• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Темой этой главы будет воссоединение Японии, предприятие главным образом военное, которое повлекло за собой радикальные изменения в статусе, организации и вооружении самураев. Освоение новых видов оружия сыграло значительную роль в событиях, которые привели к объединению страны. В 1542 или в 1543 году китайская джонка, на которой плыли три португальских торговца, была снесена с курса ураганом и прибита к берегам острова Танэгасима у берегов южного Кюсю. Эти три путешественника были первыми европейцами, ступившими на землю Японии. И хотя их вид и странная одежда возбуждали любопытство, то, что действительно восхитило японцев, было имевшееся у них огнестрельное оружие. Один свидетель вспоминает:

«В руках они держали нечто в два или три фута длиной, снаружи прямое, с отверстием внутри, сделанное из тяжелого материала. Сквозь него проходит отверстие, которое, однако, с одного конца закрыто. А сбоку есть другое отверстие, которое служит для прохождения огня. Его форму нельзя сравнить ни с чем, что я знаю. Чтобы использовать это, наполните его порохом и маленькими свинцовыми шариками, установите маленькую белую мишень на берегу, возьмите эту вещь в руки, примите стойку и, закрыв один глаз, поднесите огонь к отверстию. Шарик попадет прямо в цель. Взрыв напоминает вспышку молнии, а грохот выстрела подобен грому».

Очень даже возможно, что японцы были знакомы с примитивными китайскими «ручными пушками» того времени. Следует вспомнить, что в 1274 г. монголы обстреливали их предков разрывными бомбами. Но оружие, привезенное португальцами, было, несомненно, первым настоящим огнестрельным оружием, которое попало в их страну. Оно принадлежало к тому типу, который мы называем аркебузой, или фитильным ружьем. Оно было достаточно легким, чтобы целиться из него без опоры (сошки), которая применялась для более тяжелого мушкета. Потенциальные возможности нового оружия были оценены немедленно. Как мы знаем из предыдущей главы, это было исключительно воинственное время, и потребности момента подняли японскую технологию до такого уровня, что она могла справиться с этим новшеством. С точки зрения и психологии, и технологии аркебузы прибыли как раз вовремя. После месячного курса обучения даймё Танэгасима, который происходил из рода Симадзу, приобрел два экземпляра за огромную сумму денег и отдал ружья своему главному кузнецу-оружейнику, чтобы тот их скопировал. Некоторые технические проблемы того сперва озадачили: например, как закрыть задний конец ствола; однако несколько месяцев спустя, когда на Танэгасима зашло португальское судно, он отдал свою дочь за несколько уроков оружейного дела, и вскоре его мастерская стала выпускать продукцию, ничем не уступающую европейской. Технология быстро распространилась, и через несколько лет кузнецы стали ездить с Хонсю на Кюсю, чтобы учиться искусству изготовления ружей. Японская аркебуза приводилась в действие посредством тлеющего фитиля, который поджигал порох. Фитиль, пропитанный шнур, закреплялся на серпентине, S-образном рычаге. Когда стрелок нажимал на спусковой рычаг, тлеющий фитиль опускался к запальному отверстию, закрывавшемуся плотной медной крышкой во избежание несчастных случаев. Процесс забивания пороха и пуль в ствол не представлял особых проблем с точки зрения безопасности, но укладка более мелкого затравочного пороха на полку, очевидно, требовала удаления фитиля на достаточное расстояние. Не совсем ясно, как это делалось. На некоторых иллюстрациях изображен аркебузир с отрезком фитиля, обмотанным вокруг руки, но это мог быть запасной фитиль, поскольку для того, чтобы пользоваться ружьем в течение дня, требовалось около двух метров фитиля. Некоторые мушкеты имели отверстие в ложе, через которое пропускался фитиль.

Благодаря традиционному японскому таланту подражания и совершенствования был сделан ряд нововведений. Изготавливались лакированные футляры, чтобы ружья, когда ими не пользуются, оставались сухими. Одним из наиболее странных усовершенствований, которое, вероятно, относится к XVII веку или позже, был водонепроницаемый щиток для запального отверстия.

Аркебуза имела несколько основных недостатков. Процесс перезарядки требовал времени, и она стреляла не так точно, как лук. Тем не менее Такэда Сингэн в 1555 г. приобрел 300 мушкетов, а в 1571 г. отдал следующий приказ своим командирам:

«Отныне ружья станут самым важным оружием. Посему сократите количество копий [в ваших войсках], и пусть самые способные воины имеют ружья. Кроме того, когда вы собираете солдат, проверяйте их в стрельбе на меткость и требуйте, чтобы отбор [аркебузиров] производился в соответствии с результатами [вашей проверки]».

Еще одна причина популярности аркебузы связана с изменением социального состава японских армий. Мы уже отмечали, что перед монгольскими вторжениями искусство стрельбы из японского лука пришло в упадок, а его боевой потенциал снизился. Одновременно с увеличением численности армий и введением более разнообразного вооружения низшие классы стали играть в них все более заметную роль. В то время как для обучения стрельбе из лука и наращивания мускулов требовалось несколько лет, крестьянина можно было всего за несколько дней научить стрелять из аркебузы с той меткостью, которой позволяет достичь это оружие. Короче говоря, аркебуза была идеальным оружием для асигару. Это не значит, что им всем немедленно выдали аркебузы, поскольку первоначально это дорогое оружие рассматривалось как один из престижных атрибутов воина-самурая.

Симадзу Такихаса принадлежит честь быть первым военачальником, который в гневе выстрелил из аркебузы. Это было в 1549 г. Такэда Сингэн и Уэсуги Кэнсин использовали их во время своих неоднократных сражений при Каванакадзима, а войска Мори стреляли из них по Суэ при Миядзима, однако какое-то время аркебузы оставались лишь полезным дополнением к вооружению самураев и никто из вышеперечисленных способных военачальников не сумел по-настоящему оценить потенциал огнестрельного оружия. Прошло тридцать лет после того, как аркебузы вошли в употребление в Японии, прежде чем один полководец нашел наиболее эффективный способ использования большого числа этих не очень точно бьющих ружей – открытие, которое, как мы увидим, немало содействовало делу воссоединения страны.

Объединение Японии сводится по сути дела к истории трех человек. Все они родились один за другим в течение восьми лет. Все они начали свою карьеру как храбрые самураи, а закончили как государственные деятели. В конце XVI века все трое сражались и бок о бок, и один против другого.

Эти трое были: Ода Нобунага, родившийся в 1534 г., Тоётоми Хидэёси (1538) и Токугава Иэясу (1542). В предыдущей главе мы рассмотрели, как упадок сёгуната Асикага позволил нескольким сильным военачальникам основать по всей Японии практически независимые государства. Более чем вероятно, что такие люди, в особенности Ходзё и Такэда, лелеяли тайные замыслы повторить деяния Асикага Такаудзи, двинуться на Киото и либо основать новый сёгунат, либо взять под контроль марионеточного сёгуна. Однако за прошедшие два века ситуация настолько изменилась, что подобные действия уже не имели бы смысла, поскольку покинь один из них родную провинцию, это неизбежно дало бы возможность соседу напасть на нее. Если, например, Ходзё двинулся бы на Киото со всеми силами, которые для этого необходимы, то Такэда Сингэн вошел бы в Сагами. Пока Сингэн был бы в Сагами, Уэсуги Кэнсин мог бы двинуть войска на Каи. На самом же деле большинство военачальников были слишком заняты тем, чтобы следить друг за другом или сражаться друг с другом, чтобы думать о нападении на столицу. Сложись все по-другому, Такэда Сингэн оказался бы способным править Японией не хуже, чем он управлял провинцией Каи. Но, по иронии судьбы, мантия героя-завоевателя упала на плечи молодого, менее известного военачальника по имени Ода Нобунага.

