• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Наш полк в полном составе прибыл в Бар–де–Люк сегодня ночью. Как только разнеслась информация о мощном вражеском наступлении на Верденский укрепленный район, всем стало ясно: нашей относительно спокойной, окопной жизни пришел конец. Части стали снимать с других участков фронта и немедленно направлять их в огонь Вердена. В окопах под Аррасом, нас сменяли союзники, англичане. Нормальные, хорошие ребята. Многие из моих солдат видят их впервые. Нет, все конечно знают, что Англия воюет за нас, но вот встречать их доводилось далеко не всем. Жаль, что почти никто из них не понимает по–французски. Пара–тройка офицеров еще с грехом пополам говорит по–нашему, и все. Экипированы они не плохо, а вот винтовки очень хорошие. Удобней родных «Лебелей» (винтовки системы «Лебель» обр. 1886 года состояли на вооружении французской армии в Первую мировую войну). Для того чтобы зарядить британскую винтовку требуется несколько секунд. В отличие от нашей, на перезарядку которой уходит в лучшем случае около минуты. Кроме того, в процессе заряжания новички почти всегда ломают себе ногти на большом пальце. Зато каски у англичан – просто смех! Все одно что перевернутая стальная тарелка на голове. 

 Союзнические солдаты тоже рассматривают нас с неподдельным интересом. Видимо среди них тоже мало кто видел раньше живых французов. Отношения завязываются даже вопреки языковому барьеру. Моментально возникает торговля: меняются сигаретами, выпивкой, трофейным барахлом. Большая часть Томми (прозвище англичан принятое во Франции того времени) новички, их в любой армии ни с кем не спутаешь, один взгляд чего стоит. И их и наши солдаты перемешались, осматривают оружие друг друга, пытаются понять, кто кому что говорит. Здесь на помощь приходит универсальный язык всех стран и народов — жесты. Словом, как выразился Гийом, эти Томми хорошие парни. Почти такие же как и мы, только как–то похолоднее будут, без огонька. Одно в них плохо: по–человечески говорить не умеют!

Разумеется, выбираться из земли и ехать в огненное пекло хочется далеко не всем. Но ничего не поделаешь, приказ есть приказ. Правда, встречаются и хитрецы. У меня неожиданно заболели пять человек: у одного воспаление, второй мается дизентерией, у других еще что–то… В других ротах внезапная «болезнь» поразила гораздо больше человек. Но процедуры постановки диагноза с последующим излечением, везде по военному просты – пара хороших плюх крепким кулаком взводного командира, грубая брань, помноженная на угрозу расстрела за трусость, и всего–то делов. Больной враз становится здоровее здорового. Так что на войне можно запросто лечить и без врачебного диплома. На всякий случай предупреждаю всех: не пытайтесь случайно или спаси Бог, умышленно отстать от поезда. Все равно рано или поздно попадете в цепкие лапы военной жандармерии. И не миновать тогда вам военного суда и расстрела без всякой пощады.

Командовавшие передислокацией офицеры знали свое дело. Что бы солдат умер за Францию, его сначала надо доставить на передовую. Пеший марш в тыл, затем автомобилями до железнодорожной станции. Там, нас быстро и слаженно погрузили в эшелон и вперед, под четкий перестук колес и пыхтение поезда. О провизии тоже не забыли – пайки вручаются прямо при погрузке. Мне, как офицеру, даже в воинском поезде положено отдельное помещение. Убедившись, что погрузка прошла нормально, а рота получила полный паек, иду к себе. Только шинель снял, стук в дверь – Гийом приперся. Сияет как начищенная монета. Доверительно сообщает: у одного англичанина ухитрился бутылку с ихним пойлом выменять.

— Виски называется лейтенант, гляди, лошадь какая–то на стекле нарисована, — просветил меня капрал. — Попробуем лошадь, командир?

— Конечно, попробуем. И чего ты за бутылку не пожалел?

— Я то? Свою «Розалию» (штык на окопном сленге) отдал, да пару трофейных бошевских наградных крестов и всего–то.

