• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Это небольшая брошюрка, издание военной академии, является отражением очень умной педагогической мысли. Брошюрка содержит в себе два письма Клаузевица к своему другу фон Редеру по поводу поставленной начальником прусского Генерального штаба Мюфлингом стратегической задачи. Эти письма, относящиеся к концу 1827 г., были опубликованы в первый раз только в прошлом 1923 г., т. е. пролежали под спудом почти сто лет, но такая давность не лишает их своеобразного и глубокого интереса, особенно в наши дни. Как правильно замечает редакция, «вдумчивое их чтение может дать сильный толчок стратегической мысли, может заставить отказаться от бесконечных и беспредельных злоупотреблений стратегической фразой, может заинтересовать читателя и пробудить его к внимательному изучению всех трудов Клаузевица». В этой фразе правильно подчеркнуто более широкое значение интересных писем военного философа, далеко выходящее за пределы стен военной академии.

Судьба Клаузевица как военного мыслителя крайне поучительна. В свое время он, может быть, один не поддался обаянию наполеоновского имени и не увлекся, как очень многие, построением вечных и непреложных систем воевания, освещенных блеском этого военного метеора. Гений Наполеона, проявляясь в простоте, яркости и повторности оперативных решений, был склонен туманить сложное и многогранное содержание военного дела, выставлять его примитивно простым, ожидающим лишь того или иного остроумного лекала, которым могли бы потом безошибочно пользоваться неучи и пигмеи. Отсюда ряд умозрительных построений, переводивших обстановку и динамику войны в плоскость немудрых геометрических картин, плоскость простую и ядовито убедительную. В этой стратегической метафизике был более непосредственно виновен и сам Наполеон в том смысле, что когда-то, в дни поражения маршала Нея при Денневице, обещал написать книгу о войне, по которой всякий мог бы изучить последнюю, как науку. Наследием практической карьеры Наполеона, а может быть, и этой случайно оброненной фразы был внушительный ассортимент абстрактных построений об операционной линии, о магическом влиянии работы по внутренним операционным линиям, еще более магическом влиянии на войну генерального боя и т. д. Глубокий и гибкий, — к тому же уширенный философскими занятиями ум Клаузевица легко разобрался в этой надуманности и условности. Он объявил непримиримую войну всяческого типа военным «доктринерам, метафизикам» или «стратегам», как он называл некоторые категории их, влагая в это слово самый презрительный смысл. И удивительное дело, как ни силен был гнет имени Наполеона, он не мог задушить светлых мыслей военного философа, и они обратили на себя всеобщее внимание. Труды De la Barre Dupareq'a, F. Lecomte'a, Pontz'a и др. говорят об этом внимании. В нашей военной академии труд Клаузевица в 40-х и 50-х годах был встречен с большим одобрением, о чем можно судить по работам проф. Языкова, Медема и др. Но вот наступили ослепительные кампании 1866 и 1870-71 гг., это были по существу фотографии наполеоновских войн, и старый туман, застиливший дорогу военной мысли, стал еще гуще. Опытом этих войн было дано обманчивое подтверждение старых теорий, и на этом подтверждении основал свое имя Леер, преемник Жомини. Так продолжалось дело почти до мировой войны 1914–1918 гг., когда был решительно сокрушен однобокий тип стратегии и снят ослепительный убор с генерального боя, ставившего на колени царей и народы.

Теперь в Европе мы видим оживление забытого имени военного философа и попытки вновь разобраться в оставленном им крупном наследии. Опубликование двух писем, составляющих содержание этой брошюры, и постоянное мелькание имени Клаузевица в послевоенной полемике немцев и всего мира достаточно иллюстрируют это оживание казалось бы прочно забытых идей.

Для нас в наши дни особенно полезно вспомнить Клаузевица. Пережив мировую и гражданскую войны, духовно разъединив их, как что-то глубоко различное, в результате не изучая и не изучив ни ту, ни другую, мы так же, как это было в годы после Наполеона, плывем на ладье фраз, гипотез, строительства теорий, хотя мы и называем их иными именами. Мы не имеем помощи и сдерживающих рамок со стороны прочно установленного исторического факта, единственного и лучшего фонаря для военных анализа и обобщений. «А где же тактика гражданской войны? — с ядовитой назидательностью спрашивает по этому поводу А. А. Свечин, — где документы и впечатления с полей сражения? Что там происходило в действительности? Деловая атмосфера стремится найти точное отражение в цифрах — ширина фронта, количество бойцов, количество пулеметов, количество израсходованных патронов, потери, результат действия нашего огня, точные даты и т. д.». Где эти цифры и указания? Фактов действительно нет, но зато сколько методов, сколько исписанных инструкций, наставлений, методических соображений, методических же программ и т. д. Если бы только боевая подготовленность определилась количеством потребляемой на военные занятия бумаги, нам пора бы двигаться походом на весь мир.