Ода были землевладельцами в провинции Овари. Между 1530 и 1539 гг. благодаря знакомому нам теперь процессу гэкокудзё они стали хозяевами всей провинции. В 1551 г. молодой Нобунага унаследовал растущие владения своего отца. Поскольку ему было только семнадцать лет, он столкнулся с сильной оппозицией со стороны других членов клана. Ей он противостоял с той жестокостью, которая в дальнейшем стала одной из основных черт его характера. В том же году, когда Нобунага унаследовал свое состояние, еще один молодой человек приступил к созданию собственной карьеры. Тоётоми Хидэёси тоже был родом из Овари, но родился в крестьянской семье. Еще юношей он бежал из храма, куда родители-крестьяне пристроили его в надежде, что он станет священнослужителем, и вступил в ряды армии местного магната в качестве асигару. Однажды господин доверил ему некоторую сумму денег. Он украл их, приобрел доспехи и оружие и присоединился к войску Нобунага, опять-таки в качестве асигару. Это было в 1558 г. У Нобунага было чутье на талантливых людей, и последующее повышение Хидэёси по служебной лестнице не сравнимо по скорости ни с одной самурайской карьерой за всю историю Японии.

В 1558 г. произошла первая битва, в который участвовал третий член нашей триады. Токугава Иэясу был семнадцатилетним самураем на службе у Имагава Ёсимото, который владел Микава, Тотоми и Суруга – провинциями, расположенными по дороге Токайдо вслед за Овари, где правил Ода. Обладание этими провинциями делало Имагава равным по положению таким магнатам, как Ходзё, Уэсуги и Такэда, однако ему не хватало их военного и административного таланта. Первая битва, где Токугава Иэясу сражался за Имагава, велась против Ода Нобунага. Иэясу атаковал одну из крепостей Нобунага, поджег ее, а затем задал жару и Нобунага, когда тот попытался взять ее обратно. В 1960 г. Иэясу вновь озадачил Нобунага, когда, везя припасы в принадлежавшую Имагава пограничную крепость Одака, он совершил отвлекающий маневр и ввел Нобунага в заблуждение. Невероятная самоуверенность Иэясу привлекала Имагава, который претендовал на большее, ибо Имагава суждено было стать первым полководцем, попытавшимся захватить Киото. Его тыл был хорошо защищен, поскольку Суруга отделена от Сагами, где правил Ходзё, горами Хаконэ, а в то время, на которое была намечена кампания, Ходзё Удзиясу был занят войной с Уэсуги Кэнсином. Имагава выступил в поход в июне 1560 г., собрав 25 000 самураев из всех своих трех провинций. Только три провинции отделяли его от Киото, и первой была Овари. Ставка Ода Нобунага находилась в крепости Киёсу, близ современного города Нагоя. 22 июня 1560 г. он получил сообщение, что одну из его пограничных крепостей, Марунэ, взял на рассвете штурмом Токугава Иэясу. Атака Иэясу была проведена быстро и энергично, он эффективно использовал концентрированный аркебузный огонь. Несколько часов спустя пала другая пограничная крепость, не оставив ничего между двадцатипятитысячным войском Имагава и маленькой армией Нобунага в Киёсу. К изумлению своих советников, Нобунага решил атаковать противника. Численность его войска не превышала 2 000 человек, однако при соотношении сил один к двенадцати он все же выступил из Киёсу, напевая какую-то мелодию, и казался совершенно беззаботным.

Разведчики Нобунага донесли, что Имагава дал отдых своим войскам в местечке под названием Дэнгаку-хадзама, около небольшой деревни Окэхадзама. Эту местность Нобунага знал хорошо. Дэнгаку-хадзама – узкое ущелье, при благоприятных условиях – идеальное место для неожиданного нападения. Разведчики добавили, что воины Имагава празднуют победу и пируют, в то время как Ёсимото осматривает отрубленные головы. Нобунага двинулся к лагерю Имагава и занял позицию неподалеку. Ряд знамен и чучела солдат, сделанные из соломы и лишних шлемов, производили впечатление большой армии, в то время как настоящее войско Ода двинулось в обход форсированным маршем, чтобы зайти Ёсимото в тыл. Удача и погода благоприятствовали Нобунага, ибо в середине дня душная жара сменилась сильной грозой. Пока самураи Имагава укрывались от дождя, Нобунага развернул свои войска, и когда гроза кончилась, они атаковали врага в ущелье. Атака была столь неожиданной, что Ёсимото подумал, что это началась драка между его людьми. Он понял, что это атака Нобунага, только когда на него налетели два вражеских самурая. Один нацелил на него копье, которое Ёсимото парировал мечом, но второй снес Ёсимото голову своим клинком.

Сражение при Окэхадзама продолжолась всего несколько минут, но это была одна из самых решающих битв в истории Японии. Ода Нобунага оказался в одном ряду с самыми могущественными полководцами и приобрел ценного союзника, поскольку смерть Имагава Ёсимото освободила Токугава Иэясу от вассальных обязательств, и в 1561 г. он присоединился к Нобунага. Все три потенциальных японских лидера отныне сражались бок о бок.

Теперь Нобунага был вынужден принять трудное решение. Дерзнет ли он попытаться достичь успеха там, где потерпел неудачу Имагава? В конце концов он был на одну провинцию ближе к Киото, чем Имагава – от столицы его отделяли только Мино и Оми. Чтобы укрепить свой тыл, он выдал дочь замуж за сына Такэда Сингэна, а в 1564 г. – младшую сестру за Асаи Нагамаса, который контролировал северную Оми. Поскольку Токугава Иэясу пользовался авторитетом в Микава, на его пути оставалась только провинция Оми. Читатель, может быть, помнит, что этой провинцией завладел бывший торговец маслом и бывший священнослужитель Сайто Тосимаса, который в предыдущей главе упоминался как исключительный злодей. Нобунага в течение нескольких лет ожидал неприятностей от Сайто, а затем в качестве меры предосторожности женился на его дочери. Тосимаса был малопривлекательным тестем, любил пытки, варил людей живьем, поэтому Нобунага с некоторым облегчением узнал о его смерти от руки собственного сына, Ёситацу, в 1556 г. Любой повод лучше, чем никакой, и Нобунага объявил этому сыну войну под предлогом мести за тестя. Однако еще до начала кампании Ёситацу умер от проказы, предоставив своему сыну Тацуоки продолжать борьбу. Покорение последнего из Сайто было поручено Тоётоми Хидэёси, который без особого труда взял замок Инабаяма (современный Гифу) в 1564 г.

Дорога на столицу была открыта; Нобунага был нужен только повод к действию. В 1567 г. он постучался к нему в дверь в лице молодого человека по имени Асикага Ёсиаки. Как следует из его фамилии, это и вправду был богатый улов, поскольку юноша был наследником сёгуната Асикага, который, несмотря на все превратности судьбы, пока еще кое-как существовал. Двенадцатый сёгун Асикага, Ёсихару, отрекся в 1545 г. в пользу своего сына Ёситэру, а затем, видя неизбежное приближение конца своего клана, умер от отчаяния. Жизнь Асикага Ёситэру, который стал тринадцатым сёгуном Асикага в возрасте одиннадцати лет, была сплошной чередой несчастий. Его крепко держала в руках пара изысканных, но злобных заговорщиков, которых звали Миёси Токэй и Мацунага Хисахидэ; в конце концов они предали его смерти и сделали сёгуном его кузена, которого также превратили в марионетку. Ёсиаки избежал сетей заговора, который привел к смерти его старшего брата Ёситэру, и попросил убежища у Ода Нобунага.

