• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Весной 1933 года я получил на комбинате сильный ожог. Две недели пришлось проходить с перевязанной рукой. Чуть ли не каждый день я ходил в поликлинику к старому белобородому доктору. Мы подружились, и я часто заходил к нему в бараки рядом с больницей, где жили медицинские работники. Он жил один, потому что, насколько я понял, его семья находилась во Франции.

Этот доктор занимался медицинской практикой на Урале с 1900-х годов. В самом начале он был социалистом, но с 1905 года стал сторонником меньшевистской фракции Мартова. В Магнитогорске он жил под надзором, как бывший меньшевик, не изменивший своей позиции. Он избегал политических тем и проводил время, работая в поликлинике и больнице, накладывая гипс на переломанные кости и врачуя больных. В свободное время доктор писал монументальный труд о промышленной гигиене, который был закончен только наполовину, хотя работа над ним длилась уже почти десять лет.

Задолго до революции доктор работал в Уфе, приблизительно в двухстах милях к западу от Магнитогорска, и иногда верхом на лошади пересекал степь, чтобы попасть в деревню Магнитную. Он рассказал мне много интересного. С его помощью я и написал краткую историю Магнитогорска.

Гора Магнитная — железное сердце Магнитогорска — находится на восточных склонах Уральских гор, милях в семидесяти к востоку от водораздела, служащего границей между Европой и Азией. Вокруг лежит голая степь с пологими холмами, такими гладкими, что вся местность напоминает пустыню. Лето здесь жаркое, пыльное и сухое и длится лишь около трех месяцев. Зимы долгие, холодные и ветреные. Дожди идут очень редко.

Приблизительно в пяти милях к западу от горы Магнитной несет свои воды река Урал. Когда-то, до того как построили плотину, это была совсем небольшая река, за исключением нескольких дней весной. В летние месяцы она почти полностью пересыхала, а зимой промерзала до дна.

Сама «гора» на самом деле представляет собой два больших холма, поднимающихся на восемьсот футов над уровнем реки. Они гладкие, голые и совсем неинтересные.

Такова география Магнитогорска. Такой же она была и много веков назад, когда монголы и татары проносились по этим местам, мчась от берегов Тихого океана до Центральной Европы и обратно, и когда кочевники в первый раз поили свои стада водой в верховьях Урал-реки. Именно тогда, в те беспокойные столетия, в нескольких милях от истоков этой реки, на ее берегу и появилась маленькая деревенька. Жившие в ней башкиры занимались в основном скотоводством. Деревня была совсем невелика и состояла из нескольких грубо сделанных земляных хижин.

Жители деревни заметили два гладких холма, лежавших милях в восьми от их жилищ на том же берегу реки. Они назвали их Ай-Дерлюй и Аташ, но вообще-то обращали на них мало внимания. Гораздо больше интересовала их ровная долина, на которой местами росла довольно густая трава и можно было пасти скот.

Холодные ветреные зимы и жаркие пыльные лета шли чередой. Мчались мимо века, а жизнь деревни менялась очень мало. Дожди шли так редко и скудно, а почва была так неплодородна, что даже трава росла плохо. Тем не менее жители деревни постепенно стали заниматься земледелием. Они научились сеять зерно в низинах у реки, где не требовалось затрачивать слишком много труда и сил на поливку посевов вручную. Таким образом, их культура развивалась очень медленно. И в начале восемнадцатого века, когда сюда прибыли первые русские, деревня была еще на стадии перехода к земледелию. Была сооружена военная застава в Челябинске, приблизительно в ста двадцати милях к северо-западу. Отсюда и приехали в деревню русские, они искали минералы и полезные ископаемые, составляли карты и пытались собирать налоги и подати. Иногда им это удавалось. Иногда скотоводы их убивали. Они никогда не оставались здесь надолго.

Потом один из русских заметил, что стрелка его компаса странно отклоняется под действием этой горы Ай-Дерлюй. Он назвал эту расположенную рядом с горой деревню Магнитная и уехал. Следующей весной он возвратился, приведя с собой людей с лопатами и съестными припасами. Они стали копать землю на склонах Ай-Дерлюй и нашли там богатые залежи руды. Некоторые из этих людей прожили здесь все лето и продолжали копать. Сначала жители деревни проявляли любопытство, но потом потеряли к этому интерес.

В 1747 году сюда приехал предприимчивый русский помещик и промышленник Мясников и начал заниматься здесь горным делом. Он привез с собой крепостных из Центральной России. Он кормил их мясом, которое покупал за бесценок у башкирских скотоводов. Крепостные работали по многу часов и летом спали на земле. Дела у Мясникова шли хорошо. В теплое время года руду выкапывали на склоне горы и складывали кучами. Когда наступила зима, руду переправляли на санках по занесенной снегом степи в Белорецк, находившийся на расстоянии более семидесяти миль отсюда. Там ее плавили, используя древесный уголь, в горнах небольших доменных печей — «чайниках», которые давали несколько тонн железа в день[28].

В 1753 году Мясников и его партнер Твердищев получили целиком гору Магнитную в дар от царицы Елизаветы Петровны. Потребовалось немало денег на взятки всем посредникам в этом деле, набившим себе на нем карманы, но дело того стоило.

Несколько лет спустя шахта и плавильный завод в Белорецке были проданы и после каких-то сомнительных сделок перешли в руки и стали собственностью Вогау (Фогау? — Перев.) и компании — металлургической корпорации, большая часть акционерного капитала которой принадлежала французам и бельгийцам. Добыча руды встала на более деловую основу. Ежегодно добывали и отправляли двести тонн руды. Затраты на производство и транспортировку составляли три-четыре копейки за пуд, или, иначе говоря, что-то около двух рублей за тонну.

На протяжении полутора веков богатые запасы полезных ископаемых и руд Уральских гор «разрабатывались» молодым промышленным капитализмом. К 1913 году работы были рационализированы и выпуск продукции увеличился до пятидесяти тысяч тонн руды в год. (Такое количество сейчас производится за два дня.) Крепостных больше уже не использовали в качестве рабочей силы. Вместо них нанимали людей из местного населения — башкир и киргизов, а также русских — на временную работу, выплачивая им всем жалованье.

Хотя работы были организованы лучше, чем прежде, и было установлено кое-какое оборудование, все же основные процессы оставались такими же, как в восемнадцатом веке. Перевозили руду на санках и лошадях. Люди и животные были единственными рабочими мощностями. Не было ни железных дорог, ни электричества, никакого современного оборудования. Работы велись варварским способом: руду выкапывали, снимая поверхностный слой земли; ничего не предпринималось, чтобы усовершенствовать шахту и создать более благоприятные условия для будущих разработок и извлечения руды. При этом верхний слой земли отбрасывали и сваливали в кучу где-нибудь поблизости, а потом эту кучу снова приходилось перебрасывать, когда надо было расширить углубление в земле, откуда вынимали руду.

До войны[29] обитатели деревни Магнитной и значительная часть рабочих-рудокопов были башкиры и киргизы. Это были азиатские народности, которые много унаследовали в историческом и культурном отношении от турок, монгол, татар и русских. Языки киргизов и башкир были похожи и родственны турецкому языку.

Киргизия находится в тысяче пятистах милях к юго-востоку от Магнитной. Это дикая гористая местность со множеством озер и несколькими ледниками. Перед войной сельское хозяйство здесь было почти не развито. Огромные массы киргизов-полукочевников обеспечивали свое существование, занимаясь скотоводством, выращивая отары овец и стада другого скота. Они подвергались двойной эксплуатации — и со стороны местных киргизских баев, и со стороны русских колонистов и сборщиков налогов. Их культурный уровень был очень низким. У киргизов не было письменности. Девяносто пять процентов населения было неграмотно. Не было ни врачей, ни школ, ни культурных заведений.

В начале восемнадцатого века Киргизия была опустошена непонятной кровавой смутой, и часть киргизских скотоводов из многих районов переселилась в другие части страны. Некоторые из них ушли в северном направлении и смешались с башкирами, татарами и казахами, жившими к северу и северо-западу от Киргизии. Таким образом, та часть Южного Урала, где находилась деревня Магнитная, была населена людьми, в жилах которых текла кровь их киргизских предков[30].

Вот так и случилось, что в деревне Магнитной жили киргизские и башкирские скотоводы, еще только начинавшие возделывать землю, неграмотные, некультурные, дикие и по традиции сопротивлявшиеся внешним влияниям.

