• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Когда теперь я вспоминаю Криса, то почему-то чаще и ярче всего представляется мне именно зима. Может быть потому, что Крис был таким же снежно- белым и сияющим, как чудесные солнечные дни на излете января?

Когда в полдень, среди сверкающего снега, ярко-голубого неба, фиолетовых теней, отбрасываемых деревьями и кустами, под ярким солнцем, вдруг с ликующим замиранием ощущаешь близость весны… Или так пахнет солнечный свет, когда его поток обрушивается откуда-то из астрально-ультрамариновой выси и прячется в каждой из мириад пушистых снежинок? Я бегу по хрусткой и твердой лыжне, поблескивающей на солнце, вдоль крутого берега реки, потом среди пушистых серебристых зарослей вейника, потом по опушкам островного леса, щедро опоясывающего берега Казанки.

Здесь — край города, и звуки его уже не слышны, и сам он потонул в голубоватой дымке, и огромные жилые массивы кажутся отсюда маленькими спичечными коробками. Никто не встретится нам на пути — лыжники появляются здесь только по выходным. И мы с Крисом наслаждаемся одиночеством и полной свободой. Здесь наконец я освобождаю его от надоевшего намордника и отпускаю с поводка. И Крис, одурев от восторга и радости, широко раскрыв мокрую розовую пасть, носится по сугробам, ныряет в глубокий снег, кувыркается и лает, валяется и роет глубокие ходы. Он тоже, как снег — ослепительно бел, и порой сливается с поверхностью земли. И только черный нос, темные бусинки глаз и розовые уши выдают его.

Я не могу не любоваться им. Ему всего лишь год отроду. И как хороши его широкая и мускулистая грудь, мощная прямая спина, могучая шея, массивная голова! Все его тело словно змеится мускулами, очерчивающими каждое его движение. Я пристегиваю поводок к шлейке и командую: «Вперед!» С неистовой одержимостью Крис устремляется вперед, взлаивая от возбуждения и азарта. Он несется, словно маленький белый жеребчик, и тащит меня по лыжне с такой скоростью и легкостью, что только ветер свистит в ушах, и я с трудом успеваю одолевать крутые повороты.

Иногда мы выходим на лыжню всей семьей, и тогда Крис с энтузиазмом везет санки с Тимуркой. Причем тащит их он вовсе не по дороге, а по глубокой снежной целине, и все равно обгоняет нас с Фаритом, как бы мы ни старались бежать быстрее.

Однажды Крис удивил нас своей силой. Нужно было привезти от родителей домой мешок картошки. Машина, как назло, стояла в ремонте. Был уже поздний вечер, темнота непроглядная. С нами еще и Тимур. Пока мы добирались до трамвайной остановки, кому-то пришла в голову мысль дойти до дома пешком. По льду Казанки.

Стоял тихий зимний вечер. На реке снега было мало, в основном — лед. Сначала Крис вез просто санки с мешком картошки. Потом, когда Тимур начал ныть и хныкать, его водрузили поверх мешка. Некоторое время шли так. Все уже порядком запыхались, а Крис как ни в чем не бывало рвался и рвался вперед, поскуливая от возбуждения.

— Видно это слишком легкий для него груз, — сказал Фарит. — Попробуй-ка сесть тоже, Янка!

— Да ты что, Крис же не потянет такой вес! — испугалась я.

Но и самой мне уже было любопытно, сколько же сил у этого маленького бультерьера? И я взобралась на мешок картошки, а Тимура посадила к себе на колени. Фарит побежал вперед, Крис завизжал, дернулся и стронул с места перегруженные санки. Шаг, второй, третий — дались ему с видимым усилием, но постепенно он разогнался и побежал вперед размашистой уверенной рысью. Догоняя Фарита, перешел на галоп. И мчался так по ледяному полю до самого нашего берега, на котором сияли тысячами окон громады домов. Это была незабываемая езда! Мы мчались с приличной скоростью и болтались вместе с Тимуром на вершине картофельного мешка. А впереди мелькала круглая спинка маленькой белой собачки, и это несоответствие размеров и силы было самым невероятным.