— С ума спятил? Ты отдал за бутылку свой штык?

— Да ладно тебе, командир! Первый раз что ли? И вообще, жалеть ли добра этакого. На переброске точно никто проверять не будет, а в первом же окопе я себе десяток других подберу.

Мы делаем по глотку, причмокиваем, пытаясь понять вкус и отхлебываем снова. Гийом явно недоволен.

– Дерьмо редкостное, — говорит он, делая еще один глоток вливая в глотку с добрую четверть бутылки. — Горечь одна. Никакого вкуса. И как только Томми могут это пить? Ладно, пусть остается на всякий случай. В окопах и этому рад будешь. Нет, Богом клянусь, лучше нашего коньяка еще ничего люди не придумали, — утверждает капрал, пряча остатки. — Трофейный шнапс я конечно же пил. Гадость, одно слово. Ну, там все понятно. Боши – они и есть боши, что с этих скотов взять. И язык у них мерзкий, противный, грубый. Будто уличные псы лают. А вот от англичан я такого не ожидал, казалось они по цивильней будут, — разочаровано резюмирует Гийом свое отношение к Туманному Альбиону.

Я достаю из рюкзака две банки консервов, хлеб и складываю все это добро на стол. Приглашаю садится, сейчас перекусим. Острым ножом капрал ловко и быстро вспарывает консервы. Затем останавливается и вопросительно смотрит на меня. Усмехнувшись, киваю – мол, ладно, доставай, чего уж там. Гийом довольно засопел и извлек из недр шинели фляжку.

– Вот у нас, у французов, есть настоящий вкус! Я патриот, — неожиданно ошарашил он меня своим признанием, — хлебнем, что нам отечество дает! — И довольный своим каламбуром громко захохотал.

Хлебнули. Что ж, отечество и впрямь дает неплохой продукт. Закусываем. Снова выпиваем, а потом дружно закуриваем. Спрашиваю, что он думает о положении под Верденом. Нещадно дымя сигаретой, Гийом жмет плечами.

— А чего тут думать, командир? Боши как боши, наступление, как наступление. Эти парижские болваны в золотом шитье его по привычке проморгали. Можно подумать, ты ждал от них чего–то другого. Наш старик Жоффр парадами командовать сгодится, а для того что бы воевать, нужны мозги, требуется смекалка, должна быть голова на плечах! Но чего у него нет, того нет. – Гийом вздохнул, и окутавшись облаком табачного дыма добавил: — Расплачиваться, правда, как всегда будем мы. И при том своей кровью. Если будет довольно людей, снарядов и патронов – сдержим бошей. Если нет – они прорвут фронт. Вот и все!

— Да, незамысловатая у тебя философия, — говорю я ему.

Он искренне удивляется: – А ты поправь, если что не так, командир!

Да нет, в сущности, он совершенно прав. Делаем еще по глотку. Но допить флягу до конца я не позволил. Как приедем на место, слишком много хлопот будет, так что на сегодня все. Нужно хоть немного отдохнуть, когда еще поспишь спокойно. Не на земляных нарах врытого в землю блиндажа, а на нормальной деревянной полке с одеялом, под дробный, спокойный перестук паровозных колес. А хороший сон на войне – дело первейшее и святое.

Вот и Бар–де–Люк. Выпрыгнули из вагонов, немедленное построение, перекличка и тут же пожалуйте снова в грузовики. По дороге, которая теперь называется «священной», беспрерывным потоком текут автомобили, набитые войсками, продовольствием, снарядами. Солдаты перешептываются, ломая голову над объявленным им прозвищем дороги. Почему священная? По ней что, сам Господь ходил, или кто–то из великих святых? Взводные дают различные ответы. Спокойный, прямолинейный Жером доходчиво объясняет: это шоссе — единственная нить связывающая Верден с тылом, если враг перережет ее – падет Верден, а за ним и Франция. Лефуле грозно сопит, сжимает кулаки и поедает любопытных недобрым взглядом. Раз начальство сказало, что дорога священная, значит так оно и есть, священная она и точка. А кто думает по иному, пусть подойдет к нему и сразу получит более убедительное объяснение. Таких не нашлось. Веселый Гийом со смехом дает свое объяснение: проезжающим по этому шоссе уже заочно, авансом так сказать, выписана путевка в рай. Так что радуйтесь подлецы, простил нам Всевышний все прошлые прегрешения, быть всем нам в полном составе на небесах. Причем в самое ближайшее время. Правда, его подлецы не слишком обрадовались таким известиям.

