|
||||
|
|
«Бог бьет, а не Турки» Внешний блеск путешествия Екатерины на юг весной 1787 года, маневры войск и флота, дворцы, сады – все это не мешало современникам относиться скептически к административной деятельности Потемкина. К этим лицам принадлежал император Иосиф II. В его письмах к фельдмаршалу Ласси встречаются весьма подробные указания на вооруженные силы России. Иосиф был крайне недоволен и постоянно повторял, что парадному виду армии и флота не соответствовала внутренняя прочность и сила. У конницы, например, сабли были никуда не годны. Одежду солдат Иосиф находил не соответствующей условиям климата, отчего они часто заболевали лихорадкой. Больных было вообще весьма много, а лазаретная часть страдала от многих недостатков. При страшной дороговизне на юге офицеры нуждались в существенном и иногда терпели голод, а солдаты часто ходили без рубах. Лошади, не находившие достаточного корма, походили на тощих кляч. Комплект полков был далеко не полный. Всего войска в наместничестве Потемкина считалось на бумаге 100 тысяч человек; на деле же, как полагал Иосиф, было не более 40 тысяч, из которых многие хворали, а другие были заняты разными работами на стройках. Так, например, во время путешествия императрицы не успели собрать надлежащее число лошадей для движения галер по Днепру – и несколько сотен солдат с утра до вечера, находясь в воде, тянули эти галеры, что сильно поразило Иосифа. Состояние крепостей также казалось Иосифу весьма неудовлетворительным. Он находил, что стены Херсонской крепости были сделаны из песка, готового каждую минуту рассыпаться. «К приезду Екатерины, – замечал Иосиф, – хотели стрелять из пушек, находившихся на крепостном валу, но опасались, что от грома их может обрушиться вал». У Кинбурнской крепости он также находил профили слишком низкими. Числу пушек не соответствовало количество снарядов. Опыты над бомбами и брандскугелями, сделанные в присутствии императора, не удавались. О военных кораблях Иосиф писал, что материал, из которого они построены, никуда не годился. Матросы ему казались неопытными: это были обыкновенные рекруты, переименованные в матросов; они должны были лазить по мачтам и такелажу, часто падали, ломали себе руки и ноги. Между тем на берегах Босфора не могли примириться с утратой Крыма. В начале месяца Потемкин писал: «Весьма нужно протянуть два года, а то война прервет построение флота». He прошло после этого двух недель, как он, видя, что война неминуема, в письме к императрице выразил желание оставить пост главнокомандующего, приехать в Петербург, удалиться в частную жизнь, «скрыться». А еще неделю спустя, 21-го числа, война началась: 11 турецких судов напали в Лимане на фрегат «Скорый» и бот «Битюг», которые должны были сопровождать новые линейные корабли «Св. Владимир» и «Св. Александр» в Севастополь. Наши отразили атаку и прорвались к Глубокой пристани, под защиту батарей. Сухопутные турецкие силы насчитывали около 200 тысяч человек. Для действий на Черном море Турция выделила 20 линейных кораблей, 22 фрегата и 5 бомбардирских кораблей. Они получили задачу блокировать Днепровский лиман, а затем при помощи десантов овладеть Крымом и крепостью Кинбурн. Этим силам турок противостояли две русские армии: Екатеринославская, в 82 тысячи человек, – командовать ею главнокомандующий Потемкин взялся сам, и Украинская, 37 тысяч, под командованием Румянцева. Предполагалось, что уже в ноябре Потемкин осадит и возьмет Очаков, ключ к Бессарабии, Румянцев в то же время овладеет Хотином, ключом Молдавии, а австрийцы займут Валахию. Все три армии должны были после того соединиться на Дунае и в 1789 году идти на Царьград. Черноморский флот к началу войны насчитывал 5 линейных кораблей, 19 фрегатов, 1 бомбардирский корабль и 12 вспомогательных судов. Главные силы флота базировались на Севастополь, остальные корабли – на Херсон и Таганрог. Екатерина II – Г.