Надо ли говорить, что для того, чтобы катать меня на санках без ребенка и без всякой картошки, Крису не требовалось практически никаких усилий. Одно удовольствие, приятная разминочка перед сном. Теперь мы выходили с ним «на трассу» почти что каждый вечер. Вернее, каждую ночь. Обычно часов около двенадцати, когда прохожих на улице почти не было, мы могли беспрепятственно носиться по всему кварталу. Вскоре у нас уже выработался свой маршрут, который Крис знал прекрасно. Каждый раз, как только я надевала на него шлейку, Крис начинал прыгать от радости и лаять, и пока мы спускались по лестнице, он то хватал зубами санки, то ловил свой хвост, то кусал и рвал поводок. У подъезда я усаживалась на санки, еле сдерживая его. Он был похож на резвого, рвущего поводья коня. Услышав долгожданное «вперед», Крис со всей страстью, с громким лаем и визгом бросался сразу в галоп. Сколько ликующей радостной силы было в этом его беге!

Мы мчались по огромному периметру — мимо остановок автобуса, школ, домов, пустырей и универсамов. Расстояние, кажущееся длинным и тяжелым, когда опаздываешь на работу или ползешь к дому с полной сумкой продуктов, — мы с Крисом преодолевали за считанные минуты. Я вообще люблю всякую быструю езду — на велосипеде, на лошади, на машине. Это была настоящая езда на собаке, приносящая мне массу удовольствия. Единственное, что иногда омрачало наши прогулки — встречи с одинокими прохожими. Прохожие эти, как правило, были в основном мужики не в самом трезвом виде — кто же еще будет слоняться по пустынным улицам в такой час? И хотя я всегда старалась предотвратить столкновение, иногда это все же случалось. Дело в том, что Крис, издали приметив одинокую фигуру, устремлялся прямо на нее, как пущенная в цель ракета дальнего радиуса действия. Если человек что-то соображал, то узрев несущегося на него с рычанием бультерьера, он вовремя отскакивал в сторону, и Крис, щелкнув зубами, проносился мимо. Но встречались и такие смельчаки, которые шли напролом, считая ниже своего достоинства уступить дорогу. И тогда я уже вряд ли могла повернуть Криса в сторону. Встречный чаще всего летел в снег от мощного удара. А однажды Крис на скаку ухитрился хватануть какого-то мужика за джинсы и оторвать штанину. Конечно, это было похоже на хулиганство. Но, к счастью, обходилось без крови. К тому же, мы тут же уносились с места преступления. И пока человек поднимался из снега, нас уж и не было видно. Наверное, часто подвыпивший бродяга просто не понимал, что же это его так неожиданно уронило? Если бы видели меня в такой миг читатели моей газеты! Известный журналист, пишущий на политические темы! Никто бы не поверил, что эта легкомысленная девица на санках — известная в городе журналистка!

С Крисом я чувствовала себя как за каменной стеной. Это было все равно, что ходить по ночной улице с пистолетом. Я никого не боялась — ни хулиганов, ни бандитов, ни маньяков. Я могла гулять с Крисом даже в три часа ночи и знала, что со мной ничего не может случиться. Никогда ни в одной своей собаке я не была так уверена. Достаточно было тихо шепнуть: «Чужой!», и добродушный пес превращался в дьявола. Могло ли его что-нибудь испугать? Не могло. Любая опасность вызывала в нем величайшее возбуждение, и ему было совершенно неважно количество людей, наличие собак, палок или ножа. Аура абсолютного бесстрашия словно веяла над ним, и это ощущали и люди, и собаки. И нам всегда уступали дорогу. Гогочущие подростки сразу же умолкали и расступались. Разъяренные псы даже сворой не осмеливались напасть.

На дрессировочной площадке, куда мы иногда приходили, инструктора тут же отказались его травить. Достаточно было ему лишь один раз в наморднике броситься на парня в толстом ватнике. Опытный травильщик, который привык запросто отбиваться от матерых овчарок и терьеров, был молниеносно сбит с ног одним-единственным ударом, который Крис нанес ему своей обутой в намордник башкой. К тому же бультерьер метил только в голову и шею, совершенно не обращая внимания на руки или ноги.

Постепенно Крис становился легендой. На него приезжали посмотреть из других районов города.

Однажды нам позвонил Алик. Он попросил обязательно прийти на собачью площадку в воскресенье. Он приведет Боба — родного брата Криса, и мы посмотрим, какие у нас получились собаки. Мы с Фаритом знали, что Алик воспитывает однопометников Криса по особой методе, и нам очень хотелось увидеть Боба и может быть, померяться с ним силами. Чертенок азарта вселился в нас. Ведь мы очень гордились Крисом. Наш пес был в великолепной форме. Не прошли даром ежедневные гонки на санках и тренировка челюстей на деревьях.