К месту назначения добрались только часам к одиннадцати. Полк, стоявший здесь до нас, ушел на передовую только что. Но к встрече новых подразделений тыловые службы успели подготовиться хорошо. Продовольствие, боеприпасы, медикаменты, шанцевый инструмент, словом подвезли все, что нам нужно. Все выдается быстро и в нужных количествах. Моя рота теперь полностью укомплектована и под самую завязку обеспечена всем необходимым.

Отголоски канонады слышны даже здесь, хотя до фронта километров семнадцать — двадцать. Палят беспрестанно, потом вдруг недолгая тишина и снова – бух… бух… бух… Уж если залпы слышно в тылу, то просто жутко представить что же твориться на передовой. Такого продолжительного обстрела даже бывалые фронтовики не слышали. На лица новичков вообще страшно смотреть, сплошь серые, точнее даже не серые, а какие–то бледно–пепельные. Это при том, что среди новеньких в полку все больше взрослых мужиков, лет под тридцать пять, а то и под сорок. Черт, неужто вся молодежь в стране кончилась? Самым юным из пополнения оказался семнадцатилетний мальчишка Этьен Леблан. Совсем пацан. Худющий как смерть, со стриженный башкой и оттопыренными ушами. Увидев его в синей шинели, все чуть со смеху не померли. Родом откуда–то из–под Марселя. Доброволец. На сборном пункте наврал будто ему восемнадцать, ну а эти ленивые паразиты с восторгом приняли жаждущего военных подвигов паренька. Вот псы! Своих–то щенков поди попрятали, выписав им грыжу липовую, а этого дурачка схватили на «ура». Гийом, искренне обрадовавшись земляку, забрал его в свой взвод. Говорит, что будет приглядывать за ним, как за родным братом.

Тема всех солдатских разговоров одна – бои под Верденом. Слухи о внезапном наступлении бошей облетели все части с быстротой молнии. Немцы прорвали оборону, линия фортов занята противником, поговаривают, что даже взят форт Дуомон. Некоторые отказываются в это верить. Но очевидно одно — нас крепко теснят на правом берегу реки Маас. Потери страшные, чудовищные, просто невообразимые. Треплются, будто передовой рубеж обороны подчистую сметен огнем. А от защитников первой линии и четверти не осталось. Офицеры тоже перешептываются в своем кругу. Возмущение всеобщее – это как же пруссаки сумели по–тихому сосредоточить столько войск? А наши что, ослепли и оглохли? Где была разведка? О чем вообще думало командование? Генерала Жоффра и солдаты, и офицеры кроют последними словами, правда шепотом – с военной жандармерией никто не хочет связываться.

Коню понятно, что прохлаждаться нам не дадут, сегодня же перебросят в окопы. Заблаговременно отдаю роте команду приготовится к выступлению. В общем, такой же приказ с благословения командира батальона отдали и все другие ротные командиры. Сейчас расположение полка напоминает разворошенный муравейник. Распределяют продовольствие и боеприпасы, солдаты осматривают оружие, проверяют обмундирование, взад–вперед ездят телеги нагруженные до самого верха, на исповедь к полковым кюре выстраиваются очереди. Давно заметил – как только выдвигаться на передовую, так все сразу вспоминают о Боге. А до этого момента что, грехов ни у кого не было? Хотя, что тут говорить, сам ничуть не лучше. Пожалуй, и самому не грех исповедоваться. Для офицеров положено отдельное место и специальный свой кюре. Господи, армия и впрямь неисправимый дурдом. Перед Богом то все равны. Интересно, а для генералов тоже есть особый священник? Хотя нет, сидя в штабе в исповедниках точно нет никакой необходимости.