В самом начале, когда рудокопы впервые появились на склонах горы, обращенных в сторону Урал-реки, жители деревни возмущались и негодовали. Позже многие из них нанимались на работу по перевозке железной руды в Белорецк и таким образом превратились в пролетариев, наемных рабочих еще не существующего капитализма, в то время, как их культура оставалась на уровне между варварством и цивилизацией. Они выполняли свою работу, получали свою зарплату и узнали, что могут на эти деньги покупать водку, ситец и табак. Они почувствовали вкус ко всем этим вещам и уже никогда больше не возвращались к своим стадам. Они становились шоферами, шахтерами, черно- и разнорабочими и оставались ими до окончания строительства Магнитогорска, после чего многие из них овладели различными специальностями и стали квалифицированными рабочими и техниками.

Эти выходцы из племени всегда хорошо помнили, к какой национальности они принадлежат. Они учили своих детей только киргизскому и башкирскому языкам и старались овладеть русским лишь настолько, насколько это было необходимо им для работы. Даже теперь дети ходят преимущественно в те школы, где преподавание ведется в основном на их собственных языках (для которых большевики разработали алфавиты). Во многих случаях люди сохраняют свою национальную одежду. В массе они продолжают оставаться неассимилированным элементом в огромной агломерации русских, украинцев, евреев, латышей, финнов, немцев и людей всех остальных национальностей, пришедших строить Магнитогорск.

Революция 1917 года не оказала немедленного воздействия на шахтеров и скотоводов, живших в районе Магнитной. Они продолжали, как обычно, заниматься своим делом, хотя стало труднее покупать вещи и нарушилась работа транспорта.

Затем началась гражданская война. Пришли русские шахтеры с винтовками за плечами и стали вести непонятные беседы о Советской власти, об экспроприации капиталистов и захвате земли крестьянами.

Некоторые более молодые жители деревни покинули родные места и присоединились к красным партизанам. Другие вступили в белую армию генерала Колчака, пришедшую на Урал из Сибири. Однако в окрестностях Магнитной было немного военных действий. Обе стороны предпочитали сражаться там, где был лес, который можно было пустить на растопку, и было побольше еды.

Наконец, колчаковская армия, получившая подкрепление от чехов, японцев и других стран, перешла в наступление, захватила, территорию, простирающуюся на восток до самой Волги, и присоединила ее к своей сибирской империи. Обитателям деревни пришлось столкнуться с еще невиданными ограничениями, притеснениями и лишениями. Их имущество было конфисковано, их мужчин забрали в белую армию, а их скот был съеден солдатами многонациональной армии, стремящейся уничтожить большевиков и восстановить феодально-капиталистический строй в России.

Военные действия продолжались с одинаковой ожесточенностью по обеим сторонам колчаковской линии. Добыча железной руды полностью прекратилась. Население стало еще беднее, чем раньше. Никто не знал, какие исторические ценности поставлены на карту. Все они знали, что Колчак является представителем помещиков и капиталистов, а Красная Армия отдает землю крестьянам, а шахты и фабрики — рабочим, что она прогоняет ненавистных сборщиков податей и налогов, лишает белых офицеров званий или расстреливает их.

Через три года гражданской войны Колчак и его армия были изгнаны с Урала и отброшены к Тихому океану. Деревня Магнитная узнала об этом только после окончательного разгрома Колчака. Жители деревни знали только, что от него освободились. Они собрали свои сильно уменьшившиеся и разбредшиеся по окрестностям стада, заново отстроили дома и попытались вновь найти какую-то основу, чтобы получить средства к существованию. Однако это было очень трудно. Промышленность страны была парализована. Транспортная система полностью разрушена. Не было ни материальных резервов, ни продовольствия. Семь лет войны, революции, голода и гражданской войны довели страну до такого положения, которое можно сравнить с состоянием человека, избитого чуть ли не до смерти.

В 1924 году общий объем промышленного производства России составил 10–15 процентов от уровня 1913 года. В последующие четыре года страна боролась за то, чтобы встать на ноги с помощью новой экономической политики. Иностранные концессии и развитие до некоторой степени частного предпринимательства облегчили восстановление.

В этот период, пока для укрепления советской экономики с успехом использовались старые капиталистические способы, шла яростная борьба между различными фракциями в руководящих группах Советского Союза. Сталин победил, уничтожил своих врагов и приступил к реализации тех мер, которые считал необходимыми.

Программа Сталина, по существу, была националистической. Она строилась на утверждении, что социализм можно построить и он будет построен в одной стране — Советском Союзе, тогда как Ленин рассчитывал на революции в Центральной Европе, которые помогли бы отсталой России на ее трудном пути к социализму Сталин надеялся на способность Советского Союза обеспечить себя всем необходимым и самому себя защищать.

Для того чтобы построить социализм и защитить его от нападений, которые, как думал Сталин, обязательно будут, требовалось создать собственную тяжелую промышленность, коллективизировать и механизировать сельское хозяйство. За осуществление этих колоссальных задач взялись в конце двадцатых годов. Первый пятилетний план предусматривал перестройку национальной экономики и создание новых отраслей промышленности, новых промышленных районов. Одним из наиболее важных проектов было создание базы тяжелой индустрии на Урале и в Сибири вне досягаемости любого агрессора, которая смогла бы снабжать страну оружием, машинами и станками в огромных количествах.

Этот проект имел несколько больших преимуществ. Во-первых, запасы железа в Магнитогорске уже на протяжении многих лет были известны во всем мире как одни из богатейших. Руда находилась прямо на поверхности и содержала до 60 процентов железа. Залежи угля Кузбасса в Центральной Сибири были почти уникальны. В некоторых местах мощность пластов достигала трехсот футов. Эти два огромных нетронутых источника сырья, связанные в единое металлургическое объединение, гарантировали создание ничуть не уступающей Соединенным Штатам базы, которая в будущие десятилетия смогла бы удовлетворять растущие потребности страны в чугуне и стали. Во-вторых, и Магнитогорск, и Кузнецк находились в центре страны, приблизительно в двух тысячах миль от любой из границ, и, таким образом, интервенты, которые, как чувствовал Сталин, рано или поздно обязательно нападут, не смогут долететь до них, даже на самых лучших своих самолетах.

Столь велики были затраты и столь огромны технические трудности, что в предреволюционное время никто никогда и не планировал создание Урало-Кузнецкой металлургической базы. Необходимые капиталовложения составили бы сумму гораздо большую, чем могли позволить себе любые фирмы или даже само царское правительство. «Поскольку эта задача была для капиталистов слишком большой и сложной, то ее предоставили решать рабочим» — сказал доктор.

Необходимо было начинать все с нуля. Не было ни железных дорог, ни баз снабжения, никаких других предприятий ни в Магнитогорске, ни в Кузнецке, ни в их окрестностях. Но Сталин и его Политбюро решили, что работа эта должна быть выполнена, и поэтому в 1928 году была предпринята серьезная попытка спроектировать Урало-Кузнецкое объединение и мощный, современный металлургический завод в Магнитогорске.

Сталин был, вероятно, одним из немногих в Советском Союзе, кто понимал, как катастрофически дорого это будет стоить. Но он был убежден, что нападение на Советский Союз враждебных капиталистических держав, которые хотели бы разорвать на части и уничтожить первое социалистическое государство, — это только вопрос времени. Сталин считал своей священной обязанностью позаботиться о том, чтобы, когда такое время наступит, агрессоры не смогли бы достичь своих целей. Все средства были хороши для решения этой задачи.

Как рассказывал мне доктор, было много дискуссий и споров среди ученых и экономистов о приемлемости такого стремительного строительства Урало-Кузнецкого комбината с целой галактикой машиностроительных и военных заводов. Первоначальные затраты уже были в два раза выше, чем при строительстве подобных объектов на Украине и в Донбассе, так как это были промышленные районы, где уже имелись и железные дороги, и линии электропередач; к тому же они находились вблизи от баз промышленного и сельскохозяйственного снабжения. О районах же вокруг Магнитогорска и Кузнецка было еще очень мало известно, геологические изыскания проводились здесь до этого времени весьма поверхностно. Не лучше ли было бы строить на Украине и подождать с Урало-Кузнецким объединением до тех пор, пока не будут проведены более тщательные и доскональные изыскания?