9 ноября 1568 г. Ода Нобунага триумфально вступил в Киото, привезя с собой наследника титула, который давно уже утратил всякое значение. Едва ли нужно пояснять, что Ёсиаки стал марионеткой в руках Нобунага, который свел функции сёгуна к исполнению церемоний. Это предоставило Нобунага отличную возможность удовлетворить свою тягу к великолепию, и он отстроил новый дворец для сёгуна и еще один – для императора, который, естественно, был ему за это благодарен.

Пока Нобунага занимался политикой, его союзники и подчиненные ему командиры продолжали уничтожать его врагов. Растущее могущество Нобунага явственно проявляется в кампаниях, когда он наделял всеми полномочиями отдельных военачальников, таких, как Иэясу и Хидэёси. Он, правда, щедро вознаграждал их, но сам факт, что подобные союзы могли существовать и были достаточно эффективны, говорит о том, что в общей неразберихе самурайской политики стала проявляться хоть какая-то лояльность. В кампании, которую Иэясу провел в 1563 г. против монахов Икко, он предстает как молодой воин, дерзкий и храбрый. Икко-икки, о которых мы говорили в предыдущей главе, никому не уступали в своем фанатизме и религиозной нетерпимости. Они выступили навстречу Иэясу при Адзукидзака, укрепив на шлемах таблички с надписью: «Кто наступает, уверен в небесном блаженстве, кто отступает – в вечном проклятии». Дабы проклятие скорее настигло их врагов, они вооружились изрядным количеством аркебуз – предводители Икко были одними из первых клиентов недавно созданного в Сакаи арсенала.

Подвиги Иэясу в этом сражении говорят о том, что век личной доблести еще не подошел к концу. Иэясу вызвал одного из монахов на поединок. Тот ответил оскорбительным отказом, и тогда Иэясу налетел на него на всем скаку. К нему присоединилось еще несколько самураев, и в этой стычке один из предводителей Икко, возможно, тот самый, кто был вызван на поединок, вынужден был ретироваться с двумя длинными зарубками на задней части доспеха, оставленными копьем Иэясу. Когда Иэясу начал преследовать отступающего врага, он почувствовал, как в его доспехи ударила пуля из аркебузы, но это не причинило ему боли, поэтому, решив, что пуля отскочила, он продолжал сражаться. Когда наконец он вернулся в лагерь и стал снимать доспехи, две пули выпали из его рубашки. Будь у стрелка порох получше, Иэясу остался бы в памяти потомков как обычный фанатик – самурай, павший жертвой собственного энтузиазма, и вся последующая история Японии могла бы быть совсем иной. Эта стычка с Икко-икки была столь же малозначащей, как и рана Иэясу. Из всех противников Нобунага самыми беспокойными оказались различные религиозные секты, особенно Икко-икки в их неприступном храме-крепости Исияма Хонгандзи и монахи Энрякудзи на горе Хиэй. Одной из возможных причин такой воинственности монахов было появление на исторической сцене, впервые за восемьсот лет, соперника буддизма.

Когда португальцы прибыли в Японию в 1543 г., они привезли с собой не только огнестрельное оружие. Вслед за торговцами пришли миссионеры. Выдающейся личностью среди них был иезуит, св. Франциск Ксавье. Влияние христианства на самураев – вопрос слишком сложный, чтобы подробно рассматривать его в этой книге, однако некоторые его аспекты стоит отметить. Можно предположить, что одна из причин, по которой христианству удалось совершить столь успешное вторжение, был тот факт, что миссионеры сумели внушить самураям определенное к себе уважение. В 1549 г. Обществу Иисуса едва исполнилось девять лет со дня его основания св. Игнатием Лойолой в 1540 г. Лойола прежде был солдатом, к тому же весьма неплохим, и когда он создавал свое общество, он привнес в него военную организацию, «дабы сражаться за Церковь мечом духа».

Строгая дисциплина и беспрекословное повиновение были теми главными добродетелями, наряду с готовностью идти куда угодно и совершать что угодно по первому требованию, которые позволяли Лойоле говорить о своем ордене как о «рыцарстве Церкви». Для вступивших в орден период посвящения был долгим и тяжелым: только после нескольких лет спартанского воспитания иезуит становился «полностью пригодным». В этом есть некоторая аналогия с воспитанием и ценностями самураев, что, может быть, и дает ключ к загадке первых успехов иезуитов в Японии. Сравнение, конечно, не должно заводить нас слишком далеко, но соблазнительно было бы рассматривать иезуитов как своего рода самураев Папы Римского. В какой-то мере те требования, которые в смысле духовном предъявляли к себе иезуиты, были бы понятны самураям, воспитанным в строгости учения Дзэн. Призыв отказаться от всего мирского, избавить сознание от привязанностей этого непостоянного мира, может с той же легкостью быть применен как к поиску просветления, так и к подготовке к трудам во славу Божью.

Поскольку появлялось все больше новообращенных христиан из числа самураев, уместно было бы задать вопрос: как религия, которая учит любви к ближнему, могла вообще усваиваться людьми, для которых ближний был врагом хотя бы уже потому, что был ближним? Что, например, мог самурай извлечь из заповеди «не убий»? Ответ: то же самое, что и его современники в Европе, то есть почти ничего. Христианский запрет посягать на жизнь не был для самураев великим откровением, ибо одной из заповедей Будды было видеть себя во всем, что живет, и потому не убивать. Как и в других странах, шестая заповедь была переосмыслена и подогнана к существующим условиям. Убийцы сёгуна Ёситэру были одними из первых новообращенных христиан в Киото, а убийство произошло уже после того, как они приняли христианство. Некоторые, конечно, ценили свою новую веру и следовали ее заповедям. Выдающийся пример – Такаяма Укон, даймё Сэтцу, который был обращен после того, как проиграл диспут с иезуитом Гаспаром Вилелой. Он принял крещение со всеми своими домочадцами и стал оплотом христианской веры.

15 августа 1549 г. Франциск Ксавье высадился в Кагосима на южном Кюсю. Он был приветливо встречен местным магнатом Симадзу Такихаса. Их дружба стала взаимной, и Ксавье с энтузиазмом писал о японцах, что они «лучшие из тех, кого мы нашли за все это время, и, мне кажется, что мы никогда не найдем среди язычников другую расу, которая могла бы сравниться с японцами».

До тех пор, пока их миссионерская деятельность ограничивалась Кюсю, миссионерам сопутствовал огромный успех. Все правители острова стремились расширить торговлю с Португалией, они первыми стали использовать огнестрельное оружие, в то время как простые люди охотно прислушивались к проповеди, обещавшей им райское блаженство. Христианство процветало, и среди новообращенных было много самураев. Величайшим успехом на Кюсю было обращение Отомо Сорина, владетеля Бунго, который добросовестно поддерживал новую веру, руководствуясь не только религиозными, но и политическими мотивами.

Вера, таким образом, процветала, а бойня продолжалась. Наиболее причудливый пример совмещения христианского образа жизни с «путем воина» имел место в 1567 г. Сибата Кацуиэ, один из первых военачальников Нобунага, вел кампанию против Миёси и Мацунага, убийц сёгуна Ёситэру. Битва произошла недалеко от города Сакаи, где ведущим католическим авторитетом был отец Луи Фруа. Когда две армии развернулись в боевом порядке друг против друга, Фруа призвал верующих с обеих сторон отслужить торжественную мессу, ибо был канун Рождества. Самураи – христиане вместе пришли на мессу, приготовились принять и приняли святое причастие и, прежде чем разойтись каждый в свой лагерь, принесли блюда с плодами и вкусили от них вместе со святым отцом, «дабы показать, что они едины сердцем». Уходя, они возгласили: «Мы братья во Христе». На следующее утро, в день Рождества, произошла битва. Командиры, Мацунага и Миёси, бежали; всех, кто не сдался, предали мечу.

