• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

«Доброе утро, здравствуйте!» – сказал генерал,

Когда мы встретили его на пути в траншею на прошлой неделе.

Теперь большинство солдат, которым он улыбался, уже мертвы,

И мы проклинаем его штаб, некомпетентных свиней.

«Он старшая козырная карта», – хрипел Гарри Джеку,

Когда они тащились к Аррасу с винтовками и вещмешками…

Но он убил их обоих своим планом атаки.

(Зигфрид Сэссон. Генерал, 1917)

Для Гарри и Джека, Филиппа, Франца, Ивана, Махмуда и Худадада война становилась личным будущим; захваченные ее водоворотом, они по одному или тысячами будут уничтожены. На Западном фронте до сражения на Эне, независимо от накала боев, независимо от усилий, прилагаемых людьми, чтобы продвинуться вперед, основным фактором были все же умы генералов, и решающими были их действия. Но в сражении на Эне впервые обозначились признаки «солдатской» войны. Здесь стала очевидной несообразно большая цена, которой приходилось платить любой из воюющих сторон за несколько ярдов территории. Полководцы, по всей видимости, не были способны решить: уменьшить эту цену или увеличить усилия. На востоке постоянные колебания линии фронта на сотни миль приводили к таким же последствиям, как колебания Западного фронта на дюймы. Все фронты, все армии, все командиры столкнулись с разными вариантами тупиковой ситуации, заставлявшей их бессильно сжимать кулаки. Неудивительно, что люди всех стран в эти ужасные годы разделяли горечь английского солдатского поэта Зигфрида Сэссона; неудивительно, что был рожден этот прочный миф. Это не было общей недальновидностью или неумением генералов того поколения; это было недальновидностью человечества, от которой несвободны и последующие поколения.

Ничто не могло быть более абсурдным, чем утверждение, что генералы Первой мировой войны не предпринимали ничего, кроме бесконечной череды лобовых атак на сильно укрепленные позиции. Пункт плана Шлиффена, который довел правое крыло германской армии от Аахена до Парижа, предусматривал громадный двухсотмильный марш по прямой, но в действительности он оказался намного длиннее. Сражение на Марне было основано на фланговой атаке. Другим фланговым маневром был Танненберг. Падение Лемберга и последующее австрийское отступление было вызвано угрозой охвата фланга русскими войсками. Немецкое отступление к Эне имело целью ослабить давление союзников на открытый фланг; когда это удалось, первые мысли генералов обеих сторон обратились к другому открытому флангу. По железным дорогам, на автомобилях, а главным образом пешком две линии фронта, противостоящие друг другу, двигались в единственном возможном направлении – к северу, так как на юге они упирались в границу нейтральной Швейцарии. И те и другие рассматривали возможность нарушения этого нейтралитета. Но Швейцария не Бельгия, ее горы гарантировали безопасность надежнее, чем любое соглашение. Нужно было идти к северу.

Выражение «бег к морю» вводит в заблуждение. Ни одну из сторон не интересовало море как таковое; каждая искала рычаг, с помощью которого можно было бы сдвинуть врага с его оборонительных позиций. «Бег» начался как постепенное удлинение фронта германцами вправо, а союзниками влево. К этому времени фон Мольтке был смещен. Его заменил 53-летний генерал Эрих фон Фалькенгейн, прусский военный министр, человек решительный, обладающий крепкими нервами, которых заметно не хватало фон Мольтке. Его авторитет помог контролировать состояние фронта. В то же время Жоффр неуклонно ослаблял свой правый фланг и центр, чтобы усилить левый; Де Кастельно оторвали от яростных боев на Маасе, чтобы он руководил серьезными боями на Сомме. Действовали и другие фигуры разного статуса и степени решительности. Генерал Фердинанд Фош, начавший войну тридцать семь дней назад в качестве командира корпуса в армии Де Кастельно, теперь занимал более высокое положение, координируя все действия союзников на северном участке. Этот сектор включал в себя бельгийцев с их крепостью Антверпен и британские экспедиционные силы, которые Жоффр начал перемещать 1 октября (по совету Джона Френча) в районы, где они могли бы прикрыть порты Ла-Манша, жизненно важные для его существования.