А. Потемкину Императрица прозорливо обозначила основную проблему флота в развязанной войне: спущенные с херсонских стапелей новые корабли оказались заблокированными турецким флотом в узком Лимане и не могли усилить Севастопольскую эскадру, состоявшую из трех 66-пушечных линейных кораблей, 14 фрегатов и одного бомбардирского корабля. На решение этой задачи ушло целых два года… В первый же день войны Светлейший отправил Войновичу ордер о немедленном выступлении: «Подтверждаю Вам, собрать все корабли и фрегаты и стараться произвести дело, ожидаемое от храбрости и мужества Вашего и подчиненных Ваших. Хотя бы всем погибнуть, но должно показать свою неустрашимость к нападению и истреблению неприятеля. Сие объявите всем Офицерам Вашим. Где завидите флот Турецкий, атакуйте его во что бы то ни стало, хотя б всем пропасть». План Потемкина на использование Севастопольской эскадры был дерзок, если не сказать авантюрен. Зная, что линейный флот султана во главе с капудан-пашой уже появился у Днепровского лимана, прикрывая со стороны моря Очаков и готовясь напасть на Кинбурн, князь повелел севастопольцам нанести удар по главной тыловой базе турок – Варне. По сведениям лазутчиков, там еще не поставили береговых батарей, а в гавани грузились припасами многочисленные транспорты для флота и Очаковской крепости. По замыслу Потемкина, успешный рейд севастопольцев к Варне неминуемо заставил бы капудан-пашу увести свои корабли из-под Очакова, что позволило бы, в свою очередь, Екатеринославской армии спокойно начать осаду крепости: «Чем скорее зделан удар, тем оный надежнее… Графу Войновичу поспешать выступлением в море и себя прославить». Г.А. Потемкин – Екатерине II 31 августа все капитаны Севастопольской эскадры собрались на обеде у контр-адмирала Войновича, и по единодушному их представлению было решено выступить не в понедельник, как он предлагал, а днем позже, во вторник, 2 сентября. Младшими флагманами эскадры являлись в ту пору капитаны бригадирского ранга Панаиоти Алексиано и Федор Ушаков (41). 1 сентября контр-адмирал Войнович донес главнокомандующему, что собрал 3 линейных корабля и 7 фрегатов (42), «которые только способны и годны, завтрашнего числа с оными иду в море искать тот счастливый день исполнить Вашей Светлости ордера, мною полученные, от 21 числа сего месяца писанные». Как всегда бывает, в самый последний момент обнаружилась нехватка матросов. Пришлось наскоро пополнять команды солдатами местных полков – Севастопольского и Троицкого. И даже после этого на флагманском корабле «Слава Екатерины» недоставало до штатного комплекта 53 человека, на остальных судах – еще больше. Утром 2 сентября Севастопольская эскадра с распущенными флагами покинула Ахтиарскую бухту. Береговые батареи прощально салютовали. В ответ с кораблей тоже палили. Екатерина II – Г.А. Потемкину «…Флот Севастопольский пошел к Варне. Помоги ему Бог», – отвечал Потемкин. Не сомневаясь в успехе операции, он заранее выдал Войновичу множество орденов для награждения отличившихся в баталии. Адъютант Потемкина сообщал из Петербурга: «Двор (Екатерина) ожидает известий об успехах нашего флота. Повеление, данное оному от Его Светлости сразиться с неприятельским во что бы то ни стало, рождает некоторую, в ожидании известий, нетерпеливость. Уповают, что таковые будут громки и подоспеют сюда к торжеству 22-го сентября (т. е. ко дню коронации)». Сколько в последующих войнах было подобных атак, приуроченных к праздничным датам! Не всегда основательно подготовленные, эти наступления порой приводили к совершенно неожиданным результатам… Погода во время плавания была вполне благоприятной, и 8 сентября при свежем WNW-ветре эскадра подошла к мысу Калиакрия, прикрывающему Варнский залив. Однако немедленно приступить к операции не было возможности, так как предстояло еще осторожно миновать гряду подводных камней, уходящую от мыса в море на 15 верст. Ввиду скорых сумерек решено было