• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

В истории с Третьим коммунистическим интернационалом, основанным Лениным в качестве наследника первых двух Интернационалов, традиционно именуемым сокращенно Коминтерн, и сейчас осталось довольно много загадок. И в его целях и методах работы, и в до сих пор не раскрытых тайных сторонах его деятельности, и в его на первый взгляд неожиданном упразднении Сталиным в годы Второй мировой войны. Да и сам Коминтерн в целом остается в этом плане загадкой, даже несмотря на то количество документов и исторических свидетельств его деятельности, с которых сегодня сняты грифы секретности. В той части деятельности просоветского Третьего интернационала, которая интересует нас, в части его взаимодействия с советскими спецслужбами, в сфере сложных отношений Коминтерна с советской разведкой и госбезопасностью, этих тайн, пожалуй, в коминтерновской истории больше всего.

Коминтерн изначально был задуман Лениным как центральный штаб грядущей мировой революции, само его расположение в столице первого социалистического государства мира Москве подразумевалось временным. И задача Коминтерна тогда виделась только в раздувании различным образом этого пожара мировой революции, в руководстве ее экспортом из Советской России в Европу и далее, а также в подготовке руководящих кадров для будущих социалистических государств. Но с революцией в Германии и в Венгрии далеко не продвинулись, а что было делать дальше?

После смерти Ленина и подавления оппозиции Троцкого, настаивавшего на немедленном продолжении мировой революции, Сталин взял курс на укрепление социализма в отдельно взятой стране, СССР, на государственное строительство, и Коминтерну понадобилось новое применение. Теория «социализма в отдельно взятой стране» потребовала коренного пересмотра места Коминтерна при советской власти, и отсюда началось включение этого штаба мировой революции в сферу интересов советских спецслужб.

При этом была подавлена оппозиция ряда известных коминтерновцев из числа иностранцев, осудивших такой отход от прежнего плана, таких как венгр Бела Кун или немец Гуго Эберлейн. Яростно защищавший исключительное положение Коминтерна вне сферы плотного влияния на него московской власти Бела Кун даже отправлен в ссылку на партийную работу на Урал в 1923 году, совсем как сослан под таким же предлогом в Сибирь годом ранее Феликс Дзержинский, настаивавший на старом статусе всемогущей ВЧК. Куна после смерти Ленина вернули в Москву и восстановили в руководстве Коминтерна, но с тех пор Сталин первый пост в этой организации доверял уже только советским гражданам: Зиновьеву, Бухарину, Пятницкому, Мануильскому, решительно оттерев профессиональных революционеров из-за границы от коминтерновского руля. По этой же причине после отстранения Зиновьева вообще упразднили пост председателя Коминтерна, сделав руководство им коллегиальным, что отвечало советскому принципу управления вообще. Только в 1934 году на пост секретаря Исполкома Коминтерна был опять назначен иностранный коммунист, болгарин Георгий Димитров, но он был явно лоялен к Сталину и его политике, да и все решения уже принимал Кремль.

С середины 20-х годов и до закрытия в 1943 году, два десятилетия, положение штаба Коминтерна в Москве было двойственным или даже тройственным. Он исполнял три основные функции: по инерции считался головным органом будущей мировой революции, которая никак не наступала, был центром связи с просоветскими компартиями за рубежом, а также оказался определенным приложением к советским спецслужбам в их повседневной деятельности. Статус штаба международного коммунистического движения с годами становился все более символическим и совсем не столь деятельным, каким его видел в свое время Ленин. Последней серьезной попыткой экспорта Коминтерном революции в Европу стало неудачное и плохо подготовленное восстание германских коммунистов в Гамбурге в 1923 году, подавленное уже через сутки правительственными войсками. Обвинив капитулянтов в КПГ и отстранив решением Коминтерна от руля в германской компартии ее председателя Брандлера, Коминтерн больше не рисковал прибегать к таким явным вооруженным акциям.

Тем более что в том же году в Болгарии было подавлено такое же выступление коммунистов при поддержке Коминтерна. Готовилось оно Коминтерном при помощи советских спецслужб. В штабе Разведупра под крышей советского посольства в Вене начальник боевого крыла компартии Болгарии Янков (по совместительству тоже штатный сотрудник Разведупра и агент Коминтерна) устроил склад боеприпасов и взрывчатки для будущего покушения на царя Бориса и премьер-министра Цанкова и баррикадных боев, к ужасу советского посла набивая динамит прямо в шкафы и ящики в комнатах посольства.

После провалов в Софии и в Гамбурге Коминтерн отказался от роли активного экспортера революции, осознав свою неготовность к работе такого всемирного масштаба, чем и предопределил свой скорый перевод Сталиным в помощники советским спецслужбам. В 1924 году подавлены подобные восстания коммунистов в Эстонии, Румынии и опять в Болгарии, но здесь Коминтерн уже мало мог оказать помощи восставшим. В связи с этим Коминтерн уже в следующем году запретил намеченное восстание горячим лидерам компартии Австрии, с 1925 года Коминтерн отказывается от такой тактики вообще, давая компартиям директиву распускать создаваемые тайно для повсеместных восстаний военные организации при их ЦК.

Здесь Коминтерн совершил первый серьезный отход от заявленных в горячке 1919 года позиций, зарыв в землю штык мировой революции, он стал больше штабом связи с иностранными компартиями, а значит, и попал в большую зависимость от спецслужб Советского Союза, часть работы которых он стал обслуживать своими силами. Когда и сейчас иные исследователи пишут о Коминтерне, что он был независимой от ГПУ – НКВД и Разведупра почти еще одной спецслужбой в СССР, на равных сотрудничая с Лубянкой и Знаменкой, то это отчасти еще можно сказать о периоде 1920–1924 годов, но после провалов Гамбурга и Софии этого уже никак не скажешь. Так штаб мировой революции, Коминтерн, сделал первый шаг к своей новой роли института на содержании Советского Союза, неформально все более подчиненного его спецслужбам, а на самом деле первый шаг по двадцатилетней дороге к своей ликвидации.

Это и был тот рубеж, за которым Коминтерн при сохранении формальной независимости от власти Советского Союза и ее спецслужб перестал быть штабом всемирной революции, становясь инструментом политики власти Сталина в Москве. Характерно, что директиву местным компартиям о роспуске «военок» в 1925 году руководство Коминтерна давало после настойчивой «рекомендации» об этом Феликса Дзержинского. Разумеется, инициатива исходила при этом не от самого Дзержинского или руководства ГПУ, а была продиктована с самых верхов советской власти. Решение о прекращении восстаний ввиду слабости в этом плане Коминтерна было принято на собрании Политбюро большевистской партии. И оттуда же, из Кремля, Дзержинскому приказали прекратить боевые операции в приграничных районах Польши и Румынии, куда подготовленных ГПУ и Коминтерном коммунистических боевиков местных компартий забрасывали через границу в 1922–1924 годах поодиночке и целыми группами. Конец 20-х годов окончательно ознаменовал подчиненность Коминтерна руководству СССР, в 1928 году на VI конгрессе Коминтерна принята его новая и полностью просоветская программа, закреплявшая его зависимость от власти Сталина.

При смене тактики и курсе на выживание социализма внутри самого СССР советским спецслужбам от иностранных компартий теперь понадобились не бесперспективные баррикадные бои и мелкая партизанщина, а разведывательная информация и подготовленные кадры для внешней разведки. Формально Коминтерн остался пресловутым революционным штабом и центром революции, его штаб на Моховой улице в Москве в доме номер 6 работал в этом качестве. Но с 1925 года вся политика действий этому штабу на Моховой диктовалась из двух близлежащих строений – от власти из Кремля и от спецслужб с Лубянской площади. Из-за этого же усыхания роли Коминтерна в планах советского руководства, из-за перевода его в помощники для советских спецслужб, не состоялся и переезд задумывавшегося штаба мировой революции из относительно небольшого особняка на Моховой улице рядом с Кремлем в гигантское строение нового правительства всемирной Республики Советов. Порученный архитектору Татлину лично Сталиным проект постройки в Москве гигантского небоскреба «Дома Коминтерна» так и остался в чертежах.

Можно уверенно констатировать: с 1925 года Сталин и его власть видели главную практическую пользу существования Коминтерна исключительно как обслуживающего инструмента для советских спецслужб, как поставщика в их ряды человеческого материала и как канала связи с коммунистическими партиями за рубежом. А вся его роль штаба всемирной революции была оставлена в виде символа видимой преемственности идей Ленина и в качестве своеобразного жупела, которым Сталин затем еще почти два десятилетия пугал мир капитализма за пределами своей социалистической державы.

До 1930 года в Коминтерне еще периодически пытались что-то в духе тайных акций и восстаний планировать, а в 30-х годах и вовсе перестали, вплоть до испанской войны, да и там Коминтерну доверили лишь обслуживать работу советских спецслужб в Испании и формировать интербригады из иностранных коммунистов. Связи же с иностранными компартиями стали для Коминтерна повседневной работой, с которой после его упразднения так же управлялся международный отдел ЦК КПСС. А вот отношения со спецслужбами, в которые в сталинскую эпоху в СССР вступил Коминтерн (скорее, даже был включен решением Сталина), были очень интересными, и на них стоит остановиться подробнее, здесь тоже немало загадок.

