|
||||
|
|
Глава 24 ОТРИЦАТЕЛЬНОЕ ЧУДО.
1. Для того, чтобы причислить Жукова к лику святых, требуется соблюсти некоторые формальности. Жуков должен удовлетворять определенным требованиям. Прежде всего, творил ли он чудеса? Тут мы положим руку на сердце и ответим: творил. Чего-чего, а чудес он натворил в изобилии с избытком и перебором. Вот одно чудо из многих. Совершено 14 сентября 1954 года в 9 часов 53 минуты на Тоцком полигоне Южно-Уральского военного округа. В память об этом событии в районе совершенного чуда установлена мемориальная доска с надписью: «В сентябре 1954 г. на территории полигона проводились тактические учения войск под руководством Маршала Советского Союза Г. К. Жукова». На любом крупном полигоне учения проводятся практически непрерывно, но только в память об одних учениях установлена мемориальная доска. Через три дня после учений, 17 сентября 1954 года, газета «Правда» опубликовала сообщение ТАСС об этом чуде: «В соответствии с планами научно-исследовательских и экспериментальных работ в последние дни в Советском Союзе было проведено испытание одного из видов атомного оружия. Целью испытаний было изучение действия атомного взрыва. При испытании получены ценные результаты, которые помогут советским ученым и инженерам успешно решить задачи по защите от атомного нападения.» В сообщении ТАСС не было сказано, чем эти испытания отличались от всех предыдущих, в чью голову ударила гениальная мысль, кто этот эксперимент организовал, и кто его проведением руководил. Теперь мы это знаем: «Изучение местности и другие подготовительные работы начались еще зимой и в полную силу развернулись весной и летом. Большую роль в этом сыграл Маршал Советского Союза Г. К. Жуков. Он, возвратившись в Москву после смерти Сталина, занимал тогда пост первого заместителя министра обороны СССР.» («Красная Звезда» 29 сентября 1989.) Испытания были весьма необычными. Приоритет Советского Союза в данной области научных изысканий неоспорим. Никто в мире до такого не додумался, никто в мире подобными свершениями гордиться не может. Да и в нашей стране не во всякую голову приходят такие идеи. Ни после Жукова, ни до него ничего равного и близкого не бывало. Маршал бронетанковых войск Олег Лосик, Герой Советского Союза, профессор, председатель клуба кавалеров ордена Жукова, объявив своего кумира «великим полководцем», продолжает: «Он совершил по существу переворот в оперативной и боевой подготовке. Под его руководством в сентябре 1954 года на Тоцком полигоне впервые были проведены войсковые исследовательские учения с практическим применением ядерного оружия. („Красная звезда“ 28 декабря 1996) 2. Было вот что: бомбардировщик бросил бомбу с высоты 13 километров. Тротиловый эквивалент — 40 килотонн, т. е. мощь взрывав в Хиросиме и Нагасаки, сложенная вместе. Взрыв — воздушный, на высоте 350 метров. А для чего? Идея была вот какая. Первая мировая война была позиционной. Такой она была не потому, что так кому-то нравилось или кто-то так решил. Нет, просто ни одна армия мира не могла прорвать оборону противника. Было одно исключение из правила — Брусиловский прорыв. Но это, повторяю, исключение. Во Второй мировой войне стратегический фронт противника научились проламывать. Но это оставалось самой сложной задачей для любого командующего. За прорыв приходилось платить огромным расходом боеприпасов, титаническими потерями боевой техники и солдатской крови. И не всегда прорыв завершался успехом. Пример: бесполезные и бестолковые попытки Жукова прорвать фронт под Сычевкой с января по декабрь 1942 года. Но вот после Второй мировой войны в руки советских маршалов попало ядерное оружие. И решили: если надо, проломаем фронт ядерным ударом, в пролом введем войска и пойдем гулять по вражьим тылам! Только надо попробовать на учениях. Так и порешили. К слову будет сказано: тот, кто готовится к войне оборонительной, тому такие учения вовсе не нужны. Если бы советское руководство было обеспокоено угрозой вражеского вторжения, то следовало объявить: мы такие слабые, такие пугливые, потому бьем один раз, но по голове. И мало не покажется ни Парижу, ни Лондону, ни Бонну, ни Нью-Йорку, ни Вашингтону. При такой стратегической концепции не надо проводить учений. Достаточно взорвать бомбу в пустыне и прикинуть, что будет, если ее бросить на небоскребы. Но нам не надо было разрушать вражеские города. Надо было их захватывать, а для этого необходимо проламывать фронт противника. И проводить соответствующие учения. 