• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Предлагаемая работа содержит часть результатов предпринятого автором исследования тех архивных данных, которые представляются совершенно необходимым принять во внимание для возможно более полного освещения вопроса о положении рабочего класса во Франции в эпоху первой революции. Уже по самой задаче своей печатаемый небольшой этюд является лишь экскурсом, лишь особой главой более общего и обширного труда, и по свойствам этой темы, и по характеру использованных материалов этот этюд, как нам казалось, мог бы представить и известный самостоятельный интерес.

Экономическая история французской революции только начинает разрабатываться. С этим согласны и Жорес, давший в своих томах, посвященных истории Учредительного и Законодательного собраний и Национального конвента, умелую сводку того, что уже более или менее выяснено в области экономической истории этой эпохи, и дополнивший эту сводку во многих пунктах самостоятельно произведенными исследованиями; с этим согласен и Boissonnade, автор наиболее полного библиографического обзора экономической истории революции [1]; с этим согласится всякий, кто хотя бы только начал заниматься относящимися сюда вопросами. Конечно, это сознание и заставило, например, столько выдающихся ученых современной Франции, Aulard, Brette, Sagnac, Ch. Schmidt и других, с такой готовностью откликнуться на приглашение поддержать своей помощью монументальное предприятие учрежденной в 1903 г. Commission des documents economiques de la Revolution [2], поставившей своей целью сделать возможно более доступными для исследователей документы относительно экономической истории революции и уже успевшей опубликовать ряд в высшей степени полных и полезных сборников документов вроде некоторых предреволюционных наказов, протоколов comite du Commerce первых лет революции и т. п.

В области экономической истории революции не только еще не сделано, но пока и не может быть сделано то, что с таким огромным успехом после работы половины жизни удалось сделать Aulard’y в области политической истории этой эпохи. Нужна еще работа многих и многих исследователей, нужен длинный ряд монографий по истории общественных классов во Франции, чтобы социально-экономическая эволюция французского народа в этот памятный период могла быть обрисована во всей своей исторической реальности и полноте.

В частности, чрезвычайно мало разработана история различных категорий рабочего класса в эпоху революции. Исследователи должны стараться знакомиться с тем, как отражалась на рабочих происходившая революция, какова была повседневная жизнь мастерских и мануфактур, каковы были характерные особенности этого класса, еще смутно сознававшего всю особенность своего положения и своих интересов. История рабочего класса — одна из социологически важнейших проблем экономической истории, и хотя именно ей посвятили столько внимания основоположители этой отрасли исторической науки, какой бы эпохой они ни занимались, как бы ни были различны их взгляды и методы, называются ли они Маркс или Шмоллер, Левассер или Зомбарт, Э. Мейер или К. Бюхер, но нужны усилия еще многих и многих рядовых работников, чтобы уменьшить количество темных мест в этой области исторического знания. И положение рабочего класса во Франции при революции, конечно, постепенно разъяснится также только путем монографического использования всех материалов, которые едва только начинают обрабатываться и ждут еще многочисленных исследователей.

Занимаясь вопросом о положении рабочих во Франции в революционную эпоху, мы обратили внимание также на национальные (до 10 августа 1792 г. «королевские») мануфактуры. Вчитываясь в документы национальных архивов, а потом и архивов департаментов Oise и Seine-et-Oise, и архива Севрской и Гобеленовской мануфактур, мы все более и более убеждались в том, что исследователь жизни рабочего класса в эпоху революции не имеет права пройти мимо этих документов. За время революции нет, насколько нам пришлось пока убедиться, ни единого индустриального заведения, история которого была бы, сравнительно говоря, так хорошо документирована, как история четырех национальных мануфактур. Мы обязаны этим главным образом двум обстоятельствам. Прежде всего рабочие национальных мануфактур имели дело всегда с двумя видами начальства: непосредственным (директором или предпринимателем) и высшим (директором des batiments du roi — графом d’Angiviller, интендантом de la liste civile — до 10 августа 1792 г., затем (несколько недель) — с министром des contributions publiques Клавьером, с министром внутренних дел — Роланом. Garai. Pare, комитетом и комиссией земледелия и искусств в 1794–1795 гг., затем снова с министром внутренних дел при Директории); ни одно сколько-нибудь серьезное дело не могло окончиться без постановления этого высшего начальства, которому рабочие пишут постоянно прошения, а директор или предприниматель — свои рапорты и донесения и которое присылает в форме постановлений и приказов свои окончательные и безапелляционные решения. Это сравнительное обилие переписки и делает возможным более или менее обстоятельное изучение истории этих мануфактур. Второе обстоятельство, сыгравшее благоприятную для историка роль, заключается в том, что эти документы в общем были сохранены как относящиеся к министерству внутренних дел в числе прочих официальных бумаг, тогда как документы, касающиеся частных заведений, затеривались и гибли часто почти целиком. В следующих работах, относящихся к история рабочего класса при революции, мы будем иметь случай неоднократно указывать на скудость, отрывочность и неполноту документальных данных относительно частных промышленных предприятий при революции.

Чем более мы изучали эти неизданные документы, тем яснее становилась картина пережитого рабочими за время революции и тем необходимее представлялось нам посвятить специальную главу этой теме. Начиная изучение этих документов, мы думали, что главный интерес подобной монографии может заключаться как в том, чтобы узнать условия жизни при революции этой категории рабочих, salaries de l’etat, так и в том, чтобы выяснить, как поступало государство в качестве работодателя за этот знаменательный период истории Франции, как менялось его отношение к рабочим при изменении политических режимов. Нам представлялось, что если удастся найти какой-нибудь ответ на эти два вопроса, то и тогда подобная работа не будет бесполезной. Но, кончая изучение документов, относящихся к национальным мануфактурам, и сопоставляя их с другими данными, уже касающимися частных промышленных заведений, мы убедились, что при всей, казалось бы, особенности, исключительности положения национальных мануфактур, содержавшихся прямо или косвенно на счет казны, рабочие этих мануфактур во многих отношениях не отличались от остальной рабочей массы, и более обильные и полные документы по истории национальных мануфактур не раз уясняли нам и дополняли то, что казалось брошенным вскользь в скудных и редких документах, оставшихся от частных промышленных заведений.

Полное отсутствие специального исследования по истории рабочих национальных мануфактур в эпоху революции и заставило нас приняться за эту работу. Общие исследования, посвященные истории рабочего класса, естественно, не могли останавливаться на положении рабочих национальных мануфактур уже ввиду широты поставленной ими себе темы. Так, произведшая эпоху своим появлением работа Levasseur’a [3], необходимая настольная книга для всякого, занимающегося новейшей историей французской промышленности, рисует картину положения финансов, законодательной деятельности, касающейся торговли, промышленности и рабочего класса; ценное исследование Germain Marlin’a [4] дает отчетливое изложение и анализ законов и постановлений, касавшихся рабочих ассоциаций и организаций (до 1792 г.), но обе эти работы уже по поставленной себе задаче и по намеченным рамкам не могли останавливаться сколько-нибудь подробно на том, как сказывались эти общие условия на жизни рабочих той или иной категории промышленных заведений. В еще большей степени это относится к кратким работам, вроде, например, содержательной статьи Chabot’a «La Revolution francaise et la question ouvriere» [5] и очень немногих других вообще существующих по этому предмету работ.

Что касается до специальной литературы по истории национальных мануфактур, то она в общем почти исключительно занята артистической, технической стороной дела, произведениями, а не рабочими. Обстоятельная общая история национальных мануфактур написана Henry Havard’ом и Marius Vachon’ом [6], которые, говоря об этих мануфактурах преимущественно с точки зрения художественной промышленности, тем не менее на страницах, относящихся к революционному периоду, приводят некоторые факты, касающиеся жизни рабочих в это время. В частности, по истории Гобеленов сверх того существует вышедшая в начале 1800 г. заметка тогдашнего директора мануфактуры Guillaumot [7], которая, впрочем, относится уже скорее к источникам, ибо для занимающей нас эпохи показания Guillaumot суть показания современника и действующего лица. Далее следует упомянуть вышедшую в 1853 г. маленькую книжку Lacordaire, тогдашнего директора этого заведения [8]. Здесь революционной эпохе посвящено несколько страниц, причем также приводятся кое-какие факты, касающиеся рабочих, хотя и эта работа, подобно остальным, занята больше всего историей произведений мануфактуры. Роскошное иллюстрированное издание нынешнего директора Гобеленов Jules Guiffrey [9] затрагивает революционную эпоху лишь вскользь, да и по самой теме своей посвящено почти исключительно истории данной отрасли художественной промышленности. В еще большей степени нужно это сказать о роскошном издании Maurice Fenaille [10], представляющем собой иллюстрированное историческое описание произведений мануфактуры от ее начала (изложение доведено пока до 1736 г.). О мануфактурах Savonnerie и Beauvais книга Guiffrey говорит еще меньше, а книжка Lacordaire вовсе Beauvais и не касается.

Специальная литература о заведении Beauvais очень скудна и также мало говорит о рабочих. Исторический очерк Dubos [11] отводит несколько страниц интересующей нас эпохе (стр. 20–27), но ограничивается тут перепечаткой двух декретов (17 brumaire an II и 13 prairial an III), относящихся к мануфактуре. Брошюра Daviller [12] дает только текст эдикта Людовика XIV, касающийся основания мануфактуры, а также документов 1722, 1732 и 1734 гг. Новейшая брошюра Bousson [13], имеющая целью дать общее понятие о прошлом и настоящем мануфактуры, не могла уже ввиду кратких своих размеров посвятить революционной эпохе более нескольких строк.

Что касается до общих очерков этой отрасли промышленности, то, говоря о Гобеленах, Beauvais и Savonnerie, они касаются революционного периода лишь вскользь и совершенно умалчивают о рабочих [14].

Наконец, относительно Севрской мануфактуры в революционную эпоху имеется статья знатока фарфоровой индустрии Edouard Garnier [15], основанная на документальных данных и передающая некоторые факты, относящиеся к положению рабочих. Беглый очерк Auscher’a [16] касается рабочих вскользь в силу своей краткости. Наконец, нужно упомянуть, что в брошюре J. Guiffrey «Documents inedits sur les anciennes manufactures de faience et de porcelaine» [17] напечатан один документ, касающийся севрских рабочих в эпоху революции: их прошение в Национальное собрание, где они просят дать им права активных граждан, доказывая свой патриотизм (этот документ перепечатан из Национального архива Comite de Constitution. DIV. Cart. 60, liasse 1786; в своем месте мы его коснемся).

Если таким образом историческая литература о национальных мануфактурах в революционную эпоху вообще весьма скудна, то, повторяем, совершенно отсутствует работа, которая бы интересовалась специально рабочими этих мануфактур в указанный период. Даже те из перечисленных трудов, которые больше других дают факты, относящиеся к жизни рабочих (Havard и Vachon, Lacordaire и Garnier), все же интересуются главным образом этими мануфактурами с художественно-технической точки зрения и, естественно, оставляют в стороне целый ряд документов, которые для их главной задачи не имеют значения.

Решившись сделать попытку охарактеризовать положение рабочих на национальных мануфактурах в эпоху революции, мы обратились к подлинным документам, касающимся этих мануфактур.

Нечего и говорить, что главным образом мы нашли эти рукописные документы в Национальном архиве, так как действительно, по верному замечанию Ch. Schmidt’a [18], «Toute affaire un peu importante aboutit administrativement a Paris». В Национальном архиве (главным образом в соответствующих картонах серий О¹ и О², а также отчасти в серии F¹² и AD XI) мы нашли существенные элементы, нужные для того, чтобы составить себе представление о положении рабочих национальных мануфактур в занимающий нас период. Но некоторые документы, отсутствующие в национальных архивах и однако иной раз весьма характерные, мы нашли в архиве Севрской мануфактуры, отчасти, хотя несравненно меньше, в архиве мануфактуры Гобеленов, а также в двух департаментских архивах: Уазы (в городе Beauvais) и Сены и Уазы (в Версале).

Относительно документов, которые нам пришлось в этих архивах изучать, нужно заметить, что по своему характеру они распадаются на следующие категории:

1. Петиции рабочих к своему высшему начальству (представители которого за период 1789–1799 гг. указаны нами выше), а также к законодательным собраниям революционной эпохи, к Директории, к органам местного самоуправления. Этих петиций довольно много, тогда как прошений к своему непосредственному начальству от рабочих осталось крайне ничтожное количество. Это объясняется, повторяем, тем понятным обстоятельством, что всякое дело, сколько-нибудь серьезное, решалось только высшим начальством, которому нужно было писать, а не местной дирекцией, с которой к тому же всегда можно было поговорить устно. Эти прошения представляют собой очень важный и интересный материал, ибо писали их сами рабочие; громадное большинство прошений написано не особенно грамотно (в выдержках, приводимых нами, всегда сохранена орфография подлинника) и подписано либо рабочими in corpore, либо их уполномоченными; они живо рисуют перед нами то тяжелое материальное положение, которое переживали рабочие в эту эпоху. Но нужно оговориться: прошения эти очень часто снабжены визой директора, подтверждающего правдивость изложенного, или же рядом с ними исследователь находит сопроводительные письма директора, а министерство внутренних дел даже прямо иногда заявляло, что петиции без такой директорской визы не должны даже и отправляться высшему начальству. Ясно, что если при таких условиях центральная власть все-таки могла получить (и сохранить в своих картонах) такое прошение рабочих, подача которого противоречила интересам дирекции, то это было возможно не всегда.

2. Вторая группа документов — переписка директоров мануфактур с высшим начальством, отчеты, проекты, просьбы и т. п. Эта категория документов изобилует цифрами, но к этому цифровому материалу следует относиться с осторожностью и не придавать ему преувеличенного значения; само министерство внутренних дел относилось, по-видимому, к цифровым показаниям директоров довольно скептически и иной раз высказывало это [19]. Но, кроме цифровой отчетности, в этой переписке разбросаны замечания о состоянии рабочих, приводятся иногда любопытные факты, делаются характерные предложения, и в общем эта группа документов бесспорно дает ценные указания исследователю. К этой же группе относятся ответные письма к директорам от высшего начальства.

3. Третья группа документов — это rapports, представлявшиеся комиссией земледелия и искусств комитету того же наименования; начальником 4-го отделения министерства внутренних дел — министру; докладчиком от имени того или иного комитета — Конвенту и т. д. Это обыкновенно обстоятельная деловая мотивировка предлагаемого проекта решения по тому или иному вопросу.

4. Четвертая группа — регламенты, постановления комитета общественного спасения, комитета земледелия и искусств, решения министерства внутренних дел, декреты Конвента, приказы Директории и т. п. В большинстве случаев в этих актах кристаллизуются те мысли и тенденции, которые уже становятся известны исследователю из документов второй и третьей групп.

В эти главные 4 категории укладывается большинство документов, но не все: например, переписка министерства внутренних дел с другими министерствами по делам мануфактуры, не подписанные, но вполне очевидно неофициального происхождения observations, советы, докладные записки; документы севрского революционного комитета, имеющие отношения к мануфактуре в Севре; показания рабочих перед тем или иным революционным комитетом и т. д., и т. д.

Следует заметить, что дух бюрократического централизма был весьма силен и часто совершенная мелочь восходила на решение центральной власти (об отпуске масла на фонарь, о самых ничтожных перестройках, о дозволении вдове рабочего остаться на некоторое время в здании мануфактуры и т. п.). Нечего и говорить, что о приеме или увольнении хотя бы одного рабочего шла иной раз довольно длинная переписка, и вопрос решался непременно министерством. При таких условиях едва ли позволительно было бы предполагать возможность на национальных мануфактурах каких-либо серьезных событий, о которых в документах не сохранилось бы ни малейшего следа, и если бы, к сожалению, не было ясно, что пропали кое-какие документы, относящиеся иной раз к целым месяцам.

Таковы в общем наши документы. Именно для революционной эпохи они полнее и содержательнее, чем для периодов предшествующего и последующего, если иметь в виду нашу задачу; особенно это нужно сказать о столь драгоценной для нас первой группе документов. Уже в первые времена Консульства петиции рабочих как бы вовсе обрываются.

Посмотрим же, что рассказывают все эти документы относительно рабочих национальных мануфактур, и, познакомившись с тем, что рабочие пережили за десятилетие с 1789 по 1799 г., постараемся отметить те главные заключения, которые сами собой из изложенных фактов будут вытекать.

Кончая это предисловие, нам хотелось бы с благодарностью вспомнить всех тех хранителей архивов, с которыми нам пришлось иметь дело. Любезность и предупредительность М. Charles Schmidt’a, архивиста Национального архива в Париже, со столь выгодной стороны известного и своими историческими трудами, и глубоким знанием лабиринта, которым является Национальный архив, были для нас очень полезны. М. Georges Lechevalier-Chevignard — архивист Севрской национальной мануфактуры, М. Jules Guiffrey — директор Гобеленов, М. Roussel — архивист департамента Oise (в Beauvais) и его помощник М. Langlois, а также М. Couard, архивист департамента Seine-et-Oise (в Версале) сделали все для облегчения работы в архивах, которыми они заведуют.

Как известно, мануфактура Гобеленов, получившая ряд привилегий и субсидий от короля Людовика XIV в 1667 г., успела за первые 120 лет своего существования после этого снискать себе своими изделиями (тканых шпалер) европейскую репутацию. Как и относительно мануфактуры в Бове, Севре и la Savonnerie, нужно сказать, что документы, касающиеся Гобеленов за 70—80-е годы XVIII в., не дают сколько-нибудь достаточных сведений о положении рабочих. Ясно одно: мануфактура деятельно работает, рабочие служат на ней целыми десятилетиями, многие — с детства до старости, но насколько обеспечивала рабочих эта работа, насколько они были довольны своим положением, каковы были отношения между рабочими высшей и низшей категории (т. е. делавших более или менее тонкую, ответственную и выгодную работу) [20] — обо всем этом нам не удалось найти в документах национальных архивов никаких положительных указаний. Попадаются просьбы вдов рабочих о вспомоществовании в той или иной форме, просьба рабочих о сохранении рисовальной школы для их детей, к 1788 г. относится переписка относительно одного рабочего, арестованного за вмешательство в действия полиции, и т. д. Все это случайно, отрывочно и нехарактерно. Неполны и цифры денежных выдач рабочим, так что и по ним нелегко составить себе сколько-нибудь точное представление о материальном положении рабочих перед падением старого режима. Вообще же и относительно мануфактуры в Бове, и относительно мануфактуры Гобеленов, и относительно других королевских мануфактур, нужно сказать, что при старом режиме не было ничего похожего на то правильное делопроизводство, на ту отчетливую и обстоятельную деловую переписку, с какими мы встречаемся, начиная с Директории. Не нужно забывать, конечно, значение в данном случае бесспорного усовершенствования всего бюрократического механизма в позднейший период революции сравнительно с тем, какой существовал до 1789 г.; но, с другой стороны, обстоятельная переписка иной раз по поводу самых маловажных фактов (вроде неуплаты одним рабочим кормилице ребенка за следуемые месяцы и т. д.) дает отчасти повод предположить, что полное отсутствие сведений о каких бы то ни было беспорядках на мануфактуре за указанный период объясняется действительно редкостью подобных явлений, а не только возможной пропажей документов или небрежностью в делопроизводстве.

Администрация, со своей стороны, смотрела на рабочих мануфактуры Гобеленов, как на людей, не склонных к волнениям. Это сказалось в те неспокойные дни конца апреля и начала мая 1789 г., которые ознаменовались в Париже беспорядками возле дома фабриканта Ревельона. Разграбление дома Ревельона, окончившееся вмешательством войск, убийством и поранениями нескольких лиц из числа нападавших и приговорами к смертной казни и каторге для признанных наиболее виновными [21], сильно обеспокоило директора такой богатой и большой мануфактуры, как Гобелены. Этому беспокойству содействовало и анонимное угрожающее послание, полученное в эти дни директором, который и обратился к властям с просьбой принять меры к охране мануфактуры. В этом же письме он извещает (очень глухо) о жалобах рабочих относительно квартир, что указывает как будто на некоторое беспокойство не только относительно действий посторонних «подстрекателей», по и своих собственных рабочих. Но маркиз д’Агу, майор полка французских гвардейцев, полагал, что беспокоиться нечего [22]. «По правде, — пишет он, — я не боюсь, что эти рабочие (на Гобеленах — Е. Т. ) поддадутся подобным внушениям (cedent a des pareilles suggestions), так как большинство их — люди устроившиеся (sont gens etablis), имеющие жен и детей, имеющие также маленькие милости короля, связанные с давностью (по службе — К. Т.)». Он уверял, что нужно принять меры только относительно возможного нападения посторонних на мануфактуру. Но и этого не случилось, и все опасения оказались совершенно неосновательными.

Первые месяцы революции прошли для мануфактуры Гобеленов без особых последствий; только начинают то там, то сям в документах, начиная с июня 1789 г., все чаще [23] попадаться известия, что некоторые metiers уже «вакантны» и не для всех рабочих есть работа. 21 апреля 1790 г. король, королева и их дети посетили мануфактуру Гобеленов. В речи, которую по этому поводу сказал королю президент сен-марсельского дистрикта Торильон, мы читаем [24]: «Посещая этот храм искусств, вы ободряете артистов; посещая самых нуждающихся в вашей столице (les plus indigens de votre capitale), вы этим обеспечиваете их в вспомоществованиях, которые ваша доброта не перестает им оказывать; эти вспомоществования, государь, для них очень драгоценны! Если бы они их лишились, их дети часто были бы без пищи». Королева на это ответила: «У вас много несчастных, но моменты, когда мы им помогаем, для нас очень драгоценны». Король тут же велел дать рабочим 1200 ливров. Вспомоществования заключались в том, что рабочие получали дополнительную плату еще с 1770 г. «ввиду дороговизны съестных припасов», причем размер вспомоществования был установлен такой: 20 солей (sols) в неделю на каждого рабочего и по 10 солей в неделю на каждого из детей, еще не работающих. Это вспомоществование получили рабочие всех мастерских мануфактуры [25]. Но как и для мануфактуры в Бове, 1790 год был для мануфактуры Гобеленов отмечен еще не столько кризисом, сколько прежде всего возбуждением рабочих и желанием их предпринять (по возможности мирную, как явствует из относящихся сюда документов) борьбу за свои экономические интересы. Дело началось с того, что еще в марте (1790 г.) рабочие заявили директору мануфактуры Guillaumot о своем желании получать плату не посдельно, а поденно (не a la tache, но a la journee или a semaines fixes). Конечно, вопрос не мог решиться без главного всех мануфактур — directeur general des batiments du Roi — графа d’Angiviller. Донося о происшедшем, один из членов администрации Гобеленов говорит [26], что хотя эта реформа и грозит сразу некоторым увеличением расходов, но можно будет впоследствии с этим бороться, «мало-помалу уменьшая число рабочих (en venant peu a peu a diminuer le nombre des ouvriers)». Но уступить теперь, по его мнению, необходимо, «чтобы вернуть порядок и спокойствие, страшно нарушенные нынешним возбуждением» [27]. Тем не менее дело тянулось, а пока рабочие заявили, что они выработают новый регламент. Текста этого их проекта регламента мы в бумагах не нашли, как не нашли и «мемуаров», представленных, судя по словам рабочих, еще в конце 1789 г. Но сам директор Гильомо в коротенькой записочке, в которой он отмечает «совершенно мирный» характер свидания и разговоров с рабочими, рекомендует главному директору и своему непосредственному начальнику графу d’Angiviller этот проект как «очень разумный» [28]. Граф d’Angiviller, как только начались эти осложнения, написал рабочим письмо, в котором упрекал их за недостаток доверия с их стороны. Рабочие ответили на это, что такой упрек больше всего на них подействовал [29]; напротив, доверие к графу «составляет всю их надежду и счастие» [30]. Они даже готовятся, пишут они, дать ему новое доказательство своего доверия, повергая на его воззрение результаты своих совещаний с Гильомо, и они будут по-прежнему умолять его о благосклонности, которую заслужат благодарностью и почтением. Но граф не спешил оправдать их «доверие», и рабочие осенью снова напоминают о своих желаниях. Органом рабочих в этой борьбе являются 18 депутатов, которых они ad hoc и выбрали еще 30 мая 1790 г. Депутаты эти и напоминают д’Анживилье, что пора окончательно решить дело. Дело в том, что д’Анживилье указал рабочим на трудность удовлетворения их ходатайства ввиду истощения казны. (Депутаты при этом внушительно подчеркивают, что всякая мысль об уменьшении числа рабочих путем увольнения не могла, конечно, не показаться гнусной чувствительному и прямому сердцу графа д’Анживилье.) Граф тогда оттягивал решение дела под предлогом, что пока король не назначил своего казначея, до той поры ничего сказать окончательно нельзя. Так как королевские мануфактуры оставались в ведомстве двора (Maison du Roi), то естественно, что приведенный предлог показался рабочим весьма существенным обстоятельством. Но теперь его величество уже назначил своего казначея (tresorier de la liste civile), значит ничего уже не мешает доброте графа д’Анживилье окончательно решить судьбу рабочих. Депутаты указывают при этом, что выбравшие их товарищи очень недовольны и без того их медлительностью. Правда, говорят они, это неудовольствие не высказывается еще в формах, противных порядку, по товарищи ежедневно делают новые и новые напоминания. Весьма любопытно то место этого письма, в котором рабочие указывают, что, поступая на королевскую мануфактуру, они лишались известных выгод: они лишались, между прочим, надежды открыть собственное свое заведение [31]. Рабочий-ремесленник старого режима весь сказывается в этом место документа: его конечным хозяйственным идеалом остается надежда стать самому маленьким предпринимателем; и, отдавшись такой профессии, в которой он, по существу дела, должен был всегда оставаться в положении наемной рабочей силы, он смотрит на это как на серьезную жертву со своей стороны, полагает, что государство, к которому он на службу поступил, обязано эту жертву принять к серьезному соображению. Записка депутатов рабочих заставила очевидно поторопиться с рассмотрением дела. Вся эта история внушила очень грустные размышления анонимному автору доклада, очевидно представленного графу д’Анживилье. Автор пугается требований рабочих, но никакого положительного совета не дает, а даже заявляет, что, хотя он читал и перечитывал сообщенные ему бумаги, касающиеся этого дела, но чем более он их читал, тем менее был в состоянии остановиться на какой-либо мысли [32]. Автор утверждает, что он уже давно ожидал наступления той «анархии», которая вот уже «15 месяцев» господствует. В проекте нового регламента, предлагаемого рабочими, он видит une revolte ouverte, открытое возмущение.

Этот любопытный для нас «регламент» в его сущности автор рассматриваемого мемуара характеризует так: рабочие, которые с внешней стороны выражают почтение, усердие и признательность, на самом деле хотят получить все средства, чтобы легально стать хозяевами в ведении дел на мануфактуре; при таком положении вещей ему самые выражения почтения, усердия и признательности кажутся насмешкой [33]. Автор возмущенно вопрошает, как примириться с мыслью, что рабочие на мануфактуре желают создать себе «право подчиняться постоянным комитетам, особым комитетам» [34] Если допустить это, то как же надеяться впредь управлять заведением? недоумевает он. Вся эта «анархия», по его мнению, вызвана предшествующими директорами, подготовившими «дух инсубординации», и особенно последним директором, умершим в 1789 г., Пьером. Старый регламент был хорош, но «дух революции, быть может, уже не позволяет думать об этом регламенте, и, быть может, уже нельзя было бы на нем настаивать без опасности» [35]. Старый регламент (1783 г.) делал директора безусловным хозяином всего дела, от рабочих же требовалось лишь беспрекословное послушание. Судя по приведенным словам, проект, представленный теперь, в 1790 г., устанавливал известную самостоятельность рабочих, а главное, стремился создать между ними известную организацию: попытка, в высшей степени любопытная для рабочих крупной индустрии того времени. Но не только это кажется автору мемуара опасным: он признает «несчастье жизни рабочего» [36], жизни стесненной и скудной, по вместе с тем указывает, что «всякая плата должна иметь конец и меру» [37] и что мануфактура и без того приносит королю одни убытки. Предсказывая падение мануфактуры, автор спрашивает, каковы же будут средства к жизни рабочих, «которые почерпают силу сопротивления или, скорее, силу для своих повелений только в сострадании и снисходительности, которую им оказывают?» Автор жалеет, что эти «бедные люди» не видят пропасти, которую они роют под ногами [38]. Он так надеется на это последнее соображение, что кончает свой мемуар советом «поразить» рабочих этим аргументом [39].

По-видимому, и начальство в лице д’Анживилье, и сами рабочие считали самым острым и важным вопросом именно вопрос о плате, а не об организации «постоянных» или иных «комитетов», о которых говорит автор мемуара. Вообще же, дело обстояло так, что, с одной стороны, действительно рабочие не могли не находиться под Дамокловым мечом закрытия мануфактуры вовсе, в случае если они будут слишком решительно и непримиримо ставить вопрос об удовлетворении своих требований (не забудем, что именно в это время Марат печатно обращал внимание на ненужность и разорительность для народного кармана содержания Гобеленов и других королевских мануфактур); а с другой стороны, и администрация, не желая тоже закрытия мануфактуры и прибегая, очевидно, к угрозе только как ultimam rationem, не считала возможным противиться требованиям рабочих, которые сам директор Guillaumot, как мы видели, называл благоразумными. Судя по документам 1791 и следующих годов, пункты требований рабочих, касавшиеся их организации, отпали, а относительно заработной платы удалось добиться, чтобы она исчислялась не посдельно, а поденно, причем, конечно, рабочие должны были быть разделены на классы сообразно с важностью работы, которую им поручают, и с их искусством. Компромисс состоялся 31 декабря 1790 г. [40] Главному начальнику королевских мануфактур, д’Анживилье, был представлен проект новых правил, который показался ему способным положить конец требованиям рабочих и который, по его мнению, являлся серединой «между крайней суровостью и слишком большой снисходительностью» [41]. В письме д’Анживилье речь идет исключительно о заработной плате, о новом способе расплаты с рабочими и о неминуемом повышении поэтому расходов на мануфактуру. Он предлагает администрации Гобеленов всеми мерами постараться как-нибудь компенсировать это возрастание расходов, например уменьшением числа apprentifs [42] и затем постепенным ограничением числа самих рабочих. Эта нота — настойчивое желание возможно уменьшить число рабочих — уже не перестает повторяться [43], но это должно было делаться постепенно, чтобы не возбудить нового волнения среди рабочих. Рабочие на мануфактуре de la Savonnerie, которые также еще с 1790 г. домогались улучшения своего положения и дело которых откладывалось, пока не будет решено дело Гобеленов, теперь, в 1791 г., добились такой же реформы, какой добились рабочие Гобеленов: д’Анживилье согласился на это, ободренный результатами, достигнутыми на Гобеленах, где, как он полагает, воцарился порядок [44]. И действительно, о брожении среди рабочих, направленном против администрации мануфактуры, мы больше уже не слышим, если не считать просьбы одного из администраторов мануфактуры, чтобы д’Анживилье установил определенно на будущее время число apprentifs в каждой мастерской, ибо иначе рабочие осаждают администрацию с жалобами и претензиями, требуя принятия своих детей в apprentifs. Но и этому брожению («fermentation») можно легко положить предел: стоит только сделать определенное постановление. «Если есть (среди рабочих — Е. Т.) люди наглые, то большинство состоит из рассудительных людей, которые раз закон будет создан и объявлен, станут его поддерживать» [45]. Это исключение, в полном смысле слова подтверждающее правило, показывает, каково было настроение «большинства» рабочих на Гобеленах в 1791 г.; дальше мы и о таких исключениях уже ничего не слышим. Документы говорят нам, что, невзирая на уже сильно дававшее себя чувствовать вздорожание съестных припасов, средний заработок рабочих на Гобеленах в 1791 г. еще давал им возможность бороться с нуждой. Какой же был заработок рабочих согласно новым правилам, утверждения которых они добились к концу 1790 г.? Эти правила вошли в силу с начала 1791 г., и уже тотчас был выработан тариф для расплаты с рабочими [46]. Мануфактура разделялась на три мастерские (atteliers), состоявшие в заведовании трех entrepreneurs. Рабочие каждой мастерской делились на 5 классов [47]. Рабочие первого класса получали 24 ливра в неделю, второго класса — 21 ливр в неделю, третьего класса — 18 ливров, четвертого — 15 ливров, пятого — 12 ливров в неделю. К первому классу на всей мануфактуре принадлежали (в начале 1791 г.) 12 человек, ко второму — 19 человек, к третьему — 27 человек, к четвертому — 20 человек и к пятому — 13 человек. Сверх того, каждая мастерская имела своего стоявшего вне классов premier ouvrier, который получал 32 ливра в неделю. Не нужно забывать также, что рабочие Гобеленов получали, кроме того, даровую квартиру или если не хватало помещений на мануфактуре, особые квартирные деньги. Что касается до apprentifs, то для них был установлен особый тариф: в течение первых двух лет своего apprentissage apprentif получал 2 ливра в неделю, на третий год — 3 ливра в неделю, на четвертый год — 4 ливра в неделю, на пятый год — 5 ливров и на шестой год — 6 ливров в неделю. Из общего числа бывших в 1791 г. на мануфактуре 25 apprentifs 8 получали по 2 ливра в неделю, 6 — по 3 ливра, 4 — по 4 ливра и 6 — по 5 ливров (кроме того, вопреки тарифу, один получал 1 ливр, причем около его имени прибавлено как бы в виде объяснения: fils de l’italien).

Рабочий день был определен в 12 часов, причем он делился на 4 части, и каждые 3 часа совершался обход каждой мастерской заведующим, отмечались отсутствующие и налагались вычеты за отсутствие. Apprentifs принимались с двенадцатилетнего возраста, причем в регламенте сделана оговорка, что жалованье apprentif’a делится между ним и тем рабочим, под руководством которого он работает [48]. После 6 лет пребывания в качестве apprentif он зачисляется в рабочие, если он признается для этого способным, если же нет, то он продолжает оставаться в своем звании. Конечно, детям рабочих давалось обыкновенно преимущество перед enfants etrangers, и отцам даже позволялось приводить их не с двенадцати, а с девятилетнего возраста, чтобы к моменту зачисления их в apprentifs, т. е. к 12 годам, они уже кое-чему научились и имели преимущество перед. посторонними. Регламент 31 декабря 1790 г. обеспечил мир во внутренних отношениях на мануфактуре Гобеленов [49]. Но заведению предстояло пережить еще очень тяжелые времена: кризис, обусловленный уменьшением сбыта и начавший сказываться еще в 1789 г., несколько как бы ослабевший в 1790 и в 1791 гг., принимает с 1792 г. уже устрашающие формы.

1791 г. еще было выработано 145 aunes carrees [50], но для 1792 г. эта цифра выставлялась уже как недостижимая, пока не вернутся «спокойствие и порядок», когда можно будет рассчитывать даже и на гораздо большее производство. Уменьшение сбыта предметов роскоши, замечавшееся с первых годов революции, приняло в 1792 г. характер острого кризиса. Война с европейской коалицией, закрывшая внешние рынки для произведений Гобеленовской мануфактуры, конечно, весьма серьезно способствовала ускорению и обострению кризиса. По той радости, с которой администрация мануфактуры узнает, что 5 рабочих попали на военную службу, по той поспешности, с которой она решает уже наперед не принять их, когда они вернутся [51], по тому удовольствию, с которым интендант de la lisle civile de la Porte, заменивший d’Angiviller, узнает о покупке одним купцом для отправки в Испанию 5 штук гобеленовских тканей [52], и по другим признакам можно видеть явственно, что уже в первой половине 1792 г. положение мануфактуры было крайне затруднительным и продажа произведений ее являлась уже редким отрадным фактом. Со второй половины 1792 г. война стала все более жестоко давать себя чувствовать французской промышленности вообще, а королевским мануфактурам, фабриковавшим предметы роскоши, в особенности. В начале августа 1792 г. были пересмотрены штаты мануфактуры и сокращены некоторые расходы.

Была уничтожена должность обер-инспектора мануфактуры, должность «живописца академии», т. е. учителя живописи, состоявшего при Гобеленах, должность врача и т. п. Что касается трех заведующих мастерскими (entrepreneurs), то они с начала 1791 г. не переставали жаловаться на уменьшение своих доходов: по старому регламенту и они, и рабочие получали посдельно (a la tache), с 1 же января 1791 г., по новому регламенту, рабочие стали получать поденно, рабочий день сократился, и, кроме того, указывали предприниматели, рабочие производили в общем половину того, что вырабатывали прежде (так как не имели побудительной причины особенно гнаться за количеством сделанных вещей). Антрепренеры же по-прежнему получали от казны посдельно, что сильно отзывалось на их доходах. В начале августа 1792 г. жалованье всем трем антрепренерам вместе было установлено в 11 тысяч ливров в год (т. о. около 3666 ливров в год на каждого) [53].

Но вот наступило 10 августа 1792 г. С падением монархии liste civile должен был быть уничтожен, и беспокойство овладело рабочими, боявшимися, что мануфактура будет закрыта. Они через парижскую коммуну постарались довести до сведения министра внутренних дел Ролана о своем беспокойстве. В мемуаре, который был ими составлен [54], они указывают, что хотя теперь и нельзя смотреть на их мануфактуру как на предприятие, выгодное для государства, но что она необходима для поощрения искусства и поддержания славы нации; они напоминают, что произведения мануфактуры «в счастливые времена» содействуют привлечению многочисленных иностранцев, которые окупают затраты на нее. Дальше идут аргументы, известные нам по петициям также рабочих Beauvais; они с молодости на всю жизнь посвятили себя этому искусству, им некуда будет деться, если мануфактура закроется; они хотят в своих произведениях передавать потомству подвиги, совершенные для свободы, «вместо памятников гордости, которые они принуждены были так долго создавать». Они высчитывают, что их содержание обходится казне в месяц в 9 тысяч ливров (не считая квартирных денег, выдачу которых можно, по их словам, уничтожить, разместив всех рабочих в зданиях мануфактуры, ибо места хватит на всех). Рабочие старались в эти тревожные августовские дни отогнать от себя страшный призрак закрытия мануфактуры; это явствует из характерного документа [55], поданного министру внутренних дел, еще когда ничего не было отвечено на первую петицию. Тут 3 представителя рабочих мануфактуры, говоря от имени большинства, заявляют, что, не разделяя «пустого беспокойства», овладевшего некоторыми товарищами, они все-таки, «чтобы обнаружить полное единение, которое не перестало царить в их мастерских», также просят г. министра выяснить вопрос о мануфактуре и «подтвердить надежду рабочих на справедливость Национального собрания» и на его собственную справедливость. Со своей стороны, парижская коммуна представила в Национальное собрание уже от себя петицию о сохранении Гобеленов. Коммуна говорит о пользе «единственного заведения, которому завидуют иностранцы», и о необходимости его сохранить. Так как liste civile уничтожен, то рабочие могут остаться без денег, если собрание не прикажет сделать временную выдачу и не озаботится дальнейшим устройством дела. Рабочие же эти к тому же заслуживают со стороны собрания хорошего отношения также и тем, что «хотя им платились деньги из liste civile, но они никогда не отклонялись от патриотизма (quoique payes de la liste civile, n’ont jamais deroge au patriotisme)»: они служат в национальной гвардии, они делали патриотические приношения, 10 человек из их товарищей сражаются на границах. Мало того, коммуна указывает на опасность со стороны Екатерины II, которая может пригласить через своих эмиссаров «артистов» мануфактуры Гобеленов к себе, если эта мануфактура будет закрыта: «… вы поспешите разрушить надежду этой северной деспотки, империя которой и так уже слишком населена знаменитыми артистами нашей нации, и которая всегда стремится обогатиться насчет французов, действуя через посредство своих эмиссаров» [56].

