Глава 16

Восстание в столице

Антигодуновское восстание в Москве привлекало внимание многих историков.[1] С. В. Бахрушин рассматривал названное восстание как крупнейшее проявление классовой борьбы в русских городах в начале XVII в. Борис Годунов лишь террором удерживал «низы» московского населения в повиновении. С его смертью положение переменилось. Выступление против династии Годуновых вылилось в большое народное движение, направленное против господствующего класса.[2] По мнению Д. П. Маковского, Лжедмитрий получил трон в 1605 г. не в результате сговора бояр с низами, а «при помощи нового подъема крестьянской войны, когда в борьбу вступили горожане…»[3] Большинство исследователей затрагивали московские события 1605 г. лишь мимоходом.

Обратимся к анализу конкретных фактов. Власти ждали народного возмущения в столице с 1603 г. Гражданская война и смерть Бориса Годунова обострили кризис. К весне 1605 г. в Москве сложилась опасная ситуация. Народ волновался и оказывал неповиновение властям. 30 мая в городе вспыхнула внезапная паника. Поводом послужила весть о приближении к городу неприятельского войска. Толпа людей, собравшихся на площади подле Серпуховских ворот, внезапно бросилась бежать, увлекая за собой встречных: «всяк бежал своим путем, полагая, что враг гонится за ним по пятам, и Москва загудела как пчелиный улей». Царь Федор Годунов и его мать долго не могли узнать толком, что происходит в городе. Наконец они выслали ближних бояр к народу на Красную площадь. После долгих увещеваний толпа нехотя разошлась по домам.

Неприятель, которого ждали 30 мая, появился в окрестностях столицы на другой день. Казачий отряд атамана А. Корелы, обойдя заслоны правительственных войск на Оке, 31 мая разбил лагерь в 6 милях от городских стен.[4] Если бы у стен Москвы появились полки П. Ф. Басманова и братьев Голицыных, они не произвели бы такого переполоха, какой вызвали казаки. Само имя Корелы было ненавистно начальным боярам и столичному дворянству, пережившим много трудных месяцев в лагере под Кромами. Власть имущие имели все основания опасаться того, что вступление казаков в город послужит толчком к общему восстанию.

Как только «лучшие» люди узнали о появлении Корелы, они тотчас начали прятать имущество, зарывать в погребах деньги и драгоценности. Правительство удвоило усилия, чтобы как следует подготовить столицу к обороне. Как отметили очевидцы, демонстративные военные приготовления в городе проводились «для того, чтобы обуздать народ, ибо чрезвычайно страшились простого народа, который был нищ и наг и сильно желал пограбить московских купцов, всех господ и некоторых богатых людей в Москве…».[5]

Весь день 31 мая по городу возили пушки и устанавливали их на крепостных стенах. Военные меры по поддержанию порядка в столице и предотвращению народных волнений отрабатывались в течение многих лет, в особенности же после восстания Хлопка.

С некоторой наивностью И. Масса повествует о том, как 1 июня около 9 ч утра в Москву смело въехали два гонца «Дмитрия», что «поистине было дерзким предприятием»; на площади гонцы огласили грамоту «Дмитрия», после чего толпа пала ниц и пр.[6] Совершенно так же описывают события русские летописцы, назвавшие по именам гонцов Лжедмитрия. Зачитав «прелестные» грамоты «вора» на Красной площади, дворяне Г. Пушкин и Н. Плещеев «смутили» население столицы.[7]

Приведенный рассказ превратился в своего рода историографическую традицию, хотя он и заключает в себе очевидные черты легенды. Лжедмитрий не раз посылал своих гонцов в Москву, но все они неизменно оказывались в тюрьме или на виселице. Что же позволило Пушкину и Плещееву добиться успеха? Чтобы ответить на этот вопрос, надо прежде всего установить последовательность и связь событий. Очевидец Масса описал появление Корелы и прибытие гонцов в Москву как раздельные события. В действительности эти события находились в неразрывной связи между собой. Трудно предположить, чтобы Корела и Пушкин, присланные под Москву одним и тем же лицом, в одно и то же время, с одной и той же целью, действовали при этом независимо друг от друга. Отряд Корелы появился у стен Москвы 31 мая. Пушкин и Плещеев вошли в город на другой день рано утром. Такое совпадение позволяет предположить, что именно казаки доставили посланцев Отрепьева в окрестности столицы.

Пушкин и Плещеев были приведены в лагерь самозванца пленниками. Лжедмитрий не имел оснований доверять им в такой мере, в какой он доверял Кореле. Именно казаки Корелы обеспечили ему победу своей неслыханной храбростью. Многие вопросы получат простейшее объяснение, если предположить, что самозванец, задумав «смутить» столицу, поручил дело Пушкину и Плещееву вместе с казаками Корелы.

Пушкин и Плещеев прибыли в Подмосковье из района Орла и Тулы. Но в столицу они вошли не по Серпуховской или Рязанской дороге, а по Ярославской из района Красного села. Последнее располагалось за рекой Яузой, к северо-востоку от Москвы. Отмеченный факт можно поставить в прямую связь с действиями отряда Корелы. По свидетельству Я. Маржарета, «Дмитрий» послал войс ко к столице, чтобы «отрезать съестные припасы от города Москвы».[8] Заокские города были охвачены Смутой, и Москва не могла рассчитывать на подвоз хлеба с юга. Зато замосковные города сохраняли верность династии, гак что обозы шли оттуда непрерывным потоком. Особенно оживленной была дорога из Ярославля, проходившая через Красное село. Чтобы выполнить приказ Лжедмитрия, Корела должен был перерезать прежде всего эту дорогу. По-видимому, он так и сделал.

