• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Впервые в мире была создана столь грандиозная теологическая система, ставшая предвестием всех последующих монотеистических культов.

(Петри. Религии Древнего Востока)

Все существо Эхнатона было пронизано ощущением божественного, его душа отличалась невероятной чувствительностью и проницательностью, и это позволяло ему замечать видимые проявления Бога повсюду в окружающем мире.

(Брестед. Религия и мысль в Древнем Египте)

Оказавшись среди прекрасных дворцов и пышной зелени своего нового города, Эхнатон, которому теперь исполнилось двадцать два года, полностью посвятил себя разработке своей религиозной системы. Соответственно, нам необходимо ознакомиться с основными принципами этого наиболее прогрессивного религиозного учения Древнего мира и разобраться хотя бы в общих чертах в том «символе веры», который фараон сформулировал исходя из культа Ра-Хорахти-Атона, определявшего его образ мыслей в детстве.

Первоначально Атону поклонялись как солнечному диску – и только. Но теперь его стали называть «Тепло, которое есть Атон», и Эхнатон, выдвинув на первый план именно этот аспект божества, обратил взоры своих последователей к силе гораздо менее вещественной и конкретной, чем солнечный диск, который они прежде почитали.

Согласно учению Эхнатона, бог был той силой, которая порождала само солнце, энергией, проникавшей на землю в виде света и солнечного тепла, пробуждая к жизни все живое. Сейчас последователь движения «Христианская наука» скажет вам, что Бог является источником жизни, и в тех случаях, когда научные построения не дают удовлетворительных объяснений, следует предположить вмешательство Бога. Он есть творец энергии, первопричина всего сущего. Эхнатон, живший за тысячелетия до появления этого движения, определил бога практически так же.

В те времена, когда люди верили (как некоторые верят и сегодня), что бог является просто сильно улучшенной копией земного существа и обладает вполне конкретной формой, юный фараон заявил, что бог – это бесформенная субстанция, зародыш мысли, сила любви, наполняющая время и пространство.

Другими словами, в восприятии юного фараона Атон совершенно не походил ни на одного из тех старых богов, которым в то время поклонялись в Египте. Атон был практически таким же, каким представляют Бога в современном мире. Все качества, которыми фараон наделял Атона, можно найти и у нашего христианского Бога.

Подобно яркой вспышке метеора в ночном небе, Атон мелькнул во тьме египетской и снова исчез, как первое предвестие будущей великой религии Запада. Любой, кто свободен от закостенелых предрассудков, согласится, что в учении Христа прослеживается более очевидное сходство с культом Атона, нежели с той верой, которую проповедовали Авраам, Исаак и Иаков.

Учение ветхозаветных патриархов признано в качестве непосредственного предшественника христианской доктрины, но культ, созданный Эхнатоном, воспринимается как законченный его прототип. Можно даже поверить в то, что могущественный Бог на какое-то время явил себя в Египте и был услышан яснее, чем слышали его в Сирии или в Палестине до времени Христа, хотя это и не имело столь далеко идущих последствий.

Амон-Ра и все старые боги Египта являлись не кем иным, как обожествленными смертными, наделенными необычайной, хотя и ограниченной властью, и сохраняли во многом человеческие привычки и черты характера. Другие боги, как мы говорили, были олицетворением природных объектов и явлений: ветер, Нил, звездное небо и тому подобное. Все эти божества были ужасны и мстительны; их поступки диктовались вполне человеческими чувствами.

Но для Эхнатона Бог был нематериальным вездесущим и вечным Отцом человечества, проявлявшим себя через солнечный свет. Подобная концепция не имела аналогов во всей предшествующей истории человеческой мысли.

Молодой верховный жрец призывал подданных искать своего бога не в шуме битв, не в дыму человеческих жертвоприношений, а среди цветов и деревьев, диких уток и рыб. Он проповедовал, что учиться следует у природы, явившись в некотором роде первым адептом учения об «апостольской жизни».

Он старался разрушить устоявшиеся традиции и неустанно побуждал свой народ поклоняться «праведно», не придавая особого значения религиозной обрядности.