Опасения рабочих оказались пока преждевременными. Бывшей «королевской», теперь «национальной» мануфактуре не грозило непосредственное закрытие; но вместе с тем министр внутренних дел Ролан был приверженцем самой решительной экономии во всем, что касалось промышленных заведений этой категории, и с этим пришлось сильно считаться [57]. Новый директор (преемник Guillaumot) Audran всячески стремился отвести внимание министра от штатов высших служащих и направить его на ту часть расходов, которая касалась рабочих. Он старается внушить Ролану мысль, что д’Анживилье сделал жестокую ошибку, уступив требованиям рабочих к концу 1790 г. и «слепо согласившись» на замену посдельной платы поденной и на фиксацию размеров этой платы в том виде, как предлагали рабочие [58]. Но он все-таки не признает возможным сразу принять решительные меры, вроде отнятия уже сделанных уступок, а предлагает «в несколько лет сделать то, что нельзя сделать в один год», именно, постепенно уменьшить число рабочих так, чтобы вместо сотни с небольшим осталось их от 40 до 50 человек. Далее, нужно привлечь покупателей «легкими и приятными сюжетами» Гобеленов, причем нужно их делать подешевле. Наконец, следует присоединить к мануфактуре Гобеленов мануфактуру ковров de la Savonnerie, что облегчит бюджет Гобеленов. Но в эти первые месяцы своего вторичного министерства Ролан был слишком занят, чтобы окончательно решить участь Гобеленов; он пока довольствовался только твердым проведением «режима экономии», как выражается один из пострадавших от этого режима [59]; упразднение нужных для мануфактуры должностей и другие последствия такого образа действий, конечно, неминуемо должны были сказаться на понижении ценности вырабатываемых произведений.

Среди рабочих были слухи, что министерство хочет сделать мануфактуру Гобеленов предприятием, которое бы велось частным лицом на собственный риск и страх. Каковы будут условия, на которых правительство отдаст мануфактуру этому частному лицу, рабочих, по-видимому, не интересовало, но они ставят на вид Ролану, что «под каким бы наименованием ни перейдут они (рабочие — Е. Т. ) в чужие руки» [60], все равно искусство подвергнется серьезной опасности; и они в виде печального примера указывают на Бове (намекая на невежественность директора Камусса в художественном деле). Рабочие почти все специалисты, достигшие совершенства в своей работе, естественно, были обеспокоены и подобными слухами, и вообще всем этим «режимом экономии», грозившим превратить мануфактуру Гобеленов в обыкновенное заведение для выделки ковров и портьер.

Другая, еще более грозная и во всяком случае более непосредственная опасность, нежели все планы Ролана, хотя и вытекавшая из одного и того же источника, предстала перед рабочими к концу 1792 г.: казна систематически начала задерживать выдачу денег. Переписка министра финансов Клавьера и директора мануфактуры Одрана с Роланом и тому подобные документы ясно показывают, до какой степени мануфактура оставалась в это время без материальной поддержки и до какой степени казна не располагала для этой отрасли расходов никакими свободными суммами. Тенденция директора Одрана отнять как-нибудь у рабочих то, что было им уступлено 31 декабря 1790 г., привела к тому, что рабочие взволновались, ни за что не желая с поденной платы переходить на посдельную. Когда рабочие узнали, что их директор Одран хлопочет перед министром внутренних дел о том, чтобы поденный расчет был снова заменен посдельным, они подали Ролану петицию, в которой умоляют его не давать ходу этим предположениям. Они указывают, что посдельная плата царила при старом режиме, и на нее с трудом было возможно существовать, но что тогда ничего нельзя было поделать: «Les ouvriers alors courbe (sic) sous le joug du despotisme etoient contraints de s’y conformer» [61]. Весьма характерно и тонко подчеркивают рабочие, что когда этот старый метод расплаты оказался неудобным и бывшая администрация в 1789–1790 гг. приступила к замене его новым способом — расплатой поденной, то Гильомо и д’Анживилье совещались с рабочими по поводу этого касающегося их дела (а в начале петиции рабочие просят Ролана не решать дела, не узнав мнения рабочих). Описывая далее, какой же порядок (продолжение которого они желают) царит у них на мануфактуре в настоящее время, рабочие сообщают очень интересную деталь: мы видели, что с начала 1791 г. все рабочие делились по получаемой ими поденной плате на 5 классов, или, точнее, на 6 классов, ибо в каждой мастерской было по одному рабочему, стоявшему вне пяти классов и получавшему 32 ливра в неделю.

Кто же делил рабочих на эти 6 категорий? Они сами: «il (се mode de payement — Е. T. ) s’opere de maniere que divises et partages par eux memes en six classes de talens ils se font une justice et reciproquite d’apres les connaissances qu’ils ont de leurs capacites… etc.». Это серьезное завоевание сделано рабочими, по-видимому, не сразу, ибо документы 1791 г. о нем еще молчат. Прося о сохранении этого положения вещей, они снова просят министра до окончательного решения дать им аудиенцию, чтобы в течение этой аудиенции они могли опровергнуть доводы директора и начальников мастерских, и опять осторожно корят республиканца-министра примером монархиста д’Анживилье: «Cette faveur d’une audience leur a deja ete accorde sous l’empire du Despotisme, les ouvriers ont bien plus de raison de l’esperer sous le Regne de la liberte et sous un ministre integre qui sait si bien en faire sentir tout le prix». Хотя прошение написано очень почтительно, хотя даже об аудиенции рабочие просят очень условно и предлагают в случае отказа в аудиенции, чтобы министр приказал по крайней мере директору с ними поговорить, хотя, наконец, даже петиция подписана не всеми рабочими, а лишь шестью представителями, но Ролан усмотрел тут беспорядок и анархию. Удаляя с должности художника и обер-инспектора (sur-inspecteur) Белля, на которого директор Одран указывал как на одного из главных виновников регламента 31 декабря 1790 г., министр внутренних дел написал изгоняемому (Belle) чрезвычайно характерное письмо, в котором он упрекает его горько в пагубном влиянии на d’Angiviller, сделавшего рабочим эту уступку, и говорит: «Я с болью увидел, насколько вы содействовали тому, что мануфактура пришла к беспорядку и анархии, в которой она теперь находится» [62]. Жирондист-министр очень жалел о мягкости и уступчивости бывшего главного начальника-монархиста д’Анживилье. Вместе с тем правительство конца 1792 г. было очень далеко от той робости перед возможными беспорядками, которая являлась характерной для представителей исполнительной власти в 1789–1790 гг. В его распоряжениях слышны уже ноты представителя нового буржуазного строя, чувствующего полную свою силу перед притязаниями рабочих и ничуть этих притязаний не боящегося. Ролан не обратил ни малейшего внимания на петицию рабочих и, просто отменив поденный расчет, восстановил посдельную плату. При этом он обратился к рабочим со своего рода начальническим увещанием, рекомендуя беспрекословное повиновение новому порядку вещей. Он пишет, что до сведения его дошло о неудовольствии рабочих по поводу нового регламента, но он напоминает, что мануфактура даст теперь казне только одни убытки и что, только сократив расходы, можно посодействовать благосклонному отношению Конвента к этому заведению. Он приглашает немедленно подчиниться регламенту и объявляет, что он одновременно дал директору приказание, сделать поименную перекличку всем рабочим и у каждого из рабочих спросить: согласен ли он или нет подчиниться новому способу расплаты. Каждый из них, без сомнения, волен поступить по своему желанию, но отказавшийся будет вычеркнут из списков [63]. Как и на мануфактуре Бове, и в Севре и на Гобеленах, невзирая на несколько большую организованность, рабочие в решительные моменты действовали не особенно дружно и решались на самостоятельные и иногда противотоварищеские шаги. Ролан в своем письме прямо говорит, что часть рабочих расположена всеми силами поддерживать администрацию и «с радостью подчиняется новому регламенту…»

Впрочем, бурный подъем революционного настроения в столице в конце 1792 и начале 1793 гг. давал рабочим, недовольным новым регламентом, надежду на скорое восстановление их нарушенных интересов: еще до отставки Ролана стало обнаруживаться влияние новых политических сил, благоприятных в этом смысле для рабочих и враждебных к администрации мануфактуры.

Ролан лишил места teinturier Decurelle и приказал ему сдать ключи от помещения, которым он заведовал на мануфактуре, директору Одрану [64]. Декюрель этому приказанию не подчинился, по отправился в «секцию» своего участка и сделал там донос на директора Одрана, обличая его в неблагонадежности (incivisme). Это было время большой силы и влиятельности городских секций; Декюрель добился от общего собрания своей секции постановления: предложить министру внутренних дел уволить директора в 48 часов и заменить его истинным патриотом (par un vrai patriote); если же Ролан этого не сделает, то секция сама возьмет на себя произвести это изменение в администрации мануфактуры. Ролан этому решению не подчинился, и Одран остался на своем месте. После отставки Ролана дело это еще не было закончено, и Декюрель на службе не числился, по и ключей не отдавал. Тогда новый министр внутренних дел Garat написал ему строжайший приказ отдать немедленно ключи, и при этом он ему напоминает, что тот должен был подчиниться власти Ролана вместо «незаконных усилий увлечь сограждан» [65]. Но это долее терпимо быть не может (un tel desordre ne peut etre plus longtemps tolere), и министр категорически требует исполнения приказания своего предшественника. На этот раз Одран восторжествовал, по раз высказанное против него подозрение в incivisme уже не было забыто. В ноябре 1793 г. он был арестован, а на его место в качестве директора был назначен якобинец Белль. Арестован был Одран по приказу революционного комитета той самой секции, которая обвиняла его еще в конце 1792 г. Но теперь, после процесса и казни жирондистов, человек, назначенный на свою должность Роланом, показался особенно подозрительным. Сам комитет, арестовавший его, мотивирует это мероприятие больше тем, что он мог оказывать гибельное для дела свободы влияние и что, пока он управлял фабрикой и был на свободе, рабочие затруднялись бы приводить против него обвинения [66]. Впрочем, и после ареста (и сейчас же последившего увольнения Одрана в отставку) комитету не удалось получить от рабочих достаточно данных для предания Одрана суду. Из показаний тех рабочих, которые явились в комитет свидетельствовать против арестованного директора, явствует лишь, что рабочие были более всего раздражены проведенной Одраном в конце 1792 г. реформой в способе расплаты за труд. Они обвиняли его, между прочим, в деспотизме и в угрозах изгнать рабочих, если они не пожелают подчиниться регламенту Ролана; из этих показаний явствует, что вышеотмеченный приказ Ролана был выполнен, ибо рабочие боялись быть выброшенными на улицу [67]. Вообще период управления Ролана оставил по себе недобрую память среди рабочих. Следует заметить, что это обусловливалось именно распоряжениями Ролана, а не якобинскими пристрастиями рабочих: в отношении политических убеждений нам по документам очень трудно судить, на чью сторону склонялись симпатии большинства. Вернее всего, что их политические убеждения особой ясностью и отчетливостью в этот период не отличались. Конечно, никаких веских указаний в этом смысле не дает и трагическая история рабочего Манжельшота, казненного в 1794 г. Он был арестован за то, что прервал речь члена Конвента замечанием, выражавшим даже не порицание, а только недоумение. Все товарищи и новый директор Белль, заменивший Одрана с 13 ноября 1793 г., были за Манжельшота и ходатайствовали о сохранении за ним жалованья, пока он сидел в тюрьме [68]. Mangelschot был казнен, несмотря на всеобщую уверенность, что его отпустят на свободу вследствие полного отсутствия вины [69]. Весь этот эпизод не дает, повторяем, никаких указаний для характеристики политических симпатий рабочих Гобеленов в 1793–1794 гг. Но если документы не рисуют их ни жирондистами, ни якобинцами, то враждебное отношение к старому, дореволюционному строю, к «времени деспотизма», как они его называют, совершенно несомненно.

Хотя не было ни директора, ни министра, сделавших попытку восстановить посдельную плату, хотя поденный расчет снова был введен, но положение рабочих становилось хуже и хуже. Безденежье одолевало казну, и жалованье выдавалось крайне неаккуратно. Директор в апреле 1794 г. жалуется, что рабочие получили только 18 germinal (т. е. значит 7 апреля) жалованье за ventose (т. е. за месяц с 19 февраля по 20 марта) [70]. Такие жалобы становятся все чаще и чаще. Комитет общественного спасения отдал национальные мануфактуры (решением от 5 prairial’я, т. е. 24 мая 1794 г.) в заведование комиссии агрикультуры и искусства [71], причем поручил этой комиссии заботиться о сохранении и совершенствовании этих заведений. Коммиссия сейчас же принялась за дело и вскоре представила комитету общественного спасения доклад, на основании которого 18 июля 1794 г. было решено немедленно назначить особое жюри для рассмотрения, какие картины достойны и какие недостойны быть воспроизведенными на Гобеленах. Исключены должны были быть все картины, «несовместимые с республиканскими идеями и правами» [72]. Спустя месяц (20 августа 1794 г.) компетенция этого жюри была сильно расширена, и ему было предоставлено классифицировать рабочих «по степени их таланта и усидчивости в работе» на 4 категории [73]. Вместе с тем к 10 лицам, назначенным самим Конвентом, должны быть присоединены 5 выборных от рабочих, которые будут принимать участие в заседаниях жюри по вопросу о делении на категории; рабочие de la Savonnerie выберут 2 делегатов, а рабочие Гобеленов —3, причем в числе выбранных должен находиться по крайней мере один начальник мастерской. Несмотря на эту последнюю оговорку, бесспорно, присутствие среди жюри выборного элемента от рабочих является самым демократическим мероприятием, какое только было применено к рабочим национальных мануфактур за все время французской революции [74]. Жюри рассмотрело в восьми заседаниях (28 августа — 4 сентября 1794 г.) работы всех рабочих и разделило их на 4 класса, причем к первому отнесло 12 человек, ко второму — 22 человека, к третьему — 53 и к четвертому — 19 человек. Таким образом, на мануфактуре в середине 1794 г. было 106 человек [75]. Сколько же получали рабочие этих категорий? Было решено [76] определить плату рабочим первого класса по 7 ливров в день, второго — по 6 ливров, третьего — по 5 ливров и четвертого — по 4 ливра в день; apprentifs делились на 3 класса, причем в первом каждый apprentifs получал в день 2 ливра, во втором — 1 ливр 5 денье и в третьем — 1 ливр 25 сантимов. Разделение рабочих на классы должно было производиться ежегодно, причем возможны были переводы из высших классов в низшие и наоборот. Приговоры жюри не подлежали никакому обжалованию [77]. Нельзя сказать, что плата, установленная этими распоряжениями, была низка сравнительно с гонораром, получавшимся другими служащими у государства. Например, директор мануфактуры получал 6 тысяч ливров в год, так что рабочие первого класса, жалованье которых документы исчисляют в 2555 ливров в год [78], получали, значит всего в 2? раза (приблизительно) меньше своего директора; рабочие третьего (самого многочисленного) разряда получали всего в 3¹/₃ раза меньше него и т. п. Но беда была в страшном падении (в 1794 и следующих годах) ценности денег, выражавшемся во все прогрессировавшем вздорожании предметов первой необходимости. И директору с его 6 тысячами приходилось очень плохо, а рабочие прямо видели пред собой голодную смерть. В конце 1794 г. они пишут в комиссию земледелия и искусств петицию, в которой умоляют ввиду «удивительного увеличения» цен и «страшной быстроты» [79] вздорожания предметов первой необходимости, чтобы им помогли, так как они, особенно низшие классы, не могут существовать. На это прошение последовал суровый отказ. Рабочим заявляют, что их просьба даже доложена не будет комитету, потому что это неминуемо привело бы к тому, что на заведение посмотрели бы как на поглощающее непроизводительно слишком много денег у республики. Комиссия предлагает рабочим сообразить, что на одно жалованье уходит в год у правительства 229 688 ливров, тогда как на всю скульптуру, живопись и подобные искусства (pour la peinture, la sculpture et arts analogues) тратится всего 300 тысяч ливров. «C’est-a-dire peu au dessus de la somme absorbee par vos salaires», — возмущенно заканчивает комиссия. Но вздорожание цен на пищу так быстро прогрессировало, что нечего было и думать удержаться на почве этого отказа. Ходатайство директора [80] с просьбой применить к рабочим закон об увеличении содержания лицам, находящимся на государственной службе, было отвергнуто, но все равно, признано необходимым как-нибудь прийти на помощь голодающим рабочим. Хлеб среднего качества стоил 11 и 12 су за фунт; мясо — 50 су и т. д. Рабочим было заявлено комиссией, что закон о чиновниках к ним применен быть не может [81], но относительно их был издан особый акт, согласно которому их жалованье было увеличено на одну треть «ввиду дороговизны съестных припасов» [82]. Но цены на предметы первой необходимости неудержимо подымались, и уже спустя 3? месяца пришлось снова подумать о спасении рабочих от голодной смерти. Директор мануфактуры (Одран, выпущенный из тюрьмы еще в 1794 г. после десятимесячного заключения и в августе 1795 г. вновь назначенный на прежнее место) доносит комиссии земледелия и искусств, что с ventose’a, когда содержание рабочих было увеличено на одну треть, все цены «бесконечно» возросли и, например, мера картофеля, стоившая тогда (т. е. значит в конце февраля) 4 ливра, теперь (в середине мая) стоит 25 ливров [83]. Комиссия в ответ на это посоветовала рабочим вооружиться терпением и с мужеством переносить нужду, которую с ними разделяют все граждане [84]. Тем не менее комиссия должна была признать, что этим советом ограничиться нет никакой возможности, если не согласиться на то, чтобы 90 рабочих мануфактуры Гобеленов и 25 рабочих мануфактуры Savonnerie [85] разбрелись в разные стороны, ища спасения от голода. В рапорте, представленном комитету земледелия и искусств, исполнительный орган этого комитета — комиссия земледелия и искусств — признает, что вздорожание цен довело рабочих до невозможности долее существовать, ибо прибавки в одну треть теперь уже недостаточно [86], и комитет решил увеличить дневной заработок рабочих Гобеленов и Savonnerie на 3 ливра (без различия классов). Вскоре затем скончался директор Одран, и 4 июля 1795 г. [87] мануфактурой стал управлять бывший директор Гильомо, уволенный еще в 1792 г. Роланом.

Гильомо пришлось с первых же шагов убедиться, что за те 3 года, когда он отсутствовал, в высшем управлении мануфактурой сделаны некоторые шаги в смысле усиления формалистики и бюрократического духа. Ввиду отчаянного своего положения рабочие подали в конце июля (1795 г.) умоляющую петицию, в которой заявляют, что, невзирая на недавнюю прибавку в 3 ливра в день, им дальше жить невозможно; что они все продали, все, что могли, заложили и т. д., но ввиду беспрерывного увеличения цен им совсем не хватает на пищу. Петиция была направлена в комиссию. И вот комиссия, знающая, что все изложенное — совершенная правда, наперед согласна дать благоприятное заключение, докладывает комитету земледелия и искусств, что необходимо приостановить движение дела, так как петиция рабочих не визирована директором: это необходимо для поддержания субординации на мануфактуре и для удостоверения правдивости просьбы [88]. Одновременно была послана бумага и директору Гильомо, где ему указывалось на то, что «добрый порядок» требует представления подобных петиций предварительно директору [89]. Заметим, что до этого периода мы ни разу не встретили среди документов, относящихся к национальным мануфактурам, подобного напоминания, хотя, действительно, большинство петиций снабжены краткими удостоверениями и подтверждениями директоров. Но и по содержанию, и по тону эти удостоверения всегда таковы, что ясно, насколько самим рабочим было выгодно посылать свои петиции с подобными «визами». Теперь комиссия земледелия и искусств впервые высказывает взгляд о формальной необходимости директорской визы в целях поддержания субординации и контроля: это также одно из проявлений тенденции, характерной для эпохи термидорианской реакции. Конечно, требуемая формальность была выполнена, и комиссия сделала комитету земледелия и искусств доклад, предлагающий еще увеличить на 3 ливра дневной заработок рабочих. В докладе говорится, что, действительно, плата, получаемая рабочими Гобеленов, стала недостаточной, и что они получают меньше, чем рабочие на частных фабриках [90]. Комитет 27 июля 1795 г. согласился с предложенным увеличением платы. Теперь рабочие первого класса получали 15 ливров и 34 сантима, второго класса — 14 ливров, третьего — 13 ливров и 67 сантимов и четвертого — 12 ливров вместо 7, 6, 5 и 4, которые они получали к концу 1794 г. Но так как цены на пищу и одежду росли гораздо быстрее, то все эти увеличения мало помогали им. Рабочие не перестают жаловаться, что жизнь стала «в 20, в 40 и даже в 100 раз дороже», чем была еще недавно; что хлеб стоит 12–16 су за фунт, мясо 8— 10 франков, пара сапог 100–120 франков, рубаха 200 франков и т. д. [91]. Комитет земледелия и искусств решил 5 сентября 1795 г. снова увеличить дневную плату рабочих всех четырех классов на 5 ливров. Все знали коренную причину зла — полное обесценение ассигнаций, делающее иллюзорным всякое новое «благодеяние» правительства относительно рабочих, но тут уже ни комиссия, ни сам оканчивавший свое существование Конвент не знали, на что решиться и как бороться с финансовым хаосом. В силу постановления комитета общественного спасения от 1 brumaire IV года (т. е. 23 октября 1795 г.) было постановлено выдавать рабочим (кроме жалованья) по ? фунта хлеба, по ? фунта мяса и по одной мере дров. Вскоре документы говорят уже о выдаче мяса и хлеба по числу «ртов» в семье каждого рабочего. Спустя полгода, 27 апреля 1796 г., министр внутренних дел уполномочил директоров Гобеленов и Savonnerie возмещать деньгами [92] эту выдачу съестных припасов и дров, но, конечно, администрация мануфактур не торопилась воспользоваться этим разрешением, и выдача съестных припасов натурой продолжалась еще целый год [93]. Финансовый кризис продолжался и в 1796 г., и отказываться от выдачи натурой значило вернуться к прежним испытаниям. Но беда была в том, что, кроме этой скудной пищи, все остальные потребности оставались очень плохо удовлетворяемыми. В 1796 г. совет пятисот постановил выпуск mandats — государственных билетов, которые, как известно, должны были служить (к прямому и откровенно наносимому ущербу для ассигнаций) кредитными знаками, обеспеченными национальным земельным фондом, причем всякий владелец мандатов мог явиться для получения земельного участка из государственного фонда: оценка земли устанавливалась двумя экспертами, от департамента и от покупщика. Предполагалось, что мандаты, более непосредственно и, так сказать, наглядно обеспеченные национальными имуществами, нежели ассигнации, окажутся более твердыми в своем курсе. Один франк в мандатах равнялся 30 франкам в ассигнациях. Рабочие Гобеленов должны были воспользоваться этой предполагавшейся «твердостью» новых кредитных знаков: в силу решения Директории от 29 жерминаля (18 апреля 1796 г.) [94] они стали получать две трети своего жалованья в мандатах и всего одну треть — в ассигнациях. Но и мандаты в несколько месяцев упали в цене так же низко, как и ассигнации, и рабочие оказались по-прежнему в страшно стесненном положении. У Директории до такой степени не было средств, что она уже принялась гобеленовскими шпалерами уплачивать государственные долги [95]; были сожжены драгоценнейшие гобеленовские произведения, чтобы получить некоторое количество золота и серебра, входившего в состав материалов.

При таких условиях, когда само правительство стремилось извлечь из мануфактуры материальную выгоду, удивительно ли, что рабочие на мануфактуре не могли надеяться на сколько-нибудь существенную помощь. Правительство видело единственное спасение для мануфактуры в том, чтобы все усилия употребить для сбыта ее произведений как можно скорее; оно отдавало себе ясный отчет в несчастном положении рабочих, но откровенно признавалось в бессилии помочь беде [96] ввиду полной неустойчивости денежной системы. Совет озаботиться распродажей произведений мануфактуры, чтобы из этих денег поскорее помочь рабочим, был ответом на вопрос, который с отчаянием незадолго до того задал директор Гильомо в особой докладной записке: «хочет или не хочет правительство поддержать эту мануфактуру?» [97]. К осени 1796 г. рабочих на Гобеленах было 88 человек, других служащих — 11 человек [98]. И эти служащие (директор, инспектор, два начальника мастерских, два художника — dessinateurs, хранитель магазина, секретарь, доктор, швейцар, заведующий уборной), и все 88 рабочих терпели нужду, но, не говоря о высших служащих, и рабочие крепко держались за свое место, потому что добыть себе работу на частных фабриках было бесконечно трудно, не говоря уже о технической подготовке только к определенной строго специальной работе: просьбы всякого рода были совершенно бесполезны; например, рабочие просили в октябре 1796 г. министра внутренних дел, чтобы им ввиду наступления холодного сезона, выдавали дрова натурой, но и в этом им было отказано и резолюцией министра было приказано ответить, что жалованья, выдаваемого им, должно хватать и что, кроме того, положение финансов не позволяет удовлетворить эту просьбу [99]. Несмотря на это курьезное заявление, что жалованья должно хватать (doit suffire), министерство, повторяем снова, отлично знало и многократно признавало, что жалованья хватать никак не может.

Страшно трудная зима 1796/97 г. была пережита мануфактурой, быть может, только потому, что хоть выдача мяса и хлеба натурой еще продолжалась. Так как мясо и хлеб выдавались по числу ртов, то в отчетах мануфактуры сохранились сведения, позволяющие нам определить семейный состав рабочих. Весной (в марте 1797 г.) рабочих и служащих было 107 человек, т. е. немного более, чем осенью 1796 г., когда их было 99 человек (11 + 88). Из них 25 человек были одинокими, 24 семьи были с двумя «ртами», 21 — с тремя, 17 — с четырьмя, 10 — с пятью, 5 — с шестью и 5 — с семью «ртами» [100]. Это дает нам понятие о той острой нужде, которую испытывало большинство рабочих. Правда, в 1797 г. уже стала появляться при уплате рабочим их жалованья звонкая монета, но платили «так мало и так плохо», как жалуются рабочие, что им опять не хватало на жизнь, тем более что с весны 1797 г. окончательно прекратилась всякая выдача натурой. Теперь, в 1797 г., при появлении звонкой монеты, рабочие стали получать: первого класса — 1000 франков в год, второго класса — 880 франков, третьего класса — 800 франков и четвертого класса — 650 франков. Этого было очень мало, принимая во внимание вздорожание жизненных припасов; высшая администрация была обеспечена гораздо лучше, ибо и теперь директор продолжал получать 6 тысяч франков, инспектор получал 2250 франков, начальники мастерских — по 1800 франков [101], так что теперь подавляющее большинство рабочих (т. е. второго, третьего и четвертого класса получали в 7, 7 ? и 9 ? раз приблизительно меньше, нежели директор, и таким образом соотношение между заработком дирекции и заработком рабочих являлось несравненно менее «демократическим», чем раньше. Бедственный был это год для рабочих не только потому, что за время бумажных денег они распродали [102] все свои вещи и теперь не знали, как им быть, не только потому, что им мало платили, но и потому особенно, что им плохо платили [103], т. е. задерживали уплату жалованья. Это ставило их прямо в отчаянное положение, они продавали даже постельное белье, не проданное в предшествующее время. Они бросались всюду, жаловались всем, умоляли всех, но никто им не оказывал помощи. Например, в середине августа 1797 г. им не было еще уплачено за 4 предшествующие месяца [104]. Они шлют петицию за петицией с мольбой, чтобы им заплатили их жалованье. «Мы без хлеба, без одежды, без кредита… отчаянье — единственный наш удел. Мы вас просим дать нам средство существовать в другом месте, если вы не можете дать нам существовать здесь», — пишут рабочие в своей петиции министру: им должны за 135 дней, а уплатили всего за 5 дней, и положение их безвыходно. Директор вполне подтверждает все эти заявления рабочих и (в конце августа 1797 г.) категорически заявляет, что рабочие даже и одного месяца далее существовать не могут без выплаты им хотя бы по частям должной суммы [105]. Правительство отвечает признанием, что все это так, но что оно ничего не может поделать вследствие состояния финансов [106]. Уплачивали должное крайне небольшими суммами, а пока время шло, и долг правительства рабочим снова нарастал. Так, в середине ноября 1797 г. рабочие снова жалуются, что им уже за 5 месяцев не уплачено [107]. Министр внутренних дел решился тогда напомнить Директории, что она еще не уплатила мануфактурам Гобеленов, Севра и Савоннери за те поставки, которые были сделаны этими заведениями для омеблирования дворца, где помещалась Директория. Министр доложил, что рабочие — в крайней нужде, и не только им не уплачено за 5 месяцев, но и материалов, нужных для производства, им купить не на что [108]. Из этого доклада мы узнаем, что Директория не уплатила ничего за сделанные в течение двух лет (1796 и 1797 гг.) поставки, хотя эти покупки должны были, естественно, служить некоторым подспорьем для бедствующих национальных мануфактур. В 1798 г. жалобы на задержки в уплате жалованья стихают, но самое жалованье так незначительно сравнительно с ценами на предметы первой необходимости, что рабочие все-таки существовать могут лишь с очень большим трудом. Директор мануфактуры обратил внимание министерства на то, что предметы первой необходимости теперь, в 1798 г., стали наполовину дороже, нежели они были в 1791 г., а жалованье рабочим стало приблизительно на одну четверть меньше того, которое они получали в 1791 г.:

Рабочие I класса получали: 1248 (1791 г.) и 1000 франков в год

Рабочие II класса получали: 1092 (1791 г.) и 880 франков в год

Рабочие III класса получали: 936 (1791 г.) и 800 франков в год

Рабочие IV класса получали: 780 (1791 г.) и 650 франков в год

Директор предлагает повысить плату второму, третьему и четвертому классам до 940, 840 и 720 франков в год, а первому оставить без перемены [109]. Такого рода надбавка тем более представлялась необходимой, что почти одновременно прошел закон 3 nivose’а, по которому у всякого лица, находящегося на службе и получающего жалованье от государства, должно было удерживать по 5 сантимов с каждого франка. Рабочие и без того платили гораздо больше налогов, чем в начале революции, — почти в 6 раз [110]. Увеличив содержание второго, третьего и четвертого классов и кроме того, как он ходатайствовал, заплатив из сумм мануфактуры ³/₄ этого нового налога за рабочих первого класса, можно было бы хоть немного помочь всем рабочим мануфактуры. Но министр, согласившись с проектированным увеличением платы рабочим второго, третьего и четвертого классов, отказал в разрешении покрыть ³/₄ налога, падавшего на рабочих первого класса, из казенных сумм [111]. Судьба рабочих первого класса решилась несколько спустя, когда министр согласился и им повысить плату. Решено было прибавить им приблизительно половину разницы между тем жалованьем, которое они получали в 1791 г. и тем, которые они получали в 1798 г. В 1791 г. они получали по 1248 франков в год, в 1798 г. — тысячу франков, — разница 248 франков, половина разницы — 124 франка; так что теперь, с 1799 г., они должны были бы получать 1124 франка; на таких же основаниях было увеличено жалованье двум вне классов стоявшим premiers ouvriers, которые получали в 1791 г. по 1664 франка, а в 1798 г. — по 1250 (им было прибавлено по 207 франков). Но принадлежавших к первому классу бывало от 8 до 12 человек; громадное же большинство, обыкновенно от 60 до 75 %, а иногда и более, принадлежало даже не ко второму, а к третьему и четвертому классам, и если даже избранникам первого класса жилось крайне трудно, то положение массы, невзирая на эту прибавку, оставалось очень тяжелым. Благодаря за сделанную прибавку, они жалуются в начале 1799 г. на то, что эта прибавка нисколько не может облегчить их несчастье вследствие огромных цен на предметы потребления [112], так что они даже с помощью этой прибавки не будут в состоянии «возобновить (renouveler)» обувь, белье, одежду, которые они успели продать. Они поэтому просили о выдаче им на одежду казенного сукна и тому подобных материалов, но в этом им было отказано. Между тем в 1799 г. опять повторяется то, что имело место в 1797 г. и как бы меньше давало себя чувствовать в 1798: опять казна задерживает жалованье. В июне 1799 г. рабочие в особой петиции умоляют заплатить им, так как они 4 месяца уже не получают жалованья [113]. Они пишут, что доведены до страшной нищеты, что булочники уже отказывают им в кредите и пр. Но, как и в предшествующих случаях, министерство внутренних дел обнаруживает бессилие справиться с бедой, ибо финансы этого не позволяют. В начале октября новая петиция — уже прямо к Директории. Рабочие снова умоляют заплатить им, ибо уже седьмой месяц им не платят. Ни пищи, ни одежды, ни дров — ничего у них нет, и они просят обратить внимание на их положение [114].

Это последняя петиция такого рода. При Консульстве финансовое положение стало постепенно выясняться и улучшаться; уже с начала 1800-х годов исчезают в документах следы тех острых страданий, которые были перенесены рабочими при Директории. Картоны, относящиеся к временам Консульства и Империи, заключают почти исключительно одну бухгалтерскую отчетность и упоминание о заказах и исполнении заказанных работ. Нужно не упустить из виду и того, что новый режим вовсе не благоприятствовал подачам прошений со стороны рабочих [115].

Материалы, относящиеся к мануфактуре de la Savonnerie, в общем только пополняют те сведения, которые дают нам документы мануфактуры Гобеленов. Французская правительственная власть с давних пор смотрела на эти два заведения как на совершенно однородные, а с начала революции едва ли не все распоряжения, издававшиеся относительно Гобеленов, немедленно распространялись и на мануфактуру de la Savonnerie. Это заведение ковровых тканей, обратившее на себя внимание еще Генриха IV, было распоряжением короля от 4 января 1608 г. помещено в галереях Лувра [116]; в 1631 г. Людовик XIII купил дом, где прежде помещалось заведение для выделки мыла, и в этот-то дом (maison de la Savonnerie) перенес названную мануфактуру. Она находилась в заведовании предпринимателя, который пользовался даровым помещением и некоторыми другими льготами. Специальностью заведения была выделка ковров и обивок «по образцу Персии и Леванта». К концу царствования Людовика XIV заведение пришло в упадок, и, чтобы предохранить его от окончательной гибели, король издал в январе 1712 г. эдикт [117], которым, по собственным словам, давал мануфактуре de la Savonnerie те же милости, какие в 1667 г. были даны Гобеленам, и вообще устраивал это заведение «a l’instar des Gobelins». Между прочим, было повелено избрать 12 домов, хозяева которых в награду за помещение рабочих мануфактуры избавлялись бы от военных постоев; за каждого apprentif предприниматель получал от казны (за его содержание и обучение в течение 6 лет) 250 ливров (не ежегодно, а на все 6 лет); рабочие избавлялись от ряда личных и денежных повинностей.

В течение XVIII в. экономическая жизнь мануфактуры de lа Savonnerie шла заведенным порядком, как жизнь и других королевских мануфактур. Предприниматель платил рабочим, покупал материалы, руководил работами и продавал частным лицам и королевскому двору продукты. Субсидия от короля существовала в виде обязательства со стороны двора покупать ежегодно определенное количество выработанных тканей по установленной цене (200 ливров, а с 1720 г. 220 ливров «par chaque aulne quaree»). Сверх того, с 1770 г. ввиду дороговизны припасов рабочим из казны выплачивалось еще по 20 sols в неделю каждому и по 10 sols на каждого ребенка семьи рабочего (до четырнадцатилетнего возраста). Затем, так как фактически статья эдикта 1712 г. не осуществлялась [118], то 12 старейшим рабочим с 1755 г. выдавалось по 40 ливров квартирных денег [119]. Рабочих там никогда не было много; в XVIII в. их бывало 20–23 человека и около 5–7 apprentifs. Об их положении документы XVII–XVIII вв., до начала революции, хранят почти полное молчание. Плата исчислялась не поденно, а посдельно и к концу XVIII в. являлась решительно недостаточной ввиду возросшей дороговизны жизни. Впрочем, и на это обстоятельство бросают свет больше документы времен революции. Во всяком случае за последние годы старого режима мануфактура без дела не стояла [120], и предприниматель хвалился, что он никогда не задерживал платы и не прекращал работ.

Начавшаяся революция, как мы видели, стала отзываться более или менее решительным упадком производства на мануфактурах Гобеленов и Бове лишь со второй половины 1791 г., а особенно с 1792–1793 гг. Относительно Savonnerie нужно прибавить, что, судя по официальным данным [121], здесь производство в 1789–1790 гг. не только не сократилось, но даже усилилось; и как на других национальных (и многих частных) мануфактурах, эти первые годы революции были (в заведении Savonnerie) временем успешной борьбы рабочих за свои интересы. Требование, выдвинутое тут, было такое же, как и на Гобеленах: замена расплаты подельной расплатой поденной или понедельной. Предприниматель Duvivier в докладах главному начальству пишет, что рабочие Savonnerie, узнав о намерениях рабочих Гобеленов, тоже стали волноваться, обнаруживать неповиновение, и при объяснениях стали происходить неприятности [122]. В это время граф d’Angiviller, главный начальник всего ведомства «batiments du Roi», отдал мануфактуру de la Savonnerie под наблюдение и руководство директора Гобеленов Guillaumot [123]. И здесь, как и на других мануфактурах, рабочие добивались своей цели совершенно мирным путем, не переставая уверять начальство в полной своей почтительности. Еще с предпринимателями (с Duvivier — в Savonnerie, с Menou, как увидим, — в Бове) в этот период происходили иногда резкости, бурные объяснения и тому подобное, но с высшим начальством, графом d’Angiviller или с директором Guillaumot, отношения оставались с внешней стороны самые корректные. «Вы всегда с рабочими, вы их отец» [124], — такие выражения попадаются нередко в документах и этого, и позднейшего периода. Они пишут директору, что всецело доверяют его заботам об их счастье, и вполне полагаются на справедливость и доброту его сердца [125], но, не скупясь на подобные формулы, довольно настойчиво выражают свои пожелания. Эти пожелания в главном сводились к следующему: посдельная плата должна была замениться поденной; рабочий день должен длиться с равноденствия в марте до равноденствия в сентябре — от 6 часов утра до 6 часов вечера, а в остальные месяцы — от восхода солнца до заката; на обед должно даваться при этом 1? часа от полудня до 1? часа дня, а сверх того в те месяцы, когда начало работ назначено в 6 часов утра, должно даваться ? часа на завтрак; работы при свечах, дурно влияющие на здоровье рабочих, отменяются вовсе. Эти пункты не возбуждали разногласий; но был один пункт, относительно которого можно констатировать среди рабочих два течения. Как фиксировать плату? Сначала полагали, что нужно назначить всем рабочим мануфактуры одну и ту же плату, ибо если делить их на классы, получающие больше или меньше, то будут происходить споры, и нарушится доброе согласие как среди рабочих, так и между ними, с одной стороны, и директором, — с другой [126]; а для того, чтобы поощрить соревнование, достаточно будет установить какие-нибудь небольшие премии [127], которые ежегодно и будут присуждаться самими рабочими их отличившимся товарищам. Единая плата предполагалась в 20 ливров в неделю. Это заявление было всеми подписано и подано d’Angiviller. Но потом взяло верх другое течение, в пользу разделения на классы: повлияло, конечно, и то обстоятельство, что с 1 января 1791 г. на Гобеленах уже вошел в силу регламент, признававший деление на категории. Для защиты своих требований рабочие Savonnerie, подобно гобеленовским, избрали уполномоченных (4 человек), которым всецело доверили ведение дела [128]. Особенно их беспокоил, конечно, коренной вопрос: согласится ли правительство заменить посдельную плату поденной? Они настаивают, что посдельная плата не изменялась более чем 80 лет, и теперь она совершенно не в соответствии с ценами на продукты первой необходимости, которые с тех пор вздорожали вдвое. Чтобы выработать одну aulne и получить за нее 76 ливров 16 солей, многим рабочим нужно проработать 10–12 недель, и только немногим удается выработать это количество скорее [129]. При таких условиях им существовать невозможно. Нужно сказать, что, несмотря на беспокойство рабочих относительно враждебных им влияний [130], правительство в этом вопросе больше тянуло дело, нежели действительно сопротивлялось, а после благоприятного для Гобеленов разрешения вопроса, конечно, такое же разрешение его и для Savonnerie стало лишь вопросом времени. Рабочие сами разработали детали реформы: они разделились по соглашению между собой на 4 класса, причем рабочие первого класса должны были получать 24 ливра в неделю, второго класса — 21 ливр, третьего — 18 ливров и четвертого — 15 ливров. К первому классу должны были принадлежать 4 человека, ко второму — 4 человека, к третьему — 8 человек и к четвертому — 4 человека [131]. 20 апреля 1791 г. d’Angiviller утвердил регламент, выработанный для мануфактуры la Savonnerie тем же Guillaumot, который выработал, как мы уже видели, регламент для Гобеленов. Оба регламента совершенно схожи [132], и хотя, вводя их, имелось в виду только сделать временный опыт, но уже до конца 1792 г. не возникало и мысли вернуть королевские мануфактуры к посдельной плате, которую осудил и признал совершенно недостаточной сам Guillaumot в своем докладе графу d’Angiviller [133]. Регламент устанавливал деление на 4 класса (с платой по 24, 21, 18 и 15 ливров в неделю); рабочий день должен был продолжаться в мае, июне, июле и августе с 6 часов утра до 6 часов вечера, причем на завтрак давалось ? часа, а на обед 1? часа; в марте, апреле, сентябре и октябре рабочий день должен был продолжаться с 7 часов утра до заката солнца: в январе, феврале, ноябре и декабре — с 8 часов утра до заката солнца. В те рабочие дни, которые начинались с 7 или 8 часов утра, давался только перерыв для обеда (1? часа). Далее, устанавливался строгий контроль относительно пребывания рабочих за делом. День делился на 4 части; дежурные из среды самих рабочих должны были наблюдать, все ли на своих местах, записывать опоздавших и т. д. В случае сколько-нибудь серьезного опоздания делались соответствующие вычеты. Регламент предусматривал [134] нерасположение рабочих к этой роли дежурных надзирателей за товарищами и устанавливал эту обязанность как известную повинность, которой по очереди, указываемой жребием, должны были подвергаться все рабочие; впрочем, этот пункт не возбуждал впоследствии ни разу, судя по документам, никаких столкновений.