С этих пор мы все чаще встречаем упоминания о даймё-христианах и даже о целых христианских армиях. Мученичество и гонения были еще далеко впереди, и самураи, которые шли в бой с криками «Йезу!», «Санта Мария!» или «Сантьяго!» и несли крест на знаменах, несомненно, вдохновлялись глубокой и искренней верой. Что до Ода Нобунага, он так и не стал христианином, хотя и оказывал иезуитам существенную поддержку – прежде всего потому, что они могли быть полезным орудием против буддийских сектантов.

Следующие противники Нобунага были людьми чисто светскими. В Этидзэн, второй провинции Хокурикудо, жил Асакура Ёсикагэ, наследник небольшого, но хорошо обустроенного владения, созданного его дедом Тосикагэ. Тосикагэ оставил для внука ряд правил поведения, похожих на те, что сочинил Ходзё Соун, которые содержали следующее тонкое наблюдение:

«Не следует домогаться мечей и кинжалов, принадлежавших знаменитым воинам. Меч стоимостью в десять тысяч может быть побежден сотней копий по цене лишь в сотню за каждое».

В марте 1570 г. наследнику этого хорошего совета суждено было столкнуться с Ода Нобунага, который решил лично руководить экспедицией на Хокурикудо. Его сопровождали Иэясу и Хидэёси, и он собирался атаковать ставку Асакура в Итидзо-га-тани, когда получил тревожное известие, что его шурин Асаи Нагамаса вступил в союз с Асакура. Поскольку Асаи охранял проходы в северной Оми, возникла серьезная опасность, что вся армия Нобунага будет отрезана от Киото и окружена. Было решено отступать, и Нобунага отошел с основной частью армии, а Иэясу и Хидэёси прикрывали тыл, отступая с боями. Это была мастерски проведенная операция, если учесть, что армия Нобунага насчитывала 110 000 человек; двум отрядам удалось задержать Асакура, а остальная армия тем временем благополучно вернулась назад. Эта операция укрепила отношения между Иэясу и Хидэёси, которые оба подвергались большой опасности. Об Иэясу рассказывали, что ему пришлось тогда хорошо попрактиковаться в стрельбе из аркебузы, из чего следует, что он находился в гуще событий.

Позже, в том же году, Нобунага вернулся в Оми, чтобы напасть на Асаи, и дело закончилось жестокой битвой при Анэгава. Нобунага выступил из своей ставки Гифу в Мино по дороге Накасэндо и вдоль левого берега озера Бива в сторону Нагахама. 21 июля он подошел к Отани, ставке Асаи, и начал штурм замка Йокояма в пяти милях к юго-востоку от нее, угрожая при этом и самой ставке. Здесь к нему присоединился Иэясу с пятью тысячами воинов Токугава из его родной провинции Микава. В этой битве мы впервые встречаем его си-тэнно, четырех главных приближенных. Их имена были: Сакаи Тадацугу, Исикава Кадзумаса, Сакакибара Ясумаса и Хонда Тадакацу. Последний был особенно яркой личностью и носил шлем, украшенный деревянными оленьими рогами. Он проявил себя как постоянный и верный защитник интересов рода Токугава.

Главные силы Асаи, подкрепленные войсками Асакура, блокировали дорогу на Отани, так что река Анэгава оказалась между ними и войском Нобунага. Они планировали атаковать на рассвете силами 8 000 воинов Асаи и 10 000 воинов Асакура. Армия Нобунага превышала их по численности примерно в два раза, и Нобунага надеялся использовать это численное превосходство, атаковав первым. На самом деле не все его войска были надежными, но они находились под внимательным надзором Хидэёси, так что Нобунага нечего было бояться. Первоначально он хотел позволить Иэясу встать против Асаи, но затем передумал из-за личных отношений с последним и выставил против шурина собственные войска, насчитывавшие 23 000 воинов. Чтобы выдержать шок атаки, они были выстроены в тринадцать рядов.

В четыре утра обе армии вступили в широкие мелкие воды Анэгава. Отряды Иэясу, где впереди были Сакаи и Исикава, а Хонда и Сакакибара шли во вторых рядах, встретили силы Асакура посреди реки и задержали их. Клубы черного дыма от аркебуз поплыли над рекой, а сражавшиеся промокли от пота и красноватой воды Анэгава. У войск Нобунага дела шли не столь успешно. Асаи прорвался через его ряды и угрожал самому Нобунага. Поэтому Сакакибара и Хонда вывели свои части из сражения на левом фланге, пересекли реку и обрушились на правый фланг Асаи, в то время как Инаба Иттэцу, которого Иэясу держал в резерве до последнего момента, пришел на помощь левому флангу Нобунага. В битву вступили и отряды, осаждавшие замок Йокояма, которые оставили свои позиции и поспешили к месту сражения. В результате победа осталась за Нобунага. Командиры северной армии отступили, половина их войска полегла. В знак признательности Нобунага подарил Иэясу отличный меч и наконечник стрелы, некогда принадлежавший «великану» Минамото Тамэтомо. Стоит рассказать еще об одном случае, который произошел во время кампании на Анэгава. Самурай по имени Сасаи Масаясу ворвался в ставку Асаи Нагамаса с копьем в руке. Он был встречен аркебузным залпом, который отбросил его назад. Всего в него попало пятьдесят пуль, а его храбрость послужила сюжетом для одной из самых известных ксилографий Кунэёси – «Копьеносец против мушкетеров».

Битва при Анэгава увенчалась победой, но это была далеко не решающая победа. Через несколько месяцев Асаи и Асакура выступили вновь. Случай представился им, когда внимание Нобунага было направлено на Миёси Токэя. Нобунага воевал с Миёси около Осака, когда на помощь последнему пришли сектанты Икко из Исияма Хонгандзи, причем 3 000 из них были вооружены аркебузами. Увидев, что Нобунага увяз под Осака, Асаи и Асакура провели армию через горные проходы Оми. Нобунага поспешно оставил неравную борьбу с Икко, двинулся навстречу врагам на север и загнал их назад в горные проходы. Глубокий снег, выпавший зимой 1570/71 гг., мешал их отступлению, и войска Нобунага уже готовились нанести решающий удар, когда внезапно их атаковали с фланга монахи Энрякудзи. Боевая мощь этого старого осиного гнезда, может быть, и проигрывала в сравнении с Исияма Хонгандзи, но они все же были достаточно сильны, и Нобунага вынужден был отступить перед ними и отвести войска к Киото. К весне 1571 г. его положение казалось более опасным, чем когда-либо. Иэясу не мог ему помочь, поскольку Такэда Сингэн заключил союз с Ходзё, и он прилагал все усилия, чтобы как-то сдержать этих двух львов. Нобунага был окружен врагами со всех сторон, и в большинстве своем это были монахи. Его линия обороны растянулась от Киото до Гифу, и ее становилось все труднее удерживать. Чтобы прорвать сеть, Нобунага решил всеми силами атаковать Энрякудзи; эта операция лучше, чем любой другой эпизод долгой и богатой событиями карьеры Нобунага, демонстрирует его жесткий характер. Следует напомнить, что монастырь Энрякудзи всегда пользовался особым уважением из-за положения рядом со столицей, и, несмотря на появление новых сект, таких, как Дзэн или Нитирэн-сю, монастырь секты Тэндай Энрякудзи обладал таким авторитетом, каким не могла похвастаться больше ни одна монашеская община. Совершив отвлекающий маневр в другом направлении, Нобунага развернулся и направил тридцатитысячную армию к горе Хиэй. Тщетно его подчиненные просили его передумать, но он был неумолим. «Это не я уничтожаю монастырь, – ответил он, – монастырь сам себя уничтожает». Под покровом ночи его самураи окружили гору Хиэй, и на рассвете, когда трубы из морских раковин протрубили сигнал к атаке, его армия стала медленно подниматься в гору, убивая всех, кто попадался на пути, будь то мужчина, женщина или ребенок. Иезуит отец Фруа отмечает, что штурм начался 29 сентября, в день архангела Михаила:

«... он сжег Сакамото и две других деревни, и под покровом дыма его люди взобрались на скалы, вошли в крепость [так!] и предали все огню и мечу. Они произвели страшное побоище среди всех этих ложных монахов. Некоторые даже бросились со скал, другие искали убежища в своих храмах, а иные спрятались в гротах и пещерах; но Нобунага столь умело руководил этим делом, что ни один из них не ушел. Он поджег храм бога Кваннон, который стоил невероятно дорого, и сжег все прочие храмы и монастыри; одним словом, он посылал своих людей в каждую щель или пещеру, как будто охотился на каких-то диких зверей, и там перебил этих несчастных. Так Господь наказал этих врагов Его славы в день св. Михаила в 1571 году».

Последняя фраза достаточно наглядно выражает мнение иезуитов о буддийском монашестве. Неудивительно, что они поладили с Нобунага.

Итак, этот враг был сокрушен полностью. Непохоже, однако, чтобы что-то подобное можно было предпринять против Икко-икки. Исияма Хонгандзи был настоящей крепостью; как отметил иезуит Вилела, каждый из его обитателей делал по нескольку стрел в день, и еженедельно там устраивались состязания в стрельбе из лука и из мушкета. Их мечи могли разрубить человека «столь же легко, как острый нож режет нежный окорок». С Исияма Хонгандзи пришлось подождать.

Устроив должным образом самые срочные дела, Нобунага готов был теперь встретить угрозу с востока. Иэясу сослужил ему великую службу, удержав Такэда Сингэна и Ходзё Удзиясу. Этому помог и союз между Ода и Такэда против Уэсуги и Ходзё. Но в 1571 г. Удзиясу умер, а его сын нарушил равновесие сил, придя к соглашению с Сингэном. Тыл Сингэна был теперь обеспечен, и единственной опасностью для него могло быть только нападение Уэсуги Кэнсина, но и эту опасность можно было предупредить, перенеся кампанию на зимнее время, когда проходы из Этиго перекрываются снежными заносами. Поэтому в октябре 1572 года Такэда Сингэн оставил Каи и двинулся на Киото. У него было 20 000 самураев и асигару, отборные войска Такэда, верность которых и неугасимый боевой дух были несомненны. Силы Сингэна, к которым присоединились 2 000 самураев Ходзё, прошли на юг от Синано до Тотоми, чтобы выйти на дорогу Токайдо у Хамамацу. Этому непобедимому войску предстояло столкнуться с неколебимой твердыней.

Комендантом замка Хамамацу был Токугава Иэясу. Теперь ему было двадцать девять лет, он стал, быть может, менее порывист, чем в дни, когда сражался с Икко-икки, но был столь же храбр и изобретателен. Сингэну был пятьдесят один год, он был опытен, горд и дороден. Среди его командиров были лучшие полководцы Японии: Ямагата Масакагэ, Баба Нобухару, Найто Масатоё и Оямада Нобусигэ.

Иэясу выслал разведчиков под командованием Окубо Тадаё и Хонда Тадакацу. Они наткнулись на авангард Сингэна и вернулись изрядно потрепанными. Их настроение несколько поднялось, когда пришло подкрепление из 3 000 самураев от Нобунага, который и сам более чем когда-либо нуждался в людях, но, очевидно, понимал, что наступление Сингэна представляет для него наибольшую опасность. Иэясу встал перед выбором: вступить в сражение при таком перевесе сил в пользу противника было равносильно самоубийству, но оставаться за стенами Хамамацу – значило играть на руку Сингэну, который, вероятно, выделил бы небольшой контингент, чтобы сдерживать армию Токугава, а сам беспрепятственно пошел бы на Киото. Это ведь был Такэда Сингэн, а не Имагава Ёсимото!

Иэясу храбро повел армию по дороге на север. В трех четвертях мили от Хамамацу была поросшая кустарником гряда, известная как Миката-га-хара. Рядом с правым флангом Иэясу протекала река Магомэ, а слева мили на две тянулся кустарник. Он выстроил свои войска в линию – японцы дали такому построению поэтичное название «крылья аиста». Подкрепление, пришедшее от Нобунага, он поставил справа вместе с отрядом Сакаи Тадацугу – на самом фланге, где начинался склон. Другие его си-тэнно стояли слева, а сам Иэясу возглавлял основные силы, расположившись немного позади от центра. Напротив них стояло войско Такэда, один авангард которого едва ли не превышал по численности всю армию Токугава. За ним стоял сам Сингэн с пятнадцатитысячной армией.

Когда обе армии встали в боевой порядок, пошел снег. Снегопад продолжался непрерывно до четырех вечера, когда авангард Такэда двинулся вперед, чтобы атаковать фланги Токугава. Левый фланг держался твердо, но правый, люди Нобунага, вскоре отступил, оставив Сакаи Тадацугу в окружении врагов. Он попытался пробиться назад, но Такэда Кацуёри, сын Сингэна, обошел его и атаковал с тыла. Поскольку стало темнеть, центр Такэда предпринял атаку во фронт, заставив Токугава поспешно отступить. Чтобы перегруппировать силы, Иэясу установил свой штандарт, большой золотой веер, на возвышенности в тылу войска. Опасаясь, что гарнизон в Хамамацу поддастся панике, Иэясу позвал одного самурая, который отрубил голову какого-то вражеского воина, и велел ему отнести ее в Хамамацу и объявить, что это голова Сингэна.

В это время самураи Такэда уже находились в опасной близости от Иэясу, стрелы и пули свистели у него над головой. Он уже подумывал о том, чтобы умереть как истинный самурай, но мысли о будущем взяли верх, и Иэясу ускакал в направлении Хамамацу. Он едва спасся. Один из людей его свиты успел выбить лук из рук вражеского самурая, когда они проскакали мимо, а Иэясу пронзил стрелой самурая, который бросился на него с копьем. Прибыв в замок, Иэясу велел оставить ворота открытыми и зажечь факелы, чтобы указать путь отступающим. «Это должно также смутить врага, – добавил он. – Если закроем ворота, они подумают, будто мы их боимся». Наконец подошли самураи Такэда. По пути они заметили, что все Токугава, которые пали при отступлении, погибли, стоя лицом к противнику. В эту ночь они не пытались штурмовать замок. Не исключено, что попытайся они это сделать, им сопутствовала бы удача. Иэясу тем не менее мирно спал, а отряд самураев-добровольцев подобрался к лагерю Сингэна, который встал у Сай-га-дани. Поскольку местность была им хорошо знакома, они сумели подойти достаточно близко, прежде чем открыть огонь, так что самураи Такэда провели весьма беспокойную ночь.