В то время как прежние боги являли свою власть чаще всего во время бедствий и потрясений, милосердный Бог Эхнатона присутствовал ежеминутно в самом течении жизни, в подрастающих зверятах, в легком ветре, наполнявшем паруса, в рыбах, плещущихся в реке. Как и другой учитель, более великий, чем он, Эхнатон наставлял своих учеников обращаться к создателю как к «Отцу Небесному».

Атон был той радостью жизни, которая заставляла ярок «танцевать», а птиц порхать в вышине. Сам Эхнатон был скорее склонен печалиться, чем веселиться, но он стремился пробудить в сердцах своих сторонников прежде всего радость.

Эхнатон не позволял, чтобы Атона изображали в каком-либо конкретном образе, считая, что истинный Бог не имеет осязаемой формы. Символом его культа стал солнечный диск, из которого исходили многочисленные лучи, заканчивавшиеся изображением руки, но этому символу не поклонялись.

Подобным же образом и для христиан крест символизирует их веру, но не является объектом поклонения. Никогда прежде не было у людей божества, не имевшего конкретной формы, бога, которому нельзя приписать пяти человеческих чувств. Иудейские патриархи верили в то, что Бог способен прогуливаться по саду, наслаждаясь прохладой вечера; а раз он создал человека по своему подобию, значит, у него самого было лицо, конкретные формы и части тела.

Но Эхнатон, порвав с традицией, провозгласил, что бог есть животворящая нематериальная сущность, тепло, заключенное в солнце. Он был «живым Атоном», той силой, которая породила и поддерживала движение и сияние солнца. Хотя само солнце часто называли Атоном, точнее определить его как «Созданное Атоном».

Сияющий солнечный диск был самым обиходным символом божества, а теплые лучи солнечного света обозначали столь же очевидную связь между небом и землей, и все же Эхнатон призывал мыслителей обратить свои взоры от этого видимого проявления бога в вышние сферы, к тому, что «находилось за покровом».

Говоря о силе более могущественной и отдаленной, чем солнце и проявляющейся через него, юный фараон сумел узреть вечность в тех максимальных пределах, каковые доступны человеку на земле.

Несмотря на такую отдаленность, Атон оставался нежным, любящим отцом для всех живых существ. Он слышал все, даже лепет младенца и блеяние ягненка, зовущего свою мать. Далекий Атон спешил утешить их. Он был «любящим Отцом и матерью всех тех, кого создал», который «одарил своей милостью миллионы».

Жестокая разрушительная сила солнца, безжалостный зной, в котором весь Египет задыхался и стонал во время летних месяцев, никак не связывались с добрым божеством Эхнатона. Атон считался «Любящим Повелителем». Он воспринимался как ласковая няня, которая «дарует детей женщинам и успокаивает младенцев, чтобы они не плакали». Его любовь, если использовать египетское выражение, «вызывает дрожь в руках». Его лучи, напоенные любовью, озаряют его народ и его город. «Твоя любовь велика и беспредельна, – говорится в одном из гимнов Эхнатона. – Ты наполняешь земли Египта своей любовью»; и в другом месте: «Лучи твои пронизывают земли…Ты ослепляешь их своей любовью».

Ни разу в мировой истории никто не представлял человечеству бога, настолько «любившего мир». Напрасно искать в надписях упоминания о наказании непокорных, мести, ревности или ненависти. В псалме Давида говорится: «Как отец милует сына, так милует Господь боящихся его». За много столетий до того, как были произнесены эти слова, Эхнатон приписал подобные же качества Атону.

Атон был сострадательным, милосердным, благородным нежным богом, он не ведал злобы и гнева. Любовь, переполнявшая его, изливалась на всех, начиная с людей и кончая скромным полевым цветком. «Все цветы склоняют свои головки, – говорится в одном из гимнов Эхнатона, – и все, что растет на земле, расцветает при восходе твоем, о Атон. Они пьют сполна (тепло) от лика твоего. Весь скот скачет, птицы покидают гнезда и радостно порхают, их крылья машут быстрее, прославляя живущего Атона».

Для помпезного Египта удивительно описание бога, который слышит «писк цыплят в скорлупе», давая им жизнь, он радуется, что они могут пищать и чирикать, а птицы могут «порхать над лугами, а овцы – танцевать».