приступить к делу на рассвете. Однако к ночи ветер все более и более усиливался. На судах зарифили паруса, закрепили по-штормовому, чтобы не сорвало при качке, пушки. И ночью разыгрался шторм, вскоре достигший силы настоящего урагана. Флаг-адъютант командующего Дмитрий Сенявин вспоминал: «9-го числа на рассвете видели мы только один корвет и два фрегата без мачт, в 9-м часу у нас на корабле все три мачты сломались разом, зделалась большая течь. Мы положили якорь на глубине 55-ти саженях, выдали полтора каната; якорь задержал, корабль пришел к ветру, и течь несколько уменьшилась. В полдень никого от нас не было видно. 10-го течь у нас прибавилась, а 11-го числа с вечера до полуночи так увеличилась, что во все помпы, котлами и ведрами изо всех люков едва только могли удерживать воду, и мы в это время были точно на краю погибели». Корабли были разбросаны волнами и ветром столь далеко друг от друга, что отныне каждый был предоставлен своей судьбе. Непрерывные удары стихии быстро расшатали корабельные корпуса, сломали мачты и оборвали такелаж. Сказались спешность постройки и нехватка в Херсоне опытных корабельных мастеров, но, увы, исправить что-либо теперь было уже невозможно. На многих судах, не отличавшихся особенной крепостью, расшатались основные части кузова: бимсы вышли из своих мест, разошлись стыки обшивных досок, и открылась такая сильная течь, при которой надо было употреблять страшные усилия, чтобы удержаться на воде. Еще при начале шторма, ночью 9-го числа, где-то вдалеке среди огромных пенных валов палил из пушек, прося о помощи, старый фрегат «Крым», но помочь ему не мог никто. Прошел час, другой, и выстрелы с него внезапно стихли… Младший флагман эскадры Панаиоти Алексиано доносил: «Ветер, усиливаясь, зделался крепкий, и напоследок чрезвычайный шторм, с дождем и превеликой мрачностью, то при находящихся к умножению оного еще великих шквалах на порученном мне фрегате «Святой Андрей» изорвало паруса, и от множества вливаемой в него воды едва не затонул; в оное время оказались видимы со сломанными от шторма мачтами от нас между N и O два корабля, один из них без всех мачт, другой с одной фок-мачтой без стеньги и 2 фрегата с одними фок-мачтами без стеньгов, а которые они, рассмотреть не можно; а также и на порученном мне фрегате 10-го числа в 3 часу пополудни превеликой качкой сломало грот и бизань мачты, осталась одна фок-мачта со стеньгою и бушприт (43)». Корабль «Святой Павел» другого младшего флагмана Федора Ушакова без двух мачт и такелажа унесло через все море на восток, к берегам Абхазии. Корабль «Святая Мария Магдалина» потерял все мачты и бушприт, были разрушены корма и руль, переломлен румпель, сорваны с бортов оба якоря. (Команда корабля состояла на три четверти из рекрутов, набранных в том же году, – и притом до комплекта недоставало 159 человек!) Пять дней его ветром и течениями носило по Черному морю и в полузатопленном состоянии (11 футов воды в трюме) увлекло в Босфор. Командир Бенджамин Тиздель (44) предлагал взорвать корабль, но офицеры не согласились. 13 сентября у Константинополя корабль был захвачен турками. Екатерина II – Г.А. Потемкину Первые сведения о флоте, попавшем в страшный шторм, были неутешительны. Пропали все три линейных корабля и все большие фрегаты, имевшие сильное артиллерийское вооружение. «Из донесений моих увидите, что Севастопольский флот разбит бурею, – писал Потемкин Безбородко. – Ежели бы сражаясь с неприятелем пропал, то бы нанес ему вреда вдвое. При слабости моего здоровья сей удар для меня поразительный. Потеря сия влечет за собою немало». Корабли и фрегаты стали поодиночке возвращаться в Севастополь. Собиралась эскадра медленно. Теперь главными были лишь вести о тех, кто только что вернулся. Совершенно отчаялись ждать с моря и флагманскую «Славу Екатерины». Дмитрий Сенявин вспоминал: «12-го числа с рассветом по прошествии шторма стали мы вооружаться, к