• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

«Я дал жизнь Ленину!» Эти слова принадлежат не инспектору народных училищ Симбирскойгубернии Илье Николаевичу Ульянову и даже не швейцарскому коммунисту Фрицу Платтену, который спас Ильича от верной пули, а известному московскому бандиту, грабителю и убийце Якову Кошелькову. Самое странное, «хозяин города ночью», как он себя называл, имел на это полное право: никогда Ленин не был так близок к смерти, как 6 января 1919 года, когда у его висков было два револьвера, а в грудь упирался маузер.

Как же Яшка потом жалел, что отпустил Ленина — ведь он мог не только получить хороший выкуп, но и освободить всю Бутырку, где сидело немало его дружков.

Об этой истории написано и рассказано немало, но все эти повествования основаны на слухах и домыслах. А между тем все эти годы в архивах Лубянки хранилось 23 томное Дело № 240 266 «О вооруженном нападении бандитов на В. И. Ленина 6 января 1919 года». Надо ли говорить, как я волновался, когда эти папки попали в мои руки!

Итак, окунемся в события начала 1919 года…

Одна буква! Всего одна буква «в» вместо буквы «н». Но если бы Ильич произнес ее более четко, а бандит не был туговат на ухо, судьба революции, страны да и всей истории как таковой могла быть совсем иной. Если бы Ленин был убит, то Сталин, Троцкий и Зиновьев, наверняка бы, перессорились и перестреляли друг друга. Деникин и Колчак вошли бы в Москву, Юденич — в Петроград, и Россия пошла бы другим путем.

Вот он, истинный парадокс истории: судьба России находилась в руках отпетого бандита. Но — недолго. Он свой шанс упустил и заплатил за это самой дорогой ценой.

А все началось о того, что у Надежды Константиновны Крупской обострилась тяжелая форма базедовой болезни. Ильич заметно помрачнел, стал грустным и понурым. Первым на это обратил внимание его ближайший сотрудник, управделами Совета народных комиссаров В. Д. Бонч-Бруевич.

— Надя плоха. Ей все хуже и хуже, — печально ответил на его вопрос Ленин.

— Надежде Константиновне необходим длительный отдых, и обязательно вне Москвы.

— Длительный отдых! Об этом она и слышать не хочет.

— Уговорить ее можете только вы. И это надо сделать.

«Я понял, что моя настойчивость пришлась ему по душе, — пишет далее в своих воспоминаниях Бонч-Бруевич, — и стал советовать Владимиру Ильичу перевезти Надежду Константиновну в одну из лесных школ в Сокольники. Ильичу это предложение пришлось по душе.

— Поезжайте туда на разведку, — сказал он. — Хорошенько все посмотрите, но никому ничего не говорите. Запомните получше дорогу… А я попробую поговорить с Надей.

Освободившись от текущих дел, я вызвал автомобиль и поехал в Сокольники. Зима была очень снежная, и снег с улиц не свозили. Шоферы стремились попасть на рельсы трамваев и ехать в направлении намеченного пути. Рельсы расчищались, и по ним можно было ехать, но выскочить из колеи было очень трудно, так как по бокам тянулись плотно утрамбованные сугробы снега.

Осмотрев со всех сторон намеченную школу и выяснив, что Надежде Константиновне может быть предоставлена небольшая комнатка на втором этаже, я двинулся в обратный путь, исследовав все дороги, по которым можно подойти или подъехать к школе: я знал, что Владимир Ильич будет часто навещать Надежду Константиновну и, стало быть, надо было все предусмотреть с точки зрения охраны.

Наутро, как только я вошел к Ильичу с очередным докладом, он оказал:

— Надя согласна. Уже укладывается. Берет с собой кучу работы, а сама еле дышит, еле говорит. Поправится ли? Сегодня к вечеру мы поедем. Только никому ничего не надо говорить. Совершенно никому!

В тот же день Надежда Константиновна уехала в лесную школу, и вскоре мы убедились, что пребывание в этой школе пошло ей на пользу, и Владимир Ильич повеселел. Он частенько ездил в Сокольники, обыкновенно никого, кроме меня, не предупреждая.

