• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Юный царь, отличавшийся такой глубиной мысли, вызывает невольное восхищение.

(Брестед. История Египта)

В гробницах богатых людей, которые жили и умерли до правления Эхнатона, большая часть стен покрыта надписями религиозного содержания. Возводя свои усыпальницы, вельможи города Атона должны были чем-то заменить эти запрещенные заклинания. Наиболее простым выходом оказалось использование отрывков из гимнов, посвященных Атону.

В некоторых случаях эти надписи, несмотря на их краткость, представляют собой не фрагмент, а полный текст гимна. В гробнице Аи приводится более длинный гимн. Похоже, что перед нами два основных варианта песнопения, которые обычно исполнялись в храмах, короткая и более пространная версии одного и того же текста.

Сочинение гимнов в честь богов было традицией в Египте, и некоторые подобные тексты сохранились на стенах древних храмов. Как и еврейские псалмы, относящиеся к более позднему времени, они по содержанию не слишком возвышенны. Чаще всего они представляли собой воинственные песни, воспевавшие шум битвы, громовые раскаты, неистовство бури и величие божественного гнева.

Длинный вариант гимна Атону, который мы приводим здесь полностью, разительно отличается от них и своей выразительностью, и чистотой чувств, ни в чем не уступая поэтическим шедеврам античности.

О прекраснейший!
Ты сияешь на небосклоне, о вечно живой Атон, податель жизни!
Ты взошел на восточном склоне неба и всю землю наполнил своею
красотою.
Ты прекрасен, велик, светозарен!
Ты высоко над всей землею! Лучи твои объемлют все страны, до пределов
того, что создано тобою.
Ты Ра, ты достигаешь пределов (мира).
Ты подчиняешь дальние земли сыну, любимому тобою.
Ты далек, но лучи твои на земле, ты – пред людьми, (по небу) твое
движение.
Ты заходишь на западном склоне неба – и земля (замирает) во мраке,
наподобие застигнутого смертью.
Спят люди в домах, и головы их покрыты, и не видит один глаз другого,
и похищено имущество их, скрытое под изголовьем их, – а они
не ведают.
Львы покидают свои логова,
Змеи жалят людей во мраке, когда приходит ночь и земля погружается
в молчание, ибо создатель всего покинул небосвод.
Озаряется земля, когда ты восходишь на небосклоне;
Ты сияешь, как солнечный диск,
Ты разгоняешь мрак, щедро посылая лучи свои, и
Обе Земли просыпаются, ликуя, и поднимаются на ноги.
Ты разбудил их – и они омывают тела свои и берут одежду свою.
Руки их протянуты к тебе, они прославляют тебя, когда ты сияешь надо
всею землей, и трудятся они, выполняя свои работы.
Скот радуется на лугах своих, деревья и травы зеленеют, птицы вылетают
из гнезд своих, и крылья их славят тебя.
Все животные прыгают на ногах своих, все крылатое летает на крыльях
своих – все оживают, когда озаришь ты их сиянием своим.
Суда плывут на север и на юг, все пути открыты, когда ты сияешь.
Рыбы в реке резвятся пред ликом твоим, лучи твои (проникают) в глубь
моря, ты созидаешь жемчужину в раковине,
Ты сотворяешь семя в мужчине, ты даешь жизнь сыну во чреве матери
его,
Ты успокаиваешь дитя – и оно не плачет,
Ты питаешь его во чреве,
Ты даруешь дыхание тому, что ты сотворил, в миг, когда выходит дитя
из чрева в день своего рождения,
Ты отверзаешь уста его, ты создаешь все, что потребно ему.
Когда птенец в яйце и послышался голос его,
Ты посылаешь ему дыхание сквозь скорлупу и даешь ему жизнь.
Ты назначаешь ему срок разбить яйцо, и вот выходит он из яйца, чтобы
подать голос в назначенный тобою срок. И он идет на лапках своих,
когда покинет свое яйцо.
О, сколь многочисленно творимое тобою и скрытое от мира людей, бог
единственный, нет другого, кроме тебя!
Ты был один – и сотворил землю по желанию сердца твоего, землю
с людьми, скотом и всеми животными, которые ступают ногами
своими внизу и летают на крыльях своих вверху. Чужеземные страны,
Сирия, Куш, Египет – каждому человеку отведено тобою место его.
Ты создаешь все, что потребно им. У каждого своя пища, и каждому
отмерено время жизни его. Языки людей различаются меж собою,
несхожи и образы их, и цвет кожи их, ибо отличил ты одну страну
от другой.
Ты создал Нил в преисподней и вывел его на землю по желанию своему,
чтобы продлить жизнь людей, – подобно тому как даровал ты им
жизнь, сотворив их для себя, о всеобщий Владыка, утомленный
трудами своими.
Владыка всех земель, восходящий ради них, диск солнца дневного,
великий, почитаемый!
Все чужеземные, далекие страны созданы тобою и живут милостью
твоею, – ведь это ты даровал небесам их Нил, чтобы падал он
наземь, – и вот на горах волны, подобные волнам морским, и они
напоят поле каждого в местности его.
Как прекрасны предначертания твои, владыка вечности!
Нил на небе – для чужестранцев и для диких животных о четырех ногах,
а Нил, выходящий из преисподней, – для Земли Возлюбленной
(тобою).
Лучи твои кормят все пашни: ты восходишь – и они живут и цветут.
Ты установил ход времени, чтобы вновь и вновь рождалось сотворенное
тобою, – установил зиму, чтобы охладить пашни свои, жару, чтобы
Ты создал далекое небо, чтобы восходить на нем, чтобы видеть все,
сотворенное тобой.
Ты единственный, ты восходишь в образе своем, о Атон, – живой,
сияющий и блестящий, далекий и близкий!
Из себя, единого, творишь ты миллионы образов своих.
Города и селения, поля и дороги и Река созерцают тебя, каждое око
устремлено к тебе, когда ты, диск дневного солнца, поднимаешься
на небо.
Ты в сердце моем, и нет другого, познавшего тебя, кроме сына твоего
Эхнатона, ты даешь сыну своему постигнуть предначертания твои
и мощь твою.
Вся земля во власти твоей десницы, ибо ты создал людей;
Ты восходишь – и они живут, ты заходишь – и они умирают.
Ты время их жизни, они живут в тебе.
До самого захода твоего все глаза обращены к красоте твоей.
Останавливаются все работы, когда заходишь ты на западе.
Когда же восходишь, то велишь процветать (…) для царя.
Спешат все ноги с тех пор, как ты основал земную твердь.
Ты пробуждаешь всех ради сына твоего, исшедшего из плоти твоей, для
царя Верхнего и Нижнего Египта, живущего праведно, Владыки
Обеих Земель, Эхнатона, да продлятся дни его! – и ради великой
царицы, любимой царем, Владычицы Обеих Земель Нефертити, —
да живет она, да будет молода она во веки веков![24]

