• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Мы уже объяснили, что понимаем под этим заглавием. Оно охватывает сочетания моральных факторов, связанных с армейскими операциями. Если политические соображения, которые мы только что обсудили, имели бы также и моральную сторону, существовали бы другие соображения, которые до определенной степени влияют на ведение войны и не принадлежат ни дипломатии, ни стратегии, ни тактике. Мы объединяем их под заголовком военная политика.

Военная политика, можно сказать, охватывает все комбинации любой планируемой войны, за исключением тех, которые относятся к искусству дипломатии и стратегии. Поскольку их число значительно, невозможно посвятить каждому из них отдельный параграф, не слишком выходя за рамки данного труда и не отклоняясь от моего намерения, которое состоит не в том, чтобы дать трактовку по данным вопросам, а в том, чтобы указать на их отношение к военным операциям.

В самом деле, к этой категории мы можем отнести душевный настрой нации, с которой предстоит сражаться, ее военную систему, готовые к войне средства и резервы, ее финансовые ресурсы, ее преданность своему правительству или политической системе, характер исполнительной власти, характеристики и военные способности командующих ее армиями, значимость влияния правительства или военных советов на их операции, систему ведения войны во взаимодействии с ее штабом, признанную мощь государства и его вооружений, военную географию и статистику государства, в которое предполагается вторжение, и, наконец, ресурсы и разного рода препятствия, которые, по всей вероятности, встретятся, и все это не относится ни к дипломатии, ни к стратегии.

Нет жестко закрепленных правил по таким предметам, за исключением того, что правительству не следует ничем пренебрегать в получении знаний об этих деталях и что необходимо выносить их на рассмотрение при составлении любых планов.

Мы предлагаем краткий обзор важнейших положений, которыми следует руководствоваться в этом виде комбинаций.

Под первой из этих научных дисциплин мы понимаем как можно более доскональные знания составных частей мощи и военных ресурсов противника, с которым нам предстоит вступать в единоборство. Вторая дисциплина состоит в топографическом и стратегическом описании театра войны, со всеми его препятствиями, естественными или искусственными, которые могут встретиться. Она также предполагает изучение постоянных ключевых пунктов, которые могут быть представлены на всем протяжении границы или страны. Помимо военного министра, командующему армией военачальнику и начальнику штаба должна быть предоставлена эта информация, во избежание жестоких просчетов в их планах. Это нередко случается в наши дни, несмотря на огромный прогресс, которого достигли цивилизованные нации в статистической, дипломатической, географической и топографической науках. Приведу два примера, которые мне известны. В 1796 году армия Моро, входя в Шварцвальд (запад Баварии) ожидала встретить ужасные горы, опасные теснины и леса и была чрезвычайно удивлена, обнаружив, взобравшись по крутым склонам на плато, что этот крутой подъем от Рейна по склону Шварцвальда был фантастически единственным горным участком на их пути, а далее страна, от истоков Дуная до города Донауверт, была плодородной и практически плоской равниной.

Второй пример относится к 1813 году. Наполеон и вся его армия предполагали, что внутренняя Богемия (Чехия) будет очень гористой, в то время как в Европе мало более ровных земель, в чем убеждаешься после того, как преодолеваются окружающие Богемию невысокие горные хребты, на что почти везде требуется всего один дневной переход.

Все европейские офицеры придерживались того же ошибочного мнения в отношении Балкан и турецких сил внутри. Похоже, что в Константинополе были пущены слухи о том, что эти горы и прилегающие земли были почти непреодолимой преградой и залогом безопасности империи. Эту ошибку я, долго живший в Альпах, не разделял. Другие предрассудки, не менее глубоко укоренившиеся, заставляли верить в то, что народ, каждый представитель которого всегда вооружен, создаст грозное народное ополчение и будет защищаться до последнего. Опыт показал, что старые правила, согласно которым элита из янычар размещалась в пограничных городах на Дунае, делали жителей этих городов более воинственными, чем население внутренних районов. Действительно, планы реформ султана Махмуда потребовали слома старой системы и не было времени для того, чтобы заменить ее на новую, так что империя оказалась беззащитна. (Султан Махмуд II (1808–1839) в 1826 г. ликвидировал (поголовно истребив) янычарское войско, давно ставшее практически неуправляемым. – Ред.) Опыт постоянно говорил о том, что одной лишь большой массы вооруженных до зубов храбрецов недостаточно для того, чтобы создать хорошую армию и обеспечить национальную оборону.

Давайте вернемся к необходимости хорошего знания военной географии и статистики империи. Эти области научного знания изложены в договорах и еще будут развиваться. Ллойд, который написал о них эссе, в описании границ больших государств в Европе не был удачливым в своих аксиомах и предвидениях. Он видел преграды повсюду; он изображает неприступной австрийскую границу на реке Инн, между Тиролем и Пассау, где Наполеон и Моро совершали маневр и одерживали победы с армиями в сто пятьдесят тысяч солдат в 1800, 1805 и 1809 годах.

Но если эти области знания широко не изучаются, то в архивах европейских штабов обязательно должны быть многие документы, которые представляют ценность в качестве источника информации, по крайней мере для специальных штабных школ. В ожидании того времени, когда прилежный офицер, извлекающий пользу из этих опубликованных и неопубликованных документов, одарит Европу хорошей военной и стратегической географией, мы можем сказать спасибо огромному прогрессу в топографии за последние годы, частично восполнившему имеющиеся потребности превосходными картами, опубликованными во всех европейских странах в последние двадцать лет. В начале Французской революции топография была в зародыше: исключение составляла полутопографическая карта Кассини, и только карты Бакенберга достойны называться топографическими. Австрийская и прусская штабные школы, однако, были хорошими и пока что плодотворными. Карты, недавно опубликованные в Вене и Берлине, Мюнхене, Штутгарте и Париже, а также институтом Гердера в Фрайбурге, обещают будущим генералам огромные перспективы, доступные их предшественникам.

Военная статистика не более известна, чем география. У нас есть лишь неопределенные и поверхностные заявления, из которых строятся догадки о боевом составе армий и флотов, а также доходы, которые, как предполагается, получены государством, – все это далеко не те знания, которые необходимы для планирования операций. Наша цель состоит не в том, чтобы подробно обсуждать эти важные предметы, а в том, чтобы указать на них как на обусловливающие успех в военных предприятиях.

Поскольку накал страстей народа сам по себе всегда является сильным противником, как военачальнику, так и его правительству следует приложить все усилия к тому, чтобы склонить его на свою сторону. Нам нечего добавить к тому, что уже было сказано по этому вопросу под заголовком о национальных войнах.

С другой стороны, генералу следует сделать все для того, чтобы зарядить энергией своих солдат и передать им тот же энтузиазм, который он пытается подавить у своих противников. Все армии в равной степени восприимчивы к этому духу, различны только мотивы и средства совершения действий, в зависимости от национального характера. Военное ораторское искусство является одним из средств и стало предметом многих научных трудов. Воззвания Наполеона и Паскевича, обращение древних полководцев, а также Суворова к своим солдатам являются образцовыми, хотя и разными. Красноречие испанской хунты и чудеса Мадонны дель Пилар (знаменитый храм в Сарагосе. – Ред.) вели к одним и тем же результатам, но совершенно разными средствами. В целом благое дело и военачальник, который вселяет уверенность предыдущим успехом, являются мощным средством одушевления армии и ведут к победе. Некоторые спорят о преимуществах такого энтузиазма и предпочитают невозмутимую хладнокровность в битве. У обеих сторон есть очевидные преимущества и недостатки. Энтузиазм побуждает к выполнению великих дел; трудность состоит в том, чтобы поддерживать его постоянно, и, если боевой дух упадет, это легко приведет к беспорядку.

