• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

1.

Суворов утверждает, что Вторую мировую войну развязал Сталин. Как же это удалось "кремлевскому горцу"? Тут — довольно редкий случай! — Суворов снисходит до разъяснений. Оказывается, "сталинский замысел прост: заставить Францию и Британию объявить войну Германии… или спровоцировать Германию на такие действия, которые вынудят Францию и Британию объявить Германии войну… Делегации Франции и Британии [на московских переговорах летом 1939 г. ], желая доказать серьезность своих намерений, сообщили советской стороне сведения чрезвычайной важности: если Германия нападет на Польшу, Британия и Франция объявят войну Германии. Это была та информация, которую так ждал Сталин. Гитлер считал, что нападение на Польшу пройдет безнаказно, как захват Чехословакии. А Сталин теперь знал, что Гитлера за это накажут. Так ключ от начала Второй мировой войны попал на сталинский стол. Сталину оставалось только дать зеленый свет Гитлеру: нападай на Польшу, я тебе мешать не буду… (Виктор Суворов, "День 'М'", глава "Пролог на Халхин-Голе").

Суворов и здесь использует свой излюбленный метод — наглое вранье. Как говорил в таких случаях товарищ Сталин — "Нэ так все было. Савсем нэ так".

2.

Вскоре после Мюнхена нарком иностранных дел Максим Литвинов принимал французского посла Кулондра. Литвинов, в частности, сказал: "Мы считаем случившееся катастрофой для всего мира. Одно из двух: либо Англия и Франция будут и в дальнейшем удовлетворять все требования Гитлера и последний получит господство над всей Европой, над колониями, и он на некоторое время успокоится, чтобы переварить проглоченное, либо же Англия и Франция осознают опасность и начнут искать пути для противодействия дальнейшему гитлеровскому динамизму. В этом случае они неизбежно обратятся к нам и заговорят с нами другим языком". (Запись беседы народного комиссара иностранных дел СССР М.М. Литвинова с послом Франции в СССР Р. Кулондром. 16 октября 1938 г., "Документы и материалы кануна второй мировой войны", т. 1, стр. 248).

Прогноз наркома оказался верным не во всем и сбываться начал не сразу. Поначалу англичане и французы были вполне удовлетворены своей замечательной дипломатической победой. Ну, может быть, только премьер-министр Франции Даладье чуть-чуть ревновал Гитлера к Чемберлену. Ведь британский премьер там же, на мюнхенской конференции, успел вместе с немецким фюрером подписать англо-германскую декларацию про то, что все вопросы отныне они будут решать без войны и непременно путем консультаций. Однако французы страдали недолго. В декабре в Париж прибыл Риббентроп и ко всеобщей радости подмахнул аналогичную франко-германскую декларацию.

Не то, чтобы Гитлер вовсе не тревожил Чемберлена и Даладье. Но по совершенно непонятной причине руководители западных стран были уверены (или надеялись?), что дальнейшая экспансия Гитлера развернется в направлении СССР. Невероятно популярными на некоторое время стали рассуждения о Закарпатской Украине. Временный поверенный в делах СССР в Германии Г. Астахов в декабре сообщал в Наркомат иностранных дел: "По уверению корреспондентов «Таймс» и "Нью-Йорк геральд трибюн", тема об Украине является сейчас одной из самых модных в Берлине". ("Год кризиса 1938–1939". Документы и материалы. Т.1., стр. 144.) Тогда же французский временный поверенный Ю. де Монба доносил в Париж: "Согласно некоторым иностранным источникам, план Гитлера в отношении Украины состоит в том, чтобы попытаться создать, по возможности, при помощи Польши, которой будет предложен своего рода кондоминиум, что-то вроде европейского Манчжоу-Го, поставленного в более-менее тесную вассальную зависимость". (Там же, стр. 137).

