|
||||
|
|
АНТИ-КАТЫНЬ, или КРАСНОАРМЕЙЦЫ В ПОЛЬСКОМ ПЛЕНУ[3]
Основная цель этого локального исследования состоит в том, чтобы показать, что документы и материалы, даже ограниченного по объему российско-польского сборника «Красноармейцы в польском плену в 1919–1922 гг.», достаточно убедительно свидетельствуют о том, что польское руководство тех лет ответственно за бесчеловечные условия содержания пленных красноармейцев в лагерях, что привело к их массовой гибели. Нынешние польские власти и общественность, даже в «страшном сне», не предполагают покаяния за смерть десятков тысяч наших соотечественников в 1919–1922 гг. Тем самым Польша давно потеряла моральное право требовать от России бесконечного покаяния за Катынь. Гибель пленных красноармейцев и расстрел в Катыни — проблемы одного порядка, и подход к ним должен быть одинаковым. Анти-Катынь Ситуацию с гибелью красноармейцев в польском плену нередко называют «анти-Катынью». В журнале «Новая Польша» (№ 11, 2000 г.) опубликовано интервью зам. директора института славяноведения РАН Бориса Носова «Поиски анти-Катыни», в котором тот утверждает, что идея «анти-Катыни», возникшая в России на рубеже 80–90-х годов, как альтернатива «Катыни», «не имеет абсолютно никакого будущего», так как «никоим образом не доказать, что политика польских властей предусматривала уничтожение военнопленных». Известные «Десять вопросов» польского историка А. Новака, опубликованные в четвертом номере журнала «Новая Польша» (2005 г.) по поводу попыток части российских историков и публицистов «заслонить память о преступлениях советской системы против поляков, создавая их мнимый аналог или даже „оправдание“ в виде преступления против советских военнопленных в Польше в 1920 г.», в основном носят не конкретно-исторический, а эмоционально-риторический характер, с подтекстом «А вы сами такие же!» Анализ содержания вопросов А. Новака показывает, что, обращаясь к российским историкам, он даже не удосужился ознакомиться с работами большинства из них по проблеме пленных красноармейцев. По-видимому, историк А. Новак не знаком и с материалами сборника «Красноармейцы в польском плену в 1919–1922 гг.». В качестве примера рассмотрим только один вопрос пана А. Новака. Он восклицает: «Можете ли вы опровергнуть численность советских военнопленных — 65 797, — по официальной статистике, признанной как советской, так и польской стороной вернувшихся в Советскую Россию?». Да, можем! В российском предисловии, изданного в 2004 г. российско-польского сборника документов и материалов «Красноармейцы в польском плену в 1919–1922 гг.» приводятся данные о том, что «по советским данным, на ноябрь 1921 г. на родину организованно вернулось 75 699 пленных» (Красноармейцы в польском плену в 1919–1920 гг., с. 9. Далее: Красноармейцы). Но даже эта значительно большая цифра не доказывает, что в польском плену погибло, как утверждает основной авторитет для А. Новака проф. З. Карпус, только 16–18 тыс. пленных красноармейцев. В сборнике «Красноармейцы в польском плену…» содержатся достаточно веские свидетельства того, что только в двух лагерях Стшалково и Тухоль погибло более 30 тысяч пленных красноармейцев. Однако об этом позже. С позиций А. Новака рассуждает главный редактор журнала «Новая Польша» Ежи Помяновский в своей статье «К истории дезинформации» («Новая Польша». № 5, 2005). Он пишет, что тема «анти-Катыни», как возмездия за гибель пленных красноармейцев, является «частью кампании дезинформации, имеющей целью изгладить из памяти русских катынское преступление». Он также заявляет, что не может быть никакого сравнения между гибелью пленных красноармейцев и «плановым и буквальным истреблением интернированных польских офицеров, предпринятым по решению Политбюро ЦК ВКП(б) в марте 1940 г.». Неизвестно, что страшнее, бессудный расстрел или медленное садистское умерщвление голодом, холодом, поркой или непосильной работой. Немецкий историк Вольфрам Витте пишет. «Истребление голодом — так гласил девиз нацистской политики на Востоке». (Взгляд из Германии, с. 109). Из 3,2 миллионов советских военнопленных, осенью 1941 г. согнанных на огороженные колючей проволокой территории, без построек и пищи, 2 миллиона от нечеловеческих условий к началу 1942 г. умерли. Это было признано преступлением против человечности. Аналогично поступили польские власти в 1919–1920 гг., предоставив голоду, холоду, болезням и бесчинствам охраны возможность умертвить десятки тысяч пленных красноармейцев. Только нацисты не скрывали своей политики, а верховные польские власти, маскируясь «гуманными» директивами, инструкциями и приказами, препятствовали любым улучшениям условий содержания пленных красноармейцев в лагерях, тем самым обрекая их на смерть. Документальных свидетельств этого история сохранила достаточно. Однако польская сторона не признаёт своей ответственности за гибель десятков тысяч красноармейцев. Позиция польских властей, как уже говорилось, имеет давнюю историю. Известно, что Польша на переговорах в Риге в 1921 г. была серьезно озадачена представленными советской делегацией документально подтвержденными фактами бесчеловечного отношения к пленным красноармейцам в польских лагерях. Об этом свидетельствует письмо полковника медслужбы Войска Польского (ВП) Казимежа Хабихта, эксперта на мирных переговорах в Риге. В письме Верховному Командованию ВП от 29 января 1921 г. К. Хабихт пишет:
О применении поляками тактики «заглушения» писал в августе 1921 г. атташе Постпредства РСФСР Е. Пашуканис:
Польские политики в 20-е годы прошлого столетия (как и сегодня) успешно использовали метод постоянного давления встречными претензиями на российскую сторону и соглашались на конструктивный диалог лишь при предъявлении им обоснованных контраргументов. Так, в Риге Польша планировала выставить Советской России счет за содержание красноармейцев в польском плену. Однако расчёты российских дипломатов, основанные на результатах опросов 3 тысяч вернувшихся в Россию пленных красноармейцев, показали:
После этого польская делегация прекратила разговоры о предъявлении каких-либо счетов российской стороне (Красноармейцы, с. 705). Современные российские политики забыли этот опыт и в вопросах урегулирования проблем в российско-польских отношениях «ушли» в глухую оборону. Польская сторона успешно пользуется предоставленной ей возможностью создать «ореол» собственной непогрешимости. Она категорически отвергает любые обвинения в свой адрес по поводу причастности польских властей к гибели красноармейцев. В 1998 г. Генеральный прокурор Польши и министр юстиции Ханна Сухоцкая в ответ на письмо Генеральной прокуратуры России с просьбой расследовать причины смерти 82,5 тыс. солдат Красной Армии заявила, что:
Отказ Х. Сухоцкая обосновала тем, что польскими историками достоверно установлена смерть 16–18 тыс. военнопленных по причине «общих послевоенных условий». Она добавила, что о существовании в Польше «лагерей смерти» и «истреблении» не может быть и речи и что «никаких специальных действий, направленных на истребление пленных, не проводилось». Для окончательного закрытия вопроса о гибели красноармейцев в польском плену Генпрокуратура Польши предложила создать совместную польско-российскую группу ученых для:
В результате в 2004 г. появился 912-страничный российско-польский сборник документов и материалов «Красноармейцы в польском плену в 1919–1922 гг.», который польская сторона пытается представить своей своеобразной «индульгенцией» в вопросе гибели пленных красноармейцев. Утверждается, что:
Несмотря на то, что сборник «Красноармейцы в польском плену в 1919–1922 гг.» составлялся при доминирующем мнении польских историков, большинство его документов и материалов свидетельствуют о таком целенаправленном диком варварстве и бесчеловечном отношении к советским военнопленным, что о переходе этой проблемы в «разряд чисто исторических» не может быть и речи! Нюрнбергский трибунал в 1946 г. подобное квалифицировал как «военные преступления. Убийства и жестокое обращение с военнопленными» на уровне геноцида. Поэтому в ответ на бесконечные требования польских политиков о покаянии России за «совершенный геноцид» хочется напомнить им одну библейскую истину:
Надо заметить, что признание равнозначности преступлений предполагает их равнозначную оценку. Абсолютно ясно, что польская сторона имеет полное право на расследование всех обстоятельств катынского преступления. Но и российская сторона имеет такое же право на расследование обстоятельств гибели красноармейцев в польском плену. Только равнозначный подход может обеспечить равные условия для России и Польши в плане установления исторической правды при разрешении этих двух проблем. Помимо этого, России давно пора восстановить память о погибших соотечественниках. Подлог Существенным прорывом в деле о судьбе пленных красноармейцев в польских лагерях стало издание в 2004 г. многостраничного (912 стр.) российско-польского сборника документов и материалов «Красноармейцы в польском плену в 1919–1922 гг.». 338 документов и свидетельств из польских и российских архивов, вошедших в данный сборник позволяют уяснить обстоятельства гибели красноармейцев. Обстоятельную рецензию на сборник подготовил журналист Алексей Памятных. Она опубликована в журнале «Новая Польша» (10/2005). Российское предисловие подготовлено ответственным составителем сборника, профессором МГУ им. М. В. Ломоносова Г. Ф. Матвеевым. Польское — ответственным составителем сборника, профессором университета Николая Коперника в Торуни 3. Карпусом и его коллегой профессором В. Резмером. Особый интерес представляет предисловие, подготовленное польскими авторами. Несмотря на неопровержимые факты и документы, прямо свидетельствующие об ответственности верховных польских властей за бедственное положение пленных красноармейцев, польская сторона пытается доказать обратное. В данном случае следует говорить не о неверной интерпретации документов сборника, а о действиях, граничащих с фальсификацией или подлогом. Прежде всего, польские историки профессора 3. Карпус и В. Резмер стремятся максимально занизить численность красноармейцев, попавших в польский плен, и, соответственно, максимально снизить количество погибших в лагерях. Они утверждают, что:
В своей статье «Факты о советских военнопленных 1919–1920», опубликованной в журнале «Новая Польша», № 11 за 2005 г., ведущий польский специалист по вопросам пленных красноармейцев проф. З. Карпус открывает источник, на основании которого он сделал вывод о том, что в польский плен попало всего 110 тыс. красноармейцев.