Таковы были главные черты регламента, утвержденного 20 апреля и вошедшего в силу с 1 мая 1791 г. Утверждая его, граф d’Angiviller надеялся «восстановить дисциплину» [135] на мануфактуре и путем повышения платы рабочим достигнуть усовершенствования в работах. Конечно, первый мотив имел для текущего момента наибольшее значение в глазах сановников королевского двора.

Согласно новому режиму, установленному регламентом от 20 апреля, рабочие должны были получать деньги уже не от предпринимателя, а из королевской казны, из сумм liste civile. Предприниматель лишался прежних вспомоществований, и ввиду того, что 5 apprentifs он должен был содержать теперь на свой счет, а также ввиду необеспеченности сбыта его положение ухудшилось. Но первые его жалобы относятся лишь к осени 1791 г. [136], а летом 1792 г. его положение становится, по-видимому, еще хуже, хотя сам он говорит, что из казенных сумм, остающихся у него на руках после раздачи жалованья рабочим, он может делать закупки материалов [137].

После 10 августа 1792 г. судьба мануфактуры de la Savonnerie совершенно та же, что и Гобеленов. Министр финансов (le ministre des contributions publiques), в руки которого непосредственно после падения монархии и уничтожения liste civile попала (правда, на весьма краткий момент) участь национальных мануфактур, прямо признал ввиду «аналогии между двумя заведениями» необходимым придерживаться относительно них одинакового образа действия [138]. Этого же принципа держались и Ролан, в руки которого вскоре перешли национальные мануфактуры, и все правительственные лица, которые сменяли друг друга в министерстве внутренних дел после Ролана, и члены комиссии земледелия и искусств, которая при Конвенте (с 24 мая 1794 г.) заведовала мануфактурами, и комитета земледелия и искусств, который издавал касающиеся их постановления по выслушании докладов своего исполнительного органа — этой «комиссии земледелия и искусств». Рабочие боялись, что с уничтожением liste civile прекратится и выдача им жалованья, и уже 29 августа 1792 г., уверяя Ролана в своей «неизменной привязанности к священным принципам свободы и равенства» и возлагая свои надежды на его патриотизм и любовь к искусствам, они просили министра внутренних дел продолжать платить им то, что они привыкли получать ежемесячно [139]. Мануфактура уцелела в этот опасный момент, когда Ролан неуклонно стремился к строжайшей экономии и в крупных, и в мелких расходах. Был даже план уничтожения Savonnerie как самостоятельного заведения и соединения ее с Гобеленами [140], о чем старался новый директор Гобеленов Одран [141], но проект не состоялся. Любопытно, что одним из мотивов, выдвинутых официальным лицом против соединения обеих мануфактур, было то соображение, что рабочие la Savonnerie доброго поведения, и между ними не бывает тех волнений, как между рабочими Гобеленов [142]. Тут, очевидно, сказывается воспоминание о событиях, предшествовавших созданию нового регламента, причем, действительно, рабочие Гобеленов действовали резче и решительнее, чем рабочие lа Savonnerie, а также намекается на то брожение, которое вызвали среди рабочих Гобеленов слухи о предстоящем возвращении к посдельной плате по желанию Ролана.

La Savonnerie сохранила самостоятельное существование, а предприниматель Duvivier стал директором ее на жалованье правительства, и мануфактура окончательно превратилась в правительственное предприятие. В 1793–1799 гг. рабочие la Savonnerie получали те же вспомоществования, что и рабочие Гобеленов, и большей частью постановления делались одновременно относительно обеих мануфактур или даже в одной и той же бумаге упоминались оба заведения [143]; и жалобы рабочих на страшное вздорожание предметов первой необходимости вследствие падения курса ассигнаций (в 1794–1797 гг.) и вследствие задержки и недостаточности платы (в 17981799 гг.) по существу совершенно одинаковы для рабочих обеих мануфактур. Точно так же и нововведения административного характера вроде введения жюри [144] в 1794 г., разделяющего ежегодно рабочих на классы, о чем мы уже говорили в главе, посвященной Гобеленам, применялись в равной мере и к Savonnerie.

Число рабочих в эти бедственные годы почти не менялось: 20–22 человека — такие числа встречаются чаще других [145], кроме начала 1797 г., когда их было всего 15 человек. Подобно рабочим других национальных мануфактур, рабочие la Savonnerie также получали вспомоществование натурой [146], также ассигновались единовременно суммы для помощи им [147] и т. д. До выдачи съестных припасов положение было такое, что рабочие, их жены и дети чуть не ежедневно лишались чувств от голода [148]. Но и после этой раздачи положение их было крайне печально. В самом конце 1795 г. рабочие жаловались на нужду, но министерство отказало (2 января 1796 г.), ибо ему показалось, что, получая ежедневно (в это время) minimum по 20 франков ассигнациями, они получают также по фунту хлеба и ? фунта мяса, и, кроме того, пользуясь («все или почти все») помещением на мануфактуре, рабочие la Savonnerie могут обойтись и без дальнейшей помощи [149]. Рабочие ввиду полного обесценения ассигнаций были лишены возможности купить одежду и молили выдать им и на одежду натурой, но и тут получили отказ [150]. Летом они снова обращаются к министру внутренних дел, умоляя помочь им, и спрашивают, зачем же Конвент решил сохранить их заведение, если теперь они погибают от нищеты, от невозможности жить на выдаваемые правительством рационы [151]. И на это прошение последовал отказ. Когда наконец часть заработной платы стали выдавать звонкой монетой, то и для Savonnerie, как и для других национальных мануфактур, наступила новая полоса бедствий: правительство стало месяцами задерживать выдачу платы. Уже 17 сентября 1796 г. они жалуются на свое бедственное положение, ввиду того что полтора месяца не получают ничего. «Граждане артисты, рабочие национальной мануфактуры, называемой la Savonnerie, видят себя в необходимости снова вас обеспокоить, чтобы представить вам, что они не получили ни одного су с того времени, как вы были столь добры и решили, чтобы часть их платы уплачивалась им серебром» [152], — читаем мы в поданном рабочими по этому поводу прошении. 22 ноября 1796 г. они снова жалуются, что им за 2 месяца не уплачено [153], и что они «абсолютно умирают от голоду». В 1797–1798 гг. — та же однообразная картина: «Нет хлеба, нет денег, нет кредита», 4 месяца не получали жалованья [154]; в январе 1797 г. директор Du vivier обращает внимание министра на задержку платы рабочим [155]; о страшной нужде, неполучении жалованья напоминают и рабочие, прося выдать хоть дров, на покупку которых у них нет денег [156], на что и получают отказ; 27 июля 1797 г. рабочие посылают одновременно две умоляющие петиции: Директории республики и министру внутренних дел [157]; они говорят (и директор Duvivier подтверждает их слова), что уже 4 месяца ничего не получали, истощены голодом и т. д. Зимой, 17 ноября 1797 г., они опять прибегают к Директории с новой просьбой об уплате, ибо они 5 месяцев ничего не получают, нет кредита, нет хлеба и т. д. Прекращение выдачи припасов натурой делало положение рабочих ввиду этих задержек совершенно невыносимым. Правда, хотя еще с 1 флореаля (т. е. с 20 апреля 1797 г.) должна была прекратиться раздача съестных припасов натурой, но директору Duvivier удавалось еще на несколько месяцев оттянуть исполнение ужасного для рабочих декрета, за что он и получил (15 декабря 1797 г.) суровый выговор из министерства внутренних дел за поведение, противное интересам республики [158]. Пришлось прекратить выдачу съестных припасов, и положение рабочих стало еще хуже с этого времени (т. е. с декабря 1797 г.). Жалованье продолжали задерживать. 17 февраля 1798 г. рабочие снова молят Директорию во имя гуманности уплатить им задержанную за 3 месяца плату [159], одновременно пишут о том же министру; о том же пишет и их директор в министерство [160], но скудные и частичные уплаты не мешают новым и новым дальнейшим задержкам; так, в начале октября 1798 г. министерство сознается, что рабочим не уплачено за 5 месяцев [161]; в апреле 1799 г. новая просьба уплатить, причем рабочие обращают внимание на то, что они не могут выдерживать этих опаздываний, так как не могли сделать никаких сбережений; самое крупное жалованье у них на мануфактуре — 79 франков, а иные не получают и 60-ти [162]. Конечно, о скромности размеров жалованья рабочие могли упомянуть только к слову, ибо о борьбе за увеличение его они и не мечтали, они жаждали лишь, действительно, получать должные им суммы. Конец Директории был и для Savonnerie, конечно, временем особенно острых бедствий: в начале июля 1799 г. они доведены были до полной крайности, так как за последние 5 месяцев ничего не получали[163]; в ноябре того же года они говорят уже о 8 ? месяцах, за которые правительство им должно, и снова и снова жалуются на безвыходное свое положение [164], на полное истощение всякого кредита, на отсутствие одежды и т. д. На их отчаянную нужду просит новое правительство обратить внимание и их директор Duvivier [165], и рабочие просят у министра аудиенции. Но и новое правительство далеко не с первых же шагов справилось с финансовыми затруднениями: еще в мае 1800 г. рабочим не было уплачено за 11 месяцев [166], а в конце июля 1800 г. правительство еще оставалось все-таки должно рабочим более чем за 9 месяцев [167].

Как и относительно рабочих других национальных мануфактур, документы относительно рабочих la Savonnerie становятся очень редкими и скудными при Консульстве. Прошения с их стороны почти вовсе прекращаются: едва ли не последние относятся к 1802 г., когда рабочие просили о прибавке платы, жалуясь, что получают меньше, нежели в 1791 г., хотя цены удвоились с тех пор [168]. Переписка же дирекции с министерством также перестает в эту эпоху давать те сведения относительно положения рабочих, какие давала для 1789–1799 гг.

Королевская Севрская мануфактура, приобретенная Людовиком XV в 1760 г., пользовалась не только субсидией со стороны правительства, но с 1784 г. королевским постановлением эта мануфактура была ограждена от конкурентов, ибо это постановление вводило целый ряд существеннейших стеснений в производство фарфоровых изделий в Париже и местах, находящихся в 15 лье в окружности (в 1787 г. эти ограничения частного производства в пользу Севрской мануфактуры были подтверждены [169]). Репутация севрского фарфора, вытеснившего фарфор китайский и саксонский [170], стояла очень высоко и во Франции, и за границей. Как и относительно Гобеленов и Бове, чрезвычайно трудно составить определенное представление о положении рабочих в Севре до начала революции. Получало большинство 1–1? ливра в день в среднем, меньшинство — 2 ливра, реже заработок некоторых подымался выше. В документах раз встречается глухое указание на «инсубординацию» рабочих [171], но ничего сколько-нибудь обстоятельного об этом мы не узнаем.

К началу революции на Севрскую мануфактуру отпускалось в год 300 тысяч ливров, причем рабочие получали ежемесячно 15 тысяч (в год 180 тысяч ливров), а другие издержки покрывались остальными 120 тысячами ливров в год. Но так как эти суммы добывались мануфактурой главным образом от продажи собственных продуктов, то вырученные деньги не шли в казну, а оставались в руках дирекции, которая их и тратила на нужды заведения. Выдача денег из казны производилась, когда не хватало вырученных денег от продажи сумм для покрытия бюджета. Революция, столь серьезно отразившаяся на Гобеленах и Бове, затронула, конечно, с первых же месяцев весьма чувствительно и Севр, но все-таки, по-видимому, в несколько меньшей мере, ибо севрские изделия все же были более доступны для людей среднего состояния, чем тканые шпалеры Гобеленов и даже Бове. 1789 год был тяжел, покупки почти вовсе прекратились, и уже осенью этого года произошла задержка в уплате жалованья, сопровождавшаяся некоторым (не имевшим, впрочем, никаких последствий) проявлением раздражения среди рабочих против кассира мануфактуры, хотя он, конечно, был решительно не виноват. И хотя все-таки еще высказывались в течение 1789 г. как бы некоторые надежды на известный сбыт [172], но еще больше сказывается мечта административных кругов уменьшить до известной степени число рабочих, так чтобы на рабочих выходило не 15, а хоть 12 тысяч ливров в месяц. Уже в начале 1790 г. расходы на производство не окупались выручкой [173], богатая клиентелла прежних лет под влиянием революционных событий разъезжалась, сокращала расходы. Главный директор всего ведомства batiments du Roi, числившихся в Maison du Roi, граф d’Angiviller понимал, что сокращение расходов диктуется обстоятельствами, но боялся в эти годы, когда двору еще не все казалось погибшим, раздражать рабочих против короля массовым увольнением их. Он представил Людовику XVI в середине 1790 г. доклад, в котором прямо высказывается против увольнения рабочих. Он находит, что возможно было бы найти покупателя и даже на выгодных, «по-видимому» [174], условиях, но не советует продавать мануфактуру. Он считает нужным сохранить заведение, чтобы не возбуждать восстания рабочих столь близко от королевского двора и от столицы, и считает, что отчаяние может довести этих людей («от 200 до 300 рабочих») до преступления, если их лишить куска хлеба [175]. Король решил оставить мануфактуру за собой, но с тем, чтобы расходы на рабочих не превышали впредь 12 тысяч ливров, если уж нельзя еще более уменьшить эту цифру [176]. Этим думали предотвратить волнения на мануфактуре, которых тогда боялись до такой степени, что спешили всячески успокоить рабочих, когда какое-нибудь неосторожно вымолвленное слово об увольнении начинало их волновать. Положение администрации мануфактуры было тем затруднительнее в эти годы, что над ней висело некоторое подозрение в контрреволюционности, как, впрочем, и вообще над всем персоналом ведомства Maison du Roi, и в случае рабочих беспорядков можно было опасаться также всего окрестного населения. В этом отношении характерно письмо, написанное 3 марта 1790 г. инспектором мануфактуры Hettlinger главному директору графу д’Анживилье, с вопросом, как быть: предстоит празднество принесения присяги Севрской национальной гвардии, и если иллюминовать мануфактуру, то выйдет непроизводительно на это 80 фунтов свечей, а если не иллюминовать, то люди, «которые уже нас не любят» [177], прибегнут к оскорблениям и даже могут перебить стекла. Но боясь всего, боясь прибегнуть к массовому и единовременному увольнению рабочих, администрация старалась не замещать вакансий, открывающихся вследствие смерти или необходимости для того или иного рабочего покинуть мануфактуру. Так, с июня 1789 г. до 15 мая 1791 г. таких незамещенных вакансий оказалось 40, т. е. за это время число рабочих уменьшилось приблизительно на ¹/₆ часть. Перспективы относительно дальнейшего течения торговых дел в 1791 г. были еще менее утешительны, чем прежде. Покупщики становились все реже [178], дворцовое же ведомство, на которое тем тяжелее ложились расходы по содержанию мануфактуры, не в состоянии было аккуратно и в полной мере поддерживать это заведение. В дореволюционные времена ежегодно устраивалась в версальских аппартаментах выставка произведений Севрской мануфактуры, причем придворные, вельможи, посланники, чтобы угодить королю, покупали все по огромным ценам [179]. Теперь и это исчезло. Тем не менее севрским рабочим удалось в эти годы воспользоваться затруднительным положением королевского двора и вынудить у него увеличение заработной платы; о точных размерах этого увеличения мы сведений не нашли. Нужно сказать, что и относительно Севрской мануфактуры политика двора в эти годы была той же, как и относительно других мануфактур: по возможности уступать требованиям рабочих, чтобы предупредить волнения. Еще весной 1790 г. на мануфактуре было волнение [180] по поводу задержки в выдаче заработной платы, и высшее начальство советовало дирекции внушить «непокорным рабочим», что король может и совсем закрыть мануфактуру, не приносящую ему доходов. Но на это смелости у двора не хватило. Рабочие весной того же 1790 г. добились увеличения обеденного перерыва с 1? до 2 часов во весь тот сезон (с 15 апреля по 1 сентября), когда работы начинаются с 6 часов утра, и граф d’Angiviller прямо мотивирует эту уступку желанием убедить рабочих, что он стремится по возможности их удовлетворить [181]. Конечно, когда удавалось в ущерб рабочим и на пользу экономии провести какую-нибудь меру и при этом избегнуть волнений, граф d’Angiviller этому только радовался. Так, когда прекратили работу женщин (жен и дочерей рабочих, работавших на дому), то граф выразил свое удовольствие по поводу благополучного возвещения этой меры [182]. Как увидим в следующей главе (по поводу этого же вопроса, о работе женщин), министр эпохи владычества монтаньяров гораздо искреннее и действительно гуманнее относился к рабочим. Если d’Angiviller, таким образом, боялся рабочих, то под влиянием того же мотива его преемник De la Porte (или Laporte, как его иногда называют документы), интендант de la liste civile, согласился во избежание волнений на увеличение платы [183]. Случилось это в конце 1791 г., когда, нужно прибавить, финансовые обстоятельства мануфактуры были несколько благоприятнее, нежели предшествовавшая и последовавшая эпохи [184].

Судя по документам, рабочие Севрской мануфактуры еще до окончательного падения монархии проявляли гораздо яснее свое сочувствие революции, нежели рабочие других королевских мануфактур. В этом отношении для нас не столько любопытен, например, тот факт, что именно севрские рабочие сделали в мае 1792 г. ошибочное донесение властям, приняв доставленную для сожжения груду экземпляров одного памфлета против Марии-Антуанетты за важные бумаги, уличающие двор в измене [185], сколько другие, более характерные признаки.

Из рабочих всех национальных мануфактур только севрские рабочие уже в 1790 г. проявляли ясно выраженное желание не оставаться вдали от политической жизни. Необычайно редким исключением из всей массы петиций, поданных рабочими национальных мануфактур в рассматриваемое нами десятилетие, является петиция, с которой севрские рабочие обратились в 1790 г. в Учредительное собрание: они просят тут не об улучшении своего материального быта, но о том, чтобы им предоставили права активных граждан — право голоса на выборах. Они доказывают, что имеют на это право, ибо уже не пользуются никакими привилегиями по части налогового обложения; они указывают на несение ими службы в местной национальной гвардии, на патриотические приношения (dons patriotiques) и полагают, что эти доказательства патриотизма сделают их активными гражданами и юридически, и фактически (et de droit et de fait). Поэтому они просят собрание отменить отрицательное решение по их делу, постановленное местным муниципалитетом [186]. Вообще за все время революции севрские рабочие проявляли больше политической активности, чем рабочие других национальных мануфактур. Из документов 1789–1792 гг. ясно, что беспорядков среди севрских рабочих боялись гораздо больше, чем среди рабочих других королевских мануфактур. После падения монархии, уже в 1792 г., и даже без особой борьбы рабочим удалось в известной мере произвести очистку мануфактуры от подозрительных (в контрреволюционном смысле) элементов. Один неизвестный автор доклада жалуется прямо на то, что революционный кризис сильно отразился на мануфактуре [187], что прогнаны некоторые лица со своих мест, что их заменили люди, у которых есть патриотизм, но нет талантов и специальных качеств и т. д. Вообще уже при жирондистском министерстве конца 1792 г. севрские рабочие держали себя так, как рабочие большинства других заведений стали себя держать только в 1793 г. Тотчас после 10 августа 1792 г. domaines et batiments de la liste civile были поручены Claviere’y, министру des Contributions publiques [188], a вскоре после этого — министру внутренних дел Ролану. Устройство дел на Севрской мануфактуре Клавьер отдал в руки Haudry, которого утвердил в этой должности и Ролан, так как вскоре мануфактуры попали в ведомство внутренних дел [189]. Именно по инициативе самих рабочих произошла решительная перемена в непосредственном управлении фабрикой. «В эту эпоху, — повествует инспектор мануфактуры Hettlinger [190], — некоторые рабочие мануфактуры, люди духа неспокойного и которые желали бы вмешаться в управление, шумно созвали своих товарищей, предложили изменения и реформы, некоторые заставили других выбрать себя комиссарами». Так как инспектор мануфактуры Hettlinger был как раз в отлучке, то они обвинили его в том, что он эмигрировал, и наложили печати на все бумаги. Hettlinger тотчас же приехал, но совладать с движением, конечно, не мог: как постоянный директор мануфактуры Regnier, так и назначенный специально с миссией устроить ее дела Haudry должны были подчиниться рабочим. Рабочие потребовали удаления некоторых служащих, увеличения жалованья, и противодействовать никто не решился. Правда, Hettlinger прибавляет, что «почтенные (estimables) рабочие в молчании не одобряют» действий своих товарищей, но это не имело, конечно, никакого практического результата. Haudry легализовал участие рабочих в управлении мануфактурой: в каждой из шести мастерских должен был образоваться выборный совет из рабочих, которые во главе с начальником мастерской еженедельно давали бы дирекции сведения о положении дел, передавали бы жалобы и просьбы рабочих и содействовали бы «порядку и успеху» мануфактуры.

Haudry требовал, чтобы на рабочих смотрели как на душу мануфактуры и чтобы администрация с ними советовалась [191]. Вообще его воззрения более подходили уже ко времени господства монтаньяров, нежели к эпохе министерства Ролана, и даже еще в первые месяцы 1793 г. раздаются жалобы на «своеволие» рабочих. Директор Regnier, по-видимому, плохо мирился с новым духом, которым повеяло уже после падения Ролана. В середине 1793 г. он в видах экономии прекратил выдачу работы на дом некоторым женам и дочерям рабочих. Мы видели, что в 1790 г. граф d’Angiviller был очень доволен проведением подобной же меры, особенно тем, что она не вызвала волнений. Но теперь «якобинский» министр Garat сделал директору выговор, заявив, что обстоятельства повелевают «поддерживать не столько работу, сколько работника» [192], и приказал дать работу десяти уволенным женщинам, определив семи от 30 до 36 ливров в месяц, а трем 18–30 ливров. Лица прежней администрации, удержавшиеся на фабрике, не раз сваливают все происходящее на вожаков, «зложелательных» [193] и т. д. Это показывает, что известная организованность в действиях рабочих ясно давала себя чувствовать. «Маленькое количество рабочих этого заведения, которые соединились (qui se sont coalises), главенствуют над другими и предлагают себя в управители мануфактуры», — жалуется инспектор [194]. Ясно, что энергия и стремление к организации были на стороне именно рабочих революционного настроения и образа мыслей. Рабочие же Севрской мануфактуры играли серьезную роль в местном севрском революционном комитете; некоторые документы даже прямо говорят, что именно рабочие составляли там большинство [195]. Осенью 1793 г. инспектору мануфактуры Hettlinger, уже и раньше подвергавшемуся подозрениям, было отказано в выдаче certificat du civisme, что и повлекло за собой его арест. Вот как он впоследствии объяснял это [196]: «Некоторые рабочие этой национальной мануфактуры поклялись изгнать прежних управителей… Трое рабочих суть члены севрского муниципалитета, восемь других составляют две трети комитета надзора, так что мне пришлось иметь дело одновременно с судьями и (заинтересованной — Е. Т. ) стороной».

Вместе с ним были арестованы директор Regnier и двое других служащих (Salmon и Caton).

В сущности предъявленные к ним обвинения являлись весьма шаткими. Salmon обвинялся в том, что он высказался против сожжения знамен с белыми лилиями [197]. Директор Regnier обвинялся главным образом, во-первых, в том, что 5 октября 1789 г., когда парижане шли в Версаль, он сказал: «ah, la belle equipee, fermez vos croisee»; во-вторых, в том, что в этом же 1789 г., когда королевские швейцарцы были в здании мануфактуры, он заявил, что выдаст правосудию всякого, кто первый оскорбит королевских солдат [198]. Кроме того, его обвиняли в том, что он не позволял рабочим мануфактуры читать патриотические газеты «Orateur du peuple», «Pere Duchene» и т. д. Наконец, ставилась на вид и старая история с сожжением на мануфактуре по приказанию интенданта цивильного листа De la Porte’a — двух тюков с экземплярами памфлета против Марии-Антуанетты, выпущенного госпожей Ламотт. Хотя еще тогда же, когда эта история произошла, т. е. в мае 1792 г., было вполне установлено, что именно было сожжено, но теперь обвинители пытались опять повторять, что это были бумаги «австрийского комитета» [199]. Вообще же объяснялось, что Regnier арестован как подозрительный человек, не получивший certificat du civisme и осыпанный милостями двора. Даже то, что он не принимал на службу рабочих, побывавших волонтерами в армии, указывало, по мнению обвинителей, на «аристократизм» его воззрений [200], хотя, как мы видели, высшая администрация в видах экономии решительно противилась замещению раз освободившихся вакансий. Наконец, инспектор Hettlinger, швейцарец родом, оказался подозрительным главным образом оттого, что ему (без объяснения причин) не выдавали еще раньше certificat du civisme, что он был «la creature d’Angiviller» и что 29 марта 1791 г. «принуждал рабочих подписать удостоверение, что d’Angiviller — честный человек, угрожая им гневом тирана» [201].

Арестованные чины администрации мануфактуры были преданы комитету общественной безопасности Национального конвента [202].

Выслушав доклад по этому делу от комитета общественной безопасности, Национальный конвент подтвердил распоряжение комитета коммуны Севра относительно ареста этих лиц [203], а также относительно начальника отделения живописи художника мануфактуры Caton’a, которого обвиняли в роялизме и в противореволюционных поступках [204]. Арест был столь внезапен, что лицо, которое непосредственно должно было временно взять на себя текущие дела заведения, представитель народа Yves Audrein, просил на время отпустить арестованных, чтобы принять от них инвентарь [205], на что и последовало согласие властей. Арестованные пробыли в заключении несколько месяцев, и обвинений им не предъявлялось. Только после падения Робеспьера Regnier добился, чтобы ему объявили, из-за чего его держат под арестом [206]. И в главный, и в севрский комитеты общественной безопасности он тотчас же, как только узнал о причинах ареста, послал две оправдательные записки [207], в которых доказывал лживость взведенных на него обвинений. Вскоре затем всех арестованных из числа служивших на мануфактуре выпустили на свободу.

Однако Regnier уже водворен на службу не был, a Hettlinger’y и Salmon’y удалось вернуться. Но это было уже осенью 1794 г. Фактически с осени 1793 г. рабочие мануфактуры принимали живое участие в управлении заведением. Министр внутренних дел (Pare) не сразу назначил заместителей вместо арестованных. Он, правда, успокоил севрский комитет общественной безопасности, что арестованные не будут восстановлены в своих должностях как не имеющие доверия сограждан [208], но вместе с тем объяснил, что медлит с назначением новых лиц, между прочим, именно вследствие трудности в выборе подходящих людей, ибо нужный человек должен обладать не только техническими сведениями, но также популярностью, просвещенностью и умом, которые обеспечили бы рабочим истинно республиканское управление и оградили бы все интересы республики [209].

Конвент решил сохранить национальную мануфактуру, но еще в середине 1793 г. склонен был [210] поставить ее участь в зависимость от того, будет ли она окупать себя: тенденции Ролана действовали еще некоторое, правда короткое, время после его падения [211]. Лица, желавшие сохранения мануфактуры, указывали главным образом на ее значение как «школы искусства», на соображения гуманного характера (невозможность выбросить на улицу более 200 человек) и наконец на то, что, будучи уволены, рабочие могут отправляться за границу и там «au prejudice de l’interet national» выдать секреты той отрасли художественной промышленности, которой они занимались. Эти воззрения вскоре и возобладали. За все десятилетие, историю которого мы исследуем, ни одно правительство не проявило такой широты во взглядах на роль национальных мануфактур и такой гуманности к рабочим, как именно якобинцы 1793–1794 гг. Министерство внутренних дел прекрасно понимало, что плохая надежда на коммерческую выгоду от заведений такого рода, как Гобелены или Севр, в ближайшем будущем; но даже если они никогда полезны для торговли не будут, все равно, — заявил министр внутренних дел в конце 1793 г., — необходимо их сохранить для национальной славы, для доказательства превосходства Франции в искусствах над другими нациями [212]. Можно сказать, что в эти годы правительственная власть стремилась не только сохранить национальные мануфактуры, но и утвердить принцип участия рабочих в управлении заведением, причем нужно заметить, что, по-видимому, на самих рабочих этот принцип перестал оказывать прежнее притягательное влияние еще раньше, нежели правительство при термидорианской реакции, а потом при Директории успело почувствовать необходимость вступить с ним в борьбу.

Так, 10 октября 1794 г., т. е. уже в эпоху термидорианской реакции, административный совет просит у комиссии земледелия и искусств более точного определения своих собственных функций, причем отмечается, что участвовавшие там рабочие, «ad hoc выбранные» своими товарищами, «все чувствуют свою некомпетентность».

Этот документ обличает известную растерянность и неуменье или нежелание рабочих воспользоваться не только уже завоеванными правами, но даже именно неопределенностью этих прав для дальнейшего расширения своей компетенции. Еще характернее то, что с конца 1794 г. мы уже ничего не слышим об этом участии рабочих в административных делах мануфактуры, и мало того, это отстранение рабочих произошло, очевидно, вполне безболезненно и тихо, — ни малейших следов какой бы то ни было борьбы по этому поводу нам среди архивных документов найти не удалось.

Но в 1793 г. повышенное настроение среди рабочих еще держалось, хотя материальное положение было очень трудное вследствие финансового кризиса, неизбежно влекшего вздорожание предметов первой необходимости. Уже к июню 1793 г. жалованье рабочих фактически вдвое понизилось [213], и этот процесс прогрессировал весьма быстро.

Как уже было отмечено, они играли серьезную роль в местном севрском комитете. Этот комитет (Comite de surete general de Sevres) осенью 1793 г., как сказано, арестовал администрацию мануфактуры, а вскоре затем присланный для устройства дел на мануфактуре член Конвента Battelier назначил инспектором одного из служивших там — химика Chanou. При этом были спрошены рабочие о талантах и «цивизме» Chanou, качества которого они всецело одобрили [214]. Chanou не оправдал хорошего мнения рабочих, ибо возбудил впоследствии неудовольствие комиссии земледелия и искусств небрежным ведением дела и запутанной отчетностью. Это, конечно, не могло еще более не осложнить финансового положения мануфактуры. Еще в 1793 г. бывали время от времени довольно крупные продажи [215], хотя, конечно, и этого не хватало, а в 1794 г. кризис еще обострился. В начале ноября 1794 г. рабочие подали петицию в комиссию земледелия и искусств, указывая на страшное вздорожание съестных припасов и невозможность для них оставаться на прежнем жалованьи [216]. 18 ноября комитет земледелия и искусств по докладу комиссии решил увеличить на одну треть жалованье рабочим против того, что они получали в 1790 г. Комиссия, в своем докладе, поддерживая просьбу рабочих, указывает, что, кроме нескольких chefs d’attelier (их было 6), получающих по 200 ливров в месяц, жалованье большинства — около 200 человек — всего 80 ливров в месяц, а некоторые получают и еще меньше, и минимальная плата доходит до 9 ливров 12 солей [217]. Уже тогда, если, с одной стороны, приказывалось уничтожать некоторые произведения, которые по своему сюжету оказывались несовместимыми с республиканскими убеждениями эпохи, зато, с другой стороны, во имя материальных интересов мануфактуры и рабочих делались попытки изъять из этого строгого правила те произведения, которые предназначались для вывоза за границу [218]. Но, все равно, свирепствовавшая война с коалицией все более и более преграждала дорогу французскому экспорту, а финансовое положение Конвента в его последние месяцы и Директории за все ее существование было таково, что Севрской мануфактуре пришлось пережить не менее тяжелые времена, чем другим национальным мануфактурам.

В начале 1795 г. Шану был уволен от должности, и тогда же комитет земледелия и искусств издал (1 февраля 1795 г.) постановление, преобразовывавшее административную часть [219]. Во главе мануфактуры была поставлена коллегия из трех директоров, причем дела должны были решаться по большинству голосов, — необходимы были две подписи. Одним из директоров был назначен бывший инспектор Hettlinger, просидевший 11 месяцев в тюрьме и выпущенный после падения Робеспьера. Фактически он играл руководящую роль (с августа 1795 г. директоров было уже двое, ибо третий уволился [220], и комиссия земледелия и искусств из экономии вскоре стала избегать назначать заместителя). Уже ни словом не упоминается об участии рабочих к какой бы то ни было форме в администрации, да и вообще термидорианская реакция дает себя чувствовать хотя бы в том, что высшее начальство — комиссия земледелия и искусств и ее агенты — не находят других терминов, как «вандализм» [221], «каннибалы» [222], когда говорят о поведении и поступках рабочих и управителей мануфактуры в только что миновавший период.

Что касается рабочих, то все их помыслы направлены теперь исключительно на борьбу против опасности голодной смерти, и единственная их надежда — это жалость к ним со стороны правительства. В январе 1795 г., почти одновременно с тем, как была назначена новая дирекция, рабочие шлют прошение [223] и молят увеличить жалованье ввиду страшного вздорожания предметов первой необходимости. За то время, пишут они, которое прошло со времени последнего увеличения жалованья, предметы первой необходимости вздорожали более чем на половину своей цены. Они прямо провозглашают право рабочего на жизнь: «… cependant il est de toute jistice que celui qui travaille subsiste». Они просили, чтобы им было повышено жалованье в таком размере, как лицам, состоящим на жалованье у государства (salaries par la Republique), по к ним это применено не было. Новая дирекция старалась оживить продажу товаров, и временами это как будто ей удавалось [224], но, конечно, сколько-нибудь заметного влияния на судьбу рабочих это не оказывало. Каждому рабочему было прибавлено по 5 ливров в день [225], но припасы неуклонно повышались в цене, и совсем обесцененные ассигнации теряли кредит настолько, что все эти прибавки в ассигнациях ничуть не избавляли рабочих от голода. Дирекция во главе с Hettlinger’ом горячо ходатайствовала перед комиссией о скорейшей и более действительной помощи. Севрским рабочим, так же как и рабочим других национальных мануфактур, решили выдавать хлеб и мясо натурой, удерживая за это одну четверть жалованья. Отчаянная нищета рабочих, дошедшая до последних пределов, была несколько облегчена.

Едва только раздача съестных припасов позволила рабочим хоть немного отвлечься от вопроса о пище, как на сцену выступил вопрос о праздновании воскресенья. Дело в том, что по официальному республиканскому календарю праздничным днем был десятый день каждой декады (le decadi). Рабочие жаловались, что им не по силам работать 9 дней подряд без перерыва и просили введения вновь празднования воскресного дня вместо decadi. Через своих делегатов («комиссаров») они подали директорам заявление, в котором, жалуясь на долготу декады (сравнительно с прежней неделей), они стараются вместе с тем указать на то, что на основании признанного конституцией принципа свободы вероисповеданий можно требовать отдыха в воскресный день. Они заявляют вместе с тем, что абсолютно все рабочие «свободным голосованием» решили просить о воскресном дне [226]. Не получив от своей дирекции удовлетворения, рабочие решили оказать давление: многие перестали являться на работу по воскресеньям, а на decadi зато являлись, предлагая начать работу. Тут тоже обнаружилась черта, которую мы нашли и у рабочих других мануфактур: едва дело коснулось до борьбы за общие профессиональные интересы, едва нужно было на деле поддержать свое требование, так сейчас же оказалось, что хотя будто бы абсолютно все [227] просили директоров о воскресном дне, но из 225 рабочих всего 107 отсутствовали в воскресенье [228], остальные не решились поддержать свое домогательство. Дирекция, признавая свою некомпетентность, просила министерство разрешить вопрос. В сущности, и дирекция, и bureau des arts, которое должно было доложить вопрос министру, понимали, что рабочим в самом деле очень трудно. Работа была в нездоровой обстановке и атмосфере, требовала не только усидчивости и физического труда, но и неослабного внимания, а рабочий день для подобной специальной и исключительно трудной работы был непомерно долог: с 1 апреля по 1 октября рабочий день длился 10? часов (от 6? часов утра до 7 часов вечера с перерывом от 12 до 2 часов), в течение марта и октября — 8? часов (с 7? часов утра до 6 часов вечера с тем же перерывом), в течение января, февраля, ноября и декабря — 7? часов (от 8? часов утра до 6, с тем же перерывом) [229]. Конечно, было вполне понятно, что при таких условиях отдыхать один раз за 10 дней мало. Понятно, почему рабочие присоединили еще и указание на религиозный мотив; рабочий труд был в состоянии такого глубочайшего бесправия, что рабочим казалось существенным сослаться на закон о свободе вероисповеданий, — все-таки ото было ссылкой на положительное право. И bureau des arts, докладывающее в этом деле министру, отлично эту психологию рабочих понимает. «La liberte religieuse n’est peut etre revendiquee que parce qu’elle est un droit posutif d’ou le nouvel ordre qu’ils provoquent doit resulter comme d’une consequence incontestable», — читаем мы в докладе, поданном министру внутренних дел [230]. Истинный же мотив (le veritable motif) — это забота рабочих о своем здоровье.

Характернее всего следующее: рабочие, ссылаясь между прочим и на религиозные потребности некоторых из своей среды, вместе с тем, впадая в известное противоречие с этим пунктом прошения, указывали, что они не просят дать им возможность праздновать какие-либо еще церковные праздники, а только «седьмой день в неделе». Эта оговорка, конечно, должна была удостоверить чинов министерства внутренних дел в полной справедливости их предположения, что дело тут идет именно о желании рабочих оградить свое здоровье. Но тут-то и оказывается, что рабочие вполне целесообразно делали, желая хоть как-нибудь обосновать свое требование на почве положительного законодательства, которое их как рабочих не защищало никак, но как гражданам давало свободу совести; докладывающий дело чиновник, тот самый, который прекрасно понял «истинный мотив» петиции рабочих, желая дать делу благоприятный оборот, в своем заключении говорит исключительно о религиозной стороне вопроса и предлагает министру позволить севрским рабочим праздновать вместо decadi по воскресеньям во имя конституционного принципа свободы исповеданий [231]. Министр оставил дело без последствий. Но через несколько месяцев рабочие опять возбудили это дело. Между прочим, рабочие пояснили как-то, почему они до сих пор не жаловались на столь редкий отдых, как decadi, а теперь жалуются: прежде, т. е. в первые годы после введения республиканского календаря, им чаще приходилось оставлять работу, — нужно было ходить покупать провизию и ожидать у лавок поставщиков, бывали разные гражданские празднества и т. д., теперь же этого уже не было, а провизия со второй половины 1795 г. им раздавалась от казны. Это все и лишило их возможности хоть как-нибудь время от времени отрываться от работы. Конечно, весной и летом, при удлинении рабочего дня, положение должно было стать еще невыносимее. 30 апреля (1796 г.) рабочие отправили своих делегатов (комиссаров) от всех мастерских к дирекции с «общей и единодушной просьбой» ввести празднование воскресенья, указывая, что им трудно 9 дней работать с 6? часов утра до 7 часов вечера. Дирекция отказала. Тогда на другой день (соответствовавший по григорианскому календарю воскресенью) в мастерские явилось всего 20 человек из 220 рабочих, числившихся в это время [232] Дирекция, докладывая об этом, просила решить дело, но резолюция от министерства последовала лаконичная: rien a repondre. Надолго дело было отложено. Только к концу 1797 г. при содействии самой дирекции рабочим удалось добиться разрешения, кроме празднования decadi, не ходить на работу после обеда в каждый пятый день декады (quintidi) [233].