Знакомясь с этим действительно красивым гимном, нельзя не поразиться сходству его со 103-м псалмом. Приведем соответствующие примеры:

Гимн: Львы покидают в свои логова, змеи жалят людей во мраке, когда приходит ночь и земля погружается в молчание, ибо создатель всего покинул небосвод.

Псалом: Ты простираешь тьму – и бывает ночь: во время нее бродят все лесные звери, львы с рыком выходят на охоту и Бог дает им пищу.

Гимн: Озаряется земля, когда ты восходишь на небосклоне; Ты сияешь, как солнечный диск, Ты разгоняешь мрак, щедро посылая лучи свои, и Обе Земли просыпаются, ликуя, и поднимаются на ноги. Ты разбудил их – и они омывают тела свои и берут одежду свою.

Руки их протянуты к тебе, они прославляют тебя, когда ты сияешь надо всей землей, и трудятся они, выполняя свои работы.

Псалом: Восходит солнце, и они собираются и ложатся в свои логовища; Выходит человек на дело свое и на работу свою до вечера.

Гимн: Скот радуется на лугах своих, деревья и травы зеленеют, птицы вылетают из гнезд своих, и крылья их славят тебя.

Все животные прыгают на ногах своих, все крылатое летает на крыльях своих – все оживают, когда озаришь ты их сияньем своим.

Псалом: Насыщаются древа Господа, кедры ливанские, которые он насадил. На них гнездятся птицы… Высокие горы – сернам…

Гимн: Суда плывут на север и на юг, все пути открыты, когда ты сияешь. Рыбы в реке резвятся пред ликом твоим, лучи твои проницают глубь морскую.

Псалом: Это – море великое и пространное: там пресмыкающиеся, которым нет числа, животные малые и большие, там плавают корабли и играет Левиафан.

Гимн: Ты был один – и сотворил землю по желанию сердца твоего, землю с людьми, скотом и всеми животными, которые ступают ногами своими внизу и летают на крыльях своих вверху.

Псалом: Как многочисленны дела Твои, Господи! Все сотворил ты премудро; земля полна произведений твоих.

Гимн: Ты даровал небесам их Нил, чтобы падал он наземь, – и вот на горах волны, подобные волнам морским, и они напоят поле каждого в местности его. Как прекрасны предначертания твои, владыка вечности! Нил на небе – для чужестранцев и для диких животных о четырех ногах, а Нил, выходящий из преисподней, – для Земли Возлюбленной.

Псалом: Ты наполняешь горы с высот Твоих, плодами дел твоих насыщается земля. Ты произращаешь траву для скота и зелень на пользу человека, чтобы произвести из земли пищу…

Гимн: Ты установил ход времени, чтобы вновь и вновь рождалось сотворенное тобою, – установил зиму, чтобы охладить пашни свои, жару, чтобы (зрели посевы).