Исходя из 110 тыс. пленных и количества красноармейцев, вернувшихся из польского плена (на 15 октября 1921 г. вернулось 65 797 пленных) проф. З. Карпусу создал «стройную систему» арифметических расчетов, позволяющую утверждать, что в польском плену погибло всего 16–18 тыс. красноармейцев. Но профессор Г. Матвеев в российском предисловии к сборнику «Красноармейцы в польском плену…» справедливо замечает, что этот «кажущийся на первый взгляд безупречным подсчет на самом деле таковым не является». Г. Матвеев отмечает, что, по советским данным, на ноябрь 1921 г. из польского плена вернулось 75 699 пленных красноармейцев, по достоверным польским источникам, до сентября 1922 г. в Россию вернулось более 78 тыс. пленных (Красноармейцы. С. 9). Если принять во внимание это количество красноармейцев, вернувшихся из польского плена, то, исходя из расчетов проф. З. Карпуса, получается, что в польском плену красноармейцы вообще не погибали!? По расчётам Матвеева общее количество погибших в польских лагерях красноармейцев составляет 18–20 тысяч человек. Однако документы и материалы сборника «Красноармейцы в польском плену…» позволяют утверждать, что смертность красноармейцев в польских лагерях была значительно выше. В ноте Г. В. Чичерина указана цифра в 60 тыс. погибших красноармейцев. С этим количеством согласен российский историк Н. С. Райский. А по подсчетам военного историка М. В. Филимошина, число погибших и умерших в польском плену красноармейцев составляет 82 500 человек (Филимошин. Военно-исторический журнал, № 2.2001). Спорны утверждения проф. З. Карпуса относительно количества российских военнопленных, находившихся в польском плену осенью 1920 г. Обстоятельный и аргументированный разбор ошибочных расчетов З. Карпуса относительно красноармейцев, попавших в польский плен за 20 месяцев войны, дает в статье «Ещё раз о численности красноармейцев в польском плену в 1919–1920 годах» профессор Г. Матвеев (Новая и новейшая история, № 3, 2006). Матвеев обратил внимание на «несколько вольное обращение З. Карпуса с источниками» Так, в протоколе заседания польского Совета обороны государства от 20 августа 1920 г., на который ссылается З. Карпус, отсутствуют сведения о количестве взятых в плен красноармейцев в «отдельные периоды войны». Есть:
Матвееву не удалось обнаружить:
Налицо типичный подход польских исследователей к первоисточникам, с которым достаточно часто приходится сталкиваться при рассмотрении спорных проблем польско-российских отношений. Матвеев также отмечает, что:
Вновь налицо типичный конъюнктурный подход польского профессора — верить тому, что выгодно. С этим мы еще не раз столкнемся. Немало таких подтасовок и в польских публикациях по Катынскому делу. В статье «Ещё раз о численности красноармейцев в польском плену в 1919–1920 годах» Г. Матвеев подтверждает вывод, сделанный им в российском предисловии к сборнику документов и материалов «Красноармейцы в польском плену в 1919–1922 гг.»:
Между тем некоторые российские историки (Райский Н. С.) полагают, что «реальную оценку» количества красноармейцев и командиров в польских лагерях, «опираясь на архивные материалы АВП РФ, РГВА, ЦХИДК и польские архивы» получила И. В. Михутина. Её данные составили 165 550 российско-украинских военнопленных (Райский. Советско-польская война… С. 14). Особый интерес представляют данные, предлагаемые российским исследователь Т. М. Симоновой, так как они основываются на документах архивного фонда II отдела Генерального штаба Войска Польского (военная разведка и контрразведка), в настоящее время хранящегося в РГВА. Согласно этим документам, осенью 1920 г. в польском плену насчитывалось не 80–85 тыс. российских военнопленных, как утверждает З. Карпус, а 146 813 человек (Красноармейцы. С. 10). О надёжности и достоверности этих сведений свидетельствует то, что офицеры II отдела Генерального штаба Войска Польского контролировали ситуацию в польских лагерях для военнопленных и участвовали в «политической сортировке» прибывших в лагеря пленных. Их функции во многом совпадали с функциями особых отделений НКВД, действовавших впоследствии в советских лагерях для военнопленных и обладавших наиболее полной и точной информацией о ситуации в лагерях. Следует заметить, что польской стороне удалось свести проблему численности красноармейцев в польском плену к выяснению количества советских военнопленных, попавших в польские лагеря. В то же время ситуация с гибелью красноармейцев в польском плену кардинально меняется, если рассматривать количество красноармейцев, попавших в плен непосредственно на фронте. Для нас интерес представляет именно она. Суть проблемы в том, чтобы выяснить, сколько всего красноармейцев погибло не только в лагерях, но в целом в польском плену. Согласно ежедневным сводкам III отдела (оперативного) Верховного командования (Генерального штаба) Войска Польского, с 13 февраля 1919 г. по 18 октября 1920 г. было пленено не менее 206 877 военнослужащих Красной Армии. Г. Матвеев отмечает, что в ходе исследования была установлена весьма высокая достоверность сведений о пленных, приводимых в сводках III отдела (Красноармейцы, с. 11). Сомнения З. Карпуса относительно достоверности этих сводок, как выяснилось, обусловлены исключительно субъективным восприятием уважаемого польского профессора. В 1919–1920 гг. в польских лагерях для военнопленных, как уже говорилось, оказалось от 147 до 165 тыс. красноармейцев. Г. Матвеев достаточно подробно анализирует судьбу этих красноармейцев. Согласно его расчётам неясной осталась судьба 9–11 тысяч пленных, которые не умерли в лагерях, но и не вернулись в Россию (Красноармейцы. С. 9, 14–16). С учётом вышесказанного получается, что из 206 877 военнослужащих Красной Армии, попавших в плен в 1919–1920 гг., без вести пропало от 40 до 50 тысяч красноармейцев. Постараемся выяснить их судьбу. Польское «возмездие» Согласно порядку подсчета военнопленных, принятому в польской армии в 1920 г., взятыми в плен считались не только те, кто реально попадал в лагеря, но и те, кого ранеными оставляли без помощи на поле боя или расстреливали на месте. Последними были комиссары, коммунисты, евреи и многие командиры Красной Армии. Сегодня не вызывает сомнения, что в польской армии во время боевых действий в 1920 г. широкое распространение получили бессудные расстрелы плененных военнослужащих Красной Армии. Известны лишь два официальных сообщения о расстреле пленных красноармейцев. Первое содержится в сводке III (оперативного) отдела Верховного командования Войска Польского (ВП) от 5 марта 1919 г. Второе — в оперативной сводке командования 5-й армии ВП за подписью начальника штаба 5-й армии подполковника Р. Воликовского. Данный факт в сводках III отдела Верховного командования ВП отмечен не был. В сводке командования 5-й армии говорится, что 24 августа 1920 г. к западу от линии Дзядлово-Млава-Цеханов в польский плен попало около 400 советских казаков 3-его кавалерийского корпуса Гая. В качестве возмездия «за 92 рядовых и 7 офицеров, жестоко убитых 3-им советским кавалерийским корпусом», солдаты 49-ого пехотного полка 5-й польской армии расстреляли из пулёметов 200 пленных казаков (Красноармейцы. С. 271). Как впоследствии заявили вернувшиеся из польского плена красноармейцы В. А. Бакманов и П. Т. Карамноков, отбор пленных для расстрела под Млавой осуществлял польский офицер «по лицам», «представительным и чище одетым, и больше кавалеристам». Количество подлежащих расстрелу определил, присутствовавший среди поляков французский офицер (пастор), который заявил, что достаточно будет 200 чел. (Красноармейцы. С. 527). Странное польское «возмездие» по французским рецептам?! Необходимо заметить, что командующий 5-й польской армией Владислав Сикорский (будущий польский премьер-министр), мотивируя тем, что конники 3-го кавалерийского корпуса Гая во время прорыва в Восточную Пруссию якобы изрубили шашками 150 польских пленных, в 10 часов утра 22 августа 1920 г. отдал приказ не брать пленных из прорывающейся из окружения колонны, особенно кубанских казаков. Приказ действовал несколько дней. Жизнь скольких красноармейцев он унес, остается тайной. Бессудные расстрелы пленных применялись многими польскими воинскими частями. В отчете подпоручика С. Вдовишевского в IV отдел Верховного командования Войска Польского сообщалось, что:
Надо полагать, подобные приказы издавались и в других польских армиях. Современный польский историк Р. Юшкевич, пытаясь оправдать эти грубейшие нарушения международных норм обращения с военнопленными, пишет:
Впоследствии сообщения об акциях «пулемётного возмездия» из официальных сводок исчезли, но о продолжающейся практике «в плен не брать» свидетельствовали очевидцы как с польской, так и советской стороны. Бывший участник военных действий в 1920 г. известный польский историк Марцелий Хандельсман в своих воспоминаниях писал:
Участник войны Станислав Кавчак вспоминал, что командир 18 пехотного полка Дмуховский вешал всех комиссаров, попавших в плен (http//vit2ne.ru/nvk/forum/0/archive/983/983973.htm). Красноармеец Д. С. Климов после возвращения из плена рассказал, что в августе 1920 г. в районе местечка Цеханова среди пленных красноармейцев ходил польский генерал, хорошо говоривший по-русски, и:
В августе 1920 г. в деревне Гричине, Минского уезда после длительных истязаний и издевательств взятые в плен красноармейцы были так бесчеловечно расстреляны:
Как показал красноармеец А. Честнов, взятый в плен в мае 1920 г., после прибытия их группы пленных в г. Седлец все:
Следует отметить крайний антисемитизм в польской армии и лагерях. При захвате в плен евреи, наряду с политсоставом Красной Армии, расстреливались в первую очередь. Так, бежавший из польского плена красноармеец Валуев сообщил, что 18 августа 1920 г. во время пленения под г. Новоминском из состава пленных были отделены командный состав и евреи.
Бывший военнопленный И. Тумаркин свидетельствует о том, что при взятии его воинской части в плен 17 августа 1920 г. под Брест-Литовском поляки «начали рубку евреев» (Красноармейцы. С. 573). Тумаркин спасся тем, что выдал себя за русского Семёнова. В августе 1920 г. близ станции Михановичи штаб-ротмистр Домбровский устроил экзекуцию над пленными красноармейцами. От смерти их спас привод:
Я. Подольский, культработник РККА, попавший в плен весной 1919 г. и прошедший все круги ада польского плена, в своих воспоминаниях «В польском плену. Записки», опубликованных под псевдонимом Н. Вальден в 1931 г. в № 5 и 6 журнала «Новый мир», пишет, что его несколько раз пытались расстрелять как еврея. Спасло Подольского то, что он сумел выдать себя за татарина. Бывший узник польских лагерей Лазарь Борисович Гиндин, служивший до пленения старшим врачом в 160-м полку 18-й дивизии 6-й армии советского Западного фронта в 1972 г. в своих воспоминаниях рассказывал, что поляки прежде всего «выискивали среди пленных жидов и комиссаров. За выданных обещали хлеб и консервы. Но красноармейцы не выдавали». Гиндин также спасся лишь потому, что ночью осколком стекла успел сбрить бороду, а «врача Каца избили до полусмерти за еврейскую внешность» (http://www.krotov. info/library/k/krotov/lb). О том, что бессудные расстрелы пленных в польской армии не считались чем-то экстраординарным и предосудительным, свидетельствует то, что их исполнители свои «подвиги» не скрывали. О массовости применения практики «пулеметного возмездия» свидетельствует июньская 1920 г. запись дневнике личного секретаря начальника Польского государства и Верховного главнокомандующего Ю. Пилсудского Казимежа Свитальского. Он писал, что деморализации Красной армии и добровольной сдаче в плен ее военнослужащих мешают «ожесточенное и беспощадное уничтожение нашими солдатами пленных», особенно в Белоруссии. Какие-либо свидетельства о том, что по фактам бессудных расстрелов в действующей польской армии проводилось служебное или уголовное расследование, отсутствуют. После заключения Рижского договора поляки продолжали активно искать красноармейцев, участников наиболее кровопролитных боев. В подтверждение этого приведем следующий пример. Научный работник из Минска Михаил Антонович Батурицкий рассказывает о событиях, о которых он слышал от деда, Корсака Константина Адамовича:
Еще одним грубейшим нарушением польской армией международных норм обращения с военнопленными было не оказание помощи раненым красноармейцам, попавшим в плен. Весьма красноречивым свидетельством этого является:
т. е. фактически в сводке 14-й дивизии фигурировало 7 тысяч красноармейцев, взятых в плен. Подобные факты были не единичными. Сколько тысяч раненых красноармейцев было оставлено умирать на поле боя другими польскими дивизиями, неизвестно. В рапорте начальника секции гигиены Верховного командования ВП Станислава Саского о результатах проверки санитарного состояния концентрационной станции пленных в Седльце приводится заявление пленного красноармейца Пеловина Алексея о том, что под Свислочью:
Распространённым явлением в Польше было уничтожение красноармейцев, отставших от своих частей и оказавшихся в польском тылу. К этому призывал в своем обращении «К польскому народу» в августе 1920 г. начальник польского государства Юзеф Пилсудский. В нём говорилось:
Вот она польская логика! Поход Пилсудского на Киев — это «освобождение Украины». А вот ответный удар Красной Армии и ее вступление на территорию Польши — это «агрессия». Воззвание Пилсудского сыграло свою роль. Охота за отставшими и ранеными красноармейцами приобрела общенациональный характер. В результате, как свидетельствует помещенная в № 7 за 1920 г. польского военного журнала «Беллона» заметка о потерях Красной Армии в сражении за Варшаву:
А вот как призывал относиться к пленным полякам известный своей беспощадностью к врагам революции председатель Реввоенсовета Республики Л. Д. Троцкий. 10 мая 1920 г он издал приказ о необходимости гуманного отношения к пленным. В нем говорилось, что несмотря на известия:
Путь на Голгофу Немало красноармейцев стали жертвами голода, жажды, холода, а также бесчеловечного отношения охраны в эшелонах в долгом пути до лагерей. 20 декабря 1919 г. на совещании в Верховном командовании Войска Польского (ВК ВП) майор Янушкевич, сотрудник Волынского КЭО (командования этапного округа) сообщил, что:
Смертность военнопленных в этом случае составила около 43 %. Однако никакой реакции со стороны Верховного командования ВП по данному случаю не последовало. Подобная ситуация, вероятно, была воспринята польскими властями как штатная. Уже упомянутый Подольский (Вальден) описывал шовинистический настрой польской интеллигенции, которая специально приходила к поезду с военнопленными, чтобы поиздеваться над ними или проверить личное оружие. Раздетый польскими солдатами до «подштанников и рубахи, босой» Подольский весной 1919 г. вместе с другими пленными был загружен в поезд, в котором они ехали 12 дней, из них первые 7–8 дней «без всякой пищи». По дороге, на остановках, иногда длившихся сутки, к поезду подходили «господа с палками и дамы из общества», которые истязали выбранных ими пленных. Подольский вспоминает, что какой-то:
Спустя год ситуация не изменилась. Попавший в польский плен в августе 1920 г. военврач РККА Л. Гиндин вспоминает, что с него:
Представитель Польского общества Красного Креста Наталья Крейц-Вележиньская в декабре 1920 г. отмечала, что:
Естественно, умерших в эшелонах пленных хоронили вблизи станций, на которых останавливались эшелоны. Сведения об этих случаях отсутствуют в кладбищенской статистике. Умерших на подъезде к лагерям для военнопленных захоранивали близ лагерей, но лагерная администрация их тоже не учитывала. А что же польские власти? Как они реагировали на нечеловеческие условия транспортировки пленных красноармейцев? 8 декабря 1920 г. министр военных дел Польши издал приказ о недопустимости транспортировки голодных и больных пленных. Основанием для приказа явился факт отправки из Ковеля в Пулавы 300 пленных, из которых доехали лишь 263 человека: 37 умерло, а 137 после прибытия были помещены в госпиталь.
