• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Залпы Гражданской грянули в роковом 1564-м. Бегство князя Андрея Курбского в Литву — один из поворотных, не до конца оцененных моментов в истории России. Его «предательство» — знак беды — раскол свершился уже тогда за сто лет до реформы патриарха Никона. Глубоко православный человек, русский аристократ бросил вызов самодержцу московскому, некогда другу своему Ивану. Причем, бросил, как перчатку перед поединком.

И начал под знаменами польского короля боевые действия против своей родины. В марте 1565-го во главе 4-тысячного литовского отряда он разгромил 12-тысячное войско бывшего своего сюзерена.

После этой победы Курбский обратился с просьбой к королю дать ему 30 тысяч воинов. С этой армией он клятвенно обещал дойти до Москвы и свергнуть Ивана. А чтобы его не заподозрили в намерении сыграть двойную игру, князь предложил весьма оригинальный способ своего перемещения в предстоящем походе.

Он соглашался на то, чтобы его приковали цепями к телеге и приставили неусыпный стрелецкий конвой, каковой при первом же подозрении должен был его расстрелять.

Практически ровно то же самое через без малого пятьсот лет предлагал германскому командованию генерал Власов. И оба не нашли понимания. Что было бы, если бы, фантазировать бессмысленно. Однако одно бесспорно. И тот, и другой не блефовали. У них были серьезные шансы. И были они только потому, что и Власов, и Курбский знали, что поддержать их, поднявшись на гражданскую, в России готовы очень многие.

В знаменитых своих посланиях Грозному Курбский предъявляет ему самому обвинение в измене, но не государству, а Правде: «Не мни, царю, ни помышляй нас суемудренными мысльми, аки уже погибших и избьенных от тебе неповинно, и заточенных, и прогнанных без правды. Не радуйся о сем, аки одолением тощим хваляся: разсеченныя от тебе, у престола господня стояще, отомщения на тя просят, заточенные же и прогнанные от тебе без правды от земля к богу вопием день и нощь на тя!». И при этом сетует, что царь лишил его «Божьей земли», вынудил покинуть Святую Русь.

Но для Ивана подобные претензии — абсурд. Он неподотчетен людям. Он, фактически, земной наместник Бога, ему и только ему судить о том, что по правде, а что «без правды». А подданные для него по определению бесправны.

И он весьма афористично и безапелляционно отвечает Курбскому: «Мы же вольны награждать своих холопов, вольны и казнить». Такая формула явно обжалованью не подлежит.

Каждый из участников этого спора не просто отдельная, пусть и неординарная личность, но представитель двух базовых для Руси идейных платформ — «нестяжателей» и «осифлян», Святой Руси и Третьего Рима.

Первые — последователи святого старца Нила Сорского и его ученика монаха-князя Вассиана Патрикеева считали, что царь несет ответственность не только перед Богом, но и перед подданными. Более того, полагали, что решения он должен принимать не самовластно, а в совете с «лучшими людьми» и даже, как выражался Курбский, «всенародными человеками». Именно эта мысль породила практику Земских соборов.

А главная цель монарха — блюсти Правду Божью. Отличать же ее от кривды, ему призваны помогать иноки, отрекшиеся от соблазнов мирских, а потому не подлежащие коррумпированию и запугиванию.

В нестяжательстве видели они важнейшее условие спасения. По мнению Вассиана, оно должно было стать главным принципом жизни всей Русской Православной Церкви. Иноки, входившие в «партию» Вассиана практиковали «умную молитву». Эта православная медитация, приемы которой разработали монахи исихасты (безмолвники) освобождала их от страстей и лукавых помыслов.

Они отказывались от стяжания не только имущества, но и почестей, власти, от самого стремления выгадать что-либо для себя лично. Потому что становились подлинно «не от мира сего», каковыми и должны были быть истинные иноки (странники в ИНОЕ). А значит, обретали способность и право именем Божьим указывать самому царю не только на его прегрешения против Веры, но и его отступления от Правды.

«Осифляне», прозванные так в честь своего вождя Иосифа Санина (игумена Волоколамской обители), в отличие от «нестяжателей», были уверены — монастырям позволено не только заниматься активной хозяйственной деятельностью, но и владеть обширными землями и даже крестьянами. Тут коррупционный фактор уже вполне мог проявиться во весь рост.