Псалом: Ты сотворил луну для указания времени, солнце знает свой запад…

Гимн: Города и селения, поля и дороги и Река созерцают тебя, каждое око устремлено к тебе, когда ты, диск дневного солнца, поднимаешься на небо.

Псалом: Все они от тебя ожидают, чтобы ты дал им пищу их в свое время. Дашь им – принимают, отверзаешь руку твою – насыщаются благом. Сокроешь лицо твое – мятутся, отнимешь дух их – умирают, и в персть свою возвращается (Па, 103: 13—27).

Отмечая подобные совпадения, трудно избавиться от мысли, что существует прямая связь между двумя сочинениями, и возникает невольный вопрос, не было ли у гимна Эхнатона и этого иудейского псалма некоего общего сирийского источника или же 103-й псалом создан под влиянием оригинального стихотворения фараона.

Оба варианта не исключаются, но, учитывая высокое поэтическое дарование Эхнатона и его оригинальность, скорее всего, именно его текст стал образцом для автора псалма.

Когда юный фараон сложил этот гимн, ему, вероятно, было около двадцати двух лет, тот самый возраст, когда многие знаменитые поэты написали свои шедевры. Эхнатон, по-видимому, искренне верил в то, что он был единственным человеком, которому явился бог. И тот факт, что он никогда не упоминал о каких-либо своих предшественниках или учителях, неизменно говоря о себе как об основателе нового культа, указывает на то, что идеи, выраженные в гимне, принадлежали лично фараону. Религию Эхнатона называли не иначе как «Учением», – таким образом, сам фараон выступал в качестве «учителя», излагавшего своим последователям основы нового культа.

Таким образом, культ Атона обрел стройность и утвердился в новой столице как официальное вероучение. Эхнатон теперь получил возможность передать руководство культом тому из своих приближенных, кто показал себя особенно ревностным приверженцем его учения, чтобы уделять внимание другим делам и прежде всего проблеме обращения в новую веру остальной части Египта.

Как глава государства, Эхнатон должен был ежедневно решать тысячу дел, требовавших именно его участия, и его высокие принципы заставляли его глубже вникать в различные административные проблемы, чем это делали его предшественники. Из-за слабого здоровья он не мог слишком перенапрягаться, однако в Египте ни до него, ни после не было правителя, в голове которого рождалось бы столько планов.

Юный царь сам разъяснял своим приближенным новую доктрину, и легко представить, как он сидел по многу часов в своем дворце или под деревьями в садах, разбитых вдоль Нила, рассказывая чиновникам и вельможам о красоте и величии Атона.

Одним из самых горячих поклонников учения оказался некий Мерира, который, похоже, был давним сторонником реформаторского движения, и именно ему Эхнатон передал обязанности «верховного жреца Атона в городе Атона», чтобы высвободить себе время для управления царством и обращения всех подданных в свою веру.

К сожалению, о жизни Мериры нам известно очень немного, но на стенах его гробницы, расположенной в горах за городом, присутствуют несколько рельефов, приоткрывающих нам некоторые моменты его биографии.

На одной из стен изображено облачение Мериры в одежды верховного жреца. Мы видим царя с его женой и одной из его дочерей, они стоят у окна, живописно украшенного гирляндами.

Оконный проем обрамляют изображения гирлянд из цветущих лотосов и яркие занавески; царственные особы наклоняются, чтобы приветствовать Мериру и других людей, собравшихся на галерее. Развевающиеся по ветру ленты свисают с изящных колонн в форме лотоса, поддерживающих крышу, соперничая в яркости с красными и голубыми веерами из перьев страуса в руках у придворных.

Выглядывая из окна, Эхнатон заставляет Мериру подняться с колен: верный вельможа приветствовал, как подобает, своего повелителя. Затем Эхнатон торжественно обращается к своему любимому ученику со следующими словами: «Я посвящаю тебя в верховные жрецы Атона в моем храме Атона в поднебесном городе Атона. Я делаю это из любви к тебе и говорю тебе: мой слуга, преуспевший в учении! Сердце мое радуется от дел твоих. Я передаю тебе эту должность и говорю тебе: ты будешь вкушать пищу фараона в храме Атона!» Сразу же после этого собравшиеся поднимают Мериру на плечи. Новый верховный жрец провозглашает: «Щедро вознаграждает Атон тех, кто ублажают его». Затем царь передает Мерире жреческие регалии и множество ценных подарков, которые принимают стоящие на галерее слуги и помощники нового жреца.

На заднем плане видна колесница, которая отвезет Мериру обратно в его резиденцию, носители опахал, которые побегут рядом с ним, прислужницы, которые, ударяя в тамбурины, двинутся во главе процессии и уже начали танцевать, когда друзья Мериры подняли его на плечи, и другие женщины, которые будут осыпать его дорогу цветами.

