Давно обещал себе удовольствие – оформить в связный текст большое стадо мирно пасущихся и разбредающихся по задворкам сознания мыслей, чувств, ощущений и интуиций по поводу одной Книги. Тем более что уже лет десять я её не перечитывал, хотя до того – не меньше десяти раз.

Собраться сразу со всеми мыслями по поводу – элементарно не хватит времени и сил. Так что придётся использовать партизанскую тактику «мелких вылазок» – под покровом сумерек выдвигаться в информационное поле, подкрадываться к невинным, ничего не подозревающим символам, тащить их через тёмный лес неясных смыслов к пристрастному допросу в глубоких подвалах подсознания. После чего докладывать наверх раскрытые тайны. Так, глядишь, к новому году может быть сложится какая-то целостная картина. А между тем наступающий год[2] более чем достоин такого подарка. В его римском написании зашифровано русское имя бессмертного Романа и греческое имя вечно живого героя этого Романа.

Начнем, пожалуй, с самого простого задания – краткого обзора попыток символического толкования Романа. Вообще-то нужно признать, что более изученного профессионалами и любителями художественного текста, под микроскопами и с помощью прочей оптики и органолептики – мы вряд ли найдем не только в русской литературе. При всем уважении к «Евгению Онегину», «Войне и миру» или «Тихому Дону», более скрупулёзно исследовали и разнообразно толковали разве только Ветхий и Новый Завет, да ещё, может быть, вирши Нострадамуса.

Собственно, в этом и состоит одна из тайн Романа, что любой исследователь, выдвинувший рабочую гипотезу, легко находит в нём подтверждения своим версиям. Тот или иной персонаж обнаруживает характерные черты и особые приметы самых разных деятелей культуры, науки или политики из разных исторических эпох. Самые яркие исторические и культурные события легко преломляются в поворотах сюжета. Практически все заметные исторические здания и памятные места тем или иным способом можно идентифицировать в качестве места одного из действий. Популярные философские, богословские и эзотерические учения находят отражение в том или ином диалоге. Складывается впечатление, что пространство Романа, каким-то образом сопряжённое не только с пятым измерением, обладает магическим свойством идти навстречу исследователю, произвольно расширяться и вмещать всю топографию, историю, культуру Москвы ХХ века и окрестностей.

Всё это невероятное многообразие версий свидетельствует не только о силе творца (или творцов?) Романа, но и об определённом бессилии стандартных методов исследования, используемых литературоведами. И всё же среди множества версий можно выделить пару-тройку, которые выглядят не то чтобы полными, верными и тем более завершёнными, а как раз наоборот – вполне подходящими в качестве отправной точки для старта нового, более глубокого исследования.

Первой достойной отдельного упоминания версией стоит назвать аналитическую работу Альфреда Баркова от 1994 года, которая так и называется «Роман…: альтернативное прочтение». Нестандартный подход, свободный даже от самых либеральных литературоведческих традиций, позволил аналитику увидеть важные культурно-исторические факты, которые были близоруко упущены литературоведами записными. А.Барков выдвинул версию, будто бы в Романе зашифрованы ключевые события и персоны революционной российской истории начала ХХ века, включая М.Горького с женой, Льва Толстого и даже Ленина, а также творческого коллектива Московского Художественного театра. И хотя версия эта выглядит несуразно, диссонируя с художественным восприятием Романа, но железная в отдельных деталях логика доказывания этой несуразности требует разоблачения не меньше, чем фокусы на сцене Варьете, тоже якобы срисованного с мхатовского клуба «Кабаре».

Вторая не менее достойная версия толкования хороша уже тем, что своим содержанием полностью уравновешивает, дополняет с точки зрения фактов и одновременно полностью опровергает смелые выводы предыдущей версии. С той же степенью убедительности и тем же аналитическим методом дешифровки доказывается, что прообразом главного героя является действительно загадочная фигура гениального советского авиаконструктора Роберта Бартини.[3] При этом выявляется столь же тесная, как и с деятелями МХТа, связь Автора с иным кругом молодых деятелей культуры и науки, среди которых писатели М.Волошин, Л.Леонов, И.Ефремов, И.Ильф и Е.Петров, архитектор К.Мельников, конструктор ракет С.Королёв и другие. Так что выявляется связь со всей футуристической волной советской культуры вплоть до Стругацких. Но и в этом случае нельзя сказать, что соавторы этой оригинальной версии – Сергей и Ольга Бузиновские создали полноценное толкование Романа. Это больше похоже на попытку составить биографию действительно яркой и загадочной личности, приукрашенную громкой литературной интригой. И всё же эта побочная версия также заслуживает нашего внимания в части толкования символики Романа.

Сравнение двух богатых толкованиями версий наводит на мысли, что все исследователи считают главным героем Романа совсем разных персонажей. Для одних главный герой – писатель, чем-то похожий на М.Горького, но и на других писателей тоже. Для других центральной фигурой Романа является иностранный консультант, не то учёный, не то маг, не то просто шпион. Роберто Бартини – один из немногих персонажей отечественной истории, так явно совпадающих по внешним данным с этой ипостасью главного героя. Есть в Романе и третий главный герой, который тоже воспринимается читателями как заглавная фигура наравне с двумя другими. Или не другими?

Существует ещё третья версия, опубликованная в приложении к одной столичной газете тоже в 1994 году, но видимо немного раньше, чем версия Баркова. Фамилию автора запамятовал, но название у статьи было эффектное, что-то вроде «Роман в свете багровой луны». В этой самой краткой версии на основе двух или трёх десятков впечатляющих совпадений сюжета доказывалось, что в Романе исторические события и политические фигуры не зашифрованы, а просто предсказаны. И относятся они не к началу, а к концу ХХ века. А что касается главных героев, то их вовсе не три, а один и тот же герой, только в разных обстоятельствах и ипостасях.

Возможно, кто-то знает иные версии символического толкования романа Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита», но наша задача вовсе не коллекционирование версий. Интересные, равно доказательные и противоречащие друг другу версии – это всего лишь важная причина, чтобы взяться за составление одной непротиворечивой версии.

2. Элементарно, Ватсон?

Начнём с версии Альфреда Баркова, написавшего в 1994 году аналитический труд «Роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита»: альтернативное прочтение».

Барков и сам по себе весьма колоритная фигура. Судя по его работам, мы имеем дело с обладателем острого и холодного аналитического ума и блестящей эрудиции. Кажется, придуманный А.Конан Дойлом типаж материализовался через сто лет в Киеве, том самом булгаковском Городе. Шерлок Холмсовское безразличие к сантиментам делает Баркова идеальным дознавателем, за отсутствием иного применения поставившего себя на службу литературоведения. В отличие от записных булгаковедов, наш «литературовед в штатском» свободен от благоговения, социальных иллюзий, политической моды, гуманитарно-научной конъюнктуры. Зато обладает хорошей памятью, знанием психологии и профессиональными навыками сбора и анализа информации. Результатом аналитической работы стала серия булгаковедческих открытий, которые не дались в руки другим исследователям.

Например, весьма впечатляет тот факт, что «арбатскими переулками» во времена Булгакова называли вовсе не переулки, примыкающие к улице Арбат. Москва пару десятилетий сохраняла дореволюционное деление районов на «части». При этом Арбатская часть располагалась севернее Арбата и включала Патриаршие пруды. Благодаря этому уточнению изменилась зона поисков «дома Маргариты». Барков убедительно доказывает, что речь идёт о нынешнем Доме приёмов МИДа на Спиридоновке, который в начале ХХ века принадлежал Савве Морозову. Именно этот факт, хотя и помещён Барковым в завершение обоснования, стал отправной точкой для версии о М.Горьком как прототипе мастера. Из этого особняка актриса Художественного театра и легендарная политическая авантюристка М.Андреева выпорхнула в объятия мастера пролетарской литературы. Обоснована также версия, что интерьер Дома Грибоедова срисован с Дома ученых на Пречистенке, который в булгаковские времена назывался ЦеКУБУ[4], а заведовала им всё та же М.Андреева.

Очень любопытны все найденные Барковым подробности из жизни Художественного театра. Без сомнения, впечатления от работы в МХТе были самими светлыми, но и наиболее ранящими для Булгакова-драматурга. Так что нет ничего удивительного в том, что эти жизненные подробности наполнили страницы «Мастера и Маргариты». Откуда же ещё брать впечатления художнику, как не из жизни? Даже если он рисует фантастическое полотно.

Ещё более интересным является анализ источников философских концепций, ключевые положения которых Булгаков мастерски вплёл в канву сюжета. Хотя, что касается Иммануила Канта как первоисточника воландовской отповеди Берлиозу в первой главе, то это мы и без Баркова знали. Помните этот диалог из первой главы?

«Виноват, – мягко отозвался неизвестный, – для того, чтобы управлять, нужно, как-никак, иметь точный план на некоторый, хоть сколько-нибудь приличный срок. Позвольте же вас спросить, как же может управлять человек, если он не только лишен возможности составить какой-нибудь план хотя бы на смехотворно короткий срок, ну, лет, скажем, в тысячу, но не может ручаться даже за свой собственный завтрашний день?».

Теперь сравним с ключевым тезисом программной историософской статьи беспокойного старика Канта: «Историю человеческого рода в целом можно рассматривать как осуществление тайного плана природы… и это вселяет надежду на то, что после нескольких преобразовательных революций наступит когда-нибудь, наконец, такое состояние, которое природа наметила в качестве своего высшего замысла, а именно – всеобщее всемирно-гражданское состояние как лоно, в котором разовьются все первоначальные задатки человеческого рода»[5].

С самого начала Автор хочет навести нас на эту мысль, заставить вспомнить философа, написавшего столь забавные несуразности. Известные плоды нескольких преобразовательных революций вынуждают беспокойные умы возвращаться к Канту. Первая глава булгаковского Романа – это не только приглашение и указатель, но и предупреждение для тех, кто не желает прислушаться к Воланду. А может быть и не к Воланду, а к Канту? Но нет, всё же, скорее, Берлиоз наказан за отрицание существования Иисуса, а значит и его учения.

Впрочем, мы несколько забежали вперёд в размышлениях. Вернёмся к находкам Баркова. Если по поводу Канта мы и не сомневались, то вот насчёт философского вклада Льва Толстого в содержание Романа – это действительно сильно найдено! Оказывается, «роман в романе», придуманное писателем-сатириком «евангелие» не то от мастера, не то от Воланда, не то от Левия Матвея, существенно опирается на религиозно-философские конструкции самого Льва Николаевича.

Хотя, в отличие от прямого и первоочередного указания на Канта, Булгаков не стремится раскрыть нам имя соавтора, а лишь намекает – причем в довольно уничижительной для Льва-Левия сатирической форме. Может быть, дело в негативном отношении Булгакова к толстовской трактовке Евангелия? В своё время этот скандал, стоивший Толстому и самой церкви поистине несчастной анафемы, подорвал мировоззренческие основания российского общества. Недаром Ленин так ценил графа за вклад в подготовку революции и при этом посмеивался над ним, почти как Воланд над Левием. И всё же Булгаков пожелал привлечь внимание к самому факту альтернативного прочтения.

В чём Барков безусловно прав, так это в том, что именно российская революция, её причины и следствия были главным переживанием в жизни Михаила Булгакова. Поэтому он не мог пройти мимо решающего вклада деятелей культуры – Л.Толстого, М.Горького, М.Андреевой в дело этой революции. Впечатления от этих властителей дум, обернувшихся демоническими фигурами, не могли не занимать чуткую душу подлинно консервативного русского писателя. Но неужели булгаковский мастер – это и впрямь зашифрованный Автором ради каких-то целей Горький?

Здесь Альфред Барков попадает в ловушку собственного метода и своего холодного взгляда на события. Как блестящий аналитик и детектив он видит прямую связь между свидетельствами очевидцев, портретами подозреваемых и текстом Романа. Но у каждого достоинства есть оборотная сторона. Не будь Барков столь холодным аналитиком, он не смог бы развить острейший взгляд и вычленить тонкие детали. Но взамен он лишён взгляда пристрастного читателя, для которого важнее целостный творческий замысел и пафос Романа, сопереживание Автору.

Наверное, если бы наш аналитик мог прочувствовать весь диссонанс и абсолютное внутреннее неприятие этой версии, то он бросил бы свою затею на полпути, и не нашел массы новых деталей и доказательств. В том числе и зашифрованного в Романе опровержения версии о том, что одна из М – это М.Горький, а другая – это М.Андреева. Срочное опровержение этой подсказанной самим Автором версии также включено в первую главу:

«Он смерил Берлиоза взглядом, как будто собирался сшить ему костюм, сквозь зубы пробормотал что-то вроде: «Раз, два... Меркурий во втором доме... луна ушла... шесть – несчастье... вечер – семь...» – и громко и радостно объявил: – Вам отрежут голову!»

В этом эпизоде наш литературный Шерлок Холмс показывает высший пилотаж расследования. Булгаков и впрямь ни одного слова в свой Роман не включил просто так, ради баловства. Оказывается, наш Автор неплохо разбирался во всех трансцендентальных теориях, не только в богословии и кантовской философии. Соответственно, эта астрологическая премудрость в переводе на нормальный язык астрономических явлений обозначает вполне конкретный год, месяц и даже день, совпадающий не только с солнечным затмением в июне 1936 года, но и с похоронами М.Горького. Это важное указание на Горького как объект особого интереса Булгакова. Но это ещё и опровержение отождествления советского мэтра с булгаковским мастером. Барков сам себе закатил этот «чёрный шар», означающий поражение в партии, которую вёл с большим преимуществом в технике. Зато показал себя абсолютно честным и беспристрастным исследователем, и в наших глазах только выиграл.

Из всех открытых Барковым деталей и новых ракурсов взгляда на Роман и его Автора, я для себя выделил небольшую цитату из рассекреченных архивов:

«Склад моего ума сатирический. Из-под пера выходят вещи, которые ... остро задевают общественно-коммунистические круги. Отрицательные явления жизни в Советской стране привлекают мое пристальное внимание, ... в них я инстинктивно вижу большую пищу для себя.»[6]

Наконец, один из несомненных плюсов в расследовании Баркова – это профессионально хладнокровный перехват подлинного взгляда Автора на своих героев, очищенного от сентиментальных проекций неискушенного читателя или предвзятых мнений ангажированных комментаторов. Этот булгаковский взгляд – вовсе не холодный, совсем наоборот, но он однозначно горький!

3. С точки зрения Автора

Надеюсь, что всем известен точный смысл слова «притча». Притча – это повествование о простых вещах, за которыми скрыт более глубокий взгляд на сложный мир идеальных, духовных сущностей. Я уже пытался показать на конкретных примерах сказок Е.Шварца, а также «Войны и мира», что любая по-настоящему великая книга, пьеса, фильм является притчей.[7] Речь идёт о параллельной проекции на плоскость художественного полотна не просто образов обыденного трёхмерного пространства, но и трансцендентного мира идей: идеалов, эгрегоров, демонов и ангелов.

Магическое, воодушевляющее воздействие культовых книг, пьес, фильмов опосредуется художественностью, то есть верным отражением повседневной действительности. Сначала читатель вовлекается в заботливо выстроенный поток привычных образов и, сопереживая близким себе героям, незаметно для себя оказывается в параллельном мире, где живут и действуют идеальные сущности коллективного бессознательного. Так, помимо воли читателя и даже самого писателя происходит психологическое программирование, переключение триггеров и смена фаз в больших исторических процессах. Для чего нужно оповестить все идеальные сущности в коллективном бессознательном всех личностей, составляющих общество.

В этом смысле булгаковский Роман однозначно попадает в разряд культовых, но умудряется выделиться и из этого великого ряда произведений-притч. Наряду с обычными персонажами здесь совершенно открыто действуют те самые потусторонние силы – духи, демоны и ангелы, ниспавшие с идеальных небес на грешную землю у Патриарших прудов. Так что Роман сам по себе является разоблачением тайны всех культовых романов. А с другой стороны, это манифестация тайны, прямое приглашение читателя к разгадыванию символики этой явной притчи. В этом смысле я знаю лишь ещё двух Авторов, которые так же презентовали свои великие произведения как неприкрытую тайну – это Мишель Нострадамус и апостол Иоанн Богослов.

«За мной, читатель!» – призывает Булгаков. Чтобы по знакам, щедро рассыпанным в тексте, пройти тот же путь и найти скрытый смысл, нужно поставить себя на место Автора. Альфред Барков сделал такую попытку и обнаружил ранее незамеченные детали и указания, но не обнаружил главного. Потому что и не искал его, а рассматривал Роман не как притчу, а как отражение столичной жизни начала ХХ века. Причину того, что Автор прибег к зашифровке образов и сюжетов, политизированный аналитик увидел в опасных реалиях 1930-х годов. Эта гипотеза опровергается хотя бы тем, что все секреты бывших профессиональных бунтарей и пролетарских художников, включая истории болезни, пикантные подробности личной и даже двуличной жизни, как правило, никакой тайны для современников не составляли. А уж разоблачения этих «тайн» в 1930-е годы цвели пышным цветом. Но главное – это несоответствие уровня предполагаемой «тайны» видимой глубине личности художника и степени воздействия его Романа на читателя, то есть на нас с вами. Вот вас интересует вопрос, был у Ленина жестокий склероз или же сифилис? Меня, например, вовсе не волнует – что бы там ни было, он честно заслужил. Все эти пикантные подробности имеют лишь косвенное касательство к движущим демоническим силам Истории.

Какая же настоящая Тайна могла волновать Михаила Булгакова настолько, что он буквально отдал ей все силы, сгорел без остатка в этом огне? Придётся нам ещё более внимательно приглядеться к личности писателя, чтобы попытаться взглянуть на Роман глазами его Автора. Это предварительное исследование ненадолго отдалит обещанные разоблачения тайн, зато сделает их более глубокими и обоснованными.

Начнём с наиболее общего вопроса: Что есть писатель с точки зрения психологии? Или даже с ещё более общего: А что такое художник?!

Сведущих в аналитической психологии читателей не нужно убеждать в том, что личность художника развивается на основе функции ощущения. Художник как губка впитывает все жизненные впечатления – краски, звуки, линии, сюжеты. Поработав некоторое время над техникой, он способен воспроизвести это разнообразие на холсте, на экране, на сцене или на страницах книги. Чем мощнее энергия ощущения, тем больше нюансов, оттенков, деталей впитывает в себя «губка», тем сильнее потенциал художника. Без этого художника не бывает, но сама по себе «ощущающая сила» не рождает творца, даже вкупе с отточенной техникой. Живой контрпример – китайские «художники», которые за считанные минуты воспроизведут вам в мельчайших деталях копию любого шедевра.

Поэтому развитая ощущающая функция – это лишь основа, необходим ещё один компонент – творческая интуиция. В зависимости от вида интуиции мы увидим разных художников. Если, например, в самом простом случае функция ощущения дополняется «ощущающей интуицией», то мы увидим художника, совершенствующего стиль, озабоченного более эффектной и точной передачей цвета, деталей, линий. Другой вид «чувствующей интуиции» сформирует художника, стремящегося передать эмоциональное состояние как импрессионисты. Художник, обладающий «мыслительной интуицией», будет стремиться к воплощению внешней, рациональной идеи. В зависимости от развития и влияния двух сторон ощущения – созерцание или воспроизведение, мы увидим экспрессиониста или передвижника, или при балансе – академическую живопись. И точно такое же разнообразие среди литераторов, композиторов, режиссёров.

И все же, кроме трёх видов интуиции – мыслительной, чувствующей, ощущающей, есть ещё глубинная «интуитивная интуиция», которая требует очень большого энергетического потенциала психики и доступна лишь художникам с огромной «ощущающей силой». Высокий потенциал созерцательной функции быстро исчерпывает, впитывает всю доступную реальность. А ненасытное «ощущающее чрево» личности художника требует все новых и новых впечатлений. Можно, конечно, рвануть за ними, как Гоген на Таити. Но если от предков достался дар глубинной интуиции, то для художника открыта иная возможность – ощутить красоту образов и сюжетов коллективной памяти.

Михаил Булгаков – это и есть пример высочайшего потенциала ощущающей силы. Достаточно перечитать его киевскую прозу. Столько красок, деталей, сюжетных поворотов, передающих все многообразие жизни Города и его обитателей, пока ещё не удалось передать больше никому. Поэтому Булгаков был и остаётся первым киевским писателем, а Киев всегда будет булгаковским Городом.

Вообще в смысле различения и тонкой передачи оттенков, в том числе в отношениях людей, прозаик Булгаков стоит рядом с Гоголем. А кто ещё рядом, я даже затрудняюсь сказать. Может быть, два Александра Сергеевича? Но они просто не успели продвинуться в искусстве созерцания так глубоко, как их ученики и последователи. А вот, к примеру, не менее тонкий художник Чехов не рискнул или не сумел «нырнуть» в глубины идеального, оттого и уехал за впечатлениями аж на Сахалин. А потом так всю жизнь и перемывал косточки современникам.

Между прочим, близость жанров и совпадение профессий Булгакова и Чехова, а равно и Нострадамуса – тоже один из заслуживающих внимание моментов. Выбор профессии врача общей практики, как правило, обусловлен именно интуитивно-ощущающим типом личности. Образ жизни земского врача даёт возможность увидеть жизнь в её многообразии, сильно развивая не только наблюдательность, но и интуицию. Разумеется, не каждый земский врач, впитав массу жизненных впечатлений, не удовлетворится этим и будет искать новых. Тут уж всё зависит от природного потенциала «ощущающей силы», как, впрочем, и от жизненных обстоятельств.

Социальная катастрофа мировой войны и русской революции разрушает цветущее многообразие привычной жизни, заменяя её множеством безобразий. Это не могло не сдвинуть баланс от экстравертного созерцания в сторону воспроизводящей функции и одновременно – в интровертное созерцание. Булгаков начинает утолять голод «ощущающего чрева» собственными литературными опытами. А когда сильная личность тяготится дурной монотонностью событий, рано и ли поздно наступает тот самый роковой случай. Морфий выжигает обыденную часть личности земского доктора, все его привычные радости и интересы. В запасе у Булгакова была зрелая творческая ипостась, благодаря энергии и ненасытности которой он и выжил в таких обстоятельствах. Здесь опять можно проследить параллели с судьбой Нострадамуса, только там была чума и гибель всей семьи.

Кто-то подумает, что это фантазия – насчёт двух разных личностей, творческой и обыденной, автономно уживающихся в одном человеке. Тогда можно сослаться на мнение самого авторитетного эксперта в психологии – на работу К.Г.Юнга «Аналитическая психология и поэтико-художественное творчество». Думаю, что доктор Юнг подтвердил бы, что при переключении психической энергии от обыденной личности к творческой ипостаси должна резко усилиться интуитивная интроверсия. Архетипы и прочие идеальные сущности «коллективного бессознательного» замещают в личности художника место потерявших привлекательность жизненных впечатлений. Отсюда полное равноправие ангелов и демонов с обычными персонажами в главном Романе, которому посвящена вся жизнь.

Этот важнейший факт внешне случайного самоотречения Булгакова от обыденной личности, позволяет понять направление и характер взгляда писателя на окружающую действительность. Ведь общее правило, что каждый судит по себе, никто не отменял. В этой связи верно наблюдение Баркова, уловившего вовсе не комплиментарное отношение Булгакова даже к главным героям – мастеру и Маргарите. Критическое отношение ко всем персонажам естественно для писателя-сатирика, и всё же большинство комментаторов горького вкуса книги не улавливают, оставаясь в плену романтических или интеллигентских стереотипов. Кстати, та же беда с восприятием образа профессора Преображенского. Требуется нравственное усилие против айболитовских стереотипов, чтобы признать интеллигентного учёного с мировым именем главным виновником бед своих ближних. И ещё одно усилие над собой, чтобы понять этот образ как сатиру на русскую интеллигенцию.

Вернёмся, однако, к личности самого Автора. Прежде чем снизойти, подобно Орфею, в преисподнюю «коллективного бессознательного», Булгаков ещё в первой своей жизни искал и находил – если не проводников, то наблюдателей, указывающих ориентиры на этом пути. А кто может выступить в этой роли? Кто из творческих личностей более других склонен к интровертному созерцанию идеальных сущностей, отрешившись от подробностей обыденной жизни? Эти странные в обыденном понимании личности называются философы. Нет, не привычные для нас преподаватели философии, а настоящие Философы, которых за всю историю человечества можно пересчитать по пальцам. Сократ, Платон, Аристотель, Кант, Гегель… В этом ряду есть первый русский философ Григорий Сковорода – незаслуженно позабытый сегодня, но живой для киевского общества в начале ХХ века и для дома профессора богословия Киевской духовной академии. Благодаря его сыну идеи первого русского философа, отраженные в Романе, вновь изучаются не только булгаковедами.

Да что там Сковорода, если сам Иммануил Кант большинству знаком именно как равноправный персонаж первой главы булгаковского Романа. Многие читатели удивятся, когда узнают, что благодаря диалогу Воланда с Бездомным они усвоили некоторые ключевые идеи Канта, которые вовсе даже и не преподавались в курсе философии советских вузов. Впрочем, Канта не только марксисты пытались спрятать подальше в раздел истории философии. Уж больно несуразные у него мысли для любой идеократической системы – хоть коммунистической, хоть либеральной, не говоря уже о фашистах. А вот драматург Булгаков мастерски и без лишних слов убеждает нас, что философ Кант жив и незримо присутствует в мировоззренческих дискуссиях.

Вскрытая Барковым интрига с Левием Толстым также отражает глубокий интерес Булгакова к философским работам, осмысливающим христианское учение. Судя по ехидным репликам Воланда, толстовским толкованием Евангелия Булгаков не восхитился. Но своим вниманием к этой работе, и в ещё большей степени – своим романом в Романе, Булгаков одобрил саму идею альтернативного прочтения Евангелия. Вложенные в уста Иешуа слова о том, что они всё неправильно понимают и записывают, относятся не только к Толстому, но и к Левию Матфею, к каноническому толкованию евангелий. Эта идея является одной из главных и самых очевидных линий в Романе – от первой до последней главы. Весть о том, что Иисус был и существует, а его слова необходимо понять правильно – это и есть миссия булгаковского Воланда в современной Москве.

Наконец, не будем забывать, что Булгаков родился и вырос в семье богослова и потомственных священников. В семейном круге общения, за гостевым столом обсуждались не только обыденные проблемы. Богословские и философские книги были не только доступны, но и более понятны будущему писателю, чем нам с вами, хотя бы в части постановки проблем и неразрешённых вопросов. Нужно заметить также, что отец писателя состоял в активной переписке с С.Булгаковым и кругом православных философов – последователей В.Соловьёва, из которого выросли такие мыслители как П.Флоренский, А.Лосев.

Итак, теперь мы знаем, каким взглядом и под каким углом нужно рассматривать текст Романа. Взглядом художника и драматурга, умеющего схватить множество тонких деталей, нюансов и мастерски соединить их в лаконичный элемент сюжета. Взгляд этот направлен не только на внешнюю сторону жизни, но устремлен к философским и богословским глубинам. Его направляет страстное желание проникнуть в тайны идеальных сущностей, вращающих колеса истории, управляющих послушными им революционерами и тиранами, буйными поэтами и скромными философами. И ещё мы подозреваем, что замысел Романа, построенный на альтернативном евангелии от Воланда, указывает на главную тайну – скрытый смысл евангельских притч. Однако при всём при этом Булгаков остаётся художником, писателем, сатириком, драматургом. Свой путь в потаённое пространство, населённое идеальными сущностями, он прокладывает не философскими, а художественными методами – внутреннего, интуитивного созерцания идей и воплощения их в зримые образы.

4. Три источника

Чтобы лучше понять Автора, нам придётся вникнуть в суть его художественного метода проникновения в идеальный мир коллективного бессознательного. Для этого тоже придётся начать немного издалека. А именно из тёмного леса, где многие из нас бывали хотя бы в походе за грибами.

Представим, что по заросшей травой и мелким рябинником тропке мы выходим через влажный луг к еловой опушке, а там, на бугорке стоит он! Тёмная шляпка присыпана хвоей, белая манишка торчит из бледно зеленого мха… Эх, был бы я писателем, смог бы отразить картину во всех красках. Какое первое движение души при виде красавца-боровика? Правильно, позвать других грибников – полюбуйтесь на красоту! То есть для нашего похода в лес на первом месте находятся вполне эстетические мотивы. Точно так же и на рыбалку современные горожане ездят не за рыбой, а за красотой природы и переживаниями личного общения с нею.

Теперь, после этой присказки, можно перейти к вопросу: а зачем собственно нужны писатели? Ответ очевиден: для удовлетворения этих самых эстетических потребностей, своих и читателя. Причём, опять же, в большинстве случаев писатели лучше всего пишут о красоте лесов, полей, человеческих отношений, когда предмет эстетических переживаний скрылся в дымке уходящей эпохи. Толстой рисует идеальный образ князя Болконского, когда в жизни уже не осталось места для прежнего дворянства. Гоголь описывает малороссийские степи, вечера и нравы, обитая в каменном городском ландшафте Петербурга или Рима. Писатели-почвенники ностальгируют по деревенской жизни, перебравшись в просторные городские квартиры, в период самой активной урбанизации, да и читатели деревенской прозы – всё больше из мегаполисов.

Приходим к выводу, что художественный метод необходим для писателя и для читателей, чтобы восполнить недостающие эстетические переживания. И можно было бы закрыть вопрос, если бы понятие «эстетического» не объяснялось только через вышеназванные примеры. Получается, что художественный метод – это форма реализации эстетических потребностей, а эстетические потребности – это такие, что удовлетворяются художественными произведениями. Типичный для философии замкнутый круг. Вырваться из него можно, только развернув фокус зрения на более широкое поле психологических знаний. Хотя сами психологи тоже озабочены больше эротическими, а не эстетическими переживаниями клиентов, и не спешат нам помогать.

И всё же объяснить механизмы ностальгии, эстетического удовольствия от возвращения к истокам будет легче, если внимательнее взглянуть на «коллективное бессознательное». Кстати, первым слово «архетип» ввел в научный оборот не кто иной, как наш беспокойный старик. Кант убедил всех в наличии априорных идей, присущих человеческому разуму от рождения. Из этих кантовских идей лет через сто родилась современная психология, ядром которой является понятие «коллективного бессознательного». З.Фрейд с коллегами по психиатрической клинике на практике обнаружили наличие глубинных, обычно не приходящих в сознание слоёв психики, заселённых общими для всех образами, совпадающими с мифами древних народов. К.Г.Юнг свёл архетипы и комплексы в стройную систему аналитической психологии, очистив ее от фрейдизма. Но даже Юнгу не удалось перешагнуть через барьер господствующего мировоззрения, согласно которому личность человека при рождении есть «табула раса», социальный атом с априорными свойствами, вроде сексуальных влечений и первобытных табу. А вся последующая судьба человека определяется лишь обучением и иным давлением обстоятельств, взаимодействием социальных атомов. Очень удобная логика для обоснования цивилизующей благотворности корпораций в отношении обуреваемого дикими комплексами человека.

Между тем самый простой пример из нормальной, а не корпоративной жизни опровергает этот либерально-фрейдистский миф. Городской ребёнок младшего школьного возраста, никогда не бывший в лесу, на второй-третий день не научается, а как бы вспоминает навыки ориентации и начинает легко находить грибы. Можно привести ещё художественный контрпример А.Тарковского, сцена рождения колокола из «Андрея Рублева», где речь идет именно о генетической памяти, не априорной, а передаваемой от отца к сыну. Это генетическая память не в смысле генов, её механизм пока не известен, потому и не признан учёным сообществом. Хотя по итогам недавней «расшифровки генома» руководитель одного их двух проектов Крейг Винтер из «Селера Дженомикс» честно признал, что найденного разнообразия генов явно недостаточно для всей наследуемой информации. Следовательно, кроме генов должна существовать некая «управляющая сеть» или «матрица», передаваемая по наследству от матери ребёнку напрямую, а не через клеточный уровень.

Я прошу прощения, что из одного леса завёл в ещё более тёмную чащу, но это действительно один из главных тупиков современной науки. Между прочим, из-за этого мировоззренческого тупика случаются настоящие трагедии. Недавно австралийское правительство каялось перед аборигенами за то, что их детей насильно забирали в приюты, чтобы воспитать «цивилизованными людьми». И у нас на Крайнем Севере была такая же жестокая практика, исходя из концепции «табула раса», ограниченного понимания «коллективного бессознательного» лишь как сферы древних архетипов. Впрочем, всех нас отчасти оправдывает то, что и в остальных школах педагогика строилась на тех же индустриальных «цивилизаторских» принципах.

По всей видимости, общепринятые научные концепции никак не помогут выйти из замкнутого круга. Поэтому терять нам нечего, и мы попробуем опереться на художественную идею «коллективной памяти» имени Тарковского и Рублёва. Тогда действительно всё просто и никаких многоэтажных теоретических построений не требуется. А понадобится всего один постулат, лежащий в основе трёх самых красивых научных эмпирических систем. И аналитическая психология К.Г.Юнга, и этнология Л.Н.Гумилева, и теория исторических цивилизаций А.Тойнби предполагают наличие особой энергии, необходимой для развития личности, этноса или цивилизации. Один называет эту энергию – «либидо», другой – «пассионарность», третий – просто «тонкая энергия».

Мы применим ещё более простой обобщающий термин – «психическая энергия», что позволит нам опять использовать житейский опыт. Каждый из нас сталкивался с периодами психологического упадка, и с периодами подъёма. Ценность художественного произведения состоит именно в способности вызывать душевный подъём, восполнять эту необходимую не только для учёбы и творчества психическую энергию. И наоборот, отрыв от родных корней или разрушение традиционного образа жизни, отсутствие эстетических переживаний влечёт депрессии и ослабление иммунитета. Причём синее небо и море, яркие тропические цветы и птицы не спасут, если память предков требует унылого серого неба, глубоких сугробов и галдежа галок над саврасовской колокольней. Кстати, есть версия, что так называемый СПИД – это социально обусловленное обесточивание иммунитета из-за отказа от традиционной культуры. Боюсь только, что это простое объяснение не устроит зарабатывающие на страхах корпорации и либеральных идеологов глобализации.

Получается, что эстетическое переживание – это самый короткий путь нашей личной души к образам и сюжетам коллективной памяти поколений. Более того, традиция, следование этой коллективной памяти дарит нам необходимую энергию для развития. Парадокс, но хождение по лесам теми же тропами, что и наши далекие предки, даёт нам шанс не только сохранить в аду мегаполиса психическое и просто здоровье, но и штурмовать вершины науки или философии.

Однако это жизнеутверждающее открытие – лишь часть правды, одна из двух сторон. Бывает и совсем иная эстетика – эстетика смерти и разрушения, и она тоже основана на совпадении внешних образов – реальных или художественных с образами коллективной памяти. Человек и даже целый народ не всегда имеет возможность жить в согласии с традициями, получать от жизни малые эстетические радости. Бывает, что судьба заносит в такие беспросветные дебри, что для поддержания жизненного тонуса остаётся лишь путь невротического наслаждения – смакования чужого или даже своего несчастья. Вот уж чего в истории человечества и в жизни наших предков было вполне достаточно. Есть даже подозрение, что тот достаточно прочный психологический барьер между личностью и «коллективным бессознательным» возник именно для того, чтобы уберечь новые поколения от невротических соблазнов. Культурные общности, где такая завеса не возникла, сгорели в содомском огне невротического веселья. Однако время от времени эти психические «протуберанцы» вырываются на поверхность социальной жизни, формируя те самые гумилёвские «антисистемы».

Наконец, кроме первых двух – позитивного и невротического, есть ещё и третий, особый путь добывания жизненной энергии и соответствующая эстетика мистерии. Доктор Юнг назвал этот путь ухода от невротического саморазрушения обращением к символической жизни. Однако этот путь доступен лишь тем, кто имеет в коллективной памяти поколений необходимый фундамент духовной культуры, чтобы по этим ступеням подобно Орфею выйти из ада своей персональной «антисистемы». А если речь идёт об исторических процессах, то в антисистемное, невротическое состояние добровольно нисходит самый духовно сильный, обладающий запасом духовной энергии и культуры, чтобы найти выход и спасти всех. Вечный сюжет «ухода и возврата» творческой личности или «творческого меньшинства» является одним из главных ритмов Истории. Это доказал не только А.Тойнби в 12-томном труде «Постижение Истории», но и его ярый оппонент Л.Гумилёв.

Написание Булгаковым своего главного Романа – тот самый случай мучительного поиска выхода из собственного невротического ада, но с чётко понимаемой целью – указать путь к выходу для всей страны, ввергнутой на столетие в антисистемное состояние. И положа руку на сердце, разве не стало для нашего поколения знакомство с образами «Мастера и Маргариты» глотком свежего воздуха и примером истинной творческой свободы, жизненным ориентиром в затхлые годы застоя. Хотя, чтобы сладкое на устах, но горькое в чреве лекарство подействовало, нужно было достичь в 1960-х баланса между невротической эстетикой антисистемы и простодушной жизненной романтикой подъёма нового поколения. Видимо, именно такой баланс даёт шанс обществу найти третий путь – не к банальной смерти, и не к обыденной жизни, а к творческому обновлению через мистерию переживания и отрицания смерти. Эта мистерия, собственно говоря, и описана в бессмертном Романе.

Об этом мы ещё поговорим, а сейчас для нас важно, что художественный метод познания имеет три пути, которым соответствует три разных эстетики. Все три формы эстетического переживания означают связь личности с коллективной памятью поколений. Но только третий путь означает активное соучастие творческой личности в работе ангелов и демонов по расчистке фундамента и строительству в «коллективном бессознательном» нового здания культуры – лестницы, ведущей к выходу из невротического ада. Без этого различения будет сложно оценить многослойную эстетику булгаковского Романа, до которой мы так и не добрались, но зато теперь лучше готовы к ее исследованию.

5. «Подняться к небу – вот работа…»

С точки зрения художественного метода Булгаков – писатель универсальный и синтетический. Ненасытное «ощущающее чрево» писателя легко вмещает и усваивает все жанры и стили. Подобно Импровизатору из пушкинского наброска «Египетские ночи», Булгаков на лету подхватывает любую тему, в его феноменальной памяти немедленно резонируют ассоциации, идеи, образцы и образы, подсказанные другими поэтами, писателями, философами, но нашедшие приют и новую жизнь в душе Автора и блестящее воплощение в выразительной и ёмкой драматургии. Не будь такого универсального и уникального по «ощущающей силе» таланта, разве были бы возможны пьесы о Пушкине и Мольере, сценические переложения «Дон Кихота» и «Мёртвых душ». Причём мы даже не замечаем присутствия драматурга в этих пьесах, столь естественно вытекающих из творческих биографий гениев. Но этого естественного общения с гениями, подобно завтраку с Кантом, не было бы, случись в пьесе малейший диссонанс с их творческим стилем и идеями.

Эта лёгкость, с которой Булгаков оказывается на короткой ноге с гениями, максимально усложняет его собственный выбор, задаёт невероятно высокую планку творческих амбиций и требований к себе. Булгаков потому и смотрит свысока и отстранённо на современных литераторов, что не видит соперников. Но творческая личность не может без ориентиров и амбиций. Единственно достойной целью становится внутренний диалог с гениями и стремление их превзойти, решить самые сложные творческие задачи, не поддавшиеся предшественникам. Поэтому среди соратников по штурму небес и творческих соперников Булгакова – Гоголь и Грибоедов, Толстой и Достоевский, Гёте и Гофман, Кант и Ницше. А из современников внимание привлекает разве что Горький, с которым у Булгакова такой же заочный спор за внимание любимого театра, как у мастера с мужем Маргариты.

Однако, при всей универсальности таланта, а может быть именно из-за этого, выбор художественного метода оказывается за пределами собственно творческой сферы. Ну, действительно, умел бы автор писать только фельетоны или только инсценировки по мотивам известных книг – и не было бы никаких проблем с методом, жизненным выбором и законным местом в рядах столь же узких, но ценимых специалистов. А вот для гения, таланты и амбиции которого сжигают мегатонны запасов жизненной энергии, выбор художественного метода критичен. Ибо запасы духовной энергии можно пополнить только за счет эстетического переживания, совпадения образов личного сознания и интуитивных образов коллективной памяти. Это совпадение образов – это и есть ключ к скрытым запасам духовной энергии, которые дают силы жить и творить дальше. Чем больше образов переселяется из коллективной памяти в сферу актуального переживания, тем больше энергии требуется для творческой жизни. Так что получается почти наркотическая зависимость художника, требующая все новых переживаний и новых образов.

Одним из источников необходимых эстетических переживаний является личный опыт. Другой не менее важный и более ёмкий источник – художественные образы и философские идеи, отражённые в книгах, пьесах, картинах. Но и этого запаса не хватает огню творческой страсти, и тогда остаётся роковой и неизбежный путь – отрешиться от настоящего ради вечности, заключенной в глубинах коллективной памяти.

Творческий путь Булгакова начинается с ностальгической «Белой гвардии», в центре которой светлый образ дома на Андреевском спуске, тёплых семейных и дружеских отношений, образ родного Города. Киевские страницы булгаковской прозы написаны тёплыми и мягкими красками, отличными от контрастных и резких зарисовок московской жизни. Это и есть та ностальгическая эстетика, которой Булгаков вполне владеет. И если бы возвращение к этому методу спасало бы ситуацию, а образы родного Киева могли дать Булгакову больше, чем уже дали, то и не нужна была бы эта трижды клятая, но неизбежная и завораживающая Москва.

Творческая интуиция Булгакова точно знает, что возвращаться некуда. Того Киева и той жизни уже не вернёшь. Да и в самой «Белой гвардии» неизменный и покойный отцовский дом, согретый теплом дружбы и семейной любви, находится в эпицентре революционного вихря, исторического катаклизма необъяснимой, трансцендентной природы. Кстати, у Тарковского в «Солярисе» тоже есть этот образ отчего дома посреди опасного и чуждого океана глобальных вихрей.

Уже в «Белой гвардии» тёплая человечная эстетика обрамлена морозным фоном смерти и разрушения. Из столкновения двух начал: жизни и смерти – уже здесь нарождается тонкая линия, обозначающая третий путь переживания и преодоления смерти, путь мистерии. Уже здесь, в полной неразберихе на улицах Города, в дыхании смерти, толкнувшей героя на запрятанную от чужих глаз Мало-Провальную улицу, в таинственный «какой-то белый, сказочный многоярусный сад», можно видеть тот же образ желаемого небесного покоя, что и в финальных главах «Мастера и Маргариты». Только идти к этой цели герою придётся буквально через царство мёртвых.

Как ни притягательна для Булгакова киевская тема, как ни греют ностальгические образы, но судьба-злодейка направляет героев на единственно возможный в столь грозных обстоятельствах путь мистерии, преодоления смерти. Для того чтобы найти этот скрытый путь, эту таинственную калитку за углом Мало-Провальной Булгаков обязан, как честный художник, пройти и другим путём – влечения к смерти. Как собственно и его герой, «забывший» снять офицерскую кокарду. Собственно, этот путь распада и разрушения наш «белогвардейский» писатель проделывает вместе с героями в пьесе «Бег». Благо художнику нет нужды испытывать судьбу лично, достаточно и творческой интуиции, чтобы предугадать бессмысленный и пошлый финал.

Две главные пьесы: «Дни Трубиных» и «Бег» – это два пути, а объединяет их интуитивное чувство недостижимой цели. Конечно, писателю и большинству его читателей и зрителей хотелось вернуться в довоенный мир, сметённый революцией, к родным истокам простой русской жизни. Но этот утерянный мир можно воссоздать только на сцене МХАТа. И тем более нет для русского человека жизни там, за морями, в отрыве от России. А есть только один реальный путь – вместе с вихрем революции через царство теней, к иной, новой жизни…

Две пьесы Булгакова становятся символом этой необходимости для общества пройти свой крестный путь под игом бесовской власти, противостоя злу только творением добра. И это не примирение с властью, а подлинно христианское смирение в смысле «кесарю – кесарево…» И с какой бы ещё стати сам товарищ Сталин столько раз пересматривал постановку во МХАТе «Дней Турбиных», если бы символика романа и пьесы не имела влияния на всю творческую и научно-техническую интеллигенцию. Ведь именно на эту социальную прослойку «из бывших» Сталин должен был опереться в беспощадной борьбе против своей партии, в культурной революции 30-х годов.

Первые большие произведения Булгакова – это осмысление художественными методами трёх альтернатив творческого пути. Причём в «Белой гвардии» Булгаков обнаруживает ту самую калитку и скрытую от преследователей дорожку, ведущую в сказочный сад Мистерии. А в «Беге» он начинает оттачивать инструменты для третьего пути – это драматургия комедии, сочетающая юмор жизненных зарисовок, гротеск сюжетной линии и переходящую на личности сатиру. В «Белой гвардии» грозный фон исторических событий принижает пафос ностальгии, делает обыденные детали уморными. Такое отношение к семейным и бытовым проблемам, которые в обычной жизни считались бы серьёзными, помогает отогнать страхи. В чём и состоит главная функция смеха. В «Беге» – наоборот, в центре повествования нарастающий негатив, разрушение судеб и распад личностей. Однако и здесь сатирическое описание, то есть смех, позволяет создателям и зрителям пьесы сохранить дистанцию, не впасть в невротическое смакование.

Получается, что в сложные времена именно сатира позволяет писателю использовать бьющий в лицо встречный ветер, чтобы искусными галсами всё-таки продвигаться вперёд и вести за собой читателя. В качестве контрастного примера можно вспомнить два параллельных описания николаевской России – француза де Кюстина, смакующего несчастья русских, и рядом «Мёртвые души» Гоголя, врачующие душу общества. Но, спросим себя, почему же сатира становится таким лекарством? С одной стороны, сатирический образ бывает ещё более выпуклым, подчёркнутым, завершённым, нежели прототип, и по идее должен быть более страшным. Но почему же такой Угрюм-Бурчеев или Плюшкин вызывает не страх, а смех – то есть преодолённый страх? Может быть, всё дело в той самой эстетике мистерии? Сатирическое описание разрушительных явлений находит в коллективной памяти соответствие не только среди образов несчастий, пережитых предками, но и среди других образов, несущих опыт преодоления подобных ситуаций. Образы несчастий в этом случае тоже являются ключом к коллективной памяти, но они вызывают к жизни идеи, несущие ответ на вызовы времени.

В булгаковском Романе эта двухслойность сатирических персонажей точно так же разоблачена, как и само наличие притчи. Комедийные по своему облику, сатирические персонажи: Фагот-Коровьев, Бегемот, Азазелло – в своей среде обитания, то есть на небесах коллективного бессознательного, являются прекрасными рыцарями, что есть символ высокой культуры, спасающей человечество. Когда приходит эпоха несчастий, разрушения культуры, рыцари спускаются с небес, «материализуются из воздуха» и становятся сатирическими персонажами, помогающими читателям найти свой собственный путь – не саморазрушения, а преодоления.

Есть другой способ доказательства этой теоремы о двух слоях сатирического отображения реальности. Зададимся вопросом, а почему это Чичиков с Ноздрёвым или Чарнота с Хлудовым – вообще оказались в героях, пусть и сатирических? Мы с вами встречаемся с многими людьми, в том числе и с недостатками, порою сильно превосходящими достоинства. Ну, пообщались и расстались без желания увидеть вновь. Разве это причина для того, чтобы по сто раз переписывать образ типа Плюшкина, или какого-нибудь мэра вставить в пьесу? Скорее наоборот, забыть, плюнуть и растереть… А вот у некоторых писателей всё наоборот. Уже, кажется, пора и о Боге подумать, когда доктор говорит как коллеге неприятную, но правду: совсем немного осталось. Но Автору всё неймётся, и он буквально из последних сил дописывает одну из глав Романа, вставляет нового героя – профессора Кузьмина, да ещё и подсылает к нему чёрных котят, гадких воробушков и сестру Азазеллу с пиявками. Нет, всё-таки неспроста это, неспроста…

Я могу предложить лишь одно объяснение – такой писатель смотрит на обычного человека с его недостатками, а видит не только его, но и идеальную сущность, того рыцаря или принцессу, которые живут в каждом, но не спешат проявиться. Одно дело видеть недостатки сами по себе, а другое дело – на фоне идеального образа. Собственно и написать такой Роман мог только не совсем нормальный человек, который не только видит наяву эти идеальные сущности как живых людей, но ещё и страдает от одного только несоответствия человека его собственному идеалу. Нет, конечно, и с нами такое иногда случается. Встретишь иногда юную особу, ну просто ангельской внешности. Так бы и любовался, пока особа не раскроет рот и не выдаст нечто диссонирующее, как по стеклу железкой. А теперь представьте себе такие контрасты, такое скрежетание – ежедневно в общении с самыми интересными тебе людьми из родного театра или писателями.

Булгаков сам натура романтическая и возвышенная, рыцарская. Потому и о других судит по себе, а тем более в людях талантливых от Бога он видит идеальный образ. И вдруг такой рыцарь в своей творческой ипостаси в обыденных отношениях с коллегами и начальством проявляет трусость и в глазах окружающих падает с пьедестала в грязь. Другой бы предпочёл не заметить, забыть, а этот ненормальный Автор переживает, места не находит, заболевает от огорчения. И есть способ решить вопрос – вставить в Роман сатирическую сцену, а то и вывести целую линию для персонажа, в котором сочетается этот самый контраст идеального и низменного. Тем самым персонаж этот проходит через мистерию очищения. Например, неудачно пошутивший рыцарь в порядке возмездия по воле Автора падёт на грешную землю в самом удачном для отбывания наказания месте – мало того, что в России, ещё и в центре Москвы. Автор, однако, помогает герою пройти через испытание, и даже в конце волею высших сил вознаграждает его.

В таком случае разъясняется тот обнаруженный литературоведом-детективом Барковым факт, что черты внешности и поведения многих героев Романа списаны с коллег Булгакова по театру или Союзу писателей. Например, печатающая на машинке в одном из эпизодов Гелла имеет сходство со свояченицей О.Бокшанской – секретарем МХАТа, Коровьев – с артистом Качаловым. Римский имеет определенное внешнее сходство с Немировичем-Данченко, как и само Варьете с «обратной стороной» МХАТа. Увы, именно самые близкие коллеги и друзья приносят нам наибольшие огорчения. На чужих людей, в общем-то, и не обижаются.

В качестве домашнего упражнения, закрепляющего знания о настоящих сатириках, ответим на вопрос: Почему самые известные писатели-мистики, в произведениях которых действуют наравне с обычными персонажами черти, великаны и иные демонические силы являются, как правило, самыми знаменитыми сатириками? Кого еще, кроме Булгакова, Гоголя, Гофмана, Сервантеса, можно назвать в этом ряду? В следующий раз мы обсудим генетическую связь между сатирой и драматургией, и связанный с этим выбор любимого жанра Булгакова.

6. Роман или не роман?

Попробуем определить жанр книги «Мастер и Маргарита». Нет ли и здесь, в выборе литературной формы скрытого умысла? Ведь иногда, чтобы надёжнее спрятать, нужно положить на самом видном месте. Хотя вроде бы сам Автор определяет его как «роман». Однако с классической формой романа эта книга имеет мало общего, разве что наличие любовной линии, но и та далека от романтических канонов. Не говоря уже о присутствии внутри повествования автономного и равноправного с основной частью «романа в романе». Который к тому же отвечает канонам драматургическим – единство места и времени действия, укладывающегося в один бесконечный день.

Что же касается первого из двух (или может быть больше?) романов в одном – московской части повествования, то и он состоит из множества линий и автономно существующих пространств. Есть сатирическое пространство, связанное с Массолитом и иными учреждениями культуры. Есть пространство магическое, связанное с Варьете и окружающими Патриаршие пруды домами и переулками. Есть место романтическое – подвал и садик, а есть философическое уединение клиники Стравинского. Есть фантастический полёт Маргариты и фантасмагория пятого измерения. И есть объединяющее пространство лунного света. В каждом из сопряжённых пространств время течёт по-разному. То есть Роман – это и романтическая сказка, и сатирический гротеск, и историческая драма, и ироническая комедия, и пугающая мистика, и философская притча, и объединяющая их духовная мистерия.

В этом смысле Роман стоит вне жанровой классификации, но в одном ряду с такими знаковыми для русской и мировой культуры вещами как пушкинский «роман в стихах», гоголевская «поэма в прозе» или «легенда об Инквизиторе» в романе Достоевского. Хотя степень синтетического взаимопроникновения жанров в булгаковском Романе не имеет близких аналогов в истории искусств. Но можно ли при этом упрекнуть Автора в неестественности формы? Кажется, только так и возможно...

Так в чём же может быть особый смысл выбора формы, и есть ли он? Что значит синтетическое слияние в нераздельное единство почти всех литературных жанров? Может быть, Автор намекает нам на давние времена «осевого времени» всемирной истории, когда все эти жанры только начали дифференцироваться из первобытного нераздельного существования? Нет ли в тексте Романа других намеков, подтверждающих эту гипотезу? Оказывается, есть. Авторы второго из заинтересовавших нас толкований Романа находят в нём весьма любопытную деталь: «А где Азазелло подошел к Маргарите? В Александровском саду, во время шествия писателей и поэтов за машиной с гробом Берлиоза. Историк Рене Менар писал о Дионисийских праздниках в Александрии: «Особенно роскошно и великолепно устраивались шествия в Александрии… За колесницей шли писатели, поэты, музыканты, танцоры». Далее у Р.Менара — про то, что участники процессии везли клетки с птицами и медведями. Это запоминающаяся деталь объясняет, почему о медведях и попугаях говорят Воланд и Бегемот».[8]

Другой намёк Булгакова, хотя и менее прозрачный, но обязательный в смысле дополнения первого – введение в сюжет Романа хора, исполняющего песню о «священном море». Если речь идет о дионисийских праздниках в Древней Греции, которым обязан своим рождением жанр драмы, то участие хора обязательно. Следовательно, Автор желает, чтобы мы взглянули на Роман как на трагедию в её самой изначальной форме. Здесь нам поможет лучший знаток смыслов античного искусства и мифологии профессор Лосев: «Участники культа сами представляли себя Дионисом, который имел ещё другое имя — Вакха, и потому назывались вакханками и вакхантами. А так как Дионис был не чем иным, как обобщением творчески производительных процессов природы и общества, то он мыслился воплощенным в каждом живом существе, которое представлялось растерзанным и потом воскресающим, наподобие самого божества. Это, несомненно, способствовало зарождению и росту разного рода представлений о борьбе одной индивидуальности с другой, то есть зарождению и росту драматического понимания жизни.

Дионисийский восторг и оргиазм по самой своей природе разрушил всякие перегородки между людьми, и потому прежняя родовая и аристократическая знать в отношении этого нового божества оказывалась уже на одном уровне с низшими слоями населения. Вот почему религия Диониса с самого начала вступила в конфликт с прежними, аристократическими олимпийскими богами и быстро одержала победу над ними, а сам Дионис представлялся теперь уже сыном Зевса и тоже помещался на Олимпе, к которому он раньше не имел никакого отношения. Следовательно, основной источник греческой драмы периода восходящей демократии коренился, прежде всего, в глубочайшей дионисийской реформе прежней олимпийской, и в частности гомеровской, мифологии».[9]

Нетрудно понять, что речь идёт о революционном перевороте в жизни древних греков. То есть и тут мы находим отражение глубокого интереса Булгакова к историческим корням революций, как и в расшифрованном ранее намёке на программную статью Канта. Если так, то можно было ограничиться лишь параллелями в содержании Романа в виде шествий и хоров. Но Булгаков выстраивает более значимую отсылку к античности в виде недифференцированного жанра книги и драматической формы «романа в романе». Всё литературное творчество Булгакова становится «возвращением к истокам» – от классического романа к драматическим произведениям, завершая закатный Роман в той же точке, откуда восходит эволюция драматургии и литературы: «смесь возвышенного и низменного, серьезного и шуточного – одна из особенностей этих первобытных зачатков драмы, что и привело в дальнейшем к происхождению трагедии и комедии из одного и того же дионисовского источника».[10]

Естественно в таком случае спросить: а что же предшествовало дионисийским праздникам в системе прежней олимпийской мифологии? Во-первых, драматическим пьесам предшествовали лирические и, ещё раньше, эпические произведения поэтов. Но они существовали отдельно от первобытной драмы, «которая сопровождает собой почти всякое обрядовое действие в первобытном обществе и которая ещё не выделилась из общих трудовых процессов, магии, быта и вообще из социальной области тогдашней культуры».[11]

Драматургия дионисийских праздников сформировалась, таким образом, из трёх источников и трёх частей: из стремящегося к профессионализму творчества бродячих поэтов; из народного творчества в виде магических игр, песнопений и плясок; из экспроприированной у родовой и жреческой аристократии формы мистерии. Поэты пишут дифирамбы в честь Вакха – слова для протагониста и хора, магические игры становятся сатирической хореографией с участием публики, а вот элевсинские мистерии обратились в каноны сюжетных линий, в которых согласно сообщениям актёров и хора незримо участвуют боги, нимфы и прочие идеальные сущности.

В нашем Романе мы тоже обнаруживаем три главных части. Во-первых, это «роман в романе», исполненный в канонической форме драмы. Вторая часть – сатирические представления на улицах и в театрах Москвы с активным народным участием. И третья часть – мистическое участие богов или демонов в судьбах героев, включая споры по этому поводу. Обычно эта сторона драмы скрыта от зрителя, но Булгаков и здесь выступает разоблачителем, проводником в потусторонний мир небесных сил, находящийся рядом с нами, на той же улице, в соседней квартире.

С предшествующими дионисийской драме поэтами и народными праздниками всё боле менее ясно, но вот к третьей изначальной форме – мистерии следует присмотреться внимательнее. В чём смысл мистерии как формы первобытной драмы? В определённые периоды праздников некое божество спускается на грешную землю и воплощается в одного из смертных. Как правило, это – жрец, который должен, например, совокупиться с богиней в лице жрицы, чтобы гарантировать плодородие. Впрочем, в более отдаленные времена случались мистерии с принесением воплощённого божества в жертву. Представляется, что без этого экскурса в историю античного искусства мы не поймём роль Воланда и его свиты в романтической мистерии, состоящей в триединстве с драмой Иешуа и сатирическими зарисовками московской жизни.

Поскольку речь о жанрах, то есть смысл обсудить явную привязанность Булгакова к театру и к драматургии. Тем более что его романы и рассказы либо связаны с театром, либо так и просятся на сцену или в сценарий фильма. Во всяком случае, ещё ни одному писателю или художнику не удавалось достичь симфонических вершин своего творчества без написания эскизов, этюдов и иных малых форм, из которых и состоит движение к вершине. Поэтому каждая из этих вещиц, а тем более все они вместе – могут дать общее представление о направлении и даже цели движения.

Согласно биографическим источникам, да и по нашим впечатлениям от его пьес, Булгаков очень серьёзно подходил к инсценировкам таких небанальных и немалых книг как «Мёртвые души», «Дон Кихот» или «Война и мир», а также пьесам о Пушкине и Мольере. Переложить главные книги гениев в краткий и ёмкий сценарий, не потерять смысл и передать через диалоги все ключевые идеи – задача, прямо скажем, не для дилетантов. Здесь могут помочь не только знание канонов драматургии, но постижение стоящего за ними триединства смысловых пространств – мира идей и обыденной реальности, соединённых через сценическое действие. Творческая работа над такой пьесой-инсценировкой или пьесой о жизни гения равнозначна глубокому погружению в мир творческих идей, которыми владел или, скорее, которые владели тем или иным гением. Это и называется художественный метод постижения, когда критерием для отбора и развития идей является гармония, сочетание их внутренней красоты с меняющимся идейным контекстом. Живая идея не теряет красоты при смене режима и даже социального строя, и может лишь засверкать новыми гранями. Так, после Великой Отечественной войны в классике кино возродились герои и идеи «Войны и мира», других классических книг.

Булгаков осознавал эту свою гениальную способность воспринять и связать с современным контекстом идеи художественных гениев. Но и это не потолок писательского мастерства. Высший пилотаж – это воспринять и внедрить в контекст художественно отображенной реальности не просто живые идеи предшественников, а идеи философские, абстрактные. И тем сделать их пригодными для проверки художественным методом познания. Вот это действительно амбициозная задача – взять этого самого Канта, да и спустить вместе с его несуразными идеями с философских небес на грешную землю, если не на Соловки – так хотя бы на аллею у Патриарших прудов. Между прочим, так всё и было, и этому есть доказательства, которые будут представлены.

7. «Чтобы знали…»

Даже общий анализ формы Романа кое-что проясняет в замысле Автора, тем более есть смысл присмотреться к тексту. Может, тогда удастся понять, какую весть так страстно желал сообщить нам Булгаков. В дневнике жены писателя описан один из последних дней, когда Михаил Афанасьевич еле слышно просит принести рукопись Романа, и повторяет просьбу обязательно опубликовать: «Чтобы знали, чтобы знали…»

Чтобы мы узнали о чём?! О том, что злыми поступками людей управляют потусторонние силы? Или о том, что в Москве 30-х годов происходила явная чертовщина? Тоже мне бином Ньютона!.. Тем более что весть эта для потомков. Современников Булгаков, зная о приближении смерти, мог оповестить и сам. Тут нам кое-кто подбрасывает мнение, будто бы Булгаков чего-то или кого-то боялся, потому и зашифровал свою тайну в рукописи Романа. Но чего бояться смертельно больному человеку, дорожащего лишь своею последней любовью и последним Романом? Если тайна эта так опасна, что писатель боялся её высказать, то тем более опасно ставить под удар слабую женщину, да и саму рукопись. Нет, всё же дело не в безопасности!

Если тайна, скрытая в тексте Романа, настолько важна для будущих читателей, почему Автор не написал об этом напрямую? Почему заставил два поколения литературоведов и историков, профессионалов и любителей, буквально собирать по крупицам и строчкам всё, что хотя бы косвенно, может пролить свет на происхождение образов и деталей Романа? Может быть, в этом состоит часть тайного замысла, которая касается посмертной судьбы Романа и самого Автора? Единственным достойным гения объяснением может быть его желание, чтобы мы сами нашли ответ, пройдя по оставленным знакам и подсказкам тем же самым путём, что и сам Автор. Для этого придётся, как минимум, ознакомиться с множеством книг, статей, пьес, романов, биографий, послуживших первоисточниками. И главное, внимательно проследить за мыслью Автора. Вот тоже, кстати, неоднозначный момент для оценки написанного Булгаковым во время работы над Романом: Насколько можно доверять прежним мнениям самого Автора, если не считать его изначальным владельцем непогрешимой истины?

Если верить самому Булгакову, то к концу жизни ему удалось воплотить в Романе важную для нас весть. Но добыто это тайное знание в ходе долгой работы над многими версиями книги. Поэтому, когда авторы того или иного толкования Романа ссылаются на черновики и первые версии, то это вовсе не является обоснованием. Скорее наоборот, если Булгаков убрал из окончательной редакции какую-то ссылку или деталь, это говорит о выборе в пользу иной версии. На мой взгляд, это очень важное ограничение для тех, кто хочет выявить точку зрения самого Булгакова. Хотя, конечно, это просто подарок судьбы – доступ в творческую лабораторию, возможность проследить эволюцию взгляда Автора на идеи, исследуемые методом художественного воплощения.

Ну вот, собственно, мы методом общих рассуждений о целях и мотивах Автора подобрались к первому содержательному пункту. Можем ли мы подтвердить, что целью написания Романа было вовсе не развлечение читателей и даже не сокрытие зашифрованной, но известной Автору истины, а поиск этой самой истины, то есть исследование некоторого предмета? Соответствующих знаков достаточно в тексте Романа и в его библиографических окрестностях. Хотя доказательством полезности этих знаков будет только уверенное движение в указанном направлении.

Итак, первый или один из первых знаков, которые сразу обращают на себя внимание при чтении Романа. Почему автор называет «роман в романе» именем Понтия Пилата, а не Иешуа Га-Ноцри? Ведь даже в тексте Романа «евангелие от Воланда» возникает после вопроса об Иисусе, а вовсе не о прокураторе. У Вас не возникал этот вопрос при первом чтении «Мастера и Маргариты»? Помнится, хотя и смутно, что у меня этот вопрос возник и потом как-то растворился, но никуда не делся. Просто к хорошему привыкаешь быстро, и почему бы не называть это хорошее «романом о Понтии Пилате».

Однако вопрос вновь сгущается и повисает в воздухе, как клетчатый регент, лишь только мы решим пойти по следам Автора в поисках источников. И тут выясняется, что книг, статей и даже пьес под общим в первом приближении названием «Жизнь Иисуса» или же альтернативных «евангелий» в библиотеке Булгакова, а также в виде выписок в его архиве – великое множество. Здесь и самые авторитетные авторы – Ренан, Феррар, Штраус, Мережковский, Лев Толстой в роли Левия, и здесь же рапповский прототип Бездомного с пьесой об обманщике и политикане Иешуа Га-Ноцри. Лишь один из таких первоисточников, посвященных реконструкции евангельской истории, был озаглавлен автором, Анатолем Франсом — «Прокуратор Иудеи»!

Следуя далее по цепочке, исследователь обнаруживает изданную в России в 1908 году биографию А.Франса, где Булгаков мог найти характеристику взглядов французского мэтра на историю и на роль художественного метода. Франс здесь противопоставляется предшественнику на «альтернативно евангельском» пути – Э.Ренану, продвигавшему от имени вымышленных лиц свои философские идеи. «Ирония же Франса кроется за простосердечием. Ренан скрывается, Франс перевоплощается. Он пишет, становясь на точку зрения древнего христианства…».[12]

Судя по столь важному знаку, как заимствование названия «романа в романе», для Булгакова важен не только художественный метод перевоплощения А.Франса и простосердечие его героев, воплощающих древние философские идеи. Встав на его сторону в части художественного метода, Булгаков должен определиться и по поводу философского убеждения Франса в том, что история не познаваема научными методами историков, а только художественными. Собственно, этой крайней полемической позицией А.Франс и отметился в философии истории. Судя по содержанию и стилю «романа в романе», Булгаков согласен с А.Франсом в части необходимости художественного метода исследования исторических событий. Булгаковский ответ предшественнику даёт герой художественного Романа, простосердечно излагающий своё «евангелие от Воланда».

Что же касается второго тезиса о неприменимости научных методов к истории, то ещё до позитивного ответа на первый вопрос Воланд излагает положения программной статьи Иммануила Канта, посвящённой как раз этому – о возможности «научной истории». Я уже цитировал этот пассаж. Кант утверждает принципиальную возможность и необходимость создания такой же фундаментальной теории в исторической науке, какую Кеплер и Ньютон создали для движения физических тел. Положительно, стоит привести ещё одну цитату из статьи, о которой Воланд стремится сообщить, едва оказавшись на улицах Москвы: «Не правда ли, странным и, по видимости, нелепым намерением кажется попытка составить Историю согласно идее о том, каким должен бы быть мировой ход вещей, если бы он осуществлялся сообразно определенным разумным целям; кажется, что в соответствии с таким замыслом мог бы появиться только Роман.»[13]

Похоже, что в первой главе Романа, плавно переходящей в «роман о Понтии Пилате» Булгаков с помощью Воланда осуществил обмен мнениями между А.Франсом и И.Кантом. При этом автор эссе о Понтии Пилате оказывается и прав, и не прав одновременно. Действительно, подлинно научное познание истории, в смысле точной реконструкции исторических событий, невозможно до тех пор, пока не будет создана чаемая Кантом фундаментальная теория.

Заметим, что Кант связывает с появлением такой фундаментальной теории достижение человечеством зрелости – всемирно-гражданского состояния. Причём на пути к этому идеалу должны произойти революции. А между тем, как мы уже выяснили, всё творчество Булгакова – это поиск верной позиции, самоопределение по отношению к Русской революции. Поэтому статья Канта, если уж попалась на глаза Булгакова, не могла не вызвать его глубокого интереса. Ведь по Канту получается, что революция – это необходимое зло, которое необходимо пережить и преодолеть для достижения идеального состояния. Чтобы убедиться в том, что Булгакова эти мысли Канта действительно взволновали до глубины души, ещё раз перечитайте вышеприведенную цитату. Обратите внимание на два слова, выделенные самим Кантом. А теперь ответьте не на вопрос: «О чём этот Роман?», а на более простой: «О ком?». Ответ ясен – это роман об Историке, написавшем Роман.

Но как нам ответить на вопрос «О чём?». Может быть, есть смысл вернуться к самому началу работы Автора над Романом? Ведь, начиная какую-нибудь книгу, писатель всегда следует какому-то первому импульсу. Что-то должно было подтолкнуть Булгакова к написанию именно такого Романа?

Биографические, библиографические и архивные данные дают достаточно простой ответ на этот вопрос. Легко выяснить, что в 1923 году в том же томе альманаха «Возрождение», в котором была напечатана повесть Булгакова «Записки на манжетах» была опубликована повесть Э.Миндлина, с которым Булгаков вместе работал в редакции «Накануне». Повесть называлась «Возвращение доктора Фауста». Сюжет повести прямо заимствован у Гёте, но герой, доктор химии из Москвы Фауст, перенесён в текущее время, как и иностранный профессор К.Х.Мефистофель из Праги.

Подсказанный коллегой сюжет осовремененного Фауста лёг в основу булгаковского замысла. В самой ранней редакции Романа героя зовут похоже, хотя и смешно – Феся. Новый Мефистофель, который у Гёте имел ещё одно имя – Фоланд, тоже звучит лишь чуть иначе – Воланд. Похоже, но всё же не так! По ходу работы над книгой Булгаков всё дальше уходит не только от смешливого отношения. Изначальное сходство Фауста и героя, Фоланда и Воланда, Гретхен и Маргариты – становится не столь очевидным, как и отношения в этом треугольнике, заимствованном у Гёте.

– Да, о чём тут вообще говорить? – воскликнет внимательный читатель, если в самом начале самой первой главы Романа мы можем легко обнаружить эпиграф:

«...Так кто ж ты, наконец?

— Я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо».[14]

Чего ж тут обсуждать, если Автор сам во всём признается? Ой, ли?! Так ли прост наш Автор, как хочет показаться некоторым визави? Разве эпиграф – это часть текста книги? Эпиграф связывает авторский текст с контекстом литературы, указывает на источник вдохновения или подражания. Он является частью произведения, но частью, пришедшей извне, как вопрос корреспондента является внешней частью интервью, и не является частью ответа.

Если сам Булгаков настойчиво заставляет нас искать тайну, ответы на вопрос, сам смысл которого нам всё ещё не ясен, то где бы он оставил подсказку, а может быть и сам вопрос, на который отвечает остальной текст Романа? Наверное, как и положено – в самом начале! Похоже, что вопрос этот обращён Автором к своему герою – Воланду. А значит, для самого Булгакова ответ не был столь очевиден, как для многих из его толкователей.

Из дневников Елены Сергеевны известно, что после первой читки Романа для друзей, Михаил Афанасьевич первым делом попросил всех записать на отдельных бумажках ответ именно на этот вопрос: кем, по мнению слушателей, является Воланд. Некоторые написали «сатана», другие «не угадали». Сам Булгаков не стал ни подтверждать, ни опровергать. Просто был явно удовлетворен итогами импровизации. Так может быть именно это его, в первую очередь, и интересовало при работе над Романом – выяснить для себя, кто на самом деле скрывается под именем Воланда?

Как так? Разве писатель не властен над своими героями, не может сам сделать их отрицательными или наоборот? Может, конечно, если пожелает. Но вот разобраться со своими желаниями бывает сложно и не столь тонким и глубоким личностям, как наш Автор. Посему, за неимением лучшего, примем за рабочую гипотезу, что для Булгакова главным вопросом является его, Автора отношение к Воланду, ради чего и пришлось двенадцать лет отдавать все душевные силы Роману. А вот насколько эта гипотеза верна, выяснится, если с её помощью мы продвинемся вглубь скрытого смысла Романа.

8. Сильнее «Фауста» Гёте?

Итак, у нас вполне достаточно свидетельств, включая признание самого Автора, что в основу замысла Романа легла амбициозная затея создать нового «Фауста», посоревноваться с самим Гёте и с философской, и с художественной точки зрения. Но, между прочим, Гёте тоже ставил себе задачу не легче – превзойти в искусстве поэзии всех предшествующих поэтов, а в искусстве критики – всех современных ему философов. При этом обогнать Гёте с точки зрения диапазона поэтических стилей и художественных образов, масштабности сюжета – задача почти невыполнимая. Так что путь к успеху – превзойти глубиной знания драматических форм, степенью проработки художественных образов и полнотой перевоплощения в них Автора. И как минимум, нужен сюжет сопоставимого масштаба, не повторяющий, а дополняющий и выводящий на новый уровень проникновения в суть вещей. Судя по бурной реакции благодарной публики, эта творческая задача была успешно решена, хотя тайна этого фокуса Воланда и компании по сей день ждёт своего разоблачения.

Нам остается лишь ухватиться за эту путеводную ниточку, начало которой Автор предусмотрительно выложил на самое видное место – в эпиграф к Роману. Кроме того, он выстроил сюжет на взаимодействии такой же триады главных героев, что и у Гёте – мастер, Маргарита и Воланд. Это настолько очевидно, что большинство читателей и литературоведов нисколько не сомневаются не то что в сходстве, а в тождестве фигур Воланда и Мефистофеля.

Наша Маргарита, правда, не очень похожа, да что там – совсем не похожа на Маргариту из «Фауста». Но и на этот счёт у Автора полное алиби – раз уж Гёте срисовал прелестное личико и манеры Гретхен с образа своей невесты Шарлоты, то и Булгакову, по неписаным правилам поэтической дуэли, позволено вплести в сюжет свою собственную романтическую историю, а в образ героини – черты своей возлюбленной Елены. Опять же эта перекличка образов и имён может объяснить, почему отношения в треугольнике мастера, Маргариты и остающегося за сценой мужа гораздо больше напоминают отношения в треугольнике Фауст – Елена – Менелай.

Так что нам осталось лишь проследить, как Автор превращает старого Фауста в нового Фауста, то есть в мастера, поселив его в порядке умозрительного эксперимента в подвал в московском дворике близ Арбата. И действительно, внимательно проследив линию мастера в сюжете Романа, мы обнаружим целых две явных цитаты из гётевского «Фауста». Во-первых, в 13 главе, так и называющейся «Явление героя», собеседник Иванушки практически сразу, вместо представления, сообщает о себе: «А то я, знаете ли, не выношу шума, возни, насилий и всяких вещей в этом роде. В особенности ненавистен мне людской крик, будь то крик страдания, ярости или иной какой-нибудь крик…»

Похожие строки можно обнаружить у Гёте в главе «У ворот», где Фауст впервые сталкивается с Мефистофелем в виде пуделя:

«К чему б крестьяне не прибегли,

И тотчас драка, шум и гам,

Их скрипки, чехарда, и кегли,

И крик невыносимы нам.»

Это совпадение не может быть случайным, поскольку речь идёт именно о цитате из «Фауста», упомянутого в этой же 13 главе. Булгаков постарался бы избежать явных аллюзий, если бы не хотел обратить наше внимание на это совпадение. Более того, чтобы закрепить связь мастера с героем Гёте Автор специально акцентирует это в сцене прощания Воланда с мастером в 32 главе:

«Неужели ж вам не будет приятно писать при свечах гусиным пером? Неужели вы не хотите, подобно Фаусту, сидеть над ретортой в надежде, что вам удастся вылепить нового гомункула? Туда, туда. Там ждет уже вас дом и старый слуга, свечи уже горят, а скоро они потухнут, потому что вы немедленно встретите рассвет. По этой дороге, мастер, по этой. Прощайте! Мне пора».

Простодушный читатель вроде Бездомного просто обязан поверить Воланду на слово и увериться в том, что мастер подобен Фаусту. Но только, если наш читатель нелюбопытен и не подумает взять в руки томик Гёте. Иначе он будет вынужден воскликнуть: «Позвольте, мессир! Что за вздорные шутки? Вы за кого нас принимаете?» В трагедии Гёте вовсе не Фауст сидит за ретортой в надежде создать гомункула, а совсем даже другой доктор – Вагнер. И те самые слова о людском крике тоже произносит доктор Вагнер, а не Фауст.

Но, между прочим, доктор Вагнер у Гёте – это иронически заострённый образ великого философа Иммануила Канта. А гомункул, упорхнувший от Вагнера в самостоятельный полёт, – это тот самый вылепленный Кантом «чистый разум», которому посвящен главный труд кёнигсбергского затворника. И в последней главе «Прощение и последний приют» свободный дух мастера очень уж похож на классический портрет Канта: «Волосы его белели теперь при луне и сзади собирались в косу, и она летела по ветру…», как и намёк на знаменитого старого слугу Лампе. Наконец, в первой главе Романа, где Воланд сообщает о целях своего прибытия в Москву, он подчеркивает своё близкое знакомство именно с Кантом, то есть с прообразом доктора Вагнера, а вовсе не Фауста.

Вот так штука! Но может быть, это Автор напутал или запамятовал, небрежно обошёлся с образами Гёте и своего Романа? Если так, то на этом можно смело обрывать наше исследование и даже не пытаться узнать несуществующую тайну Романа, на алтарь которого Булгаков положил не только свою жизнь, но и судьбу любимой. Никакие факты в биографии и книгах писателя или в дневнике его жены не позволяют нам бросить Булгакову обвинение в небрежности или в несерьёзности намерений. Поэтому нам придётся признать все эти «грубые ошибки» Воланда или Автора теми самыми путеводными знаками, ведущими к раскрытию тайны.

В таком случае, есть смысл внимательнее приглядеться также и к женским образам. Спрашивается, зачем Булгакову нужно так настойчиво вводить в сюжет глав «Великий бал у сатаны» и «Извлечение мастера» образ Фриды? Причём именно в качестве партнёрши по диалогу с Маргаритой, как бы подчёркивая их различие. При этом образ Фриды обрисован ближе к образу гётевской Маргариты, чем к реальному прообразу. В архиве Булгакова сохранилась выписка из книги А.Фореля «Половой вопрос», где описывался случай Фриды Келлер, убившей пятилетнего ребёнка, а не новорожденного.

Есть и ещё один женский образ в Романе, который имеет сходство с аналогом у Гёте из главы «Вальпургиева ночь»:

«Фауст:

Взгляни на край бугра

Мефисто, видишь, там у края

Тень одинокая такая?..

У девушки несчастный вид

И, как у Гретхен, облик кроткий,

А на ногах её – колодки...

Мефистофель:

Тут колдовской обычный трюк:

Все видят в ней своих подруг.

Фауст:

Как ты бела, как ты бледна,

Моя краса, моя вина!

И красная черта на шейке,

Как будто бы по полотну

Отбили ниткой по линейке

Кайму, в секиры ширину».

Конечно же, мы должны поверить чёрту, что это Медуза, а не дух Гретхен. Но если уж верить всему, что он говорит, то поверим и тому, что Фауст видит в ней образ своей казнённой подруги. А теперь сравним с описанием Булгаковым другого духа – служащей горничной и секретарём у Воланда Геллы, которая в каждом посетителе почему-то готова видеть рыцаря с полагающейся шпагой: «Открыла дверь девица, на которой ничего не было, кроме кокетливого кружевного фартучка и белой наколки на голове. На ногах, впрочем, были золотые туфельки. Сложением девица отличалась безукоризненным, и единственным дефектом ее внешности можно было считать багровый шрам на шее».[15]

Чуть позже уточняется, что нагая девица – рыжая и имеет глаза с зеленью. Но ведь и речь не о самой голубоглазой Гретхен, а о духе, который тоже сочетал заботливость и практичность с внутренним огнём, спалившим её вместе со всей семьёй. Опять же, если попытаться выяснить облик Фриды, то единственный признак – тоже безукоризненное телосложение. А после того как Маргарита прощает Фриду и прощается с Геллой, из текста Романа исчезают обе! Последние главы обходятся без Геллы, которой нет ни на Воробьевых горах, ни в кавалькаде духов, покинувших Москву. По всей видимости, искупление и освобождение духа по имени Гелла произошло на пару глав раньше.

Даже если опустить эти подробности, снова списав на забывчивость Автора, то наличие сразу двух героинь, которых связывает с Гретхен сюжетная линия или образ, а не только одно лишь имя, наводит на серьезные сомнения. Тем более что по сюжету и образу Маргарита обнаруживает сходство совсем с другими персонажами королевских кровей, а не горничных или служанок.

Если бы несоответствия касались лишь двух Маргарит, то это полбеды. Но если и мастер похож не на Фауста, то из этого неумолимо следует тот самый вопрос: А кто же тогда Воланд? И есть ли в его образе или в сюжетной линии прямое сходство с Фоландом? Или мы опять должны поверить на слово… Кому? Да ему же, Воланду, который уже иронично обвёл нас вокруг пальца с уподоблением мастера Фаусту. Выяснить истинное отношение Автора к Воланду так же просто, как в случае с мастером – Вагнером, нам не удастся. Для ответа на вопрос «Так кто же ты?» нужно сначала написать, а потом истолковать целый Роман.

Чтобы завершить анализ «Фауста» как отправной точки создания Романа, нам осталось всего лишь разобраться с сюжетом трагедии Гёте. Можно ли в отношении этой книги ответить на вопрос, о чём она? Думаю, что сегодня можно ответить уверенно, а в первой половине ХХ века могли ответить самые внимательные и зоркие читатели, как Булгаков.

Само по себе философское содержание трагедии изначально не вызывает сомнений – речь идёт о естественной науке и о материалистическом мировоззрении, о его противоречиях с христианским мировоззрением и расхождениях с традиционной моралью. Однако философское содержание – ещё не оконченный сюжет, и вся вторая часть «Фауста» воспринималась современниками, да и ещё несколькими поколениями просто как набор фантастических сцен, понадобившихся автору для демонстрации поэтического дара и умения обращаться с массой мифологических образов. И только по прошествии почти полутора столетий кое-кто из поклонников «Фауста» и почитателей таланта Гёте, обладающих исторической интуицией, начал подозревать весьма ладное.

Для меня картина тоже начала складываться, когда в порядке развлечения я решил взглянуть на сказку Е.Шварца «Обыкновенное чудо», а затем и «Тень» как сюжеты, в которых действуют идеальные сущности, соответствующие большим историческим сообществам. Причём в обоих случаях, как и в «Фаусте», речь шла именно о науке. В шварцевской «Тени» так и вовсе действует персонаж под именем Ученый. И так получилось, что основные линии сказочного сюжета соответствуют перипетиям исторических событий России ХХ века, в которых научное сообщество играло не последнюю, а может быть и главную роль.

Перечитав ещё раз «Фауста» и приглядевшись к картинам второй части трагедии, можно прийти к аналогичному выводу. Речь здесь идёт об этапах развития научного сообщества: выход в свет, на политическую сцену, влияние на ход войн, выход на уровень масштабного преобразования природы. Последний, пятый акт, где Фауст увлечён изменением соотношения суши и морей, соответствует тезису Вернадского о превращении человечества, благодаря науке, в геологический фактор.

Вторая часть «Фауста» – это последовательное увеличение влияния естественных наук на реальную жизнь государств и народов. Начинается она с обустройства императорских дворцов и парков, устройства светских праздников с представлением химических фокусов и их последующим научным разоблачением. В этой связи образцом могут служить не только королевский Версаль, но и императорский Петергоф с его фонтанами и инженерией. Тогда же наука начинает видеть скрытые в земле «клады», а сами недра становятся новой основой экономики. Наконец, делают первые шаги финансовые технологии, которые вскоре ввергнут европейские монархии в революционную пучину.

Сюжет с похождениями вагнеровского гомункула довольно точно предсказывает дальнейшее развитие классической философии. Рождение «чистого разума» в реторте отшельника Канта сменяется полётом и превращениями Абсолютного духа. Гегелевская диалектика учится у древнегреческого источника (Протея). Следствием разного истолкования философской модели «чистого разума» становится раскол философии на непримиримые идеалистическую и материалистическую ветви, то есть палингенез, возрождение на новом витке истории древнегреческих философских споров, как во втором акте второй части «Фауста».

В третьем акте совершается союз Фауста и Елены. Естественнонаучное сообщество, олицетворяемое Фаустом, смогло возвести на древнегреческой почве прочное здание новой философии, ставшее временным убежищем для преследуемой Елены. Но кто есть Елена как не божественная символика монархической власти? Без неё Менелай остался бы просто удачливым пиратом, а не славным царем Спарты. Между прочим, именно в начале и середине XIX века научное сообщество становится опорой для европейских монархий, помогая слабеющей символике власти «божьих помазанников». Учёные министры в наполеоновской Франции, Гегель в Пруссии, Менделеев в России внесли свой вклад в стабилизацию отжившей формы монархии – не без пользы для самой науки.

Следующий этап ещё более активного соучастия науки в делах государства связан с военными нуждами и приготовлениями, отражёнными в акте четвёртом. Взамен наука получает поддержку государства для крупных проектов, реализуемых в пятом акте, то есть уже в XX веке. Таким образом, вторая часть «Фауста» оказалась верным предсказанием исторической судьбы естественнонаучного сообщества на полтора столетия вперёд. Но если сюжет столь явно соответствует новейшей истории, то есть смысл и первую часть рассмотреть в ретроспективе становления научного сообщества.

Первая часть у Гёте не разбита на акты, но довольно легко сопоставить эпоху Предвозрождения (XV век) с главами «Ночь» и «У ворот», в которых Фауст желает порвать с кабинетной схоластикой и выйти за пределы средневекового города. Дух материализма проникает в город и в университет вместе с чувственными духами, разбуженными интересом к античному наследию. Договору и совместному путешествию с Мефистофелем за пределы средневекового университета соответствует уход научного сообщества в оппозицию религии, рождение новой философии материализма и естественнонаучных принципов. Этапными на этом пути нужно признать философские работы Фрэнсиса Бэкона, лорда-канцлера начала XVII века, положившего начало эпохе Просвещения. Давняя молва упорно связывает Бэкона с именем той самой королевы Марго, с которой чуть не спутали нашу Маргариту во время мирного шабаша в главе «Полёт».

Однако светлый образ Гретхен вряд ли связан с виновницей Варфоломеевской ночи. Напомню, что при разборе пьесы «Тень», а также «Войны и мира»[16] мы нашли правило толкования женских идеальных образов как городов или стран. Есть подозрение, что для великого немецкого поэта из всей эпохи Просвещения ближе к сердцу события Тридцатилетней войны, опустошившей физически и надломившей духовно прежнюю христианскую Германию. Это и была та самая «Вальпургиева ночь», расплата за свободу от средневековых моральных ограничений и стремление к овладению материальными благами. Соломенная вдова Марта, втянувшая в смуту кроткую Гретхен, похожа на Голландию, ставшую при живом испанском «муже» республикой и прибежищем еретиков-материалистов.

Наконец, «Сон в Вальпургиеву ночь» — краткий период затишья перед началом промышленной революции. И опять же поворотным событием начала XVIII века стала Полтавская битва 1709 года, обеспечившая выход России к Балтийскому морю и формирование общего экономического пространства от Британских морей до Уральских гор. Промышленная революция в Англии опиралась, прежде всего, на резкий рост производства на уральских заводах и экспорта из России дешевого чугуна.

И вот с автором такого эпического полотна четырёхсотлетней истории Науки взялся соревноваться наш Михаил Афанасьевич Булгаков за неимением иных достойных соперников.

9. Что в имени?

Надеюсь, никто не станет спорить с тем, что «мастер» является первым ключевым словом в поисках ответа на вопрос «Так кто же ты?». И вообще самым первым словом в Романе. Так что нужно понять, что это слово означает, и ещё узнать, кого обозначает. Вопрос этот настолько серьёзен, что нужно сделать несколько предварительных замечаний, касающихся не только образа мастера. Во-первых, нужно признать, что все образы в Романе – как людей, так и домов, квартир, театров и прочих заведений – являются собирательными, обобщёнными, навеянными жизненными впечатлениями Автора и отчасти заимствованными у других авторов.

Во-вторых, Булгаков наделяет многих героев, не только мастера, своими чертами и жизненным опытом. Мастеру досталось чуть больше, но и в образах Воланда, Бездомного, Берлиоза, Бегемота, Коровьева, Левия Матвея и других соучастников создания сюжета обязательно присутствует Автор. А как же иначе? Ведь именно это и называется искусством иронического перевоплощения для художественного исследования исторических образов и философских идей. Историческое явление или философская идея становятся духом, обретающим плоть и кровь на страницах книги. Но прежде, чем они заживут своей жизнью в виртуальном пространстве Романа, Автор совершает магический ритуал перевоплощения в героев. В иных случаях такое же перевоплощение совершают любимые и друзья, образы которых живут в душе Автора.

Не будем забывать, что идеальные образы великих романов живут в ином времени и пространстве. Точнее, они являются живыми символами, соединяющими наш обыденный мир с трансцендентным миром идеальных сущностей, духов. И разобраться в том, кто из этих духов ангел, а кто демон, не так-то просто. Об этом различении духов, кстати, у апостола Павла достаточно много сказано. И собственно, только поэтому и возник заглавный вопрос нашего Романа.

Жизненные впечатления, черты, моменты биографии многих прообразов складываются в обобщённый образ. Но не сразу, а постепенно, в довольно мучительном процессе сопереживания Автора своим героям и пристального интуитивного вглядывания за непроницаемую для простых смертных завесу, отделяющую личность от коллективной памяти. Взявшись за дерзкую задачу написать роман о жизни духов, Автор как бы провоцирует, побуждает своих невидимых, но могущественных героев на вмешательство в творческий процесс. Их отношение отзывается автору творческими муками или же блаженной эйфорией угадывания, совпадения найденного художественного образа с идеальным. А это совпадение – главный источник духовной энергии для Автора, без которой он просто угаснет.

Этот механизм сотворчества между личностью автора и идеальными сущностями коллективной памяти составляет тот «автономный творческий комплекс», о котором писал доктор Юнг. Этот творческий комплекс живёт своей автономной жизнью, потому что личность автора может только влиять, но не владеть сюжетом и героями книг. Можно вспомнить классический пример, когда Лев Толстой удивлённо сообщил жене о том, что героиня «Воскресения» вдруг отказала Нехлюдову.

Зачем нужны столь подробные предварительные замечания? Чтобы сразу и навсегда отмести тот, увы, привычный метод булгаковедов, когда всякое лыко, упомянутое в ранних редакциях Романа, считается вечной ценностью. На самом деле, если Автор в окончательной редакции отказался от чего-то, значит – это что-то не соответствует творческой интуиции и должно быть исключено из толкований образов героя или героини. Но сами материалы чернового творческого поиска очень ценны, они позволяют находить главные прообразы и обнаружить значимые черты и моменты, которые совпали у Автора и его трансцендентных соавторов. В этом и состоит метод художественного постижения образов «коллективного бессознательного».

Теперь можно перейти к реальным прототипам мастера. Кроме самого Булгакова, можно с большой степенью уверенности назвать ещё пару-тройку известных писателей, в философском или художественном творчестве и в биографиях которых мы обнаружим сходство с мастером. Во-первых, как мы уже выяснили, это Иммануил Кант. Альфред Барков достаточно убедительно доказал присутствие в образе мастера, особенно в ранних редакциях, черт и моментов биографии М.Горького. К этому краткому списку я бы добавил ещё одного известного писателя – Ф.Ницше. Возможно, одним из первых был взят на кончик пера для художественного исследования Лев Толстой как автор альтернативного евангелия, но также первым и отставлен, разжалован в Левия. Кто-то из булгаковедов называл имя философа П.Флоренского, который, как и Толстой, был пробным прообразом Феси из первой редакции, но не мастера. Поэтому пока ограничимся тремя именами – Кант, Ницше, Горький.

Какая же общая философская идея объединяет этих трёх мыслителей? Какое слово всплывает вслед за именем Ницше так же, как «чистый разум» при упоминании Канта? Правильно, идея «сверхчеловека». Именно Кант впервые в новой классической философии сформулировал идею незавершённости творения человека. В той самой программной статье, которую отчасти пересказал Воланд, Кант утверждает, что для совершенного развития всех природных задатков человека необходимым условием будет «всемирно-гражданское состояние». И общество, и человек должны перейти в качественно новое состояние. Нетрудно понять, что эта идея является переложением на современный язык науки учения Иисуса о Царстве Божьем, что совсем даже не противоречит сюжету нашего Романа.

Однако даже самая великая идея в начале своего осуществления не только объединяет, но и раскалывает сторонников противоречивых толкований. Одной из таких интерпретаций кантовской идеи «нового человека» является ницшеанский «сверхчеловек». Хотя ни эстетика смерти, свойственная Ницше, ни его стремление искать истину в древних арийских корнях не могли быть близки Булгакову. Тем не менее, Ницше, как и мастер, написал «роман» о древнем пророке. После написания своего труда мастер, как и Ницше, впал в безумие. Да и в своем отношении к жизни обезумевший мастер будет ближе к идеям Ницше, чем явная антитеза в лице Иешуа.

Что касается Горького, то в его творчестве тема «нового человека» звучит рефреном, а в пьесе «Дети Солнца» главный герой повторяет пародийный образ Канта у Гёте, стремясь создать в химической колбе «гомункула». Однако главным в биографии Горького является не письменное творчество, а общественная деятельность – попытки воплотить эти идеи в советскую действительность. Горький был инициатором создания трёх замечательных учреждений – Центральной комиссии по улучшению быта учёных (ЦеКУБУ), Всесоюзного института экспериментальной медицины (ВИЭМ) и Союза советских писателей. Причём первое из них возглавляла гражданская жена Горького – М.Андреева, второе – его лечащий врач Сперанский, а третье – сам Горький. Все три заведения призваны создать нового человека, раскрыть творческие задатки советских людей, в массовом порядке раскрыть таланты ученых, писателей или продлить их творческую жизнь.

Все три учреждения обозначены или даже подробно отражены в булгаковском Романе. Во-первых, это Массолит во главе с М.А.Берлиозом. Чтобы не было сомнений, Булгаков в первой же главе привязывает предсказание смерти лидера писательской организации к астрономическим знамениям – солнечному затмению в день между смертью и похоронами Горького. Похороны писателя с процессией из Колонного зала мимо Александровского сада тоже указывают на Горького-Берлиоза, и на Союз писателей как прообраз Массолита.

Второе заведение – экспериментальная клиника доктора Стравинского, опознать прототип которого в руководителе ВИЭМ А.Д.Сперанском позволяет присутствие его знаменитого пациента как прототипа мастера. Наконец, третье заведение – это возглавляемый женой Горького Дом учёных на Пречистенке, описание и месторасположение которого более соответствует Дому Грибоедова, чем другой прототип этого здания – писательский Дом Герцена на Тверском бульваре.

Да, по ходу работы над Романом Горький становится Берлиозом, но сначала он является прообразом мастера. И это вполне соответствует реальной биографии Горького. Он ведь действительно был «властителем дум» и «буревестником революции», его дореволюционное творчество служило грозным предсказанием будущей катастрофы в те годы, когда будущие вожди революции прозябали в эмиграции или ссылке, ни на что не надеясь. Отсюда непререкаемый авторитет Горького в среде левой интеллигенции. Но после исчезновения из России в 1921-м и возвращения через десять лет с Горьким происходит та же трагическая метаморфоза, что и с мастером. Он превращается из творца истории (историка в воландовском смысле) в жалкую игрушку внешних, причём весьма тёмных сил.

Таким образом, Булгаков обозначил трёх, не считая Толстого, основных прототипов мастера, чтобы указать на интересующую его главную идею, объединяющую их творчество. В итоге из всех прообразов лишь образ Иммануила Канта сохранил прямую связь с мастером. Это означает скептическое отношение Булгакова к конкретным попыткам толкования и воплощения главной идеи – сочувственное в случае с Ницше, и остро сатирическое – в случае с Горьким.

Мы с вами чуть не упустили ещё одно примечательное совпадение трёх прототипов и даже четырёх, если добавить самого Булгакова. В биографиях и образах Канта, Ницше и Горького есть ещё один момент, явно совпадающий с образом мастера. Если мы попробуем охарактеризовать романный образ одним словом, то получится однозначно «бедный мастер». Бедный в смысле – достойный жалости, слабый, с трудом противостоящий тяготам жизни и требующий постоянной моральной поддержки. Все прототипы: Кант, Ницше, Горький, — действительно имели весьма слабое здоровье, которое компенсировалось только высотой творческого духа. Этот контраст слабого физически и социально, но сильного духом творца стал одним из контрапунктов сюжетной линии Романа.

Вернемся от исследования прототипов к смыслу самого ключевого слова «мастер». И снова согласимся с А.Барковым: во времена написания Романа это слово имело специфическое звучание из-за идеологических изысков наркома Луначарского, на смену которому извлекли из эмиграции Горького. Нелепая идея растить «детей солнца» в «стеклянной колбе» ЦеКУБУ и подобных инкубаторах была привнесена в практику советской элиты из близкого ей масонства. У франкмасонов для движения к «вершинам знания» тоже нужно блюсти магические ритуалы, стать винтиком в сложной иерархии.

Булгаков был хорошо знаком с историей и теорией масонства, поскольку его отец в своё время написал об этом книгу. Поэтому не мог упустить этого, ещё актуального значения слова «мастер». Не удивительно, что злоключения Ивана Бездомного после беседы с Воландом пародируют ритуал поступления в масоны низшей ступени «ученика». Бездомный оказывается без верхней одежды и ценностей, с булавкой на груди и так далее вплоть до собеседования в клинике Стравинского. «Извлечение мастера» в квартиру №50 также пародирует ритуал посвящения в высшие степени масонства. Кстати, наше толкование «Фауста» можно дополнить ещё одним персонажем. Сын Фауста и Елены, который всё время отрывается от почвы и воспаряет ввысь – это масонство, сочетающее лояльность монархии и религиозной символике власти с прогрессивными наукообразными взглядами. Масонство как система политического контроля над дворянской интеллигенцией умирает даже чуть раньше, чем божественная символика самих монархий. Но это так, к слову пришлось.

Так что же, Булгаков намекает на принадлежность героя к некоему тайному обществу? Этот вариант отгадки не исключён, но вряд ли речь идёт о масонах. Пародийное посвящение Бездомного как раз и говорит об отказе Автора от такого прочтения имени «мастер». А как понимать возмущение героя в ответ на невинный вопрос Бездомного? «Я – не писатель, я – мастер!» Как минимум, это опровержение советского значения слова «мастер» как лояльного системе писателя. Предшествующее масонское значение тем более не актуально, как и средневековое цеховое.

Остаётся ещё одно значение, имеющее прямое отношение к Роману и к роману самого мастера. Единственное «но» – в Евангелии сам Учитель (или по латыни Master) заповедовал: «А вы не называйтесь учителями, ибо один у вас Учитель – Христос, все же вы – братья».[17] Но ведь не слышат Его, называют друг друга и мастерами, и отцами, да ещё высшие степени сооружают. Хотя, если таковое самоназвание происходит в психиатрической клинике, то почему бы и нет. В общем, выясняется, что значение ключевого слова «мастер» столь же загадочно, как и ответ на заглавный вопрос, обращенный к Воланду. И, скорее всего, зависит от этого ответа.

Вот вроде бы и всё, что можно сказать об образе мастера вне его связи с другими персонажами. Но поскольку остальных героев Романа мы будем рассматривать во взаимосвязи с мастером, то мы ещё можем узнать много интересного. А пока в порядке повторения пройденного воспользуемся добытыми сведениями о самом изначальном прототипе мастера – Фаусте.

По идее, мастер должен занимать в сюжете Романа, во всех его главах, такое же место, что и Фауст в одноименной трагедии. Но вот незадача, «Явление героя» происходит только в несчастной 13 главе, когда пройдена треть пути. А вот активное участие Воланда в сюжете вполне сравнимо с ролью Мефистофеля. Да и Маргарита не обделена вниманием Автора, как обе партнерши Фауста. Эту проблему можно снять, заметив, что в отличие от Гёте, показавшего мастерство поэта в русле относительно простого сюжета, Булгаков проявляет мастерство драматурга. Гёте жонглирует стихотворными размерами и стилями, а Булгаков являет виртуозное владение сценографией, переключаясь между разными пространствами и временами. Поэтому завязке сюжета «Фауста» в Романе вполне соответствует рассказ Воланда о встрече и беседе с Иммануилом Кантом. Лишнее подтверждение уже найденного нами прообраза… и ещё одно разоблачение Булгаковым секрета всех великих романов и пьес. Секрет – в том, что за главными героями и сюжетными линиями всегда прячется иносказание, притча. В данном случае Фаусту соответствует всё научное сообщество, а сюжету трагедии – целая историческая эпоха, с ним связанная. Так что главный герой по ходу сюжета перевоплощается в того или иного лидера сообщества – например, Бэкона или Гегеля. А у Булгакова в первой главе Романа мастер тоже участвует в завязке сюжета, но его маска снята и под нею «разоблачён» образ Канта.

Однако куда это мы забрели в своих рассуждениях? Получается, что образ мастера, как и Фауст у Гёте — собирательный и соответствует целому сообществу. Его основоположник Кант как раз и писал в своей программной статье, что история и другие науки о человеке должны открыть собственные фундаментальные законы точно так же, как в естественных науках найдены фундаментальные законы Кеплера, Ньютона и так далее.

Раз уж совместные приключения Фауста и Мефистофеля символизируют развитие естественных наук, тогда путешествие Воланда из Кёнигсберга в Москву и его участие в судьбе и в творчестве мастера – могут иметь отношение к судьбам гуманитарной науки, познанию природы человека и общества. Тогда объяснимы изначальные сомнения Автора в природе Воланда как духа, отвечающего за науки о человеке. Автор мог полагать, как и первые прообразы мастера, что гуманитарные знания можно добыть теми же экспериментальными методами, как в науках о материальном мире. Поначалу дух гуманитарной науки виделся если не самим Мефистофелем, то его близнецом. Но всё же разница между физиками и лириками была испокон веков, так что сомнения в родстве Фоланда и Воланда не могли не разрастись, особенно на фоне «успехов» горьковского Массолита и прочих ЦеКУБУ.

Имя мастера дало нам достаточно информации для размышлений. Посмотрим, что нам даст имя Маргариты. Особенно в связи с темой перевоплощений и переселения душ.

10. Поэт и Муза

Образ мастера – это ещё цветочки, с точки зрения опознания прообразов и символики. Вот Маргарита – это да, та ещё ягодка! Появляется она в сюжете Романа ещё позже, чем мастер, и уже по этой причине, не говоря уже о конкретных чертах характера и биографии, никак не может быть сопоставлена с Маргаритой из «Фауста». Если и были в жизни трижды романтического мастера аналогичные приключения, то завершились они банальнее и гуманнее с его стороны, как это следует из диалога с Бездомным:

«– Вы были женаты?

– Ну да, вот же я и щелкаю... на этой... Вареньке, Манечке... нет, Вареньке... ещё платье полосатое... музей... впрочем, я не помню».

Гораздо больше сходства у булгаковской Маргариты с другой подругой Фауста – Еленой Троянской, красота и любовь которой приносила не только несчастья, но и столь же великую славу героям Гомера. Поэтому наш шерлокхолмс Барков взялся не за своё дело, пытаясь оценивать этот женский образ по меркам житейской морали, хотя и верно указал прочим литературоведам на этот же самый просчёт. Безусловно, булгаковская Маргарита не родня тургеневским барышням и другим светлым образам великой русской литературы. Да, в общем-то, и сам Булгаков намекает на иноземные корни. А может быть – на неземные?

Если внимательно посмотреть на разное поведение и настроение Маргариты в нескольких главах Романа, то по большей части наша героиня пребывает именно в неземном виде. А небольшой отрезок времени в одноименной 19 главе, где Маргарита ведёт земной образ жизни – является для неё тягостным, даже мучительным. Единственной отдушиной в прошлом были часы, проведенные в тесном подвале рядом с мастером, пишущим свой роман о Пилате. Неужели кому-то ещё непонятно, что Булгаков вводит в Роман образ настоящей Музы?!

В этом образе наличествуют необходимые приметы этой виновницы бед и побед, давно описанные её многочисленными жертвами из числа поэтов. То нежная и трепетная как лань, то яростная как фурия, то капризная и дерзкая, и в любом случае предпочитающая свободный полёт пешей прогулке. Другое дело, что драматург Булгаков вводит в сюжет этот образ так просто и обыденно, что любая читательница готова признать своё родство с Музой и в дальнейшем сопереживает ей как себе самой. Это ли не высший талант, когда гений действительно увлекает читателя из обыденной жизни к высотам духа. Глава 19 «Маргарита» именно так и начинается: «За мной, читатель!»

И действительно, кто ещё как не поэт или писатель, обласканный Музой, расскажет нам о настоящей любви? Но почему Булгаков столь настойчив, повторив «за мной» трижды и затем добавив «и только за мной»? Это что же – Автор намекает, что все прочие писатели и поэты показывали нам любовь ненастоящую? А как же тогда все явные или скрытые прототипы Маргариты, которые вознаграждали своей любовью поэтов? А как же несомненная любовь самого Булгакова к своей жене и музе Елене? Можно было бы подумать, что писатель сошёл с ума и только за собой признаёт право на настоящую любовь, но на самом деле история мастера и Маргариты имеет не так много общего с четой Булгаковых, разве что похожую завязку любовной интриги.

Остаётся предположить, что Автор хочет нам показать ту единственную настоящую Любовь, которая потому и единственная, что общая для всех влюбленных. Эта вечная Любовь обитает на небесах «коллективного бессознательного» и приходит на помощь в сложной ситуации. Она-то и является тем самым проводником, ангелом в «царстве теней», который помогает найти единственный путь, соединяющий судьбы людей, и общий творческий выход из жизненных обстоятельств, разлучающих людей. Значит, следуя за Автором, который в свою очередь следует за Маргаритой, мы должны увидеть в конце пути этого ангела любви. Узнаем ли мы его?

Но не только в этом состоит роль Маргариты. Если уж Булгаков оставил в Романе знаки, указывающие на реальных женщин – прототипов героини, то не просто так. Видимо, его весьма волновал этот феномен – существование реальных женщин, являющихся воплощениями Музы. Само по себе – это не новость для истории искусств, но художественный интерес Булгакова связан и с его личной судьбой. Ведь и он был женат на воплощении Музы. И как свидетельствует дневник воплощения, с самого начала знал, что судьба писателя – умереть у неё на руках.

Не с этим ли связан хорошо скрытый в деталях Романа интерес Автора к судьбе ещё одной пары – писателя Горького и его музы, актрисы Художественного театра и «старой большевички» Марии Андреевой? Судите сами, если уже смертельно больной писатель проводит многие вечера за наблюдениями Луны, чтобы в эпилоге Романа дать максимально точные указания на конкретное здание в Москве. Наверное, это указание «За мной, читатель» имеет какой-то важный смысл.

Особняк в готическом стиле в бывшей Арбатской части дореволюционной Москвы, на Спиридоновке, точно соответствующий описанию дома Маргариты, принадлежал легендарному миллионщику Савве Морозову. Актриса Андреева жила с ним в этом доме, и упорхнула отсюда к своему «мастеру» М.Горькому. После чего Морозов вскоре покончил с собой, а выплату по его страховке получила Андреева и в её лице большевистская партия. Знаменитый Лондонский съезд РСДРП был также организован с её активным участием. То есть Мария Андреева была не только музой Горького и Художественного театра, но и музой Русской революции. И во всех трёх ипостасях не могла не волновать воображение Булгакова. Опять же, какие ещё нужны доказательства того, что брак с музой приносит не только славу, но и несчастья, он смертельно опасен? Не отсюда ли такие метафоры: «Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке… Так поражает молния, так поражает финский нож!»

Теперь сравним с другим прообразом, явно указанным на страницах Романа. Речь идёт о Маргарите Валуа, супруге Генриха Наваррского. Она тоже была покровительницей поэтов, но и музой французской Смуты, положившей конец династии Валуа и давшей начало династии Бурбонов. «Кровавая свадьба» Варфоломеевской ночи описана в знаменитом романе Дюма «Королева Марго». Но это был лишь пролог будущей «парижской мессы», как и потопленная в крови первая русская революция была лишь репетицией великих потрясений. А сам Генрих IV – это тогдашний «ленин», порвавший ради будущей власти со своей гугенотской «интеллигентностью».

При этом отношения в треугольнике «Ленин-Андреева-Горький» весьма напоминают отношения между Анри Четвертым, Маргаритой Валуа и ее поэтическими любовниками, из которых, по слухам, выделяется фигура великого философа и бывшего лорд-канцлера английской короны Фрэнсиса Бэкона. Кстати, намёк на эту интригу имеется в «Трёх мушкетёрах», где чуть изменены время действия и имя лорда Бэкингема. Более того, этот самый лорд Бэкон стоит первым в ряду тех, кому приписывают подлинное авторство пьес Шекспира. Так это или нет, не столь важно, поскольку собственных сочинений Ф.Бэкона и его роли в идейном окормлении великой европейской Смуты начала XVII века для наших параллелей вполне достаточно.

Итак, сравним – Мария Андреева является любовницей писателя-прообраза мастера и одновременно верной политической соратницей вождя революции и будущего руководителя страны. Маргарита Валуа является любовницей философа-прообраза Фауста, но более верна своему мужу Генриху Бурбону во всём, что касается политики и достижения будущей власти. Не напоминает ли это нам похожий треугольник, в котором муза мастера остается послушной своему влиятельному мужу, остающемуся за кулисами Романа? Известно лишь, что у нелюбимого мужа есть особняк с прислугой, то есть весьма высокий статус, а на его работе случился пожар. Намёк на революцию?

Когда Маргарита Николаевна решает покинуть свою золочёную клетку, треугольник сохраняется. Только теперь муза твёрдо решает ради любви к мастеру во всём слушаться Воланда и его свиту. Так что кружным путём мы всё же приходим к тем параллелям между Лениным и сатаной, которые так любезны нашим булгаковедам. Но не будем спешить делать из этого какие-то выводы, кроме очевидного – Автора весьма и весьма занимает тема революции, и публицистический штамп «муза истории» приобретает в Романе нетривиальное звучание.

Однако пора вновь вспомнить о Елене Прекрасной. Её долгая и трагическая судьба заканчивается падением в преисподнюю. В отличие от Елены, покинувшей Фауста, Маргарита и после смерти не расстаётся со своим мастером, и они вместе отправляются в полёт к последнему приюту на небесах. Может быть потому, что наша Маргарита не так уж много грешила, в отличие от древнегреческой Елены или французской тёзки?

Но если Елена в «Фаусте» олицетворяет божественную символику монархии, то кого олицетворяет Маргарита? Может быть, речь и в самом деле идёт о революционной символике? Но вроде бы музу французской революции звали Марианной, а не Маргаритой? И муза русской революции как-то больше похожа именно на Марианну, даже именем. А французская Маргарита имеет отношение к монархии, она королевской крови. Что-то наш Автор опять намудрил, не намекает ли он на какую-то иную, консервативную революцию, муза которой сочетает черты и Марианны, и Елены Прекрасной? Или всё же речь идёт о символике совсем другой власти, не земной?

В общем, чем более определенно вырисовываются прообразы героев, и проясняется смысл символики Романа, тем более сложная и масштабная картина возникает перед нашим взглядом.

11. Новый Египет

К анализу двух центральных образов Воланда и Иешуа так просто не подступишься, а все остальные нужно оценивать лишь в прояснённом контексте. Ну, разве что уцепиться за хвост явно выходящего вон из ряда кота Бегемота? Зачем кот? Почему кот?

«– Котам нельзя! С котами нельзя! Брысь!..»

А между тем появление на улицах послереволюционной Москвы волшебного кота, да ещё с древним мифологическим именем нельзя не признать симптоматичным, и где-то даже закономерным. Именно такого Кота даже как-то и не хватало в Москве после всех событий революционной эпохи.

В процессе поисков прообраза Мастера мы убедились, что наш Роман и его Автор имеют несомненную склонность к художественному исследованию философских, точнее даже историософских идей. Начнём с того, что первая мировая война и особенно Великая Русская революция в буквальном смысле сломали и опрокинули одну из главных идей XVII-XIX веков – прометеевскую идею неуклонного прогресса в развитии общества. Причём именно самые «твёрдые искровцы», то есть адепты прогресса захватили власть на «одной шестой Земного шара». И вот, как будто в насмешку над ними, под руководством записных «прогрессоров» одна шестая суши превратилась сначала в царство первобытного хаоса, межплеменной войны всех со всеми. А потом вдруг, откуда-то из самых дальних глубин коллективной памяти, на главной площади страны выросла настоящая древнеегипетская пирамида с самой настоящей мумией фараона. Так что было бы странно не обнаружить в окрестностях Мавзолея древнейшее египетское божество в виде кошки.

Некоторые исследователи считают, что возникновение самого первого государства напрямую связано именно с переходом от обожествления кошек к обожествлению царей: «Рассредоточение и приватизация хранилищ неизбежно приводит к разделу на частные владения сначала зерна, а затем и земли. Складывается система, в которой собственно богатство – запасы зерна тщательно прячутся, и социальный статус хозяина определяется только по внешним признакам. А именно – по числу кошек, обитающих вокруг частного хозяйства. Тот факт, что социальный статус древних египтян определялся именно так, подтверждается практикой бальзамирования кошек. Рано или поздно кошки умирали, и их хозяева, чтобы не ронять свой статус, придумали первую инфляцию ценностей. Возникли первые священные кладбища и божественные мумии. И только много позже эта практика была перенесена с кошек на фараонов».[18] Более того, связь между символикой государства и обожествляемой кошкой вполне очевидна и в наши дни. На королевских гербах этот божественный Кот присутствовал во все времена, только он несколько прибавил в весе, как и государство, и потому стал считаться львом.

Но вернёмся к русской революции. В её эпицентре казавшаяся восходящей линия исторического прогресса вдруг сваливается в хаос самого глубокого надлома. И выясняется, что в историческом процессе взаимодействуют разнонаправленные линии и тенденции. В том числе возникающее в эпицентре разрушений возрождение, палингенез древних культурных форм и быстрое повторение в течение десятилетий тысячелетних процессов становления государства и цивилизации. Обращение исторического потока вспять в начале ХХ века вывело на поверхность архаические слои культуры. Увлечение оккультизмом, мистикой, магией охватило все цивилизованные страны, не только Россию. Этот регресс к тому же совпал с пиком популярности египтологии из-за недавних открытий археологов и расшифровки египетских иероглифов. В этой связи не вызывает удивления появление в советской России сразу после строительства Мавзолея ещё и «тайного общества» под древнеегипетским названием «Атон». Речь идёт о кружке литераторов и деятелей культуры, который был создан поэтом Максимилианом Волошиным. В числе гостей и вероятных участников этого «тайного общества» был и Михаил Булгаков, посетивший Коктебель в 1925 году.

Мы уже выяснили, что ключевое слово «мастер» открывает нам два верхних слоя символики – советский и масонский. Масонская символика во многом повторяет и базируется на символике алхимической. А та в свою очередь произрастает из ещё более древней герметической и магической символики, причём именно древнеегипетской. Если значение масонской символики Булгаков мог выяснить из книги своего отца и из общения с ним, то с алхимической, герметической и древней магической символикой он мог поближе познакомиться в кружке «Атон», символика которого вполне созвучна горьковским «детям Солнца».

Собственно, поэтому мы и должны всерьёз отнестись к такой забавной книжке как «Тайна Воланда» О. и С. Бузиновских. Вообще говоря, книга эта может служить наглядным примером того, как не стоит интерпретировать факты. Авторы исповедуют «инфантильный» некритический подход к источникам, как и многие булгаковеды. Да, действительно, мы имеем блистательный итог работы Автора в виде магического текста Романа. Но разве из этого следует, что всё написанное Автором в процессе создания шедевра столь же чудесно? Скорее наоборот – то, что Автор не включил в финальную версию, было признано им ненужным или ошибочным. Также и в исследовании истории кружка «Атон», работа которого сильно повлияла на судьбы советской литературы, не стоит брать на веру всё, что писалось или говорилось.

Непосредственно к Булгакову в книге Бузиновских относятся две разных по содержанию линии исследования. Первая идея, похоже, заимствована из той самой газетной публикации 1994 года «Роман в свете багровой луны» – скрытое тождество фигур Воланда, мастера и Иешуа, вытекающее из совпадения внешних черт и атрибутов трёх героев. Из этого сделан довольно смелый вывод о том, что в образе Воланда–Мастера Булгаков зашифровал Христа во втором пришествии. Сразу признаем, что эта версия имеет право на существование и заслуживает дополнительного изучения. Но, выдвинув одну из версий толкования Романа, Бузиновские тут же используют эту хрупкую идею для продвижения совсем другой и главной для себя версии – будто бы главным прообразом Воланда был гениальный советский авиаконструктор «барон» Роберто Орос ди Бартини. Последний действительно общался с литераторами-членами «Атона» и, по всей видимости, оказал действительно большое влияние на творчество таких писателей как И.Ильф и Е.Петров, В.Катаев, Л.Леонов, Н.Носов, А.Толстой, Е.Шварц, Ю.Олеша, Л.Лагин, Е.Парнов, И.Ефремов, братья Стругацкие. Однако из того, что Бартини был «иностранным консультантом» и имел проблемы со зрением, рановато делать вывод о том, что Булгаков именно с него писал образ Воланда. Булгаков вообще любил смешивать краски и образы, забирая понемногу у каждого. Вполне мог использовать какие-то из черт Бартини. Куда больше нам говорит тот факт, что у Булгакова в тексте нет или почти нет тайных знаков, обозначающих его участие в общей литературной игре учеников «Атона».

Вот Остап Бендер – тот действительно, в этом Бузиновские меня убедили, списан Ильфом и Петровым целиком с Роберто Бартини, включая такие яркие детали как белый шарф и задунайское происхождение. Как и авторы «Золотого телёнка» (тоже один из древнеегипетских символов Солнца), другие члены «Атона» участвовали в необычной интеллектуальной игре. Они аккуратно вплетали в сказочное, сатирическое или научно-фантастическое повествование в качестве скрытого слоя систему символов, указывающих на какие-то тайные знания, имеющее явно масонские или алхимические значения и восходящие к древнеегипетским корням.

По всей видимости, консультант Бартини, возвратившийся из Италии или Франции в 1923 году, действительно читал молодым советским писателям лекции об алхимической символике и об оккультных тайнах, занимавших в это время европейскую интеллигенцию: о якобы уцелевших в пожаре александрийской библиотеки папирусах; о чаше Грааля и золоте тамплиеров; о поисках спрятанной библиотеки Иоанна Грозного и шкатулки с секретными бумагами Фрэнсиса Бэкона, якобы тоже переправленной в Россию. Судя по успехам его учеников, Бартини был гениальным интерпретатором и рассказчиком, хорошо разъяснившим высший смысл алхимических мистерий, которые означали поэтапную «трансмутацию» и восхождение творческой личности на новые уровни совершенства, обладания смыслом и силой божественного Логоса.

«Тайна творчества», создание условий для раскрытия творческих возможностей человека были предметом интереса поэта Волошина, как и архитектора Мельникова, также члена «Атона». Первый создал творческую лабораторию Коктебеля, второй увлекался проблемами сна и спроектировал для этого свой знаменитый круглый дом на Арбате. То есть волошинский кружок действительно был попыткой ответа на тот же самый вопрос о «новом человеке», о «детях солнца», об условиях полного раскрытии творческих задатков в человеке. Поэтому «Атон» не мог не привлечь особого внимания Булгакова, как и те идеи, которые здесь проповедовали.

Судя по скудным и отрывочным биографическим сведениям о Бартини в воспоминаниях его коллег и знакомых, есть гораздо более простое объяснение всем «чудесам» и «тайнам», связанным с его загадочной биографией. Дело в том, что Бартини был близким знакомым не кого-нибудь, а начальника советской разведки Берзина. Кроме того, Бартини путешествовал в начале 1920-х по Европе вместе с архитектором Б.Иофаном, а потом вместе с ним помогал Вере Мухиной соорудить знаменитую скульптуру «Рабочий и колхозница» на Парижской выставке. Но Борис Иофан – это не просто советский архитектор, а соавтор самого Иосифа Сталина по проекту Дворца Советов. А проект этот, как и великая скульптура Мухиной, зависел от передовых металлургических и сварочных технологий. Занимался этими технологиями авиаконструктор Бартини, создатель бомбардировщика «Сталь-7», избранного Сталиным в качестве персонального самолёта.

Российская, а позже советская разведка не могла пройти мимо волны оккультных, магических, алхимических кружков и салонов, масонских лож и оккультных орденов, которые пышным цветом расцвели по всей Европе и Америке. Не использовать эти каналы для влияния в зарубежных державах было бы глупо, все мировые разведки этим занимались и занимаются. Успех здесь сопутствует тому, кто создаст наиболее удачную легенду о некоем гении неясного происхождения, чей жизненный путь буквально предсказан в книге Э.Войнич «Овод». Или может, легенда разведчика срисована с этого образа? Если же в целой серии самых популярных книг советских авторов создан образ «тайной организации», хранительнице наследия Ф.Бэкона, тамплиеров и александрийской библиотеки, то обработка потенциальных адептов в Европе, особенно интеллигенции, писателей, может пойти куда успешнее. Например, тот же А.Сент-Экзюпери вполне вписался в ученики «Атона».

Эта версия объясняет также подсобную роль «иностранного консультанта» при генеральных конструкторах А.Туполеве, С.Королёве и других, которую Бартини играл в дальнейшем. Хотя даже использование сведений разведки не умаляет гениальности самого Бартини, умевшего блестяще воплощать в дела чужую информацию или же свою интуицию. Теперь и не отличишь. В любом случае полную биографию, настоящее имя и историческую роль Бартини в успехе советского сталинского проекта мы узнаем лишь, когда будут рассекречены самые тайные архивы разведок.

Эта версия легко объясняет дисциплинированность, с которой советские писатели расставляли «тайные знаки» в своих книгах, поскольку игра эта открывала «зелёный свет» для их массового издания. История с возвращением на сцену «Дней Турбиных» и трудоустройством их автора тоже имеет подробности. Якобы ещё до звонка Сталина Булгакову вопрос об амнистии был разрешён внутри ОГПУ. Не связано ли это с участием Булгакова в литературном кружке «Атона»? Позже, после разгрома руководства ОГПУ и ареста в 1938 году самого Бартини актуальность этой игры для Булгакова была утрачена и более того – участие в ней стало опасно.

Поэтому лишь в первой главе Романа мы можем найти один хорошо скрытый намёк на этот источник символики Романа. Как мы помним, действие начинается на аллее у Патриарших возле будочки с надписью «Пиво и воды». Сразу после принятия абрикосовой внутрь перед глазами Берлиоза возникает колышущийся образ клетчатого гаера. При знакомстве этот самый клетчатый представляется регентом. Теперь выясняется, что пиво «Регент» традиционно варят в небольшом чешском городке, курорте минеральных вод Бартини лазне. Вот откуда произошёл псевдоним наставника и куратора «Атона». Чехословакия была до войны самой удобной базой советской разведки, наряду с Югославией, откуда Бартини якобы был родом. Однако согласитесь, что найти в Романе это скрытое указание на фамилию можно лишь в случае, если точно знаешь, что ищешь.

И всё же Булгаков вынес из алхимических штудий «Атона» больше смысла и символики, чем другие коллеги. Как верно пишут в своём «Комментарии» к Роману И.Белобровцева и С.Кульюс, помимо масонского слоя символики, в Романе присутствуют магический и алхимический слои. В алхимическом мифе косная материя, пройдя через ряд этапов, соответствующих 22 картам Таро или 22 буквам древнееврейского алфавита, достигает полного превращения, совершенства. Эти метаморфозы и происходят по ходу Романа с мастером, который потому и выступает если не в пассивной, то в страдательной роли. Завершаются превращения «сотворением мира», предначертанном мастером в его романе, где в «небесном Ершалаиме» встречаются Иешуа и Пилат. При этом сам мастер достигает той степени совершенства, когда его Слово завершает творение и отпускает на свободу Пилата.

Это ещё не всё по поводу древнеегипетской символики в Романе. Она имеет отношение к заглавному вопросу – является ли Воланд тем же или таким же духом, что и Мефистофель из «Фауста». Нетрудно убедиться, что вся научная и оккультная деятельность Бартини относится к естественнонаучной сфере или к алхимическим и герметическим корням материализма. Если загадочный советский гений и является чьим-то воплощением, то не Воланда или мастера, а скорее Фауста в последнем «пятом акте» его алхимического восхождения к вершинам знаний.

Древний Египет действительно был тем местом и временем, откуда происходят первые научные знания о материальном мире, облечённые в магическую, а затем в герметическую форму. Именно в этом смысле материалистический, плотский Египет противопоставляется в Библии духовному Израилю. Например, такие слова из Откровения Иоанна Богослова: «…на улице великого города, который духовно называется Содом и Египет, где и Господь наш распят»,[19] становятся более доступны пониманию, если знать значение этих двух символов. Иисус распят и умер в материальном мире, в Египте, но невредим и бессмертен в высшем, духовном мире.

Поэтому возрождение на площадях и улицах Москвы древнеегипетских, алхимических, масонских символов: пирамид, пентаграмм – отражает реванш материалистического мировоззрения, попытку достичь совершенства не путём внутренней духовной работы, а некими магическими действиями в материальном мире. Неважно, идёт ли речь о постройке особого дома для «творческого сна», или о новой «вавилонской башне» Дворца Советов, где трудились бы будущие «дети солнца».

Попытка улучшить литературные произведения путем механического, внешнего соединения с «алхимическими мифами» – из этой же серии. Справедливости ради, нужно сказать, что не Бартини, а скорее Волошину удалось достичь результата, создать творческую среду, из которой произросли талантливые произведения. Но произошло это не из внешних условий, а из общения писателей и их собственной внутренней работы. Что же касается отношения студентов школы «Атон» к Бартини и его герметической мифологии, то его раскрывает довольно ироничная сцена из «Золотого телёнка». Помните эпизод в купе поезда, где Остап веселит студенческую компанию? Его попытка раскрыть правду о себе, как обладателе «сокровища», символизирующего тайное знание, приводит к общей неловкости и разочарованию.