И хотя, игумен Волоцкий считал, что покоряться следует только тому государю, который хранит верность православным догматам, акцент делался не на Правде, а на Вере. Иосиф утверждал, что государь «естеством подобен всем человекам, властию же — Богу». И хотя вождь осифлян, фактически санкционировал сопротивление властям, поправшим Веру, но из его текстов можно было сделать и вполне конформистские выводы. Внешнее благочестие монарха, фактически, гарантировало его от претензий со стороны подданных.

Но «Вера без дел мертва».

Кроме того, отстаивая право Церкви на «стяжание», осифляне благополучно «забывали» об изгнании Христом торговцев из Храма. А также Его слова о том, что «легче верблюду пройти сквозь игольные уши, чем богатому попасть в Царство Небесное». И хотя сам Иосиф чтил аскетов-молитвенников, да и сам вел вполне безукоризненную с догматической точки зрения жизнь, последователи его стали яростными и беспощадными гонителями старцев, хранивших нестяжательские заветы.

Еретиков, тогдашних инакомыслящих, Иосиф предлагал казнить смертью. А сторонники Нила Сорского, хотя тоже беспощадно обличали «жидовствующих» (именно так называлась наиболее злостная тогда ересь), считали, тем не менее, что идеи надо одолевать в споре, а не с помощью палаческого инструментария.

Вассиан Патрикеев в своем «антикоррупционном» радикализме даже доходил до того, что утверждал: не столько еретики, сколько сами осифляне угрожают чистоте Веры. Ибо они развращают Церковь богатством, нарушая, тем самым, Христовы заповеди. И сегодня, по прошествии веков, с ним трудно не согласиться.

Именно «стяжательство» клира встало стеной между народом и Церковью. Именно поэтому она не смогла спасти страну от революции 1917-го, ставшей кульминацией многовековой гражданской. Да скольким и сейчас мешает «найти дорогу к Храму» вызывающая «материалистичность» сегодняшних осифлян.

«А вотчин и волостей, — говорили сторонники Нила Сорского, — со Христианы отнюдь иноком не подобает давати: то есть иноком душевредно, что мирскими суетами маетися…». Нестяжатели упрекали осифлян в том, что они превратили храм Божий из места спасения в приют «высокоумства и величества», что их монастыри стали обителями «пьянства, грабления и всякой нечистоты»: что иноки превратились как бы в «мирских приказных».

Вассиан своих противников не только в полемике, но и в быту не жаловал. И заявлял по поводу оппонентов: «Иосифова монастыря старцы у меня и в келье не бывали, я их к себе не пущаю, и дела мне до них нет». Ему такого «экстремизма» не спустили.

Вассиана поддерживали многие представители интеллектуальной элиты Руси. На его сторону стал и блестяще образованный византийский монах Максим Грек. Он в юности живя во Флоренции, был одним из сторонников монаха-социалиста Савонаролы. Итальянский «нестяжатель» был казнен. На Руси Максим Грек тоже не нашел Правды.

«Шел я, — рассказывает он в одном из сочинений трагическую притчу, — по-своему многих бед преисполненному пути и встретил женщину при дороге, одетую в черные ризы, с поникшей головой и горько плачущую. И ужаснулся я и спросил: кто ты, зачем сидишь и плачешь? «Путник, не спрашивай, — отвечала она, — навлечешь на себя некую напасть и ненависть со стороны тех, которые отвращаются от истины и ненавидят старческое поучение. Но на настойчивые вопросы ответила наконец женщина: «Я — базилейа, царство, власть. Я — славная дочь Всевышнего. И вот меня подчинили себе славолюбцы и властолюбцы. Одолеваемые сребролюбием и лихоимством, они морят подданных всяческими истязаниями, постройками многоценных домов, нисколько не служащих к утверждению их державы, а только на излишнее угождение и веселие блудливых душ их, — растлевают благочестивый царский сан своими неправдами, лихоимством, богомерзким блудом, — скоры на пролитие крови, по своему неправедному гневу и зверской ярости».

Сегодняшние властители, любящие позировать в Рождество и в Пасху в Храме Христа Спасителя со свечками в руках, в прочие дни, как и их коронованные предшественники, заняты по большей части гиперпроектами (вроде Олимпиады 2012), «нисколько не служащими к утверждению их державы», но зато «веселящими их блудливые души».

Несмотря на столь критический пафос нестяжателей, какое-то время к ним благоволил сам Великий князь Василий III.

Однако, когда митрополитом стал ученик Иосифа Даниил Рязанец, «стяжатели» перешли в наступление. Максим Грек и Вассиана были осуждены как еретики. Последний был заточен в Иосифо-Волоколамском монастыре, где и умер, вследствие соответствующего режима содержания, обеспеченного ему «презлыми осифлянами».