3. Итак, на Тоцком полигоне возвели оборону условного противника и оборону наших войск. «Красная звезда» (31 мая 1996) рассказывает: «Бомба была сброшена над районом, где в оборонительных сооружениях находились животные. В отношении личного состава как обороняющейся, так и наступающей сторон были приняты все известные в то время меры безопасности. Учение дало богатейший научный материал. Его итоги были тщательно проанализированы и обобщены. На их основе была разработана теория новых видов боевых действий — наступления и обороны в условиях применения ядерного оружия, уточнены имевшиеся и созданы новые учебники и справочники.» Тут мы подошли к главному: кроме подопытных животных были на тех учениях еще и люди. Там были войска. Одни дивизии оборонялись в условиях реального применения ядерного оружия, другие наступали. Общее число участников — 45000 душ. 45000 молодых здоровых мужиков. Есть сведения, что только наступающих было 45000. Еще и обороняющихся 15000. Сведения о том, что общее количество участников было 60000 встречаются неоднократно. Пример: газета «Час» 27 января 2001. Официальные источники молчат. Сам я склоняюсь ко второй цифре, но пока он не подтверждена официально, остановимся на первой. Обороняющимся предстояло в окопах, траншеях и блиндажах пережить ядерный взрыв в непосредственной от себя близости. Кроме того — «быть в готовности закрыть брешь в обороне „синих“, образовавшуюся в результате ядерного удара, нанесенного „красными“. („Красная Звезда“ 9 июля 1992). А наступающим предстояло через эпицентр взрыва пройти сквозь оборону условного противника, как по проспекту. Ход учений описан так. «Стоявшая вокруг тишина поражала. Светило солнце, чуть шевелились листья кустарника. А где-то высоко в небе уже шел самолет-носитель с атомной бомбой… У каждого были свои, индивидуальные ощущения, но сумма их укладывается в два слова: „Сильно качнуло“… И вот наконец — сигнал к атаке. Первое, что бросилось в глаза после пребывания под землей, — это огромное, в полнеба облако, его снизу как бы подталкивало вверх гудящее багровое пламя, оно менялось в цвете, становилось малиновым, менее ярким и все клубилось, поднималось выше, увлекая за собой, засасывая с земли столб пыли и всего, что там еще было. Поражало и другое: изменилась до неузнаваемости впереди лежащая местность… Земля была ровная, усыпанная камешками, будто вспаханная. Кое-где оплавлена. Местами курилась. Никакой растительности или чего-либо другого… И вот неожиданность: рентгенометр почти не реагирует на излучение. Командир танкового взвода с тревогой доносит по радио: прибор неисправен. Та же история с другими приборами… По пути поближе к эпицентру взрыва видели несколько танков, среди которых были и тяжелые. Некоторые из них оплавились и как бы просели в землю, другие отброшены с места на десятки метров, лежали вверх гусеницами. Попадались просто бугры. Какие объекты там похоронены взрывом — нельзя было даже догадаться. Потом видели обугленную овцу, которую извлекли из земли саперы…» («Красная звезда» 29 сентября 1989) Все, кто оставил воспоминания, рассказывали примерно то же самое: «Внезапно я почувствовал полоской шеи, не закрытой маской, легкое прикосновение тепла: примерно такое ощущение испытываешь на пляже, когда скрывшееся на время солнышко выходит из-за облака. Понял: взрыв состоялся. Через несколько мгновений последовало его звуковое выражение… Ударная волна пронеслась, и я с командой: „Расчеты, к орудиям!“ выскочил из траншеи. Высоко над главной позицией обороны „противника“ клубясь и переливаясь, разворачиваясь из огромного кипящего шара, в котором еще бушевало пламя, к небесам подымалось колоссальное фантастическое облако. Гриб был похож на тот, с картинок, но сколько он излучал злой силы. Какой ужас вселял с сознание очевидца!… На учениях присутствовали министры обороны стран народной демократии и они должны были хорошо слышать симфонию боя в глубине обороны „противника“. Нагрузка на каждый ствол выходила из допустимых пределов, стреляные гильзы приваривались к казенникам, выбрасыватели не срабатывали. К концу учений приходилось выбивать гильзы ломом и снова собирать буквально рассыпавшиеся после каждого выстрела затворы. Конечно, после подобной „эксплуатации“ пушки подлежали списанию… То, что мы увидели, не поддавалось описанию и не укладывалось в сознании, к этому невозможно привыкнуть и невозможно забыть… По пути к эпицентру можно было наблюдать картину беспощадной расправы атомного демона над природой во всей ее отвратительной полноте и обнаженности. Сначала лес (дуб, граб, вяз) встретили нас своей увядшей и сморщенной листвой, изломанными ветвями и кронами. Дальше следовал бурелом, где каждое дерево лежало в соответствии с направлением взрывной волны. Ближе к эпицентру весь лес был превращен в щепу и мелкие обломки, что сейчас можно видеть на некоторых лесозаготовительных делянках наших борцов с природой. И наконец, — пустынное и мрачное поле, утрамбованное как строевой плац, с оплавленной поверхностью, с маленькими отверстиями от испепеленных или унесенных атомным ураганом деревьев… На оплавленном грунте валялись сорванные танковые башни, поставленные „на попа“, подобно спичечным