Следует отметить, что командир распределительной станции в Пулавах майор Хлебовский и врач станции подполковник Опольский сообщили Верховному чрезвычайному комиссару по делам борьбы с эпидемиями профессору Э. Годлевскому по данному случаю несколько иную информацию. По их словам:
Несовпадение количественных данных этого инцидента можно объяснить, если предположить, что из Ковеля отправили 700 человек, а в Пулавы доехало 263. Надо иметь в виду, что уже в октябре 1920 г. начались сильные морозы (Красноармейцы. С. 356). Трудно поверить, что 4-дневную дорогу в неотапливаемых вагонах, без пищи, смогли, как информировало Министерство военных дел Польши (далее Минвоендел), выдержать 263 из 300 пленных. Более реально выглядит ситуация, аналогичная той, о которой докладывал, майор Янушкевич, когда в таком же эшелоне вымерло более 40 % пленных. В случае транспортировки пленных из Ковеля в Пулавы смертность, вероятно, составила 437 из 700 человек. Публично признать такую смертность польские власти не решились. Это был бы международный скандал. Поэтому, вероятно, решили уменьшить число отправленных из Ковеля. Соответственно уменьшилось и количество погибших. Подобная операция при перевозках пленных, надо полагать, осуществлялась польскими властями не раз. Это один из секретов бесследного исчезновения тысяч пленных красноармейцев. Не доехали, потому что не выезжали. Сколько таких эшелонов прошло по Дорогам Польши, одному Богу известно. В сборнике «Красноармейцы в польском плену в 1919–1922 гг.» содержатся документы о «смертном» пути «большевистских пленных» в лагеря. О том, что подобное отношение к пленным красноармейцам было нормой для польских властей, свидетельствует тот факт, что даже после окончания военных действий красноармейцы отправлялись из лагеря в лагерь и по обмену в Россию полураздетые и без достаточного питания. 12 декабря 1920 г. в рамках обмена пленными из Польши в Россию в холодном, неотапливаемом вагоне прибыло 40 красноармейцев в «сильно изнурённом состоянии». Из прибывшей партии за неделю умерло 5 человек (Красноармейцы. С. 444). Практически в то же время в Минск прибыл поезд с 36 пленными красноармейцами, которые были также:
В польских лагерях, даже в «благополучном», по мнению польских профессоров 1921 году, бывали случаи, когда оставшихся пленных раздевали, чтобы одеть отправляемых на родину. Красноармеец Каськов 18 июля 1921 г. в лагере Стшалково был посажен на 14 суток в карцер за то, что «на нём не было кальсон», которые отняли для того, чтобы одеть отъезжающего в Россию, а других не выдали (Красноармейцы. С. 644). Но для тех красноармейцев, которые сумели выжить в нечеловеческих условиях польских транспортных эшелонов, Голгофа продолжилась в сборных и пересыльных станциях, о которых красноречивее всего сказал заместитель начальника санитарной службы Л итовско-Белорусского фронта Войска Польского майор Б. Хакбейл:
Зафиксированная смертность пленных на этих станциях была высокой. Например, в Бобруйске в декабре 1919-январе 1920 г. умерли 933 пленных, в Брест-Литовске с 18 по 28 ноября 1920 г. — 75 пленных, в тех же Пулавах с 10 ноября до 2 декабря 1920 г. — 247 пленных. С учётом вышесказанного достоверным представляется предположение о том, что в период пленения и транспортировки пленных красноармейцев с фронта в лагеря значительная их часть (до 40 %), как полагают некоторые российские исследователи, погибла. Это в определённой степени проясняет судьбу тех 30–40 тыс. красноармейцев, взятых в плен, но не попавших в польские лагеря для военнопленных. Особенности польского учёта и инспекционных проверок Польские профессора З. Карпус и В. Резмер прекрасно осведомлены о том, что значительное количество документов о пленных красноармейцах в ходе Второй мировой войны было утрачено. Также им известно, что в 1919 и 1920 годах польские власти фактически не вели достоверного учета ситуации с пленными красноармейцами. Поэтому, отстаивая позицию заниженного числа пленных и погибших красноармейцев в польском плену, они стремятся рассматривать эту проблему только через неопровержимые документальные свидетельства. Господам 3. Карпусу и В. Резмеру хочется напомнить, что их коллега польский профессор Яцек Вильчур (Jacek Wilczur), предложил достаточно объективную методику расследования массовых уничтожений военнопленных в отсутствие достаточных документальных свидетельств. В своей книге-исследовании «Nievola i eksterminacja jencow wojennych — wlochow w niemieckich obozach jenieckich. Wrzesien 1943 — maj 1945. Warszawa. 1969» (Плен и уничтожение итальянских военнопленных в немецких лагерях для пленных. Сентябрь 1943 — май 1945. Варшава, 1969) он пишет, что в условиях отсутствия документов, свидетельствующих о точном количестве пленных, находившихся в лагерях, а также об их количестве погибших и уничтоженных, «можно полагаться только на показания свидетелей» (J. Wilczur, с. 161). В отличие от проф. Я. Вильчура логика З. Карпуса и В. Резмера проста — рассмотрению подлежат только официальные документы. Если комендатуры лагерей ежемесячно 1 и 15 числа сообщали в Минвоендел данные о численности пленных (Красноармейцы. С. 59, 67, 197, 432), то, по мнению польских профессоров, нет оснований не доверять этим сведениям. Для них заявления очевидцев о тысячах умерших в лагерях являются малозначимыми. Главное — количество покойников в лагерных спичках. Уверены профессора и в том, что нормы питания, утвержденные для военнопленных в Варшаве, обеспечивались во всех лагерях. Ну а факты обнаружения сырых очисток и травы в желудках умерших красноармейцев — просто случайность. И т. д. и т. п. Польский учёт в 1919–1921 гг., к сожалению, не всегда соответствовал действительности. Весьма далеки от истины были также результаты некоторых проверок состояния лагерей для военнопленных различными польскими инспекциями. Это видно из целого ряда документов сборника «Красноармейцы в польском плену…». Упомянутый нами майор Янушкевич 20 декабря 1919 г. во время совещания в Верховном командовании Войска Польского обратил внимание:
5 сентября 1920 г. польский Генштаб издал приказ по итогам поверки 2, 3-й и 4-й армий в связи с тем, что:
Однако этот приказ не оказал желаемого воздействия. Поэтому 25 апреля 1921 г. в приказе Минвоендел Польши о порядке учета умерших военнопленных красноармейцев отмечалось, что ранее изданный приказ № 1939/Jenc. об учете умерших большевистских пленных выполнялся «неточно» (Красноармейцы. С. 541). Следует отметить, что основная масса пленных красноармейцев погибла именно в период военных действий 1920 г. и осенне-зимний период 1920/21 г. Приказ Минвоедел в апреле 1921 г. в плане реального учета умерших пленных уже мало что решал. Известная польская общественная деятельница, член ЦК МОПР Польши, уполномоченная Российского общества Красного Креста Стефания Семполовская констатировала:
Кстати, польские власти в 1921 г. досрочно прекратили полномочия Ст. Семполовской как представителя РОКК. Эта мужественная и честная женщина во времена царизма много сделала для оказания помощи польским политзаключенным, многие из которых впоследствии, в 1921 г., оказались у власти (Райский. С. 26, Красноармейцы. С. 850). В сегодняшней Польше городские власти Вроцлава планируют переименовать улицу Ст. Семполовской в улицу «Жертв Катыни» на том основании, что она сотрудничала с большевиками. Однако вернемся к нашей теме. Председатель РУД (Российско-Украинской делегации в Смешанной комиссии по репатриации) Емельян Аболтин в феврале 1923 г. докладывал в НКИД РСФСР:
В октябре 1919 г. уполномоченные Международного комитета Красного Креста (МККК) д-р Шатенэ, г-н В. Глур и военный врач Французской военной миссии д-р Камю после посещения 4 лагерей военнопленных, расположенных в Брест-Литовске (лагерь Буг-шуппе, форт Берг, казарма Граевского и офицерский лагерь), констатировали, что:
Достаточно сказать, что, по данным Санитарного департамента Минвоендела Польши, в лагерях Брест-Литовска на 13 сентября 1919 г. находилось 953 больных и 7000 здоровых пленных (Красноармейцы. С. 77). На самом деле уполномоченные МККК на основе официальной статистики о заболеваемости и смертности в лагерях Брест-Литовска установили, что в период с 7 сентября по 7 октября 1919 г. больных было 2973 человека (71,4 %), что на две тысячи больше данных Санитарного департамента. Количество здоровых пленных в лагере составляло в тот период всего 4165 чел., т. е. почти на 3 тысячи меньше, нежели данные Санитарного департамента (Красноармейцы. С. 91). Однако вопиющие неточности польского учета мало волнуют З. Карпуса и В. Резмера. Документальные свидетельства, противоречащие их версии, они просто не желают замечать. Таких документов и материалов в сборнике «Красноармейцы в польском плену…» содержится немало, но они так и не удостоились внимания уважаемых профессоров. Об этом мы говорили выше. Зато в предисловии З. Карпуса нашлось место для воспоминаний посла Великобритании в Германии Э. В. д’Абернона, находившегося в Варшаве с 25 июля по 25 августа 1920 г., который пишет:
О том, как в действительности кормили русских пленных, расскажем ниже. В данном случае позиция польских профессоров вновь граничит с подлогом, когда желаемое стремятся выдать за действительное. В своем стремлении приукрасить ситуацию в лагерях не отставали от Э. В. д’Абернона многие проверяющие из различных польских инспекций. Так, начальник I департамента Минвоендел Польши Ю. Рыбак 12 октября 1919 г. докладывал в Главное интендантство Верховного командования ВП о ситуации в лагере Стшалково. Он рапортовал:
Буквально через две недели после подобных похвал капитан Вагнер за злоупотребление служебным положением был отдан под суд. Новый начальник лагеря полковник Кевнарский, приступивший к обязанностям в ноябре 1919 г., оценил состояние лагеря как «очень запущенное» (Красноармейцы. С. 110). Очевидно, что доклады польского инспектората и других должностных лиц не всегда были объективны. Начальник Верховного военного контроля Минвоендел Польши генерал-поручик Ян Ромер в Своем отчете от 16 декабря 1920 г о результатах проверки лагеря пленных в Тухоли отмечал, что в лагере:
Начальнику Верховного военного контроля не мешало бы знать, что при заболеваемости в 2000 чел. смертность зимой 1920/21 г. в польских лагерях для военнопленных была несравненно выше. Об этом свидетельствуют документы сборника «Красноармейцы в польском плену в 1919–1922 гг.». Например, в лагере Стшалково при заболеваемости в 2200 больных официальная смертность достигала 50 человек в день (Красноармейцы. С. 361). В середине ноября она составила уже 70 человек в день (Красноармейцы С. 388.). Представители американского Союза Христианской молодежи еще в октябре 1920 г. отмечали, что в Тухольском лагере «состояние лазарета еще хуже, чем в Стшалково» (Красноармейцы. С. 344). Поэтому нет сомнений в том, что смертность в Тухольском лазарете в декабре 1920 г. была значительно выше 10 чел. в сутки и, что генерал Ромер стал жертвой «точной» лагерной отчетности, о которой мы уже говорили. Польские власти в большинстве случаев пытались скрыть или исказить негативные ситуации, связанные с нечеловеческими условиями содержания пленных красноармейцев в лагерях. Так, командир укрепленного района Модлин Малевич в октябре 1920 г. телеграфировал начальству о том, что среди военнопленных концентрационной станции пленных и интернированных в Модлине свирепствует эпидемия желудочных заболеваний, умерло 58 человек.
Однако инспекция Верховного командования Войска Польского, проверив 1 ноября 1920 г. санитарное состояние концентрационной станции в Модлине, признала «питание пленных удовлетворительным» (Красноармейцы. С. 360). Для этого было достаточно, чтобы в день проверки в лагере был сварен «суп густой и вкусный, в достаточном количестве». Помимо этого проверяющие были уверены в том, что:
Поистине ошибается тот, кто хочет ошибаться. В то же время в рапорте начальника бактериологического отдела Военного санитарного совета подполковника Шимановского от 3 ноября 1920 г. о результатах изучения причин смерти военнопленных в Модлине указывается:
Комментарии излишни. О том, что случай сокрытия реальной ситуации с бедственным положением «большевистских пленных» был не единичным, свидетельствует ситуация в лагере Тухоли. 22 декабря 1920 г. львовская газета «Вперёд» сообщила, что в этом лагере в один день умерло 45 российских военнопленных. Причиной этого послужило то, что в морозный и ветреный день «полуголых и босых» пленных «водили в баню», представляющую холодный барак с цементным полом, а затем перевели в грязные землянки без полов.
Российский историк Н. С. Райский в своей работе «Польско-советская война 1919–1920 годов и судьба военнопленных, интернированных и заложников» пишет, что, учитывая официальные протесты российской стороны, польские власти провели расследование. Его результаты, естественно, опровергли сообщение в газете.