Назначение на высокий религиозный пост не сопровождалось никакими мрачными таинствами и суровыми обрядами посвящения. Просто хороший человек получил почетную должность. В религии Атона не было ничего таинственного. Честность, открытость и искренность выдвигались как основные принципы в учении Эхнатона – молящиеся поклонялись богу при благословенном свете дня, распевая радостные гимны на открытых дворах при храмах. Вновь назначенный фараоном верховный жрец был вдумчивым, чистосердечным, добродушным, богобоязненным, семейным человеком, а отнюдь не аскетом, который оставил суету этого мира ради великого служения.

Фараон, поощрявший простой образ жизни, не призывал к умерщвлению плоти, но призывал только контролировать плотские желания. Как и Екклесиаст, он не призывал отказываться от жизненных удобств, красивых вещей, музыки, радости общения в хорошей компании и освежающего глотка вина, а лишь учил, что человек должен во всем этом знать меру.

После назначения Мериры царь и его семья на закате посетили храм, что и представлено на одном из рельефов в гробнице верховного жреца. Здесь впервые появляется изображение фараона, едущего по улицам в колеснице. Ни один царь до Эхнатона не позволял художникам запечатлеть его иначе как в канонических позах, подобно божеству.

Одержимый любовью к правдивости и реалистичности, Эхнатон обходился без подобных условностей и всячески добивался, чтобы к нему относились как к обычному смертному. И вот мы видим его стоящим в роскошно разукрашенной колеснице, в его руках поводья и хлыст. Он сам управляет двумя норовистыми скакунами; когда они гарцуют, цветные плюмажи на их головах качаются и трепещут.

Царица едет позади него в своей собственной колеснице, за ней следуют принцессы, а далее – вельможи и фрейлины на колесницах, которыми управляют возничие.

Сверкающая упряжь, пляшущие красные и голубые перья на плюмажах, разноцветные одежды и ленты – поистине, ради такого зрелища городским жителям стоило покинуть свои дома.

Впереди царской колесницы гордо выступали стражники, вооруженные копьями, щитами, боевыми топорами, луками и дубинками; они расчищали дорогу для пышной процессии. Среди воинов, помимо египтян, можно увидеть бородатых азиатов из сирийских провинций, негров-масаев из Нубии, ливийцев с длинными волосами.

Далее мы видим, как процессия приближается к храму, около ворот стоит Мерира, радостно приветствующий своего повелителя. Рядом с ним четыре человека, стоящие на коленях, держат цветные опахала из страусовых перьев, чтобы обмахивать фараона, когда он будет спускаться с колесницы. Остальные присутствующие также преклоняют колени, воздев руки в почтительном приветствии.

Слуги с букетами цветов выводят огромных быков, раскормленных, как призовой скот в наши дни, их мощные шеи и рога увиты гирляндами цветов. Одетые в свободные одежды женщины-музыканты бьют в тамбурины.

Храм, описание которого будет дано ниже, украшен по случаю столь торжественного события гирляндами цветов, на алтарях возвышаются горы подношений. Царь вступает в храм. В следующей сцене показано, как царственная семья молится у высокого алтаря, на котором лежат приношения: куски мяса и птицы, овощи, фрукты и цветы в окружении бронзовых сосудов, наполненных горящим маслом. Перед алтарем стоят Эхнатон и Нефертити, они разбрызгивают над светильниками ароматные масла. Верхняя часть тела царя обнажена, но вокруг его талии обернут кусок тонкого льна, с длинным красным поясом, который обвивается вокруг его босых ног.

Царица одета в прозрачную ткань, под которой можно разглядеть все ее формы, словно она обнажена. Вокруг ее талии обернута красная лента, оба ее конца ниспадают до земли. Ни у царя, ни у царицы нет драгоценных украшений, подчеркивается прежде всего простота мягких, струящихся одеяний с яркими красными поясами. Стоящие сзади царственной четы маленькие принцессы играют на систрах хвалы богу.

Около фараона стоят Мерира и его помощник, склонившиеся в почтительном поклоне, другой жрец зажигает благовония. Неподалеку расположились восемь слепых музыкантов, толстых пожилых людей, которые хлопают в ладоши и поют под аккомпанемент семиструнной арфы, воздавая хвалу солнечному свету, который они не могут видеть, но чувствуют как «тепло, которое есть Атон».

Рис. 4. Эхнатон и Нефертити с тремя дочерьми бросают золотые ожерелья преданным вельможам.

Еще одна серия рельефов содержит сцену, в которой представлено награждение Мериры фараоном после того, как тому удалось собрать ежегодную храмовую дань с поместий, расположенных на противоположном берегу реки. Церемония происходит возле амбаров, стоящих у самой воды.

В гавани пришвартовано множество лодок, на берегу несколько небольших загонов заполнены мычащим скотом. Амбары набиты разным добром, перед ними стоит ликующий Мерира. Фараон обращается к нему.