Так было и в тот раз, когда Ильич решил принять участие в детском празднике, устраивавшемся в лесной школе. Захватив подарки, я выехал туда пораньше, а Ильич должен был поехать после меня. Мне очень не понравилось, что сперва у Красных ворот, а потом у Рязанского вокзала машину встречали пронзительным свистом, как бы передавая нас от поста к посту. Поэтому приехав в школу, я тут же позвонил в гараж и спросил, не выехала ли машина Гиля, бессменного шофера Владимира Ильича. Получив ответ, что машина ушла не менее получаса тому назад, я понял, что предупредить об изменении пути не удастся и стал ждать… По расчету времени Ильич должен был вот-вот приехать, но машина явно запаздывала».

А тем временем в Сокольниках, у сапожника Демидова, пьянствовала банда Кошелькова. Судя по докладам, справкам и донесениям, подписанным начальником Особой ударной группы МЧК по борьбе с бандитизмом Мартыновым и начальником Московского управления уголовного розыска Трепаловым, банда Кошелькова была самой большой головной болью того времени. Вот одна из таких справок.

«Сперва — о самом предводителе, Якове Кошелькове. Ему 28 лет. Он — сын известного разбойничьими похождениями повешенного бандита. В двадцатилетнем возрасте он начал самостоятельную карьеру и уже в 1913 году был зарегистрирован как опытный вор-домушник. К 1918 году бандитский мир Москвы обожал его безмерно и полностью ему покорился. В конце концов он занял амплуа “Короля бандитов”».

И надо отдать справедливость вкусу героев пули и ножа. Этот смуглый, бритый, черноволосый человек с тяжелыми глазами, отличался настоящей смелостью, исключительным присутствием духа и находчивостью. И еще. В начале его деятельности жестокость сравнительно мало выпячивала в нем: он убивал только в целях самозащиты. Но со временем развинченная психика дала о себе знать и он стал жестоким садистом, начав убивать ради убийства.

Его шайка рядом вооруженных нападений среди бела дня наводила панику на жителей Москвы и ее окрестностей. Свои разбойничьи налеты бандиты производили с неслыханной дерзостью и не считаясь с количеством жертв. Сколько этими бандитами совершено преступлений и какой они нанесли ущерб, учету не поддается.

Вот что они совершили только в 1918 году.

1. Вооруженное ограбление Управления Виндаво-Рыбинской железной дороги. 2. Вооруженное ограбление типографии Сытина. 3. Нападение на 9-е почтовое отделение. 4. Ограбление кассирши Марковой. 5. Ограбление двух заводов, кассира водокачки и Замоскворецкого Совдепа. 6. Убийство и ограбление прохожих на Воздвиженке. 7. Убийство и ограбление артельщиков на Лосиноостровской.

За этой же бандой числится еще несколько убийств, ограблений и изнасилований, в том числе 12-летней девочки.

Чтобы навести ужас и панику, бандиты расстреляли на улицах Москвы 22 милиционера. Они же убили несколько сотрудников МЧК и Уголовного розыска. Забрав документы убитых сотрудников, бандиты использовали их в своих интересах: выдавая себя за сотрудников МЧК, произвели ряд обысков-грабежей в частных квартирах.

Наглость бандитов дошла до такой степени, что, предъявив документы сотрудников МЧК, они производили обыски на заводах в присутствии значительного числа рабочих и представителей заводского комитета. Так было на Афинажном заводе, где бандиты забрали около трех фунтов золота в слитках, три с половиной фунта платиновой проволоки и двадцать пять тысяч рублей деньгами.

Чувствуя, что его похождения рано или поздно закончатся, Кошельков ходил вооруженным до зубов, имея наготове два-три револьвера и несколько ручных бомб. В последнее время он стал настолько подозрителен, что проходя по улицам и чувствуя на себе чей-нибудь пристальный взгляд, немедленно убивал случайного прохожего.

Но однажды Кошельков попал в наши руки. Дело было так. Зимой 1918 года в городе Вязьме состоялась веселая и бурная свадьба одного из бандистких авторитетов. Вяземские власти узнали об этом и взяли часть шайки. Среди задержанных совершенно случайно оказался Кошельков. Это было большой удачей! Под конвоем трех вяземских сотрудников его посадили в поезд и повезли в Москву.

Никто из сопровождающих Кошелькова не знал, что в соседнем вагоне едут его сообщники и ломают голову над тем как освободить главаря. В конце концов один из них переоделся торговцем, на одной из станций купил несколько круглых черных хлебов, и когда поезд пришел в Москву, спросил у конвойных, нельзя ли продать арестанту хлебца. Неопытные конвойные разрешили и Яшка купил один каравай.