коробкам, корпуса боевых машин, покореженные орудийные лафеты, завязанные замысловатыми узлами пушечные стволы, смятые, как старые носовые платки, кузова бронетранспортеров и автомобилей. Мы посетили специально оборудованный в 1200 метрах от эпицентра ротный опорный пункт с развитой системой ходов сообщения, солидным накатом и укрытиями для орудий и личного состава. Он сохранился, но ударная волна разрушив переборки, проникла во все его отсеки и забила песком помещения. Чехлы пушек были сорваны, артиллерийская оптика засвечена, а от пары лошадей, привязанных у коновязи у входа в сооружение, остались только уздечки — бедняги-кони улетели в небытие. Я видел обрывки этих уздечек, и они мне врезались в память на всю жизнь.» (Геннадий Амбразевич. «Независимость» 23 апреля 1997) «В момент взрыва земля как бы сдвинулась, ушла из-под ног, раздался громовой раскат, треск, в небо взметнулся ослепительно яркий огненный гриб» («Красная Звезда» 9 июля 1992) «Больно было смотреть на обезумевших, слепых и обугленных домашних животных, страшно вспоминать о выкорчеванных деревьях, об исчезнувшей дубовой роще-красавице, о пепелище нескольких деревень, о жалких остатках военной техники». («Литературная газета» 15 сентября 1999) «То и дело в траншеях и просто на открытых местах встречались обреченные на атомное заклание коровы, козы, овцы и другие домашние животные. Одни еще стояли и жевали травку, у других вытекли глаза и тлела шерсть, третьи (особенно лошади) уже лежали, обнажая страшные раны» («Независимость» 23 апреля 1997) «Как позже оказалось, солдаты, принимавшие участие в секретном мероприятии, а с ними и местные жители, получили немалую дозу радиационного облучения.» («Красная звезда» 19 июля 1996) Вот свидетель из Латвии Михаил Аренсбург. Он был младшим сержантом в инженерно-саперном батальоне Тоцкого полигона. Он описывает укрытие для командного состава. «Блиндаж, кстати, был очень красивым — словно станция метро. Наши ребята строили.» («Час» 27 января 2001) Тут же фотография автора — молодого солдатика. И фотография взвода — лейтенант и его солдаты и сержанты. Из 22-х улыбающихся ребят выжил один. Тут же его просьба журналисту: «Прошу вас, не фотографируйте меня, я ужасно выгляжу.» А вот его впечатления: «Хотя взрыв был надземным и мы были так далеко, все равно почувствовали, как через какое-то мгновенье земля под нами заходила, как волна на море… Наши приборы зашкалило, они вышли из строя… К месту взрыва рванули танки и солдаты, с криком „ура“, разумеется… Башню одного из танков после взрыва отнесло на целых 150 метров. А дубовый лес с вековыми деревьями лег на землю, как трава под осенним ветром… Высокие чины разъехались сразу после завершения действа буквально за несколько минут. Никаких обедов и торжественных речей за мир во всем мире. А на полигоне остались валяться не только груды скота с оторванными конечностями и обуглившимися боками. Но и трупы людей. Акция была настолько плохо спланирована, что нередко танки во время инсценированной атаки наезжали на палатки в кустах, где находились солдаты. Естественно, об этих потерях умолчали. Мне кажется, что в первую очередь хотели поставить опыт на людях и животных… Я, может быть, только сейчас понял, что все мы были в роли подопытных кроликов.» («Час» 27 января 2001) «Офицерам показали этот район до и после взрыва. От лесного дубового массива осталось лишь черное пепелище — обгорелые колышки. Боевая техника — наша и наших вероятных противников — оплавлена, покорежена. Траншей и укрытий не стало — верхний слой земли как бы переместился. Все сравнялось. Зрелище было жутким.» («Красная Звезда» 9 июля 1992) К слову, о лесном массиве: Тоцкие дубравы сажали по указу Петра. Было там много тысяч могучих дубов. Возраст под 250 лет. Сжечь в мгновенье такую уймищу дубов! Это ли не чудо! Вы бы сумели? И я бы — нет. При всем желании. Такое только Георгию Константиновичу под силу. Он у нас не только победоносец, но и чудотворец. 4. Итак, только в нашей стране проводились такие эксперименты! Только у нас и нигде больше! Мы снова впереди планеты всей! Но вот учения успешно завершены, что дальше? Дальше — повышение Жукову. На него радиация не повлияла. Он находился вдали от эпицентра. В бетонном бункере. В районе взрыва после учений он почему-то не побывал. Его ждали грандиозные свершения вдали от Тоцкого полигона. Ну а как же 45000 молодых мужиков? Они оборонялись и наступали в районе, в котором уровень радиации был столь высок, что приборы зашкалило. Приборы перестали реагировать на радиацию. Что же стало с людьми? О них Жуков не вспомнил НИКОГДА. «Красная Звезда» вспомнила о них через 38 лет — 9 июля 1992 года: «Руководитель учений Г. К. Жуков поблагодарил всех участников за мастерство, стойкость и мужество… Такие элементарные меры предосторожности, как дезактивация техники, оружия и