«Пусть смотритель сокровищницы драгоценностей примет Мериру, – говорит Эхнатон, – и повесит на его шею золото, и золото на ноги, в знак того, что он повинуется учению фараона». И тотчас помощники начинают нанизывать золотые ожерелья на шею верховного жреца.

Писцы записывают краткий отчет о событиях, помощники и носители опахал низко кланяются, затем Мериру с танцами и музыкой препровождают на виллу, а Эхнатон возвращается в свой дворец и, надо думать, без сил опускается на подушки.

На многих рельефах и рисунках в гробницах показано, как фараон утомленно полулежит на подушках, словно государственные заботы отняли у него все силы. Никогда прежде фараон не представал перед своими подданными в столь обыденных человеческих проявлениях. Сцены такого рода приоткрывают нам частную жизнь дворца. Мы видим царя, который убеждал своих последователей в прелести семейной жизни на примере собственной семьи.

Опишем несколько изображений такого рода. На одном царственная семья показана внутри красивого павильона, крышу которого поддерживают деревянные колонны, раскрашенные в разные цвета; верхушки колонн украшены резными изображениями подвешенных за ноги диких гусей, над которыми торчат букеты цветов. На колоннах развешаны цветочные гирлянды, с потолка свешиваются ветки винограда. Снаружи по крыше павильона тянется бордюр из сверкающих кобр, возможно отлитых из бронзы.

Внутри этой прекрасной постройки обнаженные девушки играют на арфе, лютне и на лире, – без сомнения, под этот аккомпанемент исполнялись незатейливые любовные песни того времени. В стороне стоят сосуды с вином, около них расположились слуги. Сам царь откинулся на подушки кресла, он выглядит уставшим и печальным. Пальцами левой руки он лениво перебирает цветы, в правой руке он небрежно держит изящную чашу, ожидая, пока ему снова нальют вина. Это делает царица, которая стоит перед ним; она искренне хочет создать максимальный комфорт для своего супруга. Царица наливает вино из сосуда в чашу, через ситечко. Рядом стоят три маленькие принцессы, одна нагружена букетами цветов, другая держит блюдо со сладостями, третья разговаривает с отцом.

В другой сцене показаны царь и царица, расположившиеся в удобных креслах, рядом слуга, готовый выполнить любое их распоряжение. Царь ест жареного голубя, придерживая его пальцами, Нефертити пьет из красивой чаши. Судя по легким прозрачным одеждам, это полуденная трапеза, – к несчастью, изображение сильно повреждено и на нем нельзя разобрать ничего, кроме фигур царственных особ.

Мы очень мало знаем об этих годах правления Эхнатона. На десятом или одиннадцатом году правления, когда ему было примерно двадцать три года, у него родилась четвертая дочь, названная Нефернеферуатон. Хотя царица не подарила ему наследника, похоже, что Эхнатон не попытался взять себе другую жену. Насколько нам известно, он так и не завел себе гарема, хотя это и противоречило сложившимся в Египте обычаям.

С течением времени здоровье правителя неуклонно ухудшалось, ибо он постоянно переутомлялся. Он обладал таким живым умом, что не мог проводить время в праздности; даже просто лежа среди цветов в саду, он напряженно думал, его мысль рвалась вперед, стремясь пробить барьер, который лежал между ним и богом, заставившим цвести эти растения. Эхнатон отдал все душевные силы на то, чтобы новое вероучение обрело законченность и стройность, при этом ему приходилось буквально выворачиваться наизнанку, чтобы поддерживать порядок и стабильность в государстве. Удивительно, как его мозг выдерживал такое напряжение. На самом деле ему редко выпадали блаженные минуты покоя, которые запечатлели художники города Атона.

На двенадцатый год правления Эхнатона дань, поступившая от зависимых государств, оказалась такой богатой, что о ней была сделана специальная запись, а сцены, изображающие передачу дани, появились среди росписей гробниц Хуи и Мериры II. Надпись под соответствующим изображением в гробнице Хуи гласит:

«В восьмой день второго месяца зимы двенадцатого года <…> Царь <…> и царица, да живут они вечно, появились перед подданными в огромном золотом паланкине, чтобы принять дань Сирии и Эфиопии, народов востока и запада, чтобы получить подати с каждой земли и (взамен) наградить их дыханием жизни. Представители всех стран, а также островов, расположенных посреди моря, собрались, чтобы принести подношения царю, восседавшему на троне в городе Атона».

На рисунке царь и царица расположились рядом; Эхнатон держит в руках знаки царского достоинства и выглядит очень величественно; царица нежно обнимает его за талию.

Вероятно, паланкин изготовлен из дерева, а затем полностью покрыт золотой фольгой. Зрительно он кажется весьма внушительным: огромный трон, водруженный на мощные опоры, которые лежат на плечах носильщиков. Ручки выполнены в виде сфинксов; на спинке трона вырезано изображение льва.