А потом на одном из самых людных перекрестков Мясницой он разломил каравай, выхватил семизарядный револьвер и открыл огонь. Двоих конвойных он убил, третьего тяжело ранил, а сам, без единой царапины, ушел.

Что касается других членов банды, то они тоже были по уши в крови.

Их имена мы хорошо знали. Особенно заметными среди них были: Иван Волков (по кличке Конек), Василий Зайцев (он же Васька Заяц), Алексей Кириллов (Ленька-сапожник), Федор Алексеев (Лягушка) и Василий Михайлов (он же Васька Черный)».

А теперь, когда познакомились с главными фигурантами дела, вернемся в дом сапожника Демидова. В тот вечер бандиты не просто пьянствовали, они составляли план ограбления особняка на Новинском бульваре и кооператива на Плющихе. Концы — неблизкие, и бандиты решили, что без машины не обойтись. Где взять? Остановить первую попавшуюся, водителя и пассажиров вытряхнуть, Ваську Зайцева — за руль и вперед. На том и порешили…

Машин тогда было мало, так что пока увидели свет фар, бандиты успели изрядно продрогнуть. Но вот на трамвайных путях показались огни автомобиля. Бандиты выхватили револьверы и бросились наперерез! Первым их заметил шофер Ленина — Степан Казимирович Гиль. Вот как он рассказывал об этом несколько дней спустя:

«Мы ехали со скоростью 40–45 верст в час. Как только пересекли Садовую, я заметил троих, шедших по одному направлению с нами. Едва с ними поравнялись, как один подбежал сбоку и закричал: «Стойте!» В руке у него был револьвер. Я сразу сообразил, что это не патруль: человек хоть и в шинели, а винтовки нет. Патрульные всегда с винтовками, и револьверов не вынимают. Ясно, что это были бандиты, и я прибавил ходу. Владимир Ильич тут же постучал в окно и спросил.

— Что случилось? Нам что-то кричали.

— Пьяные, — ответил я.

Миновали Николаевский вокзал. Едем по улице, которая ведет в Сокольники. Тьма — хоть глаз коли, но по рельсам я ехал довольно быстро. Вдруг, немного не доезжая пивного завода, бывшего Калинкина, на рельсы выскочили трое вооруженных маузерами людей и закричали: «Стой!» На этот раз я немного замедлил ход. Посмотрел по сторонам: народу порядочно. Многие стали останавливаться, заинтересовавшись нашей встречей. Я решил не останавливаться и проскочить между бандитами: а в том, что это не патрульные, а бандиты, я не сомневался.

Когда до них оставалось несколько шагов, я мгновенно увеличил скорость и бросил машину на них. Бандиты успели отскочить и стали кричать вслед:

— Стой! Стрелять будем!

Дорога в этом месте идет под уклон и я успел взять разгон. Но Владимир Ильич постучал в окно и сказал.

— Товарищ Гиль, надо остановиться и узнать, что им надо. Может быть, это патруль?

А сзади бегут и кричат:

— Стой! Стрелять будем!

— Ну, вот видите, — сказал Ильич. — Надо остановиться.

Я нехотя стал тормозить. К машине тут же подбежало несколько человек. Резко открывают дверцы и кричат:

— Выходи!

— В чем дело, товарищи? — спросил Ильич.

— Не разговаривать! Выходи, тебе говорят!

Один из них, громадный, выше всех ростом, схватил Ильича за рукав и резко потянул его из кабины. Как оказалось позже, это был их главарь по прозвищу Кошелек.

Мария Ильинична вышла из машины сама.

— Что вы делаете? — гневно воскликнула она. — Как вы смеете так обращаться?

Но бандиты не обратили на нее никакого внимания. Ивана Чибанова, который служил в охране Ленина, тоже выдернули из машины.

Я смотрю на Ильича. Он стоит, держа в руках пропуск, а по бокам два бандита, и оба, целясь в его голову, говорят:

— Не шевелись!

А напротив Ильича стоит главарь с маузером в руке.

— Что вы делаете? — произнес Ильич: — Я — Ленин. Вот мой документ.

Как сказал он это, так у меня сердце и замерло. Все, думаю, погиб Владимир Ильич. Но то ли из-за шума работающего мотора, то ли из-за тугоухости бандит фамилию не расслышал — и это нас спасло.

