии стали повсеместным явлением. Количество грабежей покинутых квартир росло день ото дня. Грабителями становились не только дезертиры, но и гражданские лица. Наутро из вонючих подвалов на развод многие вытаскивались совсем с юными девицами. Это была потерянная молодежь. Но кто мог их осудить?» Было множество примеров того, что в штабах офицеры едва ли не каждую ночь имели половую связь с «помощницами Вермахта». Один из офицеров вспоминал после войны, что «крепостные подружки» были самым обыденным делом. Расстрелы дезертиров и грабителей не могли навести порядка в городе. Эти жесткие меры уже никого не пугали. Погибнуть в Бреслау мог каждый и в любую минуту. Человеческая жизнь полностью обесценилась. Поддаться искушению, нежели умереть; нажиться, нежели нуждаться. Город, казалось, был полностью деморализованным. Было множество трагических случаев. В дневнике одного из очевидцев сохранилась запись: «Сегодня по приговору военного трибунала был расстрелян молодой солдат, обвиненный в грабежах… Как оказалось, он со своим отцом похитил из покинутого дома в южных кварталах два матраса, которые намеревался использовать для своего убежища. А незадолго до этого он был награжден Железным крестом за смелость, проявленную на поле боя». Были и другие, не менее показательные случаи. В марте 1945 года были расстреляны два фольксштурмиста. Гауляйтер отказал им в помиловании, так как, по его мнению, они были «дезертирами». Это были уже немолодые портной и торговый агент. Они оставили свои позиции на площади Лессинга, только после того, как их рота была полностью уничтожена. В итоге им пришлось оказаться в одной могиле со своими погибшими в бою сослуживцами. Безумные приказы Гитлера и жестокость генерал-фельдмаршала Шёрнера, который требовал ужесточать дисциплину в частях при помощи расстрелов, очень сильно подействовали на немецких офицеров. Разложение армейских частей становилось почти повсеместным. Некоторые офицеры почти открыто участвовали в разграблении опустевших квартир. Впрочем, их, в отличие от гражданских лиц и фольксштурмистов, никто не намеревался расстреливать. Забиралось почти все: мебель, утварь, ковры. Со временем сквозь пальцы стали даже смотреть на пребывание женщин в расположении воинских частей. Население начинало роптать, недовольное тем, что военные подразделения выгоняли их из подвалов, вынуждая укрываться либо на верхних этажах домов, что было весьма небезопасно, либо искать новые подвалы. Среди жителей поползли слухи о ночных оргиях, которые устраивают некоторые офицеры. Впрочем, официальная крепостная газета предпочитала умалчивать об этих позорных явлениях. На ее страницах, как прежде, появлялись бодрые пропагандистские призывы, которые перемежались приказами о расстрелах мародеров и дезертиров. Она призывала «мужаться и усиливать оборону», в то время как простых людей больше интересовали насущные проблемы: поиск пропавших родственников, попытки обеспечить себя провиантом, стремление укрыться от обстрелов и бомбардировок. В итоге все официальные призывы уже перестали оказывать какое-либо воздействие на гражданское население, которое предпочитало ориентироваться на сведения, передаваемые иностранными радиостанциями. Новости передавались из уст в уста шепотом, так как многие опасались быть расстрелянными по обвинению «в распространении пораженческих настроений». Военные сводки Верховного командования сухопутных сил Германии уже никого не могли ввести в заблуждение. В конце марта 1945 года Пауль Пайкерт записал в своем дневнике: «Решающие события происходят на всех фронтах. Пал Кенигсберг. Данциг взят русскими. С территории Венгрии они приближаются к Вене… Штирия находится в критическом положении. Все территории к западу от Рейна, от Эммериха до Мангейма, контролируются американцами и англичанами. Быстрыми темпами их танки приближаются к Вюрцбургу и Нюрнбергу… Большая часть территории Рура также в их руках». Подобные сведения усиливали ощущение безнадежности ситуации Бреслау. Еще теплившиеся в начале марта надежды на то, что город все-таки деблокируют, полностью улетучились к концу месяца. Сложно было скрыть явный недостаток боеприпасов. Хуго Эртунг записал в те дни: «Солдаты из запасных частей нередко не имеют на вооружении даже пистолета. О винтовках не приходится и говорить». Приблизительно в то же время Эртунг записал: «В сводках с фронта раненые, видимо, для какой-то глупой конспирации, называются „мулатами“, а убитые — „индийцами“. Их количество неуклонно растет с каждым днем, а потому сложно установить, какие силы реально удерживают город». Недовольство населения достигло настолько высокого уровня, что 26 марта неизвестные лица подожгли пивоварню «Хаазе», которая занималась снабжением солдат и офицеров. Затем последовало несколько акций, которые в чем-то напоминали покушение на Гитлера, которое было предпринято 20 июля 1944 года. Были взорваны две штаб-квартиры местных органов НСДАП. Фридрих Гиригер вспоминал об этих событиях: «Дух населения был окончательно подорван двумя взрывами. 