Перед паланкином идет жрец с кадильницей, из которой поднимаются вверх клубы благовонного дыма, танцовщики пляшут и скачут по дороге перед процессией.

За царственной четой идут принцессы в сопровождении нянек и придворных дам, по обоим сторонам дороги выстроились придворные, чиновники, воины и слуги.

Наконец вся группа приближается к месту, предназначенному для церемонии; царь и царица переходят в небольшой роскошный павильон, построенный для них, там они снова усаживаются на троне, их ноги покоятся на подушечках.

Царица расположилась слева от Эхнатона, на рисунке ее фигура частично заслонена фигурой ее супруга, но все равно видно, как она правой рукой обнимает мужа за талию, а левой держится за его левую руку, можно предположить, что Нефертити наклонилась к Эхнатону, склонив головку ему на плечо. В то время Нефертити была матерью семейства, но ей исполнилось не более двадцати, поэтому согласимся, что сцена публичного выражения нежных чувств не лишена обаяния. Около трона расположились юные принцессы, одна из них держит на руках маленькую газель, а другая гладит ее по голове.

Перед павильоном проходят депутации из зависимых государств; чтобы фараон не заскучал, рядом находятся профессиональные борцы, готовые при необходимости внести разнообразие в монотонную церемонию. Неподалеку плясуны и мимы танцуют и кувыркаются под аккомпанемент кастаньет и хлопков.

Дань от Сирии подносят одетые в длинные одежды азиаты. Опустившись на колени, они поднимают руки, приветствуя царя. Перед фараоном проводят великолепных сирийских лошадей, позади них везут колесницы. Далее идут группы рабов, однако их руки не закованы в кандалы (как это делалось во времена других фараонов), а просто связаны веревкой.

Луки, копья, щиты, кинжалы, бивни слонов и другие вещи сложены на землю около павильона, а красивые вазы из драгоценных металлов или поделочного камня поставлены на возвышениях, чтобы правитель мог ими полюбоваться. Слуги проводят диких зверей, среди них всеобщее внимание, вероятно, привлек прирученный горный лев. Последними проходят несколько обнаженных девушек, выбранных исключительно из-за своей красоты; можно предположить, что они займут свое место среди других прислужниц во дворце.

С «островов, расположенных посреди моря», привезли прекрасные вазы, некоторые расписанные по кругу человеческими фигурами. Из Ливии доставили страусовые яйца и перья. Дань из Нубии и Судана несли негры; она состояла из множества золотых браслетов и колец, а также мешков с золотым песком, который добывали в копях в Восточной пустыне.

На рисунке можно разглядеть щиты, оружие, бивни и шкуры, перед троном проводят скот и антилоп. Как азиаты изумили собравшихся, привезя с собой льва, так и негры заставили всех трепетать, выведя невероятного размера пантеру. В конце процессии шли рабы обоего пола, женщины несли в корзинах на спине детей, но опять же мы должны отметить, что с рабами не обращались жестоко. Последний факт заслуживает особого упоминания, поскольку обычно на изображениях подобных церемоний можно увидеть группы несчастных пленников с заломленными назад руками и подгибающимися коленями; ничего подобного нет на рисунках времен Эхнатона.

Юный фараон не выносил зрелища человеческих страданий, ибо знал на собственном опыте, что такое физические мучения. Пытки пленников или казни бунтовщиков были ему столь же отвратительны, как и нам с вами.

Как говорилось выше, Эхнатон оставил Фивы примерно на восьмой год правления, но, похоже, его мать, царица Тиу, вовсе не стремилась последовать за ним, решив остаться в своем дворце у подножия фиванских гор. Скорее всего, она не разделяла желание своего сына создать новую столицу, поэтому переезд двора огорчил ее, хотя, конечно, она осознавала необходимость подобного шага.

Несмотря на преклонный возраст, ей болезненно недоставало пышности и ритуала великолепного двора, которым она когда-то правила. Вплоть до четвертого года правления ее сына, то есть примерно до его шестнадцатилетия, она была главной, и весь мир должен был преклонять колени перед ней. Она могла наслаждаться роскошными чужеземными дарами, но теперь, когда царь и вся знать отправились в город Атона, туда же стали свозить всю собираемую дань.

Старой царице было суждено вести тихую уединенную жизнь во дворце, который, вероятно, быстро начал приходить в упадок. По всей вероятности, с ней жила ее маленькая дочь Бакетатон, возможно, что ту же участь разделили и другие дочери, хотя о них ничего не известно, может статься, что они уже умерли. Видимо, она иногда навещала своего сына в городе Атона, и там для нее построили постоянную резиденцию, чтобы Тиу могла останавливаться в ней когда захочет. Главный мажордом Тиу, пожилой человек по имени Хуи, часть времени проводил в новой столице, где для него построили гробницу. Рельефы на ее стенах рассказывают в том числе об одном из визитов старой царицы к Эхнатону. Когда точно происходили эти события, мы не знаем, но, поскольку в надписях в гробнице имеются отсылки к двенадцатому году правления Эхнатона, визит, вероятно, состоялся примерно в это время.