— Черт с тобой, что ты Левин! — рявкнул он. — А я Кошельков, хозяин города ночью.

С этими словами он вырвал из рук Ильича пропуск, а потом, рванув за лацканы пальто, залез в боковой карман и вынул оттуда браунинг, бумажник, что-то еще — и все это засунул в свой карман.

Обо мне как будто забыли. Сижу за рулем, держу наган и из-под левой руки целюсь в главаря — он от меня буквально в двух шагах. Но… Владимир Ильич стоит под дулами двух револьверов. И мне делается страшно: ведь после моего выстрела его уложат первым. Через мгновенье я получил удар в висок, и мне приказали выметаться из машины. Не успел я стать на подножку, как на мое место ловко вскочил бандит и машина понеслась в сторону Сокольников.

— Да, ловко, — прошептал Ильич. — Вооруженные люди и отдали машину. Стыдно!

— Об этом — потом, — сказал я. — А сейчас нужно поскорей в Совет.

Так как у меня и Чибанова оружие не отобрали, мы под угрозой револьверов остановили встречную машину — уж очень хотелось броситься в погоню. Но машина оказалась дрянная, а я-то свою знал: догнать ее невозможно.

Направились в Совет. Опять беда — часовой не пускает. Ильич говорит, что он Ленин, но часовой его никогда не видел и потому отказывался признать. Тогда в дело вступил я. Мы все же прорвались внутрь, и я бросился к телефону. Прежде всего позвонил в ЧК и рассказал о случившемся Петерсу. Потом — в гараж. К нам тут же выслали три машины с вооруженными людьми.

Мне было очень не по себе от замечания Ильича, что вот, мол, вооруженные люди взяли и просто так отдали машину. Я долго объяснял, почему не стал стрелять — ведь Ильич погиб бы первым.

— Да, товарищ Гиль, вы все рассчитали правильно, — подумав, согласился Ильич. — Силой мы бы ничего не сделали. Только благодаря тому, что не сопротивлялись, мы и уцелели».

Уцелеть-то уцелели, но угроза смерти отступила ненадолго и недалеко. Отъехав метров на двести от места ограбления, бандиты притормозили и Конек стал рассматривать трофеи.

— В бумажнике одна мелочь, — хмыкнул он. — А вот документы… Мать твою так! — заорал он. — Да это никакой не Левин. Это — Ле-нин! — произнес он по слогам.

— Как так, Ленин? — не поверил Кошельков. — Однофамилец, что ли?

— Какой там однофамилец?! Написано же: Председатель Совнаркома.

— Не может быть! Неужели я держал за фалды самого Ленина?! Ну, и балда же я! Ну, и дубина! — сокрушался Кошельков. — Если бы мы его взяли, нам бы столько деньжищ отвалили! За такого-то заложника, а? И всю Бутырку — на волю! Такими будут наши условия. Поворачивай! — ткнул он в плечо Зайца. — Ленина надо найти. Такой фарт упускать нельзя.

Прыгая по сугробам и визжа на рельсах, машина понеслась назад. У пивного завода — ни души.

— Они в Совете, — догадался Кошельков. — Больше им деваться некуда. Гони к Совету! — приказал он Зайцу.

— А не опасно? — усомнился Лягушка. — Там есть охрана.

— Перебьем! — скрежетнул зубами Кошельков. — Не впервой. Приготовить бомбы!

Когда машина подлетела к зданию Совета, вместо того, чтобы тормозить, Заяц прибавил газу.

— Ты что, очумел? — заорал Кошельков.

— Опоздали, — односложно бросил Заяц и вильнул рулем. Кошельков инстинктивно вжался в кресло: в свете фар мелькнули три автомобиля, из которых выпрыгивали чекисты и красноармейцы.

— Да, карта пошла не та, — как-то сразу успокоился Кошельков. — Ну ничего, пусть не сам Ленин, так хоть его браунинг у меня есть. Постреляем от имени вождя мировой революции. Гони на Плющиху! Будем брать кооператив.

Бандиты поехали по своим делам, а Ленин — по своим. До лесной школы он все-таки добрался и в детском празднике принял самое активное участие. Правда, прощаясь со своим шофером, он полушутя-полусерьезно сказал:

— А вы, товарищ Гиль, отправляйтесь на розыски машины. Домой без машины не являйтесь.