Схожие метаморфозы претерпевает текст ранних редакций Романа. Например, в первой главе Воланд поначалу признавался в своем интересе к рукописям Бэкона и монаха Гильдебранда. Судя по умолчанию статуса и имени Бэкона, речь шла и об интересе к Ф.Бэкону, основателю новейшего материализма. В связке с Маргаритой Валуа, душа которой в этой же редакции считалась переселенной в Маргариту Николаевну, подразумевался вполне ясный ответ на вопрос «Так кто же ты?» в смысле тождества Воланда и Мефистофеля, то есть возможности достижения совершенства человека и общества на путях сугубо материалистической науки.

В последней редакции Булгаков освобождает Маргариту от переселения в неё души распутной королевы Марго и заменяет Бэкона на чернокнижника Герберта Аврилакского. Речь идёт, между прочим, о средневековом алхимике, который стал римским папой, то есть сменил материалистическое на духовное, ушёл из Египта в Израиль. Однако это не означает отрицания роли Египта, то есть материального знания в достижении духовного совершенства человека и человечества. Даже пророк, прежде чем смог вывести свой народ из Египта в Израиль, «научен был Моисей всей мудрости Египетской, и был силен в словах и делах».[20]

Соответственно, Воланд, идущий по следам папы-алхимика, – это не просто некий пребывающий в вечности, а развивающийся дух, сомневающийся и стремящийся к совершенству – так же, как мастер, но в активном залоге. Если Булгаков именно это имел в виду, то явил революционный подход к природе потусторонних сил. Отказ от переселения души Маргариты Валуа в нашу Маргариту при сохранении родственных связей – тоже намёк на превращение, совершенствование души.

Есть в Романе и ещё одно ясное указание на то, что духи могут совершенствоваться. В последней главе Воланд говорит о Фаготе, вновь ставшем рыцарем, что теперь он искуплён. Он тоже сначала прошёл через превращение из рыцаря в «нечистый дух», а теперь искуплен и вышел на новый уровень вместе с мастером. Наверное, то же самое относится и к Бегемоту, вернувшему себе человеческий облик. Хотя в своём кошачьем обличье он явно принадлежал к сонму египетских, материалистических символов.

12. Тень чекиста

В прошлый раз мы уже слегка коснулись темы прямого или косвенного участия ОГПУ в судьбе Автора и Романа. Сегодня самое время закрыть тему, обсудив довольно жирный слой чекистского присутствия в Романе, причём сквозного – от первой главы и до эпилога, не исключая даже «романа в романе». Несмотря на активное и пристрастное обсуждение литературоведами роли этой земной «нечистой силы» в Романе, из их поля зрения выпали кое-какие важные детали и возможные обобщения.

Например, подавляющее большинство комментаторов так и не заметили присутствия ОГПУ в главе 12 «Чёрная магия и её разоблачение». Хотя Булгаков буквально настаивает на внимательном чтении, повторив слово «разоблачение» раз пятнадцать. Начнём с того, что на афише Варьете было специально указано: «Сеансы черной магии с полным ее разоблачением», а Варенуха в разговоре с обеспокоенным Римским лишний раз подчёркивает: «…это очень тонкий шаг. Тут вся соль в разоблачении!» Соль, то есть «главный смысл» или «тайна». О чём же предупреждает читателя Автор?

Ситуацию могут прояснить два документа 1924 года, регламентирующих проведение в СССР такого рода сеансов. Открытый циркуляр Главреперткома №1606 от 15.07.24 требовал, чтобы на каждой афише было указано, что секреты опытов будут раскрыты, а в течение каждого сеанса или по его окончании чётко и популярно было разъяснено аудитории об отсутствии в опытах и предсказаниях сверхъестественных сил. Другой, секретный циркуляр ОГПУ от 04.08.24 за подписью Г.Ягоды предписывал местным органам строго следить за выполнением этих условий. Получается, сама затея с организацией «сеанса черной магии» подразумевала незримое присутствие и особый интерес «органов».

В этой связи немного иначе воспринимается особое беспокойство конферансье Бенгальского, а затем и Семплеярова о непременном разоблачении фокусов. Выходит, что целью Воланда и компании было не только выяснить, насколько изменились внутренне москвичи, но и бросить вызов всесильным органам, спровоцировать их на вмешательство в ситуацию, слежку за нехорошей квартирой, последующую облаву и погоню со стрельбой. Это несколько смещает акценты в отношениях двух сил, контролирующих ситуацию в зрелищном секторе столицы.

Кроме того, оказывается куда более обоснованными и систематическими довольно жёсткие наказания, которым подвергаются на сеансе в Варьете Бенгальский и Семплеяров. Получается, что они наказаны не за праздное любопытство и глупую настойчивость, мешающую зрителям насладиться фокусами, а за попытку выйти из повиновения высшим силам и сохранить лояльность земным службам, почитаемым ими за «высшие силы». В этом случае прегрешения Бенгальского с Семплеяровым окажутся в одном ряду с причиной наказания Варенухи, а равно барона Майгеля, и Берлиоза, и даже Лиходеева, у которого в 7 главе «мысли побежали уже по двойному рельсовому пути, но, как всегда бывает во время катастрофы, в одну сторону и вообще черт знает куда».

Нужно заметить, что в отличие от сатирических образов советских писателей и бюрократов, образы «силовиков» и отлаженной машины тайного сыска выведены в Романе, хотя и иронично, но не без комплиментарности. Подчёркнут общий пиетет москвичей к «органам», сочетающий уверенность в их всеведении и всемогуществе с искренним желанием содействовать. При этом Автор относится к этому гражданскому порыву с пониманием и лишь намекает, что такая лояльность земной власти идёт во вред лишь тем, кто сопричастен более высоким идеальным сферам, и должен подчиниться иной власти «не от мира сего».

Булгаков использует ещё один художественный приём для сопоставления чекистского и демонического слоёв Романа. Этот приём – обращение повествователя, сопровождающего Воланда и его свиту по московским улицам, к содержанию чекистских сводок, которые как-то становятся ему известны. Это высшее по отношению к спецслужбам ведение говорит о причастности самого повествователя к свите Воланда. Кроме того этим приёмом подчёркивается бессилие обычно всеведущих органов по отношению к этой шайке. И в самом деле – в том, что касается художественного или научного творчества, которое управляется идеальными сущностями и творческим духом, чекистские методы не имеют силы, не смогут удержать в рамках фантазию художника или повлиять на выводы учёного. Земной власти подвластны лишь тела, материальная оболочка, а не духовная жизнь. А вот творческий дух, наоборот, направляет движения земных властей, играя ими как простыми фишками.

Таким образом, в чекистском слое содержания Романа мы также обнаружили противопоставление материалистического и духовного, Египта и Израиля. При этом мировоззрение, признающее силу духовных сущностей, явно превозмогает материалистов с их методами тотального внешнего контроля над обществом. И опять же, что важно, представляющие духовный мир силы намеренно отдалены Автором от церковных канонов. Хотя при этом Воланд не противопоставляется Иешуа, о чём ещё пойдёт речь в дальнейшем.

Игровым противостоянием и безусловным преимуществом духовных сил над боевым отрядом материалистической партии отношение Автора к чекистам не исчерпывается. Заметим, что в отличие от ранних редакций название спецслужбы в Романе не упоминается, как анонимны и все сотрудники. Позиция Автора не исчерпывается ОГПУ или другой службой той или иной страны и эпохи. Вневременное отношение подтверждает параллелизм сюжетных линий в Москве и Ершалаиме, где тоже действует тайная служба.

Сравнение службы Афрания с ОГПУ – едва ли не самое любимое общее место у либеральных комментаторов Романа. Вот как хитроумно и цинично Пилат инструктирует главу своей спецслужбы: «– Ах так, так, так, так. – Тут прокуратор умолк, оглянулся, нет ли кого на балконе, и потом сказал тихо: – Так вот в чём дело – я получил сегодня сведения о том, что его зарежут сегодня ночью». Из этого, разумеется, делается вывод, что Булгаков плохо относился и к советской власти, и к её вождю, и к чекистам. Хотя лично у меня есть другие сведения, что Булгаков относился ко всем людям так же, как Иешуа, – ровно и с живым интересом, хотя и горько страдал от их несовершенства.

Однако проследим дальше за мыслью прокуратора вслед за вопросом Афрания:

– Осмелюсь спросить, от кого же эти сведения?

– Позвольте мне пока этого не говорить, тем более что они случайны, темны и недостоверны. Но я обязан предвидеть всё. Такова моя должность, а пуще всего я обязан верить своему предчувствию, ибо никогда оно ещё меня не обманывало. Сведения же заключаются в том, что кто-то из тайных друзей Га-Ноцри, возмущенный чудовищным предательством этого менялы, сговаривается со своими сообщниками убить его сегодня ночью, а деньги, полученные за предательство, подбросить первосвященнику с запиской: «Возвращаю проклятые деньги!»

Ах, какой коварный сатрап и тиран этот Пилат! И как это мастер сделал такого жестокого властителя главным героем своего романа?! Иешуа говорил ему что? Что все люди добрые. А Пилат с Афранием что? Они так и не вняли толстовской проповеди Иешуа, воздав злом за зло Иуде из Кириафа. Именно так комментируют этот эпизод интеллигентные булгаковеды. Но позвольте, если слова Пилата о предвидении смерти Иуды – это главная причина его смерти, как тогда прокомментировать вот этот отрывок из первой части «романа в романе»?

«Первым заговорил арестант:

– Я вижу, что совершается какая-то беда из-за того, что я говорил с этим юношей из Кириафа. У меня, игемон, есть предчувствие, что с ним случится несчастье, и мне его очень жаль».

То есть тёмные сведения о грозящей Иуде смерти прокуратор получил из вполне определённого источника – от Иешуа Га-Ноцри, которого наши комментаторы не спешат обвинить в соучастии. А почему? Только из предвзято хорошего отношения к интеллигентному Иешуа и негативного отношения к спецслужбам?

Однако выходит, что спецслужбы, как и властители способны не только безуспешно противостоять духовным силам, но и выполнять их волю и предвидение. В этом случае отношение к их действиям должно быть, наверное, не столь отрицательным? Да, в общем-то, в тексте «романа в романе» мы не наблюдаем никакой иронии Автора по отношению к Афранию и его подручным. Невольно возникает контраст в отношении читателя к двум спецслужбам – в Москве и в Ершалаиме.

Наконец, есть ещё один важный эпизод в Романе, который может пролить свет на отношения Автора к руководству московской спецслужбы. В главе 23 «Великий бал у сатаны», кроме рыжего Малюты есть прозрачный для историков намёк ещё на двух деятелей тайного приказа:

«По лестнице подымались двое последних гостей.

– Да это кто-то новенький, – говорил Коровьев, щурясь сквозь стеклышко, – ах да, да. Как-то раз Азазелло навестил его и за коньяком нашептал ему совет, как избавиться от одного человека, разоблачений которого он чрезвычайно опасался. И вот он велел своему знакомому, находящемуся от него в зависимости, обрызгать стены кабинета ядом».

Речь здесь, очевидно, шла о последнем в ряду исторических отравителей – недавно расстрелянном бывшем главе ОГПУ Генрихе Ягоде. Зачем Булгакову понадобилось включать в Роман столь актуальную фигуру, причём в небезопасных обстоятельствах конца 1930-х годов. Не проще ли было ограничиться политическими деятелями прошлых веков? Или Автор решил подыграть Ежову и Берии в том, чтобы заклеймить злодеев? Нет, нужно искать другой ключ к решению загадки. А может наоборот – фигуры двух чекистов является актуальным ключом ко всему ряду персонажей, поднявшихся по лестнице на Великий бал у сатаны? Ведь не только Булгакову, но и всей столичной публике известно, что обвинения в отравлениях, шпионаже и вредительстве, предъявляемые деятелям большевистского режима – это ложь, прикрывающая сведение политических счётов.

Опять же заметим, что самая яркая фигура из сонма гостей бала – Фрида оказалась заслуживающей снисхождения, и её дело было пересмотрено самой Маргаритой. Но среди гостей Бала были и другие исторические фигуры, прижизненные обвинения против которых были, как минимум, спорны. Например, самым первым, открывающим шествие гостем назван «господин Жак с супругой», о котором далее сказано: «Убежденный фальшивомонетчик, государственный изменник, но очень недурной алхимик. Прославился тем… что отравил королевскую любовницу». Реальный Жак ле Кёр, министр финансов французского короля Карла VII, тоже был обвинён по политическим мотивам – несправедливо или явно преувеличенно.

Следующий гость – «Граф Роберт… был любовником королевы и отравил свою жену». Булгакову и в этом случае было известно, что фаворит английской королевы Елизаветы I не обвинялся в смерти жены, а вошёл в историю отравителем лишь благодаря роману Вальтера Скотта. Ещё один алхимик из числа гостей бала – германский император Рудольф II имеет, скорее, большие заслуги в развитии наук, а от престола он просто отрёкся в результате интриг. Так что же получается? Гости на Бал, как минимум, удостоившиеся отдельного упоминания были выбраны вовсе не по признаку злодейства. Скорее, они имеют отношение к той самой тайной алхимической традиции, которую под крылом ОГПУ пытался возродить Роберто Бартини?

В общем, нельзя не признать, что отношение Булгакова к спецслужбам из всех этих эпизодов вырисовывается не столь однозначное, как хотелось бы либеральной интеллигенции. Но и назвать это отношение позитивным тоже трудно, скорее – речь идёт о попытке Автора подняться над политическими пристрастиями, взглянуть и на эту сторону жизни отстранённым взглядом историка, оценивающего события с позиции вечных законов духовного бытия, а не земных законов или идеологий.

Заметим только, что Булгаков прозрачно намекает, что руководители ОГПУ действовали по наущению Азазелло, то есть вдохновлялись некими духовными, а не прагматическими мотивами. С учётом наших выводов о роли Бартини, почему бы не предположить, что через каналы ОГПУ в СССР действительно проникали какие-то «алхимические» идеи, которые содействовали научному прогрессу и техническому перевооружению экономики. Кроме того, известно, что вплоть до 1939 года, когда СССР был вынужден заключить пакт с Третьим рейхом, Сталин пользовался горячей поддержкой европейской интеллигенции. Не было ли у этой поддержки скрытых идеологических пружин и агентурных механизмов?

Невозможно ответить на этот вопрос, если сваливать в одну кучу ВЧК, ОГПУ, НКВД и КГБ и их руководство. У каждого исторического периода свои задачи и свои методы, и разные достижения, объективная оценка которых ещё только ожидает своего часа, когда не только коммунистические, но и антикоммунистические, русофобские или антисемитские, и все прочие идеологические штампы и стереотипы перестанут влиять на историческую науку. И тогда, глядишь, российская и мировая история расцветёт невиданным цветом и засверкает невидимыми до поры гранями.

Может быть, Булгаков именно на этот будущий расцвет исторической науки и намекает, когда воскрешает целый сонм загадочных политических и алхимических деятелей в пятом измерении на московских страницах Романа. Но это означает, что действие, как минимум, последних глав московской части Романа происходит не в 1930-е годы, а несколько позже. Если вспомнить, что последние акты «Фауста» Гёте тоже обращены в будущее, служили пророчеством судьбы естественных наук, то такая гипотеза насчёт предвидения Булгаковым будущего расцвета гуманитарных наук имеет полное право на существование. Однако прежде чем двигаться в будущее, попробуем более детально разобраться с прошлым – точнее, с ершалаимскими страницами Романа.

13. Роман или апокриф?

Один лишь пример с двойным предвидением Иешуа и Пилатом печальной судьбы Иуды из Кириафа подсказывает нам, что и в ершалаимских главах Романа нас ожидают знаки и подсказки, раскрывающие тайный замысел Автора. Некоторые из этих указателей общеизвестны. Во-первых, это подчёркнутый параллелизм течения времени и природных явлений в Москве и Ершалаиме, а также повторение сюжета в части судьбы непризнанного гения, одиночества творческой личности, предательства и возмездия. Нужно заметить, Булгаков-драматург неплохо разбирался в психологии творческой общественности. Но не было ли у Автора других целей, кроме желания подыграть мессианским комплексам русской интеллигенции?

Второй явный указатель – родство «романа о Понтии Пилате» с новозаветными евангелиями, точнее – с евангельскими апокрифами. Вот эту взаимосвязь нужно бы проследить более тщательно. Можно ли, в самом деле, называть «роман в романе» ещё одним евангелием от Воланда?

Достаточно очевидно, что Булгаков дистанцируется и от канонических, и от апокрифических вариантов Евангелия. Он использует для этого убедительный метод почти полного избегания религиозного пафоса, изображает Иешуа как обычного человека своей эпохи. Автор применяет и более жёсткий приём, дискредитируя авторов и процесс создания канонических Евангелий на примере незадачливого ученика Левия Матвея. А чтобы у читателей не возникло даже малых сомнений, добавляет от лица самого Иешуа: «Эти добрые люди… ничему не учились и все перепутали, что я говорил. Я вообще начинаю опасаться, что путаница эта будет продолжаться очень долгое время. И все из-за того, что он неверно записывает за мной».

Означает ли это, что Автор и в самом деле не признает свидетельств апостолов и умаляет евангелистов? Или всё же он немного лукавит, прячась за условность драматургии Романа? Ведь «роман в романе» написал вовсе не Автор, а условный безымянный мастер. А значит, Автор снимает с себя ответственность за точность художественной реконструкции в романе мастера. Автор отвечает лишь за сам факт, что некий Историк написал Роман, причём угадал все древние события. Как если бы он владел фундаментальными законами истории и как сквозь магический кристалл увидел прошлое как настоящее, а давно умерших людей как живых. Стиль «романа в романе» весьма отличается от стиля остальных глав Романа. Булгаков рисует сочными красками исторической беллетристики картину последнего дня жизни обычного человека Иешуа, в то время как похождения фантастических персонажей в Москве описаны нарочито сниженным фельетонным стилем.

Так всё же, для чего Автору понадобились целых четыре главы условно достоверного исторического текста? Только лишь для того, чтобы спародировать многочисленных «евангелистов» конца XIX – начала XX веков? Ответ имеет место быть там же, где мы нашли большинство указателей, – непосредственно перед началом «романа в романе». В середине первой главы Воланд говорит о доказательствах существования Бога:

«– Браво! – вскричал иностранец, – браво! Вы полностью повторили мысль беспокойного старика Иммануила по этому поводу. Но вот курьез: он начисто разрушил все пять доказательств, а затем, как бы в насмешку над самим собою, соорудил собственное шестое доказательство!»

А вот как заканчивается эта самая первая глава: «– И доказательств никаких не требуется, – ответил профессор и заговорил негромко, причем его акцент почему-то пропал: – Все просто: в белом плаще...» Здесь уже речь идёт о доказательствах бытия Иисуса. Кант опроверг пять метафизических доказательств существования Бога и создал взамен своё собственное, но уже на новом уровне развития классической философии. А теперь некий историк, воплощение беспокойного духа Канта, своим исследованием «отменяет» четыре доказательства существования Иисуса, написав новое Евангелие. Мастер, как и Кант, отказывается от метафизических оснований почитания Иисуса, рассматривая его как историческую личность – Иешуа Га-Ноцри. Однако и в этом непафосном обличье Иешуа способен побудить первосвященника Каифу и прокуратора Понтия Пилата на действия, которые позже приведут к разрушению Ершалаима и храма, к рождению христианства, определившего всё историческое развитие двух тысячелетий. Разве этого мало для доказательства существования самой влиятельной личности в Истории? И разве отсутствие у Иешуа внешних признаков царской власти уменьшает, а не подчёркивает его величие в мире идей, духовном царстве не от мира сего?

Булгаковский мастер не упоминает в своём «романе» о других учениках, о матери и женщинах Иешуа. Видимо, потому что эти фигуры имеют значения лишь для религии, а не для истории. Это для внутренней жизни христианских церквей или сект важны слова Иисуса к Петру, Иоанну и Марии Магдалине. Но внутренние отношения никак не влияли на место и роль в истории этой иудейской секты, одной из многих и при том не самых известных. Разбойник Вар-равван был намного популярнее.

Я уже обращал внимание на особый талант Булгакова-драматурга, умеющего инсценировать в нескольких лаконичных действиях величайшие романы – «Дон Кихот», «Война и мир», и при этом не потерять главных идей. Как мы помним, ершалаимские главы Романа составляют драматическую часть нашего дионисийского представления и вложены Автором в уста протагониста Воланда. Поэтому есть смысл посмотреть на «роман в романе» под этим, сугубо драматургическим углом зрения. Тогда получается, что Автор постарался вычленить из евангельского сюжета самые важные идеи, а из многочисленных персонажей самых главных действующих лиц. Поскольку Автор в данном случае перевоплощается в мастера, то есть в историка, то его интересуют не религиозные, а лишь исторически важные стороны большого сюжета. И в этом смысле наиважнейшими действительно становятся отношения Иешуа с Понтием Пилатом. Если Иешуа должен сыграть страдательную роль священной жертвы в этой драме, то Понтий Пилат играет роль активную. Три других действующих лица, без которых не состоялось бы это историческое событие – Иуда, Каифа и Афраний. Что касается Левия Матвея, то его роль в пьесе пассивна, он как бы олицетворяет всю апостольскую общину, которая не успевает за быстро развивающимся сюжетом.

Таким образом, сюжет нашего «исторического романа» не заменяет, и даже не противоречит каноническим евангелиям, а дополняет их с иной точки зрения на события. В этом конкретно-историческом преломлении имеет место обычная политическая интрига, вполне возможная и в наше время, и в любую другую эпоху. Поэтому мы вправе сопоставлять сюжет ершалаимских глав с московской частью Романа. Например, из Евангелия от Иоанна легко установить, что Иисус в ночь с четверга на пятницу распрощался со всей апостольской общиной. Тогда же её навсегда покинул Иуда Искариот. И только эти двое из всей общины остались действующими лицами в Страстную Пятницу, когда остальные лишь наблюдали со стороны, как Левий.

Но если признать, что мастер по воле Автора вовсе даже и не пытался опровергнуть или переписать канонические евангелия, а только их дополнить, тогда всплывают ещё более интересные параллели. Например, в том же Евангелии сказано: «Иисус отвечал: тот, кому Я, обмакнув кусок хлеба, подам. И, обмакнув кусок, подал Иуде Симонову Искариоту. И после сего куска вошел в него сатана. Тогда Иисус сказал ему: что делаешь, делай скорее».[21]

Само по себе это наречение Иуды воплощением сатаны не вызывает сомнений, но в контексте Романа эти древние строки начинают жить новой жизнью. Напомню, что Воланд действует не только в Москве, но и, по его словам, присутствовал во дворце Ирода именно в тот самый день. А в последних главах Романа Воланд так же аккуратно выполняет поручение или просьбу, исходящую от того же лица. Не правда ли, есть небольшой повод для размышлений? Поэтому мы, пожалуй, продолжим анализировать «роман в романе» с рассмотрения образа Иуды из Кириафа.

14. «Кесарю – кесарево»

Ещё раз подчеркну, что вопрос об отношении «романа в романе» к каноническим евангелиям – один из центральных для истолкования всего Романа. Я попытался обосновать, что никакого отрицания Нового Завета со стороны Булгакова нет, а есть художественная постановка проблемы исторического анализа ершалаимских событий. Текст «древних» глав, хотя и написан в стиле исторического романа, но по контрасту с этим жанром имеет упрощённый сюжет с минимальным числом действующих лиц, как в драматических пьесах. Так Автор подчёркивает условность текста, поскольку речь идёт о фантастическом персонаже – мастере, угадавшем подлинный исторический сюжет событий. Сам Булгаков не претендует на роль этого романтического историка, а значит и на историческую точность. Все смысловые нестыковки с каноническими евангелиями в показаниях героев не носят характер точных утверждений. Всё это нужно, скорее, чтобы читатель усомнился в исторической точности канонических евангелий, для которых важнее символический смысл новозаветной мистерии.

Есть и ещё одно возможное объяснение, почему «роман в романе» так условен и небогат действующими лицами. Мы уже выяснили, что Булгаков имеет склонность к методу иронического перевоплощения в своих героев. Сам он к началу второй главы перевоплощается в протагониста Воланда, а уже Воланд воплощает образ Пилата, глазами которого смотрит на бесконечный день пятницы 14-го нисана. Но Пилату ничего не известно об отношениях внутри иудейской секты апостолов. Всё что он может знать – это рассказ Иешуа. Однако, в этот самый важный день своей земной жизни и смерти, Иешуа тоже не интересуют лишние детали и подробности. Для Иешуа важно, чтобы осуществился известный ему план, зависящий от действий Иуды с Каифой и Пилата с Афранием. Поэтому сегодня он помнит лишь об одном из двенадцати – Иуде из Кириафа, позорная смерть которого почему-то так же необходима и важна для исполнения замысла Иешуа, как и его собственная смерть на кресте.

Наконец, третья причина драматического минимализма древних глав Романа – возможность выделить какие-то самые важные для Булгакова моменты в самих канонических евангелиях. То есть «роман в романе» потому столь прозрачен и лишён подробностей, чтобы послужить «призмой» для увеличения деталей и прояснения сути первых четырёх «доказательств» об Иисусе. Ещё один смысл творения фантастического мастера – «прозрачный кристалл», о котором со слов Иешуа писал в своём пергаменте Левий. Сам Булгаков не претендует на совершенство своего «кристалла», но имеет полное право обозначить своё видение новозаветной истории через взаимосвязи своего и канонических текстов. Использует он для этого и параллелизм событий московских и ершалаимских глав.

Но почему, спросите вы, нужно так тщательно зашифровывать своё отношение к событиям и действующим лицам двухтысячелетней давности? Неужели Автор действительно опасается духов и призраков далёкого прошлого сильнее, чем агентов ОГПУ? Ну, во-первых, даже из текста Романа видно, что Булгаков опасался «органов» меньше, чем отравлявших ему жизнь коллег, критиков, театральных деятелей. Кроме того, есть темы, затрагивать которые себе дороже, из-за предсказуемо стереотипной реакции интеллигентной публики. Думаю, что Булгакову судьба философа Чадаева была известна и даже близка. К числу такого рода запретных тем относится обсуждение роли Иуды в рождении христианства. За попытку апологии Христа можно было пострадать от власти, но даже просто за попытку поставить вопрос о переоценке роли Иуды можно угодить в полную обструкцию. А между тем Булгаков именно этот вопрос и пытается поставить. Для этого в 13 главе даётся не просто упоминание о доносчике Алоизии, но подробный пересказ мастером истории их отношений:

«У меня неожиданно завелся друг. Да, да, представьте себе, я в общем не склонен сходиться с людьми, обладаю чертовой странностью: схожусь с людьми туго, недоверчив, подозрителен. И – представьте себе, при этом обязательно ко мне проникает в душу кто-нибудь непредвиденный, неожиданный и внешне-то черт знает на что похожий, и он-то мне больше всех и понравится...

Именно, нигде до того я не встречал и уверен, что нигде не встречу человека такого ума, каким обладал Алоизий. Если я не понимал смысла какой-нибудь заметки в газете, Алоизий объяснял мне ее буквально в одну минуту, причем видно было, что объяснение это ему не стоило ровно ничего. То же самое с жизненными явлениями и вопросами. Но этого было мало. Покорил меня Алоизий своею страстью к литературе. Он не успокоился до тех пор, пока не упросил меня прочесть ему мой роман весь от корки до корки, причем о романе он отозвался очень лестно, но с потрясающей точностью, как бы присутствуя при этом, рассказал все замечания редактора, касающиеся этого романа. Он попадал из ста раз сто раз. Кроме того, он совершенно точно объяснил мне, и я догадывался, что это безошибочно, почему мой роман не мог быть напечатан. Он прямо говорил: глава такая-то идти не может...»

В общем, здесь прямым текстом написано, что Могарыч был не только лучшим другом, но и политическим советником мастера. Все комментаторы Романа хором, в один голос признают параллели отношений мастер – Алоизий и Иешуа – Иуда. Разумеется, из этого автоматически не следует, будто Иуда, по мнению Булгакова, был лучшим учеником и политическим советником Иисуса. Но хотя бы проверить эту очевидную гипотезу мы должны?

Почему, собственно, Булгаков должен был особо заинтересоваться персоной апостола Иуды? Придётся опять возвращаться к биографии писателя. Напомню, что Булгаков вырос в семье, где оба деда были священниками, а его отец служил профессором богословия в Киевской духовной академии. То есть Новый Завет и его персонажи были для Михаила Афанасьевича с самых ранних лет и до юности семейной книгой, предметом обсуждений отца с гостями. Это означает, что в памяти Булгакова все персонажи и повороты сюжета были запечатлены так же глубоко, как детские сказки. Нам с вами не нужно ведь лишний раз открывать томик Пушкина, чтобы вспомнить всех героев и сюжет сказок о царе Салтане или о рыбаке и рыбке.

Когда Булгаков становится зрелым драматургом, способным соединять в своих пьесах несколько сюжетных потоков, представленных разными героями, он не мог не увидеть присутствие в Евангелии вставок, сделанных совсем другими авторами. Эти вставки, так или иначе, относятся к Иуде и к вопросу о том, кто был тем самым лучшим учеником, возлежавшим на груди учителя во время Тайной вечери. Действительно, некоторые эпизоды Евангелия от Иоанна настолько соблазнительны, что официальным переписчикам пришлось сначала сделать «поясняющие» сноски, которые затем перекочевали в основной текст.

«Петр же, обратившись, видит идущего за ним ученика, которого любил Иисус и который на вечери, приклонившись к груди Его, сказал: Господи! кто предаст Тебя?

Его увидев, Петр говорит Иисусу: Господи! а он что?

Иисус говорит ему: если Я хочу, чтобы он пребыл, пока приду, что тебе до того? Ты иди за Мною.

И пронеслось это слово между братиями, что ученик тот не умрет. Но Иисус не сказал ему, что не умрет, но: если Я хочу, чтобы он пребыл, пока приду, что тебе до того?»[22]

Этим аккордом заканчивается повествование Евангелия от Иоанна. После чего следует «разъяснение»: «Сей ученик и свидетельствует о сем, и написал сие; и знаем, что истинно свидетельство его».[23] Вообще-то не нужно быть великим драматургом, чтобы заметить вставку в текст Иоанна от имени других лиц, взявшихся вдруг авторитетно удостоверять значение сказанного евангелистом. Уже само наличие вставки должно взволновать объективного исследователя, заставить задать вопрос, отчего это понадобилось лишний раз подчёркивать, что любимым учеником был Иоанн. Неужели и в первые века христианства были люди, сомневающиеся в таком толковании?

Сама драматургия этого финального эпизода подсказывает совсем другие мысли, которые поэтому и понадобилось опровергать грубой вставкой в оригинальный текст. Предположим, что это был Иоанн, но тогда почему так бурно реагирует на его появление Пётр? И зачем нужно было именно в этом эпизоде лишний раз отсылать к Тайной вечере и к вопросу о предательстве? Нигде в Евангелиях не отражены какие-либо дела или слова Иоанна, оправдывающие возглас Петра. Наоборот, есть лишь один апостол, кроме самого Петра, связанный с сатаной. Такое совпадение, что и сам Пётр предавал, трижды отрекшись, и тоже был назван сатаной в прямой речи Иисуса, лишь возбуждает подозрения, что в финале четвертого Евангелия речь идёт об Иуде из Кириафа.

Опять же, в синоптических Евангелиях, явно со слов участников Тайной вечери и, прежде всего, апостола Петра передан диалог:«При сем и Иуда, предающий Его, сказал: не я ли, Равви? Иисус говорит ему: ты сказал».[24] То есть подтверждается, что разговор происходил между Иисусом и Иудой. При этом Иоанн специально подчеркивает участие Петра в мизансцене. То есть подсказывает – тот, о котором говорил Пётр, и есть любимый ученик. Нужно заметить, что именно Иоанн является лучшим учеником Иисуса в части символического иносказания, владения языками. Этим объясняется возможная замена имени Иуды эвфемизмом «любимый ученик» – так, чтобы посвященные поняли, о ком и о чём речь, а неготовые к восприятию столь сложного противоречия остались в неведении и не соблазнялись.

Разумеется, никакой америки мы с вами не открываем, и этому спору – а не был ли Иуда тем самым любимым учеником? – столько же лет, сколько и Евангелию от Иоанна. Чему как раз и свидетельство – вставка в его финале. Однако мы всё же сделали небольшое открытие. Оказывается, Булгаков в этом давнем споре выбрал вариант Иуды. Иначе не стал бы вносить в последний вариант Романа рассказ мастера об Алоизии как лучшем друге. Или, может, Булгаков не знал канонических Евангелий или не понимал параллели между Алоизием и Иудой?

При таком стереоскопическом рассмотрении образ Иуды в ершалаимских главах перестаёт быть одномерным. Так что нам придётся ещё углубиться в эту тему. В канонических евангелиях есть и другие подтверждения особой роли ученика Иуды при Учителе: «Тогда один из учеников Его, Иуда Симонов Искариот, который хотел предать Его, сказал: Для чего бы не продать это миро за триста динариев и не раздать нищим? Сказал же он это не потому, чтобы заботился о нищих, но потому что был вор. Он имел при себе денежный ящик и носил, что туда опускали».[25]

Опять же присказка насчёт вора несколько выбивается из стиля повествования, не говоря уже о смысле. Четвёртое евангелие потому и называется «аналитическим», что его автор более тонкий и глубокий мыслитель, чем авторы евангелий «синоптических». И тут такой грубый пассаж, рассчитанный на невзыскательную публику. Но вот сообщение насчёт денежного ящика, который был доверен Иуде, выглядит вполне достоверным. А что это означает? Ничего особенного, кроме того, что по меркам будущей христианской церкви Иуда исполнял функции епископа в апостольской общине. И в силу этого был первым помощником Иисуса в мирских делах. Какие это могли быть дела? Ну, например, подготовка конспиративной явки для Тайной вечери в доме, неизвестном другим апостолам.

Одно из бросающихся в глаза отличий булгаковской версии от канонических евангелий – совсем недавнее знакомство Иешуа с Иудой, работавшим в меняльной лавке Ершалаима. Но так ли уж сильно расходится эта версия с канонической? Или этим внешним противоречием Автор обращает внимание на какие-то важные детали? Кроме того, у Автора или у мастера есть в запасе такая причина расхождений, как нежелание Иешуа рассказывать о том, что не имеет значения в этот страшный и великий день или мешает замыслу.

В канонических евангелиях Иуда сразу перечислен в числе двенадцати, избранных Иисусом в ученики. Но не сообщается, где и когда Иешуа познакомился с Иудой. Впервые же Иуда становится активным действующим лицом за шесть дней до Пасхи в Вифании, когда вступает в спор по поводу масла. Другое совпадение – причастность Иуды к денежным делам. Есть ещё важная деталь в булгаковской версии: Иешуа сообщает Пилату о том, что Иуду интересовал вопрос о власти – параллель с беседами мастера и Алоизия о политике. Иуду интересует та часть бытия, которая в известной формуле обозначена как «кесарю – кесарево». Ну, и последнее совпадение – в том, что из всех апостолов Иешуа говорит лишь об Иуде и о Левии Матвее, но об Иуде он отзывается всегда позитивно, а Левия критикует. Это ещё одно неявное подтверждение версии о любимом ученике.

Спор о том, был или не был Иуда тем самым любимым учеником, не имел бы значения, если бы за ним не вставал другой, более важный мировоззренческий вопрос. В конце концов, контраст превращения в предателя просто ученика или любимого ученика не столь велик. Гораздо более важной является та самая финальная сцена четвертого евангелия, где любимый ученик сопровождает воскресшего учителя и пребудет с ним до второго пришествия. Главный спор идёт о признании решающей роли Иуды во всей мистерии крестной смерти и воскрешения. И в этом смысле Булгаков, очевидно, утверждает необходимость той жертвы, которую приносит не только Иешуа, но и Иуда. Во-первых, это участие Иуды в драматическом сюжете «романа о Страстной пятнице» в числе лишь трёх учеников Иешуа, считая Пилата. Плюс то самое предвидение Иешуа о необходимости смерти Иуды.

Почему же этот спор так важен для идеологов и адептов христианских церквей, что западных, что восточных? Потому что предательство Иуды – это проявление духа сатаны. Тогда получается, что вошедший в Иуду сатана помогает Иисусу достичь целей, заповеданных Богом. И ещё стоит напомнить, что «вошёл в него сатана», когда Иисус «обмакнув кусок, подал Иуде». Это пишет Иоанн, точно знающий символику библейских иносказаний: хлеб — это знание, а масло — это любовь, точнее – энергия любви. Выходит, сатана вошёл в Иуду вместе со знаниями и любовью Учителя?

Таким образом, двигаясь вслед за Автором по оставленным им в Романе знакам и указаниям на евангельские события, мы опять пришли к заглавному вопросу Романа: «Так кто же ты?». И к вопросу о роли сатаны в исполнении божественного плана, о наличии которого свидетельствует Воланд в первой главе. Однако, что же нового в этом вопросе? В конце концов, первым этот вопрос поставил не Булгаков, и даже не Гёте в «Фаусте». Впервые этот вопрос был поставлен и разрешен в библейской Книге Иова. И почему церковники так опасаются даже постановки этого вопроса в связи с ролью Иуды? Может быть, по той причине, что не один лишь апостол Иуда был назван в Новом Завете сатаной? Более того, апостол Пётр был назван так в прямой речи самого Учителя. Финал четвёртого евангелия – это благословление апостола Петра как пастыря, первого епископа христианской церкви. Появление в этот момент самого первого епископа – Иуды, не является ли необходимым напоминанием о сатанинской природе любой земной власти, включая церковную?

Если Булгаков признает Иуду любимым учеником и считает его участие в Мистерии необходимым и решающим, тогда не означает ли это апологию предательства и возведение Иуды в ранг святого? Нет, конечно! Булгаков согласен с тем, что судьба предателя предопределена, и Иуда должен умереть. Булгаков всего лишь призывает нас не уходить от острых мировоззренческих вопросов, и в частности – от вопроса о роли сатаны в духовном развитии человечества.

Будет нелишним заметить, что все три ученика Иешуа, действующие в ершалаимских главах, так или иначе сопричастны к деньгам и власти, что называется кесарево. Иуда – меняла и тайный агент власти. Пилат – вообще наместник кесаря. Левий Матвей – бывший сборщик податей. Мы опять вернулись к формуле «Богу – Богово, кесарю – кесарево». Внутреннее, духовное начало противостоит вещественному миру, божественные помыслы – сатанинским соблазнам, Израиль – Египту.

Но опять же вопрос, а был бы Израиль без египетского плена? И не был ли научен Моисей сначала всей мудрости Египетской? А есть ещё в Новом Завете такая соблазнительная притча о блудном сыне, где отец более ценит того, кто прошёл через соблазны мира и научен внешним наукам, но вернулся к духовным ценностям, а не старшего сына – невинного, но и не спасённого.

Получается, что Бог не может обойтись без сатаны? Иисусу нельзя спастись и спасти других иначе, как обратившись к внешним кесаревым силам, к политическим интригам. И ни один епископ, будь то Иуда или Пётр, не может обойтись без денег или без сотрудничества с властью. Другой вопрос, какой цели служат эти сатанинские средства? И, между прочим, разрешение этого вопроса – тоже едва ли не сквозная тема всего Евангелия. Иисус обличает фарисеев за то, что для них внешняя сторона религии важнее духовного смысла, а скрупулёзное следование букве закона обусловлено мирскими мотивами. С другой стороны, Учитель сам нарушает субботу и оправдывает такое отступление, если оно преследует духовные цели. В таком случае, не подпадают ли под это оправдание сатанинский поступок Иуды, предавшего Учителя, или же приказ Пилата о казни?

Теперь, когда мы догадались, под каким углом зрения сам Автор видит действующих лиц «романа в романе», можно начинать толкование этих страниц.

15. Герой романа

Вот, наконец, мы добрались до Понтия Пилата, заглавного героя «романа в романе». Пятый прокуратор Иудеи, судя по множеству оставленных Автором знаков и указаний, был одним из самых ранних воплощений Воланда. Попробуем доказать это на основе текста Романа. Во-первых, сам Воланд в 3 главе признаётся, что присутствовал и при разговоре Пилата с Иешуа, и при его беседе с Каифой. Конечно, он мог присутствовать невидимо, но из Нового Завета известно, что дух обязательно должен в кого-нибудь воплотиться, хотя бы в стадо свиней. А в этом случае единственным живым существом, присутствовавшим при обеих беседах, был сам Пилат.

Второе указание заключается в имени главного подручного Пилата – Афраний. Булгаков был знаком с книгой Л.Леонова об итальянском монахе Афранио – изобретателе духового инструмента, получившего имя «фагот». И уж, наверное, Автор не назвал бы подручных из свит Воланда и Пилата именами «Фагот» и «Афраний», если не хотел указать на параллель между этими образами.

О таких мелочах, как чёрный плащ Воланда с красным подбоем, мы даже и говорить не будем. Но в тексте есть ещё небольшая деталь, убеждающая нас в точном понимании замысла Автора: «Круто, исподлобья Пилат буравил глазами арестанта, и в этих глазах уже не было мути, в них появились всем знакомые искры». Пардон, уважаемый Автор, кому это – всем? Мы ведь только что оказались на балконе дворца Ирода. Да и странно как-то увидеть у блестящего писателя столь затёртый штамп. Но мы можем сравнить с портретом Воланда из 22 главы: «Два глаза уперлись Маргарите в лицо. Правый с золотою искрой на дне, сверлящий любого до дна души, и левый – пустой и черный...». В этом контексте искры нам всем действительно оказываются знакомы.

Наконец, после появления искр в глазах Пилата, чем он займётся помимо судебной рутины? Он начинает предвидеть важные события. Сначала предсказывает Каифе, что с городом и храмом могут случиться несчастья вследствие казни Иешуа. Потом Пилат в присутствии Афрания предвидит смерть Иуды. Однако не тем же ли самым занимается в Москве Воланд? Начинает предвидением смерти Берлиоза, а прощается с городом предвидением строительства нового здания взамен сгоревшего Грибоедова.

В общем, я не настаиваю на этой версии, но лично меня Автор уже убедил, что именно в ходе разговора с Иешуа в скудную жизнь Пилата вошёл революционный дух бунта и разрушения. Всем знакомые искры в контексте начала XX века в России – это те самые, «из которых разгорится пламя». И вот какая получается странная картина. Поговорил Иешуа с любимым учеником Иудой и после этого в него вселяется сатана, дух разрушения. Затем Иешуа разговаривает с Пилатом, и в него тоже вселяется дух Воланда. А до этого, как мы знаем из рассказа самого Иешуа, такой же разговор с Левием Матвеем приводит к аналогичному результату. Левий бунтует против денег и службы, бросает кесарево в придорожную пыль.

Булгаков дополняет события Тайной вечери и вместе с предысторией призвания Матфея выстраивает ряд событий, сравнение которых должно подвести нас к выводу об источнике этого самого бунтующего, революционного духа. И тем самым опровергает все попытки представить дело так, что Иуда сам оказался во власти сатаны, а его знакомство с Иисусом вроде бы ни при чём. Нет, источником сатанинского духа революций являются не просто общение с Иисусом, а причащение хлебом нового знания и энергией любви, символом которого является масло. Но почему же любовь Иисуса к этим трём ученикам воплощается в них столь разрушительным образом?

Ответ на этот вопрос имеется в Романе, и дан прямым текстом. Когда Левий Матвей вслед за Воландом прибывает в Москву, на крышу одного из самых красивых зданий, Воланд обращается к нему: «раб!» Это и есть ответ. Иуда, Пилат, Левий – три ученика Иешуа, признавая его учение и желая быть ближе к нему, не могут ответить на любовь Учителя своей любовью. Потому что их душа скована цепями рабства. Иуда – раб денег, Пилат – раб своей трусости, Левий – раб авторитета. Энергии любви, которую они черпают у Учителя, хватает на бунт и разрушение, но не хватает для жизни и подлинной свободы.

Еще раз подчеркну, что для Булгакова Великая Русская революция была главным событием в жизни. Одной из тайн, которую он постигает через творчество, стали причины этого революционного разрушения, источник сатанинского духа, вселившегося в народы. Потому Булгакова интересует фигура Льва Толстого, который своей суррогатной проповедью, механическим переписыванием и рациональной критикой Евангелий показал пример рабского бунта, став одним из главных вдохновителей революции. Нужно согласиться с Барковым, указавшим на Толстого как прообраз Левия. Но Левий – это обобщенный образ. Как персонаж Романа, он куда меньше связан с историческим прообразом евангелиста Матфея, чем с современным Автору коллективным прообразом русской интеллигенции, признанным лицом которой был Лев Толстой.

В таком случае можно предположить, что и у двух других учеников есть свои коллективные прообразы среди сословий или иных общественных сил России. Попробуем их обнаружить, присмотревшись к ученикам Иешуа. Не так уж и сложно обнаружить среди ветвей русской элиты, выросших из единого дворянского корня, коллективный прообраз Иуды. Это бывшее служилое дворянство, переродившееся к началу XX века в либеральную бюрократию. Эта ветвь элиты не просто променяла ценности служения отечеству на либеральное поклонение деньгам, но в буквальном смысле предала Россию, совершив суицидальный переворот в феврале 1917 года. «Белое движение» проиграло именно потому, что несло на себе несмываемую печать предательства. В таком случае Афраний и его подручные, убивающие «белого» Иуду, – это и есть «красные». Параллели между ними и бесами из московских глав вполне оправданы.

Кто же в таком случае послужил коллективным прообразом Пилата? Вот что действительно интересно! Символом какой силы может быть «белый плащ с кровавым подбоем»? И наместником какого кесаря является эта сила?

Боюсь, что если следовать советской историографии, как и антисоветской, нам этот вопрос никогда не решить. Хотя даже в советских учебниках пришлось выделить место для опровержения гнусных обвинений вождя революции в шпионской работе на германский Генштаб. Вот уж неправда! Причём здесь шпионаж? Никакой ценной информации В.Ульянов из своего Цюриха немцам не мог сообщить, да и из Смольного тоже. Просто в начале ХХ века не было ещё такого понятия как «агент влияния», ведущий не шпионскую, а политическую работу на другое государство, и использующий поддержку этого государства в борьбе за власть.

А товарищ Троцкий? Его биография тоже полна чудесными подробностями, не оставляющими больших сомнений в сотрудничестве, если не с американскими властями, то с финансовыми тузами из еврейской общины США. Среди старых большевиков таких людей с двойным дном множество, а уж среди руководителей ВЧК-ОГПУ и подавно. Булгаков вполне мог сформировать такой взгляд, общаясь с одним из самых приближенных к власти посредников, работавших с европейскими друзьями СССР. Тогда становится понятно, почему нужно было очень глубоко зашифровать это открытие о тайной природе советской власти как наместника заморского «кесаря».

Остаётся понять, кто является коллективным прообразом самого Иешуа. Кого в течение XX века сначала предали, бросали в подвалы, избивали, допрашивали, распяли и похоронили, и несмотря ни на что, он остался жив и спас всех своих учеников? Кто несмотря ни на что, проявлял любовь к своим мучителям и готовность вместе с ними исправлять ошибки и строить светлое будущее? Да, это именно он – русский народ, все здоровые, по-настоящему свободные силы в русском обществе.

Такое толкование героев «романа в романе» соответствует нашей гипотезе о том, что великий роман всегда несёт в себе образы коллективной памяти, а сюжет отражает тот скрытый план, о котором толковал Воланд в первой главе. И ведь на самом деле, «роман мастера» сам по себе является великой драматургией, самой яркой и вдохновляющей частью всей книги. Но это эстетическое удовольствие, как мы знаем, происходит от совпадения ключевых образов сюжета с «кодовыми замками», которыми запечатлён воландов план в нашей коллективном бессознательном.

Булгаковский Роман пользуется любовью не только у русского читателя. Возможно, «роман в романе» отражает содержание скрытого «плана» на долгий XX век не только для России, но и для всего мира. Сходство двух «планов» может объясняться тем, что сюжетные линии мировой политики концентрируются вокруг судьбы России и отражаются в её внутренней политике. И все обнаруженные нами коллективные прообразы генетически связаны с такими же силами в мировом масштабе.

В этом случае воплощением Иуды в мировом масштабе – силой, которая предаёт Россию на растерзание, является европейская элита, составной частью которой была «белая» российская элита. Можно говорить и конкретно о Германии как олицетворении обращенной к России Европы. Не было более близкой и любимой страны для российской элиты, чем Германия. Собственно, изначальным ядром петровского дворянства были прибалтийские немцы. Но когда речь в XIX веке зашла о больших деньгах, то этот немецкий «Капитал» оказался в одном флаконе с европейской русофобией.

Понтий Пилат в мировом масштабе – это англосаксонские державы, лидером которых в XX веке является США. После предательства континентальной Европы, избитая в мировой войне Россия предстает перед лицом самой могущественной страны. И вот ведь совпадение, Америка именно в это время, когда писался Роман, страдала тяжелейшей депрессией на грани саморазрушения. Советское руководство не просто вступило в диалог с США, но обеспечило заказами американскую промышленность. И ещё Россия, как это сейчас не выглядит странно, поделилась с депрессивной Америкой новейшими знаниями и практикой государственного стимулирования экономики. Труды русского экономиста Кондратьева стали «светом в конце туннеля», который придал уверенности американцам.

Тёмная грозовая туча войны над распятой Россией, казалось бы, умершей на двойном кресте XX века, оказывается на самом деле спасительной. Удар копьём в сердце России не достигает своей цели. Россия, в том числе и при помощи Америки, остаётся в живых, но в таком состоянии, что впору хоронить. И буквально на глазах возрождается, восстаёт из пепла, пугая всех, включая самого Пилата.

Но кто же в этом контексте Левий Матвей? Кто является мировым аналогом русской интеллигенции, как не мировое еврейство? После исторической встречи еврейства с Россией происходит обращение бывшего мытаря, восточноевропейского сборщика податей и доходов. Еврейство становится революционной силой и сливается в единую «прослойку» с психологически близкой русской интеллигенцией. Мечты Левия одним ударом покончить с русским народом, чтобы тот не мучился, тоже не далеки от образа мыслей советской интеллигенции. И ещё – в конце сюжета Левий (Израиль) переходит от Иешуа (России) под опеку Пилата (США), которому благодарен за казнь Иуды (Германии).

Разумеется, это лишь схематичное толкование «романа в романе». Но оно вполне объясняет многие подробности этого сюжета, никак не вытекающие из канонических или апокрифических евангелий. И всё же у внимательного читателя могут возникнуть вопросы. Например, рабом денег становится Иуда, или в его образе Германия. Но ведь это англосаксы, Америка является центром финансовой системы капитализма? В том-то и дело, что американская элита является хозяином, а не рабом денежной системы. Это Европа оказывается в рабской зависимости от денег. А сама Америка зависит, прежде всего, от своих геополитических страхов.

Если читателям интересно, можно более подробно разобрать психологические механизмы духовного рабства – предательства любимого Иуды, трусости могущественного Пилата и тупости преданного Левия. Или может быть уже пора переходить к толкованию московской части Романа?

16. О фарисее и о тиране

Мне кажется, что нам всё же удалось перехватить взгляд самого Автора на своих героев. Критерием истинности здесь является то, что ниточка, за которую мы потянули, продолжает разматываться, не обрываясь и приводя к новым открытиям, которые лежат в русле общей логики. В этом отличие от прежних толкований и исследований Романа, распадающихся на фрагменты или шитых иными нитками – идеями из совсем других сюжетов и произведений.

Теперь можно находить ответы и на такие загадки Романа, которые вовсе не были спрятаны, и лежали у всех на виду. А это значит, что взгляд наш скользил по поверхности блестящего текста, не проникая в глубину чистейшей воды. Как будто закатное солнце слепит взгляд, отражаясь от мелкой ряби на Патриарших прудах. Один из таких простых, лежащих на поверхности вопросов – за что Булгаков так не жалует Левия Матвея? И ещё – почему Иешуа считает главным пороком трусость, а вовсе не предательство? Но не винит при этом Пилата. А винит ли Иуду?

Взаимоотношения Учителя с каждым из трёх его учеников, действующих в романе мастера, настолько многослойны, что поверхностному взгляду кажутся проявлением юродивости со стороны Иешуа. Но Булгаков не считает Иисуса юродивым, и мы тоже должны исходить из того, что Иешуа – это великий Учитель, призванный спасти, то есть показать путь к истине своим ученикам.

Итак, публика разошлась во мнении, кто же из трёх учеников – Левий, Пилат или Иуда хуже. Интеллигентные читатели изначально уверены, что хуже предательства доносчика Иуды быть ничего не может. Но Иешуа не осуждает Иуду, а только предвидит его печальную судьбу. В свой предсмертный час Иешуа обличает трусость Пилата – «нет большего порока». Но, судя по всему, сам Автор считает именно Левия худшим из трёх. Не иначе как в приступе забывчивости, которой записные толкователи всё время попрекают Булгакова. Или можно приплести другое дежурное объяснение – дело в природном антисемитизме русского писателя. В общем, есть много способов уходить от вопросов и не утруждаться поисками ответов.

Но разве Левий Матвей вообще достоин осуждения? Ведь он вроде бы не наказан позорной смертью как Иуда, или тоскливым бессмертием как Пилат? Или мы что-то пропустили? Может быть, всё дело в том, что мы повелись на иронический розыгрыш со стороны Автора и посчитали, что он действительно разрешил нам отменить Евангелия? То есть Автор встал на позицию Берлиоза, которого сам же за это первым делом обезглавил? Одно слово – шизофрения, как и было сказано.

Но может нам не делать себе послаблений? Может, прочитаем хотя бы один стих из Иоанна: «Я уже не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает господин его; но Я назвал вас друзьями, потому что сказал вам все, что слышал от Отца Моего».[26]

А теперь сравним это с диалогом из 29 главы Романа:

«– Что же он велел передать тебе, раб?

– Я не раб, – всё более озлобляясь, ответил Левий Матвей, – я его ученик.

– Мы говорим с тобой на разных языках, как всегда, – отозвался Воланд, – но вещи, о которых мы говорим, от этого не меняются. Итак...»

Итак, Иисус не называет более своих учеников рабами, потому что научил их всему, и они – более не ученики. А до этого был ещё ритуал омовения ног, символизирующий не умаление Учителя до учеников, но возвышение учеников до учителей. Поэтому Воланд прав, и слово ученик действительно равнозначно слову раб. А сам Левий наказан ничуть не меньше Пилата, оставаясь не просто «вечным студентом», но вечным рабом.

За что же такая немилость? Ведь он предан Учителю сверх меры, готов следовать за ним всюду как тень, как раб, как собака. И за это наказание?! В общем-то, да – именно за это! За то, что не дерзнул, не захотел сам стать как Учитель. В общем, заслужил своё наказание в точном соответствии с Новым Заветом, где на этот счёт имеется притча о закопанном таланте.

Но почему же этот ученик не смог ничего услышать даже тогда, когда Учитель «сказал вам все, что слышал от Отца Моего»? Автор достаточно ясно показывает нам, каким образом Левий составляет свой пергамент: «Смерти нет... Вчера мы ели сладкие весенние баккуроты...» Читающий эти строки Пилат думает, что за этими словами какая-то глубина, мудрость. А это всего лишь поверхностное скольжение взгляда, сосредоточенного исключительно на внешней стороне дела, воспроизведение слов и описание действий Учителя без какого-либо понимания их подлинного смысла. Поэтому Иешуа так решительно дезавуирует весь пергамент Левия. И добавляет, между прочим, ещё кое-что: «Эти добрые люди… ничему не учились и все перепутали, что я говорил. Я вообще начинаю опасаться, что путаница эта будет продолжаться очень долгое время. И все из-за того, что он неверно записывает за мной».

Вот именно поэтому Левий и его рабское лжесвидетельство являются не меньшим грехом, по мнению Автора, чем предательство Иуды или трусость Пилата. Эти двое погубили себя и земную жизнь Учителя, но не могли помешать делу спасения всех остальных. А Левий, призванный донести слова и дела Учителя, не может этого сделать. Потому что нет у Левия даже ответной любви к ближнему, он жесток и злобен, вот и получается у него вместо спасительного смысла слов – «медь звенящая или кимвал звучащий».[27]

Собственно, Левий у Булгакова становится первым фарисеем Нового Завета, зацикленным на внешней стороне заповедей и притч, и не способным понять их духовный смысл. Поэтому обличение Иисусом фарисейства относится и к этому герою. Хотя ещё раз повторю, это условная, обобщенная фигура, речь не идёт о евангелисте Матфее. Ну и кроме всего прочего, у Булгакова были личные причины, чтобы обличать Левия как коллективный образ московской интеллигенции. Вот уж чьи фарисейские писания не раз вонзались в спину Автора как тот самый остро заточенный нож Левия. Но с другой стороны, Булгаков и сам был частью творческой интеллигенции. Его обличение фарисейства имеет целью и самого себя. Обличение греха вообще имеет смысл, прежде всего, как способ самосовершенствования, чтобы самому избежать этого.

Хотя Автор особо пристрастен к Левию, он в равной степени обличает всех трёх учеников, выделяя каждому по главному обвинителю: Иуду через параллель с Алоизием обличает мастер, Пилата – Иешуа, Левия – Воланд. Это уравнивание имеет вполне ясное значение: Все трое были в близких отношениях с Учителем и не смогли ответить на его любовь. Именно из-за недостатка энергии любви, они не способны к глубинной интуиции, к мышлению образами, идеями, а не словами или схемами. Поэтому их волнует только внешняя, материальная сторона бытия, рабами которой они являются.

Подчинение внешним обстоятельствам возможно тремя разными способами. Для того и понадобились три образа учеников, проваливших жизненный экзамен. Левий – раб своего видения прошлого, для него важнее всего древние пергаменты, на которых записаны мнения авторитетов. Пилат – раб своего видения будущего, раб внешних обстоятельств, определяющих его благополучие. Иуда – раб поверхностного видения настоящего. Все трое не могут различить под поверхностью событий их подлинную глубину, интуитивно ощутить, почувствовать или просчитать тот самый скрытый план.

Пилат лишь после Казни во сне понимает, насколько неверным было его видение ситуации, и что сам выбор между кесарем и Иешуа был ошибкой. Общение с Учителем, общая символическая жизнь открывает ученикам двери в духовный мир коллективного бессознательного, где хранится план, но главное – запас духовной энергии. Этого запаса у Пилата хватило, чтобы увидеть внутренним взором и рассказать Каифе печальную судьбу города и храма. Но его не хватило, чтобы увидеть в подлинном свете себя и свою судьбу. Зависящая от внешних сил самооценка, как та блестящая на солнце рябь, не даёт увидеть «чистую реку воды жизни».

В Откровении Иоанна Богослова есть один стих, послание Лаодикийской церкви: «знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден, или горяч! Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих. Ибо ты говоришь: «я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды»; а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг».[28]

Был бы Иуда холоден, то есть не имел энергии любви, не откликнулся бы он на известие о проповеди Иисуса, не смог бы стать любимым учеником, первым помощником Учителя в его мирских и политических делах. Был бы Левий горяч, то его любви хватило бы, чтобы понять духовный смысл притч Учителя и его роль в евангельской мистерии. Но как все трое не холодны и не горячи, а теплы, то внутренние силы притяжения между ними и Учителем уравновешиваются внешними силами отталкивания. Энергии их любви не хватает, чтобы подняться на уровень Учителя. Поэтому начавшееся энергичное движение остается без завершения, и вместо созидания новых отношений происходит только разрушение прежних.

Почему жесток тиран? (А Пилат – это несомненный тиран.) Потому что труслив. А почему тиран труслив? Потому что пытается предвидеть своё будущее, и никак не может этого сделать. Тысячи и тысячи реляций, донесений, доносов стекаются со всей страны в общую и в тайную канцелярию властителя. Десятки и сотни тысяч агентов просвечивают, прослушивают, прощупывают всё, что представляет интерес для власти. Можно подкупить, подольститься, найти покровителей в ближнем круге кесаря и быть в курсе всех настроений на Капрее. Но нельзя лишь одного – подглядеть ту часть скрытого плана, которая касается его собственной судьбы.

Тиран достаточно тёпл, чтобы питать амбиции, оцениваемые по меркам внешнего мира. Великий тиран имеет достаточно энергии любви, чтобы распознать среди окружающих гениев. Но тиран недостаточно горяч, чтобы любить кого-то кроме себя, и даже не всего себя, а своей персоны, внешней стороны. Тиран, подобно актёру, жаждет всеобщей любви и признания, но не всякий актёр способен возвращать любовь зрителям. Тиран не может даже стать великим актёром, потому что тратит всю заимствованную любовь на поиски защиты от видимых или кажущихся внешних угроз, на сиюминутное, а не на вечное.

Тиран может стать великим историческим деятелем, если его сиюминутное совпало по направлению с вечным. Но всё равно любой тиран – это раб страха за своё будущее, поэтому его личностью управляет дух разрушения. Потому тиран властен надо всеми, но не властен над самим собой. А значит, не он властен и надо всеми. «Иисус отвечал: ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше…».[29] Властны над тираном и через него над всеми те внешние и внутренние силы, которые борются за влияние на него. И среди этих сил бывают разные. Например, был пятый прокуратор Иудеи заложником интриг враждебных сил. Но встретил Иешуа, который не мог изменить его предопределение. Единственное, что он смог сделать – вдохнуть в судьбу тирана совершенно иной смысл и тем обессмертить его имя. Но разве не такова судьба Сталина, который в решающий момент Истории получил поддержку и даже любовь русского народа?

17. «Тень»

Рассказанная мастером история гибели Иуды, на первый взгляд, просто дополняет апокрифическими подробностями каноническую версию, где есть пробел между последним явлением Иуды в Гефсиманском саду в ночь на пятницу и сообщением о том, что предатель повесился. Булгаков выдвигает версию о причастности Пилата к последним часам жизни Иуды. Эта версия позволяет объяснить одну странность канонического текста, где сказано: «И, бросив сребренники в храме, он вышел, пошел и удавился».[30] Но Иуда не мог войти в храм, куда имели доступ лишь первосвященники. Для иудеев, включая евангелиста Матфея, разница между словами «в ограде храма» и «в храме» огромна. На основании этой символической оговорки некоторые толкователи, например, Е.Поляков, делают вывод об Иуде как первосвященнике Нового Завета. Это не противоречит рассказу о денежном ящике и финалу Евангелия от Иоанна о любимом ученике, который пребудет вместе с Иисусом.

Булгаков трактует это противоречие как политическую интригу Пилата против Каифы с участием секретной службы Афрания. Но мы не сможем оценить всё коварство мести Пилата без понимания символики проникновения Иуды в храм. Пилат у Булгакова отвечает и за распространение слуха об удавившемся Иуде, смерть которого стала частью религиозного мифа. Но если этот слух запущен Пилатом, по версии Булгакова, то вопрос о смерти Иуды как историческом факте вообще повисает в воздухе. Ведь «роман в романе» – это условность, отражающая коллективные образы субъектов истории ХХ века, а не историческую реальность римской Иудеи. Однако повторение в этом условном апокрифе деталей канонических евангелий является условным знаком. Автор тем самым подсказывает, что именно здесь скрыта некая важная идея.

На мой взгляд, вполне можно растолковать символику сребреников, брошенных в храме, без того, чтобы канонизировать образ Иуды. Иуда действительно был «епископом» в общине при Иисусе, но община эта ещё не была христианской. Это была иудейская секта, верящая в мессию как будущего царя-освободителя Иудеи. Мечтой жизни Иуды было стать первосвященником при царе Иешуа, получить право войти в храм, встать вровень с Анной и Каифой. Но говорят, есть лишь одно несчастье хуже несбывшейся мечты – это когда мечты сбываются. Потому что, если тебя интересует лишь внешняя сторона дела, то и получишь по вере своей – одну лишь внешнюю обёртку. Иуда хотел, чтобы весь город и страна знали, что он допущен в святая святых, и получил желаемое. Не только иудеи, весь мир знает о том, что он был допущен в храм. Он хотел, чтобы его имя упоминалось всегда рядом с Иисусом, и он заслужил это даже в большей степени, чем Пилат.

Иуда хотел уравняться с Каифой, и они уравнялись, но только иначе. Не Иуда присоединился к первосвященникам, а первосвященники к Иуде. Анна, Каифа и весь Синедрион предали Иисуса на смерть точно так же, как и Иуда. Потому что, как и он, думали о земной власти, а не о высшей воле не от мира сего, заботились о мирском, внешнем, а не о внутреннем, божественном. Это предательство первосвященников символизируют иудины кровавые сребреники, подброшенные в храм.

Такое толкование вполне согласуется с психологически достоверной трактовкой Булгаковым личности великого предателя. Иуда предстает перед нами как успешный, красивый, обаятельный и умный молодой человек. Если добавить сюда роли первого помощника и любимого ученика, а также способности Алоизия из параллельного текста 13 главы, то вообще чуть ли не идеал. Одна лишь беда – при всех способностях и внешних данных Иуда крайне неуверен в самооценке. Был бы он холоден, тогда во всём полагался бы на внешнюю оценку – со стороны родителей, начальства или жены, был бы тогда просто успешным карьеристом и подкаблучником. Был бы он горяч, то есть имел большой запас духовной энергии, то получил бы опору в твёрдом духе, отвечающем за интуитивную, внутреннюю самооценку. Стал бы тогда ессеем, отшельником как Креститель, не нуждающимся во внешних опорах веры, или же просто верным учеником как Иоанн или Андрей.

Но Иуда не горяч и не холоден. Его энергии хватает на то, чтобы интуитивно оценить силу слов Иисуса, признать его учителем истины. Однако тёплый Иуда не способен отказаться от внешних ориентиров самооценки, от мирского мнения. А окружающий мир, галилеяне хотели видеть в Иисусе нового иудейского царя: «А мы надеялись было, что Он есть Тот, Который должен избавить Израиля…».[31] И оставалось только убедить иудейский мир и первосвященников.

До какого-то момента внутренняя и внешняя самооценка Иуды не вступали в противоречие. Наоборот, Иуда был лучшим помощником Иисуса в делах, как воскресение Лазаря или изгнание торговцев из храма, которые практически убедили иудейский мир в том, что Иисус – явный претендент на наследие Давида. Так что до исполнения мечты Иуды (и не его одного) оставался лишь последний шаг – вердикт Синедриона. По мере приближения к развязке, Иуда всё более уверяется, что он будет правой рукой будущего царя Иудеи. Внешняя самоуверенность Иуды, компенсирующая внутреннюю неуверенность, приводит к конфликту с общиной – по поводу масла, так что Иисусу пришлось вмешаться и защитить женщин от упрёков Иуды.

После воскрешения Лазаря, которое решило задачу возбуждения иудейского мира, все мысли Иуды устремлены к решению последней задачи – добиться решения Синедриона. Для этого нужно вступить в тайные переговоры с первосвященниками. И кроме Иуды, имевшего связи с влиятельными лицами, никто с этой политической задачей не мог справиться. Судя по тексту евангелий, многие в общине знали о замыслах Иуды, значит – знал и сам Иисус. Иисус не останавливал Иуду и не одобрял напрямую его действий, но для Иуды было важно, что не останавливал.

Был ли замысел Иуды предательством с его субъективной точки зрения? Нет, разумеется. Он считал, что это просто посредничество, политическая технология по продвижению своего кандидата на должность царя. Был ли Иуда единственным посредником? Тоже нет, поскольку среди членов Синедриона были тайные поклонники Иисуса, как Никодим. Это означает, что Синедрион был политически расколот по вопросу признания Иисуса, и у Иуды был шанс на успех. Даже риторика Каифы, оправдывающего решение Синедриона нежеланием подставлять народ под римские мечи, свидетельствует об этом же – о политической неопределенности и сомнениях в рядах Синедриона. Почему же политтехнолог Иуда вдруг, неожиданно для себя, превращается в Предателя с большой буквы? Ответ очевиден: потому что так сказал Учитель. Сам Иисус в присутствии всех 12 учеников даёт жёсткую оценку неоднозначным политическим маневрам Иуды. «Несправедливо!» – скажет вам любой политтехнолог. Возможно, и несправедливо с точки зрения внешней власти и мирских оценок. Но для чего-то Иисусу нужна эта низкая несправедливость, для какой-то высшей справедливости?

Приходит злополучный для Иуды вечер четверга, когда Иисус без утаек объясняет ученикам, что должно произойти назавтра. Будет организованный Иудой суд, и будет казнь, и всё должно свершиться по слову пророков, в том числе и предательство одного из двенадцати. В этот момент внешняя самооценка Иудой своей роли должна была резко пойти ко дну. Никакого земного царства, никакого будущего первосвященника Иуды в храме. Полный крах прежних надежд, но есть ещё надежда сохранить внутреннюю самооценку, близкую связь с Учителем. Но Иисус подтверждает, что предательство свершится и честно предупреждает: «но горе тому человеку, которым Сын Человеческий предается: лучше было бы этому человеку не родиться. При сем и Иуда, предающий Его, сказал: не я ли, Равви? Иисус говорит ему: ты сказал».[32]

Всё, мир Иуды рушится! Внутренний кризис взрывает связь между внутренней и внешней стороной личности Иуды. Полное расхождение между внутренним и внешним – это и есть диавол, что в переводе с греческого означает всего лишь «разделяющий». Расколотая личность Иуды превращается в «зомби», рабски следуя заранее сформированной программе действий. При этом в глубине души, отдельно от внешней, умершей стороны личности живет любовь к Учителю. Но «внутренний человек» уже не может влиять на «внешнего человека», хотя и питает его своей энергией. Именно энергия этой любви делает смертельно разрушительным мятеж Иуды против своей общины.

Многие толкователи пытались представить дело так, будто Иуда действовал сам вопреки воле Иисуса. Но у Иуды не осталось своей воли после разрушения, смерти его души. Предсказать его запрограммированные действия было легко. Иисус точно знал, что Иуда будет искать его в саду за ручьём Кедрон, потому и направился с учениками именно в это место. Кстати, почему он пошёл туда со всеми учениками, а не один или с парой спутников? Выходит, Учитель хотел, чтобы все ученики увидели этот самый поцелуй Иуды.

В романе мастера есть ещё одна психологически достоверная линия судьбы предателя Иуды – любовная интрига. Такого рода деятельная личность, живущая лишь настоящим временем, нуждается в постоянном подтверждении самооценки – со стороны отца, учителя, начальства или женщины. При наличии конфликта между внутренней и внешней шкалой самооценки становятся неизбежны поиски любящей, заботливой женщины как источника успокоения для неуверенной души. Не буду утомлять читателей занудными цитатами из аналитической психологии, лишь замечу, что по учению К.Г.Юнга, между внешней, сознательной личностью и внутренним духом, принадлежащим коллективному бессознательному, находится личное бессознательное – «душа» или «анима», которая у мужчины имеет, как правило, женский образ и, соответственно, проецируется вовне на женщину – жену или музу.

Поскольку политтехнолог – это тоже иногда отчасти творческая профессия, то Низа – это и есть муза Иуды. Только в этом и состоит короткая параллель между музой мастера и музой Иуды, которую некоторые толкователи проводят на основе использования Автором метафоры такой любви – «как ударяет финский нож». Психологически достоверно, что Иуда проецирует личное бессознательное на образ любимой земной женщины. Именно потому, что его личность зациклена на внешнем. Был бы он горяч, как Иоанн, то искал бы в глубинах коллективного бессознательного другой женский образ – Софии Премудрости.

Но разве можно упрекать человека за желание земной любви? Нельзя, если это обычный человек. Но если судьба наградила многими талантами, разве можно растратить эти таланты на женщин и иные земные радости, вроде внешних атрибутов власти? Хотя, конечно, это и не столь большое прегрешение, как просто закопать талант.

Нет сомнений в том, что Иуда поначалу пробовал возвысить себя в глазах избранницы рассказами о гениальности Учителя и о своей роли любимого ученика. Нельзя винить простую женщину, почти иностранку в том, что она безразлична к иудейской мифологии, а потому оценивает мужчин по позднеантичным внешним стандартам. Проблемы тёплого Иуды неизбежно ведут к его зависимости сначала от внешней оценки недалёкой, но амбициозной женщины, а затем и к прямой рабской зависимости от величины суммы в денежном ящике. Булгаков подчеркивает этот момент любви к деньгам, поместив Иуду в меняльную лавку. Но это вовсе не означает, что мы согласны с авторами компромата, поместившими в евангелие от Иоанна обвинения в воровстве. Наоборот, Иуда приносил деньги в общину, будучи своим среди влиятельных людей в столице. Другое дело, что он пользовался для своего влияния именем Учителя.

Молодость Иуды отчасти служит если не оправданием, то объяснением его проблемы. Особенно наглядным оно выглядит при сопоставлении с Петром. Это сопоставление неизбежно, как только мы вслед за Булгаковым признаем Иуду тем любимым учеником, которого видит Пётр в финале четвёртого Евангелия. Оба были названы сатаной, оба предают Учителя в одну ночь, оба мечтают быть первосвященниками. Разница лишь в том, что Пётр уже отслужил своё в римской армии, уже вкусил в полной мере семейной жизни, то есть имеет жизненный опыт переживания той самой зависимости от внешних обстоятельств, которого не хватает Иуде. Если бы Иуда пришёл к Иисусу в более зрелом возрасте, то мог бы стать ещё одним Петром, надёжным как камень. Но даже и опытному Петру в момент посвящения его в первосвященники новой церкви требуется ещё раз напомнить о судьбе несчастного Иуды, его младшего собрата по служению.

Однако же Иуда пришёл к Иисусу в том незрелом возрасте, когда его приобщение к силе духовного знания несёт разрушение ему и всей общине иудеев, поверивших в Иисуса как своего мессию. Иисус знал о предопределении судьбы Иуды в тот момент, когда избрал его своим учеником в числе двенадцати. Об этом моменте выбора учеников «отцы церкви» как-то забывают в своих толкованиях. Видимо потому, что иначе пришлось бы отвечать на сложные этические и философские вопросы: Что же это получается, Иисус изначально избрал Иуду на его погибель? Даже если он жертвует одним ради спасения остальных учеников, то не уподобляется ли Каифе, обрёкшему на смерть самого Иисуса? И нет ли в такой трактовке основы того самого иудейско-кальвинистского спасения для избранных?

Всё же Иисус послан Отцом для того, чтобы спасти всех, точнее – чтобы все могли спастись, имея свободный выбор. А для того, чтобы выбор был свободным, нужно иметь знание обо всех последствиях этого выбора. Поэтому долг Учителя рассказать ученикам всё, что необходимо знать для свободного выбора в пользу спасения. Это и происходит на Тайной вечере – Иисус завершает обучение всех своих учеников, включая Иуду, рассказом о предстоящих назавтра и через три дня событиях. То есть условие свободного выбора соблюдено. Тогда же, в ночь на пятницу Иисус в молитве об учениках благодарит Отца за то, что сохранил всех учеников, «и никто из них не погиб, кроме сына погибели, да сбудется Писание».[33]

Но как это исключение сына погибели соотносится с вот этой частью учения Христа: «Ибо Сын Человеческий пришел взыскать и спасти погибшее. Как вам кажется? Если бы у кого было сто овец, и одна из них заблудилась, то не оставит ли он девяносто девять в горах и не пойдет ли искать заблудившуюся? И если случится найти ее, то, истинно говорю вам, он радуется о ней более, нежели о девяноста девяти незаблудившихся. Так, нет воли Отца вашего Небесного, чтобы погиб один из малых сих».[34] То есть воля Отца в том, чтобы Сын Человеческий оставил остальных и спасал заблудшую, погибающую овцу. Разве Иуда – не тот самый случай?

Но что может сделать Учитель для спасения Иуды? Тем более что Иуда предопределен к тому, чтобы предать Учителя и удавиться. И эта предопределенная судьба и смерть необходима для спасения остальных. Ничего с этим сделать невозможно, кроме того, чтобы всё честно рассказать Иуде и поставить его совсем перед иным выбором, чем если бы он не знал о своей судьбе. Теперь Иуда знает, что, предавая Учителя, обрекает себя на самую горькую судьбу, «лучше бы ему и не родиться», но должен это сделать для Учителя, ради всей общины.

Иуда, поскольку он иудей и верит в предопределение, получает по вере своей и не может поступить иначе, не может не предать. Но теперь он делает это для Учителя, из любви к нему. А если бы Иисус не спас его знанием, Иуда всё равно следовал бы предопределению. На самом деле Иисус совершает чудо, спасая от гибели душу изначально пропащего человека, предопределенного иудейской судьбой совершить страшный грех предательства не только Учителя, но и пославшего его. Мне кажется, что только такая версия не противоречит остальному учению Иисуса, и выглядит намного достойнее, чем все попытки «отцов церкви» осудить Иуду, оценивая его мотивы и поступки отдельно от мотивов и поступков его Учителя. Однако и это более логичное толкование имеет смысл лишь в том случае, если предательство Иуды и его смерть действительно необходимы для спасения всех. Булгаков, вкладывая в уста Иешуа предвидение смерти Иуды, которым руководствуется Пилат, подчёркивает, что такая необходимость была.

В чём же эта необходимость заключается? Ответ нам подсказывает всё та же финальная сцена четвертого Евангелия от Иоанна. Появление любимого ученика, столь поразившее Петра, призвано напомнить ему о судьбе Иуды. Почему Петру нужно напоминать об этом? Видимо, потому что у него слишком много общего с Иудой. Пётр хотел с мечом в руке защитить Иисуса, уподобившись свите земного царя, а не апостолу, уже получившему от Учителя все знания о Царстве Небесном.

Если бы одного лишь слова, несущего знание, было достаточно для превращения учеников в учителей, иудеев в христиан, секты в церковь, тогда не нужны были бы ни Крест, ни Воскресение. Но природа человека такова, что сами по себе слова не работают: «если не увижу на руках Его ран от гвоздей, и не вложу перста моего в раны от гвоздей, и не вложу руки моей в ребра Его, не поверю».[35] Поэтому для спасения учеников, превращения их из иудеев в христиан, нужна Мистерия! Божественный дух должен получить воплощение в земном человеке, а высшие метафизические идеи стать частью сюжета драмы, в которой участвуют все члены общины.

Не только Иуда и Пётр, но и все другие члены общины несут в своём сознании, да и в душе ветхие меха иудаизма. Не только Иуда, но все ученики желали, чтобы Иисус стал царём Иудеи. На слова Учителя о предстоящем предательстве все они задались вопросом «Не я ли?». Чтобы иудейская секта умерла и воскресла в виде первой христианской общины, нужно было сначала разрушить связь между внешним и внутренним в личности всех учеников так же, как Иисус сделал это с личностью Иуды вечером в четверг. И ещё дать мифу новой религии соответствующий внешний образ, новые меха в виде мистерии христианской Пасхи. В этой новой пасхальной мистерии образ Иисуса является олицетворением внутренней, духовной стороны иудейской религии, которой должно умереть, чтобы наутро третьего дня взойти в виде ростка, соединяющего новую внешнюю сторону с обновлённым внутренним содержанием. Но чтобы обновить ветхую религию, её нужно было завершить, исполнить в новой христианской Мистерии все пророчества иудейских пророков. Это главная часть Мистерии, значение которой всем понятно.

Но нужна ещё одна часть Мистерии, связанная с образом Иуды. Иуда олицетворяет приверженность внешней стороне ветхой религии. Эта внешняя сторона должна умереть без остатка, чтобы освободить место ростку новой религии. Безвозвратная смерть Иуды и проклятие его имени необходимы, чтобы разрушить эту внешнюю рамку иудаизма в личности каждого ученика. Именно поэтому все двенадцать должны присутствовать при разговоре Иисуса с Иудой, а после при прощальном поцелуе, поскольку это важная часть Мистерии. Поэтому смерть Иуды так необходима Иешуа, иначе его собственная смерть будет бессмысленна. Ученики останутся иудеями, их внешняя идентичность сохранится, и даже после Воскресения они будут столь же двойственными иудео-христианами как остальные члены секты, не принявшие участия в ночной, сатанинской части Мистерии.

Для движения вперёд и спасения остальных достаточно и двенадцати первых христиан. Но чтобы стать рядом с Учителем, не рабом и не вечным учеником, а его другом, нужно обличить и разрушить Иуду в самом себе. Так же как Булгаков обличил Левия, чтобы не быть им. Так же как сам Иуда с помощью Учителя убил в себе образ «предателя Иуды».

Интересно, конечно, что стало с реальным Иудой? Ведь для Мистерии и для мифа нет необходимости умирать, а только исчезнуть. Достаточно было сообщения о смерти, сделанного Пилатом. На этот вопрос сможет дать ответ только тот фантастический историк, воплощение мастера. Хотя финал Евангелия от Иоанна наводит на какие-то мысли, но они уже не имеют отношения к Роману.

Наверное, кому-то покажется, что мы слишком удалились от обсуждения Романа и перешли к богословию. Но это сам Булгаков провёл параллель Иуды и Алоизия, назвал того другом мастера и подтолкнул нас к вопросу о любимом ученике. Это Булгаков вложил в уста Иешуа и Пилата двойное предвидение смерти Иуды. Может быть, нужно было уйти от этих вопросов, оставить их на усмотрение церковных схоластов? Но тогда мы не узнали бы о подлинной роли Иуды в Мистерии рождения христианства, и о необходимости тёмной, разрушительной, сатанинской стороны этой Мистерии.

Напомню ответ Воланда Левию в 29 главе: «Не будешь ли ты так добр подумать над вопросом: что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени? Ведь тени получаются от предметов и людей. Вот тень от моей шпаги. Но бывают тени от деревьев и от живых существ. Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар, снеся с него прочь все деревья и все живое из-за твоей фантазии наслаждаться голым светом? Ты глуп».

Разве нежелание признать необходимость теневой стороны Мистерии рождения христианства не столь же глупо? Да, тогда придётся признать роль сатаны – духа разрушения, попытаться понять революционную природу этого духа и его божественный источник. Ответить, наконец, на вопрос: «Так кто же ты?». А есть и другие интересные вопросы в Романе, до которых ещё нужно докопаться. Например, почему мастер заслужил покой, а не свет? Разве сможем мы на него ответить, уклонившись от рассмотрения вопроса о тени? В том числе на примере Иуды как вечной тени Иисуса.

Ну вот, пожалуй, теперь можно закрыть ершалаимские главы, и с добытыми в них смыслами по-новому взглянуть на московскую часть Романа. Добро пожаловать снова на Патриаршие!

18. О временах

Итак, мы, похоже, обнаружили и даже частично разгадали две загадки, спрятанных под блестящей поверхностью условного исторического романа. При взгляде с авторской позиции, сквозь кристалл «романа в романе» этот тайник оказался совсем прозрачным.

В чистой воде мы обнаружили два сокровища. Первое открытие – «евангелие от Воланда» не подменяет и не отрицает канонические евангелия, а дополняет их, раскрывая необходимую теневую часть Мистерии рождения христианства. Поэтому в этой сатанинской, разрушительной части Евангелия суду и расправе над Иудой уделяется не меньше внимания, чем суду и казни Иешуа. Второе открытие: сюжет «романа в романе» имеет ещё один смысловой слой – идею повторения Страстей Христовых в историческом сюжете ХХ века, связанном с судьбой России и русского народа. Именно этот скрытый слой воздействует на современного читателя как эстетика мистерии.

Но может быть это мы такие умные, а сам Булгаков не понимал, что ему диктовал творческий дух из глубин коллективного бессознательного? Чтобы не было сомнений, Автор расставил в тексте достаточно ясные знаки. Например, такой: «двое легионеров ввели и поставили перед креслом прокуратора человека лет двадцати семи». Самая ранняя дата, к которой все исследователи относят казнь Иисуса, – это 29 год. Если учесть ещё привязку рождения Иисуса к смерти Ирода Великого в 4 г. до н.э., то число 27 выглядит нелепо. Некоторые комментаторы на этом основании утверждают даже, что Иешуа – не Иисус, никакого Иисуса не было, а М.А.Булгаков вообще солидарен с М.А.Берлиозом. Боюсь только, что это ироническая ловушка Автора, позволяющая кое-кому задекларировать ненужность такого излишества, как голова.

Однако если мы признали, что великий роман является притчей, то должно работать главное правило толкования: Если в словах притчи есть житейский смысл, то можно искать тайный смысл, но если в притче встречается бессмыслица, преткновение, тогда тайный смысл искать нужно! Поэтому всякий раз, когда Булгакова обвиняют в забывчивости, путанице, небрежности, нужно насторожиться и внимательно присмотреться к видимой нелепице. А не является ли эта «ошибка» тайным знаком?

Например, есть сведения, что Пилат был вовсе не пятым, а шестым прокуратором, точнее даже – префектом. Но Булгакову очень хотелось, чтобы он был пятым. Чуть позже мы посвятим главу тайной символике чисел, связанных с картами Таро и древнееврейским алфавитом, которую Булгаков совершенно точно знал и использовал. Так вот число пять имеет смысл «тайное знание». Автор оставил знак, чтобы мы не просто читали художественный текст, а искали в нём скрытый смысл. Последуем этому общему указанию, и попытаемся найти смысл в указании возраста Иешуа – около 27 лет. Ни к историческому, ни к мифологическому Иисусу это указание не относится. Но кто ещё связан в Романе с образом Иешуа? Очевидно, мастер – 38-летний автор «романа». Но в Романе нет указаний на события, когда мастеру было 27 лет. Однако есть ещё один автор – сам Булгаков, и о нём известно, что 27 лет ему исполнилось в 1918 году.

Никаких иных биографий нам к этому тайному знаку «лет 27» привязать не удастся. Поэтому остаётся полагать, что Автор каким-то образом связывает начало сюжета «романа в романе» с 1918 годом. Но это не что иное, как первый год Великой Русской революции. И наша гипотеза о том, что герои «романа в романе» олицетворяют коллективные образы больших сообществ – творцов русской революции, получает новую опору и подтверждение из рук самого Автора.

А как насчёт совпадения сюжета мировой истории XX века, внешнего контекста русской революции? Нет ли ещё тайных указаний, кроме совпадения деталей взаимоотношений глобальных сил? На мой взгляд, таковые тоже имеются, но не внутри исторического романа, а во внешнем контексте вокруг его автора. Немецкое имя Алоизий у вас ни с кем не ассоциируется? А фамилия Могарыч не кажется странной? Какая мысль возникает при спотыкании об это слово? Верно: а не отчество ли это? Отчество «Алоизович» у меня ассоциируется лишь с одним персонажем – фюрером Третьего Рейха. В таком случае имя Алоизий может указывать на Второй Рейх, кайзеровскую Германию. После дружбы с нею, закончившейся бедой, в 1918 году Россия оказалась объектом глобальной политики, де факто – подсудимой на Версальском конгрессе, где роль прокуратора играли США.

Обратим внимание ещё на эпизод одного дня из жизни пятого прокуратора Иудеи, прежде чем отложить в сторону исторический «роман» о нём: «…в светлой теперь и легкой голове прокуратора сложилась формула. Она была такова: игемон разобрал дело бродячего философа Иешуа по кличке Га-Ноцри, и состава преступления в нем не нашел... Бродячий философ оказался душевнобольным. Вследствие этого смертный приговор Га-Ноцри, вынесенный Малым Синедрионом, прокуратор не утверждает. Но ввиду того, что безумные, утопические речи Га-Ноцри могут быть причиною волнений в Ершалаиме, прокуратор удаляет Иешуа из Ершалаима и подвергает его заключению в Кесарии Стратоновой на Средиземном море, то есть именно там, где резиденция прокуратора».

Достаточно сопоставить эту формулу Пилата с биографией придумавшего его мастера, чтобы обнаружить ещё одну связь между ершалаимскими и московскими главами Романа. Только параллель будет не столь прямой, как казалось бы. Идея вечного повторения одного и того же сюжета мистерии рождения нового духовного знания оказывается не столь дурной бесконечностью, как видится в поучении Берлиоза Бездомному. Сюжет московских глав в части судьбы мастера – это не повторение пройденного, а реализация несбывшегося, воплощение мечты тирана Пилата быть всегда рядом с гением Иешуа. Но исторический закон вечного повторения сюжета отменить нельзя, поэтому мастер должен сначала выйти из своего подполья, преданный лучшим другом, затем попасть под следствие, спастись от суда, но взамен оказаться в элитной загородной лечебнице для душевнобольных. Именно в этом состоит формула Пилата, сбывшаяся на московских страницах Романа.

Вот так, не спеша, мы переходим к исследованию московского сюжета. Чтобы сделать переход ещё более плавным, обсудим ещё один общий вопрос – о времени действия Романа. Мы уже немного коснулись его при обсуждении возраста Иешуа. Вопрос о времени действия Романа – один из самых популярных у исследователей. Булгаков расставил по страницам так много знаков времени, что число версий достигает числа лет в XX веке, не считая экскурса в первое столетие нашей эры. Прежде чем коснуться отдельных версий, зададим наводящий вопрос. А как насчёт времени действия в «Фаусте», служившего образцом для Автора? В драме Гёте вполне условное время действия подчинено внутренней логике развития духа естественной науки. И лишь когда предвидение Поэта сбылось, мы можем привязать сцены и акты условной пьесы к конкретным историческим периодам.

Считать столь же условным время действия Романа нам слегка мешает конкретность исторических деталей повествования. Автор и здесь верен своей иронии, заставляя коллективного Левия измарать тонны бумаги, исследуя поверхностный, фельетонный слой действия, чтобы своими версиями и комментариями ещё обогатить сатирический фон мистической драмы. И в то же время Автор расставляет на страницах условные знаки, помогающие выявить подлинное время действия скрытого сюжета. Как в случае с привязкой начала ершалаимского сюжета к 1918 году.

Мы уже упоминали условный знак, расшифрованный А.Барковым: Воланд предсказывает судьбу Берлиоза с помощью астрономического знамения – затмения солнца, случившегося в день после смерти и накануне похорон М.Горького. Означает ли это привязку одной из глав к 1936-му году? И какой из них – повествующей о смерти, о похоронах или о событиях между ними?

Нужно также заметить, что сам Булгаков при написании каждой из версий Романа относил его действие или, по крайней мере, финал к ближайшему будущему. Правда, каждый раз финал всё более отдаляется, но не выходит за рамки ближайших десятилетий. В ранних версиях Булгаков даже указывает конкретные даты прощания героев с Москвой на фоне гораздо более масштабных пожаров, чем локальные возгорания в окончательной версии. При этом дату финала – 14 июня 1943 года, Булгаков выбирает на основе одной из популярных расшифровок пророчеств Нострадамуса. То есть Автор недвусмысленно относит финал Романа в будущее и связывает его с предполагаемой датой конца света. Такая трактовка условного времени действия Романа, являющегося на самом деле предсказанием будущего, вполне соответствует образцу и источнику вдохновения – «Фаусту».

Я уже упоминал в самом начале об ещё одной попытке толкования Романа, которую в мае 1994 года предложил автор политического обозрения «Новой ежедневной газеты», скрывшийся под псевдонимом Фёдор Сухов. Там шла речь о множестве совпадений в сюжете глав, связанных с Варьете, с политическими событиями горбачёвской «перестройки» и ельцинских «реформ». В частности, руководитель этого политического Варьете оказывается, как и Стёпа Лиходеев, изолирован в Ялте, в то время как в Москве происходят бурные события. И ещё масса таких же совпадений.

В принципе, такое толкование одной из глав Романа в контексте фееричных событий в Москве на рубеже 1990-х годов тоже не противоречит догадке, что главам московской части Романа соответствуют отдельные эпизоды истории России XX века. Но тогда финальные сцены ещё более отодвигаются на начало второго тысячелетия. Об этом же неявно говорит привязка к финалу последних глав «романа в романе». Двадцатый век даже в своём обозначении несёт символику двух крестов – двойного повторения сюжета Страстей Христовых в судьбе русского народа внутри советского государства и судьбе России в контексте мировой истории. Поэтому завершение XX века – это и завершение крестных страданий Иешуа, которое во внешнем контексте судьбы автора «романа о Пилате» соответствует освобождению мастера.

Еще одним косвенным указанием на время действия Романа и его финала может служить аббревиатура названия – две буквы М, символизирующие заглавных героев Романа. В римском написании двухтысячные годы начинаются с ММ, например, ММ = 2000, а ММIX – это 2009-й год от Р.Х. Аналогично этому все годы XX века содержат две римские буквы М, но они разделены между собой. Тысяча девятисотые годы начинаются с MCM: например, 1929 год – MCMXXIX. Поэтому одним из вариантов толкования является привязка глав, в которых воссоединяются Мастер и Маргарита к событиям начала XXI века, когда два символа ММ оказываются, наконец, вместе.

В таком случае, год MMIX – 2009-й, в римском написании которого две буквы М соединяются ещё и с традиционной символикой Иисуса, не может не привлечь нашего внимания. Разумеется, такое толкование не может быть сколько-нибудь обязывающим. Но перед Новым годом всегда хочется верить в рождественскую сказку, и в сочетание благоприятных для нашей страны символов. Поскольку с помощью символики чисел можно доказать всё что угодно, то мы этим с удовольствием и займёмся. А верны или нет наши догадки, сможем узнать только по исполнении событий.

Итак, мы начали исследовать время действия Романа с рассмотрения условного знака в виде возраста героя «романа». Но в московских главах тоже есть указание на возраст героя – мастер описан как человек лет примерно тридцати восьми. По той же шкале возраста Автора получаем 1929 год – год начала написания Романа. Нужно заметить, что Булгаков тоже, как и мы, был очень внимательным к символике, особенно к соединению противоположных символов. Например, в 1929 году 1 мая совпали два символических весенних праздника – светлая Пасха и тёмный языческий праздник Вальпургиевой ночи, не считая Дня солидарности трудящихся. То есть налицо соединение символов, очень похожее на соединение света и тени в евангельской Мистерии, о котором рассказывает нам Автор. Поэтому можно уверенно предположить, что это совпадение символов весьма и весьма вдохновляло Булгакова на написание первой версии Романа, главу из которой он постарался отнести в редакцию сразу после 1 мая 1929 года.

Как свидетельствуют биографы, Булгакова вдохновляло и ещё одно совпадение символов, связанное с Пасхой 1929 года. Михаил Афанасьевич был внимателен ко всем символическим подробностям, которые так или иначе влияют на наше подсознание, а потому управляют нашими желаниями и бытием. Поэтому его заинтересовала идея о том, что через 1900 лет происходит совпадение сразу трёх календарных циклов. Известно что, каждые 76 лет происходит совпадение лунного и солнечного календарей – так называемый «цикл Каллипа». Но только 25 таких циклов укладываются в целое число столетий. На самом деле это вовсе не означает, что в 29 году Пасха была 1 мая или 20 апреля по юлианскому календарю. Просто вдохновляющее Булгакова совпадение символов. Опять же, по мнению разных исследователей, казнь Иисуса могла состояться или в 29, или в 33, или в 36 году, когда иудейская пасха попадала на пятницу 14 нисана. Поэтому 1 мая 1929 года было первой символической датой, вдохновившей Автора на быстрое написание первой версии Романа. Причём уже в первой версии были написаны ершалаимские главы, несущие в себе идею единства света и тени.

Но и сам Булгаков знал, что большинство исследователей привязывают исторический контекст финала Евангелий к 33 году н.э. Об этом вроде бы свидетельствует указание на лунное затмение, случившееся в эту иудейскую Пасху. Поэтому Автору пришлось и в 1933 году писать следующую версию, но и на этом дело не закончилось. Однако, если уж принимать во внимание солнечно-лунный цикл в 76 лет, то следующим после 1933 года совпадением будет именно 2009-й, MMIX.

Возможна и другая привязка финала действия Романа ко времени начала работы над ним. Ведь Булгаков должен был созреть для такого закатного романа. К этому его подталкивали давление жизненных обстоятельств и ревнивой творческой среды, и сгущающаяся тьма политического режима. Поэтому нет ничего удивительного, что случилось это именно в 1929 году, в год Великого перелома в России, и в год Великой депрессии у других действующих лиц мировой драмы.

Однако 2009 год также обещает стать годом Величайшей депрессии в мире и, скорее всего, годом «Величайшего перелома» в самой России, или же иначе её просто не станет. Кстати, если уж речь зашла о признаках конца света, которые Автор пытался угадать в своём Романе, то в переводе с древнегреческого кризис — это «суд». Поэтому правильнее перевести не «страшный суд», а всеобщий кризис. И ничего особенно страшного в таком толковании нет, кроме исправления ошибок и отказа от заблуждений.

Опять же в порядке всеобщности развлечения не забудем и восточную символику, согласно которой 2009 год является ещё и Годом Быка, причём Золотого. Опять совпадение разных, даже противоположных символик. Золотой Телец – это самый что ни на есть корень западной мифологии, растущей из Древнего Египта. Но если западная часть человечества, как и либеральная элита будут в новом году придавлены всем весом своего божества, то мы в России сами вольны выбирать себе альтернативное значение символики. Кто пожелает – будет весь год служить «золотому тельцу», а кто-то имеет возможность следовать восточному толкованию, быть ближе к земле.

Есть и третье толкование символики Быка. В стародавние времена слова «криптография» не было, а для обозначения понятия говорили «ход быка». Пашущий Бык идёт сначала прямо, а потом в обратную сторону. Поэтому и говорили, что притчу, зашифрованное послание нужно читать «ходом быка» – сначала прямой смысл, а потом тайный, скрытый. А есть ещё латинский перевёртыш на тему пахоты: Sator Arepo Tenet Opera Rotas, который вообще можно читать в четырёх разных направлениях. Очень подходит к нашему Роману.

Для нас с вами Год Быка вполне может стать годом открытия тайн и разрешения загадок, получения новых знаний. Во всяком случае, успех первой части нашего цикла позволяет на это надеяться. Нужно только взять небольшой перерыв, отключиться от потока информации, собраться с мыслями и ещё раз взглянуть на текст свежим взглядом, прочесть его «ходом быка».

19. О скрытом в параллелях

Какое же это удовольствие, ещё раз не спеша и внимательно перечесть каждую страницу любимого Романа! Обнаружить в них самые настоящие клады нового знания и понять тайные знаки, оставленные Автором! Честно признаюсь, хотя и был уверен в наличии скрытого духовного подтекста в романтической притче «Мастер и Маргарита», но я и сам не ожидал, что этот подтекст настолько всепроникающий. Стоило обнаружить первые нити – сквозные идеи, пронизывающие главы Романа, и вот уже вся головоломка, кажущийся хаос и карнавальный калейдоскоп картин, начинает распадаться вдоль найденных «силовых линий» на чёткие смыслы, образующие стройную систему.

Именно метафизические историософские идеи являются ключом к толкованию символики булгаковского Романа. Успешно найденные в тексте Романа тайники и клады станут наградой тем, кто сумел уловить точный смысл этих идей. Поэтому я не могу заранее обнадёжить читателей в том, что раскрытый тайный смысл будет с первого раза ими понят и принят. Всё же речь идёт о довольно сложных идеях и даже о системе идей, составляющих булгаковскую историософию. Согласитесь, что исторический процесс, а тем более его скрытые движущие силы – это весьма сложная для понимания штука. Единственное, что могу гарантировать – нет более ясного и приятного для читателя способа, чем булгаковский текст-загадка, чтобы простым языком передать эту сложную метафизику, раскрыть её через взаимосвязь достаточно ёмких идей.

Ещё одно важное замечание: Булгаков для наглядного изложения своих идей использует не только художественные параллели и метафоры, но и язык тайной символики притч Нового Завета. Для меня это теперь очевидно, и я очень благодарен Евгению Полякову за его книгу «Одна версия предательства Иуды», где скрупулёзно и доказательно раскрыта система символического языка евангельских притч. К сожалению, книга Полякова по своему объёму и стилю неудобоварима для большинства читателей. И в этом смысле игра, предложенная Булгаковым увлечённому читателю, позволяет нам приблизиться к тому, что в Евангелии называется владение языками. Речь не о том, что апостолы вдруг заговорили на иностранных языках, а о способности не только понимать, но и пользоваться символическим языком притч Иисуса. То есть и в этом случае евангельское чудо должно быть истолковано в духовном смысле. Этим же тайным языком притч смог в совершенстве овладеть Михаил Булгаков. Поэтому игра Автора с читателем в разгадывание символики Романа учит ещё и пониманию скрытого духовного смысла проповеди Иисуса. И тем самым восстанавливает подлинный образ великого Учителя, а не только исполнителя страдательной роли жертвенного агнца в великой Мистерии, определившей ход всемирной истории.

Конечно, можно было бы поступить академически интеллигентно – сначала вывалить на читателя весь перечень историософских идей, обнаруженных в Романе. Затем с помощью массы умных слов из философского словаря раскрыть их содержание во взаимосвязи с известными понятиями. Для каждой идеи дать подробный комментарий, историко-философский обзор и библиографию. В общем, хватило бы на пару-тройку томов сложносочиненной монографии, и ещё на десяток-другой диссертаций. Но мы оставим эту почётную обязанность профессиональным буквоедам, а сами пойдём иным путём. Будем вместе перечитывать Роман, обсуждая историософские идеи в художественном контексте избранных страниц.

Например, одна из сквозных историософских линий в Романе – это весьма прозрачная идея параллелизма исторических событий, повторения одного и того же сюжета в разные исторические времена. Самый первый диалог в Романе между Берлиозом и Бездомным сразу же посвящен этой идее. Правда, Берлиоз пытается тут же отмахнуться от сути идеи, выхолостить её жизненное содержание, представить дело так, будто все повторения внешних форм и сходство мифологических сюжетов происходят лишь из-за ограниченной фантазии людей на низших стадиях развития. А уж мы-то, достигшие высшей стадии – неважно, социализма или там развитого либерализма, нынче свободны от всех этих устаревших предрассудков, как и от самой Истории.

Однако, судя по линиям сюжета, Автор с Берлиозом не согласен. Я уже обращал внимание на то, что судьба мастера в параллельных московских главах не просто повторяет судьбу Иешуа. Это повторение в развитии, попытка несколько иначе переиграть сюжет пьесы, чтобы избежать совершённых две тысячи лет назад ошибок. Спасённый из-под следствия мастер, «добровольно» помещённый в загородный сумасшедший дом – это исполнившаяся мечта Пилата, придумавшего способ обмануть судьбу, обойти неумолимые законы Истории.

Есть в Романе и другая историческая параллель, связанная с судьбой Маргариты. Свита Воланда сообщает нам, что речь идёт о повторении в Москве парижского сюжета пятисотлетней давности. Однако в итоге работы над версиями Романа Автор отказывается от идеи прямого перевоплощения, то есть просто повторения судьбы. Исторический сюжет разыгрывается в развитии, и муза историка, написавшего роман, вовсе не является блудницей как светлая королева Марго. Однако, освободив нашу Маргариту от груза сложной наследственности, в эпилоге Автор даёт весьма точное указание на особняк Морозова на Спиридоновке, где обитала очень похожая копия французской Маргариты. То есть опять достаточно толстый намёк на идею повторения исторических сюжетов.

Этими заглавными повторениями сюжетов исторические параллели не ограничиваются, о чём мы ещё поговорим буквально в следующей главе. Ну и напоследок заметим, что сам замысел Романа как повторение и развитие сюжета «Фауста» тоже отражает эту сквозную идею. «История повторяется!» – повторяет Булгаков вслед за Гегелем, но вкладывает в эту формулу всеобъемлющий смысл. Не только фарсовое повторение сюжета революционной трагедии в рамках одного исторического цикла, но вообще повторение, параллелизм сюжетов в каждом новом историческом цикле.

Однако повторение поворотов судеб разных исторических эпох – далеко не единственный вид сюжетных параллелей в Романе. Есть ещё многочисленные сходства взаимоотношений. Одно из таких совпадений мы уже нашли: параллелизм отношений Воланд – Фагот и Пилат – Афраний. Похожую параллель Иван Бездомный обнаруживает в клинике, где доктор Стравинский не только руководит, но и «по латыни, как Пилат, говорит». В театре Варьете в самый ответственный момент за главного остаётся финдиректор Римский, как и римский прокуратор в Ершалаиме. На что же намекает Автор? Какую идею желает нам внушить? И нет ли в этих повторениях каких-то закономерностей?

Например, у Иешуа в романе есть три ученика – Иуда, Пилат и Левий. Мы достаточно хорошо проанализировали их психологию и функции в историческом сюжете:

Иуда – исполнитель, «технолог», живущий только настоящим и служащий переговорщиком, «переводчиком» между Иешуа и ершалаимским политическим миром.

Пилат – представитель, взявшийся защищать Иешуа перед Каифой. Пилата волнует только будущее, прошлое ему безразлично, а настоящее даже ненавистно.

Левий – секретарь Иешуа, живущий лишь прошлым. Как и Пилату, ему ненавистно настоящее, но при этом безразлично будущее. Заметим, что «добрый» Левий владеет не только писательским пером, но и острым ножом. Эти две ипостаси – секретаря и палача, вполне можно объединить в одну общую функцию – «судейский».

Для читателей очевидна параллель судьбы Иешуа и мастера, которая подчёркнута Автором через их отношения с Иудой и Алоизием. Но у мастера есть и другой ученик – Иванушка, который в результате общения с учителем бросает ремесло поэта, чтобы стать историком. Как и Левия, его интересует теперь только прошлое. Одно время Иван тоже был довольно злобен и даже жесток, обличал пороки и пытался их лично покарать. Есть ли у мастера свой представитель, пытающийся защитить от врагов и устроить его судьбу? Есть, разумеется, хотя параллель с Иешуа оказывается здесь далеко не прямой. Похоже, что эту роль для мастера поначалу играет Маргарита, и лишь потом Воланд. Так что в этом месте мы пометим для себя вопрос. Но уже сейчас ясно, что параллель Воланд – Пилат является не полной, а ситуативной.

Фагот и Афраний – два искусных исполнителя, «технолога», один — «фокусник», другой – тоже «инженер человеческих душ». Чуть более сложная картина с «судейскими» функциями, которые разделены между «секретарём» Геллой, «судебным исполнителем» Азаззело и «палачом» Абадонной. А вот Бегемот – это любимый шут или паж при могущественном лице, несколько неожиданная, но всё же разновидность представителя. Это ведь Бегемот защищает от группы захвата резиденцию Воланда. Такую же функцию в свите Пилата исполняет верный пёс Банга. То есть, похоже, функция представителя содержит в себе ещё и некую звериную ипостась, которая есть и в Пилате. В 26 главе «Афранию показалось, что на него глядят четыре глаза – собачьи и волчьи». Сам Пилат, представитель Иешуа – отчасти зверь, что же удивляться, что в его свите ту же роль играет настоящий зверь?

Бегемот – тоже бывает в человеческом обличье, но чаще в нечеловеческом, как и Маргарита в ипостаси ведьмы. Похожего персонажа мы видим в свите Римского – Варенуха должен представлять Варьете в отношениях сами знаете с кем, но вместо этого оборачивается в вампира. Позже представительная роль переходит к персонажу, служащему в Варьете шутом, как и Бегемот в свите Воланда. Да и сама фамилия Бенгальский имеет явные корни в семействе кошачьих. Неудивительно, что Бегемот возревновал и оторвал конкуренту голову. Так что рассказ кота об охоте на тигра отчасти правдив и является дополнительным указанием Автора на эти параллели.

В роли исполнителя в верхушке Варьете выступает буфетчик Соков. Так же, как Иуда, он неравнодушен к деньгам. Так же, как Пилат Иуде, Воланд предсказывает ему близкую смерть. Наконец, в роли секретаря, представляющего отчёт о сеансе выступает бухгалтер Варьете.

Оторванная говорящая голова Бенгальского формирует ещё параллели – между представлением в Варьете и Великим балом у сатаны, а также между Бенгальским и Берлиозом. Нужно так полагать, что Берлиоз тоже выполнял роль представителя в чьей-то свите? В одном ряду с Берлиозом находится Лиходеев, фамилия которого намекает на его роль исполнителя лихих дел. Число параллелей этого рода в Романе вполне достаточно, чтобы на ум читателя пришла идея общей закономерности в строении любого исторического или современного сюжета, в центре которого действует обобщенная четвёрка – герой и три спутника или свита, разделённая на три части. Причём у участников свиты, играющих одну из трёх выявленных ролей, может быть своя собственная свита из таких же трёх частей.

Вместе взятые эти две идеи – регулярного повторения исторических сюжетов и одинаковой структуры всех сюжетов – подводят нас к необходимому выводу: В истории, включая современность, присутствуют вездесущие закономерности. Автор вынуждает нас согласиться с мыслями беспокойного старика Канта о том, что история и её законы познаваемы так же, как материальный мир познаваем с помощью фундаментальных законов физики. И что открытие таких фундаментальных законов лирики будет означать написание Истории как Романа, то есть в виде множества взаимосвязанных и вытекающих одна из другой сюжетных линий.

Вспомним и открытые нами ранее параллели между сюжетами «романа в романе» и российской и мировой истории ХХ века. Получается, что общие закономерности развития касаются не только исторических личностей, но и больших сообществ, которые эти личности олицетворяют. И что на международной арене нации и даже целые цивилизации исполняют такие же обобщённые функции, как и приближённые в свите любого исторического деятеля. Например, в ХХ веке в центре всей мировой политики, так или иначе, оказывалась Россия и русская цивилизация. Исполнительные функции взяла на себя Европа во главе с Германией, представительные – англо-саксонский мир во главе с США. Третьим глобальным центром стал Ближний Восток, где роль лидера перешла от Турции к Израилю. Похожий сюжет был и в XIX веке, где действовали империи – Российская, европейские (Французская, затем Германская), Британская (с символом из семейства кошачьих) и Оттоманская.

Наконец, представленные на страницах Романа идеальные сущности строят отношения точно так же. Этот факт делает универсальными скрытые в тексте Романа идеи, отражающие общие закономерности и истории, и психологии. Помнится, у фантаста А.Азимова есть предсказание о будущем слиянии этих двух наук в единую психоисторию.

Итак, в Романе имеют место многочисленные явные и скрытые параллели: между историческими событиями разных эпох и современными сюжетами; между отношениями отдельных личностей и больших сообществ; между сюжетами социальной жизни людей и духовной жизни идеальных сущностей. Они необходимы, чтобы читатель смог обнаружить целую систему идей, с помощью которых можно истолковать каждую из этих параллелей по отдельности. Все вместе параллели дают обобщенные идеи, а каждая в отдельности позволяет разгадать подлинное отношение Автора к конкретным образам и скрытым за ними историческим личностям или событиям.

Например, можно отдельно рассмотреть эпизод с убийством Иуды. Здесь мы также обнаружим параллель между действиями его возлюбленной Низы и действиями Маргариты в московских главах. Низа действует по желанию Пилата, которое передаёт ей Афраний. Маргариту так же «подкупает» посланный Воландом Азаззело. Как и Маргарита, Низа в отсутствие мужа покидает дом и выманивает Иуду в «нехорошее место». Иуду убивают подосланные палачи, как и мастера отравляет Азазелло.

Спрашивается, какой вообще смысл может иметь эта параллель? Да, вроде бы и никакого, кроме компрометации Маргариты таким сравнением с Низой. И не только Маргариты, но и всех любящих женщин. Например, А.Барков пришёл именно к такому дедуктивному выводу. Однако мы-то с вами романтики и верим Автору, который обещал показать нам настоящую любовь. Так что это толкование, лежащее на пыльной поверхности бытия, никак не годится.

Ладно, допустим, Афраний не сказал Низе, зачем нужно выманить Иуду из города. Возможно, он даже сказал, что это нужно для спасения Иуды, что более похоже на правду. Но ради такой банальности, как коварный обман чекистом любящей женщины, стоило ли Автору расписывать в красках эту параллель, угрожающую компрометацией главной героини? Нет, конечно. Тогда остаётся одна версия: вся эта комбинация была придумана Афранием, чтобы спасти реального Иуду, инсценировав его смерть. Без сомнения, Афраний убедительно врёт Пилату о многих деталях операции. Просто потому, что стены дворца Ирода имеют большие уши, и Пилат не доверяет этой странной архитектуре. Почему не предположить, что Афраний профессионально врёт обо всех важных деталях?

Ах, да, есть небольшая загвоздка! Сам автор «романа в романе» вроде бы живописует это убийство как реально случившееся. Так ведь? Ну, а разве читатель ожидал чего-нибудь другого? И разве писатель вправе разочаровывать читателя, ставить его в тупик внезапным разрушением тысячелетних стереотипов? Ну, представьте себе роман, в котором Пилат и впрямь спасает Иуду. Как бы реагировало большинство читателей, даже атеистов? Нет, лично я себе такого риска для репутации писателя представить не могу. Не смог и наш Автор, но для будущих читателей оставил эту параллель, чтобы сообщить по секрету свой личный взгляд на вещи. Да, кстати, а как называется эта глава? «Как прокуратор пытался спасти Иуду» и без всяких кавычек.

Собственно, на этом примере можно было бы завершить краткий обзор идей, которые помогут нам разгадать секретное послание Автора. Но я не могу отказать себе в кратком отступлении от предмета исследования. Дело в том, что обнаруженная нами идея, условно названная «герой и ещё трое», никак не умещается в рамках одного Романа. Едва ли не в каждом культовом произведении – книге, пьесе, фильме, которые мы готовы перечитывать, пересматривать, цитировать – можно найти такую же четвёрку в центре сюжета: главный герой и три спутника.

Классика – это «Три мушкетёра»: изобретательный д’Артаньян, исполнительный Портос, забывший прошлое Атос, живущий верой в своё призвание аббата Арамис. В любимых кинокомедиях: «Кавказская пленница», «Бриллиантовая рука», «Джентльмены удачи», «Иван Васильевич меняет профессию», «Собачье сердце» – главный герой перевоспитывает трёх учеников. Штирлиц из лучшего телесериала тоже работает с троицей: заподозренный в предательстве и погибающий исполнитель Плейшнер, плюс спасающий героя «зверь» Мюллер, а также пастор Шлаг, добывающий отчёт о деле. И это лишь малая часть из возможных примеров. Например, на днях пересмотрел «Сталкера» Тарковского. И там в кульминационный момент в Комнате собираются четверо – главный герой, профессор (который на самом деле Технолог), Писатель, плюс Зверь – чёрный пёс.

Теперь, пожалуй, всё. На сегодня примеров достаточно, чтобы загрузить всех идеями. А когда читатель свыкнется и примирится с ними, можно будет начать подробный анализ московских глав.

20. Тройная параллель

Итак, глава первая «Никогда не разговаривайте с неизвестными». Действующие лица – Берлиоз и Бездомный, клетчатый регент, профессора Воланд и Кант. И ещё Аннушка уже разлила масло.

Напомню, что мы исходим из гипотезы наличия скрытого слоя смыслов, время в котором течёт иначе, нежели в условном времени пьесы, разыгрывающейся в Москве в течение четырёх дней. Как и в послужившем для Автора образцом «Фаусте» Гёте, персонажи Романа — это коллективные образы, олицетворяющие исторические движения, развитие больших сообществ на протяжении многих десятилетий. Мы можем предположить, что пролог и завязка Романа относятся к 20-м годам ХХ века, то есть к началу работы над Романом и предшествующим событиям. В частности, на это может указывать возраст мастера – 38 лет, как у Автора в 1929 году, когда был написан «роман в романе».

Почему этот указатель времени относится к первой, а не к тринадцатой главе? Разумеется, это только предположение, но оно основано на нескольких указаниях Автора. Во-первых, возраст героя сообщается сразу по его появлении в 13 главе. Во-вторых, есть аналогия с ершалаимскими главами, где возраст героя лет двадцати семи указывает не просто на начало действия в 1918 году, а на завязку – встречу Иешуа с учеником Пилатом. Соответственно, можем предположить, что и в московских главах такой же указатель времени относится к завязке сюжета – встрече Воланда с Иваном Бездомным. В книге есть ещё один указатель времени, подсказывающий нам именно такую привязку, но о нём мы поговорим чуть позже. Главным же доказательством нашей гипотезы о течении времени в скрытом слое Романа будет возможность детального истолкования хотя бы одной, первой главы.

Итак, вернёмся от завязки в самое начало первой главы – к прологу, в котором участвуют только Берлиоз и Иван Бездомный. И ещё, чуть не забыл, призрак клетчатого регента. Роль Берлиоза – одна из самых кратких, но и самых ярких, так что язык не повернётся назвать её эпизодической. Берлиоз – один из главных героев всей московской пьесы. При этом обстоятельства смерти Берлиоза и появление его отрезанной головы на Балу, не оставляет сомнений в первоисточнике. Здесь речь тоже идёт о повторении древнего сюжета из Евангелия – только канонического, а не от Воланда. Сюжетная параллель между смертью Берлиоза и усекновением главы Иоанна Крестителя достаточно очевидна для всех комментаторов Романа. Но в чём состоит смысл этой параллели? Какую идею подсказывает нам Автор этим уравнением?

Заметим, что это не первое обращение Булгакова к идее «предтечи». В романе «Белая гвардия» тоже был эпизод, где ученик «предтечи антихриста» становится учеником главного героя – доктора Турбина. И вообще нужно отметить, что уже в первом романе Булгакова присутствуют в зачаточной форме почти все идеи главного Романа. Например, глумливый персонаж в клетчатых брюках, приснившийся Турбину. Ну да, мы отвлеклись. «Предтеча» из «Белой гвардии» лишь подтверждает, что Булгакова действительно занимала эта идея параллелей и схожих ролей, которые играют личности или большие сообщества в сюжетах Истории.

Что же означает параллель «Берлиоз – Предтеча»? Какие выводы неизбежно следуют из этой линии? Да уж, весьма скандальные выводы следуют, скажу я вам. Так что я не удивляюсь тому факту, что ни один комментатор даже не пытался продолжить эту линию. Если Берлиоз параллелен Иоанну Предтече, то и сама завязка Романа, его первая глава параллельна не только ершалаимским главам, а самому что ни на есть каноническому Евангелию от Иоанна: «На другой день опять стоял Иоанн и двое из учеников его. И, увидев идущего Иисуса, сказал: вот Агнец Божий. Услышав от него сии слова, оба ученика пошли за Иисусом».[36]

«Предтеча» Берлиоз и ученик Иван Бездомный на берегу Патриарших прудов встречают незнакомца, который становится новым учителем Ивана. Ученик покидает прежнего учителя и следует уже за новым, а вскоре при участии мастера становится его убежденным адептом. Перед Берлиозом, как и перед Крестителем, возникает дух, пусть и не в виде голубя. Хотя птицы в небе над прудом в первой главе тоже присутствуют.

Как так можно?! – воскликнет кто-то из ревнителей благочестия, – приравнять Господа нашего Иисуса и Воланда? Ну, во-первых, ещё никто никого ни с кем не равняет, а лишь раскрывает параллель в художественном тексте. Почему бы Автору ни считать, что отношения между демонами и их свитой строятся по тем же правилам, что и отношения ангелов? В конце концов, сатана – тоже ангел, только падший. Нас с вами интересует не реакция ревнителей, а мысли Автора. Например, такой вывод: Автор в московских главах проводит параллели не только с евангелием от Воланда, но и с каноническим Евангелием. Поэтому «ершалаимские главы» не отменяют, а дополняют канонический текст, их нужно читать не вместо, а вместе.

Раз уж мы обнаружили одну линию, параллельную с каноническим сюжетом, то не поискать ли и другие параллели где-нибудь поблизости? Если Берлиоз имеет прототип в лице новозаветного героя, то нужно бы и Бездомного проверить, раз уж он присутствует с самого начала. Впрочем, я уверен, что вы уже сами вспомнили, кто из учеников Иисуса сначала долго преследовал его, а потом стал самым горячим адептом, после того как Иисус явился ему: «Я упал на землю и услышал голос, говоривший мне: Савл, Савл! что ты гонишь Меня?»[37]

Итак, в самом начале Романа, в его прологе Автор выводит две фигуры, прототипы которых – это Иоанн Креститель и апостол Павел, а связующим звеном между ними является Иисус. В таком случае, чтобы расшифровать эти параллели нужно сначала раскрыть связь между Предтечей и последним из призванных апостолов. Да и существует ли такая взаимосвязь? Например, Иоанн – учитель, и Павел – тоже. И тот, и другой создали своё учение, одно – предшествующее проповеди Иисуса, другое – следующее ей. Если апостол Пётр по воле Учителя учредил христианство как церковь, то апостол Павел – создатель христианской религии как учения.

Иоанн Предтеча создал и проповедовал учение о скором пришествии Христа на основе толкования книг Ветхого Завета, и сам он принадлежал ветхому иудаизму. Апостол Павел создал учение о том же самом, но уже исполнившемся. И основой его учения был уже не Ветхий, а Новый Завет. А между этими двумя столпами было явление самого Нового Завета – божественное откровение, данное Иисусу. Это и есть в общих чертах взаимосвязь между тремя фигурами учителей, один из которых был сначала непослушным учеником.

Теперь применим этот выявленный прототип взаимосвязей к троице Берлиоз–Бездомный–Воланд. Разумеется, сделать это даже в первом приближении невозможно, рассматривая лишь внешний слой сюжета. Параллельные линии могут сойтись только в неевклидовом пространстве скрытого слоя смыслов. Поэтому нам вновь придётся прибегнуть к гипотезе, которая тем самым пройдёт проверку. Когда в начале нашего исследования мы обнаружили скрытый смысл в «Фаусте», то предположили, что и в нашем Романе речь идёт о судьбе науки в контексте развития цивилизации в ХХ веке. Только речь в нашем случае идёт не о естественных науках, а о гуманитарных. Точнее так: новая фундаментальная наука о человеке и человечестве, поскольку понятие «гуманитарная наука» слишком дискредитировано за последнее столетие.

Соответственно, у Гёте Фауст был олицетворением, коллективным образом учёного сообщества, а Мефистофель – не что иное, как дух естественных наук. Мы предположили, что аналогом Фауста в булгаковском Романе (и соответственно, в новой науке) является мастер. Эта гипотеза пока не встречает особых возражений. Кроме, пожалуй, одного – в отличие от Фауста мастер пассивен и действует в небольшом числе эпизодов. В этом смысле активный Иван Бездомный несколько его превосходит. Может быть, всё дело в том, что мастер – не учёный? Да, раньше он был историком. Но разве «история» – это наука в том же смысле, что и физика или химия? Разве у «гуманитарной науки», включая историю, есть фундаментальные законы? Нет, конечно, и поэтому гораздо правильнее «гуманитарные науки» называть дисциплинами.

Мастер бросает свою «науку» и пишет «роман». Но при этом мастер решительно отказывается и от звания писателя. То есть его «роман» – вовсе не роман в смысле литературы. И из всех связанных с текстом булгаковского Романа источников есть один, имеющий подходящий к этой шараде смысл – та самая программная статья Канта и предсказанная в ней История как Роман, то есть фундаментальная теория, которая делает явными все ранее скрытые взаимосвязи и движущие силы всемирно-исторического процесса.

Нужно заметить, что любая по-настоящему фундаментальная наука рождается вовсе не из философии или математических формул (это всего лишь язык науки), и не из систематизированных данных (это всего лишь материал для будущего содержания). Рождение новой фундаментальной теории – это результат такого же духовного откровения, озарения, как и рождение новой религии. В этом смысле вполне работают параллели между приснившейся Менделееву периодической таблицей и снами наяву библейских пророков.

Иван Бездомный – это ученик одновременно и Воланда, и мастера, о тесной взаимосвязи которых мы ещё поговорим. Иван в своём развитии движется, наоборот, от поэта к историку, от писателя к учёному. Писатель получает знание художественным методом, через откровение, а учёный добывает знания через применение фундаментальных законов. Поэтому учёное сообщество новой науки, как во второй части «Фауста», перейдёт от откровения к освоению новых методов.

Нам остаётся предположить, что Булгаков существенно развил идеи, заимствованные у Гёте, и увидел двух разных Фаустов. Старый ученый из первой части «Фауста» оставил прежнюю схоластику и, порывая с обществом, опускается в глубины подсознания за научным откровением. Молодой Фауст из второй части учится пользоваться дарами Мефистофеля, чтобы преобразить окружающий мир. Эти две ипостаси учёного – учителя, впитавшего предшествующий опыт, и ученика, познающего открытые ему законы, одноимённы у Гёте, а у Булгакова соответствуют двум разным персонажам – Берлиозу и Иванушке. Между этими двумя образами обязательно должен быть третий – творческий дух, дарящий откровение новой теории. И где-то рядом – мастер, воспринимающий это откровение и передающий новому Ивану.

На всякий случай напомню, что аналогия Иванушки с новым Фаустом не означает совпадения этих коллективных образов. Естественная наука как сообщество и как процесс познания не совпадает с гуманитарной наукой – ни с прежней, ни с новой. Но всё же естественнонаучное сообщество играет ведущую роль в ХХ веке, поэтому было бы странно, если гётевский Фауст в каком-то обличье не стал соучастником нашего Романа. Об этом мы ещё поговорим, а пока стоит вспомнить о Берлиозе.

В самом деле, стоит только взглянуть на эту фигуру: «одетый в летнюю серенькую пару, был маленького роста, упитан, лыс, свою приличную шляпу пирожком нес в руке, а на хорошо выбритом лице его помещались сверхъестественных размеров очки в черной роговой оправе», чтобы безошибочно распознать типичного гуманитария. Просто типичнее не бывает. А эта мощная эрудиция: «редактор был человеком начитанным и очень умело указывал в своей речи на древних историков». И ещё – «Михаил Александрович забирался в дебри, в которые может забираться, не рискуя свернуть себе шею, лишь очень образованный человек». Но при живой встрече с явлением, не учтённым в анналах и не освящённым авторитетами, Берлиоз совсем теряется и рабски следует стереотипам, даже жертвуя собой. Согласитесь, если нам нужен обобщенный образ видного представителя «гуманитарных наук» как общественных дисциплин, то более ёмко и кратко, чем у Булгакова, вряд ли у кого-то получится.