Но облегчить душу покаянием не получилось. Прибегает посыльный: всем ротным командирам собраться в штабе полка через сорок минут. Ясно, значит, скоро выступаем. Вызываю Гийома – остаешься за меня. Позаботься, что бы люди пообедали и получили второй паек. Его взять с собой. Не исключено, что в огонь нас бросят сразу с марша. Пока доберемся до линии обороны, пройдет время, а свинец лучше ловить на пустой желудок. Если интендант будет возмущаться, скажешь, я приказал. И проверь, что бы в ранцах не было ничего лишнего, не известно повезут нас на транспорте или пёхом погонят, еще вымотаемся раньше времени. Особое внимание на легкие пулеметы. Эти «Шоши» («Шош» — марка французского ручного пулемета, отличавшегося крайней ненадежностью) чертовски капризная штука, по этому пусть пересмотрят их еще раз. Если хоть один из них в деле заклинит из–за небрежности, лично пристрелю виновных. Теперь боеприпасы. Главное — пулеметные ленты и гранаты, это наипервейшее дело. Их чем больше, тем лучше. Да, и еще: если кто внезапно заболеет, ты немедля это дело пресекай, а то до передовой доберется всего десяток. Но не вздумай увечить! Все ясно? Ну все, давай, вперед.

Командир полка сух и краток. Поясняет состояние дел. Немцы действительно нанесли страшный удар по Верденскому выступу двадцать первого февраля. Наступлению предшествовала мощная артподготовка. Дислоцированные там наши части практически перестали существовать. Форт Дуомон и вправду занят бошами. Генеральный штаб в спешном порядке подтягивает под Верден свежие части со всей линии фронта. Командование обороной Верденского выступа поручено самому генералу Пэтену. Наш полк входит в состав специальной войсковой группы, подчиненной генералу Базелеру. Приказ: сменить защитников высоты Морт–Омм и держать оборону не считаясь с потерями. Все переглядываются: хорошее название носит высота (фр. le mort homme – мертвец, досл. мертвый человек). А командир продолжает: первый рубеж уже занят врагом. Мы единственная линия защиты высоты, за нами больше пока никого нет. Практически, мы и есть эта высота. Противника необходимо сдержать любой ценой, слышите меня, любой ценой! В случае прорыва наших позиций весь фланг выступа окажется под угрозой. Оставление позиций без приказа командования – трибунал и расстрел! Ротные командиры получают право расстреливать дезертиров и паникеров на месте, не дожидаясь военного суда. Полк должен выступить через полтора часа. К позициям выдвигаемся на грузовых автомобилях, последние два километра идем своим ходом. Если обстрел высоты не прекратится к нашему подходу, меняем ее защитников прямо под огнем. Нас будет прикрывать артиллерия.

После столь красноречивой прелюдии, перешли к сугубо практическим вещам. Определяем зону ответственности для каждого подразделения, уточняем точки соприкосновения с соседями, решаем вопросы взаимодействия, порядок доставки боеприпасов, эвакуации раненых и прочее. Полковник осчастливил нас еще парой добрых вестей. Противник в массовом порядке применяет совершенно новые виды вооружения: огнеметы и химические снаряды. О них нам сейчас подробно расскажет специально обученный офицер.

Вперед выходит толстый, немолодой мужик в очках и майорских погонах. Он просит всех приготовить записные книжки и отнестись к его словам с предельным вниманием. Ибо то, что мы сейчас узнаем, может спасти наши жизни и жизни наших солдат. Все приготовились записывать.

— Итак, сначала огнеметы, — начинает он. — Сами боши называют этот аппарат «Кляйф», что означает сокращенное немецкое словосочетание «Kleine Flammenwerfer» — малый огневыбрасыватель. Он представляет собой баллон, наполненный горючей смесью, выброс которой производится при помощи сжатого азота через направляемую на противника трубу. Горючая смесь состоит из солярки с добавлением сырой нефти. Ее зажигание производится при помощи специальной газовой горелки на выходе огнеметной трубы. Радиус действия этих зажигалок не более двадцати пяти — тридцати метров. На таком расстоянии огнемет действительно является страшным и чрезвычайно эффективным оружием. В случае попадания огнеметной смеси в человека летальный исход, к сожалению, гарантирован. Единственное, чем можно помочь объятому огнем товарищу – это застрелить его, да, да, господа, я не шучу. От смерти вы в любом случае его не спасете, даже и не пытайтесь, так хоть от мучений избавите.