И Гиль бросился на розыски! Он мотался по трамвайным путям, колесил по центру города, но машина как в воду канула. И она, действительно, чуть было не канула в воду Москва-реки — спасли все те же сугробы. Вот как рассказывает об этом в своих воспоминаниях Гиль.

«Подъезжая к Крымскому мосту, мы услышали стрельбу. Бросились туда. Видим, накренившись на левый бок, стоит моя машина. Сзади, у бензинового бака, лежит убитый милиционер. Спереди — убитый курсант-артиллерист.

Ясно, что это дело рук бандитов. Мы стали выручать машину. Наши ребята из боевого отряда принялись ее откапывать и с помощью красноармейцев выкатили на твердую дорогу. Мы тщательно осмотрели машину и нашли корзину с вещами: оказывается, пока мы искали бандитов, они успели сделать несколько ограблений.

Я сел в машину и поехал в гараж. Оттуда позвонил Владимиру Ильичу и сообщил, что машина дома».

И чекисты, и работники угрозыска очень болезненно переживали историю с ограблением Ленина. Одно дело, когда покушения на жизнь вождя организовывают представители международного империализма, когда в этом замешан Париж или Лондон, и совсем другое — не уберечь Ленина от выросшего на российских харчах бандита. Это было такой громкой пощечиной, что, малость придя в себя, люди в кожанках поклялись не есть, не спать и не пить, пока не поймают Кошелькова.

Первым на тропу войны вышел Федор Мартынов. Взяв с собой комиссара Лебедева и должным образом переодевшись, он пошел в разведку по кабакам и притонам Москвы. В одном из трактиров Сокольников они обратили внимание на группу франтовато одетых парней. Приблатненный вид, воровской жаргон — все ясно, карманные воры.

Мартынов и Лебедев заняли соседний столик, заказали выпивку и начали «ботать по фене». Причем, «ботали», то есть говорили, нарочито громко, и все время о больших деньгах, которые держат при себе и которые надо побыстрее отдать, а за ними почему-то не пришли. Воры насторожились!

— Ну, Конек! Ну, падлан! — горячился между тем Мартынов. — Бабки стоят столбом, все в банковской упаковке. Не приведи Бог, менты нагрянут и начнут шмонать! Тогда нам хана. Всем хана!

— Да ладно тебе, — успокаивал Лебедев. — Сказал, что придет, значит, придет. Мало ли что… Конек — братан надежный.

— И кого это вы, парни, ищете? — клюнул наконец один из воров.

— А ты что, всех знаешь?

— Ну, всех — не всех, а кое с кем иногда киряю.

— Тогда помоги… Слушай, братан, тут такое дело: Конек позарез нужен. Знаешь его?

— Да кто ж его не знает?! А что случилось?

— Деньги мы ему должны передать. Должок вернуть.

— И много денег?

— Много… Но на выпивку останется.

— Заказывай, — одобрительно загудели воры и придвинули свой столик.

Часа через два изрядно захмелевшие карманники заявили, что теперь самое время идти в баню.

— В какую баню? — не сразу сообразил Мартынов. — Зачем в баню?

— Ты кого хотел видеть, Конька? Так он сейчас в бане. На Пресне самая клевая баня. Конек ходит только туда.

О том, что было дальше, рассказывает Федор Мартынов:

«С полчаса торчали около бани. Никого! А я-то, дурак, поверил, да еще на всякий случай прихватил по дороге нашего сотрудника Каузова. И вдруг, подъезжает лихач! В коляске — четверо хорошо одетых мужчин. В одном из них я сразу узнал Конька. Размышлять было некогда: я тут же вытащил маузер, а коня схватил под узцы. Лебедев и Каузов подскочили сбоку и приказали поднять руки вверх. Бандиты подняли руки.

В их карманах мы нашли оружие, а под сидением — бомбы и еще два револьвера. Кроме Конька, среди бандитов оказались Лягушка, Васька Черный и Ахмед. В ЧК мы им популярно объяснили, что их подвиги нам хорошо известны и всех их ждет расстрел. Спасти может только помощь в поимке Кошелькова. Бандиты долго колебались, но в конце концов Васька дал адрес по Брестской улице.

Мы тут же организовали засаду. Но Кошельков нас перехитрил: он послал на разведку Леньку-сапожника. Леньку мы, конечно, взяли, а когда стали его выводить, сами напоролись на засаду, устроенную Кошельковым. Двое наших сотрудников были ранены, а один убит. Ленька же ушел».