Молодой фараон впервые в истории человечества познал истинную сущность Бога, как мы знаем Его сейчас. Его бог – милосердный создатель всего живого, который хотя и находится далеко и не имеет телесного образа, но способен любить каждое из созданных им существ, больших или маленьких.

Четкость и последовательность, с которыми Эхнатон провозглашал беспредельную доброту и любовь бога, тем более поразительны, что в этом у него не было предшественников. Насколько нам известно, он стал первым человеком, которому бог открылся как бесстрастная квинтэссенция добра.

Вероятно, для того, чтобы не допустить возможной трансформации культа Атона в простое поклонение солнцу, Эхнатон приурочил религиозные церемонии к тому времени, когда ощущаются яснее всего светлая красота и нежное тепло солнца и практически не чувствуется его разрушительная сила.

Эхнатон учил своих последователей восхищаться тонкими красками восхода и заката, он верил сам и учил их верить, что в это время можно постичь «неземную красоту» Атона. Радость восхода и закатная тишина рождают самые острые чувства; опаловое рассветное сияние и красный диск на закате пробуждают в душе каждого египтянина величественные видения.

В гимнах Атону встречаются следующие фразы: «Ты сияешь красотой на горизонте, о Атон живущий, дарующий жизнь!

Ты восходишь на восточном горизонте и наполняешь всю землю своей красотой!

Ты прекрасен на закате, о Атон живущий… направляющий… все страны, чтобы они могли прославлять тебя на восходе и закате!

Когда восходит Атон, вся земля радуется. Его лучи отверзают очи всего им созданного, и люди возглашают: «Жизнь в созерцании его, смерть – в невозможности его видеть». Когда ты заходишь, живой как и прежде[22], о Атон, Запад и Восток возносят хвалы тебе».

Ты садишься на западном горизонте. Ты заходишь в жизни и радости, и каждое око радуется, хотя все погружается во тьму после заката».

Похоже, что ритуалы культа Атона не отличалась особой сложностью. Священнослужителей было немного, они совершали жертвоприношения Атону, состоявшие в основном из плодов и цветов; на всех этих церемониях нередко присутствовал сам фараон со своей семьей. Они молились и пели гимны, отдавая дань великому отцу радости и любви.

Однако Атона простые благодарности услаждали больше, чем любые церемонии. Почему люди должны славить бога в заранее определенных фразах и заданных позах, когда весь чудесный мир просто радуется ему? Теленок, прыгающий по лугу, усеянному маками, и птицы, поющие на деревьях, и облака, проносящиеся по небу, прославляли создавшего их бога.

Созерцание природы давало Эхнатону больше, чем торжественные церемонии, и его мысли чаще уносились ввысь под шелест листвы, нежели под звуки систра.

В одном из недавно обнаруженных текстов в уста Иисуса вложено речение, близкое идеям Эхнатона. «И спроси, – говорится в нем, – кто те, которые ведут нас в царство, если оно находится на небесах? Птицы небесные и все звери, что живут на земле или под землею, все рыбы всех морей, – они ведут тебя. А царство находится внутри тебя».

В садах города Атона Эхнатона окружала красота природы. На сгибавшихся под тяжестью плодов деревьях весело пели птицы, прохладный северный ветерок шелестел в листьях, заставляя их танцевать на ветвях, множество разноцветных цветов отражались в водах спокойных озер. И когда фараон наблюдал, как солнечный свет играет среди голубых теней, его сердце исполнялось благодарности богу. «О, Владыка, как разнообразны твои труды! – постоянно восклицал он. – Вся земля ликует и радуется благодаря Тебе. Все живое возносит хвалу к небесам, когда видит Тебя!» Как же прекрасен бесформенный и лучезарный Атон! «Все, что Ты создал, – говорит царь, – тянется к Тебе. Твое сияние наполняет глаза жизнью, а сердца силой».