Совершенно не задаваясь вопросом о степени реализуемости «карпатскоукраинских» планов (хотя бы с точки зрения географии!), вполне официальные лица упорно развивали эту тему в беседах с советскими дипломатами. Так, например, главный советник правительства Великобритании по вопросам промышленности (и доверенный политический советник Чемберлена) сэр Горацио Вильсон заявил несколько ошарашенному советскому полпреду Ивану Майскому: "Гитлер взял сейчас в качестве ближайшего этапа линию удара на восток, в сторону Украины… Он рассчитывает вызвать на Украине большое сепаратистское движение и разыграть эту карту примерно в том же духе, как была разыграна чехословацкая карта. Опять будет пущен в ход лозунг «самоопределения». В таком плане Гитлер рассчитывает получить Украину без большой войны". (Там же, стр. 119–120).

Майский, конечно, высмеял сэра Горацио. Зададимся, однако, вопросом что должны были думать в Москве о подобных рассуждениях западных дипломатов? Вывод напрашивался очевидный — имеет место масштабная провокация Англии и Франции, которые, не беря на себя никаких обязательств, хотят втянуть СССР в конфликт с Германией. Именно с такой оценкой "украинской темы" 10 марта 1939 года выступил Сталин. Выступил с самой высокой трибуны, уделив этой теме несколько слов в Отчетном докладе ЦК ВКП(б) XVIII съезду. Сталин, в частности, сказал: "Характерен шум, который подняла англо-французская и северо-американская пресса по поводу Советской Украины. Деятели этой прессы до хрипоты кричали, что немцы идут на Советскую Украину, что они имеют теперь в руках так называемую Карпатскую Украину, насчитывающую около 700 тысяч населения, что немцы не далее как весной этого года присоединят Советскую Украину, имеющую более 30 миллионов населения, к так называемой Карпатской Украине. Похоже на то, что этот подозрительный шум имел своей целью поднять ярость Советского Союза против Германии, отравить атмосферу и спровоцировать конфликт с Германией без видимых на то оснований…" (Там же, стр. 261–262.)

Парадокс заключается в том, что Сталин был не вполне прав. Сейчас, после изучения документов, становится ясно, что, во-первых, Гитлер, действительно, обдумывал различные планы, связанные с Закарпатской Украиной — прежде всего, имея в виду получить рычаг давления на Польшу (польские политики ужасно боялись создания «независимой» Закарпатской Украины, зная, что это вызовет волнения в захваченных Польшей украинских областях). А, во-вторых, становится совершенно очевидно, что политики Запада настолько страстно желали возникновения советско-немецкого конфликта, что старательно обманывали сами себя. В высшей степени характерна телеграмма посла Великобритании в Германии Гендерсона министру иностранных дел Великобритании Галифаксу. Сэр Невилль Гендерсон писал лорду Галифаксу: "Что касается Украины, то хотя я и считаю идею завоевания невероятной, мне кажется, тем не менее, неизбежным, что Германия проявит желание попытаться отторгнуть эту богатую страну от обширного государства, которое она считает своим основным врагом. В своих собственных интересах она предпочла бы, естественно, чтобы Украина была независимой и служила бы буферным государством между ней и этим врагом, и совершенно очевидно, что она хотела бы пользоваться там преобладающим экономическим и политическим влиянием. Я не думаю, чтобы СССР покорно подчинился германским интригам до такой степени, и мне кажется, что чем меньше мы будем принимать чью-либо сторону в этом конфликте, тем лучше… Гитлер указал в "Майн кампф" совершенно ясно, что "жизненное пространство" для Германии может быть найдено только в экспансии на Восток, а экспансия на Восток означает, что рано или поздно весьма вероятно столкновение между Германией и Россией". (Documents on British Foreign Policy…Third series. Vol. IV. P. 213–217., цит. по "Год кризиса 1938–1939". Документы и материалы. Т.1., стр. 257–258).

Самое примечательное в этой телеграмме — не наивные надежды британского дипломата на "столкновение между Германией и Россией", а дата (9 марта 1939 г.) и постскриптум: "телеграмма была написана до обострения теперешнего кризиса в Чехословакии и, следовательно, в данный момент представляет академический интерес".