Сам Автор относится к Берлиозу с очевидной симпатией. В лице Воланда он даже пытается в последний момент как-то предостеречь, уберечь Берлиоза. И в самом деле, Берлиоз не так плох для своего времени, стремительно уходящего вместе с изломанным солнцем. Ничуть не хуже, чем Иоанн Креститель для своего времени и своей исторической роли.

Да, гуманисты начала ХХ века практически в один голос говорили о «новом человеке», о роли науки в его воспитании и утверждении. Никто из них не представлял, как это должно произойти, но свято верил в близкое чудо пришествия «нового человека». Атеизм этих гуманитариев был предметом их гордости, но представлял собой всего лишь вывернутый наизнанку религиозный догматизм. Вместо научного объяснения исторических фактов и социальных явлений, связанных с религией и вообще с откровением как формой знания, «гуманитарии» просто отрицают значение этих фактов, принижают их до уровня суеверий и мифов диких народов. Разумеется, любая попытка влить новое знание в эти вывернутые наизнанку «ветхие меха» ведёт к гибели сосуда.

Теперь попытаемся понять, почему именно 1929 год стал столь критическим для обобщённого образа советского гуманитария. Вряд ли только усилиями Булгакова, осчастливившего одного главного редактора одной главой из первой версии Романа. 1929-й – это год Великого перелома не только в политике и экономике, но и в идеологии. В июне 1929 года состоялся первый Всесоюзный съезд безбожников, настоящий шабаш советских «гуманитариев». Однако пострадавшими в ходе кампании новых гонений на церковь, разрушения храмов, оказались не только верующие люди. Одной из главных жертв Великого Перелома стала сама гуманитарная наука.

В порядке самозащиты внешнего – «ветхих мехов наизнанку», из общественных дисциплин изгонялось всё живое, противоречащее марксистской атеистической или экономической догматике. Ведущие учёные, творцы новых теорий, которые были условно лояльны советской власти и стремились помочь развитию страны, оказываются в застенках или на Соловках, упоминание которых так задело Берлиоза. Флоренский, Лосев, Кондратьев, Чаянов – даже этого краткого списка достаточно, чтобы понять обобщенный образ отрезанной головы советской гуманитарной науки, которая в силу творческого импульса революции была одной из передовых в мире. В общем-то, она и впрямь стала жертвой комсомольского трамвая, резко свернувшего от Патриарших прудов по новым рельсам культурной революции 1930-х. И всё же у лидеров гуманитарной науки остались ученики, которые поначалу тоже были захвачены безбожным вихрем, но потом одумались и пошли совсем иным путём.

Итак, наши гипотезы дают нам вполне убедительную интерпретацию встречи коллективных образов, послужившей завязкой всего сюжета московской части Романа. Однако всё вышеизложенное – это лишь где-то половина всех скрытых смыслов, обнаруженных в первой главе Романа.

21. Разоблачение обмана

Кажется, я забыл предупредить читателей о существовании ещё одного правила толкования притч. Один и тот же символ или образ может иметь два и более пусть близких, но различных смыслов. Это не значит, что нужно выбирать между разными толкованиями, все эти смыслы имеют своё собственное значение. Даже краткий текст иметь несколько слоёв глубины, а значение образов определяется отдельно в каждом из подходящих контекстов. Это правило вполне подходит и для первой главы Романа. Два слоя скрытого смысла мы уже обнаружили: первый, когда сравнивали завязку Романа с параллельным сюжетом «Фауста», и второй – на основе параллелей с Евангелием от Иоанна. Но 1929 год был годом Великого Перелома не только для общественных наук, но и в творческой биографии самого Автора. Было бы просто странно, если бы Булгаков, имея в виду 1929 год, каким-то образом не отразил начало работы над Романом.

Однако начнём мы разговор об автобиографическом слое смыслов, как и полагается, с немедленного разоблачения всех этих фокусов! Неужели среди читателей и в самом деле встречаются ещё наивные люди, полагающие, будто в тысяча девятьсот двадцать каком-то году на Патриарших прудах могла состояться встреча трёх подобных субъектов как Берлиоз, Бездомный и тем более Воланд? Не может быть, чтобы кто-то всерьёз поверил в эти фантазии?!

Граждане! Вас намеренно вводят в заблуждение! Не было в прошлом веке в Москве ни редакторов, ни поэтов с такими фамилиями, не говоря уже о консультантах по чёрной магии. Никто даже близко похожий не ходил по аллее у Патриарших, разве что в голове у самого Автора!

Стоп! Как говорите? Где могла произойти эта историческая встреча? В голове?! Ну не знаю, не знаю. Наука пока не вполне в курсе, где и на какой физической основе функционирует психика человека, включая коллективное бессознательное. Может и в голове, а может быть в сердце, то есть в крови. Разные есть мнения на этот счёт. Поэтому правильно будет говорить – в душе Автора, в виртуальном пространстве его психики. Именно там, в душе Автора и встретились три идеальные сущности, посредством которых личность Автора принадлежит к трём разным сообществам. Одно из них – известное и уважаемое сообщество «общественных наук». Другое – молодая, вихрастая наука находится пока на самой ранней стадии развития и, как малое дитя, в расчёт никем не принимается. И есть ещё какое-то третье сообщество, к которому также принадлежит Автор. Его объединяющим началом является ироничный, искромётный, а порою и разрушительный «творческий дух».

Так что выходит? Автор в первой же главе Романа сообщает нам о метаморфозах своего мировоззрения, ставших причиной написания Романа. Булгаков не просто разочаровался в атеистической системе гуманизма, которую исповедовал, как вся русская интеллигенция. Нет, Автор вовсе убил в себе догматика Левия, ставшего в конце карьеры вечного студента безбожным фарисеем.

Хотя этот вывод вытекает из очень простых и неопровержимых посылок, но может быть это наш собственный домысел, не приходивший в голову Автору? Чтобы утвердить нас на правильном пути, Автор оставляет в тексте тайный знак. Я уже упоминал, что Булгаков пользуется каноническим шифром, той же самой древнееврейской символикой образов и чисел, которая использована в притчах Нового Завета. В этой связи нас может заинтересовать тайная символика квартиры №50.

Не знаю, в курсе ли вы, что в библейских текстах слово дом имеет ещё один аллегорический, духовный смысл? Дом — это человек, точнее личность, внутри которой живут и общаются те самые идеальные сущности, которые в притчах изображаются как люди. Эта символика жилья нам ещё пригодится, чтобы понять, коллективным образом какого собрания личностей является Воланд.

С точки зрения библейской символики чисел 50 – число сложное, которое нужно разложить на множители, меньшие 22. Поскольку символически значимых чисел столько же, сколько букв в одном из вариантов древнееврейского алфавита. Булгаков в один из главных моментов даёт нам знать, что эта символика ему знакома: в начале главы 13 «Явление героя» вместе с мастером является буква М. Это и есть указание на тринадцатую букву древнееврейского алфавита – «мем». Об этой символике мы ещё поговорим. А пока лишний раз удостоверимся, что Автор специально хотел связать мастера и букву М с 13 главой. Зачем иначе разбивать на две главы, 3-ю и 4-ю – текст, который по смыслу и объёму укладывается в одну главу? И зачем было от 13 главы отрывать 11-ю на три странички?

Так что, хочешь – не хочешь, а придётся нам извлекать скрытый смысл из числительных. С квартирой №50 это достаточно просто. Десятка означает жизненный цикл, вся жизнь одного человека. Пятерка символизирует тайну. Соответственно, 5х10 = «жизнь, посвящённая тайному знанию». А квартира №50 — это личность, посвятившая тайнам свою жизнь.

Впрочем, и без того всем известна связь квартиры №50 с личностью Михаила Афанасьевича Булгакова. Хотя не так уж и очевидна. Во-первых, потому, что дом под номером 302-бис никогда на Садовой не существовал. А во-вторых, всякий, кто хотя бы заглядывал в мемориальную квартиру №50 в доме №10 по Большой Садовой улице, мог убедиться, что нет никакого сходства с описанной в Романе нехорошей квартирой. То есть Автор вовсе не желал, чтобы мы отождествляли квартиру №50 из Романа с одной из московских квартир, где Булгаков жил в 1920-х.

Если всё же принять за правду, что наш Роман является притчей и в нём скрыт клад тайного духовного знания, то посвященные написанию этого Романа полвека жизни великого писателя вполне заслуживает этой символики – 5 x 10. И странные слова Воланда о том, что он будет жить в квартире Берлиоза, имеют прозрачный символический смысл. В личности Булгакова место гуманитарного скепсиса и мёртвой эрудиции занял живой творческий дух. И произошло это после начала работы над Романом в 1928-29 году. Осмелимся предположить, что и все остальные события в первой главе, так или иначе, отражают эволюцию личности Автора, его движение к началу работы над Романом.

Например, привидевшийся Берлиозу призрак клетчатого регента может символизировать работу Автора над его первым романом «Белая гвардия» в 1923-24 году. Потому что в описании сна доктора Турбина впервые появляется глумливый «маленького роста кошмар в брюках в крупную клетку». Тут мы вынуждены вспомнить важный факт из жизни Булгакова, который был обнаружен и разоблачён коллегами Бузиновскими – связь с литературным обществом Максимилиана Волошина «Атон» и через него с Робертом Бартини. Как мы выяснили, символический ряд «Пиво и воды» и «регент» однозначно указывает на одноименный советскому авиаконструктору курорт в Чехии.

В отличие от скрытых историософских идей эти автобиографические подробности не столь уж важны. Может быть, имело место влияние Бартини как первый толчок к эволюции Автора, а может – и нет. Но если пролог Романа отражает именно этот факт, то получается, что Булгаков был знаком с Бартини во время работы над «Белой гвардией», до поездки к Волошину в Коктебель. В биографии Булгакова есть зацепка, допускающая такую возможность. Через полгода после переезда в Москву, в феврале 1922 года Булгаков пару месяцев служит заведующим издательской частью в Военно-воздушной академии имени Жуковского. Так что вполне мог иметь общих с Бартини знакомых.

Судя по эпизодам в «Белой гвардии» и в первой главе Романа клетчатый регент Булгакову, как и Берлиозу, явно не приглянулся. Заметим, что даже в дилогии Ильфа и Петрова в образе срисованного с Бартини обаятельного циника, есть двойственность – симпатия, смешанная с отчуждением. Возвращаясь к мнению Бузиновских о Бартини как прообразе Воланда, проведём мысленный эксперимент. Вспомним образ Остапа Бендера и спросим себя, кто из персонажей Романа более похож на Великого комбинатора. Ну, уж точно не Воланд, а именно что клетчатый переводчик. Кроме того, гений естественнонаучной техники должен воплощать Фауста, а никак не духа гуманитарной науки. А теперь возьмём в руки большой словарь литературного русского языка и посмотрим, какое из слов ближе всего к имени «Фауст», отличаясь всего двумя буквами. Верно, это слово – «фагот». Есть ещё одно близкое слово, но персонаж с фамилией Фрукт – это был бы тот ещё перебор в смысле вкуса.

Но если Фагот – это замаскированный под шута и балагура Фауст, научно-технический гений, то этому должны быть подтверждения и в остальном тексте Романа. На самом деле, среди фокусов Фагота есть, как минимум, один такой же или очень похожий на фокус в исполнении Фауста и Мефистофеля – деньги, появляющиеся ниоткуда. Можно упомянуть ещё финальный полёт искупившего грехи молодости фиолетового рыцаря, легко соотносимый с финалом «Фауста». Вот так, мимоходом, разбирая автобиографический слой первой главы, мы опять обнаружили связь с гётевским образцом. Только уже не параллель, а пересечение сюжетных линий двух великих книг. При этом Фауст оказывается в соподчиненном отношении к Воланду.

И кстати, почему «Берлиоз»? Какой смысл замаскировать образ разуверившегося Левия именно этой фамилией известного французского композитора. Не в том ли дело, что Гектор Берлиоз тоже увидел перед собой образ Фауста? Хорошо, а как насчёт другого прозвища Фагота? Нет ли в нашем толковании ключа и к этой загадке? Или наоборот: нет ли в фамилии «Коровьев» подтверждения наших догадок? Пожалуй, что и есть. Ведь что такое русская фамилия с точки зрения этимологии как не архаичная форма отчества. Иванов – сын Ивана, Кузнецов – сын кузнеца. Коровьев, получается – сын коровы, то есть Телёнок. А кто у нас прообраз «Золотого телёнка» как не товарищ Бартини? На мой вкус, очень красивое совпадение, даже если ошибочное. Ну да пусть кто-то придумает красивее!

Итак, из действующих лиц первой главы не разъяснённой осталась Аннушка, уже разлившая масло. Это, пожалуй, самая сложная из загадок первой главы. Но и она нам будет по силам, раз нам известна символика квартиры №50 и скрытая за нею нетривиальная идея. Дело в том, что Булгаков не просто использовал библейскую символику, но и ухитрился развить её до новых образных высот. В новозаветных притчах и посланиях можно встретить образ дома, но вот образ многоквартирного дома, да ещё и с коммунальными квартирами – это остроумная находка самого Булгакова.

С образом коммунальной квартиры всё ясно, благодаря встрече в одной личности трёх разных ипостасей учёного – преподавателя-эрудита, творца-теоретика и ученика-практика, они же Берлиоз, Воланд и Бездомный. Но в той же самой квартире могли до этого проживать и другие ипостаси, олицетворяемые алкоголиком Лиходеевым или же вдовой Фужере. Булгаков, правда, был раньше морфинистом, а не алкоголиком, ну да видимо, решил предложить читателю более понятный образ.

И в евангельских иносказаниях в домах обитают многие ипостаси, хотя и родственники. А вот многоквартирный дом – это действительно новый образ. И соответствует он не одной личности, как квартира, не одному жизненному циклу, а большому историческому циклу, в котором на долю отдельных личностей приходится лишь часть общего пути. То есть многоквартирный дом – это целый ряд личностей, которые наследуют и развивают общую для них ипостась духа. Числовая символика такого большого цикла – это уже не 10, а 100. Именно поэтому у многоквартирного дома на Садовой трёхзначный номер 302-бис. Мы обязательно растолкуем и это символическое число, но всему своё время. А пока нас интересует расположенная в этом же доме квартира №48, в которой, собственно, и проживает Аннушка по прозвищу Чума.

Наверное, если уж Автор поместил Аннушку в квартиру с номером, то намекает на необходимость растолковать символику числа 48 применительно к какой-то личности. Но что это может быть за личность? Число 48 предшествует 50-ти, так что речь идёт о предшественнике Булгакова. Из обитателей квартиры №50 только Воланд со свитой могут быть подозреваемы в том, что жили раньше и в квартире №48. Во всяком случае, Воланд упоминает о своем посещении Москвы в прошлом, а Азазелло в 24 главе необычно снисходителен к Аннушке-Чуме. Поэтому предположим, что речь идёт о переселении творческого духа от одного гениального писателя к другому, о предшественнике Булгакова по творческой линии. А кто из наших гениев воспел и женщину по имени Анна, и Чуму? Да, да, именно он, Александр Сергеевич, родной, так или иначе присутствующий на многих страницах Романа. Оказалось, что и в первой главе тоже.

Что касается толкования символического числа 48, то четвёрка символизирует мирское, внешнее: четыре стороны света, но и четыре конца у креста. Поэтому число 40 символизирует жизненные испытания, как те самые сорок лет под водительством Моисея. Восьмёрка же означает полученное откровение. Это, собственно, и есть художественный метод познания. Поэтому квартира №48 означает помноженную на испытания и стремление к светскому успеху жизнь личности, получившей творческое откровение. Вполне соответствует личности и жизни Пушкина.

Но у Пушкина не одна Анна. Есть гениальные строчки «Я помню чудное мгновение…», посвящённые Анне Керн. И есть Дона Анна из пьесы о Доне Гуане в цикле «Маленькие трагедии». Очевидно, прозвище Чума указывает именно на вторую Анну. Хотя, разумеется, образ вдовы Командора был навеян романом поэта с Анной Керн. Похоже, что мы на верном пути, потому что Аннушка пролила масло не просто так, а на камни. Но мы в курсе, что масло тоже имеет аллегорическое значение, символизируя способность к любви, духовную энергию. Сейчас бы сказали «либидо» или «пассионарность». Между тем пушкинская Дона Анна действительно прославилась тем, что растратила энергию своей любви у камня на могиле Командора. Так что и этот кусочек шарады у нас вполне сложился.

О чём же важном хотел сообщить нам Булгаков в этой шифровке? Вряд ли только об автобиографическом моменте. Хотя и в этом смысле всё складывается. Именно в 1929 году, в феврале Булгаков знакомится с Еленой Шиловской, женой генерала, «командора». Поэтому не удивительно, что переживания влюбленного писателя легко рифмуются со строками Пушкина к Анне Керн и с сюжетом «Каменного гостя». Внимательный читатель уже убедился, что эта классическая романтическая линия является заглавной в сюжете Романа. Можно уверенно предположить, что именно встреча с музой и связанные с ней переживания завершили эволюцию личности писателя, его трансформацию из гуманиста и социального сатирика в творческую личность всемирного масштаба.

Ну и чтобы не возвращаться лишний раз, ещё раз посмотрим на пустынную аллею возле Патриарших прудов. И увидим самое странное: «В тот час, когда уж, кажется, и сил не было дышать… никто не пришел под липы, никто не сел на скамейку, пуста была аллея». Вот мы и уличили Автора в явном надувательстве! Пусть даже встреча Берлиоза, Бездомного и Воланда и происходила у Патриарших прудов, но в душе писателя. Только вот аллея в многолюдном месте Москвы никак не могла быть при этом пустой. Так что требуем немедленного разоблачения этого фокуса!

А тут и разоблачать-то нечего. Поинтересуйтесь у опытных психологов насчёт такого явления как изменённое восприятие реальности, «дереализация». В малой степени радостной эйфории оно должно быть знакомо большинству читателей. Но для действительно сказочного преображения окружающей действительности требуются высокие уровни энергии любви. Вот, например, с одной моей киевской знакомой произошёл случай. Шла она себе спокойно по тихой и зеленой улице и вдруг увидела перед собой кучку разноцветных купюр. Радостный шок от такого события был таков, что городская действительность внезапно преобразилась в какой-то нереальный, сказочный мир. Кривая улочка выпрямилась в струну до горизонта. Высокие и тёмные деревья вытянулись регулярной шеренгой. Дома стали похожи на сказочные замки, а серый асфальт окрасился радугой от сияющих купюр. И сама сказочная улица стала пустынной. Это продолжалось какое-то время, пока женщина не покинула это место. Вот что делает с человеком искренняя любовь, даже если это любовь к деньгам!

Поэтому есть такое подозрение, что Булгаков описывает пустынную аллею именно так, как он её сам видел в состоянии измененного восприятия. И, разумеется, причиной этого сказочного преображения была романтическая страсть. Потому что в другом месте Романа, в эпизоде встречи мастера и Маргариты происходит такая же магическая трансформация обыденного пространства, в опустевшем переулке рядом с оживлённой Тверской.

Собственно, я так уверенно могу разоблачить Автора по той же причине. И у меня была романтическая ситуация, когда старый парк на берегу реки превратился в безлюдное сказочное пространство, где обитали только символы. Увы, мне не так повезло, как Булгакову, но пушкинский сюжет о Доне Гуане меня тоже взволновал не по-детски. После такого случая взгляд на окружающий мир так и остаётся двойственным. За обыденными явлениями хочется видеть скрытую символику. Прямо скажем, никакой особой пользы от такого странного взгляда на мир не наблюдается, разве что помогает для развлечения несколько иначе взглянуть на литературные произведения.

Тем не менее, символика любовного треугольника – муж, жена и любовник – вовсе не исчерпывается автобиографическими смыслами. Так что в дальнейшем мы более детально растолкуем эту романтическую линию сюжета, которая довольно неожиданно для нас берёт своё начало от камня, на который проливает масло Аннушка-Чума.

22. О любовном треугольнике

Надеюсь, никто не будет возражать, если мы будем двигаться от начала Романа, от завязки сюжета не по порядку глав, а вдоль найденных нами смысловых линий. С тем чтобы полностью разоблачить и исследовать обнаруженные идеи. В прошлый раз мы раскопали в скрытом автобиографическом слое первой главы узелок, от которого тянутся сюжетные линии любовного треугольника. Тянутся эти нити к 13 главе, в которой мастер рассказывает Ивану свою романтическую историю. Эта же глава является кульминацией другой сюжетной линии, начавшейся в первой главе – параллели между похождениями Ивана Бездомного и деяниями новозаветного апостола Павла. Эту параллель осталось уточнить и дополнить несколькими штрихами из главы 13 «Явление героя».

Во-первых, нужно расчистить от кажущегося изгиба параллельной линии сам драматический момент встречи Бездомного в палате №117 с таинственным незнакомцем, назвавшимся «мастером». Как мы помним, Савл в Деяниях апостолов встречается по дороге в Дамаск с Иисусом. Поэтому, продолжая параллель, Иван должен бы встретиться с Воландом. Однако, если собеседник Ивана назвался «мастером», разве это не может быть, ну например, розыгрышем? Тем более что именно к этому эпизоду относятся дежурные претензии литературоведов, что де Булгаков и здесь небрежен, забывчив, а редакция не выверена и не окончена. Дело в том, что в 30 главе Автор сообщает о мастере: «он был выбрит впервые, считая с той осенней ночи (в клинике бородку ему подстригали машинкой)». Сообщение это слишком подробное, чтобы считать его случайным. А в главе 13 читаем: «С балкона осторожно заглядывал в комнату бритый, темноволосый, с острым носом, встревоженными глазами и со свешивающимся на лоб клоком волос человек примерно лет тридцати восьми».

Нет, разумеется, можно было даже согласиться с комментаторами, которых наш «небрежный и забывчивый» Автор столь часто разочаровывал. Но как быть в таком случае с концовкой главы 11, которая по сюжету непосредственно предшествует началу 13 главы?

«– Так кто же я такой выхожу в этом случае?

– Дурак! – отчетливо сказал где-то бас, не принадлежащий ни одному из Иванов и чрезвычайно похожий на бас консультанта».

Ну, не знаю, не знаю. Может, опять случайность и небрежность Автора. Но только уж больно всё это похоже на прямое указание. Из первой главы известно, что разным наблюдателям Воланд видится по-разному. А мы с вами выяснили, что речь вообще идёт об идеальной сущности, творческом духе, который имеет привычку останавливаться в чужих квартирах, воплощаться в личности творцов. Не случайно в этом эпизоде потрет неизвестного очень похож на каноническое изображение ещё одного классика – Н.В.Гоголя.

И кстати, куда в данном случае проникает этот загадочный субъект? Правильно, в дом, хотя и сумасшедший. По опыту прочтения притч речь может идти о посещении творческим духом какой-то личности. Но сумасшедших героев в романе у нас двое – мастер и Иван, не считая, конечно, трёх грузовиков сотрудников зрелищной комиссии, Бенгальского и Босого. Однако эти последние не в счёт, потому что творческий дух не с ними делится откровением – историей любви мастера и Маргариты. А затем Ивану снится ещё и глава из романа, написанного мастером, известного наизусть ещё только Воланду, то есть самому творческому духу. Поэтому вполне возможным и приемлемым является и такое толкование – до того момента, как посетить палату №117, творческий дух мог воплощаться и в Гоголя, и в Булгакова. Но как только он вошёл в новый дом, в конкретную личность, то превратился в Мастера. А если вспомнить, что диалог на Патриарших происходил в душе Булгакова, то диалог между Мастером и Иваном также происходит внутри одной и той же личности. И это диалог всё тех же двух ипостасей учёного, Воланда и Иванушки – творческого начала, дарующего откровение новой теории, и методического ученичества, постигающего законы новой науки.

Но позвольте, скажет самый внимательный читатель, о какой теории вообще идёт речь? Неважно, пусть не мастер, а Воланд в обличии Мастера, но беседуют-то они не о науке, а о бабах, точнее об одной женщине, её муже и любовнике. Да, действительно, замечание верное, не в бровь, а в глаз. И как в таком случае быть с параллелями между Бездомным и апостолом Павлом? Ведь Павел – создатель психологического учения об ипостасях, составляющих личность человека – «внешний человек», «внутренний человек», а также «внутреннейшее» над личностью. Кроме того, апостол Павел иногда использует иную трёхчастную классификацию ипостасей личности – «дух», «душа» и «плоть». Но самое замечательное, что в своих посланиях Павел часто использует иносказание, ведёт речь символически об отношениях мужа, жены, а также о разных прелюбодеяниях: «Потому предал их Бог постыдным страстям: женщины их заменили естественное употребление противоестественным; подобно и мужчины, оставив естественное употребление женского пола, разжигались похотью друг на друга…»[38]

Можно было бы подумать, что это всего лишь морализаторское наставление братьям, но наличие этих символических образов в притчах Нового и Ветхого Завета заставляет думать иначе, искать скрытый духовный, то есть психологический смысл в банальных образах мужа, жены и любовника. Собственно, явные повторы в посланиях апостола Павла, где в одних местах используются аллегории, а в других – строгие термины, позволяют уяснить, что муж – это то же, что и «внутренний человек», а жена – это «внешний человек».

Я не буду загружать читателя подробным толкованием библейских символов. Кому интересно, могут обратиться к книге Е.Полякова, где они расписаны на девятистах страницах плотного текста. Для нас же важно, что сюжетная параллель между Иваном Бездомным и апостолом Павлом очень даже неплохо подтверждена и завершена. И тот, и другой научены творческим духом иносказанию об отношениях мужа и жены, за которым скрыты какие-то не до конца понятые законы психологии. И кстати, место действия в клинике Стравинского также не случайно. Во времена Булгакова психология ещё не вполне отделилась от психиатрии. Тот же доктор Юнг и его аналитическая психология вышли вместе с психоанализом из психиатрической практики. Поэтому, раз уж в нашем Романе аллегорически описано развитие науки о человеке, то должны быть обозначены этапы, связанные со становлением современной психологии. Сказанное вовсе не значит, что для толкования 13 главы нам с вами нужно влезать в какие-то сложные дебри и термины психологических теорий. Созданных Булгаковым художественных образов и символов вполне достаточно, чтобы разъяснить самые главные моменты аналитической психологии и параллельных ей сюжетов из учения апостола Павла.

Некоторые дотошные исследователи уже заметили, что слово «мастер» имеет не всегда положительное звучание, когда речь идёт о художнике или писателе. То есть мастерство необходимо, но не достаточно. Кроме мастерства необходима ещё способность к творчеству. Техническое мастерство без творческого духа рождает ремесленную поделку, а не художественное произведение. И это, увы, не столь уж редкое явление в художественных кругах.

Бывает и творчество без мастерства. Причём гораздо чаще, чем это может показаться. Каждый малый ребёнок обладает именно этим качеством – незамутнённым творческим духом. Другое дело, что выражается эта неуёмная творческая энергия посредством каракулей и разрушений в окружающей среде, синяков и шишек. Так что приходится учиться мастерству, и почти вся творческая энергия уходит на освоение технических и коммуникативных навыков. В результате младенческое состояние, когда душа открыта творческому духу, сменяется более взрослым и скучным. И приобретение мастерства не является полноценной компенсацией возможной потере контакта с творческим духом.

Хотя нужно заметить, что высокое мастерство невозможно без высокого уровня духовной, творческой энергии. Поэтому большой мастер всегда находится в близких отношениях с творческим духом. Если только этому не помешает ещё одна ипостась художника – его муза, она же «анима» по Юнгу, она же «душа» по апостолу Павлу. Заметим, что и Юнг, и апостол Павел, будто сговорившись, приписывают этой ипостаси женский характер. Это и есть та самая жена. А «дух» — это муж. Что же касается исполнительской ипостаси, мастерства, то в учении апостола Павла – это «плоть».

Никакая деятельность человека, а уж творческая и подавно, невозможна без развитой функции самооценки. Чувствующая ипостась, чтобы выполнить свою психологическую функцию, развивается автономно от ипостаси мастерства. Что творческий дух существует отдельно, а иногда и за пределами личности, мы уже знаем. Но свято место пусто не бывает, и место творческого духа занимают другие действующие лица. Например, если разобрать символику пушкинского «Каменного гостя», служившего для Автора образцом и точкой опоры, то окаменевший муж – это антипод творческого духа. А в библейской системе символики камень означает «закон». В качестве догматичного судии каменный муж выступает, убивая и жену, и творческий дух, пытавшийся оживить траурный дом Доны Анны.

Кто-то, возможно, уже заметил, что мы снова получили триаду, как три ученика Иешуа или трое в свите Воланда. Три ипостаси личности – исполнитель (мастер), представитель (душа или жена), судья (дух или муж). Им соответствуют три психологические функции по Юнгу – мышление, чувство и ощущение. А вот четвёртая функция – интуиция соответствует творческому духу. Ещё раз обратим внимание на то, что мастер по ходу сюжета пассивен, обитая в подвале, в самом низу иерархии ипостасей художника. Какое-то движение происходит лишь, когда в подвал заглядывает побуждающая художника муза. Мотивация, она же самооценка не существует сама по себе. Она ориентируется на внешнюю мораль, либо руководствуется нравственными ценностями. Последние должны следовать живому творческому духу или же они превращаются в фарисейскую догматику.

Развёрнутый Автором сюжет сложных отношений между мастером, музой, высокопоставленным мужем и творческим духом, является, таким образом, параллелью и развитием психологической линии Нового Завета. Подчинение жены своему мужу является одним из условий её спасения, но есть и ещё условия: «Жена да учится в безмолвии, со всякою покорностью; а учить жене не позволяю, ни властвовать над мужем, но быть в безмолвии. Ибо прежде создан Адам, а потом Ева; и не Адам прельщен; но жена, прельстившись, впала в преступление; впрочем спасется через чадородие, если пребудет в вере и любви и в святости с целомудрием».[39] Уж, наверное, чтобы жене спастись через чадородие, для этого нужен живой муж или Дон Гуан, а не каменная статуя.

Кстати, поведение Маргариты во многом следует учению апостола Павла. Здесь и преданность мужу, и послушание в общении с Воландом. Да и обращённые к Маргарите слова Воланда: «Никогда ни о чём не просите» – очень уж созвучны заповеди Павла о безмолвии жены. Как и в судьбе мастера, предвосхищённой мечтами Пилата, в судьбе Маргариты есть место работе над ошибками. Маргарита предпочла сытому благополучию чадородие, которое в духовном смысле означает рождение нового смысла, то есть творчество. Общим чадом Поэта и Музы являются гениальные строки, порождением романа мастера и Маргариты становится их общий исторический роман.

Мы ещё намеревались коснуться символики числа 13 и соответствующей буквы М. У этого числа плохая репутация, потому что оно означает «смерть», «жертву». Но не просто смерть, а ещё и начало новой жизни. Почему Автор решил украсить мастера такой символикой? С одной стороны, есть ясные параллели с Иисусом, который среди учеников был тринадцатым. Но в контексте развития учения апостола Павла о личности число 13 и буква М могут указывать на смертный характер двух ипостасей – мастера и жены, составляющих «внешнего человека». В противоположность «внутреннему человеку», жизненный цикл которого проходит через ряд перевоплощений. Это толкование подтверждается развитием сюжета – мастер и Маргарита вместе умирают, чтобы обрести покой.

Впрочем, мы не будем сейчас углубляться в детали «семейных» отношений мужа, жены, мастера и оживляющего их творческого духа. Пожалуй, это было бы утомительно не только для меня. Лучше мы далее прогуляемся вдоль ещё какой-нибудь путеводной идеи, а наше новое знание о символике образов мастера, Маргариты и Воланда поможет нам проникать в скрытые до поры смыслы.

23. Сигналы точного времени

Мы извлекаем смысл из найденных взаимосвязей между разными главами. Но прямолинейное движение от главы к главе тоже может иметь какой-то неявный смысл. Так, переход от первой московской главы ко второй, ершалаимской в автобиографическом контексте соответствует появлению первой версии Романа. Мы во второй главе уже обнаруживали ценные находки. Но и здесь остались нерасшифрованные символы и указания. Например, двойное указание времени на стыке второй и третьей глав: «Было около десяти часов утра».

«– Да, было около десяти часов утра, досточтимый Иван Николаевич, – сказал профессор». Удивительно, но комментаторы даже здесь ухитряются увидеть ошибку или небрежность Автора. Хотя не заметить двойное утверждение, да ещё на стыке между основным текстом и «романом в романе» – это нужно совсем ослепнуть. А уж исправить десять утра на полдень – это и вовсе дело одной минуты. Кроме того, Автор по ходу второй главы уделяет очень много внимания движению солнца. В ходе допроса Иешуа солнце неуклонно поднимается вверх над ипподромом. Судя по тому, что Иешуа пришлось щуриться на солнце, а прокуратору – поднимать руку, чтобы заслониться, дело происходило не самым ранним утром.

По окончании допроса дано ещё указание на положение солнца: «Приказания прокуратора были исполнены быстро и точно, и солнце… не успело ещё приблизиться к своей наивысшей точке», когда встретились Пилат и Каифа. Наконец, в конце разговора с первосвященником прокуратор снова обращает внимание на солнце: «Дело идет к полудню». Целый ряд указаний на положение солнца говорит о том, что двойная «ошибка» Автора в конце второй главы не может быть случайной.

И вообще нужно раз и навсегда закончить все эти домыслы о небрежности или забывчивости Булгакова, якобы не завершившего правку Романа. Так могут думать люди, не способные поставить себя на место писателя. А между тем это не так сложно. Каждый, кто хоть раз занимался творческим делом, требующим всех сил, способен это понять. Не обязательно быть писателем, учёным, конструктором. Достаточно и такого обычного творческого дела как забота о маленьком ребёнке или воспитание большого. Любящая мать не уснёт полночи, будет вспоминать каждую мелочь, искать решение проблемы. Пока не забудется коротким сном, чтобы спозаранку начать действовать.

Так и писатель со своим детищем. Если что-то не складывается, не развивается так, как нужно, то все художественные идеи и даже незначительные герои романа, каждая неисправленная строка будут стучаться в виски, проситься на аудиенцию к Творцу и его Музе. Почти как в главе про Великий бал. И будет эта неверная строчка или нераскрытая мысль досаждать писателю и ночью, и днём, пока он ранним утром вдруг не проснётся с готовым ответом и не выправит текст… А вы говорите – забывчивость! Никакая это не ошибка, а просто указание автора на важные обстоятельства времени. Причём двойное указание относится к двум главам и к двум линиям Романа – древней и современной.

Начнём с московской линии. Что может означать десять утра применительно к времени действия? Ясно, что это не относится к условному сценическому времени, где на Патриарших прудах заходит солнце. Тогда может быть десять утра как-то указывает на историческое время, в котором живут коллективные образы, то есть на годы ХХ века? Мы вроде бы выяснили, что и в сюжете второй главы также зашифрована геополитика двадцатого века. Допрос Иешуа как раз и состоялся около десяти часов утра. А около полудня состоялся суд.

Согласно нашему толкованию казнь Иешуа – это образ России, ввергнутой в величайшую войну, когда копьё военной машины остановилось у самого сердца страны. То есть это 1941 год. «Суд» европейских держав, направивших германскую машину на восток – это мюнхенский сговор 1938 года. А вот Великий перелом в СССР и Великая депрессия США – это как раз 1929 год. Похоже, иного столь же простого способа привязать указание насчёт десяти часов ко времени действия конца первой и начала третьей главы мы найти не сможем.

Но указатель «десять утра» удвоен, он относится и ко второй главе. С ершалаимской стороны он указывает как раз на полдень, подразумевая, что точная привязка времени суда над Иешуа имеет какое-то важное значение. Наша дружеская критика предыдущих исследователей творчества Булгакова не отменяет чувства благодарности им. Дотошные булгаковеды давно уже раскопали один первоисточник, предшествовавший началу работы Автора над Романом. Сочинитель этой «исторической» пьесы об Иисусе стал прототипом неудавшегося поэта Бездомного. Похоже, Булгаков согласен с некоторыми находками рапповца по фамилии Чевкин, дотошно вычислившего время действия в евангельском описании суда и казни Иисуса. Если бы суд состоялся не в полдень, а в десять утра, то шести часов под раскалённым солнцем достаточно для умерщвления повешенного на кресте. А вот четырёх часов казни явно не хватит согласно известным медицине, а значит и Булгакову данным.

В каноническом тексте есть сведения, что Иисусу не перебивали голеней, как двум другим казнённым, а смерть наступила сразу же после того, как ему дали губку с «уксусом»: «После того Иисус, зная, что уже все совершилось, да сбудется Писание, говорит: жажду. Тут стоял сосуд, полный уксуса. Воины, напоив уксусом губку и наложив на иссоп, поднесли к устам Его. Когда же Иисус вкусил уксуса, сказал: совершилось! И, преклонив главу, предал дух».[40]

С этим же моментом связана ещё одна нарочитая «ошибка» Автора, ещё одно несоответствие между разными главами одного Романа. В главе 16 «Казнь» воспроизведён канон: «…пропитанная водою губка на конце копья поднялась к губам Иешуа. Радость сверкнула у того в глазах, он прильнул к губке и с жадностью начал впитывать влагу».

А вот доклад Афрания Пилату в главе 25:

«– А скажите... напиток им давали перед повешением на столбы?

– Да. Но он, – тут гость закрыл глаза, – отказался его выпить.

– Кто именно? – спросил Пилат.

– Простите, игемон! – воскликнул гость, – я не назвал? Га-Ноцри».

Ясно, что оба собеседника, что называется, валяют Ваньку, зная, что стены и даже деревья в саду дворца Ирода имеют уши. Афраний отлично знает, кем интересуется Пилат, и профессионально врёт, как и позже, когда он будет рассказывать об убийстве Иуды. Там Афраний будет убеждать Пилата, что не было никакой женщины. То есть Афраний намеренно врёт о самых существенных обстоятельствах дела, которые могли бы помочь восстановить реальную картину случившегося. Тогда получается, что вопрос о напитке, который давали повешенному на кресте Иешуа, тоже является весьма существенным для исследования причин его смерти. Именно на это хочет обратить наше внимание Автор, как и на то, что время начала и окончания казни тоже важно, и что палящее солнце не могло быть причиной смерти. В таком контексте несколько иначе видится рассказ о том, что палач «тихонько кольнул Иешуа в сердце», а перед этим заговорщицки торжественно шепнул ему: «Славь великодушного игемона!»

Однако какое имеет значение – умер Иешуа от солнца, копья или напитка? Главное, он умер. Но зачем тогда прокуратору интересоваться каким-то напитком? И зачем нужно, чтобы при всей казни присутствовал ловкий и хитроумный Афраний? И почему сразу и немедленно после того, как стало ясно, что казни не избежать, Пилат приказал оцепить двойным кордоном место казни? Может быть тоже, как и в случае с Иудой, не для казни, а для спасения?!

Ведь даже в каноническом тексте ясно сказано: «С этого времени Пилат искал отпустить Его».[41] Приговор был предопределён неосторожными словами Иешуа, и Пилат не мог ничего с этим поделать. Но место казни и сам процесс были в полной власти прокуратора. Здесь он решал: как, когда и от чего умрёт Иешуа. И если Афраний профессионально соврал об отказе от напитка, то столь же уверенно он мог врать и о результатах действия этого уксуса. Не было ли в нём каких-то наркотических добавок, ввергающих человека в подобное смерти состояние? Мы с вами исследуем исторический сюжет, а не религиозный миф, поэтому можем задать и ещё один вопрос: А не было ли воскрешение Лазаря испытанием такого средства?!

Только не нужно бросать в Автора и тем более в толкователя камнями! Мы вовсе не замахивались на святое, то есть на Миф, на образы пасхальной Мистерии, из которой родилось христианство. Это недалекий прототип Бездомного в своей пьесе пытался доказать, что если Иисус не умер, а только психологически воздействовал на учеников и на иудейскую публику, то он политикан и вообще нехороший человек. Но ведь главное – духовное преображение учеников свершилось. Булгаков выстраивает альтернативную версию исторических событий: каким мог быть исход для человека Иешуа – исполнителя роли, а не для Иисуса-Логоса – действующего лица божественной мистерии. Наверное, именно такого спасительного исхода хотел сам Автор, да и я вместе с ним.

А ты, читатель? Или тебе, как Левию, хотелось бы смерти Учителя и его любимого ученика? Как же без жертвы ближнего для решения своих психологических проблем? Заметим, что в этом желании Левий полностью совпадает с Каифой и с теми, кто кричал «Распни!». Но может Левий один такой среди учеников? Нет, конечно. Всем им нужно увидеть или даже потрогать смертельные раны Учителя, чтобы убить в себе рабов.

Может быть, именно ответ на этот вопрос, неявно обращенный к москвичам, хотел выяснить для себя Воланд в результате сеанса в Варьете? Готовы ли мы хотя бы во второй раз не убивать, не распинать того, кто принесёт нам новое знание о нас самих? Мне так кажется, что именно для постановки этого ключевого вопроса Автор и рисует альтернативное прочтение евангельского сюжета. А ещё Автор желает, чтобы мы, наконец, научились различать эти самые ипостаси – смертного мастера, вдохновенно исполняющего свою историческую роль, и того «внутреннего человека», бессмертный дух которого является действующим лицом Мистерии, меняющей течение Истории. Именно поэтому героя у мастера зовут Иешуа, а не Иисус.

Было бы странно для Автора, развивающего учение апостолов, в своём исследовании увлечься детективными мотивами, а не ключевыми нравственными вопросами. И уж совершенно ясно, что историческая реконструкция евангельских событий интересует Булгакова потому, что он верит в необходимое повторение этих событий, то есть во второе пришествие. Впрочем, никого из нас эти булгаковские «ошибки» и «заблуждения» ни к чему не обязывают. Всех интересует только занимательное литературоведение, возможность разъять на части и собрать увлекательную головоломку, подаренную романтическим сказочником. Поэтому я не буду больше мучить читателя излишними вопросами и перейду к развлекательной части расследования. Разъяснить главы с 3-й по 6-ю будет сложнее, поэтому мы лучше перескочим сразу в нехорошую квартиру к Стёпе Лиходееву, который к нам намного ближе, чем могло показаться.

24. Что было, то было

При всём нашем желании разоблачить выдумки и фантазии Автора в отношении первой главы обнаружилось полное алиби. Автор действительно регулярно прогуливался вдоль Патриарших и мог увидеть, пусть и внутренним зрением, и подслушать этот диалог трёх героев. Но как насчёт представления в Варьете? Что скажете, весь зрительный зал и огромная очередь желающих увидеть фокусы клетчатого Фагота – тоже суть ипостаси богатого душевного мира писателя? Нет уж, увольте, не было в Москве в 1920-е или 30-е годы ни такого большого зала на Триумфальной площади, ни такой великой очереди жаждущих зрелищ и халявных денег. Не было!

За весь период наблюдений нечто похожее, если и случилось однажды, и то лишь в 1991 году, когда от Триумфальной площади протянулась «многотысячная очередь, хвост которой находился на Кудринской площади». И была это не совсем очередь, а многотысячная демонстрация москвичей, во главе которой если и стояли известные театральные барышники, то лишь в качестве лидеров «Демократической России». Так что единственное, что может сблизить эти две очереди, это известное выражение «политический театр», употребляемое по отношению к публичной политике.

Стоит напомнить читателю некоторые детали этого замечательного дня 28 марта 1991 года, когда на улицы Москвы впервые за многие десятилетия была выдвинута бронетехника. И это не единственная чертовщина, случившаяся в тот день. С раннего утра над той самой Кудринской площадью пустил облако чёрного дыма пожар на верхнем этаже американского посольства. Нам с вами не было бы никакого дела и до этого странного происшествия, если бы по соседству с пожаром, на углу Б.Девятинского переулка не стоял старинный особнячок. И если бы с другой стороны этого дома не притаилась мемориальная доска, сообщающая, что именно здесь провёл детство и юность великий русский писатель А.С.Грибоедов. По отдельности эти детали вроде бы не впечатляют – подумаешь, многотысячная очередь от Триумфальной до Кудринской, чрезвычайное положение в Москвы, пожар на Новинском бульваре у Грибоедова. Но складывающаяся сама собой мозаика событий будто на что-то намекает, подмигивает нам как клетчатый гаер.

Ну, допустим, в этом что-то есть, хотя большинство нашего населения сознательно и давно перестало верить сказкам о боге, прочих чудесах и нострадамусах. Допустим, что Булгаков действительно был визионером, то есть мог заглянуть в тот самый план, где записаны исторические судьбы и о котором втолковывал Берлиозу странный консультант. Положим, самого Берлиоза так и не удалось убедить и тем самым спасти. Ну и как Воланд, творческий дух Автора смог бы убедить нас в существовании такого плана? Один из способов – написать о том, что случится в достаточно отдалённом будущем. В конце концов, образцом для Булгакова служил Гёте, а он тоже верно предсказал судьбу Фауста как коллективного образа материалистической науки. Поэтому давайте хотя бы проверим эту нелепую гипотезу. Сказать классическое «Не верю!» мхатовскому драматургу мы всегда успеем. Допустим на минуточку, что в главе 7 и последующих под символом Варьете подразумевается политический театр, и действие по просьбам москвичей перенесено в 1990-е годы. Тогда должны быть и другие совпадения деталей, подробностей, образов.

Кто у нас там значился первым руководителем политического Варьете, то бишь Перестройки? Нет ли каких-либо совпадений с образом Стёпы Лиходеева? Ну, положим, насчёт того, что у нашего народа фамилия Горбачёв ассоциируется с лихими делами, насчёт явной некомпетентности и прочих совпадающих черт характера – это ещё не тянет на доказательство. Тот факт, что с момента появления в сюжете Лиходеев озабочен борьбой с алкоголизмом, пусть даже своим собственным, – тоже слишком общий признак. Для коллективного образа партийной номенклатуры годится, но и только. А вот факт, что в решающий момент директор Варьете стараниями неких тёмных сил попадает в изоляцию от московского политического театра именно в Ялту, это уже теплее – всем памятно августовское сидение Горбачёва в Форосе.

Соседство Лиходеева с Берлиозом тоже легко растолковать в таком контексте – после краха партийной идеологии главной опорой Горбачева была гуманитарная академическая корпорация во главе с А.Н.Яковлевым, портрет которого более всего совпадает с описанием главного редактора в первой главе. И аккурат перед «Форосом» этого деятеля увольняют, корпорацию обезглавливают.

Есть в 7 главе не столь явное, но всё же указание на горбачёвскую «гласность»: «Степа был хитрым человеком и, как ни был болен, сообразил, что раз уж его застали в таком виде, нужно признаваться во всем». А также намёк на известные провалы в памяти последнего генсека, когда наутро он якобы ничего не помнил об указаниях, отданных накануне и приведших к тому или иному безобразию. Были и закулисные «контракты» с иностранными консультантами, которые собственно и привели к феерическому представлению и скандалам в нашем политическом театре. В общем, похож, похож образ. Но не будем спешить делать выводы на одном единственном примере.

Есть и другие яркие образы. Например, Аркадий Аполлонович Семплеяров. Заслужил известность тем, что публично потребовал немедленного разоблачения фокусов Фагота с обманными червонцами. Что касается самих свалившихся с потолка червонцев, то тут нет никаких особых сомнений. Хотя после удаления Горбачёва от руководства Варьете было несколько случаев выпуска «ценных бумаг», оказавшихся на поверку фантиками, – например, билеты МММ или облигации ГКО. Но всё же лишь одна такая «ценная бумага» имела номинал 10000 неденоминированных рублей, то есть десятка, червонец по нынешнему курсу. Даже цвет бумаги и тот совпадает. Кроме того, лишь «ваучер», он же приватизационный чек не покупался за наличные, а был бесплатно роздан всему населению. И только он обладал такими чудесными свойствами, что в руках обычных граждан превращался в резаную бумагу, а вот в интересах ответственных работников, вроде буфетчика Сокова, ценность ваучеров могла быть восстановлена даже после истечения срока действия. Были, были и такие случаи.

Так что, опознав магические фаготовские червонцы как чубайсовские «ваучеры», мы легко обнаружим реального прототипа товарища Семплеярова. Впрочем, слово «прототип» не очень подходит к лицу, родившемуся лет на десять позже литературного героя. Как же нам тогда называть вице-президента Руцкого: «послетип» или просто «тип»? Именно Руцкой весной 1993 года требовал разоблачения аферы с приватизационными чеками и тут же был разоблачён в качестве иностранного шпиона, связанного с русской мафией, и ещё в чём-то в этом же роде. Так что линия фарсового сюжета совпадает до деталей типа: «Приятный звучный и очень настойчивый баритон послышался из ложи №2». Совпадение тембра здесь не так важно, как тот факт, что вице-президент – это действительно позиция «номер два». Или, например, столь же бесполезный, как и Акустическая комиссия, «Центр аграрной реформы» Руцкого тоже располагался на Чистых прудах.

Если среди «послетипов» нами замечены Горбачёв с Руцким, то должен быть и Ельцин. Финдиректор Варьете сразу становится кандидатом номер один, поскольку по ходу сюжета превращается в седого старика. Но можно вычислить его и иным, более надёжным путём. Фамилия Римский указывает на параллель с Пилатом, который был иноземным наместником, ненавидимым народом Иудеи. А разве Ельцин не был наместником Запада?

Что касается взаимоотношений Римского и Лиходеева, то они довольно точно отражают противоречия между Ельциным и Горбачёвым. С одной стороны, Римский мечтает, чтобы Стёпу задавило трамваем как Берлиоза. Но когда Лиходеев оказывается в Форосе, осторожный Римский рассылает телеграммы в поддержку Стёпы, и берёт руководство политическим Варьете на себя. Любопытна и как будто подсмотренная Автором деталь, что в конце своей сюжетной линии финдиректор ради личной безопасности сдаётся не кому-нибудь, а ленинградским, питерским чекистам. Однако до этого на Римского было покушение со стороны ближайшего соратника, обратившегося в вампира. В этом смысле нам есть из чего выбрать: Ельцина, как минимум, трижды пытались отрешить от должности депутаты, но каждый раз судьба спасала наместника. Впрочем, для разоблачения Варенухи нужно бы сначала растолковать образ Геллы в контексте нашего политического театра.

А вот, например, с буфетчиком Соковым и раньше никаких проблем не было. Лично я ещё лет пятнадцать назад заметил его необыкновенное сходство с мэром Москвы. Но после того как Лужков появился на публике с травмой головы, и вовсе сомнения отпали. Попробуйте мне назвать ещё хотя бы одного публичного политика с расцарапанной лысиной, и чтобы в его ведении было общественное питание столицы, да ещё при этом никто не сомневался, что чиновник в скромной кепке на самом деле является подпольным миллиардером.

Установив личность «типа» для буфетчика Сокова, можно догадаться, например, о каком киевском дяде идёт речь в той же главе 18 «Неудачливые визитеры», где оба – Соков и Поплавский наносят визит в «нехорошую квартиру». Причём экономист Поплавский намерен не просто посетить, но и поселиться в комнатах Берлиоза. Конечно, в этом повороте можно усмотреть и широкий смысл, когда место советской гуманитарной науки в качестве властителей дум пытались занять провинциальные экономисты. Но каждому коллективному образу, как правило, в политическом театре находится исполнитель соответствующей символической роли.

Правда, в реальности известный экономист, желавший занять место и Берлиоза, и Лиходеева, был родом из Львова, а не из Киева. Одно время он действовал в политике в связке с мэром Москвы. Однако, в результате вмешательства Азазелло, который, разумеется, является коллективным образом спецслужбиста, экономист Максимилиан Поплавский получает от ворот поворот, превратившись из амбициозного и активного деятеля в осторожнейшего прагматика. Не такая ли метаморфоза произошла с Григорием Явлинским в конце 1994 года, когда президентская служба безопасности провела операцию под условным названием «мордой в снег»? Кстати, среди пострадавших от Азазелло в главе 18 числится ещё курица, лишившаяся последнего средства передвижения. Хотя будь Автор чуть внимательнее при изучении скрытого плана, то вместо курицы должна быть другая птица. Но тогда была бы нестыковка с бытовыми деталями во внешнем слое сюжета. Всё-таки целого жареного гуся в чемодане никто обычно не возит.

В общем, накопилось уже достаточно совпадений и смысловых рифм, чтобы обратить внимание читателей ещё на одну неприметную деталь в самом конце 18 главы. Известно, что этот эпизод в кабинете профессора Кузьмина Автор вставил в Роман в самом конце работы, когда получил от врачей подтверждение о скорой смерти. Было бы странно, если в такой момент Булгаков озаботился чем-то несущественным, просто карикатурой на врачебную практику. И что же нам пишет Автор, находясь практически на смертном одре? Он рисует нам паскудного воробышка, который успевает нагадить в чернильницу и разбить клювом стекло на фотографии. Образ, что ни говори, запоминающийся. Особенно вот это: «взлетел вверх, повис в воздухе, потом с размаху будто стальным клювом ткнул в стекло фотографии, изображающей полный университетский выпуск 94-го года, разбил стекло вдребезги и затем уже улетел в окно».

Я извиняюсь, но вот это точно враньё! Автор что, птичек никогда не видел? Если воробышек повис в воздухе, то уж никак не получится потом с размаху. Это только, если птичка нужна для маскировки руки кукловода, самого Автора, пытающегося ткнуть нас носом в нечто важное. И что же там такого интересного для нас, кроме указания на 94-й год выпуска? Заметьте – не на 1894 год, а просто на 94-й. То есть и на 1994-й тоже.

Вот честное слово, лично я заметил это указание Автора на точное время действия лишь после того, как разгадал общий секрет экономиста Поплавского и буфетчика Сокова. Однако заметим, что этим указанием времени оканчивается не только глава, но и первая часть Романа. То есть предшествующие события в нехорошей квартире от пробуждения Лиходеева и вплоть до визита буфетчика, а также события в Варьете и вокруг него составляют единый смысловой слой. Нужно так понимать, что эти события как-то должны были предуготовить последующие события, связанные с Маргаритой и возвращением мастера.

Этот скрытый смысл нужно будет ещё обдумать, а пока заметим, что именно в 1994 году произошёл всплеск нового интереса к Роману. Все три попытки символического толкования, от которых мы оттолкнулись, были в своих первых версиях написаны в 1994 году. В том числе статья в приложении к «Новой ежедневной газете» в мае 1994 года, где впервые была высказана гипотеза о визионерстве Булгакова, предвидении им будущих событий. Почти все примеры «послетипов», кроме Поплавского взяты именно оттуда. Добавлю, что моё отношение к Роману и Автору изменилось тогда же, в 1994 году, а вместе с этим под влиянием Воланда – и моё мировоззрение. Хотя правильнее будет утверждать, что и новый взгляд на мир, и новый интерес к Булгакову имеют своей причиной предшествующие 1994 году бурные события на сцене нашего политического театра, включая развал Союза, мошенническую приватизацию и расстрел Белого дома. Поэтому в некотором смысле нельзя не признать особый вклад нашего политического Варьете в процесс научного познания природы человека.

Разумеется, приведенные выше примеры далеко не исчерпывают список совпадений и интерпретаций, связанных с 1990-ми годами. Но чтобы более полно расшифровать сюжеты этих глав, нам нужно понять скрытую природу мистических персонажей – таких, как Бегемот или Азазелло.

25. Маски политического театра

Довольно успешное истолкование первой главы, как и образов «романа в романе», уже потихонечку приучило нас к одной важной идее. Действующие лица нашей сатирической драмы суть не просто коллективные образы, а объективно существующие в глубинах психики людей духовные сущности, которые сосуществуют и борются друг с другом за влияние на личности людей. Каждому сообществу – профессиональному сословию или же городу присущ некий автономный дух, обитающий в каждой личности из этого сообщества. Так что границы, определяющие социальную структуру, пролегают не между людьми, а внутри каждой личности. Достаточно очевидно, что источником универсальной идеи, «зерном истины», из которого вырастает эта аксиома, послужила христианская идея церкви как собрания людей, объединённых присутствием в их личности Христа.

Действующими лицами истории, а значит и современной политики, являются не цари или герои, а эти самые эгрегоры, демоны, духи. Политики – это всего лишь актёры политического театра, олицетворяющие эти невидимые сущности. Или может быть даже – это театральные маски, которые духи времени или места надевают для общения друг с другом. Поэтому некоторые персонажи нашего Романа порою меняют обличье. Например, кот Бегемот иногда превращается в толстяка, а Коровьев меняет фамилию. Не говоря уже об искусстве перевоплощения самого Воланда.

Кажется, мы уже привыкли и к тому, что Воланд – вовсе и не сатана, а Творческий дух, объединяющий особое сообщество людей – философов, музыкантов, поэтов, писателей, учёных. В отличие от других ипостасей личности этот дух-путешественник лишь иногда посещает квартиры в своей обители №302-бис. Впрочем, мы ещё при обсуждении изначальной дионисийской формы Романа могли бы догадаться, что главным героем этого представления является он, Творческий дух!

В отношении Фагота мы также уже успели высказать догадку, что это надевший другую маску Фауст, то есть естественнонаучное сообщество со всеми его фокусами, талантами и дурными привычками. Во всяком случае, фокус Фагота с «червонцами» не что иное, как повторение первой картины второй части «Фауста». Да и само представление в Варьете родом оттуда же.

Подлинную природу Азазелло как профессионального сословия спецслужбистов тоже скрыть невозможно – её выдают не только способности и повадки, но также подчёркнутый имидж головореза при похвальной самодисциплине и лояльности. Что касается Бегемота, то его имидж тоже выдаёт его с головой и усами: с самых давних времён жирный кот остаётся символом нувориша, хоть «нового русского», хоть древнего египетского.

Заметим, что именно эти сословия – нуворишское, спецслужбистское, а также материалистическая наука в части экономики были главными действующими лицами политического Варьете начала 1990-х. Ах, нет, ещё одно важное сословие забыли: масс-медиа, «свободную прессу». А кто у нас в нехорошей квартире на печатной машинке стучал? Некая девица, готовая к любым услугам, степень свободы которой несколько зашкаливает, не так ли? Вторая древнейшая профессия находится, как минимум, в давнем знакомстве с сословием нуворишей. Вот и кот с Геллой – не разлей вода, то он ей что-нибудь прострелит, то она ему в шерсть вцепится. Нашу догадку насчёт Геллы подтверждает её знакомство с Фаготом, а также аллитерация с немецким оригиналом имени другой подруги Фауста. Елена Прекрасная, помнится, служила божественной символикой монархической власти, а также музой слагавших оды поэтов. В наши бурные времена для поддержания символики и рейтингов власти требуется пресса – чем свободнее от предрассудков и морали, тем лучше.

Теперь, прояснив социальную природу подручных Воланда, можно снова вернуться к московским главам, посвященным подготовке, проведению и последствиям сеанса чёрной магии в нашем политическом Варьете. Так, наполняется конкретно-историческим содержанием участие Азазелло, то есть спецслужб, в процессе срочной отправки Лиходеева в Ялту. Равно как и участие Бегемота, которого в августе 91-го олицетворяет последний советский премьер Павлов. Позже его место займёт другой пухлый персонаж, тоже похожий одновременно на кота и на борова – Е.Гайдар. Но самой наилучшей из «масок» Бегемота, блестящим исполнителем роли лучшего в мире шута будет следующий премьер, мастер афоризмов и экспромтов. И разве фамилия Черномырдин не говорит сама за себя и за Бегемота? В лихие ельцинские времена именно председатель правительства был выразителем интересов олигархии, нуворишей, «жирных котов».

Знакомство управдома Никанора Ивановича с Коровьевым тоже вызывает в памяти 1991 год и разные несчастья, обрушившиеся на управляющих делами, после того как последний генсек застрял в Ялте. Потом в мировой прессе долго рассуждали о «золоте партии», а Бегемот под маской Гайдара даже нанял частных детективов для его заведомо безуспешных поисков. Так что управдом Лиходеева, имеет право быть отдельно упомянутым в детективном сюжете политического театра начала 1990-х. Однако сразу заметим, что управдом занимает в Романе слишком заметное место, целых две главы, не считая помещения в соседнюю с мастером палату. Булгаков вообще питал слабость к образу управдома. Кроме Босого, он воспел также управдома Буншу из «Ивана Васильевича», Швондера в «Собачьем сердце» и ещё парочку управдомов в других пьесах. Однако, это-то и подозрительно. Не иначе, как за образом управдома прячется какая-то ещё непонятная нам аллегория, имеющая смысл в каком-то другом слое символики, отличном от политического театра. Но мы пока не знаем, как найти этот более глубокий контекст, потому вернёмся к политике.

Сложным для истолкования оказался образ Варенухи. Соратник Римского–Ельцина во время ялтинского сидения Лиходеева–Горбачёва, который становится вампиром и вместе с Геллой угрожает утянуть за собой в могилу финдиректора. Я поначалу грешил на спикера Хасбулатова и в его лице на весь депутатский корпус. Уж больно Руслан Имранович к концу карьеры взбледнул с лица, что твой вампир. Но депутаты в целом субъект пассивный, как там кто-то сказал: «агрессивно-послушный». А наш администратор беспокойно деятелен и активен. То есть может быть и Хасбулатов, но в иной, не депутатской, а политической ипостаси.

Тут нам могут помочь две незаметные с первого взгляда подсказочки. Первую мы обнаружили, когда изучали чекистский слой в тексте Романа. Выяснилось, что обязательное разоблачение чёрной магии с указанием в афише есть неявная отсылка к секретному приказу ОГПУ. Получается, что когда Варенуха говорит Римскому: «Тут вся соль в разоблачении», то администратор Варьете признаётся тем самым в сопричастности тайному знанию о чекистском приказе. Не удивляет, что Римский именно Варенухе предлагает отнести телеграммы куда следует. Тогда и беседа Варенухи с Азазелло имеет немного иной оттенок смысла, объясняющий жёсткое обхождение с непослушным сексотом.

Вторая подсказка заключается в аллитерации «администратор Варьете Варенуха». В этой строчке так и слышится слово «варвар», но мы, разумеется, далеки от того, чтобы приписать Автору грубые намёки на чеченское происхождение Руслана Имрановича, уважаемого профессора и доктора наук. Просто так совпало. Скорее всего, Булгаков имел в виду другое – сходство имён заведения и политического субъекта. Если Варьете – это политический театр, она же Демократия, то Варенуха в таком случае означает «демократ». Или с учётом некоторой уничижительности суффикса – «демшиза». Согласитесь, что этот коллективный субъект, воспринимаемый как единое целое, был одним из самых заметных в начале 90-х.

– Но при чём здесь спецслужбы? – воскликнет какой-нибудь читатель, не знакомый с политическими реалиями 1990 года. А при том! Откуда скажите на милость в Советском Союзе, особенно в РСФСР могли появиться «демократы» и «демократические силы»? Никакой политэкономической базы в стране для этого не существовало – не то что крупных, но и мелких собственников. А были одни лишь научные сотрудники да администраторы. Но партийная номенклатура в лице Стёпы Лиходеева в запале борьбы с алкоголизмом слегка помутилась рассудком и подписала контракт с иностранными консультантами о том, что непременно должны быть «демократы» на политической сцене. Ничего более похожего, чем подопечная чекистам диссидентская «шиза», в стране найти не удалось, видимо, поэтому заказ на срочное размножение «демократов» был размещён в спецслужбах.

Доходило до смешного, когда в «клубах избирателей» наряду с дежурными правдоискателями дисциплинированно заседали десятки агентов всех уровней и линий КГБ и МВД. Помнится во время одной из «цепочек» в защиту Гдляна–Иванова, где большинство участников было просто сочувствующими зеваками, я разговорил такого активиста районного «клуба избирателей». Солдат срочной службы из Туркменистана дисциплинированно ходил в гражданке из соседнего стройбата на сходки таких же «демократов». Это к вопросу о дубовейшем уровне исполнения особистами спущенных сверху директив. Однако же страну общими усилиями успешно развалили в кратчайшие сроки.

Так что уже ничему не приходилось удивляться, наблюдая вблизи часть депутатского корпуса, избранную под флагом «ДемРоссии». В финале августовского путча, когда Лиходеев загорал в Ялте, все эти демократические активисты, испугавшись разоблачения, двинулись к центральному офису на Лубянке. Хотя наверняка, каждому из них звонил куратор и предупреждал. Но одно дело быть просто каким-нибудь администратором, а другое дело рисковать депутатским мандатом из-за какой-то карточки учёта агентов. В общем, еле угомонили, заняв толпу «демократов» зрелищем демонтажа статуи Дзержинского и пообещав составить из видных представителей «демшизы» особую комиссию по делам лубянских архивов. И что удивительно, ни один «демократ» в результате работы этой комиссии не пострадал, что, конечно же, должно свидетельствовать о чистоте демократического движения и полном бездействии КГБ в последние годы «перестройки».

Августовский путч ГКЧП действительно сильно изменил судьбу и даже облик «демократов», которые в одночасье потеряли главный смысл своего политического существования. Сначала получили по ушам от своих кураторов из спецслужб, потом – от «новых русских», которые оказались спецслужбам ближе. Но смертельным испытанием для «демократов» стали вовсе не удары, а холодные объятия масс-медиа. Все эти прямые трансляции и постоянное внимание, провоцирование слабых духом «демократов» на бездумные слова и действия – превратили безобидных и лояльных администраторов в несчастную «демшизу».

Нужно сказать, что и «свободная» пресса времён «прихватизации» недалеко ушла по своим качествам от «демшизы». Оба коллективных субъекта были возбуждены происходящим без них дележом пирога и решительно жаждали превращения руководства Варьете по своему образу и подобию. Под ударом оказался финдиректор Ельцин, который вовсе не управлял сеансом финансовой магии в эрэфийском политическом театре, а только подписывал приказы и платёжки, надеясь как-нибудь уцелеть. Отсутствие тени и статус вампира у Варенухи, как и у Геллы означает, что «демократы», как и «свободная пресса» были бесплотными симулякрами без социальной опоры, одной лишь видимостью, прикрывающей сервильную и разрушительную сущность.

Фаготовский фокус с червонцами-ваучерами мы уже разъяснили. Что касается магазина на сцене, то участие в нём Геллы, то есть «свободных» масс-медиа наряду с «новым русским» Бегемотом сразу наводит на правильное толкование. Это дефиле с участием многих милых дам неглиже – не что иное, как беспардонная реклама, следование обещаниям которой оставило без штанов не одну семью. А тот мужичок, который вышел на сцену ради обувки для жены – это не иначе как Лёня Голубков из рекламы «МММ».

Неразгаданным персонажем из сеанса Варьете остался конферансье. Судя по тому, что охоте на тигров уделено особое внимание в 24 главе, а сам Бенгальский окажется соседом Босого в клинике Стравинского, здесь мы тоже имеем дело с каким-то третьим слоем смыслов. Но образ Бенгальского должен иметь разгадку и в контексте «политического театра». На кого же из политических субъектов постсоветского Варьете мог так осерчать Бегемот, то есть новорусская олигархия? Дело, напомним, происходит сразу после раздачи червонцев, то есть «ваучеров». И кто же из серьёзных политических субъектов пострадал, остался без головы, но затем был амнистирован? Есть, есть такой субъект – называется «российские коммунисты». В период подготовки «прихватизации» были запрещены две организации – КПРФ и так называемый Фронт национального спасения. Вторая из них – это тоже симулякр, а вот КПРФ действительно была обезглавлена, но «тело» местных первичных парторганизаций осталось живым. Согласно решению конституционных судей в конце 92-го к телу было опять разрешено приделать голову в лице прежнего партийного руководства.

После сеанса ваучерной магии и ночного покушения на Римского из руководства Варьете остаётся только бухгалтер Василий Степанович с нежной фамилией Ласточкин, решивший направить отчёт в вышестоящую организацию – Зрелищную комиссию. Постойте, скажет внимательный читатель, какая ещё может быть вышестоящая организация над Ельциным и над Хасбулатовым, над президентом и депутатами, неважно «демократами» или «коммунистами»? И как всегда не угадает. Дело в том, что в 1990-93 годах над Верховным Советом, и над Президентом, и даже над Конституционным Судом формально существовала высшая инстанция – Съезд народных депутатов, имеющий право решать любой вопрос. Только собирался Съезд нечасто, но уж если собирался, то зрелищности этой комиссии было не занимать, это правда.

Что же может символизировать форма без корпуса, пустой костюм без тела, подписывающий как ни в чём не бывало документы? Не иначе как речь идёт о десятом Съезде народных депутатов, который должен был решить судьбу руководства Варьете, но не смог, потому как был лишён полномочий от имени конституционного процесса (указ №1400 от 21.09.93). В результате большая часть депутатов и сотрудников разбежались, а остался лишь технический персонал, да персональные помощники и секретарши Прохора Петровича, олицетворяющего тот самый депутатский корпус. Формально Съезд был созван и даже утверждал какие-то акты, но самого корпуса, в смысле кворума внутри этой формы не было. Председатель Конституционного Суда Валерий Дмитриевич Зорькин, а именно он дополнял триаду руководства Варьете, очень хотел пообщаться с депутатским корпусом и руководством Съезда. Но в протоколе заседания КС отражено, что судьи были лишены такой возможности.

Подтверждением нашей версии насчёт Зрелищной комиссии как Съезда, является визит регента в городской филиал комиссии. У Съезда народных депутатов действительно был городской филиал под названием Моссовет. Всякий, кто был знаком с последним созывом этого уважаемого органа, должен оценить метафору насчёт трёх грузовиков не вполне вменяемых активистов. Между прочим, в октябре 93-го из Моссовета действительно увезли за город и интернировали самых активных депутатов. А вот визит в городской филиал интеллигентного демагога Коровьева напоминает о митинге либеральной общественности, взявшей в кольцо Моссовет.

Так что при желании и минимальном знании политических реалий начала 1990-х практически весь сюжет, связанный с сеансом в Варьете, можно расшифровать в самых мелких подробностях. Немного сложнее с главами с 3-й по 6-ю, в которых главным действующим лицом является Бездомный, преследующий Воланда. Но мы всё же попытаемся разобраться.

26. День и ночь

Можно понять, зачем Булгаков подробно зашифровал в шести или семи главах события примерно трёх или четырех лет начала 1990-х. Причина та же самая, что и в попытке Воланда убедить Берлиоза в существовании хотя бы дьявола. Если бы Берлиоз поверил, то не помчался бы, сломя голову, докладывать, куда следует, о безумном консультанте. А там, глядишь, поразмыслив над сообщённой ему благой вестью, и сам не пошёл бы на заседание в Массолит. Видимо, точно такой же шанс Воланд, то есть творческий дух Автора «Мастера и Маргариты» желает дать и каждому из нас.

Нет, разумеется, трудно ожидать, что все читатели всерьёз воспримут сообщение о том, что Булгаков – это наш русский Нострадамус, который за полвека до событий 1991-94 годов предвидел многие детали и черты действующих лиц. И в самом деле, подумаешь, какие-то тридцать-сорок совпадений. Каждое из них по отдельности можно поставить под сомнение. Значит, и картина, составленная умелым трюкачом из сомнительных деталей, не может восприниматься всерьёз. Можно не обращать внимания, и спокойно вернуться в привычный круг суеты, заседаний и банкетов. Берлиозу Воланд тоже ведь ничего не запрещал, только честно предупредил.

Кому-то из оставшихся читателей, возможно, будет интересно соотношение: шесть или семь глав, начиная с седьмой, соответствуют 1991-94 годам. Конец первой главы примерно соответствует 1929 году. Получается, что на четыре главы с 3-й по 6-ю приходится шестидесятилетний период. Обнаружить в этих главах намёки на политику нам вряд ли удастся. Одна из немногих известных нам привязок гибели Берлиоза к солнечному затмению в июне 1936 года, то есть к смерти М.Горького. Она имела, конечно, какое-то политическое значение, но важнейшим событием стала для советской интеллигенции, гуманитарной её части.

Поэтому мы снова возвращаемся к гипотезе, выведенной из параллели с естественнонаучным «Фаустом». Предполагаем, что в Романе предсказана судьба гуманитарной науки в контексте российской истории. Заметим, что после учинённого в начале 1930-х разгрома, под догматическим прессом идеологии развитие гуманитарного знания, если и происходило, то где-то в маргинальном гетто, лишь иногда прорываясь на поверхность общественной жизни. В этом смысле судьба нового гуманитарного знания вполне подобна судьбе самого Романа, дожидавшегося первой публикации более четверти века. Так что ещё удивительно, что набралось материала на целых четыре главы.

С этими замечаниями вернёмся вновь к самому началу третьей главы, к фразе Воланда: «Да, было около десяти часов утра…». Мы уже выяснили, что это – оставленный сказочником придорожный камень, указывающий направление поиска и в ершалаимской, и в московской части. При ещё более внимательном прочтении увидим, что на этом камне есть и третья стрелка, указывающая на параллельный текст Евангелия от Иоанна:

«Иисус же, обратившись и увидев их идущих, говорит им: что вам надобно? Они сказали Ему: Равви, – что значит: учитель, – где живешь? Говорит им: пойдите и увидите. Они пошли и увидели, где Он живет; и пробыли у Него день тот. Было около десятого часа».[42]

Указание десятого часа – это почти прямая цитата из Нового Завета, подкреплённая расспросами Берлиоза и Бездомного о месте жительства Воланда. Это ещё одно подтверждение символической роли Берлиоза как Предтечи. Но евангельский текст, помимо буквального прочтения, как правило, содержит иносказания, имеющие духовный смысл. К книгам от Иоанна это относится прежде всего, и уж совершенно точно – к тем стихам, где имеются числительные. Именно численная символика позволяет понять второй, тайный смысл. В данном случае число 10 означает указание на жизнь человека как отдельный цикл в общем течении времени. Расшифровка этого иносказания прозрачна: чтобы узнать, где живёт обычный человек по имени Иешуа, достаточно физически повторить его путь и увидеть его дом. Но для того, чтобы узнать, где обитает Учитель, то есть «внутренний человек», ученикам нужна целая жизнь и повторение духовного пути Иисуса.

Поскольку мы занимаемся не духовными, а исключительно литературоведческими поисками, то нас может взволновать разве что это самое прочтение: день, равный целой жизни. Не намекает ли Автор на такое же соотношение для расшифровки отрезков времени в Романе. В ершалаимских главах время действия – один световой день, а речь, очевидно, идёт о главном событии всей жизни героя и его учеников. Московские главы охватывают четыре дня.

Роман начинается вечером первого дня, «в час небывало жаркого заката». Мы уже знаем, что события первой главы относятся к последней трети жизни самого Булгакова, который сам называл свой Роман «закатным». Насчёт того, что этот период в жизни Автора и всей страны был небывало жарким, тоже не приходится сомневаться. Поэтому приравнивание первого дня к жизни одного человека – самого Автора, выглядит вполне возможным вариантом.

Следующий день в московском сюжете начинается с того, что Воланд поселяется в нехорошей квартире, а Иван – в сумасшедшем доме. При этом в начале 7 главы также есть указание времени от имени Воланда: «Одиннадцать! И ровно час, как я добиваюсь вашего пробуждения…» Из этих обращённых к Лиходееву слов мы, во-первых, убеждаемся в правильности выбранного направления и, во-вторых, улавливаем намёк на характеристику всего периода, прошедшего с момента, когда Воланд утверждал, что было десять утра. Это намёк на тёмные времена и «сон разума». Символика пробуждения и горького похмелья вполне рифмуется с концом 1980-х. Но это начало нового дня под символикой числа 11 может означать и начало иносказательного описания чьей-то жизни, какой-то творческой личности, судя по присутствию Воланда. А символика квартиры №50 означает жизнь, посвящённую тому же тайному знанию, что и жизнь самого Автора.

Что же в таком случае означает не день, а ночь между первым и вторым днём? Здесь нам может помочь псевдоним Ивана Николаевича – Бездомный. Как только Иванушка обретает свой дом, пусть даже и сумасшедший, он отказывается от этого прежнего имени. Дом — это символика личности человека, в котором обитают не только три личные ипостаси – мастерство, душа и дух, но и другие коллективные духовные сущности, соответствующие большим сообществам и масштабным социальным процессам. Символика бездомности должна означать, что коллективная ипостась новой гуманитарной науки в этот тёмный период по большей части созревала в глубинах «коллективного бессознательного» и не была частью – мастерством или духом какой-либо конкретной личности. Впрочем, пару раз Бездомный заглядывал ненадолго сначала в какой-то многоквартирный дом №13, а потом в Дом Грибоедова. Но это были эпизоды.

Кроме того, эпитет «бездомный» можно и нужно, разумеется, приложить и ко всей творческой среде, в которой созревает и с которой обязательно конфликтует творческий гений. Собственно, описанию этой коллективной бездомности служит развертываемая Автором картина Массолита. Если очередь в «дома творчества» описана как «не чрезмерная, человек в полтораста», то чрезмерная очередь пересекает весь Дом Грибоедова от входа и до двери с надписью «Квартирный вопрос».

Мы, однако, помним, что такое символика квартиры. Соответственно, «квартирный вопрос» должен означать психологический вопрос о личности и её состоянии, для изучения которого и прибыл в Москву Воланд, чтобы поселиться на второй день в какой-то нехорошей квартире, то есть в какой-то творческой личности. А до проявления этой творческой личности вся творческая среда пребывает в тёмном состоянии ожидания. Сообщество советских гуманитариев «сознательно и давно перестало верить сказкам о боге», покинуло храм прежней веры, но нового храма, нового дома так и не обрело. Отсюда и очень точный булгаковский эпитет – Бездомный.

Однако мы всё ещё не закончили нашего исследования чередования дня и ночи в московских главах Романа. Попробуем составить краткий список событий:

1-й вечер, среда: 1) встреча Берлиоза и Бездомного с незнакомцем у Патриарших прудов.

1-я ночь: 2) рассказ Воланда о Пилате, заканчивается сообщением о десяти часах утра; 3) усекновение главы Берлиоза; 4) погоня за Воландом, визит Ивана в дом №13, купание с переодеванием; 5) погоня за Иваном, прибытие в Дом Грибоедова, драка; 6) водворение в клинику.

2-й день, четверг: 7) пробуждение в 11 часов Лиходеева и перелёт в Ялту; 8) поединок поэта и профессора; 9) приключения Босого; 10) телеграфное общение Римского с Ялтой, превращение Варенухи в вампира, 11) размышления Бездомного, визит незнакомца в палату №117.

2-я ночь: 12) сеанс в Варьете: фокус с червонцами, отрывание головы шута и амнистия, разоблачение Семплеярова, переодевание зрительниц; 13) прибытие Босого в палату №119; разговор неизвестного с Иванушкой, прибытие Бенгальского в палату №120; 14) ночной кошмар Римского; 15) сон Босого о валютчиках и Скупом Рыцаре; 16) сон Бездомного о казни Иешуа.

3-й беспокойный день, пятница: 17) открытие кассы в 12 часов отменяется, похождения Ласточкина; 18) визиты Поплавского и Сокова; 19) пробуждение Маргариты в полдень, похороны Берлиоза, приглашение от Азазелло; 20) звонок от Азазелло, прощание с домом.

3-я ночь: 21) полёт Маргариты, купание и возвращение в Москву; 22) прибытие Маргариты в нехорошую квартиру, ужин при свечах; 23) Великий бал у сатаны в полночь; 24) разговор после бала, прощение Фриды, возвращение мастера, выдворение Алоизия, амнистия Варенухи и Аннушке; 25 и 26) чтение Маргаритой двух глав романа, 27) допросы свидетелей и штурм квартиры №50.

4-й день, суббота: 27) Маргарита засыпает; следствие продолжается; перестрелка и пожар в нехорошей квартире; 28) последние похождения Коровьева и Бегемота, пожары в Смоленском торгсине и в Грибоедове; 29) разговор с Левием на террасе Дома Пашкова, гроза над Москвой; 30) визит Азазелло в подвал Мастера и Маргариты, отравление и пожар в подвале, прощание с Иванушкой; 31) прощание с городом на Воробьевых горах.

4-я ночь: 32) полёт к Луне, прощение Пилата, прощание с Воландом, дорога к вечному дому.

Иногда бывает полезно взглянуть на всю композицию в целом, чтобы заметить какие-то новые детали. Например, лишь сейчас бросился в глаза факт, что Иванушка в 13 главе, как и в первой, беседовал с неизвестным, то есть с Воландом. Или такое совпадение – второй день начинается и заканчивается числом 11. А вот гипотеза насчёт соответствия дней и жизней не вполне оправдывается. Можно было бы ожидать, что в третий день что-то произойдёт в полдень, но произошла отмена сеанса. Автор, похоже, не распространяет правило первого и второго дня на следующие два. Опять же второй и третий день укладываются в период 1991-94 годов. Возможно ещё одно толкование, если речь идёт не об одной, а о двух или трёх личностях, живущих в одно время. Кроме того, нужно учесть, что два последних дня относятся ко второй части Романа, которую Автор видит глазами героини, проснувшейся на третий день около полудня.

В любом случае нам ещё предстоит немало открытий, связанных с незамеченными до сих пор параллелями, прояснением символики и новых историософских идей. А мы далее пройдем с Иваном его путь от бездомного состояния к новому дому.

27. Вниз по лестнице, ведущей вверх

Наверное, нужно напоследок извиниться перед теми читателями, кто ожидал развлекательного экскурса по страницам романтической книги. К взаимному сожалению нужно признать, что нами исчерпан запас простых и даже не очень сложных идей, помогавших понять взаимосвязи между образами и сюжетными линиями Романа. Остались только совсем уж серьёзные метафизические конструкции, для понимания которых нужны не только желание, но и умственное напряжение. Конечно, можно было бы бросить это занятие, завершить тему каким-нибудь каламбуром насчёт света и тьмы, пока читатели не разбежались. С другой стороны, если муза дарит нам путеводную нить, то затормозить у входа в самую глубокую часть лабиринта будет как-то не по-мужски. Впрочем, может быть, я зря переживаю и напрасно пугаю читателей. В конце концов, многие из нас осилили не только Толстого, но читали и другого Льва Николаевича – Гумилёва. А если наш читатель именно таков, то не всё ещё потеряно. Тогда вперёд, в холодную глубину ночи на берегу Москвы-реки, сменившей небывало жаркий закат у Патриарших прудов.

Чтобы разобрать события первой ночи, попробуем понять смысл историософской идеи, связанной с поэтическим именем Бездомный. Нужно признать, что под этой маской скрывается объективно существующая, хотя и не материальная идея новой гуманитарной науки. Так же как под именем Фауста немецкий поэт рассказал нам о жизненном пути идеи естественных наук. Всякому сообществу соответствует некая Идея. Например русской православной цивилизации соответствует Русская Идея, принимающая воплощения Третьего Рима или III Интернационала, но всё же сохраняющая узнаваемые черты. Или наоборот – всякая Идея, порождаемая всемирно-историческим процессом, организует вокруг себя некое сообщество. Когда эта Идея и это сообщество достигают зрелости, они становятся действующим лицом Истории и центром притяжения всех носителей этой Идеи.

Однако, процесс созревания Идеи далеко не линеен. Он начинается задолго до первого выхода Идеи на поверхность исторического процесса, когда Идея и сообщество подвергаются суровым испытаниям, проверке временем. Если мы вспомним учение Льва Николаевича Гумилёва, его знаменитую диаграмму пассионарного напряжения, то обнаружим на ней три больших фазы развития этнического сообщества – Подъём, Надлом и Инерционную. Очень похожую обобщённую схему развития исторических цивилизаций и иных исторических процессов через Надлом предложил Арнольд Тойнби.

Надлом – это и есть фаза испытаний, когда Идея в лице конкретных исторических сообществ и лидеров становится действующим лицом Истории. А вот предшествующая Надлому фаза Подъёма имеет совсем другой характер. Новая Идея рождается в лоне материнской традиции и долго зреет в латентном состоянии. В этом смысле стадия Подъёма для Идеи и исторического сообщества полностью соответствует аналогичному периоду взросления для любой личности. Младенчество, детство, отрочество и юность вместе составляют большую фазу Подъёма личности. Можно также сказать, что личность – это тоже живая развивающаяся идея, являющаяся частью исторического процесса. Созревшая личность становится активной частью социального процесса, преодолевая Надлом и стремясь к Гармонической фазе (это название Тойнби мне больше по душе). Также мы можем найти очень похожее описание стадий развития личности у великого психолога Карла Густава Юнга.

Заметим, что Булгаков писал свой Роман на пару десятилетий раньше, чем создавали свои научные теории Тойнби и Гумилёв, и задолго до их широкой публикации на русском языке. Тем не менее, посвященные приключениям Бездомного главы отражают именно эту необходимость большой фазы Подъёма в развитии Идеи и сообщества новой гуманитарной науки. Чтобы сделать зримой саму идею Подъёма новой науки, периода ученичества Бездомного, Булгаков отчасти заимствует символику масонского обряда. В частности, ныряние Понырёва в Москву-реку легко ассоциируется с «крещением». Практически добровольный отказ от одежды и богатства, включая драгоценный билет Массолита – тоже отголосок масонского обряда посвящения.

Однако масонская и предшествующая ей алхимическая символика, которую обнаруживают в Романе исследователи, во-первых, не образуют связных смысловых линий, а во-вторых, по своей природе являются вторичным отражением тайной библейской символики. А мы с вами уже знаем, что Булгаков неплохо владеет этой изначальной символикой. Поэтому будет логично ожидать, что и в данном случае Булгаков воспользуется своим знанием. В частности, той самой символикой чисел, на которую намекает буква М, соответствующая номеру 13 главы.

Согласно алхимической традиции 22 буквам древнего иврита соответствуют стадии алхимического мифа, через которые должна пройти материя для достижения совершенства. Однако, наверняка эта идея жизненных стадий намного древнее средневековых толкований. И на самом деле, не только в библейских притчах, но и в самой библейской символике чисел скрыт вполне ясный смысл двух циклов обновления. Раз уж мы вслед за Автором воспользовались этой символикой 22-х чисел, то есть смысл дать читателю обзор и обобщённый взгляд на эту символику.

Итак, для начала перечислим некоторые символические значения:

1 – Бог, Истина, Единство;

2 – Премудрость (София);

3 – Любовь, Вера и Надежда (в зависимости от контекста, обычно – Любовь);

4 – Мир как Творение, Четыре стороны света;

5 – Тайное знание;

6 – Разделённость (противоположность Единству);

7 – Закон;

8 – Откровение;

9 – Истолкование;

10 – Круг жизни, завершённый цикл;

11 – Несвобода, Несовершенство;

12 – Мистерия, Свобода, Вечная Жизнь;

13 – Смерть, Жертва;

А теперь проверим, не найдется ли какого-то соответствия между этими значениями и содержанием соответствующих глав Романа. Например, в первой главе мы легко обнаруживаем, что разговор идёт на тему существования Бога, а уж по числу упомянутых богов эта глава – вообще выдающаяся в нашей литературе. Или возьмём главу шестую: «Шизофрения, как и было сказано». Пожалуй, более сильной символики для идеи внутренней разделённости мы и не придумаем. Никаких сомнений не возникает и относительно той же одиннадцатой главы, в которой Иван Бездомной испытывает несвободу и переживает, осознаёт своё несовершенство. Так что мы, хотя и попали в довольно запутанный древний лабиринт символики, но вроде бы не потеряли нашу путеводную нить. Следовательно, нужно попытаться правильно понять всю эту символику в контексте жизненного пути, стадий взросления и созревания Идеи, которую в первых главах Романа олицетворяет Бездомный.

Если мы взглянем на каждое из символических чисел как на стадию развития, то сразу заметим нисхождение от высшего состояния Единства к его противоположности, от единицы к шестёрке. После чего происходит постепенное восхождение к высшему состоянию Свободы. Нужно ли напоминать внимательному читателю, что эта идея достижения совершенства через нисхождение, через «движение ухода и возврата» является одной из центральных и для Ветхого, и для Нового Завета. Об этом Книга Иова или же притча о блудном сыне. Отец более ценит блудного сына, прошедшего весь цикл – и нисходящий от Отца, и весь обратный путь.

Противопоставление единицы и шестёрки, Единства и Разделённости есть также противопоставление коллективного бессознательного и личного сознания. Новорожденный младенец совсем не имеет сознания, его личность находится в полном единстве с коллективным бессознательным, то есть с Богом. Но никакой ценности для Бога в таком единстве нет. Только когда младенец станет сначала учеником, а затем отроком, научится пользоваться словами и различать образы, когда его душа станет разделенной между открывшимися ему жизненными путями, лишь тогда будет возможно постепенное движение к совершенному знанию, дающему подлинную свободу.

Есть в библейской символике ещё одна тема, неявно связанная с взрослением и обучением. Это – символика пищи, хлеба, которая позволяет иносказательно говорить о разных видах познания. Например, есть вполне прозрачная символика молока как лёгкой пищи для младенцев, то есть знания доступного несовершенным, и есть символика мясной пищи как знания, для переваривания которого нужно более совершенное чрево. Зная эту символику, будет легко, например, разъяснить ветхозаветную заповедь: «Не вари козлёнка в молоке его матери». Она означает: не смешивай пищу, то есть учения, предназначенные для младенцев и для зрелых умом. Что ж, возможно, мы сейчас и нарушаем эту заповедь, но я всё же надеюсь, что младенцы заняты более интересными делами, чем чтение этой книги. С другой стороны, вскормленный молоком младенец, как Иван Бездомный в первой главе, если он способен к учению, должен когда-то приобщиться к взрослой пище. И это поначалу ведёт к несварению, болезни чрева, то есть буквально душевного недомогания.

Первая глава начинается с того, что Берлиоз, как заботливая мать, пытается оградить Ивана от скоромного, предупредить даже от попыток приблизиться к живому Иисусу. В результате Иван питается молочной кашей, сохраняя младенческое единство мировоззрения. Но тут появляется «искуситель» Воланд со своим живым рассказом о Пилате, и младенческое внутреннее единство Ивана бесповоротно рушится.

А как насчёт второй главы и символики Премудрости? Почему двойка означает мудрость, и чем мудрость отличается от истины, от единицы? Истина – это единый, целостный взгляд на мир. Он может быть простым и ясным как у новорожденного младенца, для которого мир – это неразделённый свет и тепло. Для остальных смертных целостное восприятие мира – это идеал, к которому можно только стремиться. Другое дело – мудрость, которая заключается, прежде всего, в отказе от одностороннего взгляда на мир. Первые шаги в познании мира младенцем – это тоже чистая, беспримесная мудрость. Малыш узнает, что мир разделился. Кроме теплой, мягкой и розово-молочной стороны у мироздания есть и обратная сторона – холодная, твёрдая и невкусная. Затем эта чистая мудрость будет заслонена новыми открытиями о разнообразии мира. И лишь в завершении обратного пути, и то не всегда, человек обретает сознательную мудрость, умение видеть в каждом явлении две стороны. Но разве не эту мудрость пытается нам преподнести Автор, рассказывая о теневой стороне евангельской мистерии? Может быть, он вовсе не случайно на протяжении всей второй главы следит за движением солнца и тени? И при этом благословенное солнце, источник жизни и света, может быть причиной страданий, как и запах прекрасных цветов.

Следующий этап развития личности от младенчества к детству – приучение к самостоятельности, отлучение от постоянной материнской опеки. Ребёнок становится сам третей между своей и чужой сторонами мира. На место физического единства с родителями приходит психологическое единство, которое поддерживают три главных внутренних чувства, три ангела-хранителя. «А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше».[43]

Апостолу Павлу можно верить в таких вопросах, так что никаких сомнений в отношении символики тройки и быть не может. Другое дело, найдём ли мы эту символику в третьей главе Романа, где речь идёт совсем не о любви. Если, конечно, не считать символики пролитого Аннушкой масла. Речь в третьей главе идёт, разумеется, о вере и о смертельных последствиях неверия. А надежда и любовь присутствуют только в форме своей библейской символики – тёмной воды и свежего воздуха.

Зато в четвёртой главе всё в полном порядке с выходом на оперативный простор земного пространства. Герой увлекается в стремительную погоню, которая разводит всех четырёх участников на все четыре стороны, открывая Ивану окружающий мир с неожиданных для него сторон. Не так ли и с взрослением личности, для которой переход к ученичеству – это выход в неведомые прежде пространства. Так школьник открывает мир за пределами своего двора, а с помощью школы и книг – и новые дальние пространства вплоть до далёкого космоса. Этот общий для всех огромный мир объединяет нас, но он и разделяет всех и каждого, полагая каждому свой собственный путь.

Следующий этап взросления, и дальнейшее углубление разделения мира – это открытие тайного знания, то есть различия в восприятии мира разными людьми. Тайна сопричастности группе и личная Тайна является основой для противопоставления друг другу, но и для поиска своего собственного места в этом мире. Неплохой иллюстрацией к этому этапу взросления может служить явление Ивана со своей детской тайной во взрослый мир завсегдатаев Грибоедова в пятой главе Романа.

Шестой этап обретения самостоятельности – это та самая Разделённость мира, когда сознание уже воспринимает все внешние различия, но ещё совсем не видит внутреннего единства вещей и явлений. В шестой главе это состояние разделённости и отчуждения подчёркнуто негативизмом Ивана и его ссорой с Рюхиным. Однако, достигнув другого «полюса», наибольшего отдаления от исходного состояния, дальнейшее развитие и движение вперёд будет одновременно и началом возвращения к внутреннему единству. Подростковое состояние сознания нуждается во внешних скрепах внушаемых семьёй и школой, либо улицей писаных и неписаных правил поведения, а также и самых общих законов физики и иных наук. Закон, общее правило становится первой ступенью к восстановлению утраченного единства, единственно возможное объединяющее начало для разделенного сознания. Седьмая глава Романа не относится к пути Бездомного и речь в ней идёт о наказании Лиходеева. Но можно заметить изменившееся течение времени, настаёт утро следующего дня.

Восьмёрка символизирует Откровение, то есть способность к творчеству или хотя бы к восприятию чужого творчества, к сопереживанию образам и сюжету, созданному рассказчиком под влиянием творческого духа. Это более высокий уровень единства, чем общий Закон. Кстати, в восьмой главе доктор Стравинский и его свита действительно сопереживают сбивчивому, но вполне самостоятельному рассказу Бездомного. И даже дают Ивану бумагу и карандаш для дальнейшего развития.

Следующий этап восхождения личности, совершенно необходимый после откровения – это Истолкование созданных образов, которому соответствует девятка. Однако мы не можем ничего сказать насчёт соответствия этому символу 9 главы «Коровьевские штучки» до тех пор, пока правильно не истолкуем образ управдома Босого. Может быть, Автор именно на эту необходимость и намекает?

Стадия развития, соответствующая десятке, находится ровно «на экваторе» между полюсами разделённости и единства, симметрично 4-й стадии. Только речь идёт не о пространстве, а о циклическом времени. Достигший 10-й стадии имеет выбор дальнейшего движения, как и достигший перекрёстка четырёх дорог на 4-й стадии. Самый банальный выбор – повторение пройденного, суета сует. В осознании этого и заключается содержание этой стадии и 10 главы.

Единственный способ вырваться из суетной западни десятки и выйти на следующую, 11-ю стадию – это осознание своей несвободы и переживание своего несовершенства. Как мы уже выяснили, именно этим озабочен в 11 главе Иван. Только в случае полного осознания своего несовершенства может возникнуть желание преодолеть его и в ходе 12-й стадии выйти на высший уровень. Единственный путь, который ведёт к этому высшему состоянию, называется Мистерия.

Однако достижение полюса единства означает новое движение к противоположному полюсу. За совершенным числом 12 следует чуть ли не сатанинское число 13, число смерти, жертвы. В этом и состоит жизненная мудрость и единственно возможная в реальной жизни любовь – в жертвах ради совершенства и в том, что миг совершенства нельзя удержать. «Остановись мгновенье, ты прекрасно!» – формула завета между Фаустом и Мефистофелем, за которой смерть, но и начало новой жизни.

В жизни личности или иной Идеи первое достижение полюса единства, не считая исходного состояния, означает смерть и разрушение первого «Я», связанного с родительской традицией. Поэтому поэт Бездомный умирает, освобождая в личности жизненное пространство для учёного Понырёва. В евангельской мистерии число 12 избранных учеников Иисуса означает соответствующую стадию развития будущей христианской Идеи в лоне родительской иудейской традиции. После того, как учитель вечером в Чистый четверг омывает ноги ученикам, их стало тринадцать равных. И начинается 13-я стадия – стадия Жертвы, означающей начало жизни для освобожденной Идеи новой религии.

Стараниями Автора библейская численная символика прочно увязана с историософской идеей трёх больших фаз в развитии каждой исторической Идеи и соответствующих сообществ и личностей – Подъём, Надлом и Гармоническая фаза. Однако в ветхозаветном алфавите было лишь 22 буквы, не считая ещё одной буквы «син», которая отличается от буквы «шин» лишь точками сверху. Следовательно, в этом числовом ряду могут быть зашифрованы лишь два последовательных цикла – Подъём и Надлом. Заметим, впрочем, что в нашем Романе – не 22, а 32 главы. Которые, похоже, соответствуют буквам русского алфавита, не считая буквы «ё», которая отличается от «е» двумя точками и тоже обычно пропускается при использовании букв для перечисления. При отсутствии буквы «ё» буква «эм» тоже оказывается 13-й в общем ряду. Так что вышитый на шапочке мастера намёк в 13 главе может указывать и на эту схожесть двух рядов из 22-х и 32-х букв.

В таком случае выходит, что Автор намекает на наличие третьей большой фазы, равновеликой первым двум – Подъему и Надлому. Для проверки этой гипотезы можно ожидать, что развитие Идеи вновь выйдет к высшей точке, «полюсу единства» к концу 22 главы. Однако более совершенное повторение на новом витке мистерии, аналогичной сеансу в Варьете, происходит в 23 главе «Великий бал у сатаны». Хотя речь идёт именно о высшей точке, об одном моменте, спрессованном в один полночный удар часов, после которого опять наступает утро новой жизни и возвращение мастера. Собственно, параллели между двумя моментами смены больших фаз достаточно очевидны, чтобы считать обоснованными наши подозрения насчёт тайного намерения Автора и в этом случае также усовершенствовать, развить библейскую символику.

Ну и чтобы завершить эту достаточно утомительную главу, хочу обратить внимание, что графически идею трёх больших фаз развития – Подъём, Надлом и Гармоническая – можно наиболее простым способом выразить с помощью большой буквы М, а ещё лучше – с помощью малой греческой буквы «мю», у которой левая и правая линии наклонены от центра. В большой фазе Надлома нисходящее и восходящее движение ярко выражены и образуют тот самый уголок в виде «v» между двумя внешними линиями – восходящей слева (Подъём) и плавно нисходящей справа (Гармоническая фаза). Если вы внимательно посмотрите на знаменитую диаграмму Гумилёва, то её сходство с буквой М вполне убедительно.

28. Погружение

Помнится, ещё в первой главе Романа мы обнаружили несколько слоёв скрытого смысла. При этом две из найденных путеводных нитей – автобиографическая линия и линия судьбы новой гуманитарной науки очень близки и, похоже, пролегают через общие узлы. Поэтому ночные похождения Ивана Бездомного тоже можно истолковать двояко – и в контексте созревания новой науки, и в контексте судьбы Автора и его Романа.

Если главы с третьей по шестую сопоставить с периодами российской истории между 1930-м и 1990-ми годами, то налицо совпадение общего настроения каждой главы с духом соответствующего времени. Например, оканчивающейся смертью Берлиоза третьей главе соответствует период 1930-36 годов. По сути, это время исторического выбора для советской интеллигенции, которая де-факто выполняла обязанности правящего класса. Можно было, конечно, прислушаться к наиболее творческим, наиболее талантливым учёным и писателям. Но это означало бы отказ от сложившихся в борьбе за власть догм, и главное – признание своего несовершенства. Признание даже, как это ни прискорбно, превосходства молодых, свободно мыслящих и талантливых. А ведь это не только унижение, но и угроза добытому с такими боями высокому статусу «красной профессуры».

Нет, разумеется, намного проще отмахнуться, признать гениев в своём отечестве опасными безумцами. Потому движимый страхом за своё будущее Берлиоз и в его лице вся прогрессивная общественность кидается к ближайшему аппарату – доносить куда следует. Именно этот страх за свой статус ведёт к моральному краху и обезглавливанию советской интеллигенции, общему кризису середины 1930-х. Если же рассматривать 4 главу в автобиографическом контексте работы над Романом, то речь, очевидно, идёт о преодолении внутреннего сопротивления прежнего, «ветхого» Автора, его собственных страхов, которые привели к сожжению первой версии. Но начало 30-х годов для Булгакова – это и время новой надежды, и новой любви – любимая работа в МХАТе и воссоединение с музой. Поэтому остался только вопрос о новой вере, а значит и об отказе от прежнего неверия.

Начало 4 главы – это выход действия пьесы на оперативный простор, за пределы первоначального пространства, «колыбели». Этому вполне соответствует завершение рукописного текста и перепечатка текста на печатной машинке. Стремительная, нереальная и безуспешная погоня Бездомного за троицей злоумышленников в начале четвёртой главы – также легко объясняется в контексте работы над последней версией Романа. Автор никак не может угнаться за героями хотя бы по той причине, что герои эти действуют в ускоренном, да к тому же будущем времени. Из 1937-го, и даже 40-го года их никак не догнать. Невозможно даже до конца осознать, почему эти образы будущего видятся Автору именно в таком странном виде. Остаётся только замереть в удивлении… и вновь устремиться в погоню за ускользающим и ускоряющимся временем. Что же касается параллельного, обществоведческого контекста, то и тут всё совпадает. Вторая половина 1930-х – это время всеобщей погони за фантомами, преследования несуществующих шпионских организаций и банд во главе с иностранными консультантами. Кажется и «Чёрную кошку» какую-то тоже ловили в конце 1940-х.

Ключевым событием 4 главы стало ныряние Ивана в холодную глубину Москвы-реки. Само имя будущего «нового Ивана», противопоставляемого «ветхому Ивану» – Бездомному, несёт смысловую нагрузку лишь в связи с этим странным купанием: Понырёв – после ныряния. Вследствие ныряния Иван переходит в некий новый, более суровый режим своего существования.

Мы можем обратиться и к более общему смыслу четвёртой главы как иллюстрации 4-й стадии в развитии абстрактной Идеи, её внутренней структуры. Сначала, после смены центра происходит экспансия в пространстве, и только затем – смена режима. Классический исторический пример – «победоносное шествие советской власти» после свержения «старого режима» поначалу не сопровождалось сильным изменением политики на местах, и только в июле 1918-го страна нырнула в пучину гражданской войны. Не буду утомлять читателя, но прошу мне поверить на слово – есть ещё масса исторических примеров, подтверждающих это общее правило – сначала, после гибели прежнего центра, происходит экспансия нового, и лишь затем наступает смена режима и следующий этап реакции. Кстати, именно с этим столкнулся обновлённый нырянием Иван – с реакцией прохожих и милиции, так что пришлось прятаться и пробираться кривыми арбатскими закоулками.

Если теперь соотнести это обобщение с судьбой Автора, то для него такой «сменой режима» становится погружение в самую холодную глубину небытия. Так что «мелькнула даже мысль, что не удастся, пожалуй, выскочить на поверхность». Однако великие писатели не умирают, умирает только телесная оболочка. А воплощенное в Романе живое Слово продолжает жить своей собственной жизнью. Да, это Слово путешествует по Москве в очень неприглядном, самиздатовском виде, в «полосатых кальсонах» с оборванными пуговицами. Да, этот странный текст вызывает недоумённую реакцию обывателей и особенно власть предержащих. Однако наш Роман всё же смог тихими закоулками пробраться к читателю, прежде всего в литературном сообществе, смог увернуться от правоохранителей и даже «перепрыгнуть через забор». Известно ведь, что побудительным мотивом для напечатания Романа в советском журнале стала переправка рукописи на Запад и подготовка к печати перевода. Но это мы немного забежали вперёд, в пятую главу.

А в 4 главе, ещё до ныряния, между Остоженкой и рекой Иван попадает «в переулок, унылый, гадкий и скупо освещенный», где исчезает Воланд. В автобиографическом плане здесь символика ясна, несмотря на скупой свет последних дней жизни писателя. Однако, не всё ясно с квартирой №47 в доме №13, в которой по мысли Ивана, а значит и Автора – должен обязательно пребывать «профессор», то есть творческий дух. Надеюсь, что читатель помнит об иносказательном смысле жилого помещения как личности, в которой сосуществуют разные ипостаси, включая творческую. Следовательно, Автор хочет нам рассказать нам о какой-то личности, которую сам считал своим преемником по творческому духу.

Далее – «открыла Ивану дверь какая-то девочка лет пяти». Пятёрка, то есть символ тайного знания – это указание Автора на необходимость иносказательного толкования, открывающего смысл написанного об этой квартире, то есть личности. Впрочем, я уже сейчас, до истолкования тайных знаков, могу назвать это имя. Вообще, как мы уже могли убедиться, тайная символика библейских чисел или аллегорий используется Автором вовсе не как главный инструмент, а лишь для того, чтобы подтвердить правильность выбранного пути поиска или найденного толкования. На самом деле мы извлекаем скрытый смысл с помощью историософских идей и на основе содержательных совпадений смысла. И лишь потом мы обнаруживаем подтверждение в виде тайного знака, с помощью которого Булгаков вселяет в нас дополнительную уверенность.

Так и в этом случае. Мы уже обнаружили в предыдущей главе нашего исследования, что Автор зашифровал довольно сложную метафизику – развитие исторических сообществ или живых Идей через прохождение трёх больших фаз – Подъём. Надлом и Гармоническая. Эта историософская идея напрямую, без всякого посредничества тайных чисел вывела нас на фигуру великого русского учёного Льва Николаевича Гумилёва. И хотя, как философская и религиозная, эта сложная идея существовала и развивалась многие века в виде библейской, алхимической, масонской символики, но именно Лев Гумилёв заново открыл её уже как научную идею, в виде эмпирического закона, основанного на исследовании исторических и антропологических процессов.

Большинству читателей, наверняка, не нужно напоминать и тот факт, что Булгаков был в близких дружеских отношениях с Анной Ахматовой. Естественно, он был в курсе всех злоключений семьи, в том числе ареста и осуждения второго мужа Ахматовой и её сына Льва Гумилёва. Нам осталось только подтвердить наш закономерный вывод расшифровкой тайной символики. Что может означать дом №13, многоквартирный? В отличие от №302-бис число не трёхзначное, то есть речь не идёт о местопребывании какого-то вечного духа или живой Идеи, которая воплощается в разных поколениях в разные личности, квартиры. Значит, речь идёт об общности людей, живущих в одно время. Таковой является, прежде всего, семья, для которой слово дом просто синоним.

Число 13 – символ жертвы, смерти для новой жизни. Семья расстрелянного поэта Николая Гумилёва вполне достойна символики дома №13, да и все остальные члены семьи тоже были жертвами режима. Если же смотреть не в биографическом контексте, а в историческом, то дом №13 – это всё поколение интеллигенции 1920-30-х годов. Эти два возможных толкования и здесь не противоречат друг другу. Но всё же не случайно в доме №13 звучат стихи.

Число 47 относится уже не к семье или сообществу, а к конкретной личности. Слагаемое сорок, 10 х 4 – жизненный опыт, умноженный на испытания, «крест». К этим испытаниям в итоге прибавляется семёрка – Закон. Вторую цифру здесь и в иных случаях нужно толковать именно как итог жизненного пути, поскольку она пишется с плюсом в сумме 40 + 7. И если первое слагаемое может быть отнесено ко всему поколению, то научное открытие, новый Закон истории даётся далеко не каждому. Хотя, честно признаемся, у семёрки есть и другое значение – закон как воздаяние по заслугам. Таков смысл главы 7 об изгнании Лиходеева и наведении порядка в беззаконной до этого нехорошей квартире. Это второе значение числа 47 соответствует заслугам советской интеллигенции.

Теперь разъясним сложные взаимоотношения между Иваном, голой гражданкой, а также отсутствующими в кадре Фёдором Ивановичем и Кирюшкой. Не подумайте чего дурного насчёт Ахматовой, она жила не в этой, а в соседней квартире. Голая гражданка – это ипостась той самой личности, которую непосредственно перед Иваном посетил творческий дух.

Автор очень кратко и талантливо обрисовал в квартире №47 такую же картину любовного треугольника, что и в отношениях главных героев Романа. Однако все образы в этой квартире должны пониматься иносказательно, как символы духовных ипостасей личности. Поэтому голая гражданка – это, разумеется, Муза. Мало того, что она близорука, но ещё и лишена света, довольствуясь отблесками горящих углей, «адского освещения». Плюс ещё и развратница, не способная устоять перед обаянием силы очередного героя или царя. Увы, единственная из девяти Муз, вполне подходящая под эту ориентировку – это Клио, муза Истории.

Что касается имени Фёдор Иванович, то лично у меня оно почему-то ассоциируется с Тютчевым. Но в 1930-е годы, с учётом развития радио и фонографической индустрии, самой первой должна была всплыть в уме фамилия Шаляпина. Между тем сам Шаляпин ассоциируется, прежде всего, с образом Мефистофеля из оперы Гуно «Фауст». Это очередное обнаружение Фауста для нас с вами уже привычно и естественно. Поэтому намёк на адское освещение даже где-то лишний. Кроме того, Автор на всякий случай, чтобы рассеять наши сомнения, в самом конце главы оставляет ещё подсказку: «И на всем его трудном пути невыразимо почему-то мучил вездесущий оркестр, под аккомпанемент которого тяжелый бас пел о своей любви к Татьяне». Пушкин и Чайковский в «Евгении Онегине» воспели любовный треугольник, а тяжёлый бас поёт партию мужа.

Итак, портрет Музы говорит об историке, а образ Мефистофеля, то есть духа указывает на приверженность материализму. И то верно, Лев Николаевич в этом смысле был «святее папы», считал свою версию исторического материализма новой вершиной после Маркса. Хотя лично я с ним в этой оценке вполне согласен.

Пойдем дальше вместе с Автором и Иваном, «стараясь угадать, кто бы был этот наглый Кирюшка и не ему ли принадлежит противная шапка с ушами». Угадать иносказательный смысл имени Кирюшка поможет нам словарь тюремного жаргона, причём питерского. В царское, да и в довоенное время этим уменьшительным именем называли телесное наказание и самого экзекутора. В треугольнике с духом и музой Кирюшка явно младший партнёр. То есть речь идёт о телесной ипостаси нашей творческой личности, которая как-то связана с тюремным заключением. Противная зимняя шапка-ушанка указывает майским вечером далеко на Север. И в самом деле, в конце 1930-х будущий историк Лев Гумилёв отбывал срок на стройках Беломорканала, а после формального освобождения был послан работать ещё дальше, в Туруханский край.

Как раз в конце 1930-х, во время первого из двух сроков Гумилёва посещает творческий дух, который подарил ему понятие пассионарности, то есть живой психической энергии, которая движет историческими личностями и целыми народами. Что примечательно, эта идея родилась у Гумилёва в связи с исследованием причин дальних походов Александра Македонского, то есть причин экспансии в историческом пространстве. То есть символика номера главы – четвёрки, означающей постижение пространства, четырёх концов света, вполне соответствует скрытому содержанию.

После творческого духа, то есть после откровения, квартиру №47, то есть личность Гумилёва посещает молодой и бездомный дух ученика, который пытается постичь открывшуюся ему свыше высокую научную истину. Эта ученическая работа заняла у Гумилева почти сорок лет, и к концу 60-х он сумел сформулировать свою теорию пассионарности. Символически этот долгий путь ученической ипостаси отражён в найденных Иваном в дальнем углу квартиры №47 полузабытых венчальной свече и полустёртой иконе. Светильник или свеча – это символ разума. Когда свечу удастся зажечь, она будет светить для всех, нести знание. Так что находка свечи может означать научную гипотезу.

Икона – это всем понятный образ веры, которую можно обнаружить в потаённых уголках души даже завзятого материалиста. Никакое учение, никакую науку нельзя построить без веры. Это может быть вера в космические лучи, оживляющие и превращающие одряхлевшие этносы в новые, молодые и пассионарные народы и нации. Фактически Гумилёв создал для себя новую синкретическую веру, сочетающую поклонение Хан-Тенгри, тюркскому божественному Небу с обновленной верой Маркса в исторический материализм. Наверное, поэтому ни на что не похож образ на иконке, пришпиленной к толстовке комсомольца Ивана. Кстати, цепочка «толстовка – Толстой – Лев Николаевич» тоже имеет место. Другое дело, что ни эти ассоциации, ни даже вся числовая и иная символика сами по себе не дают результата, пока среди сюжетных линий мы не обнаружили путеводные нити, ведущие в глубь этого Лабиринта Идей.

Наверное, стоит ещё добавить, что в доме №13, в семье Анны Ахматовой после смерти Автора хранился один из экземпляров рукописи Романа. Из этого переулка через многочисленные перепечатки текст Булгакова тайно, крадучись по стеночке, держась подальше от оживлённых улиц, начал долгий путь к своему читателю. Символика перекрёстка путей и символика крестного пути – всё это есть в четвёртой главе. Однако, в пятой главе, о которой речь поёдет дальше, тайной символики должно быть никак не меньше.

29. Тайна Массолита

Даже самый строгий скептик не станет отрицать, что между 4 и 5 главами Романа такая же разница в настроении и общей атмосфере, как между сталинским периодом и хрущевской «оттепелью». Хотя и это, разумеется, всего лишь ещё одно случайное совпадение из-за известной забывчивости Автора. Мы, однако, просто ради развлечения продолжим нашу игру в русского Нострадамуса.

Не будем углубляться в мелкие политологические детали, роднящие Массолит из пятой главы с хрущёвской эпохой. Как, например, осиротевшее «коллективное руководство» или особое внимание «квартирному вопросу». Но особо стоит отметить, что утомлённые заседаниями члены «коллективного руководства», пожалуй, даже немного завидуют рядовым членам Массолита, которые имеют возможность вести оживлённую частную жизнь. Впрочем, нас, литературоведов, больше должно волновать такое совпадение, что конец 1950-х – начало 60-х годов были временем нового интереса к художественному мастерству, литературе, поэзии. Звание поэта звучало ничуть не менее пафосно, чем в конце 1920-х – начале 30-х годов. В этом смысле булгаковский рассказ о буднях Массолита вполне уместен именно в пятой главе.

Как мы, может быть, помним, пятёрка символизирует тайное знание, а на пятой стадии развития сообщество уже достаточно далеко уходит от первобытного единства, разделяется на группы и даже на отдельные индивидуальности, развивающие свои собственные мифы. Кстати, это и есть функция художественной литературы – создание современной мифологии. При этом сначала происходит разделение, например, на «физиков» и «лириков», потом «физики» делятся на тех, которые шутят, «весёлых и находчивых» и на научных фантастов, а из числа последних выделяются социальные фантасты как Ефремов и Стругацкие. «Лирики» в свою очередь делятся на романтиков, почвенников, космополитов и так далее. Возможно, и по этой причине тоже, описание Массолита начинается упоминанием массы кружков, секций, групповых фотографий.

Общая атмосфера эпохи, в конце которой впервые появился на публике Роман Булгакова, передана очень даже неплохо. Ещё до официальной публикации Романа с его содержанием, в том числе с известием о смерти Берлиоза, было ознакомлено «коллективное руководство». Более того, шестидесятые годы – начало массового распространения «самиздата». Так что с машинописной рукописью Романа была ознакомлена ведущая часть литературной общественности. В этом смысле весть о смерти Берлиоза корректно и даже буквально вписывается в литературный контекст середины 1960-х.

Но одно дело что-то слышать и даже прочитать бледные страницы рукописи, и совсем другое появление Романа массовым тиражом с общественным обсуждением. Пусть даже книга была опубликована с существенными купюрами, то есть, считай, что появилась перед обществом без некоторых деталей одежды. Но всё равно, и это нужно признать, что Автор нанёс очень серьёзный удар по общественному лицу литературного сообщества. Так что дальнейшая судьба Романа в годы застоя тоже не была лёгкой, издавался он не часто, не крупными тиражами, да и тех обнаружить в книжных магазинах было почти невозможно. Но самое главное, что критика своевременно объявила Автора социальным сатириком и мистическим фантастом, то есть немного не в себе. В общем, литературная общественность справилась своими силами, методом удушения в объятьях.

Автобиографическое, точнее – автобиблиографическое толкование в литературном контексте вполне подходит к сюжету пятой главы. Но и параллельная линия судьбы новой гуманитарной науки тоже прослеживается как на ладони. 1960-е годы – самые плодотворные для Льва Гуммилёва. Изданы первые серьезные монографии, в которых последовательно проводится новый взгляд на историю как науку, которая должна изучать не источники, а отражённые в источниках факты и процессы. Однако в одиночку противостоять сообществу общественных наук не под силу даже гению. Лишь поддержка естественнонаучного сообщества географов даёт возможность работать. Однако, главные идеи и главный труд Гумилёва – «Этногенез» оказались в советское время в ещё большей изоляции от массового читателя, вплоть до конца 1980-х.

Что же касается официальной гуманитарной науки, то она мертвая и голая лежит на столе прозектора, то есть архивариуса. Единственное, что нужно решить – хоронить так или сначала «пришить» отрезанную в 30-е годы голову, то есть открывать или не открывать архивы Лубянки. Частично «пришили», но хоронить пришлось всё же без головы. Поскольку творческое наследие современников Булгакова ещё сыграет свою роль в судьбе новой науки.

Мы не будем долго разбирать неинтересную шестую главу, атмосфера в которой вполне застойно-бюрократическая с отдельными всплесками диссидентской активности Бездомного. Отметим только, что брежневско-андроповский застой и в литературной, и в научной жизни вполне соответствовал символике шестой стадии – сугубой разделённости. Все сферы жизни были прорезаны бюрократическими и идеологическими барьерами, которые поддерживались не столько усилиями дряхлого режима, сколько всеобщей отчуждённостью и разочарованием. Лучше мы, сэкономив время на шестой главе, ещё раз взглянем на пятую. Всё-таки символика пятёрки обзывает нас искать скрытые смыслы во всех образах, которые возможно распознать как символы.

Например, Дом Грибоедова. Автор сам подсказывает, что этот дом можно называть просто по фамилии известного писателя, то есть намекает на скрытое значение символа: дом как личность. Впрочем, даже для невнимательного читателя ясно, что Дом Грибоедова немного отличается от обычного дома, даже многоквартирного. В этом доме обитают не семейные треугольники – муж, жена, сосед, и даже не коммунальные соседи, а целая организация, в которой состоит три тысячи сто одиннадцать человек. Более того, в этом доме ровно в полночь звучит музыка и не простая, а «Алиллуйя» – как минимум, это пародия на богослужение. Впрочем, у Булгакова всюду пародия или сатира, однако под этим внешним, нарочито фальшивым слоем бывают спрятаны настоящие сокровища. Как, например, образ «чудного мгновенья» под карикатурной Аннушкой-Чумой.

Или вот, зачем, спрашивается, Автор вставил в самую кульминацию главы, перед известием о смерти Берлиоза, явно выпадающий по стилю и смыслу пассаж? Судите сами: «…и видны за соседним столиком налитые кровью чьи-то бычьи глаза, и страшно, страшно... О боги, боги мои, яду мне, яду!..». Отрывочек этот явно попал сюда случайно, по недосмотру Автора из другой оперы, точнее из второй, ершалаимской главы: «И тут прокуратор подумал: «О, боги мои! Я спрашиваю его о чем-то ненужном на суде... Мой ум не служит мне больше...» И опять померещилась ему чаша с темною жидкостью. «Яду мне, яду!»»

Что примечательно, присобачен этот явно лишний отрывок непосредственно к опровержению караибско-пиратского происхождения черноглазого красавца с кинжальной бородой. А между тем в той самой второй главе, откуда «случайно» попал к нам сюда призыв к римским богам с требованием яду, багровое лицо Пилата имеет причиной вовсе не духоту:

«– Сегодня душно, где-то идет гроза, – отозвался Каифа, не сводя глаз с покрасневшего лица прокуратора и предвидя все муки, которые ещё предстоят. «О, какой страшный месяц нисан в этом году!»

– Нет, – сказал Пилат, – это не оттого, что душно, а тесно мне стало с тобой, Каифа, – и, сузив глаза, Пилат улыбнулся и добавил: – Побереги себя, первосвященник…

– Знаю, знаю! – бесстрашно ответил чернобородый Каифа, и глаза его сверкнули».

Думаю, этих небольших отрывков вполне достаточно для проведения параллелей между Домом Грибоедова и ершалаимским храмом, а также для опознания Арчибальда Арчибальдовича как исполняющего обязанности первосвященника. Заметим мы также, что Бездомный не заходил внутрь Дома Грибоедова, а только в ограду этого «храма». В таком случае трудно не увидеть ещё одной параллели – между поведением Ивана на летней веранде Грибоедова, изобличением «кулацкого нутра» поэтов и евангельским изгнанием торгующих из храма: «И, сделав бич из веревок, выгнал из храма всех, также и овец и волов; и деньги у меновщиков рассыпал, а столы их опрокинул».[44] Эпизод этот произошёл на первую Пасху после Крещения, то есть задолго до Страстной недели. Эту параллель между ранними стадиями жизненного пути Иисуса и Ивана, кажется, ещё не обнаруживали. Всё же обычно с Иешуа в московских главах ассоциируют обычно только мастера.

Ну и раз уж мы вспомнили о ступенях восхождения Иисуса, то кроме Крещения, искушения в пустыне, изгнания торговцев, одним из главных было Преображение. А в связи с ним можно обсудить библейскую символику одежды. Ослепительно белые одежды преображенного Иисуса – это символ совершенного знания. Нас эта символика одежды может интересовать в связи с нарядом Бездомного: «Он был бос, в разодранной беловатой толстовке… и в полосатых белых кальсонах». Белый в полоску или беловатый цвет здесь свидетельствует о не вполне совершенном, но всё же близком к истине знании. Та же символика, что и у зажжённой Иваном свечи. А вот нагота мёртвого Берлиоза, который так ладно рифмуется с «официозом», – это полное отсутствие какого-либо смысла.

К библейской символике одежды примыкает символика пищи, только речь идёт о знании в форме учения, передаваемого от учителя ученику или получаемому в храме. В этом смысле наличие в грибоедовском «храме» лучшего в Москве ресторана вполне уместно в смысле символики. Ресторатор в таком случае является распространителем учения, признаваемого в «храме». В свете этой символики и само наименование Дома, имеющее и литературный, и гастрономический смысл, намекает на какой-то храм, связанный с учёностью или с учением.

Можно также легко заметить, что адепты грибоедовской кухни предпочитают рыбные блюда, которые здесь самые свежие в Москве. Да и сам ресторатор во время пожара в 28 главе спасает, как самую великую ценность, две больших рыбы. И тут опять мы должны обратиться к первоисточнику символики. По свидетельству евангелистов, пять тысяч человек были накормлены пятью хлебами и двумя большими рыбами. Как совершенно верно заметил Воланд Берлиозу в третьей главе: «уж кто-кто, а вы-то должны знать, что ровно ничего из того, что написано в евангелиях, не происходило на самом деле никогда, и если мы начнем ссылаться на евангелия как на исторический источник...»

Ну, может быть насчёт ничего и никогда Воланд немного преувеличил в полемическом задоре, но уж читать Писание как исторический источник точно не следует. Хотя бы потому, что его главный духовный смысл скрыт в символике этих никогда не происходивших чудес. Описание невероятных чудес – всего лишь вернейший знак того, что здесь скрыты ценности духовного знания. Если знать, что хлеб символизирует «учение», а 5 – тайну, то 5 хлебов означает «тайное учение» – то самое, которое скрыто в явном учении в виде символов. Символ 2 означает мудрость, а символ рыбы – святость, чистоту. Две рыбы означают «святая мудрость», духовное знание. А что такое пять тысяч, накормленных 5 хлебами и 2 рыбами? Тысяча символизирует любое большое собрание, или сообщество. Соответственно, 5 тысяч – это тайная церковь Иисуса, посвященная его тайному учению и хранящая святую мудрость. А вот 4 тысячи из следующего «чуда», накормленные 7 хлебами и несколькими рыбками – это земная церковь Христа, получившая в качестве учения букву закона и немного святости.

Нас с вами, людей нерелигиозных и вообще литературоведов, это различие между зваными и избранными не лишком волнует. Можно было бы и вовсе обойтись без этих экскурсов, но без этого никак не понять, что за число такое – три тысячи сто одиннадцать членов Массолита. Понятно, что – это собрание адептов в храме, посвященном некому учению. И в этом храме есть некая, не будем утверждать, что святая, но чистая пища — рыба. Причём пища эта – не молочная, для младенцев, а вполне солидная, предназначенная для достаточно зрелых людей, способных всё это переварить.

Однако Автор мог бы намекнуть и больше, о какой такой рыбе может идти речь. Например, с помощью тех же чисел. Впрочем, он ведь зачем-то ввёл в пятую главу необязательный диалог пышнощёкого поэта Амвросия и тощего Фоки. Как будто хотел сказать, что обильная грибоедовская пища не для слабых, здесь нужно особенное здоровье, обширное чрево для переваривания. Как вы уже поняли, чрево в тайном учении символизирует разум.

Цитируем Амвросия-поэта: «Но в «Колизее» порция судачков стоит тринадцать рублей пятнадцать копеек, а у нас – пять пятьдесят». Не станем сильно заморачиваться таинственным смыслом «Колизея»: нечто древнеримское и далёкое от нас, где за доступ к учению прошлось бы заплатить смертью – число 13. Главное, что в ресторане Массолита нужно заплатить за то же самое, и притом более свежее – всего 5 и 50.