обмундирования, не применялись. В учениях принимала участие огромная масса людей. Никакого специального медицинского наблюдения за состоянием их здоровья установлено не было. Засекреченные и забытые, они жили, как могли, без всякого внимания со стороны государства… Каждый дал подписку, клятвенно обязавшись молчать об этом в течение 25 лет.» 25 лет молчать? Зачем? Давайте прикинем, что мог рассказать участник учений? Что они были? Это все знают. Через три дня после взрыва 17 сентября 1954 года было опубликовано Сообщение ТАСС. Что еще мог рассказать участник учений? Что бомба имеет чудовищную разрушительную силу? А кто этого не знает? Допустим, один участник учений проболтался, рассказал кому-то, что при взрыве образуется огненный шар, что световое излучение сжигает дома и деревья, оплавляет танковую броню, что ударная волна дробит в щепы любые строения, плющит танковые корпуса и срывает башни. Допустим, услышавший это рассказал еще кому-то и в конце концов эта информация стали известна вражеским разведкам. Вопрос: да неужто врагам эти сведения в новинку? Между тем, сразу же после учений солдат и офицеров, которые принимали в них участие, начали спешно выбраковывать. Первая напасть — кровавый понос. Рассказать врачам о причинах нельзя. Секрет. Смотрит врач, удивляется: вроде не дизентерия, и не холера… Тает человек на глазах, и ничем ему не поможешь. И в армии ему делать нечего. Таких домой отправляли: пусть гражданские врачи разбираются. Но ведь и гражданским врачам рассказать нельзя. Еще напасть — импотенция. Вспомним описания участников: облако ядерного взрыва только поплыло в небеса, и тут же были поданы команды: «К орудиям!», «По машинам!», «В атаку — вперед!» Ядерный врыв — это температура в миллионы градусов. В момент взрыва сгорает огромное количество кислорода, кроме того, ударная волна разгоняет во все стороны колоссальные массы воздуха. Поэтому в центре взрыва образуется пустота, безвоздушное пространство. И эта пустота, как пылесос, тянет в себя грунт и пыль, которые потом оседает и осыпается по окрестностям. Десятки тысяч солдат и офицеров устремились в атаку через эпицентр взрыва, а сверху на них сыпалась радиоактивная гадость… «Красная Звезда» термин «импотенция» не применяет. Об участниках эксперимента рассказано проще: у того — разлад в семье, у этого ушла жена… Или вот: «Начались нелады в семье… Жена стала предъявлять надуманные упреки в неверности. Вскоре Алексей пришел к заключению, что она просто лукавит, маскируя собственную неудовлетворенность, а может быть, и неверность.» («Красная Звезда» 9 июля 1992) Это рассказ про старшего лейтенанта А. Рожкова. Он находился в танке в 15 километрах от взрыва. «В момент взрыва танкисты находились в своих зарытых на глубину около трех метров „тридцатичетверках“. Средств защиты, кроме противогазов не было.» Он в танке, на трехметровой глубине, в 15 километрах. А каково пехоте, которая не под броней, не под землей на трехметровой глубине, которая в траншеях 8 километрах от взрыва? Превратить в считанные минуты тысячи здоровых мужиков в импотентов, — это ли не чудо? Согласимся: чудо отрицательное, но все же ни мне, ни вам такого не повторить. Это только злому чудотворцу Георгию по силам. За импотенцию из армии не гнали. Но были заболевания куда как серьезные. И в массовом порядке. Ради сохранения тайны, всем участникам в их документах были сделаны фальшивые записи о том, что в сентябре 1954 года они находились на Дальнем Востоке, в Заполярье или в Средней Азии. Последствия были вот какие: прибывает, допустим, списанный солдатик в свою родную деревню. Мается, бедный, неизвестной болезнью. Чем сельский эскулап ему может помочь, если солдату запрещено даже намекнуть на причины болезни? А если и намекнет, то никто ему не поверит, ибо в документах у него — нечто совсем другое записано, соответствующими подписями и печатями заверено. И кто ж тебе поверит, если документ, выданный родной Советской властью, тебя изобличает с головой. Потому участники тех учений тихо, молча и быстро вымирали. Официальные лубянские историки призывают меня писать историю, только с опорой на документы. Это очень даже правильно, дорогие товарищи. Только надо принимать во внимание и тот простой факт, что власть наша родная честностью не отличается. Ей, обожаемой, соврать, что воды выпить. Судьба участников учений на Тоцком полигоне — блистательный тому пример, образец массовой фальсификации документов. Власть отгородилась от последствий своего преступления двойной стеной: обязательствами участников молчать и фальшивыми документами. Зачем же с десятков тысяч участников брали подписку о неразглашении и клятвенные обязательства молчать 25 лет? Чтобы Жукову инвалиды не досаждали. Чтобы Жуков спокойно жил и писал книжки о том, как он любит свой народ, свою прекрасную Родину, мудрую Коммунистическую партию