Советская разведка с начала 20-х годов активно начала использовать Коминтерн в своих оперативных целях. И когда коминтерновским кадрам или подконтрольным Коминтерну деятелям зарубежных компартий поручались какие-то мероприятия, к которым невыгодно было привлекать кадровых разведчиков ИНО ГПУ и военной разведки РККА. И когда речь шла об открытом восстании иностранных коммунистов при поддержке советской разведки (в Болгарии в 1923 году, в Австрии в 1934 году, в Китае неоднократно) либо о подготовке такого вооруженного выступления, затем не состоявшегося (в Германии, Индии и т. д.).

При этом не стоит забывать, что в структуре Коминтерна было несколько секретных отделов для разведки и внутренней безопасности этого штаба мирового коммунизма, не подчиненных советским НКВД и Разведупру Генштаба РККА, формально с ними даже не связанных. Линией внешней разведки и связи со спецслужбами Советского Союза в Коминтерне руководил не кто-то из иностранных коммунистов, а чекист отечественного происхождения Александр Миров (настоящая фамилия Абрамов), позднее расстрелянный в годы больших сталинских репрессий.

Для этой же цели существовал Отдел международного сотрудничества (ОМС) Коминтерна, в нем были сосредоточены тайные контакты с иностранными компартиями. А также ОМС занимался всей нелегальной работой Коминтерна в тесном сотрудничестве с ГПУ и военной разведкой РККА. ОМС был создан при Коминтерне в 1920 году поначалу как тайный отдел (ОМС был, вплоть до конца 30-х годов, засекречен даже от многих сотрудников аппарата самого Коминтерна, в доме на Моховой, 6 под него отведен отдельный этаж, куда пропускали далеко не всех коминтерновцев и вход на который охраняли чекисты из ГПУ) для связи с боевыми ячейками компартий и подготовки восстаний, а с середины 20-х годов в силу новой политики Сталина ОМС превратился в переходник между Коминтерном и советскими спецслужбами. Отсюда шла на Лубянку добытая по каналам Коминтерна ценная информация, отсюда рекомендовали коминтерновские кадры в советскую разведку, здесь же шел обмен документами для оперативных нужд, готовились за границей явки и документы прикрытия. Поначалу секретарем ОМС был хорватский коммунист Грегор Вуйович (в Коминтерне и в разведке ИНО ГПУ работала целая династия братьев Вуйович), в 1924 году он за свой троцкизм изгнан из ОМС Коминтерна, а в репрессии по этим же причинам расстрелян вместе со своими братьями. Вместо него начальником ОМС назначен все тот же Абрамов-Миров, до 1935 года этот человек возглавлял в Коминтерне всю теневую работу, составлявшую около 80 % по отношению к легальной деятельности Коминтерна, и отвечал за работу Коминтерна с советскими спецслужбами.

В 1936 году Миров переведен в Разведупр РККА на должность одного из заместителей начальника Разведупра, получив задание заниматься операциями на театре испанской войны, но уже в следующем году он арестован НКВД и расстрелян как «враг народа». После этого, как и после чисток коминтерновских кадров в репрессии, ОМС в Коминтерне вообще упразднили, оставив только так называемую «Службу связи» Коминтерна, которая до ликвидации всего Интернационала в 1943 году уже откровенно была лишь каналом связи для разведки СССР. Вместо Мирова возглавлять эту службу связи Коминтерна поставили кадрового военного разведчика Разведупра РККА Мельникова, бывшего до того резидентом Разведупра в китайском Харбине. Позднее и его вслед за Абрамовым-Мировым арестуют, «пристегнут» к делу об антикоммунистическом заговоре в Коминтерне и расстреляют. Последние три года до роспуска Коминтерна в 1943 году его усохшую уже просто до отдела службу связи возглавлял присланный из НКВД кадровый чекист Морозов.

В целом органы ГПУ и военная разведка СССР уже с середины 20-х годов заняли доминирующее положение над Коминтерном. Чего стоят такие резолюции «штаба мировой революции», как обращение от 1929 года к ГПУ с просьбой разобраться с провокаторами в руководстве компартии Польши. Правда, долгое время такое сотрудничество было двухсторонним, и из ГПУ и Разведупра в 20-х годах тоже шла важная коминтерновскому руководству добытая спецслужбами секретная информация. Так, начальник ИНО ГПУ Трилиссер направил в ОМС Коминтерна служебную записку о проникновении, по сведениям агентуры ИНО, в Лейпцигское отделение компартии Германии тайного агента и провокатора полиции. Позднее разведка НКВД предупреждает Исполком Коминтерна, что английская контрразведка МИ-5 завербовала видного члена компартии Англии Драйберга, а в помещении ЦК КПА контрразведчики установили микрофоны. Из рассекреченных в конце ХХ века по истечении пятидесятилетнего срока секретности архивных документов МИ-5 нам сейчас известно, что эта спецслужба в 30-х годах действительно нашпиговала окружение генсека КПА Гарри Поллита своими информаторами. В 1926 году разведка ГПУ сообщала Коминтерну, что в Турции начальник тайной полиции Худан-Бей имеет некоего ценного агента из лазов (отуреченных грузин-мусульман) в самой верхушке турецкой компартии и глава здешней компартии Мамед Оранди обложен провокаторами и слежкой людей Худан-Бея. В 30-х годах такие встречные сообщения для Коминтерна с Лубянки становятся все реже.

Кроме ОМС, под контролем Лубянки оказались и такие специфические структуры Коминтерна, как комиссия нелегальной работы (связь с находящимися на нелегальном положении компартиями за рубежом, ее до своей смерти в 1935 году возглавлял литовский коммунист Мицкявичус), бюджетная комиссия Коминтерна (распределение денег из советского бюджета зарубежным коммунистам), военная секция Коминтерна.

Военную секцию возглавлял известный в Коминтерне финн Туури Лехен, один из красных финнов нашей Гражданской войны, позднее агент ИНО ГПУ, работавший под чекистской кличкой Альфред в ряде стран Европы, начальник штаба интербригады на войне в Испании. Его росту в Коминтерне помимо боевой биографии способствовала женитьба на дочери генсека финской компартии Отто Куусинена, занимавшего все 20 – 30-е годы ключевые посты в руководстве Коминтерна, хотя боевиком красный финн Лехен был действительно опытным и деятельным. Он заведовал в Коминтерне боевой подготовкой личного состава и написал множество оставшихся в архивах коминтерновских инструкций о том, кого отбирать и каким боевым дисциплинам учить. Вместе с Лехеном (Альфредом) обычно записки по боевой подготовке и отбору коминтерновских кадров на диверсионную работу подписывали такие специалисты по террору из коминтерновских руководителей и сотрудников советских спецслужб одновременно, как поляк Сверчевский (Вальтер), венгр Фрид (Дезидерий), немец Цайссер (Вернер) или бывший начальник внешней разведки ГПУ Трилиссер, работавший в Исполкоме Коминтерна под конспиративной фамилией Москвин.

ОМС, нелегальная комиссия и военная секция внутри Коминтерна с начала 20-х годов становятся важнейшими структурами этой организации. Нелегальной работе придается все больше значения, как и сбору через иностранных коммунистов нужных СССР разведывательных данных. Зачастую Абрамов-Миров, Мицкявичюс или Лехен негласно встречаются в Москве с представителями нелегальных и боевых структур национальных компартий, обсуждая с ними узкоспециальные вопросы без извещения официальных руководителей этих партий. Так, напрямую и с привлечением специалистов из ИНО ГПУ и Разведупра обсуждали с лидерами боевой организации болгарской БКП детали восстания в Болгарии в 1923 году. Из стенограмм этих бесед, кстати говоря, видно: у нелегального бюро БКП были свои тайные агенты не только в болгарской Полиции безопасности и армии, но и среди македонских террористов группировки ВМРО и даже в среде эвакуированных в Болгарию белогвардейцев Врангеля, информацию от которых через Коминтерн болгарские товарищи поставляли в ГПУ.

В том же 1923 году в Москву прибыл руководитель нелегального бюро итальянской компартии ИКП Фортикьяри (в Коминтерне и в советских спецслужбах проходил под партийной кличкой в ИКП Мартини), отвечавший за подпольную работу, партийную разведку, оружие, поддельные паспорта, террор против новой фашистской власти Муссолини. Сохранились в архивах Коминтерна стенограммы этих бесед с Фортикьяри лидеров секретных коминтерновских структур Пятницкого и Мицкявичюса с привлечением главы ИНО ГПУ Трилиссера. В них бравый «товарищ Мартини» даже ставил вопрос о своем выходе для конспирации из ЦК ИКП и о том, чтобы его тайной группе работать напрямую с ОМС и с нелегальной комиссией Коминтерна, минуя собственный итальянский ЦК. На это, судя по коминтерновским архивным документам, ему добро не дали, посоветовав заодно не увлекаться актами индивидуального террора против лидеров фашистов и свернуть попытки внедрить кого-то из коммунистов в ряды спецслужбы режима Муссолини ОВРА, порекомендовав взамен попытаться подкупить кого-то из действующих чинов тайной полиции.