Такие возражения высказывались неоднократно в конце двадцатых — начале тридцатых годов. Строительство велось в таком темпе, что миллионы мужчин и женщин голодали, замерзали и были доведены до животного состояния нечеловеческим трудом и немыслимыми условиями жизни. Многие задавали вопросы: а стоит ли все это таких усилий?

Сталин пресекал эти сомнения с присущей ему решительностью. Украина уже была захвачена немцами в 1918 году. Они снова могут вторгнуться на ее территорию. Советский Союз должен иметь такую базу тяжелой промышленности, которая была бы недоступна для вторжения, и он должен иметь ее немедленно, говорил этот грузинский большевик. А его слово было законом.

В январе 1931 года Сталин выступил с исторической речью на конференции хозяйственников. Своим неподражаемым, простым языком Сталин настойчиво объяснял необходимость ускорения темпов индустриализации. Он предупреждал русский народ, что за десять лет он должен сделать свою страну такой же сильной, как и окружающие ее капиталистические страны, иначе Россию захватят и уничтожат[31].

Благодаря непреклонной воле, безжалостной целеустремленности и упорству Сталина были созданы Магнитогорск, Уральский и Западно-Сибирский промышленные районы. Без Сталина эта работа не была бы сделана.

Когда арктическая зима внезапно сменилась весной, Магнитогорск изменился до неузнаваемости. В начале апреля все еще было очень холодно; у нас не было почти ни одной оттепели; все было накрепко сковано морозом. К 1 мая земля оттаяла и город плавал в грязи. Мы выходили из бараков и тут же увязали в ней. Кучи мусора и туалеты, находившиеся на улице, тоже оттаяли; надо было немедленно вывезти все, накопившееся там за зиму, чтобы избежать заражения. Стало почти невозможно проводить сварку, так как наши оборванные кабели коротило на каждом шагу.

Приблизительно в это же время я заметил, что мой друг-доктор очень занят. Позже он рассказал мне, что случилось. В трех местечках неподалеку от Магнитогорска началась бубонная чума. Три деревни были окружены войсками и изолированы. Пятьдесят лет назад в этих деревнях было бы уничтожено все живое, рассказал мне доктор. Царская Русь очень быстро решала вопрос с эпидемией чумы — войска сжигали все, находившееся в зараженных областях. Теперь же такие меры не принимали, но весь медицинский персонал Магнитогорска был мобилизован, чтобы подготовиться на случай возможной вспышки чумы в городе. Сопротивляемость организма у людей была очень низкой из-за плохого питания в течение зимы и постоянной сверхурочной работы. Санитарные условия, особенно во время таяния снега, были ужасающими.

Врачи разделили город на восемь участков и подготовились к возможной полной изоляции их друг от друга. Было сделано многое, но доктор рассказал мне, что если эпидемия достигнет Магнитогорска, то, он полагает, будет невозможно локализовать ее только на каком-либо одном из участков города.

Рис. 6. Садики, примыкающие к баракам

Через две недели солнце уже высушило землю и у нас стало тепло, как летом. К середине мая жара стала невыносимой. В бараках нас пожирали клопы и другие насекомые-паразиты, а на работе мы с трудом справлялись со своими обязанностями. Мы, привыкшие сопротивляться холодам, были выбиты из колеи жарой.

Фактически магнитогорское лето напоминает лето в Вашингтоне (округ Колумбия), единственное отличие, состоит в том, что в Магнитогорске оно более засушливое. Три месяца не было дождей. Для земляных работ башкиры использовали верблюдов, тогда как в другие времена года для этой работы брали лошадей. Степь совсем высохла и стала похожа на пустыню.

В середине июня мы сдали экзамены в Комвузе, он закрылся до сентября, и я с восторгом обнаружил, что у меня появилось много свободного времени. Я стал часто навещать моего друга Андре, американца украинского происхождения, присланного в Магнитогорск компанией «МакКи»; он работал в технических архивах, находившихся в подвальном помещений административного здания комбината. Это было самое прохладное место в Магнитогорске. Андре никогда не бывал слишком занят и всегда мог прервать свою работу, чтобы выкурить сигарету и поболтать о том о сем.

Я заинтересовался архивами. Огромный подвал был разделен на несколько помещений аккуратными рядами полок. Здесь хранилось более ста тысяч планов и проектов, подшитых в папки. Инженеры и техники со всего комбината приходили в архив каждый день, чтобы выяснить тот или иной технический вопрос, и штат сотрудников архива, состоявший из восьми или десяти человек, был постоянно занят тем, что печатал и подшивал копии на папиросной бумаге, кальки и чертежи новых агрегатов по мере того, как их получали из Москвы, Ленинграда или чертежно-конструкторского отдела комбината. Я провел два или три вечера, просматривая проекты для Магнитогорска, и страшно увлекся этим делом. Я попросил Колю перевести меня в вечернюю смену и почти в течение целого месяца проводил каждый вечер, роясь в архивах или в технической библиотеке, находившейся в том же здании, в поисках интересных фактов о Магнитогорске.

Первый серьезный проект Магнитогорского металлургического комбината был подготовлен в 1928 году Гипромезом — ленинградской проектной организацией, занимающейся проектированием предприятий металлургической промышленности[32]. Согласно этому проекту намечалось построить завод, который хотя и был довольно большим для России, но по сравнению с новейшими промышленными предприятиями Соединенных Штатов был гораздо меньше как по своим размерам, так и по производственным мощностям. Он был в пять раз меньше сталелитейного завода в Гэри, штат Индиана.

Ровно через год партия и Всесоюзный совет народного хозяйства приняли решение увеличить мощность будущего завода в Магнитогорске, с 656 тысяч до 2,5 миллиона тонн чугуна в год. К этому решению пришли после обсуждения достижений современной технологии в Соединенных Штатах и необходимости наиболее полно использовать эти достижения в Советском Союзе[33].

Выполняя эту директиву, представители Советского Союза подписали контракт на сумму 2,5 миллиона долларов[34] с компанией «МакКи» из Кливленда (штат Огайо) на проектирование завода и техническое руководство строительством. Необходимо было заключить контракт с иностранной фирмой-исполнителем, потому что ни одна из существовавших в то время советских организаций явно не была способна выполнить такую работу.

Приблизительно в это же время были проведены тщательные геологические и топографические изыскания в Магнитогорске и его окрестностях, в результате которых обнаружились богатые запасы сырья, намного превзошедшие самые оптимистические ожидания. В Магнитогорске были найдены запасы железной руды, составляющие 228 миллионов тонн, причем содержание железа в этой руде было около 56 процентов и более[35].

В то время как железная руда, несомненно, являлась важнейшим условием для создания металлургического завода, было и другое необходимое сырье: большие залежи огнеупорной глины, известняка, мела, доломита, магнетита, строительного песка, марганцевой руды и строительного камня. Река Урал, протекавшая мимо рудного месторождения всего лишь на расстоянии пяти миль, была источником водоснабжения, и, несмотря на то, что в зависимости от времени года уровень воды в реке падал и количество ее было недостаточным, она могла бы стать основой для создания двух искусственных озер. Качество и количество залежей огнеупорной глины позволяло на месте производить столько огнеупорных кирпичей, сколько требуется. Залежи марганца позволяли добывать в количестве более чем достаточном для удовлетворения потребностей мартеновского цеха Магнитогорска.

В 1932 году возникали разногласия между компанией «МакКи» из Кливленда и советскими инженерами и администрацией. Первоначальный контракт был нарушен, проектирование прокатного стана передано немецким фирмам «Демаг» и «Клайн», в то время как более детальное проектирование коксового завода перешло американской фирме «Копперс и компания». Доменная печь и горнорудные разработки были оставлены за «МакКи», а все остальное — мартен, вспомогательные цехи, транспорт, водоснабжение и т. д. — передали различным советским проектным организациям.

Слегка забегая вперед, надо сказать, что к 1934 году (когда весь завод в том виде, как он был запроектирован в 1928, уже должен бы быть закончен) пришли к выработке более или менее окончательного варианта, содержавшего в себе элементы различных оригинальных проектов, которые зачастую были плохо увязаны между собой. Этот проект более или менее сохраняется и теперь, хотя само предприятие, возможно, никогда не будет завершено в том виде, как это было предусмотрено первоначально.