В зависимости от того, в большей или меньшей степени проявляют активность и смелость командующие армиями, это становится фактором успеха или неудачи, которые не подчиняются правилам. Правительство и командующий должны выявить ценные качества, присущие именно их войскам, – качества, которые проявляются иначе, чем те, которыми отличается противник. Так, русскому генералу, командующему самыми хорошо организованными войсками в Европе, нет необходимости предпринимать что-либо особенное в отношении недисциплинированных и неорганизованных войск противника на открытой местности, каким бы храбрым ни был каждый из солдат неприятеля в отдельности[1]. Согласованность в действиях придает силу; порядок дает эту согласованность, а дисциплина обеспечивает порядок, а без дисциплины и порядка невозможно добиться успеха. Русский генерал не был бы таким смелым перед европейскими войсками, если бы у них была такая же выучка и такая же дисциплина, как у русских солдат. Наконец, командующий может попытаться выбрать себе противника. Но здесь надо как следует подумать.

Одно дело, когда перед тобой Макк, и совсем другое, когда – Наполеон. Действия правительства в отношении контроля над армиями влияют на смелость ведения боевых операций. Военачальник, чей гений и умение связаны придворным советом за пятьсот миль от него, не может сравниться с тем, кто имеет свободу действий.

Что касается превосходства в полководческом мастерстве, то оно является одним из залогов победы при прочих равных условиях. Верно, что великие полководцы бывают часто биты менее прославленными, но из исключения не выводится правило. Неправильно понятый приказ, непредвиденное обстоятельство могут дать противнику все шансы на успех, которые опытный генерал подготовил для себя своими маневрами. Но этих рисков невозможно ни предугадать, ни избежать. Справедливо ли на этом основании отрицать влияние науки и принципов при обычных обстоятельствах? Подобный риск даже доказывает триумф незыблемых принципов, потому что происходит так, что они, эти принципы, применяются армией, против которой предполагалось их применить, и это является причиной ее успеха. Но, допуская эту истину, могут сказать, что это аргумент против науки; это возражение недостаточно обоснованно, потому что наука побеждать для полководца состоит в обеспечении его стороны всеми шансами на победу, которые только можно предвидеть, и, конечно, не может охватить все прихоти судьбы. Даже если число сражений, которые сопутствуют умелым маневрам, не превышает их число в результате случайностей, это также не делает несостоятельным мое утверждение.

Если мастерство военачальника является одним из бесспорных элементов победы, нетрудно заметить, что умный подбор генералов является одним из наиболее деликатных моментов в государственной науке и военной политике государства. К сожалению, на этот подбор влияет так много мелких страстей, что шанс, ранг, возраст, расположение, принадлежность к определенной партии, ревность имеют в этом столь же большое значение, что и общественные интересы и справедливость. Этот предмет настолько важен, что мы посвятим ему отдельный параграф.

Важнейшим для военной политики государства является качество его военных ведомств. Хорошая армия под командованием генерала средних способностей может совершать великие подвиги; плохая армия с хорошим генералом может проявить себя столь же хорошо, но армия, конечно, совершит гораздо больше, если ее собственные высокие качества будут сочетаться с такими же качествами ее генерала.

Наличие двенадцати основных, неотделимых друг от друга условий делает армию отличной:

1) хорошей системы набора в армию;

2) хорошей организации;

3) хорошо организованной системы национальных резервов;

4) хорошего обучения офицеров и солдат в строевой подготовке и во внутренней службе, а также в ходе кампании;

5) строгой, но не унижающей дисциплины и духа субординации и пунктуальности, которые основываются больше на убеждении, чем на служебном формализме;

6) хорошо понятной системы награждений, способной стимулировать соревновательность;

7) специальных родов войск, таких как инженерные войска и артиллерия, которые должны быть хорошо обучены;

8) превосходства над противником, если это возможно, как в оборонительном, так и в наступательном вооружении;

9) генерального штаба, способного применять все эти элементы и имеющего организацию, рассчитанную на совершенствование теоретического и практического обучения его офицеров;

10) хорошей системы комиссариатов, госпиталей и главного управления;

11) хорошей системы назначения на командные посты и руководства основными военными операциями;

12) стимулирования и поддержания боевого духа людей.

К этим условиям могут быть добавлены хорошая система обеспечения обмундированием и снаряжением, потому что, если это не имеет значения первостепенной важности на поле боя, тем не менее это всегда имеет отношение к сохранению войск и всегда является вещью, оберегающей жизнь и здоровье ветеранов.

Ни одним из упомянутых выше двенадцати условий нельзя пренебречь, не создавая серьезных проблем. Прекрасная, хорошо вымуштрованная и дисциплинированная армия, но без национальных резервов и неумело руководимая, стала причиной падения Пруссии в течение пятнадцати дней под натиском Наполеона. С другой стороны, можно часто видеть, насколько выигрывает государство, имея хорошую армию. Именно забота и мастерство македонских царей Филиппа II и его сына Александра Великого в формировании и обучении своих фаланг, которые научились легко передвигаться и совершать самые быстрые маневры, позволили македонцам покорить Персидскую империю и Индию с относительно небольшой отборной армией. Именно огромная любовь его отца к солдатам дала Фридриху II Великому армию, способную осуществлять его великие дела. (Фридрих II довел численность прусской армии до 186 тысяч (первое место в Западной Европе.). – Ред.)

Правительство, которое пренебрежительно относится к своей армии под каким бы то ни было предлогом, заслуживает тем самым порицания потомков, поскольку оно способствует принижению своего статуса и статуса своей страны, вместо того чтобы иной политикой способствовать ее процветанию. Мы далеки от того, чтобы говорить о том, что правительство должно пожертвовать всем для армии, потому что это было бы нелепо, но армию следует сделать объектом постоянной заботы руководства страны. И если у государя нет военного образования, ему будет очень трудно выполнить свой долг в этом плане. В этом случае – что, к сожалению, слишком часто происходит – изъян должен быть восполнен за счет мудрых ведомств, во главе которых должна быть поставлена хорошая система в виде генерального штаба, при наличии хорошей системы набора в армию и хорошей системы национальных резервов.

Конечно, существуют формы правления, которые не всегда наделяют исполнительные органы властью для принятия лучших систем. Если армии Римской и Французской республик и армии Людовика XIV и Фридриха II Великого доказывают, что хорошая военная система и умелое руководство операциями могут обнаружиться у принципиально отличающихся друг от друга правительств, можно не сомневаться, что в нынешнем состоянии мира форма правления оказывает огромное влияние на развитие военной мощи нации и качество ее войск.

Если контроль над общественными фондами находится в руках тех, кто подпал под влияние местных или партийных интересов, они могут оказаться слишком педантичными и скупыми. Поэтому они отберут все средства для ведения войны у исполнительных органов, которых очень многие, похоже, считают скорее врагом общества, чем главами администрации, всецело посвятившими себя заботе о национальных интересах.