Снова разгорелся гром сражений, новые названия прибавились на географической карте войны; местности, которые надеялись, что их обойдут бои, лежали в руинах. В тот день, когда британская армия начала движение от крутых берегов Эны к низинам Фландрии, фон Гинденбург предпринял кампанию с целью восстановления положения своего австрийского союзника – наступление на Варшаву. Сначала у него все шло хорошо, на обоих театрах наметился успех, который воскресил надежду на окончание войны до конца года. Мощные австрийские гаубицы, разрушившие Льеж и Намюр, были с тем же разрушительным результатом задействованы под Антверпеном. Де Кастельно тяжело приходилось в Пикардии. Продвижению британских корпусов, один за другим прибывавших во Фландрию, успешно противостояли германские силы. Шло наступление на Варшаву и Ивангород. Но русские ускользнули из расставленных для них сетей и развернули войска в сторону немецкой Силезии. Бельгийская полевая армия, поддерживаемая высадившейся британской дивизией морской пехоты (которую организовал Черчилль), направлялась к бельгийскому побережью на соединение с остатками сил Фоша. Де Кастельно продолжал держаться, а последний из британских корпусов – корпус Хейга направился к Ипру.

Ипр, уютный и достойный фламандский торговый город, в котором жило 16 тысяч горожан, со стратегической точки зрения был бастионом порта Дюнкерк. К северу от него располагалась местность, лежащая ниже уровня моря, защищенная комплексом дренажных систем; с северо-востока, востока и юго-востока город окружали мягкие, почти незаметные склоны холмов. В какой-нибудь другой стране эти холмы, не превышавшие высоты 180 футов, не играли бы роли, но с их небольших гребней хорошо были видны рвы и валы Ипра, увенчанный шпилем собор Святого Мартина и знаменитый Дворец тканей. Эти гребни вскоре стали ареной серии жесточайших сражений войны и были залиты кровью десятков тысяч людей. В октябре 1914 года Ипр был целью, к которой, не жалея сил, устремилась германская армия; кайзер и его свита прибыли на сцену, чтобы наблюдать занятие города немецкими войсками.

Наступление началось 17 октября, его усилило прибытие четырех новых резервных корпусов (восемь дивизий), сформированных военным министром Германии уже после начала войны. Эти соединения состояли в основном из добровольцев, что было радикальным отступлением от обычного германского метода набора рекрутов. Среди них было много студентов, полных безрассудного энтузиазма 1914 года; судьбы этих плохо обученных дивизий «молодых солдат» были столь же трагичными, как и у их британских «двойников» в последующие годы. К 20 октября сражение было в полном разгаре. Характерно, что до этого момента союзники под командованием темпераментного генерала Фоша пробовали наступать, и сражение приняло характер встречного боя. 20 октября I британский корпус прибыл на позиции, находящиеся к северо-востоку от Ипра; ему было приказано двигаться вперед к Брюгге и Генту, отстоящим на 40 миль и являвшимся их конечной целью. Но очень быстро стало очевидным истинное положение дел. После серии жестоких оборонительных боев на всем протяжении фронта от моря до Антверпена немцы были остановлены – но и только. На южном участке огонь британской пехоты и спешившихся кавалеристов от низменности вокруг Ла-Бассе до превосходных оборонительных позиций вдоль Мессинских высот причинил такой урон немцам, что вынудил их остановиться. Но севернее бельгийцы и французские морские пехотинцы были серьезно потрепаны; французы, словно зубами, вцепились в Диксмюде; бельгийцы защитили свой фронт, открыв шлюзы в Ньивпорте, после чего море затопило приморскую низменность. Но это было полумерой. Разочарование высшего германского командования усугубилось известием о том, что фон Гинденбург отступил перед прибывшими русскими войсками у Варшавы и просит подкрепления.