В Коминтерне существовал еще один засекреченный даже от многих аппаратчиков этой структуры отдел, носивший название «специального отдела». Он вел работу по проверке собственных кадров в Коминтерне и в руководстве зарубежных компартий, а также отвечал за поиск в заграничных компартиях засланных шпионов и провокаторов спецслужб капиталистических государств. Этот отдел плотно взаимодействовал с ГПУ – НКВД, но уже больше не с разведкой ИНО, а с отделом контрразведки КРО Артузова и со Спецотделом Бокия, который занимался схожими вопросами собственной безопасности внутри ГПУ. Возглавлял этот «спецотдел» Коминтерна, с 1932 года для конспирации названный уже отделом кадров Коминтерна, польский коммунист Краевский, в 1937 году по делу о «врагах народа» в Коминтерне он также арестован и вскоре расстрелян. До своего ареста Краевский составлял для НКВД «объективки» на тех сотрудников Коминтерна, кто уже попал в сферу внимания советской госбезопасности или уже был ею арестован, а после расстрела самого Краевского это продолжали делать его наследники в коминтерновском отделе кадров.

Из этого выросла следующая миссия Коминтерна в его взаимодействии с советскими спецслужбами – подбор кадров для работы советской разведки за границей, которые иногда прямо переходили в ряды ИНО НКВД или Разведупра Красной армии, а могли и оставаться при этом параллельно и сотрудниками Коминтерна. Со временем эта задача подбора кадров в сложных взаимоотношениях Коминтерна и советских спецслужб становилась ведущей, а к концу 30-х годов Коминтерн уже заметно напоминал агентство по подбору таких специфических кадров для советских спецслужб.

Многие деятели Коминтерна после работы в его аппарате по рекомендации начальства прямо забирались для работы ИНО НКВД или Разведупром Генштаба РККА. Так в военную разведку Разведупра перешла Айно Куусинен, жена Отто Куусинена, бывшая в Китае одной из связных с группой Зорге, в годы репрессий ее арестуют прямо в ночь под Новый, 1938 год и увезут в «Архипелаг ГУЛАГ», после выхода из которого Айно Куусинен опишет взаимодействие Коминтерна и советских спецслужб в своих мемуарах «Господь низвергает Своих ангелов».

Также репрессирован был известный польский коммунист Бронислав Бортновский, перешедший из аппарата Коминтерна в советскую военную разведку (в разведке Разведупра РККА он известен по слегка измененной фамилии Борковский или как Бронек), а в середине 30-х по приказу партии вновь вернувшийся в аппарат Коминтерна. В репрессии его расстреляли по тому же делу об антисоветской группе внутри Коминтерна.

Одним из самых известных красных финнов, прошедших через Коминтерн и советские спецслужбы, был Эйольф Матсон, хотя он как раз был по происхождению шведом с финским гражданством. Матсон был назначен даже командиром уникальной для советской Красной армии военной части с национальным уклоном – Карельского егерского полка из финнов, созданного для наступления в случае войны с Финляндией. Но еще до начала в 1939 году этого похода финский коминтерновец Матсон был расстрелян как «враг народа», а его егеря расформированы. В 1939 году некоторых из них призвали в декоративную Финляндскую народную армию, которой надлежало вместе с РККА войти в Хельсинки и стать основой будущей армии социалистической Финляндии. ФНА возглавил бывший заместитель расстрелянного Матсона Аксель Анттилла. Хотя в боях Зимней войны 1939–1940 годов ФНА почти не участвовала, да и торжественный вход в Хельсинки не получился.

Поляк Стефан Жбиковский еще в 1921 году заброшен ЧК в Польшу для подготовки революции, а после ареста там польской Дефензивой обменян Москвой на пленных поляков. Он перешел затем из аппарата Коминтерна в Разведупр, работал по линии военной разведки в Китае, в 1937 году направлен преподавать на кафедру Военной академии имени Фрунзе, но уже через несколько месяцев арестован и расстрелян. Для пришедших в спецслужбы коминтерновцев часто практиковали такой прием: списывали из НКВД или Разведупра на другую работу, а через некоторое время арестовывали (уже не своего формально сотрудника) и репрессировали. Так поступили с работавшим в Разведупре РККА румынским коминтерновцем Яном Жигуром, бывшим главным связником Разведупра со штабом Таллинского восстания в 1924 году, а затем под литовской фамилией Струмбис военным советником советской разведки у китайских коммунистов. Жигура отправили преподавать в академию имени Фрунзе, здесь арестовали в конце 1937 года, а в августе 1938 года расстреляли как румынского шпиона.

По инициативе ОМС Коминтерна в 1932 году в ИНО ГПУ переведен уроженец Австрии Арнольд Дейч, в советской разведке он работал под именем Стефан Ланг, позднее, после обучения на тайных курсах радистов, из Коминтерна в ГПУ передали для работы и его жену, Лизу Крамер. Дейч был одним из самых успешных нелегалов советской разведки довоенного периода в Европе, – работая в университете Лондона, он стал первым куратором знаменитой «кембриджской пятерки» бесценных советских агентов. В годы Второй мировой войны Дейча-Ланга направили для организации тайной работы против немцев в Латинской Америке, но по пути туда бывший коминтерновец и разведчик погиб на потопленном немецким подводным флотом корабле «Донбасс» в 1942 году.

Если с перспективным для советских спецслужб работником Коминтерна в Союзе работала его жена, ее часто, как и в случае с Дейчем, готовили на коминтерновских курсах радисток и тоже забирали в спецслужбы, чтобы использовать супружескую пару в разведке для работы в дуэте резидент – радистка. Так, вместе с австрийцем Карлом Небенфюром, деятелем Коминтерна и одним из основателей компартии Австрии, в Разведупр Красной армии после такой подготовки забрали и его жену Эрну. После долгих лет работы нелегалом военной разведки в странах Европы Небенфюр отозван в СССР, где арестован НКВД и в 1939 году расстрелян. Эрна прошла через сталинские лагеря и дожила до освобождения в 1954 году и полной реабилитации. Из Коминтерна также вместе с супругой в Разведупр РККА командирован Генри Робинсон, арестованный и казненный немцами в Париже в 1942 году, как и его жена, Клара Шаббель.

Среди этих перешедших в распоряжение спецслужб СССР работников Коминтерна были и легендарные в истории советской разведки фигуры. Как немец Рихард Зорге, чей путь разведчика закончился казнью в японской тюрьме. Или австриец Манфред Штерн, который участвовал в тайных операциях ГПУ в разных странах Европы, а в годы испанской войны прославился как командир интербригады под именем генерала Клебера, после возвращения из Испании НКВД отблагодарил Штерна приговором к пятнадцати годам сталинских лагерей. Или венгр Теодор Малли (в советских книгах о разведке его фамилию часто пишут как Малый, что скорее похоже на оперативный псевдоним разведчика, хотя в разведке его псевдоним был Манн) – один из лучших вербовщиков и агентуристов ИНО НКВД в 30-х годах. Он пришел в ЧК еще при Дзержинском в плеяде чекистов из красных мадьяр, бывших военнопленных в 1920 году, будучи до плена капелланом (полковым священником) австро-венгерской армии, позднее направлен в ИНО, а его тернистый путь разведчика закончился казнью в московской тюрьме.

Очень часто Коминтерн направлял на работу в Разведупр или ИНО ГПУ своих активистов по специальным разнарядкам, когда советским спецслужбам требовались специалисты определенной профессии или выходцы из какой-либо конкретной страны. Такие заявки касались профессии, знания языков или местной специфики, прошлого боевого и нелегального опыта. Так немедленно после прибытия на советскую землю Коминтерном на работу в Разведупр направлены бывшие моряки-радисты германского ВМФ из бывших участников коммунистического восстания Макс Клаузен (псевдоним в Разведупре соответствующий – Матрос, был радистом в Токийской резидентуре Зорге) или Йозеф Вайнгартен (Зепп, тоже работал радистом с Зорге в Шанхае, в 1944 году погиб при заброске для диверсий в родную Германию). Туда же Коминтерн направил бежавшего в СССР участника подавленного в Софии в 1923 году коммунистического восстания Николу Янкова, который был классным радистом и бывшим офицером штаба болгарской армии, в Разведупре Янков работал в разных европейских странах и был в советских службах известен как Николай Яблин.

В рядах делегатов из Коминтерна в прямые сотрудники советской разведки были даже представители старых дворянских родов Европы. Как одновременно австрийская графиня и убежденная коминтерновка Рут Майенбург, работавшая на военную разведку СССР в ряде европейских стран и к 1938 году ставшая полковником Разведупра РККА, в этом году карьера разведчицы-графини оборвалась, и ее под именем Рут Виден отправили работать в аппарат Коминтерна. В сотрудниках советского Разведупра состоял и германский барон Арнольд Гольсенау, увлекшийся коммунистическим учением, позднее ставший известным немецким писателем под псевдонимом Людвиг Ренн.