Злоупотребление ложно понимаемых общественных свобод также может привести к подобным плачевным результатам. И потом просто невозможно для самой дальновидной администрации подготовиться к большой войне, будут ли этого требовать важнейшие интересы страны в некотором будущем либо это будет немедленной необходимостью, чтобы противостоять неожиданной агрессии.

В тщетной надежде снискать популярность разве не могут члены выборного законодательного органа, большинство из которых не будут Ришелье, Питтами (Питт Уильям Старший (1708–1778) – премьер-министр Великобритании в 1766–1768 гг., министр иностранных дел в 1756–1761 гг. (с перерывом). Питт Уильям Младший (1759–1806) – сын Питта Старшего, премьер-министр Великобритании в 1783–1801 и 1804–1806 гг. – Ред.) или Лувуа (Лувуа Франсуа Мишель Ле Телье (1641–1691). В 1666–1683 гг. военный министр, провел военные реформы, превратившие французскую армию в регулярную. – Ред.), в духе ложно понятой экономики позволить ведомствам, необходимым для большой, хорошо снаряженной и дисциплинированной армии прийти в упадок? Идущие на поводу притягательных ложных представлений гиперболизированной филантропии, разве не могут они в конечном счете убедить себя и своих законодателей в том, что блага мира всегда предпочтительнее более подобающих государственному деятелю приготовлений к войне?

Я далек от того, чтобы советовать государствам всегда держать руку на рукояти меча и всегда находиться в русле готовности к ведению боевых действий. Такое положение дел было бы катастрофой для рода человеческого и было бы невозможным, кроме как в условиях существования не во всех странах. Я просто имею в виду, что цивилизованные правительства должны всегда быть готовыми к мобилизации за короткий отрезок времени к ведению войны и никогда не должны быть застигнуты врасплох. И благодаря мудрости их ведомств может быть сделано в этой подготовительной работе столько, сколько необходимо для обеспечения дальновидности действий их администрации и безупречности их системы военной политики.

В обычных условиях, руководствуясь положениями конституции, правительства, следуя всем изменениям выборной законодательной власти, менее всего склонны к созданию грозного военного потенциала. Однако в условиях больших кризисов эти совещательные органы иногда добиваются несколько иных результатов и сходятся во мнении в необходимости максимального укрепления могущества нации. И все же некоторое число таких примеров в истории может составить целый список исключительных случаев. В них шумная и бурлящая ассамблея, поставленная перед необходимостью завоевания или гибели, действовала в пользу чрезвычайного энтузиазма нации для спасения страны и одновременно самих себя. Для этого она обращалась к самым ужасным мерам и для их поддержки призывала к безграничной диктаторской власти, которая подавляла как свободу, так и закон под предлогом их защиты. Это уже скорее диктатура (или абсолютная и чудовищная узурпация власти), чем форма выборной ассамблеи, которая является чистым проявлением энергии. О том, что происходило в Конвенте после падения Робеспьера, свидетельствовал ужасный Комитет общественного спасения, так же как палата депутатов, избранная в 1815 году. Диктаторская власть, оказавшаяся в руках немногих, всегда была последней надеждой на спасение в великих кризисах, и кажется естественным прийти к заключению, что страны, контролируемые выборными ассамблеями, должны быть в политическом и военном отношении слабее, чем абсолютные монархии (добавим, и авторитарные патриотические (но не клептократические) режимы), хотя в других отношениях они имеют неоспоримые преимущества.

Особенно необходимо следить за сохранением армий в период длительного мира, потому что тогда существует наибольшая вероятность того, что они придут в упадок. Важно пестовать боевой дух в армиях и проявлять его в больших маневрах, которые, хотя лишь отдаленно напоминают действия в настоящей войне, все же, несомненно, полезны для армий в их подготовке к войне. Не менее важно не давать армиям расслабиться, что может быть сделано использованием их на работах, нужных для обороны страны.

Обособление в войсковых гарнизонах по полкам является наихудшей из возможных систем, и русская и прусская система по дивизиям и постоянным армейским корпусам представляется более предпочтительной. В общих чертах русская армия в настоящее время может быть представлена как образец во многих отношениях, и если во многих пунктах ее традиции были бы бесполезны и непрактичны где-либо еще, следует признать, что многие хорошие установления вполне могут быть у нее переняты.

Что касается награждений и продвижения по службе, то они весьма существенны и как дань уважения за долгое служение стране и в то же время должны открывать путь наверх перспективным военным. Три четверти продвижений должны заполнять реестр для каждого звания, а одна четверть должна быть зарезервирована для тех, кто отличается особыми доблестью и усердием. И наоборот, во время войны обычная очередность присвоения званий должна быть приостановлена либо, по крайней мере, сокращена до трети продвижений, чтобы две трети оставались для награждения за примерные доблесть и отличную службу.

Превосходство в вооружениях может увеличить шансы на успех в войне, само по себе оно не выигрывает сражения, но это важнейший элемент успеха. Каждый может вспомнить, как почти гибельным для Франции при Прейсиш-Эйлау (1807) и Маренго (1800) было ее большое отставание в вооруженности артиллерией. Мы можем также обратиться к огромным успехам тяжелой французской кавалерии при возрождении кирас, от которых она до этого отказалась на столь долгое время. Всем известно огромное преимущество пики. Несомненно, в небольших столкновениях вооруженные пиками уланы не будут более эффективными, чем гусары, но при атаке в шеренге дело принимает совсем другой оборот. Как много храбрых кавалеристов стало жертвами предубеждения, которое они имели в отношении пики, потому что носить ее несколько более обременительно, чем саблю!

Вооружение армий все еще может быть подвержено большим изменениям, государство, которое возьмет на себя ведущую роль в том, чтобы произвести более совершенное вооружение, приобретет для себя огромные преимущества. Все еще оставляет желать лучшего артиллерия, но наступательное и оборонительное вооружение пехоты и кавалерии также заслуживает внимания предусмотрительного правительства.

Новые изобретения последних двадцати лет, похоже, грозят большой революцией в организации армии, вооружениях и тактике. Одна только стратегия останется неизменной, с теми же ее принципами, как и при Сципионах, Цезаре, Фридрихе и Наполеоне, поскольку они не зависят от характера вооружений и организации войск.

Средства разрушения приближаются к идеалу с ужасающей быстротой. (Напомним, что с тех пор гений изобретательства века неуклонно направлялся на совершенствование огнестрельного оружия. Артиллерия, которая считалась почти совершенной, конечно, претерпела важные изменения, а повышенная эффективность стрелкового оружия не менее заметна. В то же время мы ничего сейчас не слышим о паровых пушках Перкинса; и пока что ни одна цивилизованная армия не организована по плану, который предлагает автор для того, чтобы лишить эти машины разрушения их эффективности. – Пер.) Ракеты Конгрева (в конце XVIII в. индийцы применили против англичан ракеты массой от 3 до 6 кг с железной гильзой и бамбуковой палкой-стабилизатором. Эти ракеты усовершенствовал английский полковник У. Конгрев, и они использовались в англо-датской войне 1807–1814 гг., Лейпцигском сражении 1813 г. и при Ватерлоо в 1815 г. В России в 1814–1817 гг. И. Картмазов и А.Д. Засядько разработали 2–2,5-и 4-дюймовые фугасные и зажигательные ракеты с дальностью полета 1,5–3 км. Ракеты успешно использовались русскими в войнах 1828–1829, 1853–1856, 1877–1878 гг.; позже, в связи с развитием нарезной артиллерии, интерес к ракетам в армиях мира снизился до конца 1920—1930-х гг. – Ред.), эффективность и направление которых, говорят, теперь можно регулировать, гаубицы, которые выстреливают картечь на расстояние полета пули (шрапнельные снаряды. – Ред.), паровая пушка Перкинса, которая извергает столько же ядер, как и батальон, множат шансы на разрушение, как будто гекатомбы Прейсиш-Эйлау, Бородина, Лейпцига и Ватерлоо недостаточно для истребления европейских народов.

