• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Родился 21 сентября 1933 года в Москве.

В 1958 году окончил геологический факультет МГУ.

По специальности – геохимик. Участвовал в нескольких геологических экспедициях в Кызыл-Кумы, в Бет-Пак-Далу, в Забайкалье. Проводил полевые работы в Средней Азии и Сибири.

«В университете он учился легко, – вспоминал друг Биленкина Станислав Глушнев, – всегда был круглым отличником. Но, усваивая разнообразные геологические дисциплины, с третьего курса стал проявлять неистребимую потребность доносить свои жизненные впечатления об услышанном и увиденном до широкого читателя. При университете выпускалась малотиражка „Московский университет“. Помню, что Биленкин стал часто публиковать там свои заметки на разные темы. В 1958 году, получив после защиты диплома распределение во Всесоюзный институт минерального сырья, он оказался перед дилеммой – продолжать профессиональную деятельность в качестве геолога или уйти, как тогда говорили, в журналистику…

До начала лета 1959 года геохимик Дмитрий Биленкин совмещал две ипостаси: обрабатывал камеральные материалы геологической экспедиции, в которой принял участие, и одновременно готовил публикации для газеты «Комсомольская правда». У него установился дружеский контакт с отделом науки, который в «Комсомолке» тогда возглавлял Михаил Васильевич Хвастунов (литературный псевдоним М. Васильев). За добродушный, приветливый характер, отменное трудолюбие, редкую творческую плодовитость и заботливое пестование окружавшей его молодежи все сотрудники газеты любили Хвастунова и ласково называли его «Михвасом» и «Учителем». Первая публикация внештатного корреспондента Дм. Биленкина – «Решение несчастливой задачи» – появилась в популярной газете 4 марта 1958 года, а через год с небольшим в дирекцию ВИМСа пришло письмо от главного редактора «Комсомольской правды» А. Аджубея с просьбой «в порядке перевода» откомандировать Д. А. Биленкина в штат литсотрудников газеты. Мне памятно это событие, потому что, обучаясь с Димой в одной группе, я на последнем курсе тоже просил проверить меня как-нибудь на журналистском поприще. И он предоставил мне такую возможность. В «Комсомолке» в 1959 году открылась знаменательная рубрика «Клуб любознательных», где и была опубликована моя первая заметка…»

В 1967 году в издательстве «Молодая гвардия» вышла первая книга Дмитрия Биленкина «Марсианский прибой».

В 1971 году – «Ночь контрабандой».

В 1974 году– «Проверка на разумность».

В 1980 году – «Снега Олимпа».

Книга эта оказалась программной.

В самом деле, быть на Марсе, видеть самую высокую гору Солнечной системы, и не подняться на нее! «Какая-то чертовщина, – размышляет герой рассказа. – Один век сменялся другим – (на Земле, понятно, – Г. П.), а люди и не думали подниматься в горы. То есть, конечно, туда шли, очень даже шли, но лишь затем, чтобы проложить тропу, достигнуть пастбища, провести караван, укрыться от набега. Все это ясные, насущные потребности. Людей интересовали перевалы, склоны, богатые золотом или медью, удобные для рекогносцировки вершины, а поднебесные кручи – нет. Зачем куда-то лезть без надобности? Когда Петрарка затеял подняться на какую-то там плюгавую вершинку в предгорьях Альп, куда мог взойти любой, но куда на памяти местных жителей никто не поднимался, он испытал смущение. Он опасался насмешек, но еще более обескураживал его собственный порыв. Ведь никто не лезет в гору без дела. А он полез. Бог или дьявол нашептал это желание?»

Герои Биленкина поднимаются на Олимп.

«Они стояли на гребне, как бы паря над Марсом.

Слева был такой простор глубины и дали, что глаз видел туманную покатость самой планеты. Склон с его скалами, осыпями и обрывами круто падал вниз, погружаясь в прозрачную синь воздуха. Сквозь эту синь отчетливо проступали ржавые, ссохшиеся выступы далеких гор, морщинистые складки равнин, затушеванные тенью трещины каньонов. Ближе к скату планеты воздух темнел, как вода в глубине, и красноватые барханы смотрелись донной рябью песка.

И над всем в темном небе пылало белое солнце, не по-земному маленькое и ослепительное, чуть размытое по краям – то был слабый намек на невидимую сейчас корону.

Справа ниспадала другая бездна – до дна залитая тенью воронка исполинского кратера. С расстояния десятков километров отчетливо виднелись бурые, черные, лиловые камешки противоположного склона, самый мелкий из которых в действительности мог увенчать любой земной пик…»

«На Марсе тысячи непокоренных гор, – рассуждают герои рассказа, – а нас потянуло на самую высокую. Почему? Потому что она самая высокая! Но если потребность осуществить себя привела нас именно сюда, – догадываются они, – то она могла привести сюда и кого-то другого. Можешь ты представить иных, но лишенных хоть одной базовой потребности разумных существ?