Утром Сингэн созвал военный совет. Чем дольше они будут ждать падения Хамамацу, тем скорее наступит весенняя оттепель, и Уэсуги Кэнсин спустится с гор Этиго. Поэтому Сингэн решил снять осаду и начать общее наступление на Нобунага силами нечестивого союза – Такэда, Асаи, Асакура и Икко-икки. В начале 1573 г. Сингэн продолжил борьбу и вторгся в Микава, чтобы подготовить завершающий удар. Его первой целью был замок Нода, который удерживал один из командиров Иэясу. Осада была хорошо организована, настолько хорошо, что у защитников вскоре совсем кончилась еда, а единственным продуктом, оставшимся в замке, было изрядное количество сакэ. Не желая, чтобы драгоценный напиток достался врагу, гарнизон решил уничтожить его надлежащим образом. Шум пиршества далеко разносился в ночном воздухе, и сам Сингэн приблизился к крепостному валу, чтобы лучше слышать приятную мелодию, которую наигрывал на флейте кто-то из часовых. Когда он подошел к стене, один самурай, который, видимо, был не так пьян, как остальные, прицелился из аркебузы и прострелил ему голову. Рана не повлекла за собой немедленной смерти, но Сингэн скончался в апреле 1573 г. Он, бесспорно, был одним из величайших самурайских полководцев. Говорят, что, узнав о его смерти, Уэсуги Кэнсин оплакивал потерю «лучшего из врагов».

Смерть Сингэна была страшным ударом для клана Такэда. Его сын Кацуёри был достаточно храбр, но ему недоставало исключительных талантов отца. Старые приближенные его семьи не были уверены в его способностях, и крушение дома Такэда казалось им неминуемым. Для Нобунага лучшего известия, чем о смерти Сингэна, и быть не могло. Как будто вдохновленный его гибелью, он выгнал сёгуна Ёсиаки из Киото, тем самым раз и навсегда уничтожив сёгунат Асикага, и атаковал Асаи и Асакура столь яростно, что оба покончили с собой. Летом 1574 г. он взял штурмом Нагасима, цитадель Икко на реке Кисо, и начал блокаду Исияма Хонгандзи. Звезда Нобунага вновь стояла в зените, и в следующем году он достиг вершины славы в битве при Нагасино, в сражении, которое открыло новую эру в военном деле Японии.

Если бы Нагасино была единственной битвой, которую выиграл Нобунага, этого было бы уже достаточно для утверждения его репутации. Нагасино – название замка в Микава, построенного на очень выгодном от природы месте, там, где реки Такигава и Оногава сливаются, образуя реку Тойокава. У места слияния реки имеют в ширину около ста метров, берега их высокие и крутые. Несмотря на неприступный вид, замок Нагасино несколько раз переходил из рук в руки, и в мае 1575 г. его удерживал для Ода Нобунага Окудайра Садамаса, энергичный давдцатичетырехлетний самурай, один из людей Токугава Иэясу родом из Микава. 16 июня замок Нагасино осадил Такэда Кацуёри. Гарнизон стойко сопротивлялся всем тактическим приемам, которые могли быть в распоряжении сына Сингэна. Он привел с собой команду рудокопов с золотых рудников Такэда, которые стали подводить подкоп под стены. Защитники ответили контрминой. Тогда Кацуёри построил плоты и переправил самураев через реку, но эти платформы оказались столь же хорошей мишенью, как сидячие утки. Были построены и подведены под стены осадные башни, но защитники с легкостью разнесли их из крупнокалиберных мушкетов. К 22 июня Кацуёри решил превратить штурм в осаду: был возведен частокол, через реку протянуты канаты, а самураи Такэда расположились вокруг, надеясь уморить защитников замка голодом.

Поскольку пищи у осажденных осталось всего на несколько дней, они забеспокоились. Послали Иэясу просьбу о помощи, он в свою очередь попросил подкрепления у Нобунага, но защитникам ничего не было известно об этом. В это время произошел один из тех героических эпизодов, которые так разнообразят монотонное повествование о кампаниях XVI века, когда личная самурайская доблесть проявляет себя во всей красе. Самурай по имени Тории Сунъэмон вызвался доставить Иэясу послание из осажденного замка. В полночь 22 июня Тории тихо пробрался к реке и проплыл мимо часовых Такэда, разрезав канаты кинжалом. Вскоре он добрался до Окадзаки, где Иэясу и Нобунага обещали незамедлительно прислать помощь, и Тории поспешил назад с доброй вестью. К несчастью, этот доблестный самурай слишком спешил, чтобы сообщить гарнизону, что все в порядке, ибо зажег сигнальный огонь на холме, который заметили Такэда и что-то заподозрили. Когда Тории поплыл вверх по течению, он обнаружил, что к канатам на этот раз привязаны колокольчики. Звон колокольчиков и выдал Тории. Его схватили и привели к Кацуёри, который обещал ему жизнь, а также хорошую награду, если он согласится подойти к стенам замка и сообщить гарнизону, что помощь не придет и что им осталось только сдаться. Тот согласился, но Кацуёри, мало ему доверяя, велел привязать его к большому деревянному кресту, который установил перед замком. Гарнизон позвали на стены, чтобы все могли выслушать послание Тории. В качестве дополнительной меры предосторожности несколько пехотинцев окружили крест и приставили наконечники копий к телу Тории. Тогда Тории крикнул: «Через три дня к вам придет помощь. Держитесь!» Как только он произнес это, копья пронзили его. Мужественный поступок Тории – лучший пример самой совершенной формы самурайской доблести, подвиг, который снискал ему уважение как друзей, так и врагов. Один самурай из стана Такэда был так потрясен примером Тории, что велел изобразить его на кресте на своем знамени.

Итак, подкрепление было в пути, и это было немалое войско. В операции по снятию осады с Нагасино Нобунага увидел возможность окончательно сокрушить клан Такэда, так что с ним шло 30 000 воинов, тогда как у Иэясу было 8 000. Войско Такэда, осаждавшеее замок, едва ли насчитывало 15 000, так что старые и мудрые приближенные Сингэна посоветовали своему молодому господину отступить. К несчастью, Кацуёри хотел сражаться; тогда Баба и Найто попытались спасти хотя бы честь клана, если не голову, предложив общий штурм замка, чтобы занять его до прихода Нобунага. Кацуёри отклонил и это предложение, и старым командирам не осталось иного выбора, кроме как приготовиться храбро умереть. Увидев, что Кацуёри готов сражаться, Нобунага спланировал свои действия соответствующим образом. Он знал, что Кацуёри пользуется, насколько это в его силах, отцовским наследством в виде хорошо обученного и очень верного войска, главная сила которого заключалась в мобильности. Постоянная практика при Каванакадзима превратила кавалерию Такэда в силу, с которой нельзя было не считаться, и хотя армия Нобунага была больше, его войска были не столь надежны, и нельзя было рассчитывать, что они выдержат хорошую кавалерий-скую атаку. Приготовления, которые сделал Нобунага, чтобы противостоять этой угрозе, обеспечили ему достойное место в военной истории. Его людям были выданы колья и веревки, чтобы на возвышенности за ручьем, под горой Гамбо, примерно в миле от позиций Такэда, соорудить частокол. Это был довольно редкий частокол, как раз такой высоты, чтобы через него не смог перескочить конь, с проходами через каждые пятьдесят метров для более удобного проведения контратаки. Но гениальность плана Нобунага была не в том, что он просто разместил всю армию за частоколом, а в том, что он выделил из своего войска три тысячи аркебузиров и выстроил их в три ряда, по тысяче в каждом, под командованием Саса Наримаса, Маэда Тосииэ и Хонда Тадакацу. Приказ, который он отдал им, в полной мере показывает, сколь верно он оценил потенциал аркебузы. Он понимал, что основными недостатками этого оружия являются небольшая дистанция прицельного огня и медленная перезарядка, поэтому приказал каждому ряду аркебузиров стрелять по очереди, залпами, и не стрелять до тех пор, пока враг не подойдет достаточно близко.