и ее Центральный Комитет. При Сталине в период массовых расстрелов была введена формула: «Десять лет без права переписки». Человека убивали, а родственникам сообщали: сидит. Если через десять лет о нем вспоминали, то на запросы следовал ответ: умер в заключении от насморка. И от фонаря лепили дату кончины. «25 лет неразглашения» и «10 лет без права переписки» — одного поля ягода из породы клюквенных. Жуков точно рассчитал: пусть через 25 лет жалуются… Кто им поверит, если в документах их участие все равно не зафиксировано? «Если чернобыльских „ликвидаторов“ не снабдили справками из-за спешки, недосмотра, а то и разгильдяйства, то участников ликвидации последствий аварии на „Маяке“ в 1957 году, испытаний ядерного оружия на Тоцком, Новоземельском полигонах, жертвами радиационного облучения в других аварийных ситуациях просто приказали молчать под страхом привлечения к уголовной ответственности, о чем кстати, каждый из них давал подписку. А когда разрешили обо всем говорить, то с этих несчастных потребовали справки. Но откуда они их возьмут, если даже в подольском и других архивах не находится нужных документов. То ли они уничтожены, то ли не составлялись вообще. Сколько людей преждевременно ушло на тот свет только потому, что даже врачу человек не мог открыться, отчего у него на самом деле эта болезнь!… Иногда в голову приходит крамольная мысль: а не государственная ли это политика?» («Красная Звезда» 27 августа 1998) Мысль и вправду крамольная. Но верная. 5. В России никто не занимается поиском жертв преступных экспериментов Жукова. Но Советский Союз, слава Богу, рухнул, от него откололись куски. В некоторых из отпавших государств о людях заботятся. И вот латвийская газета «Час» начала поиски тех, кто выжил. По любезному приглашению редакции газеты весной 2001 года я побывал в Риге и встречался с теми, кого удалось разыскать. Рассказ об этих встречах требуют отдельной книги. И не для слабонервных эти рассказы о том, как на третий день начались массовые заболевания. О том, как в степи в районе Чкалова были разбиты палаточные городки за многими рядами колючей проволоки и там тысячи участников доживали свои дни. О том, как возгорелся бунт, и о том, как его давили. У нас умеют. Я, грешным делом, думал, что если человек не умер через неделю, не умер, через год и через десять, значит, находился далеко от взрыва, или не чувствителен к радиации. Я ошибся. Передо мною сидели крепкие старики, те, кому, казалось бы, повезло, те, кто прожил после жуковских фокусов еще почти полвека. Но оказалось, что повезло одному только Жукову, который сидел далеко и глубоко. Всех остальных радиация не жалела. У вполне, казалось бы, здоровых людей вдруг рождались дети с неизвестными болезнями. Последствия Тоцких забав величайшего полководца вдруг со страшной силой обнаруживаются во втором и в последующих поколениях. Вдруг рождаются дети с огромными головами, с мягкими костями. И горестный всхлип старика мне не забыть: почему не предупредили, что нам нельзя иметь детей? Почему нас не предупредили! 6. Принято считать, что на Тоцком полигоне было две категории подопытных: десятки тысяч лошадей, коров, овец, свиней, собак и кошек и 45000 (или 60000) солдат и офицеров. Но была и еще одна категория подопытных: заключенные. Рассказывает бывший советский капитан Младлен Маркович. Имя у него какое-то не сибирское. Это требует пояснения. После Второй мировой войны в Советском Союзе готовили тысячи офицеров для армий «братских» стран: Польши, Чехословакии, Венгрии, Болгарии, Румынии, Югославии, Албании. Но вдруг — разрыв с Югославией. Молодым югославским ребятам выбор: возвращаться домой, где их посадят, как сталинских шпионов, или оставаться в Советском Союзе. Выбор этот был чисто теоретическим. Всех, кто пожелал вернуться, по приказу товарища Сталина сажали у нас, как югославских шпионов. Младлен Маркович в числе многих остался, принял советское гражданство и был зачислен в Вооруженные силы СССР. В Тоцком эксперименте у него была особая роль. Выбор на него пал потому, что в случае гибели о нем никто бы не вспомнил. Вот его рассказ: «Начальник химической службы Южно-Уральского военного округа полковник Чихладзе ввел меня в большой кабинет, где за столом сидели незнакомые мне гражданские люди, представил меня им, повернулся и ушел. Полагаю, что Чихладзе не полагалось знать о предстоящей задаче. Незнакомые люди не представились и не задали мне ни одного вопроса. Моего согласия ни на что не требовалось. Я выслушал приказ: „С завтрашнего дня вы назначаетесь начальником курсов по измерению радиации при практическом применении атомного оружия в Советской Армии. Вы должны обучить осужденных измерению радиации и с ними измерять радиацию после взрывов атомной бомбы. Все необходимое для работы получите“. Далее последовали объяснения о моей ответственности и