В псалмах Давида говорится: «Господь – Пастырь мой, и я ни в чем не буду нуждаться». Так и Эхнатон искренне восклицал: «Не знает бедности тот, кто носит Тебя в своем сердце. Когда Ты даешь сердцу человеческому жизнь, это есть жизнь истинная». Сияющий, могучий Атон дает силу очам, поднимаясь в сиянии над землей, он дарует пищу и благоденствие Египту.

Несколько веков спустя Давид писал: «Господь – твердыня моя и прибежище мое» (Пс, 17: 3), а Эхнатон подобно ему называл своего бога «стеной высотой в миллион локтей». Атон был «свидетельством вечности» и «напоминанием о вечном». Он был «Владыкой судьбы», «Повелителем рока», «Хозяином порядка», «истоком судьбы» и «случайностью, дарующей жизнь», – давая богу такие определения, Эхнатон поднялся до вершины современной нам философии.

В отличие от Иеговы, который описывается как величайший из всех богов, Атон не имел соперников, и Эхнатон никогда не использовал слова «бог» во множественном числе. «Атон живущий не имеющий подобных себе» – таков был обиходный эпитет. Говорилось также: «Ты – единственный, но в тебе заключена животворная сила, которая дает жизнь всему сущему».

И опять-таки Иегова достаточно часто воспринимался как гневающийся бог, окруженный облаками и тьмой, чей голос звучит подобно раскатам грома. Атон был «Мирным Владыкой», который не выносил битв и раздоров.

Эхнатон проявил такую последовательность в своем неприятии войны, что отказывался посылать войско для подавления восстаний, постоянно вспыхивавших в его азиатских владениях. Нежную душу божества оскорбляло кровопролитие.

В воинственную эпоху, когда повсюду звенело оружие, мелькали украшенные перьями шлемы и яркие доспехи, Эхнатон выказывал явное пренебрежение ко всему героическому и видел бога таким, каков он есть.

Больше всего на свете Эхнатон любил правду. Египтяне никогда не отличались такими качествами, как искренность, прямолинейность и честность, но Эхнатон, несмотря на царившие вокруг него лицемерие и лесть, всегда говорил о себе как о «живущем праведно».

«Я проникся желанием быть правдивым, – говорит один из его последователей, – и испытываю отвращение ко лжи, поскольку я знаю, что царя радует честность».

Еще одно положение учения Эхнатона нашло отражение в тех росписях, которые автор этой книги обнаружил в гробнице Рамоса. Сцена человеческого жертвоприношения, которая часто встречается в росписях в гробницах представителей Восемнадцатой династии, обычно выглядит следующим образом: в гробницу тащат человека, привязанного к салазкам. Подобное изображение имеется на одной из стен гробницы Рамоса и, вероятно, датируется периодом, предшествующим революционным реформам Эхнатона.

Очевидно, что, когда юный фараон провозгласил свою религию любви, он не мог допустить подобных варварских и жестоких церемоний. Упомянутое выше изображение было стерто почти наверняка по приказу царя. Ниже мы покажем, что отрицание человеческих жертвоприношений находится в тесной связи с идеей Эхнатона о невозможности человеческих страданий.

Чтобы понять истовое стремление молодого царя к честности и истинности во всем, следует вспомнить о тысячах условностей, сопровождавших любого знатного египтянина того времени в течение всей его жизни. Придворный этикет, в соответствии с которым была расписана вся жизнь фараона, превращал ее в бесконечную череду противоестественных ритуалов.

Создавая учение, основанное на правдивости и простоте, Эхнатон попытался воспитать у своих подданных отношение к фараону не как к земному воплощению бога (чего требовали обычаи), а как к человеку, правда имевшему божественное происхождение. Традиционно фараон держался на расстоянии от подданных – Эхнатона можно было увидеть и среди людей. Дворцовый этикет требовал, чтобы царь проезжал через город, стоя в гордом одиночестве в своей колеснице, – Эхнатон ехал в колеснице с женой и детьми и позволял художникам изображать, как он забавляется со своей маленькой дочерью.

По традиции, изображая фараона, художник подчеркивал прежде всего его величие; Эхнатон настаивал, чтобы его изображали в как можно более естественной обстановке – как он утомленно опирается на посох, как нянчит детей, как обедает. В этом опять-таки проявилось его отвращение к помпезной героизации и стремление к правде.