И так продолжалось довольно долго. Весь город был в ловушках, западнях и засадах, чекисты сидели во всех притонах, кабаках и малинах, казалось, еще минута — и Кошельков будет в их руках, но каждый раз он оказывался изворотливее, хитрее, наглее — и уходил. Однажды на него напоролись совершенно случайно: пришли за одним сахарным дельцом, а Кошельков был у него в гостях. Кошельков заметил подходящих к дому чекистов и через черный ход выбрался на улицу. Там он нос к носу столкнулся с двумя находящимися в засаде сотрудниками.

Когда перед ними внезапно появился представительный, одетый в серую шинель и мерлушковую папаху начальственного вида человек, они так заробели, что не могли вымолвить ни слова. Кошельков тут же воспользовался сложившейся ситуацией.

— Кто такие? — грозно надвинулся Кошельков на молодых чекистов. — Кого ждете? От какого работаете отделения? Покажите документы!

— А вы… Вы кто?

— Я — Петерс.

Оперативники, ни разу не видевшие такого большого начальника, тут же отдали документы. Кошельков положил их в карман, а потом достал револьвер и хладнокровно пристрелил обоих чекистов.

Потом он не раз использовал их документы, среди бела дня останавливая военных и даже командиров частей, якобы для проверки личности и отбирая оружие. Были перестрелки, были погони, было множество жертв, но Кошельков снова и снова уходил.

И вот наконец первая удача. Надежда выйти на Кошелькова появилась после того, как чекисты внимательно изучили Дело № 1851 по обвинению сотрудников РОСТА в подделке документов и торговле кокаином. Среди одиннадцати задержанных была и Ольга Федорова, оказавшаяся… невестой Кошелькова. В бандитских и чекистских кругах Москвы знали, что Яшка без ума влюблен, что сияет, как медный пятак, что объявил о предстоящей свадьбе и пишет невесте страстные письма. Но кто она, кого Кошельков удостоил своим неизгладимым вниманием, было большой тайной.

И вдруг на одном из допросов рядовая сотрудница РОСТА Ольга Федорова на вопрос, знает ли она о причине ее ареста, сделала заявление, взбудоражившее всех чекистов Москвы.

— Причиной моего ареста считаю посещение нашей семьи, и в частности, лично меня известным бандитом Яковом Кошельковым. Он приходил пить чай, а 4 июня остался у меня ночевать.

— А… а как вы с ним с познакомились? — спросил наконец потерявший дар речи следователь.

— Я хорошо помню этот день. Было тепло и солнечно. А произошло это 25 мая на станции Владычино, что в девяти верстах от Москвы. Познакомил нас мой брат Сергей. Молодой человек, которого он представил, отрекомендовался комиссаром Караваевым, и даже показал документы.

— И что потом?

— Потом пошли к нам на дачу.

— Зачем?

— Как, зачем? В гости. Мы пили чай, разговаривали…

— И все?

— Нет, не все. Он начал за мной ухаживать, и мы стали встречаться. Человек он очень практичный, корректный, в обхождении мягкий. Знает иностранные языки, в частности, французский, латынь и татарский, немного говорит по-немецки. К тому же, он очень начитан.

— Значит, вам с ним было интересно?

— Очень интересно!

— А когда вы узнали, что это не Караваев, а Кошельков?

— В ту ночь, когда он у меня остался.

— После этого ваше отношение к нему изменилось?

— Нет, не изменилось. Мы продолжали встречаться. Тем более, он мне доверился, открыв одну страшную тайну.

— Какую? — встрепенулся следователь.

— Он рассказал про случай задержания Ленина… Как он его высадил из автомобиля, как обыскал и как забрал браунинг.

— Стоп! — прихлопнул папку следователь. — Допрос закончен. Продолжим завтра.

Об Ольге Федоровой и ее сенсационных показаниях тут же было доложено руководству МЧК. В Бутырку примчался Федор Мартынов, имеющий полномочия обещать Ольге все, что угодно, лишь бы она вывела на Кошелькова. Сопротивлялась Ольга недолго и уже через день попросила бумагу и написала своим каллиграфическим почерком.

«В Особый отдел ВЧК.

Заявление.

Настоящим убедительно прошу вызвать меня на допрос».