Действительно, не успел сэр Невилль отправить свой многомудрый анализ в британский МИД, а финансируемые и руководимые Берлином словацкие сепаратисты начали изображать что-то вроде "массовых беспорядков". Изображали, правда, не очень убедительно. Как отмечал Кулондр, перемещенный к тому времени на должность французского посла в Германии, "если исключить Братиславу, где беспорядки разжигались службой самозащиты немцев и гвардейцами Глинки, получавшими оружие из Германии, порядок не был никоим образом нарушен ни в Словакии, ни в Богемии, ни в Моравии. Например, английский консул в донесении своему посланнику в Праге констатировал, что в Брюнне, где, по сообщениям германской прессы, рекой текла немецкая кровь, царило абсолютное спокойствие". (Письмо Кулондра министру иностранных дел Франции Ж. Бонне., "Год кризиса 1938–1939". Документы и материалы. Т. 1., стр. 284). Тем не менее: "Начиная с 12 [марта] тон берлинской прессы сделался еще более неистовым… В течение 24 часов акценты сместились. Берлинские газеты отодвинули на второй план муки, которым подвергались словаки, и с самым решительным возмущением принялись клеймить позором жестокости, жертвами которых якобы становились чехословацкие немцы (выходцы из рейха) или представители этнического меньшинства. Если верить газетам рейха, заговорившим не только тем же языком, но и теми же выражениями, что и в сентябре 1938 г., то над жизнью 500 тыс. чехословацких немцев нависла самая страшная опасность". (Там же, стр. 284).

15 марта, в нарушение всех клятвенных заверений в Мюнхене, немецкие войска вошли в Прагу.

3.

Когда в Лондон пришли срочные донесения о чехословацких событиях, премьер-министр Чемберлен заявил, выступая в парламенте: "Оккупация Богемии [Чехии] германскими вооруженными силами началась сегодня в шесть часов утра… Словацкий парламент объявил Словакию самостоятельной. Эта декларация кладет конец внутреннему распаду государства, границы которого мы намеревались гарантировать, и правительство его величества не может поэтому считать себя связанным этим обязательством". Британский премьер официально объявил недействующей ту самую гарантию, которой он оправдывал мюнхенский сговор. И все. Чемберлен посчитал на этом тему исчерпанной. Свидетельство Черчилля: "Чемберлен должен был выступать в Бирмингеме двумя днями позже… Получив энергичные представления насчет мнения палаты, общественности и доминионов, он отложил в сторону давно написанную речь по внутренним вопросам и социальному обслуживанию и взял быка за рога… "Нам теперь говорят, что этот захват территории был продиктован беспорядками в Чехословакии… Если и были беспорядки, то разве они не были инспирированы извне?.." (Уинстон Черчилль, "Вторая мировая война" т. 1., стр. 160–161).

Иначе говоря — отнюдь не выполнение долга гаранта территориальной целостности Чехословакии и не осознание реальной и близкой опасности гитлеровской агрессии, но только общественное мнение, возмущенное трагическими результатами затянувшейся политики «умиротворения», заставили Невилля Чемберлена решительно осудить оккупацию Чехословакии и задуматься, как положить предел гитлеровскому нашествию? О том, что гнев Чемберлена был рассчитан, главным образом, на публику, свидетельствует то спокойствие, с которым британские (и французские, разумеется) лидеры отнеслись к последовавшему буквально через несколько дней еще одному маленькому захвату Гитлера. 20 марта германское правительство ультимативно потребовало от Литвы передачи Германии Мемельской области (Клайпедский край). Статус Мемеля, как составной части Литвы, был закреплен в Клайпедской конвенции 1924 года. Британия и Франция являлись гарантами конвенции, однако никакой реакции от них не последовало. Точнее — не последовало реакции отпора агрессору. Как сообщал временный поверенный в делах СССР в Литве Н. Поздняков, в частной беседе начальник канцелярии литовского кабинета рассказал ему, что английский посол "открыто возмутился, когда литовское правительство намекнуло на сопротивление в Клайпеде". ("Год кризиса 1938–1939". Документы и материалы. Т. 1, стр. 319).