Но при всей любви к правдивости и искренности, Эхнатон сохранял усвоенную еще в детстве уверенность в том, что, будучи фараоном, он имеет отчасти божественную природу. Согласно религиозным доктринам, он являлся представителем, то есть, согласно фразеологии того времени, «сыном бога», а по праву своего царского происхождения был «сыном Солнца».

Имена фараонов всегда заключались в картуш (овальную рамку), являвшуюся отличительным знаком царского имени. Эхнатон писал имя Атона внутри такого же овала, подчеркивая этим, что права фараона установлены богом и исходят от него. Точно так же позже Христос станет наставлять своих учеников, что существует царство небесное, в котором правит Бог.

И хотя Атон оставался бестелесным, невидимым и непостижимым, он был «царем царей, единственным повелителем владык». Амон-Ра и другие старые божества в разные времена назывались «Владыками богов». Эхнатон именовал Атона «Царем и Богом».

О самом Эхнатоне говорили как о «единственном воплощении Ра, чья красота создана Атоном» и как о «возлюбленном сыне Атона», которого «выносил Атон».

Рис. 3. Эхнатон с женой и дочерью на колеснице.

Обращаясь к Атону, придворные должны были произносить следующую формулу: «Твои лучи окружают твой сияющий лик, о повелитель истины, рожденный вечностью! Ты даешь ему свои сроки и годы, ты внимаешь голосу его сердца, ибо ты любишь его; ты сделал его подобным Атону, его, твоего сына, царя. Ты взираешь на него, ибо он происходит от тебя. Ты поместил его пред ликом своим навечно, ибо он любит смотреть на тебя. Волей твоей он пребудет здесь, пока лебедь не станет черным, а ворон – белым, пока горы не сойдут с места, а бездны не обрушатся в реки. Пока стоят небеса, он пребудет».

Некоторые фараоны называли себя «прекрасным ребенком Амона»; Эхнатон заимствовал это словосочетание, и его иногда именовали «прекрасным ребенком Атона».

В качестве фараона и «сына бога» Эхнатон принимал соответствующие почести, но он никогда не забывал о том, что по сути он всего лишь человек. Он искренне желал, чтобы его личная жизнь служила достойным примером для его подданных и чтобы все видели в ней образец естественности и простоты.

Демонстрируя миру в качестве идеала собственную семейную жизнь, Эхнатон всячески подчеркивал важнейшую роль женщины и святость семейных уз. Он публично проявлял нежные чувства по отношению к своей жене, на глазах у всех обнимая ее за плечи. На небольшом украшении, сегодня находящемся в частной коллекции полковника Андерсона, показано, как Эхнатон целует свою супругу, их губы сомкнуты.

В клятве своей он говорил, что в сердце его живет любовь к царице и ее детям. Он называл свою жену «хозяйкой своего счастья… слыша голос которой царь преисполняется радости». Она была также «грациозной дамой», «величайшей любовницей» и «самой красивой из всех женщин».

Как заявлял Эхнатон, любое ее желание становилось для него приказом. Даже во время самых торжественных церемоний царица сидела рядом со своим мужем и держала его за руку. Их дети резвились вокруг. Подобные вещи забавляли нежного отца всего живого гораздо больше, чем запах жертвоприношений.

Редко случалось так, чтобы фараона изображали на рельефах одного, без его семьи, причем вопреки всем традициям фигура царицы имела те же размеры, что и фигура ее мужа, что указывало на их равный статус.

Особого внимания заслуживает привязанность Эхнатона к собственным детям; он учил своих последователей, что бог является отцом, матерью, нянькой и другом юных. Так, несмотря на то что формально он считался «сыном бога», Эхнатон превозносил красоту обыкновенной семьи и подчеркивал святость семейных уз и отцовства.