В такие-то дни теоретических фантазирований и резонерства, оторванных от почвы строгого факта, вспомнить заветы и мысли Клаузевица сугубо полезно. Не только вспомнить, но и усвоить его глубокое уважение к военной истории, как «единственному пути, ведущему к цели», его насмешки над резонерством, как делом полезным «для упражнения в логике и остроумии», но мутящем лишь военное мышление, его постоянный рецепт искать «прямую неприкрашенную истину, простого сопоставления причин и следствий» и т. д.

Сказанным выше мы лишь старались подтвердить уже сказанное редакцией о полезности изданной брошюры. Мы не будем входить в большое рассмотрение ее содержания, отражающего блестящие стороны дарования Клаузевица, но и некоторые, правда, его недочеты. Пусть читатель сам их оценит, внимательно прочитав, скорее проштудировав мысли Клаузевица, изложенные в письмах к своему другу. Но нам бы хотелось указать на одну-две стороны военного миропонимания Клаузевица. Как ни велик был его ум и как ни широка его научная платформа, он не мог видеть дальше тех пределов, за границей которых может прозревать лишь гений. Основной догмат Клаузевица сводился, как известно, к формуле, что «война представляет собой не что иное, как продолжение политических стремлений другими средствами». Эту мысль философ проводил упорно и систематично, доводя политическое влияние до сфер «крупного военного акта», т. е. до сражения. Но какое содержание Клаузевиц влагал в слово «политика»? Судя по его словам о политическом состоянии стран или взаимоотношении государств, по его сопоставлению Наполеона-узурпатора, достигшего невероятного могущества при помощи своего рода непрерывной азартной игры, с Фридрихом, управлявшим «настоящей наследственной вотчиной» и т. д., круг идей Клаузевица, связанных с понятием политики, не шел далее объема знаний дипломатов старого времени, сводивших динамику политических сил к военному могуществу страны, личности властителя, учету придворных течений и разве только еще к учету торговых интересов. В этом круге идей мы не находим не только экономических сторон жизни в их современном объеме и императивном нажиме, но и барометра общественных течений, так или иначе влияющих на политику. Как бы удивился Клаузевиц, поднявшийся из гроба и наблюдающий наши дни, когда он увидел бы очень печальный облик Вильгельма во время войны, столь импозантного до нее; неугомонно бушующий как морской прибой, то поддерживающий, то разрушающий темп войны голос масс; деспотически вторгающиеся в мир войны капризы и веления экономики. Нам почти очевидно, что столь широкая политика была чужда пониманию Клаузевица, хотя основная идея его о влиянии политики остается непреложной.

То же самое придется сказать и о его понимании стратегии. Он совершенно ясно представлял себе, что идея громовых ударов и скоротечного завершения войны не является единственной исчерпывающей формой воевания; он упрямо боролся против одинокого фетиша стратегии сокрушения, говоря о возможности более скромных задач, о стратегии ограниченных достижений (целей) и твердил, что и эта форма войны заслуживает названия военного искусства. Как видим выше, исторический ход военных событий XIX века затуманил эту прозорливую мысль, практически и грандиозно возрожденную лишь на наших днях на платформе гигантского состязания народов. Но и в этом случае, по-видимому, Клаузевиц не доводил своей мысли до исчерпывающей глубины и, кажется, свою стратегий) ограниченных целей не отождествлял с современной стратегией изнурения, т. е. той ее формой, которая в конечном результате все же ведет к разгрому врага, но лишь расчлененному на частные сокрушающие или пассивные этапы. В этом случае мы затрагиваем чисто теоретический вопрос, интересный лишь, как научно-историческая справка.

В заключение добавим, что перевод интересной брошюры сделан очень прилично, а примечания редактора, крупного знатока Клаузевица, прекрасно дополняют и поясняют некоторые места, которые без указанных примечаний рисковали остаться читателю неясными.