обломкам мачт поставили запасные стеньги, на них брам-стеньги, привязали паруса и к вечеру при попутном ветре снялись с якоря. Хорошее время и такие ветры весьма благоприятствовали нам. 21-го числа, поутру вошли мы в Севастополь, благодаря Бога, можно сказать, благополучно». Сойдя на берег, командующий Войнович написал Потемкину письмо: «Когда-то надеялся иметь счастие Вашей Светлости доносить о славе и победах, нахожу себя несчастливейшим человеком и принужденным доносить о крушении наших сил, под моею командою состоящих; на кораблях, в которых полагал всю свою надежду и смелость, и мнил оными все в свете предпринять, оные мне манкировали и 6 часов шторму претерпеть не могли, потекли и великая качка их всех почти расшатала; такелаж их весь стал негоден и порвался, от чего и мачты потеряли и подвергли всех крайнему несчастью. С лишком 20 лет, Ваша Светлость, как хожу в море и по всем морям был, но такого несчастия и предвидеть не мог, и как спаслись, одному Богу известно. Если бы я не решился на корабле «Слава Екатерины», и сие из отчаянности, на открытом море приказать якорь бросить, оный бы через 2 часа потонул от великой течи. Не было, Ваша Светлость, никаких недостатков ни в рачении, ни в усердии, ни в осторожности, ни в искусстве, а все произошло от слабости судов и их снастей; хотя шторм прежде такой был, но если бы все крепко было, устояло бы, да качество судов лучшее. Черноморскому Адмиралтейскому правлению я представил и просил нарядить комиссию оное все судить и свидетельствовать. Ваша Светлость, прибегаю я к милостивому Вашему покровительству и покорнейше прошу употребить меня тут, где бы я мог до последней моей капли крови пролить в службе Ее Императорскому Величеству» (в тот же день Марко Иванович отправил письмо и Мордвинову, где по-дружески просил его: «Я, Николай Семенович, предаю себя и судьбу свою известной Вашей честности и доброму сердцу, и покорно Вас прошу в сем несчастливом случае защитить мою честность и ревностную службу… Простите, Николай Семенович, я третий раз нынешнего лета в лихорадке; не исключите из числа пользующихся милостию Вашей»). Князь Потемкин пришел в отчаяние, совершенно пал духом, решил даже передать командование войсками Румянцеву. 24 сентября он писал Екатерине:
Сразу вслед за этим Светлейший пишет и второе письмо с предложением вывести войска из Крыма, так как «без флота в полуострове стоять войскам Вашего Императорского Величества трудно, ибо флот Турецкий в Черном море весь находится и многочислен кораблями и транспортами, а посему и в состоянии делать десанты в разных местах». В тот же день Потемкин сообщил о потерях флота графу Румянцеву. В откровенном письме он уверял своего бывшего начальника в «привязанности и истинно сыновнем почтении», просил совета о выводе войск из Крыма для усиления обороны Херсона и Кинбурна: «Прошу Вас, как отца, скажите мне свою на сие мысль. Чтоб ни говорил весь свет, в том мне мало нужды, но важно мне Ваше мнение. К тому же моя карьера кончена (эта фраза написана по-французски. – П.В.). Я почти с ума сошел…» В ответных письмах Румянцев соглашался принять командование над армией Потемкина только временно до его возвращения из поездки в Петербург. Он не советовал выводить войска из Крыма и рекомендовал Суворова, как знающего «все те места», чтобы последний посоветовал, где и как укрепить посты на побережье для отражения десантов. Незадолго до этого турки предприняли попытку взять штурмом Кинбурн, и Екатерина, еще не зная о потерях флота, в это же время писала Светлейшему: «Империя останется Империею и без Кинбурна. Того ли мы брали и потеряли? Всего лутче, что Бог вливает бодрость в наших солдат тамо, да и здесь не уныли. А публика лжет в свою пользу и города берет, и морские бои, и баталии складывает, и Царь-Град бомбардирует Войновичем. Хорошо бы для Крыма и Херсона, естьли б спасти можно было Кинбурн. От флота теперь ждать известия. 