Выводы явно фальсифицированные, но… Газета «Вперёд» была закрыта на неопределенный срок, никаких выводов по данному инциденту сделано не было (Райский. С. 25). Случаи, подобные происшедшему в Тухоли, были и в других лагерях. Это признавали сами поляки. Так, в ноябрьском (1920 г.) рапорте командования Познанского генерального округа в Минвоендел сообщается, что условия, в которых находятся пленные в лагере в Стшалково, плохие и трудно переносимые. Гигиенические условия неудовлетворительные. «Имеются случаи смерти после купания», т. к. после купания пленный «надевает влажную одежду и белье и возвращается в нетопленый барак» (Красноармейцы. С. 404). Как рассказывал уже упомянутый М. Батурицкий, в лагере в Белостоке накануне освобождения в марте 1921 г.:
О том, что заявлениям любым польским комиссиям и инспекциям тех лет следует доверять с определенным «коэффициентом» поправки, свидетельствует выступление представителя Минвоенотдел Польши 6 ноября 1919 г. на заседании комиссии сейма. Военный представитель «доложил» представителям верховного органа Польши о том, что:
Это была явная ложь. Ещё в июне 1919 г. капитан мед службы доктор Игнаци Копыстиньский докладывал в Минвоендел Польши об эпидемии сыпного тифа в Стшалково и, что бараки для большевистских пленных:
6 декабря 1919 г. референт по делам пленных З. Панович, после посещения лагеря в Стшалково, сообщает в Минвоендел Польши:
О «заслугах» капитана Вагнера мы писали выше. Представляют интерес выводы специальной судебной комиссия, присланной в ноябре 1920 г. в лагерь в Стшалково для оценки причин бедственного положения военнопленных. В то время в стшалковском госпитале, рассчитанном на 1000 больных, содержалось 3860 человек. За 7 дней ноября 1920 г. (с 16 по 22) умерло 491 человек, в т. ч. от холеры — 168. 21 ноября умер 91 пленный. В рапорте командования Познанского генерального округа констатируется:
Также отмечалось, что в лагерь:
Тем не менее, через три недели после этих мер, 15 декабря 1920 г., согласно отчетам командира лагеря полковника Кевнарского и начальника госпиталя капитана Габлера, в госпитале лагеря Стшалково находилось уже 4800 больных, т. е. на 1000 больше, чем в ноябре. На день отчета в лагере умерло 69 человек (Красноармейцы. С. 451). Для подтверждения того, что администрация лагеря в Стшалково якобы сделала все возможное для улучшения положения пленных, в рапорте следует ссылка на выводы специальной судебной комиссии, присланной в лагерь, которая:
Судебную комиссию не смутил тот факт, что осенью 1920 г. количество заболевших в лагере ежемесячно увеличивалось более чем на тысячу человек, смертность только за ноябрь увеличилась в 1,5 раза с 50 до 70, т. е. достигла 2000 человек в месяц. Абсолютно ясно, что эпидемия в лагере продолжала расширяться. Но судебную комиссию это не волновало. Свое дело она сделала. Положительную оценку работе администрации лагеря дала. Неясно только, откуда в лагере брались новые тысячи заболевших пленных? Всё это свидетельствует о том, для высших польских властей ситуация в лагерях для пленных была предельно проста. Администрация лагерей проявляла «необыкновенную заботу» о «большевистских пленных» и в бедственном их положении были виноваты лишь «материальные недостатки». Такая позиция польских властей говорила прежде всего о нежелании менять ситуацию в лагерях. А это прямое свидетельство о целенаправленной политике по созданию и сохранению невыносимых для жизни красноармейцев условий. Благими пожеланиями… Следует признать, что польское военное руководство в 1920 и 1921 гг. издало немало нормативных документов, которые, казалось бы, должны были радикально улучшить положение пленных красноармейцев в польских лагерях. Сборник «Красноармейцы в польском плену…» содержит более трех десятков таких инструкций, приказов, директив, распоряжений Верховного командования Войска Польского и Министерства военных дел Польши. Помимо этого, 20 декабря 1919 г. на совещании в Верховном командовании Войска Польского (ВК ВП), был учрежден инспекторат по контролю за «исполнением изданных Верховным командованием инструкций по делам пленных» (Красноармейцы. С. 134). 9 апреля 1920 г. приказом ВК ВП для проверки состояния заведений для военнопленных, подведомственных армии, были созданы специальные инспекционные комиссии в армиях Войска Польского. В приказе об их создании, в частности, говорилось:
Однако работа этих инспекций, мягко говоря, оставляла желать лучшего. 6 декабря 1920 г. военный министр Польши К. Соснковский издал приказ о мерах по кардинальному улучшению положения военнопленных (Красноармейцы. С. 430). В приказе отмечалось, что предыдущие распоряжения министра были исчерпывающими, но они не выполнены. Приказано осуществить меры по улучшению питания пленных и санитарного состояния лагерей. Предложено начальникам санитарного, хозяйственного и строительного департамента назначить специальные органы, которые изучат фактическое состояние в лагерях и немедленно устранят замеченные недостатки. С 15 декабря 1920 г. командиры лагерей должны были давать в министерство ежедневные телеграфные сводки (Красноармейцы. С. 432). Однако и этот «грозный» приказ исполнялся так же, как и другие, не менее грозные приказы. Одной из причин подобного положения, вероятно, являлось то, что высшее польское руководство «большевистских пленных» не воспринимало как людей. Подобное отношение польских властей подтверждают следующие факты. В большинстве польских лагерей военнопленных отсутствовали матрасы, сенники, подушки и одеяла. Военнопленные спали на голых досках или прямо на полу. Понятно, что у молодого государства возможности были ограниченные, но соломой пленных, вероятно, можно было обеспечить. Для этого надо было лишь желание. Объяснить запущенное до крайности состояние, в котором жили советские военнопленные в польских лагерях, не только в 1920 г. но и в 1921 г., можно полным безразличием (если не сказать больше) властей к их судьбе. Обвинять в подобном положении самих военнопленных некорректно, если учесть, что внутренняя структура польских лагерей напоминала армейскую, только дисциплина в лагерях была значительно жестче. Известно, что если в армии сержанты и офицеры не следят за порядком и не контролируют, чтобы «отхожие места» регулярно чистились, то через месяц в них нельзя зайти. Материальная сторона дела здесь ни при чём. А о чём говорит тот факт, что во многих польских лагерях в течение длительного времени не решался вопрос отправления военнопленными естественных потребностей в ночное время? Так, в лагере Стшалково в течение трех лет не смогли (или не захотели) решить этот вопрос. В бараках туалеты и параши отсутствовали, а лагерная администрация под страхом расстрела запрещала выходить из бараков после 6 часов вечера. Причём здесь речь идёт не о досадных частных случая, а о системе отношений к пленным красноармейцам. Об этом свидетельствует следующее. Капитан медслужбы д-р Копыстиньский еще в июне 1919 г. информировал Санитарный департамент Минвоендел Польши о ситуации в лагере Стшалково:
Через два с половиной года в ноте РУД от 29 декабря 1921 г. отмечалось, что:
В конце концов дело закончилось тем, что:
Днём в лагере повторно последовал обстрел бараков, в результате которого было ранено 6 пленных, а военнопленный Сидоров — убит (Красноармейцы. С. 696, 698). Подобная ситуация была не единственной. Упомянутый Подольский (Вальден) писал:
В других лагерях пленных красноармейцев в случае выхода из барака ночью расстреливали без всяких церемоний. Л. Гиндин вспоминает начальника концентрационной станции пленных и интернированных в Рембертове полковника Болеслава Антошевича, который приказал охране «обращаться с большевиками, как с собаками». Непосредственно это выражалось в том, что охранниками поставили 15-летних мальчишек, одев их в военную форму и дав приказ стрелять в выходивших по нужде ночью из барака пленных. Каждое утро на территории лагеря находили убитых (http//www.krotov. info/librali/ry/k/krotov/lb_01.html#4). Документы сборника «Красноармейцы в польском плену…» формируют твердое убеждение в том, что исполнители на местах руководствовались вовсе не грозными и правильными приказами из Варшавы, а конкретными распоряжениями своих непосредственных начальников, действовавших на основании секретных договоренностей и устных директив высших польских руководителей. Даже крайне осторожный в своих оценках, профессор Г. Матвеев отмечает, что:
Реальная позиция высших польских властей по отношению к «большевистским пленным» была изложена в протоколе 11-ого заседания Смешанной (Российской, Украинской и Польской делегаций) комиссии от 28 июля 1921 г. В нём отмечается, что:
В том же протоколе отмечалось, что:
Атташе полпредства РСФСР Е. Пашуканис в своей справке от 10 августа 1921 г. пишет:
Е. Пашуканис также констатирует:
Всё это свидетельствует о явно продуманной линии поведения высшего руководства Польши. Оно, маскируясь гуманными инструкциями и директивами, препятствовало в 1919–1920 гг. любым улучшениям условий содержания пленных красноармейцев в лагерях, тем самым предоставив голоду, холоду, болезням и бесчинствам охраны возможность умертвить десятки тысяч пленных красноармейцев. Польская сторона весьма преуспела в создании системы наказаний и издевательств, унижающих человеческое достоинство военнопленных и интернированных. Давно известно, что голый человек чувствует свою ущербность. Не случайно спецслужбы многих стран допрашивают подозреваемых раздетыми. В польских лагерях, и это уже отмечалось, пленные красноармейцы в основном были раздеты и разуты на протяжении всех трех лет плена. Свидетельств этому более чем достаточно. В протоколе 11-го заседания Смешанной (Российской, Украинской и Польской делегаций) комиссии по репатриации от 28 июля 1921 г. также отмечалось: «Пленные босы, раздеты и разуты часто донага» (Красноармейцы. С. 646). Объяснения польской стороны подобной ситуации трудностями военного времени также несостоятельны. Напомним, что проф. З. Карпус и В. Резмер уверяют, что с февраля 1921 г. ситуация в лагерях нормализовалась. Жесткий запрет грабежа красноармейцев при попадании в плен, когда их прямо на поле боя раздевали до нижнего белья, вообще не требовал материальных затрат. Надо было всего лишь добиться выполнения приказов и распоряжений собственными военнослужащими. Но это требовало не только политической воли и желания, но прежде всего отношения к советским военнопленным как людям. Этого не было. В лагерях и тюрьмах военнопленных заставляли руками чистить уборные, а если они отказывались, их избивали. Подольского (Вальдена) после пленения также заставили чистить туалет руками, после этого, не дав вымыть руки, заставили есть пищу («Новый мир», № 5, с. 83). В Бобруйской тюрьме военнопленному перебили руки только за то, что он не выполнил приказания выгрести нечистоты голыми руками (Райский. С. 8). В лагере Стшалково военнопленных заставляли вместо лошадей возить собственные испражнения. Они таскали и плуги и бороны (Красноармейцы. С. 558). Подобные случаи были и в других лагерях. В справке Е. Пашуканиса от 10 августа 1921 г. приводятся следующие факты издевательств над военнопленными:
В сборнике «Красноармейцы в польском плену…» приводятся факты, что даже во время следования в Советскую Россию по обмену пленными над красноармейцами продолжали издеваться. Избивали, заставляли руками убирать туалеты, отнимали продукты. Документы и свидетельства, содержащиеся в сборнике «Красноармейцы в польском плену…», позволяют с большой степенью уверенности утверждать о планомерном и буквальном истреблении голодом и холодом, розгой и пулей красноармейцев в польских лагерях для военнопленных, при преступном попустительстве польских властей. Можно также сформулировать вывод о том, что в Польше предопределенность гибели пленных красноармейцев определялась не только позицией вышестоящих властей, а общим антироссийским настроем польского общества — чем больше подохнет большевиков, тем лучше. Исходя из вышеизложенного, утверждение польских историков З. Карпуса и В. Резмера, сформулированное в польском предисловии к сборнику «Красноармейцы в польском плену…», о том, что «нет никаких документальных свидетельств и доводов для обвинения и осуждения польских властей в проведении целенаправленной политики уничтожения голодом или физическим путем большевистских военнопленных» представляется ложным (Красноармейцы. С. 25). Ложным является и утверждение Генпрокурора Польши Х. Сухоцкой о том, что гибель пленных красноармейцев была обусловлена «общими послевоенными условиями». Нетерпимость Что же обусловило столь бесчеловечное отношение поляков к пленным красноармейцам? Анализ общественно — политической ситуации в Польше 20-х годов прошлого столетия свидетельствует о явной нетерпимости в польском обществе в отношении русского, а тем более, советского (т. е. комиссарско-еврейского, как считали тогда в Польше). Соответственно, отношение к пленным красноармейцам определялось как идеологическими, так и расовыми мотивами. Необходимо заметить, что большевики в 1918 г. своим согласием на отделение Польши от России и своим отказом от договоров по разделу Польши способствовали восстановлению польской государственности. Однако это воспринималось в Польше как должное. Наиболее ярко тогдашние антироссийские настроения сформулировал тогдашний заместитель министра внутренних дел, а в будущем министр иностранных дел Польши, Юзеф Бек:
Бек хорошо знал настроения в польском обществе. Неплохо знал о них родившийся и проведший юные годы в Польше командующий Добровольческой армией Антон Иванович Деникин. Вот что он пишет в своих воспоминаниях о жестоком и диком прессе полонизации, придавившем русские земли, отошедшие к Польше по Рижскому договору (1921):
В то время в Польше было разрушено 114 православных церквей, в том числе был взорван уникальный по своей культурной значимости варшавский кафедральный собор святого Александра Невского, имевший в своем собрании более десяти тысяч произведений и предметов мировой художественной ценности. Оправдывая это варварское деяние, газета «Голос Варшавски» писала, что:
Б. Штейфон, начальник штаба белогвардейской Отдельной русской армии (из состава Добровольческой армии генерала А. Деникина) под командованием генерала Николая Бредова, попавший Варшаву в 1920 г., в своих воспоминаниях писал:
В то же время, будучи в Познани, Б. Штейфон отмечает, что:
Странная избирательность польских националистов?! В настоящее время происходит нечто подобное. Как уже говорилось, некоторые политические силы в Польше стремятся представить период коммунистической власти как советскую «оккупацию», более страшную, нежели нацистская. Борис Штейфон также писал о враждебном отношении поляков к военнослужащим Отдельной русской армии, которая в 1920 г. некоторое время находилась в лагере пленных № 1 в Стшалкове. К русским белогвардейцам, интернированным в польских лагерях, отношение было достаточно жестоким. Об этом писал в своем письме от 21 декабря 1920 г. главе польского государства Юзефу Пилсудскому непримиримый борец с большевизмом Борис Савинков. В письме обращалось внимание:
Отношение к русским в 1919–1922 гг. в Польше было просто враждебным. Даже члены Российско-украинской делегации (РУД) по репатриации пленных в Варшаве систематически подвергались оскорблениям. В телеграмме председателя РУД Е. Игнатова наркому Г. Чичерину от 3 мая 1921 г. о пребывании делегации в Варшаве и отношении к ним польского общества и польской прессы говорилось:
В Польше были люди, не опьяненные националистическим и политическим дурманом, которые пытались изменить ситуацию в лагерях военнопленных к лучшему. В 1919 г. в Министерстве военных дел Польши безуспешную борьбу за улучшение ситуации в лагерях пленных вел начальник Санитарного департамента этого министерства генерал-подпоручик Здислав Гордынский. До своего, вероятно вынужденного, ухода в январе 1920 г. он не давал покоя военному министру своими докладами и записками. Его поддерживал профессор Эмиль Годлевский, чрезвычайный комиссар по делам борьбы с эпидемиями, впоследствии начальник Санитарного департамента. Судьба Э. Годлевского неясна. По данным именного списка, приведённого в сборнике «Красноармейцы в польском плену…», он ушёл с поста чрезвычайного комиссара 31 августа 1920 г., хотя в сборнике приведены его докладные записки министру от 16 ноября и 2 декабря 1920 г., где он фигурирует как начальник Санитарного департамента и Верховный чрезвычайный комиссар. Но это не так важно. Важнее реакция военного руководства Польши на докладные З. Гордынского и Э. Годлевского. Так, письмо (точнее, крик души) Э. Годлевского от 2 декабря 1920 г. военному министру К. Соснковскому о тяжелых условиях размещения военнопленных в Пулавах и Вадовице военными чиновниками было переправлено, как сотни других писем с препроводительной запиской, в I (мобилизационно-организационный) отдел Минвоендел. Как известно, вплоть до смерти начальника станции в Пулавах в апреле 1920 г., там ничего не менялось. В результате 900 пленных из 1100, размещенных в Пулавах, за зиму 1920/21 гг. вымерли. Немало сделали для спасения пленных красноармейцев многие польские врачи. Некоторые из них стали жертвами эпидемий. Но, к сожалению, таких людей в Польше было явное меньшинство и они не в силах были изменить общую политику в отношении пленных красноармейцев. Предтечи Освенцима Поистине бесчеловечными были условия содержания «большевистских военнопленных», как красноармейцев называли в Польше, в лагерях для военнопленных. В декабре 1920 г. Верховный чрезвычайный комиссар по делам борьбы с эпидемиями Э. Годлевский, в своем письме военному министру Польши Казимежу Соснковскому положение в лагерях военнопленных характеризовал как:
В протоколе 11-го заседания Смешанной (Российской, Украинской и Польской делегаций) комиссии по репатриации от 28 июля 1921 г. была сформулирована общая оценка ситуации, в которой находились пленные красноармейцы в польских лагерях, вплоть до выезда в Россию. Отмечалось, что:
Не менее жестко в адрес польских властей в феврале 1923 г. высказался в своём докладе НКИД РСФСР председатель РУД Е. Я. Аболтин:
Лагерная Голгофа для пленных красноармейцев начиналась с сортировки по политическому признаку.