По некоторым сведениям, Лжедмитрий обратился к жителям Красного села с особым посланием. Самозванец писал, что не раз посылал своих гонцов к ним в село и в Москву, но все они были убиты. Наконец, он требовал, чтобы красносельцы явились к нему «с повинной», и грозил в случае сопротивления истребить их всех, включая детей во чреве матери.[9]

Присутствие казаков Корелы спасло Пушкина и Плещеева от участи предыдущих гонцов. Красносельцы, как повествует К. Буссов, с уважением выслушали послание «Дмитрия» и решили собрать народ, чтобы проводить его гонцов в столицу.[10] Как значится в Разрядных записях, Пушкин и Плещеев приехали «с прелестными грамотами сперва в Красное село и, собрався с мужики, пошли в город…». По русским летописям, гонцы Лжедмитрия «стали в Красном селе и почали грамоты Ростригины честь… что он прямой царевич, и иные многие воровские статьи».[11] Обращение «прирожденного» государя привело к тому, что «красносельцы, смутясь сами, и привели их (гонцов. — Р.С.) к Москве на Лобное место с теми воровскими грамотами».[12]

Каким бы большим не было Красное село, население его по столичным масштабам было немногочисленным. Возникает вопрос, как удалось горстке красносельцев провести Гаврилу Пушкина через тройное кольцо крепостных сооружений Москвы, пройти через трое ворот (Земляного, Белого города и, наконец, Китай-города), охранявшихся стражей.

В Москве продолжало функционировать правительство царя Федора, имевшее в своем распоряжении многотысячный гарнизон. Красносельцы не могли застать Годуновых врасплох.

Правительство заблаговременно подготовилось к отражению казаков. Более того, Годуновых своевременно известили о том, что красносельские «мужики изменили и хотяху быти в городе» (Москве. — Р.С.). Однако посланные в Красное село люди не дошли до села, «испужався, назад воротишася».[13] Невероятно, чтобы воевод испугал вид горстки красносельских мужиков, вооруженных чем попало. Остается предположить, что они столкнулись с войском Корелы, силу которого они испытали под Кромами.

На столичных улицах к красносельцам «пристал народ многой».[14] Однако следует учитывать, что массовое восстание москвичей началось позже, уже после оглашения письма Лжедмитрия на Красной площади. До того посланцам «вора» надо было прорваться через усиленно охраняемые городские укрепления. Без казаков Корелы они бы не добились успеха. После переворота под Кромами повстанцы установили прямые связи со сторонниками Лжедмитрия в Москве. Корела имел возможность использовать их помощь.

Прошло три недели с тех пор, как Корела со своими казаками ворвался в лагерь под Кромами и с помощью заговорщиков, а также посошных «мужиков» и прочего люда принудил к бегству главного воеводу и верных присяге дворян, не пустив в ход оружия. Возникает вопрос, не повторили ли казаки в Москве то, что ранее проделали под Кромами? Не они ли, смешавшись с толпой мужиков-красносельцев, провели эмиссаров самозванца на Красную площадь, разогнав по пути стражу у крепостных ворот и опрокинув заслоны, выставленные московскими воеводами?

В окружении казаков и красносельцев Пушкин и Плещеев проникли в Китай-город и взошли на Лобное место посреди Красной площади. Все это произошло в четвертом часу дня, иначе говоря, около 9 ч утра.[15] Сторонники самозванца позаботились о том, чтобы как можно быстрее собрать на площади столичное население.[16] В толпе преобладала «чернь». Но к толпе «пристали» также и многие служилые люди — одни своей охотой, а другие из страха.

С Лобного места Гаврила Пушкин обратился с речью к толпе, а затем огласил послание «истинного» царя. Послание было адресовано Мстиславскому, Шуйским и прочим боярам, дворянам московским и городовым, дьякам, гостям, торговым лучшим людям, а также и всему народу — «середним и всяким черным людем». Самозванец клеймил как изменников Бориса, Марию Григорьевну, жену Годунова, и сына ее Федора, напоминал, какое «утеснение» претерпели от Бориса бояре, какое «разорение и ссылки и муки нестерпимые» были от него дворянам и детям боярским, каким поборам подвергал он купцов, лишая нх «вольности» в торговле и забирая в счет пошлин «треть животов ваших, а мало не все иманы». Его обещания имели в виду преимущественно власть имущих. Боярам было обещано не трогать их прежних вотчин, а также учинить им «честь и повышенье», дворянам и приказным обещана царская милость, торговым людям — льготы и облегчение в пошлинах и податях. Что касается народа, то им Лжедмитрий обещал кратко и неопределенно «тишину», «покой» и «благоденственное житье».

Непокорным самозванец грозил тем, что им наказания от бога и «от нашие царьские руки нигде не избыть».[17]

Царицу Марию Григорьевну и ее сына Отрепьев обвинял в том, что они «о нашей земле не жалеют, да и жалети было им нечево, потому что чужим владели». Северские города оказались разорены войной, развязанной самозванцем, который, однако, возлагал всю вину на Федора Борисовича. Что касается главных бояр, громивших Северщину, Лжедмитрий громогласно оправдывал их ссылкой на то, что делали они это по незнанию («неведомостию») и боясь казни от Годуновых. Теми же словами Отрепьев оправдывал бояр, разгромивших его армию. Им обещано было полное прощение.

Лжедмитрий лицемерно сожалел о происшедшем «кроворазлитии» и требовал, чтобы его признали царем, поскольку только это приведет к прекращению братоубийственной войны.[18] Толпа жадно слушала обличения против власти и верила, что «прирожденный» государь избавит страну от междоусобиц, чрезвычайных поборов, обременительной военной службы. Совершенно так же, как в северских городах, толпа громко приветствовала нового государя: «Дай боже, чтобы истинное солнце снова взошло бы над Русью!»[19]

Вскоре у Лобного места собралось «московского государства всяких чинов людей многое множество: Пожар полон людей и у Троицы на рву (церкви Василия Блаженного. — Р.С.) и по лавкам и до Кремля-города и до Фроловских ворот…»[20]

В Кремле с утра находились не только ближние люди («тайный совет»), но и вся Боярская дума.[21] Узнав о появлении толпы на площади, бояре поспешили к патриарху и известили его о «злом совете московских людей». Престарелый Иов со слезами на глазах умолял думу сохранить верность присяге, но «ничто же успевашу».[22]

Источники сохранили несколько версий относительно позиции Боярской думы в день переворота. По одной версии, народ ворвался в Кремль («миром же приидоша во град») и, захватив бояр, привел их на Лобное место.[23]

Разрядные записи содержат известие, согласно которому сигнал к мятежу подал окольничий Богдан Бельский. Он будто бы поднялся на Лобное место и «учал говорить в мир: «Яз за царя Иванову милость ублюл царевича Дмитрия, за то я и терпел от царя Бориса»».[24] Приведенное свидетельство, однако, не находит подтверждения в записках очевидцев и современников.