Это единственное за всю вторую половину 90-х годов проявление некоторого стремления рабочих бороться за свои профессиональные интересы совпадает с эпохой, когда мануфактура как бы начала несколько оправляться. Между кризисом, пережитым ею в 1794–1795 гг., и тем, который ей суждено было пережить в 1798–1799 гг., время 1796 и начала 1797 гг. является сравнительно менее тяжелым. Официально было впоследствии признано, что в эту эпоху, «несмотря на неблагоприятные обстоятельства и абсолютный застой в торговле и особенно в торговле внешней, для которой предназначена часть произведений Севрской мануфактуры», прибыль почти покрывала расходы, не говоря уже об увеличении запаса готовых к продаже вещей [234]. Даже дирекция и министерство говорили в 1796 г. о «временах нужды» как о чем-то уже прошедшем и принимали обратно рабочих, которые в эти былые времена ушли из заведения [235]. Кроме частных покупок [236], кассу мануфактуры могла бы пополнить выручка от покупок правительства, если бы правительство сколько-нибудь аккуратно платило. Ряд документов убеждает нас, что Директория и министерство иностранных дел делали в эти и следующие годы много богатейших подарков иностранным посланникам именно в виде изделий Севрской мануфактуры; кроме того, для украшения своих дворцов Директория и иногда министры также получали оттуда же очень дорогие вещи, но хотя установлено было, что правительство должно платить национальным мануфактурам за те вещи, которые оно от них получало, на деле оно почти ничего не платило. Министр внутренних дел старался убедить своих коллег платить мануфактуре, но успеха не имел. «Это заведение, — писал он, например, министру иностранных дел, — которое в менее трудные времена не только удовлетворяет своим потребностям, но еще и приносит прибыль, находится в самой большой нужде вследствие неуплаты сумм, которые ей причитаются. Уже около четырех месяцев рабочие и служащие ничего не получали» [237] и т. д. Поэтому министр внутренних дел просил министра иностранных дел уплатить долг мануфактуре. Талейран ответил, что нет денег, и обещал уплатить постепенно [238], но следов исполнения этого обещания нам открыть среди документов не удалось. В 1796, 1797 и следующих годах в документах [239] постоянно встречаются указания на выдачу подарков представителям иностранных правительств, а иногда и для Barras’a [240], любившего роскошь и пользовавшегося дискреционным правом Директории распоряжаться произведениями национальных мануфактур.

Официально было установлено, что если бы не застой во внешней торговле и если бы не опаздывание правительства в уплате за требуемые от мануфактуры произведения, то правительство могло бы даже не давать субсидии Севрской мануфактуре: она держалась бы своими средствами в это время [241]. В 1796 г. Директория для поддержки трех национальных мануфактур (Гобеленов, Savonnerie и Севрской) ассигновала 321 300 франков, причем на Гобелены, где в это время было 105 рабочих, пошло 94 72 тысячи, на Savonnerie, где было 22 рабочих, — 19 800, и на Севр, где было 230 рабочих, — 207 тысяч [242]; в распоряжении министра внутренних дел в 1797 г. числилось еще 400 тысяч франков для Севрской мануфактуры, но потрачено в этом году из них было всего 34 212 франков, ибо прибыли от продажи хватило на остальные издержки [243]. Но, несмотря на это сравнительное ослабление кризиса, положение рабочих все-таки было неприглядно. 23 февраля 1797 г. рабочие предъявили Директории прошение, в котором просили заплатить им задержанное жалованье и выражали надежду на любовь членов Директории к справедливости [244]. Спустя несколько месяцев часть рабочих просила прибавки, по министерство отказало, поручив вместе с тем в письме к администрации мануфактуры уверить петиционеров в благосклонном к ним отношении правительства и указать в то же время, что «состояние кассы мануфактуры и истощение казначейства» не позволяют удовлетворить их просьбу. Быть может, что ассигнованные Директорией еще в 1796 г. деньги, из которых на 1797 год, как сказано, числилось 100 тысяч франков, на самом деле отсутствовали, о чем свидетельствует прямая ссылка на «prurient du tresor» [245]; но быть может, делу помешал и отрицательный отзыв администрации мануфактуры, запрошенной по этому поводу. Такой же неудачей окончилось и ходатайство рабочих об уменьшении на полчаса рабочего дня [246].

Каково было в эти последние годы революционного периода настроение рабочих Севрской мануфактуры? Прежде всего следует заметить, что после периода 1792–1794 гг. севрские рабочие уже не принимают сколько-нибудь заметного участия в местных общественных делах: непосредственная, гнетущая забота о куске хлеба первенствует. Что касается общеполитических интересов, то они ничуть, по-видимому, не оживлялись уже и не проявлялись. Министр внутренних дел как-то в сентябре 1797 г. уведомил дирекцию, что до сведения правительства дошло, будто бы некоторые индивидуумы на мануфактуре проявляют «преступную индифферентность» к обычаям, напоминающим о существовании республики [247]. Дирекция с жаром отрицала это и всячески уверяла министерство в преданности существующему порядку всех служащих на мануфактуре. Едва ли, однако, дирекция могла бы привести в защиту своего мнения какой-либо сколько-нибудь характерный факт, если, конечно, не считать таковым казенную присягу в «ненависти к королевской власти и к анархии, и в верности и привязанности к республике и конституции III года» — присягу, которую на основании закона 24 nivose V года и циркулярного распоряжения правительства должны были принести севрские рабочие, подобно всем другим служащим и получающим жалованье от казны на всем протяжении республики [248]. Тут кстати будет напомнить, что никому никогда севрские рабочие не писали таких почтительных и льстивых прошений, как именно Бонапарту в первые же месяцы после того, как он уничтожил эту самую конституцию III года [249]. Интересы профессиональные сосредоточивались, конечно, больше всего на вопросе о прибавке к жалованью вследствие ассигнационного кризиса, на вопросе о раздаче провизии натурой, наконец на стремлении, как мы видели, увеличить время отдыха. Во всех этих обстоятельствах в интересах рабочих было сохранять добрые отношения с администрацией мануфактуры, потому что без благоприятного отзыва директоров их ходатайства не имели успеха в министерстве. Даже когда, как это было с вопросом о воскресном отдыхе, рабочие прибегали к известного рода демонстрации, то и тогда это делалось, очевидно, не столько для давления на своих директоров, сколько для напоминания министерству о своей просьбе; не забудем, что дирекция мануфактуры с самого начала была за положительное разрешение вопроса и только указывала на свою некомпетентность. Отдельные конфликты, судя по документам, происходили крайне редко. За эти последние годы периода, который мы рассматриваем, нам удалось найти только одну бумагу [250], в которой дирекция просит министерство уволить одного рабочего за дерзкое поведение. «Опыт достаточно показал, — пишет дирекция, — что мастерская не может существовать без субординации, что безнаказанность делает порок смелым и что кстати данный пример удерживает в исполнении долга даже тех, которые пытались бы от него отклониться. Так как увольнение рабочего могло происходить только по приказу из министерства, то отсутствие других аналогичных документов в переписке, сохранившейся как в национальных архивах, так и в архиве Севрской мануфактуры, уже само по себе служит доказательством крайней редкости сколько-нибудь серьезных конфликтов, не говоря уже о том, что вообще министерство уведомлялось о ничтожнейших случаях в жизни мануфактуры. Но кое-какие шероховатости все же случались, и мы должны их отметить; положение было таково, что подвергало действительно жестоким испытаниям терпение рабочих.

Еще в 1797 г. при выдаче провизии натурой положение было не столь ужасно, как позже, хотя рабочие уже тогда жаловались как на задержку жалованья, так и на его недостаточность. История одной петиции 1797 г. стоит, чтобы о ней упомянуть. Летом 1797 г. частью рабочих была подана петиция в Совет пятисот с просьбой об увеличении содержания. Но дирекция поспешила предупредить министерство внутренних дел, что жалобы, выраженные рабочими, преувеличены, ибо они еще получают хлеб, мясо, денежное вспомоществование (кроме платы; рабочие об этом не говорят ничего) и иногда жены некоторых из них получают работу, и все это если не устраняет нужду, то облегчает ее [251]. Уже это письмо предрешало участь петиции рабочих, ибо без одобрения и подтверждения фактов со стороны дирекции министерство в период Директории никакого хода петициям рабочих не давало. Но не довольствуясь этим, дирекция отправила в министерство еще и другую весьма характерную бумагу, которая заключала в себе критические замечания против этой петиции со стороны рабочих отделения живописи, отказавшихся подписать ее. Мы читаем в этих замечаниях [252], что отказавшиеся считают подачу этой петиции «неполитичной» и опасной (impolitique et dangereuse) в настоящих обстоятельствах. Закон, пишут они, позволяет обращаться в Совет пятисот лишь с индивидуальными петициями, а «та петиция, которую вы представляете, начинается словами les artistes et ouvriers etc., что предполагает всех артистов и рабочих, хотя не все подписали ее». Далее: в петиции просят, между прочим, не задерживать заработной платы; неловко (maladroit) тут же просить и об увеличении платы. Несогласно также с истиной, что жалованье теперь низведено до размеров всего ³/₄ сравнительно с тем, которое рабочие получали в 1790 г., ибо ведь выдаются зато хлеб и мясо, и эта выдача «почти» пополняет удерживаемую ? часть заработной платы. Наконец, критики делают товарищам еще один характерный упрек: их стиль, говорят критики, слишком напоминает «самые бурные дни республики», ибо в петиции встречаются выражения: «великая нация», «свободная», «истинные республиканцы» [253].

Этот упрек необычайно характерен для стремления многих рабочих не только Севрской, но и других национальных мануфактур даже в своей фразеологии возможно ближе приспособляться к существующему в данный момент официальному слогу: Директория не любила якобинских реминисценций, и вот рабочие дают соответствующее указание своим товарищам…

Но если в 1797 г. еще дирекция могла смотреть сравнительно оптимистически на положение вещей и могла возбудить раскол среди рабочих (ибо довольно ясно, что критические замечания не подписавшихся под петицией рабочих, столь предупредительно отправленные дирекцией в министерство, и составлены едва ли не по инициативе дирекции), то вскоре повторные задержки в присылке жалованья довели рабочих до самого тяжелого положения. Уже в августе 1797 г. им за 4 месяца не было уплачено, и они продавали свою одежду и говорили, что их гонят с квартир [254], а в 1798 г. положение стало еще хуже и задержки еще чувствительнее. Следует заметить, что если на Гобеленах и Savonnerie уже в 1797 г. прекратилась раздача провизии, то на Севрской мануфактуре она производилась до 11 августа 1798 г. [255]. Так как жалованье теперь, с начала 1797 г., уже выдавалось в звонкой монете [256] и так как ввиду раздачи провизии натурой из этого жалованья удерживалась ? часть, то рабочие сами не прочь были в конце лета просить о прекращении выдачи натурой взамен за прибавку ? части к получаемому ими жалованью. Их соблазняло при этом то обстоятельство, что в 1798 г. оказался хороший урожай и продукты были в изобилии [257], а также надо принять в соображение и то обстоятельство, что хлеб, даваемый им от казны, был часто очень плохого качества: даже животные его нехотя ели [258]. Во всяком случае ближайшее будущее показало, что это временное увлечение звонкой монетой было неосторожно и что рабочие были предусмотрительнее, когда еще весной 1798 г. не хотели этой замены [259]. Рабочие добились того, чего хотели, но если в период ассигнаций беда была в том, что покупательная сила этих бумажных денег была совершенно ничтожна, то в период звонкой монеты правительство целыми месяцами не платило служащим жалованья, прежде всего вследствие тропического истощения казны, но при этом нужно сказать, что правительство едва ли не ставило рабочих национальных мануфактур на самом последнем месте между всеми «salaries de l’Etat», которым вообще признавало нужным хоть постепенно выплачивать жалованье.

Страшно тяжелые времена настали для рабочих. Осенью 1798 г. жалуются они, что им 2 месяца уже не выдают жалованья, и хотя год урожайный, все равно они не могут достать нужных продуктов, кредит становится труден, одежда продана и т. д. Со своей стороны, и дирекция уже подтверждает [260], что рабочие действительно находятся в крайнем затруднении, что нечем уплачивать им жалованье, что ждать более нет возможности. Министерство тем не менее ничего не прислало, ни в виде обычной субсидии на покрытие расходов, ни в виде уплаты за правительственные закупки. Рабочие стали приходить в отчаяние, и часть их подала в резком тоне составленную петицию, правда, не в министерство, а только своей дирекции, хотя дирекция была тут вполне бессильна. Бумага была переслана в министерство, и министр внутренних дел (Francois de Neufchateau) прислал в ответ весьма строгий выговор [261]. Он писал, что эта петиция обличает в авторах «проекты, противные доброму порядку и гармонии», и указывал, что хотя правительство обходится с Севрским заведением лучше, чем с другими мануфактурами, но именно севрские рабочие всегда первые жалуются. Он пишет, что не винит всех рабочих, но лишь некоторых, подписи которых встречает под петициями уже несколько раз. Если есть недовольные, они могут уйти, но тот, кто захочет «какими бы то ни было средствами» распространять свое недовольство среди товарищей и побуждать также и их к уходу, подвергнется законной ответственности. «Каждый волен распоряжаться своим талантом и своею личностью, но всякое покушение против общественного порядка должно быть строго подавлено». Этот той в отношении ко всякому признаку раздражения среди рабочих характерен для правительства эпохи Директории.

Кроме резкого прошения (текст которого в бумагах не сохранился), имело место в эту бедственную зиму 1798 г. еще одно проявление отчаяния рабочих. 27 ноября (1798 г.) рабочие одной из мастерских Севрской мануфактуры с бранью, криком, упреками обратились к одному из двух директоров (Salmon), требуя уплаты жалованья. Директор, который сам писал в министерство о совершенно отчаянном положении рабочих, плакал перед ними, но, конечно, ничего поделать не мог. Об этом инциденте в министерство донес посторонний мануфактуре правительственный чиновник [262], которого больше всего заинтересовала тут «слабость» директора. Эту вспышку удалось замять и оставить без последствий, и, по-видимому, сама дирекция мануфактуры желала так поступить.

Голод свирепствовал на мануфактуре все больше и больше, месяц шел за месяцем, а правительство почти ничего не присылало. Дирекция имела в начале 1799 г. в кассе ничтожную сумму в 1200 франков, причем эти деньги необходимы были на самые неотложные расходы (вроде закупки материалов, непосредственно необходимых для продолжения работ), и из них-то пришлось ассигновать 600 франков в помощь рабочим [263], уже 5 месяцев не получавшим жалованья. Конечно, эта сумма была каплей в море; без присылки денег из Парижа все равно существовать нельзя было. В марте 1799 г. рабочие обратились к самой Директории Французской республики с мольбой об уплате должного им за 5 месяцев жалованья [264]. Они пишут, что нельзя изобразить их нищету. Нет одежды, кредит истощен, если Директория сейчас же не поможет, то они, рабочие, погибнут с женами и детьми. Одновременно рабочие послали петицию такого же содержания и министру внутренних дел. Но если им и присылали время от времени кое-что, то все равно задержки постоянно вновь повторялись. Спустя несколько недель (20 апреля 1799 г.) администрация мануфактуры в таких же терминах просит министра помочь несчастным рабочим: «У нас не хватает выражений, чтобы описать вам нищету, отчаяние, безутешное положение всех рабочих, большая часть которых абсолютно нуждается в средствах существования, в хлебе… сжальтесь, гражданин министр, над всеми нашими бедами и страданиями, мы вас умоляем». По словам дирекции, заведение близко к полной гибели, «и, конечно, мануфактура никогда не переживала более тяжелого кризиса» [265]. Так как и это напоминание не имело успеха, то в начало июня (1799 г.) рабочие снова обращаются к министру внутренних дел, умоляя помочь им. Они напоминают, что им уже 6 месяцев ничего не платят, они совершенно не знают, где им найти все нужное для жизни; нужда гнетет их самая крайняя, они доведены до необходимости просить милостыню [266]; они говорят, что откладывать присылку помощи нельзя, если по хотят, чтобы все погибли: на министра (Francois de Neufchateau), «друга искусств и несчастных артистов», они возлагают все свои надежды, — факты, приведенные в этом прошении, официально подтверждает и bureau des arts, сделавшее соответственный доклад министру [267]. Бюро, признавая отчаянное положение рабочих, большая часть которых — семейные люди, напоминает тем не менее, что скудость фондов, предоставленных в распоряжение министра, не позволяла ему до сих пор существенно облегчить нищету рабочих. Бюро нерешительно предлагает, нельзя ли основать для более успешной продажи севрских произведений специальный магазин, хотя уже было депо в это время, которое ничего не продавало. Как бы чувствуя всю безнадежность своего предложения, бюро утешается тем, что недостаток сбыта «общий всем мануфактурам, выделывающим фарфор, и это положение вещей, вероятно, изменится только в ту эпоху, когда мир, восстановив коммерческие сношения, даст место сделкам с заграницей». Видя, что министерство ровно ничего не сделало для них, рабочие обратились с новой петицией [268] в Совет пятисот, указывая снова и снова на ужасающее свое положение, на то, что они с семьями умирают от истощения, что уже 7 месяцев им ничего не платят; Совет пятисот предложил Директории уплатить рабочим из остатков прежде ассигнованной суммы в 100 тысяч франков. Бросаясь во все стороны, рабочие спустя месяц обращаются к Директории [269] республики, посылают к ней депутацию, прося спасти их от голода. Министру докладывали даже, что «в мастерских царит глухое брожение» [270], но и это не заставило министерство усилить энергию в поисках за деньгами и не побудило ни Директорию, ни министра исполнить предложение Совета пятисот, так и оставшееся мертвой буквой.

Вместо с тем Директория, доживавшая свои последние дни, хотела по возможности помочь рабочим не только национальных, но и частных мануфактур, особенно ввиду предстоящего наступления холодного времени года; соображения при этом были, разумеется, чисто полицейские [271]; заботились об обеспечении спокойствия. Действительно, торгово-промышленный кризис летом и осенью 1799 г. был всеобщим. Министр полиции даже склонен был приписывать появление массы безработных не только экономическим причинам, но и проискам врагов республики и, признавая ужасающее положение рабочего класса, изыскивал наиболее целесообразный способ, как распределить скудные средства, отпущенные Директорией на поддержание промышленности [272]. Общий застой в делах, прекращение торговли с заграницей, полнейший ее упадок внутри страны, затруднения в денежном обращении — таковы были признанные современниками явления, характерные для экономической жизни страны осенью 1799 г. [273]. Что касается именно национальных мануфактур, то Директория в принципе была за возможную поддержку их между прочим и потому, что они в ее глазах являлись «прибежищем для национальной промышленности в эти трудные времена, которые не позволяют ей развиваться с успехом в частных мануфактурах», и содержать их представлялось нужным даже с жертвами, ибо они «дают рабочему классу средства работы и существования» [274] Но, признавая все это в теории, Директория была не в состоянии добыть для национальных мануфактур нужные средства, и безвыходное положение вещей продолжалось. Когда министр внутренних дел посетил Севрскую мануфактуру, рабочая делегация из представителей всех мастерских подала ему новую петицию, где говорят об утешительном для них значении его визита и во имя присущих министру внутренних дел гуманности и справедливости просят его помочь их беде [275]. Они указывали при этом на «наилучшие обещания», которые им делались, и, несмотря на которые, они даже не знают, когда им уплатят и сколько они получат. Министр ровно ничего не сделал для них и на этот раз, но изъявил дирекции полное неудовольствие, усмотрев признаки какой-то будто бы существующей на мануфактуре организации среди рабочих, вследствие того что петиция была ему подана выбранной специально для этой цели делегацией. «Я должен был быть удивлен, — писал он дирекции [276], — увидев под их петицией небольшое число подписавших, которые приняли название комиссии, выбранной мануфактурой (подчеркнуто в подлинном тексте — Е. Т. ). Не может и не должно существовать в заведении, хорошо управляемом, другой власти, кроме администрации, им управляющей, и индивидуумы, которые там работают, не могут образовывать какую бы то ни было корпорацию или комиссию». Министр прощает нарушение этого принципа ввиду тяжелых обстоятельств, но выражает вместе с тем уверенность, что дирекция обнаружит впредь твердость в соблюдении правил; он надеется также, что севрские рабочие не впадут в рецидив [277] и будут впредь исключительно заниматься своей работой, а заботу о своих интересах возложат на справедливость правительства и усердие дирекции. Министр приказывает, чтобы прошения направлялись от рабочих через начальников мастерских к дирекции, а от дирекции уже к нему, министру. Кроме этого выговора, мануфактура из министерства не получила ничего.

Спустя несколько дней после этого характерного письма министра внутренних дел произошел государственный переворот 18 брюмера, и Директория перестала существовать. Рабочие послали слезное прошение первому консулу Бонапарту, прося его распорядиться об уплате им задержанного жалованья [278]; они выражали надежду, что он осушит их слезы и вернет их к жизни. Прошение осталось без последствий, как и то, которое они подали новому министру внутренних дел Люсьену Бонапарту [279]. Они напоминали министру, что им не уплачено за 11 месяцев и что они в отчаянии. Они называют новых правителей «peres de la patrie, un gouvernement regenerateur» и т. д., не скупятся на изъявления преданности новому властелину Франции, но впереди их ожидал новый и очень жестокий удар. Новое правительство решилось на то, на что не решалось ни правительство Людовика XVI, ни Директория, и чего не хотел сделать Конвент: оно усмотрело необходимость с точки зрения экономии произвести массовое увольнение рабочих Севрской мануфактуры. 29 апреля 1800 г. начальник Bureau des arts — Costaz представил министру доклад, в котором излагал намеченные реформы [280]. Он предлагал уволить 156 рабочих (из 216) и назначить нового директора; к этому сводились главные пункты реформы, касавшиеся рабочих. Из уволенных прослужившие 20 лет на мануфактуре и достигшие шестидесятилетного возраста должны были получать пенсию от 200 до 500 ливров в год и квартиру при заведении (если раньше ею пользовались). Министр внутренних дел согласился произвести предложенную реформу и сделал это «с сожалением», побуждаемый необходимостью, как он известил о том дирекцию [281]. Пенсией воспользовалось всего 27 человек, остальные остались без куска хлеба. Изгнанные обратились с прошением к министру внутренних дел, где они говорят, что и до сих пор ели хлеб, политый слезами, а теперь у них отбирают его. Они смотрят на себя как на осужденных на смерть и просят, чтобы им хоть заплатили за 14 месяцев жалованье, которое они все время не получали [282], и говорят, что если им не уплатят, то остается только ждать смерти. Единственным протестом с их стороны является некоторая горькая ирония по адресу министра [283]. Министр на эти просьбы отвечал только, что изыскиваются средства и что впредь «никакой петиции, никакого рода просьбы или предложения» он не примет, иначе как непосредственно через дирекцию.

Еще в июне, когда уже новый директор (Brongniart) вступил в отправление своих обязанностей, рабочим не было уплачено за старые месяцы, и понадобилось несколько лет, чтобы привести финансы мануфактуры в более или менее устойчивое положение и расплатиться с долгами.

Со времени реформы, произведенной Люсьеном Бонапартом, среди документов, относящихся к Севрской мануфактуре, исчезают бумаги, которые могли бы пролить отчетливый свет на состояние рабочих. При Консульстве и Империи вообще рабочие национальных мануфактур уже почти не пишут прошений правительству [284], как они это делали в эпоху революции: местная администрация мануфактуры, по требованию Люсьена Бонапарта, должна была стать для севрских рабочих единственным органом, через который они могли сноситься с правительством; вскоре она получила вместе с тем такие широкие права, что, пожалуй, рабочим и не могло представиться нужды обращаться к министру. Директор Brongniart через несколько месяцев после своего водворения получил право своей властью увольнять рабочих, определять размер их жалованья и организовать вообще, как найдет наилучшим, работы в мастерских [285]. Все это, конечно, не могло не способствовать сокращению и даже в конце концов полному уничтожению всяких письменных сношений между рабочими и центральной властью.

В августе 1664 г. Людовик XIV дал по представлению Кольбера предпринимателю Hinard’y ряд привилегий на открытие «королевской мануфактуры» тканых шпалер в городе Beauvais (в Пикардии) [286]; истинным ее основателем таким образом считался Кольбер. Предпринимателю (Hinard’y) предоставлялись при этом многие льготы и субсидии, рабочие избавлялись от большинства податей и повинностей [287], казенные здания предоставлялись безвозмездно для помещения этого заведения. Привилегия давалась предпринимателям (а в случае неуспеха отнималась) королевскими lettres patentes. Предприниматель обязан был иметь по меньшей мере 100 рабочих в первый год своей привилегии и, постепенно увеличивая это число, довести численность рабочих через 6 лет до 600 человек. Если при этом предприниматель выписывал рабочих из-за границы, то ему уплачивалось из королевской казны по 20 ливров за каждого. Кроме того, на мануфактуре должно было находиться по крайней мере 50 apprentifs, за содержание и обучение которых король платил предпринимателю по 30 ливров в год. Проработав 6 лет в качестве apprentif’a и затем 2 года в качестве compagnon’a, человек должен быть принят без всяких обычных издержек в цех maitres-tapissiers города Бове. Иностранцы же, 8 лет проработавшие на мануфактуре, натурализовались также без всяких издержек и хлопот со своей стороны. Целый ряд и других льгот должен был облегчить предпринимателю его дело. Несмотря на это, мануфактура пережила и в XVII и в XVIII вв. трудные моменты, и требование относительно количества рабочих никогда, по-видимому, и не было выполнено. С 1780 г. мануфактурой управлял в качество предпринимателя Menou, дела которого вначале шли хорошо. Он пользовался льготами, пожалованными мануфактуре со времени ее основания, а также денежной поддержкой, которая с 1737 г. производилась на счет казны под видом обязательной для королевского двора ежегодной покупки произведений мануфактуры в Бове по крайней мере на 20 тысяч ливров. Сверх того, предприниматель получал в виде субсидии 11 100 ливров в год. На предпринимателя ложились только расходы по покупке сырых материалов и расплата с рабочими: ежегодная поставка двору, субсидия и продажа частным лицам покрывали эти издержки. Революция внесла расстройство в дела предпринимателя, и он понизил расценку работы (в Бове работали посдельно). Дела его пошатнулись не только вследствие уменьшения спроса на предметы роскоши, но потому, что двор, находясь в затруднительных обстоятельствах, годами с 1787 г. задерживал уплату ежегодных субсидий. Рабочие, возмутившиеся понижением платы, приписали это одному заведующему работами мастеру, и «образовалось своего рода восстание» [288], вследствие которого мастер должен был бежать, и вернуть его уже побоялись, даже когда все успокоились. Рабочие подали петицию в Национальное собрание [289], прося разрешения вопроса, но, судя по тому, что лишь некоторые подписали его, особенно прочное единство действий среди рабочих даже и в этот момент не всегда было налицо, хотя в общем при этом столкновении (осенью 1790 г.) рабочие в Бове проявляли несомненную энергию.

Рабочие в этом прошении писали, что, «истощив все средства примирения», они прибегают теперь к собранию, надеясь, что «директор, или предприниматель» (т. е. Мену) будет принужден покинуть «опасную систему», которой он ныне придерживается. «Опасная система» заключается в том, что Мену ввел с 1786 г. на мануфактуру новых, посторонних рабочих, у которых было «реu de talens», вследствие чего не только эти новые, но и старые рабочие стали получать меньшую посдельную плату, чем прежде. После этого Мену еще понизил расценку. Они и просят обязать Мену уплачивать цену, которую он платил в 1780 г., а в одном месте петиции проводится мысль, что необходимо пойти дальше и повысить плату соразмерно с вздорожанием предметов первой необходимости. Не только платой были недовольны рабочие, но и способом измерения сделанной работы, всецело для них невыгодным. Мену удовлетворил в конце концов «часть» [290] требований рабочих; к сожалению, документы не говорят определительнее, в чем именно заключалось это удовлетворение. Познакомившись с сообщенной ему петицией рабочих, поданной ими в Национальное собрание, Мену решил отомстить тем из рабочих, которые это прошение подписали, и вскоре они это почувствовали. Сначала было уволено трое старейших рабочих, затем еще 12 человек [291], и на очереди были новые жертвы. Рабочие стали выражать убеждение, что Мену сознательно ведет дело к закрытию мануфактуры, и «ими овладело отчаяние». Их гнев обрушился, за отсутствием самого Мену, на одного из заведующих мастерскими — «инспекторов», или мастеров [292], и угрозами и бранью они принудили его бежать. Главный из этих заведующих, Camousse, тотчас же уведомил об этих происшествиях муниципалитет города Beauvais. Сейчас же на место действия прибыли комиссары, призвали рабочих к порядку и «живо упрекали их в неправильности поведения» [293], после чего рабочие сообщили им свои жалобы и пообещали «вернуться к порядку и повиновению». Муниципалитет тотчас же велел Camousse’y приостановить исполнение строгих приказов (полученных им от Мену) и вообще вмешался в дело, полагая, что высший надзор за королевской мануфактурой, прежде принадлежавший интенданту, теперь перешел к компетенции «административных собраний», в данном случае «administrateurs du district de Beauvais». Но Мену не соглашался подчиниться этому местному собранию, вмешательство которого клонилось в пользу рабочих. Он написал им письмо, в котором заявлял, что имеет полное право расстаться с теми рабочими, с какими желает расстаться, как и рабочий имеет право уйти, когда ему угодно. Вместе с тем он указывает, что его удивляет «безнаказанность» рабочих [294], которые прогнали «единственного» инспектора, отстаивавшего предпринимательские интересы. Его удивляет также, что этот инспектор все еще не может вернуться в город. Дело еще в начале октября перешло в комитет земледелия и торговли, который в этой распре стал не на сторону рабочих, а на сторону предпринимателя. Комитет ответил [295] именно муниципалитету Beauvais, что вопрос о заработной плате не входит в их компетенцию, и что размеры ее устанавливаются только «естественными законами»; что предприниматель настолько же нуждается в рабочих, насколько рабочие — в работе, и только их взаимные интересы должны определять заработную плату; что если муниципалитеты начнут вмешиваться в этот «естественный порядок», то все фабрики закроются; что вмешательство муниципальных чинов Beauvais было неосторожно и т. д.

Рабочие весь конец года были неспокойны; очевидно, и частичная уступка, о которой неопределенно говорят наши документы, оказалась далеко не достаточной, и особенно репрессии против некоторых участников петиции препятствовали умиротворению. Продолжаются, по-видимому, и жалобы в муниципалитет. Характерно, что администрация мануфактуры отмечает не только самый факт беспорядков, но считает нужным обратить внимание даже на то, что рабочие сообща жалуются [296]. Рабочие требовали по-прежнему, кроме повышения заработной платы, еще возвращения некоторых уволенных товарищей, протестовали также против приема иностранных рабочих и против выделки товара низшего сорта. Мену оказался не столь уступчивым, как правительство, которое, как мы видели, должно было в эту эпоху считаться с волнениями на других королевских мануфактурах. Тут он поставил вопрос о своем отказе от привилегии и этим не мог, конечно, не встревожить рабочих, ибо время было не такое, чтобы легко можно было найти подходящего преемника: призрак остановки работ, вероятно, более всего мог действовать на рабочих. Так вопрос о повышении платы и не был разрешен в желательном для рабочих смысле. Как мы уже отчасти видели, Мену раздражался вмешательством третьих лиц в его дело с рабочими, именно мэра и муниципальных чинов города Бове, которые желали во имя скорейшего восстановления порядка склонить его к уступкам и вообще хотели играть посредническую роль. Весьма интересно заметить, что в общем сами-то представители местного самоуправления не очень были уверены в своем праве вмешиваться и разделяли принципиально в этом отношении взгляды самого предпринимателя.

В своем заступничестве за рабочих муниципалитет Beauvais никакой поддержки от других органов местного самоуправления не получил. Так, Директория департамента de l’Oise заслушала, одобрила и от своего имени в виде изложения своего мнения отправила министру внутренних дел Delessart’y любопытную бумагу, которая показывает, до какой степени взгляды комитета земледелия и торговли на отношения между рабочими и работодателем являлись тогда господствующими. Дело было уже в июле 1791 г. [297], когда на мануфактуре царил внешний порядок, но рабочие не чувствовали себя удовлетворенными и все еще жаловались. Директория находит, что жалоба относительно слишком низкой расценки плохо обоснована («mal fondee»).

По этому поводу Директория вполне соглашается с мнением комитета земледелия и торговли (о котором мы только что говорили): «Относительно этого пункта (размеров платы — Е. Т.) нельзя следовать никакому закону, ибо нужно заметить, что m-r Menou не есть директор мануфактуры, которую поддерживает и содержит казна; правда, он получает поощрения из казны, но он не есть ее агент…». «Необходимость для предпринимателя иметь рабочих, а для рабочих иметь занятие составляет здесь весь закон» [298]. Вот почему и Директория вслед за комитетом, на суждения которого прямо ссылается, не одобряет попыток муниципалитета города Бове. Эта свобода предпринимателя есть принцип, от которого Директория торжественно обещает не уклоняться. «Г. Menou должен иметь в этом отношении свободу, которой пользуется всякий фабрикант; фабриканты наших шерстяных тканей платят, смотря по времени и обстоятельствам, то 5, то 10 ливров, и никогда ткач не имел права приносить на них жалобу суду или администрации за понижение цены ткацкой работы на один или несколько су. Все доводы, приводимые рабочими мануфактуры по поводу разницы в ценах на припасы, значительно увеличивающихся как раз в то время, как г. Menou уменьшал цены за работу, не могут ослабить верности и даже необходимости принципа, на который ссылается комитет. Даже сам рабочий в высшей степени заинтересован в том, чтобы поддержать этот принцип, иначе он мог бы стать рабом». Что означают последние слова, так и остается совершенно невыясненным. Неосновательно, по мнению Директории департамента Уазы, также и другое домогательство рабочих — о возвращении уволенных товарищей. Увольнение рабочих «не может не быть в свободном распоряжении предпринимателя. Без этого он не хозяин в своем предприятии, и рабочие ему диктовали бы закон. Его разорение скоро совершилось бы. Если рабочий волен покидать своего хозяина, то и хозяин не может быть более связан относительно него». Точно так же не имеют никакого права рабочие настаивать на удалении того или иного мастера, угодно предпринимателю (но при этом Директория, сочувствуя Menou в потере мастера Ланглуа, изгнанного рабочими, не скрывает, что опасно было бы в данный момент его призвать обратно). Жалобу рабочих на невыгодный для них способ измерения выработанных ими тканей даже Директория признает основательной, по совершенно отвергает как противоречащую правительственным распоряжениям жалобу рабочих на прием иностранцев. Об этом пункте нужно сказать несколько слов.

Не только одни рабочие королевской мануфактуры в Бове протестовали против приема иностранцев в этом 1790 г. Во времена процветания мануфактуры на ней бывало до 130 рабочих [299], а к началу 1793 г. из них осталось всего 50, и это число постоянно уменьшалось. Несомненно, уже в 1790 г. становилось ясно, что многие рабочие должны будут расстаться с мануфактурой и вопрос об иностранцах должен был именно на мануфактуре Бове приобрести особенно острый характер, так как на других национальных мануфактурах, где увольнение рабочих зависело более непосредственно от правительства и где правительство боялось осложнений, число рабочих вплоть до падения монархии не сокращалось сколько-нибудь заметно. Но предприниматель Мену, лишившийся фактически уже в 1787 г. поддержки из казны, а также потерпевший убытки под влиянием сильного сокращения торговых операций, имел возможность увольнять рабочих, так как угроза отказаться от привилегии была могущественным орудием в его руках: когда 24 ноября 1790 г., во время беспорядков, он подал в отставку, то министр внутренних дел переслал это прошение в департамент Уазы, и когда ни один соискатель не явился, то муниципалитет Бове и представители департаментского самоуправления просили Мену остаться, пока не решится участь мануфактуры, и обещали даже ему возмещение убытков. Правда, в 1790 г. на мануфактуре все еще было более 100 человек, и, собственно, только с 1791 г. кризис обострился серьезным образом, но не удивительно, что уже в 1790 г. рабочим в Бове приходилось считаться с возможностью быть уволенными вследствие уменьшения работы. Вот почему удаление иностранцев могло казаться рабочим чуть ли не главным средством спастись от увольнения. Любопытно упомянуть по этому поводу, что в том же 1790 г. рабочие частных мануфактур раскрашенных холстов в Бове напечатали и послали в Национальное собрание прошение, также направленное против иностранцев [300]. Они жалуются, что иностранцы наводнили их заведения и уменьшили таким образом средства к существованию французских рабочих. Они понизили заработную плату, и французские рабочие должны были этому подчиниться. «Несомненно, nos seigneurs, всякий предприниматель волен выбирать для успеха своего предприятия того, кого захочет; но разве не в интересах даже самого предприятия сначала, скорее, нанимать сотрудников-соотечественников, нежели искать за границей людей, которых ничто не может привязать и которые скорее походят на трутней, похищающих мед, чем на пчел, которые его приготовляют?» Они жалуются на то, что в Англии, Испании, Германии, Швейцарии рабочие гораздо лучше защищены от конкуренции иностранцев, чем во Франции. Рабочие утешаются тем, что иностранцы-нищие высылаются из Франции, и надеются, что то же самое будет сделано и с иностранными рабочими. Таким образом, рабочие королевской мануфактуры в Бове далеко не были одиноки в своей ксенофобии. По этому пункту они также ничего не добились, тем более что со времени основания мануфактуры при Кольбере прием иностранцев являлся одной из традиций заведения. Наконец, чтобы уже покончить с претензиями, выставленными рабочими во время беспорядков конца 1790 г., они, как сказано, протестовали против введения на мануфактуре выделки некоторых более простых и грубых сортов: они указывали, что это обстоятельство может сделать бесполезной их долгую выучку и совершенство в работе, достигнутое ими, и понизить, конечно, их заработок, так как за более тонкую работу больше и платили. В интересах же предпринимателя было выработать также более простые и дешевые ткани, которые скорее находили бы сбыт, чем тонкие и дорогие.

Старые рабочие, работавшие над первыми сортами, между прочим говорили, что мануфактура, выделывая параллельно более простые ткани, может лишиться лучшей своей репутации. Но по поводу этого заявления рабочих высказывалось подозрение [301], что дело тут в «скрытой зависти» одних рабочих против других.

Так или иначе, а этот пункт требований клонился к тому, чтобы оставить часть товарищей без куска хлеба, и это также указывает на то, что вполне единодушны рабочие в Бове во время беспорядков 1790 г. быть не могли. По этому пункту также они удовлетворения не получили. В общем движение среди рабочих в Бове в 1790 г. и начале 1791 г. окончилось неудачей, особенно если сравнить его с движением на других национальных мануфактурах. Перейдем теперь к периоду, который для всех национальных мануфактур был чрезвычайно трудным, а зачастую прямо бедственным.

Рабочие беспорядки конца 1790 г., отголоски которых еще встречаются в документах начала 1791 г., постепенно уступают место другому явлению, которое уже не сходит со сцены до конца 90-х годов XVIII в.: мануфактура Бове переживает глубокий и длительный кризис. Нет заказов, нет работы, и единственным якорем спасения является надежда на правительственную помощь, прежде всего на ту косвенную субсидию, которая заключалась в обязательном для королевского двора заказе на 20 тысяч ливров в год. Эта надежда одинаково волнует и директора предпринимателя Мену, и рабочих, и особенно с 1792 г. мы наблюдаем совершенную перемену в отношениях между хозяином и рабочими: в целом ряде петиций рабочие всецело поддерживают Мену [302]. В августе 1792 г. главный совет города Бове заслушивает и одобряет петицию рабочих, просящих содействия и помощи [303]. «Les citoyens occupes a la fabrication des ouvrages de tapisseries» и т. д., число которых уменьшилось до количества 48 человек, сообщают о своем бедственном положении: предприниматель Мену уведомил их, что он не получает никакого ответа на все свои запросы насчет уплаты следуемых ему (от королевского двора) денег и что ему даже заявили, что отказываются от четырех поставок (за 1787, 1788, 1789 и 1790 гг.), «чтобы избежать платежа за сказанные четыре поставки». Ввиду этого Мену принужден оставить заведение и прекратить уже начатые работы, а из-за такого решения они, рабочие Бове, лишились занятий. Но так как и рабочие на мануфактуре Гобеленов тоже были в таком положении и, однако, через посредство парижской коммуны (рабочие Бове не приводят фактов, почему они приписывают успех рабочих Гобеленов именно ходатайству коммуны) добились помощи от Национального собрания, то вот и они, рабочие Бове, умоляют свой муниципалитет помочь им и ходатайствовать за них перед собранием, т. е. добиться, чтобы казна уплатила Мену за 4 поставки. Несмотря на полную поддержку, которую нашла эта петиция в conseil general города Бове и в conseil de l’administration du district de Beauvais [304], еще немало времени прошло без каких бы то ни было результатов, и только 8 января 1793 г. Конвент разрешил выдать деньги (было выдано за 4 года 80 352 ливра).