24 Сентября». Получив, наконец, известия невеселые, Екатерина писала князю: «Теснит грудь мою Ваше собственное состояние и Ваши спазмы, чувствительность и горячность…приказание к фельдмаршалу Румянцеву для принятия команды, когда ты ему сдашь, посылаю к тебе; вручишь ему оное как возможно позже…» При Дворе пошли слухи об унынии Потемкина. Один из сановников говорил: «Знаем, что князь болен; чудная болезнь: после горячки сделалась лихорадка. Знаем и то, что князь просится сюда; узнали графу Петру Александровичу (Румянцеву) цену. Двор (Екатерина) уважает его теперь более князя». Г.А. Потемкин – Екатерине II Серьезно поврежденные суда поставили на длительный ремонт: не помышляя уже о закладке новых кораблей, ремонтировали имеющиеся, причем в авральном порядке: в две смены, почти без выходных и праздников (при этом мастеровые и служащие не получали жалованья по нескольку месяцев, о чем Войнович писал главнокомандующему). Требовалось срочно доставлять в Севастополь все новые партии мастеровых и множество материалов, что ввиду зарядивших дождей было непросто. «Несколько раз дорога так портилась, что ничего нельзя было возить, как и теперь провиантские подвозы все остановились, и я без ума и в хлопотах поеду завтре в Кременчуг приискивать способов. Но естли не просохнет, то Бог весть, как извернуться», – сетовал Потемкин. Насилу успели с ремонтом до следующего лета. Г.А. Потемкин – Екатерине II
Екатерина, как могла, утешала своего любимца:
Из сообщений адъютанта Потемкина Михаила Гарновского мы узнаем, что в среде высших сановников были слышны неблагоприятные отзывы об образе действий Светлейшего. Так, например, в Совете говорили: «Мы знали, что князь погорячился, дав флоту повеление выступить в море в такое время, которое к выходу судов совсем неспособно». Передавали, что князь «держится одними интригами». Сама же Екатерина говорила о Потемкине: «Честь моя и собственная княжая требует, чтоб он не удалялся в нынешнем году из армии, не сделав какого-либо славного дела, – хотя б Очаков взяли. Бог знает, отчего он унывает и почти печальные письма пишет. Должно мне теперь весь свет удостоверить, что я, имея к князю неограниченную во всех делах доверенность, в выборе моем не ошиблась». В донесении от 26 октября Потемкин, ссылаясь на сведения, пересланные контр-адмиралу Мордвинову агентом из Константинополя, писал о том, что «капитан Тиздель, командовавший помянутым кораблем, прибыл в канал Константинопольский, бросил якорь между обеими крепостями и бесчестным образом предал себя в руки Турков». Из Вены Екатерине сообщили более точные сведения, и она тут же передает Потемкину: «Известия гласят, что 60-пушечный корабль севастопольский, а именно «Мария Магдалина», попал на Турецкое адмиралтейство и что Аглийский капитан Тисдель хотел подорвать корабль, но экипаж не допустил. Что делать, быть так. Прошу тебя только сие отнюдь не брать с лишней чувствительностию». В начале ноября Светлейший продолжал сокрушаться: «Сколько я преодолевал препятствий и труда понес в построении флота, который бы чрез год предписывал законы Царю Граду. Преждевремянное открытие войны принудило меня предприять атаковать разделенный флот Турецкий, с чем можно было. Но Бог не благословил». Между тем нелепые слухи в Петербурге все множились: Гарновский передавал, что «в Совете были читаны следующие вести: «Войнович полонен и отослан в Цареград… Кинбурн взят турками, а Тамань абазинцами». В городе врут еще хуже сего…» Екатерина II – Г.