Прямо скажем, не очень много… для понимания. Опять какая-то «тайна». Плюс к этому должна быть прибавлена целая жизнь, посвящённая тайному знанию. Но первое важнее, чем второе. Может быть, Автор намекает, что желающей этой чистой пищи для ума должен для начала сделать какой-то вклад, какое-то усилие. Например, признать существование тайны или узнать тайный смысл символов. Опять же, мы уже знакомы с числом 50, которое означает жизнь, посвящённую тайному знанию. В том числе жизнь самого Булгакова. Что уже наводит на некоторые мысли по поводу трёх тысяч ста одиннадцати членов Массолита.

Итак, 3 тысячи должно означать собрание, большое сообщество, посвящённое «вере, надежде и большей их них любви». 100 символизирует завершившийся большой цикл духовной жизни, большой и завершённый ряд перевоплощений духа, «внутреннего человека». К этому добавляется 11 – несовершенный человек. 111 – это несовершенная, но сознающая несовершенство, а потому развивающаяся личность, приложенная к зрелому духу, унаследованному от многих поколений.

Что же это может быть за большое собрание романтически настроенных людей? И нет ли подсказки в том, что этот большой дом носит имя писателя. И может ли писатель дать своё имя не просто дому, а «храму». Не подскажет ли нам что-то такое имя как Пушкинский дом. Ведь это тоже храм, посвященный классическому литературному наследию. Так что, скорее всего, Булгаков в данном случае позволяет себе немного подшутить над нами, зашифровав под именем Грибоедова свой собственный Дом Булгакова, а под именем Массолита – большое и разномастное сообщество булгаковедов, исследователей и просто поклонников. Каждому из них действительно можно позавидовать, настолько богатое и приятное на вкус наследие оставил нам Автор. Но только те из них, кто обладает достаточно мощным разумом, чревом и готовы заплатить пять пятьдесят, могут насладиться самой свежей рыбой, приготовленной по уникальным, особым рецептам. Прочим же придётся довольствоваться иной вкусной снедью.

А что же Арчибальд Арчибальдович, ресторатор? Почему это он распоряжается наследием умершего автора? И каким образом он может повлиять на судьбы художественного романа или научного трактата? Ну, эту-то загадку нам будет теперь отгадать несложно. Речь идёт о фигуре Издателя, от которого многое ещё пока зависит в литературном и научном мире даже сейчас, в эпоху Интернета. А уж в середине прошлого века зависело почти всё. Кстати, издание может ведь быть и пиратским. Это ещё одна подсказка Автора, указывающая на фигуру Издателя. Что же касается параллелей с Каифой, то разве не исполняющий обязанности президента Синедриона решал, имеет ли кто-нибудь право проповедовать своё учение в Иудее. Такова и власть редакционного «коллективного руководства», направляемого интересами Издателя.

Так что почти все тайны пятой главы нам, похоже, удалось разгадать. Хотя, по правде говоря, лично я был в этом не уверен, приступая к делу. Поэтому на радостях небольшой бонус, подсказанный символикой пятой главы. Есть в Новом Завете одно очень известное и совсем непонятное место. Не буду много цитировать, приведу лишь концовку одной из глав из Откровения Иоанна Богослова: «Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть».[45]

Поскольку мы с вами уже сочли число 111, то осталась меньшая часть умственной работы. Речь, по всей видимости, идёт об определённом поколении, которое при зрелом духе находится на стадии осознания своей несвободы и переживания своего несовершенства. Как это происходит, можно посмотреть в 11 главе. Разумеется, это поколение состоит из разных людей. Но число на всех одно. Необходимое различие даёт подсказка: «Здесь мудрость». Но чтобы применить эту подсказку к символическому числу, нужно заменить слово «мудрость» известным нам числом 2. Двойка действительно является сомножителем числа 666. Поэтому для людей, имеющих в себе мудрость, этот страшный символ становится числом 333, умноженным на 2. А число 333 означает, что жизнь мудрых людей из этого поколения будет помножена на 3, то есть на любовь с верой и надеждой. И символ этот не страшный, и число выглядит вполне человеческим.

А вот для того, в ком нет мудрости, жизнь оказывается помноженной на состояние разделённости и отчуждения между людей, когда осознание несовершенства проецируется лишь вовне, на ближнего. И разве не начинается в конце 1960-х повсеместное движение именно к этому атомизированному, разделённому состоянию общества, в котором самым близким человеком становится психотерапевт. Может быть, стоит задуматься, почему сюжет 6 главы нашего Романа так созвучен, например, сюжету знаменитого альбома и фильма «Стена»? На этой оптимистической ноте позвольте перевести дух и собраться с дальнейшими мыслями.

30. О тайне беззакония и законах тайны

Вновь мы вернулись к главе 7, как беззаконный Дон Гуан к стенам Мадрита. Однако на этот раз у нас в руках уже два ключа, в том числе сквозная путеводная нить и символика, способная осветить довольно тёмные места в нашем Лабиринте. Сначала мы разоблачили Булгакова как Нострадамуса, предвидевшего в самых общих чертах и характерных деталях будущие периоды российской истории, в том числе отображённый в 7 главе горбачёвский период. Чуть позже мы выяснили, что 32 главы Романа должны, по идее, соответствовать стадиям развития личности или сообщества. При этом символика первых 22 чисел была известна ещё авторам библейских книг. Что касается 7 главы «Нехорошая квартирка», то она должна быть символически посвящена Закону. Вследствие того, что сообщества или личности, достигшие к началу 7-й стадии дна разочарования и разделённости, могут быть объединены лишь суровым действием законов. Такое принудительное воссоединение является первым шагом к будущему подлинному единству свободных людей.

Попробуем рассмотреть седьмую главу не только в контексте недавней истории, но через ключевой символ «закона». Сразу предстаёт в новом свете говорящая фамилия Лиходеев, потому что «лиходейство» – это синоним беззакония. Вся номенклатурная поросль брежневского застоя начисто лишена прочной связи с реальностью, а Горбачёв её только олицетворяет. Ими движут амбиции, эмоции, стремление к внешнему имиджевому лоску, новым впечатлениям, чувственным удовольствиям, азарт игроков и страх перед начальством. Всё что угодно, только не ответственность и связанное с нею уважение к законам, хотя бы объективным.

Однако незнание или игнорирование законов не освобождает от ответственности. Поэтому к Лиходееву вскоре является Фагот как представитель закона естественных наук. Собственно, Чернобыльская катастрофа – это символ вопиющего беззакония, когда под лозунгом «ускорения» ретивая номенклатурная вертикаль взялась снимать технологические запреты и ограничения, оплаченные тяжким опытом предшественников. Но и этого либеральной номенклатуре оказалось мало. Вместо того чтобы одуматься, они с азартом продувного игрока бросаются в финансово-экономические эксперименты и радикальные реформы политической системы. Отчего же было не появиться полномочным представителям соответствующих сфер деятельности – Бегемоту и Азазелло, которые и выкинули обезумевших лиходеев вон из Москвы.

Однако мы сразу перешли к восстановлению естественной законности и пропустили явление к Лиходееву самого Воланда. Его тоже нужно бы истолковать с помощью нового ключа. Насколько мы помним, утренняя активность Воланда, пытающегося ускорить пробуждение разума, была связана с алкогольным угощением, точнее с сеансом пролечивания: «Следуйте старому мудрому правилу, – лечить подобное подобным». В контексте излечения от неуважения к законам это правило звучит ещё и так: «Кого боги хотят наказать, того лишают разума». Лучшего девиза к антиалкогольной кампании, с которой официально стартовала «перестройка», трудно придумать.

Ещё до успехов в борьбе с лиходеевским пьянством и алкоголизмом Воланд торжественно объявляет наступление одиннадцати часов. Символика числа 11 нам уже известна – осознание несвободы и переживание несовершенства. Благодаря обзору краткого содержания глав известно и то, что эта символика относится не только к утренней главе, но ко всему второму дню московской части Романа. Однако до начала активной борьбы с алкоголизмом в послебрежневский период и вспомнить-то нечего, ну не мелиоративный же пленум. Одно светлое пятно – это маленький отрывок из программной речи генерального секретаря ЦК КПСС Ю.Андропова: «Если говорить откровенно, мы ещё до сих пор не знаем в должной мере общество, в котором живем и трудимся, не полностью раскрыли присущие ему закономерности, особенно экономические».

Ну и ну, вот это откровенность. Не знаем законов, а всё равно руководим, ускоряемся, экспериментируем. Впрочем, лиходейская номенклатура восприняла эту самокритику всего лишь как «пиар», демонстрацию внешней, показной серьёзности, плюс идеологическое обоснование будущего «огня по штабам», освобождения от балласта старых брежневских кадров. Однако для какой-то не самой худшей части элиты в этой цитате послышалось признание несовершенства, несвободы от незнания.

Впрочем, мы несколько увлеклись повторением пройденного. Истолкование 7 главы как предсказания андроповско-горбачёвской эпохи – это не самая главная тайна, и не самая сложная загадка. Есть гораздо более важный вопрос: если каждая глава соответствует очередной стадии развития идеи и сообщества новой гуманитарной науки, тогда как сопоставить это с чередованием двух линий сюжета. До сих пор мы считали, что трудная судьба новой гуманитарной науки показана Автором через извилистый путь Ивана Бездомного от будочки на Патриарших прудах через купание, переодевание и драку с коллегами с водворением в сумасшедший дом. Однако после того как Иван засыпает в палате №117, развитие действия переходит в нехорошую квартиру №50.

Как нам это следует понимать? Опять же известная нам символика дома или квартиры подсказывает нам какое-то раздвоение если не личности, то сообщества. С одной стороны бездомная новая наука получает, наконец, какой-то дом, пусть и сумасшедший. Можно предположить, что речь идёт о какой-то конкретной личности, которая на рубеже 1990-х подхватывает преемственность развития у Льва Гумилёва. С другой стороны, мы уже однажды, ещё при первом обсуждении первой главы истолковали квартиру №50 как творческую личность самого Булгакова.

Отменить устойчивую связь «нехорошая квартира = квартира Булгакова» мы просто не имеем права. Любое истолкование притч не может идти поперёк сложившихся стереотипов восприятия общества. А уж Автор точно знал о таком восприятии, когда привязывал символическую квартиру №50 к описанию реального дома №10 по Большой Садовой. В таком случае, что делает квартира №50, то есть творческая личность Булгакова в совершенно другом времени, через полвека после официально зарегистрированной смерти Михаила Афанасьевича?

Действительно, странное несоответствие, вроде бы разрушающее предыдущие логические построения. Однако сам же Автор и приходит нам на помощь. Помните, при толковании тайн пятой главы мы обнаружили, что Дом Грибоедова – это на самом деле «храм», посвященный творчеству самого Булгакова. И что сам Автор даёт разрешение – можно вместо слов «Дом Грибоедова» использовать просто имя писателя. То есть дом Булгакова, символизирующий творческую личность писателя, – это и есть сам Булгаков.

За этим отчасти шутливым и простым истолкованием кроется ещё одна серьёзная историософская идея. Та самая идея бессмертия духа, которая скрыта в библейской символике мужа и в учении апостола Павла о «внутреннем человеке». Прежде чем раскрыть эту идею на примере творческой личности Булгакова, применим найденный нами ключ, чтобы ещё раз войти в нехорошую квартиру. Ещё раз прочитаем начало 7 главы, где речь идёт о нехорошей предыстории квартиры №50. Необходимый для этого ключ – это творческая биография самого Булгакова.

Начнём с бывшей хозяйки квартиры №50 – вдовы ювелира Фужере. Нет сомнений, Автор намекает здесь на знаменитого ювелира Фаберже. А знаменит он лишь тем, что создавал драгоценности царской семьи. Драгоценности иносказательно толкуются как духовные или нравственные ценности личности. То есть «царские драгоценности» могут быть истолкованы как монархические ценности. С учётом того, что российская монархия умерла в 1917 году, понятно, почему речь идёт о вдове. И заодно устанавливаются временные рамки нехорошей предыстории.

Таким образом, Автор сообщает нам о том, что какое-то время после 1917-го года в его личности существовали и даже хозяйничали монархические ценности французского образца. Стало ли для нас это новостью? Ничуть. Каждый, кто знаком с творческой личностью Булгакова через его книги, должен помнить эпизод с поступлением доктора Турбина на службу в «студенческий» артиллерийский полк, когда Алексей признаётся полковнику Малышеву в монархических убеждениях. Это романтическую интригу Автор может придумать для своего автобиографического героя, но насчёт убеждений врать не станет. Тем более что так врать в советское время не было никакого резона.

Как только мы разгадали сущность образа вдовы Анны Францевны, с остальными бывшими жильцами нехорошей квартиры будет намного проще. Муж и жена Беломут легко разъясняются посредством булгаковской пьесы «Бег» о белоэмигрантах, которая была написана под влиянием рассказов вернувшейся из эмиграции второй жены писателя – Белозерской. Согласитесь, что слова «озеро» и «омут» достаточно близки.

Служанка Анфиса, носившая на иссохшей груди лучшие бриллианты из вдовьих «царских драгоценностей» — это, очевидно, народный вариант монархической идеи. Автор сообщает, что из триады «самодержавие, православие, народность» вторая ипостась прожила в его душе немного дольше. Что касается первого из исчезнувших обитателей нехорошей квартиры, то фамилия его не сохранилась. Зачем же мы будем угадывать, что за криминальная идея обитала в душе Автора, если сам он стесняется об этом говорить? Не будем и мы.

Насчёт того, что в личности Булгакова какое-то время обитал и даже верховодил Берлиоз – дух советской гуманитарной интеллигенции, мы уже выяснили. Судя по всему, верховодил он не один, а на пару с беззаконным Лиходеевым. Был, оказывается, такой аморальный период в жизни Булгакова, когда он наступал на все положенные грабли, заделался морфинистом, бросил спасшую его от этой напасти жену, предавался чувственным удовольствиям и падал в финансовую пропасть.

Так что нет ничего удивительного в том, что седьмую стадию становления творческой личности – период излечения от лиходейства и познания «присущих данному обществу закономерностей» – Автор проиллюстрировал на примере собственной жизни в период после 1917 года и до начала работы над Романом. Удивительно как раз другое, что эту стадию развития своей творческой личности Автор проецирует на семь десятков лет вперёд. При этом он утверждает, что Массолит, то есть большое сообщество поклонников булгаковского творчества – это и есть новая реинкарнация творческой личности писателя, которая должна пройти через те же стадии развития.

Судя по нумерации глав, опубликование Романа в конце 1960-х имело парадоксальное действие на массового читателя. Всплеск интереса к яркой и сложной мифологии булгаковского Романа делает тусклыми, гасит прежние мифологические системы советской литературы. Отправляет даже сверхпопулярную советскую фантастику в удел подросткового и молодёжного чтения. Поэтому вслед за этим всплеском следует период отчужденности и разочарования «властителей дум», который так хорошо описан на примере поэта Рюхина в шестой главе. Но одновременно нарастает массовый интерес ко всему творчеству, ко всем книгам и пьесам Булгакова. На сценах театров ставятся его пьесы, к массовому зрителю приходят фильмы – «Белая гвардия», «Бег», «Иван Васильевич». Пиком массового интереса следует признать выход на телевизионные экраны экранизации «Собачьего сердца» на рубеже перехода от «перестройки» к представлению в нашем демократическом Варьете.

То есть массовый читатель и зритель постепенно переживает ту же эволюцию, что и творческая личность самого Автора в своё время. Стоит ли в таком случае удивляться, что в душах членов нашего Массолита под влиянием образов Романа пробудились ипостаси либерального демагога Коровьева или алчного шута Бегемота. И не просто проявились, но как всякая овладевающая массами живая идея, стали движущими силами социальной действительности.

Да, какое-то время Массолит как новое массовое воплощение творческой личности Булгакова был занят тем, что догонял своего Автора в духовном развитии. Однако рано или поздно какая-то наиболее развитая и энергичная часть Массолита должна была не только догнать, но и пойти дальше, оставив позади тех, кому ближе ипостаси свиты Воланда, а не сам Творческий дух. Естественно ожидать, что это дальнейшее развитие будет иметь своего собственного лидера.

Вообще говоря, отличить гения от простого городского сумасшедшего не так-то просто. По внешним признакам это трудновато, особенно если оценивать будут люди неискушённые. Дело в том, что необходимым условием любого творчества, а тем более гения является отрешение от суеты и погружение в глубины того самого «коллективного бессознательного», где и происходит его диалог с творческим духом, точнее – ипостась мастера внемлет ипостаси творческого духа. Собственно, обычные сумасшедшие тоже ныряют вглубь себя, но потом не выныривают или не доныривают. Поскольку просто не хватает духовной энергии. А гений не только выныривает, а приносит творческий продукт, красоту и духовное воздействие которого могут достойно оценить окружающие. Именно поэтому афинская демократия осуждает Сократа на смерть, и иудейский Синедрион тоже категорически не согласен с Пилатом насчёт душевной болезни Иешуа.

Однако до тех пор, пока творческий гений находится только на пути к откровению и истолкованию своего учения, то выглядит он, по крайней мере, юродивым. Ну, сами подумайте, станет ли нормальный человек всерьёз заниматься наукой, да ещё гуманитарной, когда вокруг открывается столько незабываемых возможностей и аттракционов? Можно поучаствовать в собачьих бегах демократических выборов или петушиных боях политтехнологов. Можно с удовольствием и пользой для семьи сыграть в разнообразные финансовые пирамиды. Можно блеснуть на телевизионной ярмарке тщеславия. Можно, наконец, побегать в казаки-разбойники на стороне одной из мафий.

Хотя, кто сказал, что тот, кто хочет узнать законы общественной жизни, во всём этом не должен участвовать, хотя бы в качестве заинтересованного наблюдателя, а то и консультанта. Во всяком случае, Автор достаточно ясно намекает нам на чередование стадий развития. Например, на 6-й и на 8-й стадии, а потом на 11-й и на 13-й стадии Иван Бездомный изолирован от внешнего мира, погружён во внутренние переживания и, наконец, получает необходимое общение с творческим духом. А в 7 и 9, 10 и 12 главах свита творческого духа занята воспитанием внешней части творческой личности Булгакова, растворившейся в массе поклонников и последователей.

Возможно, самый главный вывод из толкования 7 главы, которое нам подсказал Автор, – это раскрытие закономерного механизма реинкарнации творческого духа. На первый взгляд, этот фокус с выдергиванием карты из причудливо тасуемой колоды действительно выглядит мистически. Творческий дух изредка посещает одну и ту же страну и с регулярностью примерно лет в сорок поселяется в той или иной личности. Личности эти, вроде бы, даже не связаны кровным родством по прямой линии, а только родством духовным, психологическим. В них под действием творчества предшественников просыпаются и живут те же самые духовные сущности, ипостаси.

На определённой стадии развития Массолита, когда созревают благоприятные для духовного развития условия, возникает массовый интерес к творческому наследию гения. Вспомним, между смертью Пушкина и массовыми тиражами его произведений прошло 50 лет. Так что участь творческой личности Булгакова, ждавшего своего часа всего четверть века, даже более благоприятна. Творческий дух писателя или учёного воспитывает, ведёт за собой в духовном развитии своих читателей, среди которых обязательно находится продолжатель творческой традиции, новый гений, способный достичь того же уровня и пойти дальше. И никакой мистики, одна лишь точная наука психология.

Вот такая вполне научная закономерность развития творческих сообществ была скрыта от нас под простеньким фельетоном о пьянице и дебошире Стёпе Лиходееве. А это всего лишь только 7-я из 32 глав. Какие открытия могут ожидать нас дальше?!

31. О новых одеждах и дефиците обуви

Восьмая глава, как можно было бы уже догадаться, должна быть посвящена символике Откровения, так же как седьмая – символике Закона. Однако, как мы убедились, на предыдущей стадии не было однозначной, статической картины. Наоборот, происходило действие, процесс перехода из состояния разделённости и беззакония к более совершенному состоянию наведения порядка и торжества закономерного «правосудия». Поэтому логично предположить, что на восьмой стадии мы не сразу получим готовый ответ, а увидим процесс приведения Бездомного в иное состояние, необходимое для получения откровения. Достаточно отчётливо показаны необходимые моменты этого превращения – внешнее смирение, обновление одежды (символика знания), очищение, молчание, подчинение логике процесса, внутреннее примирение и согласие, стремление к покою.

Любое откровение, будь то поэтическое, религиозно-философское или научное – дело сугубо интимное, глубоко внутреннее. Потому действие 8 главы происходит не в многолюдной квартире №50, ставшей синонимом «Дома Грибоедова». Что же касается сумасшедшего дома, то есть, пардон, клиники доктора Стравинского, то с помощью этой аллегории Автор, скорее всего, изобразил новую реинкарнацию творческого духа, конкретную личность. Однако на данной стадии развития в личности будущего творца новой науки господствует вовсе не творческий дух, а какая-то иная нравственная ипостась, которую Автор скрыл за псевдонимом «доктор Стравинский».

Само по себе использование известной фамилии наводит на параллель с Берлиозом, тем более что Иван несколько раз специально напоминает: «не композитор». И доктор Стравинский тоже не композитор. Берлиоза и Стравинского связывает только судьба Ивана, поэтому параллель между ними должна означать, что Стравинский – такой же наставник для Ивана на новой стадии его становления, каким был Берлиоз в самых первых главах. Берлиоз питал своего ученика молочной кашей гуманитарной эрудиции. А чем потчует Ивана Стравинский? Очевидно, пытается обучить его строгой рациональной логике. В этом смысле владение доктора латынью и возникшая параллель с римским наместником тоже может иметь символический смысл. Поскольку в Новом Завете Рим употребляется как синоним рационализма подобно тому, как Египет символизирует материализм.

Однако, почему именно Стравинский, а не Чайковский или Мусоргский? Всё же у Автора был достаточно широкий выбор фамилий композиторов, а Стравинский среди них стоит несколько особняком. Он знаменит тем, что, опираясь на народные традиции, очищая и выделяя из них отдельные элементы, осуществил новаторский подход к форме музыкальных произведений, причём именно на рациональной основе. В таком случае, применительно к процессу становления новой науки, а судьба Бездомного – это и есть судьба нового учения, речь может идти о научном откровении – синтезе новой теоретической модели на основе рационального переосмысления и очищения от лишнего какой-то научной традиции или даже нескольких эмпирических учений.

Как минимум, одну из таких изначальных эмпирических систем мы уже знаем – это этнология Льва Гумилёва. Однако процесс рождения новой научной модели происходит не где-нибудь, а в психиатрической клинике, а сам доктор Стравинский – скорее психолог. Так что олицетворяемая Стравинским рациональная критика должна, как минимум, опираться на фундамент современной аналитической психологии. Об этом мы тоже уже говорили – о совпадении многих моментов гумилёвского этногенеза и стадий развития личности по К.Г.Юнгу.

Пользуясь подсказками Автора, мы обнаружили скрытую основную идею 8 главы – очищение рациональной критикой несовершенного знания для синтеза универсальной модели. Теперь можно проверить эту идею через уже привычную для нас символику. При поступлении в клинику Иван, то есть наша молодая наука, были одеты в «разодранную беловатую толстовку» и «белые полосатые кальсоны». Одежды, то есть знания новой науки были несовершенны, «разодраны», то есть не вполне связны. И белые полосы перемежались с тёмными фрагментами, в том числе мифологическими. Такая характеристика вполне уместна для теории этногенеза Льва Гумилёва, при всём к нему уважении.

Кстати, иконка, то есть мифологический элемент, тоже была у Ивана в клинике отобрана. Выдана новые рубаха и кальсоны, то есть такая же одежда, но новая. А вместо разодранной толстовки – пунцовая байковая пижама, вызвавшая откровенное неудовольствие Ивана. Видимо, потому что речь идёт об откровенно детской одежде, то есть о несовершенном знании уже не в смысле разодранности, отсутствия внутренней логики и единства, а в смысле недостаточной развитости теории и непригодности её для «взрослой жизни», то есть для практического применения. Естественно, было бы задаться и таким вопросом, а нет ли символического значения, как и у белого, у пунцового цвета? Автор, однако, использует не библейское «багровый», а недавно заимствованное из иностранного языка название цвета. То есть не должно быть какого-то особого толкования, кроме обыденной символики стыда, заливающего краской лицо Ивана.

Теперь нам нужно признаться, что мы, пожалуй, совсем напрасно, вслед за несовершенным Иваном, называли его пристанище «сумасшедшим домом». Это теории и учения встречаются, если не сумасшедшие, то несколько не в себе. Некоторым из таких разделённых в себе, слегка шизофреничных теорий, бывает, везёт. Они попадают в самую современную, оснащённую по последнему слову техники и психологической науки клинику, в которой доктор Стравинский, то есть ипостась рационального аналитического ума может не только умыть, переодеть и успокоить пациента, но и подготовить его к новым открытиям.

Содержание восьмой стадии развития новой Идеи на примере клиники Стравинского показано достаточно ясно и подробно. Поэтому у нас есть возможность сравнить эту восьмую порцию свежей рыбы с третьеднёвочными судачками из древнеримского «Колизея». Например, в Евангелии от Луки приведена популярная притча о блудном сыне, в которой нам легче теперь увидеть движение духа к совершенству – сначала нисходящее движение от единства с Отцом к состоянию разделённости, затем – возвращение к состоянию единства. Нам теперь будет намного понятнее вот этот стих: «А отец сказал рабам своим: принесите лучшую одежду и оденьте его, и дайте ему перстень на руку его и обувь на ноги».[46] Хотя, если быть совсем точным, то обувь относится уже к девятой стадии. Не случайно же главный персонаж 9 главы носит фамилию Босой.

В Библии вполне достаточно указаний на тот счёт, как можно получить откровение. Для этого, как минимум, нужно внутреннее, духовное очищение, смирение как состояние внутреннего мира, покоя и желания слышать. Однако мы уже плавно перешли к главе 9 «Коровьевские штуки». Вот это загадка, так загадка. Сразу и не поймешь, как подступиться к этой опечатанной двери, даже обладая символическими ключами и подсказкой из притчи о блудном сыне.

Во-первых, мы знаем, что символ 9 означает «истолкование». Кроме того, нам подсказывают, что после одевания новых одежд и перстня на руку, который собственно и обозначает драгоценное откровение, необходима ещё и обувь. Откровение нисходит с небес, а обувь нужна, чтобы в новой одежде ходить по грешной земле, не претыкаясь о камни и тернии. Собственно, обувание и есть символ истолкования, как необходимой после откровения стадии развития учения. Откровение, в том числе и научная теоретическая модель, даётся в абстрактных образах и символах. А для применения на практике любой модели, даже религиозно-философской, нужна методика, то есть истолкование, пригодное для конкретного времени и места действия.

Думаю, что среди читателей философов или учёных теоретиков не так уж много. Гораздо вероятнее встретить человека знакомого с современными языками объектно-ориентированного программирования. Там тоже создаются сложные модели данных – «объекты», для работы с которыми требуются связанные с этими моделями «методы». Можно, конечно, работать с каждым элементом по отдельности, но неудобно и неизбежно на практике ведёт к ошибкам, претыканиям.

В отличие от восьмой стадии, процесс истолкования обращён к внешнему миру, движется от абстрактного к конкретному, поэтому действие снова происходит в нехорошей квартире. Прежний записной толкователь мифологии Берлиоз отставлен от этого благородного дела. Но на его место претендуют тридцать два обитателя дома №302-бис. Однако направляется в комнату Берлиоза тридцать третий лишний – сам управдом Никанор Иванович Босой, и вдруг обнаруживает свято место не пустым: там уже хозяйничает Коровьев.

Фамилия Босой в данном случае вполне говорящая, но этот мессидж нам ещё нужно правильно истолковать. Для этого снова придётся заняться поиском параллелей в пространстве нашего Романа, которое имеет чудесное свойство расширяться, включая в себя канонические Евангелия. Например, у св. Луки кроме притчи о блудном сыне есть ещё одна, очень странная притча о неверном управителе. Странная она потому, что её буквальный смысл явно противоречит нравственности. То есть на самом деле это не притча, а иносказание. Причём весьма важное иносказание, согласно принципу толкования священных книг: если в тексте Писания обнаруживаем явное противоречие или бессмыслицу, то здесь скрыт важный символический смысл. Поэтому, с учётом сложности задачи истолкования 9 главы нам придётся полностью привести текст притчи о неверном управителе:

«Сказал же и к ученикам Своим: один человек был богат и имел управителя, на которого донесено было ему, что расточает имение его; и, призвав его, сказал ему: что это я слышу о тебе? дай отчет в управлении твоем, ибо ты не можешь более управлять.

Тогда управитель сказал сам в себе: что мне делать? Господин мой отнимает у меня управление домом; копать не могу, просить стыжусь; знаю, что сделать, чтобы приняли меня в домы свои, когда отставлен буду от управления домом. И, призвав должников господина своего, каждого порознь, сказал первому: сколько ты должен господину моему? Он сказал: сто мер масла. И сказал ему: возьми твою расписку и садись скорее, напиши: пятьдесят. Потом другому сказал: а ты сколько должен? Он отвечал: сто мер пшеницы. И сказал ему: возьми твою расписку и напиши: восемьдесят.

И похвалил господин управителя неверного, что догадливо поступил; ибо сыны века сего догадливее сынов света в своем роде. И я говорю вам: приобретайте себе друзей богатством неправедным, чтобы они, когда обнищаете, приняли вас в вечные обители.

Верный в малом и во многом верен, а неверный в малом неверен и во многом. Итак, если вы в неправедном богатстве не были верны, кто поверит вам истинное? И если в чужом не были верны, кто даст вам ваше?Никакой слуга не может служить двум господам, ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить, или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и маммоне».[47]

Заметим, что говорил Иисус ученикам, но речь шла о сребролюбивых фарисеях. Ещё заметим, что управитель по-гречески будет «эконом», то есть можно перевести и как «управдом». Определённые параллели с 9 главой здесь вполне просматриваются, поскольку по итогам визита в квартиру №50 у Босого действительно отняли управление домом. Присутствуют в 9 главе и расписки, а также и масло. Босому необходимо закупать недостающую нефть, то есть petroleum – каменное масло.

Однако при совпадении некоторых элементов есть и явные несовпадения. Босого, конечно, можно назвать «управляющим», но разве это он управляет? И потом официально он – председатель жилтоварищества, то есть бюрократ, а не управляющий. Скорее, это Коровьев у нас управляет и квартирой, и домом. Опять же расписку о получении кто писал, разве не Босой? То есть он, скорее, соответствует роли должника, а не управляющего. А вот Фагот, действительно, управитель неверный – так и норовит объегорить собственного патрона, только чтобы втереться в доверие к Босому. Вместо запрошенных трёх с половиной тысяч рублей выдал пять тысяч четыреста, а расписку оформил только на пять тысяч.

В общем, других похожих фрагментов в Романе и окрестностях не наблюдается, а совпадений между двумя текстами достаточно, чтобы понять всю сложность загадки. Для истолкования 9 главы нужно сначала истолковать притчу о неверном управителе. А это самая неподдающаяся истолкованиям притча во всех Евангелиях. Но может быть, в уже найденной параллели и состоит подсказка Автора. Если Фагот – это дух материализма, то может быть в этом и состоит тайна неверного управителя из притчи. Тем более что у апостола Павла есть весьма похожее по общему смыслу место: «Еще скажу: наследник, доколе в детстве, ничем не отличается от раба, хотя и господин всего: он подчинен попечителям и домоправителям до срока, отцом назначенного. Так и мы, доколе были в детстве, были порабощены вещественным началам мира, но когда пришла полнота времени, Бог послал Сына Своего…».[48]

К этим словам стоит прислушаться хотя бы потому, что именно Павел поведал Луке об этой странной притче. С уточнением и дополнением от апостола Павла притча выглядит интереснее, и в ней теперь видны явные параллели с притчей о блудном сыне. Действительно, кто же одевает и обувает возросшего сына, как не домоправитель? Перстень на руку – от Отца, а обувь – от управителя.

Но почему управитель неверный? И куда, спрашивается, ушёл блудить младший сын? Не был ли он на своём пути порабощён вещественными началами мира? А чем управляет домоправитель, эконом до достижения наследником зрелости? Дом — это личность человека, как конкретного, так и вообще. И сто, и тысячу лет назад, и по сей день в личности человека по-прежнему правит бал дух материализма, управляемый вещественными началами или отчасти управляющий ими. Так что с неверным домоправителем более или менее всё ясно. А вот кто такие попечители, они же, по всей видимости, должники? Ответим на этот вопрос – узнаем, кто такой Босой и почему он босой.

Однако насчёт неверного управителя у нас была подсказка Автора, обрисовавшего Коровьева, он же Фагот, он же Фауст, как действительного управдома. Может мы что-то попустили, какую-то подсказку и по поводу Босого? Может начать с самого начала главы? «Никанор Иванович Босой, председатель жилищного товарищества дома № 302-бис…» Угу, вот она, подсказочка! Что же это мы, граждане, номера квартир, глав и даже число членов Массолита символически растолковали, а самый главный номер дома по Садовой улице в Москве так и не удосужились? И когда ещё нам его истолковывать, как не в главе девятой, посвященной истолкованию?!

Во-первых, мы уже разъясняли, что число 10 означает жизненный опыт или цикл жизни обычного, «внешнего человека», а число 100 символизирует гораздо более длительный процесс – последовательной реинкарнации из поколения в поколение творческого духа или иного «внутреннего человека». Это может, например, быть материалистический дух или рационально-критический. Число 100, помноженное на 3, говорит само за себя – речь идёт о жизни духа и его реинкарнациях во многих поколениях, посвященных вере, надежде и любви. В итоге этого длительного и сложного пути к трёмстам прибавляется 2 – символ мудрости. Думаю, читатели уже и сами сообразили, что означает добавление «бис». Видимо один раз это возвращение сына к отцу уже случалось. Найденная в пути мудрость уже была рассказана всем званым, но поняли её немногие избранные. Поэтому пришлось вновь, на бис отправляться в трудный путь, пообещав второе пришествие.

Но если наш дом №302-бис именно таков, то кто же в нём попечитель, не управдом, а именно что председатель товарищества? Нефть, petroleum с латыни можно ведь не только как «каменное масло» перевести, но и как масло Петра. Кто трижды обещал Иисусу хранить веру, а потом трижды отвечал на вопрос о любви? Не это ли один из должников, обещавший хозяину 100 мер масла. Понятно, надеюсь, почему именно 100?

Учитель, конечно, предвидел, что этот долг будет выполнен лишь наполовину, поскольку земная церковь будет в слишком близких отношениях с мирским, материалистическим духом. Он даже предупреждал, что собрание, посвященное мирским заботам и управляемое внешним законом, 4 тысячи, накормленные семью хлебами и несколькими рыбами, получит в итоге семь коробов, то есть ничего кроме внешнего закона. Эта символика евангельских чисел удивительным образом перекликается с числами в нашей 9 главе. Попечитель Босой за семь дней хотел бы получить три с половиной тысячи. Как могло получиться это число? Если бы наш должник полностью отдал обещанные 100 мер масла, то есть любви, тогда это товарищество, собрание, тысяча были бы умножены на тройку. Если бы должник вовсе не отдал долга, жил только мирским духом, то тысяча была бы умножена на 4. А поскольку в итоге получилось 50 из 100, то и результат закономерен – три с половиной тысячи.

Управитель Коровьев утверждает, что гость, а на самом деле – хозяин дома, с удовольствием заплатит все пять тысяч. А это число означает второго должника, того самого, который получил от Иисуса пять хлебов и две рыбы, тайное духовное знание. Этот должник обещал вернуть 100 мер пшеницы, то есть тех зерён истины, из которых можно создать новое учение. Однако вернул лишь 80 мер из ста. Нетрудно, подсчитать, что в итоге получилось 4 тысячи, то есть чисто светское, мирское собрание, которому кроме семёрки закона, иных высших степеней знания и не положено. Однако именно к этому результату и пришли в результате своей алхимии разнообразные масоны, у которых в конечном счёте и найдёт приют неверный управитель, когда будет отставлен от дома. Единственный итоговый результат, который может дать дух материализма – это законы вещественных сил мира. Однако, разве этого не достаточно для абсолютно искренней похвалы неверному управителю от хозяина?

Хотя Никанор Иванович и не отказался от положенных другому «должнику» пяти тысяч, но сам он из другого собрания, испытывающего нехватку масла, как и самый первый председатель товарищества апостол Пётр. В самом деле, когда кабинет Берлиоза был опечатан, то есть юридически оформлена смерть прежней советской идеологии, одним из соискателей на опустевшее «свято место» была православная церковь. Однако, как выяснилось, в кабинете уже хозяйничал материалистический дух либерализма, куда более опасный для церкви, чем прежний гуманитарий Берлиоз.

Что касается самих поисков истолкования, то в 9 главе эта конкуренция между различными духами из разных квартир показана вполне реалистично. Промежуточным итогом стала победа материалистического толкования. И в самом деле, теория Гумилёва была в начале 1990-х официально признана и даже инкорпорирована в официальную идеологию гайдаровского правительства. Не этот ли «триумф» свёл в могилу великого философа и выдающегося учёного? В самом деле, наши либеральные интеллигенты, то есть сугубые даже по сравнению с КПСС материалисты, тупо взяли из Гумилёва оригинальную материалистическую рамочку и обосновали ею союз либеральной элиты в России с националистами во всех республиках бывшего Союза.

А вот что касается другого истолкования, не вульгарно материалистического, а рационального на психологической основе, то добро пожаловать в клинику доктора Стравинского. Сюда же в палату №119 был помещён наш босой, не имеющий истолкования, должник. Не иначе как для тех же целей очищения и обновления одежды, рациональной критики и создания более совершенного толкования, которое так же необходимо, как и более совершенное учение из палаты №117. В этом контексте фамилия Босой может означать Писание без истолкований, то есть без церковного предания.

Заметим ещё и то, что в главе 7, посвящённой закону, мы обнаружили новую закономерность. В главе 8, посвященной откровению, мы синтезировали новую модель отношений внутри клиники Стравинского. Наконец, в главе 9, посвящённой истолкованию, мы истолковали самые сложные загадки не только из текста Романа. Что же должно случиться, когда мы в следующий раз займёмся 10 главой, посвященной жизненному опыту на основе истолкования?

32. 9, 10, 11... 118, 117, 119, 120...

Девятая глава оказалась столь насыщена символикой и скрытыми притчами для истолкования, что невольно пришлось себя ограничить. Хотя бы для того, чтобы читатель на примере не самой сложной символики мог сам получить удовольствие от проникновения в тайны Романа. Зная направление поиска, заданное главными идеями книги и посвящением конкретной главы, не так уж сложно применить символику чисел или образов. Вряд ли представляет большую трудность истолкование символики четырёхсот рублей, спрятанных Босым в вентиляции. Число 400 – символ мирского духа, духа материализма. Сама по себе взятка – это также символ приверженности сугубо материалистическим ценностям, символ дружбы должника с неверным управителем. Нетрудно было завершить и толкование оставшихся стихов в конце притчи о неверном управителе. Если неверный управитель удостоен похвалы за верное служение в своём роде, следовательно, обличительные строки насчёт слуги двух господ, предавшего Бога для маммоны, относятся к должникам.

Евангелист Лука для ясности сразу после слов Иисуса добавляет замечание о сребролюбивых фарисеях. А наш Автор с той же целью выводит в 9 главе фигуру обличителя по имени Тимофей. Наверное, для того, чтобы мы обратили внимание на первое послание Тимофею из Нового Завета, где содержатся подробные наставления апостола Павла, каким должен быть служитель церкви: «не пьяница, не бийца, не сварлив, не корыстолюбив, но тих, миролюбив, не сребролюбив, хорошо управляющий домом своим…».[49]

Похвала хозяина неверному управителю не отменяет его неизбежной отставки и обнищания. Однако должникам обещано и вовсе осуждение, и главное – отказ хозяина доверить в будущем истинные, большие ценности, которыми будет обладать истинный наследник. Поэтому обещание неверному управителю вечных обителей у отставленных должников звучит, скорее, горькой иронией. Воланд вместе с Автором сильно недовольны Никанором Ивановичем: «Он выжига и плут. Нельзя ли сделать так, чтобы он больше не приходил?» Однако при этом Босому даётся последний шанс в главе 15 «Сон Никанора Ивановича», где нашего должника уговаривают вернуть обществу скрытые ценности. Но, увы, сам должник уверен, что никаких таких тайных ценностей он не хранит.

А между тем, в той же 9 главе есть ещё одно указание Автора на эти самые спрятанные в плохо управляемом доме Босого ценности. Читатель уже, наверняка, обратил внимание на богатое описание Автором кулинарной символики. Чего стоит озорная аллегория церковного учения в виде борща, в котором чего только не намешано. Хотя ясно ведь было сказано не увлекаться «баснями и родословиями бесконечными».[50] Вместо мяса в этом борще плавает кость с тучным и сладким содержанием, то есть основанные на предании догмы о спасении, даруемом ради хранения самих догм. Как будто обличение Учителем сребролюбивых фарисеев имело лишь сиюминутное значение.

Не менее остроумным является ещё один кулинарный изыск Автора, требующий истолкования, как и всё в 9 главе: «В числе прочего было потрясающее по своей художественной силе описание похищения пельменей, уложенных непосредственно в карман пиджака, в квартире № 31». Придуманная самим Булгаковым символика пельменей вполне соответствует правилам составления притч и поддаётся ясному истолкованию. Речь идёт о мясе, которое спрятано под варёным тестом, то есть под обычным хлебом. При этом символика хлеба — это духовная пища для всех, а мясо – пища только для зрелого разума. Соответственно, если под хлебом скрыто мясо – значит, мы имеем дело с притчей, которая имеет два слоя – явный, обыденный смысл для всех и тайный, духовный смысл для избранных. Следовательно, булгаковский пельмень – это новоизобретённый им символ притчи. Пельмени, которые унесли в кармане, – это неусвоенные притчи. Кто-то вынес из квартиры №31 и присвоил эти притчи, так и не поняв тайного смысла. И мы даже догадываемся, кто это был.

Нам осталось только расшифровать символику числа 31, чтобы убедиться, что речь идёт о тех самых притчах, о которых мы подумали. Во-первых, карманный формат уже косвенно указывает на Новый Завет. Но главное, что символика земной жизни, помноженной на любовь, веру и надежду, в итоге которой прибавляется единство с Богом, может относиться лишь к одной исторической личности. То есть речь идёт о евангельских притчах, рассказанных самим Иисусом.

«Потрясающее по своей художественной силе описание похищения» смысла этих притч также имеется в Новом Завете – это послания семи азиатским церквам в Откровении Иоанна. Впрочем, Автор дублирует эту отсылку: «Никанор Иванович принял таких заявлений тридцать две штуки». Символика 32, которую вы и сами теперь можете исчислить, в полной мере относится ко всем авторам Нового Завета и к другим апостолам – авторам евангелий, считающихся апокрифами.

В общем, у Никанора Ивановича было из чего выбрать и на что опереться, когда он попытался первым войти в опустевший кабинет идеолога Берлиоза. Во всяком случае, апокалиптическое толкование событий на рубеже 1990-х годов было уместно, но не соответствовало линии на дружбу с материалистическим духом. Поэтому Никанор Иванович отмёл все тридцать два «заявления» и предпочёл остаться босым. И лишь в конце своей недолгой политической карьеры перешёл к простейшему истолкованию случившихся с ним несчастий как происков нечистой силы. Номер 35 собственной квартиры Босого лишний раз подтверждает, во-первых, что оценка его услуг в 3500 была справедливой, а самооценка в пять тысяч была явно завышенной. Кроме того, единственным достойным Итогом жизни служителя веры является возвращение обществу скрытого сокровища, пусть даже и в форме карманного издания пельменей.

Ну вот, пожалуй, и почти всё, что касается истолкования 9 главы, кроме разве что числа 11, которое связывает воедино все главы второго дня от 7 до 13. И ещё в связи с символикой девятки: число 2009 можно исчислить как год, в котором к двум М добавится их истолкование – MMIX.

Что касается коллективных образов и реальных политических событий, аллегорически описанных в 10 главе Романа, как и в 12-й, то мы уже их достаточно подробно разъясняли не так давно. Однако с тех пор мы обнаружили пару новых ключей, и нужно хотя бы попытаться их применить. В этом смысле 10 глава не выглядит исключением из общего правила. Здесь описана попытка обновлённого руководства Варьете применить свой жизненный опыт к ситуации, которая этим опытом совершенно не предусмотрена. В результате, как нынче принято говорить, «когнитивного диссонанса», то есть резкого расхождения между внешней и внутренней оценкой ситуации происходит актуализация латентного раскола в руководстве Варьете, который всё более углубляется и к концу стадии становится явным. Одна из частей руководства или элиты превращается в реакционную, а другая становится маргинальной и даже радикально антисистемной. Хотя до кризиса участие в «тайных связях» было частью нормы и работало на систему. Можно, кстати, напомнить очень похожий российский исторический пример с тайными обществами в начале XIX века.

Собственно, содержанием 10 стадии в развитии личности или идеи является испытание на самостоятельность и зрелость, на соответствие освоенного жизненного опыта заявленному уровню. Для каких-то нереволюционных идей или неамбициозных личностей такое испытание проходит достаточно ровно, без диссонансов и стрессов. Так обеспечивается простое воспроизводство и смена поколений в традиционных обществах. А для новых идей в нестандартных условиях проверка на зрелость приводит к общему стрессу и для старшего, и для нового поколения.

При этом наиболее активная и талантливая часть нового поколения к началу 11 стадии обнаруживает себя в изоляции, осознаёт свою несвободу и общее несовершенство, ищет и находит для себя новые авторитеты. Это мы уже обсуждаем самую общую картину, обрисованную в 11 главе. Мы уже ссылались на доктора Юнга и описанные им стадии развития личности, соответствующие большой фазе Подъёма. Нужно так полагать, что 11 стадия находится где-то на самом верху, на пике Подъёма. Доктор Юнг описывает эту стадию перехода от юности к молодости как «дуалистическую». В одной личности сосуществуют и спорят прежнее «первое Я», подчинённое родительской традиции, и новое, радикальное «второе Я», которое утверждает себя на противопоставлении «ветхой» традиции. И вот какое интересное совпадение – в 11 главе в строгой изоляции палаты №117 как раз и происходит диалог между Иваном ветхим и Иваном новым. При этом новый Иван постепенно берёт верх и, наконец, убеждает себя в преходящей ценности родительской традиции, олицетворяемой Берлиозом. После отказа от прежнего, «ветхого Я» обновлённый Иван получает к концу главы возможность свободно беседовать со своим творческим духом.

Раз уж мы добрались до главы 11, есть повод разъяснить присутствие числа 11 почти во всех главах с 7-й по 13-ю на протяжении второго дня московской части Романа. В начале 3 главы, как мы должны помнить, была подсказка Автора о том, что один день в Романе может соответствовать целой жизни какой-то конкретной личности. Следовательно, постоянное появление числа 11 в соответствующих главах означает, что именно этому символу посвящена жизнь этой самой личности.

С другой стороны, это же число 11 легко читается в нумерации палат клиники доктора Стравинского – 117, 118, 119. Эти числа можно представить как 100+10+7 или в виде 11х10+7. И то, и другое может быть правильно в зависимости от контекста. Например, 100+10 может означать зрелость жизненного опыта и одновременно зрелость духовного опыта поколений, либо может означать испытание и того, и другого одновременно. Возможно, что таким образом можно исчислить рационально-критический дух в образе доктора Стравинского.

Что же касается 11х10, то это толкование более подходяще – как жизнь человека, посвященная переживанию несовершенства, а значит и стремлению к совершенству. В эту жизнь конкретного человека последовательно добавляются несовершенные, требующие критического осмысления и рационального истолкования ипостаси, проявления духа. Самой первой появляется дух №118 – творческое откровение Мастера в виде «романа о Понтии Пилате». И верно, этот роман пришёл к нашему поколению самым первым в виде бережно зачитанного журнала «Москва» за 1966 год.

Вторая ипостась несовершенства №117 – пришла к нашему поколению Массолита вместе с первыми тиражами монографии Льва Гумилёва про этногенез и биосферу Земли в конце 1980-х. Речь идёт действительно о символической семёрке – эмпирическом законе развития сообществ.

Третья ипостась №119 – одна из самых поздних и связана с тем самым «седьмым доказательством» от 1994 года. Лично для меня, например, сообщение в «Новой ежедневной газете» о том, что Булгаков предвидел в деталях события 1990-х стало началом переворота в мировоззрении и нового, неподдельного интереса к Новому Завету. Но при этом речь шла о босом Писании, без предания. Думаю, и для других членов Массолита интерес к каноническим или апокрифическим евангелиям, остаётся вполне босым, свободным от прежних истолкований, не говоря уже о борще церковных учений. Смысл появления босого пациента в палате №119 обозначен девяткой – необходимо стремиться к новому, рационально-критическому толкованию Писания, которое будет иметь два аспекта – внешний, исторический и внутренний, психологический.

Наконец, не будем забывать и о появлении четвёртого пациента в палате №120 – бывшего конферансье Бенгальского, которого мы опознали как образ зюгановской КПРФ. Прямо скажем, нет ничего почётного в том, чтобы конферировать поставленным баритоном происходящие в стране безобразия и получать за это долю от общего гонорара элиты. Поэтому придётся отмести в сторону такое соблазнительное истолкование, будто к лицу Бенгальского подходит число 12х10, то есть жизнь, посвященная идеалам. Это, скорее, ещё одна ироническая шутка Автора.

Палата №120 находится в том же самом ряду, в том же самом «сумасшедшем доме» под руководством доктора Стравинского. Поэтому в данном случае 120 = 11х10+10, то есть та же самая жизнь, посвященная переживанию несовершенства. Только в данном случае к художественному откровению Булгакова, эмпирическому закону Гумилёва и толкованию Писания добавляется переживание жизненного опыта. Причём речь идёт, по всей видимости, и о жизненном и политическом опыте членов Массолита в начале 1990-х годов, и об историческом опыте, связанном с коммунистическим руководством. Нужно критически осмыслить, пережить все несовершенства исторического опыта страны и политического опыта нового поколения.

Такое вот получается сложное задание на дом, пусть и сумасшедший, для доктора Стравинского. Трудно даже предсказать, удастся ли ему справиться с таким сложным испытанием на зрелость рационально-критического духа. А нас далее ждёт анализ одной из самых интересных стадий развития Идеи – на примере 12 главы «Чёрная магия и её разоблачение». Заодно поговорим о двойственности символики числа 12.

33. Драматическое разоблачение

Символ – он и есть символ. Содержание, которое прячется за внешним образом или знаком, может быть сколь угодно глубоким. Так что любая попытка кратко выразить это содержание обречена на ограниченность и неполноту. Поэтому когда мы буквально одним словом обозначаем символику чисел, то речь идёт исключительно об условной замене числа подходящим словесным образом, то есть одного символа на другой. Например, библейское число 12 кто-то из толкователей назвал «совершенством», которое должно следовать за стадией несовершенства. Толкователи карт Таро приписывают числу 12 значение «мессия». Но мы будем всё же придерживаться наших собственных правил толкования через выявление главной идеи соответствующей стадии развития. Двенадцатая стадия по этой шкале обратно симметрична самой первой, речь идёт о возвращении к единству, утерянному в самом начале пути. Поэтому по аналогии с 11 стадией, где речь шла о переживании несовершенства, на 12 стадии речь должна идти о переживании единства с совершенством, а не о совершенстве. Поскольку само совершенство, единство и истинность присущи лишь Богу и символу единицы.

А вот самым кратким словом, обозначающим переживание единства с самим Совершенством, твари с Творцом является понятие «Мистерия». Например, оно вполне подходит к той части евангельского сюжета, в которой Иисусом наставляет 12 учеников. Двенадцать избранных переживают единство с Единым и через это переживание идут к своему освобождению от рабства. А вместе с ними к более гармоничному состоянию идут все ближние этих 12-ти. Таков самый общий смысл символики этого числа.

Однако, спрашивается, какое отношение к вышесказанному имеет скандальное представление в Варьете, описанное в главе 12? Тем более что речь идёт о сеансе чёрной магии с её разоблачением. «Разоблачение» вообще чуть ли не главное слово, повторяемое раз за разом действующими лицами. А ещё прозвучало один раз слово «милосердие», но зато в кульминационный момент. Автор явно что-то хотел подсказать, но что? И как это что-то связано с мистерией? Помнится, в самом начале исследования мы убедились, что в целом фабула Романа представляет собой изначальную классическую античную драму, которая органически вырастает из дионисийской мистерии. В этом изначальном виде античная драма была двуединой – сначала шло представление дифирамба в форме трагедии, а потом здесь же, не отходя от кассы самого древнего «варьете» разыгрывалась сатирическая комедия с участием переодетых зрителей и зрительниц.

Так-так, уже теплее. В этом контексте слова разоблачение и милосердие начинают нам напоминать что-то давно пройденное и успешно забытое из классики. Только, кажется, у Аристотеля в его теории драмы было не «разоблачение», а «узнавание», и не «милосердие», а «сострадание», но смысл происходящего на сцене и в зале от этой замены синонимов никак не меняется. Должны ли мы с вами удивляться тому, что наш лучший драматург, гордость нашего лучшего театра Михаил Афанасьевич Булгаков близко знаком с учением Аристотеля о трагедии? Или все эти тонкие и даже самокритичные намёки насчёт «козлиного пергамента» Левия или «козлиного тенора» Фагота сделаны впустую?

Ничего не поделаешь, придётся и нам лезть на самую дальнюю полку и доставать томик Аристотеля, чтобы в сочинении «Поэтика» обнаружить пять с половиной необходимых моментов настоящей трагедии: 1) «перипетия», 2) «узнавание», 3) «пафос», 4) «страх» и «сострадание», 5) «катарсис» как очищение, освобождение от переживаемого зрителем невольного соблазна, греховных помыслов. Нетрудно убедиться, что свита Воланда устраивает на сцене Варьете именно такое представление с вполне определённой целью выяснить «гораздо более важный вопрос: изменились ли эти горожане внутренне?». Не испортила ли москвичей эта самая материалистическая аппаратура?

Не так уж сложно понять, что на роль наивного и ничего не подозревающего героя античной трагедии судьба-злодейка в лице свиты Воланда выбрала Жоржа Бенгальского. Случившаяся перипетия произошла от отсутствия у Бенгальского привычки к необыкновенным явлениям, как и у покойного Берлиоза. Поэтому он взялся беспечно комментировать слова и действия самого Воланда, и вовремя не внял честному предупреждению насчёт «Поздравляю вас, гражданин, соврамши!».

Не внял, не остановился, стал требовать предусмотренное явными и тайными циркулярами разоблачение. Фагот честно выполнил свои обязанности и подтвердил, что деньги настоящие. Собственно, в этот самый момент Бенгальский и руководство Варьете узнают, что оказались помимо своей воли вовлечены в настоящее преступление. А без такого невольного преступления, согласно Аристотелю, и не бывает правильной трагедии. Кстати, Булгаков должен был в своё время развеселиться, узнав о требовании обязательного разоблачения любых фокусов и магических действий, то есть «перипетий». Такое вот получилось со стороны Главреперткома и ОГПУ революционное принуждение советских зрелищных учреждений к учению Аристотеля.

После разоблачения должен наступить пафосный момент в сюжете трагедии, когда нагнетание страстей достигает высшей точки. Фагот умело раззадоривает публику, а Бегемот отрывает голову несчастному герою. Вот тут-то публика и должна осознать весь ужас положения героя. Да и не только героя. Сама-то публика благодаря умелой режиссуре тоже оказывается соучастницей. Жестокое наказание, свершившееся над героем, не могло не пробудить в зрителях если не мысли, то предчувствия. После отчуждения, достигнутого в результате разоблачения, и пафосного желания наказать, возникает первое, самое простое переживание единства с героем на основе общего страха перед законом. А из этого первоначального страдательного единства вырастает следующий момент сострадания или милосердия. После чего возникает стадия очищения, освобождения не только от страхов, но и от их первоосновы — соблазнов.

В сеансе чёрной магии этой стадии очищения, как мы уже догадались, соответствует переодевание зрителей в новую одежду, а также и переобувание. Это самое переодевание и переобувание необходимо, очевидно, для плавного перехода от трагедии к комедии, к фарсу как необходимому завершению дионисийской драмы-мистерии. При этом участниками фарса являются сами зрители, а сюжет фарса пародийно повторяет основные повороты трагедии. Только здесь уже в роли комедийного героя выступает Семплеяров, пафосное «отрывание головы» после обязательного разоблачения происходит хотя и болезненно, но чисто символически – в виде удара зонтиком. Как и чисто символическое переодевание приживалки в хозяйку.

Зная канонический сюжет дионисийских празднеств, будет не так уж трудно опознать в бегающих по улицам Москвы полуодетых гражданках настоящих вакханок. Впрочем, разоблачение в буквальном смысле, а также превращение червонцев в обычные фантики и есть окончательная точка в сюжете мистерии, освобождение всех участников мистерии от соблазнов, страстей и страхов, мешающих мистическому соединению с Совершенством, которое должно произойти в душе каждого.

Кто-то из читателей, наверняка, уже обнаружил сходство некоторых моментов нашей трагедии с уже разобранными нами перипетиями и страстями на пути Ивана Бездомного. Было, всё уже было в этот самый долгий день из жизни Ивана Николаевича – и узнавание своего соучастия в «преступлении», и отчуждение, и пафос наказания, обратившийся против самого обвинителя, было и очищение с переодеванием. Однако не переусердствуем ли мы с параллелями и повторениями? Такое ведь тоже бывает с начинающими исследователями. Поэтому нам с вами стоит обратиться к мнению самого авторитетного эксперта по вопросам античных мифов, а значит и античных мистерий и трагедий. Вот что пишет уважаемый профессор Лосев: «Трагический миф… необходимо содержит в себе шесть основных моментов своего развития, из которых первые три суть живописание отрыва от блаженной жизни Ума, а вторые три – живописание возвращения к ней».[51]

Лосев различает «страх» и «сострадание» как два момента, поэтому всего шесть, а не пять. Но для нас важно общее совпадение двух линий в каноническом сюжете трагедии из шести моментов и в уже описанной нами цепочке из 12 стадий. Из них первые шесть описывает движение от единства с высшим разумом к разделению, а вторые шесть – описание возвращения к этому единству. Так мы обнаруживаем, что Булгаков в своём тайном историософском учении опирается не только на библейскую символику и иудео-христианскую традицию, но и на другую, не менее важную и сильную – античную философскую традицию. И не только опирается, но и доказывает их единство на высшей стадии развития каждой.

И кстати, взглянув свежим взглядом на учение Аристотеля о трагедии, мы обнаруживаем глубокий источник учения Иешуа «о добрых людях». Помните, на допросе у Пилата:

«– А теперь скажи мне, что это ты все время употребляешь слова «добрые люди»? Ты всех, что ли, так называешь?

– Всех, – ответил арестант, – злых людей нет на свете».

Этот взгляд на судьбы людей, в том числе на участников трагедии, героем которой является сам Иешуа, полностью совпадает с философским учением Аристотеля. Нет добрых или злых людей, а есть течение жизни, которое ставит людей в те или иные обстоятельства, делая их преступниками, жертвами и палачами. Пилат – невольный палач, и это подчёркнуто не только в «евангелии от Воланда», но и в каноническом Евангелии. Это ли не свидетельство соединения в учении Иисуса, как минимум, двух потоков развития – библейского и античного, в их высшем развитии!

Но опять же, стоит себя перепроверить, не приписываем ли мы Автору своё видение? Может быть, мы видим то, что Автор и не подразумевал? Просто так совпало, что Аристотель был мудр, а каждая трагедия живёт и развивается по общим для этого жанра правилам. Ну что ж, давайте проверим. Мы ведь ещё рассмотрели не все главные идеи Аристотеля касательно трагедии. Например, есть такая идея, что трагедия на сцене театра есть отражение трагического мифа, который определяет течение самой жизни. А над этой историософской идеей Аристотель выстраивает идею космогоническую. Она заключается в том, что жизнь Космоса есть развитие Высшего Ума, являющегося Перводвигателем всех явлений. И эта жизнь Космоса по своему сюжету является космической трагедией. Высший космический разум разделяется в себе, нисходит с уровня высших звёздных сфер (а небесные светила и в античной символике – суть источники чистого ума) в «подлунный мир», в котором вечное превращается во временное, совершенное – в несовершенное, истинное знание – в сомнительное, а единый поток жизни разделяется на счастье и несчастье.

В нашем случае символика Луны, освещающей события сомнительным отражённым светом, сопровождает основные моменты трагедии, разворачивающейся на улицах Москвы: «Стараясь за что-нибудь ухватиться, Берлиоз упал навзничь, несильно ударившись затылком о булыжник, и успел увидеть в высоте, но справа или слева – он уже не сообразил, – позлащенную луну».

Ещё раз напомню идею – сценическая трагедия как подражание трагическому мифу, определяющему течение жизни. Между тем, в 12 главе мы такое подражание обнаруживаем довольно легко. Оторванная голова Бенгальского очевидно рифмуется с отрезанной головой Берлиоза, как рифмуется и сам процесс: «Урча, пухлыми лапами кот вцепился в жидкую шевелюру конферансье и, дико взвыв, в два поворота сорвал эту голову с полной шеи». Это про Бегемота, а вот про трамвай: «Повернув и выйдя на прямую, он внезапно осветился изнутри электричеством, взвыл и наддал». Ну, впрочем, тесная связь Бегемота с трамваями нам и так была известна.

Однако же и все прочие необходимые моменты трагедии, как выясняется, имели место в рассмотренных нами ранее главах. Перипетия состоит в том, что ни к чему не обязывающий разговор, и совершенно напрасный, как выяснилось, спор Берлиоза и Бездомного с Воландом обернулись самым ужасным поворотом дел. Преступление в виде убитого Берлиоза было налицо, но оно как бы и не преступление, поскольку кроме самого Берлиоза в таком развитии событий никто и не виноват. А его честно предупредили. Но если виноват сам Берлиоз, то Иван – соучастник. И чтобы в конечном итоге достичь этого понимания и освобождения от этого груза с души, понадобились все шесть необходимых моментов трагедии. В четвёртой главе сначала происходит момент узнавания, когда Иван слышит разговор про Аннушку, разлившую масло. Узнавание переходит в отчуждение и в нарастание пафоса наказания, который оборачивается против самого Ивана. Известие о смерти Берлиоза – это момент «страха», а появление Бездомного в «Грибоедове» и участие в его судьбе – момент «сострадания». Наконец, собственно трагедия завершается очищением и сменой одежды в клинике.

Как и в сюжете сеанса магии с разоблачением, после трагедии наступает время комедии, в которой пародийно обыгрываются сюжет трагедии. Нужно только заметить, что по мере приближения к 12 главе масштаб действия уменьшается, при повторении в общих чертах сюжета. Отрезание головы Берлиоза лишь символически подчёркивает истинный масштаб события – потеря головы целой организации, многотысячным Массолитом. А вот беседа Воланда с соседом Берлиоза приводит к потере главы организацией масштабом помельче. Да и происходит это «отрывание головы» Варьете в фарсовом, комедийном ключе. Момент «узнавания» также приходит в женском обличье с телеграммой в руках. Пафос возмущения и жажда наказания также налицо, и оборачиваются наказанием самих инициаторов, страхом и состраданием. А момент «очищения» — это и есть само представление в Варьете.

Получается такая сложная матрёшка, в которой завершение сюжета масштабной трагедии повторяется в последней четверти – в главах 10-12 в виде фарса. Это не столь уже новая для нас историософская идея, её нам ещё Гегель с Марксом проповедали на примере двух Наполеонов. Но оказывается, что повторный фарс – это ещё не последняя из «матрёшек». Окончание фарса знаменуется ещё одной постановкой трагедии, которая подражает более масштабному сюжету. В пределах всё того же канонического примера с фарсовым повторением Великой Французской революции к фарсу добавляется скоротечная трагедия Парижской коммуны, которая в свою очередь завершается политическим фарсом. Так что и в 12 главе мы обнаруживаем очень любопытные идеи, которые заставляют нас снова возвращаться к уже пройденным главам и видеть новые закономерности.

Теперь, как и было обещано, поговорим насчёт двойственности символики числа 12. Мы уже отмечали, что и на 11-й стадии проявляется эта двойственность, в которой первая стадия развития «нового Ивана» происходит на фоне покаяния и «умирания» прежнего, ветхого Ивана. Эта двойственность отражена и в самом ряду чисел от 1 до 12, в котором последние члены могут быть представлены как 10+1 и 10+2. Числа от 1 до 12 символизируют идеальные понятия, существующие лишь в «надлунном» мире светил. А вот второй ряд чисел от 11 до 22 связан с преломлением идеальных понятий первого ряда в нашем «подлунном» мире, в реальном жизненном опыте (+10) реальных людей.

Единственная истина, доступная не идеальному космическому Уму, а нашему жизненному опыту – это наше несовершенство: «Я знаю, что ничего не знаю». Поэтому символ переживания несовершенства 11 = 10 + 1, то есть жизненный опыт, к которому прибавляется эта простая истина. Аналогично, идеальная небесная мудрость (2) может быть добавлена к жизненному опыту (+10) лишь путём переживания единства с Совершенством, мистерии (=12). То же самое другими словами: мудрость в жизни обычного человека заключается в стремлении к единству с Богом. Точно также и число 13: принесение себя в жертву – есть главный земной путь для идеальной любви и веры с надеждой, раз уж они снизошли в наш подлунный мир (3+10).

Ряд из двенадцати чисел с 11 по 22 и соответствующие им стадии развития Идеи составляют вместе большую стадию Надлома, в которой идеальные сущности первого ряда, соединенные с жизненным опытом, преломляются в трагические моменты, искаженные лунным светом. Например, откровение (8) становится «отражением» (18), которое всегда лжёт, поскольку даже идеальное зеркало показывает левое правым и наоборот. Это же число символизирует Луну с её отраженным светом.

Эта двойственность чисел 11 и 12, принадлежащих сразу двум рядам, а также особый характер числа 13, лежащего на грани смерти старого и рождения нового, отражает ещё одну важную историософскую идею. И на самом деле, всякий исторический процесс, развитие живой Идеи и становление связанного с этой Идеей сообщества, даже выйдя из идеального мира «коллективного бессознательного» на поверхность жизни в «подлунном мире», первую четверть всей большой стадии Надлома сосуществует с двумя последними стадиями Надлома предыдущего, родительского сообщества. Так апостольская община, когда её символом было число 12, принадлежала одновременно и христианству, и прежней иудейской традиции. И нужно было в ходе мистерии очистить, освободить сообщество и учение Нового Завета от грехов и соблазнов, накопившихся в ветхой религии. Поэтому и в Иоанне, и в Иуде, и в душах всех апостолов сосуществовали и спорили «новый Иоанн» и «ветхий Иуда». Потому на следующей стадии «ветхий Иуда» должен умереть. А число этой стадии – 13, и началась она вечером в четверг, когда Иисус омыл ноги 12 ученикам, и стало 13 равных.

Так что к 13 главе подбираюсь с определённым опасением. Неужели и в ней скрыто столько же идей, так что придётся перечитывать не только послания апостола Павла. «Первое послание к Коринфянам» – это уж непременно, без него никак нельзя. Но и без аналитической психологии Юнга вряд ли удастся обойтись, всё же действие происходит в клинике Стравинского.

34. Мастер или мастер?

Глава тринадцатая, признаюсь, оказалась весьма коварной. Так что пришлось помучиться, разгадывая этот ребус, и при этом всё равно никаких гарантий, что угадал. Начнём с того, что начало 13 главы является непрерывным продолжением действия из конца главы 11-й:

«Сон крался к Ивану, и уж померещилась ему и пальма на слоновой ноге, и кот прошел мимо – не страшный, а веселый, и, словом, вот-вот накроет сон Ивана, как вдруг решетка беззвучно поехала в сторону, и на балконе возникла таинственная фигура, прячущаяся от лунного света, и погрозила Ивану пальцем.

Иван без всякого испуга приподнялся на кровати и увидел, что на балконе находится мужчина. И этот мужчина, прижимая палец к губам, прошептал: – Тссс!».

Уже сам этот факт непрерывной склейки 11 и 13 глав, на первый взгляд, противоречит главной идее нашей реконструкции, что каждой главе соответствует определённая стадия развития Идеи или, как принято говорить у алхимиков или масонов, «уровень символического посвящения». С другой стороны, можно заметить, что Иван в конце 11 главы уже был готов увидеть свой сон из 16 главы, но появление незнакомца помешало. Поэтому для начала нам нужно восстановить стройный порядок движения времени в скрытых слоях Романа.

Возможно, нам снова поможет самый общий взгляд на содержание всех глав. Только теперь мы взглянем на времена суток, зная, что 32 главы Романа соответствуют трём частично пересекающимся рядам символических чисел – от 1 до 12, от 11 до 22 и от 21 до 32. И что эти три ряда параллельны, а 12 чисел каждого ряда, то есть 12 стадий развития, можно разбить, во-первых, на две половины – на нисходящую линию с 1-й по 6-ю, и на восходящую – с 7-й по 12-ю стадии. Кроме того, мы выяснили, последние три стадии первого ряда – с 10-й по 12-ю, составляют отдельный вложенный цикл, «пародирующий», повторяющий по внешней форме «трагический» сюжет всего ряда 1–12. Тем самым восходящая линия 7–12 разбивается на две четверти 7–9 и 10–12. В нисходящей линии 11–16 мы обнаружили, что первые стадии второго ряда развиваются параллельно и одновременно с последними стадиями первого ряда. Что также по факту разбивает нисходящую линию на две четверти.

А теперь сравним это с более точным разбиением 32 глав Романа по дням действия, но уже с выделением четырёх времён суток:

1–3: вечер среды; 4–6: ночь со среды на четверг;

7–9: первая половина второго дня; 10–12: вторая половина четверга.

Заметим, что по ходу действия 12 главы в Варьете разгар рабочего дня, а вот в клинике у Иванушки уже в 11 главе чувствуется приближение сна. Поэтому в параллельном действии в клинике и в целом во втором ряду глав повторяется:

11–13: первая половина второй ночи; 14–16: вторая половина ночи на пятницу;

17–19: утро третьего дня; 20–22: вторая половина дня пятницы.

В последних двух главах второго ряда также явственно разделение действия на два параллельных потока – один вечерний, затемнённый, а другой освещённый, продолжение долгого дня.

21–23: вечер третьей ночи; 24–26: вторая половина бессонной ночи Маргариты;

27–29: первая половина субботы; 30–32: завершение последнего дня.

Кстати, мы ещё в прошлый раз отметили небольшое отклонение от вроде бы найденного правила соответствия трёх рядов: в первом ряду мистерия описана в 12 главе, а во втором ряду аналогичный сюжет Великого бала – в 23-й, а не в 22-й. В целом получается, что Автор подтверждает нам наши догадки. Об этом говорит само разбиение сюжета Романа на три сюжетных ряда, где нисходящей линии чисел соответствуют вечер и ночь, а восходящей линии – утро и день. При этом разделение сюжета каждого из трёх рядов на четыре четверти дано не на основе физического времени – а на основе психологического состояния героев: сумерки, сон или бессонница, пробуждение, активное завершение дня. 13 глава на этом основании отнесена к вечеру.

С другой стороны, 13 глава, словесным символом которой является «жертва», параллельна не только 23-й, но и третьей. Эта параллель подчёркнута принесением в жертву Берлиоза. Хотя в самой 13 главе вроде бы никакой жертвы и нет, если не считать добровольного ухода «ветхого Ивана», отказа Понырёва от ипостаси Бездомного. В первой трети сюжета Романа именно смерть Берлиоза разделяет нисходящую линию на две четверти, отделяет вечер от ночи, в том числе в смысле «сна разума» у Бездомного. При этом конец 3 главы является завершением предыдущего дня и какого-то предваряющего действия. Аналогично завершение Бала в 23 главе снова связано и с отрезанной головой Берлиоза и со смертью барона Майгеля. Именно участие в Великом балу и финал 23 главы освобождает всех героев, которым остаётся только завершить свои дела в городе. Логично в таком случае ожидать, что и завершение первых суток, первой трети повествования должно произойти к финалу 13 главы.

Похоже, что и появление в конце Романа эпилога, то есть «33-й главы» связано с этой самой неопределённостью: Так всё же – 12 или 13 частей должно быть в завершённом ряду? С одной стороны, завораживающая симметрия четырёх четвертей и древняя библейская традиция двух рядов символических чисел – 12 и 22. С другой – непосредственное наблюдение и честное отражение Автором того факта, что в скрытом плане реальное освобождение от прошлого и «смена центра» происходит в конце 13 стадии. Да и в Новом Завете переход символики от 12 избранных учеников к 13 равным братьям происходит вечером в «чистый четверг», а превращение из рабов в учителей, владеющих языками, происходит лишь после Вознесения. Булгаков не мог не видеть этой символики в канонических Евангелиях и не осмысливать её.

Есть ли выход из этого видимого противоречия? Разумеется, есть. И Автор подсказывает его нам именно связкой непрерывного действия между 11 и 13 главами. А также тем обстоятельством, что в 11 главе произошло «Раздвоение Ивана». Между тем, один из Иванов – ветхий, то есть ученик Берлиоза, через последнего и нехорошую квартиру связан с Варьете и с сюжетом 12 главы. В то время как новый Иван, ученик Стравинского связан с происходящим в клинике и сюжетом 13 главы. Если в 11 главе два Ивана параллельно сосуществуют в одном пространстве и времени, то почему бы сразу по окончании 11 главы не развиваться двум параллельным действиям – в Варьете и в палате №117?

Видимое противоречие снимается, если предположить, что для ветхого Ивана и для всей ветхой верхушки Массолита и Варьете всё заканчивается 12-й стадией. Но для нового Ивана за это время проходят сразу две стадии – 12-я и 13-я, которые относятся уже не к первому, а ко второму ряду, к большой фазе Надлома. В этом случае, завершение всего первого ряда 1-12 совпадает с завершением первой четверти 11-13 второго ряда. Так Автор доводит до нашего сведения понятие о довольно сложной структуре сопряжения трёх больших фаз развития, которые мы вслед за Гумилёвым условились называть: Подъём, Надлом и Инерционная (Гармоническая).

Хотелось, конечно, опустить все эти историософские изыскания, если бы было возможно без них истолковать скрытые смыслы 13 главы. Но согласитесь, что мы бы запутались с применением нашего «ключа», если бы не выяснили, что в 13 главе скрыты сразу две стадии развития нового Ивана. Теперь нам вполне понятно, почему 13 глава такая обширная и состоит, по сути, из двух равных частей – рассказа Ивана о знакомстве с Воландом и рассказа о любви мастера и Маргариты. Впрочем, это понимание всего лишь даёт нам возможность начать расшифровку, для которой ещё нужно подобрать правильные ключи к тексту главы.

Между тем, в самом начале 13 главы речь как раз идёт о ключах, с помощью которых можно проникнуть извне в палату №117 и к соседям Иванушки. Эти ключи принадлежат незнакомцу, назвавшемуся мастером, который в свою очередь стащил их у доброй фельдшерицы Прасковьи Фёдоровны. Ей ключи принадлежали раньше, поэтому и начнём с попытки истолковать этот образ-подсказку.

Имя Прасковья или Параскева в переводе с греческого означает «Пятница», что уже само по себе гармонирует с 13 главой. Однако нам сейчас важно не чувство юмора Автора, а наличие в Романе какой-нибудь пятницы, которая может стать ключом к 13 главе. Таких пятниц в Романе описаны две, одна – Страстная, которой посвящены ершалаимские главы, а вторая – московская, беспокойная, которая собственно и начинается во время или сразу после 13 главы. По всей видимости, пожилой возраст фельдшерицы, отчество (имя Фёдор означает «божий дар»), а также призвание врачевать душевные раны должны однозначно указывать на ершалаимскую пятницу. Эта подсказка Автора вполне согласуется с символикой числа 13, которая также указывает на события Страстной Пятницы как необходимую параллель.

Теперь нужно понять, почему эти «пятничные» ключи оказались у таинственного незнакомца. А для этого попытаться разобраться, кто этот незнакомец. Возможно, это и есть ещё один ключ к тайнам 13 главы. Для начала сравним описание незнакомца с описанием мастера, извлечённого в 24 главе из 118-й палаты. Достаточно заметить, что «мастер» из 13 главы – бритый, а несомненный мастер, признанный Маргаритой, бородат. При этом чуть позже специально замечено, что в клинике мастера не брили, а подстригали машинкой бороду. С другой стороны, одежда на мастере из 24 главы больничная, та же шапочка с буквой М, и он сообщает о разговоре с Иванушкой.

То есть мастер из 13 главы – одновременно и тот же самый, и не совсем тот. Конечно, можно считать, что это Булгаков забыл или не успел внести вправки, но нам такой подход ничего не даст. Наоборот, мы обязаны считать, что ключи в руках незнакомца – это предписание Автора искать важный скрытый смысл этой «ошибки». А посему с особым вниманием относиться к любым нюансам. Например, такой тонкий момент: незнакомец описан как бритый в самом начале, когда только заглядывает в комнату, оставаясь на балконе.

«Убедившись в том, что Иван один, и прислушавшись, таинственный посетитель осмелел и вошел в комнату. Тут увидел Иван, что пришедший одет в больничное». Согласно правилам богатого на оттенки русского языка слово «тут» здесь имеет значение указателя на настоящее время события, но его первое значение – вполне пространственное. То есть признаки соседа по палате Иван опознал после того, как незнакомец вошёл в комнату. А пока тот был на балконе, то был бритым и больше походил на портрет Гоголя. Если это не забывчивость Автора, то речь идёт о каком-то иносказании, об аллегории внешнего балкона, связывающего все палаты клиники Стравинского. Уже поэтому есть подозрение, что эта аллегория психологическая. Это подозрение тем более основательно, что мы уже обнаружили ранее параллель между образами Бездомного и новозаветного апостола Павла. Между тем аллегорическая, иносказательная сторона учения апостола Павла, связанная с образами мужа, жены, прелюбодеяния, относится именно к структуре личности, то есть к сфере психологии.

Мне как рациональному аналитику наиболее близок образ доктора Стравинского, поэтому так и тянет увидеть в 13 главе именно скрытое психологическое учение. Начнём с того, что образ балкона, опоясывающего извне весь дом, очень удачно изображает понятие «коллективного бессознательного». При этом осознанная, проявленная вовне часть личности действительно отгорожена от глубин подсознания довольно прочной «решёткой», барьером. А раз так, то со стороны балкона внутрь дома может проникнуть только дух, то есть ипостась коллективной памяти.

Эту догадку косвенно подтверждает ещё одно наблюдение. Снова вернёмся к событиям на грани между 11-й и 13 главами: «Иван, почему-то не обидевшись на слово «дурак», но даже приятно изумившись ему, усмехнулся и в полусне затих. Сон крался к Ивану…» и так далее. То есть Иван находился в полусне и уже видел часть сна, когда к нему явился незнакомец. Это состояние на границе бодрствования и сна может быть отнесено ко всей 13 главе, поскольку после неё в клинике наступает время снов, а в Варьете – время полуночных кошмаров. Между тем не только психологи, но и просто творческие люди могут подтвердить, что именно в сумеречном состоянии на грани бодрствования и сна происходит «обмен мнениями» между сознательной и подсознательной частями психики. Сначала наше сознание вспоминает пережитой день, особенно ошибки, неудачи или загадки. Затем откуда-то из глубины коллективной памяти могут возникать образы и догадки. То есть в этом состоянии возможен диалог между «внешним человеком», то есть сознаваемой частью личности и творческим духом, помогающим решить проблему.

Достаточно легко установить из разговора неизвестного с Иваном, что «мастер» из 13 главы в диалоге с Иваном исполняет функцию нравственной инстанции, оценивающей вчерашние поступки Бездомного. Однако в точно такой же роли днём выступал доктор Стравинский. В чём же разница между этими двумя внутренними арбитрами. Стравинский – арбитр рациональный и сугубо сознательный, опирающийся на внешние, эмпирически выработанные практикой нормы. Незнакомец – это внутренний арбитр, опирающийся на творческую интуицию. Именно поэтому его появление делает доступной для Ивана самооценку художественной ценности собственного творчества.

Получается, что появление духа Мастера есть действительно некоторый следующий этап в развитии творческой личности. Так же как пребывание новой гуманитарной науки в клинике – необходимый этап развития этой Идеи. Между прочим, сообщение Автора о том, что мастеру в клинике постригали бороду имеет определённые аналогии в символике Ветхого Завета. Есть такое предписание в книге Левит: «Не стригите головы вашей кругом, и не порти края бороды твоей».[52] Иносказательное значение бороды довольно прозрачно, поскольку на иврите это слово и «мудрость» пишутся одинаковыми согласными. Да и традиционные стереотипы связывают образ мудреца с обязательной бородатостью. Поэтому духовное значение этого предписания вполне понятно – не искажать, не править мудрость, полученную через откровение. Можно только толковать, но не прибавлять и не убавлять слов, полученных пророком от Бога. Это что касается религиозного откровения. Однако в процессе становления научного знания вполне закономерен иной подход – помещение научной идеи в «клинику Стравинского», где результаты творческой фантазии, то есть научное откровение, должны быть ровно подстрижены «машинкой» рациональной критики.

Опять же, стоит напомнить название 6 главы – «Шизофрения, как и было сказано». Теперь мы, пожалуй, сможем его истолковать. Почему собственно «шизофрения», то есть «разделённость» являяется итогом шестой главы? Не потому ли, что в клинику Стравинского попадает второй пациент, кроме уже добровольно поселившегося в палате №118 духа Мастера?

Что такое в аллегорическом смысле Иван Понырёв? Это Идея новой гуманитарной науки. На языке аналитической психологии – некий развивающийся комплекс сознательных и бессознательных содержаний психики. А что такое Мастер из палаты №118? Тоже идея – только не научная, а художественная. К началу 1980-х годов обе идеи, оформленные в виде книг Булгакова и Гумилёва, стали достоянием общества. Часть членов Массолита, то есть поклонников творчества Булгакова, становится также и почитателями теории этногенеза. Однако эти две Идеи существуют изолированно друг от друга, поскольку нормативная ипостась доктора Стравинского, то есть рациональной критики не позволяет им объединиться, держит эти две Идеи изолированно друг от друга. Если бы не было сдерживающей нормативной ипостаси в личности такого двойного адепта, то мы имели бы классический случай настоящей шизофрении, когда противоречивые некритически усвоенные идеи определяют действия личности, выходя за границы своей адекватности, практической применимости.

Тем не менее, после нескольких сеансов механической стрижки бороды, если она всё же продолжает расти, то есть Идея развивается, необходим следующий этап развития – диалог идей. Более развитая и глубокая Идея выступает наставником, Мастером по отношению к Идее менее развитой, что и отражено в 13 главе: «Впрочем, вы... вы меня опять-таки извините, ведь, я не ошибаюсь, вы человек невежественный?

– Бесспорно, – согласился неузнаваемый Иван».

Этот ключ, обнаруженный нами в руках таинственного незнакомца, действительно может быть обнаружен в прошлом времени в руках у Прасковьи Фёдоровны, то есть в сюжете Евангелия. Часть новозаветного повествования, связанная с символом 12 учеников, имеет очевидное сходство с первой частью 13 главы, в которой, как мы выяснили, спрятан параллельный сюжет 12 стадии созревания и становления Ивана Понырёва. А завершаться эта часть 13 главы должна, по идее, уравниванием двух собеседников. Происходит это, когда уже не Иван, а Мастер отрекается от звания писателя и затем начинает рассказывать свою историю. Прошу заметить, что при обосновании тезиса о духе, а не о человеке, посетившем Ивана в 13 главе, мы использовали только текст самого Романа. Хотя опубликованы и тексты предыдущих версий Романа, где с Иваном в клинике беседует не мастер, а сам Воланд. Но мы с вами уже условились, что имеют силу лишь версии, от которых сам Автор не отказался в процессе создания Романа. Поэтому столь простое доказательство не годится, нужно уметь подбирать ключи, то есть оперировать идеями, а не подсказками.

Однако в тексте окончательной редакции Романа остались любопытные совпадения между образами Воланда и мастера, которые заставляют искать ответы на вопрос о соотношении этих двух героев – главного и заглавного. Например, оба героя – и мастер, и Воланд, владеют несколькими языками, включая латынь и греческий. Эта же параллель продолжается и от мастера к Иешуа. Оба – и мастер, и Воланд называют себя историками и наизусть знают «роман о Пилате». Оба интересуются одной и той же женщиной в Москве. Есть и более мелкие детали – «прекрасный серый костюм», о котором незнакомец зачем-то рассказывает Ивану, рифмуется с серым костюмом Воланда в 1 главе. Монограмма М, вышитая жёлтым на чёрной шапочке Мастера, очень похожа на букву W, которую успел запомнить Иван после знакомства с Воландом. Просто вопрос в точке зрения, откуда смотреть.

Кстати, раз уж к слову пришлось, похожую двойную монограмму MW Булгаков мог видеть в доме поэта Максимилиана Волошина. И сам основатель писательского общества «Атон», призванного найти пути раскрытия творческих способностей «нового человека», является одним из законных реальных прототипов мастера. Так же, как и Гоголь, образ которого на секунду появляется в начале 13 главы. Этих двух близких Булгакову прототипов мы как-то упустили из виду, когда обсуждали в самом начале Канта, Ницше и Горького.

Образ профессора Канта тоже не случайно проник в 13 главу в виде непрямой цитаты из Гёте: «В особенности ненавистен мне людской крик, будь то крик страдания, ярости или иной какой-нибудь крик». Мастер повторяет слова Вагнера из «Фауста», а потом ещё и напрямую отсылает к этому произведению. Этот приём позволяет Автору ещё раз не только подчеркнуть наставническую роль «духа Мастера». Обитатель палаты №118 может быть наставником по отношению к Ивану, то есть к Идее новой гуманитарной науки только как некая философская Идея, восходящая к Канту. Поэтому Мастер, поникающий через балкон, не равен мастеру, изолированному в соседней палате. Как обычный человек и его обыденная личность является внешней оболочкой для творческого или иного духа, так и внешняя, романтическая ипостась булгаковского Романа содержит внутри тайное учение, воплотившее творческий дух, преображающий по своему образу и подобию не только эмпирическое научное учение из палаты №117.

Между двумя слоями смысла в Романе – открытом и тайным есть нечто общее во внешнем облике. Но есть и существенное, порою диаметральное различие по смыслу. Именно такова разница между безвольным мастером, изолированным в палате №118, и Мастером, легко проникающим в палату №117 и способным оказывать влияние не только на Ивана Понырёва. Однако является ли дух Мастера из 13 главы тем же самым, что и Воланд, или всё же его зеркальной противоположностью? Этот вопрос остаётся открытым. Значит, открыт и заглавный вопрос: «Так кто же ты?» Автор не спешит так просто отдать нам ключ к этой загадке, мотивируя двигаться дальше.

Начав разбирать 13 главу, мы продвинулись лишь до середины. А между тем в рассказе Мастера о Маргарите можно обнаружить тот путь, психологический механизм, благодаря которому мастер стал Мастером, обрёл способность влиять на Ивана. Да и сопоставление рассказа Мастера с учением апостола Павла не может не принести нам новых психологических открытий. Так что 13 глава ещё не закончилась, и продолжение следует.

35. О чём поведал Мастер

Рассказ Мастера, занимающий вторую часть 13 главы, составляет ещё одну отдельную пьесу внутри Романа со своим сюжетом и отдельной хронологией. Эта романтическая история достаточно контрастно выделяется на фоне остального повествования и по стилю, и по используемым образам. Так что ключи к этой аллегории тоже придётся подбирать отдельно.

Пока что мы выяснили лишь то, что 13 стадия развития нашей Идеи соответствует не всей 13 главе, а только её второй половине – рассказу Мастера. Однако это ограничение не слишком нам помогает, хотя бы по причине видимого отсутствия в этом отрезке актуального действия. Присутствует лишь рассказ о прошлом. Однако обнаруженные нами в прошлый раз два особых ключа должны относиться ко всей 13 главе. И даже скорее ко второй половине, дважды тринадцатой, поскольку один из ключей уверенно указывает в прошлое – на «богом дарованную пятницу».

Второй же найденный ключ указывает нам на то, что речь в автобиографическом рассказе Мастера идёт не о жизни обычного человека, а о жизни и развитии духа или иначе Идеи. И между прочим, одна важная деталь в рассказе Мастера должна подводить нас к этому же выводу:

«– Вы были женаты?

Несколько нарочито даже для сумасшедшего писателя, не правда ли? Впрочем, романтический рассказ Мастера столь увлекателен, что читатель вслед за Иванушкой тут же забывает о странной забывчивости героя. Тем более что никаких альтернативных объяснений этой странности не напрашивается – «Ну, сумасшедший, что возьмёшь?» Немного иначе обстоит дело, если внимательный читатель уже знаком с психологическим учением о «внутреннем человеке» апостола Павла, изложенным в «Первом послании к Коринфянам». Вкратце это учение можно изложить в следующих тезисах:

1) Личность каждого человека составляют три автономных части психики: а) плотское; б) душевное; в) духовное, или иначе – «плоть», «душа» и «дух». При этом «плоть» не означает плоть в буквальном смысле, а связанные с плотью психические процессы – инстинкты, условные рефлексы и более сложные стереотипы действия.

2) Впрочем, собственно личность составляют душа и дух, поскольку плоть – есть некое развитие животного в человеке, которое должно быть подчинено человеческому. При этом Павел говорит о двух «человеках» в одной личности. Душа — это «внешний человек», а дух — это «внутренний человек».

3) Кроме трёх частей личности есть ещё четвёртая часть – «внутреннейшее», надличностная часть, которую легко сопоставить с современным понятием «коллективного бессознательного».

4) Душа связана с конкретной личностью смертного человека, но дух существует и развивается в разных людях на протяжении многих поколений.

5) Для аллегорического описания взаимосвязей духа и души используется символика мужа и жены. Павел частично раскрывает значение этой символики, пытаясь говорить без притч, но эта же символика присутствует не только в Новом Завете, но и во всей Библии, начиная с Адама и Евы и даже раньше, с сотворения человека в шестой день «мужчиной и женщиной».

Этого краткого изложения будет достаточно для целей нашего исследования. Во всяком случае, мы уже и без привлечения этого правила толкования аллегорий убедились, что имеем дело с Мастером – духом, а не мастером – человеком. Тем не менее, апостол Павел помог нам понять неуверенность Мастера в том, что касается имени бывшей жены. Творческий дух, вселившийся через поколение-другое в личность конкретного человека, то есть вступивший в аллегорический «тайный брак» с новой женой, может и не помнить имени прежней жены или, может быть, жён. Я уж не говорю о том, что имя конкретного «внешнего человека» было, скорее всего, мужским. Так что Мастер в общении с девственным Иваном, чтобы не показаться совсем уж сумасшедшим или «голубым», обязан был запнуться и сослаться на плохую память.

История, рассказанная Мастером, в глазах Иванушки, признавшего свою невежественность в духовных вопросах, выглядит сугубо романтической. Но даже краткое знакомство с духовным значением аллегорий «муж» и «жена» делает эту историю намного более сложной и глубокой. И заставляет нас искать новые указатели в тексте – те самые «замочные скважины», к которым должны подойти найденные нами «ключи». Лично меня при чтении рассказа Мастера всегда немного цепляли своей архаичностью два указателя времени – «в половине октября» и «в половине января». Даже во времена Булгакова такое старорежимное употребление было уже чисто книжным, поэтическим. Сегодня же так и вовсе не говорят, а сочетание «в половине» более подходит к часам – «в половине десятого», «в половине первого». Опять же параллель – 12 часов и 12 месяцев. По крайней мере, попытаемся применить к этим параллельным рядам два наших ключа.

Начнём, пожалуй, с Пятницы, то есть со второй главы Романа. В рассказе Мастера о своей судьбе есть ещё одна особенность – совершенно опущены события с середины октября по середину января. Мы лишь догадываемся с большой уверенностью, что могло происходить в этот период времени – застенки, допросы, скорый суд, внезапное освобождение. Но описание ершалаимской Пятницы во второй главе посвящено именно этому самому – допросам, суду, поискам способа освободить бедного узника. И происходит это действие где-то между половиной десятого и половиной первого. Так может быть именно это – и есть тот недостающий кусок, выпавший из рассказа Мастера по той причине, что сам Иван уже его слышал и даже сам пересказывал?

Есть ещё один эпизод в рассказе Мастера – о дружбе с Алоизием, который всеми читателями и исследователями воспринимается как параллель отношений Иешуа с Иудой. И вот ведь совпадение – в рассказе Мастера этот эпизод непосредственно предшествует злосчастной половине октября, как и вечер, предшествующий ершалаимской Пятнице. Впрочем, по ершалаимским канонам пятница как раз и наступила предыдущим вечером, когда вступило в свои права символическое число 13.

Предшествующие дружбе с иудой Алоизием события августа тоже имеют свои параллели в каноническом сюжете Евангелия. Фарисеи, придававшие галилейскому происхождению Иисуса больше значения, чем его учению, очень уж напоминают редактора, который так поразил Мастера. А «редакционный совет» – один в один Синедрион, от агентов которого скрывался Иешуа до самой Пятницы. Если вернуться чуть раньше – в май, когда состоялась встреча мастера со своей будущей тайной женой, то поначалу достаточно явная параллель где-то теряется и становится неочевидной. Можно, конечно, сопоставить этот момент со встречей и тайным обручением духа Иисуса и человека Иешуа в день Крещения. В таком случае, предшествующая работа Мастера над романом в подвале соответствует созреванию в глубинах «коллективного бессознательного» Нового Завета и сюжета будущей мистерии с кульминацией в Пятницу.

Пожалуй, даже более интересным будет продолжение параллели не в прошлое, а вперёд, после половины первого. Рассказчик утверждает, что он добровольно пешком отправился за город, где чуть не умер. Но нашему герою повезло, случайно оказавшаяся на месте несостоявшейся смерти повозка доставила его в «лечебницу», где физические раны вылечили. Но душевные раны и страдания остались, и даже доктор Стравинский не в силах этому помочь. То есть Автор и здесь настаивает на своей версии завершения событий Пятницы. А заодно сообщает нам не столь уж непонятную мысль апостола Павла – о том, что Иисус и поныне страдает вместе с нами от общего непонимания его учения. И помочь исправить эту ситуацию не может никакая рациональная критика, а только наше желание понять, вступить во внутренний диалог с духом Учителя, Мастера.

Однако мы не будем настаивать именно на таком истолковании, а лучше попробуем применить к этой же романтической истории другой ключ. Ведь к указанию месяцев как времени можно применить и другой параллельный ряд. Тогда «в половине октября» можно сопоставить с серединой 10 главы и стадии, а «половине января» будет соответствовать как раз 13 глава.

Но мы начнём исследовать эту параллель с мая месяца, то есть с 5 главы, когда происходит встреча Мастера и Маргариты. Причём она станет его тайной женой скоро. Скоро – значит не сразу. Что символизирует жена, мы теперь знаем – воплощение духа в конкретного человека. В этой связи наличие у Мастера прежней жены совпадает по значению символики с соответствием вечера среды жизни самого Булгакова. После расставания с этой женой Мастер выиграл 100 тысяч. Это мы тоже проходили: 100 — это жизнь духа в чистом виде, без воплощения в конкретную личность; тысяч — большое сообщество, в котором живёт этот дух. В этом смысле Мастеру действительно повезло.

Что тогда может означать встреча в мае Мастера и Маргариты, которая ещё не жена, но уже благодарный читатель и почитатель романа? Как мы помним, 5 глава посвящена Массолиту, в лице которого мы угадали сообщество почитателей творчества Булгакова. В середине 60-х у булгаковского Романа действительно, наконец-то, появился массовый читатель. И в этой читательской среде с духом Мастера, то есть творческим духом Булгакова встретилась другая ипостась женского рода.

Я уже, кажется, отмечал, но если и так, то лучше ещё раз повторю. При толковании сюжетов притч, обязательно скрытых в великих книгах, можно использовать одно правило. Мужским образам обычно соответствует дух или идея сословий, профессий и других сообществ, являющихся инструментами Творца Истории. А вот женские образы – это душа страны, города, общины, как и ипостась души внутри личности обращенная к внешним природным и иным материальным условиям. Возможно, тот факт, что Роман был впервые опубликован в журнале «Москва» является чистой случайностью. Но в таком случае, эта случайность из разряда остроумных проявлений творческого духа Истории. Потому что булгаковская Маргарита – это не только образ Музы, но и вне всяких сомнений – воплощение души города. Никакие рациональные возражения в данном случае не имеют силы. Москва – и этим всё сказано!

В середине шестидесятых у нашей красавицы действительно есть высокопоставленный муж, постоянно занятый на своей инженерной работе. То есть опознать этого материалиста не так уж и сложно, с учётом подсказок из четвёртой главы. Однако знакомство с булгаковским Мастером и его Романом производит неизгладимое впечатление на добропорядочную, красивую, но бездетную и тоскующую домохозяйку. В конце концов, все эти инженерные чудеса и творческие находки муж Маргариты рождает с другими городами – на Байконуре, в Подмосковье, в закрытых «почтовых ящиках». Однако после встречи с Мастером «новая Маргарита» как тайная жена обитает в том же «подвальчике», что и Мастер – в «коллективном бессознательном», невидимо для всех.

«Он был дописан в августе месяце, был отдан какой-то безвестной машинистке, и та перепечатала его в пяти экземплярах. И, наконец, настал час, когда пришлось покинуть тайный приют и выйти в жизнь». Сопоставим с 8 главой, в которой Идея получает новые одежды и вступает в поединок с рациональной критикой. Разумеется, в данном случае речь о другой Идее, не научной, а историософской, не о Понырёве, а о Мастере как скрытой стороне творческого духа самого Булгакова. Но стадии развития эти Идеи проходят одни и те же, пока не встречаются в 13 главе.

Где-то в сентябре, хотя точно не указано, наступает следующая стадия развития в «истории болезни» Мастера. Напомню, что девятка означает «истолкование». Между тем именно во вкладном листе с приложением к одной из московских газет было опубликовано первое символическое истолкование Романа, о котором я уже упоминал. Так что Булгаков предугадал и этот момент в будущей жизни своего Мастера. Наконец, середина 10-го месяца соответствует испытанию жизненного опыта Мастера, после которой наступает стадия изоляции и переживания несовершенства, а затем и стадия мистерии с чудесным освобождением. Наверное, нас уже не должно удивлять, что жизненный путь восхождения Мастера, как и Ивана тоже протекает в полном соответствии с символикой чисел от 1 до 12 и так далее. Но нас в данном случае больше всего интересует число 13 и смысл того взаимодействия между духом-наставником и духом-учеником, которое происходит на этой стадии. Видимо, для раскрытия этой символики «жертвы» Автор и отсылает нас в прошлое, к Страстной Пятнице.

Чтобы иметь возможность проникнуть в душу ученика, творческий дух должен сначала покинуть свою собственную палату №118. Видимо, это необходимо из-за законов психологии. Пока связанная с именем Учителя символика проецируется вовне, в экстравертную связь, душа ученика не может установить прямой контакт со своим собственным «коллективным бессознательным», где на самом деле обитает творческий дух. Потому и была необходима подготовительная Мистерия под символом 12, чтобы для начала создать у девственных, неискушенных учеников прочную экстравертную связь, привязанность к Учителю. Чтобы потом, через стадию «жертвы» направить всю энергию любви учеников на преодоление барьера, разделяющего их души с внутреннейшим. Именно это символизирует разорванная завеса в храме в момент смерти Учителя.

В 13 главе нашего Романа эта же необходимость жертвы, формальной, внешней смерти Учителя для ученика выражена не столь ярко, но выражена. Мастер так и говорит Ивану, что у него больше нет имени, и что он умер для всех в мире. Иван хочет узнать продолжение романа о Понтии Пилате извне, от учителя. Но Мастер решительно отказывается, именно для того, чтобы Иван смог сам, от своего собственного творческого духа получить этот подарок. И кстати, такие вещие сны, являющиеся ответом творческого духа на переживания души, снятся тоже на грани между сном и бодрствованием, в утренних сумерках. В 16 главе так и произойдёт.

Нужно заметить, что расшифровать символику следующих чисел – с 14 по 16, составляющих вторую четверть второго ряда, будет не так просто как раньше. Всё же числа первого ряда гораздо чаще встречаются в Библии, поэтому и выявить их значение проще. Ну да не останавливаться же на числе 13, будем двигаться дальше.

36. Ключ на 14

Сюжет главы 14 «Слава петуху!» вроде бы на первый взгляд прост, особенно по сравнению с перипетиями предыдущих двух глав. Однако это не упрощает задачу выявления главной идеи, скрытой за символом числа 14. Вообще-то считается, что подлинным значением всех этих старших чисел последними владели аж тамплиеры, пострадавшие в пятницу, 13-го в незапамятном 1308 году. (Но это тоже вряд ли, больше смахивает на «пиар».) Поэтому, если уж Автор решил помочь раскрыть нам эту тайну, проиллюстрировав её художественными образами, то он не стал бы усложнять и без того сложную задачу лишними отвлекающими деталями.

По крайней мере, один ключ к возможному значению 14 у нас точно есть, поскольку этот символ является суммой 4+10. Как и предыдущие три численных символа, 14 означает обратную сторону символа 4, которая проявляется при соприкосновении чистой идеи с подлунной действительностью. Четвёрка и её графический аналог крест – это идея экспансии в пространстве, расходящейся на все четыре стороны. Соответственно, обратной стороной идеи неограниченного распространения является ограниченность, сдержанность, умеренность.

Всякая идея, созревшая в идеальном виде внутри родительской традиции, при соприкосновении с реальностью испытывает сопротивление разнородной среды, различное при движении в разных направлениях. Это сопротивление среды неизбежно ведёт к открытому надлому, расколу сообщества идеи, формированию враждующих фракций. Собственно, эта ситуация конфликта обрисована Автором в исследуемой нами главе в виде конфликта трёх субъектов – основного движения (Римский), его внутреннего врага (Варенухи) и внешнего врага (Геллы). Попытка Римского двинуться с места встречает реакцию бывшего союзника, которому помогают чуждые внешние силы.

Мы уже один раз касались содержания 14 главы при толковании всех глав про Варьете как предсказания канвы и основных деталей политического театра начала 1990-х. Это истолкование ещё послужит нам иллюстрацией к обобщённому описанию 14 стадии Надлома любой Идеи. В том числе идеи рыночно-демократической Реставрации, которая была главным содержанием периода конца 1990-х – начала 2000-х. Закономерно и очень скоро в рядах оппозиции оказались радикал-демократы (Варенуха), помогавшие новой власти утвердиться в кремлёвских кабинетах. Абстрактные демократические и рыночные идеи без реальной связи с жизнью отражает полуживой образ вампира без тени. С другого фланга новую власть атакует «свободная пресса», которая является инструментом внешних сил, филиалом глобальных СМИ, трактующих рыночно-демократические идеи иначе, но тоже в отрыве от местной почвы. Основное движение, сама «рыночно-демократическая» власть тоже почти теряет связь с исходной идеей, приобретает реакционные черты, руководствуясь уже исключительно инстинктом самосохранения. Даже увернувшись от преследования, этот «мэйнстрим» падает даже в своих собственных глазах, скатывается вниз с высоких ступеней идеалов, и пытается найти убежище под щитом репрессивных органов.

Точно такую же фазу развития проходят любые Идеи, только освободившиеся от заботливой опеки «старых режимов». Эта же метаморфоза произошла с идеей социализма, как только она оказалась у власти на «одной шестой суши». С одной стороны – социалистическая оппозиция внутри самой революционной страны. Всевозможные «белые», «зелёные» и прочие мятежники были, как правило, «социалистами». С другого фланга подбираются разных оттенков восточно-европейские националисты с социальным уклоном или социалисты с национальным, что без разницы. Все эти петлюры, пилсудские и так далее по всем западным и юго-западным рубежам. Так что большевистской власти пришлось прятаться за чекистский «щит и меч».

Так что, похоже, созданный Булгаковым образ периода развития от полуночи до первых петухов является вполне универсальным. Его можно применить даже к нашим любимым новозаветным параллелям. Именно сейчас будет уместным обсудить судьбу и значение той самой библейской символики, включая численную, которой воспользовался Булгаков для нового, более свежего изложения связанных с этой символикой идей. Почему собственно, эта символика и сами эти идеи, скрытые в новозаветных притчах и откровениях, оказались забытыми, непонятыми, нуждающимися в новом открытии и новом истолковании? В том числе и потому, что после 13-й стадии развития неизбежно наступает 14-я. Идея, овладевшая массами, неминуемо оказывается в состоянии раскола и конкуренции трёх разнонаправленных движений. Основное движение опирается на «здравый смысл», на буквальное прочтение трудов основоположников, чтобы быть ближе к народу и опереться на него.

Однако в том-то и дело, что любая Идея в начале своего «движения в массы» существенно опирается на символику, значение которой не могут до конца раскрыть сами основоположники, хотя бы и в силу отсутствия в языке более точных понятий, позволяющих говорить без притч. В этом нам честно признаётся, например, сам апостол Павел: «Что же делать? Стану молиться духом, стану молиться и умом; буду петь духом, буду петь и умом. Ибо если ты будешь благословлять духом, то стоящий на месте простолюдина как скажет: «аминь» при твоем благодарении? Ибо он не понимает, что ты говоришь».[53]

Однако среди последователей новой Идеи обязательно находятся такие, кто берёт язык не понятых до конца символов, отрывает их от живой Идеи и начинает строить формальную схему. Такая систематизация символики поначалу позволяет лучше понять тексты основоположников, если бы только в результате сами идеи не подменялись формальной схемой. Символы нужны для иллюстрации живых идей, то есть открытых моделей реальности. Но формальная манипуляция символами как знаками не создаёт новых и не развивает существующих идей. Именно поэтому александрийские гностики, с одной стороны, внесли свой вклад в толкование библейских символов, но в итоге своей деятельности скорее скомпрометировали увлечение символикой. Оторвавшись от живой христианской идеи, гностики оказались невольными союзниками всевозможных герметических школ и иных модных религий, для которых широкое христианское движение и связанные с ними споры стали новой почвой. В этих условиях христианский «мэйнстрим», неспособный самостоятельно противостоять напору разрушительных движений, вынужден искать опору и защиту в лице государства, которое в силу идейного кризиса отвечает вынужденной взаимностью.

Можно привести более современный пример такого же надлома и расщепления Идеи молодого эмпирического учения – аналитической психологии Юнга. С одной стороны, на базе символики Юнга – введенных им интуитивных понятий образовалась формалистическая научная школа «соционики». Эта школа, как и лучшие из гностиков в своё время, внесла свой вклад в развитие эмпирического учения – но лишь в той части, которая не выходит за границы первоначальных юнгианских идей. Попытка же распространить оторванную от изначального учения формальную схему ведёт к его дискредитации. А с другой стороны, есть достаточно много фрейдистских школ, которые использовали авторитет Юнга и развитую им систему понятий для собственной экспансии. Собственно, этот пример ещё раз подтверждает необходимость умеренности и сдержанности, когда любая новая Идея начинает воплощаться на практике, в реальной жизни.

Пожалуй, этим можно было бы ограничиться при истолковании 14 главы Романа. Добавим лишь, что оба участника диалога – Римский и Варенуха, несут в своих именах некую дополнительную символику, значение которой проясняется в контексте нашего истолкования. Римский уж больно хорошо рифмуется с «папой», официозным христианством. А Варенуха, между прочим, это мы как-то упустили из виду в прошлый раз, очень даже рифмуется с ершалаимским Вар-равваном. Это соответствие вытекает из более глубокой параллели между судьбами мастера и Иешуа, которую мы ещё обсудим по поводу 24 главы «Извлечение мастера», где основой символики тоже будет число 4. Там Воланд, которому, как мы помним, в ершалаимских главах сопоставлен Пилат, утвердит приговор мастеру – мнимое отравление в исполнении Азазелло. Но одновременно он отпустит на свободу Варенуху так же, как Пилат отпустил Вар-раввана.

Параллель достаточно ясная, и в контексте 14 главы может быть истолкована как свидетельство универсальности нашей историософской модели. Рядом с каждым основоположником есть свой первый «римский папа» как апостол Пётр. И есть свой Вар-равван – то есть формальный, внешне похожий, но ложный аналог. Ведь имя «Варавва» из канонического Евангелия тоже означает «Сын Отца», а сам разбойник был одним из многих ершалаимских кандидатов в «мессии». И что характерно – эта внешняя форма без содержания была роднее для фарисеев и Синедриона. В связи с этим открытием можно также вернуться к моменту, соответствующему половине октября в рассказе Мастера. Дело в том, что в середине 10 главы происходит как раз арест Варенухи. Однако и в параллельном сюжете ершалаимской Пятницы судьбы Иешуа и Вар-раввана связаны незримой нитью.

И ещё одна тонкая линия, связанная с образом Варенухи из 14 главы. Эта полуживая альтернатива помертвевшему Римскому, как известно, не отбрасывала тени. Этот небольшой факт нам ещё пригодится, когда мы будем подробно обсуждать спор между Воландом и Левием. Согласитесь, что этот наглядный пример имеет таки значение в свете спора о необходимости теней.

Однако почему мы всё время говорим о трёх альтернативах, трёх движениях? Ведь символика четвёрки предполагает четыре стороны света, четыре направления. И куда же на 14 стадии делась сама развивающаяся Идея? Ведь все три персонажа 14 главы, все три движения в «подлунном мире» оказываются на поверку ложными, вернее – очень ограниченными. Ответ на этот вопрос дан в конце предыдущей главы: «И раньше чем Иван опомнился, закрылась решетка с тихим звоном, и гость скрылся». Скрылся на балконе, то есть в «коллективном бессознательном», которое имеет доступ ко всем остальным частям, ко всем четырём «палатам». Так что Мастер ещё явится Иванушке во сне и расскажет ему ершалаимскую 16 главу про Казнь. Но сначала нам придётся поколдовать над числом 15 и растолковать дурной сон Никанора Ивановича.

37. О всякой всячине

«Сон Никанора Ивановича» из 15 главы, как и положено сну, несколько выпадает из текущего времени видимого действия Романа. Впрочем, как и сон Ивана Николаевича в следующей 16 главе. Точно также обе главы выпадают из потока исторического времени в первом слое истолкования, посвящённом событиям 1990-х годов. Насчёт 16 главы мы уже выяснили раньше – там речь идёт о геополитическом сюжете середины ХХ века. А вот какому политическому или иному представлению может соответствовать ещё один театр в Романе, но не Варьете? Честно признаюсь, догадался не сразу и то благодаря подсказкам других почитателей Булгакова.

Самое главное в разматывании клубка тайн – ухватить начало нити, которая тянется из предыдущих глав. Например, есть в главе 15 такой диалог:

«Артист подошел к будке и потер руки.

– Сидите? – спросил он мягким баритоном и улыбнулся залу.

– Сидим, сидим, – хором ответили ему из зала тенора и басы».

Диалог этот практически дословно воспроизводит начало разговора Иванушки с незнакомцем из 13 главы: «– Итак, сидим? – Сидим…». То есть Автор сразу же даёт нам понять, что «артист в смокинге, гладко выбритый и причесанный на пробор, молодой и с очень приятными чертами лица» – это тот же самый дух, что посетил Ивана, а теперь явился во сне Никанору Ивановичу. И кстати, в самом конце 15 главы есть намёк на то, что и страшное происшествие с Римским – это тоже сон Ивана Николаевича. Важное отличие между сном из 15-й и кошмаром из 14 главы состоит в том, что в кошмаре совсем не присутствует тот самый дух «с приятными чертами».

В этом сопоставлении полусонных и сонных глав можно найти один указатель времени – в 15 главе наставляющий дух явно моложе, чем в 13-й. То есть подтекст должен относиться к более раннему историческому времени внутри первого скрытого слоя Романа. Смокинг достаточно уверенно указывает на время, когда этот молодой дух обитал в теле самого Булгакова – 1920-30 годы.

В связи с этим вступает в силу вторая подсказка, давно известная литературоведам. Речь идёт о достаточно очевидном прототипе одного из персонажей – Сергея Герардовича Дунчиля. Русское имя Сергей – не Серж, и не Серхио, вкупе с английской фамилией а ля Черчилль, Кромвель – в старинной транскрипции. Намёк на то, что фамилия не Сергея, а его длинношеей жены. «Dunchill» и «Duncan» имеют большое сходство. Однако этого ещё не достаточно, чтобы утверждать, что речь идёт о Сергее Есенине и его жене Айседоре Дункан. Все сомнения отпадают лишь при сравнении имён любовниц Есенина и Дунчиля. «Ида» – симметричное «Зине» сокращение от «Зинаида», а «Ворс», то есть английское «worth» – калька с немецкого «reich», то есть «богатый». Актриса Ида Ворс однозначно рифмуется с актрисой Зиной Райх.

Чтобы это значило? Ладно, будем пока считать, что Автор хотел нам так сложно сообщить банальное суждение, что знаменитого русского поэта погубили женщины. Это если бы в 15 главе был зашифрован лишь один русский советский поэт. Но я склонен согласиться ещё с одним почитателем Булгакова, что в образе Саввы Потаповича Куролесова зашифрован другой поэт – Маяковский.

О присутствии Маяковского в Романе булгаковеды давно уже догадались, но связывали его с образом поэта Рюхина. Что же касается образа Куролесова, то исследователей почему-то смутил тот факт, что в ранней редакции Романа этот персонаж носил имя «Илья Владимирович Акулинов», имеющее сходство с «Владимир Ильич Ленин», в том числе через традиционную ассоциацию «Ульяна и Акулина». Однако, как можно сопоставить плюгавого бородатого вождя с «рослым и мясистым бритым мужчиной», да ещё и артистом – это для меня загадка. Если только не вспомнить о главном произведении Маяковского, которое так и называется: поэма «Владимир Ильич Ленин». Тут-то и становится возможно сопоставление поэмы с пародийным исполнением Куролесовым «Скупого рыцаря»: «А тот, все повышая голос, продолжал каяться и окончательно запутал Никанора Ивановича, потому что вдруг стал обращаться к кому-то, кого на сцене не было, и за этого отсутствующего сам же себе и отвечал, причем называл себя то «государем», то «бароном», то «отцом», то «сыном», то на «вы», то на «ты»».

Воспользуюсь подарком от ещё одного адепта «Дома Булгакова» – блестящим комментарием к этому тексту: «В этом абзаце «обращения» к кому-то отсутствующему на сцене Михаил Булгаков взял из текста пушкинского «Скупого рыцаря» – и эти же «обращения» в том или ином виде находятся в поэме Владимира Маяковского о Ленине! Там, обращаясь к вождю, поэт говорит от первого лица то в единственном числе, то во множественном, называет Ленина «революции и сыном и отцом»… Приведенные несколько строк булгаковского текста – это остроумно-язвительный отчёт о выступлении Владимира Маяковского с чтением поэмы «Владимир Ильич Ленин» в Большом театре, куда поэта специально пригласили в конце января 1930 года».

Кроме того, не будем забывать о нашем ключе, позволяющем сопоставить содержание глав со сходной символикой. Глава 15 должна быть обязательно сопоставлена с 5 главой о Массолите, где также действующими лицами являются литераторы. Единственный из литераторов, активно помогающий властям – это как раз поэт Рюхин, однозначно ассоциируемый с Маяковским, в том числе из диалога с памятником Пушкину.

И всё же пока непонятно, зачем Булгаков решил прописать в Романе образы двух самых известных поэтов-современников? Отдельные, но всё же многочисленные комментаторы упорно настаивают, что и этих двух, и всех остальных коллег-писателей, драматургов, критиков, театральных Деятелей Булгаков вставил в Роман, «чтобы отомстить за травлю». Вот те на! Вот это я понимаю – месть так месть! Кто бы интересно сегодня вспомнил какого-нибудь Вишневского–Лавровича или прочих критиков, если бы не дотошные булгаковеды. Да и поэму про Владимира Ильича нынче не очень-то жалуют. Все эти персонажи уже были наказаны при жизни одним только фактом сосуществования с настоящим гением. Потому и бесились. И уверяю вас, Михаил Афанасьевич был достаточно мудрым человеком, чтобы воспринимать нападки как лучшее признание при жизни.

Есть немного другое объяснение, более подобающее гению. Уж кто-кто, а Булгаков точно понимал природу интеллигентской «творческой среды», которая помогала ему всегда быть в тонусе. Зная их нравы, представлял себе реакцию литературной среды на свой Роман после его издания. Главное, что интересует дистиллированного интеллигента – это не смысл и не идеи, а внутримеждусобойчиковые интриги и грызня. Кто кого и как обозвал, кто с кем спит, кто на кого первым донёс.

Ну ладно, ладно! Это я шучу, точнее – утрирую. И потом речь только о творческой интеллигенции, а не обо всей. Однако даже в дурной шутке есть доля неприятной правды. Интеллигенция как класс, как социальная функция исповедует именно филологический подход к познанию действительности, в противоположность подходу философскому. Изучение и сопоставление слов, а не идей. Если интеллигент нашёл в словаре подходящий термин к непонятному явлению, перевёл с непонятного языка или жаргона, то вот он уже и успокоился, и не о чем больше говорить. Впрочем, «философами» у нас чаще тоже называют филологов в сфере философской литературы.

Так вот «творческая среда» – это часть интеллигенции, которая вечно стремится встать наравне с творцами, пытается проникнуть в глубины смысла, но всё время скатывается в «теневую филологию» – обсуждение вероятного или мнимого негативного подтекста. В расчёте на этот неизбежный интерес литературной среды к скандальным мелким подробностям Булгаков насытил Роман легко читаемым подтекстом – аллюзиями и пародиями на современников. Доставил приятность многим людям, сумевшим увидеть в Булгакове мстительного закомплексованного интеллигента, а значит мысленно вставать вровень с гением, пользуясь этой подставочкой. За эту небольшую уступку Булгаков получил для себя нечто большее – заставил работать на свой замысел активные литературоведческие силы, успевшие раскопать в тексте массу подробностей и отдельных взаимосвязей. Нам с вами остаётся лишь сориентировать эти элементы вдоль силовых линий глубоких идей.

Это одна из причин появления образов литераторов, но не единственная, и даже не первая. Что касается Есенина и Маяковского, то у Булгакова были более глубокие личные причины для интереса к их личностям и судьбам. В эпилоге Романа, который в идейном плане не имеет значения, но содержит дополнительные указания на важные детали, – так вот, в эпилоге есть указание на время смерти артиста Куролесова, случившееся в полнолуние. Это ещё одно подтверждение догадок насчёт Маяковского, застрелившегося 14 апреля 1930 года, в день иудейской пасхи. Между тем к этому времени Булгаков уже написал в основном первую версию Романа, включая ершалаимские главы о дне 14 нисана. Поэтому самоубийство поэта не могло не произвести сильного впечатления, и вряд ли позитивного. Все в Москве знали об отношениях поэта с Бриками, и такая инфантильно-истерическая манифестация вряд ли кого обрадовала. Кстати, предсмертное письмо Маяковского проливает свет на происхождение фамилии Куролесова: «Понимаю, что я много и хорошо накуролесил, понимаю, что мои куролесы всем порядком надоели; ухожу из жизни сам – это моя последняя выходка…»

Апрель 1930 года для Булгакова – это не только работа над Романом. Это ещё и трудное начало романа с Еленой Шиловской, тоже роковой брюнеткой как Лиля Брик или Зина Райх. Как вы думаете, тонко чувствующий нюансы Булгаков не проецировал судьбы двух погибших поэтов на себя? Возможно, он даже что-то такое произнёс вслух в кругу творческой интеллигенции, немедленно донёсшей, куда следует. Во всяком случае, известный телефонный разговор Булгакова со Сталиным состоялся на следующий день после похорон Маяковского. Так что поэт Рюхин на самом деле поучаствовал, как смог, в судьбе мастера. А мастер отблагодарил его отдельной главой.

Но и этот мотив Булгакова не мог быть первостепенным. Гораздо важнее для Автора донести, выразить глубокую идею, используя столь важные для него образы. Можно ли обнаружить такую идею уже в этом, литературно-историческом слое 15 главы? Нет ли прямого аналога валюты в контексте литературного творчества? Такой достаточно очевидный переход от текста и подтекста к притче нам известен, как и аллегорический смысл древней валютной единицы «талант», ставший основным значением слова. Поэтому быстренько вспоминаем популярную притчу из Евангелия от Матфея. И сопоставляем с отчеством Иды Ворс – «Геркулановна». Как известно из школьной истории, Геркуланум – это греко-римский город, который был погребён под пеплом извержения Везувия вместе с Помпеями в 79 году от Р.Х. Один из первых объектов современной археологии, на раскопках которого найдено много культурных ценностей.

Отношение Автора к поэту Есенину вполне прозрачно. Зарыл, промотал свой несомненный талант, растратил на баб и гулянки. Поэтому не приходится удивляться и ещё одному филологическому открытию. Оказывается такого слова «dunchill» в английском и любом другом словаре нет, но ближайшее по написанию «dunghill» — означает «навозная куча». «Бриллианты, похороненные под навозной кучей» – нехилая сатирическая метафора! Впрочем, досталось от Автора не одному лишь Есенину-Дунчилю. Притча о талантах в 15 главе преломляется сразу в три или четыре разных образа, причастных к утаиванию валюты, не считая массовки. Боюсь, что Булгаков и в этом случае ухитрился творчески развить язык Нового Завета. А потому, даже чтобы понять аллегорию валюты в смысле литературных талантов, нам придётся ещё более углубиться в следующий слой тайных смыслов, используя для этого ключ символики чисел.

Как мы помним из скрытого содержания 9 главы, поверхностный слой образа управдома Босого скрывает аллегорию церкви, задолжавшей своему Учителю половину обещанного Петром масла, то есть любви. Применительно к Босому ситуация со спрятанными ценностями, то есть тайным знанием – расшифровывается легко. Служители мирской церкви и в самом деле даже не догадываются о том сокровище, которое им доверено хранить в виде притч и прочих иносказаний. Посему обращённый к ним призыв вернуть валюту обществу обречён на провал. Нечего Никанору Ивановичу сказать людям по этому поводу.

Но тогда, может быть, есть что рассказать «валютчику Дунчилю»? В более глубоком контексте и значение этого образа должно быть иным. Опять же приписанный Дунчилю возраст пятидесяти лет, во-первых, вступает в противоречие с нарочито плохо замаскированным прототипом Есенина. Следовательно, по первому правилу толкования притч, это указание на скрытое тайное значение. Нужно копать глубже, чем первый литературный слой, и обязательно расшифровать числа – 18 тысяч и 40 тысяч, относящиеся к раскрытому Геркулановной кладу. Число 18 означает искажение, неверно воспринятое откровение. Тысяча используется как образ большого собрания, включающего разные поколения – церковь, секта, орден, «Дом Булгакова» или тому подобное сообщество. Соответственно, 18000 должно означать какой-то эзотерический культ, традицию искаженного знания.

Вообще-то такого рода сект и традиций многовато будет, чтобы опознать нашего Дунчиля без дополнительной подсказки Автора. Так что думаем и ищем дальше. И находим совпадение начальных букв в отчествах Сергея Герардовича и Иды Геркулановны. Это позволяет опознать герметическую традицию. В таком случае число 40000 служит подтверждением, поскольку столько нулей, то есть поколений может быть только в материалистической традиции, восходящей к Древнему Египту. И, между прочим, мы совсем другим путём поиска пришли к тому же результату, который в 14 главе вывели, сопоставив Римскому, как и Босому, церковную традицию. Даже имя рыжей бестии там тоже начинается на «Ге». Так что поклонники Есенина могут вздохнуть легче, метафора «навозной кучи» относится, наверняка, к этому древнему субъекту, а не к бедному поэту.

В таком случае, раз уж пошло нам такое везенье, попробуем найти в 15 главе аналог Варенухи, то есть отошедшей от христианства ветви «гностиков». Обратим внимание, нет, не на артиста Куролесова, а на созданный им образ Скупого рыцаря, отнимающего у вдовы и детей последние ценности и прячущего их в сундуке. Отнятые у вдовы – живой души христианства, эти ценности – христианские символы становятся пустыми знаками богатства, не приносящие радости никому.

А что же сам артист, как он оказался причастен к религиозным спорам? Чтобы понять, обратимся к этимологии фамилии Куролесов. Происходит она от греческих слов kyrie eleison, что означает «Господи, помилуй!». Во время церковной реформы патриарха Никона в середине XVII века в церковнославянские богослужебные тексты были внедрены отдельные греческие выражения. Из них наиболее часто повторялось «кирие элеисон». Простой народ перестал понимать смысл и переиначил по-своему – «куролесить», то есть говорить что-то непонятное – нести околесицу, вести себя странно. Много позже ошибку реформаторов частично исправили, разрешив служить для простого народа по-славянски, а греческие слова оставили для архиерейских богослужений. И снова мы можем перекинуть ещё один мостик к толкованию предыдущей главы, где мы привели очень даже уместную цитату из апостола Павла. Проповедь на незнакомом простым людям языке есть отрыв символики от живой традиции, превращение сокровищ в блестящие, но бессодержательные знаки.

Теперь, пожалуй, можно попытаться дать толкование символического числа 15. Значение пятёрки – некий идеал тайного знания, мифа, объединяющего вокруг себя людей, но и формирующего новые разделительные линии в обществе. Однако только в идеале приобщение к тайному знанию даёт позитивный импульс развитию личности или общества. В реальной жизни есть много способов преткновения – неспособность распознать само наличие духовных ценностей, как Босой; желание конвертировать духовные ценности в мирские удовольствия, как Дунчиль; оторвать от жизни и обесценить их формальным языком, как Куролесов. И то, и другое, и третье называется одним словом «Заблуждение», практическим результатом которого является «хождение по кругу». Это и есть символическое значение числа 15 и связанной с ним стадии развития любой Идеи. В эзотерических традициях этому символу приписывается значение «дьявол», «чёрт», но это как раз хороший пример заблуждения, опять же в исполнении Босого в самом начале 15 главы.