Царице тогда было за пятьдесят, ее дочери Бакетатон, родившейся незадолго до смерти отца, около двенадцати. Эхнатон принимал мать и сестру с искренней радостью и радушием, мажордома Хуи призвали, чтобы организовать празднества в их честь.

Некоторые эпизоды этих торжеств изображены на рельефах; художник, несмотря на всю нелюбовь Эхнатона к парадным портретам, все же передал великолепие и пышность происходящих церемоний. Мы видим Эхнатона, его жену Нефертити, мать Тиу, сестру Бакетатон и двух дочерей Меритатон и Анкхсенпаатон, которые сидят рядом в удобных креслах, поставив ноги на изящные скамеечки.

Эхнатон одет в тонкую льняную ткань, верхняя часть торса обнажена. На лбу сияет небольшая золотая змейка, на ногах красиво отделанные сандалии, но, по своему обыкновению, он не надел никаких драгоценностей. Царица Нефертити одета в свободные одежды из льна, на лбу у нее тоже царственная змейка. У царицы Тиу высокая сложная прическа, по моде прежнего царствования; поверх этого великолепия – корона, состоящая из диска, двух рогов, двух высоких перьев и двух небольших змеек, вероятно из чистого золота. Ее фигуру обволакивает элегантное одеяние из почти прозрачного материала. Девочки обнажены.

Вокруг этой счастливой семьи расставлены столы, на которых громоздится всевозможная еда. Здесь куски мяса, блюда со сладостями, овощами, фруктами, хлебом, печеньем. Столы украшены цветами лотоса, по обычаю древних египтян. Возле столов стоят кувшины с вином и другими напитками, увитые лентами.

Художник показал, как Эхнатон откусывает кусочек мяса от огромной кости, которую он держит в руках. С того времени до наших дней в Египте сохранился обычай есть мясо руками. Нефертити держит в руке небольшую зажаренную утку, которую она изящно щиплет. Нельзя понять, что ест Тиу, одной рукой она подносит закуску ко рту, другой передает часть своей дочери Бакетатон. Около Нефертити сидят две маленькие принцессы, похоже, они едят то же самое, что и их мать.

Хуи бегает туда-сюда по залу, он пробует каждое блюдо, прежде чем подать его на царский стол. Попеременно играют два оркестра: один – египетский, другой, очевидно, сирийский. Египетский оркестр состоит из четырех женщин: первая играет на арфе, вторая и третья – на лютнях, а четвертая – на лире. Основным инструментом в чужеземном оркестре была огромная лира примерно двух метров высоты с восемью струнами, на которой играли двумя руками.

Придворные в парадных одеяниях стоят у стен в зале, где происходит пиршество. На других рельефах, находящихся в гробнице Хуи, показаны вечерние празднества в честь царицы Тиу. И снова мы видим тех же членов царской семьи, но от ночной прохлады их защищают более плотные одеяния; торс фараона покрывает накидка из мягкого льна. Царь, царица и вдовствующая царица пьют из красивых чаш, возможно золотых.

Поскольку это вечерний праздник, еды немного, но три украшенных цветами стола ломятся от фруктов. Одетые в легкие одежды маленькие принцессы наслаждаются этим изобилием; маленькая Анкхсенпаатон стоит на скамеечке возле своей матери, одной рукой она придерживает одежду, а другой кладет сливу или что-то подобное в рот.

По-прежнему играют два оркестра; придворные наблюдают за трапезой, Хуи бегает туда-сюда, отдавая распоряжения слугам, наполняющим чаши царской семьи. Зал освещают несколько ламп на высоких подставках, рядом с ними помещаются кувшины с вином.

Опишем еще одно событие, произошедшее во время визита и также запечатленное художником. Мы наблюдаем, как Эхнатон, почтительно поддерживая свою мать под руку, сопровождает старую царицу в храм, который построили в ее честь. Он был назван «Тенью Солнца». Вероятно, это было огромное здание невероятной красоты.

Пройдя через огромные створчатые врата, установленные между двумя обычными пилонами, гость попадал в просторный, залитый солнечным светом двор. По обеим сторонам двора проходила колоннада, между колоннами помещались статуи Эхнатона, Аменхотепа III и самой царицы Тиу. В середине двора возвышался алтарь, к которому вела лестница из нескольких ступенек. В дальнем конце двора располагались еще одни врата, ведущие во внутренние помещения. Миновав ворота, посетитель оказывался в маленькой галерее, по стенам которой стояли статуи фараона и его матери. Далее за закрытыми двустворчатыми дверями находилось святилище, внутри него размещался второй алтарь, по обе стороны которого стояли статуи царя и матери-царицы. Справа и слева от святилища располагались две небольшие молельни, через них можно было в обход святилища выйти в помещение для молящихся, где также находились статуи царя и Тиу.