А. Потемкину Гарновский сообщал о своей беседе с графом Безбородко. «Правда-ли, что корабль «Слава Екатерины» был разбит бурею, попался в устье Дуная в руки запорожцам, а граф Войнович насилу успел спастись на лодке? Не пишут-ли к вам чего-нибудь о сем?» – спрашивал граф Гарновского. Тот уверял Безбородко, что «посторонние о сем слухи и доносы ложны. Посудите сами, ваше сиятельство, была-ли хотя малейшая возможность переправиться на лодке в октябре месяце от устья Дуная в Севастопольскую гавань, где Войнович ныне пребывание свое имеет?» «Я и сам думал, что эти вести ложны», – заметил Безбородко. Надо сказать, что Екатерине с самого начала не нравилось слишком громкое название флагманского корабля, и она еще в 1783 году просила Потемкина больше подобных названий судам не присваивать: «Пожалуй, не давай кораблям очень огромные имяна, afin que des noms trop tot fameux ne deviennet a charge et qu'il ne soit trop difficile de remplir une pareille carriere (для того, чтобы слишком громкое не зделалось тяжким и чтобы не было слишком трудно соответствовать этому назначению (фр.)». Следуя пожеланию императрицы, 3 марта 1788 года Потемкин приказал переименовать корабль «Слава Екатерины» в связи с «несоответствием имени и ранга корабля», который стал называться «Преображение Господне». Видимо, из суеверных соображений («Бог бьет, а не Турки») в течение года были переименованы и фрегаты, получившие повреждения у Калиакрии: «Победа» стал называться «Матвей Евангелист», «Перун» – «Святой Амвросий Медиоланский», «Легкий» – «Кирилл Белозерский». Впрочем, были переименованы и другие суда Черноморского флота (45). Корабль «Святой Павел» и фрегат «Апостол Андрей» сохранили свои названия. Вместо захваченного турками корабля «Мария Магдалина» тем же именем был назван уже заложенный аналогичный корабль, спущенный на воду в 1789 году. В марте Светлейший горестно жаловался императрице: «Флот не выдет скоро из починки, дефекты столь сильны были, что почти переделывали суда… Мне истинно флот по теперешнему состоянию больше в тягость, нежели на пользу. Какая пропорция с числом Турецкого, от которого мне нужно его прятать и тем привязывать к одному месту. Теперь много будет хлопот, но надежда на Бога. Какие трудности в починке кораблей, ей Богу, описать нельзя». Тогда же Марко Ивановичу доставили (через посредство нашего плененного посла Булгакова) письмо бедного капитана «Марии Магдалины» Бенджамина Тизделя, переправленное из тюрьмы в Константинополе: «…Я почитаю покуда себе за долг извещать Ваше Сиятельство чаще обо всех обстоятельствах; дозвольте же сначала сказать в оригинале о нашем бедствии, произошедшем от упрямства и ослушания команды моей. Сентября 9 по утру и после, увидав на рассвете берег, сентября 13-го, и видя себя совершенно отрешенным от всех надежд к спасению Ее Величества корабля, я тотчас приказал каждому человеку Офицерам и людям без остатку на деке зделать консилиум; когда я подал свое мнение твердую резолюцию и по долгу моему к чести Ее Императорского Величества флагу, чтобы разорить как корабль, так и всех вообще, нежели терпеть чтобы впасть в руки неприятельские, и сами нам быть заключенным варварскому и бесчеловечному неприятелю при начатии войны, но сие мое представление не было принято ни одним человеком на корабле…» Капитан Тиздель описывает чрезвычайную скученность в турецкой тюрьме, дурное содержание и эпидемию чумы (за полгода плена из 396 человек бывшего экипажа умерло 70) и продолжает: «Позвольте же мне просить Вас ради Бога, чтобы меня из сей страшной тюрьмы выручить, что б я мог приложить свое старание и изыскать случая по замирении оказать себя верным Ее Императорского Величества подданным и что б я не мог претерпеть постыдную жизнь в сем темном и презрительном заточении. Дражайший Граф! Сожалейте бедных несчастных и приложите милостивейшую Вашу руку на помощь к тому, который всегда искренно желал Вам здоровья и счастия». (Бенджамин Тиздель провел в плену пять лет. По возвращении в Петербург он был подвергнут формальному дознанию и принужден покинуть Россию.) Захваченную «Марию Магдалину» турки отремонтировали и назвали «Худа Верды», что значит «Божий дар». Перевес противника в кораблях стал еще более значительным. |
|
||
|
Главная | Контакты | Нашёл ошибку | Прислать материал | Добавить в избранное |
||||
|
|
||||