Из коминтерновских кадров зарубежных компартий было удобно вербовать агентуру сразу для советских резидентур НКВД или ГРУ в зарубежных странах, в таких случаях выбранному на роль агента сразу рекомендовали обычно официально порвать с компартией и связей с ней не поддерживать для конспирации. С такого поиска «по наводке» британских коммунистов среди левой молодежи студентов Кембриджа в Англии и началась «кембриджская пятерка». Таким образом в Италии римская резидентура НКВД Павла Журавлева завербовала своего ценного агента Почтальона – итальянского коммуниста Пьетро Капуцци, который поставлял ИНО НКВД секретную почту посольства Японии в Италии в конце 30-х годов, с началом войны и репрессиями в советской разведке связь с Капуцци была потеряна, позднее он разоблачен фашистской контрразведкой ОВРА и казнен.

При этом коминтерновские кадры самых различных национальностей, направленные мировым коммунистическим штабом в распоряжение советских спецслужб, использовались далеко не только в сфере внешней разведки. Были такие коминтерновцы-чекисты и в контрразведке, и в секретно-политическом отделе (политической полиции в ГПУ, затем в НКВД), в следствии, многие из них причастны и к вакханалии Большого террора в качестве его исполнителей (а позднее и жертв этой кампании). Так, австрийский коминтерновец Бернард Ильк (Грюнсберг) работал в следственном отделе НКВД, специализируясь именно на делах бывших коллег по Коминтерну, которых часто допрашивал со всей присущей тогдашнему НКВД жестокостью, позднее и сам Ильк расстрелян своей службой, будучи по традиции перед арестом сосланным на периферию простым оперативником НКВД по Сталинградской области. Или боевик болгарской компартии Никола Шиваров, после разгрома болгарского восстания бежавший в СССР, он работал в Секретно-политическом отделе ГПУ под началом Агранова и специализировался на делах творческой интеллигенции, в нашу историю вошел как следователь поэта Мандельштама. Позднее, будучи также арестован с ярлыком «враг народа», Шиваров покончил жизнь самоубийством в лагере.

Его соотечественник Георгий Демянов перешел из Коминтерна в НКВД (здесь работал под русской фамилией Белов) и участвовал в расследовании «заговора в Коминтерне», а затем в Испании по линии НКВД «чистил» интербригады, выявляя и помогая ликвидировать отошедших от просоветской линии интернационалистов. Позднее Демянова вернули в Коминтерн, где он после расстрелянного поляка Краевского возглавлял отдел кадров этой организации, оставаясь агентом НКВД и помогая в очередном поиске «пробравшихся в Коминтерн шпионов и заговорщиков».

Те коминтерновские кадры, что оказались в разведке, были причастны к тайным убийствам за границей в эти годы. Как немец Отто Штейнбрюк, одним из первых направленный Коминтерном в ИНО ВЧК еще в 1921 году, работавший в Германии и бывший резидентом ИНО ГПУ в Швеции. Штейнбрюк затем переведен в отдел спецопераций и участвовал в операциях по выслеживанию перебежчиков из советской разведки, в частности был участником операции по тайной ликвидации Игнатия Райсса в швейцарской Лозанне в 1937 году. В том же году, сразу после возвращения из этой командировки, многие ее участники получили на Лубянке награды, а бывший коминтерновец Штейнбрюк, дослужившийся до поста начальника отделения в ИНО, арестован собственной службой и вскоре расстрелян. Из всех ушедших в кадровые сотрудники спецслужб СССР коминтерновцев Отто Штейнбрюк в НКВД и Разведупре сделал самую крутую карьеру и по должности к моменту ареста (заместитель начальника ИНО), и по званию в спецслужбах (корпусный комиссар, что равняется нынешнему званию генерал-майора), но расстрел в репрессии уравнял его с другими разведчиками-коминтерновцами.

Подготовка кадров для разведывательных и диверсионных операций за рубежом оставалась главным направлением работы Коминтерна. Эта работа велась втайне и под кураторством НКВД и Разведупра. В подмосковном Кунцеве под контролем ОМС Коминтерна, ГПУ и Разведупра созданы специальные курсы по обучению коминтерновских рекрутов основам конспирации, боевой работы и радиоделу. Кроме курсов в Кунцеве у ОМС Коминтерна при кураторстве спецслужб СССР существовало еще несколько засекреченных объектов для подобной подготовки кадров. Например, специальная школа радистов и свой радиоцентр в подмосковном Пушкине, их возглавлял немецкий коммунист Шик, а кадры готовились для работы на те же спецслужбы. Схожая с ней радиошкола Коминтерна создана и в московском районе Ростокино.

При этом можно заметить, сколь сложны были отношения в этой системе. Ведь формально на бумаге Коминтерн никоим образом НКВД или Разведупру не подчинялся, а по ленинской логике эти спецслужбы Советского Союза должны были играть вспомогательную роль при головном центре мирового коммунистического движения. На деле же в сталинском СССР Коминтерн понемногу утрачивал свое решающее значение, все более становясь подконтролен НКВД, все более опутываем сетью ее агентов и осведомителей внутри самого Коминтерна и входящих в него иностранных компартий.

В конце 20-х и в самом Коминтерне наиболее дальновидные его вожди это поняли. Когда на заседании Исполкома Коминтерна (ИККИ) в 1927 году по инициативе Тельмана было предложено всем решительно осудить какое-то заявление Троцкого, которого большинство из присутствовавших вообще не читали, некоторые из не изживших прошлые иллюзии громко взроптали (среди них был даже в будущем верный сталинист Пальмиро Тольятти), и тогда глава болгарских коммунистов Коларов прямо сказал товарищам по ИККИ ключевые слова: «Сейчас Коминтерн обязан во всем поддерживать советское Политбюро, а не придираться к мелочам».

В начале 20-х годов еще пытались даже разграничить договорами сферы работы за пределами СССР для Коминтерна, ВЧК – ГПУ и Разведупра Красной армии. Такой основной договор был подписан 8 августа 1921 года, его подписали от ОМС Коминтерна Зиновьев и Пятницкий, от ВЧК Уншлихт, от Разведупра Зейбот. Понемногу этот договор о разграничении полномочий утратил силу в связи с реалиями середины 20-х годов, о которых уже говорилось выше.

В 30-х годах обходились уже без этого политеса и подписания двухсторонних договоров. Коминтерн был включен в сферу деятельности спецслужб и занял в ней подчиненное Лубянке место. И уже Спецотдел ГПУ Глеба Бокия, который отвечал за надзор над идейными взглядами властной элиты в стране, а заодно и за коминтерновское руководство, раз за разом организовывал свои проверки-комиссии в Коминтерне. Тогда как по ленинской модели руководство Коминтерна должно было заслушивать отчеты Лубянки, как лишь одной из служб безопасности одной из подчиненных себе компартий: ВКП(б) поначалу входила в Коминтерн и имела в нем свою секцию, пока Сталин не счел со временем это положение совсем абсурдным и отжившим свое время.

Формально никакого руководства над начальством Коминтерна Лубянка осуществлять не могла, он оставался независимой структурой. Но логика сталинской власти де-факто уже ставила Коминтерн в зависимость от НКВД. Все чаще даже самые высшие руководители Коминтерна, опасаясь ареста, писали друг на друга доносы. Все чаще даже главы иностранных компартий, отклонившиеся от сталинской политической линии или просто намеченные в очередные жертвы чистки, после вызова Коминтерном в Москву бесследно исчезали, увезенные в никуда печальным «черным вороном» НКВД с традиционным обвинением типа «работал на разведку Японии, а затем дал завербовать себя и польской разведке».

К последним годам своей жизни обескровленный репрессиями и чистками в нем Коминтерн превратился в настоящее болото слухов и доносов, где в его верхушке царил такой интриган, как главный финский коммунист Куусинен, где в Исполкоме Коминтерна за «правильной линией» надзирал верный сталинский комиссар в Коминтерне Мануильский, где забрасывал НКВД доносами на всю коминтерновскую верхушку чекистский агент Гуральский, по доносам которого посадили или расстреляли десятки коминтерновских работников.