В соответствии с проектом 1934 года Магнитогорский комплекс должен был включать в себя шахту по добыче железной руды в количестве 7,5 миллиона тонн, восемь доменных печей, восемь батарей коксовальных печей, тридцать шесть мартеновских печей и шестнадцать прокатных станов[36]. Предполагалось, что затраты на строительство превысят 2,5 миллиарда рублей[37].

Согласно данному проекту Магнитогорск в законченном виде должен был стать крупнейшим в мире металлургическим комбинатом непрерывного производства от шахты до прокатного стана. В соответствии с решением XVII съезда Коммунистической партии Советского Союза, состоявшегося в 1934 году, комбинат должен был быть завершен к концу второго пятилетнего плана, то есть в декабре 1937 года; помимо этого, должно было в основном завершиться строительство (стоимостью около одного миллиарда рублей) образцового социалистического города на двести тысяч жителей.

Эти грандиозные планы были выполнены приблизительно только на сорок пять процентов. Четыре доменные печи, двенадцать мартеновских печей, дюжина прокатных станов и соответствующее количество других агрегатов, предусмотренных планом, были построены и пущены в строй к 1938 году, после чего строительство фактически прекратилось[38].

История строительства в Магнитогорске была захватывающей. За несколько лет во время экскавационных работ было выкопано полмиллиарда кубических футов грунта, залито сорок два миллиона кубических футов железобетона, положено пять миллионов кубических футов огнеупорных кирпичей, установлено и смонтировано стальных конструкций общим весом в четверть миллиона тонн.

Это было сделано без достаточного количества трудовых ресурсов и самых элементарных материалов. Бригады молодых энтузиастов из всех уголков Советского Союза прибыли сюда летом 1930 года, проложили полотно железной дороги и построили плотины, что необходимо было сделать до того, как начнется строительство завода. Позже в Магнитогорск стали приходить группами местные крестьяне и пастухи из окрестных деревень, потому что условия в деревне из-за коллективизации ухудшились. Многие из этих крестьян были совсем незнакомы с промышленными процессами и инструментами. Им пришлось начинать все с самого начала и учиться работать коллективно. Тем не менее они так хорошо все освоили, что первая плотина, перебродившая Урал-реку, была закончена шестого апреля 1931 года, и озеро стало заполняться водой. Уже через два года оно достигло пяти миль в длину и обеспечивало город и завод водой в достаточном количестве на протяжении первой половины строительства.

В первом квартале 1931 года начались земляные работы и закладка фундамента основных цехов завода, и в то же время начала давать продукцию железорудная шахта. Целая колония из нескольких сотен иностранных специалистов и инженеров, некоторые из которых получали зарплату до ста долларов в день, и им оплачивались все расходы, прибыла для консультации и руководства работами. Затраты исчислялись миллионами (170 миллионов рублей в 1931 году).

Несмотря на трудности, работа шла гораздо быстрее, чем предполагали наиболее оптимистично настроенные иностранцы, однако намного медленнее, чем этого требовали химерические планы Советского правительства. В конце 1931 года были готовы к пуску первая батарея коксовальных печей и доменная печь № 1. Первого февраля 1932 года в Магнитогорске был выплавлен первый чугун.

Выполнение плана за первый квартал 1932 года составило 44,9 процента. Выполнение плана по строительству города практически равнялось нулю. Почти все рабочие жили в палатках или временных бараках. Решение правительства закончить строительство Магнитогорского завода к концу 1932 года номинально все еще сохраняло силу, хотя фактически любому было ясно, что это лишь мечты. Различные московские организации критиковали друг друга за саботирование строительства Магнитогорска, и те, кто непосредственно отвечали за работу и в Москве и в Магнитогорске, были сняты со своих постов. За год администрация менялась три раза. Каждая замена означала, что еще одна новая группа ответственных работников должна войти в курс дела, «приработаться», и обычно приходилось обучать целую плеяду неопытных чиновников. В это время положение в стране стало очень трудным. Была затяжная и острая нехватка продовольствия. Плохое питание снижало производительность труда. Экономические трудности вызвали сокращение золотых запасов, необходимых для закупки оборудования за границей, и часто нехватку денег и соответственно задержку зарплаты в самом Магнитогорске.

Многим работающим здесь стало ясно, что совершенно невозможно выполнить решения московских организаций в том, что касалось сроков завершения сооружения различных установок. Однако высказывание такого мнения на политическом жаргоне страны называлось «правым оппортунизмом»; для членов Коммунистической партии это было достаточным основанием для исключения и снятия с работы. Проявившиеся в результате этого непорядочность и лицемерие, которые были характерны для методов местного политического и административного руководства, не могли не сказаться на ходе самой работы и на всех, кто был с ней связан.

В течение 1932 года почти в каждом виде работ была введена сдельщина. Таким же образом была усилена финансовая подотчетность каждой отдельной административной единицы. Эти меры были направлены на то, чтобы уменьшить расходы, которые повсеместно были абсурдно высокими, и увеличить производительность труда.

Однако это не всегда давало ожидаемые результаты. Часто мастера выписывали дневную выработку произвольно, чтобы не затруднять себя подсчетом работы, сделанной каждым членом бригады. Зачастую такие подсчеты, когда они проводились, были неточными, и номинально будучи сдельной, зарплата рабочего в действительности не отражала результатов его труда. Нередко мастера, желая увеличить заработок своих рабочих, сильно завышали их выработку. Известны были случаи, когда зарплата выплачивалась за десятки тысяч кубических метров грунта, выкопанного вручную, тогда как вообще ничего не было сделано.

Тем не менее производительность труда в целом постепенно выросла в каждом цехе. Например, время, необходимое для укладки кирпича в стены мартеновских печей, сокращалось следующим образом (число каменщиков, работающих там, было постоянным): печь № 1 (июнь 1933 г.) — 30 дней; печь № 2 (август 1933 г.) —28 дней; печь № 3 (октябрь 1933 г.) — 16 дней; печь № 4 (ноябрь 1933 г.) — 14 дней. Каменщики учились быстро.

С самого начала постоянно делались попытки механизировать различные строительные операции. Однако зачастую дорогое импортное оборудование использовалось совсем неэффективно. Подсчеты советских инженеров в Магнитогорске показали, что там экскаваторы делают только 30–40 процентов работы, которую выполняют машины такого же размера и типа в Соединенных Штатах[39].

Одной из наиболее серьезных проблем, которую приходилось решать администрации, была нехватка рабочей силы. С 1928 по 1932 год около четверти миллиона человек прибыли в Магнитогорск. Около трех четвертей всего этого числа вновь прибывших приехали по собственному желанию в поисках работы, хлебных карточек, лучших условий. Все остальные приехали по принуждению[40].

Все время не хватало квалифицированных рабочих. Это происходило в основном по вине той организации, в функции которой входила подготовка квалифицированных кадров, а также вследствие того факта, что индустриализация в других частях страны мешала набирать в большом количестве квалифицированных работников из других промышленных центров. Следующая таблица дает представление о положении с рабочей силой в начале 1933 года:

Совершенно ясно, что многим разнорабочим приходилось выполнять работу квалифицированных рабочих. В результате этого неопытные монтажники падали, а неквалифицированные каменщики так укладывали стены, что они не могли стоять.

Недостаток рабочей силы усугублялся большими потерями рабочего времени, вызванными в основном «абсентеизмом» — прогулами — старым русским обычаем просто не выходить на работу, либо не выходить на следующее утро после выпивки, либо потому, что просто не хотелось идти на работу. С этим сурово боролись, но полностью ликвидировать так и не могли. Другой причиной потерь рабочего времени была плохая организация труда. Например, две бригады направлялись на работу, где могла работать только одна. Посылали бригаду заливать бетон в фундамент до того, как были закончены земляные работы. Рабочих посылали на такую работу, для которой не было материалов или необходимых инструментов, а также плана работ.