неограниченных правах: за любое проявление неповиновения подчиненных мне давали право расстреливать их на месте и ни перед кем не отвечать за это. В заключение дали подписать обязательство хранения военной тайны в течение 25 лет. Мне тогда было 27. Итак: незнакомые лица устным приказом назначили меня на нештатную должность и без какого-либо письменного документа дали задание обучить отряд осужденных с неизвестными мне биографиями. Единственным следом на бумаге была моя подпись с обязательством молчать. Контейнер и аппаратуру постоянно охраняли два часовых с автоматами. На территорию, где я жил и работал со своими курсантами, доступ был запрещен… Вся наша защита состояла из общевойскового противогаза, проолифенных чулок и бумажной накидки. Воздушную волну атомного взрыва мы встретили в открытых траншеях. И пока «наступающая сторона» артиллерией и авиацией расправлялась с «противником» по флангам, я на танке двигался к эпицентру. Радиация в радиусе 10 километров была повышенной, а в эпицентре составляла 48 рентген. Вернувшись на КП и доложив начальству о радиационной обстановке, я уже со всеми вместе повторил путь до эпицентра, обозначив флажками степень заражения местности. На этом моя роль главного подопытного на Тоцком полигоне была закончена. Я не мог стоять на ногах, когда увели заключенных, о судьбе которых я больше ничего не узнал. Меня положили на нары, где я пролежал несколько дней без всякой медицинской помощи. Освидетельствования степени заражения не проводилось. О том, что мое лечение не входило в планы Тоцкого сценария, я узнал доподлинно через 40 лет, когда по запросу получил ксерокопию архивного послужного списка, в котором черным по белому записано, что я с 7 августа, то есть за 37 дней до атомного взрыва, находился «в распоряжении командующего Северо-Кавказским военным округом». То есть очень далеко от места тех событий… Немудрено, что следующие полвека мою судьбу, как и судьбу тысяч «подопытных», кроили по официальной дезинформации и лжи, скрепленных подписками «о неразглашении». Открой рот — тут же окажешься государственным преступником. А вся «гостайна» состоит в том, что до сегодняшнего дня у меня нет квартиры, что армия, в которой остались моя молодость и здоровье, не признавала за мной прав на лечение в своих госпиталях». («Литературная газета». 15 сентября 1999 г.) Мне говорят: вот ты в «Аквариуме» про эксперименты на заключенных писал, а такое было только при Сталине. Нет, товарищи, — вот и при Жукове тоже. И после него. 7. В сообщении ТАСС сказано: «Целью испытаний было изучение действия атомного взрыва. При испытании получены ценные результаты, которые помогут советским ученым и инженерам успешно решить задачи по защите от атомного нападения.» Те, на ком Жуков ставил свой эксперимент, имеют на этот счет свое мнение: «Жизнь показала, что полученный дорого стоивший опыт потерял всякий смысл. Люди, оказавшиеся в зоне ядерного воздействия, даже если они остаются живы, теряют боеспособность и волю к вооруженной борьбе, какими бы высокими моральными и физическими качествами они ни обладали. Наше участие в этом оригинальном атомном эксперименте долгие годы оставалось военной и государственной тайной, никто нас после учений не обследовал, а заболевших никто не лечил… 20 ноября 1954 года во время профилактического осмотра у меня в левом легком был обнаружен «инфильтрат величиной с грецкий орех» (Геннадий Амбразевич. «Независимость» 23 апреля 1997) Далее — туберкулез, девять месяцев в госпитале, потом писавшего эти строки вышвырнули из Вооруженных сил с пенсией. Потом — лишили пенсии. Но это — опять же рассказа офицера, который был в танке. Жителям окрестных сел и деревень товарищ Жуков благодарность не объявлял, но свою дозу они тоже схватили. И была разница: участники учений отвоевали свое — и их увезли. А жители тут и остались, в районе рукотворного Чернобыля. На период учений их выселяли, после учений они вернулись… Не буду утомлять читателей статистикой онкологических заболеваний в районе Тоцкого полигона. Эта статистика не веселит и не радует. Все это к вопросу о том, как Жуков любил свой народ, своих солдат и офицеров. Прикинем теперь ценность полученного опыта. Участники учений тысячами выброшены из армии и больше в нее никогда не вернутся. Зачем им нужен опыт прорыва через эпицентр, если в армии они никогда больше служить не будут? Ни с кем они знанием своим поделиться не могут, не могут рассказать то, что видели. Какой же толк от такого опыта? Если бы Жуков заразил десятки тысяч людей лучевой болезнью, белокровием и прочими мерзостями, а потом приказал бы их лечить, то это был бы опыт врачам. Но никто этим не занимался. Если бы людей после взрыва пропустили через медицинский, радиационный и химический контроль, то это был бы опыт военным медикам и специалистам радиационной и химической защиты. Но