При этом все чаще в работе с заграничными компартиями, что долгое время считалось неприкасаемой вотчиной Коминтерна, ГПУ – НКВД начинали работать самостоятельно. Они могли уже сами (или через завербованных ранее агентов в самом Коминтерне втайне от коминтерновских вождей) вербовать кого-либо и в руководстве иностранной компартии в свои агенты. Могли по своей инициативе кого-то там отстранить, вообще сменить в зарубежной компартии руководство. Так настоящей разведывательной операцией в 20-х годах оттерли от руководства итальянскими коммунистами не вполне лояльного Москве их вожака Николо Бомбаччи (он затем ушел к фашистам Муссолини и в 1945 году за это казнен), назначив генсеком компартии Антонио Грамши. А позднее также оперативными методами расчищали путь в генсеки итальянской компартии верному сталинисту Пальмиро Тольятти. Таким образом стал главой компартии Югославии Иосип Броз Тито, его предшественника Милана Горкича под благовидным предлогом вызвали в Москву, где он закончил жизнь в подвале НКВД. Поездка в Советский Союз также печально закончилась и для генеральных секретарей других иностранных компартий, например, здесь убит глава греческих коммунистов Ксайтис или глава компартии Мексики Гомес. Некоторых из иностранных лидеров компартий только отказ прибыть в Москву и полный разрыв с Коминтерном спасли от такой участи, как генсека компартии Финляндии и бывшего члена ИККИ Арво Туоминена, который ушел из Коминтерна из протеста против мирного пакта с Гитлером 1939 года, уведя за собой большую часть финских коммунистов.

В обширной сейчас литературе о Коминтерне масса примеров такого открытого вмешательства советских спецслужб в коминтерновскую линию работы с иностранными коммунистическими партиями. Вот пример такой деятельности тайного агента ГПУ в Коминтерне болгарина Стояна Иванова (в Коминтерне работал под русской фамилией Степанов): «Не упускал в это время Стоян Иванов и случая помочь «соседям»: так на советском жаргоне именовались разведслужбы. При его посредничестве Я.М. Рудник смог завербовать члена Руководящего комитета ФКП в 1921–1924 годах, заведовавшего всей нелегальной работой партии, и одновременно одного из высших руководителей профсоюза рабочих авиапромышленности Жозефа Томмази. О его работе на советскую военную разведку партия не знала до 1924 года, когда он спешно перебрался в СССР. В Москве он работал референтом в аппарате Профинтерна и жил в гостинице «Люкс». 28 мая 1926 года он внезапно скончался. Вроде бы обычная судьба агента, если бы не один штрих: руководство ИНО ГПУ самое позднее в начале марта 1926 года пришло к выводу, что Ж. Томмази – двойной агент, не менее усердно работающий и на французскую полицию».[11]

В этом примере характерно не только обвинение ГПУ в тайной ликвидации своего же тайного агента, заподозренного в двойной игре, но и бесцеремонность, с какой завербовали одного из лидеров французской компартии, не только втайне от руководителей ФКП, что еще можно объяснить спецификой разведывательной работы и конспирации, но и от штаба Коминтерна. Кстати, упомянутый здесь же советский разведчик Рудник позднее будет арестован в китайском Шанхае и окажется в китайской тюрьме с документами на имя швейцарского гражданина Рюэга, тогда как настоящий сотрудник Коминтерна Рюэг находился в Москве, передав свой подлинный паспорт в распоряжение разведки ГПУ. Это тоже была обычная практика использования спецслужбами коминтерновских кадров.

Что же касается самого болгарина Иванова-Степанова, то кроме работы на советскую разведку в Европе и тайной деятельности на фронтах войны в Испании (он вывозил оттуда в 1939 году в Москву самолетом красную Пасионарию Долорес Ибаррури), из той же книги «Агенты Коминтерна» видно, что именно он в качестве тайного агента ГПУ внутри Коминтерна изображал фракционера, а затем доносил на Лубянку на коминтерновцев-троцкистов (Нина, Вольфа и др.), которых изгнали из Коминтерна и выслали затем из СССР. Так что свою тайную агентуру в Коминтерне ГПУ использовало не только в разведке, но и в чистках в ходе внутрипартийной борьбы, затронувшей в 20-х годах и аппарат Коминтерна.

В сталинском видении укрепления государственности Советского Союза это было логичным, советские спецслужбы фактически встали над Коминтерном. А затем просветили его своей агентурой, выбили в чистки многие ведущие кадры с большими заслугами перед тем же Сталиным и его властью, а уж в 1943 году обессиленный Коминтерн был отброшен властью и ее спецслужбами, как выжатый без остатка лимон.

Чистки внутри Коминтерна прошли таким же частым гребнем в том числе и потому, что и здесь (как и внутри самого НКВД) оставалось множество кадров еще ленинского призыва с установками на продолжение мировой революции. Расстреливали даже тех несчастных идеалистов самых различных народностей, кто уже в 30-х годах добровольно ехал в СССР и писал прошения о предоставлении советского гражданства в надежде вступить в ряды Коминтерна и бороться за мировую революцию, а здесь их ожидало обвинение в шпионаже и скорый расстрел НКВД либо отправка в лагерь. Так, в январе 1938 года на разделенном тогда между СССР и Японией Сахалине через границу ушел к новому советскому счастью известный японский кинорежиссер и коммунист Сугимото, захватив в этот добровольный путь к гибели и свою любимую – звезду немого японского кино актрису Окада. В Хабаровском НКВД их быстро оформили как японских шпионов, а поскольку Сугимото ссылался на знакомство с уже арестованным в Москве режиссером Мейерхольдом, присоединили к «шпионскому делу» Мейерхольда. На московском процессе в 1939 году идеалист Сугимото был приговорен к смерти и расстрелян. Окада получила десять лет советских лагерей и чудом выжила на лесоповале, пережив затем и Советский Союз, в который бежала с родины через границу в 1938 году, и умерла московской пенсионеркой, так никогда и не вернувшись на родину.

Английский писатель Джаспер Ридли, написавший подробную биографию Иосипа Броз Тито, приводит такой малоизвестный в нашей истории эпизод из жизни вождя югославских коммунистов. В 30-х годах Тито должен был быть арестован тайной полицией Югославии, но один из ее сотрудников из скрытых симпатий компартии с риском для себя успел предупредить его, Тито скрылся в подполье, хотя позднее арестован и заключен в каторжный централ в Лепоглаве. Тайная полиция обнаружила утечку информации и вычислила своего предупредившего Тито сотрудника, тому самому пришлось скрываться, и партия нелегально переправила его для спасения в Советский Союз. Такая забота титовских товарищей о помогавшем им полицейском оказалась для него медвежьей, в СССР бывший офицер тайной полиции антикоммунистического режима Карагеоргиевичей был просто обречен, его забрали в НКВД и вскоре расстреляли за шпионаж. Жаль, что Джаспер Ридли так и не раскопал имени этого несчастного идеалиста, поплатившегося за свои симпатии коммунизму расстрелом в той стране, которая этот коммунизм и объявила главной целью своего существования.

Тех же, кто давно и плотно совмещал коминтерновскую деятельность с работой в спецслужбах, зачистили особенно тщательно и невзирая на прошлые заслуги. Иона Дическу (Дика), которого при предполагавшемся в 1918 году вторжении Красной армии в Европу собирались назначить главой будущей Румынской ЧК, в 1937 году арестовали и расстреляли наследники советской ЧК из НКВД. Когда в 1920 году Красная армия еще шла маршем на Варшаву, а в Москве уже грезили созданием Польской социалистической республики, то одним из кандидатов в руководители Польской ЧК рассматривали польского коммуниста Романа Лонгву. «Чудо на Висле» и контрудар поляков Пилсудского все эти планы разрушили, Лонгва остался работать в советском Разведупре, вел разведку в Китае, а в 1938 году тоже расстрелян.

Также в 1937 году расстрелян немец Хайнц Нейман из Коминтерна, организовавший по заданию советской разведки коммунистическое восстание в китайском Кантоне, а еще несколько лет назад Нейман лично играл со Сталиным в городки на отдыхе в Мацесте. В германской компартии Нейман был столь же легендарной фигурой, как и в советской разведке. Он долгие годы руководил в КПГ всей нелегальной работой, с приходом к власти нацистов в 1933 году все чаще сочетаемой с боевой и явно террористической деятельностью. Нейману же принадлежит освящавший эту террористическую кампанию лозунг: «Убей фашиста там, где встретишь!»

Работавшая также в Коминтерне и в советских спецслужбах жена Неймана тоже арестована. Она оказалась среди той группы немецких коминтерновцев, кого НКВД в силу тайных маневров Сталина к своему позору передал по тайному соглашению спецслужбам гитлеровской Германии в 1939 году. Нейман-Бубер пережила концлагерь в Равенсбрюке и в своих воспоминаниях «Мировая революция и сталинский режим» писала, что по сравнению с советскими тюрьмами и сибирскими лагерями места заключения Германии при всех своих ужасах значительно проигрывали в плане дьявольского масштаба и безнадежности для жертв. Хотя еще бежавший от советского ГПУ на родину и там тоже попавший в руки гитлеровского гестапо немецкий коминтерновец Карл Альбрехт, одно время бывший даже наркомом лесной промышленности в СССР, писал, что при всей жестокости гестаповцев методы советских чекистов были гораздо более жестокими.