На левом фланге, рядом с частоколом, он поставил Сакума Нобумори в качестве приманки для кавалерии Такэда, а справа от частокола – Окубо Тадаё и перегородил дорогу в ожидании атаки с фланга. Самый край левого фланга удерживали Тоётоми Хидэёси и Сибата Кацуиэ, в то время как Нобунага, два его сына и Иэясу оставались за частоколом с основными силами. Ночью 28 июня Сакаи Тадацугу из войска Токугава с небольшим отрядом самураев зашел в тыл армии Такэда. С рассветом, в пять часов утра 29 июня 1575 г,. началась битва при Нагасино.

Кацуёри разделил свою армию на пять групп по 3 000 человек для атаки: Баба был на правом фланге, Найто – в центре, а Ямагата – на левом фланге. Кацуёри следовал за тремя ветеранами с 3 000 воинов, а последняя группа продолжала осаду. Группа Ямагата первой пошла в атаку против Окубо Тадаё, который не был защищен частоколом. Атака превратилась в яростный рукопашный бой, то же случилось и на левом фланге Ода, который атаковал Баба. Тем временем центр Такэда предпринял атаку на частокол. Местность была неровная, земля размокла от ночного дождя. Конница Такэда двигалась медленно, и как только она добралась до берега ручья, в нее ударил смертоносный залп тысячи аркебуз. Залп следовал за залпом до тех пор, пока все люди и кони не полегли на склоне. Правый фланг под командованием Баба тоже попал под огонь, когда Сакума притворно отступил, а Хидэёси и Сибата Кацуиэ обошли его кругом, чтобы атаковать во фланг. Тогда Кацуёри приказал ввести в бой резервы и сам повел атаку на частокол. Но залпы чередовались с той же регулярностью и с той же эффективностью. Каждые двадцать секунд тучи пуль косили ряды и отправляли самураев Такэда в вечность. Баба Нобухару, Ямагата Масакагэ и Найто Масатоё лежали среди мертвых вместе со многими другими старыми приближенными Сингэна. Когда гарнизон замка Нагасино увидел, что чаша весов склоняется в их сторону, его воины сделали вылазку и атаковали Такэда с тыла. Одновременно основные силы Ода вышли из-за частокола и вступили в рукопашную схватку.

События того памятного дня запечатлены на шестисоставной расписной ширме конца XVI века. Несмотря на некоторую стилизацию, она очень живо передает накал самурайской битвы, и на ней можно различить нескольких конкретных персонажей. Такэда Кацуёри с его белым стягом ведет в бой резерв. Иэясу узнаваем по его штандарту в виде золотого веера; Ода Нобунага изображен в левом верхнем углу, перед Хидэёси несут его штандарт – «золотой ковш». По мере того как продвигалась военная карьера Хидэёси, он, говорят, добавлял к штандарту по ковшу после каждой победы. У частокола можно без труда различить, по его оленьим рогам, Хонда Тадакацу.

Сражение при Нагасино стало триумфом современных методов Нобунага, но часть вины за поражение все же следует возложить на Такэда Кацуёри, нетерпеливость которого сделала возможной эту бойню. Такэда Сингэн никогда бы не сделал такой ошибки, и его ветераны это прекрасно понимали, но их верность молодому господину взяла верх над здравым смыслом, и они повели солдат в роковую атаку. Что касается Кацуёри, он бежал с поля битвы и продолжал борьбу с Нобунага, но уже не с прежней энергией. Только в 1582 г. Нобунага получил возможность лицезреть его отрубленную голову.

Нобунага достаточно хорошо укрепил свои позиции на востоке и смог обратить внимание на запад, где основной силой со дня битвы при Миядзима в 1555 г. стала семья Мори. Мори Мотонари умер в 1571 г., и его обширные владения, включавшие не менее десяти провинций, перешли к его внуку, Мори Тэрумото. «Две Реки», Кобаякава Такакагэ и Киккава Мотохару, были по-прежнему активны и готовы предоставить силы двух родственных кланов для поддержки племянника. До 1575 г. Мори не решались оспаривать превосходство Нобунага, но по наущению свергнутого сёгуна Ёсиаки они вступили в союз с Исияма Хонгандзи и начали переговоры с Уэсуги Кэнсином. Они обращались также и к Такэда Кацуёри, который отказался вступать в какой-либо союз против Нобунага, что, впрочем, не удивительно.

Некоторое время «адмирал» Нобунага, Куки Ёситака, блокировал Исияма Хонгандзи со стороны моря у Осака. Поскольку Мори контролировали большую часть морских перевозок по Внутреннему морю, Тэрумото решил начать враждебные действия против Нобунага с прорыва блокады. Это ему без труда удалось в 1575 г., что, собственно, и заставило Нобунага обратить внимание на Мори. Иэясу все еще преследовал Такэда Кацуёри, поэтому эта задача была поручена двум самым способным командирам Нобунага – Тоётоми Хидэёси и Акэти Мицухидэ. Нобунага оценил выдающиеся способности Хидэёси еще в то время, когда тот поступил к нему на службу в качестве асигару, и поэтому поручил самую трудную часть операции.

Военные действия против Мори были первой кампанией, в которой войску Нобунага предстояло удалиться так далеко от дома и пробивать себе дорогу вдоль берегов Внутреннего моря. Чтобы способствовать продвижению Хидэёси по Санъёдо, Акэти Мицухидэ должен был двигаться по Саниндо, дороге, идущей вдоль берега Японского моря. Два военачальника начали эту нелегкую кампанию.

В 1576 г. Нобунага начал строительство своего нового замка Адзути на озере Бива. Если о битве при Нагасино можно сказать, что она произвела переворот в военной тактике, то это грандиозное сооружение произвело такой же переворот в военной архитектуре. Мы видели, как концепция оборонительных сооружений развивалась от частокола к замку – от защиты Тихая, которой руководил Кусуноки, до обороны замка Нагасино под командованием Окудайра, но до Адзути замок всегда рассматривался как чисто военное сооружение. Адзути вышел за пределы военного назначения, это был в такой же мере дворец, что и замок, и он должен был поражать соперников как внутренним убранством, так и военной мощью. Адзути, спроектированный Нива Нагахидэ, одним из военачальников Нобунага, удивительным образом отразил и характер своего хозяина, и дух эпохи. Его размеры были огромны. Он был возведен на каменном останце, поднимавшемся из озера на высоту почти двести метров. Каменная стена, окружавшая замок, имела несколько тысяч метров в длину и более двадцати в высоту, внутреннее пространство делилось на четыре круглых двора. Центральная башня состояла из семи этажей; помимо складских помещений и арсенала, в ней были устроены роскошные жилые апартаменты и приемные залы. Отец Фруа посетил ее и оценил так:

«Его дворец и замок, если говорить об архитектуре, мощи, богатстве и великолепии, может сравниться с величайшими строениями Европы».

Место для замка Адзути было тщательно выбрано. Его построили в окрестностях Киото, подальше от пожаров, от которых периодически страдал город, и он господствовал над дорогой, ведущей на восток. Использование камня и наличие амбразур в стенах говорят о внимании, которое Нобунага уделял огнестрельному оружию, но прежде всего замок Адзути был важен как символ. Он лучше, чем любая армия, демонстрировал могущество Нобунага. Достаточно сравнить Адзути с Серебряным Павильоном, построенным Ёсимаса, чтобы увидеть, сколь резко изменился баланс сил в течение одного столетия. Архитектура Адзути являла пример броского и роскошного стиля военной диктатуры. Начало очередного периода в истории японского искусства, Адзути Момояма, принято датировать 1576 годом.