Здесь снова можно вернуться к образу Куролесова – Маяковского. Согласитесь, что его и коллег по цеху усилия по превращению революционных символов в блестящие, но формальные строки, далёкие от жизни, тоже соответствуют народному смыслу слова «куролесить». Причину этого заблуждения можно раскрыть, если перевести на понятный нам язык имя и отчество Куролесова. Одно из значений древнееврейского «Савва» – неволя или плен, греческое «Потапий» – властвующий, владыка. Савва Потапович – невольник власти, раб авторитета. То есть опять наш старый знакомый Левий Матвей, образ вечно учащейся и даже поучающей, но никогда не научающейся интеллигенции.

Но и на этом далеко не исчерпан образ Куролесова. Смерть созданного им «Скупого рыцаря» является кульминацией 15 главы, и к тому же она продублирована в эпилоге. Две смерти были главными событиями в творческой жизни поэта – смерть Ленина в январе 1924 года и собственная смерть в апреле 1930-го. Не знаю, как уж это у Автора получилось, но и по моим расчётам именно на этот период 1923-1930 в развитии русской революционной Идеи приходится 15-я стадия Надлома, стадия «заблуждений» и «хождения по кругу». Вынужденное собрание валютчиков – это тоже, как и Массолит в 5 главе, образ сообщества, но объединённого не настоящим тайным знанием, а общими заблуждениями. Сообщества, основанного на негативной самоидентификации, в котором людей объединяет подозреваемый ими негативный подтекст любых слов и действий. Именно такова была «творческая среда», в которой творили Есенин, Маяковский, Булгаков.

Мы как-то увлеклись поучительными примерами заблуждений, но у нас есть ещё в запасе образ молодого бородача Николая Канавкина, решительно вставшего на путь исправления. Он не только признал наличие спрятанных ценностей, но согласен поделиться со всеми своими талантами или же тайными знаниями. Между прочим, под искренние аплодисменты публики. В контексте истории литературы раскрыть тайну Канавкина нам поможет купеческий дом на Пречистенке, в подвале которого было скрыто сокровище. Слишком уж похоже на дом и подвал в Мансуровском переулке, где в гостях у друзей Булгаков ждал свою музу и писал свой Роман. Как и Канавкин, Автор не просто признаёт, но с радостью отдаёт нам тайные знания, спрятанные в «коробку из под конфет» – сладкую на вкус романтическую книгу. Другое дело, что это разоблачение может произойти только по велению духа Мастера, в необходимый момент.

В контексте развития христианской Идеи образ Николая Канавкина может иметь иное звучание. Напомню читателю значение библейской бороды как мудрости, вдохновленной откровением духа. Пожилой Никанор Босой – безбородый, а молодой Николай Канавкин – с бородой, он получил мудрость благодаря общению с тем самым духом. Поэтому и признаёт наличие ценностей в «подвале тёткиного дома», то есть скрытого до поры тайного знания в тексте Библии. Имя Николай прочно связано с идеальным образом служителя церкви, хотя исторический епископ Мирликийский благим характером не отличался. Значимое для Булгакова совпадение начальных букв имён Николай и Никанор может восходить к Никейскому собору 325 года. Собор этот учредил институт государственной церкви, где служили многие поколения «босых» и «куролесовых» священников. С другой стороны, эта связанная с именем Николая мирская церковь надёжно сохранила в каменном «подвале» канонического Писания все тайны притч Иисуса.

Что касается фамилии Канавкин, то в контексте христианской религии она тоже имеет вполне ясное значение. «Канавка Царицы Небесной» – зримый символ, созданный Серафимом Саровским в Дивеевском монастыре. И означает Канавка – предел распространения царства антихриста в последние дни, духовную границу, через которую ему не перешагнуть. В итоге у нас выходит, что Николай Канавкин – это символ молодого и мудрого поколения священников, которое будет способно признать существование тайного знания и открыть простым людям его содержание.

В этой связи интересна символика дома Пороховниковой, в которой легко узнаётся знаменитый Дом Пороховщикова, что в Староконюшенном переулке близ Арбата. Дом этот является одним из символов московской архитектуры, в своё время в конце XIX века этот проект произвёл фурор не только в Москве, но и на Парижской выставке. Смысл сопоставления состоит в том, что Дом Пороховщикова с точки зрения архитектурных идей, то есть нематериальных ценностей весь принадлежит русским традициям, а воплощён материально на уровне лучших европейских образцов. Так мы получили наглядное воплощение подлинного консерватизма, хранящего традиции в постоянном развитии. Таким современным, но сохраняющим духовные традиции Домом, по всей видимости, Булгаков хотел бы видеть обновлённое христианство.

Остался ещё не прояснённым образ тётки, у которой Автор признаёт наличие столь же значимых ценностей, тайных знаний, но где они спрятаны, точно знает лишь она сама. Есть, есть маленькая такая, хотя и неполиткорректная подсказка насчёт ростовщической душонки. Образ ростовщика стереотипно связан с последователями иудаизма. Так что речь идёт о духовных знаниях, скрытых в символике Ветхого Завета.

Что же касается концовки главы, где заблуждающихся кормят баландой, то читатель уже и сам способен провести необходимые параллели с 5 главой. Лишь отказ от заблуждений и мудрое признание скрытых духовных ценностей даёт возможность подобно поэту Амвросию вкушать не пресную баланду, а божественную пищу знаний о человеке и человечестве. С учётом этой символики понятно, почему Босой служит ещё и заведующим диетической столовой.

Однако, внимательный читатель, если ещё не устал от толкований, обязательно спросит: А кто же у нас Босой в литературном подтексте – рядом с Есениным, Маяковским и самим Булгаковым? Да, действительно, упущение. Но в том то и дело, что в этом контексте Босой может олицетворять Вас, если Вы отрицаете наличие у себя талантов и на этом основании уклоняетесь от творчества. На самом деле талант и фантазия есть у каждого человека, но заблуждения, хождение по кругу повседневной суеты не оставляют времени. Нет желания, потому что нет опыта получения удовольствия от творчества. А опыта нет, потому что нет желания, замкнутый круг. Но ведь нужно когда-нибудь начинать, пусть с малого – хотя бы с комментария в блоге, или с небольшой рецензии. Я уж не говорю про доступный всем опыт фотосъёмки, создания коллекций и тому подобное. Давайте, давайте, не теряйте времени, включайтесь!

38. О товарище Сталине

Автору, пожелавшему зашифровать в образах и поворотах сюжета некие идеи, легче иметь дело с фантастическими снами или сатирическими гиперболами. Намного более трудное дело выразить абстрактную идею или сложную аллегорию в реалистическом описании жизненных обстоятельств, как в главе 16 «Казнь». Поэтому на этот раз мы вынуждены сразу воспользоваться ключом численной символики, восходящей к древнееврейскому алфавиту. Число 16 = 6 + 10, его символическое значение должно соответствовать идеальному понятию «разделённости» в соединении с жизненным опытом несовершенного подлунного бытия. Казалось бы, разделённость и без того противоположна изначальному единству. Как же тогда это понятие может быть идеальным?

Представим себе идеальную семью или, из книжных примеров, идеальную четвёрку друзей, для которых нет выше счастья, чем переживание единства. Тем не менее, даже такое содружество не может быть всегда вместе, иначе и переживание единства стёрлось бы и обесценилось. И родных, и друзей разлучают дороги, ведущие на четыре стороны света. Переживание временно утраченного единства тем ценнее, если каждый имеет яркую индивидуальность, свой персональный миф, добавляющий к четырём сторонам ещё и пятый элемент. Пройденный близкими, но разными людьми путь от 1 до 6, от единства до крайних точек удаления друг от друга, делает различным жизненный опыт каждого и картину мира. Но при этом разделённые части целого верят в единство мира и возможность взаимопонимания, движимы любовью к прежнему и будущему единству. Притом что в данный момент они соединены лишь через внешние обстоятельства, все глубинные взаимосвязи прерваны. Это и есть идеальное состояние разделённости.

Однако в реальной жизни идеальная дружба встречается не так часто, как в книгах. Поэтому и состояние разделённости всегда имеет обратную сторону утраты взаимопонимания, потери общего языка. Так народы, некогда вышедшие из единого корня, по мере удаления друг от друга не только вырабатывают особые слова и понятия для своей части мира, но и теряют прежние общие значения однокоренных слов. Поэтому словесным символом, который, как число 16, означает полную потерю взаимопонимания, является «Вавилонское столпотворение». А подходящая картинка в старинных вариантах «карт Таро» – это почти завершённая высокая башня, которая рушится от удара молнии. С вершины башни падает человек в царской короне, а у подножия распростёрт простолюдин. Имея перед глазами эту традиционную символику, будет легче распознать её элементы, расставленные Автором по всей 16 главе Романа. Во-первых, в самом начале главы обрисовано смешение разных племён. Здесь и сирийские кавалеристы, и римские легионеры, и иудейские стражники, и богомольцы со всех дорог, ведущих к Ершалаиму. Где-то здесь и торговцы, к которым обращена надпись на греческом.

Вторая деталь, превращающая Казнь в строительство «башни» – построение римскими войсками сначала первого, а затем и второго яруса на склоне Лысой горы. Завершает возведение «башни» крест, на котором вознесён вовсе не «разбойник и мятежник». Согласно каноническим евангелиям надпись на кресте отражала суть преступления Иисуса: «Сей есть Иисус, Царь Иудейский».[54] В конце главы будет и грозовая туча, разрушающая оба яруса «башни». Будет и удар ножа, который в Романе уже был метафорой молнии. После этого «царь иудейский» упадёт к подножью креста, где распростёрт его ученик Левий Матвей. Так что с точки зрения визуальной метафоры образ «вавилонской башни» прорисован ясно и живо. Но важнее не метафора, не визуальный или словесный знак, а суть идеи «полного взаимонепонимания», неспособности ученика понять смысл действий Учителя. Как следствие, наш ершалаимский интеллигент не может осознать даже факт своего непонимания и впадает в богоборческую гордыню.

А между тем сюжет «Казни», хотя и описан для нас в целом с точки зрения Левия, но, как и вся ершалаимская часть Романа, определён действиями трёх учеников Иешуа, каждый из которых понял Учителя по-своему. Вся мизансцена, внешняя форма сюжета определена предшествующими шагами исполнительного Иуды из Кириафа, а равно и «коллективного Иуды» во главе с Каифой. Однако полный контроль над местом действия принадлежит другому ученику – Понтию Пилату. Несмотря на горячечное желание Левия ещё более активно поучаствовать в Казни, ему достаётся пассивная роль наблюдателя, летописца. Лишь в самом конце он выполнит свою реальную, а не воображаемую роль. Все трое не понимают подлинного смысла не только слов и действий Учителя, но и своих действий и мотивов. Ближе всех к пониманию этого смысла Пилат, который тоже хочет спасти Иешуа через казнь, но не так как Левий.

В этой связи можно заметить ещё пару нюансов, ранее не замеченных нами деталей в сюжете «Казни». Например, такая небольшая оговорка: «То, что было сказано о том, что за цепью легионеров не было ни одного человека, не совсем верно. Один-то человек был, но просто не всем он был виден». Вот это самое «не всем» одним штрихом добавляет незаметный уровень наблюдения за всеми. Оказывается, кто-то ещё видит всю картину, включая приготовления Левия. И этот кто-то догадывается о намерениях Левия в отношении тела Иешуа и даёт ему свободу действий. Кто был этот супервизор, мы узнаем из следующей ершалаимской главы, когда Афраний доложит Пилату о ходе казни и о роли Левия. Таким образом, смысл этой мелкой детали именно в том, чтобы указать на полный контроль Пилата и его тайной службы над ходом казни. На обстоятельства, максимально благоприятствовавшие Пилату удержать полный контроль, должна указать ещё одна мизансцена:

«Человек в капюшоне шел по следам палача и кентуриона, а за ним начальник храмовой стражи. Остановившись у первого столба, человек в капюшоне внимательно оглядел окровавленного Иешуа, тронул белой рукой ступню и сказал спутникам: – Мертв.»

Да, начальник храмовой стражи, доверенное лицо Каифы, действительно присутствовал при всей казни. Но он, как и любой верующий иудей, не мог вслед за Афранием прикоснуться к мёртвому телу, чтобы перепроверить вывод. Потому что тогда, согласно иудейским законам, ему пришлось бы отказаться от празднования Пасхи вместе со всеми, и праздновать её в одиночестве через месяц. Кому ж этого захочется? Проще согласиться с выводами римского чиновника.

Я уже упоминал о явной параллели между казнью Иешуа, которую по приказу Пилата осуществил Афраний, и отравлением мастера по поручению Воланда в 30 главе. В результате мы так и не поняли, была казнь или не была. Вроде бы кто-то умер в палате №118 и в красивом особняке, но судьба наших героев продолжилась и в следующих главах. Не следует ли понимать эту параллель, как указание на питьё как причину смерти Иешуа, причём смерти не вполне настоящей? Не знаю, не знаю. Думаю, что и Булгаков не готов настаивать именно на такой версии событий. Единственное, на что Автор указывает как на несомненный факт – это на полный контроль Пилата над местом казни, и на возможность под видом казни спасти Иешуа и спрятать его в загородной резиденции. Пилат ведь мечтал о клинике, в которой безумный философ лечил бы прокуратора от страшной гемикрании.

Мы, впрочем, отвлеклись от идеи «вавилонского столпотворения», полной потери взаимного понимания. Если взять за основу версию о том, что Пилат тщательно контролировал весь ход казни, чтобы спасти Иешуа от смерти, то именно в этом случае речь идёт о максимальной степени непонимания между всеми героями пьесы. Даже Пилат действовал из личных мотивов, а Афраний из мотивов политических – сохранить контроль над Ерашалаимом и интригами в храме. Следовательно, они тоже не могли понять ни мотивов Иешуа, ни роли Иуды, а значит – не понимали и настоящих последствий своих действий по спасению осуждённого. Это что касается ершалаимской 16 главы. Но у красочного описания Голгофы есть и московский слой смысла.

Помнится, в начале толкования ершалаимских глав мы предположили, пусть и на зыбкой основе общего сходства сюжета, что в «теневом евангелии» от Воланда зашифрована основная интрига ХХ века, связанная с судьбами России. Всегда приятно, если красивая гипотеза получает дополнительную опору. Так и случилось при обсуждении предыдущей главы, когда нам удалось сопоставить 15 стадию Надлома российской истории с периодом 1923-1930 годов. Мы ещё более укрепим всю конструкцию нашего истолкования, если найдем связь 16 главы с периодом истории 1930-х годов. Начнём хотя бы с «башни». Именно в 1930-е годы едва ли не главной стройкой и уж точно важнейшим архитектурным проектом была башня Дворца Советов, которую должна была венчать стометровая фигура вождя. Главных архитекторов Башни было двое – Иосиф Сталин и Борис Иофан, как и Пилат с Афранием были «архитекторами» Голгофы. Сталин как лидер антисистемной партии и наместник внешних сил, направлявших развитие Советского Союза, был и остаётся наилучшим воплощением самой идеи пилатчины.

Не нужно, я так думаю, никого убеждать и в том, что 1930-е годы были временем непрерывной жестокой Казни, которую сталинский режим осуществил над Россией и её народом. Не будем уподобляться идеологам этнократий и тупым националистам, разделяя жертвы по этническому признаку. Все, кто пережил этот время, разделил общую судьбу, умер и воскрес вместе с Россией – все они русские, независимо от происхождения. Новые русские, без всяких кавычек. И никуда от этой общей судьбы не уйдешь, можно сколь угодно придумывать фантомные «нации» на базе этнографических кружков, но невозможно отменить единство, купленное столь дорогой ценой.

Булгаков пишет о трусости Пилата, подразумевая Сталина тоже. Почему бы Сталину не пойти более решительным бонапартистским путём? Ведь в начале 30-х революционная элита выдохлась и дискредитировала себя. Никто ведь не возразил, когда во время войны реабилитировали не только символы царской армии, но и православие. Может быть, и удалось бы провести индустриализацию и внедрить кооперацию на селе без этой страшной Казни, без голодомора, без разрушения церквей, без ГУЛАГа и застенков НКВД? Только вот вопрос, а настолько ли всесилен Сталин, как его малюют?! От его ли личной воли зависела судьба страны? Или всё же имела место автономная воля многих политических сил, на острие равнодействующей которых всегда находится лидер?

Да, наверное, теоретически можно провести индустриализацию и реформу аграрного сектора иным способом. Но для этого, как минимум, нужно взаимопонимание между всеми силами, всеми классами и прослойками, национальными общинами. А вот чего не было, того не было. Да, наверное, советская интеллигенция, этот коллективный Левий Матвей, могла отказаться от атеизма и марксистских догм, пойти не за Бухариным, Луначарским и Горьким, а за Кондратьевым, Лосевым и Булгаковым. Это теоретически, а фактически – никак не могла, предпочла более доступный путь хождения по кругу, повторения пройденного в форме культурной революции. Отказ российской интеллигенции от наследия прошлого, её торжественное хождение в народ – не напоминают ли нам пафосное бросание денег на дорогу? А проклятия Левия Матвея в адрес Бога, который отказывается помогать такому хорошему человеку – нет ли здесь сходства с богоборчеством начала 1930-х?

Ну ладно, интеллигенция, что с неё возьмёшь? Но разве трудовое крестьянство было готово понять логику власти, точнее даже – логику геополитической ситуации, в которой оказалась власть вместе со всей страной? Никак не могло быть этого понимания, что нужно в самые сжатые сроки загнать трудовые ресурсы на оборонные заводы, машинно-транспортные станции, в военные училища. Пропаганда не может заменить экономических стимулов. Кроме того, не будем забывать о мировом кризисе капитализма, когда продолжение нэпа и тем более либерализация грозили катастрофой всего хозяйства, включая село. Не будем забывать, что в 1930-е люди голодали и умирали не только в России, но и в Европе, и в Америке. Идти нехоженой тропой плановой экономики приходилось первыми. Это уже потом предвоенные США и послевоенные Британия с Японией могли успешно применять сталинские методы в экономике с учётом всех ошибок.

Но может быть, Сталин мог опереться хотя бы на спецслужбы, ОГПУ и НКВД? Ведь Афраний так хорошо улавливает желания Пилата, что тот не устаёт льстить своему подчинённому. Только вот вопрос: был бы Афраний столь же исполнителен, если бы Пилат приказал ему не руководить Казнью, а скажем – инсценировать побег с помощью друзей? Был бы Афраний столь же понятлив, если бы речь не шла о политических интригах, позволяющих именно ему, а не Каифе, и не Пилату, быть вершителем людских судеб в этом городе? Прокураторы приходят и уходят, а Афраний остаётся при своём ремесле и при своей власти. Так что не приходится удивляться, что главную опору пилатчины, то есть репрессивные органы в 1930-е годы пришлось несколько раз репрессировать самих, чтобы привести к лучшему пониманию.

Но может быть, было бы достаточно репрессий против элит? Это если бы Сталин взял, да и решил «пожалеть» народ. Но разве он имел такую возможность? И разве дело лишь в злобности и мстительности тирана? Разве не ходил сам «наместник» под постоянной угрозой смерти, если бы не учитывал интересы влиятельных внешних сил. Конечно, и среди внешних сил царило полное отсутствие взаимного понимания, как и непонимание всех последствий. Но как раз в этом внешнем контексте такое непонимание давало шанс. И наш Пилат этим шансом воспользовался, за какие-то 10-15 лет превратив страну во вторую сверхдержаву мира.

Палящее солнце, сжигающее Лысую гору, казнящее всех – и жертв, и палачей, вполне работает как метафора для 1930-х. В таком случае, тёмная грозовая туча имеет достаточное сходство с надвигающейся мировой войной. Внешняя угроза становится, наконец, основой для минимального взаимопонимания. Как это ни странно, но именно большая война спасла русский народ от Казни, пролила на бесплодную, выжженную землю безбожной веры потоки воды, символизирующие надежду. Война возвратила смысл существования и богоборческой интеллигенции, и раздавленной церкви, и спецслужбам, и сталинской номенклатуре, вынужденно объединив их судьбу с судьбой народа. Но это будет позже, на следующей стадии развития Русской Идеи. А пока, в конце 16 главы, речь шла лишь об одном слабом ударе. Палач «тихонько кольнул Иешуа в сердце». Было и такое происшествие на рубеже 1940-х, советско-финская война, по итогам которой Россию посчитали было скончавшейся. Многие враги тогда сбросили её со счетов, и обманулись в своих ожиданиях.

Вот такую апологию Понтия Пилата протаскивают порою в нашей печати отдельные литераторы. То ли ещё будет дальше, в 17 главе.

39. 93-й год

Что-то мы вслед за Автором увлеклись историческими примерами и иллюстрациями к предыдущим трём «ночным» стадиям Надлома. А про Ивана Понырёва как будто забыли. Что же чаемая идея новой гуманитарной науки всё это время тоже спала? Похоже, что так. И это тоже необходимый этап развития Идеи, когда творческий дух безмолвствует или только задаёт вопросы, а вся энергия уходит на взаимную борьбу течений, на бесплодные хождения по кругу и попытки штурмовать небеса. Без этих трудных ошибок нет ни опыта, ни выявленных противоречий, которым ещё только предстоит стать закономерными парадоксами. Однако, и в утренней главе 17 «Беспокойный день» не присутствуют ни Иван, ни Мастер, ни Воланд, да и два духа из свиты Воланда упомянуты лишь в виде последствий их визитов в Зрелищную комиссию и её филиал. Вот такая «бездуховная» картина предстаёт перед нами на первый взгляд. Да, и на второй взгляд тоже, даже если за сюжетом сатирической пьесы увидеть резкие повороты политической истории начала 1990-х.

В рамках общего разоблачения мы уже обнаружили прототипов действующих лиц 17 главы. Председатель Конституционного Суда Зорькин не только внешне близок к образу бухгалтера Ласточкина, но и на самом деле в период с 21 сентября по 6 ноября 1993 года оставался за старшего в нашем политическом Варьете. Все остальные политики либо ушли в тень, либо оказались в роли бестелесного Прохора Петровича – руководства Верховного Совета без депутатского корпуса. Зорькин был единственным политиком, не убоявшимся вступить в прямое общение с опальным Съездом. Однако общение это оказалось несколько односторонним, и было прервано появлением сотрудников МВД в окрестностях кабинета Прохора Петровича.

Соответствует политическим реалиям сентября 1993-го года и безуспешная попытка черномордого Бегемота полюбовно договориться с Прохором Петровичем. Ситуация была такова, что от олигархического правительства Черномырдина зависело, в какую сторону качнутся весы противостояния между президентом Ельциным и лидерами Съезда. Почему-то Хасбулатов с Руцким считали, что выдуманный их юристами «автоматический импичмент» сработает сам собой, без политической поддержки других «центров силы». И тогда вся власть, включая исполнительную, должна была сама упасть к ним в подставленные руки. За это дурацкое самообольщение наш Прохор Петрович и поплатился потерей политического веса и даже кворума.

Такое же рациональное истолкование можно дать безличному образу огромной очереди на Садовой, ожидающей второго представления в нашем политическом Варьете. Дело в том, что первое представление связано с изгнанием из власти Лиходеева, горбачёвской номенклатуры. В 1991 году депутатский корпус РСФСР, то есть «тело Прохора Петровича», был на своём месте и активно участвовал в политике, помогая свалить союзный центр и взять власть двум элитным сословиям – «новых русских» и «либеральной интеллигенции», то есть Бегемоту и Фаготу. В 1993 году логика действий Прохора Петровича была тупо и слепо, безголово стереотипной, попыткой повторить пройденное и устранить президентскую власть в РФ так же, как два года назад в СССР. Однако после неудачного визита Бегемота к Прохору Петровичу в дело вмешалась конная и пешая милиция, и второе представление было отменено. Обратим внимание и на то, что изгнание Лиходеева как прелюдия к первому представлению состоялось в 7 главе. А попытка повторить сюжет 7 главы при столкновении с политической реальностью превратилась в свою противоположность. Однако и здесь проигравший поплатился за пренебрежение объективными законами политики.

Что касается километровой очереди на Садовой, то здесь есть лишь одна неточность. Это перед первым представлением в 1991 году очередь протянулась от Триумфальной до Кудринской в виде демонстрации москвичей под демократическими лозунгами, включая «Вся власть Советам». В 1993-м очень похожая очередь под теми же лозунгами тоже прошла по Садовому кольцу до Кудринской, но только от Смоленской. Однако можно ли упрекать в столь малой неточности Автора, который видел все эти образы не живьём, как мы, а через толщу времени в полвека? Точнее будет сказать, что Автор видел не сами события, а тот самый скрытый план будущих событий, о котором толковал Воланд Берлиозу. В таком случае за полвека в небольших деталях план мог быть немного изменён. Как в той известной пьесе: сначала планировали торжества, потом аресты, потом решили совместить.

Есть ещё пара небольших деталей, тоже указывающих на вторичность действий Прохора Петровича. Как мы помним, его верную секретаршу звали немного иностранно – Анна Ричардовна. В литературно-драматическом контексте такое сочетание ассоциируется лишь с одним большим произведением – пьесой Шекспира «Ричард III», в которой главный герой женится на вдове убитого им противника. В конце 1991 года российский Верховный Совет действительно захватил в своё владение и пользование все здания и службы бывшего Верховного Совета СССР. Заодно Автор даёт ещё один пример соответствия женского образа сообществу, связанному с конкретным местом. В политологии такое сообщество имеет своё имя – «аппарат» того или иного института власти. И опять же заметим, что осенью 1993 года аппарат бывшего Верховного Совета был отдельным указом переименован в аппарат Федерального Собрания. То есть Анна Ричардовна не осталась безутешной вдовой.

Греческое имя Прохор, означающее «начальник хора», подходит директору Зрелищной комиссии, а заодно формирует метафору представительной власти как депутатского хора. Тогда другая метафора «хоровой кружок» тоже связана с представительной властью, например с выборами по партийным спискам, которые впервые состоялись в конце 1993 года. Вообще, образ спокойного течения нормальной жизни, которое вдруг периодически прерывается хоровым исполнением одной и той же песни, – очень напоминает навязчивую политическую рекламу партийных списков, которой было особенно много в отчётный период. Кажется, какая-то из партий даже использовала песню про «славное море» в своей предвыборной рекламе. Так что образ регента Коровьева в 17 главе узнаваем в роли сословия политтехнологов – передового отряда либеральной интеллигенции.

Само по себе предвидение Автором сюжета политических событий в деталях более чем за полвека до их свершения имеет не только развлекательную ценность. Главным образом, оно доказывает фундаментальную идею о существовании скрытого плана, а значит и субъекта, который этот план составил и управляет ходом его исполнения. Это совпадение плана и результата, собственно, и есть то самое седьмое доказательство. Хотя понятно, что основанное на экспертной оценке, оно убедит не всех, несмотря даже на печальную судьбу Берлиоза.

В связи с 17 главой можно выявить и иные, тоже важные историософские идеи. Например, ситуация с отменой второго представления является закономерной для перехода от 16 к 17 стадии. На самом деле, сюжет главы описывает не всю стадию, а так называемый «узел» на стыке двух стадий, резкий переход от нисходящей к восходящей линии развития. Этот узел вполне заслуживает названия «Дно Надлома». Такая ситуация с тупым и стереотипным поведением политической элиты, её представительной ветви случалась не только в 1993 году. В 1930-е годы, на 16 стадии развития Русской Идеи тоже было «обострение классовой борьбы по мере продвижения». Так что тоже пришлось звать спецслужбы, чтобы с помощью ледоруба отменить второе представление.

Постоянное переключение Автором контекста и подтекста – от библейских времён к своему времени 1930-х, потому к нашему времени 1990-х – тоже имеет определённое историософское значение. Этим как раз и подчеркивается универсальность сложной модели развития, состоящей из трёх рядов по 12 стадий, которую автор описывает художественными методами с помощью притч и чисел. В большом процессе развития русской цивилизации 16-я стадия падает на все тридцатые годы, а узел Дна Надлома приходится на 1941 год.

Точно также для антиреволюционной идеи Реставрации в 1991-93 годах быстро протекают «ночные» стадии развития. С начала 1993 года протекает 16 стадия: все строят «вертикаль власти», каждый по своему проекту. В начале октября тоже случается Дно Надлома, активное вмешательство внешних сил, вклинившихся в полуразрушенные «башни» власти. Так что политический подтекст 17 главы совпадает с 17 стадией развития постсоветской, ельцинской политической системы. Другое дело, что и события 1993 года, как и Голгофа 33-го года от Р.Х, как и страшная Казнь 1930-х годов – это иллюстрации к общей модели. А сквозное действие Романа привязано не к политике, а к процессу рождения новой науки. В политическом процессе 1990-х годов 17 стадия, начавшись осенью 1993 года, закончится лишь летом 1996-го, а 18 стадия займёт ещё два года. Возможно, именно поэтому, чтобы мы не спутали процессы, Автор нам в конце 18 главы специально постучал клювом в фотографию 94-го года. Намёк на то, что после этого процесс научного познания политической реальности, возможно, будет опережать политические процессы. Хотя возможно и иное толкование – просто завершение 17 стадии и 18 стадия очень похожи друг на друга, нетрудно и перепутать, глядя с дистанции нескольких десятилетий.

Очень аккуратно сделанная Автором отсылка к «Ричарду III» стала почти незаметным узелком в пёстрой исторически-сатирической ткани Романа. Если не знать, что глава 16 «Казнь» соотносится Автором с тридцатыми годами ХХ века. В этом контексте даже косвенное упоминание пьесы о сухоруком тиране и властолюбце, жестоко расправившемся со всеми бывшими соратниками и родственниками, не может не иметь особого значения. Наш Роман уже был косвенно связан с Ричардом III через образ Аннушки-Чумы. Известно, что Пушкин отчасти списал у Шекспира сцену обольщения Доны Анны у гроба мужа. Впрочем, Шекспир тоже списал у предшественников, а те отразили исторический факт женитьбы Ричарда Глостера на вдове бывшего противника. И вообще образ шекспировского Ричарда слишком ярок и объёмен на фоне его собственных врагов и жертв, чтобы считать этого героя просто злодеем. Нет, конечно, Ричард – это «бич божий», призванный наказать свою родню, всю отупевшую от беззакония элиту. Не исключая и себя, поскольку лишь в одной из ипостасей – духовной, Ричард есть орудие ангела возмездия, оставаясь одним из беззаконных Йорков.

Совсем недавно этот шекспировский сюжет был снова разыгран в бывшем Королевстве Непал. Но и в нашем «тридесятом царстве» разве не разыгрался этот же сюжет перед Великой войной? Допустим, такая деталь как сухорукость тирана – чисто случайное совпадение. Но всё остальное – интриги, казни, неудержимая воля к власти, уничтожающая под корень беззаконную большевистскую элиту. Это уже не совпадение, и не случайность, это закономерность развития. Собственно, видимо в этом и есть отличие символа 17 от идеальной семёрки. В реальной жизни Закон приходит в тёмное беззаконное царство вовсе не в светлых рыцарских доспехах. Ангел воздаяния одет в те же чёрные и окровавленные одежды, отличаясь лишь методичностью и беспощадностью. Впрочем, этот процесс очищения не грозит тем, кто готов услышать и понять дух времени. И потом в разные эпохи степень беззакония бывает разной, как и законы. Традиционная визуальная символика 17 стадии – это предутренние сумерки, где единственными светлыми пятнами являются звёзды на тёмном небе. Символика звезды, небесного светила или ангела одинакова и в библейских иносказаниях, и в космогонии Аристотеля. Это источник чистого знания.

Кстати, в 17 главе тоже присутствуют валютные ценности, как и в 15-й. Но на этот раз центральный персонаж, бухгалтер Ласточкин с самого начала желает вернуть обществу доверенные ему ценности. И всё равно попадает в ту же ловушку, что и Босой. Никанор Иванович тоже считал, что хранит простые рубли, то есть обыденную житейскую мудрость, пусть даже и в оригинальной упаковке. Так и профессор Зорькин как лидер юридической корпорации честно проповедовал простые ценности своей науки. Однако юриспруденция, как и остальные гуманитарные науки – это в лучшем случае система эмпирических знаний, а в широком применении – это дисциплина, свод нормативных правил, не всегда адекватных действительности, особенно политической.

В том числе и поэтому Прохор Петрович, надеявшийся на свой высший правовой статус, и сам Ласточкин пострадали во всей этой истории. Однако спрашивается, за нарушение какого закона, писаного или иного, пострадал бухгалтер Варьете? Он же честно хотел сдать деньги и отчёт, чтобы всё было по закону. А его взяли и арестовали, как и Зорькина временно поразили в правах вместе со всеми конституционными судьями. Ответ, видимо, кроется в валюте, о своём владении которой Ласточкин не догадывался, как и Босой. Иностранная валюта – это аллегория тайного знания, знания на непонятном его владельцу языке. Юридическая наука обладает и оперирует огромным пластом накопленного опыта цивилизации. Но исследует и применяет на практике лишь ту часть, которая лежит на поверхности, имеет светскую, мирскую, обыденную ценность.

Вера в способность чисто юридическими методами разрешить сложные проблемы общества, наверное, важна для практикующего юриста. Но в политике иногда приходится иметь дело с ситуациями, в которых требуется не доскональное знание правовых прецедентов, а ещё и интуиция. Правовая интуиция тоже бывает. Собственно, Ельцин сам или следуя советам опереться на конституционную реформу, за счёт этого и выиграл. Зорькин тоже не проиграл в долгосрочной перспективе. Временное поражение за твёрдость в отстаивании принципов – это и не наказание вовсе, а то самое исполнение высших законов. По сути дела, Зорькин в момент острого кризиса был одним из двух героев, сражавшихся за право быть высшим арбитром среди российских политиков. Один из двух должен был уступить, поскольку кроме твёрдости и решительности на этой стадии нужна ещё и беспощадность.

Что касается числа «рублей» 21711, то пока трудно расшифровать его до конца. Понятно, что 700 – это как раз и есть дух юридической корпорации, скрытый за тёмной мантией конституционных судей. К этому духу как результат прилагается 11 – осознание несовершенства. Вполне соответствует периоду конституционной реформы. А вот что означает большое сообщество 21000, мы вряд ли узнаем, пока не доберёмся до 21 главы. Ну да уже не так далеко.

Итак, попробуем подвести содержательные итоги. Почти все персонажи 17 главы заняты обыденными мирскими делами, они не склонны общаться с идеальными сущностями, и почти все отличаются лояльностью начальству, даже излишней. Это приводит в конце концов к неприятным последствиям. Получается, что на практике, в реальной жизни послушное следование установленным правилам, авторитетам, как и стереотипное поведение не всегда ведёт к успеху. Бывают переходные периоды, сумеречные ситуации, когда кроме знания законов, необходимо следовать путеводной звезде Интуиции. Собственно поэтому словесным аналогом численного символа 17 является «Интуиция» или «Звезда». Движение по восходящей, постепенное приближение к свету истины отражается в последовательности символов. Если числу 17 соответствуют звёзды на тёмном небосклоне, то числу 18 соответствует Луна, которая даёт намного больше света, но света ненадёжного, обманчивого.

40. Лунное утро

Глава 18 «Неудачливые визитёры» несколько отличается от соседних глав по структуре действия. Во-первых, события одного дня описаны дважды: сначала с точки зрения дяди Берлиоза, затем мы видим тот же отрезок времени глазами буфетчика Сокова. Другая особенность 18 главы состоит в том, что её сюжет начинается рано утром, параллельно действию предыдущей главы, а заканчивается поздно ночью. Из этого можно вывести, что главные особенности 18 стадии распространяются и на все «утренние» стадии Надлома. Символическое сходство с 17 стадией – в тёмном, сумеречном фоне событий, символическое сходство с 19 стадией – в приближении к свету. На самом деле, провести чёткую границу между 17 и 18 стадиями так же сложно, как между разными оттенками серого, между полосами сумеречного, предрассветного неба. Я считаю, что в 94-м году в процессе ельцинской Реставрации продолжалась 17 стадия. Однако, события 18 стадии – после выборов 1996 года и до дефолта в августе 98-го очень похожи. Общее описание одного даёт представление и о другом.

Итак, особенность 18 стадии – наличие двух альтернатив существующему порядку. При этом одна из них – внешняя, чужая, хотя и прикрываемая родственными чувствами. Вторая альтернатива – по происхождению своя, местная, но тоже движимая шкурными мотивами, причём откровенно. Целью «внешней» альтернативы является политическая позиция идеолога, а для «внутренней» важно сохранение тёплого места при политической кухне. В целом образы 18 главы похожи на главу 15, где тоже было «внешнее» заблуждение в лице Дунчиля, и «внутреннее» – в лице Куролесова.

Этих двух персонажей мы уже, вроде, опознали, благодаря ярким деталям. Прибедняющийся буфетчик Соков с расцарапанной лысиной – ну очень похож на мэра Лужкова, лидера внутренней, губернаторской фронды. Эта региональная альтернатива не то что бы опасна для сложившегося в Варьете статус-кво. Наоборот, губернаторы остались последними, кто поддерживает хотя бы относительный порядок в подсобном хозяйстве. Опять же с ними легко договориться, если слегка запугать и вернуть часть обесценившихся заначек.

А вот что касается «внешней» альтернативы, то с её идентификацией придётся немного повозиться. Да, известный экономист-плановик Явлинский, бывший лидер либерально-интеллигентской оппозиции, очень похож на амбициозного, но осторожного дядю Берлиоза. Но обратим внимание на этот пассаж: «Все смешалось в доме Облонских, как справедливо выразился знаменитый писатель Лев Толстой. Именно так и сказал бы он в данном случае. Да! Все смешалось в глазах у Поплавского».

Прямо скажем, юмор не самого высокого полёта. Даже странно для такого мэтра как Булгаков. Но, может быть, Автор намекает на целый класс похожих фамилий? «Облонский» даже больше похоже на фамилию львовского уроженца Явлинского. А фамилия «Поплавский» где-то ближе к «Павловскому» одесского происхождения. Да и вообще, «киевский экономист-плановик» и во времена Булгакова вовсе не означало, что речь идёт об украинце.

Да что это мы всё вокруг да около ходим, как будто опасаемся кого-то зря обидеть? Нет ничего обидного в том, что еврейская общественность, в том числе и заграничная, активно участвовала в интригах по поводу власти в Кремле и окрестностях. Более того, когда речь идёт о спецслужбах одной из мировых держав, нельзя не уважать стремление отстаивать свои интересы. Это только наивные люди могли считать, что режим советского генерала Дудаева в Грозном изначально был враждебен российским властям и российскому генералитету. На самом деле вплоть до осени 1994 года это была просто «чёрная дыра», рай для контрабандистов, включая торговцев оружием. Через границу с Грузией и через аэродром Грозного, который не мог бы функционировать без содействия российских генералов, шёл поток распродаваемых вооружений из всех бывших союзных республик, в том числе и к Саддаму Хусейну в Ирак, и в Иран, и в Сирию, куда пожелаете. Бесконтрольный поток вооружений на Ближний Восток создавал угрозу Израилю. Естественно, что еврейская общественность, как могла, увещевала Клинтона и напрямую Ельцина – закрыть эту «чёрную дыру». Имея серьёзные позиции в постсоветской элите, включая спецслужбы, израильтяне решили задействовать их и таки сумели заставить Ельцина предпринять поход на Грозный. Естественно, что российские генералы совсем не хотели этой войны, так что пришлось для них устроить ловушку в виде «дела Холодова». Грозный был взят, прежде всего, усилиями армии генерала Рохлина, который в отличие от коллег горел желанием и отлично ориентировался на местности. Даже интересно, кто же это ему помогал преодолеть саботаж вышестоящих штабов?

Немного менее естественно – для нас, разумеется, а не для иностранных спецслужб, что после активного и эффективного втягивания режима Ельцина в чеченскую войну те же самые силы использовали её для дискредитации российской власти, и для продвижения своих ставленников. Впрочем, эйфорию руководителей столь успешных спецопераций можно понять. Им показалось, что, воздействуя на элиту внутри Садового кольца, они контролируют страну. В самом деле, постсоветская элита смотрела на политику глазами комментаторов «НТВ». А что такое «НТВ»? Может быть это аббревиатура? Нет, – честно отвечали основатели компании. А что же тогда? Лично я знаю одно такое слово, которое пишется в оригинале без гласных и как раз является названием спецслужбы. Так что участие внешней альтернативы в политической интриге вокруг первой чеченской войны – дело верное. Однако, признав это, придётся признать и то, что в октябре 1993 года в Москве провоцировали переход конфликта в горячую фазу ровно те же активные участники, что и в организации первого похода на Грозный в ноябре 1994 года.

Другое дело, что расчёт этих внешних сил строился на каких-то иллюзиях о возможности переподчинить постсоветский режим иному, пусть и родственному геополитическому проекту. В конце концов, даже при крайней слабости ельцинского Кремля, этому воспрепятствовали бы другие геополитические центры силы, включая американцев и европейцев. Возможно, так и было. Когда общая для всех внешних сил задача втянуть Кремль в чеченскую войну была решена, служба безопасности Ельцина получила добро на операцию «мордой в снег». Некто Гусинский, изображавший из себя за чужой счёт олигарха, в одночасье лишился охраны и средств передвижения. Спецназовец Азазелло оторвал домашней птице последнюю ногу. Кстати жареная курица у Поплавского описана как «громадная», то есть и в самом деле похожа на гуся. Отметим, что проамериканская либеральная интеллигенция отнеслась к появлению Поплавского на политической сцене с притворным сочувствием, а вот реальные, а не мнимые олигархи в лице Бегемота забеспокоились – потребовали паспорт, проверили прописку и вызвали спецназ.

Во второй попытке, при втягивании Кремля во вторую чеченскую войну наш Поплавский действовал гораздо осторожней. Пропустил вперёд регионалов во главе с Лужковым, чтобы посмотреть, как у них получится. Но и в 1999 году, в конце 19 стадии Реставрации спецслужбы оказались дееспособными. Более того, на этот раз и Гелла, то есть масс-медиа поучаствовали в выпроваживании с политической сцены «неудачливых визитёров». Так что в рамках политического подтекста Автор и на этот раз угадал с сюжетом, точно указав в конце главы на 94-й год. Однако мы уже привыкли, что политический подтекст – не главный и не самый глубокий слой скрытого смысла. Более интересным представляется внутреннее убранство нехорошей квартиры, а также знакомая нам символика пищи.

Цветные витражи в окнах, церковная парча на столе, запах ладана, чёрное одеяние Воланда – всё это должно указывать на некое подобие храма. Опять же в конце главы звучит «Алиллуйя», напомнившая нам о 5 главе, где мы уже обнаруживали что-то похожее – Дом Грибоедова как храм для поклонников булгаковского наследия, членовМассолита. Но и нехорошая квартира – такой же «дом Булгакова», так что это просто подтверждение уже найденной нами связи. Не совсем ясно, при чём здесь именно 18 глава? Ведь мы уже находили ближайший к 5 главе аналог «собрания» заблуждающихся в 15 главе. Почему же нам опять настойчиво предлагают эту же аналогию? Логичнее было бы сравнить с 8 главой, с клиникой Стравинского. Один из возможных ответов может быть таким: Автор ещё раз обращает наше внимание на зеркальную симметрию нисходящей и восходящей линий каждого числового ряда, в том числе между 16 и 17, 15 и 18, 14 и 19 стадиями соответственно.

Возьмём, например, Надлом российской истории, то есть советский период. Период тридцатых годов и симметричный относительно 1941 года период сороковых-пятидесятых очень схожи. Только в 30-е развитие идёт от коллективного руководства через острое соперничество к тирании и диктатуре военного времени, а в 40-е и 50-е – в обратную сторону. Одни и те же внешние формы – колхозы, «шарашки», лагеря имеют столь же тёмное содержание, но немного иной, позитивный вектор движения. Возвращение людей из армии в колхозы или на заводы – это уже признак мирной жизни, надежды на будущее, а не подготовки к войне, как в 30-е. Да и лагеря военнопленных или зэки из бандеровцев – это пусть и немного, но другое.

Точно так же «застойные» брежневские годы с внешнеполитической «разрядкой», внутренней коррупцией, развитием народного потребления, половинчатыми экономическими реформами и либеральными спецслужбами, размещающими творческие заказы, вполне симметричны концу 1920-х. А краткий период ленинского нэпа – горбачёвским реформам. Разница в длительности симметричных периодов не должна нас смущать – в историческом процессе важнее не формальный хронометраж, а насыщенность событиями. И потом разрушительные процессы всегда быстротечнее зеркально симметричных им конструктивных движений.

Период постсоветской Реставрации зеркально симметричен Гражданской войне после краха Империи. Сюжет во многом похож, но вместо силового удержания территорий применяются более гуманные методы контроля над финансовыми потоками. Разница небольшая, но она позволяет здоровым силам направлять развитие по восходящей линии. Так что теоретическое ожидание симметрии между стадиями нисходящей и восходящей линий вполне подтверждается конкретными примерами.

Тем не менее, символика домового «храма», кроме указания на взаимосвязи с другими главами Романа, должна иметь своё истолкование в рамках 18 главы. Для этого нужно найти обобщённое символическое значение числа 18. Восьмёрка имеет значение «откровение». В 8 главе мы нашли условия, необходимые для получения откровения – очищение, смирение, отрешение от мирской суеты. Легко заметить, что в 18 главе речь, наоборот, идёт об амбициях, суете, шкурных вопросах и о последствиях всего этого. Пожелания Воланда о необходимости чистоты и первой свежести оставлены без внимания. Наверное, поэтому одежда посетителя не обновляется, а наоборот – пачкается вином.

Между прочим, вино в библейской символике имеет вполне ясное значение – такое же, как и восьмёрка. Например, первым библейским пророком, получившим откровение, был Ной, и он же был первым, вкусившим вина. Из этой же серии иносказание об Иисусе, превратившему воду надежды в вино откровения. Получается, что откровение, если воспринимать его без необходимой подготовки, без внутреннего очищения и смирения, не только не ведёт к обновлению одежды, то есть знаний, но такая ситуация ведёт к порче одежды и напрасному пролитию вина.

Только очень прошу читателей чётко различать разные слои скрытого смысла в Романе. Символическое иносказание, которое мы сейчас пытаемся истолковать, не нужно путать с политическим или историческим подтекстом, необходимым для иллюстрации стадий развития. Буфетчик Соков в политическом подтексте может соответствовать Лужкову и в целом сословию региональной элиты, но в символическом слое речь идёт о развитии Идеи и о субъектах познания, порождаемых этим развитием. Один из субъектов в нашем случае хочет восстановить утраченный смысл, потерянную силу ранее полученных ценностей. Ответ высших сил ясен: для этого нужно, как минимум, отказаться от «осетрины второй свежести». Надеюсь, читатели ещё не забыли, не утратили смысла символики рыбы как священного знания об этих высших силах, данного в откровении. Популярный образ из 18 главы «осетрина второй свежести» – это испорченное, искаженное откровение. Как и пролитое вино.

Воланд пытается дать соискателю высшего знания добрый совет: выбрать скамеечку пониже, соответствующую духовному росту. Напомним, что Соков описан как малюсенький человечек. А что может означать кусочек очень нежного и вкусного мяса, который всё же достался «буфетчику»? Символика мясной, твёрдой пищи означает знание, доступное лишь подготовленному, зрелому разуму. Маленький кусочек такой пищи может усвоить и недостаточно зрелый ум, который всё же желает знаний. Но и это не идёт на пользу: лишь только сова, то есть мудрость, краем крыла коснётся чела человечка, как тот с перепугу чуть опять не падает с высокого стула. Эффект от познания сверх разума будет почти таким же, как в случае с испорченным, искаженным откровением.

Но как священное знание может испортиться, потерять единственную свежесть? А очень просто: если владелец священной книги не знает смысла откровения, тогда бесценные духовные ценности превращаются в этикетки, обесцененные знаки. Ещё хуже, когда этим испорченным, неверно переведённым или истолкованным «знанием» начинают торговать, использовать для мирских целей, получения высокого социального статуса «не по росту». Что ж, понять такое стремление можно, только вот падение бывает болезненным.

Желание обладать знанием без понимания его смысла не приветствуется. Разговор Воланда с буфетчиком связан с выявлением мотивов – а для чего собственно просителю нужно восстановить силу его сокровищ. Оказывается, что почти всё человеческое ему чуждо, как Скупому рыцарю. А важна лишь власть, обладание ценностями. Даже предсказание скорой смерти выглядит, скорее, попыткой дать «буфетчику» последний шанс исправиться, выбрать полноценную жизнь. Однако его, увы, интересует не собственная жизнь, а только собственная смерть. Неудачна и последняя попытка соседки пробудить чувства, чтобы поделиться «червонцами» с теми, кто в них нуждается. И даже восстановленные Воландом «ценности» в руках буфетчика всё равно вскоре превратятся в пустые бумажки. А ещё в чёрных котят. Вот действительно любопытная аллегория, трудно поддающаяся толкованию. У меня что-то не получается. Если только через аллегорию соломенной шляпы, предназначенной защитить лысину от солнечного удара? Когда проситель только направлялся наверх, такая защита у него была. Получив знание «не по росту», он остался без защиты. И даже после просьбы вернуть защиту, шляпа превращается в нечто противоположное и наносит раны своему владельцу.

Вот что-то такое, связанное с предстоящим восходом Солнца, которое будет символом следующей 19 стадии. И до этого момента можно увидеть солнечный свет, но только отраженный Луною. Однако любое отражение, даже зеркальное – всё равно искажает оригинал, меняет правое с левым. Поэтому 18 стадия развития – одна из самых опасных. Идея и сообщество её адептов достигли достаточной ступени развития, чтобы желать совершенного знания. Они могут даже увидеть это знание и усвоить малую часть. Но знание должно соотноситься с реальной целью, а она всё ещё скрыта за горизонтом. Нужно подрасти ещё немного в духовном смысле, отказаться от культа смерти, чтобы увидеть подлинный, неискажённый отражением свет знания. Вот такое у нас получается значение символического числа 18. Каждое Откровение (8) при соединении с Жизненным опытом (10) неизбежно сталкивается с Искажением. В неверном, обманчивом свете Луны легко оступиться, упасть с преждевременно набранной высоты. Следовательно, нужно быть очень осторожным и разборчивым. «Свежесть, свежесть и свежесть, вот что должно быть девизом всякого буфетчика».

Следующая 19 глава – продолжение всё того же утра, но всё же она отличается по настроению от предыдущих глав. Однако прежде, чем браться за новую главу, стоит обратить внимание на два необязательных слова, затесавшиеся между главами 18 и 19. Более того, они притаились между двумя приглашениями Автора: «За мной, читатель!».

41.На мосту

«За мной, читатель! Кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви? Да отрежут лгуну его гнусный язык!

За мной, мой читатель, и только за мной, и я покажу тебе такую любовь!»

Так начинается 19 глава Романа. Мы уже привыкли к тому, что Автор перекидывает мостики между главами и временами с помощью повторов, заимствованных у провансальских менестрелей. Вот и 18 глава заканчивается так, как начинается следующая: «За мной, читатель!». Но следует за этим не только заглавие «Маргарита» и текст 19 главы, а сначала два малозначимых с первого взгляда слова: «ЧАСТЬ ВТОРАЯ». Следовательно, поэтический мостик между двумя главами является и мостом между двумя частями Романа. И обещание показать вечную любовь относится ко всей второй части. Но почему вдруг Автору понадобилось вообще разбивать Роман на две части? Разве течение пьесы, поставленной Автором на подмостках московских улиц, не перетекает плавно и под этим мостиком? Разве не ощущается это действие непрерывным и единым? Если бы Автор специально не обратил наше внимание на этот мостик между главами, мы бы и не задумались.

А ведь действительно есть, есть разница в настроении всех последующих глав и всех предыдущих. Такая же разница как между бодрым и оптимистическим настроением проснувшейся Маргариты и безнадёжным настроением приснившегося ей сна:

«Приснилась неизвестная Маргарите местность – безнадежная, унылая, под пасмурным небом ранней весны. Приснилось это клочковатое бегущее серенькое небо, а под ним беззвучная стая грачей. Какой-то корявый мостик. Под ним мутная весенняя речонка, безрадостные, нищенские, полуголые деревья, одинокая осина, а далее, – меж деревьев, – бревенчатое зданьице, не то оно – отдельная кухня, не то баня, не то черт знает что. Неживое все кругом какое-то и до того унылое, что так и тянет повеситься на этой осине у мостика. Ни дуновения ветерка, ни шевеления облака и ни живой души. Вот адское место для живого человека!

И вот, вообразите, распахивается дверь этого бревенчатого здания, и появляется он. Довольно далеко, но он отчетливо виден. Оборван он, не разберешь, во что он одет. Волосы всклокочены, небрит. Глаза больные, встревоженные. Манит ее рукой, зовет. Захлебываясь в неживом воздухе, Маргарита по кочкам побежала к нему и в это время проснулась».

Парадокс, но утреннее оптимистическое возбуждение Маргариты имело причиной именно этот безнадёжно тревожный сон. А между тем сон Маргариты, случившийся в то же время, что и сны обитателей клиники Стравинского, это ещё одна нить, связывающая две части Романа.

Возможно, главное отличие второй части от первой – это активное участие Маргариты во всех оставшихся главах, не исключая и две ершалаимские. Между тем в части первой Маргарита отсутствует, если не считать печального рассказа Мастера из 13 главы. И этот рассказ о земной любви стал ещё одной связью, перекинутой из первой части во вторую. Однако нам стоит тут же, остановившись на мостике между главами и частями, отметить важный момент. Получается, что рассказ о настоящей и вечной любви нас только ожидает? А тот рассказ о любви, вспыхнувшей в переулке рядом с Тверской и сгоревшей в подвальной печурке вместе со страницами романа, был рассказом о любви земной и смертной. Так получается, если мы поняли Автора верно?

Заметим также, что рассказ Мастера из первой части по своему настроению, стилю и содержанию не выпадает из общего ряда глав с первой по 18-ю. Стиль этот не романтический, а трагический в двух ершалаимских главах, или трагикомический – в других главах первой части. Присутствующие фантастические и романтические мотивы служат, скорее, чтобы более выпукло достичь целей вполне сатирических. А во второй части пробуждение Маргариты и похороны Берлиоза как будто освобождают фантастический полёт романтического начала. Получается как будто два берега одного потока – один болотистый и унылый, другой – живописный и крутой, как стены и башни сказочного замка.

Где ещё можно было бы увидеть такое разделение одного произведения, единого замысла на две столь разные по настроению части? Или может быть на два тома одной поэмы в прозе? Да, да, читатель! Каждая из трёх обнаруженных нами между двумя частями связей выводит нас на один и тот же первоисточник. Сожжённый в печке роман мастера не может не ассоциироваться с трагической судьбой второго тома «Мёртвых душ» и самого автора великой поэмы. Контраст между сатирическими и печальными главами первого тома и возвышенно-романтическим замыслом тома второго лишь утверждает нас в нашей находке. Наконец, третья ниточка – сон Маргариты ведёт нас прямиком к лирическому отступлению из 11 главы «Мёртвых душ»:

«Русь! Русь! вижу тебя, из моего чудного, прекрасного далека тебя вижу: бедно, разбросанно и неприютно в тебе; не развеселят, не испугают взоров дерзкие дива природы, венчанные дерзкими дивами искусства, города с многооконными высокими дворцами, вросшими в утесы, картинные дерева и плющи, вросшие в домы, в шуме и в вечной пыли водопадов; не опрокинется назад голова посмотреть на громоздящиеся без конца над нею и в вышине каменные глыбы; не блеснут сквозь наброшенные одна на другую темные арки, опутанные виноградными сучьями, плющами и несметными миллионами диких роз, не блеснут сквозь них вдали вечные линии сияющих гор, несущихся в серебряные ясные небеса. Открыто-пустынно и ровно все в тебе; как точки, как значки, неприметно торчат среди равнин невысокие твои города; ничто не обольстит и не очарует взора. Но какая же непостижимая, тайная сила влечет к тебе? Почему слышится и раздается немолчно в ушах твоя тоскливая, несущаяся по всей длине и ширине твоей, от моря до моря, песня? Что в ней, в этой песне? Что зовет, и рыдает, и хватает за сердце? Какие звуки болезненно лобзают, и стремятся в душу, и вьются около моего сердца? Русь! чего же ты хочешь от меня? какая непостижимая связь таится между нами? Что глядишь ты так, и зачем все, что ни есть в тебе, обратило на меня полные ожидания очи?.. И еще, полный недоумения, неподвижно стою я, а уже главу осенило грозное облако, тяжелое грядущими дождями, и онемела мысль пред твоим пространством. Что пророчит сей необъятный простор? Здесь ли, в тебе ли не родиться беспредельной мысли, когда ты сама без конца? Здесь ли не быть богатырю, когда есть место, где развернуться и пройтись ему? И грозно объемлет меня могучее пространство, страшною силою отразясь во глубине моей; неестественной властью осветились мои очи: у! какая сверкающая, чудная, незнакомая земле даль! Русь!..»[55]

Никто из нас и не сомневался, что между двумя русскими гениями – Гоголем и Булгаковым, как и между двумя закатными книгами есть живая и прочная связь. Однако без понимания глубокого смысла булгаковского Романа нельзя понять и всей глубины этой взаимосвязи. А между тем связь Романа с Поэмой пролегла не только через сюжет, но и через творческую судьбу Автора. Мы уже вспоминали апрель 1930 года по поводу нелепой смерти Куролесова. Сразу после похорон Маяковского состоялся звонок Сталина Булгакову, который получает работу режиссёра-ассистента в МХАТе. Первым же поручением Станиславского стала инсценировка «Мёртвых душ». Нет сомнений, что Булгаков при работе над пьесой перечитал не только Поэму, но едва ли не все произведения Гоголя, цитаты из которых составили партию ещё одного героя – от первого лица. И уж совершенно точно, была очень внимательно перечитана 18 глава из «Переписки с друзьями», посвященная «Мёртвым душам».

Напомню, что к этому времени уже была написана первая редакция Романа, включая ершалаимскую часть. Поэтому письма Гоголя по поводу Поэмы легли на подготовленную почву. Самокритичные мысли автора «Мёртвых душ» не могли не войти в резонанс с мыслями и чувствами Булгакова, не повлиять на дальнейшую работу над Романом. В общем, я бы посоветовал тем, кто желает понять смысл булгаковского Романа, перечитать письма Гоголя о «Мёртвых душах». Но и сам не могу удержаться от обширных цитат. Начнём с того, что «сон Маргариты» ведёт нас не только к лирическому отступлению в 11 главе Поэмы, но и к «Переписке», где Гоголь даёт истолкование:

«Слова эти были приняты за гордость и доселе неслыханное хвастовство, между тем как они ни то, ни другое. Это просто нескладное выраженье истинного чувства. Мне и доныне кажется то же. Я до сих пор не могу выносить тех заунывных, раздирающих звуков нашей песни, которая стремится по всем беспредельным русским пространствам. Звуки эти вьются около моего сердца, и я даже дивлюсь, почему каждый не ощущает в себе того же. Кому при взгляде на эти пустынные, доселе не заселенные и бесприютные пространства не чувствуется тоска, кому в заунывных звуках нашей песни не слышатся болезненные упреки ему самому – именно ему самому, – тот или уже весь исполнил свой долг как следует, или же он нерусский в душе».[56]

Наиболее интересным является признание Гоголя о мотивах сугубо сатирического изображения русской жизни и о методе, как он её описывал, находясь в далёком Риме. Гоголь честно признаётся, что источником сатирических образов Поэмы были его собственные недостатки, которые он видел и в окружающих: «Вот как это делалось: взявши дурное свойство мое, я преследовал его в другом званье и на другом поприще, старался себе изобразить его в виде смертельного врага, нанесшего мне самое чувствительное оскорбление, преследовал его злобой, насмешкой и всем чем ни попало. Если бы кто увидал те чудовища, которые выходили из-под пера моего вначале для меня самого, он бы, точно, содрогнулся. Довольно сказать тебе только то, что когда я начал читать Пушкину первые главы из «Мертвых душ», в том виде, как они были прежде, то Пушкин, который всегда смеялся при моем чтении (он же был охотник до смеха), начал понемногу становиться все сумрачней, сумрачней, а наконец сделался совершенно мрачен. Когда же чтенье кончилось, он произнес голосом тоски: «Боже, как грустна наша Россия!» Меня это изумило. Пушкин, который так знал Россию, не заметил, что все это карикатура и моя собственная выдумка!».[57]

Вот так и выходит, что обобщённые образы, увиденные художником в своей душе, живут собственной жизнью. И эти вроде бы вымышленные сатирические персонажи, которых не было и нет в реальной жизни в таком химически чистом виде, обладают всеми признаками достоверности, воздействуя на души современников. Или вот ещё: «Теперь же прямо скажу все: герои мои потому близки душе, что они из души; все мои последние сочинения – история моей собственной души».[58] Однако для нас с вами в такой постановке вопроса нет ничего удивительного. Мы уже разбирали персонажей главы 7, где описана предыстория «нехорошей квартиры». И как выяснилось, за образами вдовы Фужере, Беломута и Берлиоза с Лиходеевым также скрывается «история души» самого Автора.

Ещё интереснее для нас цели и мотивы автора Поэмы: «Вследствие уже давно принятого плана «Мертвых душ» для первой части поэмы требовались именно люди ничтожные. Эти ничтожные люди, однако ж, ничуть не портреты с ничтожных людей; напротив, в них собраны черты от тех, которые считают себя лучшими других, разумеется только в разжалованном виде из генералов в солдаты. Тут, кроме моих собственных, есть даже черты многих моих приятелей, есть и твои… Мне потребно было отобрать от всех прекрасных людей, которых я знал, все пошлое и гадкое, которое они захватили нечаянно, и возвратить законным их владельцам. Не спрашивай, зачем первая часть должна быть вся пошлость и зачем в ней все лица до единого должны быть пошлы: на это дадут тебе ответ другие темы, – вот и все! Первая часть, несмотря на все свои несовершенства, главное дело сделала: она поселила во всех отвращенье от моих героев и от их ничтожности; она разнесла некоторую мне нужную тоску от самих себя».[59]

Отметим, что Гоголь в письме использует выражение «первая часть», как и Булгаков. Но это мелочь, особенно по сравнению с признанием Гоголя в попытке самого настоящего магического воздействия на аудиторию. Благодаря Голливуду мы в курсе ритуалов «вуду». Да и в средневековой Европе, помнится, был такой метод извести недруга, исколов иглой его изображение. Но это всё не настоящая магия. То есть могла быть настоящей, если магическое действие было общим достоянием и все, включая жертву, свято верили в его силу. Тогда последствия действительно наступали.

А вот великое художественное произведение точно обладает магической силой. Ну, например, если великий писатель Лев Толстой создаёт в романе образ идеального дворянина Болконского, а потом в конце убивает его, то это происходит в душе всех его читателей. И вот они уже ощущают себя не потомками дворян, а просто интеллигентами, или не стремятся более к получению дворянства, а к иным поприщам. Гоголь эту волшебную силу искусства чувствовал и даже испытывал на Пушкине. Наверное, если самокритическая работа над Поэмой послужила очищению от пошлости души писателя, то она и в самом деле воздействовала на всех современников. Поэма внесла вклад в преодоление николаевского застоя и расчистила путь александровским реформам.

Но вот проблема: Николай Васильевич, пожалуй, даже недооценил силу своей магии, когда сочинял своего Чичикова. С виду-то Павел Иванович действительно такой же пошляк и серость, как и его партнёры по пьесе. Но мы с вами только что обсуждали чёрную фигуру Ричарда III, злодея среди злодеев, но злодея не просто так, а с особым поручением от провидения. Вот и Чичиков оказывается не просто пошляк, а Пошляк с большой буквы, способный сравняться чуть ли не с Наполеоном. И мёртвые души – это не просто мертвецы. Земля немедленно наполняется слухами, что за аферой с мёртвыми душами кроется нечто большее, подготовка к какому-то более страшному похищению. Уж не знаю, не знаю, понимал ли сам Николай Васильевич всю глубину своих сатирических аллегорий, или просто честно следовал творческому духу художника. Но и в самом деле – ездит такой субъект, на букву Ч, и скупает не абы что, а именно мёртвые души. И не просто скупает, а для того, чтобы очистить общество от этих мёртвых душ, вывести их куда-то в безводную степь.

Возможно даже, что Гоголь, создавая для своих магических целей столь важную персону как Чичиков, хотел затем по-свойски разобраться с ним во второй части Поэмы. Однако все мы отлично понимаем, что ни Гоголю, ни даже всем русским писателям такая магия не удалась бы в середине XIX века. Вечерняя заря капитализма только-только разгоралась над просторами России. Но Гоголь сумел уловить этот образ «гаммельнского крысолова», который действительно способен скупить все мёртвые души, собрать под своим началом всю буржуазную пошлость, весь гламур. Более того, во главе этого крысиного войска наш Чичиков действительно смог достичь наполеоновских высот глобализации, хотя и не так скоро как сказывалась сказка.

Булгаков, судя по всему, согласен с Гоголем насчёт магической силы искусства. Но разрешает этот вопрос несколько иначе. Одного лишь создания образа, олицетворяющего порок, не достаточно. Нужно достичь определённой стадии развития Идеи, когда сообщество готово участвовать в очищающей мистерии. Мы с вами подробно разобрали пример с Иудой, воплотившим не просто предательство, а предательство высшего духовного начала ради земного кумира. Иисус поручает лучшему ученику эту трудную роль, сам режиссирует и участвует в пьесе-мистерии, чтобы убить этот порок в себе самом и в душах всех учеников. Но если в древнем Ершалаиме была необходима такая жестокая постановка Мистерии, то и в современном мире недостаточно написать Поэму или Роман. Нужно, чтобы этот сюжет обновления и очищения был разыгран наяву.

«Нет, бывает время, когда нельзя иначе устремить общество или даже все поколенье к прекрасному, пока не покажешь всю глубину его настоящей мерзости; бывает время, что даже вовсе не следует говорить о высоком и прекрасном, не показавши тут же ясно, как день, путей и дорог к нему для всякого. Последнее обстоятельство было мало и слабо развито во втором томе «Мертвых душ», а оно должно было быть едва ли не главное; а потому он и сожжен».[60]

Булгаков, с одной стороны, точно следует каноническому Евангелию, но противопоставляет одностороннему толкованию свою версию «от Воланда». И это теневая сторона Евангелия весьма созвучна мотивам и методу Гоголя. Булгаков в первой части Романа развивает идеи и методы гоголевской Поэмы. И дополняет этот необходимый сатирический путь другой линией в романтической Второй части. Таким образом, вещая формула «Рукописи не горят!» должна означать, что гениальные замыслы, как вторая часть Поэмы, не пропадают и обязательно возвращаются. Сам Булгаков воспринял замысел обеих частей Поэмы и воплотил его в двух частях Романа.

Собственно, это и есть то самое нелирическое отступление, ради которого мы задержались на небольшом мостике между 18 и 19 главой. Разве что можно добавить ещё одно предположение? Мы уже имели дело с ещё одним первоисточником Романа – поэмой Гёте. И главный герой первой Поэмы – Фауст был в результате нашего расследования обнаружен среди персонажей Романа, под именем Фагота. Можно ожидать, что и главный герой другой Поэмы-первоисточника тоже скрывается под одной из масок нашего карнавала. Нет ли в свите Воланда в меру упитанного «крысолова» с гламурно позолоченными усами, олицетворяющего сословие финансовых спекулянтов и прочих нуворишей? Впрочем, лично меня теперь больше интересует главная героиня 19 главы и всей Второй части. Для нас она пока остаётся главной загадкой, как и её роль в дальнейшем сюжете.

42. О вреде субъективности

Должен честно признаться, что при переходе ко второй части Романа мы с вами потеряли почти все прежние ориентиры. Начать с того, что главным действующим лицом становится женщина, которая почти сразу же утрачивает свой прежний облик. И как этот образ истолковать, поди узнай? А уже истолкованные герои предыдущих глав, кроме свиты Воланда, все куда-то подевались.

Печально, но потерялась и конкретная привязка сюжета 19-й и последующих глав к историческому времени. Предыдущая глава вроде бы относится в своей центральной части к 94-му году. Но и в 18 главе, и ранее были отдельные линии, вроде бегства Римского в убежище к питерским чекистам, продолжающие сюжеты первой части вплоть до конца 1990-х. Поэтому нельзя сказать точно, относится возможный политический подтекст 19 главы к недавней истории или же к ближайшему будущему. Единственное, в чём можно быть уверенным, это в непрерывности нашей путеводной нити, связанной с числовой символикой. Каждой главе соответствует узелок с ключиком – символическим числом. Но и на этом направлении нас ждут определённые трудности. Второй ряд из 12 символических чисел заканчивается на 22 главе, как и ряд подсказок – визуальной символики 22 карт Таро. Образы эти довольно запутанные, и доверять им нельзя, но можно использовать для проверки нашего собственного толкования на основе стадий развития обобщенной Идеи. Вот и в данном случае, числу 19 соответствует визуальный образ, завершающий утренний ряд из трёх светил – Звезда, Луна, Солнце. Этой оккультной символике можно доверять лишь отчасти, по принципу «слышали звон», но не знают откуда. Так что наша задача легче не становится, и нужно попытаться реконструировать исходную логику библейской символики, когда эти «бриллианты» ещё не были скрыты под кучей оккультных толкований и искажений.

Для начала напомним, что каждая стадия развития Идеи – это отдельный процесс, а не просто ступенька иерархии или дискретное состояние. Поэтому в полной мере символическое значение связано с результатом процесса, финалом каждой стадии. Например, в 8 главе мы обсуждали очищение и обновление, результатом которого становится Откровение. Наоборот, в 18 главе видимым результатом является Искажение. Отрицательный результат тоже нужен для развития Идеи, чтобы отделить зёрна от плевел. Так Идея приобретает иммунитет, необходимый для будущего воплощения в жизнь. После преодоления 18-й ступени Откровение, составляющее ядро Идеи, получает защиту от искажений. Затем с Жизненным Опытом должно столкнуться Истолкование, 10 соединяется с девяткой. Напомню также, что в случае научной идеи Откровением является теоретическая модель, а Истолкованием – практические методы. То есть результатом 19 стадии будет методика применения нового знания, а содержанием стадии – испытание методики. Это означает, что новое знание к концу третьей утренней стадии выходит в жизнь, показывает действительность в новом свете.

Отраженный, искажающий очертания предметов «лунный свет» утрачивает прежнюю власть уже в ходе 19 стадии, которую правильнее будет назвать «Рассвет», а финальный узел – «Восход». Кстати, финальный узел 19 стадии будет зеркально симметричен начальному узлу 14 стадии, он же финал 13-й. Здесь такая же симметрия, как между восходящим и заходящим солнцем в суточном цикле. Но, между прочим, символ «заходящего солнца» более чем уместен для финала стадии «Жертва».

И ещё одно тонкое наблюдение – символ Креста, один из самых мощных, связан с символикой Солнца именно через момент захода или восхода. Заходящее Солнце превращается в ослепительную точку и образует видимый крест – или с поверхностью воды, или с горизонтальной линией облаков. Закатное солнце соответствует жертвенному кресту, а восходящее – кресту животворящему. Нам этот экскурс к первичным корням религиозной и эзотерической символики нужен, чтобы ориентироваться в любом символическом пространстве, даже утратившем связь с жизнью. Впрочем, можно упрекать в отрыве от жизни кого-то, но не нашего Автора. Символическое пространство Романа наполнено живыми идеями, и это ощущает любой, кто наделён минимальной интуицией. Однако рационально истолковать эти интуитивные ощущения не так просто, как хотелось бы. Но мы всё же попытаемся.

Во-первых, интуитивное ощущение рассвета весьма субъективно. Для кого-то и Ельцин – «луч света», а хаос 1990-х годов в России как ясный день. Для кого-то Путин – свет в окошке, а для кого-то – закат либеральных надежд. А лично у меня такое ощущение, что над Россией ещё не рассветало, но уже близко. Так что отношение к историческим процессам сильно зависит от позиции наблюдателя, его участия в том или ином контексте. Я попытаюсь, хотя бы для практического испытания методики, описать свой субъективный взгляд на 19 главу, исходя из предположения о том, что описано в ней ближайшее, буквально наступающее будущее.

Во-первых, из знакомых нам персонажей здесь действует один Азазелло, не считая пассивно присутствующих на похоронах членов правления Массолита. Сам гонец признаёт, что занят не своим делом, и лучше бы с этим справился Бегемот. Но скромное обаяние буржуазного духа отчего-то не востребовано, или уже лишено силы. Это первый довод в пользу того, что подтекстом 19 главы может быть период кризиса капитализма, когда спецслужбы вынуждены подменять финансистов при достижении экономических целей, имеющих политическое значение. Например, чтобы «подкупить» столичную общественность.

Второй довод в пользу кризиса связан вот с этой цитатой: «Она совсем запечалилась и понурилась. Но тут вдруг та самая утренняя волна ожидания и возбуждения толкнула ее в грудь. «Да, случится!» Волна толкнула ее вторично, и тут она поняла, что это волна звуковая». Заметим, что и первая волна ожиданий нашей героини связана с пробуждением от печального сна, такого, что одним из напрашивающихся толкований является приближение смерти. Вторая же волна ожиданий связана и вовсе с похоронами. Но, между прочим, слово «волна» имеет немного устойчивых ассоциаций, в том числе и газетный штамп «волна кризиса», популярный во времена написания Романа. Опять же по моему субъективному мнению, для судьбы России волны начавшегося мирового кризиса несут те самые ожидания, которые «или пан, или пропал». Риск смерти высок, но и намного больше вероятность спасения. В то время как в прежнем состоянии хронической тоски и духовного запустения шансы гибели были стопроцентные. Поэтому первая волна мирового кризиса не может не породить каких-то ожиданий и даже странного возбуждения. В этом месте я хочу обратить внимание читателя на довольно ясную рифму между романтическим сюжетом второй части Романа и третьим действием пьесы Шварца «Обыкновенное чудо». Толкованием этой притчи я уже занимался, как выяснилось позже – в порядке подготовки к толкованию Романа. Будем считать это ещё одним аргументом в пользу моего субъективного прочтения.

Что ещё можно добавить? Ну, например, что сон Маргариты — это неявная цитата из Гоголя. Кульминацией первой волны мирового кризиса станет первоапрельский саммит «Большой двадцатки», либо его срыв. Но в любом случае важнейшее событие уже привязано к 1 апреля 2009 года, когда исполнится 200 лет со дня рождения Н.В.Гоголя. Это вроде бы не самое главное событие культурной жизни приобретает особое значение из-за рукотворного кризиса на Украине, направленного на разрыв живой связи между русскими и украинцами, которую олицетворяет великий уроженец Полтавской губернии. Нет сомнений, что испытание прочности наших отношений будет приурочено к первоапрельскому саммиту в Лондоне, так же как кризис в Южной Осетии был привязан к олимпийскому саммиту в Пекине. Повторюсь, это мои субъективные мысли за две недели до события.

Кроме вторичной волны есть ещё указания на взаимосвязи внутри Романа. Например, это: «Маргарита щурилась на яркое солнце, вспоминала свой сегодняшний сон, вспоминала, как ровно год, день в день и час в час, на этой же самой скамье она сидела рядом с ним». То есть в начале 19 главы частично повторяются события, описанные в 13 главе. Между тем мы уже нашли первой встрече мастера и Маргариты истолкование, когда посчитали, что месяц май соответствует 5 главе Романа. Речь шла о встрече творческого духа самого Булгакова с массовой читательской аудиторией, скрытой по воле Автора под комедийной маской Массолита. Я уже отмечал, кажется, что у Булгакова совпадения первых букв в именах обязательно имеет значение.

Какое же повторное событие может быть похоже на первую публикацию Романа в журнале «Москва»? И чтобы в этом событии участвовала та же читательская аудитория, но не сам мастер? Осмелюсь предположить, что таким событием может стать публикация истолкования Романа.

Вот, вот! Это и называется субъективизм, который может привести толкователя к серьёзной, а то и необратимой аберрации восприятия образов и сюжета Романа. Такие случаи уже были отмечены в отечественной практике. Например, есть такие авторы по фамилии Зима, которые действительно, на мой взгляд, подобрали верные ключи к расшифровке катренов и посланий Нострадамуса. Но после первых успехов вдруг решили, что важнее этого частичного истолкования событий нет. Так что начали примерять образы и сюжеты Нострадамуса к себе любимым. И сразу стало неинтересно.

Не скрою, и меня греет мысль, что русский нострадамус Михаил Булгаков мог видеть сквозь толщу времени мой скромный образ и даже вставить его в комедию. Например, в виде прохожего, который присел на край скамейки и пытался клеиться к Маргарите: «Набравшись духу, он заговорил: – Определенно хорошая погода сегодня...» Однако лучше всё же учиться на чужих ошибках, а не на собственных. Поэтому я не могу, да и не хочу настаивать на правильности моего субъективного восприятия и основанного на нём истолкования.

Но разве может быть какое-то иное истолкование, кроме субъективного? И разве сам предмет истолкования не является отражением столь же субъективной позиции самого Автора? Как можно вообще вести разговор об объективности в такой ситуации? Однако субъективность бывает разная. Мы уже обсуждали вопрос об обязательном присутствии притчи в каждом великом романе или культовых пьесах, фильмах. Сюжет притчи отражает содержание коллективного бессознательного, а остальное содержание книги или сценария относится к личным переживаниям Автора. В нашем случае к субъективной стороне Романа относятся черты характера персонажей, описания домов и интерьеров и многие иные детали, которые Автор мог позаимствовать только из окружающей жизни.

Коллективное бессознательное потому и коллективное, что незримо присутствует в психике каждого. У людей общей цивилизации, одной исторической судьбы коллективное бессознательное в большой степени должно совпадать. Иначе скрытый смысл притчи не воодушевлял бы читателей. Можно смело утверждать, что скрытая или не очень, осознаваемая автором или нет, но всегда присутствующая в культовом произведении притча, её образы и сюжет существуют в обществе объективно, независимо от воли любого из индивидуумов, включая автора. А если какой-либо автор и впрямь решит своевольничать, а не следовать скрытому плану, то получится обычная графомания.

В чём, в чём, а в излишней субъективности нашего Автора упрекнуть нельзя. Скорее наоборот, доля притчи, то есть объективного содержания, именно в этом Романе так высока, как до него разве что в катренах Нострадамуса, или в Откровении Иоанна Богослова. Автор всего лишь передаёт в художественных образах сюжетные повороты и действующих лиц из того самого Плана, имеющего объективную психологическую природу саморазвивающейся Идеи. Поэтому мы должны быть благодарны Автору за возможность глянуть краешком глаза в эту самую Книгу Жизни.

Но если сюжет всех глав Романа отражает некоторую объективно существующую психологическую реальность, то его можно исследовать, истолковать с помощью объективных же методов. Каких именно? Присущих объективной психологической природе этой самой Идеи-Плана-Книги. Мы, собственно, тем и занимаемся последние три месяца, что постепенно находим и собираем «ключи» и методы исследования притчевой, объективной стороны Романа. Попробую кратко перечислить эти самые ключи и методы:

1) Наличие трёх рядов символических чисел, соответствующих трём большим фазам развития Идеи – Подъём, Надлом и Гармонической. С этим ключом связан метод параллельного сопоставления стадий между разными рядами – например, 4-й и 14-й, 13-й и 23-й.

2) Зеркальная симметрия между нисходящей и восходящей линиями чисел 1-6 и 7-12 в каждом большом ряду. Возможность сопоставления симметричных стадий и узлов.

3) Наложение между двумя последними стадиями одного большого ряда (11-12 или 21-22) и первыми тремя стадиями следующего ряда (11-13 и 21-23 соответственно). Каждая большая фаза соответствует некоторому масштабному процессу, который вначале развивается на фоне завершения предыдущего. Из этого вытекает разделение первой половины, нисходящей линии на две четверти – до и после узла Смены центра между 13 и 14 стадиями.

4) Повторение внешних форм сюжета большого ряда в течение последних трёх стадий (4-й четверти), а затем и в ходе 12-й стадии. Это повторение даёт нам разделение на две четверти и восходящей линии каждого большого ряда. Сравнение сюжета последней четверти с сюжетом всего ряда позволяет выявить особенности, а также отделить события предыдущей большой фазы от параллельных начальных событий следующей.

5) Заимствованное из Нового Завета различение ролей мужских и женских образов, соответствующих духу и душе. Развитие этой метафоры до триады – дух, душа и мастерство. К этому ключу нам ещё предстоит найти методику его использования. Но он, очевидно, один из самых важных для второй части и для истолкования образа и роли Маргариты.

6) Повторение в различных сюжетах общей структуры из четырёх действующих лиц – лидера (учителя) и трёх ведомых (учеников). Сопоставление ролей, которые соответствуют известному делению на исполнительную, представительную и судебную ветви.

7) Универсальность модели, складывающейся из всех найденных ключей-взаимосвязей. Возможность применить её к разным субъектам и отдельным стадиям. Из этого следует, например, что каждая стадия также должна иметь свою предварительную четверть, протекающую параллельно финалу предыдущей стадии. Такие наложения между главами Романа имеют место.

8) Единство сюжета в рамках каждой четверти большой фазы. Эта гипотеза основана на длинном сюжете 18 главы и подтверждается в других местах. Тогда в этом едином процессе каждой четверти должны, согласно принципу универсальности, быть свои собственные четверти, совпадающие с тремя стадиями, плюс ещё одна предварительная стадия на фоне окончания предыдущей четверти. В этом случае подтверждается вложенное повторение сюжета большой фазы 1-12 в последней четверти 10-12, а затем в 12 стадии, являющейся последней четвертью четверти и, наконец, ещё одна «матрёшка» в последней четверти самой 12 стадии.

9) Предметность, историческое воплощение развивающейся идеи. Автор подсказывает нам конкретные исторические иллюстрации, например, для 15-16 стадий – в периоды 20-х и 30-х годов, для 17 и 18 стадий – в середине 1990-х. Это даёт возможность сопоставить сюжеты конкретных глав, включая 19-ю, с известными историческими и совсем недавними политическими сюжетами.

Возможно, что мы упустили какие-то ещё ключи и методы, но и этих девяти вполне достаточно для объективного исследования и истолкования даже загадочных глав из третьего ряда, которые описывают неизвестное нам пока светлое будущее. Поэтому нам никто не мешает применить все эти объективные методы для истолкования 19 главы.

А пока, напоследок, хочу привести ещё одну цитату из Гоголя: «Словом – везде, куды ни обращусь, вижу, что виноват применитель, стало быть наш же брат: или виноват тем, что потторопился, желая слишком скоро прославиться и схватить орденишку; или виноват тем, что слишком сгоряча рванулся, желая, по русскому обычаю, показать свое самопожертвованье; не расспросясь разума, не рассмотрев в жару самого дела, стал им ворочать, как знаток, и потом вдруг, также по русскому обычаю, простыл, увидевши неудачу; или же виноват, наконец, тем, что из-за какого-нибудь оскорбленного мелкого честолюбия все бросил и то место, на котором было начал так благородно подвизаться, сдал первому плуту – пусть его грабит людей».[61] Может случайно, но на это письмо Гоголя нас натолкнул сон Маргариты. И мне лично кажется, что этот пассаж великого сатирика неплохо иллюстрирует опасности, которые подстерегают любую Идею на 19-й стадии развития. Осталось правильно назвать это столкновение идеального истолкования с жизненным опытом – Преодоление субъективности.

В любом случае, после преодоления субъективности столкновение объективного метода с действительностью имеет иной знак обратной связи. До сих пор это была отрицательная обратная связь, тормозящая процесс развития. В середине 19-й стадии включается положительная обратная связь, которая начинает, как Маргарита, подгонять, ускорять события. Так что разделение сюжета Романа на две части тоже, оказывается, имеет объективный характер. Однако мы из-за субъективности так и не продвинулись в истолковании 19 главы. Ну что же, может быть, дальше наша позитивная обратная связь заработает веселее.

43. О, женщины…

Похоже, что метафора крутого обрывистого берега по отношению ко второй части Романа оказалась чересчур живой. Взять этот барьер с наскока или найти удобную тропинку наверх пока не удаётся. Поэтому приходится действовать методично, продвигаться шаг за шагом сквозь новую или непривычно используемую символику, используя по очереди все доступные ключи и методы.

И самым первым делом нужно очень внимательно сопоставить сюжет главы 19 про Маргариту с главой 9 про визит Босого в «нехорошую квартиру». С этой главой связано символическое значение обуви как истолкования и, наоборот, босого состояния как его отсутствия. Так что простодушный рассказ домработницы Наташи о босых гражданках не так уж прост. Обувь, приобретённая с помощью сеанса «чёрной магии», оказывается очень ненадёжной. Она исчезает, теряет необходимые качества, или сразу же, при первом столкновении с действительностью, или на следующий день. Видимо, в зависимости от субъективного выбора той или иной дамочки во время злополучного «сеанса». Пожелание со стороны Маргариты для Наташи – не бегать босой в одних чулках тоже, получается, имеет уже понятный читателю символический смысл. Заметим, что героиня в этом эпизоде, как и в подвале мастера, играет побуждающую роль. Сама же Маргарита побуждаема лишь предчувствиями и желанием встречи с мастером, и готова отдать за это всю имеющуюся у неё хорошую одежду и обувь.

Сравнивая тексты 9 и 19 глав, неминуемо натыкаемся на довольно таки редкое междометие «Ба!». В книге оно встречается ещё два раза – в главах 28 и 29. Очень похоже на незаметные узелки, оставленные Автором, чтобы указать на взаимосвязь 9, 19 и 29 глав. Опять же в конце 19 главы прямо выражено желание Автора «получить объяснение этому нелепому «ба!»». Раз других зацепок нет, то приходится ухватиться и за такую тонкую былинку. В 19 главе этим возгласом заканчивается разговор Маргариты и Азазелло, а в 9 главе – наоборот, начинается беседа Коровьева с Босым. То есть уже сразу намёк на противоположность, движение в другую сторону. И Фагот, и Азазелло соблазняют, испытывают собеседников. При этом Никанор Иванович испытывает недостаток масла и потому идёт на подкуп. Маргарита тоже легко соглашается, но лишь из-за избытка нерастраченной любви. Босой сам, не ведая того, напросился в гости к иностранцу, но в итоге выходит нежеланной персоной. С Маргаритой всё наоборот.

Скрытый смысл расчётов и договора между Босым и Воландом через посредство Коровьева мы разъяснили, только истолковав попутно евангельскую притчу о неверном управителе. Может, и переговоры Азазелло с Маргаритой имеют какой-то скрытый смысл, связанный с евангельскими иносказаниями? Ещё раз перечитав Новый Завет, убеждаемся, что единственная подходящая к нашему случаю притча – о десяти девах, мудрых и неразумных:

«Тогда подобно будет Царство Небесное десяти девам, которые, взяв светильники свои, вышли навстречу жениху. Из них пять было мудрых и пять неразумных. Неразумные, взяв светильники свои, не взяли с собою масла. Мудрые же, вместе со светильниками своими, взяли масла в сосудах своих. И как жених замедлил, то задремали все и уснули. Но в полночь раздался крик: вот, жених идет, выходите навстречу ему. Тогда встали все девы те и поправили светильники свои. Неразумные же сказали мудрым: дайте нам вашего масла, потому что светильники наши гаснут. А мудрые отвечали: чтобы не случилось недостатка и у нас и у вас, пойдите лучше к продающим и купите себе. Когда же пошли они покупать, пришел жених, и готовые вошли с ним на брачный пир, и двери затворились; после приходят и прочие девы, и говорят: Господи! Господи! отвори нам. Он же сказал им в ответ: истинно говорю вам: не знаю вас. Итак, бодрствуйте, потому что не знаете ни дня, ни часа, в который приидет Сын Человеческий».[62]

Сразу же обнаруживаем параллель с 9 главой и притчей о неверном управителе. Там тоже из 100 мер масла должник вернул лишь половину обещанной меры любви. Между прочим, толкование десяти дев как церкви, ожидающей жениха, является вполне общепринятым. Перекинув между двумя главами тонкую связующую нить, Автор даёт шанс для истолкования более сложной притчи об управителе. Или же добавляет уверенности тому, кто уже справился с этой задачей ранее. Заодно мы получаем новый ключ к истолкованию всей второй части. Например, брачный пир, начинающийся в полночь, должен нас очень даже заинтересовать в связи с Великим балом из 23 главы. К сожалению, и этот ключ не даст нам окончательного ответа на вопрос «Так кто же ты?», обращённый к Воланду. Поскольку наша мудрая дева вроде бы ожидает не иностранца, а своего любимого мастера. Так что роль Воланда всё ещё остаётся неясной, но явно не сводится к крику глашатая.

Маргарита снисходительно называет Наташу разумной девушкой, но та одалживает масло, которое ей оставляет хозяйка, чтобы тоже попасть на брачный пир. Запас масла – это и есть та самая нерастраченная энергия любви, на наличие которой испытывают Маргариту в Александровском саду. Только после испытания разлукой и соблазнами энергия любви приобретает «золотую» форму и становится волшебным зельем. Забегая немного вперёд, в 20 главу, мы увидим как тридцатилетняя женщина превратится в двадцатилетнюю. Это всё, разумеется, фантастическая сказка, если смотреть только на внешний, блестящий слой повествования. Но в самом глубоком слое эти числа 30 и 20 имеют не мистический, а жизненный смысл. Первое означает жизнь, посвященную любви, а второе – жизнь, посвященную мудрости. Это и есть обещание, зашифрованное в числе 302-бис. Долгое, во многих поколениях ожидание жениха при условии нерастраченной любви даёт в награду мудрость.

Постойте, скажет разочарованный романтический читатель: – а как же «стала ведьмой», как же полёты на мётлах и борове, шабаш под луной? Во-первых, мы пока не знаем как, а лишь догадываемся, что всё это – карнавальные маски, скрывающие более серьёзное содержание. В конце концов, этимология слова «ведьма» связана с веданием. Опять же никто не гарантирует нас от ошибок. Если найденные нами ключи заведут нас в тупик, тогда придётся перетолковать иначе. В утешение любителям романтической мистики и фантастики могу сказать лишь следующее. Никто не утверждает, что обнаружение нами в Романе более глубоких философских и даже богословских смыслов отменяет значение романтического сюжета о двух влюблённых. Приобретение новых смыслов не есть отрицание прежних – если не смыслов, то чувств и интуитивных ощущений. В конце концов, из символики чисел следует, что в конце каждого большого ряда обязательно произойдёт 12-я или 22 стадия, связанная с Мистерией, с воплощением наяву символических персонажей и мистических сюжетов. Так, евангельская мистерия воплощала не только дух и смысл, но и букву пророчеств Ветхого Завета.

Что касается взаимосвязей между 9 и 19 главами, то мы, пожалуй, их вполне раскрыли. Что касается взаимосвязи с толкованием символики самого числа 19, которое мы проделали в прошлый раз, то нам осталось добавить, что «круглая золотая коробочка», появляющаяся в конце 19 главы неплохо смотрится в контексте рассвета и появления солнца. Светильник, имеющий полную меру масла, то есть разум, питающийся полной мерой энергии любви – соответствует символике Солнца как источнику света знаний.

Это мы только первый из девяти найденных ключей применили, но уже разъяснили кое-какие моменты. Как нам двигаться дальше? Можно методично перебирать ключ за ключом в надежде наткнуться на подходящий. А можно найти в тексте 19 главы какие-то зацепки, подсказки, явные загадки, и подбирать к ним подходящий ключ. Одной из таких подсказок вполне может быть воспоминание о жёлтых цветах мимозы как тайного знака Маргариты, который привлёк внимание мастера. Обязательно нужно разъяснить символику двухэтажного готического особняка, в верхнем этаже которого обитала Маргарита. Автор обращает на него наше внимание и обещает: «Пусть обратится ко мне, я скажу ему адрес, укажу дорогу – особняк ещё цел до сих пор». И действительно, содержащихся в 20 главе и в эпилоге топографических подробностей вполне достаточно для точной идентификации конкретного дома на Спиридоновке. Однако знание точного адреса само по себе не раскрывает смысл тайны, почему Автор поселил Маргариту именно здесь.

Наконец, требует истолкования сверхположительный образ отсутствующего мужа – «очень крупного специалиста,.. сделавшего важное открытие государственного значение», который к тому же «был молод, красив, добр, честен и обожал свою жену». Вряд ли Автор хотел всего лишь вызвать зависть читательниц, чтобы затем утешить их, что не в этом счастье. Однако нужно учесть интересы и другой части читателей, которой хочется двигаться дальше по тексту Романа. Пожалуй, мы можем найти решение, если перейдём к 20 главе, но не будем забывать о поставленных вопросах.

44. О верном выборе мужа

Действие 20 главы происходит в доме, где на верхнем этаже кроме Маргариты и её домработницы обитает также неуловимый муж, а на первом этаже – некий Николай Иванович в пенсне и с бородкой. Автор незаметно приучил нас к мысли, что каждый дом и даже отдельные квартиры тоже имеют символическое значение. Однако в данном случае распознать эту аллегорию дома в переулке близ Арбата невозможно без истолкования образа владельца этого дома, то есть молодого, красивого, доброго, честного и обожающего жену мужа Маргариты.

Нам встречался похожий случай временно отсутствующего мужа в 4 главе, когда Иван навестил ванную комнату с подслеповатой голой гражданкой. Теперь, когда мы вооружены ключом зеркальной симметрии глав 4 и 9, мы можем подтвердить нашу догадку о том, что муж из квартиры №47 – это дух материализма из «Фауста». В начале 9 главы, симметрично окончанию 4 главы, мы тоже обнаруживаем Коровьева–Фагота. То есть у нас должно, как минимум, закрасться подозрение в отношении вечно отсутствующего мужа. Но параллели и симметрии – это подсказки. Реальную силу для истолкования имеют лишь выявленные идеи. Главной идеей в истолковании 19 главы является сама идея истолкования, точнее преодоления опасности ложного истолкования. Символика исчезающей обуви – одна из иллюстраций к этой опасности. Несколько иная по форме символика содержится в притче о неразумных девах – образ гаснущего светильника, которому не хватило запаса масла.

Притча о неразумных девах оказывается, по мнению Автора, в тесной связи с притчей о неверном управителе как её дополнение и продолжение сюжета. По окончании периода терпеливого ожидания мудрые девы должны воссоединиться с женихом. Но вот какой вопрос возникает: а кому подопечны и мудрые девы, и неразумные в этот самый период ожидания? Уж не тому ли самому неверному управителю, то есть мирскому, материалистическому духу? Потому как именно этот управитель правит земной бал и управляет наследством до момента совершеннолетия наследника.

Кроме того, мы ещё раньше догадались, что сюжет преследования Бездомным Воланда имеет явное сходство с евангельским сюжетом деяний апостола Павла, бывшего Савла. После отказа от прежнего имени Павел создал учение о внутреннем и внешнем человеке, духе и душе, символически обозначаемых как муж и жена. Поэтому поведанный духом Мастера ученику Иванушке рассказ о муже, жене и любовнике-мастере тоже следует трактовать иносказательно, как учение о взаимосвязи духа, души и телесной ипостаси.

Ещё одна подсказка связана с инженерным родом деятельности мужа, сделавшего открытие государственной важности. Со времён Колумба государственную важность имели и имеют лишь открытия естественных наук или в финансово-экономической сфере. Поэтому всё более укрепляется наша догадка насчёт того, что отсутствующий муж первоначально носил имя Фауст. Эта гипотеза вполне совместима с положительными эпитетами. Фауст у Гёте приобретает новую молодость и красоту. Мотив честного служения, чтобы осчастливить человечество, также присутствует, несмотря на известные недоработки и перегибы, вроде сломанной судьбы Гретхен. Однако же и в самом деле, несмотря на все свои старания, материалистическое мировоззрение и естественнонаучное знание так и не смогли принести счастья ни одной из стран, которые доверили им свою судьбу. Материальных благ – полный дом, а счастья как не было, так и нет.

Но может быть, оправданием нашему мужу послужит признание Автора, что он «обожал свою жену»? Вроде бы, такая характеристика должна удовлетворить даже самых взыскательных читательниц беллетристики. Эта же фраза имеет совсем иное значение, если читать её в контексте новозаветного учения апостола Павла о духе и душе: «Так каждый из вас да любит свою жену, как самого себя; а жена да боится своего мужа»;[63] «Хочу также, чтобы вы знали, что всякому мужу глава Христос, жене глава – муж, а Христу глава – Бог».[64]

Оказывается, по Новому Завету мужу положено любить жену как самого себя, но не обожать жену вместо Христа и самого Бога. Если вспомнить, что жена означает душу внешнего, смертного человека, то связь «мужа, обожающего свою жену», с материалистическим мировоззрением оказывается ещё более ясной. Ведь именно гуманизм, «религия разума» ставит человека в центр мироздания на место Бога. Вот теперь, когда расставлены точки над символическими «i» на уровне идей, а не на уровне знаков, вопрос о муже можно считать полностью решенным. И ещё одна дополнительная подсказка ничего нам не добавит: «Муж уехал в командировку на целых три дня». Известный нам Фагот тоже был вызван Воландом на три дня и ночи в командировку в Москву.

Выяснив, что на верхнем этаже дома в готическом стиле обитает дух материализма, можно присмотреться и к нижнему этажу. Портрет Николая Ивановича, похожий на товарища Бухарина, говорит лишь о его солидности как высокопоставленного чиновника с персональным автомобилем. Однако один мазок крема Азазелло превращает нижнего жильца в волшебного летающего борова. Сам по себе этот образ ничего не говорит, но в связи с материалистическим духом приводит нас прямиком к исторической фигуре лорда-канцлера Фрэнсиса Бэкона, основоположника материалистической философии. Изображение борова украшало фамильный герб лорда-канцлера, а английское слово «бекон» в переводе не нуждается.

Таким образом, если в доме №302-бис обитает творческий дух, то дом, где страдала героиня нашего Романа, – это обитель мирского, материалистического духа. Как и у дома №302-бис, у этого дома есть реальный московский прототип. Автор в главе 19 обещает, что укажет нам адрес. И, разумеется, выполняет это обещание в эпилоге:

«И когда наступает полнолуние, ничто не удержит Ивана Николаевича дома. Под вечер он выходит и идет на Патриаршие пруды… Затем снимается с места и всегда по одному и тому же маршруту, через Спиридоновку… идет в Арбатские переулки.

Он проходит мимо нефтелавки, поворачивает там, где висит покосившийся старый газовый фонарь, и подкрадывается к решетке, за которой он видит пышный, но ещё не одетый сад, а в нем – окрашенный луною с того боку, где выступает фонарь с трехстворчатым окном, и темный с другого — готический особняк».

Сравним с маршрутом Маргариты из главы 21 «Полёт»: «Пролетев по своему переулку, Маргарита попала в другой, пересекавший первый под прямым углом. Этот заплатанный, заштопанный, кривой и длинный переулок с покосившейся дверью нефтелавки… она перерезала в одно мгновение… Только каким-то чудом затормозившись, она не разбилась насмерть о старый покосившийся фонарь на углу».

Нужно признать, что в современных арбатских переулках никто из булгаковедов так и не смог обнаружить готический особняк, хоть немного похожий на «дом Маргариты». Однако в начале ХХ века Арбатская часть – единица территориального деления Москвы вовсе не прилегала непосредственно к улице Арбат, а располагалась немного севернее. При этом в Арбатскую часть входили Спиридоновка и Патриаршие пруды, но не Арбат или арбатские переулки в нынешнем понимании.

Точное совпадение ориентиров на траектории полёта Маргариты Николаевны и маршруте следования Ивана Николаевича указывает нам, что искать готический особняк нужно именно на этом пути, включая улицу Спиридоновку. И действительно, такой в точности особняк, стоящий в глубине садика можно здесь обнаружить. Нынче здесь расположен Дом приёмов российского МИДа, а в начале ХХ века особняк принадлежал знаменитому миллионщику Савве Морозову. Ещё раз скажем спасибо Альфреду Баркову, который не только нашёл адрес – Спиридоновка, дом 17, но и сверил ориентацию фасада здания с углом ночного освещения, которое даёт майское полнолуние.

Почему же Автор поселил Маргариту именно в этот дом на Спиридоновке? Почему он подселил к ней на первый этаж лорда Бэкона, нам совершенно понятно. Согласно популярному преданию любовницей и чуть ли не невестой Бэкона была Маргарита Валуа, на которую Коровьев намекает как на исторический прототип нашей Маргариты. Во время купания Маргариты в 21 главе подвыпивший толстяк называет её «светлая королева Марго», а также несёт «какой-то вздор про кровавую свадьбу своего друга в Париже Гессара». Между тем, парижский Гессар – это издатель писем Маргариты Валуа, а «кровавая свадьба» – это, очевидно, свадьба Маргариты Валуа с Генрихом Наваррским, которая завершилась резнёй гугенотов в Варфоломеевскую ночь.

Я уже разъяснял исторические параллели между Варфоломеевской ночью и первой русской революцией, между гугенотом Генрихом Наваррским и интеллигентом Владимиром Ульяновым, который тоже отрёкся от интеллигентских ценностей ради неограниченной власти. Роль новой Марго, музы революции и «невесты» на кровавом балу исполнила актриса Художественного театра Мария Андреева. Именно она упорхнула из готического особняка от Саввы Морозова к своему «мастеру» Горькому. Она же уговорила Савву Морозова оформить на своё имя скандальную страховку на 100 тысяч рублей, которые после его самоубийства в 1905 году пополнили партийную кассу большевиков. Весьма интригующая параллель с суммой выигрыша мастера в лотерею.

Однако в нашем случае свадьба должна будет только произойти в ближайшем будущем Маргариты Николаевны. И Маргарита Валуа с её Варфоломеевской ночью, и Мария Андреева с её революцией 1905 года – это всего лишь исторические аналоги или, может быть, реинкарнации одной ипостаси – музы Истории как живого творчества революционных движений.

Злополучный выигрыш в сто тысяч рублей позволяет нам ещё раз взглянуть на предысторию взаимоотношений мастера, музы и её мужа в контексте российской истории. С выигрыша в лотерею начинается история мастера, с выигрыша Андреевой в «русскую рулетку» начался революционный период для русской интеллигенции, олицетворяемый М.Горьким. Муза революции побуждает интеллигенцию творить не книги, но саму историю. Кантова идея Истории как Романа получает обратный смысл, соприкоснувшись с революционной действительностью. Сама же интеллигенция и уничтожает затем сотворённое нечто. Да и могло ли быть иначе, если душа творческой среды была предана материалистическому духу, желанию мирского успеха. Что же удивляться потом шизофреническому разделению сознания, а также отправке телесной ипостаси Кирюшки на далёкие северные стройки для воплощения в тёмную жизнь светлых идеалов.

Исчезла, растворилась, как и не бывало, телесная ипостась мастера революционной истории. На место буревестников и горланов пришли осторожные, политически выверенные компиляторы как Алоизий. Вот и остаётся оставшейся без мастера музе Истории как Романа только тосковать, перебирая обугленные листочки первой версии романа, и ожидать возвращения желанного жениха. Если смотреть на 20 главу с этой точки зрения, то речь идёт о каком-то периоде ближайшего будущего, когда материалистическое мировоззрение в любой его чистой или превращённой форме – либеральной, марксистской, фашистской – уже не будет иметь влияния на творческую часть общества, по крайней мере, у нас здесь в Москве. Но и нового мировоззрения, нового духа пока не видно и не слышно, а есть только предчувствие скорой встречи.

Параллели между 20 и 10 главами достаточно понятны. В 10 главе исчезает глава Варьете, но хотя бы остаются на хозяйстве финдиректор и администратор. В 20 главе предоставлены сами себе и вовсе женщины – домохозяйка и домработница, вынужденные принимать решения самостоятельно, но на основе удвоенного жизненного опыта (10+10=20), который стремится к мудрости. И, кстати, суждение двадцатилетней Маргариты о безопасности таинственного иностранца для нас важнее, чем прочие оценки Воланда. Время свадьбы ещё не пришло, но интуитивный выбор уже почти сделан – не в пользу мужа, но в пользу Воланда. Да, Музе для воплощения её желаний необходим живой мастер, телесная ипостась творца. Но жене глава – муж! Творческий дух так же необходим, как и мастерство, как и страстное желание Музы – души художника.

Раз уж речь зашла о разрыве творческой общественности с материализмом, то нужно разъяснить и «похороны Берлиоза», совпавшие в 19 главе со знакомством Маргариты и Азазелло. Хоронят при этом только тело Берлиоза, без головы. Тело Берлиоза – это сообщество советской гуманитарной интеллигенции, которая лишилась творческого духа, то есть головы ещё в начале 1930-х. Нет, конечно, такая символика не означает физической гибели гуманитариев, тем более массовой. Должно случиться какое-то событие, обозначающее распад взаимосвязей, скреплявших «тело» гуманитарной корпорации. Пока ещё ничего такого не произошло, но к чему-то такому ведёт явный кризис творческих союзов, как и кризис академической науки.

На мой взгляд, подходящее наименование для 20 стадии: «Жизненный выбор», в том числе и в смысле выбор между живым и мёртвым, земным и небесным, мирским и духовным. 20 глава – напряжённое ожидание звонка, сигнала свыше. Помнится, в 10 главе тоже было ожидание телеграмм, а также звонок от Азазелло администратору, чтобы тот никуда не ходил. Здесь же содержание звонка обратное – пора вылетать. Разница в самосознании субъекта тоже заметна: Римский делает выбор в пользу земных властей, а Маргарита призывает силы небесные.

Вот мы и добрались до самых фантастических и волнующих глав Романа. Полёт Маргариты – что может быть романтичнее. Интересно, что Автор ухитрился скрыть от нашего наивного взгляда в этой не вполне московской главе?

45. О ведьмах и ангелах

Полёт Маргариты – что может быть романтичнее этого ясно читаемого символа освобождения души от постылого, мертвящего мирского духа. И всё же это сложная для истолкования глава. Хотя бы потому, что её сюжет тоже почти совсем свободен от видимых взаимосвязей с другими главами. Даже критик Латунский и тот, к счастью для себя, отсутствует. Главные же действующие лица – Маргарита, Наташа и боров связаны лишь с блоком глав 19-22, что лишний раз подтверждает вывод о четверти большой фазы как отдельном процессе промежуточного уровня. И, похоже, нам придётся использовать весь арсенал ранее добытых ключей и методов для разгадывания символики «Полёта».

Возможно, нам помогут традиционные литературоведческие параллели с первоисточниками. Прежде других на ум приходит, разумеется, сцена Вальпургиевой ночи из «Фауста». Большинство комментаторов легко поддаётся на эту уловку Автора, который, как и Гёте, нарисовал картинку на заданную тему «шабаш ведьм». Но если уж сравнивать, так сравнивать – не только название темы, но и содержание. Булгаковский «шабаш» как будто специально обрисован в противоположность брокенскому шабашу из «Фауста». У Гёте действие происходит на горе, а у Булгакова – наоборот, в низине. Даже тень меловой горы не достигает места действия. Огонёк, который приводит героиню на место действия, вовсе не блуждающий, а вполне стационарный и уютный свет ночного костра. Вместо тёмной ночи с ущербным месяцем – комфортное полнолуние. Брокенские ведьмы подчёркнуто безобразны, непристойны и развязны, в то время как наши русалки, ведьмы и лягушки больше напоминают дисциплинированный ансамбль этнографической песни и пляски. И там, и тут на «шабаше» появляется Маргарита. У Гёте – в мёртвом образе Медузы или казнённой Гретхен. Но в нашем-то случае – живая Маргарита, полная сил и энергии. К тому же именно она является повелительницей этого праздника, а вовсе не сатана.

Нет, что-то здесь не так – и с этими параллелями, и со штампующими их литературоведами. Единственный образ для обоснования «шабаша» как безобразия – это сильно выпивший толстяк в неглиже, также обознавшийся и спутавший Маргариту с какой-то Клодиной. Если бы литературоведы ведали, то легко выяснили бы, что этот персонаж залетел сюда совсем из другого произведения. Но об этом мы ещё поговорим чуть позже. А пока констатируем, что Булгаков с лёгким юмором пародирует сцену Вальпургиевой ночи, как сам Гёте в другой главе легко спародировал шекспировский «Сон в летнюю ночь». Будем считать, что с первоисточниками нам не повезло, и начнём всё же исследовать параллели внутри самого Романа. Это будет более надёжно.

Первое, что мы обязаны сделать – сравнить сюжет «Полёта» с сюжетом главы 11 «Раздвоение Ивана». С удовлетворением найдём там и два берега реки, и пожелание послать всех в болото. Но не это, разумеется, главное. Главное, что Иван в 11 главе и Маргарита в 21-й сами расстаются со своим прошлым и с прежними страстями. Иван делает последнюю попытку «отомстить» Воланду, составляя на него заявление в правоохранительные органы. Но это же сочинение стало первой попыткой пересказать полученное от Воланда евангелие, репетицией связного и искромётного изложения в 13 главе. Похоже, что и московское начало полёта Маргариты, её сражение с «ветряной мельницей» Дома Драмлита – это не только попытка сведения счетов с бывшим недругом Латунским, но и репетиция предстоящего в 23 главе терпеливого общения с призраками прошлого.

Удовлетворив на бумаге жажду мщения, Иван бросает это занятие: «В конечном счете, ну его в болото!». Так же поступает и Маргарита, направляя свой полёт туда же, к весенним лягушкам. Полёт мысли Ивана по этому направлению готовит его к общению с незнакомцем, больше похожим на Воланда, переодетого Мастером, чем на самого безвольного мастера. Но разве кто-то сказал, что Полёт Маргариты на самом деле происходил в физическом пространстве? Мы лишь утверждаем, что он благотворно сказался на физическом и психологическом состоянии героини, подготовив её к общению с Воландом. Наконец, содержанием 11 стадии является осознание несвободы и переживание несовершенства. На 21 стадии в результате предшествующего жизненного выбора происходит освобождение и испытание ощущением совершенства, но уточним – совершенства невидимого. Речь, очевидно, идёт не о физическом, а духовном состоянии.

Попробуем теперь второй ключ – симметрию с 12 главой. Для начала рассмотрим узел на стыке между 20 и 21 главами, симметричный переходу от 12 к 13 стадии – в середине 13 главы от рассказа Ивана к рассказу Мастера. В символике «идеального» первого ряда чисел переход от 2 к 3 – это нисхождение от премудрости к любви, вере и надежде. Узел 12/13 – это переход от воландовой премудрости в пересказе Ивана к рассказу Мастера о любви. Симметричный узел 20/21 завершает превращение любящей 30-летней женщины в мудрую деву лет двадцати.

Содержание 21 главы также должно быть отчасти зеркально симметрично первой половине 13 главы – знакомству и общению Мастера с учеником. Для Ивана – это движение от жизненной истины своего несовершенства к отказу от прежней житейской премудрости, мешавшей воспринять учение Мастера о любви. Маргарита в 21 главе, наоборот, осваивает приобретённую свободу, испытывает её на практике, привыкает к своему совершенству, чтобы подготовиться к более важным событиям. В начале 13 главы мы обнаруживаем высказанное Мастером желание отомстить Латунскому, симметричное действию в главе 21-й. После чего следует рассказ Ивана о встрече с «нечистой силой», состоявшейся на берегу известного водоёма. Упоминается и опера «Фауст», на сценическую постановку которой «шабаш» из 21 главы более похож, чем на литературный первоисточник. Так что, похоже, ключ симметрии тоже иногда работает.

Третий ключ мы уже, на самом деле, обнаружили, когда рассматривали параллель с 11 главой. Один и тот же сюжет, одна стадия психологического развития принадлежит двум большим фазам – и Надлому, и Гармонической. 21 стадия является 11-й во втором большом ряду и 1-й в третьем. В 11 главе речь шла о раздвоении Ивана, а в 21-й мы можем говорить о раздвоении Маргариты. Пока ещё мы имеем дело и с мстительной ведьмой, но одновременно и с будущей мудрой девой. Тут мы опять сталкиваемся с непонятной аберрацией зрения не только завзятых литературоведов, но даже части благожелательно настроенных к героине читателей. Несмотря на ясные указания самого Автора, бытует странное мнение, будто бы Маргарита стала ведьмой после встречи с Азазелло и вследствие «волшебного крема». Однако вот что собственноручно пишет мужу сама героиня: «Я стала ведьмой от горя и бедствий, поразивших меня».

Извините, господа присяжные, но я вынужден взять на себя роль адвоката демона. Никаких горя и бедствий для Маргариты Николаевны этот рыжий головорез не приносил, и ничем таким её не поражал. Что касается крема, то и на его действие никто не жаловался, кроме Николая Ивановича. Кстати, проведённый домработницей эксперимент показал, что сам по себе «крем Азазелло» нельзя назвать ни плохим, ни хорошим. Он лишь проявляет уже заложенную глубинную сущность. Подобные трюки с плацебо может провернуть любой врач или психолог, чтобы мобилизовать резервы организма. Лишь бы пациент твёрдо верил в действенность мази.

Да, действительно, своё признание о превращении в ведьму потерпевшая написала сразу после принятия наружно так называемого «крема Азазелло». Возможно, она даже связала проявившиеся в ней качества ведьмы с действием этого, в сущности, безвредного вещества. Но мы всё же будем доверять мужской логике более авторитетного свидетеля. Вот же сам Автор пишет в начале 19 главы: «Что нужно было этой женщине, в глазах которой всегдагорел какой-то непонятный огонечек, что нужно было этой чуть косящей на один глаз ведьме, украсившей себя тогда весною мимозами?»

Из этих показаний однозначно выходит, что ведьмой потерпевшая была задолго до встречи с Азазелло и манипуляций с кремом. Следствием действия крема, действительно, могло быть осознание потерпевшей своего душевного состояния. Сама же она и признаёт его причиной горе и бедствия. Однако, по показаниям Автора, потерпевшая была абсолютно благополучной женщиной по самым взыскательным меркам. Единственным горем и бедствием в её жизни было отсутствие любви, разлука с любимым мастером. Следовательно, превращение её в ведьму состоялось не сегодня вечером, а прошлой осенью, после ареста и исчезновения мастера. А виновниками этого, даже с точки зрения героини, должны считаться всё те же Алоизий, Латунский, Бескудников и далее по списку, но никак не Азазелло или кто-нибудь ещё из свиты Воланда.

Раздвоение Маргариты в 21 главе действительно имеет место, но оно не случилось, а проявилось в этот момент освобождения. Так же как безумство Ивана случилось не в 11 главе, а немного раньше – на рубеже 3 и 4 глав. Но осознание своего прежнего состояния пришло к Ивану только в 11 главе, когда рядом с ветхим Иваном появился новый, более совершенный. Так и Маргарита осознаёт себя ведьмой лишь с появлением смотрящей на неё в зеркало мудрой девы. Из этого следует, что встреча с Азазелло не только не превратила нашу героиню в ведьму, а совсем напротив – стала необходимым шагом к избавлению от всех этих ненужных качеств, включая мстительность, легкомыслие, лень и так далее по списку. Да, в начале 21 главы потерпевшая проявляет прежний стервозный характер, но ближе к концу она уже – королева, а вовсе не банальная ведьма.

Здесь кстати вспомнить известную психологическую байку. Якобы кто-то из корифеев этой науки сказал: Все женщины делятся на четыре категории: дуры, стервы, истерички и просто ангелы, но в чистом виде ни одна из них не встречается. Совершенство, то есть ангел, обязательно есть в каждой. Но не всегда успевает проявиться за пределами младенческого возраста. Стадия Надлома тоже случается со всеми, когда ангел, кажется, улетел навсегда. Лишь осознание своего несовершенства может возвратить ангела править бал в душе. Эта универсальность символики Романа, применимой и к развитию личности, объясняет привлекательность неоднозначного образа Маргариты.

Впрочем, мы опять отвлеклись, а у нас ещё много ключей не использовано. Четвёртый ключ – повторение внешних форм сюжета в последней четверти любой стадии ли фазы. Этот ключ, как вы помните, мы нашли с помощью Аристотеля, когда выяснили, что сюжет сеанса в Варьете вполне соответствует классической теории античной драмы. Нас весьма заинтересовал один момент, когда трагедия, как и положено классической дионисийской драме, в финале плавно переходит в комедию, пародирующую основной сюжет трагедии. В фарсовом завершении сеанса наиболее активную роль сыграли женщины – жена и молодая родственница Аркадия Аполлоновича. Это отрезок, где, как и в 19-21 главах, основную активность проявляют женщины, а направлена эта активность на головы солидных чиновников вроде Николая Ивановича.

Между тем, главы 20-22 вместе с концовкой 19 главы составляют единое действие последней четверти большого ряда. Следовательно, сюжет этого действия должен в общих чертах повторять, пародировать весь сюжет стадий 11-22. Первую четверть (11-13) второго ряда пародирует первая стадия последней четверти (20-22), протекающая на фоне предыдущей 19 стадии. И в самом деле, Маргарита в середине 19 главы, как и Иван в 11 главе, предаётся воспоминаниям, а затем самокритике. В беседе с Азазелло, как в 13 главе, речь сначала идёт о голове Берлиоза и об обидчиках героини, а затем незнакомец заводит рассказ о любви к мастеру и о таинственном иностранце. Так что в целом сюжет совпадает, хотя пафос снижен до комедийного.

Сюжет 20 главы в таком случае должен в общих чертах повторять всю вторую четверть большой фазы, главы 14-16. Нам нужно поискать деление 20 главы на три части, похожие соответственно на кошмар Римского, сон Босого и сон Бездомного. Первая часть 20 главы – ожидание Маргаритой времени, что соответствует идее «сдерживания» и задержке Римского в своём кабинете. Но речь, заметим, идёт о времени, а не о пространстве, и о внутренней сдержанности, а не о внешнем сдерживании. В конце ожидания Маргарита видит зеркальное отражение ведьмы, как и Римский в окне. И у неё тоже возникает желание навсегда покинуть кабинет, где она оставляет записку мужу.

Далее Маргарита подвергается расспросам со стороны Наташи. Затем сама добровольно расстаётся с дорогими вещами, но просит Наташу не брать драгоценности. Громовый виртуозный вальс, сопровождающий появление Никанора, ой! то есть Николая Ивановича – напоминает нам о театральности происходящего. При этом наш боров, как и Босой, не может ответить ни на один вопрос, вызывая «справедливое возмущение» публики. В этой средней части 20 главы пародийное повторение сюжета 15 главы можно считать доказанным. Однако заметим, что для 20 стадии мудрость состоит не только в признании наличия драгоценностей, но и в признании опасности владения ими без знания.

Наконец, звонок Азазелло переводит действие 20 главы в финальную часть, которая должна пародировать страшную 16 главу про Казнь. Возможно, что евангельский сюжет не сильно располагает к такому пародированию. Хотя, как сказать. Если главная героиня, чтобы получить свободу и оказаться за пределами города, должна взгромоздиться на деревянную щётку, пародирующую крест, то можно лишь развести руками при виде столь жизнеутверждающего юмора. Впрочем, при более внимательном рассмотрении в этом финальном эпизоде 20 главы можно найти и другие элементы визуальной символики «башни» из 16 главы, которая начинает рушиться после прибытия гонца от Пилата, то есть в нашем случае после сигнала от подручного Воланда. Два яруса башни – два этажа готического особняка, символическое разрушение дома как семьи, падающая с верхнего яруса особа королевской крови, и распростёртый внизу простолюдин. Всё это присутствует не только в трагическом сюжете 16 стадии Надлома, но и в его комедийной, завершающей четверти.

Выходит, что и четвёртый ключ работает, а значит, может нам помочь растолковать скрытые смыслы 21 главы, которая может быть пародией на 3-ю четверть 2-й большой фазы, то есть на главы 17-19. Соответственно, нужно выделить внутри главы «Полёт» три части. Первая – это полёт над Москвой с известными разрушениями, вторая часть – дальний полёт на юг и немного на запад, третья – собственно пресловутый «шабаш».

В 17 главе, как мы помним, главным персонажем был бухгалтер Варьете, который тоже активно перемещался по московским переулкам. И тоже встречались отдельные, принадлежащие к одному учреждению здания, где происходили необъяснимые явления. В 21 главе, где и пафос пониже и процесс поменьше масштабом, речь идёт о трёх квартирах в одном переулке, которые навестила вставшая на путь исправления ведьма.

В первой квартире усилиями был потушен коммунальный скандал, где его виновница Пелагея Петровна напоминает безголового Прохора Петровича из 17 главы не только инициалами. Зато в квартире под №84 в Доме Драмлита скандал с появлением героини только разгорелся, как и в филиале Зрелищной комиссии. Так что не обошлось без вызова милиции и пожарных машин. Другое дело, что в комедийном повторении сюжета сильно пострадал только семейный быт критиков и писателей, в то время как в трагедийной 17 главе испытания проводились на живых людях, как и в основной части сеанса в Варьете. Наконец, в последней квартире, куда залетела Маргарита, она подобно Ласточкину получила возможность выговориться, дать отчёт о своих личных ценностях. Занесём в протокол, что и в этом случае потерпевшая не обвиняет Азазелло или пославшего его иностранца в том, что тётя «потом стала злая».

Раз уж мы добрались до Дома Драмлита и квартиры №84, воспользуемся моментом, чтобы истолковать символику и этого дома. Самого себя, а заодно и Пушкина с Аннушкой-Чумой Булгаков поселил в доме №302-бис, где обитает творческий дух. А вот в Доме Драмлита обитают не писатели, а литераторы. Нетрудно заметить, что номер 84 квартиры Латунского противоположен символике, избранной Автором для пушкинской музы – № 48. Жизнь Пушкина противоречива – это стремление к свету в обоих переносных смыслах. Число 40 означает не только жизнь ради светского успеха, но и жизненные испытания. Наградой за них становится восьмёрка поэтического откровения.

Но что в таком случае может означать 84? По всей видимости, нам нет необходимости искать сложные объяснения. Нужно отталкиваться от профессии критика Латунского. Речь идёт о людях, посвятивших жизнь изучению творческих откровений. Но всё это – ради светского успеха, ради карьеры и влияния в обществе. И неважно, как звали первого прототипа Латунского – Литовский или там Луначарский, важно, что это дом, в котором пустые квартиры, то есть личности. Здесь нет ни творческого духа, ни его свиты, ни иных демонов. Есть телесные сущности, занятые бесконечными похоронами Берлиоза. Но даже этот пустой дом получает амнистию, ради надежды, что в одной из квартир живёт ребёнок. Вот такая получается аллегория. Добавим ещё, что латунь – это блестящий сплав неблагородных металлов, она же медь звенящая из послания апостола Павла.

Напомню, что смысл 17 главы был в преодолении слепого следования несовершенному Закону при помощи спасительной Интуиции. Похоже, что первая часть главы 21 является проверкой в деле этого путеводного чувства. Маргарита осваивается в новом качестве, но всё же – то врежется в диск дорожного знака, не рассчитав скорость, то перевернётся вверх ногами, потеряв ориентацию.

Итак, мы уже сейчас можем сделать уверенный вывод, что объективные методы исследования сюжета Романа работают, и работают неплохо, добывая нам всё новые и новые взаимосвязи внутри, казалось бы, изученного вдоль и поперёк Романа. Но у каждого явления всегда есть обратная сторона. Согласитесь, что так детально вглядываться в каждую строчку немного утомительно. Нас в данном случае оправдывает только романтично-загадочная привлекательность главы про Полёт. А ещё нас подталкивает неизбывное любопытство, желание узнать, что же будет дальше – не только с героями Романа, но и с нами. Поэтому мы продолжим методично изучать 21 главу.

46. Язык доведёт

Мы оставили героиню нашего Романа в момент, когда она училась ориентироваться для самого свободного полёта в подвластном её желаниям подлунном пространстве. Выбранный ею маршрут должен, по идее, соответствовать указанию Азазелло – в направлении на юг. Автор уделяет столь много внимания положению луны на небосклоне и географическим ориентирам, что придётся признать, что это действительно имеет какое-то существенное значение.

Положение луны в майское полнолуние уже помогло обнаружить на Спиридоновке прототип дома мужа Маргариты. Поэтому нас не удивляет, что Автор и в главе «Полёт» использует луну как один из самых надёжных ориентиров. Хотя бы потому, что в полнолуние, в самой высокой точке луна должна находиться где-то на востоке. А в майское полнолуние, посредине между весенним равноденствием и летним солнцестоянием есть ещё некоторое смещение к югу. Если во время стремительного полёта Маргариты луна находится слева по курсу, то сам полёт направлен в целом на юг и немного к западу. В конце полёта Маргарита резко снижает скорость и делает поворот на 90 градусов так, что луна остаётся за спиной. Следует относительно короткий полёт примерно на северо-запад. Таким образом, конечная точка должна находиться где-то на юго-западе от Москвы на относительно большом удалении, но не слишком.

Некоторые комментаторы из общего направления на юго-запад или на запад через юг выводят, что Маргарита направлялась на одну из сказочно-известных точек – либо на Броккен, либо на остров Буян, он же Рюген. Однако этому выводу противоречит топография местности, которую Автор рисует очень подробно, чтобы у нас не возникло никаких сомнений в истинном маршруте. Никаких высоких гор, как в Гарце, на маршруте не наблюдается, только невысокие холмы, поросшие балтийскими соснами и ледниковыми валунами. Но и берега моря Маргарита не достигает, потому что после поворота на северо-запад летит медленно к какой-то низменной, болотистой местности.

Важно, что при движении на юго-запад Маргарита всё время летит над лесистой местностью, а не над степью или лесостепью. К этому добавим ориентир в виде двух или трёх небольших рек и ещё одного, более широкого водного зеркала, в котором можно проследить движение отражённой луны. Лично я, сопоставляя все признаки, прихожу к однозначному выводу – полёт Маргариты выводит нас к Днепру чуть севернее Киева. Тогда следующая река, на высоком украинском берегу которой Маргарита высаживается – это Припять, за которой находится уже Белоруссия. Белорусская земля действительно в среднем низменная и в своём природном состоянии болотистая. Точно также и «меловая гора» является наиболее типичным образом для большей части территории Украины.