В последний день октября Фалькенгейн собрал весь оставшийся резерв, какой смог найти, и отправил его на восток. В тот же день в сражении под Ипром наступил второй перелом. На сей раз нападение последовало с юго-востока – с участка между Мессинскими высотами и деревней Гелувельт, на дороге Ипр-Менен. Британцы отступали, генерал Хейг верхом в сопровождении своего штаба и эскорта, словно на параде, спустился к дороге, чтобы остановить отходящие войска. Два его дивизионных командира упали, пораженные шальным снарядом. Джон Френч послал Фошу личное обращение с просьбой о подкреплении, добавив, что, если его не будет, «ему ничего не останется, как пойти и быть убитым вместе с I британским корпусом». Но потом произошло неожиданное. В этой войне армий, корпусов, дивизий один батальон 2-го Ворчестерского полка, числом около 350 человек отбил Гелувельт, и германская атака была остановлена. В последний раз горстка людей смогла произвести такой эффект: последний салют старых традиций британской регулярной армии.

Вновь и вновь продолжались бои и отступления. Вплоть до сражения под Верденом в 1916 году союзники стояли перед лицом быстро сменяющих друг друга критических ситуаций. Следующая произошла после небольшого интервала (ощутимого только войсками на самой линии фронта) 11 ноября, ровно за четыре года до окончания войны. Дивизия прусской гвардии проникла сквозь разорванную линию британской обороны, перемешав разбитые подразделения I и II корпусов к северу от Менинской дороги. На протяжении всей войны такой «сценарий» можно было наблюдать с обеих сторон: успешный прорыв фронта врага, промедление от неуверенности, потеря управления движущей силой и потеря победы. Это был именно тот случай. В донесении одного из германских полков говорится: «Посреди огороженного сада передовые линии безудержно двигались вперед и отклонялись вправо… Так как никакого подкрепления атакующими не было получено, наступление остановилось перед третьей линией британцев. Рассеянные группы начали окапываться». Фактически третьей линии не было, существовало только несколько опорных пунктов для круговой обороны, созданных по инициативе генерала Хейга, и одна линия британского огня. Раненый немецкий офицер, взятый в плен, когда его вели через позиции британской артиллерии, спросил: «Где же ваши резервы?» Ответом ему было движение руки, указывающее на орудие, ведущее огонь прямой наводкой. «А что там за ним?» – спросил он. «Штаб дивизии», – услышал он в ответ. «Всемогущий Бог!» – воскликнул немец. С такой позиции было предотвращено бедствие. Вечером под моросящим дождем несколько небольших британских групп контратаковали и вернули значительную часть потерянной территории. Один из героев этой обороны был бригадный генерал Фиц Кларенс, его усилиями и усилиями его замечательных солдат была одержана победа над сливками германской армии.

Значение первого сражения под Ипром едва ли можно переоценить. Замыслы обеих сторон были агрессивными, хотя умерялись уже имеющимся опытом войны. Фош так рассказывает о том, что было на стороне союзников: «Наша тактическая идея основывалась на том, что из-за более слабого вооружения, особенно в артиллерии и пулеметах, мы были бессильны прорвать фронт врага, имевшего время для укрепления позиций, подготовки траншей и защиты их проволочными заграждениями. Поэтому наш план состоял в том, чтобы опередить его, напасть на него стремительными отрядами во время маневрирования, прежде чем он успеет организовать оборону и ввести в действие свое тяжелое вооружение». Это сражение, говорил Фош, «было попыткой использовать последние остатки нашей победы на Марне».

Немцы поняли наступательный характер операции союзников и встретили ее своим, еще более сильным наступлением. Фалькенгейн рассказывает: «Увеличилась не только опасность того, что германская армия будет окончательно отрезана от бельгийского побережья, но и угроза умело проводимого окружения правого крыла. Обе угрозы нужно было немедленно ликвидировать». Германцы имели двойную цель: объединить свои группы войск для занятия Бельгии и Северной Франции и вести с этих территорий решительные действия против Англии и ее морских сил с помощью подводных лодок, аэропланов и дирижаблей в ответ на английскую блокаду продовольствия.