Ее тут же вызвали, и Ольга написала еще одну бумагу:

«Я предлагаю Угрозыску свои услуги в поиске Кошелькова. Где он скрывается, я не знаю, но уверена, что если буду на свободе, он ко мне придет, так как очень в меня влюблен».

А Яшка, потеряв даму своего сердца, метался, как затравленный зверь. Он стрелял, грабил, резал, убивал, но легче от этого не становилось. Самое странное, этот кровопийца вел дневник! Вот что он записал в этом дневнике, узнав об аресте Ольги:

«…Ведь ты мое сердце, ты моя радость, ты все-все, ради чего стоит жить. Неужели все кончено? О, кажется я не в состоянии выдержать и пережить это.

Боже, как я себя плохо чувствую — и физически, и нравственно! Мне ненавистно счастье людей. За мной охотятся, как за зверем: никого не щадят. Что же они хотят от меня, ведь я дал жизнь Ленину».

Счастье людей Кошелькову, действительно, было ненавистно — это стало для него своеобразной идеей-фикс. Не случайно, постреляв и пограбив, он снова берется за перо:

«Что за несчастный рок висит надо мной: никак не везет. Я буду мстить до конца. Я буду жить только для мести. Я, кажется, не в состоянии выдержать и пережить это. Я сейчас готов все бить и палить. Мне ненавистно счастье людей.

Детка, крепись. Плюнь на все и береги свое здоровье».

К счастью, эти откровения до «детки» не дошли, иначе, под воздействием таких страстных признаний, она могла бы передумать и не стала бы сдавать чекистам столь пылкого поклонника.

Одним из их постоянных мест свиданий был Екатерининский сквер. Туда и решили заманить Яшку. Но он, будто что-то предчувствуя, на свидание не явился.

Между тем, в сети, расставленные чекистами, один за другим попадали налетчики из банды Кошелькова. Попался Херувим, за ним — Цыган, потом — Петерсон, Дубов, Мосягин и многие другие. Долго с ними не цацкались, а по закону военного времени быстро судили и приговаривали к высшей мере наказания — расстрелу. Но один из бандитов выкупил жизнь, назвав адрес конспиративной квартиры Кошелькова в доме № 8 по Старому Божедомскому переулку.

«На Божедомке мы организовали исключительно сильную засаду, — вспоминает Федор Мартынов. — И вот появился Кошельков. Он шел со своим сообщником Емельяновым, по кличке Барин. Мы не старались взять их живыми и начали стрелять. Первая же пуля попала в голову Барина и он был убит наповал.

А Яшка применил свою обычную систему: стреляя из двух револьверов, он буквально забросал все окна пулями. Но выстрелом из карабина был смертельно ранен. В 18 часов 21 июня 1919 года он скончался.

В карманах Кошелькова мы нашли документы сотрудников МЧК Ведерникова и Караваева, которые он отобрал, когда изображал Петерса, а также два маузера и браунинг, отнятый 6 января у Ленина. Была там и маленькая записная книжечка — своеобразный дневник, который вел Кошельков и куда записывал свои потаенные мысли. Была там одна запись, которая всех нас буквально потрясла: Яшка очень сожалел, что не убил Ленина.

А еще мы нашли пачку денег, в которой было 63 тысячи рублей и через которую прошла пуля, смертельно ранившая бандита. Так что будь пачка потолще, Кошельков мог бы уйти».

К счастью, этого не произошло и с бандой Кошелькова было покончено: главарь оказался в безымянной могиле, были расстреляны и все его сообщники. Что касается Ольги Федоровой, то чекисты свое слово сдержали и передали ее не в ревтрибунал, а в уголовный розыск. Далее ее следы теряются.

А вот Ленин из всей этой истории извлек немалую выгоду. Желая во что бы то ни стало обосновать необходимость заключения Брестского мира, в небезызвестной работе «Детская болезнь левизны в коммунизме» он вспоминает о компромиссе, который вынужден был заключить с бандитами, отдав им документы, револьвер и автомобиль, чтобы они дали возможность «уйти подобру-поздорову». И завершает эту мысль весьма изящным выводом:

«Наш компромисс с бандитами германского империализма был подобен такому компромиссу».

Так что пользу извлекать можно из всего, даже из больших неприятностей, связанных со смертельным риском. История, которую я рассказал, — убедительнейший тому пример.