Если правительства не выступят единым фронтом на конгрессе с тем, чтобы осудить и запретить эти разрушительные изобретения, не останется ничего другого, кроме как сделать половину армии состоящей из кавалерии с кирасами, для того чтобы захватывать на большой скорости эти машины. Пехота будет даже благодарна за возвращение к своему оружию Средних веков, без которых батальон будет уничтожен, прежде чем вступит в бой с противником.

Мы опять увидим знаменитых воинов, закованных в броню, а лошадям также понадобится такая же защита. (Фантазии автора реализовались в XX в. в танках. – Ред.)

В то время как есть сомнение насчет реализации этих опасений, однако же, определенно артиллерия и взрывное дело ушли вперед, что приводит нас к необходимости подумать об изменении глубокого построения, которым так злоупотреблял Наполеон. Мы возвратимся к этому в главе о тактике.

Здесь мы вкратце подведем итог важнейших основ военной политики, которую следует принять мудрому правительству.

1. Государь должен получать образование, как политическое, так и военное. Вероятнее всего, он найдет людей с администраторскими способностями в своих советах, а не хороших политических деятелей или солдат, и поэтому он должен обладать качествами последних двух категорий людей.

2. Если государь лично не руководит своими армиями, его первостепенным долгом и ближайшим интересом будет обеспечение надежного замещения своего места в этом качестве. Он должен доверить безопасность своих владений (и царствования) военачальнику, который наиболее способен руководить его армиями.

3. Постоянная армия не должна всегда оставаться на одной незыблемой основе, а должна быть такой, которая может быть удвоена, если необходимо, за счет резервов, которые всегда должны быть наготове. Ее подготовка и дисциплина должны быть на высоте, как и ее организация; ее вооружение должно быть по меньшей мере таким же хорошим, как и у ее соседей, и, если возможно, превосходить их.

4. Боевая техника должна быть в наилучшем состоянии и в большом количестве. Национальная гордость не должна становиться помехой на пути внедрения всевозможных совершенствований боевой техники, что делается в других странах.

5. Необходимо, чтобы обучение военным наукам поощрялось и стимулировалось, так же как и смелость и упорство. Высококлассный военный корпус должен цениться и уважаться – это единственный способ сохранения для армии достойных и талантливых людей.

6. Генеральный штаб в мирное время должен заниматься подготовительными работами на случай всевозможных непредвиденных обстоятельств войны. В его архивах должны храниться многочисленные исторические подробности прошлого со всеми статистическими, географическими, топографическими и стратегическими трактатами и документами для настоящего и будущего времени. Поэтому крайне необходимо, чтобы начальник генерального штаба с некоторым числом подчиненных офицеров постоянно находился в столице в мирное время. Должен быть секретный отдел для тех документов, которые не должны быть доступны младшим офицерам.

7. Ничем не следует пренебрегать для получения сведений географической и военной статистики других государств, для того чтобы знать их сырьевые и моральные ресурсы для наступления и обороны, а также стратегические преимущества обеих сторон. Специально подобранные офицеры должны заниматься этими научными работами и должны быть награждены, если проявят выдающиеся способности.

8. Если решение о войне принято, возникает необходимость подготовки не всего плана операций, что всегда невозможно, а системы ведения операций в соответствии с намеченной целью, обеспечения базы, а также всех материальных средств, необходимых для успеха предприятия.

9. Система ведения операций должна определяться целью войны, типом вооруженных сил противника, характером страны и ее ресурсами, характером нации и ее руководителей, как армии, так и государства. Короче говоря, она должна основываться на моральных и материальных средствах наступления или обороны, которые противник способен привести в действие. Следует также принимать во внимание возможные союзы с каждой из сторон или против какой-либо из сторон во время войны.

10. Состояние финансов государства должно быть оценено среди рисков войны. Тем не менее было бы опасным постоянно относить на счет этого условия важность, которую придавал этому Фридрих II Великий в свое время. Вероятно, он был прав в свою эпоху, когда армии набирались главным образом зачислением добровольцев, когда за последнюю крону приводился последний солдат, но когда хорошо организован национальный призыв, деньги уже не будут оказывать того же влияния, по крайней мере на одну или две кампании. Если Англия доказала, что деньги дают солдат и иностранных наемников, Франция доказала, что любовь к стране и честь столь же продуктивны и что, если необходимо, война может вестись в поддержку войны. Франция действительно, из-за богатства ее земли и энтузиазма ее лидеров, обладала источником временного могущества, которое не может быть принято в качестве общей основы системы. Однако результаты этих усилий были не менее впечатляющими. Каждый год во множестве докладов кабинета в Лондоне, и особенно М. д'Ивернуа, объявлялось, что Франция на грани распада из-за нехватки денег, в то время как у Наполеона было двести миллионов франков[2] в банковских хранилищах Тюльери, но все равно Наполеон постоянно сталкивался с растущими расходами правительства, включая затраты на свои армии.

Держава может купаться в золоте и все-таки очень плохо защищать себя. Действительно, история показывает, что самая богатая страна не является ни самой сильной, ни самой счастливой. Железо весит по меньшей мере столько же, сколько золото, на весах военной мощи. Все-таки мы должны признать, что счастливое сочетание мудрых военных ведомств, патриотизма, хорошего управления финансами, внутреннего богатства и доверия общества дает государству огромную силу и делает его способным выдержать длительную войну.

Целый том понадобится для того, чтобы обсудить все обстоятельства, при которых государство может стать более или менее сильным – как за счет своего золота, так и железа, – и установить случаи, при которых можно ожидать от войны, что она будет поддерживать войну. Этот результат может быть получен только при переходе армии на территорию противника; и не все страны в равной степени способны предоставить свои ресурсы нападающей стороне.

Нам нет необходимости далее распространяться в исследовании этих предметов, которые не связаны непосредственно с искусством войны. Наша цель – в достаточной мере указать на их связи с планируемой войной, а развивать видоизменения, которые вносят обстоятельства и местные факторы в эти связи, – задача государственного деятеля.

Является ли преимуществом для государства, если его армиями командует лично монарх? Каким бы ни было решение по этому вопросу, ясно, что, если государь обладает гением прусского короля Фридриха II, русского царя Петра I Великого или Наполеона, ему и в голову не придет предоставить своим генералам честь осуществления великих деяний, которые он мог бы совершить сам, потому что в этом случае он изменил бы своей собственной славе и делу процветания государства.