Борьба приобрела крайне ожесточенный характер. Потери среди молодых германских дивизий достигли таких размеров, что это сражение стало известно среди немцев как «Kindermord von Ypern» – «избиение младенцев под Ипром». Солдат и писатель Рудольф Биндинг писал 27 октября: «…эти наши молодые парни, только что обученные и такие беспомощные, особенно когда погибли их офицеры. Наш батальон легкой пехоты, почти целиком состоявший из марбургских студентов… очень страдал от ужасного артиллерийского огня. В другой дивизии такие же молодые люди, интеллектуальный цвет Германии, с песнями шли в атаку на Лангемарк, ненужную и так дорого стоившую». 1 ноября он записал: «Я не вижу никакой стратегии в таком способе ведения боевых действий». 8-го он добавил: «Мы все еще топчемся здесь по весьма серьезным причинам, можно сказать, по совсем плохим причинам». Один взвод хайлендеров Гордона за один день насчитал перед своими окопами 240 убитых германцев.

Испытания союзников были так же серьезны. Из-за того, что в это сражение была брошена вся мощь британских экспедиционных сил и в нем принимало участие больше солдат, чем в любом предыдущем сражении в истории Англии, а британские потери были очень высокими, появилась тенденция рассматривать первое сражение на Ипре как британское. По понятным причинам французов это раздражало. Фош писал: «В октябре французы удерживали около 15 миль фронта, англичане – 12. 5 ноября французы удерживают 18 миль, англичане – 9. Можно видеть, что как по длине занимаемой линии фронта, так и по численности войск французы выдерживали на себе основную тяжесть этого сражения. Было бы неправильным говорить о сражении и победе на Ипре как об исключительно британской». Этот спор со ссылками на протяженность линий фронтов и на численность войск почти постоянно продолжался в течение войны. Для «первого Ипра» это было достаточно справедливо: французы были оплотом сражения, шла ли речь о поддержке бельгийцев, ожесточенно сопротивлявшихся на севере, или британцев, подвергнутых сильнейшим атакам в центре, или об их собственных усилиях, направленных на не всегда удачные атаки.

Как бывает в случаях, когда формирования нескольких наций действуют совместно, были некоторые препирательства; часто слышались жалобы тех, кого якобы «подвели». Но очевиден факт, что это сражение явило собой лучший пример тесного сотрудничества наций за всю войну. Командиры на местах отвечали на срочные призывы своих соседей, независимо от их национальности, формирования часто смешивались, французские батальоны, полки и бригады вливались в британские и наоборот. Это было возможно лишь при проявлении доброй воли. Заслуживает упоминания имя генерала Дюбуа, командующего IX французским корпусом, как одного из тех, кто ставил преданность союзникам выше других приоритетов.

Сражение затягивалось, и состояние всех воюющих сторон постепенно становилось все более угнетенным. Британская официальная история так обрисовывала положение, сложившееся к 11 ноября, дню окончательного перелома: «Пехоте на переднем крае ничего не оставалось, как лежать на дне траншеи или в земляных норах, которые при наличии нескольких досок, двери и нескольких дюймов земли над ними назывались в те дни «блиндажами». Британские батальоны непрерывно сражались уже три недели, практически без передышки и отдыха, под холодом и дождем, и многим пехотинцам казалось, что конец их близок. Без подъема духа или веры в конечную победу они переставали ощущать, что их жизнь еще продолжается».

Неизбежно, что во всех армиях случались срывы боевого духа. Хейг позже поразил короля Георга V, рассказав ему о «толпах дезертиров, бежавших по Менинской дороге во время сражения на Ипре, бросивших все, включая винтовки и вещмешки, чтобы легче было бежать; с глазами, полными такого ужаса, какого я никогда больше не видел». Никогда до этого нервы людей не подвергались такому испытанию; удивительно, как их плоть и кровь могли выдержать такие и более страшные ситуации на протяжении войны. Для Великобритании наиболее существенным в «первом Ипре» были потери. Они составляли 58 тысяч офицеров и солдат, доведя общий счет потерь с начала войны до 89 тысяч человек – больше, чем насчитывала пехота первых семи регулярных дивизий. «Старая британская армия была безвозвратно утрачена, оставив выживших для того, чтобы обучить новую армию, оставшиеся получили такой опыт и заслужили такое доверие к себе, что должны были сделать эту армию непобедимой».