Социалистическое соревнование между отдельными лицами, бригадами и целыми цехами поощрялось, и оно, несомненно, способствовало увеличению выпуска продукции и производительности труда. Отчасти это было адекватным заменителем мотивов капиталистического соревнования, действующего во всем остальном мире. Зарплату выплачивали два раз в месяц, однако нередки были и задержки с ее выплатой, что было результатом нехватки денег, находящихся в обращении. Средняя дневная зарплата строительных рабочих постепенно выросла от 3 рублей в день в 1929 до 5 рублей 50 копеек в 1935 году. Нужно иметь в виду, что в то время, как номинальный курс рубля составлял около 50 американских центов до 1935 года, фактически непрерывная инфляция рубля, начавшаяся в конце двадцатых годов, нашла свое отражение в законе 1935 года, девальвировавшем рубль до двух пятых его предыдущей стоимости. Таким образом, невозможно сказать, что реальная заработная плата магнитогорских рабочих выросла с 1929 по 1935 год. Поднятие цен свело на нет увеличение заработной платы.

Низкая реальная заработная плата и плохие условия приводили к большой текучести кадров, представлявшей собой очень сложную проблему. В одной из своих первых речей, произнесенных в Магнитогорске, Ломинадзе указал на тот факт, что на одном паровозе, работающем на шахте, за один год сменились тридцать четыре машиниста. Рабочие завербовывались и отправлялись на работу в Магнитогорск, а потом, увидев, что условия здесь плохие, увольнялись и уезжали в какое-нибудь другое место, о котором слышали, что там лучше. Единственным решением этой проблемы, несомненно, пагубно сказывавшейся на деятельности сложного и высокоспециализированного промышленного предприятия, было улучшение условий жизни. Это подчеркивал нарком тяжелой промышленности Орджоникидзе во время своей поездки в Магнитогорск в 1933 году, и Ломинадзе и Завенягин постоянно над этим работали.

В 1932 и 1933 годах у администраторов и мастеров появилась вполне естественная тенденция просто не отпускать своих рабочих. Некоторое время, в 1933 году, рабочему было почти невозможно уволиться с работы, хотя по закону он имел право увольняться, когда бы он ни пожелал, подав заявление об увольнении за пятнадцать дней до своего ухода. Профсоюзы опасались помогать рабочим. Они боялись, что получат выговор от администрации и партийных органов за то, что они «не борются с высокой текучестью кадров». Таким образом, они занимались тем, что уговаривали рабочих остаться. Эти злоупотребления более или менее прекратились к 1936 году, но в 1938 вновь возобновились и были узаконены в 1940 году правительственным постановлением, лишавшим советского рабочего права увольняться с работы без разрешения.

Еще одной болезнью, порождавшей смуту, особенно в 1932 году, было растущее число канцелярских работников. Каждая промышленная организация обзаводилась финансовым отделом, плановым отделом, экономическим отделом, техническим бюро, большим отделом снабжения и огромным штатом бухгалтеров и счетоводов. Такое раздувание штата сотрудников было вызвано плохой организацией и отсутствием компетентных опытных учрежденческих служащих, что и вынуждало сажать десять полуобразованных «канцелярских крыс» на такое место, где справился бы и один бухгалтер. Еще более важным фактором явилось повсеместное введение в 1932 году оплаты за сдельную работу. Такая сложная работа, как изготовление инструментов, которая в большинстве продуктивно работающих капиталистических мастерских и цехах оплачивается в зависимости от затраченного рабочего времени, стала предметом для экспериментов со сдельщиной. В результате счетоводов часто было столько же, сколько инструментальщиков. В сложившейся ситуации было еще труднее удовлетворять потребность в рабочей силе, так как большое число квалифицированных рабочих и инженеров занимались непроизводительным канцелярским трудом.

Одной из наиболее сложных проблем в Магнитогорске было снабжение. Город находился далеко от ближайшего промышленного центра. С Челябинском и другими городами Советского Союза он был связан одноколейной железной дорогой. Более того, в годы первой и второй пятилеток в Советском Союзе вообще не хватало промышленных материалов, равно как и многих продуктов питания.

В 1932–1933 годах последние запасы закупленных за рубежом огнеупорных кирпичей, слесарных инструментов, моторов, бетономешалок, электродов, проволоки, проводов и сотни других видов оборудования иссякли. Русские рабочие стали зависеть от советской промышленности в целом или же от своих собственных цехов, которые должны были производить все, что им необходимо, за исключением самой сложной и тонкой техники, такой, как пирометры и моторы прокатных станов, поэтому их продолжали импортировать еще в течение нескольких лет. Рабочие Магнитогорска вынуждены были сами доставать себе молотки, стамески и зубила, пилы, буравы, мелкие литейные формы и другие небольшие инструменты, которые можно было изготовить во временных цехах и мастерских. Многих материалов, в том числе таких, например, как медная проволока для замены обмотки моторов, просто не было. Рабочие бранили мастера, мастер жаловался управляющему, отдел снабжения слал телеграммы в Москву. Медной проволоки не было.

Самой сложной и запутанной была проблема снабжения производства строительными материалами. Зимой все лесоматериалы исчезали тоннами в домах рабочих, использовавших их в качестве топлива. Не из чего было строить подмостки и леса. Прибывающий вагон стройматериалов становился причиной отправки телеграмм Орджоникидзе, а иногда даже и Сталину для того, чтобы решить, какой из многих организаций-претендентов должны отдать этот драгоценный груз[41].

Организационные недостатки часто еще более усугубляли трудности в снабжении. Прибывало много материалов, которые либо были абсолютно не нужны, либо могли не понадобиться еще долгие годы. Такие материалы и оборудование фигурировали в конторских книгах как «выполнение плана по снабжению», хотя на самом деле их ценность составляла величину отрицательную, поскольку их еще надо было где-то хранить. В 1933 году стоимость имевшихся в наличии материалов составляла шестьдесят миллионов рублей, то есть около 60 процентов от общего бюджета по строительству на этот год[42].

Большое количество материалов и оборудования пропадало, расходовалось впустую или оставалось неиспользованным. В 1935 году начались земляные работы, стали рыть котлован для закладки фундамента второго мартеновского цеха. Когда работы начались, снабженческие организации послали людей на строительную площадку, чтобы востребовать и забрать оттуда оборудование. Я наблюдал, как они спорили из-за катушек стального кабеля, рельсов, угольников, вспомогательных двигателей, электрооборудования, бетономешалок, которые были там выкопаны. Все это оборудование было засыпано землей из-за бездумности и равнодушия в 1931 и 1932 годах, когда шли экскаваторные работы для котлована первого мартеновского цеха. Когда это оборудование нашли, его ценность существенно уменьшилась. Электромоторы не могут пролежать похороненными под слоем земли пять лет и при этом не обесцениться в значительной степени.

Строительные работы задерживались из-за отсутствия материалов, а еще больше — из-за нехватки оборудования[43]. На 1 января 1934 года получили и установили только 21 процент запланированного оборудования. Помимо невыполнения плана по поставкам существовал интересный феномен в центральном складе, известный как «нулевой склад». В нем хранилась коллекция оборудования, которое так и не было доставлено по назначению и установлено, потому что либо не было никаких указаний на то, кто является его получателем, либо не смогли отыскать адресата, а иногда и вообще без всяких на то причин. На этом складе я видел двухтонный ротор производства фирмы «Сименс-Шукерт». Не было никаких следов или указаний на местонахождение того мотора, частью которого был этот ротор. Его купили в Германии, заплатили за него золотом, а он пролежал долгие годы, портясь, разрушаясь и ветшая на магнитогорском нулевом складе. Кроме ротора, я обнаружил оборудование для производства обуви, разрозненные подшипники, запасные части для всевозможных моторов, токарные станки, электрооборудование, фрезерные станки, части от автомобилей и целую кучу отливок, литейных форм, поковок и каких-то частей от станков или машин, о назначении которых можно было только догадываться.

Продукты, косвенно тоже необходимые для строительных работ, достать было так же трудно, как и промышленные материалы. Каждая производственная организация должна была обеспечивать питанием своих рабочих. Она выдавала продовольственные карточки, а затем пыталась отоварить их согласно перечисленным в них пунктам. Однако очень часто ей не удавалось этого сделать. В 1932 году в продовольственной карточке монтажника, выдаваемой ему на месяц, значилось следующее:

хлеб — 30 килограммов

мясо — 3 килограмма

сахар — 1 килограмм

молоко — 15 литров

масло — 1/2 килограмма

крупа — 2 килограмма

картофель — по мере доставки

Однако на протяжении всей зимы 1932–1933 года монтажники не получали ни мяса, ни масла, и почти не видели сахара и молока. Им выдавали только хлеб и немного крупы. В магазине, к которому они были прикреплены, они могли купить не по карточкам духи, табак, «кофе» (суррогат), а иногда мыло, соль, чай и леденцы. Однако этих товаров почти никогда не было в продаже, а когда их привозили, то рабочие порой оставляли работу и с гаечным ключом в руках бежали в магазин, чтобы, пробив себе дорогу, получить полфунта каменных леденцов.

