• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Перед читателем необычная книга. Она написана осенью 1941 года, когда фашистские армии находились на подступах к Москве. Гитлеровское командование готовилось к параду на Красной площади. Мир взволнованно следил за противоборством, от исхода которого во многом зависели судьбы человеческой культуры. Именно в эти дни американец Джон Скотт, в тридцатые годы работавший на строительстве Магнитогорского металлургического комбината, счел своим долгом рассказать соотечественникам о Стране Советов. Он знал, что русские не сдадутся, верил — Москва выстоит, Советский Союз победит. Эти чувства наполняли его, и он страстно желал, чтобы вся передовая Америка разделила их вместе с ним. Воспоминания Скотта — не столько о своей работе в Магнитогорске, сколько о людях, строивших комбинат и город.

С тех пор прошло почти полвека. Сегодня книга Джона Скотта, впервые переведенная на русский язык, становится достоянием широкого круга читателей.

Вряд ли найдется человек, который ничего не знал бы о Магнитке. О ней рассказывают в школах и вузах, о ней написаны научные труды и воспоминания, очерки и рассказы, ее прославляют в стихах и песнях, фильмах и спектаклях. Выросли новые металлургические комбинаты, и по традиции их называют Липецкой Магниткой, Казахстанской Магниткой…

Так нужна ли еще одна книга об этом? Не отнести ли работу Джона Скотта к источникам, которые нужны лишь узкому кругу историков-профессионалов? Чем привлекают нас сегодня воспоминания американца? Можно было бы сказать, что они интересны как взгляд со стороны. Но пять лет, с января 1933 по конец 1937 года, когда Джон Скотт жил и работал в одних и тех же условиях с нашими людьми, сделали его «своим». Он приехал в СССР добровольно, с искренней симпатией к «советскому эксперименту». Таким же вернулся домой, вопреки всем бедам и трудностям. В этом смысле чувства, переживания автора не выходят за рамки традиций нашей литературы о Магнитке.

И все же мемуары Джона Скотта необычны. Их отличает страстное стремление молодого человека увидеть жизнь тех лет в ее реальных противоречиях, рассказать не только о том, что строилось и было построено в Магнитогорске, но и о том, какой ценой достигались тогда эти победы. Конечно, и раньше о трудностях говорилось немало. Однако все они сводились к суровому климату, к неурядицам быта и плохим условиям труда, к нехватке опыта, квалифицированных кадров, общей культуры. Мы читали о «происках кулацких элементов», о «вредительстве», о последствиях внутрипартийной борьбы, противодействии оппозиционеров и т. п.

Пишет об этом и Джон Скотт. Однако в отличие от советских авторов, десятилетиями оценивающих факты и явления сугубо однозначно (причем больше оценивающих, чем показывающих), Скотт старается охватить жизнь разносторонне и быть предельно объективным.

Он приехал в Магнитогорск, когда пора больших котлованов оставалась позади. Началось освоение первых объектов комбинатов. Строительство продолжалось, но на передний план теперь выходили монтажники, доменщики, сталевары, слесари — одним словом, рабочие и специалисты, непосредственно занятые производством металла. Тысячи людей еще отлично помнили пустыри, на которых в короткий срок они сами возвели громадные цехи, построили дороги, жилье. Одно это уже поднимало дух, помогало работать. Джон Скотт оказался среди тех, чья жизнь сознательно была подчинена призывам и лозунгам: «Даешь домну!», «Даешь металл!».

По объему строительных работ Магнитка впятеро превышала Днепрострой. У руководителей этого гигантского комбината на первом месте значились кубометры земли и леса, тонны цемента, бетона, металлоконструкций, расходы на оплату рабочих и специалистов. Но никто точно не знал, сколько требовалось бань и сапожных мастерских, врачей, медсестер, портных, учителей и школ. В середине тридцатых годов Я. С. Гугель, возглавлявший Магнитострой, когда ему не было и тридцати, писал: «Считалось даже «неприличным», «несоциалистичным» уделять в такое время слишком много внимания личным удобствам. Это притупляло наше внимание к тому, что являлось важнейшей предпосылкой успешной борьбы на тягчайшем участке»[1].

К 1933 году многое уже было сделано. Достигнутые рубежи вселяли надежду на близкое завершение работ, на скорое освобождение от прежних тягот. И хотя легче не становилось, к трудностям привыкли. Привыкли и к произволу и беззаконию. Временами численность «спецпереселенцев», «вредителей» и других, ходивших на работу под конвоем, превышала половину всех занятых на Магнитке. Не секретом были многочисленные факты нарушения законности и норм партийной морали руководящими работниками комбината.

Мемуары Джона Скотта отличаются целостностью описания событий, взглядов, настроений. Он не рассказывает о жизни по принципу: с одной стороны и с другой стороны. В итоге сотни порой взаимоисключающих деталей сливаются в единую картину.