– Но послушай…

– Нет, ты ответь…

– Хорошо. В бесконечной вселенной…

– Оставь бесконечность в покое! Законы природы общи для всей Галактики. Разумные существа могут есть не хлеб, а камень, дышать не воздухом, а огнем, быть не из белка, а из хрусталя, но они должны питаться, размножаться, жить в обществе, изучать мир и стремиться к недостижимому. Значит, если кто-то когда-то пересек межзвездные расстояния, он, располагая временем, мог захотеть подняться на высочайшую – никакую другую! – вершину солнечной системы. Просто чтобы постоять на ней.

– Какое дикое допущение!

– Мы, однако же, здесь. И лазерный резак мы прихватили не только затем, чтобы вырубать ступени. Кстати сказать, для росписи любой из нас выбрал бы скалу в самой высокой точке. Так?

– Так, – машинально подтвердил Вуколов.

– Тогда зайди за выступ скалы и посмотри, что у тебя над головой.

Вуколов поднялся, сделал на внезапно ослабевших ногах несколько шагов, вгляделся и вдруг зажмурился, как от ослепительной вспышки. Но и в потрясенной тьме сознания продолжали гореть письмена, врезанные в скалу задолго до того, как человек поднялся на первую свою гору».

У Дмитрия Александровича был аккуратный мелкий почерк – профессиональная журналистская привычка. «Когда я переходил на так называемую „творческую работу“, – комментировал он в 1983 году мое решение перейти на такую же чисто „творческую“ работу, – то из приятелей, давно вступивших на этот неверный путь, поддержал и одобрил лишь один, прочие смотрели соболезнующее. Есть отчего! Во-первых, проблема куска хлеба с маслом: положение с изданием книг, пожалуй, никогда не было таким скверным. Во-вторых, проблема самодисциплины, – тут либо коммунистическое отношение к труду, либо крах. В-третьих, домашние привыкают смотреть на тебя, как на незанятого человека, на которого можно и нужно взваливать все большую меру домашних тягот. Тем не менее я лично о своем решении не жалею, хотя с деньгами, конечно, стало потуже. Это при том, что существенного выигрыша времени я не получил, так как изначально добился в журнале – („Вокруг света“, – Г. П.) – свободного распорядка и приезжал в редакцию лишь после обеда на два-три часа. Но загрузка, особенно нервная, поуменьшилась и работа стала продуктивней…»

В 1985 году вышла книга рассказов «Лицо в толпе».

В том же году – «Сила сильных».

Успех Дмитрию Биленкину принес цикл о психологе Полынове.

Этот сверхчеловек не такого уж дальнего будущего блестяще разгадывает планетные тайны («Десант на Меркурий», 1967), так же блестяще распутывает секретные планы некоего космического авантюриста, выступающего от имени несуществующих пришельцев («Космический бог», 1967), разбирается с попыткой создать некую антиутопию в одной из земных стран («Конец закона», 1980).

К циклу о Полынове примыкает повесть «Сила сильных» (1985).

«Я не раз задумывался над тем, что производит писатель, – писал мне Дмитрий Александрович в марте 1983 года. – Если коротко, то, по-моему, он создает миры, которые принято называть художественными. Они существуют в ноосфере, являются модельными построениями жизни, но обладают огромной автономностью и ведут себя чертовски своеобразно. В некотором смысле, как подлинные миры, подчас даже более реальные для нас, чем…

Да вот, хотя бы, можно спросить любого: кого мы знаем и представляем лучше, кто для нас более реален – Гамлет или Шекспир? Дон-Кихот или Сервантес? Робинзон Крузо или Дефо? После такого вопроса обычно начинают чесать в затылке. И не мистика ли, что мистер Шерлок Холмс получает в наши дни больше писем, чем мы с тобой оба вместе взятые? Короче говоря, существуют чудеса природы, науки и техники, но, дорогие друзья, не будем забывать о литературе! Не будем, ибо существование того же Шерлока Холмса представляется мне проблемой не менее интересной, чем загадка черных дыр…»

И добавлял: «А я-то сам? Я создаю художественные миры?… Ну и выбрали мы профессию!»

«Вот рассуди, – говорит герой рассказа „Практика воображения“, – могла бы при дворе фараона гореть электрическая лампочка? Не смейся. Для этого нужен источник тока; можно обойтись простым, но сильным гальваническим элементом. Необходимые электролиты, металлы египтянам были известны. Остается выковать проволочку, взять два угольных стержня, свести их – и вот вам, пожалуйста, электрическая дуга! Все в пределах тамошних возможностей. Но надо искать „неизвестно где неизвестно что“. Внимание науковедов больше обращено на совершенные, чем на несовершенные открытия. На то, что им предшествовало, а не на то, что за ними последовало.

Сменим точку зрения.

О, тут открываются любопытные вещи!

Стоит кому-нибудь обнаружить новое явление, как тотчас все замечают его повсеместность. Открытие радиоактивности урана быстро потянуло за собой открытие множества радиоэлементов и радиоизотопов в горных породах, воде, везде, всюду. Изобретение сонара раскрыло глаза на роль звуколокации в живой природе. Едва был создан мазер, как мазерное изучение обнаружилось в далях Галактики.