После 10 августа 1792 г. и уничтожения liste civile рабочие Beauvais попали в очень плачевное положение, и месяц они были без занятий и заработка.

Обращаясь к администраторам округа Бове по этому поводу с прошением, рабочие дипломатично пишут, что они не знают, произошло ли их затруднительное положение от уничтожения королевского liste civile, но зато «они очень хорошо знают, что с гораздо большим пылом будут работать для республики, чем для доставления пищи тщеславию деспотов» [305]; и дальше они прямо провозглашают право всякого работающего человека требовать от общества занятий или средств к существованию, иначе, полагают они, общество было бы уничтожено.

Положение становилось все хуже. И рабочие, и предприниматель не перестают напоминать о плачевном состоянии своего заведения. Вот новый вопль о помощи со стороны уже самого Мену к Национальному конвенту — прошение [306], помеченное 27 января 1793 г.

Предприниматель приписывает здесь кризис тому обстоятельству, что революция слишком повредила сбыту предметов роскоши [307], и напоминает, что еще осенью 1790 г. уже хотел подать в отставку, но остался вследствие просьб муниципалитета и «администрации торговли». Он при этом ставит себе в патриотическую заслугу то, что он остался, хотя, как мы видели выше, не все его современники в 1790 г. придерживались столь печального взгляда на положение дела. Он жалуется на министра Ролана, который упорно отказывал ему в платеже следуемых денег под предлогом, что на мануфактуре нет положенного количества рабочих. Мену ходатайствует не только об уплате денег, но и о том, чтобы впредь он должен сообразоваться в найме того или иного количества рабочих исключительно со своим интересом, а не с регламентом.

Главный совет города Бове в еще более патетических выражениях, чем сам Мену [308], рекомендует Конвенту признать, что «самая гнетущая необходимость — быстрой помощью прекратить печальное положение, до которого доведены вследствие недостатка в работе» граждане рабочие. Совет просит Конвент не дать погибнуть мануфактуре, которая «при возвращении мирного времени будет для республики новым средством привлечения золота из-за границы». Прежде чем пойти в Конвент, петиция Мену обсуждалась еще в Директории округа Бове, которая, однако, нашла, что Мену заботится больше о своих интересах, чем об интересах дела, и высказала мнение, что высшая категория рабочих («артисты») состоит всего из каких-нибудь 30 человек, которые могли бы быть прикомандированы к Гобеленам, а для республики единственно важное во всем этом вопросе, чтобы не пропал без пользы талант этих немногих. Любопытна и еще одна выгода, отмечаемая Директорией: эти «артисты» из Бове, перейдя в заведение Гобеленов, согласились бы работать за меньшую цену. То же самое мнение высказано Директорией и в резолюции по поводу другого документа, почти одновременно посылавшегося в Париж, по поводу новой петиции рабочих [309]. Этот документ очень характерен и по форме, и по изложению. «Граждане! — восклицают петиционеры, — вы только что нанесли великий удар предрассудкам, разбив идола, разжиревшего от народной крови, на которого смотрели доныне как на священного [310]. Справедливое наказание короля-заговорщика ужаснет подчиненных тиранов. Но, уничтожив самого лицемерного из тиранов, вам остается еще дать французам испытать выгоды республиканского правительства, обеспечив гражданам, занятым в промышленности, средства к существованию». Они излагают свое отчаянное положение, в которое их ставит отставка Мену (неминуемая, если не удовлетворят его ходатайств). Они умоляют Конвент о выдаче денежного вспомоществования и напоминают, что постоянные отсрочки в оказании им помощи довели их до самой полной нищеты. «Мы вас просим быстро прийти на помощь 50 добрым гражданам, республиканцам, трудолюбивым, которые горят желанием славить в своем искусстве самые важные эпохи нашей революции, славить руками, которые до сих пор служили только гордости деспотов и украшению их дворцов».

Дело получило, наконец, движение. 13 марта 1793 г. министр внутренних дел доложил Конвенту, что мануфактуре в Бове «угрожает близкая и полная гибель» [311] Министр обращает внимание как на совершенство изделий Бове, так и на их дешевизну и на пользу этой мануфактуры для развития этой отрасли торговли Франции с Европой. Рабочие специализировались в своем деле, ни на что другое не способны; их и так осталось всего 50 из тех 130, «которые были во времена благоденствия» мануфактуры; произошло это вследствие застоя в сбыте. «Интересы республики и мотивы гуманности» одинаково требуют поддержать падающую мануфактуру «в момент, когда столько обстоятельств мешают национальной индустрии». Каковы же эти обстоятельства?

Министр их указывает: вздорожание сырого материала, вздорожание рабочих рук, упадок этого рода роскоши и случайное лишение рынков сбыта для этих продуктов в Европе (из-за войны Франции против коалиции). К сожалению, Гара не говорит, из чего выводит он заключение о вздорожании рабочих рук. Ни логически это не вяжется с признанием острого экономического кризиса, ни фактически не согласуется с теми воплями умирающих от голода людей, с которыми мы ознакомились из петиций рабочих. Из нового письма того же министра в Национальный конвент мы видим [312], что даже в конце июля 1793 г. за 1791–1792 гг. Мену денег еще не получил (хотя сам министр снова свидетельствует, что выдать их нужно за оба эти года в общем 44 037 ливров); впрочем, тут уже дело было, несомненно, предрешено в пользу Мену, и остановка была на этот раз за выполнением формальности. Во всяком случае это была последняя получка такого рода. Общая тенденция правительственной мысли в это критическое время внешней и внутренней войны была, конечно, в пользу экономии. Но деятели этого периода не походили на Ролана, для которого интересы экономии совершенно вытесняли всякие иные соображения. От проектированного Роланом в последние дни его министерства (в январе 1793 г.) соединения с Гобеленами мануфактуру Бове удалось все-таки спасти. Когда комитет Национального конвента, заведовавший земледелием и торговлей, запросил представителей местного самоуправления о положении дел, то ему было отвечено, что это соединение было бы гибелью для Бове и для «шестидесяти рабочих», связанных множеством связей с городом Бове [313]. В ноябре 1793 г. вопрос разрешился.

Член Конвента Blutel представил в Конвент доклад относительно мануфактуры в Бове [314]. Он полагал, что необходимо сохранить эту мануфактуру, спасти ее от грозящего ей закрытия по нескольким причинам. Во времена мира она успешно сбывает свои товары и может принести пользу французской торговле; но даже если этого и нет, мануфактуру необходимо сохранить во имя интересов искусства и прогресса промышленности, а также во имя гуманности, чтобы не лишить средств к существованию рабочих. Ролан хотел во имя экономии соединить мануфактуру в Бове с Гобеленами, но докладчик решительно выступает против этого, указывая между прочим и на то, что в Бове рабочие руки гораздо дешевле, чем в Париже, и рабочим из Бове в случае перевода их на Гобелены пришлось бы платить дороже. Он знает, что сохранение мануфактуры будет стоить известных жертв, но от имени комитетов высказывает мысль, типичную для эпохи по гордой вере в свои силы и в будущее: «Vos comites ne se sont pas dissimule que dans circonstances ou ce trouve la France le moment des sacrifices est peu favorable; mais ils ont pense en meme temps qu’encourager l’industrie est une dette de tous les temps et que c’est au sein meme des maux que nous souffrons pour la liberte qu’il faut poser les bases inebranlables sur lesquelles reposeront les biens qu’elle nous promet». Он предлагал поэтому предоставить предпринимателю пользование имуществом мануфактуры и платить из казны художнику, но о других субсидиях, конечно, уже нельзя было и думать. Декретом Национального конвента от 17 брюмера II года (т. е., значит, 7 ноября 1793 г.) постановлялось [315], что entrepreneur мануфактуры будет и впредь пользоваться в виде поощрения (a titre d’encouragement) всеми землями, зданиями и домами и вообще всем имуществом, относящимся к этой мануфактуре, но что все другие льготы и субсидии отныне уничтожаются (art. 1). Только художник, прикомандированный к заведению, будет получать от нации жалованье в 1200 ливров (art. 2); самая мануфактура отныне должна находиться под непосредственным наблюдением и надзором администрации округа Бове (art. 6). Вскоре затем Мену ушел окончательно, и временно мануфактурой стал управлять Камусс, долго бывший regisseur’oм и художником на этой мануфактуре. Нужно сказать, что статья 6 декрета от 17 брюмера служит как бы прямым ответом на петицию граждан Бове, поданную в Конвент еще в марте 1793 г., где прямо заявляется просьба о том, чтобы надзор за заведением и окончательное разбирательство по всем спорам между предпринимателем и рабочими были предоставлены местным административным учреждениям [316]. Но на очереди дня стоял вовсе не вопрос о конфликтах между хозяином и рабочими, а о том, как пережить тяжелое время застоя в делах, не закрывая мануфактуру.

Кризис продолжался. Заработная плата не стояла притом ни в каком соответствии с ценами на предметы первой необходимости. Перед нами лежит драгоценный документ, который дает список рабочих и указание получаемых ими сумм. Этот документ [317] относится к началу 1794 г., т. е. к первым месяцам существования мануфактуры после декрета от 17 брюмера. Рабочих — 90 человек, не считая пятерых, которым от 70 до 84 лет от роду и которые употребляются для более легких работ: это как бы пенсионеры мануфактуры, проработавшие на ней всю свою жизнь. Из всех этих людей только 3 рабочих получают ежедневно 3 ливра 10 су, 4 человека получают по 3 ливра в день, 9 человек — по 2 ливра 15 су, 4 человека — по 2 ливра 10 су, 5 человек — по 2 ливра 5 су, а все остальные — меньше 2 ливров в день: 6 человек — 1 ливр 18 су, 4 человека — 1 ливр 15 су, 25 человек — 1 ливр 10 су, 17 человек — 1 ливр 5 су, 8 человек — 1 ливр, 6 человек — 15 су. В особой графе обозначено количество членов семьи, которых содержит данный рабочий. Холостых мы насчитали всего 17 человек, остальные — семейные, имеющие от 1 до 6 детей (есть имеющие 8 детей, но обозначено, что из них 5 не на содержании отца). Графа, в которой обозначено число лет службы на мануфактуре, показывает, что огромное большинство действительно право, когда заявляет в своих петициях, что, проработав всю жизнь по одной и той же специальности, они уже не могут учиться другому ремеслу: всего двое (мальчики 13 лет, получающие 15 су в день) проработали 4 года и один — 5 лет, остальные — гораздо больше (6 человек — по 7 лет, а другие — по 8–9—12 лет), в общем же больше 60 человек (из 91) проработали от 20 до… 73 лет! Плата, получаемая ими, в самом деле настолько ничтожна, что и до начала революции только немногие из рабочих Бове могли бы с семьей сколько-нибудь сносно существовать на получаемые деньги; а ведь покупательная сила ливра была еще в 1789 г. гораздо больше, чем в 1794 г., когда кризис ассигнаций уже серьезно (особенно к концу 1794 г.) давал себя чувствовать. В мае 1794 г. депутаты от департамента Уазы в Национальном конвенте подкрепили своими подписями петицию в Конвент с просьбой помочь рабочим [318]. Тут говорится, что рабочих терзает самая ужасная нужда, что они более двух месяцев сидят без дела, без помощи, без средств [319], что они накануне голодной смерти, так что даже помощь Конвента может при малейшем промедлении запоздать. В петиции есть прямое указание на то, что и комитеты земледелия и торговли рассматривают вопрос о помощи мануфактуре Бове, и делается ссылка на мнение административных учреждений Бове, уже находящиеся на рассмотрении комитетов. Действительно, еще 3 февраля 1794 г., т. е. когда работы только что остановились, Директория департамента Уазы уже решила ходатайствовать [320] перед Конвентом о выдаче рабочим вспомоществования. И, собственно, только для этого и была составлена роспись жалованья рабочим, которую мы только что рассматривали. Далее, 10 февраля того же 1794 г., состоялось постановление совета округа Бове просить министра внутренних дел, чтобы он ходатайствовал перед Конвентом о помощи мануфактуре, пока не явится новый предприниматель вместо ушедшего Мену [321]. Теперь эти петиции, поддержанные депутатами Уазы, заставили несколько ускорить движение дела. Комиссия земледелия и искусств (lа commission d’agriculture et des arts) сделала доклад Комитету общественного спасения, причем убеждала комитет помочь «артистам, бесконечно заслуживающим участия по своим талантам и вследствие своей нужды» [322], выдачей им аванса, который они впоследствии выплатили бы постепенно из жалованья. Комитет общественного спасения 18 прериаля II года (т. е. 6 июня 1794 г.), выслушав этот рапорт, постановил выдать рабочим аванс, который должен быть потом ими погашен; ни один рабочий не может получать в день в виде такого вспомоществования более 2 ливров (при том условии, что он в обыкновенное время получал не менее 2 ливров), получавшие же менее 2 ливров должны теперь получать в виде аванса сумму, которая бы отнюдь не превышала их обычного жалованья; вся сумма аванса должна быть выдана заведующему мануфактурой Камуссу для распределения [323]. Но из документов, относящихся к распределению аванса, данного Комитетом общественного спасения, явствует, что всего 26 рабочих получали это вспомоществование. Очевидно, то обстоятельство, что казне все-таки пришлось, вопреки смыслу декрета 17 брюмера, давать замаскированную субсидию мануфактуре, заставило подумать об этом декрете и о слишком скупом отношении казны к мануфактуре в Бове. Этому содействовал и Мену, бывший предприниматель, снова изъявивший желание взять руководство мануфактурой, но на прежних приблизительно условиях [324]. Но при финансовых затруднениях правительства нечего было и думать об отмене декрета 17 брюмера [325], и мануфактура продолжала свое бедственное существование. Рабочие, немного оправившиеся от безработицы, горько жалуются на то, что их заработная плата совсем не находится в каком бы то ни было соответствии с покупательной силой денег: «Мы не можем бороться с горестным чувством, размышляя о том, что наше жалованье не может быть выше 40–60 ливров в декаду (т. е. 4–6 ливров в день) за самую усидчивую работу». Сравнивая эту цифру с цифрой заработной платы в той росписи, которую мы выше рассматривали, мы видим, что 4 ливра (но говоря уже о большей сумме) не получал еще в начале 1794 г. никто из рабочих. Смысл этой петиции вполне раскрывается дальше: «В более счастливые времена этого было бы достаточно для наших нужд. Но при настоящем положении вещей этого заработка не может хватить нам на то, чтобы достать хлеба, так как фунт ржаного хлеба стоит 5 ливров, не говоря уже о других предметах первой необходимости, которые поднимаются в цене в ужасающей прогрессии». Они указывают на то также, что они истощены двухлетней безработицей [326]. Это указание также в пользу того, что кризис обострился не ранее 1792 г., так как петиция относится к лету или началу осени 1794 г., а рабочие, как явствует из всех без исключения идущих от них в Конвент документов, склонны преувеличивать, а отнюдь не уменьшать продолжительность своих лишений. Основное несчастье, по понятиям рабочих, — это отсутствие постоянной правительственной субсидии в виде обязательного ежегодного казенного заказа; в этом отношении они совершенно сходятся с бывшим директором Мену, который не счел возможным для себя заведовать мануфактурой после декрета 17 брюмера. И рабочие снова напоминают, что эта субсидия, уничтоженная декретом 17 брюмера, незаменима никакой временной помощью вроде аванса, данного Комитетом общественного спасения. Они снаряжают депутацию в Париж, и эта депутация подает в Конвент новую петицию, помеченную «Le 3-е jour complementaire de la II-е annee republicaine», т. е. значит, по григорианскому календарю, 19 сентября 1794 г. [327]. После обычного вступления, где выражаются надежда на законодателей и жалоба на свои несчастья, рабочие говорят: «Заведение, с которым они (рабочие — Е. Т. ) связаны, было доведено при деспотизме до высокой степени совершенства», и обращают внимание на один из любимейших своих доводов: «Уже завистливый иностранец увидел, что все его мануфактуры этого года затмеваются нашими двумя [328]; что же будет, если дело пойдет о том, чтобы передать потомству о его поражениях и наших триумфах?» Тут рабочие, в сущности, просят все о том же: чтобы правительство дало им заказы, и, подсказывая патриотические сюжеты для этих заказов, надеются скорее добиться своей цели. Как мы видели, они и в других петициях говорят о своем стремлении увековечить своим искусством французские победы над неприятелем. Что касается декрета 17 брюмера, то он был только призрачным благодеянием: «Поощрения, существовавшие со времени основания заведения, помогали предпринимателю выдерживать тяжесть в эти времена отсутствия заказов; законодатели же, скупые насчет народного пота, сочли за благо уничтожение этих поощрений. Некоторое размышление им бы показало, что соображения момента недопустимы в данном случае; что деньги, которые животворили эту мануфактуру, возвращались во Францию в учетверенном количестве при помощи иностранцев, сделавшихся данниками» [329]. Комитет общественного спасения постановил в прериале, что каждый рабочий будет в виде временного вспомоществования получать 40 су в день; эта помощь, которая принесла рабочим большую пользу в то время, сделалась, как это чувствуется, очень недостаточной впоследствии; «у многих сыновья и родственники находятся на границах: другие принуждены продавать то малое движимое имущество, которое они имели, чтобы пополнить 40 су, недостаточных для прокормления многочисленной семьи».

Эта петиция возымела действие. 15 ноября 1794 г. Comite de commerce et des approvisionnements, выслушав доклад одного из своих членов о положении в Бове, на основании петиции рабочих составил проект декрета, который до дальнейшего законодательного движения решено было сообщить другому комитету, имевшему касательство к этому вопросу: Comite d’agriculture et des arts [330]. В проекте высказывается, что, не желая дать погибнуть этому роду индустрии, надлежит принять следующие меры: чтобы мануфактурой временно управлял Камусс под наблюдением директора мануфактуры Гобеленов, который, справляясь с мнением комиссии торговли, будет делать заказы и давать сюжеты работ (art. 1 и 2); сфабрикованные вещи будут предоставлены в распоряжение этой комиссии по мере изготовления (art. 3); способ уплаты рабочим будет тот же, что и в мануфактуре Гобеленов; комиссия торговли даст необходимые для этого средства (art. 4). Что касается до будущего времени, то эта комиссия уполномочена вести переговоры с подходящим предпринимателем, который бы согласился взять мануфактуру на основании декрета 17 брюмера, и по соглашению с комиссией земледелия и искусств комиссия торговли уполномочена предложить такие поощрения (encouragements), которые она найдет необходимыми (art. 5). Таковы важнейшие постановления этого законопроекта. Рабочие некоторое время о нем не знали и снова напомнили о своем отчаянном положении. К концу года опять мы слышим о недостаточности аванса, данного Комитетом общественного спасения. 7 декабря 1794 г. они пишут в комитет агрикультуры и искусств [331]: «Правда, что мы получаем согласно с постановлением Комитета общественного спасения помощь в 40 су в день (т. е. 2 ливра— Е. Т.)… В тот момент, когда это благодеяние было нам оказано, отец семейства едва мог существовать, а с того времени припасы вздорожали значительно, вспомоществование же нам идет все одно и то же. Посудите о нашем положении». Они еще допускают, что «жалобный голос артиста» мог быть не услышан, «когда тирания боролась со свободой», но теперь, «когда добродетель и справедливость — в порядке дня», они надеются на помощь и — опять тот же мотив — желали бы — «славить в своем искусстве» (celebrer ensemble dans notre art) самые выдающиеся моменты революции. Только уже после отправления этой петиции рабочие узнали о проекте декрета, выработанном в заседании комитета de commerce et des approvisionnements и сообщенном в комитет земледелия и искусств. И вот они спешат повлиять на членов этого последнего и пишут «гражданам, составляющим исполнительную комиссию земледелия и искусств» особую петицию [332], помеченную на полях рукописи: «Beauvais, le 5 nivose, l’an III» (т. е., значит, 25 декабря 1794 г.). Они изъявляют живое удовольствию по поводу означенного проекта и надежду на содействие комитета земледелия и искусств; снова повторяется (даже с буквальной точностью в некоторых местах) то, что говорилось в петициях, посланных раньше, о бедственном состоянии рабочих. (Такой же стереотипный характер носит и следующая петиция, посланная уже в начале 1795 г. в comite du commerce et des approvisionnements [333].)

13 прериаля (1 июня 1795 г.) мануфактура Бове была сделана уже вполне государственным промышленным предприятием, причем и директор, и рабочие, и прочие служащие считались на службе правительства, которое и брало на себя всецело заботу о верховном управлении мануфактурой и об ее содержании. Таким образом, государству пришлось отказаться от мысли свести до минимума всякие затраты на мануфактуру, которая быстро шла к гибели при режиме, установленном экономными предначертаниями Конвента.

Кризис так обострился, что работы на мануфактуре прекратились на некоторое время вовсе, и рабочие, кроме 23–26 человек, совсем покинули заведение (а оставшиеся ничего не получали). От окончательной гибели мануфактуру спасло постановление комитета земледелия и искусств 13 прериаля III года (т. е. 1 июня 1795 г.), согласно которому заведение «fut mise en regie», т. е. правительство, впервые окончательно приравнивая мануфактуру в Бове к прочим национальным мануфактурам, брало на себя ведение дела через назначенного директора [334]. С этих пор правительство становилось единственным хозяином и распорядителем дела, — никаким предпринимателям мануфактура уже сдаваться не должна была. Для директора было составлено нечто вроде инструкции, и этот документ [335] интересен новой чертой, совершенно отсутствующей в тех документах, которые исходили от правительственной власти в предшествующий период революции.

1795 год был временем усиленного стремления к поддержанию «порядка и спокойствия», авторитета власти и тому подобного, и общие тенденции эпохи отразились и в рассматриваемом документе. «На директора должно быть возложено наблюдение за исполнением работ, за твердым поддержанием порядка и субординации среди рабочих. Он должен распределять их на классы [336] со справедливостью, но и со строгостью, смотря по их талантам…» В этом же документе встречаем еще одно интересное указание относительно дороговизны жизни в это время (т. е. в середине 1795 г.): заработная плата «должна находиться в соответствии с крайней дороговизной в настоящее время предметов первой необходимости…». Чтобы дать определенный базис для настоящего времени, полагают подходящим платить за работу в 3 раза более той цены, которая была установлена в 1789 г.

Но, собственно, в 1795 г. работы не всегда хватало и на оставшихся в заведении в это время 23–24—26 человек; по некоторым (довольно запутанным иногда) счетам, сохранившимся от 1795 г., можно заключить, что когда работа бывала, то работавшие вырабатывали в день 3–4—5 ливров [337]; расценка же оставалась по-прежнему посдельной, а не поденной, как на остальных мануфактурах. Но в действительности работа бывала не всегда и не для всех, и правительственная помощь в 2 ливра в день продолжала и в 1795 г. оставаться главной опорой рабочих, но опорой, конечно, слишком слабой. «Несчастья и обстоятельства довели мануфактуру в Бове до состояния самого полного застоя», — читаем мы в рапорте, поданном комиссией земледелия и искусств комитету того же наименования [338]; ряд документов [339] убеждают нас, что быстро прогрессировавшее обесценение ассигнаций грозило совершенно свести к нулю выдаваемую правительством субсидию в 2 ливра, а возможность заработать что-либо на мануфактуре и после постановления 13 прериаля оставалась вполне проблематической, как и до этого акта. И вот началось и для рабочих Бове постепенное увеличение вспомоществования от казны, всегда запаздывавшее ввиду быстро падавшего курса ассигнаций. Разница между Бове и прочими национальными мануфактурами была лишь та, что для рабочих Севра, Гобеленов, Savonnerie увеличивалась расценка поденной заработной платы, а для рабочих Бове считалось, что увеличивается просто временная субсидия, выдаваемая им правительством (ибо, повторяем, на мануфактуре Бове расценка была посдельной). Но, конечно, разница эта являлась чисто формальной для данного момента.

Комитет земледелия и искусств решил по докладу комиссии земледелия и искусств [340] вследствие жалоб рабочих на недостаточность вспомоществования ассигновать «временно и ввиду дороговизны предметов первой необходимости» 6 ливров в день на человека. Но и этого оказывается мало ввиду падения курса ассигнаций и происходившей отсюда страшной несоразмерности между ценой на предметы первой необходимости и платой, получаемой рабочими. Новая петиция отправляется в Париж. В рапорте, поданном министру внутренних дел [341], Bureau des arts предлагает министру еще увеличить вспомоществование рабочим; при этом оно приводит такой расчет: решено было утроить плату, получавшуюся в 1789 г., но тогда за наилучшую работу самый усидчивый рабочий редко получал более 5 ливров в день. Если утроить эту сумму да еще прибавить уже ассигнованное вспомоществование в 6 ливров, получится 21 ливр в день. «Так как эта сумма весьма скромна вследствие цен на предметы, необходимые для жизни», то министру предлагают разрешить выдавать рабочим Бове еще 6 ливров в день на человека. 5 фримера (т. е. 20 ноября 1795 г.) министр ассигновал рабочим эту новую сумму. Но и этого оказалось мало, ибо ассигнации не переставали падать в цене, и по новому докладу Bureau des arts предположено было, отменив прежние распоряжения касательно вспомоществований рабочим, установить, что рабочий должен получать в 15 раз более, нежели получали в 1789 г. [342]. Бюро исчисляло, что средний заработок рабочего будет в таком случае равен 40–50 ливрам в день.

Надеялись, что этого хватит, так как еще в брюмере хлеб в Бове стоил 9 ливров 10 су фунт [343]. В таком виде проект был утвержден министром внутренних дел.

Но всего этого было все-таки недостаточно, ибо правительство еще слишком оптимистически склонно было относиться к истинной ценности ассигнаций, курс которых все падал. Еще до решения увеличить плату в 15 раз против той, которую рабочие получали в 1789 г., рабочие указывали в одной из своих петиций, что все припасы (в 1795 г.) стоят более нежели в 20 раз дороже, чем стоили в 1789 г. [344] Замечательно, что и единственное сколько-нибудь заметное проявление неудовольствия рабочих против директора, впервые имевшее место после беспорядков 1790 г., было вызвано ссорой из-за годной для огородничества земли, принадлежавшей мануфактуре: и директор, и рабочие более полагались на возможность иметь собственный картофель, нежели на оклады жалованья, получаемые от правительства ассигнациями. Сам директор Камусс в одном письме к своему непосредственному начальству, относящемся к этому времени (т. е. к началу 1796 г.), вполне понимает раздражительность рабочих и объясняет ее тем, что, несмотря на усидчивую работу, они, «artistes», получают столько, сколько обыкновенные чернорабочие [345].

Рабочие подали (в феврале 1796 г.) жалобу министру внутренних дел [346], в которой они заявляют, что директор их завладел обширным садом, который принадлежит мануфактуре, и «отдает все свои заботы возделыванию этой земли и пренебрегает интересами названной мануфактуры, которая ему как будто чужда». Но и рабочие на эти «terrains» смотрят как на весьма существенное подспорье: «Мы, которых угнетает и доводит до отчаянья ужасающее вздорожание припасов, умоляем вас во имя человечности принять нашу просьбу в серьезное соображение и благоволить приказать, чтобы названный сад и земли были разделены между нами на равные участки». Они далее говорят, что их плачевное состояние обязывает министра внять их просьбе: «Время года манит нас сеять и сажать овощи и особенно картофель, чтобы помочь себе прокормить наших несчастных жен и детей, и равенство не будет более оскорблено гордостью и эгоизмом директора, алчного, лишенного гения и талантов, управляющего артистами и собирающего жатву с земли, которая, казалось бы, со времени царства свободы посвящена только общему счастью всех этих артистов» и т. д. К петиции приколота маленькая бумажка, заключающая краткий доклад о содержании ее; на полях резолюция: «Эта просьба из числа тех, на которые не должно отвечать» [347]. Сам Камусс все-таки узнал об этой жалобе [348], и он писал в министерство, объясняя поступок рабочих тем, что они не знают, на кого взвалить вину за свое несчастное положение. Он говорит при этом, что, даже теряя 99 % стоимости, рабочим все-таки не удается пользоваться ассигнациями, «которых не хотят принимать». Из документов 1796 г. явствует, что столь острой безработицы, как прежде, уже не было; в письмах директора к чинам министерства внутренних дел и обратно постоянно проскальзывают указания на то, что работы идут; но финансовый кризис не сходит зато с очереди дня, и вопрос об ассигнациях, которыми платит правительство и которых «не хотят брать», остается главным вопросом эпохи. Прямо по месяцам можно проследить, как ухудшается положение рабочих. В начале марта 1796 г. они шлют новую отчаянную петицию министерству внутренних дел [349]. «Мы зарабатываем, — пишут они, — приблизительно двести ливров в неделю, а нам нужно регулярно на каждую неделю хлеба на пятьсот-шестьсот ливров и других припасов, которые мы принуждены покупать по денежному курсу, согласно которому ассигнация в сто ливров ценится в Бове только приблизительно в десять су. По этому изложению мы предоставляем вам судить, каково наше положение». Администрация департамента в официальной бумаге, сопровождающей эту петицию, подтвердила необходимость увеличения заработной платы. После этой петиции Bureau des arts решило наконец сделать 9 марта 1796 г. доклад министру внутренних дел [350], где, упоминая об уже состоявшемся увеличении платы в 15 раз против 1789 г., говорит: «Рабочие пользовались им (этим увеличением — Е. Т. ) в продолжение месяцев нивоза и плювиоза» (т. е., переводя на григорианский календарь, с 22 декабря 1795 г. до 19 февраля 1796 г. — Е. Т.); «тогда эта плата могла быть на уровне ежедневных потребностей каждого рабочего сравнительно с ценами на припасы в Бове [351]; но быстрое вздорожание предметов первой необходимости дает себя чувствовать в этой коммуне, как и всюду, и ослабляет действие решения министра». Бюро напоминает снова о необходимости поддержать мануфактуру, на которой «до революции можно было насчитать 100 рабочих», а теперь из них «осталось всего 27 человек» [352]: министру предлагается приказать увеличить заработную плату и установить, что она отныне должна быть уже не в 15 раз, а в 25 раз больше, чем плата 1789 г. Министр утвердил это предложение. Однако ассигнационный кризис свирепствовал все более и более, и всех увеличений платы оказывалось недостаточно. Рабочие летом 1796 г. [были] опять в таком же трудном положении, как и за несколько месяцев перед тем. «Благоволите принять в соображение, гражданин министр, — пишут они в новой петиции, — что ассигнация в сто ливров не стоит и пяти су» [353], и поэтому даже увеличенной в 25 раз (против 1789 г.) платы не может хватить для существования рабочих. «Хлеб продается по 24 ливра за фунт и все остальные припасы в такой же пропорции, — пишут они дальше, — зарабатывая всего 300–400 ливров в неделю, рабочие этим зарабатывают всего 15–20 су серебром».

Одновременно среди рабочих на мануфактуре продолжается та вражда против директора, которая впервые явно сказалась в жалобе относительно захвата сада, принадлежащего мануфактуре. То рабочие подают новую жалобу, что директор несправедливо расценивает сработанные вещи и что сам он неспособен вести такое дело; то Камуссу его начальство рекомендует не обращать внимания на незначительные неприятности, если они «не производят скандала» [354], и т. п. Но все это сказывается в не особенно заметных размерах. Хотя работа уже велась, но, конечно, на первом плане стояли не те или иные инциденты, связанные с работой, а ничтожная покупательная сила ассигнаций, которыми платили рабочим за работу. На просьбу хоть немного прислать звонкой монеты последовал отказ, «так как потребности республики не позволяют» этого [355]; что же касается до поданной ими жалобы на директора, то администрация департамента произвела по поручению министра целое расследование, всецело оправдавшее Камусса в глазах его начальства; по крайней мере замечание (по-видимому, Bureau des arts) по поводу этого дела гласит: «Существует несколько смутьянов (quelques brouillons) на этой мануфактуре; надлежит, чтобы восстановить порядок и субординацию, уполномочить гражданина Камусса уволить рабочих, которые будут уклоняться от своего долга» [356]. Вообще весьма характерно в этом деле именно отношение властей к рабочим. Рабочие жалуются на неспособность своего директора и на несправедливое отношение к расценке их труда. Администрация же департамента находит, что «единственный упрек, который можно сделать директору, — это в слишком большой мягкости относительно рабочих, часть которых на него теперь нападает только потому, быть может, что он недостаточно заставляет себя бояться».

Администраторы, производя расследование, собрали рабочих, и «²/₅ рабочих» высказались с похвалой о своем директоре, а двое из числа подписавшихся объявили, что подписали только по просьбе остальных. В действительности жалобы рабочих даже при явно враждебном к ним отношении властей этими же властями косвенно подтвердились.

Так, рабочие жалуются [357] на неумелость и бездарность Камусса как художника и мастера в изделии тканых шпалер; администраторы замечают в своем докладе министру: «… мы думаем, сверх того, что на гражданина Камусса не следует главным образом смотреть как на великого художника или совершенного tapissier», но, по их мнению, он удовлетворителен в своем ремесле.

Далее рабочие жалуются на хранителя магазина (garde-magasin) [358], и, по мнению администраторов, его действительно необходимо сменить и т. п. На главный пункт жалобы (несправедливая расценка работы, что было особенно важно ввиду того, что и плата была не поденная, а поштучная) Камусс представил лишь голословное отрицание. Министр внутренних дел, ознакомившись с докладом администрации, написал Камуссу письмо [359], в котором мы читаем: «Наверное, существуют между рабочими несколько индивидуумов, цель которых — нарушать добрый порядок, составляющий основу процветания всех учреждений». Но как быть с ними, принимая во внимание, что ведь только «артисты», наилучшие рабочие, и остались на мануфактуре после пережитого ею экономического кризиса? Министр Директории не имеет на этот счет никаких колебаний: «Каковы бы ни были, впрочем, таланты этих индивидуумов, их присутствие на национальной фабрике может быть только бесконечно вредно, и я решительно поручаю вам удалить из мастерских республики всех тех, чье поведение или слова не будут прямо клониться к поддержанию гармонии (… tous ceux dont la conduite ou les propos ne tendroient pas directement au maintien de l’harmonie)». Министр считает необходимым закончить самым энергичным образом происшедший инцидент. «Извольте, — пишет он в конце Камуссу, — прочесть мое письмо всем рабочим в сборе со всех мастерских, которые составляют мануфактуру, и напомните им, что только те суть истиные друзья Республики, которые дорожат порядком и спокойствием».

Из всего этого дела о неудовольствии рабочих, особенно если сопоставить его с делом о земле, несправедливо, по мнению рабочих, взятой директором в личное пользование, для внимательного и беспристрастного исследователя этих документов становится довольно ясно, что администрация, начиная с департаментской и кончая центральной, в высшей степени недружелюбно относилась к попыткам со стороны рабочих предпринять борьбу против директора; мало того, это отношение не только недружелюбное, но и предвзято враждебное: жалобу рабочих либо вовсе оставляют без расследования и без ответа, даже не запрашивая директора о фактах, в ней изложенных (как это было с делом о захвате земли), либо рассматривают односторонне, довольствуясь голословным отрицанием директора, и в конце концов если ставят директору что-либо в укор, то исключительно его мягкость («douceur») относительно рабочих. Это отношение тем более характерно, что резко противоположно отношению той же администрации к жалобам рабочих насчет недостаточности заработной платы и вообще бедственного их положения: тут почти каждая петиция влечет за собой те или иные мероприятия в пользу рабочих, причем обыкновенно совершенно очевидно стремление удовлетворить нужду рабочих в возможно более широких размерах. Отказы на подобные петиции редки и почти всегда мотивируются серьезными причинами: например, историк, вспоминающий финансовое положение Франции весной 1796 г., легко поймет всю трудность для правительства сразу удовлетворить просьбу рабочих о присылке в Бове звонкой монеты. Но тут же заметим, что в последние годы Директории и в этом смысле начинает проглядывать некоторая небрежность по отношению к рабочим.

Итак, ревнивое желание оберечь авторитет власти и оградить «порядок и спокойствие» («l’ordre et tranquilite») явственно диктовали правительству его политику относительно рабочих. Но есть ли какие-либо указания в документах относительно того, насколько сплоченно действовали в эту эпоху рабочие в случае конфликта с начальством?

Перед нами лежит бумага, помеченная 24 прериаля, т. е. 12 июня 1796 г. [360] Это как бы опровержение, посланное министру внутренних дел несколькими рабочими во время производившегося расследования по поводу вышеотмеченной коллективной жалобы на Камусса: подписавшие этот документ именно опровергают жалобу своих товарищей. Под жалобой мы насчитали 18 подписей, под опровержением—13 подписей, причем несколько имен фигурируют одинаково и под жалобой, и под опровержением этой жалобы; объясняется этот факт в самом документе, где это мотивировано «сожалением» подписавших жалобу и желанием их загладить свой поступок подписанием опровержения. «Наш долг, — читаем мы в этом опровержении, — торжественно объявить вам теперь, что этот донос есть темное дело пяти или шести возбужденных голов, которые, имея другие средства к существованию и желая во что бы то ни стало следовать своим честолюбивым намерениям, кажется, сделали своей ежедневной заботой нарушать порядок, не признавать никакой субординации, распространять веру в правдивость своих клевет, набрасывать тень сомнения на наилучшие намерения, одним словом, всячески противиться восстановлению мануфактуры, которой они желают либо руководить, либо погубить ее, и уничтожение которой они уже считали бы неизбежным, если бы им удалось обмануть вашу добросовестность», — так отзываются авторы опровержения о своих товарищах [361]. Вместе с тем они уже наперед убеждены, что одушевленный «великим принципом справедливости» и снабженный «сведениями, которые будут получены от департамента» (т. е. от администрации, которой поручено было произвести расследование), министр «воздаст справедливость заслугам и таланту» директора.

Несмотря на подтверждение в новом заявлении [362] министру, что все изложенное в первой жалобе справедливо, что министр легко может убедиться в несостоятельности Камусса, только вложив ему в руки орудия работы, что они не ищут лично для себя никаких мест, что «никакая мелкая страсть» (petite passion), никакая зависть или пристрастие не руководят ими, жалобщики, как мы уже видели, встретили в администрации полное осуждение, и авторы опровержения могли считать себя вполне удовлетворенными, ибо и министр приписал все дело нескольким лицам, склонным к беспорядку.

Насколько можно делать заключение на основании документов, касающихся всего одного конфликта, приходится думать, что рабочие Бове, хотя и проработавшие долгие годы в одном заведении, далеко не отличались сплоченностью в действиях; некоторые выражения в тексте опровержения показывают также, что немного менее половины всего количества рабочих считали допустимым прямо обвинять перед правительством своих товарищей в умышленном создавании беспорядков. Мы видели выше, что даже сам директор склонен был в этом бедственном 1796 году приписывать неспокойствие рабочих их хронически несчастному положению и постоянному голоду.