В это время в Москве находился британский представитель — министр по делам заморской торговли Великобритании Р. Хадсон. Миссия Хадсона была двоякой: с одной стороны, он вел торговые переговоры с наркомом внешней торговли Микояном, а с другой зондировал почву на предмет совместных действий по обузданию Гитлера. В беседе с Максимом Литвиновым Хадсон поведал, что "приехал с "открытой душой" и готов выслушать, как мы [СССР] мыслим себе сотрудничество и какие пути для этого мы предлагаем". (Запись беседы наркома иностранных дел СССР М. М. Литвинова с министром по делам заморской торговли Великобритании Р. Хадсоном, "Год кризиса 1938–1939". Т. 1, стр. 319). "Второго Мюнхена не будет", — заверял британский министр. Это было 23 марта — в тот самый день, когда, лишившись какой-либо поддержки и помощи англо-британских «гарантов», литовское правительство было вынужденно капитулировать. В этот же самый день Гитлер вошел в Мемельский порт на борту линкора «Дойчланд».

Все происходящее очень мало содействовало серьезному отношению советского правительства к начинавшейся "новой эпохе" британской дипломатии — попыткам остановить гангрену гитлеризма с помощью системы коллективной безопасности.

4.

И все-таки "новая эпоха", действительно, начиналась. Даже до Чемберлена, наконец, дошло, что Гитлер совершенно серьезно относится к теоретическим построениям своего труда "Майн кампф". А там очень ясно сформулировано, что, прежде чем приступить к освоению "жизненного пространства" на Востоке, необходимо сначала уничтожить Францию и лишить Англию всякого влияния на континенте. После захвата Чехословакии понимание пришло ко многим западным политикам и дипломатам. 19 марта 1939 года об этом писал своему министру французский посол в Германии Кулондр. "Впрочем, меланхолично уточнял Кулондр, — концепция автора "Майн кампф" идентична классической доктрине немецкого Генштаба". ("Год кризиса 1938–1939". Документы и материалы. Стр. 301).

Словом, как и предполагал советский нарком Литвинов, у руководителей Англии и Франции было только два выхода. Первый отдать свои страны и народы своих стран в жертву Гитлеру во исполнение теоретических доктрин "Майн кампфа" и стратегических разработок немецкого Генштаба. Второй — оказать сопротивление агрессору. По крайней мере, попытаться. Однако времени на маневр оставалось очень мало. Гитлер был глубоко убежден в том, что возраст его драгоценной персоны — определяющий фактор военных действий, и поэтому очень торопился. Пришлось поторопиться и Чемберлену. 31 марта 1939 г. премьер-министр выступил в палате общин с заявлением о том, что Великобритания предоставляет гарантии Польше. 13 апреля было объявлено о британских гарантиях Греции и Румынии, а также о французских — Греции, Румынии и Польше.

Суворов утверждает: на московских переговорах представители Франции и Англии предоставили товарищу Сталину "сведения чрезвычайной важности". И уточняет, какие: "если Германия нападет на Польшу, Британия и Франция объявят войну Германии". Это — небывалое открытие! Ну, просто "Протоколы сионских мудрецов"! Очень странно, что господин Суворов, этот "великий диссидент" по классу военной истории, почему-то не знает, что эти самые "сведения чрезвычайной важности" были объявлены громогласно с трибуны британского парламента! Про английскую и французскую гарантию Польше знал весь мир! И товарищ Сталин знал, и Гитлер. Гитлер даже, узнав про объявление гарантии, ужасно расстроился. По свидетельству адмирала Канариса, Гитлер метался по комнате, стучал кулаками по мраморной крышке стола, лицо его перекосилось от злости, он постоянно выкрикивал угрозы в адрес англичан: "Я приготовлю им такое жаркое, что они подавятся!" (Уильям Ширер, "Взлет и падение третьего рейха", т. 1., стр. 502).