Конрад Буссов, находившийся в Москве, писал, что царица Мария Григорьевна сама выслала на площадь бояр, сохранивших верность ее сыну. Чтобы пресечь агитацию посланцев «Дмитрия», бояре пригласили их в Кремль. Однако толпа помешала попытке убрать Пушкина и Плещеева с площади.

Ни русские летописи, ни иностранные авторы (К. Буссов, Я. Маржарет, И. Масса) ничего не упоминают о переходе на сторону восставшего народа кого-нибудь из бояр.[25] По словам Маржарета, «Мстиславский, Шуйский, Бельский и другие были посланы (на площадь к народу. — Р.С.), чтобы усмирить волнения». Несмотря на появление бояр, письмо «Дмитрия» было оглашено и вызвало мятеж.[26]

Записки Буссова позволяют установить происхождение ошибки в русских Разрядных записях. Окольничий Богдан Бельский в самом деле выходил к народу на Лобное место и, поцеловав крест, поклялся, что государь — прирожденный сын царя Ивана Васильевича, говоря, что «он (Бельский) сам укрывал его на своей груди до сего дня…».[27] Эта сцена, описанная Буссовым как очевидцем, имела место, однако, не в момент появления в Москве Гаврилы Пушкина, а три недели спустя, когда в Кремль прибыл сам Лжедмитрий. Авторы разрядов, таким образом, перепутали последовательность событий.

Самые подробные сведения о московском восстании заключает в себе английское сочинение, опубликованное в 1605 г. на основе записей и рассказов членов английского посольства, только что вернувшегося из Москвы.[28] Их рассказ сводится к следующему.

Народ, собравшийся на Красной площади, потребовал к ответу думных бояр, особенно же бояр Годуновых. Поначалу царь им отказал, но затем некоторые из бояр все же выехали из Кремля на площадь, так как простой народ грозил привести их насильно.

На Лобное место взошел дьяк Афанасий Власьев, не только лучший, но и единственный у московитов оратор, к тому же человек весьма популярный. Думный дьяк спросил у народа о причине необычного сборища. Главные бояре просили толпу разойтись, указывали на то, что в государстве объявлен траур и обещали разобрать любые просьбы и ходатайства народа после коронации царевича Федора.

Англичане отметили, что речи бояр были двуличными. Сановники говорили таким безразличным тоном, «что видно было, что при этом участвует один язык».[29] На самом деле бояре, и так не обладавшие красноречием, лишились дара речи при виде разбушевавшегося народа.

Англичане подробно описали инцидент, послуживший толчком к восстанию. Гаврила Пушкин не успел прочесть грамоту Лжедмитрия и до половины, когда москвичи доставили на площадь двух прежних воровских гонцов, вызволенных ими из тюрьмы.[30]

Свидетельство англичан позволяет объяснить одно непонятное известие Буссова. По его словам, в письме к москвичам «Дмитрий» требовал прежде всего ответить ему, куда они дели его предыдущих посланцев, убили ли их сами, или это тайком сделали господа Годуновы и пр.[31] Парадокс состоит в том, что в подлинной грамоте Лжедмитрия I не упоминалось ни словом ни о каких гонцах. Очевидно, в памяти Буссова события сместились, и он стал приписывать освобождение гонцов воле Лжедмитрия.

Дополнительные сведения насчет роли тюремных сидельцев в восстании можно обнаружить в польских источниках. Иезуит А. Лавицкий, прибывший в Москву в свите самозванца, сообщает, что в день восстания народ открыл тюрьмы, благодаря чему «наши поляки, взятые в плен во время боя под Новгородом-Северским и заключенные в оковы Борисом, избавились от темничных оков и даже оказали содействие народу против изменников».[32]

Приведенные факты имеют решающее значение для реконструкции событий, послуживших непосредственным толчком к выступлению народа в столице. Согласно английскому источнику, тюремных сидельцев освободили еще до того, как Пушкин дочитал грамоту Лжедмитрия и собравшийся на площади народ взялся за оружие. Отсюда следует, что восстание в Москве началось с разгрома тюрем. Кому принадлежал почин в этом деле? На этот вопрос источники не дают прямого ответа. Можно предположить, что нападение на тюрьмы осуществили те же люди, которые опрокинули охрану в городских воротах и провели Пушкина и Плещеева на Красную площадь, т. е. атаман Андрей Корела с донскими казаками. Разгром тюрем позволил им достичь разом двух целей. В московских тюрьмах к лету 1605 г. собралось огромное число «воров» из простонародья, а также пленных поляков и других лиц, захваченных на поле боя. Освобожденные от оков, они немедленно присоединились к казакам. Еще большее значение имел моральный эффект. «Воры», подвергавшиеся избиению и пыткам в царских застенках, стали живым обличением годуновской тирании. Недаром англичане писали, что появление узников на площади явилось как бы искрой, брошенной в порох.[33]

В московском восстании участвовали представители самых различных социальных слоев: «чернь вся, и дворяня, и дети боярские, и всякие люди москвичи».[34] С военной точки зрения участие хорошо вооруженных служилых людей имело существенное влияние на исход выступления. Пушкин, Плещеев, другие дворяне, перешедшие на сторону самозванца, сыграли немалую роль в московских событиях. Но подлинными героями восстания были все же не они, а атаман вольных казаков Корела и его сподвижники. Корела был одним из тех народных вождей, которые появляются при всяком по настоящему глубоком движении масс.

Годуновы могли затвориться в Кремле. Крепость была заранее подготовлена к осаде. Но атаман Корела оказался расторопнее Годуновых.

Повстанческий отряд, вступивший в столицу, был невелик в количественном отношении. Тем не менее его действия явились одним из главных факторов, обеспечивших быструю победу восстания.