Пока строился Адзути, Нобунага продолжал свои военные кампании. В июне 1576 г. он предпринял штурм Исияма Хонгандзи, но был ранен пулей в ногу. Это заставило его несколько изменить планы, и в 1577 г. он провел ряд кампаний против сторонников лиги Икко, чтобы изолировать их и с суши и с моря. В 1578 г. он предпринял строительство нескольких так называемых «железных кораблей», надводная часть которых была частично обшита железными листами. Они имели 22 метра в длину и 13 метров шириной, и каждый был вооружен «пушкой». Под «пушкой», вероятно, имелся в виду фитильный мушкет крупного калибра. Отомо Сорин получил в подарок две португальских пушки в 1551 г., но их оказалось трудно скопировать. Большие мушкеты, называвшиеся «стенными ружьями», достигали в длину трех метров, но на море они не могли широко использоваться, поскольку «железные корабли» имели серьезные технические недостатки. Они могли противостоять пиратскому флоту, но, когда их атаковали корабли Мори, один из них был взят на абордаж и перевернулся. Тем не менее эти тяжелые и тихоходные суда помогли разбить флот Мори, и тем самым их контрабандным перевозкам был положен конец.

В том же 1578 г. Нобунага получил еще одну хорошую новость. В возрасте сорока восьми лет умер Уэсуги Кэнсин. Он, очевидно, страдал геморроем и скончался через девять дней после апоплексического удара, который настиг его в уборной. Его кончина была для Нобунага настолько своевременной, что заподозрили убийство; пошли грязные слухи о причастности к его смерти ниндзя, но доказать ничего так и не удалось.

Тем временем со всех сторон велось наступление на Исияма Хонгандзи. Мори больше не имели возможности снабжать крепость продовольствием, и в 1580 г. ее защитники, сектанты Икко-икки, сдались. С падением Исияма Хонгандзи завершилась долгая история монахов-воителей. А два года спустя Иэясу принес Нобунага голову Такэда Кацуёри, которую тот осмотрел с величайшим удовольствием.

Нобунага мог теперь сконцентрировать все силы на борьбе с Мори. В течение пяти лет Хидэёси медленно, но верно добивался успеха в этой борьбе, в то время как для Акэти Мицухидэ кампания оказалась менее удачной. Кампания Хидэёси свелась к длинной череде осад, что требовало времени, но ему помогло предательство Укита Наоиэ, одного из союзников Мори. К апрелю 1582 г. Хидэёси продвинулся до Биттю и осадил замок Такамацу. Сперва он попытался подкупить коменданта, но неудачно, и тогда Хидэёси прибегнул к оригинальному инженерному решению. Замок Такамацу стоял на болотистой равнине, всего на несколько метров выше уровня моря. Хидэёси прорыл канаву около мили длиной и отвел воды реки Асимори, так что они превратили долину, где стоял замок, в озеро. По мере того как вода поднималась, замок становился прибежищем крыс и змей, а аркебузиры Хидэёси подвергали его непрерывному обстрелу. Дождь горячего свинца и подступающая снизу вода заставили коменданта срочно просить помощи у Мори Тэрумото, который вскоре явился в сопровождении «Двух Рек». Оказавшись лицом к лицу со всем кланом Мори, Хидэёси срочно потребовал подкрепления у Нобунага, который послал ему всех, кого только мог, под командованием Икэда, Хори, Такаяма и прочих и сам собирался вскоре последовать за ними. Иэясу в то время был в Сакаи, где наслаждался коротким отдыхом после кампании против Такэда, и Нобунага остался в Киото с отрядом не более сотни воинов вместо своей обычной охраны из 2 000 человек.

Акэти Мицухидэ, военачальник, который потерпел неудачу в кампании против Мори, был в то время в Киото. Он тоже получил приказ Нобунага двинуться на помощь Хидэёси. Дойдя до реки Кацура, он повернул войско назад, воскликнув: «Враг в Хоннодзи!» Хоннодзи называлась резиденция Нобунага в Киото, и до воинов Акэти сразу дошел смысл его слов. С дымящимися в серпентинах аркебуз фитилями они вошли в Киото на рассвете 21 июля 1582 г. и со всех сторон окружили Хоннодзи. С охраной быстро расправились, и мятежники проникли во двор. Нобунага только что встал. Он умывался, когда услышал снаружи шум. Неожиданно стрела ударила ему в ребро. Он вырвал ее, схватил первое попавшееся копье и защищался им до тех пор, пока пуля не раздробила ему левую руку. Как пишет отец Фруа, «тогда он отступил в комнаты и с трудом запер за собой дверь. Одни говорят, что он вспорол живот и покончил с собой по обычаю японских владык, другие утверждают, что он заживо сгорел в объятом пламенем дворце, который подожгли нападавшие. Так или иначе, тот, кто прежде заставлял трепетать других не то что словом, но даже именем своим, теперь обратился в прах и пепел».

Так погиб Ода Нобунага в возрасте сорока девяти лет, от руки посредственного военачальника, который воспользовался удачным стечением обстоятельств. Можно лишь гадать о мотивах Акэти Мицухидэ. Возможно, он имел преувеличенное мнение о своем поэтическом даровании при том, что его стихи не нравились Нобунага. Нобунага привлек внимание к его преждевременному облысению, прозвав «Плешивцем». Однажды, когда Нобунага был пьян, он зажал под мышкой голову Мицухидэ и стал отбивать на ней такт боевым веером. Эти оскорбления и зависть, возможно, и побудили Мицухидэ убить Нобунага. Есть, однако, подозрение, что отсутствие в тот момент Хидэёси и Иэясу было не просто совпадением. Никаких свидетельств в пользу заговора, правда, представлено не было, да никто их и не искал.

Трудно переоценить военные успехи Нобунага, однако надо признать, сколь многим он обязан таким людям, как Хидэёси и Иэясу. Нагасино, тем не менее, было его собственной победой, заслужившей ему репутацию, которой он бесспорно достоин. Уничтожение Энрякудзи – также дело его рук. Его манера сражаться была эффективной, но жестокой, а иногда – исключительно свирепой. Он не давал пощады никогда и никому. Его представление о победе сводилось исключительно к уничтожению врага. Время, конечно, было жестокое, но Нобунага жестокостью превзошел всех.

Веяния нового времени, уловленные Нобунага, отчетливо прослеживаются в строительстве замка Адзути. Теперь это крепость с постоянными жилыми помещениями, а не временное убежище, что очевидно демонстрирует тенденцию к превращению самураев в отдельное сословие. Когда грозила опасность, воины покидали поля и укрывались в замке, но поскольку крестьянину во время войны нечего было бояться, замок был нужен только для того, чтобы защищать господина и его воинов. Потому возникло различие между теми, кто был за стенами и кто оставался снаружи. Другими словами, теперь человек был либо воином, либо земледельцем, но не тем и другим одновременно. В какой-то степени и сам Нобунага способствовал развитию этой тенденции – он дисциплинировал своих асигару и ввел для них униформу, так что даже представители низших сословий превратились в воинов. Шло постепенное отчуждение самурая от земли, а земледельца – от меча, и возведение замка Адзути положило начало этому процессу.

Храбрым, как сказано, счастье помогает. Ода Нобунага родился как раз в нужном месте и в нужное время. Есть какая-то ирония в том, что мастер мушкетной тактики окончил свои дни сраженным мушкетной пулей.