Также под ударами репрессий пали коллеги Неймана по германской секции Коминтерна, имевшие особые заслуги перед советской разведкой: Эберлейн, Мюллер, Гиппенбарг, Шульце, Готопп, Флик, Петерман, Хюпнер и другие. Как и венгры Мадьяр, Касони, Силли, Кун, Пеппер, Малли. Как полька Чинор, турок Ильтерим, болгарин Генчев, хорват Чопич, серб Горкич, черногорец Мартинович, иранец Орбелиани, румын Залик, швейцарец Рюэг, кореец Цой Шин У, индус Чаттопадхья (в советской разведке для удобства числился как Чатто). И многие другие бойцы мирового коммунистического движения, связанные с советскими спецслужбами. При допросе на Лубянке насмерть забит следователями НКВД известный деятель Коминтерна и генсек компартии Эстонии Ян Анвельт, организатор коммунистического восстания 1924 года в Таллине. Лидер литовских коммунистов Зигмас Ангаретис был так искалечен на следствии НКВД, что на суде слушал приговор лежа из-за сломанного позвоночника и в таком же положении расстрелян. В следственной тюрьме от пыток и туберкулеза умер датчанин Мунк (Петерсен).

Немецкая коммунистка Ольга Гутман выполняла от Разведупра особо важную миссию в Латинской Америке, она входила в ближайшее окружение местного лидера компартии Бразилии Луиса Престеса, который в 30-х годах первым организовал в этом регионе партизанскую геррилью со своей Народной армией. Гутман (здесь она работала под фамилией Бенарио) не просто состояла как агент при партизанском штабе Престеса в джунглях, она стала законной женой этого довоенного предтечи Че Гевары в Южной Америке, взяла его фамилию и родила бразильскому бунтарю дочь Аниту. Ее, правда, не репрессировали свои, хотя, вероятнее всего, возвращение в Москву для Ольги Гутман-Престес этим бы и закончилось. Но в 1936 году она с мужем попала в руки тайной полиции Бразилии и по личному распоряжению бразильского президента Варгаса ее выдали спецслужбам гитлеровской Германии как «немецкую гражданку и сторонницу коммунизма», в 1942 году советская разведчица и бразильская подпольщица Гутман казнена гестаповцами в лагере Бенбург.

Обвиняемые вместе с генеральным секретарем Коминтерна Димитровым на Берлинском процессе в поджоге Рейхстага деятели болгарской компартии Попов и Танев из лап гестапо вскоре попали в клещи НКВД и оба погибли в ГУЛАГе, а их товарищ Георгий Димитров спокойно продолжал рулить кораблем международного коммунистического движения. Поляк Сохатский в камере Лубянской внутренней тюрьмы покончил с собой до оглашения приговора. Массовые аресты шерстили Коминтерн и выходцев из его недр в НКВД и Разведупре с 1936 по 1939 год. Арестовывали прямо в кабинетах, дома, в номерах забронированной за Коминтерном гостиницы «Люкс», на вокзалах при возвращении из-за границы. Как упоминал Солженицын в своем «Архипелаге ГУЛАГ», сотрудницу Коминтерна из венгерских коммунистов Ирму Мендель чекист Клегель под видом ухажера пригласил в Большой театр, а после спектакля отвел прямо на близкую Лубянку под арест. Такие диковинные случаи тоже случались в диковинной и невиданной ранее в истории конторе под названием Коминтерн.

Некоторые из этих опытных подпольщиков и разведчиков даже в тисках беспощадного НКВД пытались вспомнить старые приемы борьбы с зарубежными спецслужбами, в условиях советского беззакония в НКВД совершенно бесполезные, как прием политической голодовки. Бывший агент советской разведки и член ЦК компартии Германии Вернер Гирш, ранее личный секретарь генсека КПГ Тельмана и главный редактор газеты КПГ «Роте фане», по привычке неоднократного политзаключенного в Германии объявил голодовку и после ареста НКВД (опытный подпольщик не мог смириться с обвинением в работе провокатором для гестапо), отчего и скончался в Бутырской тюрьме во время следствия. Другие быстро поняли, что при условии отсутствия в НКВД даже видимости законности или прокурорского надзора вся их наука подпольной борьбы на Западе здесь неприменима, и начали давать показания о «заговоре в Коминтерне» на себя и на других арестованных.

Арестованных ранее ценных агентов или разведчиков советских спецслужб из числа коминтерновцев не спасали никакие прошлые ордена и заслуги перед НКВД, будь то лихие секретные операции за пределами СССР или донесения на товарищей по заграничной компартии или аппарату Коминтерна. Напротив, основная масса репрессированных сотрудников Коминтерна как раз и состояла из тех, кто работал на советские спецслужбы или состоял в основном центре нелегальной деятельности – ОМС. Среди множества документов из архивов спецслужб по делам арестованных «врагов народа» из Коминтерна выделяются письма из лагеря уже осужденного коминтерновца и агента ИНО ГПУ и Разведупра болгарина Петко Петкова (в советской разведке и Коминтерне работал под фамилией Янтаров). Он забрасывал письмами о своем несправедливом осуждении и руководство НКВД, и прокуратуру СССР, и писал в Исполком Коминтерна своему соотечественнику Георгию Димитрову. И во всех письмах Петков постоянно поминает свою бурную деятельность в подполье БКП в 20-х годах, свое участие в восстании 1923 года, свои операции в Болгарии по линии разведки ГПУ, свои аресты болгарской тайной полицией. А заодно и напоминает, сколько он дал советским органам госбезопасности негласных сведений о засевших в руководстве БКП и болгарской секции Коминтерна «предателях» и «троцкистах», по его доносам уже арестованных и репрессированных. Так, в письмах Петкова о вопиющей ошибке в случае с его осуждением перемешаны эпизоды героической жизни боевика и разведчика с откровенными примерами доносительства: «Росен – лидер тайной оппозиции в БКП, Папачиев – троцкист, Искров – террорист, Генчев – специально провалил наш транспорт с оружием болгарскому восстанию, а меня выдал болгарской охранке и так далее». Все названные Петковым-Янтаровым в этих письмах деятели БКП в Советском Союзе в свое время уже арестованы в 1936–1938 годах, в том числе и по его доносам.

Так что не стоит понимать всю кампанию зачистки Коминтерна и иностранных компартий так примитивно, как это иной раз преподносится в книгах об истории Коминтерна: бескорыстные рыцари служили мировой революции, а вырожденцы из НКВД их злодейски истребили. Все в эти трагические годы было сложнее, вот и Петков – типичный пример революционера и агента НКВД, разведчика и доносчика в одном лице. Не все шли по его пути: тот же обвиненный им в провокаторстве для болгарской охранки (по-видимому, все же ложно обвиненный) опытный боевик БКП и сотрудник советского Разведупра РККА Христо Генчев, судя по документам из дела Петкова, все обвинения в свой адрес полностью отвергает. Но и ни на кого из других болгарских коминтерновцев показаний об их антисоветской деятельности давать не желает. Генчев так и умрет в сталинском лагере в начале войны. Впрочем, в тех же лагерях сгинет и так боровшийся за свою жизнь и против «оппозиционеров-троцкистов в БКП» Петко Петков, даже заступничество за него перед НКВД Георгия Димитрова ему не поможет. Это лишь один простой пример одного из активных коминтерновцев на службе советской госбезопасности и разведки: романтика подполья, лихие разведывательные операции, тайные доносы на товарищей, заснеженные гулаговские бараки – все затянуто в один непростой узел.

Все эти связанные с советскими спецслужбами или прямо в них служившие одно время коминтерновцы были репрессированы по большому делу о контрреволюционной организации внутри Коминтерна, которое в НКВД расследовали в течение всего 1937 года (названные следствием лидерами этой группы Пятницкий, Кнорин и Кун также расстреляны). В 1937 году в аппарате Коминтерна органы НКВД арестовали и репрессировали почти 90 человек, в 1938 году еще 20 коминтерновцев пали под ударами репрессий. Это только сотрудников самого аппарата Коминтерна, количество репрессированных простых коминтерновцев, прибывших в Союз деятелей зарубежных компартий, перешедших из Коминтерна в советские спецслужбы, зашкаливало за тысячу уже только за один 1937 год.

Работавшие в советской разведке под чужими именами и с чужими документами иностранцы, как и нелегально прибывшие в СССР, вообще были беззащитны, об их исчезновении в недрах Лубянки никто мог и не узнать. Из московской гостиницы «Люкс» на улице Горького (сейчас это гостиница «Центральная» на Тверской улице), бывшей главным общежитием для иностранцев из аппарата Коминтерна, регулярно «черные вороны» увозили новых жертв этой чистки бывшего штаба мировой революции. Димитров в своем докладе о «разгроме антисоветского заговора в Коминтерне», воздав хвалу бдительному НКВД в его ликвидации, заявит, что заговорщики почти полностью успели взять под негласный контроль ОМС организации и целые национальные секции при Коминтерне, например польскую.