Развивая свое учение, Эхнатон ежедневно вступал в конфликты со жрецами, представлявшими культы старых египетских богов, и даже с гелиопольскими жрецами Ра-Хорахти, у которых он первоначально заимствовал свою веру. Но теперь она казалась ему слишком ограниченной. Ему пока не удавалось ни ввести поклонение Атону в провинциях, ни начать преследование жрецов других культов. Без сомнения, Эхнатон надеялся, что, сформировав окончательно новый культ, он сможет убедить всю страну следовать его учению. Чувствуя себя в безопасности в своем новом городе, он попытался уточнить собственную доктрину, прежде чем объявлять все другие верования неверными.

Возможно, уже на раннем этапе Эхнатон отказался от церемоний с участием священного быка Мневиса, поскольку гробница для него не была построена, и ни о каких священных животных не упоминается после шестого года правления фараона.

Гелиопольские жрецы с трудом могли узнать свои доктрины в идеализированном учении Эхнатона, хотя отдельные их положения все еще оставались в силе. Некоторые моменты роднили новую веру с сирийским культом Адониса, от которого вел свое происхождение Атон.

Реально влияние этого культа оказалось настолько сильным, что его следы можно найти во множестве других религий. В псалмах слышится отзвук древних языческих мифов, посвященных этому божеству. Возьмем, например, строчки из восемнадцатого псалма:

Небеса проповедуют славу Божию, и о делах рук
Его вещает твердь…
Он поставил в них жилище Солнцу,
И оно выходит, как жених из брачного чертога своего,
Радуется как исполин, пробежать поприще
От края небес исход его, и шествие его до края их,
и ничто не укрыто от теплоты его (Па, 18:2, 5).

Совершенно отчетливо здесь можно узнать юного Адониса, жениха Венеры. Точно так же и в гелиопольском культе в начальный период правления Эхнатона к солнцу, Ра, обращаются: «Ты прекрасен и юн, как Атон перед твоей матерью Хатхор» (Венерой).

В религии Эхнатона присутствуют отсылки к Адонису. Один из царских придворных по имени Май занимал должность «смотрителя дома для отдыха Атона». В одной из надписей в гробнице Аи царица именуется своеобразным титулом: «Та, что провожает Атона на отдых своим сладким голосом, чьи прекрасные руки держат две сестры».

Без сомнения, таким «домом» был храм, где на закате произносились молитвы Атону; упомянутый выше титул царицы свидетельствует о том, что она исполняла особую роль в этих вечерних церемониях. В том факте, что женщина главенствовала на церемонии, во время которой собравшиеся оплакивали уход солнца, вполне можно усмотреть некоторую, пусть и отдаленную связь с историей Венеры и Адониса.

Ежевечернее оплакивание смерти Адониса, то есть заката солнца, было основным компонентом всех средиземноморских культов. Это сходство Эхнатон, несомненно, видел и постарался избавиться от него. Можно предположить, что все заимствования из более ранних верований были выброшены по мере того, как юный царь развивал свое учение.

Вскоре в его культе не осталось ничего от прежних первобытных верований и предрассудков. И мы не можем не отдать должное той свободе, с которой юный фараон три тысячи лет назад вырвался из пут суеверий, явив достойный пример самым прогрессивным деятелям нашего времени.

«Сладок свет и приятно для глаз видеть солнце», – говорит Екклесиаст, но эти же слова вполне могли принадлежать и Эхнатону: «Если человек проживет и много лет, то пусть веселится он в продолжение всех их, и пусть помнит о днях темных, которых будет много…»

Одновременно с тем, как Эхнатон трансформировал представления египтян о боге, он переработал и систему воззрений, связанных с существованием человека после смерти.

В соответствии со старыми верованиями, душа умершего должна была пройти по неким ужасным местам и предстать перед троном судьи – Осириса, который взвешивал души на весах. Если пороки перевешивали, душу пожирало злобное чудовище, если же соотношение оказывалось благоприятным, то душа отправлялась в поля вечного блаженства.

На длинном пути к заветной цели умерший мог встретить множество духов, призраков и полубогов, которых он должен был остановить соответствующим пространным заклинанием; только правильное повторение заговоров и соответствующие магические действия могли обеспечить благополучный исход его путешествия по загробному миру.