Это положение вследствие продолжающегося кризиса ассигнаций становилось все хуже. «Мы погибли!» — так начинается петиция рабочих к министру внутренних дел от 2 июля 1796 г. [363] Они все продали, что могли, и вскоре их участью будет отчаяние; их семьи погибают, дети просят есть, просят хлеба, а они могут в ответ только плакать. Они молят дать им вспомоществование в размере трехмесячного заработка, чтобы расплатиться с долгами. Они жалуются в общем именно на падение ассигнаций, а не на безработицу: это оттеняется теми словами петиции, где говорится, что некоторые из них даже сидят без работы ввиду отсутствия сырых материалов [364] (не надо забывать, что в противоположность, например, мануфактуре Гобеленов в Бове платилось и в 1796 г., как и раньше, поштучно, а не поденно). Директор и администрация кантона Бове за своими подписями подкрепляют в особых заявлениях петиции рабочих и просят выдавать им часть заработной платы натурой, «хлебом, который они не могут себе достать». Рабочих в это время числилось на мануфактуре 32, причем они должны были содержать в общем 98 «ртов» (bouches) [365]. Всего: 8 — одинокие, 7 должны содержать 2 «рта», 2–3 «рта», 9–4 «рта», 3–5 «ртов», остальные — больше 5 «ртов». Рабочие домогаются, чтобы относительно них было сделано так, как уже сделано относительно рабочих на мануфактуре Гобеленов: чтобы правительство предоставило в распоряжение директора 100 квинталов хлеба и чтобы этот хлеб выдавался определенными рационами рабочим, жалованье которых соответственным образом оставалось бы в казне. Некоторое время правительство действительно решило выдавать каждому рабочему ежедневно определенное число фунтов хлеба, по 1 фунту на каждого члена семьи, но затем состоялось постановление [366] министра внутренних дел выдавать рабочим плату звонкой монетой или соответствующей ценности в размере трех четвертей платы 1790 г., и что кроме того для уплаты долгов, «которые были сделаны рабочими ввиду скромности их прежнего жалованья», каждому рабочему выдать единовременное пособие в размере двухмесячной заработной платы. Так как звонкой монеты все-таки для расплаты с рабочими прислано не было, то отныне (с начала термидора) плата выдавалась в соответствующих количествах mandats с таким расчетом, чтобы каждый рабочий получил за свою работу три четверти платы, какую получал в 1790 г. за эту самую работу, считая эту сумму в металлических франках. В отчете Камусса за термидор, например, мы видим две отдельные графы: в одной записано, сколько выдано каждому рабочему в мандатах, а в другой графе — какому количеству металлических франков выданная сумма соответствует.

Полученные суммы поражают своим ничтожеством, принимая во внимание, что с 1790 г. покупательная сила и металлического франка понизилась, а между тем теперь выдавалось всего три четверти прежней платы. Всего рабочих — 26, из них для 11 сумма не показана, и, конечно, расписок их не имеется (очевидно, они в этом месяце не работали вследствие недостатка материалов); остальные же получили (в металлических франках): 7,₅₆; 7,₅₆; 9,₄₆; 14,₁₈; 14,₆₆; 15,₁₃; 17,₄₅; 18,₉₂; 18,₉₂; 19,₃₈; 26,₄₈; 26,₄₈; 13,₁₃; 35,₃₇; 36,₈₅. Но и это было лучше, чем недавнее положение вещей, и жалобы рабочих стихают.

Конец 1796 г. и 1797 г. — время некоторого оживления работ на мануфактуре: в переписке с министерством постоянно идет речь о покупке сырых материалов, о законченных работах, о необходимости устроить правильный сбыт товаров, вырабатываемых в Бове, через посредство более известной и более посещаемой любителями мануфактуры Гобеленов [367] и т. д. По официальному расчету, сделанному уже во второй половине 1797 г., мануфактура Бове обходится правительству в 21 850 франков в год, и работы на ней идут так успешно, что «в обычное время, т. е. во время мира, предполагая восстановление торговых сношений», мануфактура не только будет окупать издержки, но и даст «более или менее значительную прибыль» [368]. Специальность мануфактуры в Бове определяется как в документах, идущих от администрации фабрики, так и от официальных учреждений министерства внутренних дел: Бове не конкурирует с Гобеленами по красоте и тонкости работы, но продукты Бове «зато имеют преимущество в том, что подходят для большего количества потребителей» по своей относительной дешевизне [369]. По отчетам директора видно, что и плата, получаемая рабочими в конце 1796 г., уже значительно больше, нежели, например, летом: так, за брюмер (т. е. с 22 октября до 20 ноября 1796 г.) рабочие получили в металлических франках следующие суммы: 5 — по 24 франка, 1 — 27 франков, 2 — 30 франков, 1 — 38 франков, 1 — 42 франка, 1 — 45 франков, 1 — 48 франков, 1 — 53 франка, 1 — 55 франков, 1 — 51 франк, 1 — 58 франков, 1 — 56 франков, остальные — от 65 франков и выше (2 — 65 франков, 2 — 66 франков, 1 — 70 франков, 1 — 76 франков, 1 — 80 франков, 1 — 88 франков, 1 — 103 франка). Всего рабочих обозначено 30 человек (но 4 ничего не получили за этот месяц). Конечно, и этого было очень недостаточно, и рабочие, например, зимой 1796/97 г. еще жалуются на дороговизну припасов и просят у министра вспомоществования в виде раздачи им дров и свечей и увеличения платы; но в общем положение их все же не такое отчаянное, как было в 1795 г., и особенно в первые месяцы 1796 г. вследствие кризиса ассигнаций. Цены, указанные за брюмер, повторяются с незначительными отклонениями и в тех отчетах, которые сохранились за следующие месяцы. Да и петиции рабочих, изредка еще попадающиеся среди документов 1797 г., ходатайствуют больше только об ускорении в присылке уже ассигнованных сумм [370], и эти просьбы — лишь подкрепление аналогичных ходатайств самого директора. Вообще же по всем бумагам, относящимся к 1797 г., ясно, что правительственная мануфактура существовала сравнительно спокойно, обеспеченная выдававшимися суммами из казны и только волнуемая иногда случавшимися задержками в получении сумм да еще некоторыми не удобными для промышленного предприятия свойствами французского бюрократического централизма (в этом смысле любопытна довольно долгая переписка [371] между министром внутренних дел и мануфактурой: следует ли дозволить служащему поехать на мануфактуру Гобеленов, т. е. совершить путешествие продолжительностью в несколько часов, и не лучше ли написать письмо? и т. д.). Это сравнительное спокойствие как будто начинает меняться уже к концу 1797 г., а к началу 1798 г. мы опять слышим мольбу безработных о помощи. 13 января 1798 г. безработные пишут министру внутренних дел о своем беспомощном положении и просят о пособии [372]. Препровождая эту петицию в министерство, директор Камусс в своем письме разъясняет и причину этой безработицы: работы не хватило на всех по причине задержки в получении материалов, что произошло опять-таки вследствие бюрократических проволочек и затруднений, помешавших вовремя послать в Париж необходимого человека. Вместе с тем он присоединяет список безработных, которым, по его мнению, следует выдать пособие. Решено было выдать пособие в размере не выше 30 су в день на человека за все безработные дни. Но положение даже и имеющих работу в начале 1798 г. было нелегкое вследствие задержки в присылке нужных сумм; об этом красноречиво свидетельствует петиция, представленная Директории (за подписью всех 36 рабочих) 17 февраля 1798 г. [373] Они просят выдать плату, которую правительство им должно уже несколько месяцев. Любопытно, что, обращаясь к Директории, рабочие считают долгом соответствующим образом изменить изъявление своих гражданских чувств; в 1790–1791 гг. они говорили в конце петиций о своих чувствах «к нации, к закону и королю» согласно ходячей тогда политической фразеологии (a la Nation, a la Loi et au Roi); в 1793 г. они поздравляли Конвент с казнью Людовика XVI; теперь они выражают свои чувства к новой конституции, установившей Директорию. «Тридцать шесть честных трудолюбивых семейств, искренно преданных конституции III года и правительству, обязаны будут его отеческим заботам новой жизнью, счастьем и благосостоянием»; они «будут осыпать вас благословениями признательности» и т. д. и т. д. В таком же роде и другая петиция, поданная спустя короткое время (2 марта 1798 г.) в Директорию и представляющая почти копию первой. В конце этой второй петиции есть еще и фраза, в которой говорится: «Слезы их (рабочих — Е. Т. ) скорби уступят место слезам признательности, и они благословят благодетельных директоров (т. е. членов Директории — Е. Т.), каждый миг которых занят тем, что они делают нацию уважаемой извне, а внутри — всех добрых граждан счастливыми и довольными».

Такие задержки случались нередко; они объясняются, конечно, прежде всего тем тяжелым финансовым состоянием, в котором находилась Директория в это время, хотя вместе с том иной раз нельзя отрицать и бесспорную забывчивость и небрежность министров относительно рабочих. Что касается до рынка сбыта, то заграничный по-прежнему почти не существовал для французских предметов роскоши вследствие продолжавшейся войны, а внутренний тоже был совершенно ничтожен. Отказывая одному рабочему, вернувшемуся из военной службы, в приеме в число рабочих мануфактуры в Бове, министр внутренних дел говорит, что «он не может увеличить число рабочих на мануфактуре в Бове, пока торговля не предоставит этому заведению новых рынков для продажи его продуктов» [374]. Эти слова относятся к началу декабря 1798 г. Почти в то же время Камуссу было отказано в деньгах на восстановление при мануфактуре производства ковров (tapis de pied), хотя, по его мнению, ковры имели бы сбыт и окупили бы издержки производства. Министерство, отказывая в этой просьбе, обращает внимание Камусса на гибель уже существовавшей прежде мануфактуры в Обюссоне (Aubusson) и на то, что «следует предоставить частным лицам делать новые попытки в этом направлении» [375] и бороться с «обстоятельствами», погубившими мануфактуру в Aubusson. Тем не менее существование мануфактуры в Бове по крайней мере становилось все прочнее. Из ведомости за вандемьер, сохранившейся в документах (т. е., значит, за месяц с 22 сентября по 21 октября 1798 г.), мы видим [376], что на фабрике работают 27 человек, т. е. приблизительно столько же, сколько в предшествующие годы, но получают эти люди значительно больше, нежели еще за несколько месяцев до того; всего двое выработали за этот месяц 20 и 24 франка, все остальные больше: 2 человека — по 30 франков, 1 — 36, 7 — по 40, 1 — 45, 2 — по 50, 3 — по 60, 3 — по 70, 1 — 72, 3 — по 80, 2 — по 100 франков. Ясно, что работы прибавилось, и этот же вывод подтверждается всей остальной перепиской директора с министерством, где постоянно идет речь о закупке новых материалов, об отправке оконченных работ в Париж и т. д. Ведомость за нивоз VII года (т. е. с 20 декабря 1798 г. по 19 января 1799 г.) показывает еще дальнейшее увеличение выработанных рабочими сумм; всего четверо получили от 30 до 36 франков каждый, остальные больше и в общем значительно больше: 4 — от 40 до 47 франков, 3 — по 50 франков, 7 — по 60 франков, 1 — 64 франка, 4 — от 70 до 72 франков, 1 — 92 франка и 4 — от 100 до 114 франков каждый [377]. Подобный же документ за прериаль, также сохранившийся среди бумаг 1799 г., показывает, что дела мануфактуры держались на том же уровне и рабочие вырабатывали и летом 1799 г. не меньшие суммы, чем зимой. За этот месяц прериаль (т. е. с 20 мая по 18 июня 1799 г.) всего один рабочий выработал 25 франков, 4 — от 40 до 45 франков, 4 — по 50 франков, 7 — по 60 франков, 1 — 64 франка, 3 — от 70 до 72 франков, 4 — от 80 до 88 франков и 3 — по 100 франков [378].

Но если рабочие вырабатывали суммы, которые были больше прежних, если мануфактура не стояла без работы, то из этого еще не следует, что они получали выработанные деньги сколько-нибудь аккуратно: в сентябре 1799 г. рабочие посылают горестную петицию [379] (это первая за очень продолжительное время), в которой заявляют, что им не уплачено за 7 месяцев и что они со своими семьями находятся в весьма затруднительном положении; они просят ускорить выдачу заработанных денег. К петиции приложена бумажка, на которой написано в нескольких словах содержание просьбы рабочих, а на полях бумажки выразительная резолюция «rien a faire». В конце концов, разумеется, рабочие получали свои деньги, но финансовый беспорядок, в котором Директория доживала свои дни, делал эти отсрочки и откладывания неизбежными.

Консульство, постепенно внеся ряд улучшений в финансовое положение государства, поставило национальные мануфактуры в более прочное и спокойное положение. Документы, относящиеся к временам Консульства и Империи, действительно указывают и на то, что мануфактура не стояла без дела, и на то, что ассигнованные на нее деньги доходили до нее вовремя. Характерна также несравненно большая, нежели в предшествующие времена, аккуратность и обстоятельность в отчетности. Вместе с тем прекращаются какие бы то ни было сведения, идущие от самих рабочих, которые могли бы бросить свет на их жизнь при Консульстве и Империи и дать нам более точное представление о том, как на рабочих отразилась эта видимая перемена в финансовом положении мануфактуры.

Эта эпоха уже выходит из рамок нашей работы.

Ознакомившись с тем, что пережил рабочий персонал национальных мануфактур за время революции, попытаемся в немногих словах определить, к каким главным выводам приводят документальные данные, легшие в основание этой работы.

Прежде всего мы должны заметить, что даже история производства таких objets de luxe, как произведения национальных мануфактур, показывает нам, что скорее правы исследователи вроде Жореса, склонные не признавать существования одинаково острого торгово-промышленного кризиса в первые годы революции, нежели те, которые весь революционный период с первого момента до последнего изображают в виде одного непрерывного коммерческого и индустриального разгрома. Оказывается, что даже те отрасли индустрии, которыми занимались национальные мануфактуры и которые согласно всем суждениям a priori не могли за весь революционный период знать ничего, кроме полного разорения, даже эти отрасли индустрии после действительно крутого понижения сбыта в 1789 г., в 1790–1791 гг. в общем еще не были в таком отчаянном положении, как впоследствии; и потом эти годы (1790 и 1791) вспоминались как сравнительно удовлетворительные. В 1792–1793 гг. кризис резко обостряется, и с этих пор мануфактуры уже не выходят из крайне затруднительного, временами совершенно бедственного состояния. При этом нужно только" отметить в виде исключения, что Севрская мануфактура в 1796 г. и начале 1797 г. несколько поправила на короткое время свои дела. Вполне очевидно, что если революционная буря 1789 г. нанесла крайне серьезный удар сбыту предметов роскоши, то только начавшаяся в 1792 г. война с коалицией повела за собой вместе с закрытием внешних рынков если не полное прекращение сбыта этих товаров, то самое грозное обострение кризиса, начавшегося в 1789 г. и несколько приостановившегося в 1790–1791 гг.

Таков общий фон, на котором развертывается рисуемая нашими документами картина положения рабочих за это десятилетие. Мы замечаем далее, что первый год революции не отражается сколько-нибудь явственно на положении и настроении рабочих, но в 1790 г. всюду начинается борьба за свои профессиональные интересы. Борьба эта, которую довольно глухо обрисовывают наши источники, ведется в общем (если не считать некоторых эксцессов в Бове) в мирных формах, но настойчиво. Рабочие выбирают особых уполномоченных, дают им полное право говорить с начальством от имени всех товарищей, и эти переговоры кончаются всюду, где решение дела зависит непосредственно от главного начальства (т. е. всюду, кроме Бове), полной победой рабочих к началу 1791 г. Затем, 1791 год и первые месяцы 1792 г. проходят более или менее спокойно. После 10 августа 1792 г. положение становится очень трудным ввиду денежных затруднений казны. Ролан стремится отнять у рабочих то, что они получили в конце 1790 г. и начале 1791 г., во имя интересов экономии, и рабочие не только не предпринимают борьбы, но даже среди них не всегда находится достаточно единодушия, чтобы воздержаться от заявлений о своей покорности, которые прямо вредят всякой попытке их товарищей отстоять общее дело. Рабочие покоряются из страха быть изгнанными, как некоторые из них заявляли спустя несколько месяцев. Таких примеров неособенной крепости товарищеских уз читатель нашей работы найдет вообще не только на одной какой-нибудь из национальных мануфактур и не только в 1792 г. Повторяя то, что уже было высказано нами раньше, скажем, что едва ли не всюду, где общие шаги рабочих по тому или иному поводу были сопряжены с некоторым риском, дело не обходилось без более или менее явственно отразившегося в документах разногласия. Но вот наступает 1793 год, и вскоре господство монтаньяров становится на очереди дня. Рабочие сохраняют то, что хотел у них отнять Ролан; революция, переживавшая самый демократический свой период, делает за них то, что они сами не могли сделать. Рабочие являются на некоторое время господами положения, они кое-где устраняют прежнее начальство, они же местами входят через своих выборных в состав новой администрации. Выдвигаются наиболее революционно настроенные и наиболее энергичные люди, которым подчиняются остальные. Но наступает термидорианская реакция, и участие рабочих в администрации мануфактур прекращается само собой, без малейших следов борьбы и даже какого бы то ни было ясно выраженного неудовольствия со стороны рабочих. С 1793 г., а особенно с 1794–1795 гг. все помыслы рабочих безраздельно поглощены отчаянным материальным положением. Сбыта нет, а правительственная помощь крайне недостаточна ввиду обесценения ассигнаций, и никакие прибавки не помогают вследствие того, что это обесценение быстро прогрессирует. В 1795 г. начинается раздача съестных припасов натурой, но это только ослабляет, а не устраняет бедствий рабочих, ибо, во-первых, продукты часто бывают очень плохого качества, а во-вторых, остается вопрос об одежде и о целой массе других предметов первой необходимости, которые купить за ассигнации нет никакой возможности. На эту раздачу съестных припасов тем не менее и администрация мануфактур, и рабочие смотрят как на якорь спасения, и когда в 1796 г. правительство отменяет эту раздачу, то директоры мануфактур всякими способами и уловками стараются продолжить ее еще на несколько месяцев. Со второй половины 1796 г. часть жалованья выдается уже звонкой монетой, а с весны 1797 г. звонкая монета окончательно входит в обиход. Начинается новая серия бедствий для рабочих, ибо теперь правительство целыми месяцами задерживает уплату и ставит рабочих в истинно отчаянное положение. Без хлеба, без одежды, без кредита они доведены до полной нищеты и истощения. Постепенное улучшение финансов государства уже после падения Директории вывело национальные мануфактуры из этого положения.

Таково в общем было материальное положение этих нескольких сот человек, история которых в эпоху революции нам рассказана архивными документами подробнее, нежели история всего остального рабочего класса. Каково же было политическое настроение их в эти критические годы? Никаких следов сколько-нибудь живого, активного интереса к политическим событиям и идеям мы среди рабочих национальных мастерских почти не видим (если не считать двух-трех фактов) вплоть до падения монархии. Только с осени 1792 г. и особенно в 1793 г., и то больше всего одни лишь севрские рабочие проявляют интерес к общественным делам, участвуют в местном революционном комитете и т. д. С начала же термидорианской реакции снова и уже окончательно исчезают всякие следы активного интереса к политике. Для них правительственная власть есть прежде всего работодатель, всемогущий хозяин, ein Brotherr, как выражаются в Германии, от которого они всецело зависят. Самым почтительным образом в одинаково горячих выражениях обращаются они обыкновенно и к d’Angiviller, и к Национальному собранию, и к Ролану, и к Конвенту, и к комиссии земледелия и искусств, и к Директории, и к Люсьену Бонапарту, и к Наполеону Бонапарту. Все это начальство они называют своими отцами и благодетелями и попутно выражают преданность тому режиму, представителем которого является их адресат. Но нужно отметить, что старый, предреволюционный порядок всегда и неизменно вызывает у них самое решительное осуждение, и по-видимому они не противопоставляют один революционный режим другому, а всякий революционный режим или все режимы революции противополагают этому ненавистному старому порядку «времени деспотизма». Мы бы сказали, что если вообще было у рабочих национальных мануфактур хоть одно твердое политическое убеждение, то это было отрицательное отношение к дореволюционному порядку вещей. В общем же полная, беспрекословная покорность по отношению к установленным властям может считаться типичной для всех рабочих национальных мануфактур. За все десятилетие, нас интересующее, собственно только один раз, в 1790 г., на всех национальных мануфактурах рабочие не столько просили, сколько требовали уступок (хотя и старались по возможности хранить вполне почтительный тон) и кое-где даже прибегали к насильственному образу действий. После этого времени какие бы то ни было проявления желания не только просить, но и бороться за исполнение своих просьб почти вовсе исчезают: отстаивание воскресного отдыха (вместо decadi) на Севрской мануфактуре является совершенным исключением. Нужно повторить то, что уже было нами отмечено в предшествующем изложении: едва ли не всегда в тех случаях, когда дело шло о каком-либо риске, когда требовался и был особенно необходим стойкий образ действий, далеко не все рабочие проявляли товарищеские чувства. Попытки организоваться можно отметить для 1790 г., когда местами рабочие выбирали своих «комиссаров» для объяснений с начальством. В 1793 г. представители центральной власти делали несомненные усилия организовать рабочих и ввести их выборных в административные советы, в которых эти выборные вместе с дирекцией решали бы дела, интересующие рабочих.

Но стоило наступить термидорианской реакции, и вскоре ничего от этих попыток не осталось. Вообще можно сказать, что если не политические, а чисто профессиональные стремления только и проявлялись рабочими национальных мануфактур, то эти профессиональные стремления в свою очередь сводились у них почти исключительно к вопросу о заработной плате. Даже вопрос об увеличении времени отдыха после 1790 г. возбужден был только один раз и на одной мануфактуре (в Севре по поводу празднования воскресного дня). Нечего и говорить, что вопрос об организации среди этих профессиональных стремлений совсем уже никакой роли не играл.

О своем социальном положении рабочие национальных мануфактур были высокого мнения. Себя, «артистов», они считали в высшей степени полезными для нации, славы государства. Они приравнивали себя к чиновникам, состоящим на государственной службе (в чем с ними не соглашалось министерство внутренних дол). Они с гордостью указывали на то, что цельте поколения одних и тех же семейств работают на мануфактурах; иной раз они прямо предъявляли права на пользование теми землями, которые числились за мануфактурой, ибо они в этом отношении не видели никакого превосходства прав дирекции над своими правами.

Тут кстати будет заметить, что это воззрение на собственное свое значение в общем, если не считать редких исключений [380], не приводило рабочих к столкновению с дирекцией этих заведений; со своими директорами они обыкновенно не ссорились, быть может больше всего именно вследствие сознания, что от этих директоров зависит очень мало и что судьба заведений и их персонала в руках министерства внутренних дел, которое принимает и увольняет рабочих, назначает жюри для расценки работ, фиксирует плату, выдает прибавки и их прекращает и т. д. и т. д. Только в Бове (до отставки предпринимателя Мену) дела мануфактуры зависели непосредственно от Мену, и центральная власть уклонилась от решения распри между предпринимателем и рабочими.

Можно ли на основании документов, касающихся рабочих национальных мануфактур, уяснить себе, каковы были за рассматриваемый период наиболее характерные черты в отношениях государства к этой прямо от него зависевшей категории рабочего класса?

В первые годы революции, когда мануфактуры находились под главным управлением графа d’Angiviller, правительству пришлось считаться с брожением рабочих, и оно всюду пошло на уступки, где только от него непосредственно зависело удовлетворение выставленных требований, и только в Бове, как выше замечено, где рабочим в этот период нужно было еще считаться непосредственно с предпринимателем, дело не окончилось их победой. Нам нет никакой нужды строить априорные предположения относительно того, чем объясняется такая уступчивость: документы явственно дают понять, что двор боялся в эту критическую эпоху возбудить против себя рабочих и в конце концов выбросить на улицу несколько сот человек, которые уже прямо и непосредственно могли бы сваливать вину за свою несчастную участь на короля. Общее положение дел, триумф революции — все это сильно помогло рабочим в 1790 г., когда шли их переговоры с начальством. Королевский двор согласился на уступки, которые были для него очень невыгодны, и только украдкой, исподтишка главное начальство королевских мануфактур старалось сократить эти новые и очень неприятные для него расходы (распоряжениями не принимать новых рабочих, всячески стараться сокращать число уже существующих и т. п.). Такова в общем была политика графа d’Angiviller и сменившего его в главном начальствовании над мануфактурами в середине 1791 г. интенданта цивильного листа De la Porte, при котором, нужно сказать, на мануфактурах все было вполне спокойно, ибо, с одной стороны, рабочие были удовлетворены своими недавними завоеваниями, а с другой стороны, финансовый кризис еще не обострялся так страшно, как впоследствии, ассигнации еще не были так обесценены, а задерживать заработную плату так, как это делала впоследствии, например, Директория, королевский двор, конечно, не мог осмелиться и, судя по документам, боялся волнений, даже когда изредка случались просрочки в один месяц. Наступает 10 августа и конец монархии. Рабочие национальных мануфактур попадают вскоре в руки министра внутренних дел Ролана.

За короткое время своего вторичного министерства жирондистский министр является в наших документах человеком, который прежде всего стремится к строжайшей экономии в расходовании казенных денег на национальные мануфактуры и вместе с тем нисколько не боится возможных волнений среди рабочих. Он прямо ведет атаку против сделанных уже полтора года тому назад уступок, требует от рабочих беспрекословного подчинения своей воле, грозит недовольным рабочим увольнением, подчеркивает мысль о необходимости субординации и т. д. По самому тону своего отношения к рабочим это прямой предшественник Люсьена Бонапарта. Такая мера его, как, например, требование подписи рабочих, что они согласны подчиниться ненавистному для них восстановлению посдельной платы, с угрозой уволить неподписавшихся, обличает не только полнейшую уверенность в своей силе и в слабости рабочих, но и желание эту свою силу вполне явственно продемонстрировать.

Он горько упрекает тех, кто, по его сведениям, способствовал излишней (по его мнению) уступчивости бывшего начальника, графа d’Angiviller; и ему, республиканскому министру, приходится выслушать от рабочих робкий намекающий упрек, что при монархии d’Angiviller удостоил узнать мнение рабочих перед тем, как решить их участь, а он, Ролан, республиканский министр, и этого не хочет сделать. Конечно, разница тут была лишь в том, что d’Angiviller боялся, а Ролан не боялся рабочих, ибо монархия 1790–1791 гг. была слаба, а республика 1792 г. была сильна; и раздражение нескольких сот парижских и севрских рабочих, являвшееся в глазах погибавшего двора таким ингредиентом общей смуты, который мог стать опасным, в глазах Ролана не имело значения.

Рабочие готовы были смириться перед Роланом, который, как некоторые из них потом заявляли, терроризировал их угрозой увольнения, но опять их выручил дальнейший победоносный ход революции.

Монтаньяры сменили жирондистов. Ни прежде, ни после, за всю эпоху революции, власть не относилась к рабочим так гуманно, не обнаруживала такого стремления поднять их самодеятельность, как в 1793–1794 гг. Часто грустят по поводу «вандализма якобинцев», сжегших такие-то произведения Гобеленов, разбивших такие-то севрские статуи и вазы только потому, что эти предметы искусства изображали монархические и феодальные сюжеты. Историк рабочего класса во всяком случае скажет, что относительно рабочих вообще якобинцы «вандалами» отнюдь не были, в частности относительно рабочих национальных мануфактур. Мало того, они проявили весьма широкий взгляд на общегосударственное значение этих заведений, — взгляд, до которого никогда не мог возвыситься Ролан. При них республика обуревалась такими же и еще худшими невзгодами, нежели при Ролане, и однако они, в лице министров внутренних дел (особенно Pare), в лице комитета и комиссии земледелия и искусств, в лице Комитета общественного спасения и самого Конвента, упорно желали даже путем жертв, столь трудных при тогдашнем состоянии финансов, сохранить для государства эти «школы искусств».

Гордая вора в будущее, столь характерная для деятелей первых лет Конвента, сказывается в действиях власти в эту эпоху по отношению к национальным мануфактурам. Тут мы имеем дело с проявлением того настроения этих деятелей, которое так хорошо по другому поводу охарактеризовал Leon Cahen: «… ils ne craignaient pas la ruine parce que la nation devenue libre disposait selon eux de richesses immenses qu’il etait impossible d’evaluer exactement. II y a eu la comme un phenomene de religiosite, un mouvement de foi dans la vertu de la France et de la liberte»[381]. Что касается попыток дать рабочим известную организованность, ввести их представителей в администрацию, укрепить взгляд на рабочих как на людей, с которыми дирекция должна братски делить заботы по управлению и так далее, то рабочие оказались недостаточно энергичными и подготовленными, чтобы закрепить за собой эти дары судьбы, ибо тут они только шли за революцией и после наступления термидорианской реакции без каких бы то ни было следов борьбы, как мы уже заметили, опять вернулись к своему совершенно подчиненному положению. Вообще, и принося материальные жертвы для сохранения мануфактур, политические деятели 1793–1794 гг. думали о будущем, и, делая попытку возвысить положение рабочего персонала, они шли не только далеко впереди современных им частных предпринимателей, по, можно сказать, впереди и тех самых рабочих, о пользе которых они заботились.

Термидорианская реакция и особенно эпоха Директории ознаменованы в интересующей нас тут области стремлением поддержать авторитет администрации и дисциплину среди рабочих, и это стремление тем заметнее, чем меньше в сущности было поводов со стороны рабочих к тому, чтобы подобная тенденция проявлялась. Бюрократический формализм также становится заметнее, нежели был в предшествующие годы; полицейская подозрительность, бывшая во времена Директории на очереди дня, распространяется в городах в особенности на рабочий класс, и рабочие национальных мануфактур не составляли в этом отношении исключения [382].

Но правительство при Директории вовсе не боялось, собственно, рабочих, как боялся их, например, королевский двор в первые годы революции, и оно иной раз проявляло некоторую небрежность по отношению к ним. Персонал национальных мануфактур пережил именно в эти годы самые острые страдания, и финансовый кризис был, конечно, главной, но едва ли всегда единственной их причиной. Министерство внутренних дел в период полного обесценения ассигнаций, а затем мандатов давало рабочим одну прибавку за другой, но эта помощь в значительной мере оставалась, как сказано, чисто иллюзорной, и когда с весны (март — апрель) 1797 г. звонкая монета (начавшая появляться в обороте уже с середины 1796 г.) заменила мандаты, то правительство систематически целыми месяцами стало задерживать выдачу рабочим платы и ничего не платило даже за те произведения, которые именно в этот год в обильном количестве отбирала из национальных мануфактур для собственных нужд (подарков представителям иностранных государств, украшения дворцов и т. п.). При всем недостатке финансовых средств у Директории находились в эти годы на многое такое, что более терпело отлагательства, суммы, которые в несколько раз превышали издержки на национальные мануфактуры.

Конечно, далеко не в первые же месяцы Консульства поправилось отчаянное положение рабочих. Для севрских рабочих время Консульства ознаменовалось катастрофой — массовым увольнением рабочих во имя экономии. Но в общем для рабочих остальных национальных мануфактур и для оставшихся севрских рабочих эпоха, начавшая упорядочение финансов, не могла не быть ео ipso временем улучшения их материального быта. Что же касается до тенденций всеми мерами поддерживать «дисциплину», «субординацию», «добрый порядок и спокойствие», то в этом отношении Консульство, конечно, продолжало дело Директории…

Время господства монтаньяров оказалось таким образом единственным моментом за все десятилетие, когда правительственная власть, нисколько не боясь рабочих, относилась к ним вместе с тем вполне искренно благожелательным образом, наиболее последовательно демократически. И эпохи, как предшествующая этому краткому моменту, так и следующая за ним, оттеняют его обе одинаково отчетливо. Это один из тех выводов, которые подтверждаются также данными, относящимися к рабочим частных промышленных предприятий. В следующих наших этюдах мы увидим, что это не единственное заключение, выведенное из документов национальных мануфактур, но вместе с тем не лишенное значения и для истории более многочисленных категорий рабочего класса.

1908 г.

Примечания:

1

Les etudes relatives a l'histoire economique de la Revolution francaise. Paris, 1906.

2

Так ее называют сокращенно; полное название комиссии таково: «La commission chargee de rechercher et de publier les documents d’archives relatifs a la vie economique de la Revolution».

3

Histoire des classes ouvrieres et de l'industrie en France de 1789 a 1870.

4

Les associations ouvrieres au XVIII siecle. Paris, 1900.

5

См. журнал Revolution francaise, 1883, стр. 481.

6

Les manufactures Nationales. Paris, 1889.

7

Notice sur la Manufacture Nationale de tapisseries des Gobelins, par G. A. Guillaumоt. architecte, directeur de cette Manufacture etc. A Paris de l’imprimerie de H. L. Perronneau (an VIII). — Единственный экземпляр этого editionis principis мы нашли в архиве мануфактуры Гобеленов. Даже в Национальной библиотеке этого издания VIII года нет.

8

Notice historique sur les manufactures imperiales de tapisseries des Gobelins et de tapis de la Savonnerie suivie du catalogue des tapisseries exposees et au cours d'execution. Paris. 1853.

9

Histoire generale de la tapisserie, in folio; его же издание Histoire de la tapisserie depuis le moyen age jusqu'a nos jours, gr. in 4°. Tours, 1886.

10

Недавно появилась: Etat general des tapisseries de la Manufacture des Gobelins depuis son origine jusqu'a nos jours. Paris, 1903–1904.

11

Notice historique sur la manufacture royale de tapisseries de Beauvais. A Beauvais, aout 1834.

12

Une manufacture de tapisseries de haute-lisse a Gisors sous le regne de Louis XIV. Documents inedits sur cette manufacture et sur celle de Beauvais. Paris, 1876.

13

Воussоn Е. La manufacture nationale de tapisserie de Beauvais. Beauvais, 1904.

14

Например: W. Сhосquеll. Essai sur l'histoire et la situation actuelle de l'industrie de tapisseries et tapis. Paris, 1863; или Baron de S-tе Suzanne. Notes d'un curieux sur les tapisseries tissees de haute et basse lisse. Monaco, [1876–1879].

15

La manufacture de Sevres pendant la Revolution. Nouvelle Revue, 1891. Другая статья Garnier, уже отчасти выходящая из рамок настоящей работы: La manufacture de Sevres en l'an VIII, была помещена в Gazette des Beaux-Arts, t. 36, стр. 310–318 и t. 37, стр. 45–54.

16

La Manufacture de Sevres sous la Revolution. Revue de l'histoire de Versailles et de Seine-et-Oise, 1902, Fevrier, стр. 1 —15.

17

Отдельный оттиск из Revue de l'art francais за 1889 г.

18

Les sources de l'histoire de France depuis 1789 dans les Archives Nationales. Paris, 1907, стр. 7.

19

См. Нац. apx. O² 913. Пачка: Compte general. Rapport presente au Ministre de l'Interieur, 23 floreal l’an V:… Nous observons en terminant ce rapport que les comptes presentes par la Direction de la Manufacture de Sevres et qui se bornent a une simple chiffrature ne peuvent donner une idee de la situation reelle de l’etablissement.

20

При старом режиме нужны были 6 лет apprentissage и затем 4 года compagnonnage на мануфактуре Gobelins,чтобы стать artiste ouvrier или gagner la maitrise. Над. арх. О¹ 2052 В — Pieces sans date.Записка A. Vaudieres.

21

Впервые этот эпизод исследован на основании документальных данных М. Tuetey в его Repertoire general des sources manuscrites de l’Histoire de Paris pendant la Revolution Francaise,t. I. Paris, 1890, стр. XIX.

22

Нац. арх. О¹2052^A. Пачка: Gobelins 1789, письмо d’Agoult, помечено: le 5 may 1789.

23

Например, см. Нац. арх. О¹ 2052^А, рукопись от 6 июня 1789 г., начинающуюся словами: Etant informe, Monsieur, que vous devez vous rendre Lundi и т. д. или письмо Peyron, «Rp. 85» (О¹ 2052^A), помечено на полях: 29 июня 1789 г., писано 4 июня.

24

District de Saint-Marccl. Extrait des registres de ses deliberations des 21 et 24 avril 1790 sur ce que le Roi et la Reine sont venus voir la Manufacture des Gobelins, стр. 2.

25

Нац. арх. 0¹ 2052^B-1. Role des Gratifications ordonnees par Monsieur d'Angevillier, Directeur et ordonnateur general etc., etc. Le premier role etabli pour le soulagement des ouvriers de la Manufacture Royale des Gobelins, vu la cherte des vivres a raison de vingt sols par semaine pour chaque ouvrier et de dix sols par semaine pour chacun de leurs enfants hors d’Etat de travailler. — Всего в документах есть 6 таких отчетов, 3 из них представлены мастерскими за первое полугодие (подзаголовок six premiers mois 1790), и 3 — за второе (six derniers mois 1790).

26

Нац. арх. О¹ 2052^В-1. A Paris, le G mars 1790; подписано Belle. Доклад о деле начинается в этой рукописи со слов: Une affaire fort serieuse…etc.

27

Там же:… pour ramener l’ordre et la tranquillite que l’effervescence presente a prodigieusement trouble.

28

Нац. арх. О¹2052^B-1. Письмо Guillaumot помечено: Paris, le 2 juin 1790: La conference avec les ouvriers des Gobelins a eu lieu ce matin et a ete des plus paisibles. Ils m’ont lu un projet de reglement fort sage… etc.

29

Нац. арх. O¹2051^B-1. Письмо рабочих: Monsieur le Comte, nous nous serions deja justifies…etc., etc.

30

Там же. Aussi ce qui nous a le plus penetre dans votre lettre, Monsieur le Comte, c’est le reproche d’un manque de confiance qui fait au contraire tout notre espoir et notre bonheur…

31

Нац. арх. О¹ 2052. Письмо помечено: Paris, 31 octobre 1790:… qu’en entrant dans la Manufacture… ils renoncoient aux avantages communs a toutes les autres professions tel qu’un Etablissement personnel… etc.

32

Нац. арх. 0¹2052^B-1 Observations (на полях: Gobelins). Рукопись занимает 2? страницы большого формата.

33

Там же. Car enfin comment ne pas la (т. е. «une revolte ouverte» — Е. T.) voir tres nettement demontree dans ce projet de reglement que proposent les ouvriers et dans lequel sous l’expression apparente, mais trop derisoire, du respect, du zele et de la reconnaissance, ils etablissent touts les moyens de sa rendre legalement maitres de la gestion d’une Manufacture dont ils vivent cependant…

34

Там же. Comment se preter a l'idee que des ouvriers… se feront de leur admission dans une Manufacture d’autant plus Royale qu’elle est directement stipendiee par le Roi, un titre pour se subordonner a des comites pernianens, a des comites particuliers? (в подлиннике подчеркнуто).

35

Там же. L’esprit de la revolution ne permet peut etre plus de songer a ce reglement et peut etre aussi n’y pourrait en insister sans danger.

36

Там же. Je suis loin de voter pour aggraver le malheur de la vie trop resseree, trop parcimonieuse d’un ouvrier…

37

Там же: Mais tout salaire doit avoir un terme et une mesure. Et combien est immense la classe des metiers qui ne rendent pas un ecu par jour. En ce moment le Roi peut a peine payer. Et que sera-ce s’il faut se porter a une augmentation de 20 mille ecus aussi sterile que la depense qui se fait deja? L’etablissement croulera… etc.

38

Там же: Ces ouvriers qui n’empruntent leur force resistante ou plutot imperative que de la pitie, de Ja condescendance qu’on leur marque? Pauvres gens qui ne voyent pas qu’ils creusent l’abime entr’ouvert sous leurs pieds!

39

Там же. C’est peut etre la ce dont il serait important de les frapper.. etc.

40

Над. арх. О¹ 2052^B-II. Письмо д’Анживилье директору. Помечено: A Versailles, le 3 janvier 1791. Регламент, составленный Guillaumot, утвержден графом d’Angiviller 31 декабря 1790 г.

41

Нац. арх., цит. документ: Le nouvel arrangement, Monsieur, que vous m’avez propose pour terminer l’affaire des Gobelins m’a paru admissible et propre a mettre fin aux reclamations des ouvriers en tenant un milieu entre la rigueur extreme et une trop grande codescendance. — Утверждены эти правила были им еще 31 декабря 1790 г.

42

Это слово трудно, говоря о национальных мануфактурах, перевести выражением «ученик»: из них выходили прямо в «artistes ouvriers». «Подмастерьями» же также не могут быть, например, названы дети 12 лет, начинавшие в этом возрасте свой «apprentissage».

43

См. например: Нац. арх. О¹2052^B-II— документ, помеченный 3 juin 1791: Rp. 81 и др.

44

Нац. арх. 0¹2052^B-II. Письмо помечено le 6 fevrier 1791:…les affaires de la Manufacture des Gobelins etant a peu pres arrangees d’une maniere stable… etc.

45

Нац. арх. О¹2052^B-II. Письмо Belle, помечено: Paris, le 10 avril 1791: S’il est des presomptueux, — la majorite est des hommes raisonnables et qui, la loi une fois faite et manifestee, — la soutiendront.

46

Нац. арх. О¹ 2052^B-II Nouvel Etablissement pour fixation des salaires des ouvriers des Gobelins a compter du 1-er Janvier 1791 (помечено на полях: Rp. 36, 23 mars 1791).