Отметим, что именно последние продвигали доктрину «Третьего Рима». В результате их усилий, уже Иван Васильевич принялся выводить свою родословную напрямую от «кесаря Августа». После чего вполне логично не замедлили и «нероновы казни».

При этом, осифляне заимствовали из «Второго Рима» (Византии) модель «сотрудничества» светской и духовной властей. Видный церковный мыслитель протоиерей Иоанн Мейендорф в свое время подверг весьма аргументированной критике проведение аналогии между единством Священства и Царства с одной стороны и единством Божественной и человеческой природ во Христе — с другой. Именно на нем была основана византийская имперская формула.

С догматической точки зрения подобная операция есть недопустимый волюнтаризм. Ведь не учитывалось принципиальное различие между свободной от греха природой Богочеловека и по определению падшей природой любой земной власти. Император Юстиниан утверждал равенство в происхождении и природе Священства и Царства: «Священство и Царство — величайшие дары Божии человеку, дарованные Вышним». Заметим, что Библия совсем не так оценивает этот «дар».

Общественный порядок, расцениваемый Книгой, как подлинно Божественный принципиально иной. Народ Божий изначально жил в условиях весьма развитого «местного самоуправления» в рамках своеобразной «союзной республики». Колена Израилевы некоторыми исследователями даже сравниваются с американскими штатами. А регулировали их взаимоотношения Судьи — толкователи Воли Божьей.

Когда же евреи пожелали «быть как все», «не хуже других» и обзавестись царями, то последний судья транслировал им Божье предупреждение относительно того, чем это чревато: «.. вот какие будут права царя, который будет царствовать над нами: сыновей ваших возьмет он и приставит к колесницам своим и сделает всадниками своими и будут они бегать перед колесницами его… И дочерей ваших возьмет, чтобы они составляли масти, варили кушанье и пекли хлеб… и сами вы будете его рабами. И восстонете тогда от царя вашего, которого вы избрали себе; и не будет Господь отвечать вам тогда». Потому что не слышит он добровольных рабов.

Иосифа Волоцкого оппоненты обвиняли в увлечении суровыми нормативами Ветхого Завета в ущерб евангельским заповедям любви, когда дело касалось преследования еретиков. Но вот, вышеприведенную цитату из Ветхого Завета он очевидно игнорировал.

Была ли своя правда у Волоколамского игумена. Разумеется, да. Хозяйственная деятельность монастырской братии являла чудеса, так же как и подвиги старцев пустынножителей. Соловки — зримый пример преображения природы трудом Христовых воинов. А обитель Святого Сергия в Смуту не только выдержала осаду поляков, но и спасла от голодной смерти тысячи русских людей.

Но все эти замечательные достижения сводил на нет конформизм. Нет, сам Иосиф, да и многие его наследники были бескомпромиссны. И даже слишком. Например, в борьбе с нестяжателями. Если бы тогда, в начале XVI века был найден способ синтеза двух правд, мы, возможно, жили бы сегодня воистину в Третьем Риме, а не в новом Вавилоне.

Характерно, что победа осифлян в итоге была обусловлена даже не тем, что их теоретические построения показались Василию III более перспективными в плане укрепления личной власти. В конце концов, были ведь свои плюсы даже с чисто прагматической точки зрения и у нестяжательской позиции. Монастырские владения, каковые они считали вредными и обременительными в деле спасения, князь мог для своих нужд с успехом употребить. Но аскеты, непритязательные в материальном смысле, оказались слишком несговорчивыми относительно личной жизни государя.

Дело в том, что Василий III, дожив до 46 лет, никак не мог обзавестись наследником. И полагал, что виной тому бесплодие Великой княгини Соломонии (Сабуровой). В итоге, Василий решил с ней развестись.

Но резко против выступили нестяжатели. Все те же Максим Грек и Вассиан Патрикеев. Они строго следовали евангельской заповеди, что развод допустим только по причине измены одного из супругов. Иных вариантов не предусмотрено. А значит, и Великому князю никаких поблажек быть не может.

А вот осифлянский митрополит Даниил развод санкционировал. Чем и заработал решающие очки. Соломония была насильно пострижена в монахини. А Василий женился на Елене Глинской, принадлежавшей к княжеской семье, незадолго перед этим перебравшейся в Москву из Литвы.

От их брака и появился на свет Иоанн Васильевич, прозванный Грозным.