Поскольку в нашу задачу не входит обсуждение вопроса, повезет ли государству, если у него будет воинственный или миролюбивый правитель (что является гуманитарным вопросом, чуждым нашему предмету), мы только утверждаем, что при тех же заслугах и шансах в других отношениях суверен всегда будет иметь преимущество над военачальником, который сам не является главой государства. Оставляя в стороне вопрос о том, что монарх ответственен только перед собой за свои смелые предприятия, заметим, что он может многое сделать при уверенности в том, что способен воспользоваться всеми ресурсами общества для достижения цели. В его распоряжении такие мощные средства, как возможность награждать и наказывать; все будет направлено на выполнение его приказов и на обеспечение его предприятиям наибольшего успеха. Никакая зависть не помешает выполнению планов монарха, или, по крайней мере, ее проявление будет редким и во второстепенных операциях. Есть тут, конечно, значительная мотивация побудить государя руководить своими армиями (если у него есть военные способности и амбиции). Но если государь не обладает военными способностями, если он слабохарактерный и легко поддается влиянию, его присутствие в армии вместо хороших результатов откроет дорогу всякого рода интригам. Каждый будет приходить к нему со своими планами; и поскольку у него не будет опыта, необходимого для того, чтобы оценить их по достоинству, то он передаст свое решение одному из своих приближенных. Его военачальник, в дела которого вмешиваются и которому противятся во всех его предприятиях, будет не способен достичь успеха – даже при наличии у него необходимых для этого способностей. Можно сказать, что суверен мог бы сопровождать армию и не вмешиваться в дела своего военачальника, но, напротив, помогать ему всем весом своего влияния. В этом случае присутствие государя может дать хорошие результаты, но оно может привести и к большому замешательству. Если армия будет потеснена и отрезана от своих коммуникаций и должна будет выходить из сложной ситуации с саблей в руке, насколько печальными могут быть результаты присутствия при штабе суверена!

Если государь ощущает потребность выйти на поле боя во главе своих армий, но у него нет необходимой уверенности в себе, чтобы взять на себя верховное руководство действиями, наилучшим ходом будет тот, к которому прибегло прусское правительство с Блюхером. То есть государя должны сопровождать два военачальника самых выдающихся способностей, один из них – умелый исполнитель (такой, как Блюхер), другой – хорошо подготовленный штабной офицер. Если это триединство будет гармоничным, оно может дать превосходные результаты, как в случае с прусской армией в Силезии в 1813 году.

Точно такая же система может быть применена в случае, где суверен посчитает необходимым доверить командование принцу его двора, как часто происходило со времени Людовика XIV. Нередко случалось так, что принц был наделен лишь номинальным постом командующего, а советник, который фактически командовал, был приставлен к нему. Так было в случае с герцогом Орлеанским и Марсеном в знаменитой битве при Турине (7 сент. 1706), позднее с герцогом Бургундским и Вандомским в битве при Оденарде в 1708 году и, полагаю, также под Ульмом в 1805 году с эрцгерцогом Фердинандом и Макком. Система ужасная, поскольку никто не отвечает за то, что делается. Известно, что в битве под Турином герцог Орлеанский продемонстрировал больше благоразумия, чем Марсен, последнему пришлось предъявить все секретные полномочия от короля, прежде чем принц уступил его мнению и позволил проиграть сражение. Также под Ульмом эрцгерцог проявил больше мастерства и храбрости, чем Макк, который был его наставником.

Если принц обладает гениальностью и опытом эрцгерцога Карла (успешно сражавшегося с Наполеоном. – Ред.), его следует наделить неограниченной властью командующего и предоставить всю полноту власти. Если он еще не получил такие же права командования, то ему можно придать знающего начальника штаба и еще одного военачальника, отличающегося талантом в исполнении приказов. Однако было бы совсем неумно наделять этих советников большей властью, чем просто правом рекомендательного голоса.

Мы уже говорили, что, если принц не ведет свои армии лично, его важнейшей обязанностью будет обеспечить, чтобы пост командующего был занят должным образом, что, к сожалению, не всегда делается. Не обращаясь назад, в древние времена, достаточно будет вспомнить более поздние примеры при Людовике XIV и Людовике XV. О достоинствах принца Евгения Савойского судили по его уродливой фигуре, и это привело его (способнейшего командующего своего времени) в ряды врагов Франции. После смерти Лувуа Таллар, Марсен и Виллеруа заняли во французской армии места Тюренна, Конде и Люксембурга (т. е. произошло качественное ухудшение высших полководцев Франции), а позднее Субиз и Клермон сменили маршала Морица Саксонского. Между светским выбором, который делается в салонах Помпадур (Жанна Антуанетта Пуассон, маркиза де Помпадур (1721–1764), известная фаворитка короля Людовика XV с 1745 г. до конца жизни. – Ред.) и Дюбарри (Мари Жанна, графиня де Дюбарри (1746–1793), официальная фаворитка Людовика XV с 1769 г. Гильотинирована. – Ред.), и предпочтением Наполеона простых солдат (которые могли стать маршалами) есть много градаций, и границы их довольно широки, чтобы предоставить менее умному правительству средства для того, чтобы сделать рациональные назначения. Однако во все эпохи человеческая слабость будет оказывать влияние тем или иным образом, и хитроумие часто отбирает приз у скромной или робкой добродетели, которая ожидает, что ее призовут оказать услугу. Но, не принимая во внимание обсуждение всех этих влияний, полезно будет выяснить, в каких отношениях этот выбор командующего будет трудным, даже если исполнитель будет более всего озабочен тем, как сделать благоразумный выбор. Прежде всего, чтобы выбрать опытного военачальника, необходимо, чтобы лицо, которое производит отбор, было военным человеком, способным сформировать здравое мнение, или же он должен руководствоваться мнениями других, что открывает путь к ненужному влиянию или групповым интересам. Затруднений, конечно, меньше, если под рукой уже есть полководец, уже покрывший себя славой многих побед, но при игнорировании того факта, что не каждый военачальник является великим полководцем, потому что он выиграл битву (например, Журдан (1762–1833), французский полководец, сражался в Северной Америке, где французские войска помогли встать на ноги США, в 1794 г. одержал победу при Флерюсе, но в 1799 г. терпел неудачи в Германии. – Ред.), Шерер (1747–1804), в 1794–1796 и 1799 гг. воевал в Италии) и многие другие), не всегда бывает так, что в распоряжении правительства есть победоносный полководец. Вполне может случиться так, что после длительного периода мира в Европе не останется ни одного генерала, который выступал в роли главнокомандующего. В этом случае будет трудно решить, чем один генерал лучше другого. Те, кто долго служил в мирное время, встанут во главе своих армий или корпусов, и у них будет звание, соответствующее этому посту, но всегда ли они будут самыми талантливыми, чтобы его занимать? Более того, взаимодействие глав правительств со своими подчиненными обычно настолько редко и кратковременно, что неудивительно, что они испытывают трудности в назначении людей на соответствующие им посты. Мнение государя, введенного в заблуждение внешним видом, может быть ошибочным, и при самых добрых намерениях он может вполне обмануться в своем выборе.