Рис. 7. Дети, несущие лозунг

Помимо продуктов, приобретаемых в магазине, рабочие ели раз в день, также по карточкам, в одной или нескольких столовых, имеющихся при каждом производственном объединении. Карточную систему в столовых было очень трудно отменить, потому что мастера и администрация, пытаясь стимулировать своих работников, выдавали им дополнительные карточки на питание в столовых. Таким образом, в 1933 году восемьсот рабочих Магнитогорского сварочного треста съедали две тысячи обедов. Однако, поскольку в центральной конторе снабжения знали, что в сварочном тресте работает только восемьсот рабочих, то они отпускали продуктов ровно на восемьсот обедов, и директору столовой приходилось их разбавлять. Поэтому качество обедов ухудшалось. В начале 1933 года в столовой № 30 человеку, работающему на большой высоте при температуре 50° ниже нуля, необходимо было съесть два или три обеда, чтобы действительно наесться.

Финансирование строительства производилось Промышленным и Государственным банками, имевшими колоссальный штат экспертов-специалистов, нередко наступавших на любимую мозоль планово-финансовым отделам Строительного управления. Часто банки не получали того количества денег, которое им полагалось, из-за тезаврирования валюты, а также и потому, что производственный план Магнитогорска по выпуску продукции не выполнялся и запланированное количество чугуна и стали не было отгружено и отправлено, что означало дефицит на счету Магнитогорска в Московском государственном банке. Вследствие этого часто не хватало денег даже на зарплату рабочим и служащим, не говоря уже о средствах на городское строительство, и еще сотню других нужд, предусмотренных планом. Более того, строительные организации постоянно перерасходовали свои бюджеты[44].

На комбинате, на работе и в городе я постоянно ощущал, как потом и кровью строился Магнитогорск. В архивах Андре я увидел, как это втискивается в рамки статистического обобщения. Как только я чувствовал раздражение по какому-то поводу — скажем, двухнедельной задержки зарплаты, я шел в архивы и находил утешение в сообщениях, что Магнитогорск теряет миллионы рублей в месяц и что банк в этом месяце недополучил денежных поступлений на сумму 4 миллиона рублей, потому что в Магнитогорске нечего было купить и рабочие хранили свои деньги в чулке и под подушкой или даже отсылали их домой в деревню. Я находил удовлетворение и в том, что несмотря на немыслимые трудности Магнитогорск уже выпускает около 10 процентов от всего количества чугуна, производимого в стране.

Главнокомандующим Магнитогорска был директор комбината. Он осуществлял свое руководство через администрацию. Абрам Павлович Завенягин был директором Магнитогорска с 1933 по 1936 год. Он родился в 1901 году в семье инженера-путейца. В 1918 году находился на ответственной партийной работе и был членом военно-революционного комитета своего района. В 1919 году его назначили редактором районной газеты в Рязани. Вплоть до 1923 года он был партийным работником, а затем его послали в Москву учиться в Московский горный институт. В этом институте Завенягин провел семь лет — сначала студентом, потом деканом, а затем и директором. Он был прекрасным химиком и хорошим организатором. В течение трех лет Завенягин занимал различные ответственные посты в горнодобывающей и металлургической отраслях, а в августе 1933 года его назначили директором Магниторска, где он показал себя способным руководителем. На XVII съезде партии[45] он был избран кандидатом в члены Центрального Комитета, а в 1936 году, после трех лет довольно успешной работы в Магнитогорске, его назначили заместителем народного комиссара тяжелой промышленности.

В 1933 году Завенягин был фактически хозяином Магнитогорска. Он контролировал поставки, всю администрацию комбината, строительство и снабжение города, общественные службы, строительство учебных заведений, здравоохранение и транспорт. Многие из этих функций были узурпированы администрацией комбината у других организаций (комиссариата здравоохранения, городского Совета, комиссариата образования и т. д.). Это ненормальное положение сложилось в результате того, что у администрации комбината были деньги и люди, чтобы по крайней мере попытаться построить необходимые учебные заведения, больницы, трамвайные линии и т. д., тогда как городской Совет, например, был хронически неплатежеспособен, а его руководство — недостаточно компетентно.

Однажды во второй половине дня меня послали в большой зал профсоюзов слушать речь Ломинадзе, секретаря райкома партии. Я был в числе нескольких иностранцев, на которых пал выбор потому, что мы знали русский и, присутствовав на заседании, могли потом рассказать всем остальным, о чем говорил партийный начальник.

Речь Ломинадзе была, как всегда, воодушевленной, энергичной, со многими интересными примерами имеющихся недостатков. Позже мне предоставилась возможность познакомиться с этим человеком, и наше знакомство с ним длилось почти два года, вплоть до его смерти.

Грузин Ломинадзе, ранее возглавлявший Коммунистический интернационал молодежи, был мужчиной необъятных размеров, чье громадное тело заплыло жиром. Он был чрезвычайно близорук и постоянно щурился. Интересна его биография. Он был на подпольной работе в Германии, помогал организовывать политические выступления в Кантоне в 1927 году, где, по его собственным словам, провел лучшие дни своей жизни. Возвратившись в Москву после падения Кантонской коммуны, он стал главой КИМа (Коммунистического интернационала молодежи) и оставался на этом посту вплоть до 1930 года. В это время его политические взгляды стали меняться. Он и Сергей Серцов были лидерами «блока право-левых» — последней оппозиционной группы, которая предпринимала какие-то попытки вести открытую деятельность внутри Центрального Комитета партии. Они были не согласны со Сталиным по некоторым, не представляющим особой важности вопросам аграрной политики. Однако существовали и другие разногласия. Ломинадзе, посетив многие страны и будучи чрезвычайно культурным человеком, хорошо знал немецкую литературу, был прекрасным критиком и даже немного писал сам. Он вобрал в себя слишком много элементов западноевропейской буржуазной цивилизации, чтобы быть безропотным свидетелем холодного, бесцветного догматизма и жестокости Сталина как руководителя партии.

Как бы то ни было, «блок право-левых» был запрещен в 1930 году. Ломинадзе исключили из состава Центрального Комитета, освободили от занимаемого им поста в КИМе и отправили «в низы» — на работу в заводской комитет. Он возглавил партийную организацию важного авиамоторного завода и работал там настолько хорошо, что через два года его наградили орденом Ленина и послали в Магнитогорск первым секретарем районного комитета партии. На XVII съезде ему было разрешено выступить и зачитать самоуничижительную речь, в которой он осуждал свое отклонение от линии партии. С самого первого дня своего приезда в Магнитогорск Ломинадзе работал не щадя сил. Прекрасный оратор, он произносил одну речь за другой, обращаясь к административно-хозяйственным работникам, инженерам, рабочим, разъяснял, убеждал, уговаривал, ободрял и воодушевлял. Он требовал величайшего самопожертвования от своих подчиненных, которых, между прочим, имел обыкновение выбирать из круга своих личных друзей. Многие из них, так же, как и он сам, в то или иное время были связаны с какими-либо оппозиционными группами.

Руководя партийной организацией, Ломинадзе держал в своих руках множество нитей. В каждом цехе, учреждении, банке, железнодорожной станции, школе и шахте была партийная ячейка. Директора и управляющие промышленных объектов обычно были членами партии. Авторитет партии среди рабочих был огромен. Таким образом, Ломинадзе мог дать почувствовать свое влияние сотням тысяч людей во всех сферах жизни. Партия постоянно проводила агитационную и пропагандистскую работу, разъясняя рабочим, ради какой цели они трудятся и как ее. достичь. Партия была тем источником инициативы и энергии, которые двигали дело вперед. Хотя иногда партия допускала ошибки и зачастую создавала напряжение, ведя ненужные интриги и ища инакомыслящих, но в общем и целом Магнитогорск не был бы построен так быстро без партии.