47

Эти классы обозначены для двух последних мастерских цифрами: 1, 2, 3, 4, 5, а для первой мастерской цифрами: 1,2,3, 3, 4; все остальное одинаково; для первой мастерской вторая цифра 3 соответствует 4, а 4–5.

48

Нац. арх. О¹ 2052^B-II. Suite du Reglement arrete… 31 Decembre 1790, relatif au nouveau mode de payement des ouvriers. Отдел: Des apprentis. Art.3-e.

49

Расходы из-за этой реформы сильно увеличились. В 1789 г. издержки на заработную плату равнялись 143 242 франкам, в 1790 г. — 144 168 франкам, а в 1791 г. — уже 165 927 франкам Archives de la Manufacture des Gobelins, Notice de Guillaumot, цит. изд., стр. 19–20.

50

Aune carree — 1 м 28 с. в Иль-де-Франсе.

51

«Cela seconde mon projet de reduire le nombre des ouvriers», — пишет д’Анживилье директору Гильомо по этому поводу. Нац. арх. О¹ 2052 В-3, помечено: Paris, le 2 fevrier 1792.

52

Нац. арх. 0‘ 2052-3. Письмо помечено 6 mai 1792.

53

Предлагаемая смета на полях, — помечена 10 aout, Manufacture des Gobelins, adm. № 17. Рукопись называется: Etat de propositions pour traitements et appointements. Резолюции — на полях.

54

Нац. арх. 0¹2052^B-11. Copie du memoire remis a M. M.les commissaires dela Section du Finistere pour preparer leur Rapport sur la Manufacture des Gobelins (adm. ^on№ 39).

55

A Monsieur le ministre de l’Interieur. Monsieur, une vainc sollicitude agite en ce moment quelques ouvriers de la Manufacture des Gobelins; car la tres majeure partie ne la partage point, n’envisage pas l’evenement qui les distrait d’une liste supprimee pour les remettre heureusement dans l’etat primitif qui placoitcot etablissement qui honore les arls dans la main de la Nation, comme capable de porter atteinte a leur sort. Neanmoins, Monsieur, pour continuer de manifester la parfaite union qui n’a cesse de regner dans leurs atteliers, tous se reunissent en ce moment pour vous supplier de les eclairer a cet egard et de daigner par un mot de reponse confirmer l’espoir que leur inspire l’equite de l’assemblee nationale et la votre. Следуют подписи: Desroy, la Forest, Fuzy, Representants les trois atteliers (на обороте приписка, куда направить ответ). Пац. арх. О¹ 2052 ^В'^1И. Па полях помечено: R. a la 6 Div. 20 Aout.

56

Нац. арх. 0¹2052^B-III. Copie de la petition, presentee a l'assemblee Nationale par la Commune de Paris:.. vous vous empresserez de detruire l’espoir de cette despote du Nord dont l’Empire n’est deja que trop peuple d’artistes celebres de notre Nation et qui, en politique aussi adroite qu’ambitieuse tient toujours des emissaires parmi nous pour s’enrichir de nos depouilles.

57

«Ce ministre qui sous l’ancien gouvernement etoit inspecteur des manufactures commercantes ne considerait celle des Gobelins que sous le rapport du produit..» — так отзывается о тенденции Ролана Guillaumot. Notice, цит изд. Archives de la Manufacture des Gobelins.

58

См. доклад Audran’a министру внутренних дел. Помечено: Des Gobelins 6 octobre 1792, l’an IV de la liberte, № 1302 (…payements fixes par eux memes et auxquels Mr Dangiville a acquiesce aveuglement…). Нац. арх. О¹ 2052 ^в‘^ш.

59

См. доклад Belle’s министру внутренних дел (Aux Gobelins, ce 19 novembre 1792). Нац. арх. О¹ 2052^В'^1И.

60

…Sous quelque denomination que ce fut… Петиция. Л Monsieur Roland, Registre № 634. Подписано тремя депутатами от рабочих: Mangschot, Bouveron, Coullaudon.

61

Нац. арх. О² 871. Le Citoyen Rolan (sic.), Ministre de l’interieur le 12 novembre 1792.

62

Нац. арх. О¹ 2052 ministre de l’Interieur au Citoyen Belle, a la Manufacture Nationale des Gobelins, Paris le 1 decembre 1792, l’an I de la Republique:…et j’ai vu avec douleur combien vous avez contribue a mettre la manufacture dans le desordre et l’anarchie ou elle est aujourd’hui.

63

Нац. арх. О² 871, Paris, le 10 decembre 1792, l’an I de la Republique. Le ministre de l'interieur aux citoyens employes aux travaux de la Manufacture des Gobelins: Je suis informe de la repugnance que quelques uns d’entre vous temoignent a travailler a la tache. Je sais en meme temps qu’une autre partie plus disposee a seconder de tous leurs efforts l’administration qui se pr; pose de reduire la depense d’etablissements desquels il resulte non pas un produit mais une charge pour le tresor public, se soumet avec joie au nouveau reglement que j’ai cru devoir etablir…Je vous engage donc, citoyens, sous tous les rapports possibles, sous celui de votre interet propre qui dans des coeurs patriotes n’agit que le dernier, je vous engage a vous conformer sans delai au reglement qui vous a ete communique. Je ne doute pas que vous ne cediez a la voix de la raison, de la justice et du patriotisme. En consequence je donne par cette lettre ci meme ordre au Directeur de la Manufacture de faire un appel nominal et de demander a chaqun de vous sur le champ s’il accede ou non a l’article du Reglement qui prescrit de travailler a la tache. Chaqun de vous sans doute est libre d’avoir a cet egard son choix et sa volonte, mais son refus d’acceder sera regarde comme un consentement d’etre raye du tableau des ouvriers de la Manufacture et je mets sous la responsabilite du directeur l’execution d’une mesure qui me parait importante pour economie des deniers de la Republique…

64

Все документы, относящиеся к этому делу — в Нац. арх. О² 871: a) extrait du Registre des deliberations de Vassemblee generale de la Section du Finistere (помечено 26 декабря 1792 г.); b) Section du Finistere, seance de l'Assemblee generale du 19 avril; с) письмо Garat к Декюрелю — Le ministre de l'Interieur au citoyen Decurelle; d) донесение Audran’a министру виутренпих дел, помечено: Ce 2 avril 1793; е) другое донесение его же (20 avril 1793); f) письмо Ролана к Audran (Paris, le '1 janvier 1793); g) письмо Ролана в секцию (Paris, le.1 janvier 1793).

65

…Vous vous otes illegalement efforce d’entrainer vos concitoyens…

66

Нац. арх. О² 872. Пачка: Personnel. Comite Revolutionnaire de la Section du Finistere l’an II de la Republique, ce 22 brumaire, отношение комитета к министру внутренних дел: Citoyen ministre, depuis longtemps la conduite incivique de M-r Audran etait reconnue par la voix et l’opinion publique, elle a paru d’autant plus inquietante au comite qu’etant place par Roland a la tete d’une manufacture qui reunit un grand nombre d’ouvriers il pouvoit y exercer une influence funeste a la liberte… etc., etc.

67

Нац. арх. 0²872. Пачка: Personnel. — Extrait du Registre des declarations du comite Revolutionnaire de la Section du Finistere en date du Seize Brumaire, Van II (т. е. 6 ноября 1793 г.). Показание рабочего Thiers, что Audran был партизаном de l’ex-ministre Roland et d’avoir exerce des actes du despotisme aux Gobelins en menacant les ouvriers de les mettre a la porte s’ils ne vouloient pas travailler a la tache au lieu d’etre payes a la journee et vouloit leur faire signer un Reglement qu’il avoit fait a ce sujet et auquel ils ont ete obliges de se soumettre pour ne pas perdre leur etat; показание Duchene, что Audran s’etait comporte en despote aide du ministre Roland; показание Dumontel, что с начала своего управления он вел себя как «ennemi de l’egalite envers les ouvriers» и опять жалобы на введение посдель-ной платы и т. д.

68

Нац. арх. О²871. Письмо помечено 24 nivose l’an II (т. е. 13 япваря 1794 г.). Le directeur de la Manufacture Nationale des Gobelins au Ministre de l'Interieur.Министр отказал 29 ventose (19 марта того же года), не желая брать этого на свою ответственность.

69

О нем см. также Lacordaire. Notice sur V Origine et les travaux des Manufactures de Tapisserie et de tapis reunies aus Gobelins. Paris, 1852, стр. 42.

70

Нац. арх. О² 871. Письмо помечено 23 germinal, l’an II.

71

Нац. арх. О² 871. Extrait du Registre des arretes du Comite de Salut public du 5 prairial l’an II:…arrete que la manufacture des Gobelins et ses dependances, les Manufactures de Sevres et de la Savonnerie sont sous la surveillance et la direction de la Comission d’agriculture et des arts etc.

72

Нац. арх. О² 871. Arrete du Comite de Salut public. Extrait des Registres du Comite de Salut public de la Convention Nationale, 30 messidor l’an II, article II:…seront exclus de l’execution les tableaux presentant des emblemes ou des sujets incompatibles avec les idees et les moeurs republicains. — Это жюри должно быть назначено Комитетом общественного спасения по представлению комиссии земледелия и искусств, которая раньте снесется с комиссией народного просвещения.

73

Нац. арх. О² 871. Arrete 3 fructidor, an II:…classer les ouvriers suivant leur degre de talent et d’assiduite du travail.

74

В архиве мануфактуры Гобеленов сохраняется много протоколов заседаний этого жюри, показывающих, как внимательно и обстоятельно рассматривались дела на этих заседаниях. Archives de la manufacture Nationale des Gobelins, t. II. В этот же том II серии Documents originaux архива мануфактуры Гобеленов вплетено интересное заявление рабочих по поводу необходимого, по их мнению, участия рабочих в жюри:…nous avons cru entrer dans des principes de notre heureuse revolution en proposant de faire juger les ouvriers artistes par leurs paires, — c’est ce qui nous a fait demander qu’un nombre d’ouvriers nommes par tous fussent membres du conseil et participassent aux decisions. Люди, стоявшие тогда y власти, сами вызвали рабочих на эти соображения, прямо пригласив их изложить свои мнения касательно ведения работ на мануфактуре.

75

Очевидно, во время самих работ комиссии один умер (он имеется еще в протоколах, но с пометкой decede). См. Releve des proces-verbaux des seances de jury des arts et manufactures tenues dans La Manufacture Nationale des Gobelins les 11, 12, 13, 14, 15,16, 17 et 18 fructidor, an 11 etc. Нац. арх. О² 872.

76

Нац. арх. О² 872. Bases proposees pour le payement des ouvriers des Manufactures Nationales des Gobelins et de la Savonnerie.

77

Вот что написала комиссия земледелия и искусств директору мануфактуры по поводу одной жалобы рабочих на решение жюри: Tu voudras bien leur (рабочим — Е. T.) declarer que la commission, pleine de confiance dans les lumieres et la probite du jury, tient son travail pour bien fait et definitif, que meme elle ne croit pas avoir le pouvoir d’y rien changer et que toute reclamation qui auroit pour motif une pretention a un plus baut degres de talent que celui assigne par le jury sera regardee comme non avenue. Письмо комиссии, Paris, le 26 fructidor, l’an II, au citoyen Belle.

78

Жалованье уплачивалось помесячно (множилось число дней месяца на дневной заработок); I класс получал 210, II — 180, III — 150, IV — 120 ливров в месяц.

79

«Augmentation etonnante», «rapidite effrayante»— характерные выражения этого времени крутого финансового кризиса. Нац. арх. О² 872. Les artistes ouvriers de la Manufacture Nationale des Gobelins aux citoyens composant la Commission d'agriculture et des arts.

80

Нац. арх. О² 872. Письмо было послано 12 pluviose (31 января 1795 р.).

81

«Il (decret de 4 pluviose. — Е. T.) ne s’applique pas a vous… il n’est relatif qu’aux fonctionnaires publics des administrations civiles et aux employes, — deux classes dans lesquelles vous n'etes point compris».

82

Нац. арх. О² 871. Arrete du Comite d'agriculture et des arts du cinq Ventose l'an troisieme (т. е. 23 февраля 1795 г.).

83

Нац. арх. О² 872. Письмо директора комиссии 28 floreal (т. е. 17 мая 1795 г.):…tout est infiniment augmente…

84

Нац. арх. О² 872, ответ комиссии 3 prairial, an III (22 мая 1795 г.).

85

Эти цифры для июня 1795 г. дает Rapport a la commission d'agriculture et des arts от 27 prairial, an III (15 июня 1795 г.). Нац. арх. О² 874.

86

Нац. арх. О² 871. Rapport au Comite d'agriculture et des arts.

87

16 messidor, l’an III (см. письмо к нему комиссии, извещающей его о назначении). Нац. арх. О² 872.

88

«Nous vous observons que la petition des ouvriers des Gobelins n’est point revetue d’un visa du Directeur qui atteste la verite de son contenu. Cette formalite est d’autant plus indispensable qu’elle a pour objet non seulement de maintenir la subordination dans la Manufacture mais encore de faire connoitre les besoins et la justice de la demande». Нац. арх. О² 872. Rapport au comite, s. d.

89

«Le bon ordre exige que les ouvriers ne fassent jamais de semblables petitions sans les avoir auparavant soumis a leur directeur». Нац. арх. О² 872.

90

Нац. арх. О² 872. Rapport au Comite d'agriculture et des arts (на полях резолюция: adopte 9 thermidor, III): On ne peut se dissimuler l’insuffisance de ces journees relativement au prix des subsistances et leur modicite si on les compare au Salaire libre des ouvriers employes dans les fabriques particulieres…

91

Нац. арх. 0²872. Пачка Fructidor, III. Petition aux citoyens composants le comite des arts, помечена 18 fructidor, III:…a peine ont-ils (пишут они о себе самих — Е. T.) obtenu l’augmentation derniere qu’ils n’ont pu jouir de son efficacite, parcequ’elle ne saurait atteindre le prix exorbitant auquel a ete porte sans mesure tout ce qui concerne la subsistance et le vetement…

92

Нац. арх. О² 873. Rapport 13 prairial, an V.

93

До 24 апреля 1797 г. (5 floreal Гап V). Нац. арх. О² 873. Rapport 13 prairial, an V. Но выдача дров натурой прекратилась еще в 1796 г.

94

Нац. арх. О² 874. Rapport au. Ministre de Г Interieur 26 flor., IV.

95

Письмо Guillaumot к Dubois (chef de la 4 Division du Bureau des arts): L’operation du ministre des finances relativement aux tapisseries de cette Manufacture qu’il donne en payement a divers creanciers do la Republique… (помечено 12 thermidor, an IV, t. е. 30 июля 1796 г.).

96

Нац. арх. О² 873. Paris, le 21 Tiiermidor, Гап IV (т. е. 8 августа 1796 г.). Rapport presente au Ministre de Г Interieur (Bureau des arts): Le Ministre connoit par les rapports qui lui ont ete fait la malheureuse position ou sont reduits les artistes et ouvriers attaches a la Manufacture nationale des Gobelins. Ces laborieux soutiens d’un art qui honore l’industrie franeoise et qui multiplie souvent avec avantage les tableaux de notre ecole luttent avec peine depuis quelque temps contre les premiers besoins. Tout ce que le Directoire executif, tout ce que le ministre a voulu faire en leur faveur a ete sans effet par l’instabilite de notre systeme monetaire. Le directeur m’observe qu’il voit ces artistes reduits au desespoir et la manufacture prete a se dissoudre si l’on ne subvient enfin a cet etablissement par des moyens efficaces.

97

Нац. арх. О² 872. Observations du citoyen Guillaumot (cp. L a с о r-d a i r е. Notice sur l'origine et les travaux des manufactures de. tapisseries et de tapis reunies aux Gobelins, 1852, стр. 45).

98

Нац. арх. О² 872. Помечено 2 jour complementaire, an IV (т. е. 20 сентября 1796 г.).

99

Пац. арх. О² 873. Пачка: Piapports concernant les employes et ouvrier de l’an IV a l’an IX, петиции Au citoyen Ministre de l'Interieur, 14 vende-miaire, l’an V (т. е. 5 октября 1796 г.). При протонии — особая бумажка с резолюцией: «Repondre que le traitement accorde aux artistes doit, suffire» etc.

100

Пац. арх. О² 874. Germinal 5, пачка Rapports an V. Etat du remboursement du prix du pain aux artistes, employes et ouvriers de la Manufacture Nationale des Goboiins (особая графа: bouches).

101

Нац. арх. О² 872. Пачка: Personnel. Rapport au Ministre de l’Interieur (6 floreal, V). Два «premiers ouvriers», стоявшие вне классов, получали по 1250 франков.

102

Нац. арх. О² 873. Les artistes ouvriers au citoyen Ministre de l’Interieur, 26 thermidor (т. е. 13 августа 1797 г.).

103

Depuis que les payements se font en numeraire nous sommes si peu et si mal payes que le reste de nos effets n’existe plus meme jusqu’aux draps de nos lits.

104

Нац. арх. О² 873. Пачка: Decisions et ordonnances de payement du traitement des employes et artistes de la Manufacture, an IV, петиция рабочих:.. c’est apres avoir frappe a toutes les portes et n’avoir point ete entendus que nous nous trouvons force par les besoins les plus extremes que nous eprouvons d’interrompre vos precieux moments…etc., etc.

105

Нац. арх. О² 873, письмо Guillaumot, 5 fructidor.

106

«Je vois avec douleur l’etat penible ou se trouvent les employes et les ouvriers de cet etablissement, mais il n’est pas en mon pouvoir pas meme a celui du Ministre d’y remedier quant a present…» Пац. арх. О² 873. Le chef de la comptabilite generale des Bureaux du Ministre de l'Interieur au citoyen Dubois, chef de la 4 Division, письмо от 25 fructidor, an V (11 сентября 1797 г.).

107

Нац. арх. О² 874. Rapport au Ministre de l'Interieur, 23 Brumaire, an VI (13 ноября 1797 г.)

108

ТТац. арх. О² 873. Rapport presente au Directoire Executive (frimaire, an Y]).

109

Нац. арх. О² 874. Rapport presente au Ministre de l’Interieur, 19 frimaire, an VII (9 декабря 1798 г.).

110

Над. арх. Rapport au Ministre, 4 pluviose, an VII; директор дает такие сведения: в 1790 г. рабочие уплачивали 1 ливр 30 сантимов, в 1797 г. они были обложены налогом в 7 франков 20 сантимов.

111

Там же.

112

«En meme temps nous vous prions de lui (министру. — Е. T.) exposer que cette augmentation… ne peut aucunement soulager notre infortune, que meme cette augmentation relativement au prix de toutes choses ne peut nous procurer aucune partie de comestible… etc». Над. арх. О² 874. Les employes et artistes ouvriers de La Manufacture Nationale des Gobelins au citoyen Dubois, chef de la 4 Division.

113

Нац. арх. О² 874. Петиции была послана 23 prairial, VII, т.с. И июня 1799 г.

114

Нац. арх. О² 874. Aux citoyens directeurs, ce 11 vendemaire, an VIII (3 октября 1799 г.).

115

Положение рабочих в первое время Консульства было очень неприглядно, ибо сравнительно с началом революционного периода все припасы вздорожали на одну треть своей стоимости, а жалованье было равно лишь трем четвертям того, какое рабочие получали в 1791 г. Ср. Archives de la Manufacture des Gobelins, серия «Documents originaux», т. III: Memoire sur la necessite d’une nouvelle organisation et d’une augmentation de salaires pour les ouvriers de la Manufacture Nationale des Gobelins; там же: Rapport presente au Ministre de l'Interieur, 20 fructidor, an X.

116

Документы, относящиеся к началу мануфактуры de la Savonnerie см. в Нац. арх. О¹ 2055, а также О² 2057-А. Observations qu'on cru devoir soumettre au citoyen Roland ministre de 1'Interieur les ouvriers de la Savonnerie; там же доклад Duvivier от 8 июля 1792 г.

117

Нац. арх. О¹ 2055. Edit du Roy concernant les privileges accordes a la Manufacture Royale de la Savonnerie. Donne a Marly au mois de janvier 1712.

118

Нац. арх. О¹ 2055. Memoire en interpretation des arrets, edits, lettres patentes et privileges attribues a la Manufacture de la Savonnerie, etablie a Chaillot.

119

Но у:-ке к концу XVIII в. есть сведения, что «все или почти все» рабочие пользуются помещением на мануфактуре; см. Нац. арх. О² 907, 17 nivose, an IV; Le ministre de l'interieur au citoyen Duvivier.

120

Нац. архив. О¹ 2057-A, Etat de la quantite d'ouvrage fait a la Savonnerie depuis 1777.

Годы — Количество aulnes: 1777—115; 1778—110¹/₄; 1779—134; 1780—145³/₄; 1781—110¹/₂; 1782—155³/₄; 1783—122¹/₂; 1784—120¹/₂; 1785—118; 1786—137; 1787—138; 1788—151;1789—152; 1790—170.

121

См. предшествующее примечание.

122

Нац. арх. О¹ 2057-А. Plans et pieces s. d.; письмо без подписи, писано, безусловно, рукой Duvivier; по смыслу тоже никем другим не могло быть написано.

123

Титул его в это время был такой: М. Guillaumot, intendant general des batiments du Roi, Directeur des Manufactures Royales des Gobelins et de la Savonnerie. Нац. арх. О¹ 2057-A, annee 1790, 2-e Division.

124

Нац. арх. О¹ 2057-A. Прошение рабочих к Guillaumot: De plus, monsieur, vous qui etes toujours avec les ouvriers et qui pouvez a juste titre vous en dire le pere…

125

Нац. арх. О¹ 2057-A. Другое прошение: Monsieur, l’empressement que vous nous avez toujours temoigne depuis que nous avons l’honneur d’etre connus de vous, de participer de tout votre pouvoir aux moyens de regenerer la perfection de nos travaux et d’assurer a jamais notre bonheur nous a inspire une confiance capable de nous abandonner entierement a tout ce que la justice et la bonte de votre coeur vous dictcroit a cet egard… etc.

126

Нац. арх. О¹ 2057-A. Письмо A M. le comte d'Angiviller etc., пометка карандашом: 21 juin.

127

…Quelques logeros gratifications qui se decerneroient chaque annee en forme de prix… etc.

128

Нац. арх. О¹ 2057-A. Письмо к d’Angiviller (Monsieur, c’est toujours dans une confiance assuree que nous nous adressons a vous… etc.): Nous vous supplions Monsieur, de regarder les sieurs Givry, Noblet, Richy et Noel icy presents comme entierement autorises de notre part et nous renoncons a toutes reclamations contre ce qu’ils conviendront avec vous.

129

Нац. арх. О¹ 2057-A. Письмо к Guillaumot.

130

Votre bonne disposition a notre egard nous rassurera tou jours malgre les obstacles et les difficultes qui l’on pourrait semer a travers les operations d’ou doivent resulter la regeneration do nos travaux et l’amelioration de notre sort, — писали они d’Angiviller. Нац. арх. О¹ 2057-A.

131

Нац. арх. О¹ 2057-A. Monsieur, voicy l’etat nominatif… etc.

132

Нац. арх. О¹ 2057-A. Reglement provisoire pous la manufacture de la Savonnerie relatif a l'essay d'un nouvel ordre pour le payement des ouvriers.

133

Нац. арх. О¹ 2057. Memoire от 14 апреля 1791 г.

134

Reglement, цит. документ: Et pour vaincre la repugnance que pour-roient eprouver quelques ouvriers a se charger de cette mission par une de-licatesso d’autant moins fondee que cette surveillance est indispensable et sera reciproque, tous les noms des ouvriers de l’atelier seront inscrits pour etre tires au sort et a l’ordre successif do leur sortie… etc.

135

Нац. арх. О¹ 2057-A. Письмо от d’Angiviller к Guillaumot, 20 avril 1791.

136

Нац. арх. О¹ 2057-А, № 1276. Au ministre de l'Interieur. Письмо Duvivier. — К этому же времени относится и официальное констатирование невозможности принять хотя бы одного нового рабочего:…la manufacture de la Savonnerie etant aujourd’hui tres dispensieuse et onereuse au Roi par un effet du nouveau Regime; il ne pareil pas que ce soit le cas d’en augmenter le nombre des ouvriers… etc. Письмо к Guillaumot, 7 octobre 1791.

137

Пац. арх. О¹ 2057-A, 8 juillet 1792:…il ne se trouve plus charge du payement des ouvriers puisque monsieur l’intendant de la liste civile y fait satisfaire par une somme adressee a l’entrepreneur mois par mois et le surplus de ces sommes restantes entre ses mains lui sert d’accompte sur la fourniture de matieres dont il est charge pour les travaux.

138

Нац. арх. О¹ 2057-A. Aout 1792. L’analogie des deux etablissements… paroit exiger une marche uniforme pour l’un et pour l’autre.

139

Нац. арх. О¹ 2057-A. A Monsieur Roland, Ministre de l’Interieur (29 августа).

140

Нац. арх. О¹ 2057-A. Moyens de reunir la manufacture des tapis de la Savonnerie a celle des Gobelins… etc. (18 novembre 1792).

141

Нац. арх. О¹ 2057-А. Письмо Duvivier (8 decembre 1792).

142

Neanmoins il faudroit bien se tenir en garde contre le projet de les reunir sous la meme direction et le meme regime. Celle-ci est simple, elle peut prosperer avec de l’attention et en lui laissant sa liberte et sa bonne conduite. Jamais je n’y ay entendu les blames ou les agitations dont souvent et longtemps j’ai scu les Gabelins travailles.

143

Например, постановление комитета земледелия и искусств, 19 prairial Гап III. Нац. арх. AF II-13-85. Rapport au comite.…la petition des ouvriers de la Savonnerie que vous nous avez renvoyee le 16 du courant contient les memes reclamations que celle des ouvriers des Gobelins…

144

Нац. арх. О¹ 2057'A, 6 fructidor, an II. Au citoyen Duvivier; сбоку приписка: envoyer la meme lettre a Belle directeur des Gobelins. — Одинаково, конечно, рабочие Savonnerie получали и отказы рассматривать жалобы на решения этого жюри (см. Нац. арх. О² 907, 15 prairial, an III. Ответ жалобщику Sabin).

145

Нац. арх. О² 2057-A. Details et observations sur la manufacture nationale dite la Savonnerie etc. Нац. арх. О² 907. Etat nominatif des artistes ouvriers et employes (осень 1795 г.). Нац. арх. О² 907, 8 vendemiaire, an VIII. Au citoyen Dubois chef de la 4-e Division (1798 г.) и np.

146

Нац. арх. О² 907. Arrete du Comite de Salut public, 1 brumaire, an IV (23 октября 1795 г.).

147

Нац. арх. О² 907, 27 prairial, an III. Au citoyen Duvivier.

148

Ils peuvent dire avec verite qu’ils meurent de faim dans toute la force du terme, puisqu’ils voyent journellement leurs femmes, leurs enfants et eux-meme tomber en defaillance. Пац. арх. О² 907, 21 floreal.

149

Нац. арх. О² 907, 12 nivose, an IV.

150

Пац. арх. О² 907, 17 nivose, ап IV.

151

Нац. арх. О² 907, 13 messidor, an IV (1 июля 1796 г.). Au citoyen Ministre de l’Interieur. — Несколько ранее они горько жалуются на обесценение бумажных денег, на которые нельзя достать «une infinite d’objets indispensables dans un menage…» 6 messidor, an IV (24 июня 1796 г.). Au citoyen Ministre. Нац. арх. О² 907.

152

Нац. арх. О² 907, 1 jour complementaire, an IV (17 сентября 1796 г.) Au citoyen Ministre de Г Interieur.

153

Нац. арх. О² 907, 3 frimaire, an V. Au citoyen Ministre de l'Interieur.

154

Нац. арх. О² 907, 6 fructidor.

155

Нац. арх. О² 907, 25 nivose, V annee.

156

Нац. арх. О² 907, 2 messidor, an V (20 июня 1797 г.).

157

Нац. арх. О² 907, 9 thermidor, an V. Petition au Directoire Executif.

158

Нац. арх. О² 907, 25 frimaire, an VI. Chef de la 4 Division de l'interieur au citoyen Duvivier… etc.

159

Пац. арх. О² 907, 29 pluviose. Au Directoire Executif.

Там же. письмо Duvivier к Dubois, chef de la 4 Division etc., 14 pluviose, an VI.

160

Там же. письмо Duvivier к Dubois, chef de la 4 Division etc., 14 pluviose, an VI.

161

Нац. арх. О² 907, 13 vendemaire, an VII (4 октября 1798 г.). Rapport prHente au Ministre de l'Interieur.

162

Нац. арх. О² 907, 4 floreal, an VII. Л u citoyen Ministre de l'Interieur.

163

Нац. арх. О² 907, 14 messidor, an VII (2 июля 1799 г.). Au citoyen Ministre de l'Interieur.

164

Нац. арх. О² 907, 8 frimaire, VIII annee (29 ноября 1799 г.). Au citoyen Ministre de l'Interieur.

165

Нац. арх. О² 907, 27 nivose, an VIII (19 января 1800 г.), письмо Duvivier министру.

166

Rapport demande par le ministre de l'Interieur, le 16 floreal, an VIII (6 мая 1800 г.).

167

Нац. арх. О² 907, 1 thermidor, an VIII. Au citoyen ministre de l’Interieur.

168

Нац. арх. О² 908, 27 thermidor, an X. Au citoyen Chaptal, ministre de l'Interieur.

169

17 января 1787 г. Нац. арх. F¹² 1494.

170

Нац. арх. F¹² 1494, начка: BoisselJes et Vincennes. Observations sur les demandes des petites Manufactures de Porcelaines contre la Manufacture Royale.

171

Доклад графу d’Angiviller 9 марта 1784 г. Нац. арх. О¹ 2061, первая пачка.

172

Нац. арх. О¹ 2061-6. Observations sur la Manufacture de Porcelaines du Roi:., car il serait bien malheureux que la Manufacture ne vendit pas pour 150 ou 200 000 dans le courant de l’annee…

173

Archives de la Manufacture Nationale de Sevres 1790, IJ. 5, Liasse 1. A Versailles, le 22 fevrier 1790: Les ventes sont au dessous de ses depenses ordinaires et le coup de massue que vient de recevoir le luxe et des gens de la cour et des gens riche? de Paris est la principale cause de sa detresse. On peut meme dire que la vente baissera encore. — Письмо писано Montuola, который себя называет un des deux premiers commis des Batiments du Roi (см. этот титул в его письме от 20 сентября 1792 г. — Archives de La Manufacture de Sevres, correspondance 1792).

174

Sans doute, s’il s’agissait de vendre, on trouverait des acquereurs peut-etre meme a un prix en apparence avantageux… Archives de la Manufacture Nationale de Sevres. Пачка: Copies des papiers, let tres et documents appartenant a la Bibliotheque de Zurich (корреспонденция J. J. Hettlinger). Copie du memoire presente au Roi par M-r d'Angiviller, Directeur general des batiments sur la Manufacture Royale des porcelaines…

175

Там же: «Mes motifs ont ete de ne pas exciter l’insurrection si pres de Versailles, de Paris et de St. Cloud, de ne pas reduire a la misere et au desespoir qui souvent conduit au crime deux a trois sents ouvriers»… etc., etc. «Je no puis rendre a votre Majeste quelles ont ete et quelles sont mes inqui el udes».

176

Нац. арх. О¹ 2061, седьмая пачка.

177

Нац. арх. О¹ 2063:…mais d’un autre cote la Manufacture a a craindre des brocards, les insultes de la part des gens qui deja ne nous aiment pas, peut etre meme des coups de pierre dans les vitres…

178

Нац. арх. О¹ 2061, восьмая пачка:…la baisse du commerce deja trop constante depuis deux ans laisse a craindre un accroissement d’autant plus nuisible que les acheteurs en general bien plus rares que dans les autres commerces se porterent vers les petites manufactures…etc.

179

Нац. арх. О¹ 2061, восьмая пачка. Memoire sur la manufacture des porcelaines de Sevres.

180

Archives de la Manufacture Nationale de Sevres, Correspondance 1790, H. 5, Liasse 1, a Versailles, le 4 avril 1790. Речь идет о «l’insurrection qu’il y a eu a la Manufacture a l’occasion d’un mois arriere».

181

Archives de la Manufacture Nationale de Sevres 1790, correspondance, H. 5, Liasse 1. Письмо d’Angiviller к дирекции от 14 апреля 1790 г.

182

Archives de la Manufaclure Nationale de Sevres, H. 5, Liasse 1. A Versailles, le 21 may 1790. Письмо d’Angiviller к Regnier: J’apprends par M. Montucla que la suspension des ouvrages des femmes a ete annoncee sans qu’il en soit resulte de la fermentation. J’avois quelque peu inquetudo sur ce sujet.

183

Archives de la Manufacture Nationale de Sevres. Correspondance 1791 avec Laporte, intendant de la liste civile, H. 5, Liasse 2. Paris, le 4 decembre 1791: Ce n ’est qu’avec peine que je me suis determine a consentir ces augmentations, la fermentation qui s’est elevee a la Manufacture, etant une suite des premieres auxquelles j’aurois du me refuser.

184

Там же: J’apprends au surplus avec plaisir que diverses commandes livrees font rentrer dans la caisse de la Manufacture une somme de 18.000 et quelques cents livres et meme qu’il doit y rentrer encore quelques sommes.

185

M. Garnier в уже упомянутой своей статье как бы «оправдывает» севрских рабочих от обвинения в якобинизме, высказанном m-m Campan. Случай этот вообще слишком ничтожен, чтобы строить на нем те или иные ВЫВОД F.I.

186

Нац. арх. D. IV. 1767–1815, cart. 60 (Comite de constitution), Liasse 1785 (на обложке Liasse: Е IV. 1 Piece. Petition des ouvriers de la manufacture Nationale 1785). A Nosseigneurs de l'assemblee nationale. На полях: affaire do Sevres, Comite de constitution, Munie. Sevres. Seine-et-Oise. Pi ece unique. Ср. также Jules Guiffrey. Documents inedits…еtc., упомянутую нами в введении.

187

Нац. арх. О¹ 2061-8. Memoire sur la manufacture de porcelaines de Sevres: Ces motifs se trouvent dans les crises revolutionnaires qui se sont succedes si rapidement et qui se sont faits sentir avec force sur ce superbe etablissement… tout detruire sans rien creer, chasser les hommes en place, s’en emparer tel a ete malheureusement un moment l'ordre du jour…

188

С 12 августа 1792 г. по решению Законодательного собрания Claviere заведывал мануфактурами до первых чисел сентября. Первое письмо Roland (в руки которого тогда перешли мануфактуры), писанное дирекции Севрской мануфактуры, помечено 11 сентября 1792 г. (см. Archives de la Manufacture Nationale de Sevres, H. 5, Liasse 3.)

189

Нац. арх. F¹² 1498. Rapport 1 janvier 1793.

190

Нац. арх. F¹² 1496, 13 fevrier 1793. Au ministre de la justice en sa qualile de ministre de l'Interieur par interim.

191

Archives de la Manufacture Nationale de Sevres, II. 5, Liasse 3, Correspondance 1792, письмо Haudry к Regnier, 6 octobre 1792:…appelions donc ces bons citoyens a notre aide, consultons les, agissons avec eux, et par eux, regardons les comme l’ame de ce corps de Manufacture, dont nous ne sommes que les membres… (ср. также Garnier, La Manufacture Nationale de Sevres pendant la Revolution).

192

Archives de la Manufacture Nationale de Sevres, 1793, H. 5, Liasse 4: Mais je dois dans tous les cas vous rappeller que dans les circonstances du moment il s’agit moins de soutenir l’ouvrage que l’ouvrier… (Paris, le 24 juin 1793, l’an II de la Republique. Подписано Garat).

193

См., например, жалобу казначея Barreau по поводу проявленного рабочими неудовольствия из-за задержки в жалованьи… ces ouvriers conduits sans doute par des malveillants savoient cependant qu’ils etoient sur le point de l’etre… (Нац. арх.)

194

Нац. арх. F¹² 1496, докладная записка Hettlinger (au citoyen Coqueau), 24 may 1793. Notes sur la Manufacture Nationale de Sevres.

195

Нац. арх. F¹² 1495. Chulot peintre a la Manufacture Nationale de porcelaines:…en 1793 je fus poursuivi par des hommes de la meme maison… ils composaient en grande partie le comite revolutionnaire de Sevres… — Есть и еще указания того же рода.

196

Нац. арх. F¹² 1496. Copie d'un memoire qui sera presente au comite de surete generale de la Convention Nationale.

197

Archives Departementales de Seine-et-Oise, Liasse IV. Comite de surveillance et revolutionnaire. Observations precises faites au sujet de l’assemblee generale de la commune de Sevres du 13 may 1793 vieux stile (sic) помечено: ce 17 brumaire, l’an II de la Republique une et indivisible.

198

Archives Departementales de Seine-et-Oise, пачка: Comite de surveillance et revolutionnaire. Rapport sur le citoyen Regnier.

199

Archives D epartementales de Seine-et-Oise. Comite revolutionnaire de la commune de Sevres. — В списке арестованных 16 сентября 1793 г. Regnier значится под № 2. Обращалось внимание, что он сжег эти бумаги таинственным образом, «a l’insu de tous les ouvriers n’ayant que trois ou quatre affid es a lui devoues».

200

Там же: Son aristocratie etoit si prononcee qui’il vexoit tous les volontaires qui revenoient lui redemender leurs places refusant et les eloignant de lui avec indignation.

201

Archives Deparlementales de Seine-et-Oise. Comite de surveillance et revolutionnaire. Comite de surete generale de Sevres ce 16—7-bre 1793, 2-me de la Republique une et indivisible. Extrait des proces-verbaux des seances de 14 et 16 du present: Les gens suspects de cette commune, conformement a la loi decretee par la convention nationale.

202

Припомнили кстати и то, что еще в 1792 г. он «под предлогом болезни» покинул свой пост. и путешествовал по Швейцарии. A rchives Departementales de Seine-el-Oise. Comite revolutionnaire de la commune de Sevres.

203

Archives Departementales de Seine-et-Oise, Liasse IV. Decret de la convention nationale du seize septembre 1793, l’an second de la Republique une et indivisible, relatif aux citoyens employes a la manufacture Nationale de porcelaines de Sevres (cp. Proc'es-verbal de la Convention Nationale, 16 septembre 1793).

204

Archives D epartementales de Seine-et-Oise. Comite revolutionnaire de la Commune de Sevres… № 4: Caton chef de l’attelier de peinture, royaliste gangrene ayant ete desarme par le conseil general de la commune suspect… etc.

205

Archives Departementales de Seine-et-Oise, пачка 1793, Comite de surveillance et revolutionnaire de Sevres. Письмо подписано Audrein, depute (помечено: 16 septembre 1793, 7 heures du matin).

206

Archives D epartementales de Seine-el-Oise. Tableau de la conduite du citoyen Antoine Regnier depuis 1789. Aux citoyens representants du peuple, composant le comite de surete generale. В этом письме Regnier пишет о себе (в третьем лице):…il n’a pu parvenir qu’aujourd’hui le 23 Thermidor, 2-me annee de la Rep. franc. une et indivisible a avoir du comite de Sevres les motifs de son arrestation.

207

Обе — в Archives D epartementales de Seine-et-Oise, в бумагах Comite de surveillance et revolutionnaire de la commune de Sevres: a) только что названное письмо в Comite de surete generale (Tableau de Comite… etc.) и b) aux citoyens president et membres composant le comite de surveillance de Sevres (помечено: Sevres, ce 13 fructidor, 2 annee de la Rep.).

208

Archives D epartementales de Seine-et-Oise. Liasse IV. Paris, le 29 septembre 1793, l’an II de la Rep. une et indivisible. Le ministre de l’Interieur aux citoyens composants le comite de surveillance de la commune de Sevres (подписано: Pare).

209

Там же:…un homme tout-a-la fois bon citoyen, bon administrateur instruit des details de commerce et de la fabrication et qui porte dans ses fonctions toute la popularite, les lumieres et l’intelligence qui peuvent garantir aux ouvriers une direction vraiment republicaine… etc.