Взявшись за оружие, восставшее население Москвы действовало с большой решительностью. Собравшаяся на площади толпа разделилась надвое: «одни учали Годуновых дворы грабить, а другие воры с миром (все вместе. — Р.С.) пошли в город (Кремль. — Р.С.), и от дворян с ними были, и государевы хоромы и царицыны пограбили»[35]

Согласно летописям, восставшие захватили во дворце царя Федора и его мать царицу Марию, отвели их на старый двор Бориса Годунова и приставили к ним стражу.[36] Однако более достоверным следует признать свидетельство англичан. По их словам, царица Мария воспользовалась суматохой и в самом начале мятежа покинула дворец и укрылась в более безопасном месте. По пути с нее сорвали жемчужное ожерелье. Этим и ограничились ее злоключения в день восстания. Федору Борисовичу, совещавшемуся с думой, помогли укрыться его рабы, т. е. дворцовые служители.[37] Низложенный царь и его семья подверглись аресту, по-видимому, не в самый день восстания, а позже.

Дворцовая стража разбежалась, не оказав нападавшим никакого сопротивления. Толпа ворвалась в опустевший дворец и принялась яростно крушить «храмины» и уничтожать все, что попадалось под руку.[38] Народ разгромил не только дворец, но и старое подворье Бориса Годунова. Не обнаружив нигде царскую семью, восставшие бросились в вотчины Годуновых, находившиеся в окрестностях столицы. Там они «не токмо животы пограбили, но и хоромы разломаша и в селех их и в поместьях и в вотчинах также пограбиша».[39]

Вслед за тем толпа напала на дворы, принадлежавшие боярам Годуновым. Тесно связанные с династией, бояре Годуновы олицетворяли в глазах народа феодальную власть и богатство. Труднее объяснить нападение москвичей на Сабуровых и Вельяминовых. К моменту восстания никто из них не входил в Боярскую думу и не принадлежал к высшему правительственному кругу. В грамоте к московскому населению Лжедмитрий обличал одних Годуновых и не называл по имени ни Сабуровых, ни Вельяминовых. Вся вина их заключалась в отдаленном родстве с низложенной династией.

Погрому подверглись не только подворья Годуновых, Сабуровых и Вельяминовых, но и многие другие богатые дворы, вовсе не принадлежавшие родне Годуновых.[40] Как записали дьяки Разрядного приказа, люди «миром, все народом грабили на Москве многие дворы боярские, и дворянские, и дьячьи, а Сабуровых и Вельяминовых всех грабили».[41]

Сколь бы малочисленными не были казачьи сотни Корелы, они не затерялись в массе восставшего московского населения. Участие многочисленного черного посадского населения, меньших людей, а также холопов, с одной стороны, и повстанческого казачьего отряда, с другой — привело к тому, что движение сразу же приобрело яркую социальную окраску. Как писали англичане в своем отчете, «весь город был объят бунтом: и дома и погреба и канцелярии думных бояр, начиная с Годуновых, были преданы разгрому»; «московская чернь, без сомнения, сделала все возможное»; «толпа сделала, что только могла и хотела: особенно досталось наиболее сильным мира, которые, правда, и были наиболее недостойными»; «более зажиточные подвергались истязанию, жалкая голь и нищета торжествовала»; «с богатых срывали даже одежду».[42]

Во время других восстаний народ, доведенный до отчаяния притеснениями, требовал выдачи ненавистных ему чиновников и расправлялся с ними. Переворот 1605 г. имел свои отличительные черты. Несмотря на все обличения самозванца, народ имел собственное представление о правлении Годуновых. Как видно, в массе столичного населения их не считали ни жестокими угнетателями, ни кровопийцами. По этой причине в день восстания никого не убивали и не казнили. Правительство, со своей стороны, не сделало никаких попыток к вооруженному подавлению мятежа. И все же в день переворота не обошлось без жертв.

Добравшись до винных погребов, люди разбивали бочки и черпали вино кто шапкой, кто башмаком, кто ладонью. «На дворах в погребах, — записал летописец, — вина опилися многие люди и померли…»[43] Масса, любивший всякого рода подсчеты, записал, что после мятежа в подвалах и на улицах нашли около пятидесяти человек, упившихся до смерти.[44]

Англичане утверждали, что после бунта в Москве было не менее сотни умерших и помешавшихся от пьянства в уме людей.[45]

Внезапно вспыхнув, восстание так же внезапно улеглось после полудня того же дня. На улицах появились бояре, старавшиеся навести порядок.[46]

Восстание в Москве стало важной вехой в политическом развитии Русского государства. Царь Федор Годунов и царица Мария были низложены и взяты под стражу. Первая выборная земская династия рухнула под напором народных выступлений, охвативших южную окраину, а затем перебросившихся в столицу.

Всего семь лет минуло с того времени, как «всенародное множество» — столичный народ помог Борису Годунову утвердиться на троне. Что же изменилось с тех пор? Вступая на престол, Борис обещал, что будет править по справедливости, покончит с нищетой, будет искать «всем — всего народа людям — полезная», чтобы все его подданные имели «изобилование, житие немятежное и неповредимый покой у всех ровно».[47] Годунов был едва ли не первым царем, обещавшим благоденствие всему народу. Но голод развеял в прах иллюзии, порожденные его обещаниями. Проекты искоренения нищеты оказались неисполнимыми. В стране не было крупных запасов хлеба, и правительство, истощив казну, отказалось от попыток спасти голодающий народ в самом начале голода. Случилось так, что при Годуновых население испытало бедствия, затмившие все прежние беды. Вслед за тяжким экономическим потрясением страна испытала ужасы гражданской войны, в ходе которой земская династия окончательно лишилась поддержки народа. Следует заметить, что годуновская администрация все же не стала предметом ненависти в глазах «всенародного множества». По этой причине восстание в Москве 1605 г. оказалось самым бескровным из всех московских восстаний XVII в.