Многие из попавших под молот репрессий коминтерновцы расстреляны в привычном тогда ускоренном порядке. Некоторых для ареста и расстрела специально вызвали с разведывательной работы за границей, как немца Киппенбергера, или с фронта испанской войны, как бывшего там комиссаром интербригады хорвата Чопича. Некоторым из таких обреченных коминтерновцев только отказ вернуться по приказу в СССР из-за границы сохранил жизнь, как руководителю нелегального аппарата германской компартии Вильгельму Мюнценбергу. Он стал таким же невозвращенцем, как некоторые сотрудники разведки ИНО НКВД или Разведупра, а Мюнценберг много знал об операциях советских спецслужб, и не только в Германии. Даже после полного отхода Мюнценберга от Коминтерна и исключения его за отказ приехать в Москву из КПГ Сталин долго негодовал и требовал от НКВД либо заманить Мюнценберга в Союз для ареста, либо ликвидировать его спецоперацией в самой Европе. В 1940 году Мюнценберг во время побега из фашистского лагеря с группой товарищей отстал от них и при невыясненных обстоятельствах то ли повесился в лесу, то ли был кем-то убит и повешен на дереве – в его смерти многие тогда и сейчас видят все же дотянувшуюся до невозвращенца-коминтерновца руку сталинских спецслужб.

Побег на Запад спас жизнь и агенту Коминтерна Яну Валтину (сотрудник советской разведки НКВД под фамилией Креббс), которого ранее перевербовала германская контрразведка СД и сделала двойным агентом. Хотя сам Ян Валтин в своих мемуарах «Ни родины, ни границы» и утверждал, что СД его подставила та же советская разведка в качестве ложного агента и двойным агентом он не был, а порвал по идейным соображениям только с НКВД. В итоге бежавший в США и от советских, и от немецких своих хозяев, Валтин избежал репрессий в НКВД.

Кто-то из связанных со спецслужбами коминтерновцев избежал расстрела, но на долгие годы отправился в бараки сталинских лагерей, как арестованный в гостинице «Люкс» после возвращения из Испании знаменитый командир интербригады Манфред Штерн (Клебер) или польская коммунистка Стефания Брюн (сестра заместителя Дзержинского в ВЧК Иосифа Уншлихта, также расстрелянного к тому времени).

В НКВД надзором за кадрами Коминтерна (а с 1937 года и репрессиями и организацией дел по их обвинению) занималось специально созданное подразделение в 3-м отделе ГУГБ НКВД. Его возглавлял чекист Лев Полячек (сам репрессирован и расстрелян своими в 1939 году в год зачистки ежовцев в органах госбезопасности), и здесь работали специализировавшиеся на коминтерновцах – «врагах народа» и страшные для них своими садистскими методами допросов следователи НКВД Лангфанг и Шварцман – этих «специалистов» осудят только после 1953 года, уже как бериевцев.

1937 год стал только самым «урожайным» для НКВД на репрессии в Коминтерне. Первые же репрессии с арестами и расстрелами коминтерновских кадров начались еще в 1935–1936 годах, как и первые «пробные процессы» в СССР над троцкистами или зиновьевцами. И в Коминтерне первыми тогда ликвидировали тех, кто действительно в середине 20-х годов стоял за Троцкого или Зиновьева, то есть относительно настоящих оппозиционеров: Сафарова, Вуйовича, Домбаля, Сичильяно, Мадьяра. Известный лидер компартии Венгрии Мадьяр вдобавок еще при стукаче заявил в 1935 году, что «НКВД сначала берет всех подряд, а уж потом разбирается». С этого вообще-то и началось «Дело Коминтерна» в разработке НКВД, со сводки заместителя начальника ИНО НКВД Горба «О сомнительных лицах» от 1936 года. И как это было и в самой большевистской партии, и в самом НКВД, сначала забрали и репрессировали поддерживавших оппозицию за десять лет до того под аплодисменты других, а уж затем и за этими другими пришли с совсем высосанными из пальца обвинениями.

То же и с интернационалистами, уже отправленными Коминтерном в ряды кадровых сотрудников спецслужб СССР. Первым репрессированным из них еще в 1931 году можно считать чеха Ярослава Штромбаха. Молодой лейтенант австро-венгерской армии в русском плену пошел в Чехословацкий корпус, сразу после октября 1917 года из его рядов дезертировал к красным, командовал в РККА интернациональным полком, а с 1923 года перешел в Разведупр. Позднее Штромбаха перевели в строевые части командиром 44-й дивизии под Киевом, а в 1930 году арестовали по делу «Весна», вскоре расстреляв. Среди приговоренных к смерти фигурантов дела «Весна» из царских и белых офицеров в РККА чешский интернационалист Штромбах смотрится странно, хотя он тоже из кадровых офицеров, пусть и австрийских.

Начать с репрессий тех коминтерновцев, кто в 20-х годах был активным участником фракционной борьбы внутри Коминтерна или своих компартий, было достаточно легко. Как и среди сотрудников ГПУ в 20-х годах, среди коминтерновцев участников таких фракций «троцкистов», «зиновьевцев», «истинных ленинцев», «примиренцев», «новых большевиков», «членов большевистской платформы Неймана-Реммеле в КПГ», «членов Ленинбунда» и иных фракционных ответвлений было множество. И любого можно было потянуть за нитку тех старых историй, затем уже нагромоздив и несуществующие к концу 30-х годов тайные фракционные группы, работу провокатором иностранных спецслужб и прямой шпионаж для них в СССР. Этим и воспользовались в разжигании дела об антисоветском заговоре в Коминтерне, как пользовались старым компроматом о колебаниях в партии против самих сотрудников НКВД.

Один из лидеров германской компартии Гуго Эберлейн, бывший для ОМС Коминтерна и для НКВД много лет главным эмиссаром по развозу компартиям Европы выделенных им денежных средств из Москвы на нелегальную деятельность, на долгих допросах на Лубянке после ареста недоумевал, что осталось в протоколах его дела: «Мы все в 20-х годах участвовали в спорах и фракционной борьбе в КПГ, но при чем здесь шпионаж против СССР и работа на гестапо?» Несчастный коминтерновец Эберлейн, арестованный после одного из тайных вояжей по линии Коминтерна и внешней разведки при возвращении в Москву прямо на вокзале, так и не понял эту изощренную логику Лубянки: кто колебался и участвовал во фракциях в 20-х годах, в 1937 году уже бесспорный враг социализма и шпион. После долгих странствий по этапам и лагерям Эберлейна после очередного пересуда его дела в Москве все же расстреляли в 1942 году (по другим сведениям – его убил конвой на пересыльном этапе безо всякого судебного приговора). Так пал под ударами НКВД еще один ветеран Коминтерна и компартии Германии с первых дней их существования. На знаменитой фотографии с первого учредительного конгресса Коминтерна в 1919 году молодой немец Гуго Эберлейн улыбается за столом президиума по правую руку от самого Ленина.

В книге «Осип Пятницкий и Коминтерн на весах истории» ее автор, сын Осипа (Иосифа) Пятницкого Владимир, высказывает в этой связи предположение, что Сталин готовил еще более гигантский процесс против Коминтерна целиком с последующим его закрытием уже в конце 30-х годов. Но помешали обстоятельства и стойкость «старых большевиков», к которым В.И. Пятницкий, не скрывающий своих коммунистических взглядов, относит и своего отца, яростно защищаемого им в книге. Потому якобы компромат на Димитрова, Тольятти, Куусинена, Шмераля, Марти и других избежавших репрессий главных руководителей Коминтерна не пошел в дело, и гигантская задумка судить весь Коминтерн у Сталина провалилась. Здесь же В.И. Пятницкий пишет, что генеральный секретарь Исполкома Коминтерна Димитров это понимал и даже вынашивал план перевести руководство Коминтерна за пределы СССР и тем сохранить организацию от уничтожения ее злодейским планом Сталина. Хотя представляется, что, как и в массе других больших дел в годы репрессий, следователи НКВД просто вышибали для профилактики из уже обреченных показания на как можно более широкий круг лиц, а уж кого из них репрессировать, а кого не трогать – решали на другом уровне, в самом Кремле и в руководстве НКВД.

Думается, будь у Сталина такой план ликвидации Коминтерна уже году к 1938-му, через большой процесс о заговоре в нем, Сталин и НКВД его без особых проблем бы осуществили. Деятели Коминтерна по привычке сдали бы друг друга, а все «старые большевики» под пытками дали бы друг на друга показания, как это и произошло в реальном деле о «заговоре в Коминтерне». Версия же о плане Димитрова вывезти часть руководителей Коминтерна из Советского Союза и обосноваться где-то за его пределами вообще выглядит в тех реалиях фантастической. Кто бы выпустил обреченных за железный занавес тогдашнего Союза, а представить Димитрова с Тольятти нелегально идущими ночью через советскую границу, как это сделал разочаровавшийся в СССР испанский коммунист-боевик Кампесино, очень трудно. По-видимому, Сталин исполнил именно задуманный им план, выбил из Коминтерна часть руководства, остальных запугал и превратил в придаток своей власти, оставив еще на несколько лет в качестве пустого символа былой революционной мощи Коминтерна. Зачем оставил, что хотел сделать из этих остатков Коминтерна? Теперь уже загадка, точного ответа на которую не узнать, осуществлению этих замыслов препятствовала начавшаяся война и новые заботы.