На площадке в то утро собралось небывалое количество народу. Скорее всего это постарался Алик и как-то оповестил всех собачников и сочувствующих. Подошли какие-то незнакомые люди с кавказцами и даже со среднеазиатскими овчарками. Было два бультерьера. Еще молоденькие, они рядом с Крисом смотрелись очень маленькими и хрупкими. Подъехало несколько машин с братвой. Терпеть их не могу. Что нужно было здесь этим хмурым качкам в одинаковых кожаных куртках? Наконец, подъехала еще одна иномарка и из нее вышли Алик со своим Бобом и Олег Игнатьев по прозвищу Бонус. Я с внутренним волнением воззрилась на Боба — внимательно и придирчиво. Он был очень похож на Криса, такого же роста, только у него было совершенно другая морда! Я бы даже сказала, не морда, а лицо. И выражение глаз Боба было другим. Глазки его, еще более узкие, чем у Криса, к тому же не были очерчены темной каймой и потому их выражение было каким-то непривычно-жестким. Морда у Боба была острее и длиннее, но зато сама голова — не такой массивной как у Криса. А черное пятно у левого уха делало его похожим на разбойника.

Удивительно, Крис и Боб словно понимали, что именно они находятся в центре внимания. Они оба даже не замечали других собак, но с первого мгновения, только увидев друг друга, тут же завелись в безудержной ярости.

Я ужасно волновалась и переживала. Крису предстоял первый серьезный бой. И на нас смотрела большая толпа. Боб, которого все это время Алик непрерывно на кого-то травил, был, несомненно, достойным противником. Я сняла с Криса намордник. Братва, что приехала на машинах, окружила нас плотным кольцом. Все обсуждали наших собак, их мускулы, ширину груди, голову. Мне показалось даже, что рассуждали они со знанием дела. Кто-то пробормотал: «Главное, увидеть, каковы они в бою… Только потом можно решать…»

«Что решать?» — удивилась я про себя и тут же забыла об этом, захваченная предстоящим боем.

— Пускай! — скомандовал Алик, и мы одновременно отпустили собак.

Бультерьеры сшиблись на середине площадки. И покатились по ней рычащим клубком. Мелькали их белые спины, их хвосты, их оскаленные красные морды. То Крис оказывался наверху и давил Боба, то Боб выворачивался и покрывал собой Криса. В глазах у меня рябило, от волнения я толком не могла понять даже, где Крис, где Боб. Фарит и Алик прыгали рядом с собаками, и каждый подбадривал своего пса.

— Фас его, фас Боба, так его!! — кричал до хрипоты Алик.

— Хорош-шо, маленький, взять его, это чужой! — рычал Фарит.

— Спорим, этот, с черным пятном сильнее?! — орал кто-то.

— Не-а, этот белый его задолбает!!

— Спорим на десятку!

На снегу уже заалели крупные пятна крови. Боб яростно терзал ухо Криса, и мне показалось, что сейчас ухо просто оторвется. Но я видела, как дикая боль, которую, верно, испытывал Крис, словно удваивала его силы. Крис извернулся, и сумел схватить Боба почти что за горло. Теперь, намертво вцепившись друг в друга, псы не собирались разжимать челюсти. Мне казалось, что драка эта длится целую вечность. Я вспомнила, что читала о том, как боевые собаки дерутся по несколько часов и побеждает тот, кто выносливее, у кого сильнее сердце…

— Алик, может хватит, расцепим их, а? — неуверенно спросила я.

— Не, не пусть дерутся!! — дружно загалдела братва.

— Да не бойся ты, ничего им не будет, давай узнаем, кто же все-таки сильнее! — ответил, тяжело дыша Алик.

Разорванное ухо Криса покраснело от крови. Вся голова у него была покрыта ранами, кругом были следы клыков, которые сочились кровью. Оба бультерьера, покрытые грязью, потом, слюной и кровью, были уже не белыми, а грязно-розовыми. Оба они уже ничего и никого не слышали, занятые только тем, чтобы сильнее придушить соперника. Похоже, они уже не слышали своих хозяев. Я видела, что ничто теперь не заставит их оторваться друг от друга. Было в этом жестоком зрелище нечто завораживающее, захватывающее целиком и без остатка. Два равных по силе зверя, столкнувшиеся в равном поединке. Я вдруг подумала о том, что эти собаки для того и созданы. Что их жизнь — это битва, и только в этот пьянящий миг они, быть может, и живут своей настоящей жизнью… Я чувствовала и понимала Криса абсолютно всем своим существом.

Тем временем стало заметно, что перевес на стороне Криса, который все напирал и напирал на Боба, все ниже придавливал его к земле, все круче заворачивал его хрипящее горло.