210

Нац. арх. F¹² 1496. Докладная записка Hettlinger (au citoyen Co-queau): D’apres le decret par lequel le ministre est tenu de presenter a la convention Nationale un plan d’organisation economique de cette manufacture on doit presupposer qu’elle est dans l’intention de conserver cet etablissement au compte de la Nation; mais les expressions employes dans ce Decret prouvent en meme temps que ce n’est qu’autant qu’il pourra devenir utile au Fisc. Pour le dire rondement: on conservera la Manufacture si elle donne du benefice ou si du moins elle se soutient par elle-meme; on la supprimera si elle doit couter.

211

Нужно заметить, что даже в разгаре общего торгового кризиса летом 1793 г. Севрская мануфактура все еще совершила кое-какие небезвыгодные сделки; Нац. арх. см. О³ 913, 12 juillet 1793. Le ministre des contributions publiques au ministre de VInterieur: Je viens d’apprendre, mon cher collegue, que vous avez ordonne la vente d’une partie des porcelaines de la Manufacture de Sevres et que cette vente se fait avec quelque avantage… — Но в общем положение дел было критическое. 17 и 21 декабри 1792 г., 19 января, 2 и 8 февраля 1793 г. Конвенту докладывались то петиции рабочих, то письма министра внутренних дел, то просьба предпринимателей мануфактуры (о возмещении убытков), и неизменно эти бумаги направлялись в комитет финансов для заключения (см. Proces-verbal de la Convention Natoinale, 1792, 17 decembre, стр. 259–200; 21 decembre, стр. 304; 1793, 19 janvier, стр. 301; 8 fevrier, т. 52, стр. 115). 27 февраля 1793 г. министр внутренних дел настоятельно проси;! решить вопрос о национальных мануфактурах. Proces-verbai 27 fevr., стр. 840.

212

Нац. арх. F¹² 1460. Paris, le nivose, an II (декабрь, 1793 г.). Le ministre de Г Interieur au citoyen Gillet representant du peuple: Elles (manufactures nationales. — Е. T.) n’enrichiront peut-etre jamais la Republique mais elles attesteront du moins sa superiorite dans les arts sur toutes les autres nations…

213

См. Нац. арх. О² 913. Петиция рабочих к министру (6 июня 1793 г.). Там же, Presentation de la demande a titre de secours provisoires pour les ouvriers de la Manufacture de Sevres, le 7 juin 1793, 2-me de la Republique fr. etc. — это как бы сопроводительная бумага при прошении рабочих.

214

Отзыв о Clianou был дан самый лестный как со стороны рабочих, так и со стороны «tous les bons citoyens de Sevres». См. Нац. арх. О² 913, пачка ans 2 et 3, бумага помечена 12 brumaire. — Служебные недоразумении Chanou и документы, к этому делу относящиеся, не имеют к нашей теме прямого отношения. (Об этом см. Garnier. La Manufacture de Sevres. Nouv. Hev., t. 71, стр. 783).

215

См. счеты «borderaux de ventes au comptant et a credit», etc. Нац. арх. в картоне F¹² 1495.

216

Нац. арх. F¹² 1496. Aux membres composants la commission d'agriculture et des arts. Там же «Arrete» комитета.

217

Нац. арх. F¹² 1509. Rapport de la commission d'agriculture et des arts.

218

Нац. арх. F¹² 1495. Paris, 4 jour sans-culottide, an II. A la commission d’agriculture et des arts.

219

Нац. арх. F¹² 1495. Extrait du Registre des arretes du Comite d’agriculture et des arts, 13 pluviose, l’an III. См. также Нац. арх. AF II-12, т. 75. Rapport au Comite d’agriculture et des arts', там высказывается намерение этой реформой substituer l’ordre au hazard, l’economie a l’insouciance et les talens a l’impreritie.

220

Нац. арх. О¹ 2063, Sevres, 6 prairial, an IV. La direction au citoyen Dubois (отставка Meyer’a — третьего директора — 17 thermidor, an III — 4 августа 1795 г.).

221

Нац. арх. F¹² 1495, Germinal, an III, Rapport au Comite d’agriculture et des arts.

222

Нац. арх. F¹² 1495. Rapport a la commission (по поводу художника Chulot).

223

Нац. арх. F¹² 1495, 7 pluviose, an III.

224

Нац. арх. F¹² 1495, Sevres, le 2 prairial, an III. Дирекция просит y комиссии позволения употребить все средства для увеличения фабрикации:….1а direction assurant a la commission que dans toutes les mesures qu’elle prendra elle sera en etat d’obtenir un benefice tres reel et d’en donner la demonstration; там же, F¹² 1495, Sevres, le 25 floreal, — речь идет покупателях:..chaque jour et a chaque instant differents acheteurs choisissent…

225

Нац. арх. AF 11–13, т. 84, 21 prairial, an III (9 июня 1795 г.).

226

Нац. арх. F¹² 1495, du 5 nivose (т. е. 26 декабря 1795 г.). А их citoyens directeurs de la manufacture Nationale… etc.; там же, Observations:.. les ouvriers… vous proviennent que beaucoup d’entre eux par conscience et tous par le besoin d’un repos necessaire a leur sante et a leur travail reclament le repos du septieme jour.

227

Нац. арх. F¹² 1495, там же: Le voeu est absolument general… par les scrutins libres releves dans chaque attelier et remis aux citoyens commissaires…

228

Нац. арх. F¹² 1495. Донесение дирекции, 27 nivose, an IV (17 января 1796 г.).

229

Нац. арх. О² 914. Copie des renseignements; см. также F¹² 1495. Sevres, 13 floreal, где говорится, что рабочим трудно работать 9 дней подряд с 6? часов утра до 7 часов вечера.

230

Нац. арх. F¹² 1495. Pluviose, an IV. Rapport presente au Ministre de Г Interieur.

231

Там же: Le chef de la 4 Division pense que la consititution auroit en vain assure a toutes les classes de citoyens la liberte du culte qu’i.s ont embrasse si on n’adoptait des mesures propres a leur en faciliter l’exercice… etc.

232

Нац. арх. F¹² 1495. Доклад дирекции начальнику 4-го отделения министерства внутренних дел. Sevres, 13 floreal, an IV.

233

Нац. арх. О² 914. Пачка Frimaire, an VI. Rapport presente au Ministre de VInterieur, 29 brumaire, an VI (19 ноября 1797 г.).

234

Нац. арх. О² 914. Appercu des fonds necessaires au Bureau des arts et manufactures pour les depenses de l'an VII. — В этой смете бросается ретроспективный взгляд на прошлые годы.

235

Нац. арх. F¹² 1495. Rapport presente au Ministre de l'Interieur (13 fructidor, an IV—30 августа 1796 г.).

236

Ср. Нац. арх. AF II-12, т. 82,— в докладе комитету земледелия и искусств от 28 апреля 1795 г. (9 floreal, an 111):…cette manufacture а verse hier encore 51 mille livres au tresor national et depuis quatre mois plus de 400 mille livres pour les ventes provenantes des ouvrages laits par ces malheureux artistes et ouvriers…

237

Нац. арх. О² 913. Пачка: Messidor — thermidor, an V. Note que le ministre de VInterieur est prie de mettre sous les yeux du ministre des Relations Exterieures.

238

Нац. арх. О² 913, 27 thermidor, an V. Le ministre des Relations Exterieures au Ministre de l'Interieur.

239

Archives de la Manufacture Nationale de Sevres. II. 7, Liasse I и сл.

240

Archives de la Manufacture Nationale de Sevres. II. 7, Liasse III; cm. также Нац. арх. F¹² 1495.

241

Нац. арх. О² 914. Aperrcu des fonds.

242

Нац. арх. О² 874. Extrait des Registres du Directoire executif, 3. Thermidor, l’an IV.

243

Нац. арх. О² 915. Rapport presente au Ministre de l’Interieur, le 24 fructidor.

244

Нац. арх. F¹² 1496. Les artistes et ouvriers de la Manufacture Nationale des porcelaines de Sevres au Directoire etc. Помечено: renvoye au ministre de l’interieur 12 ventose, an V.

245

Нац. арх. F¹² 1496, 9 messidor, an 5, Rapport presente au Ministre.

246

Нац. арх. О² 914. Aux citoyens Directeurs.

247

Нац. арх. О² 914. La Direction au citoyen Dubois chef de la 4 Division du Ministere de l’Interieur, 7 vendemiaire, an V.

248

Дирекция указывала в таких случаях на «zele» и «l’empressement» рабочих. См. Нац. арх. О² 915. Sevres, le 2 pluviose, an VII.

249

Нац. арх. О² 915, 30 nivose, an VIII. Les artistes et ouvriers de la Manufacture etc. au citoyen Bonaparte, premier consul: Il est reserve au Consolateur de toutes les afflictions d’en tarir la source… L’illustre chef d’un empire qui s’honore toujours de proteger les arts arrachera les artistes a la mort a laquelle on parait les vouer depuis longtemps…

250

Нац. арх. О² 914. Пачка: Brumaire, an VI. Доклад дирекции — Bureau des arts министерства внутренних дел.

251

Нац. арх. О² 913, Sevres, 30 prairial, an V. La Direction au citoyen Dubois (пачка: Messidor — Thermidor).

252

Нац. арх. О² 913. Пачка: Messidor — Thermidor, an V.

253

Там же: Enfin, quoique le fond doive seul etre considere dans quelques endroits le stile pourroit etre plus clair, plus francois et ne pas presenter ces expressions:…nation grande… libre… vrais republicains… etc., qui sentent l’adulation des jours les plus orageux de la Republique.

254

Нац. арх. О² 913. Les artistes et ouvriers de La Manufacture Nationale des porcelaines de Sevres (петиция к директору). Помечено на нолях: 19 thermidor (6 августа). "

255

Нац. арх. О² 914, 24 fructidor, an VI.

256

13 частных счетах директора Hettlinger цифры даются в звонкой монете, начиная с мая 1796 г. (см. Archives de la Manufacture Nationale de Sevres. Пачка: Hettlinger). Ho еще в конце 1796 г. часть жалованья рабочим уплачивалась в mandats, а часть — в звонкой монете.

257

Нац. арх. О² 914. Aux citoyens directeurs. Пачка: Fructidor, an VI. (Прошение подано от имени «la tres grande majorite des artistes et ouvriers»)

258

Нац. арх. О² 914, Vendemiaire 6. Les ouvriers de la Manufacture Nationale des porcelaines de Sevres au ministre de l'Interieur:…leur salaire deja modique ayant ete diminue d’un quart qui depuis trois ans n’a ete remplace que par du pain souvent mauvais et dont les animaux voulaient a peine.

259

Нац. арх. О² 914. Rapport presente au Ministre de l’Interieur. 29 floreal, an VI.

260

Нац. арх. О² 915. Les directeurs au chef de la 4 Division des Bureaux du Ministre de l'Interieur (30 fructidor, an VI).

261

Archives de la Manufacture Nationale de Sevres. II. 7, Liasse VII. 17 vendemiaire an VII. Le ministre de l'Interieur a la direction de la Manufacture Nationale: «…citoyens, je me suis fait rendre compte de la reclamation qui vous a ete adressee… j’ai du etre surpris du ton d’aigreur et de menace avec lequel cette reclamation est presentee et qui semble annoncer dans les auteurs des projets contraires au bon ordre et a l’harmonie que vous etes charges de maintenir dans la manufacture. Je ne sais par quelle fatalite, citoyens, la manufacture de Sevres, la mieux traitee des manufactures nationales, est toujours la premiere a se plaindre. Je suis bien eloigne d’adresser ce reproche a la totalite des artistes attaches a cette manufacture, mais je n’ai pu voir sans un juste mecontentement que la reclamation dont il s’agit fut revetue des memes signatures que j’ai deja remarquees dans plusieurs petitions tendantes a troubler l’ordre et a contrarier les travaux par des alarmes sans fondements.. «Министр признает право всякого покинуть мануфактуру, но с оговоркой:».. mais vous voudrez prevenir quiconque prendrait ce parti qu’il s’exposeroit a l’animadversion de la loi, s’il cherchoit par quelque moyen que ce fut a faire partager son mecontentement et sa desertion aux autres artistes. Chaqun est libre de son talent et de sa personne, mais toute attente a l’ordre public doit etre severement reprimee…» (Подписано: Francois de Neufchateau).

262

Нац. арх. О² 915. Versailles, 28 frimaire, 7 (пачка: Frimaire, an VII). Le commissaire du Directoire executif pres l’administration du departement de Seine-et-Oise. Au Ministre de l'Interieur.

263

Archives de la Manufacture Nationale de Sevres, Y 4. Registre des deliberations de la Direction de la Manufacture Nationale des porcelaines de Sevres. 15 ventose, l’an VII:…les chefs des divers atteliers de la Manufacture se sont rendus pres de la direction pour lui representer les pressants besoins des ouvriers et l’etat penible dans lequel ils se trouvent par le manque d’argent leur etant dus leurs salaires environ cinq mois… etc.

264

Нац. арх. О² 915. Les artistes et ouvriers etc. aux membres composant le Directoire Executif (пометка: arrive 19 ventose. Печать Директории).

265

Нац. арх. О² 915. Пачка: Floreal. Les directeures etc. au Ministre de l'Interieur, 1 floreal, an VII (cp. Havard et Vaclion. Цыт. соч., стр. 447).

266

Нац. арх. О² 915. Пачка: Messidor, an VII, пометка: 14 prairial (2 июня 1799 г.): Plusieurs d'entre nous presses par la necessite et cedant aux larmes de leurs femmes et de leurs enfants n’ont deja plus eu que le choix de la mendicite ou de travaux ponibles et au dessus de leurs forces pour prolonger une existence pire que la mort…

267

Нац. арх. О² 915. Paris, le 19 prairial, an VII. Rapport presente au ministre de U Interieur:.. leur expose n’est malheureusement que trop vrai.

268

Нац. арх. О² 915, 7 messidor, an VII (25 июня 1799 г.).

269

Нац. арх. О² 915 Пачка: Thermidor, an VII. Les soussignes artistes employes a,la manufacture Nationale des porcelaines de Sevres au Directoire Executif.

270

Нац. арх. О² 915. Rapport presente au ministre de l'Interieur (24 messidor, an VII): Il regne meme dans les atteliers une fermentation sourde…

271

Нац. арх. О² 915. Minutes de message. Le Directoire executif invite le corps legislatif a s’occuper des moyens d’assurer les sommes necessaires pour activer les travaux publics et les Manufactures a l’entree de la saison rigoureuse: «C’est en activant a l’interieur tous les bras qui ne defendent point notre independance au dehors que nous assurerons la tranquillite…»

272

Нац. арх. О² 915, Paris, le 25 thermidor (12 августа 1799 г.) Le ministre de la police generale de la Republique a l'administration Municipale du 11 arrondissement de Paris: J’apprends citoyens administrateurs que presque tout les chefs d’atteliers renvoyent en ce moment leurs ouvriers, les uns le font dit-on par incivisme et pour creer les mecontents, les autres par des raisons legitimes et malheureuses telles que les non-pavements et la cessation du commerce. Si ces faits sont vrai il est certain que le peuple souffre en ce moment qu’il souffrira d’avantage chaque jour et que la progression rapide de la misere est effravinte pour toutes les ames justes et sensibles.

273

Нац. арх О² 915. Rapport fait a l'administration municipale du onzieme arrondissement par un de ses membres dans sa seance du 28 fructidor, an VII (14 сентября 1799 г.)

274

Нац. арх. О² 915, Minutes de message.

275

Пац. арх. О² 915, 3 brumaire, an VII. Подписано: Les membres composant la commission nommee par la manufacture, и следуют подписи.

276

Нах. арх. О² 915. Письмо министра к дирекции, 14 brumaire, an VIII (5 ноября 1799 г.)

277

Там же: Et l’empressement des ouvriers a s’y conformer eloignerait toutes recidive…

278

Нац. арх. О² 915. 30 nivose, an VIII. Les artistes et ouvriers de la manufacture de Sevres au citoyen Bonaparte, premier consul (cp. Garniеr. La manufacture de Sevres en l'an VIII, в Gazette des Beaux-Arts, t. 36, 1887).

279

Нац. арх. О² 915. Les artistes et ouvriers de la Manufacture Nationale des porcelaines diverses. Au citoyen Lucien Bonaparte, Ministre de l'interieur (пометка на полях: 9 pluviose).

280

Нац. арх. О² 915. Пачка: Brumaire, an VIII. Paris, le 9 floreal de l’an VIII. Rapport presente au ministre de l'Interieur (cp. Garniеr. Цит. соч.).

281

Нац. арх. О² 915, Paris, le 25 floreal, an VIII. Le ministre de l'Interieur aux Directeurs de la Manufacture Nationale de porcelaines de Sevres.

282

Над. арх. О² 915. Пачка: Personnel, Appointements, Au citoyen ministre de l'Interieur (s. d.).

283

«Et vous pour qui la justice est sans doute un besoin, illustre ministre d’un gouvernement, force de supprimer pour regenerer, serez vous sourd aux cris du malheur et du desespoir? Non, — le malheureux est une chose-sacree..»

284

Среди документов 1801 г. еще попадается несколько прошений (все просмотренные директором), относящихся к вопросу о квартирах, о помещении и не представляющих никакого интереса.

285

Нац. арх. О² 914. Paris, le 21 nivose, an IX, Rapport presente au ministre de l’interieur par interim.

286

Документы, касающиеся первых времен мануфактуры Бове, находятся в Нац. арх. О¹ 2037.

287

Предприниматель и рабочие, живущие в ограде зданий мануфактуры, объявлялись «exempts de toutes tailles, subsistances et autres impositions, emprunts, garde de la ville de Beauvais, logements des gens de guerre, et autres contributions pendant tout le temps qu’ils auraient travaille… etc». (Memoire, 28 novembre 1790, Нац. арх. О¹ 2038).

288

Нац. арх. О¹ 2038. Affaires de la manufacture des Tapisseries de Beauvais. Доклад министру Делессару, затребовавшему сведения.

289

Archives Departementales de l'Oise, Serie L-l in-12. Industrie et commerce. Manufacture de Tapisserie de Beauvais. A Nosseigneurs de l'Assemblee Nationale.

290

Archives D epartementales de l'Oise. Serie L-l ni-12. Industrie et commerce. Memoire de la Municipalite de Beauvais au Directoire du district-(octobre 1900): Ces reclamations negligees pendant quelque temps furent portees a l’assemblee nationale. M. Demenou enfin accorda a une partie des demandes de ses ouvriers.

291

Archives D epartementales de l'Oise. Serie L-l m-12, Industrie et commerce. Там же:…elle (la petition — Е. T.) lui fut communiquee et elle paroit avoir excite le plus vif ressentiment contre tous ceux qui y avoient participe. Il ne le cacha point et bientot les effets s’en firent ressentir etc.

292

Там же:…ils n’ont plus garde de bornes et de malheureux ils sont devenus coupables. Ils se sont livres aux injures et aux menaces les plus violentes contres ce contre-maitre les quelles quoiqu’elles n’ayent point ete accompagnees de voies de fait l’ont oblige de se retirer.

293

Там же:…leur ont reproche vivement l’irregularite de leur conduite.

294

Archives D epartementales de l'Oise. Serie L-l in-12. Industrie et commerce. Письмо Menou к administrateurs du district de Beauvais:… permettez moi, Messieurs, de vous representer combien est etonnate l’impunite dont jouissent des ouvriers qui ont renvoye leur inspecteur le seul sans doute qui discutat mes interets et combien plus est etonnante la duree de son exil qui donne a ces rebelles une approbation tacite et un encouragement dans leur revolte…

295

Archives D epartementales de l'Oise. Serie L-l m-12. Industrie et commerce. Extrait du proces-verbal du comite d'agriculture et de commerce, du 4 octobre 1790:.. que le salaire des ouvriers ne pouvait etre de leur competence, qu’il no pouvait se fixer que par les loix naturelles que l’entrepreneur avoit autant besoin d’ouvrier que les ouvriers d’ouvrages et que cet interet reciproque devait seul determiner le prix; qu’il seroit dangereux d’outre-passer cette sage mesure et que bientot l’intervention des municipalites interver-tiroit l’ordre et le dependance naturelle et feroit abandonner toutes les fabriques… etc., etc. (Докладчиком был Lasnier de Vaussenay; доклад был принят комитетом единогласно).

296

Нац. арх. О² 2038. Письмо Brisson, временно управлявшего мануфактурой (5 decembre 1790):… il paroit qu’on a echauffe les ouvriers et ils se sont plaints ensemble (подчеркнуто в тексте письма'.

297

Нац. арх. О¹ 2038. Affaires de la manufacture des Tapisseries de Beauvais. Подписано: Oui le rapport et les conclusions de M-r le procureur General Syndic. Le Directoire du Departement les adopte et a arrete qu’elles seroi-ent presentees comme formant son avis.

298

La necessite pour l’entrepreneur d’avoir des ouvriers et pour les ouvriers d’avoir de l’occupation fait ici toute la loi…

299

Нац. арх. О¹ 2038. Le Ministre de l’Interieur par interim au President de la convention Nationale. Paris, le 13 mars 1793-..— Это рукописный текст; упоминание же о докладе этой бумаги Конвенту см. в Proces-verbaux de la convention Nationale, т. 53, стр. 322.

300

A nosseigeurs de l'Assemblee Nationale. A Beauvais, de l’imprimerie de la veuve Desjardins, 1790.

301

Нац. арх. О¹ 2038. Affaires de la manufacture de Beauvais: On ne peut s’empecher de soupconner que sous ce masque de crainte que les anciens ouvriers ont temoigne pour l’honneur du 1-er goure il n’y ait quelques jalousie cachee contre les ouvriers des genres inferieurs.

302

Первый документ в этом роде, Нац. арх. О¹ 2038, № 706, называется Memoire и обращен к депутатам департамента, заседающим в Национальном собрании; на полях надпись: renvoye au comite de commerce. Речь идет о необходимости поддержать в собрании просьбу Мену «о поддержке я поощрении рабочих».

303

Документ со всеми подписями рабочих — в Нац. арх., картон О¹ 2038; сверху проставлен № 808, на полях написано: Comite de commerce et agriculture и слово: ajourne. Заглавные слова документа: A messieurs les membres composant le conseil general de la commune de Beauvais. Cm. также Archives D epartementales de l’Oise, Serie L-l m-12. Industrie et commerce. Ср. также Havard et Vachon. Цит. соч., стр. 592

304

Нац. арх. О¹ 2038, тот же документ: решения обоих советов за подписями членов приписаны на 3-й и 4-й страницах рукописи.

305

Archives D epartementales de l’Oise. Serie L-l in-12. Industrie et commerce (octobre 1792):…nous savons sous un gouvernement fonde sur les bases de la justice tout membre de la societe doit avoir de l’occupation ou de secours. S’il etait possible que dans un etat un citoyen laborieux manquat de moyens de subsister, la societe seroit aneantie.

306

Нац. арх. О¹ 2038 (красными чернилами проставлен № 11624). Прошение начинается словами: Citoyens legislateurs.

307

Там же: voyant que…les causes et les effets de notre revolution nuisaient trop aux objets de grand luxe…

308

Там же, 3-н и 4-я страницы заняты резолюциями Conseil general de Beauvais и Directoire du district de Beauvais. Обе — за подписями.

309

Нац. арх. О¹ 2038 („Y» 1197) 29 janvier 1793. Aux citoyens composants a Convention Nationale.

310

За неделю до этой петиции (21 января 1793 г.) была казнь короля. Этот документ написан грамматически гораздо правильнее и более красивым почерком, чем другие петиции; слог также более цветист.

311

Le Ministre de l'Interieur par interim au President de la Convention Nationale. Нац. арх. О¹ 2038¹, № 1197. Письмо подписано Garat.

312

Нац. арх. 1347-bis, О¹ 2038. Письмо от 30 июля 1793 г.

313

Archives Departementales de l'Oise, L-1. Proces-verbal du departement depuis decembre 1792 et compris aout 1793. Seance publique en permanence 13 aout 1793:…ce projet avait ete percute d’une maniere specieuse par l’ex-manistre Roland…

314

Нац. арх. A D XI-73. Rapport et projet de decret presentes a la Convention Nationale au nom des comites de commerce et d'alienation sur la manufacture de tapisseries a Beauvais par le citoyen Blutel.

315

Decret de la Convention Nationale du dix sept Brumaire, l'an II de la Republique… etc. Нац. арх. О¹ 2038⁵, № 2002 (связка помечена: ans II–III). См. также Proces-verbal de la Convention Nationale, 17 brumaire, an II, стр. 44–45.

316

Нац. арх. 664-B. (О¹ 2038⁵). Пачка: Ans II–III. A la Convention Nationale, помечена 25 марта 1793 г.:…qu’elle est soumise a l’inspection des corps administratifs;…que toutes contestations qui sont survenues ou qui surviendront entre les directeurs et les ouvriers soient juges definitivement par les corps administratifs.

317

Etat du nombre d'ouvriers, compagnons et apprentifs de la Manufacture Nationale de Beauvais (пачка II и III годов, Нац. арх. О¹ 2038⁵). 10 исписанных страниц. Помечен 28 февраля 1794 г. (9 ventose, an II).

318

A la Convention Nationale (пачка II и III годов). Нац. арх. О¹ 2038⁵, Помечено печатью «commission des depeches»: «approuve».

319

Sous le poids de la plus grande misere, sans ouvrage, sans ressources, sans secours, depuis plus de deux mois, ayant deja rendu la plus grande partie de leurs vetements, ils n’auraient plus eux, leurs femmes et leurs enfants que le plus legitime desespoir, si la justice et l’humanite de la Convention Nationale ne leur etait connue.

320

Рукопись называется: Extrait du Registre des deliberations du directoire du departement de l'Oise и помечена 15 pluviose (т. е., значит, 3 февраля). Нац. арх. № 44, О¹ 2038⁵.

321

Archives D epartementales de l'Oise. Deliberations du district de Beauvais du 13 pluviose au 29 id., an II. Заседание «du 22 pluviose, avant midy».

322

Нац. арх. О¹ 2038⁵. Пачка II и III годов: La commission pense quo le gouvernement doit venir aux secours de ces artistes qui sont infiniment interessants par leur talents et leur misere. Rapport au comite de salut public (Arts et manufactures, 383).

323

Постановление подписано Робеспьером, Сен-Жюстом, Collot d’Herbois и другими членами комитета. Extrait du Registre des arretes du Comite de salut public de la Convention Nationale, du 18 prairial l’an II. — № 44, Нац. арх. О¹ 2038⁵.

324

См. Rapport de l'agence des arts et manufactures a la commission d'agriculture et d'arts. Нац. арх. О¹ 2038⁵. Пачка II и III годов. («Division des arts et manufactures»; на полях рукописи: adopte 5 messidor, an II). См. также доклад, поданный Мену: Soumission du citoyen Menou, auparavant entrepreneur… etc. № 385 (рядом другой № 2002). Помечено: 4 prairial, l’an second. Нац. арх. О¹ 2038⁵. Пачка II и III годов.

325

Это поняла l’agence des arts, не принявшая проекта восстановления субсидий, составленного Chauvin.

326

Нац. арх. О¹ 2038⁵, № 23993. Пачка II и III годов, Epuises tous par une inaction de deux annees entieres… Рукопись подписала 24 именами.

327

Нац. арх. О¹ 2038⁵. Пачка II и III годов. № 2331, на полях: manufactures des Tapisseries de Beauvais. Рукопись подписана: Louis Pisier, Riqueur — ouvriers de la D-te Manufacture en deputation a Paris.

328

T. е. Вове и Гобеленами.

329

Que l’argent qui vivifiait cette manufacture rentrait en France quadruple au moyen de l’Etranger, rendu tributaire.

330

Нац. арх. О¹ 2038⁵. Extrait du Registre des deliberations du Comite de commerce et des Approvisionnements de la Convention Nationale, du 25 brumaire l’an III de la Republique francaise une et indivisble.

331

Помечено: Beauvais, le 17 frimaire, 3-e annee, flan, арх. О¹ 2038⁵. Пометка сверху: (360—167a.

332

Иац. арх. О¹ 2038⁵ (орфография подлинника). Les ouvriers de Manufactures nationales de Tapisserie de Beauvais au citoyens composant la commission executif d'agricultures et des arts. Под рукописью 26 подписей; за одного неграмотного поставлен крест с соответственным пояснением.

333

Нац. арх. О⁶ 20385. Помечено: Beauvais, 21 pluviose, 3-е annee-(т. е. 9 февраля 1795 г.)

334

Нац. арх. AF II-85. Пачка 13. Arrete sur le rapport de la commission d'agriculture et des arts, 13 prairial, an III.

335

Нац. арх. О² 858. Пачка: Prairial et floreal. Apercu (ср. там же. Пачка: trois pieces s. d. et une piece du 4-e complementaire de l’an III).

336

T. е. категории получающих больше или меньше, судя по сложности работы и по у. меныо.

337

См., например. Нац. арх. О¹ 2038⁵. Etat des payements faits a chacun des citoyens ouvriers de la Manufacture Nationale de tapisseries et tapis de Beauvais a compte de l'ouvrage fait depuis le 20 Thermidor fusqu'a 30 Fructidor.

338

Нац. арх. О² 858. Пачка: Floreal et prairial, an III. Rapport au Comite d,'agriculture et des arts.

339

Особенно в пачке: Prairial. Нац. арх. О² 858; см., например, рапорт Camousse министру внутренних дел.

340

Нац. арх. О² 858. Пачка: Fructidor, ап 3-е. Rapport au Comite d'agriculture et des arts. Решение комитета — 17 fructidor (3 сентября 1795 г.).

341

Нац. арх. О² 858. Пачка: Frimaire, an IV.

342

Нац. арх. О² 858. Пачка: Frimaire. Rapport presente au Ministre de l'Interieur. Помечено: 23 Nivose, l’an IV (т. е. 13 января 1796 г.): Le taux moyen des salaires entre quarante et cinquante livres…

343

Нац. арх. О² 858. Рукопись сверху помечена: «Conseil des Arts et Manufactures».

344

Нац. арх. О² 858. Пачка: Brumaire, an IV. Петиция озаглавлена: Aux citoyens membres composant la Commission d'agriculture et des arts: et tous les d’enrees engenerales surpasent plus de vingt fois les prix de cette Epoque… (т. е. 1789 г. Орфография подлинника).

345

Нац. арх. О² 858. Пачка: Ventose. Письмо Камусса au citoyen chef de la 4-e Division des Bureaux du Ministre dn l’Interieur, Beauvais, 4 ventose d’an IV:…je vois egalement avec peine, citoyen les citoyens ouvriers travaillants avec assiduite du matin au soir ne pas gagner autant que les manouvriers ce qui les met de mauvaise humeur, leur donne occasion de se tourmenter et de tourmenter aussi ceux qui les commandent et dirigent…

346

Нац. арх. О² 858. Au citoyen Ministre de l'Interieur. На полях пометка: 4-e Division, 5 ventose, № 57. Пачка: Ventose.

347

Нац. арх. О² 858, там же: Cette demande est du nombre de celles auxquelles on ne doit point repondre. — Столь же сурово отозвалась относительно этой просьбы рабочих еще до решения министра муниципальная администрация Beauvais (см. Archives Departementales de l'Oise, L-l m-12. Extrait du Registre des deliberations de l'administration municipal du canton de Beauvais. Seance du premier Germinal, an IV de la Republique francaise:…qu’il n’y a lieu a deliberer sur la petition des ouvriers de la Manufacture des tapisseries…)

348

Еще до того, как она была послана. — Нац. арх. О² 858. Пачка: Ventose. Письмо помечено: 29 Pluviose, l’an IV. В этом письме он уже наперед объясняет, что внес в сад много улучшений и желает сам им пользоваться. Просьба рабочих осталась без последствий.

349

Нац. арх. О² 858. Пачка: Ventose. Beauvais, ce 14 ventose, IV annee republicaine. Les ouvriers de la Manufacture National (sic) des Tapisseries Etablie a Beauvais. К петиции приколота препроводительная бумага Commissaire du pouvoir executif pres de l’Administration centrale du Departement de l’Oise.

350

Нац. арх. О² 858. Пачка: Ventose. 4-е Division, Bureau les arts. Paris, le 19 ventose, l’an IV… etc. Rapport presente au Ministre de l'Interieur.

351

Это — одно из проявлений официального оптимизма относительно ассигнаций, о котором мы говорили выше.

352

Собственно, это цифра — непостоянная. Например, в документе Нац. арх. О² 858. Пачка: Germinal, подписанном Camousse и содержащем список рабочих, их насчитано 31 человек. Документ помечен 18 pluviose (т. е. 7 февраля 1790 г.).

353

Нац. арх. О² 858. Пачка: Floreal. Петиция помечена: Beauvais, се 29 floreal, an IV (г. с., значит, 18 мая 1796 г.)

354

Нац. арх. О² 858. Пачка: Floreal, № 1097 et 1139. Le 7 Floreal, an IV. Le chef au G. Camousse etc.

355

Нац. арх. О² 858. Пачка: Prairial. На полях краткого изложения петиции рабочих: «Repondu que les besoins de la Republique ne permettent point d'accorder du numeraire».

356

Нац. арх. О² 858. Пачка: Messidor. Les administrateurs du Departement de L'Oise, Beauvais, le 28 prairial, an IV.

357

Нац. арх. О² 858. Пачка: Messidor. Жалоба помечена: Beauvais, 27 germinal, an IV. Au ministre de L'Interieur, за подписями рабочих Они просят между прочим, чтобы директора назначили по конкурсу и чтобы в конкурсе принял участие и нынешний директор Камусс: la nulite de ses talons seroit demontree sans soupcons de partialite», — уверяют рабочие.

358

Нац. арх. О² 858. Пачка: Messidor. Tableau du Resultat de l'audition faite par le Departement de L'Oise, des ouvriers et du Directeur de la Manufacture de Beauvais.

359

Нац. арх. О² 858. Письмо помечено: Paris, 9 messidor, an IV.

360

Нац. арх. О² 858. Пачка: Messidor. Du 24 prairial, an IY. Les ouvriers de la Manufacture Nationale de Beauvais au citoyen Ministre de l'Interieur. На полях пометка: 4-e Don (т. е. Division). 27 Prair. — 12°461. К рукописи приколота бумажка, вкратце излагающая содержание. Число рабочих на этой бумажке почему-то указано в 15 человек; на самом деле подписей всего 13.

361

См. цитироваппую рукопись: C’est pour nous un devoir de vous declarer solennellement aujourd’hui que cette denonciation n’est que l’oeuvre tenebreuse de cinq ou six tetes exaltees qui, ayant d’autres moyens d’exister et voulant a tout prix suivre leur ambition, semblent se donner pour tache journaliere de troubler l’ordre, de meconnoilre toute subordination, d’ac-crediter leurs calomnies, de ietterdes douttes sur les meilleures intentions, en un mot de s’opposer entoutsens au retablissement d’une manufacture qu’ils veulent ou conduire, ou detruire…etc. etc.

362

Нац. арх. О² 858. Пачка: Messidor. Au citoyen Ministre de l'interieur. Помечено в конце: Beauvais, 26 prairial, an IV.

363

Нац. арх. О² 858. Пачка: Thermidor, an IV. Copie de la petition adressee au Ministre de l'Interieur par les artistes ouvriers etc. На полях: Commune de Beauvais, D epartement de l’Oise, le 14 messidor, an IV.

364

Там же:…plusiers meme d’entre nous se trouvant sans ouvrages au defaut de matieres premieres (орфография подлинника).

365

Нац. арх. О² 85S. Пачка: Thermidor, an IV. Etat et denombrement des citoyens ouvriers artistes de la manufacture de Tapisseries etc. Составлена Camousse, помечена: le 14 messidor, l’an de la Republique francaise (особая графа: Bouche. Nombre).

366

5 thermidor, an IV (т. е. 23 июля 1796 г.), состоялось это постановление министра внутренних дел. Иац. арх. О² 858. Пачка: Thermidor. Le chef de la 4-e Division au citoyen Camousse, directeur de la Manufacture de Beauvais.

367

См., например, Rapport, presente au Ministre de l’Interieur (Paris, le 19 thermidor, l’an V). Нац. арх. О² 858. Пачка: Les divers mois de l’an V. Rapport au Ministre de l’Interieur, sur une foule de sujets divers.

368

Нац. арх. О² 858. Пачка: Les divers mois de l’an V. Rapport au Minisire de l'interieur, № 1865 (4-e Division, Arts et manufactures).

369

Там же:…ils ont en revanche l’avantage de convenir a un plus grand nombre de consommateurs.

370

Например, просьба рабочих к представителю департамента Уазы в Совет пятисот, чтобы он походатайствовал о скорейшей присылке ассигнованной министром суммы. Нац. арх. О² 858. Пачка: Fructidor, an V. Помечена рукопись: De Beauvais, ce 18 thermidor, an V, de la Republique francaise. Les citoyens artistes etc. de Beauvais au citoyen Portier… etc. Или другая просьба рабочих, аналогичная: Нац. арх. О² 859. Пачка: Brumaire, an VI.

371

Всю эту переписку с прошениями, отказами, рапортами и так далее см. в пачке: Floreal, an V. Нац. арх. О² 858, а также: Vendemaire, an VI, О² 859.

372

Нац. арх. О² 859. Пачка: Pluviose, an VI. Помечена петиция: De Beauvais, ce 23 nivose, an VI dela Republique francaise. Подписана: Les ouvriers sans occupation. Следуют подписи.

373

29 pluviose de l’an VI. Нац. арх. О² 859. Пачка: Germinal, an VI. Au Directoire. На полях: 4-e Division, 17 ventose, № 277.

374

Нац. арх. О² 859. Пачка: Frimaire, an VII. Rapport presente au Ministre de l'Interieur. 4 Division. Bureau des arts. Помечено: Paris, le 19 frimaire, ап VII. Проситель в конце концов все-таки был зачислен.

375

Нац. арх. О² 859. Пачка: Brumaire. Paris 19 brumaire, an VII. Le Ministre au directeur de la Manufacture des Tapisseries de Beauvais, № 329.

376

Нац. арх. О² 859. Пачка: Vendemiaire, an VII. Etat general des recettes et depenses pour le mois de Vendemiaire, an VII. 3-я страница рукописи: Etat des frais etc.

377

Нац. арх. О² 859. Пачка: Pluviose, an VII. Comptabilite du citoyen Camousse, Mois de nivose, an VII de la Republique francaise.

378

Нац. арх. О² 859. Пачка: Messidor, an VII. Depenses diverses pour le moi de prairial, an VII de la Republique francaise. Документы за плювиоз, жерминаль и мессидор дают почти те же данные (см. Нац. арх. О² 860).

379

Нац. арх. О² 859. Au citoyen Ministre de l’Interieur. Помечена: Beauvais, ce troisieme jour complementaire. VII annee de la Republique (т. е., значит, 19 сентября 1799 г.)

380

Вопрос о пользовании огородом в Бове; задержка в выдаче денег в Севре.

381

Revue d'histoire moderne et contemporaine, т. IV, стр. 353.

382

Любопытна, например, следующая история, имевшая место в январе 1798 г. Директор Savonnerie позволил рабочим пользоваться в свободное время для развлечений одним пустым залом заведения. 2 плювиоза (21 января) в день принесения присяги, которую требовала Директория (в ненависти к королевской власти и к анархии), рабочие собрались в этом зале, чтобы поразвлечься. В 7 часов вечера явился полицейский комиссар и предложил дирекции объяснить полицейскому управлению (bureau central) в чем состоит «le genre d’ amusement qu’eile avait autorise». Директор написал объяснение, зачем эти невинные развлечения разрешены рабочим (чтобы «entretenir parmi eux l’union et l’intelligence»), в удостоверил, что туда допускаются только родственники рабочих и что все происходит под его надзором (le directeur a l’oeil ouvert sur la conduite de tous). Завязалась довольно оживленная переписка, и из министерства прислали (уже из Bureau des arts, непосредственно заведовавшего во времена Директории мануфактурами) бумагу, в которой указывали дирекции, что все-таки лучше было бы уведомить полицию, раньше нежели разрешать эти собрания, о мерах, коими директор рассчитывает обеспечить спокойствие. Директору строго ставится на вид, что «cette reunion ne peut avoir lieu que sous sa responsabilite particuliere et qu’il demeure garant des evenements qui pourraient troubler le bon ordre et la tranquillite publique», и рекомендуется тщательнейший надзор. Нац. арх. О² 907, Objets relatifs au directeur personnelement; Rapport presente au Ministre de l'interieur, Paris, le 9 pluviose, l’an VI.