Раньше глаз, что ли, не было?

Они-то были, узнавания не было.

Мы рисуем в воображении модель возможного явления, строим некий гипотетический образ и сверяем его с действительностью. Но разнообразие явлений бесконечно. Собственно, получается так, что любому придуманному явлению, если оно не противоречит законам природы, в той или иной мере соответствует реальный аналог…»

И дальше: «Чем оригинальнее идея, тем чаще она в первую минуту воспринимается как глупость, но ты же умный человек! Чем отличается современная латимерия от той, что жила двести миллионов лет назад? Практически ничем. А скорпион, который благополучно существует триста миллионов лет, перенес все геологические катаклизмы и на наши штучки с загрязнением природы взирает с ленивым благодушием: „Ничего, и не такое бывало – перезимуем“. Вот готовые конверты, куда лишь остается вложить письмо.

– Ничего себе – вложить, – пробормотал Темин. – Между теперешним скорпионом и древним – миллионы трупов. Это вам не эстафета.

– Как раз эстафета, именно эстафета! Передача одних и тех же признаков, генетическая цепь, протянутая через геологические эпохи. Предположим, на Земле побывали пришельцы. Кругом бродят динозавры, разум когда-то будет, надо оставить ему послание. Берут они того же скорпиона и вносят в его генетическую программу такие коррективы, которые превращают его в живого робота. Сменяются миллионы лет, ползают по земле существа, никакие они не пришельцы, только есть у них какие-то непонятные ученым органы. Кстати, такие органы есть у многих древних животных. Разумеется, мы полагаем, что эти загадочные устройства зачем-то нужны, мы даже объясняем их назначение. А если не так? А если это анализаторы, встроенные чужим разумом? А вдруг они предназначены для анализа нашей речи, радиопередач или еще чего-нибудь? И есть устройство, посредством которого сквозь время до нас дойдет голос иного разума?…»

«В 1966 году, – вспоминал Станислав Глушнев, – любители приключенческой фантастики познакомились с повестью „Кто?“, напечатанной в журнале „Юность“. Некоторые въедливые книгочеи пытались навести достоверные справки о личности ее автора – Павле Багряке. Этот даровитый автор выпустил ряд книг, которые попали даже в серию „Классическая библиотека приключений и научной фантастики“. По мотивам произведений Багряка был поставлен художественный фильм. Однако только спустя много лет стало известно, что писатель Павел Багряк – это что-то вроде литературного „поручика Киже“, за которым скрывались имена творцов его произведений – Дмитрия Биленкина, Валерия Аграновского, Ярослава Голованова, Владимира Губарева и Виктора Комарова. Фамилия Багряк сложилась из букв имен и фамилий его талантливых „родителей“. Нy, а Павлом Багряк стал потому, что иллюстрации к первым повестям, опубликованным в журнале „Юность“, были выполнены художником Павлом Буниным…»

На повести «Кто?» веселая компания не остановилась. Один за другим выходили приключенческие романы – «Пять президентов» (1968), «Синие люди» (1972), «Фирма приключений» (1986).

В 1983 году на вручение «Аэлиты» Владиславу Крапивину Дмитрий Биленкин приехал в Свердловск простуженным, да еще поезд опоздал на шесть часов. Тем не менее, выступление в Доме автомобилиста состоялось, – Дмитрий Александрович всегда и во всем был чрезвычайно пунктуален. Правда, дома в его кабинете в Угловом переулке разор был страшный – в каждом углу громоздились курганы книг.

Чрезвычайно много курил.

В 1983 году перенес обширный инфаркт.

Всегда внимательно следил за событиями в советской фантастике, не жалел похвал для друзей. В 1985 году, рекомендовав мою повесть «Кот на дереве» в журнал «Химия и Жизнь», писал: «Все настолько хорошо, что я, придира, нашел в повести лишь несколько ничтожных шероховатостей. Не задумываясь включу „Кота“ в любую антологию избранных повестей нашей НФ. Теперь ты просто не имеешь права писать ниже этой вещи…»

А вот как отозвался о самом Дмитрии Биленкине (по случаю перевода на английский книги «Принцип неопределенности») американский писатель Теодор Старджент: «Покойный Джон В. Кемпбелл – крупный издатель научной фантастики, взявшийся за дело в 1939 году, в течение 18 месяцев собрал группу писателей, ставших основоположниками этого жанра, – Азимов, Хайнлайн, де Камп, дель Рой, Саймак, Кларк, Хаббард… Если бы я мог повернуть машину времени в Прошлое, я бы поехал в Советский Союз, вытащил бы Дмитрия Биленкина, быстро перенес его в 1939 год, подвел к скрипучему старому зданию на 7-й авеню, провел бы через путаницу проходов, образованных грудами журналов и гигантскими рулонами чистой бумаги, и ввел бы в маленькую контору, где сидел огромного роста человек. – „Джон, – сказал бы я. – Джон, вот вам еще один…“

Умер 28 июля 1987 года в Москве.