30 марта на воздух взлетели помещения партийных ячеек в Гнайзенау и в Эльбинге. Все было проделано по образцу 20 июля. В них были подкинуты портфели, начиненные взрывчаткой. Сами покушавшиеся смогли незаметно ускользнуть из этих зданий. Можно только предполагать, что стало причиной для проведения данных акций. Может быть, это была месть за бесцеремонное обращение с женщинами и детьми, которые с постоянным риском для жизни возводили взлетно-посадочную полосу… Судя по идентичности взрывов, покушавшиеся состояли друг с другом в связи. Все работавшие в партийных штаб-квартирах погибли… Крепостная газета и радио умолчали об этих событиях, хотя слухи о них стали распространяться со скоростью света. Так мы узнали, что, несмотря на всю бдительность гестапо, в окруженном городе не просто имелись, но активно действовали группы Сопротивления. Кроме того, у отчаявшегося населения ощущалось некое внутреннее сопротивление. Люди были недовольны диктатом партийных чиновников, а потому данные вылазки не обязательно должны были быть действиями коммунистов. В тюрьме на Клечкау-штрассе с каждым днем увеличивается количество расстрелянных „за пораженчество“. Смерть собрала хороший урожай». Подводя итоги марта 1945 года в Бреслау, можно отметить, что для штаба крепости на первый план вышло стратегическое планирование. На «южном» фронте советский натиск постепенно ослабевал, пока атаки частей Красной Армии и вовсе не прекратились. Становящаяся с каждым днем все более искусной и ожесточенной, немецкая оборона требовала от советского командования новых жертв. Продолжение советского наступления именно в данном направлении было воспринято как нелогичное и нецелесообразное. К тому же возможное проникновение частей Красной Армии в южную часть Бреслау было весьма сомнительным успехом. С тактической точки зрения он почти ничего не давал, а цена могла быть непомерно высокой.  Подполковник Мор вручает Железные кресты своим солдатам (11 марта 1945 года) Бои стали затихать даже на «западном» фронте. Для штаба крепости было важным угадать, что же планировало советское командование. Здесь имеет смысл оглянуться назад. Советское командование, которому не удалось в конце января 1945 года взять Бреслау «с наскока», то есть во время общего наступления, решило отказаться от затеи штурма с восточной стороны. В феврале основные удары по осажденной крепости наносились с юга и юго-запада (напротив аэродрома Гандау). На остальных участках фронта части Красной Армии ограничивались небольшими разведывательными операциями. В конце февраля — начале марта было предпринято несколько попыток проникновения советских войск в город с севера, но они так и не развились в мощное наступление. Для немцев сложившаяся ситуация была несомненно выгодной. Все предпринятые советскими войсками наступления не были одновременными. Более того, все операции были несогласованными между собой, что позволяло немцам искусно использовать свои ограниченные резервы и не тратить до конца скудные запасы артиллерийских снарядов. Сделало ли к началу апреля советское командование правильные выводы? По словам генерала Нихофа, «советские войска чуть было не свернули себе шею на юге, не имели возможности наступать с юго-востока, так как низменности Оле были подтоплены, а кроме того, сам Бреслау снабжался по воздуху». В данной ситуации комендант крепости делает правильный вывод — части Красной Армии будут штурмовать Бреслау с запада. На этом участке фронта находился утомленный боями полк Мора. На южном театре действий в период с 5 по 15 марта он был сменен полком Бессляйна. Сам же полк Мора был направлен на запад для отдыха от боев! Генерал Нихоф вполне допускал, что советские войска попытаются перебраться через Одер. В районе Шмидефельда река имела самую минимальную ширину в тех краях. Кроме этого, из данного района было очень удобно штурмовать аэродром Гандау, который давно уже стал заветной целью частей Красной Армии. Для защиты данного участка фронта комендант крепости послал свой «золотой резерв», два десантно-парашютных батальона. Основные силы полка Мора располагались к северу от аэродрома между Одером и Пильсинцем. Оборону предполагалось держать силами трех батальонов и 21-го батальона Фольксштурма, которым командовал старый гвардейский егерь Пфланц. В своих действиях он подчинялся командиру боевой группы майору Тильгнеру. Штаб крепости, предусматривая возможность блокирования советскими войсками «группы Тильгенера» или ее оттеснения, разрабатывал план перевода ее через Одер в районе Ранзенерских шлюзов. Чтобы усилить позиции полка Мора, генерал Нихоф распорядился направить немецкую артиллерию на запад, где он мыслил в будущем самые кровопролитные бои. В распоряжении подполковника Мора оказались не только тяжелые зенитные орудия, которые должны были бить по советским частям едва ли не прямой наводкой, но и около двадцати спаренных 20-миллиметровых автоматических пушек, которые должны были поддерживать своим огнем немецких парашютистов. И, наконец, на «западном» фронте предполагалось использовать танки, штурмовые орудия из состава подразделения истребителей танков. Для немцев складывалось на первый взгляд не все так безнадежно. Генерал Нихоф писал по этому поводу: «Мы должны были быть благодарны обстоятельствам за то, что смогли подготовиться к планируемому противником удару. А также за то, что вражеское командование во время наступления допускало ошибку за ошибкой, так и не подготовив мощного штурма Бреслау, в котором бы приняли участие все его силы». Примечания:2 Пясты (Piasty) — польская княжеская и королевская династия. 23 Ныне польский Шханув. 24 Санка — аббревиатура от Sanitatskraftfahrtzeug. Обозначение структуры, занимавшейся санитарными перевозками. |
|
||
|
Главная | Контакты | Нашёл ошибку | Прислать материал | Добавить в избранное |
||||
|
|
||||