Однако продолжим. Увеличение дистанции применения огнемета делает его бесполезным, поскольку огненная струя попросту сгорает в полете. Но огромное психологическое воздействие на войска, сохраняется в любом случае. Огнеметный расчет состоит из двух человек. Один несет за спиной баллон с горючей смесью, а второй направляет трубу на цель. Методы борьбы с огнеметчиками сводятся к следующему: по ним немедленно открывается огонь из всех видов стрелкового оружия. Задача состоит в том, что бы не подпустить их к свом позициям ближе, чем на тридцать метров. Надеюсь, все понятно?

Теперь перейдем к химическим снарядам. Как вам всем известно, господа, возможность проведения газовой атаки при помощи газобаллонного пуска, сильно зависит от погодных условий. И в первую очередь, от направления ветра. Увы, но применение химических снарядов возможно при любой погоде. Специальный артиллерийский снаряд наполнен специальным составом, превращающимся в газ в момент разрыва. Он представляет собой смесь двух удушливых и очень опасных газов: хлора и фосгена. Отличительные признаки применения такого оружия следующие. Во–первых, разрыв снаряда сопровождается не громким взрывом, а глухим хлопком. Второе, фосген имеет запах прелого сена. Как и хлор, он тяжелее воздуха, но в отличие от него фосген бесцветен. Ну а с отличительными признаки хлора, думаю, вы знакомы все. Эффективное применение этого вида оружия возможно лишь при очень высокой плотности огня по небольшому участку. Осколочное действие химических снарядов невелико. Имеющиеся у нас защитные маски являются достаточным средством защиты от обстрела этим типов снарядов. Это все, что я хотел вам сказать господа. Настоятельно прошу всех довести полученные вами сведения до всех солдат, это очень важно. Если у кого–то есть вопросы, то сейчас самое время их задать.

Вопросов нет. Слово вновь берет командир полка, продолжая радовать нас добрыми вестями. Теперь речь идет о новой тактике бошей. Со всего фронта следуют донесения: боши создали специальные штурмовые группы, в изобилии снабдив их ручными гранатами. Овладев линией окопов, штурмовики втихаря пробираются по ходам сообщения к следующему рубежу. Затем, улучив момент, внезапно врываются в траншеи, забрасывая гранатами все, что только движется. За метателями гранат следуют пулеметчики, окончательно зачищая окоп ливнем свинца. Задача таких операций проста: связать боем защитников линии в глубине окопов, дав возможность своим пехотинцам спокойно добежать до них. Вражеская тактика принесла плоды – несколько участков обороны потеряны нашими войсками благодаря действиям неприятельских штурмовиков. Так что ходы сообщения следует взять под особый контроль.

Настроение у всех подавленное. На вопрос о том, когда нас сменят, командир честно ответил – не знаю. Заменят, когда подтянут свежие резервы и развернут за нами дополнительную линию обороны. И никак не раньше. Впрочем, обещает регулярные пополнения. Вопросы есть? Наш командир батальона мнется с ноги на ногу, и наконец задает вопрос, давно витавший во всех головах: как же все получилось со столь мощным фортом Дуомон? Почему противник его так быстро занял? Как боши смогли по–тихому сосредоточить мощную войсковую группировку прямо у нас под носом? Полковник молчит, сверля вопрошавшего глазами как буром. Все понимают: вопрос неприятный, и его личной вины в сложившемся положении нет. Наконец бранится и требует задавать вопросы лишь по существу. В ответ гробовое молчание. Раз так, тогда все, все свободны! Выполняйте!