Для обеих сторон сражение закончилось с чувством неудовлетворенности. Тупик, в котором они оказались, получил свое выражение в новых линиях траншей, протянувшихся от моря до Швейцарии, приготовленных для отпора в случае нападения. Это было уникальное зрелище континентальной войны, где не существовало флангов. Характер конфликта лежал теперь как на ладони, и думающие люди ужасались тому, что поняли. Рудольф Биндинг, находясь на мрачном постое во Фландрии, нашел время, чтобы записать свои переживания: «Стоит увидеть разрушения, сожженные деревни и города, разграбленные погреба и чердаки, в которых солдаты ломали на части все в слепом инстинкте самосохранения; мертвых или полуголодных животных, коров, ревущих на свекольных полях; потом трупы, трупы и еще трупы, потоки раненых, текущие один за другим; и тогда все становится лишенным смысла, сумасшествием, зловещей шуткой людей и их истории; бесконечным упреком человечеству, отрицанием всей его цивилизации, убивающей веру в способность человечества и человека к прогрессу; осквернением всего, что было свято; остается только одно чувство: все люди обречены погибнуть на этой войне».

Природа всех событий была такова, что, пока сражение на Ипре поднималось по лестнице ожесточенности, тяжесть боев также усилилась на востоке. Как только ужасные столкновения на одном фронте заканчивались, как будто беспощадный внутренний импульс событий переводил их на другой. На всем протяжении ноября Восточный фронт полыхал. Победители при Танненберге теперь продвигались с трудом. Наступление фон Гинденбурга на Варшаву было начато 11 ноября, когда прусская гвардия, терпя поражение, отступила на Менинской дороге; и его успех был не больше, чем у нее. На правом фланге германской линии близ Лодзи три немецкие дивизии были окружены русскими, жаждавшими реванша за Танненберг и даже подготовившими специальные поезда, чтобы забрать пленных, которых они намеревались захватить. Но дело не выгорело, немецкие дивизии вывернулись, создав удобную легенду, прикрывшую неудачу их операции. К северу и к югу от линии наступления Гинденбурга силы центральных держав оказались в еще худшем положении. На одном краю фронта русские снова вторглись в Восточную Пруссию, а на другом они оттеснили австрийцев к гребням Карпат, захватив перевал Дукла. На этом продвижение остановилось. Русская армия уже начала испытывать серьезную нехватку боеприпасов и оружия, для новобранцев на складах находилась одна винтовка на десятерых. Другим серьезным недостатком был низкий уровень образования у многих младших командиров. Незакодированные сообщения по радио продолжали снабжать противника важнейшей информацией. Были и огромные потери: Германия объявила о 135 тысячах пленных, взятых при наступлении на Варшаву; она также допускала, что ее собственные потери составили 100 тысяч, из них 36 тысяч обрели свой последний покой на поле боя. Тем не менее русские достижения в 1914 году были впечатляющими. Это должно было оказать действие на ход кампании следующего года, когда германское высшее командование решило переместить тяжесть войны на восток, и западные союзники пытались всеми средствами использовать появившиеся возможности.

Это решение начало действовать еще до начала 1915 года. Первая большая переброска германских сил на восток началась 17 ноября, когда была признана неудача на Ипре; в течение следующих недель оттуда было отозвано восемь дивизий. Это не ускользнуло от внимания французских спецслужб. Жоффр не был человеком, способным упустить такой шанс. 30 ноября он приказал своей армии готовиться к наступлению на всем фронте от Фландрии до Вогез. Французское наступление, открытое Фошем, началось 8 декабря; впоследствии оно стало известно как «первое сражение под Артуа», первое из многих дорогостоящих разочарований, полученных в этой скучной однообразной провинции. Ослабленные британские экспедиционные войска сделали лишь жалкие усилия, чтобы поддержать французскую атаку; их неудача добавила небольшую долю в общую депрессию, которая знаменовала завершение этого года. Но и самостоятельные действия французов были не более удачными. Шесть армий перешли в наступление. «Во всех случаях, – говорил Жоффр, – полученные результаты были очень незначительными… Было очевидно, что нам придется приложить громадные усилия для того, чтобы изгнать германцев с нашей земли». В этом зимнем сражении чувствовались мрачные предзнаменования на грядущий, 1915 год.