— Фас его, Боб!! Стоять, Боб! — орал Алик, но Боб его не слышал, или уже не мог ничего сделать, не мог вырваться из этих железных тисков, не мог изменить ситуацию. Крис явно побеждал.

— Я ж говорю, белый сильнее!! — радостно гудел чей-то грубый голос.

— Растаскиваем, слышь! — разволновался Алик. — Давай потом снова пустим!

Они схватились за ошейники и стали отдирать их друг от друга. Боба Алик оторвал, а Фарит все никак не мог отцепить Криса. Ни на какие «фу» он конечно не реагировал и продолжал, истекая слюной, держать Боба за горло. Боб кашлял и задыхался, упираясь в Криса всеми четырьмя лапами. Тогда Фарит стал придушивать Криса, и вот наконец он захрипел и отпустил горло Боба, высунув посиневший язык.

Алик был словно в каком-то трансе. Глаза его лихорадочно блестели, он был просто не в себе. Он закричал:

— Снова, снова пускаем! Давай!

— Хватит, Алик, собаки устали! — я попыталась было его остановить.

— Нет! Давай пускаем!! Фас, Боб, вперед, фас!! — и Алик толкнул Боба на нас, но Боб не шел, упирался.

— Бой окончен! Отказ, он отказывается, Алик! Проиграл! — завопили парни.

— Нет, еще, еще!! — глаза Алика сделались мутными. — Давай же, мать твою! — и он ударил Боба ногой.

— Ты псих, Алик! — закричала я и отпустила Криса.

Крис налетел на пятящегося Боба и снова впился ему в глотку. Боб почти не сопротивлялся. Теперь уже ни у кого не было сомнений, что Боб проиграл этот бой. Собак растащили. Покрытые кровавой пеной, они дышали как загнанные лошади и поводили мутными глазами. Боб уже не мог и рычать. Крис по-прежнему пытался броситься на него, хотя было видно, что и он устал. Он весь истекал кровью, но глубоких и опасных ран, похоже, не было.

Зрители окружили нас и смотрели на Криса с восхищением и уважением. Внезапно в кольцо ворвался заигравшийся молодой кавказец. Он с рычанием бросился к Крису, и совершенно изможденный бультерьер среагировал молниеносно и повис на косматой морде. Кавказец испуганно заголосил. Я с трудом оторвала Криса, который снова завелся, и задыхаясь, визжал и щелкал зубами.

Боб еле волочил ноги. Глаза его помутнели, и он дышал широко раскрытой пастью, свесив покрытый кровавой слюной прокушенный язык. Алик, с трудом скрыв недовольство, подошел и кисло улыбнулся:

— На кого вы его притравливали? На быков, что ли?

— Да нет, специально и не травили. Так, подрался пару раз с собаками, несколько кошек все же придушил… Да вот с ризеном была хорошая драка, — я пожала плечами и тоже улыбнулась. Если честно, мне было приятно, что победил Крис.

— А я травил-травил! Эх, а Фарит твой прав был, ведь самого лучшего щенка выбрал! Как это он говорил — по хвосту?

— Ну да, по хвосту…

Подошел Бонус и еще несколько парней.

— Отличный у вас буль! Не верится, что не чистокровный. Очень уж он хорош для боев. Не хотите его выставлять?

— Нет, специально не хотим. И так много дерется, — ответила я. Мне уже порядком надоело это всеобщее внимание и хотелось поскорее уйти домой и отмыть Криса от крови, осмотреть его раны.

Тут ко мне наклонился один из парней, высокий и широкий как шкаф:

— Слышь, сестренка, ты продай нам буля. Дорого дадим, а?

— Что за глупость?! — возмутилась я.

— Нет, ты подумай, сестра. Подумай. Это серьезное предложение.

— Но вам он зачем? Для боев что ли?

— Эти породы для того и созданы, девушка, — улыбнулся Бонус и кивнул «шкафу»: — Ладно, Ухо, видишь, не хотят люди! Поехали!

Все они, эти чем-то неуловимо похожие друг друга, крепкие парни в кожаных куртках, стремительно расселись по машинам и умчались в одном направлении. Уехал на своей иномарке и Бонус. У него, кажется, был сааб цвета серый металлик.

— Алик, а что это за «ухо»? Или мне показалось? — спросила я.

— Это кликуха такая. Ухо у него порвано, вот поэтому, — хмыкнул Алик и повел Боба к своей поцарапанной и побитой «шестерке».