Примечания:

Глава 16

id="c16_1">

¹ Смирнов И. И. Восстание Болотникова, с. 85–86; Корецкий В. И. Голод 1601–1603 гг. в России и церковь. — В кн.: Вопросы истории религии и атеизма, вып. 7, М., 1959, с. 237–239; Назаров В. Д. Классовая борьба горожан и правительство Бориса Годунова. — В кн.: Города феодальной России. М., 1966, с. 217.

id="c16_2">

² Бахрушин С. В. Научные труды, т. 1. М., 1952, с. 219–220.

id="c16_3">

³ Маковский Д. П. Первая крестьянская война в России. Смоленск, 1967, с. 291.

id="c16_4">

⁴ Масса И. Краткое известие, с. 104, 105.

id="c16_5">

⁵ Там же, с. 105.

id="c16_6">

⁶ Там же, с. 106.

id="c16_7">

⁷ ПСРЛ, т. XIV, с. 65; Пискаревский летописец. — ПСРЛ, т. 34, с. 206.

id="c16_8">

⁸ Маржарет Я. Записки, с. 196.

id="c16_9">

⁹ Буссов К. Московская хроника, с. 105.

id="c16_10">

¹⁰ Там же.

id="c16_11">

¹¹ Пискаревский летописец. — ПСРЛ, т. 34, с. 206.

id="c16_12">

¹² Бельский летописец. — ПСРЛ, т. 34, с. 242.

id="c16_13">

¹³ ПСРЛ, т. XIV, с. 64–65.

id="c16_14">

¹⁴ Белокуров С. А. Разрядные записи, с. 5.

id="c16_15">

¹⁵ ПСРЛ, т. XIV, с. 65; Попов А. Изборник, с. 328; ПСРЛ, т. 34, с. 206, 242.

id="c16_16">

¹⁶ Буссов К. Московская хроника, с. 105.

id="c16_17">

¹⁷ ААЭ, т. II, с. 90–91.

id="c16_18">

¹⁸ Там же.

id="c16_19">

¹⁹ Буссов К. Московская хроника, с. 106.

id="c16_20">

²⁰ Попов А. Изборник, с. 328.

id="c16_21">

²¹ Путешествие сэра Томаса Смита, с. 76.

id="c16_22">

²² ПСРЛ, т. XIV, с. 65.

id="c16_23">

²³ Там же.

id="c16_24">

²⁴ Разрядная книга 1550–1636 гг., т. II, вып. 1 М., 1976, с. 227

id="c16_25">

²⁵ Один Петр Петрей упоминает о том, что народ, получив воззвание «Дмитрия», обратился с вопросом, что случилось с угличским царевичем. Шуйский будто бы сказал, что Дмитрий избежал козней Бориса и ждет своего часа (Реляция Петра Петрея о России начала XVII в., с. 91–92). Свидетельство Петрея лишено конкретности. Как видно, он не был очевидцем события и записал слухи, лишенные достоверности.

id="c16_26">

²⁶ Маржарет Я. Записки, с. 196.

id="c16_27">

²⁷ Буссов К. Московская хроника, с. 109.

id="c16_28">

²⁸ Болдаков И. М. Вступление. — В кн.: Путешествие сэра Томаса Смита, с. XI–XIII.

id="c16_29">

²⁹ Путешествие сэра Томаса Смита, с. 50.

id="c16_30">

³⁰ Там же.

id="c16_31">

³¹ Буссов К. Московская хроника, с. 105.

id="c16_32">

³² Письмо А. Лавицкого от 11 (21) сентября 1605 г. — Старина и Новизна, кн. XIV, с. 533.

id="c16_33">

³³ Путешествие сэра Томаса Смита, с. 50.

id="c16_34">

³⁴ Пискаревский летописец. — ПСРЛ, т. 34, с. 206.

id="c16_35">

³⁵ Разрядная книга 1550–1636 гг., т. II, вып. 1, с. 227.

id="c16_36">

³⁶ ПСРЛ, т. XIV, с. 65; т. 34, с. 206.

id="c16_37">

³⁷ Путешествие сэра Томаса Смита, с. 81.

id="c16_38">

³⁸ Масса И. Краткое известие, с. 107. — В прощальной грамоте 1607 г. патриарх Иов с особым возмущением писал о том, что москвичи среди других вещей захватили во дворце и разодрали в мелкие клочки златотканную материю, подготовленную на «господню плащаницу», и лоскуты «на копья и на рогатины встыкая, по граду и по торжищу носяху» (Соборная грамота Иова 1607 г. — ААЭ, т. II, с. 154).

id="c16_39">

³⁹ ПСРЛ, т. XIV, с.65.

id="c16_40">

⁴⁰ Число дворов, принадлежавших на Москве Сабуровым и Вельяминовым, не превышало четырех десятков. Между тем имеются сведения, что от переворота в столице пострадало от 70 до 120 домов родни и сторонников Годуновых (Белокуров С. А. Разрядные записи, с. 201; Гиршберг А. Дмитрий Самозванец, с. 123–124, прим. 3; Поссевино А. Историческое и правдивое описание, с. 25).

id="c16_41">

⁴¹ Белокуров С. А. Разрядные записи, с. 201.

id="c16_42">

⁴² Путешествие сэра Томаса Смита, с. 80–82; ср.: Масса И. Краткое известие, с. 107–108.

id="c16_43">

⁴³ Попов А. Изборник, с. 329.

id="c16_44">

⁴⁴ Масса И. Краткое известие, с. 107.

id="c16_45">

⁴⁵ Путешествие сэра Томаса Смита, с. 81.

id="c16_46">

⁴⁶ Масса И. Краткое известие, с. 108.

id="c16_47">

⁴⁷ Летопись занятий Археографической комиссии. Вып. IX. СПб., 1893, с. 57.

Глава 17

id="c17_1">

¹ Буссов К. Московская хроника, с. 106.

id="c17_2">

² Масса И. Краткое известие, с. 108.

id="c17_3">

³ Попов А. Изборник, с. 328.

id="c17_4">

⁴ Путешествие сэра Т. Смита, с. 82–83.

id="c17_5">

⁵ Гиршберг А. Дмитрий Самозванец, с. 116.

id="c17_6">

⁶ Там же, с. 115.

id="c17_7">

⁷ Белокуров С. А. Разрядные записи, с. 202–203.

id="c17_8">

⁸ Разрядная книга 1550–1636 гг., т. II, вып. 1, с. 187.

id="c17_9">

⁹ Масса И. Краткое известие, с. 108.

id="c17_10">

¹⁰ Разрядная книга 1550–1636 гг., т. II, вып. 1, с. 227–228; Белокуров С. А. Разрядные записи, с. 204.

id="c17_11">

¹¹ Белокуров С. А. Разрядные записи, с. 201.

id="c17_12">

¹² Там же.

id="c17_13">

¹³ Там же, с. 203.