Теперь обратим внимание вот на это: «Под Маргаритой хором пели лягушки, а где-то вдали, почему-то очень волнуя сердце, шумел поезд». Почему это какой-то ночной поезд должен волновать сердце – если не Маргариты, то Автора? Типичный, заметим, приёмчик этого шутника, чтобы обратить наше внимание на требующую истолкования деталь. Ночной поезд в тексте Романа встречается ещё только раз, в 18 главе. Поезд этот должен был отбыть из Москвы в Киев именно вечером этой самой пятницы. Поэтому есть все основания полагать, что скорый поезд, который обогнала Маргарита, уносил домой незадачливого, но сообразительного дядю Берлиоза.

Теперь, когда мы самостоятельно добрались почти до Киева, можно снова вспомнить о четвёртом ключе, с помощью которого мы исследовали текст 21 главы. Средняя часть этой главы, описывающая дальнее путешествие, должна как-то пародировать содержание той самой главы 18, в начале которой из Киева прибывает Максимилиан Андреевич. Ночной полёт Маргариты напоминает нам не только о гоголевских «Вечерах на хуторе», но и о крушении надежд киевского экономиста, не завершившемся совсем печально лишь потому, что Автору понадобился этот самый вечерний поезд.

Однако в 18 главе в «нехорошую квартиру» кроме Поплавского заглядывал ещё один незадачливый визитёр. Поэтому мы с ещё большим интересом сравним визит буфетчика Варьете с полётом летучего борова под управлением Наташи. Заметим, что памятным визитом Сокова также руководила обнажённая домработница. Оба персонажа держат в передних конечностях портфельчик с важными бумагами, которые не желают терять даже в этих странных обстоятельствах. Буфетчик после общения с Воландом возвращается на верхний этаж, чтобы ещё раз пообщаться лично с домработницей. После чего на его лысину сваливаются невероятные приключения. Точно также после общения с Маргаритой поступает Николай Иванович. Как и Сокову, ему остаётся сломя голову искать спасения и требовать, умолять возвратить прежнее состояние ответственного работника и семьянина.

Шутки шутками, но все эти пародии на трагедию маленького человечка нас интересуют лишь в связи с проекциями на 21 главу сокрытых в них идей. Такой идеей в 18 главе было избежание опасности искажённого откровения. Новое вино не должно наливать в старые мехи. Чему же ещё, кроме овладения путеводной интуицией, необходимо научиться Маргарите? Автор достаточно ясно, хотя и аллегорически, показывает сначала, как не следует, а потом – как нужно делать. Не следует сломя голову мчаться через необъятные пространства, открывшиеся творческой фантазии. Нужно быть внимательным к живым подробностям, чтобы воплотить художественное откровение в новые образы. Скольжение вниз к конкретным живым образам важнее и намного приятнее, чем овладение абстрактными бесконечно пустыми пространствами и временами. Но кроме этой обобщённой идеи, требует разъяснение вполне конкретное направление движения Маргариты в направлении Киева. А ещё требует объяснения, почему движение в этом направлении продолжила только Наташа на летучем борове? И почему королева свернула именно на северо-запад, чтобы набраться сил и терпения для предстоящего Великого бала именно в уютном заповеднике белорусских русалок?

Пока что на эти вопросы ответа нет. И придётся нам перебирать все доступные ключи, чтобы найти скрытый смысл. Напомню, что пятый ключ – новозаветное учение о трёх ипостасях личности – духе, душе и телесной, не считая четвертой – «внутреннейшего». Сразу оговоримся, что это довольно сложная и запутанная материя, но мы попытаемся говорить об этом простыми словами. Для этого и нужна символика мужа и жены, к которой Автор добавил ещё мастера. Эта триада перекликается с другой частой закономерностью в сюжете Романа. Речь идёт о шестом ключе – «один плюс три»: учитель и три ученика, трое в свите у прокуратора и у консультанта. Так и в личности каждого художника живут, взаимодействуют и конфликтуют три ипостаси. Первая из них исполнительская, отвечающая за художественную технику, мастерство. Вторая ипостась, называемая «душой», отвечает за мотивацию, то есть за эмоциональную поддержку и желание мастера работать над произведением. Третья ипостась коллективного опыта или «дух» является нравственной инстанцией, сдерживающей и направляющей эмоции души, задающей ей жизненные цели.

Увы, далеко не всегда мастерство художника или писателя бывает опосредованно подчинено творческому духу. Даже самая страстная жена может быть послушна совсем иному мужу – духу материального благополучия, светского успеха. В этом случае личность художника страдает от разделённости, а жизненная мотивация начинает гулять, покидать мастера. Мирской успех, особенно при наличии имени, легче заработать нетворческими методами – проще говоря, проституировать. Возникающий эмоциональный вакуум наполняется мертвящими страхами, а созданные в результате компромисса произведения не устраивают ни творческий дух, ни мирской. Об этом мастеру сообщит его лучший друг – внутренний цензор, который так не нравится своенравной жене. Потому и не нравится, что она видит своё отражение в этом зеркале. Вся эта болезненная ситуация описана в рассказе Мастера, и действительно она имеет мало общего с настоящей, вечной, верной любовью.

Нет, наша жена, оставаясь верной мужу, действительно по-своему любит своего мастера. Без мастера её существование не имеет смысла кроме бесплодного потребления мирских удовольствий. Но ипостась мастера под влиянием преданной жены страдает от творческой импотенции, а следом и сама жена становится злой ведьмой. И только психологический кризис, моральный крах прежнего мирского духа может наставить потерпевшую на путь исправления, если только она не растратила любви, не пролила масло. Происходит освобождение мотивации художника от оков. Хотя новая нравственная инстанция тоже пока не вступила в работу. Душа художника оказывается во власти безудержной фантазии, которую ещё нельзя назвать творческой. Ибо жених хотя и возвестил о будущей свадьбе, но ещё не пришёл. Точнее, это невеста ещё не готова, не научилась сдерживать свой буйный норов, ещё не готова вполне подчиниться воле творческого духа.

Аллегория полёта фантазии, похоже, даёт нам представление о внутреннем состоянии психики во время так называемого «кризиса среднего возраста». Главной жизненной целью в этот период является возвращение прежнего мастера времён потерянной юности, поэтому жена сама становится временной нравственной инстанцией, повелительницей всех демонов и ведьм, проснувшихся в душе. При этом на месте пропавшего мастера оказывается тот самый «буйный норов», а эмоциональную роль пришпоривающей его мотивации выполняет другая из подчиненных ипостасей жены. Ведь своя триада помощников есть и у жены. У Маргариты – это Николай Иванович, Наташа и теперь уже, как первая нить, связывающая с будущим женихом – Азазелло. Наташа лично предана Маргарите и тоже обрывает связь с прежним домом. Теперь только плаксивый, но исполнительный боров связывает освобождённую личность с прежним духом.

Нам удалось применить ещё два ключа, освоить с ними аллегорический язык апостола Павла, но до Киева этот язык нас пока не довёл. Поэтому придётся воспользоваться следующими ключами. Впрочем, седьмым и восьмым ключами мы уже тоже воспользовались по ходу рассуждений. Поэтому вся наша надежда на последний девятый ключ и метод предметного анализа в сочетании с седьмым ключом универсальности. Столь настойчивая и конкретная привязка маршрута Полёта к восточно-европейской географии обязывает нас вспомнить об историческом и политическом подтексте, который мы обнаруживали в большинстве предыдущих глав. Собственно, мы последний раз делали такую попытку в связи с 19 главой, но забраковали её из-за излишней субъективности. В конце концов, никому ещё не удавалось до наступления событий угадать исполнение такого рода предвидений, как у Нострадамуса. А мы даже не знаем, произошли уже или ещё нет какие-то события, которые описаны в этом блоке глав с 19-й по 21-ю. И всё же попробуем продолжить известные нам ряды исторических периодов, привязанные к стадиям.

Мы достаточно уверенно привязали главы 14, 15 и 16 к трём «нисходящим» стадиям советской истории после Великой русской революции: 1917–1922 (Союзный договор), 1923–1930 (Великий перелом), 1931–1941 (Великая война). С помощью принципа зеркальной симметрии стадии 17-19 можно привязать, соответственно, к периодам 1941–1964, 1965–1991, 1992–2007.

Итак, 19 стадии в исторических процессах соответствует Реставрация на излёте бывшей революционной политической системы. Понять это нам помогает классический пример французской революции, где аналогичный период Реставрации тоже продлился около 15 лет – с 1815 по 1830 год. Не будем сильно углубляться в политологическое обоснование, просто укажем на главную черту этого периода – моральный крах прежней идеологии. Отсюда чисто прагматическая нужда в заимствовании идей и политических форм – как из внешних источников, так и из своих дореволюционных. В случае с французской Реставрацией внешние силы были консервативно-монархические, а в нашем случае – либерально-республиканские, вот и вся разница. Однако мимикрия внешних форм не сильно затрагивала постимперские или постсоветские стереотипы поведения элит.

Теперь сравним с этой общей характеристикой периода Реставрации сюжет 19 главы. Только нужно правильно назвать действующих лиц, которым в нашей вечно повторяющейся истории будут соответствовать маски мужа, жены и других персонажей. Как мы уже догадались, в роли постылого мужа, спешно покинувшего политическую сцену в 1991 году, выступает идеология исторического материализма. Роль жены, призванной высказывать желания и эмоциональные оценки, играет столичная общественность. Подчинённой частью этой общественности является либеральная политология, так похожая на благообразного Николая Ивановича. Что касается карнавальной маски Наташи, то её родственная связь с Геллой из 18 главы была нами изобличена. Просто идеологическая Реставрация включает смену имиджа и идеологии масс-медиа. Что же касается инстанции, которая курирует ещё одну часть активной общественности, то ей нет необходимости даже менять маску. Просто Азазелло сетует на смену характера поручений.

В рамках постсоветской Реставрации 1990-х достаточно легко обнаружить событие, похожее на похороны тела Берлиоза. Это всё та же осень 1993 года. Марксистскую голову советской системы украли ещё перед началом 19 стадии. Осталось только тело советской системы – тот самый депутатский корпус, который в 17 главе покинет внешнюю форму Съезда. Заметим, что столичная общественность плохо контролировала словесную агрессию в адрес коллег и соратников покойного.

Появление Азазелло в момент похорон неплохо укладывается в канву политических событий. Спецназ из группы «Альфа» принял самое активное и решающее участие в «выносе тела». Была эта самая группа замечена в окрестностях того же самого Белого дома и в августе 1991 года, когда была украдена голова. Но тогда Азазелло воздержался от участия, предоставив свободу действий лапам Бегемота. После изобличения активных участников «похорон», Азазелло приобретает определённый кредит доверия общественности. Затем происходит перебранка как между давно знакомыми, пока, наконец, в финале 19 стадии общественность не возложит именно на спецслужбы свои надежды на исполнение заветных желаний. Вот вкратце сюжет этой 19-й серии.

По ходу этого политического дивертисмента мы упомянули 17 главу. Не буду утомлять вас обоснованием, но придётся поверить на слово эксперту, что период Реставрации 1992-2007 годов также можно разбить на стадии меньшего масштаба: 14 стадия: ноябрь 1991 — март 1992 (Федеративный договор), 15-я: март — декабрь 1992; 16-я: январь — октябрь 1993 («похороны» Съезда); 17-я: октябрь 1993 — июль 1996; 18-я: июль 1996 — август 1998 («дефолт»); 19-я: сентябрь 1998 — 31 декабря 1999.

Не так уж трудно заметить, что внутри большой Реставрации можно обнаружить собственный «революционный цикл» и свой малый период реставрации. Это когда мимикрирующая идеология «реставрационной революции» терпит моральный крах, «дефолт», и приходится звать дедушек Примакова и Маслюкова, с их позднесоветскими методами для выхода из кризиса. Однако и этот подход не вышел за рамки реставрационной прагматики, просто либеральная Реставрация сменилась консервативной при опоре на спецслужбы.

Я не стал бы утомлять читателей этими политологическими подробностями, если бы у нас был иной способ заглянуть в ближайшее будущее. Чтобы понять, какой политический подтекст соответствует 20 или 21 главе, придётся смотреть на ближайший аналог. А это как раз разбиение на стадии большого периода Реставрации 1992-2007 годов. У нас есть основания полагать, что на рубеже 2008 года российская Реставрация завершилась, и началась 20 стадия. Какие это основания? Во-первых, долгий период двоевластия, симметричный окончанию 13 стадии перед Октябрьской революцией. Во-вторых, полный отказ политиков от идеологии, сосредоточение на чистой прагматике выживания в мировом кризисе, опять же симметрично периоду первой мировой войны. В-третьих, вот уже второй год политическая система перешла в режим напряженного ожидания каких-то внешних сигналов, что так похоже на начало сюжета 20 главы.

Мы наблюдаем самое начало 20 стадии на уровне большого политического процесса, охватывающего пространство бывшего Союза. То есть и украинские меловые горы, и белорусские низины. Видимо, именно этот подтекст имеет виду Автор, посылая летучего борова в направлении Киева. Как же нам узнать, что может быть дальше? Видимо, сравнивая с похожими политическими процессами – с той же французской революцией 1930 года и следующими периодами. А также с периодом 2000–2007 годов в масштабах федерального центра российской политики. По моей оценке, эту финальную четверть постсоветской Реставрации можно разбить на стадии так: 20 стадия: 2000–2003; 21-я: 2004–2005; 22-я: 2006–2007 годы.

Опять же, не навязывая читателем своих политологических воззрений, обращу внимание на то, что ключевым событием 21 стадии даже внутри российской политики была «оранжевая революция» в Киеве в декабре 2004 года. Она определила нервное окончание 21 стадии, включая неудачную попытку Кремля применить «оранжевые технологии» для срыва выборов в Москве в декабре 2005 года, что повлияло на выбор дальнейшей стратегии. Заметим также, что после «оранжевых» событий в Киеве, грозивших эффектом домино, одним из стабилизирующих факторов была консолидация «политического болота» в Белоруссии. Это если кратко в общих чертах.

Нужно сказать, что «оранжевая революция» в Киеве действительно заслуживает кавычек. С точки зрения целей и технологий это была не вполне удачная попытка дворцового переворота с привлечением массовки. Часть задачи – сдерживание донецких олигархов была выполнена, но и сами инициаторы – киевские олигархи не удержались на позициях. Во-вторых, даже если назвать это верхушечной революцией, то её явная незавершенность и половинчатость слишком близка к историческому аналогу первой русской революции. Очень вероятно, что в результате втягивания страны в мировой кризис случится ещё одна «верхушечная революция», но более масштабная и разрушительная.

В отличие от украинской верхушечной революции в России и вовсе возможна лишь революция сверху. Первая репетиция такой антиолигархической революции сверху в России уже была, причём на год раньше чем в Киеве. Речь идёт не столько даже об аресте Ходорковского, сколько о срыве олигархического сценария на выборах в Госдуму осенью 2003 года. По итогам этого политического контрпереворота была сформирована нынешняя «полуторапартийная» система. И если уж на то пошло, то разгром в Доме Драмлита пародирует именно ту часть 17 главы, которую мы ранее уже связали с парламентскими выборами 1993 года.

Собственно, и в сюжете 21 главы Маргарита сначала учиняет безобразие и разгром в Москве, а потом уже направляется к Киеву. Правда, после тормозит, и посылает вместо себя младшую ведьму на борове. Этому тоже есть объяснение. Уже состоявшаяся репетиция, и будущая революция сверху в России будет иметь иную природу, чем киевские верхушечные революции. Просто в силу принципиальной разницы в структуре и психологии русской и украинской наций. Украинская нация вынужденно, в силу стратегических интересов стабильности всех соседних держав объединяет культурно разнородные регионы, исповедующие не вполне стыкующиеся духовные ценности. Такая нация может быть объединена только на внешних ценностях. Даже самые идеалистические мечты каждого украинца в отдельности всё равно требуют для своего исполнения некое материалистическое объединяющее начало. Поэтому здесь никуда не деться без «борова с портфелем», то есть без материалистического наследия Ф.Бэкона. Кстати, неплохой каламбур: «бекон» как символ украинской «революции».

В этой констатации особенностей нет ничего обидного для украинской нации, поскольку на таких же внешних основаниях складывались такие великие державы как Австро-Венгрия, США, да и та же Франция времён Маргариты Валуа. А вот русская нация в своё время складывалась несколько на иных основаниях, на основе общности «коллективного бессознательного» и духовных ценностей. Поэтому русским нет нужды выходить на улицы, чтобы прочувствовать свою общность. Для этого у них есть другие психологические функции как интуиция.

Вы скажете – а как же тогда Великая Русская революция? Но в том-то и дело, что Российская империя, а потом Советский Союз объединяли не одну нацию, а множество близких, но разных народов. Включая будущих украинцев, и кавказцев, и латышей с евреями, для которых внешняя материалистическая основа объединения была необходима, как и французам в 1789 году. Но эта революция всё равно является Великой Русской, потому что наличие внешних мотивов у части участников не отрицает глубокого внутреннего мотива у большинства. Потому Великая революция была и остаётся столь противоречивой – одновременно русской и антинациональной, материалистической и духовной, радикальной и консервативной.

Сегодня же, после завершения важных этапов внешней материальной и внутренней духовной работы по формированию общей цивилизации, Россия добровольно отпустила в свободное плавание созданные с её помощью братские нации. И теперь имеет возможность обойтись в своих внутренних делах без особых внешних эффектов и эксцессов. Поэтому будущая революция сверху в начале 21 стадии в России будет консервативной. Собственно, это и есть одна из причин того, почему муза этой революции так уютно чувствует себя в низинах Белоруссии. Хотя в выбранном для отдыха месте есть и другая символика – это стык территорий трёх братских республик.

Теперь, после политологического экскурса и прогноза, можно приступить к истолкованию последней части 21 главы – собственно «шабаша» на болоте. Для начала, пока не сильно ушли от политики, разъясним образ подвыпившего толстяка в одном лишь чёрном шелковом цилиндре. В этом нам поможет французской имя Клодины, с которой тот спутал Маргариту. Впрочем, признание одной ошибки вовсе не означает, что и насчёт «светлой королевы Марго» он не заблуждается. Так вот, Клодина. Имя это встречается в массе французских романов и пьес, не говоря уже о газетах. Но сначала мы обязаны заглянуть в первоисточники, наиболее близкие Автору. Достаточно заглянуть в пьесы Булгакова, чтобы составить список: Пушкин, Гоголь, Толстой, Сервантес, Мольер. Последний должен быть на особом подозрении как французский драматург. И правда, практически сразу обнаруживаем у Жана-Батиста Мольера комедию «Жорж Данден или Одураченный муж». Совпадения с сюжетом и образами слишком явны. Здесь и сцена в 3-м действии, когда хозяйку путают со служанкой Клодиной. В конце пьесы герой получает от жены обвинение, что от него разит винным запахом, и вообще он низко пал. Но затем обвиняемый действительно падает на колени и будет прощён.

В чём же смысл этой аллегории в контексте или в контекстах Романа. Во-первых, сюжет пьесы Мольера в целом напоминает сюжет 21 главы, когда госпожа и служанка сбегают из дома, оставляя в дураках мужа. Ещё более важная подробность заключается в социальном статусе господина Дандена. Это сельский парвеню, разбогатевший выскочка, женившийся на дворянке и требующий от жёниной родни отношения к себе теперь как к высокородному господину. Шёлковый цилиндр толстяка тоже намекает на стереотипный образ капиталиста. То есть в конце 21 главы речь может идти о нуворише, который вдруг остался без штанов, оставив их где-то на берегах Енисея. Удивительно, но факт – именно на этих берегах составили состояния многие российские олигархи — Дерипаска, Потанин, Прохоров. Последний к тому же именно во Франции попал в скандал, в ходе которого был обвинён новой «роднёй» в неподобающем поведении. Однако река Енисей является символом также и мест отдалённых, где уже пребывают некоторые из бывших олигархов. В этом случае, возвращение толстяка с Енисея тоже может иметь политический смысл, но и в этом случае он не только получает амнистию, но и падает в глазах окружающих, сохраняя верность революции сверху. Тоже возможный вариант.

Хотя нам важны не отдельные биографии, а образ всего сословия. Ещё год тому назад, до начала острой фазы мирового кризиса, такое предсказание в отношении всех олигархов сочли бы глупой шуткой. А сегодня ситуация совсем иная, и ради «возвращения штанов» капиталисты будут готовы присягнуть музе революции. Немаловажным для нас является жанр мольеровской пьесы об обманутом муже – это фарс в чистом и неприкрытом виде. Но между прочим, именно с французскими революциями связана известная формула Гегеля о повторении истории в виде фарса. Это ещё один намёк на неглубокий, верхушечный характер предстоящего разгула фантазии столичной публики.

У нас в запасе остался ещё один, последний поворот четвёртого ключа – мы можем сравнить финал 21 главы с сюжетом главы 19-й, точнее – с трагической его частью. Пародирование имеет место и здесь: сначала идут воспоминания о совсем недавнем прошлом, затем разговор с Наташей, в котором Маргарита дарит ей уже не духи, а надежду. Затем героиня неспешно направляется к реке, к крутому обрыву, напоминающему стену с башнями. Издалека слышится музыка, но не похоронная как в трагическом прототипе, а весёленькая. Затем с героиней пытается познакомиться накоротке мужчина, и тоже вынужден удалиться. В отличие от 19 главы героиня не сдерживает желания активно поучаствовать в судьбе участников похорон, то есть, пардон, веселья. И появление козлоногого распорядителя очевидно пародирует участие Азазелло.

Теперь снова вспоминаем, какое идейное содержание мы обнаружили в 19 главе. Кажется, это было преодоление субъективности или что-то вроде того. Здесь же, в последней части 21 главы мы видим, наоборот, преодоление неуверенности в себе, испытание в умении быть собой, не Клодиной, и не Марго. Этот последний штрих добавляется к овладению интуицией и тренировке внимательности к деталям. В целом же 21 стадию нужно будет так и назвать «Полёт фантазии».

Вот, пожалуй, и всё, хватит с нас этих фантазий! Но нет, ещё одна мысль забрела в голову и просится в общее стадо. Во-первых, мы так и не разъяснили, для чего в сюжете появлялись русалки? И потом мы совсем забыли про бедного Иванушку, дух будущей гуманитарной науки. Неужели Автору он уже неинтересен? Если даже и так, то мы восполним этот пробел. Очевидно, что 21 стадию Полёта фантазии должна пройти любая Идея и соответствующее сообщество. Только вот какое отношение к новой антропологии может иметь описание шабаша с русалками и ведьмами? Вы себе можете представить научный трактат с таким содержанием? Вот то-то же! А я могу.

Более того, я в своем журнале от 08.08.08 давал не только ссылку, но и рецензию именно на такое научное откровение. Вот это действительно безудержная фантазия. Хотя в научном контексте будет правильно называть такую основательную фантазию рабочей гипотезой. Новая гипотеза происхождения человека, теория антропогенеза действительно повествует о первобытных русалках, ведьмах, царевнах-лягушках, поющих свои песни на болотистом островке далёкой реки. Самое удивительное в этой вполне научной гипотезе, что она непротиворечиво соединяет эволюционизм и креационизм в единой теории происхождения человека. Впрочем, в эту последнюю фантазию я даже не призываю верить. Если кому-то интересно, можно прочитать и убедиться, насколько это серьёзно или наоборот. А всех остальных, кто не желает оставаться с русалками, прошу обратно в Москву, где назревают новые события.

47. Портрет сатаны

«...Так кто ж ты, наконец?

– Я – часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо».

Вот мы и добрались в своём восхождении к кульминации сюжета Романа. И далее не можем уклоняться от ответа на заглавный вопрос о том, что за бессмертная идея скрывается за карнавальной маской Воланда. Или это вовсе даже и не маска? Заметим для начала, что предшествующие усилия по поиску смыслов, скорее, увеличили неопределённость в отношении самого главного героя Романа. Ведь только Воланд присутствует в этой драме от первого действия до последнего, занимая умы прочих героев и героинь. И даже когда мы расшифровали остальные образы, прояснили идеи, скрытые за театральными масками героев, сценический образ Воланда остаётся неприступным и таинственным:

«Два глаза уперлись Маргарите в лицо. Правый с золотою искрой на дне, сверлящий любого до дна души, и левый – пустой и черный, вроде как узкое игольное ухо, как выход в бездонный колодец всякой тьмы и теней. Лицо Воланда было скошено на сторону, правый угол рта оттянут книзу, на высоком облысевшем лбу были прорезаны глубокие параллельные острым бровям морщины. Кожу на лице Воланда как будто бы навеки сжег загар».

Впрочем, уже и то неплохо, что мы вообще начали замечать разницу между маской и истинным лицом героев Романа. Признаемся честно, раньше это нам не удавалось – и мы действительно полагали, что надевший на себя маску жалкого бродяги Иешуа – это и есть настоящий образ великого Учителя, создавшего великую Мистерию. И что Иуда – действительно предатель по жизни, а не любимый ученик, гениально сыгравший роль величайшего Предателя. А ещё мы вместе с героиней верили, что образ любящей и требовательной музы вовсе не был маской для невротических комплексов. И только чистосердечное признание, что тётя была злой, даёт теперь шанс поменять местами маску и сущность – по-настоящему любящей женщине надеть маску ведьмы. Ну и, наконец, мы должны помянуть добрым словом Аннушку-Чуму, благодаря которой мы обнаружили этот приём Автора, который за маской старой ведьмы скрыл не кого-нибудь, а музу русской поэзии.

Поэтому мы не имеем прежней возможности верить Автору на слово, когда он пишет про Воланда: «тот, кого ещё совсем недавно бедный Иван на Патриарших прудах убеждал в том, что дьявола не существует. Этот несуществующий и сидел на кровати». Потому что иначе получится, что это едва ли не единственный актёр в нашей дионисийской драме, который играет сам себя. И здесь снова неопределённость: «этот несуществующий» может относиться и к слову «дьявол», и к слову «тот». А на Патриарших прудах несуществующим называли не только дьявола.

Признаюсь честно, у меня давно появились сомнения в серьёзности намерений драматурга этой пьесы. Причём именно в отношении образа Воланда, а не всех остальных. Уж больно симпатичный и обаятельный образ, к тому же строгий и справедливый, то есть по-настоящему добрый к людям. Я уж не говорю, о том, что сам Воланд и мухи не обидит. Единственным пострадавшим числится Берлиоз, но и тот, сказать по правде, сам виноват. Воланд честно пытался его предупредить, убедить, да только Берлиоза было не удержать, будто чёрт дергал его за ниточки.

В общем, деваться нам некуда, придётся, как и предполагал Автор в первой главе, составлять подробное досье на этого подозрительного «консультанта», чтобы принимать решения самим, а не на основании чьих-то суждений. Может быть, Автор именно к этой самостоятельности в суждениях нас и подталкивает? Во всяком случае он не оставляет нам каких-то наводящих подсказок в отношении Воланда, если только не считать одной большой подсказкой весь сюжет и сквозные идеи Романа.

Взять, например, булгаковскую идею мастера, развивающую новозаветное учение о муже и жене, то есть о духе и душе как ипостасях личности. Применительно к писателю или художнику получилась очень доходчивая иллюстрация: действительно для создания настоящего художественного произведения нужны исполнительское мастерство, страстное желание души и творческий дух. Приняв эту триаду, нам удалось психологически достоверно растолковать рассказ Мастера о несчастной любви мастера и музы в отсутствие творческого духа. На этой же основе мы истолковали встречу Берлиоза, Бездомного и Воланда как историю души, эволюции личности Автора. Опять же поселяется Воланд в булгаковской квартире №50 этажом выше, чем муза Пушкина.

Обнаруженная в 19 главе неявная ссылка на притчу о мудрых и неразумных девах как будто подтверждает эту же линию, необходимость для музы сохранить свою страстность для жениха, то есть творческого духа. Но вот вопрос, кто же является женихом в последующих главах Романа? По внешнему антуражу и косвенным аналогиям со свадьбой Маргариты Валуа получается, вроде бы, Воланд. Именно он занимает место отставленного мужа и направляет действия Маргариты.

Совпадений так много, что мы вынуждены признать: Автор действительно поместил Воланда в нишу творческого духа. Но при этом сам называет его «дьяволом» или «сатаной». Может быть, таково и взаправду отношение Автора к тому, кто обрёк жизнь писателя на муки творчества? Может быть, он считал, что дух творчества и дух разрушения – это одно и то же, или хотя бы близнецы? Ведь настоящее творчество – это всегда разрушение рамок, штампов, выход за границы сложившихся стереотипов. Булгаковский Роман более всех других является образцом вполне постмодернистской деконструкции почти всех современных Автору философских, религиозных, эзотерических систем. Другое дело, что на расчищенном от строительного и наносного мусора фундаменте, из прошедшего испытание на прочность материала разрушенных пристроек творческий дух Булгакова сразу же рождает новую, свежую архитектуру полной и стройной историософии. И смеётся над постмодернизмом тоже.

Давайте попытаемся поставить себя на место Булгакова, мысленно окажемся в атмосфере рубежа 1920-30 годов. Революционная идея в кризисе, в рамках второй четверти Надлома переживает краткий период «реставрации». В среде творческой общественности возродилась предреволюционная мода на оккультизм, и она в прямом смысле готова снова заложить душу дьяволу ради успеха. И даже добивается этого в тридцатые годы. В дневниках Елены Сергеевны есть эпизод: Булгаков после первого чтения глав Романа делает письменный опрос среди слушателей. Каждый должен написать на листочке, кем, по его мнению, является Воланд. Получив большинство ответов – «сатана», Автор остался удовлетворён, но своего мнения так и не высказал. Сдаётся, что и в этом случае, как и с видимым сведением счётов с литературными противниками, Булгаков намеренно заманивает литературную общественность в том направлении, куда она сама с удовольствием готова двигаться.

И потом, Булгаков обязан был сделать выводы из фатальной ошибки своего предшественника – Гоголя, который сделал наивную попытку откровенно проповедовать светской публике евангельские духовные ценности. И горько поплатился за это, поскольку не нашёл отклика даже у своей музы. Трагический рассказ о несчастной любви мастера и музы – она ведь и о Гоголе тоже. А ведь Гоголь творил во времена, когда официальной идеологией было православие с народностью. Что же говорить о временах Булгакова, когда за попытку протащить в печать евангельскую проповедь можно было загреметь на всю катушку и вообще сгинуть без следа. А вот работа над пародийным евангелием от сатаны – это пожалуйста, это свидетельство родства душ с революционной, масонской, оккультной, заложившей душу духу материализма столичной общественностью.

Впрочем, не нужно идеализировать и самого Автора. Он ведь тоже был частью столичной творческой среды. Это ведь в его душе творческий дух спорил с Берлиозом. Первые редакции Романа говорят о том, что подсказанный чуть ли не самим Горьким замысел пьесы о сатане трактовался поначалу довольно прямолинейно. И лишь по мере многолетней работы над книгой, по мере воздействия творческого духа Воланд начинает приобретать совсем не свойственные дьяволу черты. Да так, что в финальной редакции мы затруднимся найти разрушительные действия, производимые самим Воландом. Его свитой – сколько угодно. Но разве повелевать бесами — это обязательно признак сатаны? Нет ли в иерархии духовных сущностей кого-то более могущественного, повелевающего самим сатаной? Например, в каноническом Евангелии Иисус велит бесам переселиться в стадо свиней и они слушаются. Хотя из-за этого фарисеи готовы назвать сатаной его самого.

Если уж мы затронули первоисточники, то начать нужно с Книги Иова, послужившей прообразом пролога гётевского «Фауста», а значит и первоисточником для нашего Романа. В Книге Иова сатана – это один из подчинённых Богу ангелов, отвечающий за материальное благополучие людей. Бог дал, Бог взял материальное благополучие Иова, но исполнителем в этих земных делах является сатана, князь мира сего. Мефистофель – тот самый персонаж из Книги Иова. Но в нашем Романе за исполнение такого рода фокусов отвечает Коровьев, иногда вместе с Бегемотом, но не сам Воланд:

«– Вчера вы изволили фокусы делать...

– Я? – воскликнул в изумлении маг, – помилосердствуйте. Мне это даже как-то не к лицу!»

Более значимым из первоисточников сведений о сатане для нас является Новый Завет. Во всех канонических евангелиях описана, очевидно – со слов самого Иисуса, внутренняя борьба с дьяволом во время пребывания в пустыне после Крещения: «И приступил к Нему искуситель и сказал: если Ты Сын Божий, скажи, чтобы камни сии сделались хлебами. Он же сказал ему в ответ: написано: не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих».[65]

Остальные два искушения также связаны с противопоставлением двух царств: земного княжества сатаны и духовного царства Божьего, не от мира сего, где призван царствовать Иисус. Для нас в данном случае важнее роль сатаны как искусителя. Спрашивается, где и по отношению к кому Воланд в нашем Романе играет роль такого искусителя, предлагающего обменять духовные ценности на материальные, светские? Наоборот было неоднократно. Берлиозу и Бездомному Воланд предлагает отречься от материализма, признать наличие духовных сущностей и божественного плана, то есть спастись. Но Берлиоз, искушаемый кем-то, не Воландом, предпочитает кинуться на камни. Коровьев, действительно, услужливо подсказывает ему дорогу, как тот дух-искуситель из Нового Завета. Но Коровьева мы и без этого уже раскусили, признав в нём того самого из «Фауста». При чём же здесь Воланд? Воланд может даже приказать Коровьеву вымостить дорогу в ад, но не может сделать за Берлиоза окончательный выбор, каким из двух путей последовать.

Второе упоминание сатаны в Новом Завете связано как раз с тем, что Иисус повелевает бесами и с обвинениями фарисеев в адрес Иисуса: «Фарисеи же, услышав сие, сказали: Он изгоняет бесов не иначе, как силою веельзевула, князя бесовского. Но Иисус, зная помышления их, сказал им: всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит. И если сатана сатану изгоняет, то он разделился сам с собою: как же устоит царство его?».[66] И далее обличает фарисеев в смертном грехе хулы на Духа Святаго.

Воланд сначала испытывает собеседников и лишь после этого позволяет свите примерно наказать Лиходеева, Варенуху, Босого, Сокова, Бенгальского, Семплеярова и других. Но может быть Воланд хочет усугубить, поощрить их грехи? Вроде бы всё наоборот – все вышеназванные граждане, так или иначе, встают на путь исправления или же перестают досаждать окружающим.

Ещё раз сатана упомянут в связи с притчей о сеятеле: «Посеянное при дороге означает тех, в которых сеется слово, но к которым, когда услышат, тотчас приходит сатана и похищает слово, посеянное в сердцах их. Подобным образом и посеянное на каменистом месте означает тех, которые, когда услышат слово, тотчас с радостью принимают его, но не имеют в себе корня и непостоянны; потом, когда настанет скорбь или гонение за слово, тотчас соблазняются».[67]

Было ли где-нибудь в Романе, чтобы Воланд выступил в качестве соблазнителя непостоянных или гонимых? Может быть, речь идёт о Никаноре Ивановиче, которого действительно соблазняют? Но, во-первых, делает это не Воланд, а неверный управитель Коровьев, хотя и с ведома хозяина. И опять же, как в Книге Иова, сатана делает это не ради собственного развлечения, а для испытания. Испытание Босого показывает, что сердце его пусто, Божье слово в нём не проросло. Он не гоним, не скорбит, и весьма постоянен в своем неприятии подлинного смысла доверенного ему Слова. Даже если принять допущение, что Босой – и есть придорожный камень, на который упало зерно, то расхищает его неверный управитель вместе с этим должником, а вовсе не хозяин. То есть опять все стрелки указывают на Коровьева, а не на Воланда.

Четвёртый эпизод в Евангелии с упоминанием сатаны: «И, отозвав Его, Петр начал прекословить Ему: будь милостив к Себе, Господи! да не будет этого с Тобою! Он же, обратившись, сказал Петру: отойди от Меня, сатана! Ты Мне соблазн! Потому что думаешь не о том, что Божие, но что человеческое».[68] Здесь параллели с искушением в пустыне вполне очевидны, как и с притчей о сеятеле. В свете этой притчи данное Иисусом ученику имя – Пётр, то есть камень, совсем не однозначно. Так что и этот эпизод сводится к двумя ранее разобранным.

И, наконец, два эпизода с сатаной, вошедшим в Иуду Искариота. Первый раз, когда тот по своей инициативе, но фактически с ведома Иисуса начал переговоры с первосвященниками. И второй – во время Тайной вечери, когда Иисус дал ему хлеб, то есть знание смысла предательства. И тем самым спас Иуду от власти сатаны, который действительно вошёл в его душу. Но ведь сатана и в душу самого Иисуса входил в пустыне, и тот тоже спасся знанием о царстве небесном. И в этих двух эпизодах сатана выступает всё тем же искусителем и соблазнителем. Но мы не находим этому аналогов в эпизодах Романа с участием Воланда. В московской части он общается с Алоизием, но не для того, чтобы искусить его. Если даже считать Пилата ершалаимской инкарнацией незримо присутствующего Воланда, то и там речь идёт или о наказании Иуды, или о его спасении, но не об искушении. Любовницу Иуды Низу искушают и соблазняют, но делает это не Пилат, а Афраний – инкарнация Фагота. Так что при всех наших усилиях, при самом тщательном сопоставлении Воланда со словесным портретом сатаны, составленным наиболее авторитетными специалистами, мы не находим реального сходства. Явное сходство Фагота обнаруживаем, а Воланда – нет.

Но зато мы обнаружили в каноническом Евангелии очень любопытный пример, когда фарисеи возводят хулу на Дух Божий. То есть кроме черно-белой ситуации с однозначным ответом на вопрос «Так кто же ты?», возможна ситуация, когда разные люди одно и то же видят противоположно. Ученики и простой народ видят в Иисусе мессию, а фарисеи – вельзевулов дух. Названа и причина такого искаженного восприятия: «Добрый человек из доброго сокровища выносит доброе, а злой человек из злого сокровища выносит злое».[69] Как вы думаете, был ли в курсе этих подробностей потомственный богослов Михаил Булгаков? Я думаю, что он все эти нюансы не только помнил, но ощущал всей силой интуиции гения.

Чьими глазами мы с Бездомным смотрим на иностранного консультанта в первых главах. Правильно, глазами Берлиоза, но он и есть самый настоящий фарисей, отрицающий Христа. А чьими глазами мы видим Воланда как дьявола в 22 главе? Глазами женщины, которая сама только что чистосердечно призналась в том, что она – злой человек. Так может быть всё дело в этом? Бездомный десятью главами ранее тоже признал своё несовершенство, и тоже хотел общения с творческим духом. Но на протяжении большей части 12 стадии он оставался в плену прежней, фарисейской традиции. Поэтому и не мог увидеть божественное, и ему пришлось успокоиться хотя бы тем, что существует дьявол. Помните, как Воланд в 3 главе уговаривает собеседников: «– Но умоляю вас на прощанье, поверьте хоть в то, что дьявол существует! О большем я уж вас и не прошу». Всё дело в духовном состоянии, в мировоззрении собеседников Воланда и в главах 1-3, и в главах 11-13, и в главах 21-23. Мы недавно выяснили, что в московском политическом контексте под маской Маргариты скрывается столичная творческая среда. Но именно с этой активной частью столичной публики общался Воланд в 12 главе, а теперь – вторая такая же встреча в 22 главе. И снова свита Воланда устраивает представление для Маргариты с одной целью – ещё раз испытать её.

Но как это вообще возможно – видеть мир настолько перевёрнутым? Не будем забывать, что речь идёт не о материальном мире, а о духовном. Увидеть его хотя бы в лунном, всегда обманывающем свете – это уже счастье и шаг вперёд. Когда Фагот говорит о нелюбви хозяина к электрическому свету, он профессионально лукавит. Воланд заботится не о своих глазах, а о Маргарите, которая может просто не выдержать яркого света на этой стадии своего духовного развития. Поэтому ей, как и Бездомному, легче свыкнуться с существованием дьявола, а о чём-то большем просить ещё рано.

В таком же состоянии, как московская публика в 12 главе или Маргарита в 22-й, была иудейская общественность в главе второй. Впрочем, в соответствующих канонических стихах тоже была символика сначала 12 – «мистерии», а затем 13 – «жертвы». Ершалаимская общественность тоже восприняла проповедь Иешуа, обещавшего обновить храм веры, как проявление сатанинского духа разрушения. То, что он говорил о духовном мире и обещал немедленно воссоздать новый храм, – не воспринималось. Однако творческий дух действует именно так – испытывает на прочность, на соответствие духовным законам все детали и несущие конструкции, разрушает негодное и строит на месте негодного новое. Без испытаний и частичного разрушения не бывает обновления и движения к совершенству. Нет, разумеется, если считать свою религию, философию, идеологию, науку – венцом творения, концом истории, тогда любое творчество видится проявлением духа Вельзевула.

Творческий дух имеет две стороны – светлую, созидательную и теневую, разрушительную. Для мёртвого, косного творческий дух – всегда разрушитель, для злого, несовершенного, но всё же живого – он несёт испытания, и лишь для светлого и доброго он выступает как равный партнёр и помощник в живом творчестве. Да, Воланд по отношению к большинству персонажей выступает как экзаменатор, судия, двум – Берлиозу и Майгелю он выносит, вернее – предсказывает разрушительный приговор. Потому как приговорили они себя сами. А Воланд лишь консультирует.

В общем-то, самое главное о Воланде мы уже выяснили. Всё остальное – детали. Например, когда в 3 главе он отвечает на вопрос Берлиоза о жене – «Один, один, я всегда один». Мы уже достаточно разъяснили библейскую символику чисел, чтобы понять, на что намекает наш главный герой. А если кому-то ещё непонятно, как ещё называют Творческий дух, то значит – ещё рано, и пусть, как и Маргарита, считает Воланда дьяволом. Главное, чтобы и в самом деле поверили как Бездомный, что он существует. Тогда следующий шаг будет легче.

Стоит, пожалуй, дать ещё один намёк. Кто-то из комментаторов ссылается на мнение Левия Матвея, который в 29 главе не желает Воланду здравствовать. Но, помнится, в главе 16 про Казнь этот же персонаж тоже кое-кого проклинал. Ну и, разумеется, вечный ученик Левий должен считаться авторитетом для таких же, как он, фарисеев и рабов авторитета. Ну, как же – ученик самого Иешуа! Ничего, что в козлином пергаменте написана чушь, идущая от непонимания. Обратим внимание на один небольшой нюанс. То есть небольшой он для Левия и других фарисеев. А вот для Автора и для Воланда – это очень важно. Пославший Левия – это настоящий Иисус небесного, духовного царства, а вовсе не смертный Иешуа, мастерски исполнивший его роль в новозаветной Мистерии. Так вот Иисус не приказывает Воланду, а просит его. А приказывает Иисус именно Левию. Так кто же из них двоих бес? И кого же может просить Иисус ради мастера и его возлюбленной? Разве его власть так мала, что нужна помощь сатаны?

Ну и, наконец, вспомним про имя – Воланд. Да, образец заимствован из немецкого издания «Фауста», где Мефистофель называет себя однажды, в сцене Вальпургиевой ночи — Voland. Читается, между прочим, Фоланд. Но у Булгакова – Woland, то есть действительно почти так же, но вовсе не одинаково. Само по себе это ничего не доказывает, но в словах даже одна буква меняет значение. А в слове Воланд слышится высшая Воля как высшая свобода, и высшая власть. Разумеется, это далеко не всё, что можно и нужно будет сказать о Воланде. Но, наверное, самое главное, без чего нельзя понять смысл 22 главы и далее.

48. Ключи к нехорошей квартире

Разумеется, далеко не всем читателям пришлось по душе разоблачение Воланда, который так искусно ввёл в заблуждение и Бездомного, и Маргариту, да и большинство читателей, не исключая и меня. Как приятно верить в существование столь обаятельной, справедливой и даже, можно сказать, доброй и снисходительной к нашим слабостям «нечистой силы». Нам легко понять восторг Маргариты, поверившей в безопасного иностранца. При таком «понимании» намного легче решиться продать душу дьяволу. Вот и интеллигентные читатели, и особенно читательницы по прочтении Романа невольно вздохнут – вот бы нам повстречать на жизненном пути такого ценителя наших тёмных сторон, готового заплатить за них хотя бы одним полночным мигом яркого праздника. Боюсь только, что Автор предвидит верно, и всему нашему поколению Массолита этот праздник воспевания смерти действительно обещан и уготован. Так что лично мне как-то ближе и спокойней альтернативная версия прочтения, в которой Воланд лишь руководит «нечистой силой», а не возглавляет её, обыгрывает свою свиту в сложную политическую игру, а не играет заодно с ней.

Впрочем, вся эта нравоучительная философия является лишь побочным эффектом и не имеет прямого отношения к нашему прямому делу рационального и бесстрастного решения головоломки, составленной Автором в виде Романа. Мы уже обнаружили целый ряд ключей и даже убедились на примере довольно сложной 21 главы, что все эти ключи действительно работают, что Автор действительно пользовался этими ключами при написании. В случае 21 главы количество соответствий решительно перешло в качество полной уверенности в правильности найденного пути и в надёжности путеводной нити. Следовательно, эти же самые найденные нами закономерности, ключи, символы должны работать и в отношении 22 главы, и 23-й тоже. Но в том-то и дело, что работают подаренные Автором ключи только в одном случае – если мы признаем, что Воланд действительно противостоит своей свите, а не являет с нею одно тёмное целое. Если версия Воланда как сатаны не соответствует всей историософской конструкции, всему тайному замыслу, то это намного более убедительно, чем просто гипотеза о том, что Автор знаком со словесным портретом сатаны из Нового Завета.

В виду важности рассматриваемого вопроса нам опять придётся последовательно применить к 22 главе все ключи и соответствующие объективные методы анализа. Как обычно, используем сначала первый ключ – сравнение с аналогичной стадией из первого большого ряда, то есть с 12 главой. Однако простое сравнение здесь не работает, и нам потребуется ещё один ключ – третий в нашем списке. Это означает, что нужно рассматривать главы 22 и 23 вместе, как и главы 12 и 13, потому что в них описаны два параллельных действия. Одна сюжетная линия является завершением предыдущего большого ряда 11-22. Вторая сюжетная линия, сопряжённая с первой, но противостоящая ей, идущая на смену, относится уже к следующему большому ряду 21-32.

В 12 и 13 главе это противопоставление было более наглядным. Автор нарочно развёл две сюжетные линии не только по двум разным пространствам – Варьете и палата №117, но и по разным главам. При этом оставил указание на параллельное течение времени: сюжеты обеих 12 и 13 глав идут после конца 11 главы. В главах 22 и 23, наоборот, Автор всячески затемняет различие между двумя сопряженными сюжетными линиями, объединив их в единый поток времени и, вроде бы, в одном пространстве. Уловить наличие двух линий и тем более их противопоставление невооружённым взглядом почти невозможно. Это доступно тому, кто уже нашёл все «потерянные» Автором ключи и научился ими владеть, то есть единомышленнику Автора. А для остальных текст остаётся просто мистической сказочкой про симпатичную ведьму, обаятельного дьявола и его проворных слуг.

Можно ли обнаружить в 22 и 23 главах два параллельных пространства двух действий? Конечно, и без особого труда. Автор пытается скрыть этот факт нехитрым отвлекающим приёмом – поместив второе пространство за ту же самую дверь квартиры №50 в доме №302-бис. Однако, даже в полной темноте с самых первых шагов ясно, что это совсем другое пространство. От прежнего пространства нехорошей квартиры осталась неизменной лишь комната Воланда. Соответственно, это изначальное пространство предназначено для общения Воланда с Маргаритой, а другое, изменённое с помощью пятого измерения – для подготовки и проведения Великого бала у сатаны.

В параллельной 12 главе Воланд сначала присутствует в сценическом пространстве Варьете, где хозяйничают Фагот с Бегемотом и Геллой. Затем Воланд, а это был его бас в конце 11 главы, перемещается в палату №117 для общения с Иваном. Как Воланду удалось оказаться в 13 главе через мгновенье, посетив целое представление в 12 главе? Видимо, точно так же, как в 23 главе между началом долгого испытания Маргариты и появлением Воланда в пространстве пятого измерения проходят считанные секунды. Кстати, Булгаков был знаком с теорией относительности, так что такое странное поведение времени в разных линиях действия тоже имеет свой прототип.

Тот факт, что Воланд посещает виртуальное пространство Бала в конце, а не в начале представления, напоминает нам об ещё одном ключе – зеркальной симметрии. И действительно, такая симметрия должна существовать – между 11 и 22 главами, началом и финалом большой фазы Надлома. Но, видимо, Автор указывает нам и на симметрию между двумя «большими узлами» – быстротекущими процессами, обеспечивающими сопряжение и смену больших фаз.

Теперь нам будет легче убедиться, внимательно посмотрев на сюжетные линии, что вовсе не Воланд является хозяином другого пространства. На самом верху тёмной лестницы Маргариту встречает не Воланд, а Коровьев. Он же хвастается знанием технологий пятого измерения, а также иных способов решения квартирного вопроса. Наконец, это Коровьев надевает на шею Маргариты тяжкие регалии с мордой Мефистофеля, и это он, Фагот, как распорядитель Бала находится рядом с «королевой». Что же касается Воланда, то является он ровно в полночь, чтобы закончить этот Бал и забрать с собой Маргариту. Поэтому название 23 главы «Великий бал у сатаны» лишь по недоразумению может быть отнесено к Воланду, а не к Фаготу. Хотя признаем честно, Автор сделал всё, что только мог для этого недоразумения. Более того, он даже предусмотрел, чтобы мы могли обнаружить не столь уж скрытую ссылку на притчу о неразумных девах в 19 главе. В этом случае, мы должны были ожидать, что в полночь появится жених и, следовательно, начнётся свадьба. Значит, эта самая давно ожидаемая свадьба и есть «Великий бал у сатаны». Судите сами, могла ли нетерпеливая Маргарита, доверившись Коровьеву, подумать как-нибудь иначе:

«– До полуночи не более десяти секунд, – добавил Коровьев, – сейчас начнется.

Эти десять секунд – показались Маргарите чрезвычайно длинными. По-видимому, они истекли уже, и ровно ничего не произошло...»

И вдруг, после трёх или четырёх часов тяжелейшего испытания, выясняется, что всё не так, как казалось несчастной «королеве»: «…Маргарита не помнила, кто помог ей подняться на возвышение, появившееся посередине этого свободного пространства зала. Когда она взошла на него, она, к удивлению своему, услышала, как где-то бьет полночь, которая давным-давно, по ее счету, истекла. С последним ударом неизвестно откуда слышавшихся часов молчание упало на толпы гостей. Тогда Маргарита опять увидела Воланда».

Впрочем, вполне может быть, что Автор и не думал нас дурачить, а беспристрастно рассказал о происходящем, а заодно о состоянии героини, не способной отличить «чёрное от белого», испытывающей холодящий страх перед Воландом, но при этом симпатизирующей и доверяющей Коровьеву. В этом смысле двойственное психологическое состояние Маргариты: желание стать действительно свободной и счастливой, но и готовность поверить в дьявола – полностью соответствует состоянию Ивана Бездомного в начале 13 главы.

Двойственное и не вполне адекватное состояние Маргариты подчёркивается Автором с помощью довольно таки пикантных деталей: «– Почему королевской крови? – испуганно шепнула Маргарита, прижимаясь к Коровьеву». А чуть позже эта же неодетая особа захочет подменить Геллу возле ног Воланда. В оправдание героини заметим, что и Коровьев, и Воланд, каждый по-своему, подыгрывают Маргарите, чтобы она как-нибудь прежде времени не научилась различать добро и зло. В этом смысле изображение райских кущ в 23 главе становится вполне метафорическим.

Что касается мотивов Коровьева, то они всем ясны, несмотря на известное лукавство в каждом его слове. Если не быть, то хотя бы выглядеть хозяином положения – вот девиз настоящего Мефистофеля. Например, Фагот явно недоговаривает, переводя стрелки на «мессира», когда Маргарита удивляется отсутствию света на лестнице в начале 22 главы. Воланд находится в другом помещении, а здесь именно Коровьев не желает быть узнанным.

Кстати, в книге Бузиновских о прототипе Коровьева – «золотом телёнке» Роберто Бартини есть и такая подробность, будто бы он страдал заболеванием глаз и поэтому принимал гостей всегда в затемнённом помещении. Однако это вполне могло быть уловкой связника между советским руководством и европейскими закулисными союзниками. С такой легендой и собственную внешность легче скрыть от лишних глаз, и двойника подсунуть на время отсутствия в стране. Тот факт, что у Булгакова стрелки переведены на Воланда, якобы не выносящего электрического света, мог быть частью сложной игры Булгакова, участвовавшего в кружке «Атон» вместе с авторами «Золотого телёнка». Наш Автор тоже мог в обмен на лояльность ОГПУ пообещать написать роман о чёрте с чертами конкретного резидента. Но в отличие от других членов кружка Булгаков предчувствовал разгром ОГПУ и своё освобождение от взятых обязательств. Тем не менее, двойное или тройное дно в Романе сохранилось как продолжение этой опасной игры.

Однако вернёмся от прототипов к героям Романа. Мы вроде бы уже вычислили, что Коровьев-Фагот, олицетворяющий сам дух материализма – это и есть муж Маргариты. То есть на лестнице в пятом измерении она встретилась с вроде бы отвергнутым, но всё ещё мужем. Есть ли этому, ещё более пикантному обстоятельству какие-то подтверждения в тексте 22 главы? Прямых нет, а вот косвенных – сколько угодно. Во-первых, «внешность Коровьева весьма изменилась». Нужно думать, что и предыдущий клетчатый наряд с треснувшим пенсне был уже изрядным изменением для командировки по сравнению с солидной внешностью прежнего «инженера человеческих душ», которую знала его жена. И потом, разве нас удивляет, что столичная творческая общественность, которую собственно и олицетворяет Маргарита, не узнаёт кого-то в лицо, особенно если и не желает узнавать. Скажем, в 1991 году молодая поросль советской экономической науки сменила роговые очки марксистов на извлечённое из дореволюционных времён треснувшее пенсне либеральных демократов. Но как были экономическими детерминистами, то есть материалистами до мозга костей, так и остались, несмотря на все переодевания. Зато сорвали аплодисменты пожелавшей обмануться столичной общественности во время представления с приватизационными ваучерами-червонцами. Когда же обман быстро вышел наружу, то академическая общественность сделала вид, что она как бы и ни при чём, и это не советская наука воспитала младореформаторов, и не она подталкивала власть к либерализации ради сиюминутных благ. Поэтому будет вовсе не удивительно, что и сейчас, когда мировой финансовый кризис вот-вот похоронит под кучей «токсичных отходов» либеральную версию материализма, сам дух опять окажется в первых рядах борцов с проклятым прошлым. И судя по всему, будет переодет как раз в нобелевскую униформу академической науки.

Сразу после встречи Маргариты с Коровьевым прозвучала и ещё одна туманная фраза: «Удивительно странный вечер, – думала Маргарита, – я всего ожидала, но только не этого!» Вроде бы по тексту «этого» относится к темноте. Только что же такого неожиданного в темноте на лестнице поздним вечером около полуночи? Ну да ладно, не будем придираться к словам или мыслям бедной женщины. Но всё же отметим и такую деталь: «Коровьев понравился Маргарите, и трескучая его болтовня подействовала на нее успокоительно». Ничего не попишешь, но признаем, что наша подзащитная оказалась первой и единственной, кому симпатичен наглый гаер. Впрочем, Ивану Бездомному его болтливый наставник Берлиоз тоже нравился вплоть до конца 11 главы, в отличие от Воланда.

С мотивацией Коровьева всё более или менее понятно – хоть день да наш. Да, дух материализма, князь мира сего уже потерял твёрдую почву под ногами. В его власти осталось только виртуальное пространство масс-медиа, то самое пятое измерение, в которое сегодня можно легко выйти из любой московской квартиры. Да, «мягкая сила» финансовой олигархии, привыкшая красться по-кошачьи, сегодня, играя белыми, имея преимущество первого хода, всё равно проигрывает свою глобальную партию на «Великой шахматной доске». Заметьте, что это не я придумал последнюю метафору, а идеологи и приспешники самой финансовой олигархии. И именно они уже произвели замену «короля» на «офицера» в Белом доме, пытаясь таким образом избежать мата со стороны творческого духа Истории. Тем не менее, у Коровьева с Бегемотом остаётся ещё последний шанс – использовать своё хозяйское положение в пятом измерении, чтобы воздействовать на эмоции, желания, мотивацию активной части общественности. Эту эмоциональную, одновременно восторженную и испуганную ипостась столичной элиты олицетворяет наша героиня.

Но какой резон Воланду прощать Бегемота и подыгрывать Коровьеву? Ведь Маргарита вроде бы уже и так в его власти, готова послушно втирать ядовитое зелье, да и заменить Геллу во всём остальном. Сама же признавалась Азазелло, что, мол, я женщина без предрассудков. Да, и первая мысль в голову героини пришла именно о постели. Но только вот нужна ли Воланду такая испуганная невеста, искренне почитающая его дьяволом? Видимо, не очень, раз он направляет её на последнее испытание, в услужение настоящему сатане.

Здесь мы вполне можем вспомнить ещё об одной параллели. Мы можем вспомнить не только о 12 главе, но и о 2-й, то есть о завязке ершалаимской части Романа. Великая Пятница, начавшаяся по иудейскому счислению времени предыдущим вечером, согласно каноническим евангелиям связана с символикой Жертвы. Тайная вечеря – это превращение 12 в 13, ученики становятся равными с Учителем. В том числе и любимый ученик Иуда, которого Учитель отдаёт во власть сатаны, подарив ему противоядие – духовное знание о смысле предстоящей Мистерии. Между прочим, до этого момента Иуда, как и многие ученики, почитал Учителя как «иудейского мессию», то есть будущего царя «мира сего», который освободит Израиль от иноземного ига в земном, материальном смысле. Духовное понимание Израиля, Египта и Рима тоже стало к этому моменту доступно ученикам, поскольку Учитель научил их всему, что знал сам. Но двойственность восприятия и отношения к Учителю никуда не делась. Он и без Великой Мистерии мог бы сохранить свою власть над учениками и приобрести ещё большую власть над столичной общественностью Ершалаима. Но это было бы поклонение земному царю, князю мира сего, то есть образу сатаны.

49. Сказка и ложь

Самое главное мы в предыдущий раз выяснили. Причём самое главное не только для главы 22, а для всей книги: отношения Воланда и его свиты, особенно Коровьева, вовсе не таковы, какими кажутся неискушённым героям и читателям Романа. Теперь можно перейти к деталям этих отношений. Но сначала коротко коснёмся символики числа 22. В данном случае, как и в главе 16 про падающую башню, Автор решил заимствовать визуальный символ из карт Таро. Изображение 22 карты представляет собой нагую женщину, согнувшую ногу в колене, вокруг которой реет Уроборос – змей, кусающий себя за хвост. Плюс по краям известные символы четырёх стихий – лев, телец, орёл и человек.

Мы уже знаем, судя по примерному переводу фамилии Дунчиль – dunghill, насколько отрицательно Булгаков относился к оккультизму. Тем не менее, в паре случаев он близко следует «канонической» визуальной символике Таро. В данном случае причину этого исключения из правила объяснить легко. Обнажённая Маргарита, опираясь согнутым коленом на подставку, будет стоять у нас в окружении «льва» Бегемота, «золотого телёнка» Коровьева и «орла» Азазелло вовсе не в 22-й, а в 23-й главе. То есть, как минимум, одна из причин – желание Автора ещё раз указать на необходимость рассматривать обе главы вместе.

Что касается не вполне очевидной связи Азазелло с символом орла, то, во-первых, он и правда орёл в переносном смысле. Кроме того, Автор дважды стыкует его появление с волшебными птицами. Первый раз в конце главы 18, где паскудный воробышек превращается в медицинскую бабу-ягу с лицом Азазелло и птичьей лапой. Второй раз – в самом начале 22 главы, когда вместо улетевшего на колесе грача появляется летающий на шпаге Азазелло. Интересный вопрос, кто из двух оставшихся живых кандидатов в этой картине является человеком, а кто змеем – мессир Воланд или барон Майгель? Но вряд ли речь идёт о Берлиозе и тем более об Абадонне, ибо он так же или даже ещё более мёртв, чем прочие гости Бала.

Итак, мы ещё раз подтвердили, что 22 и 23 главу нужно толковать вместе в параллель с 12 и 13 главами. Но при этом мы уже заметили, что течение сюжета зеркально симметрично – Воланд выходит на сцену не в начале, а в конце. Разумеется, эта зеркальная симметрия нужна Автору, чтобы лишний раз запутать тех, кому он не хотел открывать настоящих секретов своего Романа. Но это уже точно не мы с вами. Для нас это – возможность сравнить двойной сюжет 22-23 главы с сюжетами 12 и 13 глав, используя это самое зеркало. Помнится, похожий зеркальный приём для зашифровки своих записей использовал Леонардо да Винчи. Хотя в нашем случае «код Булгакова» будет посильнее. И ещё мы выяснили, что сюжетная линия, связанная с Коровьевым, зеркально симметрична 12 главе про Варьете, а вот общение Маргариты с Воландом – главе 13-й.

В самом начале 22 главы появляется Коровьев и на верхней площадке тёмной лестницы беседует с Маргаритой, которая, напомним, была женой очень важной персоны. Следовательно, нам нужно посмотреть в конец 12 главы и обнаружить там диалог Фагота с гражданкой Семплеяровой. Вот только содержание этого общения диаметрально противоположно. В Варьете имел место жанр разоблачения, когда Фагот поведал жене сановника горькую правду. А в пятом измерении Коровьев, наоборот, предпочитает пустить в дело самую что ни на есть сладкую лесть. И, следовательно, врёт! Но с какой же целью? В Варьете явной целью является наказание мужа, для чего под удар ставится сохранение семьи. Так не является ли целью Коровьева в 22 главе, наоборот, удержание жены?

Мы могли бы догадаться, что Коровьев нагло врёт, ещё по двум причинам. Начнём с того, что французская королева, о которой идёт речь, то есть Маргарита Валуа, жена Генриха IV, к сожалению или к счастью, но так и осталась бездетной. А если бы и родила кого-то тайно вследствие своих знаменитых любовных приключений, то и тогда не было бы речи о королевской крови. Кроме того, Автор специально для нас тщательно прорисовал параллели между Воландом и Пилатом, Фаготом и Афранием. Достаточно и того, что изобретателя музыкального инструмента «фагот» звали Афранио. После этого Автор делает всё, чтобы мы убедились, что Афраний – самый лучший профессиональный лжец, античный политтехнолог. Ну и, наконец, совпадение образа Коровьева со словесным портретом сатаны, лукавого тоже наводит на размышления. Короче, при детальном рассмотрении любых слов или ссылок на Коровьева придётся доказывать, что он зачем-то сказал правду, как в случае с Семплеяровым. В общем же случае должна действовать презумпция имманентного лукавства. Или попросту говоря – врёт он всё!

Но ведь как талантливо врёт?! Знает ведь, змей, за какую струну дёрнуть, на какую слабину нажать. Вот и Маргарита реагирует ожидаемо: «– Почему королевской крови? – испуганно шепнула Маргарита, прижимаясь к Коровьеву». Только что она желала отдать всё это опостылевшее светское преуспевание, всё это достойное общей зависти роскошное существование на верхнем этаже столичной жизни ради простой земной любви. И вдруг оказывается, она что-то пропустила, чего-то ещё не достигла в этой самой мирской суете, ярмарке тщеславия. И вот она уже снова прижимается к постылому мужу, которого только что «не узнавала». Эх, вздохнем мы, но разве мы сами устояли бы перед лестью такого масштаба и монархическими перспективами. Хотя понятно, что всё он, Коровьев, врёт: и про причину отсутствия света, и про ежегодный бал, и про сто двадцать одну Маргариту. Нет, конечно, и Коровьева, и самого Воланда с самого начала интересует в Москве одна единственная Маргарита – официальная жена одного и тайная… но не будем забегать вперёд.

Однако, вглядываясь в важные детали, не будем пропускать и такие, которые говорят в пользу нашей подзащитной. Она дала согласие на участие в балу ещё до того, как Коровьев наврал про королевскую кровь. А в таких делах, как мы убедились ещё на примере Иуды, важнее не внешняя форма, а мотив действия. Так вот, изначальным мотивом Маргариты была и остаётся любовь, но подмена мотивации, увод в нужную ему сторону – это любимое занятие лукавого соблазнителя.

Отметим ещё один пример изящной, великолепной манипуляции – вот это враньё Коровьева: «Просто мессир не любит электрического света, и мы дадим его в самый последний момент». Это называется наукообразно «метод НЛП», а на самом деле – «капнуть на мозги» в подходящий момент. Теперь ошарашенная женщина будет уверена – когда включат свет, это и будет тот самый «последний момент» в ожидании возможного счастья. Собственно, это и есть главная причина технических манипуляций лукавого с освещением, кроме нежелания «светиться». В общем, всё совершенно ясно с Коровьевым, с его методами и мотивами – любым способом удержать при себе Маргариту. Но для чего понадобилась Маргарита Воланду, и почему Коровьеву так нужно было перехватить её на тёмной лестнице до свидания с «мессиром»? Давайте вглядываться в детали дальше: «Все это замирающая от страха Маргарита разглядела в коварных тенях от свечей кое-как. Взор ее притягивала постель, на которой сидел тот, кого ещё совсем недавно бедный Иван на Патриарших прудах убеждал в том, что дьявола не существует. Этот несуществующий и сидел на кровати».

Небольшая такая филологическая деталь – вроде бы опять очередная «ошибка» Автора, на этот раз стилистическая. Первое предложение абзаца явно относится к предыдущему описанию комнаты, мебели, подсвечников. Но великий стилист и корифей литературного языка почему-то путает, включает это обстоятельство очень плохого освещения в один абзац с едва ли не главным моментом всего Романа – встречи Маргариты и Воланда. И здесь же отсылка к встрече Воланда и Ивана. Мы просто обязаны воспользоваться «первым ключом» – соотнести эту встречу героини с Воландом и встречу Ивана с незнакомцем в 13 главе. Получается, Автор намекает, что испуганная Маргарита в коварном освещении вполне могла обознаться. Однако та же самая проблема возникала у нас с толкованием встречи Ивана и Мастера в 13 главе. Незнакомец тоже успокаивал Ивана тем, что убеждал его в дьявольской природе Воланда. Но сам незнакомец до того, как проник в палату к Ивану и стал похожим на мастера, говорил басом Воланда. Все эти видимые странности и загадки исчезали при аллегорическом толковании образов.

Если балкон вокруг палат является наглядным символом «коллективного бессознательного», из глубин которого является некий дух, то палаты «сумасшедшего дома» – это аллегория шизоидной личности, находящейся в состоянии разделённости сознания, но открытой для интуитивной коммуникации. То есть речь идёт о присутствии в одной конкретной личности пассивного, потерявшего мотивацию сознания мастера, и рядом с ним, но изолированно – сознания начинающего учёного. И это разделённое сознание может быть объединено лишь через интуицию с помощью творческого духа. Поэтому Воланд – а это и есть имя творческого духа, проникая внутрь дома, то есть личности – становится духом Мастера. Для Ивана – он приобретает образ мастера, а для мастера в соседней палате – внешний образ Ивана. При этом Иван учится у Мастера, приобретает его знания, черты и поэтому новый Иван в отличие от ветхого – это ещё и новый Мастер. К концу 13 стадии должно произойти полное преодоление прежней разделённости, возникшей в момент появления Ивана в клинике. То есть Иван и мастер становятся одной ипостасью, одним духом. Но поскольку посредником в этом объединении выступал Воланд, то и он тоже дарит новому Ивану свои черты и сам приобретает черты мастера, то есть становится Мастером.

Ничего не попишешь, проще никак не получается написать историю души, психологические механизмы развития личности. Придётся читателю поверить нам с Автором на слово – мастер и Иван стали одним целым, одной телесной сущностью «внешнего человека». Но при этом Воланд и Мастер – тоже стали одной духовной сущностью «внутреннего человека». Прежний мастер, преодолев разделённость и соединившись с Воландом, стал Мастером. И этот новый Мастер, он же Воланд вынужден делить нехорошую квартиру в верхнем этаже дома с Коровьевым, занявшим комнаты Берлиоза. При этом Коровьев является управителем до того самого «последнего момента», пока наследник, он же жених не предъявит свои законные права на владение всем домом, а значит и права на жену, которая тоже должна стать новой, превратиться в невесту.

Возвращаясь к деталям 22 главы и параллелям с 13 главой, получаем, что Иван встречается с Воландом дважды – в первой главе на Патриарших, а затем в конце 11 главы – в своей палате. Но не узнаёт своего обидчика, поскольку тот уже стал Мастером. Хотя мы уже обсуждали наличие многих примет сходства между мастером и Воландом. В 22 главе теперь уже Маргарита, встретившись с Воландом, не узнаёт в нём мастера, потому что он стал Мастером. И нам должны быть также интересны детали портрета Воланда в этой главе, которые собственно и отличают его от мастера: «Лицо Воланда было скошено на сторону, правый угол рта оттянут книзу, на высоком облысевшем лбу были прорезаны глубокие параллельные острым бровям морщины. Кожу на лице Воланда как будто бы навеки сжег загар». Плюс к этому два разных глаза – зелёный с искрой, и чёрный с дырой. А также «был одет в одну ночную длинную рубашку, грязную и заплатанную на левом плече».

А ведь в нашем Романе был похожий персонаж, с которым мы расстались в конце 16 главы – той самой, которая каким-то неясным образом предшествует 22-й. Автор зачем-то связал эти две главы с помощью двух образов из карт Таро. А вот описание этого героя из второй главы: «Этот человек был одет в старенький и разорванный голубой хитон... Под левым глазом у человека был большой синяк, в углу рта – ссадина с запекшейся кровью». Однако греческий хитон – это и есть длинная рубашка, сохранивщаяся в облачении монахов. Был разорванный – стал заплатанный, вполне могло случиться. Угол рта повреждён, как и один глаз. Наконец, перед расставанием в конце 16 главы герой несколько часов провёл под палящим солнцем, так что загар остался навеки. По-моему, вполне убедительная преемственность образа.

Немного сложнее то, что касается двух разных глаз и двух взглядов: «Правый с золотою искрой на дне, сверлящий любого до дна души, и левый – пустой и черный, вроде как узкое игольное ухо, как выход в бездонный колодец всякой тьмы и теней». Но эти пугающие героиню подробности тоже не противоречат найденному нами соответствию. Вопрос о способности видеть людей такими, как они есть, и о способности видеть невидимое – пронизывает текст Нового Завета. В начале Евангелия от Иоанна приведён эпизод с обращением апостола Нафанаила, простодушие которого известно Учителю ещё до встречи с ним. А у Луки можно найти: «Он же сказал им: Я видел сатану, спадшего с неба, как молнию».[70] Может быть золотой жук-скарабей на груди Воланда – лишняя деталь? Но и здесь нет криминала – Моисей не только вывел евреев из плена, но и вынес оттуда египетскую премудрость, а Иисус в детстве символически повторил этот путь.

Однако нам всё же интереснее детали, связанные с борьбой Воланда и Коровьева за внимание Маргариты. Вот Воланд, увидев гостью, желает завершить шахматную партию, чтобы пообщаться с Маргаритой, а не с Бегемотом. Но Коровьев тут как тут – подсказывает, чтобы Маргарита попросила об обратном. Сам он без помощи Маргариты уже, видимо, не может влиять на ситуацию.

Воланд тоже называет Маргариту «королевой». Но многое проясняет его реплика: «Да, прав Коровьев! Как причудливо тасуется колода! Кровь!» Понятно, что Фагот уже доложил о согласии Маргариты стать королевой бала, который, судя по недовольному бурчанию мессира, таки является затеей свиты, а не его самого. Доложил наверняка Коровьев и о своём генеалогическом «открытии», которое вовсе не обрадовало Воланда. Нет, он конечно в курсе, что это обман, но желание Маргариты наследовать образу французской королевы – это уже факт. Поэтому Воланд вынужден сделать свой ход в этой сложной партии, где на кону стоит цвет королевы: «я сильно подозреваю, что эта боль в колене оставлена мне на память одной очаровательной ведьмой, с которой я близко познакомился в тысяча пятьсот семьдесят первом году в Брокенских горах, на чертовой кафедре».

Если уж вас принимают за настоящего дьявола, то приходится использовать хотя бы эту возможность, чтобы донести до Маргариты несколько иной взгляд на интересующую нас французскую королеву и не только. Варфоломеевская ночь и «кровавая свадьба» королевы Марго случились в 1572 году. Рассказ Воланда о какой-то ведьме, участвовавшей годом раньше в брокенском шабаше, – явный намёк именно на эту самую неназываемую французскую королеву. «– Ах, может ли это быть!» – реагирует Маргарита, которая должна делать выбор между ипостасями ведьмы и невесты. Воланд даёт героине недостающее ей для верного выбора знание об интересующем предмете, так что в противостоянии двух соперников хотя бы восстановлено равновесие.

Следующим предметом обсуждения становится «глобус Воланда» — возможно, что это какая-то информационная технология, превосходящая по качеству все масс-медиа. Это тоже ответ Коровьеву, который до этого доказывал Маргарите своё умение по части владения виртуальным пространством. Так что и здесь счёт становится равный. Кроме этого Воланд воздействует на Маргариту сильно действующим средством – показав вблизи убитого ребёнка. Мы помним, общение с ребёнком благотворно повлияло на нашу подзащитную в середине 21 главы. Теперь Воланд воздействует на основу женских чувств – материнский инстинкт, чтобы наглядно показать возможные последствия ошибок облечённых властью особ. Чтобы новоиспечённая королева Бала не могла сказать себе, что не знала.

Отдельные почитательницы булгаковского Романа сетуют, что лучше бы никто его не толковал и не разъяснял, поскольку при этом теряется вся мистическая романтика. Однако, на мой взгляд, дело обстоит совсем наоборот. Изначальная версия без противостояния Воланда–Мастера и Коровьева–Сатаны скучна и невыразительна по сравнению с открывшейся нам картиной битвы за душу человека, за эмоциональную сторону психики важнейшей, творческой части человечества.

Эту картину вполне можно переложить на традиционный язык сказки. Представьте принцессу, которую в раннем возрасте отдали замуж за царя Кощея и поселили в верхний этаж готического замка. И был ещё у этой заколдованной принцессы возлюбленный трубадур или менестрель, он же Иванушка-дурачок. Своим мастерством растопил он душу пленницы – жены Кощея, которая уже была готова сбежать с возлюбленным и даже погибнуть вместе с ним. Но судьба уберегла их, хотя и приготовила испытания. Шесть или семь долгих веков, лет или месяцев, точно неизвестно, томился Иванушка-дурачок в далёком замке с названием не то Иф, не то Белые столбы. В этой защищённой от врагов крепости нашёл его добрый волшебник и наставил на путь истинный, научил всему. И когда Иван превратился точь-в-точь в такого же древнего старца, смог он взлететь над стенами и белыми колоннами замка и уже на свободе древний Волхв обернулся молодым Иваном-царевичем, готовым сразиться за своё счастье и отвоевать свободу свой возлюбленной.

Только одной молодой силы и обретённой мудрости для этого недостаточно. Нужно ещё, чтобы сама принцесса вспомнила о любви. Но она помнила о своём мастере Иванушке днём, и это была не любовь, а жалость к себе самой. Потому что, как всем известно, предмет любви должен сниться. Наша принцесса тосковала и чахла, потому как не давал ей свободно дышать Кощей, он же принц-администратор. И лишь когда появился под неприступными стенами кощеевой темницы Иван-царевич, вызвал администратора на честный поединок, то забеспокоился тот, выписал себе командировку на три дня в стольный град тридесятого царства. Решил всюду сопровождать Ивана, вкрасться в доверие, юлить, обманывать, напускать туману, чтобы не дать ему найти путь к принцессе. А Ивану-Мастеру только этого и надо было. Потому что волшебная мудрость заключалась в том числе и в магической формуле: «Тот, кто нам мешает, тот нам и поможет». Поэтому у Мастера был посох с изображением чёрного пуделя, который символизировал эту способность опираться на противника и использовать его силу в борьбе с ним же. Нужно только добиться в конечном итоге, чтобы этот змей сам укусил себя за хвост.

Увел за собой Иван-Мастер Кощея, Кота-Баюна да Бабу-Ягу. Легче стало дышать очарованной принцессе, и приснился ей, наконец, Иванушка. Проснулась она уже почти Василисой Прекрасной. Почувствовала это Баба-Яга, решила к Ивану подольститься, да и с Кощеем в политические игры поиграть – обернулась птицею, принесла кощеевой жене весточку, да зелье своё. Только принцесса не от зелья, а от одной радости, что жив её суженый, превратилась в Василису, да и выпорхнула в окошко белой лебедью. Узнал про то Кощей, стал плести интриги пуще прежних. Решил оборотиться добрым ангелом, да и подкараулить Василису возле стана Ивана-царевича. С помощью колдовства и пятого измерения превратил замочную скважину в огромный медиа-комплекс, целое Останкино, свет потушил и притаился. А как прилетела Василиса тут же втёрся к ней Кощей в доверие, рассказал про новое реалити-шоу с уже расписанной для Василисы главной ролью. Убедил, договор заключил, да и себе центральную роль не забыл. Согласилась принцесса стать королевой, и снова оказалась в плену у Кощея. Только уже не физически, а ментально – видит всё вокруг через кощеево кривое зеркало. А в этом тёмном зеркале видны только изъяны да несовершенства. Вот и глядя на Ивана-Мастера видит Василиса Прекрасная только то, что не до конца он ещё превратился, выглядит как древний Волхв, а притягивает к себе как молодой. Поневоле испугаешься этого ощущения непонятной силы. Видит такое дело Иван-Мастер и думает про себя – э, Кощей! тебе ли меня перехитрить. Раз твоё зеркало одно несовершенство пропускает, я Василисе её собственное несовершенство и покажу. А уж с моим магическим кристаллом и твоему зеркалу не справиться.

Впечатлил древний Волхв Василису, да и использовал эту психологическую зависимость ей на пользу. Строго настрого наказал – никакой пищи и вина на Шоу у Кощея не есть, ни пить. А пить одну чистую воду, которая является символом надежды на подлинное счастье. Ничем другим не мог помочь Иван-Мастер, кроме того знания, которое могла увидеть через кривое зеркало Василиса. Время короткого свидания нельзя было тратить на рассеивание заблуждения о себе, Мастере, а только помочь возлюбленной понять саму себя, чтобы она могла спастись в это последнее время испытаний.

Тут и началось самое главное испытание её любви к людям, да и к себе самой, а значит и к Ивану-Мастеру. Потому что вся историческая память многих поколений, все ценности и близкие образы, которые Василиса хранила в своей душе – все они прошли через кривое зеркало, чтобы увидеть и показать лишь тёмную сторону. Для того и нужно заманить Василису в эту бесконечную «замочную скважину», чтобы показать, что нет на свете ни красоты, ни добра, ни настоящей любви. И что раз в самой Василисе нет этого, то и нечего к этому стремиться, а нужно только развлекаться, чревоугодничать, пьянствовать, ну и там «излишества всякие нехорошие». И самое главное – убедить в этом саму Василису Прекрасную, чтобы не смогла она превратиться в Василису Премудрую. Вот такое испытание, символом которого являются тяжкие вериги с изображением чёрного пуделя.

Только, несмотря на обман Кощея с часами и светом, это чтобы подумала Василиса, что жених её уже никогда не придёт, благодаря чистой воде надежды сохранила она свою любовь и веру в людей. И когда настал тот час, о котором никто не знает, тем более устроители разных шоу, тогда только смог Иван-Мастер оторваться от своего магического кристалла. Потому что он всё это время, пока гости и зрители развлекались и пытались соблазнить Василису, должен был держать ситуацию под контролем, чтобы Ангелу Смерти не пришлось вступать в дело.

Но зачем же Автору пришлось запутывать следы и прятать более драматичную и прекрасную сказку под великолепно рассказанным, но всё же несколько сомнительным сюжетом?!

50. О времени и нравах

Вся эта весьма сложная версия толкования подтверждается наличием жёсткого внутреннего каркаса, основанного на скрытых, но уже не для нас, закономерностях. Это не шутка – девять разных ключей, реально открывающих тщательно замаскированные Автором тайники. Но есть загадка в самой этой преднамеренной сложности и тщательности сокрытия. Зачем это было нужно Автору?

Придётся нам снова возвращаться в эпоху Великого перелома, чтобы понять мотивы Булгакова, решившего написать Роман об обаятельном дьяволе. Чтобы лучше понять писателя, нам придётся лучше понять его время. Это, в свою очередь, может потребовать отказа от привычных стереотипов восприятия периода советской истории, называемого обычно «сталинским» по имени самого сильного политика и единоличного лидера. Но был ли он таковым в самом начале 1930-х годов? Похоже, что вовсе нет. Это сейчас причины 1937 года общими усилиями сталинистской и антисталинисткой пропаганды воспринимаются упрощённо и прямолинейно – как происки врагов. А в 1929 году, когда Булгаков написал первый вариант Романа, ни о какой единоличной диктатуре не могло быть и речи. Диктатура одной партии, да, была, но в руководстве этой партии, подменившей государство, пышным цветом расцветал политический плюрализм вкупе с системой сдержек и противовесов, доставшейся в наследство от товарища Дзержинского.

Это сейчас считается, что старые большевики сами накликали на себя беду сталинских репрессий. Сами-то сами, но не так чтобы навлекли. Наоборот, пережившие гражданскую большевики знали исторической опыт французской революции, потому старались, как могли, уйти от родового проклятия революции, пожирающей своих детей. Держались всеми руками за принцип «коллективного руководства», дули на воду, решительно выкорчевывая любые намёки на бонапартизм. Как могли, но старались выполнить письмо-завещание Ленина десятому съезду. Соответственно, центральным противоречием внутрипартийной, а значит и вообще внутренней политики в СССР было противостояние двух полюсов «демократического централизма» – то есть желания коллективного руководства с необходимостью иметь одного вождя. Первый полюс опирался на интерес членов ЦК ВКП(б), единолично или кланово хозяйствующих внутри своих епархий – республик, областей, ведомств, отраслей. Организационно существовал как неформальная группа самых авторитетных вождей в руководстве ЦК. Второй, централистский полюс опирался на общий интерес сохранения партийной диктатуры в условиях внутреннего недовольства и враждебного империалистического окружения. Организационно фокусировался в руководстве Секретариата ЦК – это на деле, но символически, в стереотипном восприятии большевиков – в позиции председателя Совнаркома, которая казалась временно занятой переходными, компромиссными фигурами.

Парадоксально, но факт – товарищ Сталин стал в конечном итоге великим вождём и единоличным диктатором именно потому, что считался среди однопартийцев наихудшим кандидатом на роль советского Бонапарта. Параноидальный страх всех членов этого «клубка единомышленников» поочередно фокусировался на более ярких фигурах – Троцком, Зиновьеве, Бухарине, потом Кирове, Тухачевском. А Сталин этими страхами только пользовался, направляя в нужное русло. Даже сам неяркий образ товарища Сталина для того и раскручивался в противовес ораторам, горланам, главарям, чтобы подчеркнуть необходимую скромность, исполнительность, даже где-то косноязычие. Не внушала опасений и склонность к сухому теоретизированию «верного ученика вождя», которая блёкла на фоне яркой публицистики Троцкого или полководческих теорий Тухачевского.

Даже ленинское «письмо съезду» в скрытом от партии виде оказалось на руку Сталину. Имея на руках такой, как им казалось, «убойный компромат», можно было на любом съезде или даже пленуме, в любой момент снять генерального секретаря с этой скромной по тем временам аппаратной должности координатора. Правда, для этого товарищ Сталин должен был дать повод. А он его не давал, а сама ситуация стала для него настоящей школой политического выживания, лавирования, компромиссов, византийских маневров и закулисного разжигания противоречий.

В 1929 году вовсе не товарищ Сталин, и не секретариат ЦК были подлинными героями эпохи. Это была вершина политического влияния ОГПУ как политического и идеологического органа, сравнявшегося по весу и с ЦК, и с Совнаркомом. Руководство ОГПУ оказалось в позиции третейского арбитра между двумя полюсами, которую было сложно заполучить, но ещё сложнее удержать. Особенно, когда на местах чекистские начальники сравнялись по влиянию с первыми секретарями и другими членами ЦК, а в центре – заполучили в руки теневые каналы разведки и контрразведки, имевшие в это сравнительно мирное время не меньшее влияние на внешнюю политику, чем Наркоминдел или Генштаб. Именно ОГПУ внесло решающий вклад в создание нового международного имиджа Советского Союза, формирование широкой поддержки в кругах прогрессивной европейской интеллигенции и влиятельных социал-демократических и иных левых партий и движений. С помощью этих явных и тайных друзей Советского Союза решались завещанные Лениным задачи разжигания противоречий в рядах империалистических держав. В мирный промежуток перед неизбежным повторением империалистической бойни важнейшими задачами были получение военно-политической и научно-технической информации, приобретение технологий, переманивание или привлечение к негласному сотрудничеству учёных и конструкторов.

Соответственно, для этих целей ОГПУ привычно для себя должно было сочинить, сконструировать внутри СССР «подсадных уток» – влиятельные по внешней видимости организации или группы, способные сыграть роль партнёров для реально существующих западных контрагентов. Точно так же в начале 1920-х сочинялись подпольные центры для вовлечения в оперативную игру и заманивания в страну эмигрантских лидеров. Только об операции «Трест» нам в шестидесятые годы рассказали в рамках пропагандисткой кампании КГБ, а о более важных тайных операциях начала 1930-х, имевших продолжение вплоть до начала перестройки, нам расскажут всю правду ещё не скоро.

Тем не менее, эта правда как-то просачивается наружу из публикаций, воспоминаний, в ходе исторических и даже литературоведческих исследований. Так, книга Бузиновских «Тайна Воланда», хотя и грешит произвольными интерпретациями, но раскрывает важные факты и взаимосвязи. Собранные сведения свидетельствуют, что мирный литературный кружок «Атон» Максимилиана Волошина не только имел организационное пересечение с ещё более мирным кругом будущих создателей авиационной и ракетной техники. Оба круга творцов попали под глубокое идейное влияние очень интересной и загадочной личности. Официально Роберто Бартини тоже числился авиаконструктором. Однако, несмотря на признанное умение находить гениальные решения технических проблем Бартини так и не возглавил собственное КБ, а помогал младшим коллегам в качестве консультанта.

Бартини прибыл из Италии в Россию в 1923 году, после бурных событий, приведших к власти Муссолини. При этом «иностранный консультант» не испытывал затруднений с русским языком. Ещё известно о дружеских связях Бартини с начальником советской разведки Берзиным и с архитектором Иофаном, соавтором Сталина в проекте «вавилонской башни» Дворца Советов, а фактически – его личным эмиссаром в весьма влиятельных европейских кругах. Думаю, нет смысла долго разъяснять генетическую связь замкнутой элитной касты архитекторов с масонскими ложами.

Благодаря Бузиновским можно считать доказанным, что многие литературные произведения, в том числе очень популярные, такие как «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок» Ильфа и Петрова, «Три толстяка» Олеши, фантастические романы А.Толстого и другие – были частью социального заказа ОГПУ. Например, дилогия Ильфа и Петрова сатирически заточена против троцкистов и «правоуклонистов». Но наряду с внутриполитическим идеологическим заказом преследовались иные скрытые цели – внешнеполитические. Поэтому в книгах участников «Атона» есть скрытый, но обнаруживаемый при сопоставлении символический подтекст. Скорее всего, тайная символика должна была показать европейским тайным партнёрам глубокое влияние их советских единомышленников.

Также очевидно, что товарищ Сталин был в курсе этой игры ОГПУ и более того, он лично участвовал в проекте Башни, символическое значение которой явно выходит за рамки коммунистической идеологии. Практическое же значение этой игры могло быть вполне прозаичным – под обещание воплотить в жизнь чужую символику можно приобрести по тайным каналам новейшие технологии в области металлургии, сварки, прочных стройматериалов. Это было остро необходимо перед большой войной, хотя бы для строительства бункеров и укрепрайонов. Почему строительство метро в Москве началось только в начале 1930-х? Не потому ли, что до того не хватало каких-то технологий, а потом они вдруг появились в стране с разрушенной научной и инженерной школой. В ещё большей степени это относится к созданию новых материалов, конструкций и технологий производства военной техники, особенно авиационной.

Нас все эти исторические подробности волнуют и сами по себе, но ещё больше – в связи с практически доказанным участием Булгакова в деятельности «Атона» и в скрытой популяризации мифологизированного образа одного из руководителей проекта – Роберта Бартини. Не приходится сомневаться, что именно с Бартини срисован образ «иностранного консультанта» с произвольно исчезающим акцентом, намеренно прячущегося от яркого электрического света. Сам Булгаков сигнализирует об этом на старте повествования, когда помещает на Патриаршие никогда там не стоявший киоск «Пиво и воды» и связывает с ним образ регента. Пиво «Регент» – это фирменная марка курорта минеральных вод под названием Бартинибад или по-чешски Бартини Лазне.

Есть и ещё одно собственноручное признание Булгакова об активном участии в этой сложной политической и идеологической игре с участием сатанинских сил. В архиве писателя сохранилась запись, сделанная за считанные дни до его смерти. Запись о пьесе, о которой он сам пишет: «Задумывалась осенью 1939 г. Пером начата 6.1.1940 г.». При этом писатель точно знал от лечащего врача и по опыту умершего от той же болезни отца, что смерть наступит очень скоро. Так что никакую пьесу он не мог ни написать, ни даже начать. Следовательно, речь идёт не о творческом замысле, а о важном сообщении, которую Булгаков должен был довести до нашего с вами сведения.

Пародийное название пьесы «Ричард первый» — это тоже шутка, в которой нужно искать долю правды. Пересказывать записку Булгакова нет смысла, проще целиком привести весь синопсис:

«Первая картина. Кабинет. Громадный письменный стол. Ковры. Много книг на полках. В кабинет входит писатель – молодой человек развязного типа. Его вводит военный (НКВД) и уходит. Писатель оглядывает комнату. В это время книжная полка быстро поворачивается, и в открывшуюся дверь входит человек в форме НКВД (Ричард Ричардович). Начинается разговор. Вначале ошеломленный писатель приходит в себя и начинает жаловаться на свое положение, настаивает на своей гениальности, просит, требует помощи, уверяет, что может быть очень полезен. Ричард в ответ произносит монолог о наглости. Но потом происходит соглашение. Писатель куплен, обещает написать пьесу на нужную тему. Ричард обещает помощь, обещает продвинуть пьесу, приехать на премьеру. Конец картины.

Вторая картина. Мансарда, где живет писатель со своей женой. Жена раздражена. Входит писатель, внешне оживлен, но внутренне смущен – сдал позиции. Рассказывает, что попугай на улице вынул для него билетик «с счастьем». Потом сообщает о разговоре с Ричардом. Ссора с женой. Она уходит от него. Писатель один. Это его в какой-то мере устраивает. Он полон надежд, начинает обдумывать будущую пьесу.

Третья картина (второй акт). За кулисами театра. Старики и молодежь (в пользу молодежи написаны характеры). Появляется писатель. Разговоры о ролях, о репетициях.

Четвертая картина. Там же. Генеральная. За кулисы приходит Ричард. Приглашает ведущих актеров и автора к себе на дачу – после премьеры.

Пятая картина (третий акт). Загородная дача. Сад. Стена из роз на заднем плане. Ночь. Сначала общие разговоры. Потом на сцене остаются Ричард и женщина (жена или родственница знаменитого писателя). Объяснение. Ричард, потеряв голову, выдает себя полностью, рассказывает, что у него за границей громадные капиталы. Молит ее бежать с ним за границу. Женщина холодная, расчетливая, разжигает его, но прямого ответа не дает, хотя и не отказывается окончательно. Ричард один. Взволнован. Внезапно во тьме, у розовых кустов, загорается огонек от спички. Раздается голос: «Ричард!» Ричард в ужасе узнает этот голос. У того – трубка в руке. Короткий диалог, из которого Ричард не может понять — был ли этот человек с трубкой и раньше в саду? – «Ричард, у тебя револьвер при себе?» – «Да». – «Дай мне». Ричард дает. Человек с трубкой держит некоторое время револьвер на ладони. Потом медленно говорит: «Возьми. Он может тебе пригодиться». Уходит. Занавес.

Шестая картина (четвертый акт). За кулисами театра. Общее потрясение – известие об аресте Ричарда. О самоубийстве его... О том, что он – враг... Пьеса летит ко всем чертям. Автор вылетает из театра.

Седьмая картина. Мансарда. Там жена писателя. Появляется уничтоженный автор. Все погибло. Он умоляет простить, забыть. Уговаривает, что надо терпеливо ждать следующего случая...»

Замена Роберта на Ричарда вполне уместна, как намёк на страшный образ шекспировского Ричарда III. Вообще, остаётся мало сомнений в том, что Булгаков описывает не будущую пьесу, а прошлую реальность своей роковой встречи с высокопоставленным чекистом. Особенно впечатляет картина пятая – со стеной роз на заднем плане, напоминающая о Великом бале у сатаны и о затемнённой мизансцене соблазнения Маргариты Коровьевым. Здесь тоже неясно – чья это жена, да и жена ли она писателю. И тут появляется он – спаситель писателя, человек с трубкой! Его спокойный голос вызывает ужас Роберта, то есть Ричарда. Этот неназванный, но весьма узнаваемый герой одним лишь волевым нажимом отнимает у высоко занёсшегося чекиста его оружие.

Здесь будет уместно вспомнить 14 апреля 1930 года, самоубийство Маяковского, ставшее оглушительным провалом ОГПУ. Нужно заметить, что будущая работа Булгакова в Художественном театре уже тогда была делом, решённым в ОГПУ вследствие его согласия сотрудничать с Бартини. Теперь же, после звонка Сталина Булгакову 18 апреля, сразу после похорон, театральное и литературное сообщество уверилось в том, что именно Сталин – благодетель и покровитель творческой интеллигенции. Это собственно и было целью звонка, а вовсе не забота о Булгакове. Товарищ Сталин молча таился в темноте и дожидался момента, когда чекисты подставятся. Вот тут будущий вождь уже не теряет времени и использует ситуацию, пока политические союзники и конкуренты в борьбе за власть не очухались. Сталин перехватывает инициативу и становится лучшим другом советских писателей. Поэтому именно он получит все дивиденды от операции ОГПУ по возвращению в страну Горького и от создания Союза писателей, отняв у чекистов главное идеологическое оружие.

Шестая картина «пьесы» отражает эпизод Романа, когда последними на Великий бал явятся Генрих Ягода и его помощник. Потрясение театральной общественности от ареста главы ОГПУ, как и шок большой группы советских писателей от ареста Роберта Бартини неописуемы. Обрушилась вся система прежних гарантий и механизм закулисного политического заказа. Сам Булгаков в этой драме снова вылетает из театра, и вынужден писать пьесу о Сталине «Батум», свидетельствуя лояльность теперь единоличному лидеру. Это необходимо, чтобы спасти дело всей жизни – Роман и его будущую хранительницу. Признаем, что Сталин пощадил писателя и не стал позорить его постановкой верноподданнической пьесы, просто одобрил устно.

Впрочем, и запись о последней пьесе про Ричарда I тоже, очевидно, сделана в расчёте на то, что про человека с трубкой будет доложено лично вождю. Так что это послание и ему тоже. Главной заботой Булгакова является безопасность рукописи Романа и его хранительницы. Булгаков мог переживать, что Сталина заинтересует упоминание Анны Ричардовны в 16 главе про Казнь. Значит нужно, чтобы считали – Булгаков имел в виду своих знакомых из ОГПУ. Кроме того, он надеется польстить Сталину аккуратным сопоставлением его с Воландом. Ведь Сталин теперь заботится лишь о своём месте в истории и должен понимать значение для потомков мнения такого писателя. Стоит признать, что это верный политический ход Автора для сохранения рукописи Романа в самый опасный период.

Можно, конечно, из другой эпохи возмущаться – и чекистами, и Сталиным, и Булгаковым. Но никто не может уйти от своей судьбы. Если законы истории велят детям революции быть пожранными ею, то любые их самые осторожные действия всё равно будут вести к неизбежному финалу. Если гениальному писателю суждено стать любимым автором страшного тирана, никуда от этой судьбы не деться. Поэтому всё дело в очень тонкой материи, в мотивации – ради чего человек вступает на тот или иной путь, предопределённый ему судьбой. Булгаков сделал это, в конечном счёте, ради своего Романа и своей любви к людям, которую чувствует читатель на каждой странице книги.

Судьба нахального писателя, ощущающего свою гениальность и стремящегося к славе, не могла не привести Булгакова в ласковые сети ОГПУ. Да, он был вынужден согласиться на интересную работу – создать сатирический Роман с оккультным подтекстом и центральным образом современного Мефистофеля, всемогущего чекиста. Скорее всего, это Бартини побудил Булгакова использовать алхимическую символику чисел, чтобы показать зарубежным партнёрам их идеологическое влияние.

Но Булгаков действительно был гением. А ещё он происходил из потомственных богословов, то есть знатоков религиозной и эзотерической символики. Отец его изучал масонство, возможно потому и выбор чекистов выпал на сына. В первых главах Романа сам Автор рассказывает об истории души, о метаморфозах мировоззрения, случившихся вследствие вторжения в его уютный писательский мир клетчатого регента. Регент, он же Роберт, он же Ричард из последней «пьесы» указал путь, ведущий к смерти прежнего интеллигента-гуманитария в личности Автора. Но на освободившемся месте воцарился вовсе не глумливый дух «инженера человеческих душ», а творческий дух потомственного богослова. Хотя какое-то время в квартире №50 обитал некий жилец, «фамилия которого утратилась». Теперь мы знаем разгадку и этой тайны Автора.

Вся эта вечная игра вокруг самых значимых идеологических символов идёт уже давным-давно. Ещё Моисей во главе соплеменников вынес из Египта символическое знание. «Золотой телец» был вынесен по частям, по кусочкам, и чуть было в отсутствие Моисея снова не воцарился в душах. Но творческий дух пророка победил. Как можно победить в этой незримой битве? Только если дать более точную интуитивную интерпретацию для живых символов, на основе глубоких идей.

Библейская символика была творчески переработана в Новом Завете, но из обломков храма прежней веры сначала гностики, потом алхимики, потом масоны пытались выстроить свои версии толкования. Кризис христианской цивилизации в XX веке дал шанс «Золотому телёнку» на реванш. Возможно, руководители ОГПУ считали, что это они эксплуатируют оккультные предрассудки и метафизические амбиции иностранных консультантов. Но всякая медаль имеет две стороны, а каждый рычаг – два конца. Одновременно советские чекисты и политики стали орудиями в незримой битве идей, происходящей в душах самых талантливых и амбициозных людей, и в сражении за их души.

Стоит ли удивляться, что во внутренней борьбе за душу Булгакова против вторжения оккультных сил восстал дух предков – православных батюшек и матушек. Откуда-то из глубин христианской души всплыли истинные значения библейской символики, тех же самых 22 сакральных чисел. Под навязанным извне подтекстом Романа сам собой возник и развился более глубокий смысл, основанный на идеях новозаветных притч, недоступных для понимания ни чекистам, ни их западным контрагентам. От судьбы не уйдешь, и Булгакову предопределено написать роман с оккультной символикой и политическим подтекстом. Уклониться от этого политического задания он не мог. Но опять же всё дело в мотивации и способности к любви, наличия масла в светильнике. Любой труд можно сделать по-разному. Написал бы Булгаков роман строго по техзаданию, ну и кто бы этот неизданный роман сегодня вспомнил. Нет, Автор выполнил веление судьбы на совесть, соорудил под двойным дном свой глубокий спасительный Лабиринт, настоящие христианские катакомбы.

Этот исторический экскурс был необходим, чтобы объяснить, почему Булгаков так тщательно запрятал истинные драматические подробности романтической и трагической любви. Потому что его заказчики хотели видеть в сюжете Романа триумф своей воли. А уж из всего Романа именно 22 глава должна была в глазах тайных заказчиков нести наибольшую символическую нагрузку, и они особенно придирчиво должны оценивать её содержание. Потому что 22 стадия в алхимической и герметической символике считалась финальной, дающей всемогущество и власть над миром в виде «хрустального глобуса». И потом, если Булгакову и повезло с музой больше, чем Маяковскому, но сестра жены, Ольга Бокшанская, согласилась печатать рукопись вовсе не по собственному желанию. Её функции в дирекции МХАТа и связь с ОГПУ-НКВД была очевидной для окружающих.

Теперь ясно, зачем Булгакову понадобилось тайком от заказчика разделить 22 стадию на две главы, сместив центр тяжести в 23 главу, и зачем не только Коровьеву, но и самому Автору понадобились все эти игры со светом и временем. Это он хотел создать впечатление у пристрастных и влиятельных читателей, будто игра закончилась, и настал праздник на их сатанинской улице. Кроме того, в дневнике жены писателя есть одна подробность. Первоначально Булгаков всё же поместил в главе 22 «малый бал», который происходил в кабинете Воланда. Лишь позже он добавил Великий бал в главе 23, а в 1939 году изъял «малый бал» и сам уничтожил эту часть рукописи.

Ещё одним косвенным, но существенным доказательством является активное и практически свободное общение Булгакова с американскими дипломатами, которое как отрезало после разгрома ОГПУ. Так что смертный приговор Генриху Ягоде действительно стал для Автора событием, достойным отдельного упоминания в Романе.

Для меня тоже стала неожиданной сложность конструкции, скрытой в глубинных слоях смысла Романа. Но в случае политического заказа объясняется всё – и наличие политического подтекста, и использование оккультной символики с одновременным скрытым осуждением оккультизма как «кучи навоза». Объяснимо видимое снижение образа Иешуа до роли бродячего народного целителя, и центральная роль Пилата, и благосклонность к образу чекиста Афрания. Но всё это в итоге перекрывается обращением в глубоких слоях смысла к символике притч Иисуса и параллелями с сюжетом канонического Нового Завета.

Булгаков и в его лице Творческий дух христианства переиграл сатану на его поле – внешне похожими, но содержательно принципиально иными методами. Как говорил в подобных случаях человек с трубкой: «Любовь побеждает смерть». Эта штука сильнее «Фауста». Другое дело, что результатов этой хитроумной победы Воланда над Коровьевым нам приходится ждать до той поры, пока не будет устранена угроза большой войны. Есть надежда, что уже недолго.

51. Осторожно, злая королева

После предыдущих открытий в автобиографических записях Булгакова пришлось ещё раз внимательно перечитать его «Театральный роман». История с таинственным мефистофельского облика Рудольфи, очевидно, отражает ту же трагикомедию, которая в более жёстком варианте отражена в синопсисе пьесы про «Ричарда первого». И здесь итальянская фамилия редактора, способного в условиях СССР издать безнадёжно белогвардейского писателя, а потом внезапно исчезнуть за границу вслед за не менее таинственными партнёрами. Во всяком случае, очевидно, что Роберто Бартини, а это был он, работал с талантливыми советскими писателями довольно бережно, что называется в бархатных перчатках. Однако, судя по прощальной «пьесе», Булгаков сильно переживал это «добровольное» сотрудничество с богоборческой властью.

Ещё один момент мы упустили в прошлый раз – в ненаписанной пьесе Ричард Ричардович появляется из тайного входа, устроенного внутри здания самой политической полиции. Речь идёт о какой-то скрытой иерархии внутри системы. Собственно, о необходимости раскрытия этой исторической тайны Булгаков нам и сигнализирует, когда включает в парад гостей в 23 главе главу ОГПУ и его помощника. Генрих Ягода оказывается в ряду исторических персонажей, которые были обвинены в преступлениях, которых не совершали. А ещё в ряду исторических покровителей алхимиков.

Этот же сигнал: «осторожно, ложное обвинение!» – имеет значение и внутри сюжета Романа. Булгаков ещё раз обращает наше внимание на то, что Коровьев увлечённо врёт Маргарите в том, что касается мужской части представляемых гостей. Точнее, намеренно повторяет напраслину, которую в своё время возвели на господина Жака или графа Роберта завистливые и малообразованные современники, либо злокозненные политические соперники. Впрочем, эта сквозная сюжетная линия начинается ещё в первой главе. Помните, Воланд сообщает как о главной цели своего приезда работу с рукописями «чернокнижника» Герберта Аврилакского. Но упомянутый алхимик и писатель X века вовсе не был чернокнижником, а просто умным и необыкновенно образованным для своего века учёным, политическим и церковным деятелем.

Интерес Воланда к творческой личности римского папы Сильвестра II трудно объяснить, если считать самого Воланда «чёрным магом» или даже самим сатаной. Но если придерживаться нашей изначальной гипотезы о том, что в булгаковском Романе так же, как в «Фаусте», речь идёт о судьбе новой гуманитарной науки, то интерес к трудной судьбе предшественников на этом трудном пути познания становится понятен. Не ждёт ли творца новой науки такая же судьба?

Теперь можно плавно перейти к мотивации Коровьева. Ему-то зачем повторять для Маргариты страшные сказки давно прошедшей эпохи? В чём его интерес? Этот вопрос тоже останется без ответа, если, как раньше, считать Воланда и Фагота союзниками, а не соперниками. А вот, если придерживаться гипотезы, что Коровьев – это слегка изменивший внешность, но не сущность муж Маргариты, то сцена встречи гостей на лестнице сразу приобретает глубину и драматичность:

«– Очаровательнейшая и солиднейшая дама, – шептал Коровьев, – рекомендую вам: госпожа Тофана, была чрезвычайно популярна среди молодых очаровательных неаполитанок, а также жительниц Палермо, и в особенности среди тех, которым надоели их мужья. Ведь бывает же так, королева, чтобы надоел муж.

– Да, – глухо ответила Маргарита…»

То есть Коровьев, на самом деле, всю дорогу капает на мозги бедной, испуганной, растерянной женщине, бередит эмоции, пытается оказать моральное давление. Понятно ведь, что это самой Маргарите надоел муж. И это она освободилась из плена с помощью зелья от Воланда. А теперь этот самый муж, не потерявший надежду вернуть пленницу в свой готический замок, приравнивает побег Маргариты к гнусному преступлению. А самого Воланда наш политтехнолог равняет к образу Тофаны, которая тоже, вот совпадение, хромает на левую ногу.

В таком случае становится ясна цель комментариев Коровьева к биографиям выдающихся личностей, совмещавшим занятие наукой с политической деятельностью. Алхимик Жак ле Кёр, министр финансов при французском короле Карле VII, также как фаворит английской королевы Елизаветы I граф Роберт Лейчестер, а равно и «чародей и алхимик» Рудольф II, германский император – все они были жертвами молвы, наветов, попадали в опалу и даже в изгнание. Но висельниками или тем более палачами, как их рисует перед Маргаритой Коровьев, точно не были. Однако нужно создать у нашей испуганной, потерявшей нравственные ориентиры творческой общественности негативный стереотип восприятия сильной личности, способной влиять на политику своими знаниями и умениями.

Именно таков Воланд со своим «магическим кристаллом» новой науки, следовательно он и есть – дьявол во плоти, чёрный маг и вообще достоин участи госпожи Тофаны. Не это ли и есть мечта Коровьева? И мечта эта невольно перекликается с мыслями Великого инквизитора из романа Достоевского. Кстати, если уж зашла речь о «Братьях Карамазовых», то клетчатый костюм чёрта заимствован оттуда. А ещё эти сатанинские мечты созвучны желаниям Каифы из второй главы.

Коровьев врёт о гостях-мужчинах, но о женщинах-преступницах говорит правду. Наверное, чтобы вызвать у эмоциональной Маргариты чувство сопереживания и вины за измену мужу. Вот и история Фриды почему-то вызывает у Маргариты самый живой отклик, как будто речь о ней самой. Хотя вроде бы Маргарита детей не душила, хотя бы по причине бездетности. И всё же Маргарита готова просить у Воланда прощения Фриды даже ценой своего счастья, как будто сама виновна в таком же преступлении.

Да, действительно, следует признать, что Коровьев большой виртуоз в игре на струнах человеческих слабостей и пороков. Но в данном случае, похоже, перестарался и перехитрил сам себя. Во-первых, чуткая героиня должна была узнать в образе Фриды совсем другую Маргариту, совсем не ту, которую в качестве образца для подражания предложил ей лукавый Коровьев. Всё-таки Маргарита – женщина светская и, в отличие от Бездомного, оперу Гуно видела и слышала. Судьба Фриды слишком похожа на судьбу Гретхен, чтобы Маргарита не вспомнила о другом значении своего имени.

Во-вторых, образ убитого младенца напомнил героине о недавнем разговоре с Воландом. А значит и о том, что она здесь присутствует не для веселья, а для спасения. Но главное, что Маргарита действительно, как и хотел Коровьев, ощутила себя преступницей. Как же это может быть? Откуда это чувство вины, эта готовность понести наказание, отказавшись от обещанного Мефистофелем воссоединения с возлюбленным? Похоже, мы обнаружили ещё одну, незамеченную ранее параллель из «Фауста» – сцена в тюрьме, куда Фауст проникает со связкой ключей. Обнаружив эту параллель, вынуждены тут же соотнести её с 13 главой, где со связкой ключей в клинику к Бездомному проникает дух Мастера. Только не будем забывать, что соответствия с 12-13 главами у нас зеркальные, отрицающие. Вот и Фагот-Фауст – это не Мастер, а наоборот.

Чтобы понять переживания Маргариты из-за рассказа о Фриде–Гретхен, нам придётся вспомнить, что образ бездетной жены тоже относится к символике посланий апостола Павла. Точнее, там сказано о жене, которая «спасется через чадородие, если пребудет в вере и любви и в святости с целомудрием».[71] Этот символический образ один из самых сложных для истолкования. На самом деле, мы будем опираться на образы Романа, чтобы истолковать это условие спасения души, а не наоборот. Но послание Павла задаёт нам направление поиска смысла.

В общем-то, судьба нашей героини не так сложна, чтобы заблудиться в поисках источника чувства вины. Кто или что в жизни Маргариты является тем чадом, которое сама Маргарита считает погибшим, но которое ещё может её спасти? Так же, как к воспоминаниям о мастере, и даже сильнее Маргарита привязана только к роману о Понтии Пилате, безвременно погибшему в огне. При этом героиня винит в гибели этого детища себя, а не заболевшего мастера.

Очень похоже на правду. В таком случае, что означает возглас переживающей вину героини: «А где же хозяин этого кафе?». И почему она так остро реагирует на невинное замечание Бегемота: «при чем же здесь хозяин?». Хозяин действительно не душил младенца в лесу. То есть в нашем случае – не жёг роман в печке. Следовательно, по авторитетному мнению свиты Воланда, это не мастер. Поскольку мастер – это лишь телесная ипостась художника, побуждаемая страстной музой, которую иногда посещает хозяин, творческий дух. Само слово хозяин в евангельских притчах имеет однозначное истолкование. Однако, сама муза, то есть Маргарита до сих пор думала иначе. Она-то, послушная мужу-материалисту, который обожал свою жену, считала себя божественной ипостасью, необходимой мастеру для рождения любимого чада. Именно это самообожествление души смертного человека – и есть тот грех гордыни, который отличает настоящую ведьму.

Получается, что Маргарита отчасти понимает аллегорию, заданную ей для испытания загадку о Фриде и задушенном ребёнке. Но вопрос о хозяине, давшем жизнь ребёнку, для неё имеет иной смысл: «а где же мой мастер?». Ради ответа на этот вопрос Маргарита согласилась на все испытания, потому и задаёт его при первом же намёке. А тут такой странный ответ, что отец ребёнка, оказывается, вовсе не участвовал в его смерти.

Нет, оказывается, не так уж и рисковал муж Коровьев, когда режиссировал эту встречу Маргариты с пародией на её настоящий прообраз – Фридой. Во-первых, этим он пытался дезавуировать мнение Гёте об ангельской сущности и будущности Маргариты. А главное, муж жены был уверен в её самовлюблённости. Поэтому аллегорию она должна была воспринять так, как нужно ему, сатане. Но тут влезает этот наглый котяра с излишней информацией к размышлению, и получает от злобной ведьмы по заслугам, чтобы не портил праздник. Ему-то спрашивается это зачем? Разве кот не заодно с Коровьевым, как и вся свита Воланда? Иногда заодно, а иногда и нет. Особенно, когда кто-то из свиты, как сейчас Фагот, возносится выше всех, чувствует себя чуть ли не королём Бала, а такой заслуженный артист как Бегемот жмётся где-то там внизу.

Поэтому кот готов исподтишка укусить Коровьева, Гелла вцепиться коту в шерсть, Азазелло взять на прицел Геллу, Коровьев не может не ограничить свободу действий Азазелло. Так и получается замкнутый круг, кусающий себя за хвост змей Уроборос. Не будь неустранимых противоречий среди демонов свиты, то и не было бы шансов у Воланда выиграть у сатаны эту последнюю битву за душу нашей творческой общественности. А так главное сделано – Маргарита так или иначе, но получает необходимое ей знание о действительном положении вещей. Ей, как и несчастному Иуде, судьба предназначила быть сотрудницей сатаны, послужить ему. Но даже неумолимая судьба бессильна против любви, даже участие в тёмной стороне Мистерии может вести к спасению души, если есть желание и есть огонь знания, очищающий это желание, делающий его чистой водой надежды.

Не будем обольщаться, что Маргарита сразу всё осознала. Нет, Бал у сатаны только начался. Но, по крайней мере, она усомнилась в прежней картине мира, захотела узнать правду. Кто же этот хозяин, то есть отец ребёнка? И почему он не виноват в том, что роман мастера удушен в колыбели?

Но может быть мы вообще пошли не в ту сторону? И в истории преступницы Фриды нет никакой аллегории, тем более связанной с новозаветной символикой. Однако, ключ номер один, то есть обязательные параллели между 23 и 13 главами, ведёт нас назад именно сюда, к рассказу Мастера о смертной любви и рождении романа. А этот рассказ о муже, жене и любовнике является иносказанием в силу обнаруженных параллелей между судьбой Бездомного и новозаветного Савла.

Теперь мы смотрим на этот романтический сюжет вооружённым взглядом, и замечаем прежде не важное обстоятельство. Ведь Маргарита появилась в жизни мастера, когда роман уже почти закончен, «Пилат летел к концу». Тогда на каком основании она считает этот роман своим любимым детищем? Нет, мы в курсе объяснения, которое она внушила мастеру, будто бы они всегда любили друг друга, даже не зная о взаимном существовании. Поэтому мастер написал роман именно для неё, своей музы. Можем поверить и в искренность слов Маргариты о бессмысленности её существования без мастера. Теперь мы лучше знаем нашу подзащитную и можем подтвердить её показания.

Действительно, гордыня жены, обожаемой мужем и обожествляющей саму себя, не находила подтверждения в пресыщенной светской жизни. И тут происходит роковая встреча двух страдающих половинок – одна без признания, другая без призвания. Только ведь не зря художник сравнил выскочившую из подворотни любовь с финским ножом. Потому что это любовь каждого к своим страданиям, отражённым друг в друге. Чистой воды невротическое состояние. Ну не становятся от настоящей, верной и вечной любви шизофрениками! Не попадают в психушку, а наоборот – рождают новые, ещё более красивые произведения, как роман «Мастер и Маргарита».

Но ведь мастер на самом деле написал красивый роман, который так нравился героине? По крайней мере, так рассказал Ивану незнакомец. Если не признавать в нём Воланда, то всё равно нет доверия словам сумасшедшего, считающего, что он всё угадал. Даже если мастер написал гениальный роман, то было это до знакомства с Маргаритой. И могло это быть только в случае посещения мастера тем же творческим духом, и при участии прежней жены мастера – этой, как её, Вареньки, Манечки… А может быть, Аннушки? Отчего это вдруг мастер запамятовал имя, а?! Может быть потому, что только что Иван рассказывал про Аннушку, пролившую масло?

В общем, мы опять вернулись к началу и нашли ещё одно подтверждение тому факту, что в каждом великом романе содержится притча. И каждая такая притча, по выражению Гоголя, является историей души самого писателя и одновременно историей души целого поколения. В нашем случае – историей души советской интеллигенции XX века, пытавшейся поставить себе в заслугу плоды творчества предыдущего поколения русской дворянской интеллигенции. Но русская интеллигенция служила Богу, хотя и разлила масло, растратила духовную энергию на тщеславные проекты вроде возвращения Константинополя. Поэтому творческий дух Пушкина, Гоголя, Толстого, Достоевского одарил мир бессмертными шедеврами. А вот пришедшая на смену светская интеллигенция, она же советская, порадовала измученными сагами как «Доктор Живаго» или «Жизнь Клима Самгина». Нет, с мастерством у светских писателей всё в порядке, а вот с глубокими образами и идеями – швах, пришлось даже заимствовать из оккультных источников, у нелюбимого мужа. И в советское время случались шедевры, но в порядке исключения. Гениальный «Тихий Дон» сотворил не только мастер Шолохов, но и христианский дух погибшего казачества. Да и Булгаков, по правде сказать, как был, так и остался в душе «белогвардейцем».

Вернёмся на лестницу к Маргарите и к Коровьеву, чтобы сделать промежуточный вывод. В целом план Коровьева, желавшего возвратить Маргариту в семью и в подвал к мастеру, не удался. Маргарита, как чуткая ведьма, уже должна была засомневаться в том, что это принесёт ей ожидаемое счастье. Хотя в данном случае главное, что у неё сохранилось это желание – стать счастливой музой, то есть спастись через настоящее целомудренное чадородие. Слово «целомудренный» здесь, как и в послании апостола Павла, не имеет отношения к сексуальной сфере. Целомудренность – это антоним разделённости, что легко читается из этимологии слова. Единство, снятие барьеров между тремя ипостасями личности – телесной, душой, духом, а также между духом и «внутреннейшим», то есть божественным источником творческого духа. Если дух, «внутренний человек» обожает не Бога, а свою жену, то есть душу смертного человека, это и означает барьер между личностью и творческим духом. Этот барьер приводит к дефициту духовной энергии, которой не хватает ни на поддержание мастерства, ни на движения души. В состоянии разделённости творческий дух может общаться с каждым из трёх, и направлять их в нужном направлении. Но ситуация очень похожа на детскую загадку про волка, козу и капусту, которых нужно переправить через реку, чтобы они вместе соединились на другом, высоком берегу реки. Это гармоничное соединение мужа, жены и мастера при участии творческого духа и является состоянием целомудрия. Только это состояние целомудрия и святости, то есть истинного духовного знания, является необходимым для чадородия, подлинного творческого состояния, спасительного для жены и через неё – для мужа.

Вот такое сложное истолкование простой сцены с участием Маргариты и Фриды. Осталось задать один вопрос: Допустим, Фрида – это подстроенный образ-ловушка, чтобы оттолкнуть Маргариту от ангельского прообраза Гретхен к образу французской ведьмы королевских кровей? Но ведь Маргарита узнаёт себя в этом образе. Кроме того, «ребёнок» от мастера или ещё не рождён, или рождён от другой жены. Тогда выходит, найденная нами параллель со сценой Тюрьмы в «Фаусте» не верна?

Однако в делах духовных история души может быть лишь проиллюстрирована аллегориями из обычной жизни жён, мужей и любовников. Истинная подоплёка несколько сложнее, и подробнее рассказать обо всех взаимосвязях можно разве что с помощью многослойного Романа-притчи. На самом деле оба вывода верны: её «чадо» ещё не рождёно, но «ребёнок» уже был рождён от другой. В масштабах всемирной истории можно считать, что это была Гретхен, душа христианской Европы, погубленная соблазнами и натиском материалистического духа. В российской истории тоже был такой же период, когда христианская муза Гоголя родила роман, задушенный в колыбели. И дело не в конкретной рукописи, а в гибели мечты об обновлении общества на основе прежней православной традиции.

Однако верно и то, что сама Маргарита пока не родила, но сопереживает смерть ребёнка бедной Гретхен как своего. В этом сопереживании и есть шанс спасения для будущего чада Маргариты, и для неё самой. Хотя, конечно, такое неравновесное состояние души героини могло бы заинтересовать доктора Стравинского. И в этом тоже проявляется параллель с раздвоением Ивана в 11-13 главах.

Нужно так понимать, что остальные гости Бала – палачи, отравители, сводницы приглашены Коровьевым, чтобы создать необходимый фон избранным участникам, искажённые образы которых должны оттолкнуть Маргариту от Воланда. Ну, может быть, кроме пары гостей, выпадающих из общего ряда. «Московская портниха, мы все ее любим за неистощимую фантазию, держала ателье» – мы уже знакомы с этим приёмом Автора, который умеет донести важную мысль одной лишь ссылкой на чью-нибудь пьесу. В данном случае речь идёт о комедии самого Булгакова «Зойкина квартира». Понятно, что выдуманная Автором московская сводница не вписывается в ряды злодеев или просто исторических личностей, приписанных к злодеям. Нет, никак не годится…

Тогда что же нам пытается сказать Автор, когда пришивает «Зойкину квартиру» белыми нитками к Великому балу у сатаны? Во-первых, Автор рассказывает о своём отношении к действу, ставя затею Коровьева на одну доску с дешёвым борделем. Соответственно оцениваются шансы «королевы» достичь счастья таким пикантным способом. Кроме того, как вы, должно быть, помните, комедия положений заключалась в том, что на представлении в Зойкиной квартире сталкиваются муж, ответственный работник, и его жена, решившая так добыть средства для побега в Париж к любовнику. Тут и разъяснять ничего не нужно. Автор подтверждает, что на Балу у сатаны героиня встретилась со своим мужем. И что само это представление никак не могло привести героиню к счастью.

Ещё одного гостя Автор выделил из общей массы с помощью нехитрого приёма: «Все их имена спутались в голове, лица слепились в одну громадную лепешку, и только одно сидело мучительно в памяти лицо, окаймленное действительно огненной бородой, лицо Малюты Скуратова». Спрашивается, зачем? Ещё раз сообщить, что Малюта – синоним злодея? Но только ничем не лучше, и не хуже других. Единственная сюжетная ниточка тянется отсюда к 22 главе и тысяча пятьсот семьдесят первому году, упомянутом Воландом как время получения травмы ноги.

Возможно, имя Малюты поможет нам понять, почему Воланд не назвал точно 1572 год, когда в Варфоломеевскую ночь случилась кровавая свадьба королевы Марго. Но сначала разберёмся с символом ноги. Символику обуви мы знаем благодаря Босому из 9 главы. Обувь нужна, чтобы не поранить ноги при движении по дороге, усеянной камнями преткновения. Если обувь – это истолкование откровения, то ноги – это носители истолкования, призванные донести его для будущих поколений. Ведь в евангельских притчах речь всегда идёт о движении к последним временам.

Если Воланд – это творческий дух христианства, то ноги Воланда – это две церкви, они же – два должника из притчи о неверном управителе. Однако, верно истолковав символ ноги, можно ошибиться в толковании различий между этими двумя церквями. Если бы травма была приурочена точно к Варфоломеевской ночи, то возник бы соблазн считать, что повреждённая нога – это западное христианство, а православную церковь считать невредимой. Для такого толкования есть, вроде бы, основание: Римский папа одобрил парижскую резню гугенотов как благое дело, в то время как московские патриархи в те же времена подвергались гонениям со стороны Ивана Грозного. Однако это различие вовсе не избавило православие от травмы опричного раскола.

По всей видимости, чтобы избежать соблазна для православных впасть в гордыню, Воланд и называет дату 1571, посередине между парижским погромом и новгородской опричной резнёй зимой 1569-70. Кроме того, Автор, заставив нас ещё пролистать анналы, подталкивает к обобщениям. В это время воюют не только французская корона против гугенотов, или московский царь против крымчаков, ливонцев или излишне вольных новгородцев. Испанский герцог Альба осаждает голландские порты, а османский паша силой ятагана призывает к порядку киприотов и дунайские города. Тогда же, в 1970 году римский папа предаёт анафеме английскую Елизавету. За год до этого состоялась Люблинская уния, а в конце 1572-го случилось не менее важное событие – разгром русским войском под Серпуховом превосходящих крымско-татарских сил, когда окончательно состоялось Московское государство. То есть примерно на этом рубеже истории в общих чертах сформировалась политическая карта Старого Света, границы формирующихся наций и будущих империй. На этом же историческом рубеже вся христианская церковь получила незажившую травму кровавого раскола и жертв, приносимых на алтарь воспетой Маккиавели музы политической смуты. Кровавая свадьба Маргариты Валуа – лишь наиболее известное событие из общего ряда.

Так что травмированная нога Воланда – это привычная нам церковь вообще, без различения на западную и восточную, на православных, католиков или гугенотов. Символика Романа не может противоречить символике Нового Завета, а там есть разделение христианства только на две ветви. Оно отражено в притче о неверном управителе и двух должниках, а также в иносказании про пять тысяч, накормленных пятью хлебами и двумя рыбами, и про четыре тысячи, накормленных семью хлебами и несколькими рыбками. Четыре тысячи или должник масла – это символы земной церкви, церкви апостола Петра, обещавшего учителю любовь. Пять тысяч или должник зерна – это тайное учение, скрытое в притчах и иносказаниях, продолжение пути апостола Иоанна.

Соответственно, символика натирания ядовитым поганым зельем больной ноги имеет прямое отношение к обычной церкви. Причём сначала этим занимается Гелла, то есть масс-медиа, а потом активно включается и столичная общественность в лице Маргариты. Однако Воланд терпит, ему нужно опереться на обе ноги, чтобы ровно в полночь прекратить шабаш и освободить Маргариту.