Одним из надежнейших средств избежать этой неприятности вполне могла бы быть реализация красивого мифа о Телемахе (имеется в виду нравоучительный роман французского писателя Ф. Фенелона (1615–1715) «Приключения Телемака», где использован образ сына Одиссея Телемаха из «Одиссеи». – Ред.), такая как выбор верного, преданного, искреннего и великодушного Филокла, который, встав между царевичем и всеми кандидатами на командование, смог бы благодаря своей более непосредственной связи с народом просветить монарха в отношении отбора людей, лучше всего подходящих по своему характеру и способностям. Будет ли этот верный друг никогда не поддаваться личным симпатиям? Будет ли он всегда свободен от предубеждения? Суворов был отвергнут Потемкиным на основании критерия внешнего вида, и потребовалось вмешательство Екатерины II для сохранения полка для человека, который потом так прославил русское оружие.

Полагали, что общественное мнение – наилучший гид, но ничего не могло быть опаснее. Оно голосовало за то, чтобы Дюмурье стал Цезарем, тогда как он не знал о великих операциях войны. Поставило бы оно Бонапарта во главе армии Италии, если бы его знали только два члена Директории? И все же следует признать, даже если оно и не непогрешимо, общественное настроение не следует презирать, особенно если оно переживает великие кризисы и события.

Наиболее существенными качествами военачальника всегда будут следующие: во-первых, высокая моральная стойкость, способность к принятию великих решений; во-вторых, личное мужество, которое не пасует перед опасностью. Требования к его научным или военным знаниям стоят на втором месте по отношению к вышеупомянутым чертам характера, хотя если они блестящи, то это будет ценным подспорьем. Нет необходимости в том, чтобы он был человеком высокой эрудиции. Его знания могут быть ограниченны, но они должны быть твердыми, и он должен обладать отличными знаниями базовых принципов искусства войны. Следующими по важности идут личностные качества. Человек, который галантен, справедлив, тверд, честен, способен оценить доблесть в других, вместо того чтобы завидовать ей, и умеет через эту доблесть прийти к своей славе, всегда будет хорошим военачальником и даже может стать по-настоящему великим человеком. К сожалению, склонность оценить должным образом достоинства других не является самым распространенным качеством: посредственности всегда завистливы и склонны окружать себя малоспособными людьми, боящимися потерять репутацию. Они не осознают, что номинальному командующему армией всегда достается почти вся слава ее успеха, даже если он меньше всего имеет на нее право.

Всегда обсуждался вопрос, предпочтительнее ли назначать командующим генерала с большим опытом службы в войсках или штабного офицера, у которого в целом небольшой опыт управления войсками. Вне всякого сомнения, война сама по себе является особой наукой и вполне возможно умело комбинировать операции, даже не введя в бой против врага ни одного полка. Петр I, Конде (Конде, Луи де Бурбон (1621–1686), принц, крупный французский полководец), Фридрих II и Наполеон являют собой примеры такого рода. Тогда нельзя отрицать, что офицер из штаба может, так же как любой другой, доказать, что он великий генерал. Однако причина этого будет не в том, что он поседел на своей должности квартирмейстера и будет способен на высшее командование, а в том, что у него есть природные выдающиеся способности ведения войны и соответствующие черты характера. Так и генерал из пехоты или кавалерии может быть способен вести кампанию, так же как и самый мудрый тактик из генштаба. Таким образом, этот вопрос не допускает определенного ответа, ни утвердительного, ни отрицательного, поскольку почти все будет зависеть от личных качеств отдельных лиц. Однако следующие замечания будут полезны для того, чтобы прийти к рациональному заключению:

1. Военачальник, взятый из генерального штаба, инженерных войск или артиллерии, который командовал дивизией или армейским корпусом, будет с равным успехом выше того, кто знаком со службой только в воинских частях или в специальном корпусе.

2. Военачальник из строевых войск, который изучал науку войны, будет равным образом подходящим для командующего.

3. Соответствующий характер человека выше всех других требований для главнокомандующего.

Наконец, тот будет хорошим военачальником, в ком обнаруживаются необходимые личностные характеристики и твердое знание принципов искусства войны.

Постоянно возникающие трудности в выборе хорошего командующего привели к необходимости формирования хорошего генерального штаба, который, находясь при военачальнике, может советовать ему и тем самым оказывать позитивное воздействие на ведение операций. Хорошо подготовленный генеральный штаб является одним из самых необходимых органов, но нужно следить за тем, чтобы предотвратить введение в него ложных принципов, потому что в этом случае оно может оказаться гибельным.

Фридрих, когда учредил военную школу в Потсдаме, никогда не думал, что это приведет к команде «правое плечо вперед» генерала Рюхеля[3] и к учению, что косой боевой порядок является непогрешимым правилом победы в сражении. Как верно утверждение, что от великого до смешного – один шаг!

Более того, должна существовать прекрасная гармония между генералом и его начальником штаба; и если верно, что последний должен быть человеком признанных способностей, правильно также дать генералу выбрать людей, которые должны стать его советниками. Навязывание будущему генералу начальника штаба приведет к созданию анархии и недостатку гармонии; в то же время если позволить ему выбрать на этот пост ничтожество, будет еще опаснее, потому что, если он сам человек относительно небольших способностей, обязанный благосклонности судьбы или удаче своим положением, выбор будет жизненно важным. Наилучший способ избежать этих опасностей – дать генералу на выбор несколько отобранных офицеров, способности каждого из которых не вызывают сомнений.

Почти во всех армиях бытует мнение, что частые военные советы, оказывая помощь командующему своими рекомендациями, дают больший вес и эффект руководству военными операциями. Несомненно, если командующим был Субиз (разбит Фридрихом II при Росбахе в 1757 г. имея 43 тысячи против 22 тысяч у пруссаков. – Ред.), Клермон или Макк, он вполне мог найти в военном совете мнения более ценные, чем его собственное. Но какого успеха можно было ожидать от операций, разработанных и подготовленных одними людьми, а проводившихся другими? Каким должен был быть результат операции, которую лишь частично понимает командующий, поскольку это не его собственная концепция?

Я пережил достойный сожаления опыт в качестве подсказчика в штабе, и никто не мог лучше меня самого оценить важность этой услуги, и особенно на военном совете такая роль представляется нелепой. Чем больше число военных офицеров, входящих в состав совета, и чем выше их ранг, тем труднее будет довести до конца триумф истины и благоразумия, как бы ни было мало число несогласных.

Какими бы были действия военного совета, которому Наполеон предложил бы двигаться на Арколе (1796), переход через перевал Большой Сен-Бернар (1800), маневр у Ульма (1805) или у Геры и Йены (1806)? Робкие посчитали бы их опрометчивыми, даже безумными, другие увидели бы тысячи трудностей в выполнении, и все были бы едины в том, чтобы отвергнуть подобные планы. А если, напротив, эти планы были бы приняты и выполнялись бы любыми (военачальниками), кроме Наполеона, не оказались бы они наверняка провальными?

По моему мнению, военные советы являются непотребными средствами и могут быть полезны только при единстве во мнениях с командующим. В этом случае они могут придать ему больше уверенности в своем собственном суждении и к тому же могут уверить его в том, что его подчиненные, придерживаясь его мнения, используют все средства для обеспечения успеха запланированных действий. Это только одно преимущество военного совета, который, более того, должен быть просто консультативным и не иметь большей власти, но если вместо этой гармонии возникает разброс мнений, это может привести лишь к плачевным результатам.