Покинув штаб, бежим к своим ротам. Собрав взводных, радую их полученной от начальства информацией. В общем–то, ничего другого они от меня и не ждали. Полномочия на расстрел без суда, в случае отступления без приказа, насторожили всех. Значит, ситуация действительно очень серьезная. Гийом по привычке ёрничает: значит, командир, ты теперь можешь любого из нас спокойно укокошить! Утверждает, что право на безнаказанное убийство предоставляется только поистине великим людям, дескать, я один из них и есть. Велю ему заткнуться, у меня нет сейчас настроения слушать байки. Подумав, добавляю: вот придем на позиции и можешь сам валдохать бошей по черному, сколько душе угодно, тебе за это точно ничего не будет, обещаю. Слушает стервец, и снова за свое – мол, то бошей, этим никого не удивишь, а вот своих–то поди куда интереснее…

Обращаю внимание на огнеметные расчеты противника. Нужно обязательно сказать всем: если увидят кого–то с канистрой за спиной и со шлангом в руках – пусть палят по нему не жалея патронов. Иначе попробуют дьявольского огня еще при жизни. Рассказываю о химических снарядах и применении врагом штурмовых групп. Это серьезные ребята, так что глаз не спускать с ходов сообщения от первой линии – оттуда всегда нужно ждать гостей. Кажется все. Пусть каждый доведет полученные сведения до своего подразделения. Взводные согласно кивают, мол, не переживай командир, все сделаем как надо. Я и не переживаю. Знаю, они ребята опытные, не подведут. Вообще, бывалый вояка запросто может с успехом заменить любого новичка из младших офицеров. Ну что, всё понятно? Тогда все по местам!

Взвод за взводом солдаты грузятся в автомобили и медленно, машина за машиной покидают расположение полка. Дорога забита транспортом. Машины едут гуськом, длинной беспрестанной вереницей. Люди, боеприпасы… Люди, боеприпасы… Люди, боеприпасы… Навстречу нам столь же нескончаемой колонной движутся повозки с ранеными. Их много. Их очень много. Грязные, в рваных шинелях, все с перепачканными кровью повязками. Иногда стоны доносятся до нас, хотя в основной массе их, слава Богу, заглушает шум движения. Против воли, в голову лезут невеселые мысли — а вдруг завтра и меня повезут вот так? Если убьют сразу, это не страшно, хлоп – и все, большой привет. Ничего не почувствуешь и, будьте любезны, смотрите что на том свете делается. Страшно, если искалечит. Но в такой войне от меня ничего не зависит, все только вопрос везения. Стоп, хватит. Думать об этом сейчас – последнее дело, нужно занять голову другими мыслями.

Прикидываю – при такой скорости движения нам ехать не меньше двух часов. Я сел в машину вместе со взводом Гийома. Он как всегда, в своей стихии. Беспрестанно рассказывает свои грязные истории о пьяных подвигах и продажных девках. Его похождения даже новички уже знают наизусть. Прислушиваясь к рассказам, иной раз ловлю себя на мысли, а есть ли в Марселе бабы трахающиеся не за деньги? Если верить Гийому, то нет. С его слов все тамошнее население только пьет без просыху и гуляет так, что самому Амуру тошно. Правда, до сих пор не могу понять на какие шиши такое веселье. Обычно, все слушают Гийома со смехом и почтительными сальными замечаниями. Почтительными, потому что он взводный и своих держит в ежовых рукавицах. Сальными – ну так таков предмет повествования. Но сегодня все молчат. Беспрестанно курят, крепко, до боли сжимают винтовки и молчат. Очень многие, особенно новички, держат в другой руке небольшое распятие или образок. Кто–то вполголоса читает молитву, закрыв глаза. Чем ближе подъезжаем к линии фронта, тем больше становится число молящихся. Разрывы снарядов слышаться все ближе и ближе, обстрел не утихает, не иначе нас дожидается. С неба на нас падает мокрый, противный снег. Мы едем на высоту Морт–Омм. Мы едем к мертвецу. Сегодня. Седьмого марта тысяча девятьсот шестнадцатого года.

Война превращает в зверей тех, кто рожден людьми.