Внимательный читатель может и возмутиться нашим толкованием. Как это так, откуда у Творческого духа христианства взялась поганая бабушка? Про Отца и Сына слышали, но чтобы бабушка, да ещё языческая. Я тоже слышал лишь про Софию-Премудрость, которая каким-то образом может быть зачислена в родственницы Воланду. Поэтому ничего добавить не могу. Одно можно утверждать точно, сам Булгаков не придумывал от себя ничего лишнего, а просто переносил на бумагу то, что ему открывал этот самый Творческий дух. Свой метод Автор честно описал в незавершённом «Театральном романе» – работая ночью, писатель впадает в сумеречное, пограничное между сном и бодрствованием состояние, и в этом состоянии видит живые сцены и слышит реплики своих героев. Так что остаётся только записывать. Потом, перечитав написанное, Автор сам находит истолкование и смысл своих видений. Потому что без понимания нет мотивации, желания двигаться дальше и, следовательно, не будет и целомудренного общения души писателя с творческим духом.

52.Об эпохе барона Майгеля

Мы уже выяснили, почему и зачем Автор именно в 22 главе специально приглушил свет, путал следы, развешивал скрытые зеркала, чтобы менять направление нашего взгляда. Кульминация Романа – это и есть центр тайного Лабиринта Идей. Поэтому и нам тоже пришлось здесь поначалу двигаться на ощупь, от детали к детали, от эпизода к эпизоду. Теперь можно попытаться оценить в целом эту затянувшуюся на две главы стадию, завершающую большой ряд 11-22 (Надлом). Не забудем и о том, что параллельно развиваются две стадии 22 и 23 третьего большого ряда 21-32.

Можно утверждать, что одной из целей всего предшествовавшего повествования было научить нас различать эти две сопряженных линии сюжета. Одна относится к прошлому, другая к будущему. Светлая и теневая стороны единой Мистерии, которые переплетаются и проходят через души каждого из действующих лиц так, что порою и не отличить ведьму от ангела, сумасшедшего от гения, спасителя от лукавого, преданного от предателя. Лучшие ученики и любимые женщины вынуждены играть в этом представлении самые отрицательные роли, чтобы освободить остальных от всеобщего наваждения. Наверное, поэтому вся эта путаница длится уже две тысячи лет, пока мы не научились различать эту игру света и теней. Это я к тому, что 22 главу нужно сравнивать не только с 12-й и 13-й, но и со второй главой, где раскрывается теневая сторона ершалаимской Мистерии.

Но оценку 22 стадии в целом мы начнём всё равно со сравнения некоторых деталей. Например, в финале этой двуглавой стадии происходит преображение Воланда из домашнего облачения в романтический рыцарский облик. В зеркальном отражении 13 главы тоже происходит подобное преображение, когда незнакомец с балкона, который только что, в конце 11 главы, вещал шаляпинским басом, оказывается одетым в больничный халат обитателем соседней палаты. Вторую деталь мы обнаружили вместе с параллелью со сценой Тюрьмы в «Фаусте». В 13 главе Бездомному является дух Мастера с ключами, а у Гёте к несчастной Гретхен с ключами приходит сам Фауст. Но Фауст под маской Коровьева действует и в 23 главе. Он является распорядителем Бала, владеющим ключами от пятого измерения. Поэтому нам не уйти от сопоставления сценических пространств, где происходит действие.

В 13 главе палата №117 соединена с балконом, в котором мы опознали «коллективное бессознательное». В этом «внутреннейшем» пространстве, виртуальном мире психики живут «комплексы» – идеи, архетипы, они же демоны и ангелы. Раньше это интуитивное понятие называлось небесами, пока не досталось в ведение аналитической психологии при разделе отвоёванных наукой у религии сфер знания. Так вот, раньше считалось, что именно здесь обитает и верховодит Творческий дух. А поскольку балкон подсознания соединяет все персональные палаты, где обитают разделённые личности, Творческий дух может оказывать влияние и направлять развитие земной цивилизации.

При этом сама цивилизация, её материальная культура основана на внешнем по отношению к личности информационном пространстве, соединяющем не подсознание, а сознание людей. По мере развития информационных технологий это внешнее виртуальное пространство, подопечное князю мира сего, становится всё более обширным и интегрированным. Так что, в конце концов, владелец ключей от пятого измерения может попробовать бросить вызов владельцу ключей от балкона. Ведь современные масс-медиа действительно способны направлять развитие цивилизации в интересах сильных мира сего. Даже на заре возникновения пятого измерения в виде массовых печатных изданий его управитель сумел добиться больших успехов в деле изгнания Творческого духа из общественного сознания, так что тому пришлось снова, как во времена Нерона, скрываться в катакомбах. Впрочем, когда в развитии технологий на начальных этапах случаются трудности, Творческий дух бывает востребован и прорывается в пространство масс-медиа. Но с выходом масс-медиа на проектную мощность корпоративный дух всегда уверенно побеждает.

Между прочим, в ершалаимских главах мы тоже наблюдаем работу медиа-технолога Афрания. Только в древнем Ершалаиме роль масс-медиа играют активно распускаемые слухи, а также небольшие ухищрения при постановке сцен. Тем не менее, эти неувядаемые умения позволяют создать в общественном сознании требуемую картинку, например – общее мнение о самоубийстве Иуды. Сегодня, как и две тысячи лет назад, в развитии цивилизации случились серьёзные трудности, связанные с исчерпанием пределов экспансии при достигнутом уровне технологий. Мировой кризис, называемый финансовым или экономическим, на деле является кризисом развития не только системы управления, надстройки, но и цивилизации в целом. Поэтому опять настаёт время Творческого духа, время Воланда. Оказывается, всемогущая с виду свита, способная на самые ловкие трюки, сильно зависит от хозяина, хотя и пытается использовать его возможности в своих целях. Ведь это только сказать легко – оказывать влияние на большие сообщества и направлять их развитие, что и означает осуществлять власть. Но настоящая Власть основана на общезначимых символах и глубинных идеях, живущих во владениях Воланда, в «коллективном бессознательном». И без посредничества Творческого духа невозможно перевести эти идеи для новых поколений на понятный им язык образов и знаков, создать действенные символы. Потому как все прежние символы имеют обыкновение стираться от частого и неуместного употребления.

Опираясь на вездесущие технологии можно продержаться какое-то время, сохранять влияние за счёт атомизации и дезориентации общества, то есть разрушения и компрометации существующих символов, значимых для тех или иных больших и малых сообществ. Такой неизбежный «тёмный период» отражён в начале 22 главы. Да и позже единственным светлым пятном среди коварных теней будет принадлежащий Воланду «хрустальный глобус», он же «магический кристалл», который, как нам хотелось бы верить, символизирует новое качество знания, почти завершённую теорию новой гуманитарной науки о человечестве. Этот магический глобус позволяет Воланду наладить хоть какой-то контакт с желаемой аудиторией – столичной творческой средой в лице Маргариты. Но этот начальный успех Воланда и явится сигналом к вынужденному изменению стратегии его свиты. Теперь для борьбы за внимание общества нужно обратить против Воланда его же оружие. Вместо истинного солнечного света, отражающегося хотя бы с одного края глобуса, будет дан ослепительный искусственный свет. А каждое слово, каждый образ, каждый символ, созданный Воландом будет искажены и обращены против него самого.

Это в XIX веке творческий дух православной цивилизации зашёл в тупик, пытаясь хотя бы нащупать пути влияния на общество. Этот тупик проявился не только в сожжении второй части «Мёртвых душ», но и в «Легенде о Великом Инквизиторе» – попытке представить, каким могло бы быть в нашей реальности второе пришествие. Честным ответом Достоевского, заглянувшего в душу себе и обществу, было заключение мессии в темницу. Но даже эта самокритика выглядит прекраснодушным самообманом рядом с духовным наследием следующего ХХ века, в котором тоже не было недостатка в эсхатологических реконструкциях грядущего. Например, известный роман братьев Стругацких, где на планету Саракш прибывает пришелец из светлого будущего. И что же мы видим: заключать кого-то в тюрьму нет необходимости, поскольку планета является одной большой тюрьмой, из которой не сбежишь. При этом творческие способности пришельца востребованы в масс-медиа для создания интересных населению образов. Как-то так, если я не ошибаюсь?

Собственно, о том же и Автор. Искажённый, как положено в пятом измерении, образ Гретхен – Фриды означает, что Великий бал для нашей героини – как Тюрьма для бедной Гретхен. Окружение из отъявленных злодеев и преступников, тоже не оставляет надежды на более достойное определение происходящего. Впрочем, сравнение с «Зойкиной квартирой» тоже остаётся в силе. Тюрьма, совмещённая с борделем, – такое испытание будет ещё опаснее для души героини.

Вообще, это уже моё частное мнение, Булгаков здесь только созвучен, современные мегаполисы – это и впрямь наиболее эффективная модель концлагеря на самообеспечении. Только вместо стен и колючей проволоки – масс-медиа, направляющие повседневную суету в нужное начальству русло. Знаменитая антиутопия Оруэлла относится вовсе не к Советскому Союзу. «1984» – это ведь только начальная дата перестройки нашего глобального массаракша.

Не приходится сомневаться в том, что сильные мира сего будут использовать мощь масс-медиа для сохранения контроля над подопечными странами и территориями. При этом имперский принцип «разделяй и властвуй» остаётся в силе вместе с прилагаемыми к нему технологиями создания образа врага, дегуманизации соседей по планете, активного вытряхивания исторических «скелетов в шкафу», искажения, дискредитации общезначимых исторических символов. И вся эта смесь приправлена изощрёнными «оранжевыми» формами расизма и аморализма, то есть политкорректности и толерантности. Куда там Великому Инквизитору, здесь не только у Достоевского, у всех гениев прошлого не хватило бы фантазии. Впрочем, сегодня это уже не фантазии, а объективная реальность глобальных масс-медиа, которую можно было легко наблюдать в связи с нападением Грузии на Южную Осетию. Или достаточно взглянуть на технологии массового промывания мозгов, пышным цветом расцветшие на «оранжевом полигоне» соседней Украины. А ведь это только начало эпохи кризиса цивилизации.

Что радует, так это неготовность сильных мира сего перейти грань между информационной и горячей мировой войной. Но это лишь по причине отсутствия средств влияния на ситуацию в горячем режиме. Средствами медиа-технологий можно разрушить идентичность, превратить народ в население, а страну – в территорию, но нельзя этими же средствами создать армию, готовую сражаться и контролировать такие территории. Даже охрана в большом концлагере, как показал опыт Ирака, получается никудышная, занятая только своей персональной безопасностью.

Эти общие рассуждения имеют прямое отношение к конкретной фигуре барона Майгеля, казнь которого произвела такое впечатление на испуганную и уставшую Маргариту. Но, во-первых, успокоим излишне чувствительных барышень, казнь эта произошла исключительно в виртуальном пространстве пятого измерения, стала фактом общественного сознания, как самоубийство Иуды. А было или не было на самом деле с Иудой, будет или не будет с Майгелем – мы вместе с Автором сказать затрудняемся. Понятно, что образ самовлюблённого лгуна, склочника, подлизы и доносчика Майгеля является собранием негативных черт, тёмных сторон личности, которые нужно убить в себе Маргарите и олицетворяемой ею творческой общественности, чтобы стать по-настоящему свободной. В этом и заключается смысл теневой стороны Мистерии XXI века, разыгрываемой в виртуальном пространстве масс-медиа. Точно так же теневая сторона евангельской Мистерии заключалась в изобличении предательства Иуды, чтобы покончить с этим образом.

Но барон Майгель – это ведь не только персонаж пьесы, это тоже коллективный образ какого-то сообщества, не то общественной прослойки, не то профессии, не то секты. Судя по месту трудоустройства в Зрелищной комиссии, Майгель олицетворяет часть демократического истеблишмента современной России. В его официальные функции входит ознакомление иностранцев с достопримечательностями, а в неформальные обязанности – также и доносительство, не только на иностранцев. В общем, не буду долго интриговать читателей, скажу только, что эта либеральная секта нам хорошо знакома. Казалось, что её востребованность должна остаться в советском прошлом, но не тут-то было. Создание образа врага, дегуманизация образа целых народов, искажение действительности, психологическое давление в интересах сильных мира сего – всё это пригодится в новом, чудном оруэлловском мире информационных войн. Когда-то давно советские диссиденты при поддержке западных масс-медиа столь активно боролись с недостатками советского строя, что даже заработали некую харизму. Хотя и раньше эта публика в целом производила отталкивающее впечатление. Но советская власть и её чекистская альтер эго зачем-то заталкивали в эту нишу приличных людей вроде философа Зиновьева и поэта Бродского, писателей, режиссеров, ученых.

Теперь мы понимаем, что это была «борьба нанайских мальчиков», поддерживаемая лидерами двух частей единой индустриальной системы – советской и западной. А завтра отличить друг от друга оруэлловские Австразию, Океанию, Евразию можно будет разве что по титрам в телевизионной картинке. Да и то нам рассказывали, что в США на кадрах ракетного обстрела Цхинвала грузинами неизменно стоял титр «Русские обстреливают Гори». В отличие от наивного советского времени, в нише международных «правозащитников» остались циничные прохвосты, готовые на подлости ради денег и ощущения безнаказанности, которое даёт статус двойного агента. В силу этого символическое убийство барона Майгеля, то есть разоблачение и демонтаж «оранжевых сетей» с помощью «силовиков» (Абадонна и Азазелло), будет верным признаком завершения мирового кризиса и завершения глобальных информационных войн, необходимых элитам на период «перезагрузки системы».

Осталось понять, какую роль в этом самом представлении играет голова Михаила Александровича Берлиоза? Вам не показалось, что Автор описывает пострадавшего с живым сочувствием? Ведь М.А.Б. – тоже отчасти автобиографический персонаж, которого Автор не отделяет от себя. Усекновение головы с последующей доставкой на блюде на пир – это символика Иоанна Предтечи. Берлиоз как дух светской гуманитарной интеллигенции был предтечей Воланда в личности Булгакова. В 23 главе эта символика Предтечи усилена до предела, поэтому здесь и нужно искать ответ на загадку.

Возможно, М.А.Булгаков хочет сказать, что считает себя Предтечей следующего воплощения духа Воланда. В этом случае разговор Воланда с головой Берлиоза – это завершение диалога с Булгаковым, что вполне случается с писателями, даже если они живут в разных эпохах. А превращение головы в чашу, полную вина, может произойти лишь тогда, когда тайны булгаковских произведений станут достоянием общества, но не только. Тайный код, доверенный нам Автором, позволяет проникнуть в смысл гораздо более важных книг – в том числе Нового Завета. Вино в библейской символике означает «откровение». Поэтому речь может идти о самой яркой и таинственной книге Нового Завета – Откровении Иоанна Богослова. Хотя, связь булгаковского Романа с Апокалипсисом и другими эсхатологическими иносказаниями Нового Завета – тема настолько серьёзная, насколько и непростая. И уж во всяком случае, заслуживает отдельного рассмотрения.

53. Состав мыслепреступления

В ходе нашего расследования обстоятельств и сути тайного мятежа, осуществлённого Автором против князя мира сего, нам уже неоднократно встречались признаки ещё более опасного умысла – скрытой пропаганды так называемого второго пришествия.

«В числе прочего» Автор вложил в уста главного героя, «что всякая власть является насилием над людьми и что настанет время, когда не будет власти ни кесарей, ни какой-либо иной власти. Человек перейдет в царство истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть». Хотя всем и каждому известно: «На свете не было, нет и не будет никогда более великой и прекрасной для людей власти, чем власть…» (здесь достаточно подставить правильное имя и титул).

Эта попытка тем более удивительна в нашей стране, где «большинство нашего населения сознательно и давно перестало верить сказкам о боге». Непонятно, на что рассчитывал Автор, на какой отклик? Или может, мы возводим напраслину на писателя, честно выполнившего контракт на создание романа о сатане? В конце концов, сама постановка вопроса о втором пришествии настолько нелепа для прогрессивного ХХ века и очевидно, неизбежно, обязательно ещё более прогрессивного века следующего. Скрытые указания и головоломки, составленные Автором, настолько запутаны и неоднозначны, что нельзя ничего утверждать с уверенностью. Поэтому мы поступим так: сведём в единый реестр оставленные Автором указания на этот счёт, и предоставим уважаемому собранию присяжных судить, насколько подозреваемый виновен или нет.

Оставим в стороне донесения авторов других упомянутых нами вначале толкований, подтолкнувших нас к расследованию. Хотя в двух из трёх донесений сказано, что описанный в Романе «иностранный консультант» – это Иисус во втором пришествии. Казалось бы, Автор прямым текстом утверждает противоположное, но выстраивает целую систему признаков и доказательств вовсе не в пользу версии о пришествии сатаны. Точнее, не только сатаны, который обязательно присутствует, но и кого-то более могущественного, чем сильные мира сего.

Понятно, что при выдвижении столь серьёзного обвинения необходимо назвать мотив Автора и причину его скрытности. Таких причин может быть несколько. Во-первых, Автор, наученный опытом первого пришествия и печальной судьбой Иоанна Предтечи, вполне мог беспокоиться не столько за свою судьбу, сколько за судьбу своего Романа, которому, по его представлению, суждено стать новым «гласом вопиющего в пустыне». И ведь правда, в советской стране с тщательно вычищенным от христианских корней образованием и безбожной массовой печатью «роман о дьяволе» стал для многих в нашем поколении откровением об Иисусе и евангельских страстях.

Во-вторых, очень даже возможно, что Автор хотел, чтобы читатель научился доверять своим глазам, а не чужим словам и чужому восприятию – даже если это слова самого героя или восприятие любимой героини. «По плодам их узнаете их».[72] Нужно не только призвать к различению тьмы и света, но и научить, например, судить об источнике света по наличию тени. И лучше всего учиться этому заблаговременно, на примере наглядного пособия в виде книги, а не на своих ошибках, когда наступит действительно сложное время реального жизненного выбора. И тот, и другой мотив говорит о серьёзности, с которой Автор относится к этой древней сказке о грядущем светопреставлении. Но доказательством этого мыслепреступления должны служить только конкретные факты. Итак, по порядку обнаружения нами признаков «конца света» в тексте Романа:

Одним из первых мы обнаружили совпадение между мечтами Понтия Пилата, придумавшего хитроумный план спасения Иешуа, и реальной судьбой безымянного мастера. В дальнейших ершалаимских главах Автор пытается убедить нас, что Пилат имел возможность для спасения Иешуа и в ходе Казни. Как минимум, это говорит о ходе мыслей самого Автора, пытающегося найти выход из предполагаемой ситуации, которую уже до него обрисовал автор «Легенды о Великом Инквизиторе». Затем мы обнаружили явную параллель между первыми главами Романа и сюжетом канонических Евангелий. Отрезанная при участии комсомолки голова Берлиоза напоминает о судьбе Иоанна Предтечи, а преследующий Воланда Бездомный, который затем возжелает узнать, что было дальше, – это пародия на апостола Павла. В таком случае сам Воланд сопоставляется именно с Иисусом. То есть Автор начинает нас постепенно, издалека приучать к этой крамольной мысли. К этому можно добавить формулу: «где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них»,[73] применительно к Берлиозу и Бездомному, собравшимся обсудить образ Иисуса.

Чем глубже мы проникали в секретные слои смыслов, тем откровеннее были указания Автора. Решающим прорывом стало обнаружение нами соответствия между содержанием первых глав Романа и библейской символикой чисел. Из алхимических и иных источников, включая карты Таро, известно, что числа от 1 до 22 имеют символические значения, толкуемые по-разному. Чтобы узнать смысл, который приписан этим числам в Библии, нужно сопоставить между собой все случаи использования чисел в библейских книгах. Для первого ряда чисел от 1 до 12 – это сложная, но уверенно решаемая задача. Собственно, благодаря книге Евгения Полякова, посвящённой выяснению смысла библейской символики на основе содержания самой Библии, нам и удалось проникнуть глубже в тайный замысел Автора. В том числе выяснить значение символического номера 302-бис.

Но верно и обратное: Благодаря новому прочтению Автором идей, связанных с символикой Нового Завета, нам удалось не только прояснить символический смысл старших чисел от 11 до 22, но и связать правила составления многозначных символических чисел с учением апостола Павла об ипостасях личности. В психике человека апостол Павел выделяет четыре уровня иерархии: 1) телесную ипостась, 2) душа или жена; 3) дух или муж и 4) внутреннейшее над личностью, то есть Бог со всей свитой ангелов и демонов. В символических числах каждому уровню соответствует свой разряд – единицы, десятки, сотни, тысячи.

При этом важно не спутать с физической плотью телесную ипостась психики, то есть исполнительные навыки личности или иначе мастерство. Эта страдательная часть личности имеет актуальное самоощущение во времени. Поэтому младшая цифра в символическом числе говорит о реальной деятельности человека, фактически о тех самых плодах. Мастерство, живущее здесь и сейчас, нуждается в эмоциональной мотивации и зависит от души, живущей мечтами о будущем в горизонте одной человеческой жизни. Поэтому символическое число десятков говорит об устремлениях личности в этой жизни, а взаимосвязь души и мастерства составляет образ «внешнего человека», личного сознания и личного бессознательного.

Третий разряд символического числа соответствует ипостаси духа. В отличие от актуального мастерства и футуристической души старшая ипостась личности обращена в прошлое, является средоточием опыта поколений. Вследствие этого устремлённая в будущее душа зависит от этого наставника, поскольку без такой морально-нравственной инстанции обречена на вечное повторение ошибок. Кроме того, именно опыт поколений задаёт чувствующей функции шкалу жизненных ориентиров – «что такое хорошо, и что такое плохо».

Наконец, если в символическом числе появляется разряд тысяч, то речь идёт о служении Богу. Трёхзначное число означает преемственность духа в череде личностей, а четырёхзначное означает большое собрание людей во многих поколениях, которую можно назвать обобщённо «церковью».

Теперь, после этих разъяснений можно примеры толкований символических чисел. Например, число 666 означает передаваемый из поколения в поколение опыт разобщения людей, который ориентирует душу конкретного человека на успех в деле разобщения, и в результате своей деятельности получает эту самую «разделённость». Эта символика вполне соответствует доминирующей сейчас в мире англосаксонской политической традиции, развившей до совершенства имперский принцип «разделяй и властвуй». Неизбежным продуктом этой традиции является тот моральный урод, коллективный образ которого выведен в Романе как барон Майгель. Сказанное не означает характеристику всех англичан или американцев, а только вытекающих из традиции методов во внешней политике и неизбежной опоры на таких людей во всём мире.

Теперь разберём другой пример символического числа – № 302-бис. Значением тройки является триада «вера, надежда, любовь», из которых любовь главнее. Ноль в разряде десятков должен означать самоотречение души, индифферентность к внешним шкалам ценностей. То есть речь идёт о передаваемом из поколения в поколение духе бескорыстной любви к людям, единственной наградой за которую является обетованная мудрость, двойка. Такой символики в известной нам хотя бы по преданиям истории заслуживает разве что череда ветхозаветных пророков, которую завершает Иисус как воплощённая мудрость Нового Завета. Добавив понятное бис к достойной Иисуса символике 302, Автор даже не намекает, а просто обращает наше внимание на то, что именно в этом многоквартирном доме должен обитать Иисус во втором пришествии.

И уж совсем очевидными намерения Автора стали, когда он в главе 9, а потом в 19-й связал их смысл с истолкованием евангельских притч – о неверном управителе и о девах разумных и неразумных. В первом случае Автор сообщает нам о наступлении момента, когда Воланд призывает к ответу неверного управителя Коровьева, а тот спешит договориться с должником Босым. Однако по смыслу притчи это призвание сатаны к ответу связано с совершеннолетием и предшествует вступлению в права наследника. В притче же о девах речь тоже идёт о недостаче масла в половине светильников, а наследника называют уже женихом, и обещают его появление в полночь. Нужно только набраться терпения и не растратить масло на мирскую суету.

Очевидно, что Автор в главе про Великий бал у сатаны рисует именно эту опасность для невесты, которую вводят в заблуждение относительно оставшегося времени, и соблазняют буквально в последний момент перед назначенным часом растратить масло. Коровьев настоятельно рекомендует Маргарите поделиться своей любовью с целой толпой аморальных личностей: «Нужно полюбить его, полюбить, королева... Все, что угодно, но только не невнимание. От этого они захиреют...» На современном правозащитном жаргоне это называется «толерантность».

Автор как потомственный богослов знал символическое значение притч и осознавал значение плохо замаскированных указаний на них в тексте Романа, следовательно, факт преднамеренной пропаганды второго пришествия и агитации в пользу нетолерантного терпения можно считать установленным. Осталось выяснить роль самого Автора в приготовляемом покушении на власть кесарей, а также выйти на след сообщников и непосредственных исполнителей. Для этого, как совершенно верно вычислил барон Майгель, нужно проникнуть в тайну нехорошей квартиры и дома №302-бис.

Символику многоквартирного дома мы уже разбирали, она соответствует той самой череде личностей, объединённым общим духом. Символический дом №302-бис имеет своим земным прототипом реальный дом 10 на Большой Садовой улице, где в квартире №50 некоторое время обитал сам Булгаков. Это означает, что Автор причисляет себя к череде «пророков нашего времени». Приписав своей личности символическое число 50, Автор указал на свою жизненную мотивацию – быть сопричастным к тайному знанию, а также на отсутствие земного вознаграждения на этом пути. Но главным образом он обозначил, что Творческий дух способен посещать и несовершенных, не готовых к самоотречению. Хотя, на мой взгляд, Автор напрашивается на комплименты.

Кроме того, Булгаков поселяет в своей квартире Берлиоза, наделяет его своим именем и монограммой – М.А.Б., а также символикой Иоанна Предтечи. Из чего нужно сделать вывод, что в череде «пророков нового времени» самому Булгакову принадлежит место и роль, какую сыграл Иоанн Креститель в евангельской Мистерии. Не только «глас, вопиющий в пустыне», но и перст Божий, указующий на Учителя его будущим ученикам и всему Израилю. Однако в таком случае возникает вопрос: Каким образом Булгаков через семь десятилетий после своей физической смерти, собирается указать нам на Учителя? И почему нельзя было повторить ещё раз тот же самый сюжет, ещё раз прислать на землю пророка Илию, который бы в прямом эфире всех телеканалов рассказал бы нам о голубе? Вот-вот, даже не смешно.

Вообще-то, ответ на это возражение известен давно и дал его сам Иисус: «Тогда, если кто скажет вам: вот, здесь Христос, или там, – не верьте. Ибо восстанут лжехристы и лжепророки, и дадут великие знамения и чудеса, чтобы прельстить, если возможно, и избранных. Вот, Я наперед сказал вам».[74] Или вот ещё об этом: «Он имел имя написанное, которого никто не знал, кроме Его Самого».[75] Последнее указание снова обращает наше внимание на судьбу безымянного мастера. Что же касается Воланда, то это вовсе не человек, а дух – причём особый, стоящий в иерархии духовных ипостасей выше, чем суетливый дух материализма Фагот или хищный дух наживы Бегемот. Обитающий во «внутреннейшем» и посещающий время от времени пророков или гениев, Творческий дух способен перевоплощаться и перевоплощать другие ипостаси личности.

Так что, если мы представляем второе пришествие как появление какого-то конкретного человека, подобно явлению Иоанну Крестителю его двоюродного брата Иисуса при реке Иордан, то образ Воланда из Романа точно не годится. Скорее, Воланд соответствует тому самому голубю, божественному духу, посетившему личность Иисуса. Кстати, заметим, что и в этом случае не обошлось без эскорта сатаны, самозваного «переводчика», пытавшегося навязать Иисусу искаженное, соблазнительное толкование его призвания в качестве главного героя финальной Мистерии Ветхого Завета. Этот же соблазн неминуемо настигает в своё время любимых учеников Иисуса – не только Иуду и Петра. Незадолго до Воскресения они оказываются в плену у теневой стороны Мистерии, соблазнённые внешней стороной событий Страстной недели в Ершалаиме – царскими почестями в адрес смертного человека Иешуа. Так и Маргарита соблазняется внешними признаками «королевского» статуса.

Слова Иисуса: «все вы соблазнитесь о Мне в эту ночь»[76] – сказаны не только двенадцати апостолам, но всем последователям, не способным различить светлую и теневую стороны евангельской Мистерии. Теневая сторона связана с «телесной ипостасью» Иешуа, его мастерством жреца, играющего роль воплотившегося в него Бога в финальном действии ветхозаветной трагедии. Светлая сторона связана с Преображением и торжеством духа самоотверженной любви, завершением череды воплощений в библейских пророках, которую символизирует число 302. Этот дух любви и есть настоящий Иисус, который после завершения своего пути воссел одесную Отца в «небесном царстве».

Что же касается «второго пришествия», то и здесь речь идёт отдельно о мастере и о Воланде, о телесной ипостаси и о преображающем духе вечной любви, а также о страстной душе, без которой мастерство бессильно. Поэтому не исключено, и даже очень вероятно, что обещанный в Апокалипсисе побеждающий дух, как и две тысячи лет назад, воплотится в деятельности, в мастерстве одного человека. И лишь затем, в результате Мистерии, разыгранной на этот раз с помощью мощных масс-медиа, воплотится в учениках и последователях, как и обещано – по двенадцати тысяч из двенадцати колен. Хотя, разумеется, это тоже символические числа.

Таким образом, поведанная Воландом Иванушке судьба мастера может быть не только аллегорией судьбы творческого сообщества в России ХХ века, но и сюжетом финальной Мистерии. В этом тоже нет противоречия, с учётом «четвёртого ключа» – повторения сюжета в последней четверти, и затем в последней стадии, и в финале последней стадии. Трагедия русской интеллигенции ХХ века повторится в фарсе культурной революции, который вполне может завершиться грандиозной мистерией, в финале которой мастер, похожий на Иешуа, выйдет на авансцену, чтобы освободить похищенную невесту. В таком случае, рассказанная в 13 главе «история мастера» становится необходимым дополнением к 23 главе. Ведь мы не знаем, что делал жених, пока Маргарита претерпевала последнее испытание толерантностью. И почему он не мог освободить её раньше? Возможно, потому и не мог, что сначала оказался под следствием, а потом в психбольнице. Скажете, что это уже явный домысел?

Однако вот что говорит ученикам Иисус о последних временах: «Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира: ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне».[77] Эти слова воспринимаются, как просто поучение о необходимости помогать простым людям, «братьям меньшим», но ведь относятся они именно к обстоятельствам второго пришествия. А между тем, мастер действительно побывал и в темнице, и странником, и в больнице переодевали его. Речь может идти о том, что прежде, чем явиться в силе, Иисус сначала опять придёт как меньший. И это не самый худший способ управления. Помнится, в какой-то восточной сказке был халиф, который специально переодевался простолюдином. Пожалуй, стоит предупредить власть имущих, а то они, похоже, не в курсе насчёт возможных последствий пренебрежения обязанностями по отношению к меньшим…

Если уж речь зашла о сказках, то есть ещё одно подтверждение нашей догадки. При всей любви к Булгакову, он ведь у нас не единственный сказочник. Другим талантливым писателям и драматургам тоже, пусть и не в таких подробностях, но открывались эсхатологические сюжеты из скрытого плана. Именно поэтому все эти сказки с похожими поворотами сюжета становятся любимыми, культовыми книгами, пьесами, фильмами. Взять, например, мой любимый фильм про того самого барона Мюнхгаузена. Тоже ведь сначала попадает под следствие за активное участие в международной политике, делает важное открытие, которое никому не кажется нужным, а видится скорее сумасшествием. Затем теряет своё имя, становится простолюдином. В его отсутствие организуют от его имени «праздник», приглашают туда его невесту, вынуждая его вернуться, и так далее. Вы и сами знаете продолжение.

Или другая любимая в народе сказка-фильм, называется «Кавказская пленница». Тоже учёный очкарик попадает сначала в милицию, потом в психбольницу, где теряет своё имя. А пока он отсутствует, его возлюбленная, не без содействия героя, попадает на свой Бал, в райский уголок изобилия и развлечений с тюремным режимом. Затем слабый герой возвращается в силе и символически убивает воплощающего зло антигероя. Там и ещё есть детали, вроде вылетающей в окно героини. В пьесах Шварца «Обыкновенное чудо», «Тень» и о Драконе тоже повторяются повороты сюжета, связанные со свадьбой, происходящей в отсутствие героя. Похоже, что, так или иначе, но все эти сказки находят живой отклик в душе зрителей по причине совпадения образов и сюжета с тем самым скрытым планом, который позволил Булгакову на сто лет предвидеть ход будущих событий.

И всё же, возвращаясь к Булгакову и его роли Предтечи, каким образом он может нам помочь распознать мастера, которому суждено сыграть роль Воланда в мистерии Великого Кризиса? Что касается внешности, то сам Автор в первой же главе подчёркивает невозможность составить словесный портрет. Подробности биографии? Но любой из простых людей, братьев меньших, не застрахован от сумы и от тюрьмы. Занятие наукой и сочинение собственной теории? Этого добра в наше время больше чем достаточно, необязательно даже посещать лечебницы. Сам же Воланд в диалоге с Предтечей специально подчёркивает: «Мне приятно сообщить вам, в присутствии моих гостей, хотя они и служат доказательством совсем другой теории, о том, что ваша теория и солидна и остроумна. Впрочем, ведь все теории стоят одна другой».

Так что способ, с помощью которого Михаил Предтеча собирается указать нам на настоящего Мастера, остаётся загадкой. Да и не могло быть по-другому, иначе было бы нарушено обещание: «Се, иду как тать…».[78] Кроме того, Иисус просил не верить на слово вообще никому, без исключений. Тогда получается, что никто не может сыграть роль Предтечи во втором пришествии, даже Булгаков? Однако, как там дальше в Апокалипсисе? «Се, иду как тать: блажен бодрствующий и хранящий одежду свою…» Символика одежды нам знакома – речь идёт о знаниях, а «бодрствующий» и так понятно. Бодрствовать – означает стремиться увидеть всё самому, не доверять на слово, перепроверять интерпретации, не поддаваться на давление навязываемых стереотипов. Единственно верный способ узнать, на кого указывает или ещё только укажет Автор с помощью своего Романа, – это дойти до всего своим собственным умом.

Мне кажется, что я уже догадался о способе, с помощью которого Предтеча даёт знать бодрствующим о том, что они на правильном пути. Но, во-первых, я и сам не до конца уверен, а во-вторых – это было бы нарушением условия «бодрствования одетых». Зачем же лишать блаженства того, кто и сам способен разобраться, в том числе благодаря Булгакову и его Роману. В любом случае, я поздравляю всех бодрствующих и себя с тем, что мы одолели этот барьер, обнаружили сквозные идеи и скрытые сюжетные линии, сходящиеся к центру Лабиринта. Дальше будет проще, нам нужно только быть внимательными и интерпретировать оставшиеся главы по уже известным правилам.

54. Доверяем, но проверяем

Главный перевал мы действительно преодолели, благодаря вниманию к деталям и на основе общих идей обнаружили и поняли скрытые смыслы в двух кульминационных главах Романа. Но осталось чувство недосказанности, точнее – возможного недопонимания, поскольку наше толкование выглядит несколько субъективным, недостаточно опирающимся на волю самого Автора. Поэтому мы всё же ещё раз пройдемся по тексту 22 и 23 главы, чтобы проверить наши выводы с помощью надёжных «ключей», оставленных нам Автором и успешно применённых к 21 главе.

22 стадия завершает большой ряд 11-22 и последнюю четверть 20-22. Поэтому основным, как и для 21 главы, будет «четвёртый ключ» – повторение, пародирование трагедийного сюжета всей большой стадии сначала как фарс в последней четверти, а затем в виде мистерии. Это означает, что в сюжете 22 стадии мы обязаны обнаружить такой же, только уменьшенный в масштабе пространства и времени узор линий и поворотов сюжета, что и на протяжении всех глав с 14-й по 22-ю.

Стадии второго ряда с 11-й по 13-ю происходят параллельно последним двум стадиям первого большого ряда. Поэтому и уменьшительное повторение этой предварительной четверти должно происходить в конце 21 главы, на фоне окончания «шабаша» в болотистой местности. Напомним, что Маргарита после приземления, купания и грубоватого общения с гостями «тихого омута» на берегу реки решает расслабиться и отдохнуть. То есть повторяет в общих чертах предыдущий путь и приходит к тому же состоянию, что и обитатель скорбного дома на берегу реки в 11 главе. В конце 21 главы происходит мини-представление – прибытие с небес на островок (то есть буквально в изолированное место) незнакомца, который перед этим переодевается, как и незнакомец из 13 главы. Маргариту уговаривают отказаться от прежнего образа передвижения в виртуальном пространстве, и она соглашается. Как и бывший поэт Бездомный отказывается от способа своего продвижения в творческой среде.

Переходим к началу 22 главы и сравниваем её с главой 14, с беседой испуганного Римского и вампира Варенухи, который старательно прячется от света. Разбирая 20 главу, мы уже нашли пародийное соответствие ведьмы, глядевшей из зеркала на домохозяйку, с образом Геллы в окне кабинета Римского. Ещё раз заметим, что по правилу «четвёртого ключа» сюжет 22 стадии должен повторять не только сюжет всей трагедии, но и пародию на него в последней четверти 20-22. Поэтому мы должны сравнивать начало 22 главы и с 14-й, и с 20-й.

Как и Бездомный в 11-13 главах, Маргарита пребывает в состоянии раздвоенности. В её душу стучится внешний образ ведьмы, прилетевшей, как и Гелла, из виртуального пространства фантастических снов, но там же обитает и бывшая домохозяйка, испуганная не меньше Римского. Разговор Маргариты с управителем Коровьевым, который тоже прячется от света, подобен беседе Римского с администратором Варенухой, оказавшемся на поверку «нечистой силой». Проницательный Римский в результате беседы делает выводы: «финдиректор уже твердо знал, что все, что рассказывает ему вернувшийся в полночь администратор, все – ложь! Ложь от первого до последнего слова». Автор подтверждает наш вывод, сделанный на основании других подсказок и параллелей: Коровьев действительно всё врёт от первого до последнего слова. Но эта параллель говорит кое-что и о Маргарите, которая вовсе не столь доверчива, как выглядит в сцене на тёмной лестнице. Всё она понимает насчёт Коровьева, но снова готова играть в опасные игры с лукавым.

При сопоставлении с 14 главой выясняется, зачем Коровьев рассказал байку о зарвавшемся типе, разменявшем трёхкомнатную квартиру на Садовом кольце ради пятикомнатной, но в итоге оказавшемся без квартиры далеко от Москвы. Вполне ясна аналогия с Лиходеевым, про чьи выдуманные приключения вещал Римскому Варенуха. Приглядевшись, в этом размене многокомнатных квартир можно обнаружить историософский смысл. Если квартира соответствует личности, то комната – это ипостась личности. В нормальной «трёхкомнатной» личности должно присутствовать три ипостаси – дух, душа и мастерство. Попытка умножить духовные сущности без необходимости, совместить в одной личности произвольное число ипостасей – это психопатология, обычно приобретаемая вследствие известных злоупотреблений под именем «белой горячки». По отношению к Лиходееву как образу партноменклатуры это состояние правильнее назвать «плюрализм» вследствие «перестройки».

После разговора с Коровьевым Маргарита пытается, по примеру Римского, найти спасение под защитой Азазелло и оказывается в совмещённом со спальней кабинете, как в гостиничном номере. Но одновременно это и место разыгрываемого представления, о чём напоминает театральный бинокль Бегемота. Поэтому следует перейти к параллелям со сновидением Никанора Ивановича в 15 главе. Заметим, что героиня прибывает в помещение этого «камерного театра» не только босой, но и вовсе неодетой. Символически это означает отсутствие каких-либо знаний о мире после того, как прежние знания были оставлены в прошлой жизни. Ну что ж, нет ничего удивительного ни в этой характеристике постсоветской творческой общественности, ни в том, что героиня, подобно Никанору Ивановичу, уклоняется от общения с Воландом за льстивыми фразами, подсказанными ей лукавым.

Нас в этом случае больше заинтересует факт, что сам Автор сопоставляет Воланда с молодым и симпатичным духом из 15 главы, где было упомянуто существование какого-то «женского театра». Судя по привычкам Автора, он ни одного слова не вставил в Роман просто так. Если есть указание на «женский театр», аналогичный «мужскому» из 15 главы, значит, его нужно найти в ходе истолкования. Вот мы и обнаружили его во второй половине 22 главы.

В таком случае «шахматная партия», которую Воланд выигрывает у Бегемота, является аналогом той игры в кошки-мышки, которую во сне Босого демонстрировал конферансье против господина Дунчиля. Сергею Герардовичу помогло прибытие его жены, после чего конферансье вроде бы отпускает Дунчиля с миром. Бегемот тоже пользуется прибытием гостьи, изображает бесплодные поиски утерянных «ценностей» и согласен на любые уловки, чтобы выйти из игры с гордо поднятой головой. В 15 главе побеждающему духу помогает красавица Ида Геркулановна. В «женском театре», когда Воланд объявляет шах королю, он сразу же рекомендует публике Геллу.

При изучении такого рода параллелей в тексте нам важны не только сходства в образах и поворотах сюжета, сколько небольшие нюансы, изменения угла зрения, создающие стереоскопический эффект. Например, такой нюанс, что Маргарита оказывается в той же роли, что и жена Дунчиля. Одна из граней возникающей объёмной картины нам уже известна – это указание на то, что Маргарита является женой одного из игроков. Но точно не кота, и не Воланда, который всегда один. Кто же ещё участвует в игре? Да хотя бы и Коровьев, помешавший Бегемоту сдать партию. Из этого следует важный нюанс, что Воланд играет против всей свиты, а не только против кота. Но использует противоречия в рядах свиты для достижения успеха. Однако в чём заключается этот успех? В 15 главе Ида Геркулановна выносит на сцену бриллианты, которые пытался скрыть от общества Дунчиль. В аналогичном повороте сюжета, после представления гостье Геллы, в руках Воланда появляется хрустальный глобус. Аналогия с бриллиантом подтверждает метафору «магического кристалла» для совершенной научной теории.

После ухода Дунчиля в 15 главе на сцену вышел Куролесов. Аналогично после того, как «где-то вдали послышался шум многочисленных крыльев. Коровьев и Азазелло бросились вон», на сцене временно солировал Бегемот, разыгравший дивертисмент с подменой белого короля офицером. Остальная свита вернулась сразу после этого, значит именно в бегстве короля и появлении самозванца в мантии состоит аналогия с номером Куролесова. Но мы-то помним, что Автор зашифровал в этой репризе пародию на поэму Маяковского о лидере русской революции, бывшем дворянине, который сменил на троне «белого царя». То есть и здесь формальное подобие налицо. Что касается вероятной содержательной аналогии, то поэма Маяковского связана с похоронами Ленина, а раскрутка темы его перезахоронения из Мавзолея вполне может стать маневром для постсоветской олигархии.

Далее по ходу представления в 15 главе наступает черёд следующего героя: «Ведущий программу уставился прямо в глаза Канавкину, и Никанору Ивановичу даже показалось, что из этих глаз брызнули лучи, пронизывающие Канавкина насквозь, как бы рентгеновские лучи». Не правда ли, близко с ощущениями Маргариты от взгляда Воланда? Ещё одна гирька на чашу весов в пользу того, что «конферансье» из 15 главы, а значит и «незнакомец» из 13-й являются перевоплощениями Воланда. Далее по ходу камерной пьесы происходит диалог Воланда с Маргаритой, оказавшейся в той же ситуации, что и Канавкин. На вопрос, не скрывает ли героиня какого-либо сокровища, то есть любви, в глубине своей души Маргарита не даёт ответа. Может быть потому, что в раздвоенном состоянии сама не может разобраться в своих чувствах. Потому и нужна следующая стадия испытания.

В этом месте нас должна заинтересовать ещё одна аналогия. Воланд говорит о какой-то поганой старушке, а в параллельной 15 главе речь идёт о тётушке Канавкина, в которой мы ранее опознали иудейскую религию. Может быть, этот след поможет понять аллегорию бабушки Воланда? Если иудейская религия является тётушкой, то бабушка должна быть её родительницей. Подумав над этой шарадой, мы должны признать, что одним из двух родителей тётушки была вполне языческая вера ещё более древних евреев в своего племенного бога. Только в ходе движения к египетскому «плену» и пребывания в нём одно из семитских племён стало интеллигенцией самой первой империи. Конечным итогом восхождения этой «родоплеменной интеллигенции» станет созданная на основе египетской премудрости самая передовая для древнего мира религия единобожия.

Однако для чего же Автор проводит такую аллегорию, да ещё в связи с травмой, которую христианство получило примерно в 1569-72 годах? Может быть, чтобы мы лучше поняли характер этой травмы? Ведь речь на этом историческом рубеже шла о расколе христианских церквей по национальному признаку, угрозе превращения единого Бога, пусть и прославляемого по-разному, снова в племенного божка. В таком случае, обжигающее зелье, с помощью которого пытаются придать подвижность и без того травмированной ноге – это обращение к «исконным» этническим, племенным мотивам для придания популярности и динамизма земной церкви. Такая попытка лечить подобное подобным действительно возможна. Сначала с участием масс-медиа (Гелла), а затем и творческая общественность может подключиться.

Находим и ещё одно соответствие между знакомством Маргариты с Абадонной и общением Босого с владельцем бойцовых гусей из Лианозова. Крупные птицы символизируют «силовиков» не только в нашем Романе. Например, парадный шаг военных называется «гусиным», одно из названия военных наёмников – «дикие гуси». Опять же гуси как защитники Рима. Пока хозяин «бойцовых гусей» гостит в театре у Воланда, остальным гостям бояться нечего.

Завершается первый сеанс общения Воланда с Маргаритой, как и в финале 15 главы, символическим разговором о пище, точнее – о напитках. Никанора Ивановича в его сне уговаривают быстрее отказаться от баланды, вспомнив о спрятанных ценностях. Аналогичный совет даёт гостье Воланд – не вкушать ничего на Балу, чтобы найти в себе скрытую ценность – нерастраченный запас любви.

Следующий эпизод, который должен соответствовать 16 главе про Казнь, помещён Автором в начале 23 главы. Уже в самом начале подготовки героини к Великому балу у сатаны можно обнаружить аллюзии со второй главой, сразу после объявления о казни Иешуа. Соленый привкус крови на губах Маргариты и одуряющий запах розового масла. Дополняющие алмазный венец тяжёлые вериги соответствуют терновому венцу на голове «иудейского царя». Началу Казни в 16 главе предшествует сигнал трубы, прозвучавший в конце предыдущей ершалаимской главы. Сигнал Бегемота: «Бал!» открывает параллельное действие в 23 главе.

Первая часть Казни – выдвижение осужденных и сопровождающих за город через духоту южного полдня. Движение «королевы бала» начинается через тропический лес. Музыканты не только создают внешнее ощущение Бала, но и представляют разные народы, собравшиеся для сооружения Башни. Эта новая Башня тоже, как и Лысая гора в 16 главе, состоит из двух ярусов – далеко внизу лестницы толпа гостей, даже можно сказать завсегдатаев зрелища казни. В верхнем ярусе, в оцеплении свиты тоже находится «особа королевской крови». Распорядителем Бала является Коровьев, распорядителем Казни – Афраний, находившийся рядом с «царём иудейским». Многочасовое движение толпы любопытствующих гостей в первом ярусе завершается с прибытием на Казнь командира римской когорты, доверенного лица Пилата. Ничуть не меньше было и звание последнего из гостей в этой части Бала – генерального комиссара госбезопасности.

Некоторое недовольство ближнего круга вызвало не только особое внимание «королевы» к преступнице Фриде, но и внимание Иешуа к Дисмасу. Нужно отметить, что просьбе Иешуа предшествовал возглас Дисмаса: «Несправедливость! Я такой же разбойник, как и он!» Вот мы и нашли подтверждение от Автора нашему выводу о том, что появление Фриды должно было пробудить чувство вины у Маргариты. Пожелание Маргариты своей «альтер эго» обязательно напиться тоже имеет два значения. Во-первых, Маргарита так освобождается от своего собственного желания нарушить заповедь Воланда. Кроме того, Автор ещё раз обращает наше внимание на такую важную деталь Казни как напиток для Иешуа.

В главе про Казнь учителя всюду сопровождает преданный ученик, Левий Матвей. В первой сцене Бала Маргариту также сопровождает ученица – Наташа, и тоже издалека. Лишь в момент, когда Башня рушится и «особа королевской крови» падет без сил на пол, её тело подхватывает и омывает служанка. Параллель между Левием и Наташей также добавляет объёмность в образ спутницы Маргариты. Левий в своём отношении к Иешуа проявляет амбивалентность – искреннее восхищение, плавно переходящее в желание убить учителя, причём ради спасения его внешнего образа, имиджа. Вот что дорого Левию. При толковании 21 главы мы обнаружили, что Наташа – не просто бывшая домработница и ученица Маргариты, она ещё и муза киевской «цветной революции». И мы знаем, что отношение киевской общественности к московской – тоже весьма амбивалентно.

После завершения «казни» и положения в каменный «гроб» бассейна, вновь следует сигнал к вылету. Сюжет третьей четверти «17-19» повторяется на Балу в преломлении Полёта из 21 главы. Присутствие обезьян – указание Автора на пародирование в финале 22 стадии. Обезьяний джаз пародирует оркестр «короля вальса», как и устроенный Маргаритой погром в Доме Драмлита был пародией на профессиональное управление регента хоровым кружком. В 21 главе Маргарита пролетала над зеркалом водной глади и закончила полёт в низменной болотистой местности. Здесь она пролетает над зеркальным полом, а завершается полёт так: «когда погасало электричество, загорались мириады светляков, а в воздухе плыли болотные огни». «Королева» оказывается в огромном бассейне, где происходит шабаш с участием нагих ведьм.

Завершение шабаша в конце 21 главы связано с нырянием пьяного толстяка, пропахшего коньяком. В 23 главе толстяк Бегемот ныряет в бассейн коньяка. Вместе с ним ныряет только та самая московская портниха из «Зойкиной квартиры». Автор дарит нам подтверждение ещё двух ранее сделанных выводов. Пропитавшийся французским коньяком толстяк в цилиндре и без штанов из 21 главы был нами опознан как коллективный образ нуворишей. Бегемот, который специально подчёркивал перед началом Бала, что брюки котам не положены – это и есть дух наживы. Имя подруги толстяка – Клодина было скрытой ссылкой на фарсовую пьесу Мольера. Следовательно, образ московской портнихи тоже вставлен в 23 главу как ссылка на пьесу самого Булгакова. А то вдруг мы сразу не поймём истинного отношения Автора к происходящему на Великом балу у сатаны.

«– Последний выход… и мы свободны» – после этих слов Коровьева наступает финал Мистерии, так же как в дионисийской драме сатирический финал пародирует основную часть действа. Сюжет последней четверти Мистерии должен повторять сюжет обеих 22 и 23 глав так же, как эта 22 стадия повторяет последнюю четверть 20-22. Обратный пролёт Маргариты и посещение ею подсобных помещений похоже на начало 22 главы. Сцена в бальном зале, в котором собрались в почтении и молчании гости сатаны, по идее, повторяет «камерные» сцены в кабинете Воланда. Раз уж мы коснулись этой темы, то есть смысл сопоставить появление Воланда в разгар Бала с весьма «демократичным» по форме появлением на брокенском шабаше Мефистофеля в драме Гёте. Это ещё раз к вопросу о разнице в статусе и мотивах. Воланд не участвует в Балу у сатаны, не соизволит переодеться для Бала или занять приготовленное возвышение напротив «королевы». Воланд не является своим для ведьм и висельников, но они явно признают его власть.

Диалог Воланда с Берлиозом нужно сопоставить с 15 главой и «камерной сценой» в 22 главе. Волшебный глобус наиболее близок по смыслу и форме к драгоценной чаше, в которую превращается голова Берлиоза. Воланд завершает начатую в первой главе партию интеллектуальной игры, в которой Берлиоз вынужден признать поражение. Разговор идёт о какой-то солидной и остроумной теории, что также подтверждает наши догадки по сути аллегории глобуса как «магического кристалла». Завершение игры с Берлиозом, как и завершение игры с Дунчилем в 15 главе, или игры с Бегемотом и Коровьевым в 22 главе означает появление доселе скрытой ценности. В данном случае драгоценной чаши, Грааля. Разница в том, что в 15 главе эти ценности существуют в виде россыпи бриллиантов, «зёрен смысла», которые можно, если долго искать и очистить от наносного мусора, найти и в алхимических и иных герметических теориях, но лучше искать в чистом виде в босом Писании. В начале 22 стадии эти же ценности превращаются в единый «кристалл», но работать с ним может только сам Воланд, демонстрируя публике не очень понятные ей результаты. И только в завершении 22 стадии эти же ценности превращаются в драгоценный сосуд, из которого может напиться невеста Воланда.

Ну что же, очень остроумная теория вырисовывается, не хуже других. Но только при чём здесь Берлиоз? Воланд не может льстить редактору, тогда, наверное, иронизирует, называя его не слишком убедительные возражения теорией. Разве что Бездомному логика Берлиоза могла показаться остроумной. Нет, что-то здесь не так. И потом, получается, что драгоценная чаша солидной и остроумной теории была скрыта внутри этой самой головы?

Выходом из ситуации будет напомнить, что Берлиоз как коллективный образ – это в том числе и Булгаков. И наоборот, Булгаков как личность – это в том числе Берлиоз. Мы уже предполагали, что отрезанная в начале 1930-х годов голова Берлиоза – это творческая часть гуманитарной интеллигенции. Такие гении как философ Лосев, экономист Кондратьев, историк Гумилёв и сам Булгаков вынужденно творили в отрыве и изоляции от омертвевшего корпуса гуманитарной науки. Поэтому настоящим Предтечей является не только сам Булгаков, но собирательный образ головы Берлиоза.

Но мы ещё не закончили отслеживать параллели между завершением 23 главы и её началом. Теперь место на верхнем ярусе Башни занимает сам Воланд. Двойная параллель с главой о Казни дополняется известной нам связью между обликом Воланда и последним портретом Иешуа. Теперь уже вверх по лестнице поднимается не толпа преступников, а один только барон Майгель. Его образ воплощает в себе отрицательные черты негодяев, которые прикладывались к колену «королевы бала». И снова одна общая чаша соединяет двух обвиняемых – Воланда и Майгеля, как некогда Иешуа и Дисмаса. Для души Дисмаса спасением является смертельный удар в сердце, а для души смертного человека Иешуа – исполнение его судьбы, разделённая общая чаша с последним разбойником. Спустя две тысячи лет, эту общую чашу с Воландом снова разделяет душа – Маргарита.

Но позвольте, спросит внимательный читатель, отчего же Воланд – обвиняемый вместе с Майгелем? Где об этом написано у Булгакова? Да здесь же в 22 главе, и раньше – в 13 главе, где Воланд называется дьяволом. Поэтому Автор и подает нам сначала эту версию, чтобы мы научились противостоять навязываемому мнению. Когда настанет тот самый день полночи, точное время которого известно лишь ему одному, Воланд окажется на одной доске с Майгелем, Иисус будет приравнен к Антихристу. Выбирать между ними придётся каждому самостоятельно. И от этого внутреннего выбора будет зависеть не карьера, и не политический режим, а всё дальнейшее течение жизни.

Однако, это настолько серьёзная тема, что мы не имеем права оставить её недосказанной или же исказить восприятие читателя недостаточно чётко разъясненными параллелями. Речь идёт не о параллелях между главами, сценами или эпизодами Романа, а о тех параллелях с реальной жизнью, которые мы уже установили с помощью «девятого ключа». Ведь у кого-то может возникнуть ожидание, будто второе пришествие как-то связано с завершением уже рассмотренных циклов российской истории и политики. А это не совсем так. Если же ожидания будут не совпадать с реальностью, то и без того существующий скепсис может превратиться в разочарование. Но это ведь неправильно, когда вероятность высадки инопланетян на летающих тарелочках оценивается творческой общественностью выше, чем наступление гармонии в делах человеческой цивилизации.

55. О пользе скептицизма

Благодаря любезно оставленным Автором и найденным нами ключам от Лабиринта Идей мы убедились, что текст Романа представляет собой вовсе не хаотический вихрь фантастических образов, «а вереницу прочно увязанных силлогизмов, которые оценили бы по достоинству такие знатоки, как Секст Эмпирик, Марциан Капелла, а то, чего доброго, и сам Аристотель». Заметим, что «четвёртый ключ», с помощью которого кульминационные главы прочно увязаны с предшествующим сюжетом Романа, заимствован Автором как раз у Аристотеля. Классическая теория драмы в её первозданном дионисийском смысле как раз и предусматривает обязательное повторение трагедии в виде фарса. Так что шутовская фраза Бегемота – всего лишь подсказка Автора, где искать ключи для превращения комедийной словесной пачкотни в стройную логику истолкования. Но в таком случае нам стоит узнать также, чем прославились ещё двое упомянутых авторов.

Секст Эмпирик – один из классиков античной философской школы «скептицизма», задолго до Декарта провозгласившей принцип сомнения как основы для научного анализа явлений. В нашем случае Автор явно призывает отнестись с сомнением к лежащей на поверхности версии происходящего, применить к тексту десять принципов античного скептицизма, то есть детально изучить взаимосвязи каждого из героев, в зависимости от места, времени, взаимных положений и так далее.

Марциан Капелла – латинский философ V века, автор энциклопедического труда «Сатирикон», лежащего в основе европейского образования Средних веков и Возрождения. Написанный им философский трактат о семи свободных искусствах имел искусную внешнюю форму в виде сказания о свадьбе бога Меркурия, он же Гермес, с Филологией. Интересно, что в завершении свадебного бала невесте дают таинственный предмет яйцеобразной формы, содержимое которого превращает её тело в эфир и делает бессмертной обитательницей небес. Здесь, разумеется, заслуживает внимания параллель с судьбой Маргариты – творческой среды, которая в своём развитии должна перейти от филологии к философии, из мира внешних форм в мир эфирных идей. Но главное – указание, что под внешней формой романтической сказки нужно искать серьёзное философское содержание.

Возвращаясь к Аристотелю и его теории драмы, не забудем и об аристотелевской космогонии, которую он трактовал как происходящую на небесах и в подлунном мире вселенскую трагедию. Это означает, что события в реальной жизни происходят в такой же последовательности развёртывания классического сюжета, что и в виртуальном пространстве театральной сцены или же уличного пространства города, ставшего сценой Мистерии. Следовательно, и все другие найденные нами ключи, включая девятый, тоже восходят к философии Аристотеля.

В случае с 22 стадией использовать «девятый ключ» для поиска параллелей в политической реальности или в исторических сюжетах нужно с определёнными оговорками, чтобы не ввести читателя в ненужные заблуждения относительно «второго пришествия», к обетованию которого практически присоединился Автор. Дело в том, что само по себе достижение 22 стадии вещь достаточно обыкновенная в каком-либо политическом, экономическом или ином процессе психологического созревания субъекта. В психологии личности эти финальные стадии Надлома принято называть «кризисом среднего возраста». Именно об этой стадии сложена народная мудрость – «седина в бороду, бес в ребро». А вот как описывает её классик аналитической психологии: «Середина жизни — время наибольшего раскрытия, когда человек ещё отдает своему делу все силы и способности… Вино перебродило и начинает отстаиваться, становясь прозрачным. Если все идет хорошо, развиваются консервативные наклонности. Вместо того чтобы смотреть вперед, человек все чаще невольно оглядывается назад и начинает критически осмысливать прожитые годы. Делаются попытки отыскать свои истинные мотивации и, в этом отношении, совершаются подлинные открытия. Критическое рассматривание самого себя и своей судьбы дает ему возможность распознать собственное своеобразие. Однако это прозрение дается ему не легко; оно достигается только ценой сильнейших потрясений».[79]

Такие же зрелые стадии самопознания и адаптации к своей собственной психологической природе переживают страны и народы, научные сообщества и религиозные конфессии. Например, в истории российской монархии таким периодом «кризиса среднего возраста» можно считать весь XVII век. Буйный норов Смутного времени вполне соответствует 21 главе. Можно точно также обнаружить возбуждение казачества на юго-западном направлении, и даже вынужденный отдых основателя новой династии в польско-литовских пределах. Затем наступает «тишайшее время», когда в изоляции Измайловского острова вызревает идеология европейской православной монархии. Наконец, «бал сатаны» в виде Северной войны, в которой два равных и похожих по всем внешним признакам молодых монарха ведут борьбу за звание создателя Большой Европы. Нужно ли напоминать, что Петра Великого тоже величали и «сатаной», и «антихристом». Но и обожествлять царя-реформатора нет необходимости. Без помощи Провидения, творческого духа истории не обошлось, но речь всё же шла о становлении консервативной идеологии российской монархии, а совсем не о «втором пришествии»,

Точно так же, когда мы вместе с Автором проводим параллели с недавней или актуальной политической реальностью, речь идёт о таких же процессах становления государства или гармонизации отношений в рамках общей с украинцами, белорусами и другими соседями цивилизации. Мы уже разбирали параллели политических событий 2003-2005 годов в России и на Украине с 21 главой Романа. Теперь можно внимательнее взглянуть на 22 стадию процесса учреждения нового российского государства. В декабре 2005 года закончилась провалом попытка одной из кремлёвских фракций привнести в российскую политику «оранжевые методы». Затем настал период политического затишья, в течение которого эти самые фракции в новых кабинетах готовились к «балу» – затяжной предвыборной кампании с участием двух «преемников», знак равенства между которыми специально ставился всеми масс-медиа. Тем не менее, победил не тот, кто сделал ставку на политтехнологии, а другой, можно сказать, кабинетный работник. На мой взгляд, эта победа связана с тем, что Медведев воплощает дух юридического сообщества, законников. Даже его кабинет в Кремле до избрания имел символический номер 343, то есть семь в кубе. В этом смысле нового президента можно сопоставить с самим М.Сперанским. Его восхождение к высшей после императора власти тоже было связано с тремя семёрками – Тильзитским договором от 07.07.1807 года.

Главное в анализе политических процессов, как и завещал Секст Эмпирик, никогда не путать уровни рассмотрения, чтобы зря не обольщаться, а потом так же напрасно не разочаровываться. Государство как система институтов и технологий поддержания стабильности не совпадает ни с понятием страны или нации, ни даже с политическими институтами и технологиями. Политика – это отдельная сфера деятельности, хотя и сопряженная с государством. В период постсоветской Реставрации 1992-2007 годов предметом политики действительно была реформа государства и законодательства, но после завершения этого периода надлома государственных институтов фокус политики сместился в область структурной реформы экономики. Соответственно, в государственных учреждениях должен воцариться дух законности и порядка, а не демоны политтехнологий. Но это означает, что должность главы государства станет не столько политической, сколько церемониальной в лучшем смысле этого слова. Так что надежды либералов использовать юридические рычаги в целях реванша против реального политического центра так же несбыточны, как и при Александре I.

Теперь мы можем перейти на уровень выше – к политическому процессу в масштабах нашей русской, евразийской цивилизации. Здесь в августе-сентябре 2008 года произошла похожая же консолидация цивилизационного пространства, как и на уровне Большой Европы после Полтавской битвы 1709 года. И в некотором смысле произошло отрицание этого 300-летнего периода вынужденной вовлечённости России в европейскую политику. Теперь уже сама Европа из-за мирового кризиса вынуждена начать процесс формирования добрососедской, но прочной границы. Такой же процесс будет происходить и с другими соседями по планете. Потому что в условиях кризиса каждый сам за себя, а слабые могут надеяться лишь на такого сильного соседа, который не сможет отгородиться цивилизационной границей. Осознание этого факта кризисной геополитики постсоветскими элитами только начинается, поэтому после 20 стадии домашних приготовлений нам всем предстоит пережить очередное переформатирование элит, аналог Смутного времени с использованием завезённых к нам «оранжевых» политтехнологий. Поэтому все так называемые «цветные революции» 2003-2004 годов, включая репетицию революции сверху в самой России – это такие же «цветочки», как и первая русская революция 1905 года по сравнению с революцией 1917 года.

В ходе скоротечной 20 стадии происходит инвентаризация и примерка наличных знаний и методов, необходимых в новой ситуации. Однако при системном кризисе глобальной надстройки, боюсь, ни одна из советских или антисоветских версий «исторического материализма» не пригодится. Поэтому придётся нашей столичной общественности покидать неодетыми и необутыми верхний ярус своей башенки-пристройки к падающей вавилонской башне «глобализма».

Когда для постсоветской элиты может начаться этот Полёт? Судя по всему, чуть раньше, чем начнёт рушиться сам Нью-Вавилон. Точнее, «борьба с кризисом» на постсоветском пространстве может породить волну резонанса, который не оставит камня на камне от Уолл-Стрит. В этом смысле падение башен-близнецов в 2001 году окажется символическими «цветочками», как и прочие громкие события начала века. По моим прикидкам антикризисный вылет должен состояться ближе к концу 2009 года, когда будет исчерпан запас прочности долларовой системы управления экономикой. Наказанием для олигархов на этот раз будет не экспроприация, как было с ЮКОСом в 2003 году, а наоборот – отказ от фактической национализации. Показательный крах одной из бизнес-империй станет началом информационной «гражданской войны» между разными кланами и группами за право доступа к бюджету или рычагам эмиссии.

Отношение общественности уже сформулировала Маргарита в начале 20 главы, когда потушила обе «керосинки»: «Обе вы хороши!». По-настоящему горячих эпизодов будет немного, и то они будут ограничиваться нанесением ущерба лишь имуществу, если виновники вовремя смоются из дома на похороны безголового мирового порядка. Чтобы избежать «выноса тела», скорее всего, так же поступят наиболее одиозные представители постсоветских элит в соседних странах. Причём эмоциональная Грузия и в этом случае будет забегать впереди паровоза, а самые феерические пляски традиционно ожидаются на киевском Майдане. И как всегда, последними отреагируют на геополитические изменения белорусские политики, которые решатся, наконец, у себя в «тихом омуте» организовать «шабаш» либеральных реформ с заранее расписанными ролями. И снова окажутся в числе отставших от времени. Но не исключено, что именно в этом «болоте тётушки Тортилы» найдётся бережно сохранённый «ключик», необходимый для временного антикризисного управления межотраслевыми балансами на постсоветском пространстве.

После относительной стабилизации ситуации года через три незаметно наступит 22 стадия, которая также начнётся с затишья и изолированных экспериментов, поисков решений в игре против не желающей сдаваться финансовой олигархии. Должна произойти поляризация двух альтернативных центров на постсоветском пространстве. При этом улетевший в период преодоления «смуты» из Москвы в Киев боров имеет к этой поляризации самое прямое отношение. Мы уже обнаружили двух прототипов благообразного Николая Ивановича – это товарищ Бухарин из советского прошлого, а также достопочтенный лорд-канцлер Фрэнсис Бэкон из переломного исторического времени, о котором упомянул Воланд, жалуясь на колено.

Всем известен основоположник современной политологии флорентинец Макиавелли, но мало кто в курсе, что первым политтехнологом следует считать лорда Бэкона. Например, независимо от того, кто на самом деле был автором шекспировских пьес, вдохновителем этой тонкой игры в политический театр был именно он, Бэкон. Равно как успел засветиться и в попытках дёргать за ниточки гражданской войны в соседней Франции. Что же касается Бухарина, то он был не только главным редактором главной газеты «Правда», но и идеологом либерального крыла партийной элиты. Так что у нас есть основания полагать, что речь идёт о коллективном образе околокремлёвских политических консультантов. И весьма вероятно, что косяк кремлёвских медиа-технологов и либеральных идеологов будет вынужден перелететь на Украину, откуда многие и прибыли в Москву. Причиной будет невостребованность в России и растущий спрос со стороны украинских олигархов – причём не только для внутреннего выяснения отношений, а для лоббирования киевских, днепровских, одесских и донецких интересов в Москве.

Образ толпы исторических деятелей в сопровождении эротических красоток ассоциируется с современной киноиндустрией. Весьма вероятным является использование растущего интереса широкой публики к истории для навязывания либеральных, скандально гламурных интерпретаций исторических событий нашей общей истории. При этом ареной сражения за умы является общее русскоязычное информационное пространство, а главной целью – подкупить, ангажировать, перетянуть на свою сторону московскую творческую общественность. Тогда и проблема возвращения политического влияния получит перспективу. И кстати, если на минутку вернуться уровнем ниже, в 22 стадию политического процесса РФ в 2006-2007 году, то одним из ярких событий этого периода было появление либеральной и плоской интерпретации булгаковского Романа в виде телесериала. С одной стороны, была и от этого польза – многие молодые люди впервые услышали о книге, а некоторые даже прочитали. Но лично я больше двух серий этого гламурного издевательства над любимой книгой не выдержал. Хотя внешне всё выглядит пристойно. Вот по этому символическому «цветочку» можно уже судить о «плодах», которые созреют лет через пять-семь. Что же касается финала этого будущего представления, то, согласно Аристотелю, он должен быть вполне комедийным, что нисколько не противоречит активности украинской элиты.

Теперь попробуем выйти ещё на один уровень выше и попытаемся определить, в какой стадии находится геополитический процесс формирования глобальной надстройки. Здесь уже будет не до смеха, поскольку по всем приметам мировая финансово-экономическая и военно-политическая система близки к своему Дну Надлома. Символика «падающей башни» поэтому совсем не случайна, поскольку истекают последние годы или даже месяцы 16 стадии процесса, в котором роли-маски Иешуа, Пилата, Иуды, Левия принадлежат четырём центрам четырёх цивилизаций, играющих заглавные роли в геополитических раскладах – Россия, США, Германия и Израиль. Роль медиа-технолога Афрания исполняют наследники лорда-канцлера Бэкона из Лондона. И только грозовая туча мирового кризиса спасает Россию и её соседей от этой затянувшейся Казни, завершающей невыносимо долгий XX век.

Ретроспективно можно достаточно легко обнаружить предыдущие узлы и стадии. Ялтинская конференция и открытие Второго фронта в 1944 году положили начало не только «ялтинской системе», но и 14-й стадии её активного распространения на весь мир, сдерживаемого взаимными страхами «холодной войны». Следующая 15-я стадия начинается где-то в 1968 году заблуждениями пражской и парижской весны и заканчивается в 1991-м заблуждениями московской перестройки.

Если вернуться к первой четверти империалистического Надлома, то рождение действительно глобальной надстройки связано с наполеоновскими войнами, а символическим событием, открывающим 11 стадию «несвободы и осознания несовершенства» становится пожар Москвы в 1812 году, означавший поражение первой попытки установления мирового господства. Но именно эта попытка объединила мировые империи в первую общеевропейскую, а значит – и глобальную систему Священного Союза. Короткий период формального первенства России заканчивается вместе с 11 стадией с началом Крымской войны и смертью Николая I. Следующая, 12 стадия – это период затишья и накопления сил для решающей схватки между имперскими центрами. Переход к 13 стадии был следствием русско-японской войны, фактически нападения Англии чужими руками на формального союзника. Символическим началом 13 стадии становится революционный пожар декабря 1905 года в Москве в ответ на конституционный манифест Николая II.

Здесь нет места для подробного обоснования именно такого деления глобального процесса на стадии, но саму схему разноскоростного течения политических процессов на всех уровнях нужно иметь перед глазами, чтобы сделать следующий шаг. Попробуем взглянуть теперь уже на ещё более масштабный всемирно-исторический процесс, и попытаемся найти в нём аристотелевские моменты вселенской трагедии. Сравнивать лучше всего с уровнем, который и по масштабам субъектов, и по методам их взаимодействия наиболее близок к анализируемому, то есть в данном случае всемирно-исторический процесс двух тысячелетий с процессом глобализации последних двух веков. Какой субъект истории в масштабах веков может соответствовать, например, тем же США в масштабах десятилетий ХХ века? Какая мировая империя возникла как заморская колония ещё более влиятельной в прошлом мировой империи, сменила её в роли центра мировой торговли, а затем в одночасье рухнула как вавилонская башня? Кроме Византии, наследницы Римской империи других кандидатов просто нет. Поэтому мы вправе предварительно привязать узел 16/17 всемирной Истории к падению Второго Рима и открытию Америки в 1492 году. Заметим, что отношения Константинополя с Москвой в предшествующий период имеют большое сходство с недавними отношениями между США и Россией. При этом Советскому Союзу очень точно соответствует многонациональная Золотая Орда.

Соответственно, мы можем обнаружить и узел 13/14, аналогичный тому моменту, когда США додавили сопротивление ослабевшего союзника и предшественника. В 1944 году на смену прежней системе колониальных империй во главе с Британией приходит Pax Americana, имеющий надёжный стабилизирующий противовес в Москве и созданную совместно с СССР опору на Ближнем Востоке, в Израиле. Нужно заметить, что сама Великобритания к этому моменту уже заметно перекрасилась политически, исповедуя едва ли не социалистические методы управления. Поэтому узел 13/14 в масштабах всемирно-исторического процесса можно уверенно привязать к первой половине XI века, ознаменовавшегося формальным расколом между римской цивилизацией и византийской. Главной причиной открытого раскола стал предел экспансии римского мира на восток, поставленный новым союзником Византии – Киевской Русью. Середина XI века – это завершение процесса христианизации наследия Римской империи, включая латинизированных и эллинизированых варваров, и выход мировой цивилизации из античных пределов на новые просторы – атлантические и евразийские. Именно в этот момент на периферии Ойкумены возникают форпосты будущей экспансии: Вильгельм Завоеватель вторгается на Британские острова, Ярослав Мудрый и сыновья обустраивают будущую Московию, на северо-востоке исламского мира выходят на историческую арену турки. Кроме того, евразийская степь в лице половцев становится четвёртым самостоятельным игроком в треугольнике Рим–Византия–Ислам. Если учесть, что в греческом оригинале Апокалипсиса «конь бледный» имеет бледно-зеленый цвет соломы, то есть «половы», откуда и название половцев, то аналогия с «четвёртым всадником» достаточно прозрачна.

Заодно мы обнаружили ещё один критерий разбиения на стадии в рамках большого ряда. В третьей стадии второго ряда, то есть в 13-й было три главных субъекта, в 14-й появляется четвёртый, отражающий реакцию внешнего пространства, сдерживающий фактор экспансии. Можем предположить, что 13 стадия связана с появлением в VII веке третьего субъекта в монотеистическом историческом пространстве – исламского халифата. С этим связано начало формального передела границ внутри Ойкумены. Но важно и идейное содержание стадии – дифференциация античной цивилизации по психологическому признаку. В Западной Европе ведущей ипостасью является мастерство, в византийской цивилизации первую скрипку играет душа, в исламском мире – дух. Европа занята сегодняшним днём, Византия – мечтами о светлом будущем, Левант – созерцанием опыта прошлого. От достигнутого христианской проповедью и смирением единства позднеантичного мира остались только любовь, надежда и вера, да и те обитают порознь в трёх разных частях света.

Возвращаясь ещё лет на триста назад, мы теперь довольно легко найдём узел 11/12, который следует привязать ко времени Никейского собора (325 г.), утвердившего официальный символ веры и политический компромисс с римским государством. Одновременно была создана причина для разделения христианства на две ветви – западную и восточную. Причиной этих начальных расхождений тоже была дифференциация по психологическому признаку – между экстравертной и интровертной установками, а поводом, предметом – вопрос об отношении между церковью и государством. При поддержке последнего спор был решён не содержательно, что невозможно, а догматически – в пользу экстравертов и государства, для которых внешняя символика религии была одинаково значима. Противоположная партия, что характерно, опиралась не на Рим, а на европейских варваров, что и предопределило дальнейший ход западноевропейской истории. Конкретное имя лидера или идеология противников не столь важны – сегодня это ариане, завтра несториане, иконоборцы. Важно, что процесс разделения христианства на официальное и «неправильное» занимает всю 12 стадию.

Другое дело самый трудный, но и самый счастливый период младенчества христианской идеи, единой в своём признании единственной истины – несвободы этого мира и несовершенства людей. Переживание этого несовершенства и желание достичь единства с совершенным – вот единственный смысл существования первых христиан. Поэтому 11 стадия всемирно-исторического процесса наступает с выходом христианства на историческую арену в качестве самостоятельного субъекта. Этот момент произойдёт лишь спустя 30 лет после евангельской Мистерии в Ершалаиме. Событием, провозвестившим рождение христианства, становится Великий пожар Рима в ночь с 18 на 19 июля 64 года. Последовавшие за этим официальные гонения на христиан превращают в действующих лиц истории само христианство, как и его никому неизвестных лидеров – апостолов Петра и Павла.

К этому моменту мы ещё вернёмся, а сейчас двинемся в противоположную сторону, в будущее от узла 16/17, связанного с падением Константинополя. На рубеже XVI-XVII веков происходит разграничение пространства развития будущих наций Большой Европы, что и составляет политическое содержание узла 17/18. Христианский мир раскалывается на всё более мелкие осколки, объединяет которые общее культурно-экономическое пространство, а значит и необходимость общих принципов светского права. Исторический выбор, сделанный Генрих Наваррский: «Париж стоит мессы», был вовсе не в пользу католичества, а в пользу отказа от ведущей роли церкви, перемещение её в свиту светской власти.

Следующий узел 18/19 мы уже немного обсудили – это 1709 год, Полтавская битва, выход России к Балтике, формирование единого пространства Большой Европы. Дешёвые энергетические и сырьевые ресурсы России от Балтики до Урала и речная транспортная сеть делают русские чугун и медь «консервами», которыми вскормлена Великая промышленная революция. Мы уже обсуждали, что 19 стадия в любом процессе является Реставрацией. В данном случае реставрацией имперской организации больших пространств по образцу первого Рима. Вовлечение огромных территорий и ресурсов, бурный демографический рост вынужденно растягивает эту имперскую стадию примерно на такой же период, как и исторические стадии позднеримского периода. Поэтому заканчивается 19 стадия лишь через 235 лет, в 1944-45 году.

Этот «ялтинско-потсдамский узел» 19/20 нам уже немного знаком. Получается, что последняя четверть (20-22 стадии) Надлома Истории совпадает со всей большой стадией Надлома глобальной политической надстройки. Этот вывод совпадает с правилом «восьмого ключа», которое мы вывели из анализа текста Романа. Нужно только сделать небольшую коррекцию, уточнение этого правила для реальных политических процессов. Дело в том, что более быстрый, «вложенный» процесс стартует чуть-чуть раньше, как при передаче эстафеты бегунами, и подхватывает движение более масштабного процесса, пройдя где-то половину своей 14 стадии. Так и в нашем случае – узел 13/14 в рамках процесса формирования Объединенных Наций стартует вместе с высадкой союзников в Нормандии. А узел 19/20 в рамках всемирно-исторического процесса наступает 8-9 мая 1945 года, в День Победы.

Следующая 20 стадия Всемирной Истории совпадает по времени, но не по идейному содержанию, со второй четвертью (14-16 стадии) Надлома Объединённых Наций, которая завершится в ближайшие годы вместе с началом выхода из уже стартовавшего мирового кризиса. Это означает, что 21 стадия Полёта на глобальном уровне начнётся примерно через год после выхода из «кризиса среднего возраста» и большой фазы Надлома всей евразийской политической элиты.

Теперь нам осталось только сопоставить два момента в двух больших стадиях Всемирной Истории – узел 10/11 на стадии Подъёма, рождение христианства как субъекта Истории, – и узел 20/21 на стадии Надлома. Таких моментов всего три во всём процессе, когда стартует большая фаза – Подъём, Надлом и теперь Гармоническая. Можно догадаться, что старт первого большого ряда (1-12 стадии) каким-то образом связан с содержанием Ветхого Завета, с рождением Адама или, скорее, с рождением человечества – изгнанием Адама и Евы из первобытного Рая. Иисуса называют вторым Адамом потому, что с его именем и образом связано «изгнание» человечества из детско-юношеского периода жизни. Начало периода Нового Завета аналогично началу ветхозаветных времён. Теперь приближается время «третьего Адама», Иисуса «в силе», Побеждающего.

Будет весьма любопытно проанализировать ветхозаветную реконструкцию начальных стадий Истории на предмет выявления всех 10 стадий, предшествовавших рождению христианства. Но это не имеет прямого отношения к анализу булгаковского Романа, и стоит сделать это как-нибудь позже в качестве приложения к этому исследованию. Пока можно лишь заметить, что независимо от мнения авторов Ветхого Завета узел 9/10 Всемирной Истории связан с учением Аристотеля и деятельностью его ученика, объединившего в одной империи все страны Ойкумены.

Теперь уже поздно извиняться перед читателями, но надеюсь, что и так понятно, для чего была нужна вся эта громоздкая конструкция со стадиями процессов разного уровня. Понятие «второго пришествия» из религиозно-мистической сферы плавно переходит в сферу критического анализа на основе скептических принципов Секста Эмпирика. В свое время христианство ворвалось в исторический процесс внезапно и в уже сложившемся виде, но этому предшествовал процесс его собственного созревания в маргинальном пространстве иудейской секты, а затем соревнования двух апостольских церковных движений – Петра и Павла.

Этот процесс созревания христианства вполне поддаётся анализу на основе нашей системы из трёх рядов стадий. Мы уже не однажды отмечали, что в самом Новом Завете во время Тайной вечери происходит символический переход от числа 12 к числу 13. Предшествующий избранию двенадцати учеников период относится к 11 стадии, которая начинается в момент Крещения, рождения ипостаси Учителя. В свою очередь, 13 стадия завершается в момент схождения Святого Духа. Это достаточно очевидно. Но в целом процесс превращения апостольской общины в христианскую церковь занимает ещё 30 с лишним лет вплоть до казни Петра и Павла, как минимум. Это процесс заслуживает отдельного анализа и проведения параллелей с соответствующими главами Романа, из чего станет ясно, что Булгаков тоже сделал в своё время такой же анализ Нового Завета.

Теперь нужно немного перевести дух и собраться с мыслями, чтобы двигаться дальше – из древнего Ершалаима в вечный Рим. Единственное дополнение касается Иммануила Канта, которого тоже упоминал Воланд в беседе с Бездомным. Кант как основоположник естественнонаучного мировоззрения предшествует 11 стадии глобальной надстройки точно так же, как и Иисус предшествует 11 стадии Всемирной Истории. И точно также из тихого Кёнигсберга мирные идеи тихого философа прорываются сначала в европейскую Антиохию – Париж, а затем ведут армию двунадесяти языков во всемирный поход на Третий Рим, который завершится Великим пожаром Москвы.

56. Роман как История

Возвращаясь к нашей попытке применить найденные универсальные ключи к событиям всемирной истории, отметим ещё одно примечательное совпадение с важным эпизодом Романа. Речь идёт о завязке сюжета в первой главе, где Воланд соглашается с Берлиозом: «Я – историк…». Перед этим он рассказывает о своём интересе к рукописям алхимика Герберта Аврилакского, а немного раньше – о близком знакомстве с Иммануилом Кантом. Похоже, что Булгаков тоже, как и мы, делал попытку определить узловые моменты всемирно-исторического процесса. Открытый раскол христианства в начале XI века, оказывается, имеет связь с тем фактом, что знаменитый алхимик, всю жизнь боровшийся с папством, в конечном итоге занимает папский престол. Он проделывает такой же политический кульбит, что и гугенот Генрих Наваррский – не только Париж стоит мессы, но и сам Рим тоже. Воланд, как и Автор, весьма интересуется параллелями между историческими событиями разных эпох. Признаваясь в том, что он присутствовал и в древнем Ершалаиме при утреннем допросе Иешуа, и в старинном Кёнигсберге за завтраком у Канта, Воланд указывает на исторические параллели между ранним утром христианства и рождением современного научного мировоззрения.

Рождение христианства, выношенного маргинальной иудейской культурой позднеантичного Pax Romana, – это самостоятельный исторический процесс. Мы уже можем определить его место и уровень в рамках всемирной Истории. Как мы знаем благодаря «восьмому ключу», каждая стадия сама является отдельным процессом, который также можно разбить на четверти и на стадии. Соответственно, процесс рождения христианства – это первая, предварительная четверть 11-й стадии несвободы христианства и параллельного несовершенства римского мира. Содержание исторического процесса «рождения христианства» приблизительно описывают книги Нового Завета – канонические Евангелия, Деяния и послания апостолов. Доверять этим документам как историческим источникам нужно с большой долей скептицизма, о чём предупреждает нас Воланд в согласии с Берлиозом по данному пункту. Тем не менее, в отличие от Берлиоза, Воланд полагает возможным объективный взгляд на реально происходившие в древнем Ершалаиме события, то есть возможность их реконструкции, близкой к жизни. Хрустальный глобус, «магический кристалл» будущей теории позволяет Воланду увидеть как живых исторических Иешуа, Иуду, Пилата, Каифу, Петра, Павла.

Однако мы живём не в 22 стадии всемирной Истории, а на рубеже 20 и 21 стадии, поэтому такого «магического кристалла» у нас пока нет. А есть только найденный в Лабиринте несовершенный набор инструментов и первое приближение к научной модели. Тем не менее, будет глупо не попытаться рассмотреть этот исторический отрезок с помощью нашей несовершенной «оптики». В конце концов, без несовершенных опытов и наблюдений Галилея не было бы законов небесной механики Кеплера и Ньютона. При этом Галилей опирался на фантазии Коперника, как мы на книгу Булгакова.

Мы можем сравнить сюжеты и историю создания Нового Завета не столько с художественными образами каждой из глав Романа, сколько с универсальными идеями, которые скрывались за этими образами. Например, идея осознания несвободы и переживания несовершенства, отражённая в 11 главе про раздвоение Ивана. В отличие от разных евангельских «чудес», имеющих лишь символическое значение, рассказ Учителя о пребывании в пустыне и искушении сатаны имеет все признаки психологической достоверности. Как и герой 11 главы Иисус находит уединённое место, в котором происходит внутренний диалог, борьба между получившим имя Иисуса духом Нового Завета и «ветхим Иудой», который пытается оказать сопротивление божественному замыслу. Будет нелишним обратить внимание на тот факт, что дух-искуситель трактует обетования Ветхого Завета в их буквальном прочтении. Однако такое прочтение оказывается ложным, а истинным – только иносказательное значение символов камня и хлеба, то есть мёртвой буквы закона, которая превращается духом Нового Завета в живое знание. Отказ от себя прежнего, ветхого и желание ассоциировать свою личность с духом Нового Завета – это и есть содержание 11 стадии.

Рождение христианства затрагивает личность не одного лишь Иисуса, но довольно широкого сообщества иудеев, принявших крещение от Иоанна. Притом что Креститель руководствуется идеалом Ветхого Завета, он пытается объединить расколотое на секты иудейское общество под знаменем близкого прихода мессии. Но на деле проводит новые границы внутри общества, которое разделяется на поверивших Крестителю, сомневающихся, скептиков и твёрдых противников. Можно сказать, что формируется «творческая среда», в которой будет действовать будущее «творческое меньшинство».

Возвращение Иисуса из пустыни и призвание первых учеников – это выход 11 стадии из предварительной четверти и из маргинального пространства. Теперь раздвоение между последним пророком Ветхого Завета и новым центром в лице Иисуса существует для всей «творческой среды». Требование Иисуса к ученикам следовать за ним, чтобы учиться Новому Завету, означает для них жизненный выбор, выделяющий их из «творческой среды» в активное меньшинство. В этот же период Иоанн Креститель заключён в темницу, что также имеет значение – сама судьба подталкивает участников будущей Мистерии к Иисусу, а Иисуса – в Галилею к его будущим ученикам.

В реальности Нагорной проповеди, навеки врезавшейся в память будущего христианства, тоже сомневаться не приходится. Как и в принадлежности этого события к 12 стадии рождения христианства, точнее к водоразделу между двумя стадиями, узлу 11/12. Большая часть последовавших за Иисусом, не исключая и будущих учеников, оставались в раздвоенном состоянии сомнений. Нагорная проповедь – это по внешности провозглашение более жёстких требований к последователям Иисуса. Поэтому для тех, кто воспринимает слово Божье лишь как закон, слова Иисуса означают более тяжёлую ношу в отличие от тех, кто желает нового, более совершенного знания. Нагорная проповедь – это начало водораздела и необходимость выбора для учеников Иоанна. Они должны оставить прежние занятия так же решительно, как Иван своё ремесло поэта и прежнее имя Бездомного.

Здесь вроде бы читается кажущееся противоречие, потому что ученики должны, наоборот, оставить свой дом и стать апостолами. Нам нужно вспомнить Секста Эмпирика и один из принципов классического скептицизма – строго придерживаться избранного уровня рассмотрения. Мы исследуем не судьбу отдельных личностей, а судьбу христианства. И как раз на этой 12 стадии дух Нового Завета обретает свой собственный дом – первую общину. Без двенадцати учеников нет и Учителя.

Продолжение разговора Мастера с Иваном тоже обнаруживает кое-какие параллели с дальнейшими событиями в Евангелиях. Иван рассказывает о предшествующей встрече с Воландом у Патриарших прудов, а Мастер растолковывает ученику, с кем он имел дело. Похожий диалог Учителя с учениками можно найти в главе 11 Евангелия от Матфея. Речь идёт о личности и о событии, которые привели учеников к их нынешнему отрыву от общества и ученическому состоянию:

«Что же смотреть ходили вы? Пророка? Да, говорю вам, и больше пророка. Ибо он тот, о котором написано: се, Я посылаю Ангела Моего пред лицем Твоим, который приготовит путь Твой пред Тобою. Истинно говорю вам: из рожденных женами не восставал больший Иоанна Крестителя; но меньший в Царстве Небесном больше его».[80]

Не правда ли, эти слова Учителя немного странны и противоречивы? С одной стороны, Иоанн уподобляется Ангелу, с другой – он же, величайший из смертных, недостоин сравнения с меньшим в Царстве Небесном. Иоанн, приверженный духу Ветхого Завета, стал мешать проповеди Иисуса и соблазнять его учеников. Иисус не может прямым текстом назвать его сатаной, как позже назовёт Петра или как раньше называл своего ветхого двойника. Поэтому приходится составлять такие сложные конструкции, уважительные по форме, но означающие то же самое.

Нас же в этой параллели заинтересует ещё один момент. Иисус говорит об Иоанне Крестителе, которому в нашем Романе соответствует вовсе не Воланд, а Берлиоз. Тогда слова Мастера Ивану: «Вчера на Патриарших прудах вы встретились с сатаной», – тоже нужно толковать иначе, чем кажется на первый взгляд. С чего мы взяли, что Мастер говорит именно о Воланде? А может быть всё же о Берлиозе, в которого вселился сатана? Ведь клетчатый переводчик привиделся, проник в душу самому редактору перед разговором с Бездомным об Иисусе. Нужно так понимать, что страстность поэта, изобразившего Иисуса как живого, заставила осторожного Берлиоза встать на скользкий путь. Так что мы снова видим одну и ту же уловку Автора: на поверхности, по внешней видимости он придерживается версии заказчика, рисуя Воланда сатаной. Но для тех, кто одет и бодрствует, обладает знаниями и необходимым вниманием, эта версия опровергается всеми вскрытыми параллелями.

Описание 12 стадии в Романе разделено на две противопоставленные сюжетные линии. Одна из этих линий в 13 главе связана с взаимоотношением Мастера с его учеником. Другая линия в 12 главе живописует отношения Воланда со столичной публикой, «творческой средой». Точно такое же разделение сюжета мы найдем и в Евангелиях: с одной стороны, Иисус наставляющий учеников наедине с ними, а с другой – взаимоотношения Иисуса с фарисеями и книжниками, и шире – со столичной общественностью Ершалаима. При этом между «творческим меньшинством» и «творческой средой» нет видимой стены, изоляция двух частей происходит не из-за физического разделения, а по причине разного понимания одних и тех же слов, сказанных Учителем. Целью обучения является наставление учеников для их будущей апостольской деятельности, в том числе Иисус учит их тому, какие слова нести людям. Например, рассказывать всем о чудесах насыщения пяти тысяч пятью хлебами и четырёх тысяч семью хлебами. Но при этом наедине он разъясняет ученикам значение этого иносказания, необходимость двух истолкований Благой Вести и, соответственно, двух ног – церквей как носителей двух разных истолкований (обуви) – буквального и символического. Буквальное истолкование – это для «творческой среды», нуждающейся в букве закона, желающей чудес и не готовой воспринять знание. Тайное истолкование будет достоянием лишь избранного меньшинства.

Поэтому учение Нового Завета для внешней публики выглядит как чудеса и фокусы. Именно это изображает Автор в 12 главе, где чудо насыщения семью хлебами заменено эффектным дождём из червонцев. Чтобы подчеркнуть эту разницу двух аудиторий, параллель с началом 11 главы из Матфея отражена не только в 13 главе, но и в 12-й, в происшествии с Бенгальским, попросившем маэстро Воланда разоблачить чудеса. В Евангелии речь идёт о послании Иоанна Крестителя:

«Иоанн же, услышав в темнице о делах Христовых, послал двоих из учеников своих сказать Ему: Ты ли Тот, Который должен придти, или ожидать нам другого? И сказал им Иисус в ответ: пойдите, скажите Иоанну, что слышите и видите: слепые прозревают и хромые ходят, прокаженные очищаются и глухие слышат, мертвые воскресают и нищие благовествуют; и блажен, кто не соблазнится о Мне».[81] Как видим, даже для величайшего из ветхозаветных людей и для его последователей предназначены лишь сообщения о чудесах, а не знания о Царстве Небесном. Символическое отрывание головы Бенгальского указывает на эту самую параллель с Крестителем.

В Евангелиях после упоминания о казни Предтечи почти сразу следует Преображение. В сюжете 12 главы после прощания с Бенгальским Воланд незаметно для публики исчезает со сцены. Что означает символика одежды и обуви, мы помним. Для ершалаимской, как и для московской публики интерес представляют чудеса, да ещё модные учения или истолкования, как герметические. Вот уж чего-чего, а недостатка в лжепророках и лжеучителях в евангельские времена не было. После исчезновения Иоанна Крестителя с политической сцены внимание публики немедленно переключилось на новые развлечения и новых героев. Достаточно вспомнить, что мятежник Варрава был популярнее Иисуса, а некий Симон Маг в пределах галилейских был куда известнее тёзки по прозвищу Камень. Другое дело, что за этот идейный плюрализм, ложную свободу выбора ершалаимской публике потом пришлось горько расплачиваться.

Переключение внимания любопытной, но ветреной публики позволяет оставшейся в маргинальной изоляции общине самых верных последователей перейти к следующему этапу обучения. До сих пор Учитель учил их толкованию библейской символики на примере Ветхого Завета, акцентируя внимание на тех сюжетах из пророков, которые касались пришествия Мессии. Судя по лестному для Петра, а потому сохраненному в Евангелиях эпизоду, когда ученик сам, без подсказок признает учителя Мессией, до этого момента Иисус избегал говорить с учениками о своей миссии. Не делал этого напрямую и Иоанн Креститель. То есть и в первом пришествии ситуация с признанием Мессии была ровно такая же: признавать или нет – дело личного жизненного выбора каждого. Преображение в глазах учеников одного из уважаемых иудейских проповедников в единственного Учителя имеет соответствие в 13 главе, где незнакомец отрицает статус писателя и называет себя мастером.

После Преображения основной темой обучения становится уже не толкование ветхих пророков, включая Крестителя, а притчи о будущем Царстве Небесном и обстоятельствах его наступления, то есть о «втором пришествии». Однако в тексте 13 главы мы обнаружим рассказ Мастера о его отношениях с Маргаритой. Можно, конечно, посчитать, что все предшествующие параллели между деталями и поворотами сюжета были чистой случайностью, очередной «ошибкой» Автора. Но возможно и другое толкование, которое подтверждает уже сделанный нами на других основаниях вывод: автобиография Мастера рассказывает о сюжете Мистерии «второго пришествия».

Напомню, что в 23 главе Автор раскрывает только одну из двух положенных сюжетных линий – рассказывает лишь о судьбе Маргариты. Она олицетворяет ту самую московскую «творческую среду», которая только что интересовалась Воландом и его «магическим кристаллом», но затем охотно переключается на многочисленных алхимиков и прочих гостей, созванных сатаной на Бал. При этом осталось за кадром, чем занят в это время Воланд. Обязательное применение к 23 главе «первого ключа», то есть параллель с 13 главой, также приводит нас к тому же самому автобиографическому рассказу Мастера. Эта связка параллелей из 23-й, 13-й глав Романа и главами Евангелий, где Иисус учит о времени «второго пришествия», вполне разоблачает тайный умысел Автора. Мы уже отмечали, что концовка рассказа Мастера представляет собой реализацию первого плана спасения Иешуа, который сложился у Пилата. Бывший подследственный возвращается в сильно охладевший к нему город, обнаруживает, что его место уже занято другим, и добровольно уходит за пределы города в скорбное изгнание. Здесь параллель с событиями Страстной Пятницы достаточно очевидна.

А вот в концовке 12 главы, в сюжетной линии, описанной с позиции столичной публики, эта же параллель не столь очевидна. Для местной публики важен лишь конфликт высокопоставленного куратора над этой сценической площадкой, с одной стороны, и не менее жаждущим власти «переводчиком», который взялся истолковать и представить учение как фокусы заезжего мага. Совпадение ролей в конфликте прокуратора с первосвященником действительно налицо. Пилат требует честного истолкования вины подследственного, а Каифа распускает слухи о том, что лояльная позиция прокуратора связана с интригами его жены, которая вряд ли пользовалась любовью иудейской публики.

Но где же в концовке 12 главы хотя бы намёк на возвращение Воланда на сцену? Такой намёк действительно обнаруживается, хотя и несколько обескураживает. Дело в том, что Бенгальский в середине представления называет Воланда маэстро. А в самом конце тоже появляется маэстро, но не на сцене, а в оркестровой яме, и играет этот оркестр нечто совсем уж непотребное с точки зрения почтенной публики. Здесь придётся ещё раз напомнить, что наш Автор – талантливый, нет, гениальный драматург. Он легко заставляет читателя глядеть на ситуацию глазами того или иного героя, и легко подстраивается под запросы публики. Поэтому сравнение полуподпольной апостольской общины с оркестром, играющим куплеты, – это всего лишь оценка истинного отношения Ершалаима к христианам и к Иисусу. Автор пытается вернуть христиан с небес на грешную землю, развеять апологетические иллюзии, которые невольно проецируются на времена, когда христианство ещё не родилось, а плод только сформировался в лоне иудейской общины. И кроме этого, трезвая оценка обстоятельств первого пришествия позволит с необходимой долей скептицизма отнестись к вероятным обстоятельствам второго.

Главная мысль, которую Автор иллюстрирует двумя контрастными параллелями к сюжету Евангелия, – вывод о том, что все события Страстной Мистерии имели своей целью исключительно психологическое воздействие на апостольскую общину, а вовсе не ершалаимскую публику и тем более не власть имущих. Иисусу было необходимо превращение иудейской секты в первую, слабую, ветхозаветную по внешним формам, но христианскую по своей глубинной сути общину. Этот результат достигнут в ходе не вполне приличного с точки зрения публики представления, но это главное.

Настоящий выход христианства на историческую сцену займёт ещё многие десятилетия и даже века. Начало этого великого пути Благой Вести за пределы ершалаимской колыбели случится вскоре после Воскресения, но не сразу. 14 стадия всегда начинается с процесса внутренней мобилизации, когда первоначальная община сплачивается вокруг нового центра, авторитетных апостолов Петра и Иоанна, представлявших общину. «Деяния святых апостолов» описывают общение Петра с поклонниками Вар-равана, которые вроде бы проявили интерес к проповеди апостолов, но результатом явилось предварительное заключение их в узилище, грозящее судом Синедриона и гибелью. Согласно канону, апостолов спасает из темницы чудо.

Пётр был единственным среди апостолов римским гражданином, а впоследствии будет признан первым римским папой. Поэтому достаточно прозрачна аллегория этого эпизода Деяний в главе 14, где Римский беседует с Варенухой, а затем – «Слава петуху!» – лишь чудом избегает смерти. Здесь мы тоже обнаруживаем скептическое отношение Автора к результатам первой проповеди апостолов среди поклонников Вар-равана и болтливой ершалаимской общественности. Тем не менее, на каком-то этапе апостольская община находит баланс интересов с иудейским обществом и социальную нишу защитников вдов и сирот. Находит также союзников среди «эллинистов», ершалаимского аналога российской либеральной интеллигенции начала ХХ века. Происходит усложнение структуры, рядом с апостолами учреждается служба диаконов, своего рода «секретариат ЦК». Это уже 15 стадия развития, в течение которой, по идее, должно было вырасти значение апостола Иоанна как главного хранителя «тайных знаний», поддерживающего баланс между апостолами и диаконами, миссионерской и социальной ипостасями первой церкви.

При ближайшем рассмотрении и в 15 главе находим параллель с соответствующей частью сюжета Деяний. Речь идёт о сцене допроса первого диакона Стефана в Синедрионе. И здесь булгаковская аллегория сильно снижает пафос новозаветного автора Деяний. Однако важнее, что Автор признаёт историческую достоверность факта суда над Стефаном. Несомненно, смелая попытка проповеди в Синедрионе произвела большое впечатление на самих первых христиан. Однако необходимая доля скептицизма требует признать, что дилетантская горячность Стефана вряд ли произвела хоть сколько-нибудь благоприятное впечатление на профессиональных толкователей Торы. В общем, объективно, не мог святой Стефан не накуролесить в ответ на призыв Синедриона предъявить миру ценности нового учения. Что не отменяет уважения к самой попытке и печали по поводу мученической смерти первого диакона. Стоит также заметить, что семь диаконов во главе со Стефаном были призваны апостолами для более приземлённой службы – распоряжения собранными для нужд общины средствами. Чуть раньше в Деяниях рассказывается, что первые христиане в ожидании близкого светопреставления продавали своё имущество и сдавали вырученные деньги диаконам. Так что центральный лозунг 15 главы «Сдавайте валюту!» имеет отношение не только к советским временам.

В 16 главе «Казнь» главным действующим лицом является не разумеющий, но рьяный ученик Иешуа – Левий. В соответствующем отрезке сюжета Деяний таким же главным героем является Савл, будущий апостол Павел, а пока ярый преследователь Иисуса. Левий устремляется в погоню за Иисусом, которого «свита» выводит за пределы города, потом возвращается, чтобы взять нож для убийства Учителя, фактически, чтобы спасти его имидж праведника, не допустить его в один ряд к последним разбойникам. Точно также и Савл пытается не допустить распространения за пределами Иудеи, среди поганых врагов иудаизма неправильного образа библейского учения. Савл обращается к первосвященнику и получает необходимые полномочия как эмиссар духовных властей. По дороге в Дамаск Савл встречает самого распятого Иисуса. В 16 главе присутствует необходимая аллегория грозы, ниспавшего с небес царя и распластанного под тяжестью ноши ученика.

Обращение Савла является поворотным пунктом, переломным пунктом от нисходящей линии всеобщего преследования христиан к получению ими внешней опоры в лице апостола язычников Павла и его учеников. Начало 17 стадии рождения христианства выглядит как тёмный хаос неопределённости. Взошедшая на севере звезда интуиции Павла становится спасительной и путеводной для церкви Петра, которая также начинает движение вслед за Павлом к будущему воссоединению в Риме.

Взаимная конкуренция Петра и Павла находит отражение и в насыщении Деяний подробностями. Обнаружить среди них параллели с сюжетом 17 главы будет немного сложнее. Тем более что завершение 17-й стадии очень похоже на 18-ю и обнаружить между ними грань нелегко. Если Автор и в 17 главе Романа опирался в выборе формы сюжета на текст Нового Завета, то будет естественным полагать, что 17 стадия Деяний завершается арестом Петра по приказу Ирода. Этому также предшествуют утомительные путешествия апостола в поисках того, кому можно отдать доверенные ему духовные ценности. Можно даже заметить, что Автор в 17 главе иронично пародирует двойное повторение «песни» про первое хождение Петра к язычникам. Выбор для аллегории песни о славном море, которое на самом деле является священным озером, тоже находит своё объяснение – ещё одно указание Автора на то, в каком известном тексте нужно искать параллели. И опять Автор использует излюбленный метод параллелей, чтобы дать свою оценку ситуации. Аллегория Прохора Петровича говорит о состоянии иерусалимской церкви перед приходом Павла в Иерусалим. Осталась одна внешняя форма, а ученики разбежались и попрятались. Заодно объясняется и выбор аллегорического имени для детища Петра – церковного собрания (хора).

Однако в запасе у апостола Петра есть надёжный способ вернуть популярность и первенство вреди апостолов – харизматическое чудо избавления из темницы и спасения от казни. Это событие открывает 18 стадию Деяний, идея которой заключается в опасности ложного, искажённого откровения. Одним из главных событий 18 стадии становится разрешение апостолами спора об обрезании язычников. «Тогда восстали некоторые из фарисейской ереси уверовавшие и говорили, что должно обрезывать язычников и заповедывать соблюдать закон Моисеев».[82] Фактически речь шла о том, чтобы фарисейский ветхозаветный дух вселился в новозаветный дом в качестве нравственной ипостаси. Поэтому вполне уместен выбор для аллегории фарисейской ереси киевского дяди с типичной фамилией, которому тоже был дан от ворот поворот. Что же касается буфетчика, торгующего несвежей и нечистой пищей, то налицо аллегория жрецов языческих культов, которые также жаловались римскому начальству на Павла и других христианских проповедников. Главным же аргументом в убеждении язычников, как и в увещевании буфетчика, было обещание вечной жизни в обмен на отказ поклоняться золотым идолам. Завершается 18 стадия кризисом в отношениях христианства как с язычниками – мятеж против Павла в Эфесе, так и новыми гонениями от иудеев. Арест Павла в Иерусалиме начинает новую, 19-ю главу в истории рождения христианства.

Удивительно, но факт! Казалось уже, что мы проникли во все тайные закоулки Лабиринта Идей, так что некогда даже осмыслить всё богатство, глубину и разнообразие обнаруженных идей, аллегорий, символов. И тут выясняется, что в Романе наличествует ещё один, притом сквозной слой смыслов, связывающих с сюжетом новозаветных Евангелий и Деяний текст большого ряда глав с 11 по 18, как минимум. Похоже, что именно сюжетное разнообразие Нового Завета является главным источником для выбора Автором формы и образов каждой из этих глав.

Более того, выявление этих параллелей в тексте означает нечто большее, поскольку текст Нового Завета в главных своих моментах отражает историческую реальность и обстоятельства рождения христианства. Следовательно, удачное сопоставление с гипотетической моделью развития исторических процессов, которая содержится в художественной форме Романа, предполагает закономерный характер этих исторических событий. Наконец, эти же главы Романа мы уже сопоставляли с историей России в ХХ веке или с политическими процессами последних 20 лет. Поэтому найденные параллели с историческими истоками христианства вынуждают нас по-новому взглянуть на нашу собственную недавнюю историю и нынешнюю политику. Поэтому мы обязательно продолжим поиск и анализ новозаветных параллелей вплоть до интересующей нас 22 стадии.

57.Иудейские войны

Нужно честно признать в оправдание булгаковедов, что Автор приложил максимум иронических усилий, чтобы замаскировать главный источник, откуда он заимствовал самые общие внешние формы и саму динамику развития сюжета Романа. Даже нам, после расшифровки основных идей и коллективных образов, понадобилось дополнительное усилие, чтобы обнаружить эту несомненную связь сюжета Романа с историей первоначального христианства. В результате мы находим ещё одно важное объяснение формальному разделению Романа на две части. Дело в том, что «Деяния святых апостолов» обрываются примерно на середине 19 стадии. Этот факт отчасти отражён в продлении сюжета 18 главы до позднего вечера. Источником главных сведений о последующих исторических событиях является уже не Новый Завет, а римские анналы, прежде всего Тацит, а также знаменитый труд Иосифа Флавия «Иудейские войны». Впрочем, это новое объяснение разделения на две части нисколько не противоречит ранее найденной параллели с двумя частями гоголевской поэмы.

Главным для «Иудейских войн» является судьба Иерусалима и ершалаимской общественности. С учётом известной апокалиптической аллегории города-невесты, становится понятно, почему сюжет второй части Романа выстроен вокруг главной героини. По-другому продолжить параллель с историческими источниками не получилось бы. Творческий дух христианства уходит в подполье после ареста апостола Павла и казни главы иерусалимской церкви Иакова в 62 г., и окончательно – после Великого римского пожара и расправы над христианами в 64 г. Лишь эпизодически в историческом контексте возникают новые книги Нового Завета, датировка которых может быть определена по контексту. Такая структура исторических источников воспроизведена в динамике сюжета 19-23 глав Романа.

В прошлый раз мы использовали понятие «творческой среды», под влиянием которой развивается «творческое меньшинство». Вот эта наиболее страстная, эмоциональная и отзывчивая, но также и переменчивая, нетерпеливая, временами буйная женская ипостась активного субъекта истории, его душа имеет очень прочную связь с конкретным местом – в нашем случае с древним Иерусалимом. Именно с этой точки зрения души древнего города нужно смотреть на события 62-72 годов нашей эры, чтобы обнаружить параллели с сюжетом 19-23 глав Романа.

Начнём, однако, с событий в другом городе – Риме. Честно признаюсь, первым делом на ум пришло сравнение сюжета 22 и 23 главы с римскими событиями. Заключение под домашний арест апостола Павла имеет сходство с сюжетом 22 главы. Этот период оказался весьма плодотворным для завершения его учения о церкви. Домашний арест не препятствовал переписке и потоку гостей, в том числе наиболее активной части иудейской диаспоры. Что же касается событий июля-августа 64 года – Великий пожар Рима и последовавшие массовые казни христиан, то здесь параллели с 23 главой про Великий бал у Сатаны ещё более впечатляющи. Начать с того, что иудейская общественность Рима была в близких отношениях с императорским двором и, как минимум, не была против расправы с христианами. А значит, присутствовала на этом Великом балу у Нерона в качестве почетной гостьи.

Есть в этом представлении и элемент противопоставления двух обвиняемых. Столичная общественность Рима обоснованно подозревала самого Нерона и его сторонников в поджоге столицы ради воплощения планов её кардинальной перестройки. Однако, аналогичные обвинения в адрес христиан, сторонников Иисуса вполне удовлетворили желание римлян кому-нибудь отомстить за бедствие. При этом в глазах своих поклонников Нерон тоже является божеством в человеческом обличье. Так что имеет место равенство между заглавными фигурами. И вопрос лишь в личном выборе участников и гостей Бала, который и определит дальнейшую судьбу каждого и судьбу самого города. Можно также упомянуть, что по сценарию костюмированного Бала всех этих христианских преступников, поджигателей и висельников переодевали в платье, подходящее для ролей мифологических героев, царей и богов. Женщин-поджигательниц и отравительниц, наоборот, согласно утверждённому сценарию максимально обнажали для вполне порнографических целей. Трудно утверждать наверняка, но есть подозрение, что хотя бы у части иудейской общественности разнузданное надругательство над божественным образом человечества должно были вызвать пусть не угрызения совести, но как минимум – невольное сопереживание жертвам жестокой языческой власти. Этого уже достаточно, чтобы спустя пару лет, когда начнутся Иудейские войны, спроецировать на себя картины мученичества христиан.

Что и говорить, соблазн сопоставить Великий бал у Нерона с завершением рождения христианства как религии очень большой. Но также очевидно, что Автор с этим выводом не согласен. В его представлении торжественные похороны тела римской церкви соответствуют середине 19 стадии. То есть речь идёт не о завершении всей большой стадии, а лишь о завершении третьей четверти Надлома первоначального христианства. Но каждой четверти соответствует свой собственный исторический процесс меньшего масштаба, и этот менее глубокий процесс тоже имеет аналогичные стадии, включая завершающую 22-ю стадию. Поэтому найденное соответствие с сюжетом 23 главы тоже не случайно. Однако речь идёт не о судьбе всего христианства, а о судьбе земной церкви Петра и Павла, отныне навсегда связанной с Римом.

Великий бал у Нерона и все последующие репрессии, включая смерть апостолов Петра и Павла, становятся основой для преодоления соперничества и недоверия между иудео-христианами и последователями Павла из язычников. Манифестом этого необходимого христианству объединения становится приписываемое Павлу Послание к Евреям. Именно распространение среди иудейской общественности Послания к Евреям может считаться завершением 19 стадии. Поэтому Автор не мог не отразить это событие в аллегорической форме «золотой коробочки», посланной Маргарите.

В этом «золотом» послании содержится богословское обоснование свободы иудео-христиан от мертвящего ветхозаветного закона. Послание к Евреям завершает работу апостолов, возглавляемую Петром и Павлом, по созданию «тела» церкви и его воодушевлению. Оно же начинает важные стадии духовной работы, в которых заглавной фигурой будет апостол Иоанн Богослов. Таким образом, 64 год от Р.Х. действительно ознаменован узловыми событиями для истории Римской империи. Великий пожар Рима, Великий бал у Нерона и распространение в Риме Послания к Евреям – это начальный узел 10/11 Надлома будущей западно-христианской цивилизации. Однако всемирная история не равнозначна и не сводится к истории западной цивилизации. Поэтому до достижения начального узла всемирно-исторического Надлома и завершения процесса рождения христианства необходимо преодолеть ещё один сложный исторический перевал.

Вернёмся к аллегорическим образам Романа в 19 главе и сопоставим их с судьбой иудейской столицы. Нелюбимому, но заботливому мужу можно сопоставить иродианскую знать включая первосвященников. В начале 60-х годов общий кризис для всех иудейских сект, включая христиан, приводит к фактическому развалу власти в Иерусалиме. Царь Агриппа, как и апостол Павел, предпочитает находиться в Кесарии под защитой прокуратора. В отсутствие римской власти первосвященник Анна, сын того Анны, который преследовал Иисуса, приказывает побить камнями его брата Иакова. По сути, это неудачная попытка иродианской знати вернуть популярность в народе, которая ведёт к ослаблению Синедриона и к реставрации доиродианских порядков, возобновлению Иудейских войн. Для иерусалимской общественности эта позднеиродианская «перестройка» создаёт ощущение освобождения и близкого счастья, понимаемого как пришествие мессии. Разница между сектой христиан и остальными – лишь в том, что христиане ожидают второго пришествия.

Слухи из Рима о безумствах Нерона вполне соответствуют разговорам о таинственном похищении головы руководителя Массолита. События в Риме становятся ещё более близкими для ершалаимской общественности после пожара и массовых казней христиан. Даже антихристианская часть иудеев воспринимает это как знак близкого падения римской власти, и об одном только жалеет, что на месте христиан не оказались их латинские критики. Фамилия Латунский тоже, таким образом, получает объяснение. Похоже, что даже крупно вырезанное слово «Нюра» намекает на двух виновников древнеиудейской «перестройки» – первосвященника Анны сына Анны и цезаря по имени Nero.

Вполне логичным в этом контексте выглядит и озвученный Азазелло отрывок сожжённого романа: «Тьма, пришедшая со средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город. Исчезли висячие мосты, соединяющие храм со страшной Антониевой башней... Пропал Ершалаим, великий город, как будто не существовал на свете...»

Уместен здесь и сам ветхозаветный «демон пустыни» с учётом того, что в роли «пасхальной жертвы» вскоре окажется иерусалимская церковь. По всей видимости, именно символика этой сцены определила выбор имени для Азазелло. Древнееврейское имя «демона пустыни» Азазел необходимо Автору, чтобы подтвердить, что «золотая коробочка» является аллегорией «Послания к Евреям». Главным содержанием этого послания является отмена ветхозаветного принесения жертвы Богу. Азазелло, убеждающий Маргариту последовать за ним, к «безопасному иностранцу», передаёт суть Послания к иудейской общественности. Лучше стать «козлом отпущения» и удалиться из города в пустыню, чем оказаться в роли агнца, принесённого в жертву. Тем более что жертва эта теперь бессмысленна, потому что Иисус своим самопожертвованием искупил грехи и стал вместо иудейских первосвященников единственным посредником перед Богом.

Период 65-66 годов в иудейской истории – это внешне спокойный период грёз и поэтических мечтаний об освобождении от душной атмосферы, предшествующей революционной грозе. Впрочем, и в 20 главе Романа ничего особенного не происходит, кроме пародии на падение башни. В мае 66 года случается падение римской крепости Масада, а в августе уже в самом Иерусалиме – падение Антониевой башни и изгнание из города римлян и иродианской власти. Для тех, кто принял спасительный смысл Послания к Евреям, это становится сигналом покинуть обречённый город.

Когда мы ранее находили параллели 21 главы с историческими и политическими событиями, каждый раз речь шла о той или иной форме «смуты». Не стали исключением и древнеиудейские параллели. Сначала революция зелотов пролетела над самим городом, не пощадив дома римской знати (не только Латунский, но и Квант – вполне латинская фамилия). Затем революционная анархия распространилась на соседние иудейские земли, но не остановилась на этом. В остальных частях Сирии и Египта иудейская смута стала сигналом к антииудейской смуте, страшным погромам. Впрочем, именно в этом пункте сирийская или александрийская смута не отличалась от самоубийственной политики зелотов и сикариев в самой Иудее. Секта фарисействующих христиан вынуждена искать убежище за ближайшей большой рекой так же, как в 21 главе мчащийся на всех парах из Москвы киевский дядя.

Но самое удивительное, что начавшаяся в Иудее смута перекинулась и на Галлию с Испанией, и на саму Италию. Восстание провинций против Нерона завершилось его смертью в июне 68 года. В это время будущий император Веспасиан уже выступил в поход против Иерусалима и залил кровью Галилею. Однако смерть Нерона и борьба за власть в центре заставили его приостановить кампанию. Иудейская смута, прокатившись по соседним провинциям, вынуждена возвратиться в изначальные пределы – в Иерусалим.

Смерть Нерона и временное затишье в иудейской войне после неё означают наступление 22 стадии в рождении христианства. В 22 главе есть явный намёк на падение династии Цезарей, которая вынуждена отдать царскую мантию своему «офицеру», то есть военачальнику. Есть также все основания полагать, что главной причиной всей этой смуты стал кризис финансов римской империи, то есть по меркам того времени – мировой финансовый кризис. Нужно полагать, что кредиторы императора Нерона были заинтересованы в непрерывной череде пышных празднеств и соревнований, которые были призваны доказать римской черни и провинциалам, что власть устойчива и богата, а монеты с профилем Нерона являются надёжным платёжным средством. Одним из главных злодеяний иудейских смутьянов был отказ от «грязных» римских денег и эмиссия «кошерной» монеты. Так что Бегемот как символ финансовой олигархии очень даже имеет отношение к этой партии.

К этому же периоду после смерти Нерона и до воцарения Веспасиана относится появление самой яркой и загадочной книги Нового Завета – Откровения Иоанна Богослова. Символ «хрустального глобуса» или «магического кристалла» является вполне оправданной аллегорией для этого события. Как мы и предполагали раньше, речь здесь идёт о некоторой совершенной форме тайного учения, которая понятна только его создателям. Иудео-христианская общественность может увидеть в этом тексте разве что устрашающее обещание жестоких войн: «Царем над собою она имела ангела бездны; имя ему по-еврейски Аваддон, а по-гречески Аполлион».[83] И в этом случае выбор имени для демона военного сословия связан с указанием на конкретную книгу Нового Завета. Маргарита видит образы войны в «хрустальном глобусе», и тут же появляется Абадонна.

«Апокалипсис» – самая спорная из всех книг Нового Завета, подлинность или значимость которой ставилась под сомнение, особенно в период вселенских соборов, примирения церкви с имперской властью. Уж больно заточена эта книга против Рима и земных царей вообще. Однако, несмотря на неудовольствие властей именно этот Апокалипсис был признан каноническим, что говорит о его важнейшей и известной Отцам Церкви исторической роли в рождении христианства. Однако, в чём именно заключается эта роль, официальная церковь постаралась запамятовать. Как не желает вспоминать о том, что изначально в Евангелии шла речь о двух церквях и двух истолкованиях.

Собственно, об этих двух церквях и двух разных истолкованиях одного Писания рассказывает аллегория из 22 главы про больную ногу Воланда. Нога — это носитель обуви истолкования. В древнеримском контексте речь тоже идёт о серьёзной ране, которую из-за гонений Нерона и Анны получила римская церковь Петра и Павла, а также иерусалимская церковь Иакова. Из-за этой раны христианство оказалось вне активных событий во время иудейской смуты. Но в кабинетной тиши, в изоляции острова Патмос другая, тайная церковь во главе с апостолом Иоанном или под эгидой его имени делает ещё более важную работу – создаёт главные книги христианства.

К этому моменту те ученики Иисуса, кто верно воспринял скрытые в притчах, иносказаниях, символах религиозно-философские идеи, должны были осознать, что второго пришествия при жизни этого поколения не будет. Это осознание проявляется в идейном течения «тысячелетников». Отголосок его можно найти в Послании Петра: «Одно то не должно быть сокрыто от вас, возлюбленные, что у Господа один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день».[84]

Если бы речь шла о втором пришествии в ближайшие годы, то зачем тогда нужно было это разделение на две церкви – земную церковь Петра и тайную церковь Иоанна? И в чём на самом деле смысл символического имени Камень для Симона-рыбака, избранного на роль основателя земной церкви? При том что сам Иисус рассказывает притчу о зерне, упавшем на камень, которое не сможет прорасти. Камень – плохая почва для прорастания зёрен, но отличное основание долговременного хранилища для зерна. Если мы хотим сохранить зёрна подлинного смысла учения для будущих поколений, когда почва будет готова воспринять эти смыслы, то нужно не допустить его преждевременного прорастания. Поэтому должна быть создана земная, фактически мирская церковь, лояльная властям и чуждая умствованиям, но упорная в своей проповеди и распространении Писания. Эту церковь просто нельзя наделять знаниями о тайном смысле притч и иных иносказаний, иначе плохо проросший смысл будет искажаться при толкованиях и переводах.

После создания этого зернохранилища, строительство которого было завершено в Риме в 64 году, нужно загрузить его качественным зерном. Именно эта работа второй ноги происходит в последнюю четверть Надлома первоначального христианства. Как Автор нашего Романа использовал для своей тайнописи образы русской смуты ХХ века, автор Апокалипсиса активно заимствует образы римской смуты I века. Современники и потомки легко обнаруживают в книге образы антихриста Нерона, Римской империи, семи императоров и десяти провинций. Однако эти современные автору исторические образы никак не могут исчерпать содержание книги. Хотя объяснение этих параллелей между далёким будущим и древнеримским настоящим для автора книги мы уже с вами объяснили. Автор Апокалипсиса пережил вместе с апостольской церковью 12 стадий её Надлома в течение 40 лет и теперь может представить себе стадии Надлома в масштабе тысячелетий.

Нам осталось ещё раз вернуться к 23 главе, чтобы обнаружить параллели с последними годами Иудейской войны. Сразу же замечаем, что иродианские приближённые Веспасиана создают ему на основе мессианских мотивов Ветхого Завета миф о великом владыке мира, который должен выйти из Иерусалима, как его победитель. То есть в отличие от Нерона он не просто воплощение римского Бога, но и «иудейский мессия» для масс-медиа своего времени. В этом смысле Веспасиан становится антитезой Христу на ещё более высоком уровне.

Одновременно с приготовлениями Веспасиана и Тита к осаде Иерусалима, город становится центром притяжения пассионарных иудеев из всех провинций империи кроме, разумеется, христиан. В этом смысле иерусалимский храм, осквернённый революционерами, становится антитезой христианской церкви. Палачи и разбойники, убийцы и насильники, как и невинные жертвы идеализма – вся антихристианская пассионарность Иудеи и диаспоры устремилась к расположенному уступами, гигантской лестницей великому городу. Последними по этой лестнице поднимутся военачальник и его расторопный помощник – Тит и Иосиф Флавии.

В ходе этого завершения Надлома должно произойти разделение раздвоенной души города. Та часть, которая прочно привязана к внешнему, земному Иерусалиму как месту, где только и возможно общение человека с Богом, оказывается в роли жертвы и одновременно убийцы своего детища. Другая же, интровертная часть иудейской «творческой среды» получает опору в Апокалипсисе, который возвещает о превращении города-невесты в эфирное тело «небесного Иерусалима». В 23 главе сообщение об убитом ребёнке Фриды становится напоминанием для Маргариты о виденном ею в «хрустальном глобусе». Точно также жертвы во время осады Иерусалима не могли не напомнить иудейской общественности о стихах Апокалипсиса. Для тех, кто принял правду этих образов, включая «небесный Иерусалим», стихи Апокалипсиса могли стать спасением.

Падение Иерусалима соответствует аллегории кровавой ванны, которую принимает героиня после встречи всех гостей. Но это ещё не завершение Великого бала у Веспасиана. Вместе с остатками революционной армии иудейская смута выплеснется на окраины Иудеи, а затем пленники триумфаторов Флавиев в скорбном молчании будут стоять на площади в Риме. Согласно древней римской традиции на глазах участников Бала должен быть публично казнён один из предводителей восстания, олицетворяющий всех мятежников. Этот великий триумф римской власти, разрушившей иерусалимский храм как очаг непримиримого сопротивления, захватившей ковчег и Тору, – всё это должно было, по замыслу власти, привести к умиротворению евреев и успокоению страстей. Однако истинным результатом этого стал палингенез родоплеменных войн, падение до уровня племенных божков не только иудейского, но и римского Бога. Так что настоящим победителем из Иудейской войны вовсе вышел не «мессия» Веспасиан, а живой дух Иисуса Христа, воплощённый в Евангелиях, в том числе в наполненном символическим содержанием Евангелии от Иоанна. Неважно, написал ли его сам лучший ученик Иисуса или кто-то из его последователей. Важно, что создание этих книг завершает рождение христианства. Евангелия становятся той символической чашей, из которой может напиться каждый – независимо от владения тайными языками христианства.