id="c17_14">

¹⁴ ПСРЛ, т. XIV, с. 65.

id="c17_15">

¹⁵ Там же.

id="c17_16">

¹⁶ Белокуров С. А. Разрядные записи, с. 203.

id="c17_17">

¹⁷ Попов А. Изборник, с. 329.

id="c17_18">

¹⁸ Борша С. История Московская, стб. 397.

id="c17_19">

¹⁹ Путешествие сэра Т. Смита, с. 92–95.

id="c17_20">

²⁰ Грамота Лжедмитрия I на Пельм 11 июня 1605 г. — СГГД, ч. 2, с. 200.

id="c17_21">

²¹ Скрынников Р. Г. Россия накануне Смутного времени, с. 126–127.

id="c17_22">

²² Белокуров С. А. Разрядные записи, с. 6.

id="c17_23">

²³ СГГД, ч. 2, с. 191, 202.

id="c17_24">

²⁴ Там же, с. 202.

id="c17_25">

²⁵ ПСРЛ, т. XIV, с. 65; Буссов К. Московская хроника, с. 106.

id="c17_26">

²⁶ Маржарет Я. Записки, с. 68.

id="c17_27">

²⁷ Дмитриевский А. Архиепископ елассонский Арсений, с. 97. — Очевидец события епископ Архангельского собора Арсений отметил, что тело Бориса вынули из гроба «ради поругания» (Дмитриевский А. Архиепископ елассонский Арсений, с. 99). Автор «Нового летописца» говорит о том же намеком: «…яко же и мертвенное тело поругано бысть» (ПСРЛ, т. XIV, с. 66). И лишь поздний «Морозовский летописец» сообщает такие подробности: «Царя Бориса извергоша из храма архистратига Михаила и повелеша извлещи на сонмище с великим поруганием и камение на нь метали и ногами пхати тело его, поверженное и на земле лежащее» (Карамзин Н. М. История государства Российского, т. XI, прим. 351).

id="c17_28">

²⁸ Буссов К. Московская хроника, с. 107.

id="c17_29">

²⁹ Путешествие сэра Т. Смита, с. 78.

id="c17_30">

³⁰ РИБ, т. XIII, стб. 731.

id="c17_31">

³¹ Летопись о многих мятежах и о разорении Московского государства. 2-е изд. М., 1788, с. 92.

id="c17_32">

³² Назаров В. Д. «Новый летописец» как источник по истории царствования Лжедмитрия I. — В кн.: Летописи и хроники. М., 1974, с. 304.

id="c17_33">

³³ ПСРЛ, т. XIV, с. 65; ср.: Белокуров С. А. Разрядные записи, с. 6, 203; Масса И. Краткое известие, с. 110.

id="c17_34">

³⁴ Дмитриевский А. Архиепископ елассонский Арсений, с. 99.

id="c17_35">

³⁵ ПСРЛ, т. XIV, с. 66.

id="c17_36">

³⁶ Там же.

id="c17_37">

³⁷ Реляция Петра Петрея, с. 92; Маржарет Я. Записки, с. 68. — Чтобы ввести в заблуждение народ, палачи снесли трупы в одну храмину и положили их так, будто мать и сын отравились и умерли в объятиях друг друга (Масса И. Краткое известие, с. 11; Путешествие сэра Томаса Смита, с. 84–85).

id="c17_38">

³⁸ Дмитриевский А. Архиепископ елассонский Арсений, с. 99; Масса И. Краткое известие, с. 111.

id="c17_39">

³⁹ ПСРЛ, т. XIV, с. 66.

id="c17_40">

⁴⁰ Масса И. Краткое известие, с. 110.

id="c17_41">

⁴¹ Белокуров С. А. Разрядные записи, с. 6.

id="c17_42">

⁴² Там же, с. 201–202.

id="c17_43">

⁴³ СГГД, ч. 2, с. 200.

id="c17_44">

⁴⁴ Бельский летописец, — ПСРЛ, т. 34, с. 242.

id="c17_45">

⁴⁵ Там же.

id="c17_46">

⁴⁶ Пирлинг П. Дмитрий Самозванец, с. 207.

id="c17_47">

⁴⁷ ПСРЛ, т. 34, с. 343.

id="c17_48">

⁴⁸ ААЭ, т. II, с. 154.

id="c17_49">

⁴⁹ РИБ, т. XIII, стб. 936.

id="c17_50">

⁵⁰ Платонов С. Ф. Древнерусские сказания и повести о Смутном времени XVII в. СПб., 1888, с. 282.

id="c17_51">

⁵¹ Пирлинг П. Дмитрий Самозванец, с. 210, прим. 1.

id="c17_52">

⁵² СГГД, ч. 2, с. 200.

id="c17_53">

⁵³ Дмитриевский А. Архиепископ елассонский Арсений, с. 100.

id="c17_54">

⁵⁴ Масса И. Краткое известие, с. 114; РИБ, т. XIII, стб. 732, 1293.

id="c17_55">

⁵⁵ ПСРЛ, т. XIV, с. 65; РИБ, т. XIII, стб. 936.

id="c17_56">

⁵⁶ Борша С. История Московская. — РИБ, т. 1, стб. 397

id="c17_57">

⁵⁷ ПСРЛ, т. XIV, с. 66; Буссов К. Московская хроника, с. 108.

id="c17_58">

⁵⁸ ААЭ, т. II, с. 91.

id="c17_59">

⁵⁹ Смит Т. Путешествие, с. 65–66.

id="c17_60">

⁶⁰ Масса И. Краткое известие, с. 109.

id="c17_61">

⁶¹ Там же, с. 108–109.

id="c17_62">

⁶² Одним из распространителей такой молвы был некто Алешка, бывший у Годунова крестовым дьячком, а затем служивший подьячим в приказах (Бантыш-Каменский Н. Н. Переписка между Россией и Польшей по 1700 г. — Чтения ОИДР, 1861, I, с. 60).

id="c17_63">

⁶³ Масса И. Краткое известие, с. 112.

id="c17_64">

⁶⁴ Старина и Новизна, кн. XIV, с. 267.

id="c17_65">

⁶⁵ ПСРЛ, т. XIV, с. 64; Попов А. Изборник, с. 329.