Эхнатон отправил все эти формулы в огонь. Призраки, духи, чудовища, полубоги, демоны, да и сам Осирис с его помощниками были сожжены и обращены в пепел. Фараон верил в то, что когда человек умирает, то его душа продолжает существовать в астральном виде, как дух, иногда отдыхающий в небесных чертогах, а временами посещающий землю в виде тени или призрака.

Некоторые надписи позволяют усмотреть сходство между четвертым пунктом христианского Символа веры[23] и учением Эхнатона о том, что после смерти тело снова может обрести «плоть, кости и все прочее, что свойственно совершенной природе человека».

Интересно, что, как и христианские мыслители, испытывавшие некие сомнения при толковании данного догмата, Эхнатон так и не смог решить, превращалось ли тело полностью в дух или некоторым образом материализовалось во время своего пребывания в Западных горах. Лишенная тела душа по-прежнему жаждала земных удовольствий и могла страдать; она все еще хотела есть и пить, наслаждалась глотком воды или вкусным лакомством, грелась на солнышке и искала прохладу в тени.

Ничего не известно об аде, поскольку обладавший чувствительным сердцем Эхнатон не мог поверить в то, что бог позволит страдать какому-либо из своих созданий, сколь бы греховно оно ни было. В надписях прочитывается скорее мысль о том, что у грешников нет загробной жизни, они просто перестают существовать. Впрочем, почти в каждом человеке остается что-то доброе, поэтому он может рассчитывать на милость столь добросердечного бога, каковым является Атон.

Больше всего на свете умершие хотели каждый день покидать сумрачный подземный мир, чтобы увидеть свет солнца над землей. Это желание с незапамятных времен звучит в молитвах египтян, слова которых были лишь слегка изменены, чтобы приспособить их к культу Атона. Сторонники Эхнатона молились о том, чтобы им позволили «утром выбираться из подземного мира, чтобы увидеть восходящего Атона».

Они просили постоянно и страстно, чтобы после смерти их души могли «подняться и узреть солнце», чтобы «очи их были открыты и могли увидеть солнечные лучи», чтобы «лик солнца не был сокрыт от них», чтобы им даровано было «видеть красоту каждого восхода» и чтобы «солнечные лучи всегда согревали их тело».

Конкретные боги, к которым стремилась душа, менялись, иногда это был Атон, иногда Ра, солнце, но всегда речь шла о реальном солнечном свете и тепле. Абстрактные представления о будущей жизни могли быть осознаны только в терминах земного человеческого существования.

Столкнувшись с холодным, сумрачным таинством смерти, Эхнатон не придумал ничего лучше, чем молиться о возможности лицезреть благословенный дневной свет. Но человек, просивший, чтобы его душа могла увидеть солнечный свет, просил, по сути, о том, чтобы ему позволили по-прежнему наслаждаться присутствием бога, ибо бог был светочем мира.

Второе желание умершего заключалось в том, чтобы фараон и его жена не оставили его после смерти своей милостью и чтобы его душа могла служить их душам в чертогах мертвых. Он просил о «возможности служить царю», исполняя его повеления, о праве входить во дворец, чтобы он мог «посещать царя каждый день» и «удостаиваться почестей своего правителя».

Ради своего благополучия в подземном мире египтянин искренне хотел, чтобы «его имя помнили и повторяли на земле», чтобы о нем сохранилась «добрая память при дворе фараона» и «придворные повторяли с благодарностью его имя».

«И пусть мое имя повторяется в моей гробнице, – просил человек. – Пусть мое имя не ищут в моем доме. Пусть его славят вовеки». В наши дни имена умерших поминают в церквях, а желание оставить по себе память в последующих поколениях – вполне понятное человеческое стремление.

Чтобы душа не теряла связи с земной жизнью, приверженцы культа Атона молились о том, чтобы их мумии оставалась «твердыми» и неповрежденными, чтобы «кости были покрыты плотью», чтобы их члены были «связаны вместе». В прежние дни египтяне верили в то, что тело умершего вновь оживет и будет жить, поэтому они так старались сохранить его. Эхнатон вроде бы не изменил этой концепции. Так и в христианском вероучении присутствует мысль о том, что в день Страшного суда все умершие «восстанут из могил».