Говоря о Джоне Скотте, его восприятии событий, не будем принижать степень вдумчивости, наблюдательности и многих из тех, кто в тридцатые годы трудился в Магнитогорске. Сохранились любопытные документы, в частности письма, дневниковые записи очевидцев, умом и сердцем воспринимавших историю Магнитки и как подвиг и как драму строителей новой жизни. Однако долгие десятилетия такие материалы либо вообще не публиковались у нас, либо издавались с большими купюрами, которые обедняли тексты, лишали их должной полноты и смысла. Ситуация мало изменилась даже в период хрущевской оттепели.

Только на исходе восьмидесятых наметились кардинальные сдвиги. Курс на перестройку, гласность позволил исследователям (прежде всего уральцам) ввести в оборот новые источники о возникновении Магнитки, о ее начальном этапе. Воспоминания Джона Скотта — продолжение этой работы. Чтобы лучше понять их своеобразие и практическую значимость (и тем самым полнее оценить место книги Скотта в литературе), нужно хотя бы коротко сказать о самом мемуаристе, о его необычайной судьбе.

Джон Скотт приехал в Советский Союз осенью 1932 года. Это был молодой человек двадцати лет, с юных лет мечтавший стать писателем. Взгляды его формировались под влиянием отца, профессора политэкономии, входившего некоторое время в Компартию США. В 1925-м отец Скотта впервые посетил СССР. У него осталось хорошее впечатление от увиденного, и, когда сын решил поехать в нашу страну, отец напутствовал его добрыми словами, посоветовав предварительно получить нужную специальность. Джон бросил колледж, в котором учился, стал квалифицированным сварщиком, купил пишущую машинку и отправился за океан.

Америка, да и крупнейшие страны буржуазной Европы переживали в то время самый тяжелый кризис из всех, потрясавших дотоле капиталистический мир. Коммунисты считали, что этот кризис — яркое подтверждение близкой кончины строя, основанного на эксплуатации. Они видели в кризисе неопровержимое доказательство правильности пути, избранного советским народом в 1917 году. Что же касается сограждан Джона Скотта, то для них небывалый спад производства, многомиллионная безработица и растущая нищета стали подлинной катастрофой. По меньшей мере сто тысяч американцев просили тогда разрешения на въезд в Советский Союз. И хотя далеко не все из них имели сколько-нибудь ясное представление о трудностях проходившего в СССР переустройства общества, они не сомневались: в Советском Союзе у власти стоит рабочий класс, там идет массовое строительство современных предприятий, повсеместно нужны квалифицированные кадры, там ценят труд, там рождается человек свободного мира.

Именно с такими настроениями Джон Скотт приехал в Магнитогорск. Его пыл не охладили ни бюрократические препоны московских чиновников, ни январская стужа Урала, куда он добирался поездом четыре дня, ни тяжелейшие условия труда и быта, с которыми пришлось столкнуться сразу же. По его собственному признанию, он приехал в Россию «работать, учиться, и помогать в строительстве общества, которое, казалось, было по меньшей мере на шаг впереди американского». Уже через три месяца он преодолел языковый барьер. Самое главное — рабочие искренне считали его своим. И дело было не в том, что он роздал почти всю одежду, привезенную с собой, и внешне теперь уже ничем не отличался от остальных. Его ценили прежде всего за трудолюбие и горячую приверженность к коллективу. Недаром по рекомендации местной партийной организации американского рабочего приняли в Коммунистический университет, где, как правило, занимались только члены ВКП(б).

Джон Скотт, будучи по характеру человеком открытым и компанейским, отнюдь не отличался легковерием и наивностью. Его пытливый ум и острый глаз журналиста позволили ему быстро разобраться в повседневных реалиях жизни в Магнитогорске. Расскажи ему заранее о нехватке продуктов даже по карточкам, о жилых бараках без всяких коммунальных удобств и т. п., он, возможно, и не поверил бы, назвал клеветой на страну Октября. А простои, штурмовщина, прогулы, частые аварии?

Поверить, однако, пришлось быстро. Но едва ли Скотт написал бы книгу, которая сейчас в руках у читателя, если бы видел только тяготы и ошибки первого поколения магнитогорцев. Нет. Больше всего молодого американца поразило отношение окружавших его людей ко всем этим трудностям, отношение их друг к другу. Он был удивлен, обрадован и воодушевлен.

Тысячи людей именно в этих невероятных условиях, со стороны представлявшихся хаосом или даже фантасмагорией, выходили на работу в зимнюю стужу и в знойное лето, без паники и страха принимали хозяйственные беды и бытовые неудобства. После трудового дня они могли часами стоять в очередях за продуктами или «ширпотребом», заполняли красные уголки, школы ликбеза, курсы повышения квалификации. Часто вечерами собирались вокруг гармониста, плясали, пели частушки и разные песни… Были здесь и энтузиасты, и сезонники, и летуны, приехавшие за длинным рублем. Случалось всякое, вплоть до ссор, пьянок, драк… Впрочем, не будем пересказывать воспоминания американца. Подчеркнем главное: уехав из страны, где царила великая депрессия, он оказался на знаменитой стройке, и вопреки суровому климату, тяжелым материальным и бытовым условиям люди здесь работали и верили в завтрашний день.