id="c17_66">

⁶⁶ РИБ, т. XIII, стб. 578, 652.

id="c17_67">

⁶⁷ Боярские списки, ч. 2, с. 10.

id="c17_68">

⁶⁸ Museum Narodowe w Krakowie. — Zbiory Czartoryskich, № 2726.

id="c17_69">

⁶⁹ Буссов К. Московская хроника, с. 108–109.

id="c17_70">

⁷⁰ Там же, с. 109. — По некоторым данным, Отрепьев предусмотрительно посадил в свой экипаж двух главных бояр Мстиславского и Василия Шуйского (Немоевский С. Записки, с. 114). Возможно, часть пути самозванец ехал в карете, часть — верхом.

id="c17_71">

⁷¹ Масса И. Краткое известие, с. 111.

id="c17_72">

⁷² Гиршберг А. Дмитрий Самозванец, с. 129.

id="c17_73">

⁷³ ПСРЛ, т. XIV, с. 66; Сказание о Гришке Отрепьеве. — РИБ, т. XIII, стб. 733.

id="c17_74">

⁷⁴ Масса И. Краткое известие, с. 112.

id="c17_75">

⁷⁵ Дмитриевский А. Архиепископ елассонский Арсений с. 100–101.

id="c17_76">

⁷⁶ ПСРЛ, т. XIV, с. 66; РИБ, т. XIII, стб. 733.

id="c17_77">

⁷⁷ Старина и Новизна, кн. XIV, с. 535.

id="c17_78">

⁷⁸ Дмитриевский А. Архиепископ елассонский Арсений, с. 101.

id="c17_79">

⁷⁹ Сказание о Гришке Отрепьеве. — РИБ, т. XIII, стб. 733.

id="c17_80">

⁸⁰ Борша С. История Московская, стб. 398.

id="c17_81">

⁸¹ Буссов К. Московская хроника, с. 109.

id="c17_82">

⁸² Масса И. Краткое известие, с. 112.

id="c17_83">

⁸³ Строев П. Списки иерархов и настоятелей монастырей. СПб., 1877, с. 415.

id="c17_84">

⁸⁴ ПСРЛ, т. XIII, с. 67; Сказание о Гришке Отрепьеве. — РИБ, т. XIII, стб. 736, Масса И. Краткое известие, с. 114.

id="c17_85">

⁸⁵ Дмитриевский А. Архиепископ елассонский Арсений, с. 101.

id="c17_86">

⁸⁶ В «Записках» Арсения избрание Игнатия помечено датой 31 мая. В тексте рукописи эта дата исправлена на 31 июня (Дмитриевский А. Архиепископ елассонский Арсений, с. 103, прим. 2).

id="c17_87">

⁸⁷ Иное сказание. — РИБ, т. XIII, стб. 52.

id="c17_88">

⁸⁸ Немоевский С. Записки, с. 115.

id="c17_89">

⁸⁹ Сказание о Гришке Отрепьеве. — РИБ, т. XIII, стб. 734.

id="c17_90">

⁹⁰ Косточкин В. В. Государев мастер Федор Конь. М., 1964, с. 34–44.

id="c17_91">

⁹¹ Сказание о Гришке Отрепьеве, стб. 734.

id="c17_92">

⁹² Там же.

id="c17_93">

⁹³ Иное сказание, стб. 52.

id="c17_94">

⁹⁴ Письмо Лавицкого от 4 (14) июля 1605 г. — in: Pierling P. Rome et Demetrius, s. 85.

id="c17_95">

⁹⁵ Немоевский С. Записки, с. 115.

id="c17_96">

⁹⁶ Маржарет Я. Записки, с. 197.

id="c17_97">

⁹⁷ Письмо Я. Вислоуха из Москвы от 14 (24) июля 1605 г. — Библиотека Вроцлавского университета (Оссолинеум), Рукописи библиотеки Оссолинских, № 2284, л. 156 об.

id="c17_98">

⁹⁸ Борша С. История Московская, стб. 399.

id="c17_99">

⁹⁹ Буссов К. Московская хроника, с. 112.

id="c17_100">

¹⁰⁰ Масса И. Краткое известие, с. 115.

id="c17_101">

¹⁰¹ ПСРЛ, т. XIV, с. 67.

id="c17_102">

¹⁰² Боярские списки, ч. 1, с. 163, 232, 299.

id="c17_103">

¹⁰³ Сказание Авраамия Палицына, с. 111; ПСРЛ, т. XIV, с. 67. — В своем челобитье дворянин Денис Петрович Тургенев подтвердил, что отца его Петра казнил «вор-рострига» (ЦГАДА, ф. 210, Столбцы Московск. стола, стб. 856, л. 37).

id="c17_104">

¹⁰⁴ Сказание Авраамия Палицына, с. 111.

id="c17_105">

¹⁰⁵ Масса И. Краткое известие, с. 114.

id="c17_106">

¹⁰⁶ Иное сказание, стб. 52.

id="c17_107">

¹⁰⁷ Pierling P. Rome et Demetrius, s. 85.

id="c17_108">

¹⁰⁸ Иное сказание, стб. 52; Маржарет Я. Записки, с. 197; Немоевский С. Записки. — В кн.: Титов А. А. Рукописи славянские и русские, принадлежащие А. И. Вахромееву. Вып. 6. М., 1907, с. 116.

id="c17_109">

¹⁰⁹ Платонов С. В. Очерки по истории Смуты, с. 273.

id="c17_110">

¹¹⁰ РИБ, т. I, стб. 17.

id="c17_111">

¹¹¹ Черепнин Л. В. Земские соборы Русского государства в XVI–XVII вв. М., 1978, с. 151.

id="c17_112">

¹¹² Назаров В. Д. «Новый летописец» как источник по истории царствования Лжедмитрия I. — В кн.: Летописи и хроники. М., 1974, с. 310.

id="c17_113">

¹¹³ Платонов С. Ф. Очерки по истории Смуты, с. 288.

id="c17_114">

¹¹⁴ Маржарет Я. Записки, с. 197

id="c17_115">

¹¹⁵ Паэрле Г. Записки, с. 174.

id="c17_116">

¹¹⁶ ПСРЛ, т. XIV, с. 67.