Сообразно этому, я думаю, можно сделать вывод, что наилучшие средства организации командования армией при отсутствии проверенного в деле генерала состоят в том, чтобы во-первых, дать командование человеку, доказавшему свою отвагу, смелому в сражении и непоколебимо твердому в опасности;

во-вторых, назначить начальником штаба человека выдающихся способностей, по натуре открытого и преданного, так чтобы между ним и командующим могли сложиться прекрасные, гармоничные отношения. Победителю достанется столько славы, что он может поделиться ею с другом, который внес свой вклад в его успех. Так Блюхер при поддержке Гнейзенау и Мюффлинга приобрел славу, которой он, вероятно, не смог бы добиться самостоятельно. Это верно, что такая двойная команда менее желательна, чем один, заменяющий ее человек, как это было с Наполеоном, Фридрихом II или Суворовым, но если нет великого полководца, который повел бы армии, то вышеупомянутая система, конечно, предпочтительна.

Прежде чем оставить этот раздел темы, следует упомянуть о еще одном средстве влияния на ход военных операций, а именно о военном совете на заседании правительства. Лувуа длительное время руководил из Парижа армиями Людовика XIV, и не без успеха. Карно (1753–1823, французский государственный деятель и математик) также из Парижа управлял армиями Республики: в 1793 году он действовал успешно и спас Францию; в 1794 году его действия были сначала весьма неудачными, но он по счастливой случайности впоследствии исправил свои ошибки; в 1796 году Карно был в полнейшем замешательстве. Однако следует обратить внимание на то, что как Лувуа, так и Карно, каждый в отдельности, контролировали армии и что не было никакого военного совета. На придворный совет, заседавший в Вене, часто возлагали обязанность руководства операциями армий; и не было ни одного мнения в Европе в пользу его катастрофического влияния. (Гофкригсрат, который страшно мешал, в частности, Суворову. – Ред.) Справедливо это мнение или нет, могут решить только сами австрийские генералы. Мое личное мнение состоит в том, что функционирование такого органа в этой связи должно ограничиваться принятием генерального плана операции. Здесь я не имею в виду план, в котором детально прослеживалась бы кампания, ограничивая генералов и принуждая их давать сражение, не считаясь с обстоятельствами. Речь идет о плане, который должен определять цель кампании, характер операций, будь они наступательными или оборонительными, материальные средства, которые будут задействованы в этих предприятиях, а потом для резервов и, наконец, для призывов в армию, которые могут быть необходимы, если страна подвергнется вторжению. Эти вопросы, несомненно, должны быть обсуждены на совете как военачальников, так и министров, и этими вопросами контроль совета должен быть ограничен. Потому что, если он будет не только приказывать военачальнику, принявшему командование, идти на Вену или Париж, но и иметь наглость указывать, каким образом тот должен совершать маневр для достижения этой цели, несчастный полководец будет, конечно, бит. А вся ответственность за его неудачи должна ложиться на плечи тех, кто, находясь за сотни миль, взял на себя обязанность управления армией – обязанность трудную для кого бы то ни было, даже при нахождении на месте боевых действий.

Принятие наилучших правил организации армии будет напрасным, если правительство в то же время не будет культивировать в своих гражданах боевой дух. В случае с Лондоном, расположенным на острове и защищенным от вторжения огромным английским флотом, титул богатого банкира будет предпочтительнее военных знаков отличия. Однако континентальная нация, проникнутая настроениями и привычками торговцев Лондона или банкиров Парижа, рано или поздно станет жертвой своих соседей. Именно благодаря сочетанию гражданского мужества и военного духа, выпестованных их институтами, римляне завоевали свои богатства. Когда же они в массе утратили свои древние добродетели и когда, уже не считая военную службу и делом чести, и долгом, уступили места в своей армии корыстным наемникам, готам, галлам и другим, падение империи стало неизбежным. Нет никакого сомнения в том, что ко всему, что повышает благосостояние страны, не будут относиться ни с пренебрежением, ни с презрением; необходимо также уважение к отраслям промышленности, которые являются основными инструментами этого благосостояния. Однако они всегда должны быть вторичными по отношению к великим институтам, которые укрепляют мощь государств, прививая такие качества, как мужество и героизм. Политика и правосудие согласуются с этим пунктом, потому что, как сказал бы Буало (Никола Буало (1636–1711), французский поэт и теоретик классицизма. – Ред.), конечно, больше славы в том, чтобы смотреть в лицо смерти, следуя по стопам Цезаря, чем жиреть на несчастьях общества, играя на превратностях национальной веры. Несчастье определенно свалится на страну, в которой богатство сборщика налогов или жадного азартного игрока на бирже в глазах общества выше униформы храбреца, который жертвует своей жизнью, здоровьем или удачей, защищая свою страну.

Первый способ поднятия боевого духа состоит в том, чтобы вкладывать средства в армию (при всех возможных социальных и общественных обсуждениях). Второй способ состоит в том, чтобы отдавать предпочтение тем, кто исполнил долг воинской службы перед государством в занятии всех вакантных мест в административных департаментах правительства, или даже потребовать определенную продолжительность военной службы в качестве обязательной квалификации для определенных учреждений. Сравнение древних военных институтов Рима с такими же институтами в России или Пруссии является предметом достойным серьезного внимания. Будет также интересно сравнить их с доктринами современных теоретиков, которые призывают не привлекать армейских офицеров к другим общественным функциям, не желая видеть в важных административных учреждениях никого, кроме краснобаев[4]. Это верно, что многие виды деятельности в обществе требуют прохождения специального курса обучения, но разве не может солдат при избытке свободного времени в мирное время подготовиться к той карьере, которую он предпочел бы, выполнив свой долг перед страной в профессии военного? Если бы эти административные учреждения были открыты для офицеров, уволенных в запас из армии в ранге не ниже капитана, разве это не было бы стимулом для офицеров в получении этого звания и не побудило бы их, находившихся в своих гарнизонах, проводить свое свободное время где-то еще, а не в театрах и общественных клубах?

Не исключено, что эта возможность перехода от военной к гражданской службе принесет скорее вред, чем благо, для военного с его высокими духовными качествами, и чтобы способствовать воспитанию этих качеств, было бы целесообразно возвысить профессию солдата над всеми остальными. Это вначале практиковалось у мамлюков в Египте и янычар в Османской империи. Семилетних мальчиков покупали, чтобы сделать из них воинов, и их обучали так, чтобы они были готовы умереть под своими штандартами. Даже у англичан – так ревниво относившихся к своим правам – в контракте при наборе солдат предусматривалось обязательство служить на протяжении всей жизни. Русские же, набирая солдат на службу сроком в двадцать пять лет, делают почти то же самое (с 1874 г. в России была введена всеобщая воинская обязанность со сроком службы в шесть лет и еще девять лет в запасе. – Ред.). В таких армиях и в тех, в которых на военную службу записывались добровольно, пожалуй, было бы нежелательно мириться с этим слиянием военных и гражданских учреждений. Иное дело, если военная служба является временным, но обязательным для граждан исполнением долга. Так что старые римские законы, которые требовали предварительного прохождения десятилетней военной службы для всякого кандидата на работу в общественных учреждениях, похоже, были лучше рассчитаны на сохранение боевого духа, особенно в таком возрасте, когда достижение материального благополучия и процветания явно преобладает в устремлениях людей.