Согласно инструкции II отдела Министерства военных дел Польши о порядке сортировки и классификации большевистских военнопленных от 3 сентября 1920 г. следовало:
После отделения политического элемента сортировка в лагерях осуществлялась только по национальному признаку: пленные русской национальности, поляки, украинцы, пленные литовцы, эстонцы, финны и латыши и т. д. «Большевистские пленные русские (после отделения большевистского элемента) делились на три группы»: офицеры и рядовые, русские пленные, пленные казаки. Пленные евреи также должны были быть «отделены, помещены отдельно и изолированы» (Красноармейцы. С. 281–282). В особо тяжелых условиях, помимо коммунистов, оказывались пленные русской и еврейской национальности. Русские пленные составляли абсолютное большинство так называемых «большевистских пленных». В основном, именно им пришлось испить всю чашу мучений до дна. Хуже относились лишь к коммунистам и евреям. Об условиях содержания «большевистских пленных» и коммунистов достаточно красноречиво свидетельствует пример лагеря Стшалково. Здесь в июне 1919 г. уже упомянутый И. Копыстиньский отмечал в своем отчете:
Через 15 месяцев Ст. Семполовская пишет:
Администрация лагеря Стшалково в октябре 1920 г. пообещала Ст. Семполовской, что коммунисты вместо одного барака-землянки будут «разделены на 2–3 землянки» (Красноармейцы. С. 428). Однако положение коммунистов в лагере по-прежнему оставалось крайне тяжёлым. С. Семполовская в декабре 1920 г. пишет в Польское общество Красного Креста о том, что:
Ситуация, продолжающаяся на протяжении более полутора лет, позволяет говорить о системе, господствовавшей в то время в польских лагерях. В 1960 г. в СССР была издана книга бывших заключенных Освенцима Ота Крауса № 73046 из Праги и Эриха Кулки № 73043 из Всетина «Фабрика смерти». Зверства охраны и условия жизни в польских лагерях для военнопленных весьма напоминают Освенцим. Для сомневающихся приведем несколько цитат из этой книги. О. Краус и Э. Кулка пишут, что комендант лагеря Освенцим без всякого разбора дела:
Наказываемый при этом должен был считать количество ударов. Если сбивался, экзекуция начиналась с начала.
В материалах сборника «Красноармейцы в польском плену…» можно найти немало схожих моментов из жизни польских лагерей. Так, летом 1919 г в лагере Стшалково, помощник начальника лагеря:
Примечание: некоторые авторы называют Малиновского начальником лагеря, но до ноября 1919 г. начальником лагеря Стшалково являлся капитан Вагнер. Необходимо заметить, что российский историк Райский Н. С. в своём исследовании «Польско-советская война…» отмечал, что и в других лагерях:
Нередко Малиновский приказывал пленному ложиться в канаву, а капралы начинали избивать.
В лагере Стшалково в 1919 г. группа латышей, добровольно сдавшихся в польский плен, была подвергнута командой Малиновского зверским издевательствам.
О ситуации в лагере стало известно журналистам и поручик Малиновский был «отдан под суд», а вскоре был арестован и капитан Вагнер (Красноармейцы, с. 86, 147). Но какие-либо сообщения о понесенных ими наказаниях — отсутствуют. Вероятно, дело было спущено на «тормозах», так как Малиновскому и Вагнеру было предъявлено обвинение не в убийствах, а в «злоупотреблении служебном положении» (Красноармейцы. С. 85). К сожалению, аресты Малиновского и Вагнера мало способствовали нормализации ситуации в Стшалкове. Через два года, 28 июля 1921 г. смешанная (российская, украинская и польская делегации) комиссия по репатриации отмечала, что в лагере Стшалково:
На этом заседании Смешанной комиссии прозвучало описание карцера в Стшалкове, который представлял:
21 декабря 1921 г. в этом лагере представители РУД констатировали:
Побои и издевательства были непременным атрибутом быта всех польских лагерей. Прошедший все круги польского плена культработник РККА Я. Подольский под псевдонимом Вальден пишет:
В июне 1920 г. пунктом 20 инструкции Минвоендел Польши наказание пленных поркой в польских лагерях было «строго запрещено» (Красноармейцы, с.225). Однако вернувшийся из польского плена А. Мацкевич рассказывал, что осенью 1920 г. в белостокском лагере:
18 июня 1921 г. красноармейцы из 133 рабочей команды из Демблина. писали в РУД, что за жалобы на действия охраны:
Однако вернемся в 1919 г. Начальник Санитарного департамента Министерства военных дел Польши генерал-подпоручик Здзислав Гордынский в своей докладной записке военному министру приводит письмо подполковника К. Хабихта от 24 ноября 1919 г. о ситуации в лагере пленных в Белостоке, в котором говорится:
Генерал 3. Гордынский признал, что:
К сожалению, такое отношение администрации польских лагерей к военнопленным было повсеместным и на протяжении трех лет менялось незначительно. Ситуация, которую подполковник К. Хабихт увидел в ноябре 1919 г. в лагере Белостока, достаточно часто встречается в документах более позднего периода. Свидетельств этого в сборнике «Красноармейцы в польском плену…» немало. К. Хабихт в своем письме упомянул Брест-Литовск. Как уже отмечалось, в октябре 1919 г. уполномоченные Международного комитета Красного Креста (МККК) посетили лагеря военнопленных, расположенные в Брест-Литовске. Вот некоторые впечатления уполномоченных МККК:
Необходимо отметить, что начальник Санитарного департамента З. Гордынский 6 августа 1919 г. лично посетил лагеря в Брест-Литовске. Об этом он писал так:
Но ситуация после визита З. Гордынского не изменилась. Как потом выяснилось, она и не могла измениться. Об этом свидетельствует отказ Санитарного департамента Минвоендела 13 сентября 1919 г. выделить дополнительно 4 врачей для госпиталя в Брест-Литовске (Красноармейцы, с. 77). По всей вероятности, что-то или, вернее, кто-то помешал начальнику департамента генералу З. Гордынскому принять решение об оказании помощи Брест-Литовску. Об этом свидетельствует его доклад военному министру от 9 декабря 1919 г., в котором он вновь достаточно жестко поднял вопрос о Брест-Литовске и других лагерях пленных и призвал министра:
Но действенной реакции со стороны военного руководства Польши не последовало. В результате в Брест-Литовске осенью 1919 г. сложилась катастрофическая ситуация, когда:
Доклад уполномоченных Международного комитета Красного Креста, инспектировавших в то время Брест-Литовск, фактически является обвинительным актом верховным польским властям в преступном попустительстве, а точнее, способствовании гибели пленных красноармейцев. По итогам проверки лагерей в Брест-Литовске разразился скандал. Однако, как показало дальнейшее развитие событий, польские власти особых выводов из него не сделали, в том числе и в Брест-Литовске. Через год, после скандальных событий, в июле 1920 г. капитан Игнацы Узданский, начальник госпиталя для пленных № 2 в Брест-Литовске, информирует начальство о том, что:
К. Узданский чтил клятву Гиппократа и не мог согласиться, чтобы военнопленные — пациенты его госпиталя были оставлены без всякой помощи. Но… Осенью 1920 г. комендант лагеря в Брест-Литовске прибывшим военнопленным заявил:
Существует немало свидетельств того, что начальники большинства польских лагерей для пленных красноармейцев разделяли эту позицию. Фактически не изменилась ситуация через год и в польском лагере военнопленных в Белостоке. Бывший политзаключенный А. П. Мацкевич рассказывал о положении, в котором там находились пленные красноармейцы осенью 1920 г.
Не лучше была ситуация и в других польских лагерях. Член комиссии Лиги Наций профессор Мадсен, посетивший в конце ноябре 1920 г. лагерь в Вадовицах, назвал его «одной из самых страшных вещей, которые он видел в жизни» (Красноармейцы. С. 421). Представляется необходимым подробнее остановиться на этом лагере. Прежде всего процитируем рапорт начальника лагеря интернированных № 2 в Вадовице полковника Мечислава Полковского, написанный примерно тогда же, когда лагерь посещал профессор Мадсен, — 25 ноября 1920 г. Рапорт Полковского начинается патетически:
О степени лживости этого рапорта свидетельствует не только Заявление проф. Мадсена, но и уже упоминаемые нами воспоминания бывшего узника лагеря в Вадовицах Подольского (Вальдена). Старшего врача лагеря в Вадовицах Бергмана, о котором столь лестно отзывался Полковский, Подольский характеризует как «четвероного и двуногого зверя». Он выходил на прием больных с хлыстом и собакой.
Далее Подольский отмечает:
Здесь необходимо прерваться. В 70-х годах прошлого столетия мне довелось общаться с одним из старожилов, жившим в Вильнюсском крае, как он говорил, «при польском часе». Пан Тадеуш, как он представился, рассказал о страшных расправах над красноармейцами в польских лагерях. Говорил, что на них польские офицеры отрабатывали сабельные удары, выстраивая их в шеренги и на скаку срубая головы. Также рассказал о случае, когда польские офицеры распороли красноармейцу живот, зашили туда кота и делали ставки, кто скорее умрёт — человек или кот. На официальном уровне в то время подобные факты замалчивались. Польша тогда считалась верным союзником СССР. Относительно случая с красноармейцем и котом, возможно, кто-то пересказал пану Тадеушу свидетельство зам. генерального комиссара Гражданского управления восточных земель М. Коссаковского, который был очевидцем этого ужасного варварства. Возможно, это был другой очевидец. Этот случай впоследствии был описан в книге М. Мельтюхова «Советско — польские войны. Белый орёл против красной звезды» (Мельтюхов. С. 43). А в статье П. Покровского «Морозом и саблей» («Парламентская газета», апрель, 2000) была названа фамилия одного из участников этого злодеяния — Гробицкий, начальник штаба генерала А. Листовского. Польские авторы, описывая расстрелы польских офицеров в 1940 г., подчеркивают бесчеловечность советских властей, отмечая, что многие из них были юными, почти мальчиками. Да, это ужасно, но почему поляки с тем же негодованием не говорят о преступлениях своих военных. Тот же М. Коссаковский вспоминал, что:
В 1920 г. украинские газеты писали:
Но вернёмся к воспоминаниям Подольского (Вальдена), который описывал, как распределялась в лагере в Вадовицах помощь Красного Креста и благотворительных организаций. Эта помощь, в основном, сразу же отправлялась начальником лагеря на рынок. Но отчетные бумажки о том, что такая помощь поступала в лагерь, сохранялись. Более того, визит представителя США в лагерь для выяснения, как распределялась американская помощь и где «тёплые пушистые пледы из прошлой партии, поступившей в лагерь», закончился безрезультатно. Подольский, будучи переводчиком в диалоге американца и начальника лагеря, безуспешно пытался объяснить американцу, что «пледы давно уже были сплавлены полковником на рынок». Американец сделал вид, что ничего не понял. Особого разговора также заслуживает лагерь интернированных № 1 в Домбе под Краковым, в котором содержались помимо интернированных и пленные. Начальник этого лагеря полковник Станислав Тарабанович в ноябре 1920 г. бодро информировал начальство о нормальной ситуации в лагере:
По мнению С. Тарабановича дополнительно в лагере следовало бы расширить мастерские, построить канализацию и сделать общий ремонт. Других проблем, по мнению полковника, в лагере не было. В то же время Н. Райский в книге «Советско-польская война…» пишет о бедственном положении лагеря в Домбе, который:
Аналогичную картину увидел уполномоченный Ст. Семполовской, посетивший лагерь в Домбе в сентябре 1920 г.:
В целом лагерь в Домбе был обычным польским лагерем для пленных и интернированных. Но можно ли назвать обычным то, что творилось в этом лагере. Ранее говорилось о бессудных расстрелах красноармейцев во время пленения. Тогда это объяснялось «возмездием» за подобное в отношении польских пленных. Однако в польских лагерях расстрелы пленных красноармейцев были повсеместным явлением. О таком расстреле в лагере в Домбе рассказывает Подольский (Вальден).