Характеризуя взгляды Скотта, следует обратить внимание еще на одно обстоятельство. Через несколько месяцев после приезда в Магнитогорск он познакомился с молоденькой учительницей Машей Дикаревой, происходившей из крестьянской семьи. В 1934 году они поженились. У них родилось двое детей. Впоследствии журналисты и историки не раз записывали свои беседы с Машей Скотт[2]. Она охотно рассказывала о счастливой семейной жизни, о совместных поездках с мужем в родную деревню, о своих разговорах с Джоном, который любил делиться впечатлениями об увиденном. Джон много беседовал с рабочими, техниками, инженерами, изучал материалы архива, где работали его товарищи. Отсюда сведения о распределении жилья, о ходе выполнения годовых планов, о производительности труда и т. п. Отсюда же и представление о труде спецпереселенцев, об их численности и составе, данные о стоимости продуктов и т. д. Правда, они носят разрозненный характер и не всегда при проверке оказываются достоверными, ведь многие сведения, полученные в частных беседах, перепроверить было невозможно, к тому же обстановка, сложившаяся в стране к началу 1938 года, не располагала к откровенному разговору с иностранцем. Однако не будем излишне строги, ведь перед нами не научный труд, не учебное пособие. Цифры следует воспринимать главным образом как показатель настроений и представлений современников об условиях своего труда и быта, своего образа жизни.

Женитьба на русской девушке помогла американскому журналисту глубже и полнее понять характер целого народа. Сопричастность к его жизни была для него радостью. Тем страшнее оказались события 1937–1938 годов. Скотт и раньше видел много несправедливости, даже прямого обмана. В том же Магнитогорске он стал свидетелем разительного контраста между жизнью рядовых рабочих и начальников. Его беспокоило расхождение официальных лозунгов, выдвигавшихся в далеком центре, с их реальным воплощением на местах. Да, металлургический комбинат строили масштабно, но все планы срывались. Обещали возвести современные кварталы из камня и стекла со школами и больницами, кинотеатрами и поликлиниками, а напоминанием об этом осталось лишь название — Соцгород (города обещанного так и не построили, тем более социалистического). В Коммунистическом университете много и красиво говорилось о высоких идеях и планах, но в ходе партийных чисток раз за разом исчезали преподаватели.

И вот 1937-й. Шквал арестов. На комбинате. В горкоме. Идет массовое увольнение иностранцев. Уже под подозрением и сам Джон Скотт. Начались нелепые придирки к Маше. Семье пришлось уехать.

22 июня 1941 года гитлеровские полчища вторглись в СССР. И Джон Скотт взял в руки перо. Он снова встал в один строй с теми, с кем добровольно пять лет работал на Магнитке, работал во имя будущего.

Приложение к данной книге (записи, сделанные по поручению посольства США) дает богатую пищу для размышлений о настроениях американского журналиста. Эти материалы, предназначенные для служебного пользования, хранятся в архиве. Впервые под названием «Заметки из Москвы» они были опубликованы в качестве дополнения к третьему изданию книги Скотта, вышедшему в США в 1989 году. Теперь названные отрывки становятся достоянием советского читателя. Подобных источников, посвященных довоенным пятилеткам, до сих пор в нашей стране не было. «Заметки из Москвы» состоят из трех частей: труд заключенных, вредительство, новые люди. Завершением служат выводы, сделанные после двухнедельной поездки по Уралу, посещения Свердловска, Магнитогорска, Челябинска.

Наше внимание к приложению не случайно. Оно является самостоятельным источником. К тому же «Заметки из Москвы» вышли из-под пера автора тремя годами раньше, чем была написана книга. Сравнивая заметки с книгой, можно обнаружить, как изменились взгляды Джона Скотта за это время. Не будем гадать, что думал он в те дни о Сталине. В создании индустриального центра Урала Скотт увидел один из главных итогов политики, проводившейся в тридцатые годы.

Знал ли американский автор о том, что комбинат в Магнитогорске предназначался для выпуска броневой стали, необходимой фронту, понимал ли, какой урон репрессии причинили кадровому корпусу Магнитки и всей стране? У читателя возникнут и другие вопросы, и пусть на них он ответит сам.

(Л. И. Васькина)

Примечания:

1

Слово о Магнитке. М., 1979. С. 81.

2

В 1945 году Перл С. Бак выпустила в Нью-Йорке книгу «Разговор о России (с Машей Скотт)». В 1986 году интервью у М. Скотт взял американский историк С. Коткин, не раз приезжавший в Советский Союз, в частности, в связи с подготовкой монографического, исследования, посвященного истории Магнитогорска. Приведенные факты свидетельствуют не только об интересе американцев к нашей стране, но и о значительности того вклада, который Д. Скотт внес в историографию советского общества, в укрепление культурных связей между народами СССР и США.