Итогом всей этой деятельности Коминтерна стало накапливающееся против него раздражение верховной власти в СССР и лично Сталина. Утративший ряд своих основных функций, обескровленный репрессиями в нем 1937–1939 годов, выжатый уже кадрово спецслужбами, Коминтерн был обречен на заклание уже к 1940 году. Точкой отсчета можно считать даже 1936 год, когда Сталин впервые заявил на публике, что СССР больше не стремится к мировой революции (наврав при этом, что якобы и раньше не стремился), с этого же года Иосиф Виссарионович отбросил дипломатию и все чаще отзывался о Коминтерне иронично и пренебрежительно.

Только по инерции и определенным соображениям Сталина он протянул затем в агонии еще несколько лет. Хотя по многим свидетельствам, приводимым в том числе и В.А. Бобреневым в его книге «За отсутствием состава преступления» о сталинской чистке в Коминтерне, Иосиф Виссарионович еще в 1937 году в кругу ближайших сподвижников в своем стиле возмущался пассивностью Коминтерна: «Кто эти люди? Просто наймиты, живущие давно за наш счет. И через девяносто лет они не смогут сделать ни одной революции».

С годами после этого Коминтерн только слабел, усиливая это раздражение власти и Сталина, который к 1940 году открыто позволял себе называть это устаревшее ленинское детище «лавочкой». Тем более что несоответствие задуманного проекта и современного состояния Коминтерна к 30-м годам было уже очевидным для всех, а это только порочило саму марку ленинского Третьего интернационала. Это понимали уже за границей, считая Коминтерн только обслуживающим проектом при Кремле и его спецслужбах, а значит, и эффект его пугающей Запад мощи снижался на глазах.

Это же понимали оппоненты Сталина в партии внутри СССР, как автор попытки «ленинской платформы» в ВКП(б) Мартемьян Рютин, который в своей листовке «Ко всем членам ВКП(б)» еще в 1932 году бросил Сталину это обвинение: «Антиленинская политика Сталина дополняется антиленинским руководством Коминтерна. Коминтерн из штаба мировой коммунистической революции низведен до роли простой канцелярии Сталина по делам компартий, канцелярии, где сидят трусливые чиновники, послушно выполняющие волю своего начальника». О выполнении воли еще и сталинских спецслужб, чем все более занимался Коминтерн, Рютин ничего не написал, возможно, не был близко допущен к секретам такого взаимодействия. Но такие оценки тоже требовали от Сталина как-то закрыть вопрос с двусмысленностью существования Коминтерна. Да и в самом Коминтерне многие уже видели истинную картину совсем не той, какой она рисовалась им при Ленине. «Коминтерн стал просто рукой Сталина и его власти», – сказал Хосе Пенелон, уходя из Коминтерна и уводя из-под его крыши половину аргентинской компартии, как позднее поступил и финн Туоминен. Проект «Коминтерн» потребовалось свернуть с соблюдением всех дипломатических оговорок.

Агония Коминтерна закончилась в годы участия СССР во Второй мировой войне. Собственно, к этому времени у Коминтерна оставалось все меньше власти и реальных задач. К 1939 году закрыты последние его курсы боевой работы и радистов, которые начали сворачивать с того самого 1936 года. Теперь Коминтерн только поставлял кадры для НКВД и Разведупра, а обучали их уже спецслужбы. Донесения Димитрова в 1940–1941 годах уже почти полностью посвящены количеству и кандидатурам отобранных в Коминтерне и переданных в Разведупр или в 4-е управление НКВД Судоплатову людей для разведывательно-диверсионной работы, прежним гигантским планам восстаний в мировом масштабе пришел конец. Периодически в годы Второй мировой войны еще попадаются остатки пришедшей по каналам Коминтерна разведывательной информации от иностранных компартий, которую Димитров тут же переправляет в НКВД. Так, Димитров с припиской «С товарищеским приветом» в конце 1939 года направляет лично главе НКВД Берии шифры японской армии, похищенные китайскими партизанами и привезенные в Москву представителем компартии Китая. Этим молодым китайским товарищем посыльным был Чжоу Эньлай, в последующем председатель правительства КНР и правая рука Мао Цзэдуна.

Когда последние пригодные кадры уже были забраны спецслужбами в разведку и в диверсионные группы, еще и попытка массово отправить коминтерновские кадры на фронт привела к пропагандистской кампании немцев при первых же пленных из их числа: «Интернационалистов Сталин гонит как пушечное мясо на убой». Кого-то отозвали с фронта, кто-то так и воевал до победы, как танкист Сергей Мао, сын Мао Цзэдуна, но это уже судьбы отдельных людей, а судьба Коминтерна была к тому времени предрешена. По некоторым сведениям, первоначальное решение о закрытии Коминтерна Сталин принял еще весной 1941 года, и только момент вступления СССР во Вторую мировую войну отодвинул этот указ.

22 июня 1941 года Сталин в числе других ближайших соратников встречался один на один и с генсеком Коминтерна Димитровым, нераспущенный Интернационал нужно было как-то использовать в тяжелых условиях войны, из-за первых серьезных поражений Кремлю было уже не до реформ в нем. Тревожным утром 22 июня Сталин в череде приемов первых своих сподвижников и военачальников нашел два часа для беседы с Димитровым и его заместителем в ИККИ Мануильским. Но речь опять пошла об инструктаже по своим каналам руководства заграничных компартий о необходимых действиях и о поставке людей в ряды НКВД и ГРУ. При этом сам Димитров писал позднее, что в ходе этой беседы Сталин запретил ему даже призывать по традиции к социалистической революции в других странах, необходимо было только пропагандировать антифашистскую роль борьбы Советского Союза против Германии. Логичное предложение Димитрова о формировании по модели войны в Испании большой интербригады под эгидой Коминтерна и отправке ее на фронт было Сталиным категорически отвергнуто в июне 1941 года, время символов и демонстраций прошло.

После этого Коминтерн исполнял уже больше представительские функции. В октябре 1941 года его штаб вывезли подальше от попавшей в тяжелое положение Москвы в Уфу (частично в Куйбышев), здесь же создали радиоцентр Коминтерна. Отсюда остатки пригодных к работе немцев уезжали агитаторами в лагеря военнопленных и организаторами комитета «Свободная Германия», поляки – комиссарами в формируемую неподалеку в Бузулуке польскую армию Андерса, а испанцы – в основной массе в спецуправление по диверсиям и зафронтовой работе Судоплатова в НКВД. Сам Димитров из эвакуированного штаба своего поредевшего интернационального войска еще пытается порой спорить с руководством советских спецслужб, совсем затерших мощный некогда штаб всемирной социалистической революции. Так было еще даже в начале 1943 года, когда разведка НКВД давала болгарским партизанам инструкции, противоречащие официальным установкам Коминтерна, и Димитров требовал всю работу с иностранными партизанами-коммунистами вернуть только в распоряжение Коминтерна, чтобы хоть чем-то управлять самому, но его усталый голос все менее слышен был в Кремле или на Лубянке. С 1942 года Сталин даже редко встречается с Димитровым, хотя штаб Коммунистического интернационала и вернулся вскоре из эвакуации в Москву.

В итоге разрекламированнный когда-то штаб мировой революции и будущее правительство мировой Республики Советов, Коминтерн тихо и без особой помпы прикрыли официально в разгар войны в 1943 году, когда всем в мире было уже очень мало дела до Третьего интернационала. Решение о закрытии вынесли в мае 1943 года, это был приговор растерявшему остатки былой мощи Коминтерну. Сообщая об этом самому Димитрову, Сталин вдруг неожиданно признался ему, что власти Советского Союза, возможно, и ошиблись даже при самом создании Коминтерна в 1919 году, слишком переоценив его силы, чем полностью девальвировал все пламенные надежды Ленина на этот очаг мировой революции.

Скорее всего, правы те, кто утверждает, что Сталин собирался закрыть Коминтерн еще до войны, что весной 1941 года он уже обсуждал с Димитровым детали предстоящей ликвидации (вряд ли советовался, скорее ставил генерального секретаря Коминтерна в известность и обсуждал с ним практическую сторону вопроса), но начавшаяся война отложила этот план. В 1943 году же на упразднении Коминтерна настояли лидеры США и Великобритании, с которыми предстояло договариваться о существовании в мире после войны.

Хотя кажется, что в этот период между 1941 и 1943 годами Сталин тянул с приказом о закрытии Коминтерна не зря, скорее всего, рассматривал еще какие-то перспективы использования этой организации, какие-то варианты, возможно и по линии спецслужб. Вероятно, эти запасные варианты и не давали закрывать Коминтерн еще с конца 30-х годов, хотя бы после последнего поражения в Испании. Почему Сталин ждал так долго и не закрывал явно утратившую свою практическую силу и надоевшую ему «лавочку наймитов и бездельников» еще году в 1940-м – это еще одна, и последняя, загадка Коминтерна.