Союз коммунистической молодежи (комсомол), профсоюзы и советские организации работали гораздо менее эффективно, чем партия. Эти организации иногда месяцами не проводили общих собраний. Руководители сидели в своих кабинетах, почти полностью утеряв связь с членами своих организаций, и практически не контролировали выполнение принятых решений. За исключением совета барака, состоявшего из пяти человек, выбираемых всеми проживающими в нем для решения вопросов, связанных с повседневной жизнью. Советы значили очень мало для рабочих из барака № 17.

Законы социального обеспечения, исполнение которых было непосредственно связано с деятельностью профсоюзов, проводились в жизнь успешно. Все пользовались отпусками с сохранением зарплаты, оплачиваемыми больничными листами, бесплатным медицинским обслуживанием, домами отдыха и воспринимали все это как должное. Служба социального обеспечения оценивалась высоко, но обычно в этом видели одно из проявлений Советской власти в целом, режима большевиков вообще, а не результат деятельности профсоюзов.

Организация, чья деятельность была действительно важной и имела далеко идущие последствия, — это ГПУ (с 1934 года НКВД), Государственное политическое управление, или Политическая полиция. В функции этой организации входили: наблюдение за классовыми врагами, защита политических руководителей от покушений, раскрытие и проведение судебного расследования деятельности «контрреволюционных групп», шпионских организаций и организаций по саботажу, спекулянтов иностранной валютой и политических оппозиционеров. «Спецотделы», или специальные отделы, имевшиеся в любой организации в городе и на комбинате, были напрямую связаны с районным ГПУ и занимались наблюдением за работниками данной организации. До 1935 года деятельность ГПУ в Магнитогорске почти полностью ограничивалась этим молчаливым, незаметным контролем. Арестов было мало. Но материал, накапливавшийся в досье, пригодился позже, во время большой чистки, ударившей по Магнитогорску со страшной силой в 1937 году.

Около пятидесяти тысяч магнитогорских рабочих непосредственно находились под наблюдением ГПУ. Почти восемнадцать тысяч раскулаченных зажиточных крестьян (таких, как Шабков) и от двадцати до тридцати пяти тысяч преступников: воров, проституток, растратчиков, выполнявших под конвоем работу, не требовавшую никакой квалификации, — все эти люди и были той рабочей силой, которая была необходима, чтобы копать землю для фундамента, возить на тачках бетон, выгребать и убирать лопатами шлак, делать другую тяжелую работу. Эти преступники, известные как «итековцы»[46], были обычно изолированы от остальной части города. Они ходили на работу под конвоем, ели в специальных столовых и почти ничего не получали, поскольку жилье и еда предоставлялись им бесплатно. Многие из них имели небольшие сроки заключения — от одного до пяти лет, и очень часто за хорошее поведение им уменьшали эти сроки наполовину.

Рис. 8. Земляные работы на строительстве главного водопровода комбината. 1930 г.

Один из сварщиков, с которым я работал в 1933 году, впоследствии стал работником администрации ИТК, и у меня была возможность взглянуть на «исправительную» работу, проводившуюся среди этих заключенных. У них были драмкружки, клубы, они ходили в кино, посещали курсы, где их учили читать и писать, делать задачи на сложение и вычитание. Однако основная их функция заключалась в том, чтобы работать. Система социалистического соревнования заставляла различные бригады чувствовать большой интерес к работе и добиваться высокой производительности, так как пайки, степень свободы и продолжительность срока заключения часто зависели от выполняемой работы. Они работали положенный по закону восьмичасовой рабочий день, который в напряженные периоды удлинялся до девяти или десяти часов по усмотрению администрации комбината.

Однажды, возвращаясь домой с работы, я стал свидетелем любопытной сценки — передо мной была бригада, состоявшая из сорока или пятидесяти священников православной церкви, одетых в грязные, изодранные черные рясы. У всех были длинные волосы, у некоторых даже до пояса. Они упорно работали заступами и лопатами, срывая небольшой холмик. Курносый деревенский парень сидел неподалеку на бугорке, положив на колени старую винтовку, и безмятежно наблюдал за ними. Я спросил одного из священников, за что он здесь, но он даже не ответил мне.

Один или два вечера в неделю у меня не было занятий. В этих случаях я иногда шел в Березки — маленький пригород, где жили «валютные» иностранцы (получавшие зарплату в валюте) и высокие советские должностные лица. Березки представляли собой замкнутый маленький мирок. Большинство магнитогорских рабочих понятия не имели, кто там живет и как.

Рис. 9. Дом в Березках — квартал, сначала жили иностранные специалисты, а затем местная советская элита (члены руководства комбината, ведущие инженеры и специалисты)

Березки, или «Американский город», как его иногда называли, состоял приблизительно из ста пятидесяти домов, расположенных между двумя холмами милях в пяти от комбината. Эти дома были хорошо построены, в большинстве из них были каменные стены и металлические крыши, и во всех домах — водопровод и центральное отопление. Здесь жили триста или четыреста немецких и американских специалистов, которые получали зарплату золотом и работали либо непосредственно на Советское правительство, либо на иностранную фирму, чье оборудование они устанавливали. Было сделано все, чтобы создать для этих специалистов условия, близкие к тем, к которым они привыкли у себя на родине. В магазине для иностранцев — Инснаб, — отделение которого находилось в Березках, было в продаже большое количество всех необходимых продуктов: мясо, масло, яйца, молоко, мука, хлеб, рыба, консервы, кондитерские изделия, а также много одежды, но весьма плохого качества. Цены были гораздо ниже (иногда они составляли одну десятую) тех цен, по которым советские рабочие покупали подобные товары в своих магазинах. Теоретически никакие советские специалисты не были прикреплены к Инснабу, однако в действительности директор комбината и его заместители, а также секретарь городского партийного комитета, начальник ГПУ и полдюжины специалистов-заключенных были в списке обслуживающихся в Инснабе вместе с иностранцами. Число советских граждан, прикрепленных к этому магазину, постоянно увеличивалось до 1935 года, когда все магазины с ограниченным доступом были ликвидированы и специальное обслуживание иностранцев прекратилось.

Жизнь, которую вели люди в Березках, была весьма разнообразна и в большинстве случаев приближалась к западноевропейским стандартам. Итальянские специалисты угощали инснабовскими леденцами девушек из местных колхозов, летом ходили в степь за цветами, пели песни и пили имевшиеся в наличии грузинские вина. Американцы играли в покер, читали «Сэтерди Ивнинг Пост» и в свободное время пытались забыть, что они живут на невозделанной пустынной земле Сибири, вдали от своего дома, находящегося на другой стороне земного шара. Немцы обсуждали политику за коньяком, так как не было хорошего местного пива, и многие из них пытались наладить контакты с русскими специалистами и познакомиться с советскими рабочими и их жизнью.

Очень немногие из этих иностранных специалистов приехали сюда со своими семьями. У всех были двух- и трехкомнатные квартиры, и в целом они жили очень хорошо, хотя и страдали от холодов и отсутствия свежих фруктов и овощей. Оборванных татар и башкир из близлежащих колхозов, приходивших в Березки попрошайничать, радушно принимали и щедро одаривали, поэтому по возвращении домой те рассказывали невероятные истории о роскошной жизни иностранцев. Это отбивало охоту у мужского населения этих национальных меньшинств работать на предприятиях, к чему их призывало Советское правительство. Многие из них предпочитали жить милостыней, хотя работы было вполне достаточно для всех, и милиция[47] часто устраивала облавы, чтобы помешать здоровым и сильным, но не желающим работать мужчинам жить у своих друзей и родственников, где и так было полным-полно народа.

В 1933 году иностранцы начали уезжать домой на родину, и к 1936 году в Магнитогорске осталось только около полдюжины «валютных» специалистов. После их отъезда комнаты занимали молодые советские инженеры и такие административно-хозяйственные работники, как Сёмичкин и Шевченко. Лучшие специалисты-заключенные, например Тищенко, переехали в индивидуальные дома; автомобили, которые до этого находились в распоряжении иностранцев, также передали советским инженерам.