Необходимо заметить, что пленные отъезжали по обмену в советскую Россию. Передававшие записку должны были ехать на Родину позже, но остались в польской земле навсегда. Весной 1921 г. в лагере Домбе проводилось пополнение рабочих отрядов для местных помещиков. Пленные красноармейцы отказались вступать в них, так как это была верная смерть. В предыдущих командах вымерло за год три четверти состава. Тогда:
Всё происходило с ведома начальника лагеря уже упоминаемого полковника С. Тарабановича. В апреле 1921 г. вероятно, в связи с вышеописанным инцидентом, он был освобожден от обязанностей командира лагеря. Однако в донесении Тарабановича об акции протеста пленных, в котором он жалуется на несправедливое «увольнение», нет никакого упоминания о расстрелах заключённых в лагере (Красноармейцы. С. 537). Вероятнее всего, факт бессудного расстрела пленных, как и в других подобных случаях, был замят. Бессудные расстрелы в лагерях не учитывались и не расследовались (Красноармейцы. С. 529). Вместо Тарабановича начальником лагеря в Домбе был назначен полковник Сандецкий, при котором поручик Ремер стал «фактическим хозяином лагеря» (Красноармейцы. С. 606). При таком отношении польских властей к фактическим преступникам, каким являлся Ремер, немудрено, что ситуация в лагерях военнопленных не менялась к лучшему. Уполномоченные РУД 3 июля 1921 г., т. е. через два месяца после назначения нового начальника лагеря, писали о результатах обследования лагеря в Домбе:
Напомним, что основная масса «хороших» приказов и распоряжений польским руководством была к этому времени уже принята. Бессудные расстрелы практиковались не только в Домбе, но и во многих польских лагерях. Пленные могли быть расстреляны по пустякам. Так, пленный красноармеец М. Шерстнев в Белостокском лагере 12 сентября 1920 г. был расстрелян только за то, что посмел возразить жене подпоручика Кальчинского в разговоре на офицерской кухне, который на этом основании приказал его расстрелять (Красноармейцы. С. 599). В лагере Стшалково расстрелы были не редкостью вплоть до его закрытия. Как уже отмечалось, в 1919 г. пленных без повода расстреливал поручик Малиновский и постерунки (часовые). В 1920–1921 гг. в пленных продолжали стрелять часовые. Члены РУД 19 июля 1921 г. стали свидетелями беспричинного расстрела военнопленных в Стшалкове. В тот день в Россию отправлялась очередная партия пленных, которые стали бросать через изгородь остававшимся товарищам кружки и котелки. Это привлекло к ограде пленных, в которых охрана по приказу унтер-офицера открыла стрельбу. Красноармеец Сидоров был убит, шестеро — ранены (Красноармейцы. С. 645, 650). О расследовании этого преступного факта ничего не сообщалось. Голодом и холодом Польские историки, составители сборника «Красноармейцы в польском плену в 1919–1922 гг.», профессора 3. Карпус и В. Резмер утверждают, что:
В этой связи следует особо сказать о питании военнопленных в польских лагерях. В инструкции I департамента Минвоендел Польши от 17 мая 1919 г. были утверждены нормы продовольственного и денежного довольствия для пленных. По этим нормам каждому пленному в день полагалось хлеба — 500 г, мяса — 150 г, картофеля — 700 г, сырых овощей или муки — 150 г, 2 порции кофе по 100 г и приправы. Мыла на месяц должно было выдаваться 100 г. Не богато, но прожить можно было. Помимо этого для истощенных пленных полагалось питание по специальной таблице «С» (Красноармейцы. С. 60). О том, как выполнялась эта инструкция, свидетельствует доклад Санитарного департамента Минвоендел Польши военному министру от 9 декабря 1919 г. В докладе отмечается, что во многих отчетах делегаты Санитарного департамента лагеря пленных называют «кладбищами полуживых и полуголых скелетов», «очагами мора и убийства людей голодом и нуждой». Сам начальник Санитарного департамента генерал З. Гордынский в своем отчете о посещении лагерей в крепости Брест-Литовска заявил:
Полковник медслужбы д-р Родзинский после посещения лагеря пленных в Пикулице под Пшемыслом заявил, что там происходит:
Согласно инструкции Минвоендел, в лагерях должны были действовать буфеты. В отчете полковника Родзиньского приводится пример того, как работал такой буфет в лагере пленных Пикулице. В буфете торговала «по сути для себя» жена начальника лагеря. Кусок белого хлеба в буфете стоил 1 крону 60 геллеров. Такой же кусок в перворазрядном ресторане Пшемысля стоил всего 1 крону (Красноармейцы. С. 119). Комментарии излишни. Этот доклад начальника Санитарного департамента генерала З. Гордынского военному министру Польши стал, вероятно, «последней каплей» для польского руководства. До этого З. Гордынский 2 декабря 1919 г. направил крайне жесткую записку министру военных дел о тяжелом положении военнопленных и необходимости созыва межведомственного совещания по этому вопросу. Руководство министерства решило проблемы, которые волновали не в меру настойчивого генерала просто и эффективно. 20 февраля 1920 г. генерал был переведен на более спокойную работу, не связанную с пленными (Красноармейцы. С. 827). Естественно, что по докладам З. Гордынского не было предпринято действенных мер. В результате в 1920 г. ситуацию с питанием пленных Ст. Семполовская характеризовала так:
Не вызывает сомнения, что продовольственная норма в полном объеме до пленных не доходила. Смерть от истощения была обычным явлением в польских лагерях. Лучше всего причины такого положения раскрыл Подольский (Вальден), который, как бы предвидя разгоревшиеся спустя 80 лет споры, писал:
Надо заметить, что голода в 1919–1922 гг. в Польше не было. Критически настроенный читатель может заметить, что примеры из 1919 г. не вполне уместны. В польском плену в конце 1919 г. пленных красноармейцев было немногим более 13 тысяч (Красноармейцы. С. 9). В то же время основное количество пленных красноармейцев погибло в осенне-зимний период 1920/21 г. Однако обращение к 1919 г. более чем обоснованно. Польские власти в 1919 г. даже для такого сравнительно небольшого количества пленных не смогли, а точнее, не захотели обеспечить условия в соответствии с требованиями Женевской конвенции. Это ещё одно подтверждение осознанно целенаправленной политики верховных польских властей по созданию невыносимых для жизни условий для «большевистских пленных». Проф. З. Карпус и В. Резмер в предисловии ссылаются на свидетельство посла Великобритании в Германии Э. В. д’Абернона, который утверждал, что в августе 1920 г. русских военнопленных «здорово и хорошо кормят» (Красноармейцы, с. 23). Для понимания, что это не совсем верная информация, достаточно прочитать показания вернувшегося из плена Андрея Прохоровича Мацкевича. В октябре 1920 г. он был доставлен в лагерь Белостока, в котором пленный в день получал:
Начальники польских лагерей умели принимать проверяющих. Так, секретарь — распорядитель отдела военнопленных Американской ассоциации христианской молодежи И. Вильсон после посещения в октябре 1920 г. концентрационной станции в Модлине заметил по поводу пищи для военнопленных, что:
Напомним, что именно в это время командир укрепленного района Модлин Малевич телеграфировал начальству о том, что военнопленные концентрационной станции едят «различные сырые очистки» и у них «полностью отсутствует обувь и одежда» (Красноармейцы. С. 355). Нет сомнений, что по случаю приезда в лагеря д’Абернона и И. Вильсона польские власти расщедрились и паек для пленных в этот день был нормальным. Да и дегустация пищи Э. В. д’Аберноном и И. Вильсоном, вероятно, напоминала сцену угощения Остапа Бендера обедом (чем бог послал) в доме престарелых, описанную в известной книге Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев». Старики голодали, а заведующий домом престарелых голубоглазый Альхен сумел накрыть для Бендера роскошный стол. Начальник распределительной станции в Пулавах майор Хлебовский в конце октября 1920 г. жаловался Верховному чрезвычайному комиссару по делам борьбы с эпидемиями Э. Годлевскому, что:
О голодающих красноармейцах писал в рапорте от 16 октября 1920 г. начальник Главного сортировочного пункта больных и раненых Войска Польского С. Гелевич. Ссылаясь на доклад начальника движения станции Виленская, он информировал Санитарный департамент МВД Польши о том, что пленные из 15 вагонов, направленных из Белостока в Стшалково:
9 января 1921 г. председатель Российско-Украинской мирной делегации (на переговорах в Риге) Ф. Иоффе сообщал председателю Польской мирной делегации Я. Домбовскому о том, что:
Тем не менее следует признать, что к середине 1921 г. питание пленных несколько улучшилось, но дело было сделано, в 1919–1920 гг. от истощения умерли тысячи пленных красноармейцев. Основной причиной «голодомора» в польских лагерях польские политики и историки называют «общие послевоенные условия». Как известно, в 1919–1922 годах в Польше не было голода. Поэтому утверждения, что смертность военнопленных от голода не является основанием для обвинения в этом польских властей, несерьезны. В то же время не вызывает сомнений, что «голодомор» среди советских военнопленных в 1919–1922 гг. это свидетельство целенаправленной политики польских властей того времени. Подобное происходило и нацистских лагерях в 1940–1945 гг. Оценку этому дал Нюрнбергский трибунал. Польский историк Яцек Вильчур, исследовавший судьбу итальянских военнопленных в немецких лагерях, находившихся на территории Польши в 1943–1944 гг., отмечал, что в отношении итальянцев немцы применяли два основных способа уничтожения: доведение их до естественной смерти голодом и через казни, в том числе массовые (Jacek Wilczur. С. 167). Эти два способа уничтожения военнопленных и гражданских лиц квалифицировались на Нюрнбергском процессе как преступные и равнозначные. Однако польская сторона в отношении немецких лагерей с такой квалификацией согласна, но применительно к польским лагерям категорически против. Странная логика?! Другой причиной преждевременной смерти многих пленных стали жилые (если их можно так назвать) помещения, в которых они содержались. Самый бедный польский крестьянин не допускал, чтобы его скотина зимой находилась в помещениях, в крышах которых было видно небо, в дыры в стенах свободно пролезала рука. Поэтому объяснения, что у молодого польского государства не было материальных возможностей, хотя бы для латания дыр, как уже говорилось, просто несерьезны. Всё становится ясно, когда понимаешь, что польские власти считали «очень хорошо оборудованным» крупнейший польский лагерь пленных № 1 в Стшалкове, в котором в то время текли крыши и не были оборудованы нары для сна пленных (Красноармейцы. С. 96, 115,). Однако военные власти, как уже говорилось, без тени смущения докладывали комиссии польского сейма о том, что лагерь в Стшалкове готов к приему пленных. Не изменилась ситуация в Стшалкове и в октябре 1920 г.:
Объективность этой информации подтверждает начальник медицинской службы Французской военной миссии в Польше майор медслужбы Готье, который в своем отчете от 3 ноября 1920 г. сообщает начальнику миссии сведения, переданные ему медицинским инспектором лагеря в Стшалкове, под Познанью, Б. Мадейским:
В ноябре 1921 г., когда, по утверждению польских профессоров «положение в лагерях радикально улучшилось», сотрудники РУД так описывали жилые помещения для пленных в Стшалкове:
В ноте РУД от 29 декабря 1921 г. по поводу условий содержания пленных в лагере в Стшалкове отмечалось, что:
Не случайно в Стшалкове регулярно вспыхивали эпидемии и больными оказывалось более 30 % количества всех пленных. Это ли не доказательство целенаправленной политики по созданию невыносимых условий жизни пленных красноармейцев, которые обусловливали среди них катастрофическую смертность. К вопросу о смертности красноармейцев В предисловии к сборнику «Красноармейцы в польском плену в 1919–1922 гг.» проф. 3. Карпус и В. Резмер утверждают, что:
Можно было бы согласиться с этими доводами, если бы документы и материалы сборника «Красноармейцы в польском плену…» не свидетельствовали об обратном. Напомним их. В период эпидемий, через которые прошли практически все польские лагеря военнопленных, заболеваемость составляла 40 и более процентов общего состава. В предисловии российской стороны к сборнику «Красноармейцы в польском плену в 1919–1922 гг.» отмечается, что «в разгар эпидемий в отдельных лагерях умирало до 60 % заболевших» (Красноармейцыс. С. 14). Соответственно смертность достигала 25–30 и более процентов общего числа пленных. Напомним, что смертность пленных в лагерях Брест-Литовска в отдельные дни осени 1919 г. была такой, что пленные в количестве 10 тысяч человек могли вымереть менее чем за 2 месяца. Всего же в лагерях Брест-Литовска только за 64 дня августа — октября 1919 г., согласно «официальной статистике», умерло 1894 военнопленных. В то же время численность пленных в лагерях в период карантина, когда любые перемещения пленных запрещены, уменьшилась с 10 000 до 3861 чел. Нет сомнений, что сокращение числа пленных более чем на 6 тыс. чел. было связано со смертью в период эпидемий. Поэтому можно говорить о смертности в Брест-Литовске в 61 % (Красноармейцы. С. 91–92). Ситуация в польских лагерях для пленных после окончания военных действий в октябре 1920 г. еще более усугубилась. Если в ноябре 1919 г. в крупнейшем польском лагере пленных № 1 в Стшалкове умирало от 30 до 50 в день, то через год, в октябре — ноябре 1920 г., средняя суточная смертность, по официальным данным, здесь уже составляла 50–70 случаев, или 2000 человек в месяц (Красноармейцы. С. 349, 405). В декабре 1920 г. в госпитале Стшалкова, как уже отмечалось, находился каждый третий пленный — 4800 чел. (Красноармейцы. С. 451). Достаточно реальными представляются свидетельства бывших узников лагеря Стшалково П. Рыжакова (Рыбакова) и В. Володина:
Комитет РКП(б), подпольно действовавший в лагере Стшалково, в своем докладе Советской комиссии по делам военнопленных в апреле 1921 г. утверждал, что:
Не лучше было положение и в других лагерях. Верховный Чрезвычайный комиссар по делам борьбы с эпидемиями Э. Годлевский в своем письме от 2 декабря 1920 г. приводит данные о смертности в сравнительно небольшой (на 1100 пленных) концентрационной распределительной станции в Пулавах. Здесь в ноябре 1920 г. в среднем ежедневно умирали 10 человек, или почти 1 % от общей численности. Э. Годлевский в своем письме утверждает:
Именно о такой ежедневной смертности в 1 % от общей численности в лагере Стшалково рассказывали Рыжаков и Володин. 30 апреля 1921 г. новый начальник станции в Пулавах (прежний начальник станции майор Хлебовский сам стал жертвой эпидемии) сообщил члену Российско-Украинской делегации Е. Аболтину, что:
Более близкими к реальным представляются свидетельства пленных, согласно которым за 6 месяцев умерло 900 чел. из 1100 военнопленных (смертность 81,8 %). Они были зарыты:
Напомним, приведенные выше воспоминания Константина Корсака, пересказанные его внуком М. Батурицким. Корсак попал в белостокский лагерь как бывший красноармеец и пробыл в нем до марта 1921 г. Он утверждал, что из 1500 заключенных в лагере осталось в живых 200 человек (смертность 87 %). Об огромной смертности пленных в рабочих командах лагеря интернированных № 1 в Домбе свидетельствуют показания вернувшегося в Россию Витольда Марецкого. Он рассказал, что за период 1920–1921 гг. из-за невыносимых условий работы и жизни:
В итоге из 550 пленных в рабочих командах к весне 1921 г. осталось в живых лишь 150 чел. (смертность — 73 %) (Красноармейцы. С. 577) Подольский (Вальден) в своих воспоминаниях упоминает об одном пареньке из партии пленных, направленной «на тяжелые мостовые работы… он один, кажется, и остался в живых из всех 80 человек» (Новый мир. № 5. С… 86). Вышеприведенные примеры достаточно красноречиво свидетельствуют о реальном уровне смертности в польских лагерях. Тем не менее особого разговора заслуживает печально известный лагерь пленных № 7 в Тухоли, называемый «лагерем смерти», в котором погибли 22 тысячи красноармейцев. Письма, которые надо уметь читать В России защитником польской версии о нормальных условиях содержания красноармейцев в лагере Тухоль является публицист Яков Кротов. Он, являясь внуком бывшего узника этого лагеря Лазаря Гиндина, врача Красной Армии, попавшего в августе 1920 г. в польский плен, заявляет:
Аргумент Я. Кротова о том, что не так страшен лагерь в Тухоли, если там выжил его дед, совершенно несостоятелен хотя бы потому, что в Освенциме и на Колыме тоже выжило немало заключённых. На основании писем своего деда из польского плена (http://www.krotov.info/library/k/krotov/lb_04.html) внук утверждает, что «…это не был курорт, но и не „лагерь смерти“». По мнению Я. Кротова, миф о том, что:
Напомним, что в настоящем исследовании неоднократно приводились ссылки из устного рассказа Л. Гиндина в 1972 г. о фактах настоящего вандализма в отношении красноармейцев, особенно еврейской национальности, в польском плену. (http://www.krotov.info/library/k/krotov/lb_01.html#4). Однако Я. Кротов предпочитает факты из рассказа деда не упоминать. Он делает упор на его письма из польского плена. Что ж попробуем прочитать эти письма. Письма Лазаря Гиндина — это попытка мужественного человека не только сообщить о себе близким, но и поддержать их. Ключом для понимания смысла его писем являются фразы, обращенные к любимой жене:
Абсолютно ясно, что Л. Гиндин не мог описывать реальное положение дел в польских лагерях, так как это могло стоить ему жизни. В материалах сборника «Красноармейцы в польском плену в 1919–1922 гг.» отмечается, что попытки пленных красноармейцев пожаловаться проверяющим на бесчеловечные условия своего содержания в лагерях, как правило, имели для жалобщиков весьма тяжкие последствия. Как выше говорилось, в Мокотове, например:
Гиндин рассказывает что, когда в Тухоль в связи с голодовкой заключенных по поводу плохого питания приехал российский представитель, то:
Стремясь успокоить жену, Л. Гиндин уделяет крайне мало внимания в своих письмах жестокой реальности в польских лагерях. Однако некоторые фразы в этих письмах, при внимательном прочтении, свидетельствуют о страшных испытаниях, которые ему довелось пережить в качестве военнопленного. 23 марта 1921 г. Гиндин пишет:
О том, как дело обстояло на самом деле в польских лагерях, написал в апреле 1921 г. в своем письме Ольге Гиндиной освободившийся из плена Яков Геллерштрем, сосед Л. Гиндина по Рембертовскому лагерю:
Какими же ужасными обстоятельствами и нечеловеческими условиями плена вызваны страшные в своей безысходности слова Геллерштрема «был спасён… только благодаря случайности»! Но и у сдержанного Гиндина в письмах жене тоже иногда проскальзывают страшные признания:
Двумя месяцами позднее, чтобы успокоить жену, Л. Гиндин откровенно бравирует в своем письме от 23 июля 1921 г. Пишет о «рыбном спорте» (не рыбалке!) и в конце заявляет:
В феврале и начале мая 1921 г. Л. Гиндин тоже утверждал, что якобы вокруг все хорошо, самое скверное позади, и вдруг 5 августа того же года в письме из Белостока у него опять неожиданно вырывается:
Возникает вопрос: так когда же на самом деле было тяжело? Люди старшего поколения, по своему личному опыту знавшие, что такое военная цензура, могли ответить на такой вопрос, поскольку прекрасно умели читать «между строк» скрытый смысл писем своих близких. Им не надо было объяснять, почему это человек сначала бодро сообщает, что вокруг него «всё хорошо», а позднее осторожно намекает на то, что ещё не до конца уверен в том, что ему вообще удастся выжить, и выражает удивление, как он в тех условиях «уцелел до сих пор». Попав в Тухоль, Гиндин поначалу не теряет оптимизма, хотя кое-что трагическое о действительном положении в лагере всё равно непроизвольно прорывается у него между строк. 6 сентября 1921 г. он пишет жене из Тухоли:
Трудно поверить, что сытый человек будет так взволнованно и прочувствованно писать о маленьком кусочке простого хлеба. Л. Гиндин поначалу умалчивает, что жилые «бараки» в Тухоли на самом деле — примитивные необустроенные землянки. Правда, через две недели, в письме от 20 сентября, он все-таки проговаривается:
Если в лагере было так неплохо, как пытается нас уверить Я. Кротов, почему же тогда красноармейцы были измученные? А чего стоит неподдельная радость Гиндина по поводу того, что в преддверии зимы он «…одет, обут, имеет матрас и одеяло», о чём он как о великом достижении сообщает в своём письме от 13 октября 1921 г.!? Однако, искренняя радость Лазаря Борисовича становится понятной, если ознакомиться с отчётами о действительном положении в Тухольском лагере. Утверждение Я. Кротова, что в Тухольском лагере не могло быть плохо, так как его «регулярно проверяли международные инспекции Красного Креста», просто наивно. По этому поводу выше было приведено немало примеров. Не случайно, Л. Гиндин, не надеясь на защиту международных организаций, предпочел в начале декабря 1921 г. бежать из лагеря. В заключение остается пожелать Я. Кротову внимательнее читать письма предков. Туходь — лагерь смерти Польский профессор З. Карпус в предисловии к сборнику «Красноармейцы в польском плену в 1919–1922 гг.» утверждает, что:
Поговорим прежде всего о точности проф. З. Карпуса. По его утверждению, в лагере пленных № 7 в Тухоли:
Правдивость этого утверждения оспаривается тем фактом, что упоминаемый нами военврач РККА Л. Гиндин бежал из Тухольского лагеря в начале декабря 1921 г. В книге Н. Райского «Польско-советская война…» отмечается, что:
Можно подумать, что речь идёт о белогвардейцах, тем более что, по данным уполномоченного Центрэвака Е. Аболтина, в мае 1922 г. в лагере Тухоли содержалось около 4000 русских (белых) пленных (сводная казачья дивизия, дивизия Смерти и 3-я русская армия Перемыкина) (Красноармейцы. С. 702). Однако в книге Н. Райского далее по тексту говорится, что:
Это позволяет утверждать, что пленные красноармейцы находились в лагере Тухоли до апреля 1922 г. В итоге срок пребывания красноармейцев в Тухоли возрастает с 14 месяцев, на которых настаивает проф. З. Карпус, до 20 месяцев. Весьма избирательно обращение проф. З. Карпуса к польской лагерной статистике. Так, профессор в предисловии к сборнику «Красноармейцы в польском плену…» утверждает, что:
О том, что профессор З. Карпус оперирует явно неточными данными, свидетельствует статистика лагерного госпиталя, которая приводилась в докладе председателя РУД Е. Аболтина:
Всё это свидетельствует о том, что из 15 тыс. военнопленных, которые содержались весной 1921 г. в лагере Тухоли, 4 тысячи за исключением врачебной ведомости, нигде не фигурировали. Как они питались и куда испарились, неясно? Проф. З. Карпуса этот вопрос также не заинтересовал. Можно ли после этого официальную польскую статистику о смертности в лагерях для военнопленных считать надёжной? О том, что в Тухоли бывали периоды, когда там содержалось значительно больше 11 тыс. пленных красноармейцев, сообщает и Ст. Семполовская. В своем отчете она пишет, что в конце 1920 г. в Тухоли содержалось около 15 тыс. пленных, «граждан России и Советской Украины» (Красноармейцы. С. 580). Что касается утверждения проф. З. Карпуса, возможно ли, «чтобы так много российских военнопленных умерло за столь краткий срок пребывания в Тухоли», то достаточно сослаться на Стефанию Семполовскую, которая так характеризовала уровень смертности среди пленных лагеря Тухоли:
Несложные арифметические подсчеты показывают, что осенью 1920 г. месячная смертность в Тухольском лагере составляла 20 — 25 % от среднесписочного состава. Если учесть, что на 1 октября 1920 г. в лагере находился 7981 пленный (Красноармейцы. С.327), то месячная смертность должна была составлять от 1600 до 2000 человек, т. е. от 50 до 66 чел. в сутки. В уже упоминаемом письме А. Иоффе Я. Домбовскому от 9 января 1921 г. констатируется, что:
О том, что утверждение Ст. Семполовской обоснованно, свидетельствуют вышеприведенные примеры о смертности в польских лагерях, которые считались более «благополучными», нежели Тухоль. Напомним, что в лагерях Брест-Литовска, где содержалось значительно меньше пленных, нежели в Тухоли, бывали дни, когда умирало 180 человек. То есть за месяц могло умереть до 5 тыс. человек. Следует также не забывать, что, по утверждению И. Вильсона в лагере Тухоли «состояние лазарета еще хуже, чем в Стшалкове» (Красноармейцы. С. 344). Напомним, что зимой 1920 г. суточная смертность в Стшалкове не опускалась ниже 70 чел. Однако проф. З. Карпус упорно утверждает, что лагере Тухоли «больше всего пленных — более 560 чел. — умерло в январе 1921 г.» (Красноармейцы. С. 27). О том, что данные, которыми оперирует З. Карпус, просто ложные, свидетельствует уже упомянутая ведомость врачебной комиссии лагерного госпиталя (Тухоли) с февраля по 15 мая 1921 г., из которой видно:
По утверждению проф. З. Карпуса, в Тухоли за год умерло 1950 «большевистских военнопленных». В то же время только согласно статистики тухольского госпиталя только за 3,5 месяца в лагере умерло 2561 пленных. Внимательный читатель скажет, но это общая смертность, а З. Карпус говорит о смертности «большевистских военнопленных». Учитывая, что весной 1921 г. «большевистские военнопленные» составляли 97,5 % всех пленных в лагере, можно считать, что смертность среди красноармейцев за февраль — май 1921 г. составила примерно 2500 человек. Интернированные балаховцы и перемыкинцы в количестве 3431 чел. появились в тухольском лагере только в начале осени 1921 г. (Красноармейцы. С. 673). В итоге получается, что в Тухоли за три с половиной месяца 1921 г. «большевистских военнопленных» умерло на 550 человек больше того количества, что профессор З. Карпус соглашается признать умершими за год. Эта ситуация как нельзя лучше характеризует подход польских историков к установлению реального количества красноармейцев, погибших в польском плену. Ну, а теперь перейдем к фактам, которые характеризуют действительное положение пленных красноармейцев в Тухольском лагере. Красноармеец В. В. Валуев, рассказывал, в конце августе 1920 он с другими пленными:
А в морозном ноябре 1920 г. тухольский госпиталь напоминал конвейер смерти:
Сама Ст. Семполовская о ноябрьской (1920 г.) инспекции в Тухоль пишет так:
10 декабря 1920 г. лагерь в Тухоли посетила представитель Польского общества Красного Креста Наталья Крейц-Вележиньская, которая писала:
Известно, что самыми страшными для пленных были зимние месяцы 1920/21 гг. Как уже отмечалось, 9 декабря 1920 г. в Тухоли после «бани» умерло сразу 45 человек. Других данных о страшной зиме 1920/21 г. В Тухоли не существует. Как уже говорилось, члены подпольного комитета РКП(б) лагеря в Стшалкове утверждали, что в зимний период 1920/21 г. в Тухоли, как и в Стшалкове, «умирало до 300 чел. в день» (Красноармейцы. С. 532). Попытаемся, основываясь только на документах сборника «Красноармейцы в польском плену…», приблизительно определить численность умерших пленных красноармейцев в лагере Тухоли. Ориентировочно можно говорить только о периоде в 5,5 месяцев, относительно которых существуют документы или свидетельства, прямо или косвенно говорящие о смертности. Октябрь 1920 г., когда, по утверждению Ст. Семполовской, лагерь мог вымереть за 4–5 месяцев — смертность в пределах 1600 чел. Январь 1921 г., когда, по данным проф. 3. Карпуса, умерло 560 чел. (согласимся с этой цифрой), и февраль —15 мая 1921 г., когда в госпитале умерли 2500 чел. Получается, что в Тухоли только за 5,5 месяца умерло 4660 красноармейцев. На самом же деле, речь должна идти о значительно большем количестве пленных красноармейцев, погибших в Тухольском лагере от разных причин, на чем обоснованно настаивает ряд российских исследователей. Серьезным аргументом в пользу этих суждений является свидетельство руководителя польской военной разведки (II отдела Генерального штаба Верховного командования ВП) подполковника Игнацы Матушевского (Ignacy Matuszewski). 40 лет фальсификации И. Матушевский 1 февраля 1922 г. направил военному министру Польши письмо за № 1462, в котором он подтвердил факт смерти в лагере Тухоли 22 тыс. красноармейцев (Красноармейцы. С. 701). Аналогичный документ — письмо председателя КГБ при СМ СССР А. Н. Шелепина Первому секретарю ЦК КПСС Н. С. Хрущёву Н-632-ш от 3 марта 1959 г. — польская сторона считает основным документом, подтвердившим факт расстрела весной 1940 г. 21 857 польских военнопленных. Но к письму И. Матушевского польские историки относятся иначе. С момента обнародования письма И. Матушевского в 1965 г. прошло более 40 лет. Все эти годы оно является объектом критики со стороны официозных польских историков. Утверждается, что непроверенные сведения об огромной смертности в Тухоли начальник польской военной разведки и контрразведки почерпнул из прессы, и поэтому они не могут быть использованы в качестве серьезного аргумента в споре о числе погибших красноармейцев. Действительно, савинковская газета «Свобода», издаваемая в Варшаве, 19 октября 1921 г., то есть почти за три с половиной месяца до письма И. Матушевского, опубликовала информацию о том, что в лагере Тухоли за год умерло около 22 тыс. пленных красноармейцев (Тюляков. Польский лагерь смерти). Известно, что пресса часто пишет о том, что впоследствии вынуждены признавать политики. Недавно все мы, благодаря прессе, стали свидетелями публичного скандала с тайными тюрьмами ЦРУ. Так произошло и в нашем случае. Советский дипломат Ю. Иванов, долгое время проработавший в Польше, в своей статье «Трагедия польского плена» (Независимая газета, 16 июля 1995 г.) также утверждает, что в Тухоли умерло 22 тысячи красноармейцев. Некоторые историки стремятся представить И. Матушевского как недалекого штабиста, который, по простоте душевной, без проверки, процитировал сомнительный факт из газет. Подобной трактовке противоречит тот факт, что И. Матушевский получил блестящее образование, в т. ч. и юридическое. Необходимо отметить, что подполковник И. Матушевский в системе польской военной разведки работал с начала ее организации в 1918 г. и сумел себя достойно зарекомендовать. Следует заметить, что И. Матушевский родился в семье известного польского энциклопедиста и литературного критика. Крестным отцом Игнацы был великий классик польской прозы Болеслав Прус. Возглавляемый И. Матушевским II отдел Генштаба, действуя в польских лагерях для военнопленных совместно со II отделом Министерства военных дел Польши и II отделами штабов КГО (корпусных генеральных округов), контролировал в них политическую ситуацию и располагал достаточно широкими полномочиями. Это подтверждают распоряжения и инструкции Министерства военных дел Польши и Верховного командования ВП за 1919–1921 гг. (Красноармейцы. С. 64, 239, 193). Начальник отдела европейской интеграции генеральной дирекции государственных архивов Эва Росовска в польском предисловии указывает, что:
Указание военного министра Польши начальнику II отдела Генерального штаба, оформленное распоряжением № 65/22 от 12 января 1922 г., «представить объяснение, при каких условиях произошел побег 33 коммунистов из лагеря пленных Стшалково и кто несёт за это ответственность», чётко определяет место II отдела Генштаба в системе польских лагерей пленных (Красноармейцы, с. 700). Подобное поручение могло быть дано лишь тому, кто в силу служебного положения обязан был знать и контролировать реальное положение дел в лагерях пленных. И. Матушевский в своем официальном ответе военному министру Польши сообщил обстоятельства побега коммунистов из Стшалкова и добавил:
Примечание. Необходимо заметить, что ряд авторов, Ю. Иванов и Н. Райский, дают эту цитату о лагере в Тухоли, используя слово «прославился» вместо «известен». Фраза в ответе И. Матушевского относительно «информации, почерпнутой из переписки интернированных и из прессы» позволила ангажированным историкам в течение 40 лет утверждать то, что информацию о побегах из польских лагерей для пленных и смертности в Тухоли II отдел Генштаба получил из прессы. В то же время известно, что офицеры II отдела в польских лагерях, как и их коллеги из ГУГБ НКВД в советских лагерях, имели весьма широкие возможности для получения любой информации. Совершенно очевидно, что, ссылаясь на прессу, И. Матушевский, говорит только о том, что благодаря журналистам приобрели общественную известность побеги из лагерей из-за плохих условий содержания в них пленных. Лагерь же в Тухоли приобрел известность как «лагерь смерти». Но о количестве умерших в нем красноармейцев И. Матушевский говорит как о бесспорном факте, не ссылаясь на прессу и выделяя эту фразу скобками. Невозможно представить, что начальник военной разведки в официальном документе сообщал руководству страны непроверенный факт из газет по проблеме, находящейся в центре громкого дипломатического скандала. В Польше к тому времени еще не успели остыть страсти после ноты наркома иностранных дел РСФСР Г. Чичерина от 9 сентября 1921 г., в которой польские власти были обвинены в гибели 60 000 советских военнопленных (Красноармейцы. С. 660). Решение проинформировать польское военное руководство о смерти в Тухольском лагере 22 тысяч красноармейцев созрело у И. Матушевского, скорее всего, по причине того, что это стало «секретом Полишинеля». И. Матушевский хорошо представлял себе, какой эффект произведет в польских верхах его утверждение и что от него потребуют дополнительные объяснения. Безусловно, И. Матушевский располагал документально подтвержденными и проверенными сведениями о количестве погибших в лагере Тухоли красноармейцев. В противном случае служебное разбирательство могло закончиться не только снятием И. Матушевского с должности, но и военным трибуналом, если бы начальник военной разведки авторитетом своего ведомства подтвердил антипольскую «газетную утку». Дальнейшее развитие событий показало, что у польского руководства к И. Матушевскому по «тухольскому инциденту» не возникло претензий. После этого он еще более полутора лет исполнял обязанности начальника II отдела Генштаба Войска Польского, а в дальнейшем успешно работал на дипломатическом поприще. «Тухольский инцидент» породил ещё одну загадку. О столь «известном» лагере, как Тухоль, в отличие от Стшалкова, сохранилось крайне мало документальных свидетельств. Можно предположить, что «некто» после статьи в газете «Свобода» и письма И. Матушевского дал команду «почистить» лагерные архивы. Свидетельство И. Матушевского ставит крест на 40-летней фальсификации польской стороной данных о количестве красноармейцев, погибших в польском плену. Из вышеизложенного следует, что данные о смертности в Тухольском лагере, которыми оперирует проф. 3. Карпус и польские историки, явно занижены. Безосновательное игнорирование такого важного свидетеля, как И. Матушевский, является недопустимым и характеризует тенденциозность исследований 3. Карпуса. Вместо заключения Не будем пытаться определить общую цифру красноармейцев, погибших в польском плену. Для этого необходимы более тщательные исследования всего комплекса сохранившихся документов и свидетельств очевидцев. Главное в другом. Абсолютно ясно, что число погибших в польском плену красноармейцев (16–17 тыс. чел. или 18–20 тыс. чел.), предлагаемое в сборнике «Красноармейцы в польском плену в 1919–1922 гг.» польскими и некоторыми российскими историками, явно занижено. Так же очевидно, что проблема гибели красноармейцев в польском плену исследована недостаточно глубоко и ждет дополнительных исследований. Следует согласиться с утверждениями Я. Подольского (Вальдена):
Признавая значение и важность подготовленного российско-польского сборника документов и материалов «Красноармейцы в польском плену в 1919–1922 гг.», необходимо расценивать его как начало большой работы по выявлению всех обстоятельств гибели красноармейцев в польском плену и, соответственно, по уточнению количества погибших. Необходимо также поименно назвать всех польских военнослужащих и чиновников, причастных к гибели пленных красноармейцев. Ясно одно — предстоит большая работа. Однако уже сегодня, основываясь на вышеприведенных свидетельствах, можно сделать вывод о том, что обстоятельства массовой гибель красноармейцев в польском плену могут расцениваться как свидетельство их умышленного истребления. Учитывая четко выраженную национальную направленность этих преступлений, следует ставить вопрос о геноциде в отношении военнопленных русской и еврейской национальности. Также можно сделать вывод о безусловной ответственности высшего польского руководства за создание и поддержание в польских лагерях невыносимых для жизни условий, которые привели к массовой гибели пленных красноармейцев. Жесткие заявления Советского правительства в 1920–1922 гг. по поводу бесчеловечного отношения к пленным красноармейцам позволяют также сделать вывод о том, что советское руководство в 1939–1940 гг. должно было вернуться к вопросу гибели красноармейцев в польском плену. Это явилось одной из причин, по которой часть польских военнопленных, имевшая отношение к репрессиям в отношении пленных красноармейцев, весной 1940 г. была репрессирована. Возникает вопрос: почему польская сторона отказывает российской в том, на чем сама, расследуя катынское преступление, настаивает последние двадцать лет? Настойчивость польской стороны в попытках найти виновных в расстреле польских военнопленных вызывает уважение. Должны быть осуждены (хотя бы морально) виновники не только Катынского преступления, но и геноцида русских военнопленных в польском плену в 1919–1922 гг. ЛИТЕРАТУРА Абаринов В. Катынский лабиринт. http//katyn.codis.ru/abarinov.htm/. Библия. Иерусалим: 1992. Вальден Н. А. В польском плену, записки. «Новый мир», № 5, 6, 1931. Витте В. Образ врага: расистские элементы в немецкой пропаганде против советского Союза. В сборнике статей «Вторая мировая война: Взгляд из Германии». М.: Яуза, ЭКСМО, 2005. Воспоминания Л. Гиндина (http//www.krotov.info/librali/ry/k/ rotov/lb_01.html#4). Герцштейн Р. Война которую выиграл Гитлер. Смоленск: 1996. Деникин A. И. Путь русского офицера. М., 1990. Ежевский Л. Катынь 1940. Сокр. перевод с польского О. и Э. Штейн, by TELEX 1983. Иванов Ю. Трагедия польского плена. «Независимая газета». 16.07.1995. Иванов Ю. В. Очерки истории советско-польских отношений в документах 1917–1945 гг. «Наш современник». М.: 2005. История ВКП(б). Издательство ЦК ВКП(б) «Правда», 1938. Кротов Я. Компенсации не тщеба. Московские новости, № 1085,28. 11.2000. Катынь. Пленники необъявленной войны. Документы материалы. / Отв. составитель Н. С. Лебедева. М.: Демократия, 1999. Катынь. Март 1940 — сентябрь 2000. Расстрел. Судьбы живых. Эхо Катыни. Документы. / Отв. составитель Н. С. Лебедева. М.: Из-во «Весь мир», 2001. Карпус 3. Факты о советских военнопленных 1919–1920. «Новая Польша» № 11, 2000. Красноармейцы в польском плену в 1919–1922 гг. Сборник документов и материалов. — М.; СПб.: Летний сад, 2004. Матвеев Г. Ф. Ещё раз о численности красноармейцев в польском плену в 1919–1920 годах // Новая и новейшая история № 3, 2006. Мельтюхов М. И. Советско-польские войны. Белый орел против красной звезды. М.: Яуза, Эксмо, 2004. Новак А. Десять вопросов // «Новая Польша» № 4, 2005. Памятных А. Пленные красноармейцы в польских лагерях // «Новая Польша». № 10, 2005 г. (http//www.novpol.ru/index.php?id=498). Поиски «анти-Катыни». Интервью с Б. Носовым // «Новая Польша» № 11,2000. Помяновский Е. К истории дезинформации. «Новая Польша» № 5, 2005. Польская война. Беседа с проф. П. Вечоркевичем. «Rzecz-pospolita», 28 сентября 2005. Райский Н. С. Польско-советская война 1919–1920 годов и судьба военнопленных, заложников и беженцев (http//www.auditorium.ru/books/751). Свидетельство М. В. Батурицкого (http//katyn.ru/forums/view topic/php?id=55). Сиполс В. Тайны дипломатические. Канун Великой Отечественной. 1939–1941. — М.: ТОО «Новина», 1997. Строгий А. В. Польше тоже пытаются переписать историю. «Российские вести», № 16, 23.03.2005. Тюляков С. П. Польский лагерь смерти. «Русский дом». Октябрь, 2005. Фабрика смерти. М.: Государственное издательство политической литературы, 1960. Филатов С. Катынь — трагедия не только Польши, но и России // Лит. журнал «Кольцо „А“», № 34, 2005. Филимошин М. В. Десятками стрелял людей только за то, что… выглядели большевиками // Военно-исторический журнал, 2001, № 2 Филимошин М. В. Россия ждет ответного покаяния. «РФ сегодня», 2005. Штейфон Б. А. Бредовский поход. Jacek Wilczur. Nievola i eksterminacija jencow wojennych — wlochow w niemieckich obozach jenieckich. Wrzesien 1943 — maj 1945. Wydawnictwo Ministerstwa Obrany Narodowej. 1969. Яжборовская И. С., Яблоков А. Ю., Парсаданова B. C. Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях. М., «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2001. Примечания:3 Сокращённый вариант настоящего исследования под названием «Анти-Катынь» был опубликован в журнале «Наш современник» № 6 за 2006 г. |
|
||
|
Главная | Контакты | Нашёл ошибку | Прислать материал | Добавить в избранное |
||||
|
|
||||