Однако, и это, может быть, только мое личное мнение, при любых формах правительства должна быть мудрость в уважительном отношении к военной профессии для поощрения воинской славы и доблести, иначе такое правительство рискует получить упреки от потомков и подвергнуться оскорблению и унижению.

Но еще более важно, чем воспитание воинского духа у народа, укрепление этого духа в армии. Какая польза в том, что в стране будет почитаться военная форма и служба в армии будет считаться долгом при отсутствии воинской доблести? Вооруженные силы будут многочисленными, но им будет недоставать отваги.

Воодушевление армии и ее боевой дух – две совершенно разные вещи, и их не следует смешивать, несмотря на то что они дают один и тот же эффект. Первое – есть эффект страсти, которая носит более или менее временный характер, имеет политическую или религиозную природу, например великая любовь к своей стране, в то время как боевой дух, зависящий от мастерства командира и происходящий от военных институтов, носит более постоянный характер и в меньшей степени зависит от обстоятельств. Он должен быть объектом внимания каждого дальновидного правительства[5]. Мужество должно быть вознаграждено и чтимо, различные звания – почитаемы, а дисциплина должна жить в настрое и в убеждении, а не просто во внешнем проявлении.

Офицеры должны ощущать уверенность в том, что убежденность, преданность, храбрость и высокая верность долгу являются доблестями, без которых невозможна никакая слава, не уважаема никакая армия, и что твердость на фоне неудач заслуживает большего уважения, чем воодушевление в успехе. Поскольку для штурма позиции необходимо одно только мужество, то для того, чтобы совершить трудное отступление перед победоносным и активным противником, наступающим сплошным и неразрывным фронтом, требуется иногда героизм. Умелый отход должен быть вознагражден в той же мере, что и великая победа.

Приучая армии к труду и усталости, не давая им застаиваться в гарнизонах в мирное время, внушая им свое превосходство над противником (но не слишком недооценивая последнего), вдохновляя на великие подвиги, одним словом, всячески пробуждая в них энтузиазм в гармонии с их умонастроениями, превознося мужество, наказывая за проявление слабости и обличая трусость, мы можем ожидать, что высокий боевой дух будет сохранен.

Изнеженность была главной причиной краха римских легионов: эти грозные воины, которые носили шлем, щит и панцирь (кожаный с нашитыми металлическими пластинами) или кольчугу во времена Сципиона под жарким африканским солнцем, позже нашли их слишком тяжелыми в прохладном климате Германии и Галлии, а потом империя была утрачена (Западная Римская, погибшая в 476 г., Восточная Римская (Византийская) держалась еще почти тысячу лет – до 1453 г. – Ред.).

Я уже отмечал, что не следует возбуждать слишком большое презрение к противнику, чтобы моральный дух солдат не был поколеблен, если они встретят решительное сопротивление. Наполеон под Йеной, обращаясь к войскам Ланна (1769–1809, маршал Франции. – Ред.), хвалил прусскую кавалерию, но обещал, что она ничего не сможет сделать со штыками его «египтян» (т. е. прошедших Египетский поход. – Ред.).

Офицеры и войска должны быть предостережены от этой внезапной паники, которая часто охватывает самые храбрые армии, если они недостаточно дисциплинированны и поэтому не осознают, что в порядке самая верная надежда на спасение. Не из-за отсутствия храбрости сто тысяч турок были побиты принцем Евгением Савойским под Петервардейном в 1716 г. и Румянцевым при Кагуле. Это произошло потому, что были отбиты неорганизованные атаки турок, после чего каждый из них поддался своим личным побуждениям, и потому, что они сражались каждый по отдельности, а не упорядоченной массой. Армия, охваченная паникой, подобным же образом находится в деморализованном состоянии, потому что, как только в ее рядах возник беспорядок, всякие согласованные действия каждого становятся невозможными. В этом случае голос офицеров уже больше не слышен, невозможно совершать никакого маневра для возобновления сражения, и нет никакого спасения, за исключением позорного бегства.

Нации с сильным воображением особенно подвержены панике, и никакие мощные институты и опытные лидеры не смогут от этого излечить. Даже французы, военная доблесть которых (при умелом руководстве) никогда не ставилась под сомнение, часто совершали поспешные движения такого рода, которые были из ряда вон выходящими. Мы можем привести в пример неподобающую панику, которая охватила пехоту маршала Виллара, после того как французы выиграли битву при Фридлингене в 1702 году. То же самое случилось с пехотой Наполеона после победы при Ваграме 5–6 июля 1809 года, когда противник совершал отступление по всему фронту. Еще более необычный случай представляло собой бегство 97-й полубригады, силой в пятнадцать тысяч штыков, при осаде Генуи перед отрядом кавалерии. Два дня спустя те же самые солдаты взяли форт Даймонд в ходе одного из самых ожесточенных штурмов, отмеченных в современной истории.

Все-таки представляется, что легче убедить храбрецов в том, что смерть настигает быстрее и неотвратимее тех, кто бежит в беспорядке, чем тех, кто остается стоять плечом к плечу, образуя незыблемый фронт перед противником, или тех, кто сразу же сплачивается, когда их ряды в какой-то момент оказываются разорванными. В этом отношении русская армия может быть взята за образец для всех остальных. Причина стойкости, которую она продемонстрировала при всех отступлениях, заключается в той же степени в характере русской нации, в свойственных этой нации инстинктах и качествах прирожденных воинов, как и в наличии великолепных институтов дисциплины. Действительно, пробуждение воображения не всегда является причиной внесения беспорядка в ряды, причиной этого часто является отсутствие привычки к порядку, а пренебрежение мерами предосторожности со стороны военачальников по поддержанию этого порядка усугубляет ситуацию. Я часто поражался безразличию большинства генералов в этом вопросе. Они не только не снисходили до того, чтобы принять самые незначительные меры предосторожности, чтобы дать нужное направление небольшим отрядам или разобщенным группам, но и игнорировали любые сигналы к тому, чтобы объединить в каждой дивизии все отряды, которые могли быть рассеяны в результате сиюминутной паники или не встречающего сопротивления натиска противника и были даже недовольны тем, что кому-то из них нужно было думать о принятии таких предосторожностей. И все-таки самое очевидное мужество и самая жесткая дисциплина часто бывают бессильными для того, чтобы исправить колоссальный беспорядок, который может быть в огромной степени устранен использованием сигналов к сплочению рядов для различных дивизий. Это верно, что бывают случаи, когда всех людских ресурсов недостаточно для поддержания порядка – тогда, когда физические страдания людей настолько велики, что солдаты остаются глухи ко всяким призывам, и когда их офицеры находят невозможным сделать что-либо для того, чтобы организовать их, – как это было при отступлении французов из России в 1812 году. Если не принимать во внимание эти исключительные случаи, хорошие привычки к порядку, хорошо продуманные меры по сплочению и хорошая дисциплина чаще всего будут успешными, если и не предотвратят нарушение рядов, то, по крайней мере, быстро его восстановят.

Теперь настало время для того, чтобы отвлечься от этого раздела, о котором я только хотел рассказать в общих чертах, и продолжить, обращаясь к рассмотрению предметов чисто военного характера.