id="c17_117">

¹¹⁷ Там же.

id="c17_118">

¹¹⁸ Немоевский С. Записки, с. 115–116.

id="c17_119">

¹¹⁹ Сказание Авраамия Палицына, с. 111.

id="c17_120">

¹²⁰ ПСРЛ, т. XIV, с. 67.

id="c17_121">

¹²¹ Немоевский С. Записки, с. 116.

id="c17_122">

¹²² Там же.

id="c17_123">

¹²³ Иное сказание, стб. 53.

id="c17_124">

¹²⁴ По словам Массы, стрельцов было восемь тысяч (Масса И. Краткое известие, с. 115).

id="c17_125">

¹²⁵ Немоевский С. Записки, с. 116.

id="c17_126">

¹²⁶ Иное сказание, сгб. 52–53.

id="c17_127">

¹²⁷ Масса И. Краткое известие, с. 115.

id="c17_128">

¹²⁸ Сказание о Гришке Отрепьеве, стб. 735.

id="c17_129">

¹²⁹ Немоевский С. Записки, с. 117.

id="c17_130">

¹³⁰ Сказание Авраамия Палицына, с. 111

id="c17_131">

¹³¹ Немоевский С. Записки, с. 117.

id="c17_132">

¹³² Масса И. Краткое известие, с. 115.

id="c17_133">

¹³³ Там же.

id="c17_134">

¹³⁴ Буссов К. Московская хроника, с. 113; Масса И. Краткое известие, с. 115.

id="c17_135">

¹³⁵ Немоевский С. Записки, с. 116; Масса И. Краткое известие, с. 115–116; Маржарет Я. Записки, с. 197; Паэрле Г. Записки, с. 174; Сказание Авраамия Палицына, с. 111.

id="c17_136">

¹³⁶ Немоевский С. Записки, с. 117.

id="c17_137">

¹³⁷ СГГД, ч. 2, с. 261.

id="c17_138">

¹³⁸ «А в верху при нем (Лжедмитрии I. — Р.С.) были поляки и литва…» (Попов А. Изборник, с. 329).

id="c17_139">

¹³⁹ Борша С. История Московская, стб. 399.

id="c17_140">

¹⁴⁰ Иное сказание, стб. 53; ПСРЛ, т. XIV, с. 67.

id="c17_141">

¹⁴¹ Разрядная книга 1550–1636 гг., т. II, вып. 1, с. 228–229.

id="c17_142">

¹⁴² Там же, т. III, вып. 1, с. 172–173, 198.

id="c17_143">

¹⁴³ Там же, с. 228–229.

id="c17_144">

¹⁴⁴ АИ, т. II. СПб., 1841, с. 64–65.

id="c17_145">

¹⁴⁵ Дмитриевский А. Архиепископ елассонский Арсений, с. 106.

id="c17_146">

¹⁴⁶ Строев П. Списки иерархов и настоятелей, с. 333.

id="c17_147">

¹⁴⁷ Разрядная книга 1550–1636 гг, т. III, вып. 1, с. 168, 188.

id="c17_148">

¹⁴⁸ СГГД, ч. 2, с. 209.

id="c17_149">

¹⁴⁹ Там же, с. 210.

id="c17_150">

¹⁵⁰ Белокуров С. А. Разрядные записи, с. 6.

id="c17_151">

¹⁵¹ ПСРЛ, т. XIV, с. 67.

id="c17_152">

¹⁵² После убийства самозванца, Нагая, спасая свое доброе имя, объявила, будто Отрепьев ее «устрашил смертию». «…Коли он с ней говорил, и он ее заклял и под смертью приказал, чтоб она того никому не сказывала» (СГГД, ч. 2, № 147).

id="c17_153">

¹⁵³ Маржарет Я. Записки, с. 197; Буссов К. Московская хроника, с. 109–110; Масса И. Записки, с. 113; Борша С. История Московская, стб. 399; Иное сказание, стб. 54.

id="c17_154">

¹⁵⁴ Пирлинг П. Дмитрий Самозванец, с. 219–220.

id="c17_155">

¹⁵⁵ Дмитриевский А. Архиепископ елассонский Арсений, с. 104.

id="c17_156">

¹⁵⁶ Маржарет Я. Записки, с. 197; Масса И. Краткое известие, с. 113.

id="c17_157">

¹⁵⁷ Борша С. История Московская, с. 402.

id="c17_158">

¹⁵⁸ Письмо Я. Бучинского Лжедмитрию I. Январь 1606 г. — СГГД, ч. 2, с. 259–260.

id="c17_159">

¹⁵⁹ Борша С. История Московская, с. 400.

id="c17_160">

¹⁶⁰ Там же, с. 401.

id="c17_161">

¹⁶¹ Борша С. История Московская, стб. 401.

id="c17_162">

¹⁶² СГГД, ч. 2, с. 259.

id="c17_163">

¹⁶³ Паэрле Г. Записки, с. 169; Сб. РИО, т. 137, с. 520.

id="c17_164">

¹⁶⁴ СГГД, ч. 2, с. 260.

id="c17_165">

¹⁶⁵ Сб. РИО, т. 137, с. 585. — Король велел произвести «обыск» по поводу взаимных обид царя и Ратомского.

id="c17_166">

¹⁶⁶ СГГД, ч. 2, с. 259.

id="c17_167">

¹⁶⁷ Там же, с. 261.

id="c17_168">

¹⁶⁸ Там же.

id="c17_169">

¹⁶⁹ Борша С. История Московская, стб. 402.

id="c17_170">

¹⁷⁰ Письмо Я. Бучинского от января 1606 г. — СГГД, ч. 2, с. 259.

id="c17_171">

¹⁷¹ СГГД, ч. 2, с. 260.

id="c17_172">

¹⁷² Немоевский С. Записки, с. 118.

id="c17_173">

¹⁷³ СГГД, ч. 2, с. 259.

id="c17_174">

¹⁷⁴ Масса И. Краткое известие, с. 113–114.

id="c17_175">

¹⁷⁵ Там же, с. 114.

id="c17_176">

¹⁷⁶ Там же, с. 114.

id="c17_177">

¹⁷⁷ ЦГАДА, ф. 1201, Соловецк. мон., № 46, кн. 426, л. 9 об.