Здание, вероятно, радовало глаз яркими красками, на всех алтарях по столь торжественному поводу громоздились горы подношений. В тени колоннад стояли огромные кувшины с вином, украшенные цветочными гирляндами и лентами, на изящных подставках среди цветов лежали мясо, хлеб и фрукты.

Во время посещения храма Эхнатона и Тиу сопровождала юная принцесса Бакетатон, сестра фараона, и две ее фрейлины. Перед ними шел мажордом Хуи в сопровождении чужеземного сановника, судя по одеждам критянина.

За ними шествовали придворные с веерами и опахалами, возле храма толпились слуги, возничие и конюхи, носители опахал, носильщики, храмовые служители.

Они приветствовали процессию криками: «Владыка Атона!», «Да живет он вечно!», «О красивейшая из всех!», «Тому, в ком живет Атон!», «Та, кто покровительствует этому храму Атона».

Вероятно, пожилая царица чувствовала себя так, будто время повернулось вспять и она снова возвратилась в дни своей славы. Но насколько же нынешние простые обряды отличались от тех, что совершали жрецы Амона-Ра! Два-три взмаха кадильницей, краткая молитва, несколько поклонов – и вот уже все выходят наружу, закрываются священные ворота, и процессия возвращается во дворец.

Не исключено, что царица Тиу, глубоко тронутая тем роскошным приемом, который устроил ей ее сын, переехала в свою резиденцию в городе Атона. Но так или иначе, ей не довелось в полной мере насладиться роскошью, напоминавшей ей о днях ее молодости.

Вскоре после описанного нами визита она умерла. В соответствии с ее распоряжениями тело Тиу набальзамировали в Фивах и перенесли из ее дворца в Долину царей, где, по обычаю, хоронили фараонов. Эхнатон отдал последнюю дань матери, предоставив погребальные принадлежности, в надписи на усыпальнице можно прочитать, что «он изготовил это для своей матери».

Тиу, видимо, пожелала, чтобы ее похоронили возле Юаа и Туа, ее отца и матери. Ее гробница в восточной части долины находится совсем близко от их усыпальницы. В гробницу вела крутая лестница, продолжавшаяся пологим спуском, в конце которого располагалась просторная погребальная камера с белеными стенами.

Большую часть камеры занимала большая усыпальница. Дверь в нее была изготовлена из дорогого ливанского кедра, покрытого золотом, и оснащена засовом. Большинство гвоздей, скрепляющих деревянные части строения, были сделаны из золота (наглядное свидетельство состояния царской казны в то время).

На створках располагались изображения царицы, озаренной лучами Атона. Сама усыпальница была также изготовлена из кедра, покрыта золотом, на всех ее стенках были представлены сцены поклонения Атону. В одной из них Эхнатон стоит рядом с Тиу, вокруг реалистически нарисованных фигур струятся животворные лучи солнца. Внутри усыпальницы размещался саркофаг, в котором лежала мумия великой царицы. В камере находились также традиционные погребальные принадлежности: живописно разрисованные короба, алебастровые и фаянсовые вазы, статуэтки и прочее. На некоторых вазах видны маленькие гротескные фигуры бога Беса; очевидно, Эхнатон по-прежнему допускал почитание других богов. В надписях на стенах усыпальницы он везде, где только можно, называет своего отца Аменхотепа III его вторым именем Небмаара, чтобы не упоминать ненавистного имени Амона. Вместе с тем в некоторых случаях, там, где это казалось необходимым, он допускал его употребление. Предубеждение Эхнатона против старого государственного божества проявилось и в другом. Супругой Амона была богиня Мут («Мать»), ее имя писалось иероглифом в виде коршуна. Этот иероглиф следовало употреблять, когда в надписи речь шла о «матери фараона» Тиу; но Эхнатон потребовал, чтобы слово записывали фонетически, по буквам, и таким образом избежал использования неприятного ему символа.

Аналогично, в имени Небмаара, означающем «Ра, владыка истины», слово «истина» представляет собой символ одноименной богини. В религии Эхнатона понятие «правды», «истины», которую он рассматривал как одно из важнейших условий достижения счастья и благополучия, занимало важное место. Сама мысль о том, что существует некое божество истины, казалась ему глубоко неверной. Он писал слово «правда» по буквам, не используя иероглиф богини. Когда похоронные церемонии закончились, когда была прочитана последняя молитва и облако благовонного дыма поднялось к своду гробницы, золотую дверь усыпальницы закрыли и заперли; строители замуровали наружные двери и замаскировали их обломками камня.

Так Эхнатон отдал последнюю дань своей матери, которая была, возможно, вдохновительницей планов, успешно претворенных им в жизнь. Со смертью этой доброй и могущественной женщины порвалась последняя нить, связывавшая фараона с прошлым. Узда, сдерживавшая его, исчезла, и начался новый и более суровый период его короткой жизни.