Взаимоотношения специалистов-заключенных с иностранцами были несколько напряженными. Первые боялись быть обвиненными в дружбе с иностранцами. Тем не менее что-то общее между ними все же существовало. Главный инженер-электрик всего комбината, по фамилии Тихомиров, неразговорчивый седой человек лет пятидесяти, который до революции работал на одну бельгийскую фирму, много путешествовал, побывал и учился во всех европейских странах, а теперь отбывал десятилетний срок за участие в деятельности Промышленной партии в 1929 году, был в прекрасных отношениях со многими иностранцами, основанных на взаимном уважении. Тихомиров держался с огромным достоинством. Как и все русские, он не терпел никаких пренебрежительных замечаний в адрес своей страны или ее правительства. Хотя сам Тихомиров не был коммунистом, он, как правило, с большим знанием дела и убежденностью защищал политику, проводимую большевиками. Обо всем, что касалось его собственного прошлого, он хранил молчание. Однако несколько случайно оброненных им фраз дали мне возможность представить себе долгое судебное расследование, бесконечные допросы, многомесячное тюремное заключение после ареста за его деятельность в Промышленной партии и последовавшую в конце концов «административную ссылку» в Магнитогорск. На работе Тихомирова уважали и боялись. Его отдел был одним из наиболее организованных на комбинате. Несмотря на примитивные условия, отсутствие топлива и квалифицированных работников, никогда не случалось перебоев в энергоснабжений предприятия, а себестоимость электроэнергии была всегда ниже запланированной.

Тихомиров был большим другом Тищенко. Они вместе учились в Германии и вместе работали до войны. Теперь же, когда они так часто бывали вместе, их позиции по отношению к Советской власти стали противоположными. Тищенко был мрачен и замкнут, начисто лишен энтузиазма, безразличен. Это был сломленный человек, который не мог смириться и заставить себя работать как можно лучше на большевиков; к тому же он не видел смысла бороться против них. В 1929 году во время судебного расследования Тишенко отказывался подписывать признание до самого конца процесса, Тихомиров же иногда подтверждал, что подписал признание добровольно, предпочитая со всем этим покончить разом и быть либо расстрелянным, либо отправленным на работу, так как соглашался на все, что угодно, только не на бесчисленные допросы. Брешь в их отношениях увеличивалась. В конце концов кончилось тем, что Тищенко получил второй десятилетний срок заключения, а Тихомиров был амнистирован и награжден орденом Красного Знамени. Однако в 1933 году их положение было одинаковым. Они жили вместе со своими семьями в четырехкомнатных коттеджах, получали от двух до четырех тысяч рублей в месяц, имели автомобили, а по праздникам уезжали поохотиться в уральские леса, миль за семьдесят от дома. Они находились под надзором ГПУ и не имели права путешествовать без специального разрешения.

Я приходил навестить Андре в Березках. Он был великолепным шахматистом, и мы провели не один долгий вечер за его шахматной доской, поедая намазанные маслом бутерброды из хорошего инснабовского хлеба и потягивая грузинское вино.

Соцгород, или, иначе, Социалистический город, проектировался в 1931 и 1932 годах под техническим руководством немецкого архитектора, доктора Эрнста Мэя. Отчасти из-за грубых промахов, допущенных Мэем, а отчасти из-за того, что рабочие-строители не смогли выполнить свою работу так, как это было запроектировано, Соцгород с самого начала представлял собой цепь ошибок. Его расположение на местности было таково, что преобладающие ветры несли сюда весь дым с комбината. Семьдесят с лишним жилых домов были монотонно однообразными и напоминали спичечные коробки, поставленные на одну из боковых граней и расположенные длинными рядами. Кроме того, строительство все время отставало от запланированного графика. Первый дом был заселен только в 1933 году. Качество работ было очень плохим. Крыши, равно как и водопроводные трубы, текли. Фундаменты проседали, стены давали трещины. Отсутствие различных строительных материалов имело самые абсурдные последствия. Например, приблизительно в двадцати домах не было электрического освещения в ванных комнатах. Городская строительная организация была измучена тем, что все время разрывалась между необходимостью выполнения государственных планов и постоянной нехваткой материалов и рабочей силы.

Рис. 10. «Социалистический город», где Джон и Маша получили квартиру (фото 1935 г.)

Те счастливцы, которые переехали в дома Соцгорода сразу же после окончания их строительства, были в основном людьми, работавшими на производстве и в административно-хозяйственных отделах, а не строители. Около двухсот «не валютных» иностранцев одними из первых вселились в эти дома. Большинство. из них составляли говорившие по-немецки квалифицированные рабочие, которые приехали в Советский Союз по контракту, но зарплату получали в советских рублях. Они сочувственно относились к советскому режиму и приехали сюда движимые — по крайней мере так они говорили — энтузиазмом и желанием полностью посвятить себя оказанию помощи в построении социализма. К ним относились хорошо, предоставили в их распоряжение отделение Инснаба и довольно приличное жилье. Многих иностранцев русские сильно переоценивали, и те бессовестно пользовались этим. Один чертежник-конструктор из Амстердама выдавал себя за известного голландского архитектора, у него было множество помощников-ассистентов и высокая зарплата; линейный монтер из Центральной Германии после того, как пересек советскую границу, превратился в инженера по электротехнике и работал на должности главного инженера-электрика одного из цехов. Тем не менее большинство рабочих-иностранцев действительно имели высокую квалификацию, они хорошо работали и помогали обучать многих молодых русских. Вплоть до 1934–1935 годов пропаганда последовательно и настойчиво убеждала советских рабочих учиться у иностранцев, овладевать немецкой и американской техникой. Возможно, завышенная оценка иностранцев в то время была даже к лучшему, так как советские рабочие были еще менее квалифицированны и пригодны для выполнения ответственных работ, чем иностранные псевдоспециалисты. Иностранцам, однако, сильно мешало незнание русского языка, который большинство из них так и не выучили, а поскольку учиться ему они не хотели, то постепенно были вытеснены молодыми советскими рабочими, окружавшими их; эти рабочие горели желанием учиться и работать денно и нощно. Такова была ситуация, вызвавшая в 1936 и 1937 годах столь сильную реакцию, что иностранцев увольняли с работы, понижали в должности, публично дискредитировали, отправляли домой, а иногда и арестовывали.

Таким был Магнитогорск в 1933 году. Четверть миллиона человеческих душ — коммунистов, кулаков, иностранцев, татар, осужденных саботажников и масса голубоглазых русских крестьян — строили самый большой сталелитейный комбинат в Европе посреди голой уральской степи. Деньги текли как песок сквозь пальцы, люди замерзали, голодали и страдали, но строительство продолжалось в атмосфере равнодушия к отдельной человеческой личности и массового героизма, аналог которому трудно отыскать в истории.

Примечания:

2

В 1945 году Перл С. Бак выпустила в Нью-Йорке книгу «Разговор о России (с Машей Скотт)». В 1986 году интервью у М. Скотт взял американский историк С. Коткин, не раз приезжавший в Советский Союз, в частности, в связи с подготовкой монографического, исследования, посвященного истории Магнитогорска. Приведенные факты свидетельствуют не только об интересе американцев к нашей стране, но и о значительности того вклада, который Д. Скотт внес в историографию советского общества, в укрепление культурных связей между народами СССР и США.

3

Взгляд на Советскую республику. Нью-Йорк, 1926. Библиография работ Ниаринга дана в автобиографической книге «Как я стал радикалом», Нью-Йорк, 1972.— Примеч. автора.

4

ACLU — American Civil Liberties Union — Американский Союз гражданских свобод. — Примеч. переводчика.

28

До сорока тонн. — Примеч. автора.

29

Имеется в виду первая мировая война 1914 года. — Примеч. переводчика.

30

См. Приложение (1). — Примеч. автора.

31

См. Приложение (2) — Примеч. автора.

32

См. Приложение (3). — Примеч. автора.

33

См. Приложение (4). — Примеч. автора.

34

В то время, о котором идет речь в книге, американский доллар имел золотое покрытие, т. е. обеспечивался золотом. — Примеч. переводчика.

35

См. Приложение (.5). — Примеч. автора.

36

См. Приложение (6). — Примеч. автора.

37

См. Приложение (7). — Примеч. автора.

38

См. Приложение (8). — Примеч. автора.

39

См. Приложение (9). — Примеч. автора.

40

См. Приложение (10). — Примеч. автора.

41

См. Приложение (12). — Примеч. автора.

42

См. Приложение (13). — Примеч. автора.

43

См. Приложение (14). — Примеч. автора.

44

См. Приложение (15). — Примеч. автора.

45

Февраль 1934 года. — Примеч. автора.

46

ИТК — исправительно-трудовая колония или исправительно-трудовой лагерь. — Примеч. автора.

47

Полиция. — Примеч. автора.