Проблема заключалась в том, что Сталин (и Гитлер тоже) отнеслись к англо-французской гарантии с ба-альшим недоверием. К тому были серьезные основания. И не только "Мюнхен и многое другое", как деликатно выразился Черчилль. После «Мюнхена» тоже было «многое». Так, например, в конце июля 1939 года в Англии разразился страшный скандал. Оказалось, что с 18 по 21 июля, в самый разгар московских переговоров, в Лондоне шли другие переговоры — неофициальные, но очень интенсивные. Обсуждалось ни много ни мало, как разграничении сфер интересов Германии и Британской Империи. Переговоры велись сотрудником германского ведомства по осуществлению четырехлетнего плана К. Вольтатом и весьма значительными персонами британской политики — доверенным советником Чемберлена Вильсоном и министром внешней торговли Хадсоном. Да-да, с тем самым Хадсоном, который за четыре месяца до того находился в Москве и так торжественно заявлял Литвинову: "Второго Мюнхена не будет!" Причем инициатива переговоров исходила именно от англичан. У Горация Вильсона даже оказался заготовленным проект соглашения, целью которого, как разъяснил сэр Гораций, является "широчайшая англо-германская договоренность по всем важным вопросам". При этом "Вильсон определенно сказал г. Вольтату, что заключение пакта о ненападении дало бы Англии возможность освободиться от обязательств в отношении Польши", докладывал в Берлин германский посол Дирксен. Может, все эти переговоры были самостоятельно затеяны "отдельными британскими политиками" на свой страх и риск? Ни в коем случае. Дирксен уточняет: "Сэр Горас Вильсон дал совершенно ясно понять, что Чемберлен одобряет эту программу; Вильсон предложил Вольтату немедленно переговорить с Чемберленом — для того, чтобы Вольтат получил от него подтверждение сказанного Вильсоном. Однако Вольтат, ввиду неофициального характера своих переговоров, счел неуместной для себя такую беседу с Чемберленом". (Записка посла Германии в Великобритании Г. Дирксена, 24 июля 1939 г., цит. по "Год кризиса 1938–1939". Документы и материалы, т. 2, Стр. 113–117).

Переговоры Вольтата с Хадсоном и Вильсоном прервались, поскольку конфиденциальность была нарушена (журналисты раскопали и опубликовали). Скандал вышел грандиозный. Но ведь, помимо «неофициальных» переговоров, британские дипломаты вели и вполне открытые. 24 июля 1939 года было официально обнародовано совместное заявление правительств Великобритании и Японии ("Соглашение Арита-Крейги"). В этом документе английское правительство объявляло, что вторгшиеся в Китай японские войска "имеют специальные нужды в целях обеспечения их собственной безопасности и поддержания общественного порядка в районах, находящихся под их контролем". (Documents on British Foreign Policy… Third Series, vol.IX, p. 313, цит. по "Год кризиса 1938–1939"., т. 2., Стр. 122). Отдавая должное специфическому английскому юмору (японские войска должны находится в Китае, чтобы обеспечить собственную безопасность), приходится отметить, что это была все та же «мюнхенская» политика, только не в Европе, а на Дальнем Востоке. И это происходило в то время, когда британские представители вели напряженные переговоры с СССР, который, верный союзническому долгу, сражался с японскими войсками в Монголии!

Совершенно обоснованными были сомнения Сталина в том, что англичане и французы (фактически подчинившие свою дипломатию английской) действительно намерены оказать действенный отпор агрессору. А Гитлер, побуянив сначала, на тех же самых основаниях уверовал в то, что сражаться они не будут. Позже, за неделю до нападения на Польшу, Гитлер не поверил ни британскому премьеру Чемберлену (который в официальном послании предупреждал его, что в случае агрессии, Англия будет вынуждена "применить без промедления все имеющиеся в ее распоряжении силы"), ни французскому послу Кулондру, который заверил фюрера своим честным словом старого солдата, что "в случае нападения на Польшу Франция будет на стороне Польши со всеми своими силами". (Послание премьер-министра Великобритании Н. Чемберлена рейхсканцлеру Германии А. Гитлеру, цит. по "Год кризиса 1938–1939"., т. 2, Стр. 313–314; Уильям Ширер, "Взлет и падение третьего рейха", т. 1, стр. 582).

Гитлер не поверил ни официальным декларациям, ни личному посланию Чемберлена, ни честному слову Кулондра. Задаваясь вопросом, — "Как же получилось, что Гитлер оказался вовлеченным в "большую войну", которой так хотел избежать?", британский военный историк Лиддел Гарт (тот самый Базил Лиддел Гарт, которого Суворов признает «великим» и "выдающимся военным историком") отвечает предельно ясно: "Ответ следует искать в той поддержке, которую ему [Гитлеру] так долго оказывали западные державы своей уступчивой позицией, и в их неожиданном «повороте» весной 1939 года. «Поворот» был столь резким и неожиданным, что война стала неизбежной". (Базил Лиддел Гарт, "Вторая мировая война", стр. 21).