Духовное тело сохраняло форму и индивидуальные особенности материального тела, соответственно, в неявном виде предполагалось, что потребности души не очень отличаются от тех, которые испытывало тело на земле. После своего воскрешения Христос просил есть, а картины райских пиршеств многим христианам отнюдь не кажутся аллегорией.

Точно так же и последователи Эхнатона верили в то, что материальная еда или ее духовный эквивалент нужны душе, живущей в загробном мире. «И пусть меня назовут по имени, – просит умерший, – и я приду на зов, чтобы вкусить те прекрасные яства, что разложены в храме на алтаре».

Похоже, что верность учению Атона давала умершему право вкушать от тех приношений, которые делались во время больших церемоний в храме; после завершения церемонии еду, скорее всего, распределяли между жрецами и теми, кто обслуживал гробницы и представлял интересы умерших.

Умерший просит, чтобы ему позволили наслаждаться «дарами, принесенными в храм», «дарами, принесенными царем к каждой гробнице», «вином, принесенным в храм Атона», «едой, что выставляется каждый день на алтарь» и «всем тем, что приносится в святилище Атона в городе Атона». Потом он просит, чтобы «вино было пролито» за него и чтобы «дети из его дома совершили возлияние при входе в его гробницу».

Пока продолжалась земная жизнь, бог являлся всем, кто желал узреть его. Сияло солнце, зрели посевы, текла река, цвели сады, во всем виделось присутствие бога, ибо бог был счастьем, красотой, любовью.

Но когда смерть касалась человека своей холодной рукой и не оставалось больше ни весны, ни цветения, где мог он найти радость? Поэтому Эхнатон призывал своих последователей молиться богу, чтобы он сделал их счастливыми и после смерти, хотя эта просьба выражалась самыми обыденными словами.

Едва ли душе требовались сладкие ароматы и запах благовоний, но как выразить иначе радостную легкость, наполняющую сердце. В затхлом воздухе гробницы умерший мечтал о свежем ветерке, о «дыхании благоуханного северного ветра». Он надеялся в виде призрака навестить все те места, которые он любил в земной жизни. «Пусть я встану и забуду слабость, – просит умерший. – Пусть откроется мне мой дом. Да не будет душе моей отказано в ее желаниях. Да позволено будет мне войти в ту рощу, что я вырастил на земле. Да позволено будет мне пить воду из моего озера изо дня в день. Да будет мне даровано вкусить плоды с моих деревьев». Всякий человек просил, чтобы бог позволил ему смочить губы холодной водой. Он хотел получить «глоток прозрачной речной воды», «глоток бурлящей воды из водоворота». Пока он вдыхал запах ветра, напоенного ароматами «букета Атона», и пока протекала около него «прохладная река», он не боялся смерти. Получив «все доброе и приятное», он мог надеяться на «здоровье и процветание» в горах и долинах Запада, на «счастливую жизнь, наполненную удовольствиями и радостью», и «ежедневное веселье» в чертогах вечности.

Можно согласиться, что столь конкретно-материальная концепция жизни после смерти не совсем соответствовала по своей тональности возвышенной религии Атона. Но разве вера в то, что на небесах вечно царят радость и смех, благоухание цветов и освежающее дыхание северного ветра, более банальна и нелепа, чем убежденность в том, что там же, на небесах, улицы вымощены золотом.

Едва ли найдется в мире религия более близкая к христианству, чем религия Эхнатона, и если доктрина, разработанная фараоном, не всегда последовательна в том, что касается бессмертия, то и христианские догмы в их современной интерпретации не лишены недостатков.

Проведенное выше сравнение учения Эхнатона с христианским представляется вполне правомерным, поскольку между двумя религиями много общего. Вместе с тем это сравнение по необходимости оказывается не в пользу учения фараона, обнажая все его недостатки.

Напомним, однако, читателю, что Эхнатон жил примерно за тринадцать веков до рождения Христа, в то время, когда весь мир был во власти суеверий и идолопоклонства. Воспитанный в тех же предрассудках, юный фараон тем не менее смог увидеть в образе нежного, любящего отца того самого Бога, которому мы поклоняемся теперь; тем самым наглядно подтвердил правильность речения: «Пути Господни неисповедимы».