и этого не было. Если бы проводили после взрыва дезактивацию техники и вооружения, то это был бы опыт всяким прочим специалистам. Но не было дезактивации. Так кто же и какой опыт получил на тех учениях? Удивительная логики: научили десятки тысяч людей действовать в условиях реального применения ядерного оружия, а они все вымерли. Так какой же толк их учить? Немедленно после учения на Тоцком полигоне нашим восточногерманским друзьям был заказан фильм. Назывался он «Белая кровь». Сюжет: проклятые западногерманские реваншисты тянут руки к ядерному оружию. Они посылают в США своих офицеров на учения. Но и американцы не лыком шииты. Десяток западногерманских офицеров американцы используют в качестве подопытных кроликов на учениях с реальным применением ядерного оружия. И вот ядерный взрыв в пустыне. Отделение немецких офицеров, облаченных в серебристые почти космические скафандры бросается в атаку. У одно порвана маска. Он вдохнул радиоактивной гадости… И вот он возвращается домой, его лечат лучшие светила, а он тает на глазах. В заключительном кадре умирающий поворачивает лицо в зал и призывает к чему-то хорошему, произносит фразы типа «Люди, я любил вас! Будьте бдительны!» В ответ зрительные залы рыдали. Наши кулаки сжимались. Наши сердца переполнялись благородной яростью. Теперь сравним фильм ядерных ужасов и нашу суровую действительность. В фильме «Белая кровь» — действуют 7-8 человек. У нас — 45000. Или больше. Там — офицеры-добровольцы. А у наших никто не спрашивал ни разрешения, ни согласия. В кино — в серебристых скафандрах. У нас — в бумажных накидках. У них лечат. У нас — нет. Злые американцы испытывают действие ядерного оружия на своих младших партнерах. Наши — на своих. 8. Существует два типа описаний преступления на Тоцком полигоне. Первый тип: ядерный взрыв — выдающееся достижение нашей военной мысли. Только мы и только под руководством величайшего стратегического гения товарища Жукова этот подвиг могли совершить. Вот образцы такого подхода. «Столь масштабное, столь приближенное к не освоенной еще восками боевой действительности учение обошлось без потерь. Ни одного погибшего, ни одного раненого или травмированного, ни одной разбитой машины. Таким был уровень организации, насквозь пронизанной личным участием и влиянием Г. К. Жукова.» («Красная Звезда» 25 декабря 1998) 45000 импотентов, понятно, не в счет. Вот еще образчик: «Среди наиболее значимых мероприятий того периода следует отметить войсковое учение в сентябре 1954 года в Южно-Уральском военном округе на Тоцком полигоне. В ходе его впервые в практике оперативной подготовки отрабатывались действия войск в наступлении и обороне в условиях применения ядерного оружия. Замысел, план и подготовка этого не имевшего аналогов в отечественной войсковой практике учения разрабатывались и осуществлялись при непосредственном участии Маршала Советского Союза Г. К. Жукова, назначенного его руководителем. Учение носило опытно-экспериментальный, исследовательский характер. В ходе его изучалось воздействие атомной бомбы среднего калибра на вооружение, военную технику и личный состав.» (Генерал-полковник В. Барынькин. «Красная Звезда» 31 мая 1996) И есть другой подход: это преступление! Вот как описывает те же события «Литературная Газета» (15 сентября 1999). Заголовок: ЯДЕРНЫЙ УДАР ПО РОССИИ. И подзаголовок, как продолжение заголовка: НАНЕСЛА СОВЕТСКАЯ АРМИЯ 45 ЛЕТ НАЗАД. В статье сказано: «Выбор места испытания был не ошибочным — он был преступным. Трудно было на пространстве в одну шестую земной суши найти более населенный регион, чем область между Волгой и Уралом. Как и трудно выбрать для заражения более плодородную почву или такую красивую реку, как Самара, длинна которой 600 километров и которая в самом городе Самаре с населением свыше миллиона жителей вливается в лучшую магистральную реку Европы — Волгу, реку, в которой с удовольствием купались „вожди“ страны, приехавшие на учения. После взрыва никому из них не пришло в голову в ней освежиться. Назовем поименно государственных деятелей, сыгравших решающую роль в определении места взрыва: Л. П. Берия, Н. А. Булганин, Л. М. Каганович, В. М. Молотов, Г. М. Маленков (по воспоминаниям генерал-лейтенанта А. А. Осина)». Мы видим два подхода. Первый: ядерный взрыв на Тоцком полигоне — великое достижение. Тогда — Жуков величайший военный гений. Это он выбирал самые живописные места России, самые плодородные почвы. Это в его голову пришла великая мысль испытывать на людях! И не было у него ни помощников, ни заместителей, ни начальников. Все сам сделал! Слава ему! И на Тоцком полигоне мемориальная доска привинчена: «Под личным руководством Жукова». Второй подход: ядерный взрыв на Тоцком полигоне — мерзкое преступление. Но в этом случае имя Жукова почему-то не называют. В этом случае называют банду мерзавцев: Берия, Булганин, Маленков, Каганович, Молотов. Это они сотворили преступление. И сразу же находят какого-нибудь честнейшего генерал-лейтенанта А. А. Осина, который помнит Лаврентия Берия, а Жукова не припоминает. Хотя Жуков официально был руководителем испытаний. Хотя Берия Лаврентий Павлович имел железное алиби. Он был арестован 26 июня 1953 года, больше, чем за год до взрыва, и расстрелян 23 декабря 1953 года в 19 часов 50 минут — почти за девять месяцев до взрыва. Но это наших генералов не волнует: все свершения — от Жукова, все преступления — от Берия! И только однажды участник событий бывший младший сержант Михаил Аренсбург рассказал о главном организаторе преступления. Младший сержант служил в батальоне, который входил в боевой состав полигона, т. е. он был не в составе войск прибывших на учения, а в составе персонала Тоцкого полигона. Поэтому его присутствие на учениях, в отличие от десятков тысяч других участников эксперимента, официально подтверждено справкой из Центрального архива Министерства обороны России. Вот продолжение его рассказа: «На полигоне был клуб, где солдатам показывали кино, и я там подрабатывал киномехаником. Получалось так, что я из своего окошечка видел многое, например, генеральские обеды. Видел маршала Жукова, он несколько раз к нам приезжал. Его страшно все боялись. Когда он подъезжал на машине, генералы, как курицы разбегались врассыпную — лишь бы только на глаза ему не попадаться. Однажды Георгий Константинович прилюдно сорвал погоны с одного генерала и прогнал прочь.» Кстати, о срывании погон. Жуков Георгий Константинович на это был горазд. С чувством глубокого удовлетворения он рвал погоны с офицеров, генералов и адмиралов. Садист вспарывает жертве живот и осторожно извлекает внутренности так, чтобы несчастный видел весь процесс извлекания. Садист на этом свое удовольствие ловит. Жуков животов не вспарывал, во всяком случае, свидетельств на этот счет у нас пока нет, но лично спарывал лампасы и золотые погоны. И упивался процессом. Свидетельств на этот счет у меня в избытке. Не цитирую потому, что однообразным чтение получается, слишком уж нудным. Но давайте на случаи срывания погон и лампасов посмотрим с несколько иной точки. Из центрального комитета КПСС. Присвоение генеральских и адмиральских званий, а равно и лишение этих званий, в компетенцию министра обороны и его заместителей не входит. Генеральские и адмиральские звания присваивались постановлением Совета министров СССР. И только совет министров имел право генералов и адмиралов в воинских званиях снижать или вообще лишать этих званий. Но это видимая часть. Была и невидимая. Всеми кадровыми вопросами в Советском Союзе ведал центральный комитет КПСС. Каждый командир дивизии, будь он генерал-майор или еще только полковник, — это номенклатура ЦК. Поднимемся в должностях и званиях чуть выше — и это уже номенклатура Политбюро. В ЦК и Политбюро принимались негласные решения. Это называлось термином «решение инстанции состоялось». После этого Совет министров как бы от своего имени принимал то же самое решение, которое до этого было предрешено на более высоких уровнях. Жуков срывал погоны и сдирал генеральские лампасы. Но не о жестокости и садизме речь. Речь о глупости. Жуков не знал и не хотел знать границ своей власти. Он творил то, чего без согласия ЦК и Политбюро творить не разрешалось. По существу, Жуков явочным порядком присваивал себе власть так называемых «директивных инстанций». И не надо спорить о том, готовил Жуков захват власти или не готовил. Он уже тянул одеяло власти на себя. Только слишком уж неуклюже и глупо. Глупость Жукова вот в чем: подомни под себя ЦК и Политбюро, тогда твори то, что нравится, хоть вспарывай животы и выматывай генеральские кишки. А пока не подмял, держись в рамках установленных порядков и правил. Короче: не говори «гоп», коли рожа крива. * * *Коммунистические агитаторы в современной России внушают молодому поколению, что не следует стесняться Жукова. Коммунисты говорят: в семье не без урода, каждая нация рождала чудовищ, в Германии был урод Гитлер, у нас — Жуков. На первый взгляд, все правильно. Гитлеровцы проводили преступные эксперименты на людях, и Жуков проводил преступные эксперименты на людях. Казалось бы, это мерзавцы одного калибра. Но обратим внимание на различия. Гитлеровцы проводили преступные эксперименты на людях, но не в таких масштабах, как Жуков. Нет сведений о том, что Гитлер лично присутствовал при проведении экспериментов на людях. А Жуков присутствовал. На месте этих экспериментов мраморные доски привинчены. И нас заставляют экспериментами над людьми гордиться. И еще: гитлеровцы для экспериментов использовали людей, которых считали врагами. А Жуков использовал своих. 21 августа 2001 Бристоль. |
|
||
|
Главная | Контакты | Нашёл ошибку | Прислать материал | Добавить в избранное |
||||
|
|
||||