Идеи христианства одержали победу и над ветхозаветными идеями, и над римской властью по одной единственной причине – апостолы стремились найти такие религиозно-философские решения, которые бы восстанавливали, утверждали достоинство каждого – иудея и язычника, римлянина или провинциала. То есть всё дело в любви к людям, не ограниченной национальными, сословными или конфессиональными границами. Этот принцип, необходимый для подлинной победы, не так легко выполнить. А ещё сложнее будет дождаться плодов одержанной победы, когда сохранённое зерно попадёт, наконец, в действительно благодатную почву.

После всего рассказанного Автором будет глупо утверждать, что нас не касаются дела этих давно минувших дней. Слишком уж много параллелей между древним Ершалаимом и современной Москвой мы обнаружили в ходе нашего исследования. Так что нам не стоит спешить радоваться по поводу очевидных проблем новейшего Вавилона – таких же, какие были у Рима времён Сенеки и Нерона. Мировой кризис и крах долларовой системы сами по себе никому не дадут освобождения, но могут стать соблазном для самоубийственной смуты, о которой мечтают враги свободы.

Мы отправились в исторический экскурс, чтобы найти в истории изначального христианства аналог той ситуации, которая должна сложиться перед началом 21 стадии всемирно-исторического процесса. По самым общим прикидкам до начала этой стадии «всемирной смуты» остаётся года три-четыре. Но сначала должны пережить смуту Россия и постсоветские государства. Из исторического опыта можно заключить, что римские власти специально подталкивали радикальные силы в Иудее к восстаниям, чтобы направить против евреев недовольство других народов и показать всем свою силу. Большой вопрос, удастся ли нынешним гегемонам ещё раз стравить русских друг с другом и с соседями? Что касается большого желания это сделать, то здесь как раз вопроса нет.

И ещё на один литературоведческий вопрос мы можем теперь ответить абсолютно уверенно. Одними из последних слов умирающего Булгакова были: «Чтобы знали… Чтобы знали…». Это когда он взял с жены обещание сохранить и опубликовать Роман. «Чтобы знали что?» – этот вопрос был задан в начале нашего исследования. Теперь мы знаем ответ: Булгаков хотел рассказать нам именно об этих параллелях между Россией начала XXI века и Иудеей середины I века. И об огромной опасности провоцируемой извне смуты, грозящей гибелью народу. Опасности, сравнимой с гитлеровским нашествием, но более изощрённой, с расчётом на самоубийственную рознь. Главное – не дать вовлечь себя в психологическую ловушку, в увлекательную игру по взаимному созданию образа врага по любому признаку – религиозному, национальному, социальному. Единственно возможный ответ на провокации – не торопиться с обобщениями, и продолжать делать своё собственное дело для своих ближних. Поэтому мы обязательно продолжим наше литературное исследование.

58. О сове и подковке

Великий Бал окончен, триумф Воланда состоялся, кульминация Романа пройдена. Наверное, теперь всё изменится, всё будет иначе. Но вот незадача, 24 глава как будто нарочно начинается так: «В спальне Воланда все оказалось, как было до бала». Даже сам Воланд, с которым только что в конце 23 главы произошла метаморфоза, вновь сидит на кровати в прежней заплатанной сорочке. Героиня нашего Романа тоже пока не чувствует, будто что-либо изменилось в её несчастной судьбе. Наоборот, чувствует себя обманувшейся в надеждах и даже собирается идти топиться. Оказывается, выдержать главное испытание – ещё далеко не всё. Впереди новые испытания, которые должны привести к подлинным и уже необратимым метаморфозам в облике всех главных героев.

Заметим только, что разочарование Маргариты после тяжкого испытания не есть что-то необычное. Не только в сказках пленнице Кощея после освобождения приходится на пути к родному дому вновь испытывать судьбу, скрываться от преследования, преодолевать препятствия. Такое происходит и в реальной жизни, в реальной истории. Например, великая победа 9 мая 1945 года стала подлинным триумфом русского духа и кульминацией ХХ века. Однако испытания для страны, для души России после этой победы далеко не закончились. После возвращения победителей с международной арены к себе домой всё, казалось бы, вернулось в довоенное состояние. Людей ждали всё те же колхозы и бараки на стройках, всё те же парткомы и угроза лагерей, такое же затягивание и без того нешироких поясов во имя избавления от военной угрозы. И всё же незаметно, постепенно, но уверенно начался выход из этого состояния глубокого Надлома, который продолжается уже скоро 70 лет.

Этот пример относится к более масштабным историческим событиям, но всё же имеет отношение и к нашей сказке. Душа города, пусть и столицы – это лишь дочерняя ипостась души страны. Но всё же в нашей строптивой и амбициозной Маргарите Николаевне, которая так рано рассталась с родительской православной традицией, должно было остаться что-то и от материнского, русского характера. Испытания, которые ждут в начале XXI века столичное общество – это всего лишь фарс, пародийное повторение великой русской трагедии ХХ века. Но для участников этой трагикомедии всё происходит всерьёз, их судьба решается раз и навсегда.

Решительное указание Автора, что для героини все оказалось, как было до бала, имеет поэтому определённое историософское значение. Похоже, мы нашли место для применения универсального «седьмого ключа». Судьба героини и её персональной свиты складывается по таким же закономерностям – нисходящим и восходящим линиям Надлома, что и судьба всего сообщества героев, которых объединяет незабываемый образ Воланда. Только для всей свиты Воланда конец 23-й и начало 24 главы, узел 23/24 – это последний перевал, завершение второго подъёма, а для новой, небесной ипостаси «души города» этот узел – нижняя точка падения и начало восхождения, то есть Дно Надлома 16/17. Поэтому для неё последующие события являются зеркальным отражением предыдущих, то есть повторением пройденного, но с учётом нового опыта, нового знания.

Впрочем, о каком знании может идти речь, если героиня по-прежнему не одета и обута в разодранные гламурные ошмётки? Напомню на всякий случай, что Автор использует заимствованную из Нового Завета символику одежды и обуви как знания и истолкования. Стоит напомнить и о том, что вино, выпитое героиней из священной чаши, тоже означает знание, только тайное, символическое. В таком случае, получается, что «выпитое» тайное знание принадлежит не сознанию, а подсознанию героини, и воздействует на неё помимо её сознательной воли. Видимо, именно это подсознательное знание, то есть интуиция и помогает героине делать верный выбор в дальнейших испытаниях.

Ну и раз уж речь зашла о жизненном выборе, то мы обязаны вспомнить о символическом числе 20, которое имеет именно такое значение – «жизненный выбор». А заодно вспомнить о нашем методе толкования центральных идей для каждой из глав, то есть каждой из стадий развития любой Идеи и связанного с нею сообщества. В прошлый раз мы остановились на числе 21, которое истолковали как соединение жизненного опыта (10) и переживания несовершенства (11), то есть преодоление несовершенства на практике, стремление экспериментировать, испытывать себя, побуждаемое страстной надеждой на будущее счастье.

Однако 21 стадия является двойственной, она принадлежит и второму, и третьему большому ряду чисел. Соответственно, число 21 может быть истолковано и как сложение жизненного выбора (20) с символом истины – единицей. На этот случай есть известная формула «практика – критерий истины», предполагающая выбор из альтернатив. То есть без выдвижения и проверки этих альтернатив или гипотез, без полёта фантазии невозможно приближение к истине. Другая сторона этой же медали проявляется при перестановке слагаемых. Единственно доступная жизненному опыту истина – осознание несовершенства, поэтому единственно истинный, безальтернативный жизненный выбор – это смелость в преодолении несовершенства на практике. Отсюда логически вытекает суждение Иешуа о трусости как самом главном, роковом изъяне души.

Как там говорит наша героиня? «Мне нравится… быстрота и нагота». Нет ничего удивительного, что в конце 24 главы Маргарите хочется вернуться к романтическому состоянию, испытанному в главе 21-й. Но в том-то и дело, что нагота незнания – состояние преходящее, и вернуться в него невозможно. Маргарита сама не замечает, как оказывается одета.

Нам нужно истолковать и двойственное число 22. Последняя стадия второго большого ряда, завершение восходящей линии выхода из Надлома должна толковаться как «22=10+12». Стремление к единству с совершенством, то есть к переживанию Мистерии, в соединении с жизненным опытом создаёт ситуацию неопределённости. Стремление есть, а способности отличить истинное совершенство от его полной противоположности, от пустой внешней формы – пока ещё нет. Для этого потребуются две сопряженные стадии третьего ряда: 20+2 и 20+3.

Изначальная мудрость (2) в ситуации жизненного выбора (20) состоит в том, чтобы осознавать двойственность и неопределённость, не имея возможности сделать выбор. В этой ситуации лучше уж ошибиться, признав совершенство его противоположностью, чем наоборот. Лукавый «переводчик» и эту ситуацию пытается обратить в свою пользу. Раз на этой стадии действительно необходимо совершенно ровное отношение ко всем – героям и злодеям, к творческому духу и духу-соблазнителю, то почему бы не побудить героиню, чтобы она преждевременно растратила свою энергию любви. Но что такое настоящая любовь как не стремление пожертвовать хотя бы частью своей жизни ради любимых людей. Поэтому третье испытание в этом ряду – жизненный выбор (20) достойного объекта любви (3) как способность удержаться от преждевременного выбора, сохранить масло своего светильника.

Мучительная 23 стадия заканчивается просветлением, приобретённой на краткий миг способностью видеть всё вокруг в подлинном свете. Этого уже достаточно, чтобы получить возможность двигаться дальше. Бережно сохранённый запас энергии любви для того и был необходим, чтобы хотя бы на миг увидеть совершенство, чтобы снять незримую стену, разделяющую личность и «внутреннейшее», место обитания совершенства. Только после этого снятия барьеров запас истраченной энергии может быть постепенно восполнен из глубинных запасов «коллективного бессознательного» – но только для тех, кто сделал верный жизненный выбор и за счёт жертвы своей жизненной энергии открыл правильную «дверь на небеса».

Собственно, с этого – восполнения запасов духовной энергии начинается 24 глава. Аллегория спирта, с помощью которого восстанавливают душевные силы героиня и её мастер, даже слишком прозрачна. Слово «spirit» изначально означает «дух» или «духовная энергия», а уж потом обычный спирт. Теперь можно попытаться истолковать символику 24 как сумму жизненного выбора (20) и четвёрки, которая символизирует идею распространения в пространстве. В очередной раз, как и в 4-й, и в 14-й главе настаёт время для личности, чтобы выйти из прежних пределов. Однако в первый раз это было увлечение самой идеей преследования, освоения внешнего пространства. Во втором ряду дело было в преодолении внутреннего и внешнего сопротивления этой идее распространения. Теперь же нужно учесть весь прежний опыт и сделать верный выбор в отношении направления движения и границ необходимого пространства для развития Идеи.

На протяжении всей 24 главы Маргарита делает выбор, кого она желает видеть рядом с собой, а кого – напротив, изгнать или отпустить. Возможно, решающий выбор, интуитивно сделанный ещё во время Великого бала – это желание отпустить с миром Фриду, в которой Маргарита видит себя прежнюю – самовлюбленную и злую ведьму. Теперь этот верный интуитивный выбор должен быть сделан сознательно, проявиться вовне как первая грань совершенной личности. Чтобы осуществить этот ставший первой необходимостью выбор, Маргарита просит помощи у Воланда. Но выясняется, что эту жертву – отказ от части самой себя, можно и нужно принести по собственной воле, за счёт восстановленных запасов духовной энергии. Тогда духовная энергия не только не будет расходоваться на протрезвевшую Фриду, но и откроются новые возможности, чтобы спирта хватило на не только на очищение души, но и на оживление мастера.

Аллегории 24 главы построены на небольших деталях, тонких нюансах. Например, для понимания интуитивных психологических процессов имеет значение такой факт, что Маргарите стакан наливает Бегемот, а мастеру передает спирт Коровьев. В фазе Надлома (11-22) именно эти ипостаси коллективного бессознательного были главными действующими лицами. Во время Бала «королева» находит слабое место Бегемота, чтобы привести его к послушанию. Теперь соответствующие психологические функции постепенно будут передаваться вместе с содержанием и запасами психической энергии к осознаваемым ипостасям личности. В контексте аналитической психологии Бегемот – это аллегория интуитивно-чувствующей функции, а Фагот – аллегория интуитивно-мыслительной функции. В свою очередь Маргарита олицетворяет чувствующую, эмоциональную ипостась личности, а мастер в свою очередь – это мыслительная, действующая ипостась личности. Можно также заметить, что в диалоге с демонами из свиты Воланда Маргарита старается найти психологическую опору в лице Азазелло, который вместе с Геллой олицетворяет третью сторону – интуитивно-ощущающую функцию. В конце 24 главы именно в их сопровождении любовники покинут «нехорошую квартиру» и проследуют в свой «подвал».

Расставаясь с самовлюблённой Фридой, Маргарита разрывает связь с духом материалистического гуманизма, то есть с тем самым мужем, который обожал свою жену. Только после этого разрыва к ней может быть возвращён её мастер, точнее – возвратилась её настоящая любовь к мастеру. Ведь на самом деле телесная ипостась мастера никуда не исчезала, она исчезла лишь из поля зрения самовлюблённой фурии, возжелавшей славы божественной музы, но не готовой к жертвам ради этого. Теперь же естественные границы самосознания восполнены, мастер вроде бы извлечён. Но извлечён он тоже не в идеальном, и даже не в оптимальном виде.

Так же как и у Маргариты, у мастера есть «альтер эго» — Алоизий. Извлечение мастера влечёт и извлечение его «тени». Ведь что такое Могарыч? Почему именно «могарыч»? Основным значением этого слова является банальная бутылка вина в уплату за работу какого-нибудь горе-мастера. Соответственно, переносным значением фамилии Могарыч является стремление к материальному вознаграждению «здесь и сейчас», то есть работа только ради самых примитивных плотских желаний. Но это и есть неизбежное следствие перерождения души, ориентированной на быстрый светский успех. Сначала угасает творческая мотивация, а затем наступает и моральное разложение, зацикленность на текущих бытовых вопросах типа «побелка и купорос». Соответственно и наоборот – после духовного возрождения души на место «тени» возвращается мастер, а «тень» должна знать своё место на периферии личности. Впрочем, в нашем случае страстная душа не может без того, чтобы маятник желаний не качнулся в обратную сторону – забвения о материальных потребностях. Так что Алоизий вынужден отлететь достаточно далеко за границы самосознания, чтобы не мешать возрождению чистой романтической любви.

По всей видимости, это же желание приводит к расставанию Маргариты не только с Фридой, но и с Наташей. Молодая домработница является воплощением сугубо внешнего самосознания женственности, то есть настоящей «блондинкой». Это та часть Маргариты, для которой дорогие тряпки, золотые украшения и статусные гости или, наоборот, обнажённый полёт на шабаш по примеру хозяйки являются внешним подтверждением статуса личности. Вот и в конце 24 главы Наташа оказывается в плену своего некритичного восприятия действительности, в центре которого оказываются золотые монеты, к тому же, скорее всего, фальшивые. Расставание с Наташей – это ещё одна грань самосознания, отказ от блестящих, но фальшивых ценностей, навязываемых извне.

Третий лишний из свиты Маргариты – это бывший сосед и экс-боров Николай Иванович, который был мобилизован Наташей, а теперь не нужен никому. Мы уже выяснили, что Автор имел в виду сословие специальных пропагандистов или политтехнологов. В конце 24 стадии на их долю выпадает бесславное возвращение восвояси, оправдания перед женой и объяснительные для милиции. Тут же Воланд амнистирует «вампира» Варенуху и разрешает ему вернуться к честному исполнению обязанностей обычного администратора. Применительно к политическому подтексту завершившегося периода постсоветской Реставрации 1991-2008 годов мы уже определили роль вампира Варенухи как неадекватного, но востребованного олигархией движения «радикальных демократов». 19-я стадия Реставрации уже уступила ведущее место в политике следующей 20-й стадии Консолидации. Но при этом политическое сообщество, которое было центральным в период Реставрации, продолжает своё развитие и находится сейчас именно в 24-й стадии. Нужно ли рассказывать очевидцам событий о том, насколько неактуальны и неинтересны стали теперь телевизионные герои прежних лет – «молодые демократы» 90-х и политтехнологи «нулевых»?

К политическому подтексту Реставрации относится и рассказ Бегемота, «как однажды он скитался в течение девятнадцати дней в пустыне и единственно, чем питался, это мясом убитого им тигра». Последовавшее резюме Воланда: «вранье от первого до последнего слова» – является ясным сигналом, что этот текст является иносказанием и должен быть обязательно истолкован. Символическое число 19 также означает «истолкование», но связанное с жизненным опытом. «История рассудит нас» – ответ Бегемота подсказывает, что речь идёт об истолковании исторических фактов.

Мы уже отмечали, что единственным объектом охоты Бегемота в Романе был конферансье Бенгальский в 12 главе. Его фамилия действительно сочетается с образом тигра. Этот коллективный образ был истолкован нами как олицетворение партии коммунистов, которые когда-то были грозными хищниками, а теперь довольствуются ролью скептических комментаторов действий власти. Сам Бегемот в этом же контексте недавней политической истории олицетворяет хищное сословие российских олигархов. Это сословие в течение всей 19-й стадии постсоветской Реставрации питалось тем «мясом» советской экономики, которое досталось в наследство от убитого ими тигра КПСС. Так что само по себе истолкование Бегемотного вранья большой сложности не представляет, и число 19 оказывается при деле и на месте. Но почему это воспоминание включено Автором именно в 24 главу? Может быть, чтобы специально отметить, что в начале 24 стадии время постсоветской элиты заканчивается и начинаются политические мемуары? Это один из возможных вариантов толкования.

Другой вариант связан с необычным течения времени в 24 главе. В момент извлечения мастера Маргарита обнаруживает, что снаружи всё такая же полночь, хотя по её внутренним ощущениям уже должно наступить утро. Для романтической сказки вполне сгодится отговорка Воланда, что он решил задержать время и продлить праздничную полночь. Но для истолкования в политическом или историческом контексте придётся искать иное объяснение. Впрочем, мы уже это объяснение нашли, когда разбивали на стадии не только современную политику и новейшую российскую историю, но и всемирно-исторический процесс. Узел 20/21, то есть приближение к полуночи во всемирно-историческом масштабе должно примерно совпасть с узлом 23/24 – ранним утром постсоветского политического процесса. Это означает, что когда на постсоветском пространстве времена смуты и Великого бала уже закончатся, наступит ощущение приближающегося рассвета, то снаружи, за пределами нашей цивилизации историческое время только-только начнёт приближение к роковой полуночи. Так что воспоминание о «бенгальском тигре» походит на предвидение сложной исторической судьбы внешних цивилизаций. Бенгалия – это один из регионов мира, где традиционно влияние компартии. Углубление мирового экономического кризиса вполне способно перевести целые глобальные регионы – не только Китай, но и Индию, Южную Америку в режим планового хозяйства по образцу советского. Утомивший Воланда рёв не только тигров, но и медведей намекает на то, что Россия и соседние страны тоже не смогут избежать похожего периода для выхода из кризиса.

Самые общие выводы из 24 главы мы извлекли, остались отдельные детали, смысл которых можно выявить из сопоставления с уже известными параллелями. Так, один из смыслов амнистии для Варенухи мы уже выяснили, когда разбирали 14 главу. Воланд, отпускающий Варенуху, в то время как мастера обрекает на спасительную «казнь» через отравление вином, не может не ассоциироваться с приговором Пилата, который отпускает Вар-раввана. Созвучие двух имён не случайно, и эта параллель помогла нам понять Варенуху как образ внутренней угрозы формального выхолащивания Идеи.

Ещё раз пройдёмся по тексту главы, внимательно рассматривая отдельные детали. Например, в самом начале Маргарита закусывает спирт икрой. Вроде бы мелочь, обычное дело, но мы должны помнить о символике пищи. В новозаветном иносказании о пяти тысячах, насытившихся пятью хлебами и двумя рыбами, речь идёт о тайном знании и двух священных текстах. Эти символы нам уже знакомы: хлеб – знание, пять – тайна, рыба – священное писание. Чуть позже по тексту Романа, когда мы встретим Арчибальда Арчибальдовича с двумя рыбами, спасаемыми из горящего Грибоедова, мы уже будем знать, что речь идёт о Ветхом Завете и о Новом Завете.

В притчах о неверном управителе и о сеятеле используется символ зерна, из которого произрастает хлеб, то есть знание. «Зерно смысла» поэтому – вполне устоявшийся термин, используемый для обозначения отдельных идей или гипотез. Наш Автор как человек остроумный предлагает нам похожую аллегорию собственного приготовления. Хлеб произрастает из отдельных зёрен, большие рыбы вырастают из отдельных икринок. Следовательно, икра – это аналог зерна, если речь идёт о священном, духовном знании. Не ничего более естественного как усваивать спирт, то есть духовную энергию, вместе с отдельными идеями или гипотезами, относящимися к духовной стороне жизни.

Впечатляет степень ироничности рассказанной Автором притчи. Для человека непосвящённого со стороны кажется, что бесстыжая нагая красотка в сомнительной компании пьёт чистый спирт и закусывает икоркой. А речь-то идёт о том, что душа человека или даже душа города отказывается от прежних ложных теорий и отчаянно жаждет новых смыслов и духовной чистоты. Вот как!

Пойдём дальше. Ну что касается Бегемота, питающегося горькими ананасами, то ассоциация с известными стишками про последний день буржуя напрашивается сама. И нет никаких резонов её отметать, просто лишнее указание на толкование коллективного образа «жирного кота». Есть подозрение, что некоторые из деталей мы сможем растолковать только постфактум, когда произойдут какие-то из предвиденных событий. Например, стрельба спецназовца Азазелло по семёрке пик? Число 7 символизирует закон, но каков политический или исторический смысл в этой скрытой от глаз мишени? Провокационная стрельба Бегемота по живым мишеням более понятна, как и неудовольствие Азазелло этим спектаклем. Бегемот нарочито неосторожно использует оружие, одолженное спецназовцем, что может означать использование наёмников-профессионалов. Среди целей – один из членов сообщества, которое олицетворяет Гелла. В ответ на уже привычную провокацию сообщество масс-медиа на этот раз вцепится в шерсть самому Бегемоту. Но зачем нужен такой спектакль?

Лично меня почему-то взволновала печальная судьба убитой совы, роль которой во всей этой истории остаётся загадочной. Один раз сова уже поучаствовала в действии 18 главы, задев крылом лысину буфетчика Сокова. Этот эпизод, согласно указанию другой птицы в конце главы, относится к 94-му году. Следовательно, и второй эпизод с совой относится к тому же политическому контексту 1990-2000-х годов. Теперь же убитая сова оказывается в одной кампании с Геллой, то есть может быть сопоставлена со средствами массовой информации, но не относится к ним. 24-я стадия уже началась и её середина выпадает на 2009 год. К 94-му году относится первая попытка истолкования Романа, к 2009 году – вторая попытка. Так что провоцирование Геллы на шумный скандал вполне может иметь своей целью отвлечение внимания от печальной судьбы совы, а причиной этого, скорее всего, является то внимание, которое столичная общественность переключила на эту самую сову.

Последний из не вполне понятных эпизодов – неожиданное появление Аннушки-Чумы из квартиры №48 в качестве действующего лица, пытающегося присвоить и разрушить символический подарок Воланда. Что касается символики подковки, то здесь нечего особо фантазировать – свадебный подарок жениха на счастье невесте, которая ещё только учится правильно понимать увиденное. Возвращённый Воландом из небытия роман воссоздаёт и романтические иллюзии Маргариты. История трагической любви тоже повторится в виде комедии, чтобы прийти к совсем иному финалу.

Но при чём здесь Аннушка? Мы уже разоблачили эту особу как музу Пушкина. Возможно и более широкое толкование по аналогии с Маргаритой как маской столичной общественности. Только в этом случае Аннушка – это душа дореволюционной, «белогвардейской» интеллигенции. Возможно, что в контексте будущих политических и исторических процессов речь пойдёт о попытке импортировать из-за рубежа эмигрантскую версию русской идеи, отрицающую ценности советского периода. То есть небескорыстная попытка «выковырять» из единой духовной традиции самые крупные и ценные бриллианты, вроде символики Великой Победы и покорения космоса. Такие безуспешные попытки уже были и до сих пор не прекращаются, и в этом смысле беспокоиться нужно, но не сильно. Общественность в лице Маргариты вовремя опомнится, а доблестные спецслужбы сохранят чуть было не утерянные ценности в целости. По всей видимости, полученные взамен 200 рублей должны символизировать обретённый зарубежной русской общественностью дух мудрости. На этом, пожалуй, можно и завершить анализ 24 главы и перейти к следующей.

59. Проявление прозрачности

Две последние ершалаимские главы – 25-я и 26-я, вроде бы выпадают из основного действия. Речь в этом апокрифе идёт о событиях, которые происходят в самый тёмный период евангельской мистерии, совпадающий с праздником иудейской пасхи. Община апостолов убита двойным горем – казнью учителя и предательством ближайшего ученика. Ни о какой активности не может быть и речи, тем более в субботу. И всё же кто-то ведь донёс слух о самоубийстве Иуды, кто-то подбросил деньги в строго охраняемое помещение храма, куда могут входить только первосвященники. Автор делает попытку психолого-исторической реконструкции на основе известных фактов. Этот видимый слой смыслов мы уже детально разбирали и обнаружили, что Афраний постоянно и профессионально врёт, а Пилат руководит интригой, направленной на спасение если не жизни, то доброго имени Иешуа. Для этого необходимо, как минимум, скомпрометировать Каифу и Синедрион.

Заодно Автор не утверждает, но достоверно выстраивает альтернативную версию, реальную возможность спасения жизни исполнителей двух главных ролей евангельской Мистерии. Выдвижение этой альтернативы необходимо не только для честной исторической реконструкции, но и для прояснения двух религиозно-философских идей. Первая из этих идей – проведение различия между духовным образом Иисуса и человеком Иешуа, между бессмертным творческим духом – Мастером и смертным мастером, воплотившим на сцене Мистерии этот образ. То же самое относится и к необходимому различию между образом Иуды, предавшего Учителя, и любимым учеником мастера. Вечно проклят образ Предателя, поддавшегося сатане и предавшего, нет, не человека Иешуа, а всё небесное и божественное в человеке в пользу земной власти.

Всё это важно, но нас сейчас интересует толкование 25 и 26 глав в основном историософском контексте развития Идеи и в интересующих нас политическом и историческом контекстах. В тексте 24 главы есть отдельные намёки на необходимость и возможность такого толкования. Во-первых, это слова мастера: «И ночью при луне мне нет покоя, зачем потревожили меня? О боги, боги...» От этой фразы тянется прямая ниточка к 25 главе, в которой Воланд буквально цитирует мастера. Во-вторых, это прощальное предсказание Воланда: «ваш роман ещё принесет вам сюрпризы». Эти слова могут быть пожеланием для нас отыскать эти сюрпризы в тексте двух следующих ершалаимских глав.

Как обычно, воспользуемся ключами к Роману, первым из которых является сравнение с параллельными главами в предыдущих больших рядах. Главы 15 и 16 тоже выпадали из основного действия Романа, представляя собой сны двух обитателей палат №119 и №117. Точно так же действие глав 25 и 26 происходит, когда мастер из палаты №118 заснул у себя дома в подвале, а женская ипостась души утоляет духовную жажду реалистическими сновидениями, возможно даже что вещими. В терминах аналитической психологии «мастер» – это сугубо сознательная часть личности, а «душа» – это личное бессознательное. Во время сна «мастер» восстанавливает силы, а «душа» имеет возможность общения с обитателями «коллективного бессознательного», в том числе с творческим духом. Вот и сейчас душа читает книгу, подаренную ей не мастером, а Воландом.

Можем напомнить, что 16 глава была рассказана с позиции Левия, но при этом можно было уловить ещё один внешний взгляд, наблюдающий за всеми, в том числе и за Левием – взгляд Пилата. В 26 главе, как и в 25-й, мы видим ситуацию глазами Пилата, но есть ещё один внимательный взгляд на Пилата, которого мы наблюдаем глазами Маргариты. Поэтому в этих двух ершалаимских главах незримо присутствует часть Москвы – подвал мастера. Именно сейчас будет уместно поговорить о символике зданий и иных мест пребывания героев Романа.

Высотная иерархия зданий и помещений имеет достаточно ясное символическое значение, которое совпадает с иерархией ипостасей личности по апостолу Павлу. Ниже всех, в подвале обитает мастер – телесная или, более точно, актуальная ипостась психики. Душевная ипостась, она же жена – обитает на втором этаже особняка, но каждый день заглядывает к мастеру в подвал. А вот по ночам, бывает, взлетает высоко на крыльях фантазии. Духовная ипостась или муж обитает на верхнем этаже многоквартирного дома. Коровьев и Бегемот, Берлиоз и Стравинский, и даже Лиходеев – это всё разные духи, принадлежащие к «внутренней» сфере психики. Один из этих духов находится в более тесной связи с женой, и потому числится мужем. Днём муж, как и иные духи работает по своей специальности, объединяя большие сообщества и направляя работу мастеров как Берлиоз Бездомного, а по ночам вступает в общение с женой. Наконец, ещё выше – на террасе одного из самых красивых зданий, которая каким-то образом соединяется с балконом клиники Стравинского, обитает Творческий дух, принадлежащий «внутреннейшему». Он руководит целой свитой духов, он поселяет их на пятом, тайном этаже в нехорошей квартире или наоборот, выгоняет лишних вон. Он наблюдает за превращением прошедшего свой земной путь мастера в новый дух, который будут затем отдавать свой опыт новым поколениям мастеров.

Заметим также, что развитие сюжета в Романе построено на постепенном восхождении героев или героя в иерархии духовных ипостасей. Это восхождение достаточно явно отражено в продвижении по «шкале высот». При этом обязательным условием превращения мастера в будущего Мастера является ныряние в глубину, как это делает Бездомный, или такое же ныряние в подвал бывшего мастера. Заметим, что и в новозаветном первоисточнике условием будущего спасения было нисхождение безвестного мастера Иешуа в «ад», двухдневное пребывание в гробу, имевшем в древней Иудее архитектурное сходство с погребом, подвалом. Следующим этапом и для безымянного мастера, и для бездомного Ивана становится блуждание по улицам в поисках любви или тайных знаний. Здесь можно увидеть такое же разделение на две ноги, как и в Новом Завете: «ибо отныне пятеро в одном доме станут разделяться, трое против двух, и двое против трех».[85] Число 5 указывает на иносказание, «двое против трёх» означает временное разделение между теми, кто ищет мудрости – должниками зерна, и теми, кто ищет любви – должниками масла.

Очередной уровень восхождения и для мастера, и для Ивана, после кратковременного ареста – клиника, где мастер делится с Иваном своим желанием любви, а Иван рассказывает мастеру о своём желании знаний, и всё это при участии Творческого духа. Затем уже не мастер, а Мастер поселяется на пятом этаже дома №302-бис и приглашает к себе Музу, чтобы исполнить её заветные желания. Но среди собственных желаний души, даже самых тайных и заповедных, тоже нужно уметь делать верный выбор в пользу будущего, а не прошлого. Таким образом, мы выяснили связь 25 стадии с тайной (пятёрка) и с заблуждениями (символическое число 15). Происходящее помогает героине сделать правильный выбор, то есть понять свои собственные желания. Нам только осталось понять: каким образом этому поможет чтение романа?

Поэтому опять вернёмся к символике подвала. Кроме уровня помещения имеет значение и архитектура здания. Многоэтажный и многоквартирный дом символизирует существование духа для нескольких поколений людей. Пребывание героини в двухэтажном особняке уже символизирует бездуховность или, более точно, самообман, когда известный нам лукавый дух внушает душе, что выше её желаний ничего и быть не может. За отсутствием иных, «небесных» перспектив, душа устремляется за любовью в подвал, к мастеру. Для неё остаётся единственно доступной любовь как неутолённый материнский инстинкт. Не разделяя мастера и его роман, бездетная героиня относится к ним как к своему ребёнку. Так что и для неё началом будущего восхождения становится ныряние с головой к базовым, чуть ли не животным инстинктам.

В контексте российской истории подвал легко связать с тем наполовину революционным, наполовину провокаторским подпольем, в которое так азартно играла творческая общественность в начале ХХ века. Это было не то чтобы счастливое время, но время живой мечты о будущем счастье. Олицетворением мастера в этом контексте российской истории действительно был Горький. Для того и выбран Автором особняк на Спиридоновке, где раньше жила муза Горького. Но после исчезновения «мастера» и его возвращения в начале 1930-х в мемориальном «подвале» поселяется лишь «тень мастера», озабоченная сотрудничеством с властью и сиюминутными выгодами. Точно также в историческом контексте конца ХХ века с готическим двухэтажным особняком ассоциируется образ благообразного чиновника от пропаганды, для которого даже небольшой «глоток свободы» является всего лишь поводом проявить свою свинскую природу.

Между тем настоящая свобода требует от человека проявления творческого духа и самоотдачи всей духовной энергии. Ничего удивительного, что душе требуется передышка, хочется сэкономить душевные силы. Тем более что есть самооправдание в виде бережно хранимой мечты о счастье в подвале. Поэтому можно предсказать, что на последних стадиях выхода из постсоветского Надлома вполне возможно добровольное возвращение к ранним советским, «революционным» формам активности творческого сообщества. Просто в качестве модной игры, исторической реконструкции.

Теперь, точно определив место и роль подвала в московской части Романа, можно перейти в параллельный ершалаимский мир, в котором действуют похожие герои и можно даже найти похожие архитектурные элементы. Дворец Ирода возвышается над городом, и здесь собираются вместе аналоги обитателей нехорошей квартиры. При этом Пилат, как и Воланд, предпочитает пребывать не внутри дворца, а на балконе. Аналогично этому можно найти в ершалаимских главах проекции других московских зданий. Про параллель Дома Грибоедова и ершалаимского храма мы уже догадались, когда разъясняли связь между Каифой и Арчибальдом Арчибальдовичем. Также понятно, что аналогией подвала мастера является гроб, в котором похоронили Иешуа. Ясно просматриваются параллели между Варьете рядом с нехорошей квартирой и площадью рядом с «неправильным» дворцом, а также между домом послушной Афранию Низы и особняком мужа Маргариты.

Этих параллелей вполне хватает, чтобы новая Маргарита, которая многому уже научилась, могла увидеть в тексте про Пилата прозрачную аллегорию, раскрывающую её собственные отношения с Воландом и с мастером. Для начала проявления параллелей достаточно того, что Пилат по просьбе ершалаимской общественности направляет Иешуа в гроб. Попытка Воланда отговорить Маргариту от желания вернуть мастера в подвал тоже была неудачной. Ещё одна параллель, связывающая 24 и 25 главу – вопрос Пилата Афранию об амнистированном Вар-раване. При этом Афраний даже сокращает имя до «Вар» как будто специально для совпадения с Варенухой.

Но в таком случае, что же должна увидеть для себя новая, мудрая Маргарита, читая подтекст 25 главы. Она увидит одинокого («один, всегда один»), страдающего от непонимания, нет, не Пилата, а Воланда, самого могущественного, но вовсе не всесильного, когда речь идёт о вопросах любви и понимания. Без понимания и взаимности со стороны души даже самый высокий творческий дух не может помочь. Спасение души – в руках самих утопающих.

Но разве может страдать всемогущий Воланд? Не слишком ли это дерзкое толкование? Если по-прежнему считать его сатаной, тогда, конечно, это был бы нонсенс. Но мы можем снова обратиться к новозаветному первоисточнику, где проводится идея Христа, сострадающего каждому из своей церкви. То есть, наоборот, для подтверждения догадки о втором пришествии нам необходим образ страдающего Воланда. По известным причинам Автор не мог в московских главах изобразить такого «сатану», зато мог использовать для этого параллели с Пилатом.

Вообще, это довольно занятная игра в параллели, в узнавание преображённых образов героев, с которыми мы только что расстались в предыдущей 24 главе. В неуклюже разбившем кувшин с вином африканце можно распознать Бегемота. Как и в прошлой главе, «чёрный» находит убежище в компании белой обнажённой женщины – тоже не вполне живой, как Гелла. Параллель между Афранием и Фаготом уже нам была известна. Поэтому сохраняет свою силу аллегорическое предсказание Автором развития политических или исторических процессов через описание отношений основных центров и движущих сил. Впрочем, эти несложные аллегории читатель может уже разгадывать и сам.

Что касается сюрприза, обещанного Воландом, то в 25 главе таковым является, очевидно, вино «цекуба», которым Пилат угощает Афрания. Здесь Автор пользуется уже испытанным приёмом видимой ошибки, чтобы привлечь наше внимание. Дело в том, что в главе 30 Азазелло презентует «отравленный» подарок от Воланда такими словами: «Прошу заметить, что это то самое вино, которое пил прокуратор Иудеи. Фалернское вино». Можно было бы подумать, что Автор просто напутал, если бы в главе 25 не было вот этой фразы Афрания: «Превосходная лоза, прокуратор, но это – не «Фалерно»?» В Романе фалернское вино упомянуто ещё лишь один раз, в 30 главе. Поэтому неспровоцированное удивление Афрания выглядит наигранным именно потому, что это и есть игра со стороны Автора. Значит, за словом «цекуба» спрятан какой-то важный смысл, тем более важный, что в написании сорта вина тоже допущена явно преднамеренная ошибка. Булгаков очень тщательно относится ко всем историческим деталям и именам, соответствующих месту и времени – Га-Ноцри, Ершалаим, весенние баккуроты и так далее. Две тысячи лет назад латинские слова на букву «це» имели иное произношение – не «центурион» и «цезарь», а «кентурион», «кесарь». Именно так они и произносятся Пилатом и его собеседниками. Но тогда должно быть «кекуба», а не «цекуба».

Между тем в русском языке, точнее – в советском лексиконе имеется аббревиатура ЦеКУБУ, которая в обиходе звучала как «цекуба». И что любопытно, эту самую «Центральную комиссию по улучшению быта учёных» возглавляла та самая Мария Андреева, соратница Ленина и жена Горького, послужившая одним из исторических прототипов Маргариты. Именно она упорхнула к мастеру пролетарской литературы из готического особняка на Спиридоновке, обеспечив «выигрыш» страховки на сто тысяч рублей. После революции она же, как руководительница ЦеКУБУ, получила в распоряжение другой особняк на Пречистенке, известный теперь как Дом Учёных. Этот особняк тоже вошёл в историю, только уже не революции, а реставрации. Здесь в феврале-марте 1989 года случился первый приступ «демократии», когда академическая общественность сначала забаллотировала Сахарова, а потом по команде сверху быстро переголосовала, как надо. Ну да вряд ли это так интересно – для нас важнее, что Дом Учёных тоже послужил одним из прототипов Дома Грибоедова в части внутренних интерьеров ресторана. Наконец, ещё одна подсказка Автора: ««Цекуба», тридцатилетнее, – любезно отозвался прокуратор». То есть речь действительно идёт о той самой советской цекубе из 30-х годов. Но в чём же особое значение этого сюрприза?

Мы уже предположили, что в недалёком будущем, в период, который будет соответствовать 25 стадии развития одного из интересующих нас контекстов, должно произойти возрождение на новом витке истории некоторых «советских» форм самоорганизации творческого сообщества. Например, может получить новый законный статус Союз писателей, созданный Горьким. Почему бы не возродиться в какой-то форме другому его детищу – «цекубе»? Такое развитие вполне соответствует гегелевскому закону повторения революционной истории в виде фарса, он же – «четвёртый ключ» из нашего набора. Начавшаяся 20 стадия российской истории открывает последнюю четверть Надлома, в которой обязаны повториться какие-то политические формы и сюжеты советского периода.

Вряд ли повторение формы сосуда может быть сюрпризом. Наверное, более важным является содержание, то есть вино, которым Воланд–Пилат угощает Фагота–Афрания. Символ вина означает «откровение», с учётом сорта речь идёт о научном откровении. Это заставляет нас вспомнить, что в наш Роман – аллегория судьбы новой науки о человеке. Так что слова: ««цекуба», тридцатилетнее» имеют ещё одно истолкование – как наука, вдохновлённая любовью к людям. Судя по сюжету главы 25, новое откровение позволяет этому необычному научному сообществу оказывать решающее влияние на земную власть. Достаточно очевидна и форма оказания влияния – предвидение, прогнозирование развития важных событий. В таком случае несколько в ином свете предстаёт и разговор о судьбе мастера Иешуа. Ложь Афрания о том, что осуждённый отказался от напитка, подчёркивает важность этого самого напитка для спасения его жизни. По всей видимости, Автор хочет сказать, что в контексте второго пришествия именно вино научного предвидения будет спасительным для мастера, играющего роль Воланда в новой Мистерии.

Разъясняется и ещё одна загадка Романа, связанная с несоответствием апокрифа от Воланда каноническим евангелиям. Автор в большей мере описывает обстоятельства второго пришествия, включая видимое отсутствие последователей. Какие же могут быть ученики, если сказано: «Се, иду как тать…»?[86] Да и зачем, если можно непосредственно влиять на события. А вот представить себе, чтобы Воланд заказывал кому-либо чьё-то убийство, пусть даже второго Иуды, лично я не могу. Никак не вяжется это с его образом. Того же Берлиоза Воланд пытался удержать, убедить, спасти. Да и барон сам явился, чтобы ускорить свою неизбежную судьбу. Воланд только предвидел эти две смерти, не более того. Кроме того, и это ещё важнее – Воланд мудр, он сам отстаивает необходимость теней и абсурдность мира, в котором тени отсутствуют. Поэтому он может, чтобы успокоить Маргариту, убрать с глаз долой Алоизия. Но потом постарается повлиять на свою свиту, чтобы спасти «тень» от смерти. Ведь иначе мастер может превратиться подобно Варенухе в нежить.

Таким образом, сквозное продолжение московского сюжета через ершалаимские главы, с помощью очевидных параллелей мест и образов, объясняет ту самую двойственность смысла предвидения Пилата о смерти Иуды. Исторический Пилат, действительно, мог таким двусмысленным образом отдать приказ о казни. Но для историка с Патриарших, замаскированного под романным образом Пилата, эту двусмысленность нужно толковать только в смысле спасения. Аналогичным образом нужно рассматривать через «магический кристалл» и ершалаимское содержание следующей 26 главы, чтобы увидеть в ней Воланда и даже саму Маргариту.

60. О главной линии

Две подряд ершалаимские главы объединены не только развитием сюжета. Нет сомнений, что Автор имел в виду общие методы поиска и истолкования сюрпризов, которые несёт роман мастера. В прошлый раз мы почти не использовали «ключи» для сравнения 25 главы с другими главами. И всё же, расшифровав символ «цекубы» на основе исторических ассоциаций, мы окольным путём пришли к символике параллельной 5 главы, к ресторану Дома Грибоедова. Напомню, что под видом ресторана для избранной окололитературной публики Автор зашифровал советское издательство, издавшее Роман весьма ограниченным тиражом. При этом ресторан разделён на внешнюю, открытую веранду и на внутреннюю, не очень уютную часть, в которой вынуждены питаться слишком занятые члены правления. При этом внутренние интерьеры списаны Автором с ресторана Дома Учёных (ЦеКУБУ). Понятно, что речь идёт об узком круге учёных-гуманитариев, озабоченных головой Берлиоза.

Теперь можно истолковать и то место в 5 главе, где члены правления пытаются звонить по номеру 930, который не отвечает. Символика числа 900 означает традицию истолкования, к которой должна быть прибавлена мотивация бескорыстной любви к людям. В 5 главе, то есть во время первого издания Романа, такого истолкования не нашлось. Время пришло лишь в 25 главе, где присутствует число 30 и связанное с ним научное откровение. Таким образом, параллель с главой из первого большого ряда содержится в 25 главе в тщательно замаскированном виде. А вот параллель с 15 главой, стадией Надлома лежит ближе к поверхности и вполне различима под маскировочной сеткой «романа в романе». Сама эта маскировка под литературное произведение является аналогом внешней формы сценического представления в 15 главе.

В 15 главе на сцене театра распоряжается Творческий дух в образе конферансье. В 25 главе на сцене ершалаимской Мистерии руководит Воланд в сценической маске Пилата. В 15 главе пассивно, но эмоционально проявляет себя присутствующая московская публика. В 25 главе за кадром присутствует Маргарита, которая эту творческую общественность олицетворяет. Ненастоящий американец Дунчиль виноват в том, что прятал ценности в «навозной куче». Лучший в мире шут, загримированный под африканца, проливает драгоценное вино и тоже пытается спрятаться за «белую женщину».

Аналогом Куролесова в 25 главе является Фагот в маске Афрания, которому поручено изъять у жадного Иуды тридцать сребреников. А вот в пассивной роли несведущего Босого оказывается Каифа, которому тайно подбросили эти ценности. Согласитесь, что в таком сопоставлении число 30 иудиных сребреников вдруг проявляет парадоксальную символическую значимость. Да и сам Иуда, которому посвящена последняя треть 25 главы, оказывается сопоставлен со столь же молодым Канавкиным, любимым учеником ведущего в 15 главе. Канавкин так же разрывается между ролью любимого ученика и лояльностью к ветхозаветной тётке, но выбирает первое.

Эти параллели 5, 15 и 25 главы имеют собственную ценность, но заодно показывают, как нужно подходить к поиску сюрпризов в 26 главе. Главный сюрприз 25 главы мы отыскали на основе явной ссылки из 30 главы. Такую ссылку на 26 главу мы уже обнаружили как взаимное цитирование: Пилат в 26 главе: «И ночью, и при луне мне нет покоя. О, боги!», мастер в 24 главе: «И ночью при луне мне нет покоя, зачем потревожили меня? О боги, боги...»

Роль указателя – как у чаши цекубы, подтверждается близкой аналогией предмета: «И стаканчик подмигнул, блеснул в лунном свете, и помог этот стаканчик». Далее кот подтверждает, что «теперь главная линия этого опуса ясна мне насквозь». Речь об этом опусе – романе мастера. Так что лунный сон Пилата нам нужно сопоставить с 6 главой, а остальной текст 26 главы – с главой 16 про Казнь. Глава 26 «Погребение» тоже про казнь Иуды, а появление Левия продолжает сюжет 16 главы.

Если 26 глава повторяет сюжет 16-й, то не совсем ясна ключевая роль Низы. Но это лишь на первый взгляд, если не вспомнить канонического символа города-невесты. Ершалаим – это невеста Мессии, которая отрекается от него и предаёт римской власти, желая ему смерти. Это, наверное, главный смысл параллели с участием Низы, но не единственный. Для голубоглазой гречанки Низы центр города – не храм, а базар. Она олицетворяет вавилонскую ипостась всякого большого города, даже священного. Показательно и знакомство Низы со сводницей Энантой, имя которой заимствовано Автором у одной из вакханок в свите Диониса.

Близкое древнегреческое имя «Низ» принадлежит критскому царю, погибшему из-за предательства дочери, которая вырвала с головы спящего отца волшебный волос. Это греческий аналог истории библейской Далилы. Вторая ассоциация очевидна для русского читателя – низкая, теневая ипостась души города. Не удивительно, что «тень мессии» Иуда влюблен в «тень невесты». Удивительнее первая ассоциация, намекающая на то, что смерть «тени» лишает силы её хозяина. Впрочем, на это же намекает Бегемот в указательном эпизоде 24 главы: «Поверь мне, что всякую ночь я являлся бы тебе в таком же лунном одеянии, как и бедный мастер, и кивал бы тебе, и манил бы тебя за собою». Это изображение мастера как бестелесного призрака предупреждает о нежелательном повороте событий.

Вернёмся, однако, к параллелям. В начале 16 главы описано вавилонское многообразие ершалаимской публики, так что тень души города присутствует. Сопроводив процессию, направляющуюся на Казнь, Левий возвращается в город, чтобы одолжить острый нож в хлебной лавке. Похожий манёвр делает Афраний, чтобы заполучить в одной из лавок на Греческой улице не менее опасное оружие. Сравнение любовной страсти с острым ножом уже встречалось нам на страницах Романа.

Сцена убийства Иуды больше похожа на злобные мечты Левия из 16 главы, чем на сами события на Лысой горе. Афраний, наблюдающий за казнью на Масличной горе, интересуется не телом, а полученными Иудой ценностями – тридцатью тетрадрахмами. Сцена допроса Левия в 26 главе соотносится, скорее, с сюжетом 6 главы. Связь между образами Рюхина и Куролесова мы установили при толковании 15 главы, связь между Куролесовым и Афранием – в 25-й. Соответственно, есть параллель между доставкой Левия на балкон дворца и прибытием Бездомного в клинику.

В общем, какие-то параллели мы действительно обнаружили, но на полноценный сюрприз они пока не очень похожи. При чём здесь главная линия этого опуса? И почему она выглядит как лунная дорожка, по которой идут Иешуа и Пилат с Бангой? Вообще-то, если рассматривать как опус весь Роман, то лунная дорожка – это финал, последний отрезок восходящей линии третьей большой фазы. Эта последняя восходящая линия должна начинаться, в соответствии с «восьмым ключом», где-то посредине 26 стадии. Третья четверть 3-го ряда включает не только 27-29 стадии, но и предварительную стадию, параллельную финалу 26-й. Этот импульс означает начало перехода от второй четверти к третьей, от нисходящей линии к восходящей, и передан он через небесные явления. В 16 главе – это грозовая туча, прервавшая Казнь и расколовшая «башню». В 26 главе внезапно наступившее затишье и освобождение описано как «лунный сон» Пилата.

Есть и другое, более глубокое толкование сочетанию лунного света и главной линии Романа. Сама аристотелевская идея «подлунного мира» имеет прочную связь с теорией драмы, с обязательными поворотами главной линии сюжета трагедии, которая завершается комедийным повторением. Однако в нашем случае главная линия этого опуса, то есть всего Романа имеет ещё более проработанную форму в виде трёх больших фаз Подъёма, Надлома и Гармонической, каждая из которых имеет форму аристотелевской подлунной драмы с нисходящими и восходящими линиями.

Возможно, чтобы понять идею 26 главы, нам нужно найти её место на главной линии. А для этого лучше всего представить эту главную линию в какой-нибудь наглядной форме. Из упоминавшихся воплощений главной линии наиболее наглядны стадии развития личности. Большая фаза Подъёма включает четыре четверти – младенчество, детство, отрочество и юность. Юность после Пика Подъёма, в котором обязательно, так или иначе, проявляется максимализм, бунт против родительской традиции, переходит в первую четверть Надлома личности – молодость. Затем, после свадьбы или иного разрыва с родителями следует активная четверть Надлома, период конфликтов и страстей, которые ведут к глубокому кризису идентичности, делящему надвое главную линию жизни.

Вторая половина второй большой фазы – выход из Надлома, зеркально симметрична входу в Надлом. Но симметрия сохраняется и далее, после кризиса среднего возраста и перехода к третьей большой фазе. Гармоническая фаза точно также зеркально симметрична всей фазе Подъёма. Эта симметрия стадий развития личности – факт общеизвестный, даже поговорка есть: «Старый что малый». На последних стадиях, в глубокой старости личность попадает в такую же, как у детей, зависимость от окружающих, а потом возможно дожить и вовсе до «младенческого» бессознательного состояния.

Такая же симметрия больших фаз наблюдается в развитии более масштабных идей, чем личное самосознание. Младенчество и детство цивилизаций и народа проходит под крылом у родительских традиций. Например, Русская идея, рожденная византийским православием и Киевской Русью, вскормлена в младенческой колыбели Владимиро-Суздальской земли и проводит детство под общей опекой православной церкви и первой евразийской империи. Достигнув взрослого состояния, идеи и их носители становятся действующими лицами истории, выполняют предназначенную им роль, а затем вновь оказываются в подопечном положении, чтобы передать опыт и знания следующим поколениям. Так, античная культура при переходе в Гармоническую фазу преображается в византийскую цивилизацию, а после её разрушения уже в качестве подопечной вносит свой вклад в обучение нового поколения национальных культур.

На стадиях Подъёма, кроме последней, личность или сообщество не сталкивается напрямую с трудностями жизненного опыта, которые лежат на родителях. Поэтому на этих стадиях в психической и социальной структуре находят воплощение идеи, рассматриваемые их носителями как идеальные. Например, древнеегипетские, ветхозаветные, античные образцы времён Подъёма всемирной Истории именно таковы. На стадии Надлома на первый план выходит уже не идеалы, а трудности воплощения идеалов, включая главную – недостаток знаний, невозможность сделать разумный, а не произвольно догматический выбор. Наконец, в Гармонической фазе такая возможность делать жизненный выбор появляется, но одновременно проявляются новые противоречия, которые станут предметом жизненного опыта для следующих поколений. Узел между 26 и 27 стадиями – именно такой переход от активного состояния в подопечное. В самом начале 26 главы есть указание на это: «Может быть, эти сумерки и были причиною того, что внешность прокуратора резко изменилась. Он как будто на глазах постарел, сгорбился и, кроме того, стал тревожен».

Раз уж мы заговорили о ключе зеркальной симметрии, то 26-я стадия в каких-то отношениях отрицает 7-ю. Напомним, что к концу 6 главы Бездомный дух новой гуманитарной науки обретает пристанище, а в начале 7-й творческий дух Воланд поселяется в нехорошей квартире. Речь идёт об идеальных сущностях, но обитают они в виртуальном пространстве психики обычных людей. Это только античные или ветхозаветные люди могли думать, что светлые идеи первого ряда могут существовать сами по себе, без «теней» и «арбитров» в виде идей второго и третьего ряда.

Поэтому иносказание о бездомном духе будущей науки или о творческом духе, поселившемся в квартире, имеет вполне жизненное объяснение. Речь идёт о конкретной живой личности, которая и стала домом для всех этих светлых и не очень идей, духов. Понятно, что масштабные идеи посещают личность не в детстве, и даже не в юности, а где-то в начале второй большой фазы Надлома. Поэтому нет прямой связи между стадиями развития конкретной личности и стадиями развития идеи, которую эта личность продвигает. Но ясно, что соединение составных частей будущей теории в одной личности ускоряет течение стадий развития научной идеи. Мы как раз это и обнаружили: до 7 главы развитие первых стадий растянуто по времени на десятилетия, а после этого развитие резко ускоряется.

С учётом этого замечания загадочная история с отравлением в 30 главе тоже разъясняется. Мастерство и душа новой науки, воплощённые в одной смертной личности, теряют связь с «подлунной» жизнью, лишаются своих «теней». Однако содержание виртуального пространства психики не исчезает вместе со смертью физических тел. Светлые идеи и традиции, также как и новый уровень мастерства или тонко чувствующая душа, как правило, передаются детям. Иначе нельзя объяснить появление гениев именно в творческих семьях, как Моцарт в семье музыкантов или Булгаков в семье священников и богословов. Но это в том случае, разумеется, если родители не растратили энергию любви напрасно, не расплескали масло. Более того, у меня есть подозрение, что тем же самым интимным путём эти живые идеи передаются и просто любимым людям. Но это мы опять отвлеклись…

Теперь мы, похоже, сможем растолковать, о каком именно жизненном выборе идёт речь в 26 главе, почему главными героями здесь стали Низа и Иуда, теневая часть души Ершалаима и теневая часть мастерства Мистерии. Для умудрённой опытом Маргариты не будет так уж сложно прочитать эту главу как притчу, аллегорию своего жизненного выбора. «Низкая» сторона души направляет действия теневой стороны мастерства. Отказ от неё в пользу внешнего опекуна – неизбежный жизненный выбор на каком-то повороте судьбы, как выход на пенсию для обычной личности. Это выбор может даже продлить творческую активность, как переход византийского наследия под опеку западноевропейской цивилизации имел результатом феномен Возрождения.

Нужно только помнить, что симметрия последних стадий Гармонической стадии с первыми стадиями Подъёма не является полной. Симметрия является практически полной в том, что касается соотношения собственных и внешних источников удовлетворения материальных потребностей, а также их уровня. Однако с точки зрения передачи знаний симметрия является зеркальной – поток знаний и опыта в детстве идёт извне, а в старшем возрасте – наоборот. Тем не менее, жизненный опыт накапливается в течение всех 32 стадий, поэтому главная линия остаётся восходящей всегда. Именно поэтому истолкование последних глав не становится проще. Мы с вами миновали ещё один важный рубеж и выходим на финишную прямую, третью восходящую линию. Следующая 27 глава обещает быть достаточно интригующей.

61. Об исследовании петель

27 глава начинается описанием умиротворённого состояния: «Интересно отметить, что душа Маргариты находилась в полном порядке». А предыдущая глава открывалась портретом постаревшего Воланда. Есть все основания думать, что это внимание Автора к тому или иному из главных персонажей не случайно и имеет историософский смысл. Начало каждой главы соответствует тому или иному узлу, переходу между стадиями. В то же время согласно принципу «седьмого ключа» каждому образу соответствует отдельная идея, она же процесс, который развивается по таким же законам трёх больших фаз и 32 стадий. Переплетение этих отдельных заглавных линий вокруг главной линии опуса создаёт видимое разнообразие сюжета, которое вместе с соподчинёнными линиями вообще кажется хаосом, случайным переплетением событий – сети больших и малых узлов.

Заглавными эти линии второго уровня следует назвать, поскольку они соответствуют трём главным героям, имена которых можно найти в заглавии Романа. Вы не ослышались – именно трёх, а не двух. Даже название Романа обладает его главным качеством – несёт в себе скрытый от поверхностного взгляда смысл. Этот переход от поверхностного знания к глубинному смыслу и есть содержание главной линии Романа. На поверхности лежит история мастера и Маргариты, полагавшей, что в рождении романа участвуют двое – мастер и муза, мастерство и желание. Лишь после кульминации Романа героиня начинает осознавать роль третьей ипостаси – духа или мужа в своей судьбе. Лишь творческий дух, то есть Мастер с большой буквы, может не только пообещать, но и дать бездетной душе чаемое чадо. И только когда мы вместе с героиней осознаём эту необходимость любви втроём к Единому, тогда замечаем, что в заглавии слово «Мастер» пишется с большой буквы.

Ещё одна аберрация зрения героини, а с нею и мастера – инфантильное приписывание себе свойства вечности, неизменности, а значит – и заслуг предыдущих поколений. Маргарита изначально уверена, что роман мастера – это её детище, дело всей её жизни. Но у мастера раньше была другая жена, и мы даже догадались, что звали её Аннушка. Более того, сама Маргарита, как и мастер, по ходу развития главной линии меняется так, что можно говорить об иной личности. Эти рассуждения необходимы нам, чтобы понять значение авторской ремарки о психическом здоровье Маргариты. Заглавная линия души проходит цикл обновления примерно в два раза быстрее, чем главная линия Романа. Просто потому, что часть меньше целого. Узел 26/27 – один из таких рубежей обновления ипостаси души, которое происходит каждый раз при смене нисходящей линии на восходящую, то есть ещё и в узлах 6/7 и 16/17, а также в начале каждого нового ряда – в узлах 0/1, 10/11, 20/21. Так, в начале первой главы Аннушка проливает масло, подготовляя завязку сюжета.

В начальных узлах женская ипостась активизируется, стремясь к доминированию. В срединных узлах после бурной развязки душа успокаивается, предоставляя ведущую роль духу. Ипостась духа, как и мастерство, тоже обновляется дважды по ходу каждой большой фазы. Предыдущий узел 25/26 как раз и был одним из таких моментов обновления духа. Всё-таки Пилат, даже при взгляде на него через прозрачность новой души, – это не небесный Творческий дух Воланда, а его воплощение в Мастера. Дух Мастера переходит от линии творческого обновления под влиянием активной души к умудрённому влиянию на события в качестве проводника высшей воли. Обратный переход от линии суждения к линии обновления духа происходит, по всей видимости, в узлах *2/*3. Соответственно, для ипостаси мастерства такими же моментами обновления являются, скорее всего, узлы *3/*4 (переход к ведомой активности) и *8/*9 (переход к пассивной самостоятельности).

Вот такое замечание на полях к начальному абзацу. Что касается остального текста 27 главы, то здесь всё не так сложно. Ключом к его истолкованию является символическое число 12: «Двенадцать человек осуществляли следствие, собирая, как на спицу, окаянные петли этого сложного дела, разбросавшиеся по всей Москве». Что касается петель и узлов, которые собственно и делают линии петлями, то мы только что с ними разобрались. Поскольку у каждого заглавного героя есть своя триада учеников, а у тех – свои помощники, то разобраться в этих хитросплетениях малых линий действительно не просто. А вот указание на двенадцать человек однозначно и вне сомнений подразумевает, что Автор скрыл под картинкой чекистского следствия работу следующего поколения учеников – исследователей Романа и всего, что с ним связано.

При этом, как обычно, один и тот же сюжет главы о доблестных чекистах имеет, как минимум, два уровня подтекста. Первый уровень в масштабах нескольких лет на каждую стадию соответствует будущему всплеску активного литературоведческого исследования текста Романа, его первоисточников и прототипов с учётом вновь открывшихся обстоятельств и внутренних взаимосвязей. Образ Иванушки, который охладел к образу Берлиоза и предпочитает ершалаимские видения, скорее всего, означает, что где-то рядом с популярными булгаковедческими исследованиями и работами будут вестись скромные исследования символических образов Нового Завета.

Второй уровень подтекста, соответствующий историческим процессам масштаба лет 10-15 на стадию, аллегорически сообщает о будущих исторических исследованиях, изучающих события и фигуры, послужившие прототипами образов и сюжетных поворотов Романа. Лишь в этом контексте можно понять желание некоторых из коллективных прототипов спрятаться в бронированную камеру, то есть в закрытые архивы. Однако настойчивость следователей должна убедить, что никакой опасности такое исследование архивов не представляет. Впрочем, часть персонажей вроде Аркадия Аполлоновича будет, наоборот, словоохотливо делиться своими мемуарами. Во втором уровне подтекста изучение исторического контекста новозаветных событий тоже не будет самым популярным и благодарным полем исследовательской деятельности самых упорных и самоотверженных.

Кроме этого достаточно очевидного подтекста воспоминаний и исследований массовое возвращение героев прежних глав в 27 главе имеет значение для раскрытия внутренних взаимосвязей в Романе. Само название 27 главы «Конец квартиры №50» означает параллель с 7 главой «Нехорошая квартирка», как и возвращение Лиходеева. Посещение следователем палаты №117 и воспоминания Ивана о бывшем страстном желании такого разговора протягивают ниточку к 6 главе. Эта самая глава «Шизофрения…» зеркально симметрична к главе про Конец квартиры №50. Поэтому не удивительно, что Автор начал 27 главу рассуждением о психическом здоровье.

Зеркальная симметрия глав 24-32 к главам с 9-й по 1-ю отражена в замаскированной символике сюрпризов. В главе 25 таким сюрпризом было вино цекуба, символизирующее научное откровение. Символическим числом Откровения является 8, номер главы, симметричной для 25-й. В главе 26 речь идёт о суровом наказании Иуды за нарушение высших законов – симметрия с главой 7, номер которой символизирует Закон. Эпизод с посещением в клинике очевидно уже выздоровевшего Ивана продолжает эту линию зеркальной симметрии (6 и 27). Обретённое Понырёвым здравомыслие уравновешивается тем «сумасшедшим домом», который устроил в нехорошей квартире Бегемот вместе с прибывшими «оперативниками».

Здесь действительно важно, что внезапно ворвавшиеся в квартиру №50 чекисты – это не те самые двенадцать человек, а другие. Мы уже однажды растолковывали на примере 14 главы этот феномен – формирование вокруг любого популярного учения двух шлейфов из ложных толкований. Например, пышное цветение формалистических построений гностиков, стремившихся улучшить новозаветное учение – тот самый внутренний «враг хорошего». Заметим, что «приехавшая большая группа разделилась на две маленьких, причем одна прошла через подворотню дома и двор прямо в шестое парадное, а другая открыла обычно заколоченную маленькую дверку, ведущую на черный ход…» Символический номер шестого парадного намекает на некоторую заметную степень разделённости сознания. Кроме того, проявленный в результате «оперативной работы» обгоревший труп Майгеля намекает не просто на шестёрку, а на знаменитое число шестьсот шестьдесят шесть.

Неудача с поимкой чёрного кота в закрытой комнате ассоциируется с известным изречением Конфуция про поиски кошки в темноте. Мнимое убийство Бегемота также неплохо иллюстрирует мертвящий эффект чисто формальных изысканий, основанных лишь на каком-либо внешнем сходстве без опоры на скрытые за символами глубокие философские идеи. Лично у меня нет никакого сомнения, что появится большая группа оперативно работающих «истолкователей», которые будут притягивать друг к другу любые волоски, увиденные ими в образах героев Романа. И уж особенно достанется мохнатому Бегемоту, которому будут уделять особое внимание «оперативники», идущие «чёрным ходом» излюбленных эзотерических толкований. Эти уж точно будут сами выдумывать страшные подробности, нацеленные в Бегемота, и сами же пугаться, как бравые ловцы зверя из 27 главы.

В этой связи интересен выдуманный Автором символ бензина, оживляющего притворно умершего демона. В этом случае очистке и возгонке подвергается нефть, масло Петра. Однако вряд ли очистка любви от тяжёлых фракций скрытых смыслов и глубоких идей может быть компенсирована возгонкой страстей.

В любом случае, как и в аналогичном случае с гностиками, символическое поле будет изрядно вытоптано. Но главное, что ограниченный даже самыми широкими рамками первоисточников и контекстов Романа предмет исследования будет быстро исчерпан. Все надёжные сведения сведут в многочисленные тома с перекрёстными ссылками. Документы и вещественные доказательства станут достоянием архивов и музеев. Живой предмет деятельности, который и является местообитанием живого творческого духа, при слишком большой популярности и внимании к нему сгорает в пылу страстей. Нет, разумеется, сгоревшее в духовном смысле бывшее пристанище творческого духа обязательно отремонтируют. Наверное, даже обустроят в нём «нехороший» музей с невесть откуда взятыми экспонатами, как в городе-музее Иерусалиме. Но творческий дух не станет сожалеть о неизбежно случившемся, найдет себе новое пристанище и новый предмет деятельности. Причём сразу же, уже в следующей главе.

62. Испепеление

Аллегорический сюжет 28 главы является продолжением пожароопасного Конца квартиры №50. Несложно догадаться, что и в этом случае сюжетная линия напрямую параллельна к сюжету 18 главы, а с другой стороны зеркально симметрична сюжету главы «Дело было в Грибоедове». В 5 главе мы открыли для себя ресторан Грибоедова, а в 28-й двери этого заведения закрываются для всех.

Но разберёмся сначала с торгсином на Смоленской. Аллегорическое толкование обуви, тканей для одежды, разнообразной еды и питья нам уже знакомо. В том числе и по сюжету главы 18, где аналогом директора торгсина был буфетчик Варьете. Однако к Павлу Иосифовичу в отличие от Сокова не может быть никаких претензий в смысле свежести и количества разнообразного товара. «Прекрасный магазин!» И всё же вследствие предыдущих событий торгсин тоже подвергнется испепелению вместе с запасами продукции.

Наверное, всё дело в том, что собирание петель на спицы – литературоведческое или тем более историко-психологическое исследование закономерных взаимосвязей невозможно ограничить рамками Романа или его первоисточников. Трудно найти произведение, столь же широко и глубоко укоренённое во всех слоях предшествующей культуры. Следовательно, наши двенадцать человек следователей никогда не смогут остановиться в стремлении применить закон, то есть методы, отточенные на примере текста Романа и его первоисточников. Так или иначе критическому пересмотру подвергнутся все первоисточники (ткани), толкования (обувь), а также наиболее популярная пища.

Интерес свиты Воланда не случайно сфокусировался на стыке рыбного и кондитерского отдела. Как мы уже давно выяснили, разнообразная рыба символизирует священные тексты, в том числе предания и толкования, которых во времена атеистов и агностиков расплодилось куда больше, чем во времена религиозных исканий. Чуть сложнее с «кондитерским отделом». Есть основания считать, что в библейской символике сладости иносказательно означают знания о спасении души и вечной жизни. Таких разнообразных теорий о методах улучшения «кармы» и чуть ли не достижения физического бессмертия в наше время развелось так много, что «кондитерский отдел» загромождён пирамидами и башнями «сладостей», заслоняющих собой «рыбный отдел».

Ненастоящий иностранец в сиреневом пальто, который является знатоком хорошей рыбы, неизбежно ассоциируется, из-за параллели с 18 главой, с киевским дядей Берлиоза. И ведь действительно, мысленно продлив родословную экономиста Поплавского далее на юг, мы сможем обнаружить достаточное число настоящих иностранцев, понимающих и говорящих по-русски не хуже москвичей. Так что ехидство Автора простительно лишь потому, что Роман был написан задолго до 1948 года. Именно тогда было создано государство, в котором, по идее, должны проживать лучшие иностранные эксперты по священным текстам. В этой связи неожиданная выходка тихого старичка против сиреневого иностранца уже не выглядит так уж безобидно.

Нам нет необходимости расширять наше истолкование до бытовых или политических обобщений, речь здесь идёт о критике новейших «теорий» и подмоченной репутации отдельных знатоков. Сиреневый цвет одежды всё же не небесно-голубой, так что речь не идёт о религиозной традиции, а скорее о какой-то смеси с «оранжевым» цветом разделённости и взаимного отчуждения. Я бы предположил, что речь идёт о кабалистике и тому подобных «торговых сетях», произвольно препарирующих качественную рыбу. А вот что касается отечественной «кадки с селёдкой», то на ум приходят, прежде всего, предания о многочисленных православных святых.

Таким образом, начало 28 главы повествует о перспективе схлопывания широкого рынка информационных продуктов – книг, брошюр, журналов, передач квазирелигиозного или эзотерического содержания. Это и само по себе неплохо, но может быть реализовано только при наличии весьма сильной альтернативы, то есть «закрывающей технологии» для этой сферы информационного потребления. Возможно, что символом этой новой технологии, основанной на научном знании цекубы, как раз и является тот самый примус. Это портативное устройство для приготовления пищи, в названии которого к тому же слышится римская единица, то есть рациональная идея Бога.

Очевидна связь второй части 28 главы с сюжетом главы 5 «Было дело в Грибоедове». И тоже понятна связь будущих событий на рынке информации, включая печатные издания, с судьбой самой издательской отрасли. Наслышаны мы и об аллегорическом изображении издательского дела в виде ресторана под руководством бывшего флибустьера Арчибальда Арчибальдовича. Советские издательства, действительно, одно время грешили «пиратскими» изданиями зарубежных писателей.

Между всем прочим, мы с вами даже не заметили ещё одной пропажи, ещё одного последствия починки примуса. Силуэт обнажённой женщины, вылетевший в финале 27 главы с пятого этажа дома на Садовой, исчез и более в нашем Романе не появится. Наверное, следует это понимать так, что кризисное очищение информационного рынка первыми должны ощутить масс-медиа. Ведь именно это сообщество олицетворяла услужливая и бесстыжая Гелла.

Соответственно, переход сферы информации на принципиально иные технологии, основанные на базах знаний, не может не затронуть ещё два сообщества – издателей и писателей. Два завёрнутых в газетную бумагу балыка издатели сумеют спасти для себя – это две книги Библии, Ветхий Завет и Новый Завет. Многовековые традиции сохранят бумажную форму для этих вечных ценностей. Но вся остальная информационная сфера будет символически предана очистительному огню. Заметим, что писатели и работники в конце 28 главы покидают веранду в том направлении, откуда в 5 главе пришёл в ресторан Иван. Автор специально обозначает симметрию двух глав.

Грибоедов сгорел дотла вместе с «бумажным» Массолитом, но на его месте обязательно будет построено новое, ещё более величественное здание. Это мы уже плавно переходим к 29 главе, в которой будет решена судьба мастера (с маленькой буквы) и Маргариты.

Появление Левия на террасе Дома Пашкова соответствует визиту Босого в параллельной 9 главе. Эти два догматика действительно похожи друг на друга, но Левий догматик не просто тупой, но ещё и агрессивный. Объявляя войну «теням», Левий фактически желает физической смерти живым носителям любимого им света. Левий и появляется в Романе именно в качестве такого предвестника смерти, которая отнимет тени у мастера и его возлюбленной. И уже не в первый раз, кстати. Левий как предвестник светлой смерти вообще является одним из главных героев финала. Его появление предваряет начало всей последней восходящей линии (27-32) и он появляется на главных поворотах этой линии. Кстати, если уж зашла речь о писателях, то одним из главных прототипов Левия был Лев Толстой, проповедник света без теней, добра без зла. Но именно этот «добрый дедушка» послужил «зеркалом русской революции» и вестником смерти для прежней российской элиты.

Зеркальная симметрия 29 главы с главой 4 «Погоня» может заключаться в двух моментах. Во-первых, один из непонятливых учеников в 29 главе оказывается на самой высокой точке в московской части сюжета, а в 4 главе было ныряние Бездомного в самую глубокую точку главной линии. В начале 4 главы собравшаяся вокруг Воланда свита, включая мобилизованного Бездомного, устремляется на улицы Москвы для выполнения того самого плана. В конце 29 главы свита вновь собирается возле Воланда, чтобы услышать от него: «– вы исполнили все, что могли, и более в ваших услугах я пока не нуждаюсь. Можете отдыхать».

В этой связи наиболее важной, как обычно, является деталь, по поводу которой Воланд резюмирует: «опять началась какая-то чушь». Нам уже известно значение символа жены как «внешнего человека». Отсутствие жены, например, у Бегемота – означает отсутствие конкретных земных воплощений этого духа. В данном случае подразумевается, что исчезнет особое сословие финансистов, а функция обратной связи в управляющей надстройке над экономикой будет осуществляться всем обществом на основе развитых информационных технологий. Это, собственно, и есть искупление духа от проклятия пребывания в земном образе. Сам же дух, вмещающий исторический опыт осуществления этой социальной функции, не исчезает, а преображается.

Теперь можно сказать, что мы добрались до последнего поворота на последней восходящей линии в сюжете Романа. Появление в середине 29 главы Левия обозначает начальный момент, предваряющий финальную четверть (30-32) третьего большого ряда. Дальше всё будет подчинено сборам и последнему полёту.

63. О символических совпадениях

Хотелось бы уже погрузиться с головой в завершающие 30-е главы, но что-то не даёт. Не пускают важные символы из предыдущих глав, которые остались не раскрытыми. Возможно, по этой причине утром в только пробудившуюся голову пришла странная ассоциация. Вспомнился давний случай из детской серии «от трёх до пяти»: «Пап, а почему бабушкиного кота Сёмгой назвали?», когда пришлось объяснять, что это не в честь рыбы, а в честь усатого маршала. Стоп, говорю я себе, уже совсем проснувшись, а ведь действительно, про сёмгу, которую Бегемот спас из грибоедовского пожара, мы и забыли. А ещё непонятно, почему фамилия у нашего кота именно Скабичевский, а подпись – Панаев? С фамилии, пожалуй, и начнём.

Вообще любопытные случаются в жизни совпадения, символические. Не успел выложить в свой журнал главу про пожар в торгсине, как на ленте новостей появилась фотография Смоленской площади с горящим зданием по соседству со знаменитым гастрономом. А не так давно, в марте очень позабавили две новости с промежутком в неделю о том, что в Питере кто-то пытался поджечь рынок «Апраксин двор». Вроде бы ничего интересного, если не знать взаимосвязи двух писательских фамилий Скабичевский и Панаев. Объединяют их два художественных описания знаменитого петербургского пожара 28 мая 1862 года, случившегося в Духов день. Эпицентром этого пожара был Апраксин двор, «лабиринт деревянных лавчонок, занимавший не менее квадратной версты». Как и в знаменитом римском пожаре полыхнуло сразу в нескольких местах, а потому нужно было объяснить виновников явного поджога. С одной стороны, подозревались польские сепаратисты и местные нигилисты, с другой стороны, уж больно хорошо этот большой пожар, уничтоживший азиатские трущобы в европейском городе, отвечал градостроительным планам властей.

Но признаемся себе честно, эта параллель с римским пожаром не имеет большого смысла, тем более что в 1862 году в самом разгаре либеральные реформы. Разве что наоборот, Автор хочет сказать, что пожар пожару рознь, и некоторые из них помимо всеобщего испуга приносят пользу. Этим замечанием можно было бы и ограничиться, если бы не один маленький момент из таинственной биографии главного прототипа одного из наших героев, имеющего привычку представляться под разными фамилиями. В том числе представиться Панаев, а подписаться Скабичевский. В книге Бузиновских о Бартини упомянут эпизод с «воспоминаниями» этого мнимого иностранца о раннем детстве, в котором тот маленьким мальчиком заблудился ночью в огромном парке князей Скарпа. Однако такой княжеской фамилии в Италии нет и не было. Зато в России была графская фамилия Апраксин, к которой отсылает обратная анаграмма фамилии «Скарпа». Если же иметь в виду известную традицию русской знати отдавать незаконнорожденных детей на воспитание за границу с выдуманной благородной биографией, то возникают достаточно основательные гипотезы о действительном происхождении Бартини. Такие воспитанные в иностранном окружении, получившие блестящее образование молодые русские люди могли сделать карьеру на службе Отечеству в военной разведке, да и сама разведка вряд ли прошла бы мимо такого кадрового резерва.

Разумеется, это только рабочая гипотеза, но она может объяснить участие Бартини в круге очень близких к Сталину специалистов, а также особое внимание самого Сталина к Бартини. Ведь по одной из достаточно убедительных версий сам Сталин тоже был незаконнорожденным сыном знаменитого русского путешественника и военного разведчика Пржевальского. Можно сказать товарищ по несчастью. Это тоже лишь гипотеза, основанная на семейном предании Петра Капицы, дед которого был земляком, коллегой и близким другом Пржевальского. До своей смерти он хранил его личную тайну и заботился о сыне друга. Эта версия, в частности, объясняет тот факт, что для охраны семейного гнезда Капицы от Берии Сталин разместил на Николиной горе отдельную инженерную часть. А так же факт, что Иосифа отчислили из семинарии сразу после смерти генерала Стебницкого, который тоже был учёным-географом, тоже связан с военной разведкой, поскольку возглавлял топографическую службу Генштаба, но большую часть карьеры служил на Кавказе, в Тифлисе.

А вот ещё одна краткая биографическая справка: «Апраксин, граф Антон Степанович (1819–1899 гг.) – генерал-лейтенант. Известен в числе немногих первых литераторов и практических деятелей по вопросам воздухоплавания в России. Начал постройку собственного воздушного корабля, но, за его смертью, она не была закончена. Написал соч.: «Воздухоплавание и применение его к передвижению аэростатов свободных и несвободных по желаемым направлениям» (СПб., 1884 г.)».

Нет, разумеется, это тоже чисто случайное совпадение, которое ничего не доказывает. Мы же никогда не признаем, что гений, творческий дух той или иной специальности развивается на протяжении нескольких поколений и передаётся с молоком матери? Так что гениальный авиаконструктор Бартини вовсе не обязательно должен иметь своим предком одного из основоположников отечественного воздухоплавания генерала Апраксина. Соответственно, и гений военной стратегии Сталин мог получить свой дар в наследство от простого грузинского сапожника, а вовсе не от легендарного военного разведчика и учёного. И вместе они вовсе не горели страстным желанием глубоко законспирированного профессионала истребить окружающую бездарную сволочь и поддержать настоящих учёных и патриотов, чтобы вернуть Отечеству былое величие. И самое главное, что при полном отсутствии такого желания и глубоких мотивов, у них практически получилось и то, и другое.

Вот на такие безумные фантазии, на такую нетерпимую в наши дни апологию пилатчины наталкивают иногда ассоциации, связанные с фамилией Скабичевский. Да и что вы хотите от толкователя мистико-фантастического романа, главный герой которого обещал нам напоследок сюрпризы?

Вернёмся к нашим пожарным котам, которые после посещения Грибоедова явились на террасу Дома Пашкова в таком виде: «Так, под мышкой у него находился небольшой ландшафтик в золотой раме, через руку был перекинут поварской, наполовину обгоревший халат, а в другой руке он держал цельную семгу в шкуре и с хвостом». Первые два аксессуара легко объясняются с учётом аллегорического истолкования ресторана как издательской деятельности. В новую технологическую реальность информационного общества перейдёт без ущерба искусство иллюстраций (ландшафтик) и необходимая часть знаний о редакционной подготовке текстов. Белая одежда – это символ совершенного знания, в данном случае спецодежда означает профессиональное знание. Заметим, что пожарная эвакуация произведена на верхнюю площадку не какого-нибудь случайного здания, а отдела рукописей государственной библиотеки. Возможно, что это намёк на будущую ситуацию, когда рукопись книги при необходимом содействии иллюстраторов и корректоров сразу будет доступна читателям без посредничества издательств. Для тех, кто читал рукопись этой книги в Интернете, в такой ситуации уже нет ничего фантастического.

Но что означает сёмга? Понятно, что по аналогии с двумя балыками священного Писания речь идёт о знании или тексте, имеющем, по мнению Автора, такое же качество. Напомним ещё эпизод из 28 главы: «Острейшим ножом, очень похожим на нож, украденный Левием Матвеем, он снимал с жирной плачущей розовой лососины ее похожую на змеиную с серебристым отливом шкуру».

В библейской символике символ змеи противоположен символу рыбы, как всё дьявольское, сатанинское противопоставляется божественному. В нашем случае самая качественная рыба лишь одета в шкуру, похожую на змеиную. Возможно, никогда не видевший настоящего лосося покупатель может спутать его по внешнему виду со змеёй. Так и наш любимый Роман лишь по внешности похож на книгу о сатане, а по вкусу он был и останется божественным, несмотря на любые толкования.

Радует тот факт, что Бегемот перенёс на новую высокую платформу весь Роман целиком, да ещё и с хвостом. Согласитесь, что дополнение излишне, если речь идёт о цельной сёмге в шкуре. Так что можно предположить, что хвост – это не только Эпилог, но и толкование, вырастающее из самого Романа. Распознав в символе сёмги булгаковский Роман, мы заодно выяснили, по какой причине подвергся наказанию тот самый сиреневый субъект. Он хотел снять шкуру и присвоить религиозно-философское содержание без блестящей литературной формы, хотел избавиться от внешних признаков первоисточника. Это вполне вероятная ситуация в издательском мире. Тогда осуществивший наказание тихий старичок – это честное литературоведение, способное разоблачить плагиат.

Теперь, пожалуй, можно оставить три «пожарные» главы и перейти к 30 главе «Пора! Пора!». По числу поминаний нечистой силы эта глава выделяется даже на фоне остальной «змеиной шкуры». Наверное, Автор всё же рассчитывал, что мы к этому моменту уже разгадали символику сёмги.

30-е главы составляют последнюю четверть третьего ряда, а значит должны «пародировать» сюжет предшествующих глав, начиная с 21-й. Автор специально отметил, что линия сюжета 30 главы начинается с появлением Левия в предшествующей 29 главе, согласно нашему «восьмому ключу». Поэтому в тексте 30 главы нам нужно вычленить предварительную стадию, которая синхронна сюжету 29 главы и по правилу «4-го ключа» соответствует 1-й четверти 3-го ряда (21-23 стадии).

Указание на открытое окно в подвале и на оставшиеся в особняке вещи является отсылкой к открытому окну, из которого в конце 20 главы упорхнула заглавная героиня Романа. Впрочем, 30 глава и должна быть повторением 20 главы, в которой героиня сидит в одном халате на голое тело и тоже ждет сигнала от Азазелло, чтобы преобразиться от вина, как в прошлый раз от масла. А потом, напугав во дворе соседку, оседлать уже не щётку, а чёрного коня и умчаться за город.

Параллели с сюжетом 20 главы достаточно очевидны. Теперь посмотрим, работает ли «второй ключ» зеркальной симметрии с главой 3, где, как и в 20 главе, главным магическим средством было масло, которое ведёт к смерти Берлиоза. В 30 главе, таким образом, мы имеем синтез двух сюжетов – подарок Азазелло приносит смерть, которая является лишь первой частью магического ритуала преображения двух героев в бессмертные сущности, которым положено обитать не в подвале дома – отдельной личности, а высоко на небесах коллективного опыта человечества.

В 3 главе тоже идёт разговор о чёрте. Воланд убеждает Ивана поверить хотя бы в существование дьявола. Об этом же говорит и Маргарита мастеру, но как мы теперь понимаем, поверить в чёрта нужно, чтобы суметь прийти к Богу. Первый глоток целебного вина смертельно опасен для неподготовленного человека. Даже в народных сказках сначала восстанавливают целостность героя с помощью мёртвой воды, а потом уже оживляют с помощью живой. Поэтому Маргарита в 30 главе так же аккуратно готовит мастера к преображению, как готовили её саму, и этот процесс быстро повторяет события сначала 21-23 глав, а потом и второй четверти (24-26).

Проследим это повторение сюжета. Преображение Маргариты начинается с натирания мазью и отказа от одежды. Преображение мастера начинается с бритья бороды, что символически тоже означает отказ от прежней учёности. Затем герой осознаёт своё освобождение, мысленно пролетая над зеленью двора к себе в подвал. Подвал является аналогом той болотистой низины, в которой Маргарита отдыхала под пение русалок и пляски ведьм. Теперь она сама танцует, изображая ведьму, чтобы успокоить мастера и приготовить его к будущим испытаниям.

Аналог невоспитанного толстяка в цилиндре – незнакомец, испугавшийся злой шутки Маргариты, возвращает героев из состояния свободного фантазирования на грешную землю, в Москву. Далее уже сам мастер, подобно Коровьеву в начале 22 главы, пытается вернуть Маргариту к мужу. Приглашение мастера к столу повторяет такое же приглашение самой героине, а его недоверие и испуг повторяет её состояние в конце 22 главы. Нагая Маргарита, встречающая у лестницы представителя «нечистой силы», повторяет начало 23 главы. В свою очередь Азазелло подыгрывает героине, живописуя свой опыт присутствия при казнях. Угощение коньяком тоже напоминает о коньячных ванных Бегемота. Наконец, вместе с глотком коньяка настаёт момент осознания мастером реальности происходящего с ним. Этот момент параллелен завершению 23 главы и отделяет предварительную стадию последней четверти от собственно 30 стадии.

Воспоминания Маргариты о семёрке под подушкой и стрельбе связывают следующий эпизод с 24 главой, где также было обсуждение целесообразности пребывания в подвале. В прошлый раз Маргарита следовала желаниям мастера, чтобы теперь иметь возможность убедить его в обратном. В свою очередь заплесневевший кувшин с фалернским напоминает о Пилате и о красном вине, разлитом в самом начале 25 главы. После этого Маргарита уподобляется Низе из 26 главы, помогая своему влиятельному конфиденту лишить жизни любовника, чтобы спасти его для бессмертия.

Дальнейший сюжет 30 главы не так явно походит на завершение 26 главы. Поджог подвала, из которого вынесена единственная ценность – роман мастера, может быть связан с подброшенными в храм тридцатью сребрениками и запиской. Символически именно это обвинение первосвященников в предательстве было тем запалом череды событий, которые испепелят храм прежней веры. Выразительный диалог Азазелло с кухаркой застройщика тоже напоминает разговор между Афранием и храмовниками. Достаточно вспомнить известную нам параллель между Каифой и директором ресторана.

Наконец, разговор Пилата с учеником Иешуа повторяется в прощании с учеником мастера – Иванушкой. И тот, и другой не желают ни о чём, кроме куска чистого пергамента, чтобы написать продолжение истории о Пилате и о событиях в древнем Ершалаиме.

Маргарита и мастер как две ипостаси личности смертного человека умирают лишь для тех, кто не имеет общения с небесными сущностями. Судя по тому, что Иван видит и разговаривает с ними, у него нет проблем с таким интровертным общением. Эту сцену прощания в конце 30 главы можно сопоставить ещё и с историческим подтекстом рождения христианства. Церковь Петра и церковь Павла можно сопоставить с двумя земными ипостасями христианства. Апостол Пётр олицетворяет мастерство, точное исполнение воли Учителя, а апостол Павел и его окружение являют собой страстную душу первоначальной церкви, желающую воссоединения с учителем. После окончания земной жизни Пётр и Павел не умирают для истинных христиан, а становятся ангелами Нового Завета.

После римского пожара и казней апостолы Пётр и Павел, мастерство и душа церкви обретают вечное символическое единство, а проповедь христианства выходит из ряда многочисленных иудейских сект в ранг мировой религии. Там же происходит символическое прощание с апостолом Иоанном, который символизирует дух христианства, обращённый не на внешнюю сторону учения, а к внутреннему смыслу притч и символов. Поэтому выбор Автором имени Иван для своего героя тоже может быть символическим и связан именно с этой триадой.

В таком случае нужно признать, что и во втором пришествии мастерство и душа нового учения связаны с судьбой Романа, той самой третьей рыбы. Спасение цельной сёмги завершает его преображение из обычной художественной книги в культурный артефакт наивысшего уровня. Соответственно завершится подлунный путь булгаковедческих идей и сообществ, связанных с мистерией великой книги. А вот дух нового учения получит новое качество фундаментальной науки о человеке, и этот дух ещё выйдет из своего временного убежища.

Мысленно прощаясь с бывшим обитателем палаты №118, мы не можем обойти вниманием ещё одно случайное, но от этого только ещё более символичное совпадение. Именно в 2009 году мастеру, написавшему Роман, исполняется 118 лет, 15 мая. Поэтому кроме пятницы у нас есть ещё основательный повод, чтобы последовать заветам Воланда в части запотевшего графинчика и острой закусочки. Или же бокала фалернского, кому что больше нравится в это время года.

64. О прощании

Глава 31 «На Воробьевых горах» может считаться образцом лаконичной по форме и эмоционально насыщенной драматургии. Здесь трудно найти какие-то лишние детали, зацепившись за которые можно протянуть нити к скрытым смыслам. Да и можно ли говорить о скрытых смыслах в двух последних главах Романа, где демоны и ангелы выступают в своём истинном облике, искуплённые от своего земного воплощения. Поэтому стоит обсудить уже открытые смыслы, связанные с увиденными символами – например, смысл чёрных одежд Воланда и его свиты, включая Маргариту и мастера. Символическое значение белых одежд как совершенного знания нам известно из библейских первоисточников. Но что может означать противоположность – совершенно чёрные одежды? Точно не абсолютное незнание, символизируемое наготой. Несовершенное знание будет, скорее, оттенком серого цвета. Ложные учения символизируют грязные или смешанные цвета, но не чистый чёрный. Поэтому возникает твёрдая уверенность, что и в случае чёрных одежд тоже идёт о совершенном знании, но иного рода или же иного источника. Так что мы, скорее, обнаружили не скрытый ответ, а один из открытых вопросов, на который нам самим нужно дать ответ в этих двух последних главах.

Подчёркнутая лаконичность 31 главы подразумевает, что ответы нужно искать не столько в её тексте, сколько во взаимосвязях с другими главами Романа. Обязательная параллель с 11 и 21 главами подсказывает нам, что и в 31 главе обязательно присутствует двойственность героев. И в самом деле, они уже обрели нездешний вид, но всё ещё сохраняют последнюю связь с грешной землёй, проявляя эмоции смертных героев. А вот в 32 главе все герои теряют связь с московской почвой и приобретают свой истинный небесный облик. Как и в случае с параллельными 12 и 13 главами происходит разделение двух пространств – небесного в 32 главе и земной суеты в Эпилоге. При этом Эпилог не получает статуса полноценной 33 главы. И вообще, нам давно известно, что последними словами Романа будут «пятый прокуратор Иудеи, всадник Понтий Пилат». Так что Роман как бы оканчивается дважды – в 32 главе и в Эпилоге. В 32 главе заканчивается символический текст Романа и отсутствует обыденный фон. А в эпилоге заканчивается внешняя оболочка, но нет символики, мяса. Нет смысла искать здесь скрытые смыслы или открытые постановки философских вопросов, в лучшем случае эпилог играет роль каталога дополнительных указателей. Следовательно, это тот самый хвост при цельной сёмге.

Что ещё можно выяснить из ожидаемой параллели 31 главы с 21-й? Новый вечерний полёт Маргариты уместился в лаконичное описание радуги над Москвой. Собственно, первые две трети 21 главы ушли у Маргариты на обучение искусству Полёта. Теперь же на грани полного совершенства возобновить навыки – дело мгновений. Поэтому краткая мизансцена 31 главы связана с отдыхом Маргариты на берегу реки. Напротив Воробьёвых гор тоже располагалась болотистая низина Лужников. Связь между Бегемотом и толстяком в цилиндре мы тоже уже выяснили. Шутовской свист нужен для отвлечения внимания Маргариты от грустных мыслей и для подготовки к финальному полёту.

Ключ зеркальной симметрии отсылает нас к символике второй главы. Явных параллелей с мрачным дворцом Ирода, возвышающимся над Ершалаимом и противостоящем городу, не так много. Хотя, не исключено, что Автор видел в скрытом плане совсем другой Дворец науки на Воробьёвых горах. Есть антитеза ушедшей грозы и заходящего солнца в 31 главе утреннему солнцу и предгрозовой духоте во 2 главе. Тёмная фигура мастера, прощающегося с Москвой, чем-то похожа и одновременно противоположна светлому образу Иешуа, идущего навстречу городу и своей судьбе.

Символическое значение 2-й стадии – проявление двух сторон каждого явления, светлой и тёмной. Святой мудрец и безумный преступник в одном лице. Солнце, источник жизни и смертельная угроза. Даже прекрасные розы могут свести с ума своим запахом. Смысл 31 стадии – жизнь, посвящённая любви, объединяющая противоположности – белое и чёрное – в истинное единство.

Скупая символика 31 главы позволяет нам заметить, что не только здесь, но и все предыдущие главы мастера и Маргариту всюду сопровождает Азазелло, третий необходимый в психологической триаде «мастерство-душа-дух». Открытие это выглядит довольно непривычно, но мы можем вспомнить самого Булгакова, который не только посвятил жизнь «тайному знанию» (№50), но и был вынужден руководствоваться духом настоящей конспирации. Поэтому присутствие Азазелло должно удивлять нас не больше, чем упоминание в 28 главе Гаруна-аль-Рашида – легендарного правителя, известного своими конспиративными привычками. Тем более что правило «четвёртого ключа» соединяет середину 31 главы с 28 главой. Но только вопрос, что считать в данном случае серединой? Ведь мы уже выяснили, что параллели с двумя частями 21 главы уложились в лаконичные фразы. Но мы точно можем связать прилёт свиты Воланда на Воробьёвы горы с полётом силуэтов над крышей здания, выстроенного покоем. Хотя теперь среди свиты Воланда нет Геллы, но зато есть Маргарита. Это тоже зацепка, которая может позволить найти ответ на открытые вопросы двух финальных глав.

Последние шутки Коровьева и Бегемота являются пародийным повторением их собственных последних похождений из 28 главы. Речной трамвай, выброшенный на низменный берег, поэтому как-то связан с пострадавшим торгсином. Но это ещё и напоминание о прибрежном трамвае из начальных глав на Патриарших. Кстати, одновременно смывает в реку пласт земли с рестораном и пристанью.

Роман, который начался гибелью редактора и главы Массолита, завершается происшествием, которое должно пародировать гибель издательских технологий. Раскрою ещё один секрет библейской символики, в которой морские или ручные суда могут означать учения или теории, позволяющие не утонуть в бурных волнах фантазии. Выброшенное на низменный берег судно – это безбедное завершение существования какой-то прикладной теории, связанной с литературными текстами. Ясно, что это уже очень отдалённые последствия. Если начало второй главы отстоит от нашего времени на 80 лет назад, то и конец 31 главы может соответствовать событиям конца нового века. Так что нам остаётся только гадать, что за тихая пристань издательской деятельности закончит свою работу вместе с теорией. Разве что единственная жертва – убитая галка сможет нам что-то подсказать? Галка, галочка ассоциируется у нас, прежде всего, со школярством или иной формалистикой. Так что речь здесь может идти об издании учебников и о педагогической теории их составления.

Есть и более широкое толкование в рамках заданного русла движения мысли. В библейском символическом языке морской корабль уподобляется фундаментальной теории, которая позволяет чувствовать уверенно в любых проливах, бухтах и открытых пространствах предметного моря информации. Кроме фундаментальных наук существуют эмпирические теории, которые можно сравнить с каботажным или речным судном, которое придерживается твёрдой почвы видимых берегов. А вот речной трамвай – это не только постоянное русло течения, но ещё и установленный маршрут.

Речь идёт о вполне определённом классе эмпирических теорий, которые правильнее назвать теоретическими дисциплинами, содержащими нормативные предписания. К таким дисциплинам относятся гуманитарные теории, служащие скрепами социального порядка – политология, юриспруденция, экономика, педагогика, психология. Поэтому слетевшие кепки пассажиров речного трамвайчика могут означать утраченный авторитет таких дисциплин, а последнее пристанище в болотистой низине – маргинальное существование в отдельных особо консервативных странах. Заодно такое толкование подтверждает уже найденный ранее смысл симметричного трамвая из первых глав Романа. Превращение на рубеже 1920-30-х годов гуманитарной науки в догматическую дисциплину, отданную в руки задорных комсомольцев – это и есть суть той «культурной революции», потребовавшей отрезания головы Берлиоза – изоляции лучших ученых, писателей и философов.

Следующая 32 глава опять, как и финальные стадии первых двух рядов, заслуживает отдельного подробного рассмотрения в смысле ответов на главные вопросы. Но именно поэтому стоит сейчас завершить все формальности в смысле обязательных параллелей и взаимосвязей. Ясно, что небесная линия сюжета 32 главы параллельна не сеансу чёрной магии в 12 главе или событиям в пятом измерении в главах 22-23, а первой части главы 13, общению ученика с духом Мастера и общению Маргариты с Воландом в 22 главе. Последовательность прощания со свитой Воланда в 32 главе соответствует порядку появления Коровьева, Бегемота и Азазелло перед Маргаритой в 22 главе. Да и вся финальная глава описана тоже глазами Маргариты.

Прощание с Пилатом – это уже симметрия с концом первой главы, где мы впервые услышали от Воланда: «– Всё просто: в белом плаще с кровавым подбоем…» Кроме того, 32 глава является ещё одним быстрым повторением всего третьего ряда глав (21-32). Поэтому черепки разбитого кувшина и невысыхающая чёрно-красная лужа – это и отсылка к 25 главе, где описано начало вечных переживаний героя романа мастера. Впрочем, будет правильнее рассмотреть эти связи с текстом предшествующих глав, когда будем искать ответы на каждую из загадок завершающей главы.

Первая глава символически посвящена вопросу о Боге или, иначе, вопросу о существовании совершенства и о необходимости стремления к нему. Для ответа на этот первый вопрос и были необходимы все остальные тридцать вытекающих из него вопросов и тридцать промежуточных ответов. Теперь мы должны задать себе последний, 32-й вопрос и дать на него ответ. Когда все формальности улажены и городская суета осталась далеко позади, можно начинать думать о главном. Образы закончились, дальше остались только идеи.

65. Семь строк и четыре послания

«Боги, боги мои! Как грустна вечерняя земля! Как таинственны туманы над болотами. Кто блуждал в этих туманах, кто много страдал перед смертью, кто летел над этой землей, неся на себе непосильный груз, тот это знает. Это знает уставший. И он без сожаления покидает туманы земли, ее болотца и реки, он отдается с легким сердцем в руки смерти, зная, что только она одна…»

У нас была возможность убедиться в том, что Автор ни одного слова в Романе не написал без умысла, не говоря уже о целом абзаце, да ещё в самом начале главы, завершающей Роман. Нет, разумеется, никто не ставит под сомнение правоту многочисленных комментаторов, увидевших в этих строках прощальное предсмертное послание от имени самого Автора. Правы и те, кто увидел образец в лирических отступлениях Гоголя к его Поэме. Но наш Автор не может перестать быть самим собой, особенно в личном послании. Поэтому здесь тоже нужно искать скрытые смыслы и связи.

Восклицание о богах определённо связывает персонажа от первого лица с двумя другими героями Романа – это мастер и Пилат, которые так же выражали свои истерзанные эмоции в 24 и 26 главах. Заодно мы обнаружили начало закономерного повторения всего ряда глав с 24-й по 32-ю в финальной главе. Следовательно, вводное восклицание можно считать признанием Автора в том, что он отождествляет себя с мастером, прежде всего. Хотя это не отменяет родства и с другими героями.

Но должна работать и вторая связь – с Пилатом. При всей широте личности художника, вмещающей всех своих героев, нельзя подумать, что в своём предсмертном послании Булгаков равняет себя с жестоким тираном. Нет, у этой связки есть более простое объяснение. Каждое послание имеет два адреса – отправителя и получателя. Поэтому речь в данном случае идёт не только о послании Автора его читателю, но одновременно и герою, занимавшему внимание мастера всю его творческую жизнь. Булгаков открывает нам ещё один личный секрет, что его самого более всего интересовал один из современников, отождествляемый с Пилатом. Смысл личного послания Автора своему герою вполне очевиден и понятен. Булгаков выказывает понимание и сочувствие своему тайному визави как единственному человеку, который несёт такую же по тяжести ношу служения людям.

В конце абзаца мы видим очередную «ошибку» Автора – незавершённое предложение. Некоторые издатели ухитряются «улучшить» Булгакова, додумывая окончание вроде «она одна … <успокоит его>». Нет, коллеги, не так прост наш Автор, чтобы можно было поступать с его личным посланием так прямолинейно. Зато Автор достаточно остроумен, чтобы спрятать тайный смысл этой «ошибки» на видном месте. Это вообще самый эффективный способ что-либо спрятать.

О чём пишет Автор в конце личного послания? О смерти и о своём знании, «что только она одна…» Где же продолжение этого знания? Куда ведёт многоточие?

Во-первых, согласно ключу зеркальной симметрии, разговор о смерти связывает нас с первой главой Романа. Мысленное послание мастера Пилату завершает основной сюжет Романа так же, как устное послание Воланда Берлиозу о смертельном трамвае и божественном плане становится завязкой драматического сюжета. Если сопоставить эту параллель с истолкованием «трамвая» как культурной революции 1930-х, то мы обнаруживаем подлинное отношение Автора к сталинизму как необходимому злу, жестокому повороту на сложном и долгом пути восхождения и обновления русской цивилизации. Снова получается апология мастером пилатчины.

Однако главы Романа, как мы уже не раз убедились, – не единственный текст, в котором нужно искать продолжение незавершенного послания. Главным первоисточником для всех, не только ершалаимских глав, является Новый Завет. А единственной и последней его частью, сюжет которой ещё не найден нами в отображённом виде на страницах Романа, остаётся Откровение Иоанна Богослова. Финальная 32 глава подходит для такого сопоставления, тем более что часть образов Апокалипсиса использованы в ней вполне очевидно: багровая луна, небесный Иерусалим, обрушивающаяся гора, демонические всадники. Поэтому стоит заглянуть в финальную книгу Нового Завета хотя бы для того, чтобы обнаружить в самом её начале вот это послание:

«И Ангелу Смирнской церкви напиши: так говорит Первый и Последний, Который был мертв, и се, жив: Знаю твои дела, и скорбь, и нищету (впрочем ты богат), и злословие от тех, которые говорят о себе, что они Иудеи, а они не таковы, но сборище сатанинское. Не бойся ничего, что тебе надобно будет претерпеть. Вот, диавол будет ввергать из среды вас в темницу, чтобы искусить вас, и будете иметь скорбь дней десять. Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни. Имеющий ухо (слышать) да слышит, что Дух говорит церквам: побеждающий не потерпит вреда от второй смерти».[87]

Да, вот это сюрприз так сюрприз! Я уже надеялся, что удастся хотя бы на этот раз обойтись малой кровью, быстро попрощаться с каждым персонажем, сделать обобщение уже найденных нами аллегорий и идей. Хотя, конечно, сомнения и подозрения не оставляли. Если в ходе исследования 22 стадии мы обнаружили ещё целый слой смыслов, связанных с евангелиями, деяниями и посланиями апостолов, то параллельная 32 глава не может быть проще. Из 23 главы нам пришлось возвращаться к началу второго ряда и ещё раз внимательно изучить связь 11-23 глав с сюжетом Нового Завета и историей рождения христианства. Точно также в 13 главе мы обнаружили содержательные параллели с содержанием христианского учения. И теперь возникают подозрения, что кроме 9 главы, где мы нашли ключи к толкованию притчи о неверном управителе, нужно внимательно посмотреть на другие главы первого ряда. А что касается 32 главы в связи с Апокалипсисом, то и здесь мы будем обязаны с помощью «четвёртого ключа» сравнить найденные параллели со всеми главами, начиная с 24-й.

Но сначала нужно ответить на вопрос, а где же первое из посланий церквям Азии – послание Эфесской церкви? Почему Автор начал параллели со второго послания Смирнской церкви? Единственный подходящий ответ: первое послание Апокалипсиса параллельно тому, что предшествовало посланию мастера Пилату из последней главы и связано с ним по смыслу – то есть посланию Воланда Берлиозу из первой главы.

«Ангелу Ефесской церкви напиши: так говорит Держащий семь звезд в деснице Своей, Ходящий посреди семи золотых светильников: знаю дела твои, и труд твой, и терпение твое, и то, что ты не можешь сносить развратных, и испытал тех, которые называют себя апостолами, а они не таковы, и нашел, что они лжецы; ты много переносил и имеешь терпение, и для имени Моего трудился и не изнемогал. Но имею против тебя то, что ты оставил первую любовь твою. Итак вспомни, откуда ты ниспал, и покайся, и твори прежние дела; а если не так, скоро приду к тебе, и сдвину светильник твой с места его, если не покаешься. Впрочем то в тебе хорошо, что ты ненавидишь дела Николаитов, которые и Я ненавижу. Имеющий ухо да слышит, что Дух говорит церквам: побеждающему дам вкушать от древа жизни, которое посреди рая Божия».[88]

Не знаю как вам, а мне очевидны содержательные параллели с отношением творческого духа христианства к дореволюционной гуманитарной интеллигенции, Воланда к Берлиозу. Были у русской интеллигенции XIX – начала XX века действительно огромные заслуги, признанные на мировом уровне: и труд, и терпение, и высокая мораль, обличение властного разврата и развенчание ложных апостолов христианства. Но ведь и в самом деле, увлечённые критической философией, дореволюционные интеллигенты вместе с водой выплеснули ребёнка, оставили свою первую любовь. Символика числительного «первый» нам известна: автор Откровения имеет в виду любовь к Богу, первую заповедь Декалога.

Первая глава Романа является, в таком случае, воплощением первого послания церквям Апокалипсиса. Воланд пришёл скоро, через 12 лет после революции безбожников, и дал последнюю возможность покаяться, после чего вынесенный две тысячи лет назад приговор был приведён в исполнение. Между прочим, «сдвину светильник с места его» имеет два возможных толкования, даже с учётом однозначности светильника как символа разума. И оба толкования исполнились. Можно сдвинуть с места голову, как произошло с Берлиозом, а можно тронуться умом, как произошло с Бездомным.

Что же касается Николаитов, неведомых никому из толкователей Нового Завета, то речь идёт о последователях какого-то Николая. В контексте предательства первой любви и испытания лжецов, выдающих себя за апостолов, наиболее близким истолкованием является учреждённая епископом Мирликийским Николаем официальная церковь, угодная и угождающая царям от мира сего. Ненависть русской интеллигенции не к словам, а к делам такой церкви оказывается угодна творческому духу христианства.

Наконец, древо жизни посреди рая – это способность различать добро и зло. Но именно в этом и заключается смысл появления Воланда на улицах Москвы – научить нас самостоятельно, без принуждения и без угождения властям отвечать на заглавный вопрос: «Так кто же ты?». А значит спасти тех, кто ещё способен спастись сам. Берлиозу не хватило масла, духовной энергии, чтобы воспринять происходящее в истинном виде, без навязанных стереотипов. Грандиозная картина Великой Русской революции, несмотря на все догматические толкования в духе исторического материализма никак в эти рамки не укладывается. Способность увидеть это божественное предопределение в видимом торжестве безбожной власти – это тот вывод, которому нас подталкивает Автор.

Адресатом второго послания Апокалипсиса, по мнению Автора, является та часть русской интеллигенции, которая пусть и с опозданием, но поняла и приняла божественный смысл жестокого надлома русской революции. Именно поэтому символическим адресатом послания, открывающего 32 главу, является тот самый страдающий Пилат из 26 главы. Тот самый бывший соучастник и даже руководитель казни русского народа, который готов теперь отдать всё ради возвращения самой возможности говорить с ним откровенно. К такому страдающему от одиночества и опоздавшего раскаяния Пилату обращено послание мастера.

Что же касается толкования отдельных символов из послания Смирнской церкви, то и здесь нет ничего сверхсложного. Термин иудеи для автора Откровения означает верующие в единого Бога. Соответственно, речь идёт о злословии «верующих», которые таковыми не являются, поскольку не видят своего участия в божественном замысле. Только догматики вроде Левия могут проклинать Пилата за его участие в Мистерии и следование, пусть и неосознанное, божественному плану.

Речь во втором послании идёт о церкви, то есть о большом собрании людей, лидером которых является «Пилат русской революции». Люди эти действительно были нищими аскетами, но распоряжались несметными богатствами. Среди этих людей и Роберто Бартини, и Сергей Королёв, и многие другие, кто на самом деле был заключен в темницу и имел скорбь дней десять. То есть речь идёт о целой земной жизни, принесённой в жертву ради венца жизни, вечной славы.

Осталось истолковать неожиданный вывод из второго послания: «побеждающий не потерпит вреда от второй смерти». Булгаков уточняет эту формулу, которую тоже можно прочитать по-разному – и как лёгкую смерть, и как не имеющую последствий угрозу смерти. Речь идёт о втором варианте: «он отдается с легким сердцем в руки смерти, зная, что только она одна…».

Местоимение «он» здесь нужно читать, как и в посланиях Апокалипсиса – «побеждающий», но главное – теперь понятен смысл самого этого слова в контексте последней книги Нового Завета. Побеждающий – это та часть большого собрания людей, которая преодолевает испытания, предусмотренные божественным планом на соответствующем этапе. Из всего сословия русской интеллигенции побеждающим будет только тот, кто после безбожной революции сможет правильно распознать, что есть добро, а что зло. Эта часть русской интеллигенции будет иметь ещё более суровое испытание, и здесь уже побеждающим станет тот, кто не убоится пойти навстречу смерти, которая будет грозить за каждым жизненным поворотом.

Вот такое начало 32 главы. Всего семь строчек книжного текста в послании мастера Пилату, а мы уже имеем в тридцать два раза больше текста истолкования. И ещё не завершили его. Нужно ведь ещё провести параллели с началом 22 главы и с 24 главой (1-й и 4-й ключи соответственно). 22 глава начинается, как мы помним, с полёта грустящей о покинутом береге реки Маргариты и завершается на кладбище, в царстве смерти. Так что эта параллель с началом 32-й главы очевидна. А вот начало 24 главы вроде бы совсем не похоже на начальные строки финальной главы. Одна смерть, которая случается здесь, – это гибель совы от прицельного выстрела Бегемота. Выходит, что это действительно важный эпизод, имеющий столь серьёзные параллели, но при этом смерть совы не будет иметь вреда той мудрости, которую она олицетворяет.

Кроме того, в начале 24 главы Маргарита пьёт чистый спирт, закусывая сочным мясом. Что касается мясной пищи, она символизирует знание не для всех, доступное лишь взрослому уму и зрелому духу. А вот чистый спирт имеет связь с Апокалипсисом. Во-первых, мы уже выяснили, через параллели глав 11-23 с историей рождения христианства, одно из значений хрустального глобуса как Откровение Иоанна Богослова. Глобус присутствует и в 24 главе, хотя бы потому, что в её начале «всё оказалось, как было до бала». Есть и другая цепочка символики: вино как символ откровения уже не раз нам встречалось. Но Апокалипсис – это не любое откровение, это Откровение с большой буквы, единственное в своём роде, вино наивысшей очистки и наивысшего градуса. Так мы подтверждаем необходимость истолковать 32 главу через параллели с последней книгой Нового Завета.

Теперь, пожалуй, можно идти дальше, но вряд ли следующие сюрпризы и загадки будут легче.

66. Последнее разоблачение

Ну, ладно, обнаружили мы в начале 32 главы лирическое отступление, разъясняющее второе послание из Апокалипсиса. Тогда должно быть продолжение, отсылающее к третьему посланию Пергамской церкви и так далее? Но далее сразу начинается разговор о всадниках. Кроме того, первое послание мы нашли совсем в другой главе с помощью ключа симметрии, а не рядом со вторым. Расположенные рядом эти всем известные символы, даже немного преображённые, были бы слишком узнаваемы. А в замысел Автора точно не входило разматывание клубка загадок, начиная с конца. Поэтому, если оставшиеся пять посланий церквам Асии спрятаны где-то в тексте Романа в виде лирических отступлений или устных посланий, то обнаружить их или убедиться в отсутствии – это отдельная задача для исследования. А пока нам придётся двигаться дальше по тексту 32 главы и использовать доступные методы и ключи:

«Ночь густела, летела рядом, хватала скачущих за плащи и, содрав их с плеч, разоблачала обманы». В параллельном тексте 22 главы после кладбищенской символики героиня также оказывается в не имеющем видимых границ пространстве, где царит темнота. Главным смыслом той части испытаний была способность распознать обманы лукавого Фагота. В последней главе героиня получает совершенную способность видеть всё и всех в истинном свете, даже лунной ночью. Соответствующий отрезок 24 главы начинается после смерти совы и остановки часов, показывающих полночь (00h00). Повторение сюжета подтверждается замечанием о притихшем Бегемоте, который был до того неугомонным. Завершает параллельный отрезок 24 главы разоблачение тайны остановленного времени: «Тут в комнату ворвался ветер, так что пламя свечей в канделябрах легло, тяжелая занавеска на окне отодвинулась, распахнулось окно, и в далекой высоте открылась полная, но не утренняя, а полночная луна».

Автор расставляет в тёмном лабиринте достаточное число путеводных знаков. Например, в 32 главе есть последовательность из трёх периодов: «все обманы исчезли, свалилась в болото, утонула в туманах колдовская нестойкая одежда». В середине 24 главы, между двумя знаками «полночи» находим один за другим три абзаца: героиня одевает халат Воланда, затем чувствует себя обманутой и, наконец, решает: «Только бы выбраться отсюда, а там уж я дойду до реки и утоплюсь». Далее в 24 главе следует прощение Фриды, а в главе «Прощение и вечный приют» происходит превращение искуплённого Фагота в фиолетового рыцаря. В зеркально симметричной первой главе было обратное превращение, воплощение Фауста в цирковую одежду клетчатого регента. Что же касается полёта полной любви Маргариты, то в первой главе ей симметричен образ отсутствующей Аннушки, уже разлившей масло. Как раз в этот момент иностранец «поглядел в небо, где, предчувствуя вечернюю прохладу, бесшумно чертили чёрные птицы…». Так что бесшумный полёт в небе имеет место, и аллитерация «чертили чёрные» делает этот полёт чертовски загадочным.

Нетрудно догадаться, что предыстории фиолетового рыцаря в 22 главе параллелен рассказ самого Фагота о пронырливом «перестройщике», пытавшемся самовольно решить квартирный вопрос. Пожалуй, эта параллель может помочь нам разрешить загадку фиолетового рыцаря. Настойчивые булгаковеды, имея два указания Автора на отдел рукописей государственной библиотеки, раскопали, что Булгаков был знаком с «Песней об Альбигойском крестовом походе», которую в XIII веке сочинил неизвестный трубадур – очевидец сражений с крестоносцами. В этой поэме воспроизведён исторический каламбур, сочиненный альбигойцами на смерть предводителя рыцарей-католиков Симона де Монфора: «На всех в городе, поскольку Симон умер, снизошло такое счастье, что из тьмы сотворился свет». Кроме того, дотошные исследователи раскопали, будто бы одна из альбигойских поэм начиналась с виньетки, изображающей рыцаря в фиолетовой одежде.

Цвет одежды не так важен, как суть каламбура, еретическая даже с точки зрения альбигойской версии манихейства. Альбигойцы считали, что божественное и сатанинское, свет и тьма находятся в постоянном противоборстве как два равных и самостоятельных начала мира подобно Ормузду и Атману зороастрийцев. Эта идеология давала обоснование противостоянию Прованса королю католиков, которые выставлялись обманщиками и похитителями света. Мы не будем углубляться в эту давнюю историю, поскольку Автор не для того отыскал этот каламбур. Главное здесь в самой попытке сотворить свет из тьмы.

Выявленное нами сопротивление духа материализма Фагота творческому духу христианства намного масштабней и важней, чем любые рыцарские побоища. Хотя, конечно, история альбигойцев имеет отношение к извечному противостоянию мирского и духовного, символических Египта и Израиля. Так же как биография Герберта Аврилакского – алхимика, сменявшего реторту на тиару или же философия Бэкона. Но это частности, а в образе Фауста-Фагота сфокусировано главное, предъявлены самые общие, кардинальные претензии к неверному управителю. Кстати, слово регент, кроме руководителя церковного хора имеет и другое, более важное значение. Так называют временных правителей при не достигших совершеннолетия законных наследниках. Это значение настолько точно совпадает с ролью неверного управителя из евангельской притчи, что придётся именно его признать основным. Речь идёт именно о князе мира сего или материалистическом духе, властвующем в этом мире, пока человечество вынуждено подчиняться вещественным началам.

Чем более усерден временный управитель, чем совершеннее естественнонаучное знание о вещественных началах, тем ближе момент его отставки и превращения наследника в жениха. Потому что естественнонаучное знание действительно даёт необходимую материальную независимость, но материализм не может решить психологические проблемы, извлечь из вещественных начал необходимое духовное знание. Совершенное знание о духовном мире имеет своими символами свет или белые одежды. Путём естественнонаучного исследования материального мира нельзя получить духовного знания – нельзя сотворить свет из тьмы. Можно лишь достичь совершенства тёмных одежд, в которые одеты Воланд, мастер, Маргарита и Азазелло в 31 главе и в начале следующей.

Следовательно, чёрные кони-птицы олицетворяют укрощённые мирские страсти, что даёт творческому духу и всем ипостасям человеческой личности необходимую свободу. Но эта свобода не для материального, а от материального. Это свобода от тьмы для движения к свету, для возвращения к истине, явленной две тысячи лет тому назад. Для этого возвращения к свету вовсе не нужно уничтожать тьму, победа над нею возможна лишь путём любви. Только любовью можно получить чёрные одежды знания, дающего необходимую степень свободы. Лишь полное примирение Воланда с духом материализма, то есть с силами тьмы, даёт возможность выйти из катакомб и свободно действовать силам света, духовным знаниям. Последнее утверждение может быть сгоряча принято за манихейство, но примирение не означает уравнивания. Наоборот, равенство сил и значения означает вечное противоборство без примирения. Только примирение всадника с лошадью на основе любви и знаний её природы означает его истинную победу. Любые сугубо материальные стимулы – голода, боли, страха означают несвободу и страдание обоих – и лошади и всадника.

Слепые догматики вроде Левия тешат себя бесплодными мечтами о мире без теней, о свете без тьмы, фактически отстаивая тем самым манихейский идеал о вечном противостоянии света и тьмы, когда на самом деле необходима помощь творческого духа духу материализма, ведущая к их примирению. Именно поэтому фарисеи Нового Завета не могут или не хотят понимать смысл притчи о неверном управителе, в которой временный распорядитель дома получает в конце своего правления похвалу и благословление хозяина. А ещё у евангелиста Луки есть притча о добром самарянине, в которой также обещана награда содержателю гостиницы, то есть временного пристанища.

Собственно, награда эта и заключается в искуплении духа, который был должен временно играть роль хозяина дома, то есть личности «современного» человека. Этот временный распорядитель должен был отвечать на все вопросы, в том числе и те, которые относятся к сфере света, то есть выступал в качестве самозваного переводчика на язык естественной науки понятий, относящихся к духовной сфере. В результате получается в лучшем случае цирк, в худшем – глумление. Классический пример такого шутовства – фрейдистские интерпретации символов и закономерностей психической природы человека. Прочие механистические, картезианские варианты гуманитарных теорий тоже не отличались цельностью и точностью «перевода» духовного опыта на язык материализма.

В этой связи вполне уместна рассказанная Коровьевым самокритичная аллегория проныры, разменявшего одну квартиру на шесть комнат в разных концах города и затем на седьмую комнату, максимально далёкую от изначального состояния. Первоначальная трёхкомнатная квартира – это христианское учение о личности, имеющей три личные ипостаси – дух, душа и мастерство, которые связаны с внутреннейшим через такую же триаду ангелов-покровителей – вера, надежда, любовь.

Понятно, что каждая перестройка и обмен соответствует стадиям нисходящей линии развития духа. Четыре комнаты означают признание довлеющих внешних обстоятельств, вещественных сил, четырёх стихий – начало временного управления материального духа. Похоже, что этому моменту во всемирной истории как раз и соответствует алхимик на римском престоле. Следующий шаг – классическое разделение пятерых на трёх против двух, официального догматического учения о Троице против рациональных тайных учений, восходящих к древнеегипетской мудрости. Наконец, вместо целостной картины личности или хотя бы двух разделённых уровней возникает дифференциация гуманитарных наук, занятых отдельными слоями социальной жизни – экономика, политика, юриспруденция. Это разделение, максимально удалённое от исходного единства, закрепляется превращением каждой из гуманитарных теорий в «седьмую комнату» – дисциплину, основанную на догматических законах.

Почему Фагот становится мрачным? Это как раз понятно. Неудачный каламбур обернулся многими веками шутовства, которое стало неуместно после примирения с хозяином и отставки от временного управления личностью человека. В своём же истинном обличье духа естествознания Фауст по-настоящему серьёзен, а мрачен постольку, поскольку имеет дело исключительно с мёртвой материей. Любопытнее вопрос, почему Автор одел преображённого Фауста, вознесённого на небеса, в фиолетовый цвет? Выбор конкретного оттенка отчасти случаен – главное, что это не белый, но и не чёрный цвет. Из всех цветов радуги фиолетовый цвет наименее живой и может означать сферу косной материи и неживой энергии. Но всё же – почему не чёрный, как одеяние Воланда или плащ Маргариты? Объяснение может быть таким: абсолютно чёрные одежды – это не знание о вещественных началах, а сопряжённое, но тоже духовное знание – о неидеальной, тёмной стороне психологии личности, преодолевающей сопротивление жизненных обстоятельств, о развитии в фазе Надлома.

Что же касается преображения двух других помощников Воланда, то их новое обличье нельзя назвать глубоко символичным. Просто можно говорить о полном отрицании прошлого в одном случае – худенький юный паж вместо жирного кота, и о лишении демона безводной пустыни последних живых черт, превращении его в стальную машину. Небольшая странность заключается в том, что этим двум превращениям мы не находим соответствий в параллельных главах или в симметричной первой главе. Можно предположить, что прощение Фриды в 24 главе было прецедентом для всех – Бегемота, и Азазелло, и Геллы тоже.

Единственное место в первой главе, которое хоть как-то может намекать на всех трёх демонов из свиты Воланда – это описание Автором самого иностранного консультанта. Трость с черным набалдашником в виде головы пуделя – это символ из «Фауста» и может означать самого Фагота как земную опору Воланда. А вот два глаза, которыми Воланд по-разному смотрит на мир, напоминают нам: зелёный – о Бегемоте, а чёрный – об Азазелло. То есть свита всегда при хозяине, его глаза, уши и инструменты, так надо понимать. Каждая из этих подсобных идей получает земное воплощение в виде каких-то личностей и сообществ, бессознательно движимых одной из форм интуиции.

Конечно, летящие всадники из 32 главы не могут не напомнить о всадниках Апокалипсиса, но их описание не даёт нам основы для сопоставлений. Если Автор и имел такое желание, то всё же не смог или не успел найти все соответствия этим образам последней книги. Или же мы с вами пока не смогли найти их в тексте Романа. В конце концов, нельзя перетягивать на себя всё одеяло, нужно оставить и другим возможность проявить себя в исследовании – найти оставшиеся необнаруженными параллели с книгами Нового Завета и другими главными первоисточниками или же окончательно убедиться в их отсутствии. Тем не менее, преображение следующей тройки заглавных героев заслуживает нашего отдельного рассмотрения и свежего взгляда.

67. Увидеть невидимое

«Себя Маргарита видеть не могла, но она хорошо видела, как изменился мастер. Волосы его белели теперь при луне и сзади собирались в косу, и она летела по ветру».

В отсутствие описания преображённой Маргариты начнём с завершённого портрета мастера. К седой косе нужно добавить ботфорты со шпорами, а также наводящий вопрос Воланда о гомункуле, который отсылает нас к образу Вагнера из «Фауста». Образ мастера на высшей стадии развития – это обобщённый портрет двух немецких гениев XVIII века – поэта Гёте и философа Канта. Безусловно, для иллюстрации 32 стадии более всего подходят эти два великих мастера, достигших высших вершин на пути философского и художественного познания.

Нужно, наверное, ответить и ещё на один вопрос: Почему трое помощников Воланда имеют средневековое рыцарское одеяние, а мастер приписан к концу XVIII века? Когда мы делали разбивку исторических процессов на уровни и стадии, то определили Канта в родоначальники мировоззрения, лежащего в основе новейшей истории, которую с периода наполеоновских войн можно рассматривать как единый процесс. Одной из сторон этого глобального процесса является испытание интеллектуального мастерства современного человека, первыми высшими образцами которого можно считать Канта и Гёте. В таком случае рыцарские доспехи свиты Воланда указывают на более масштабный всемирно-исторический процесс, охватывающий не века, а тысячелетия. Ссылка на исторический каламбур периода крестовых походов и религиозных войн означает, что предметом испытания на этом уровне является духовный мир, психическая природа человека.

Можно заметить, что мастер теперь не боится луны, означающей тревоги и обманы подлунного мира. В психологическом портрете преображённого мастера, кроме обращённой к луне юношеской улыбки, выделена одна деталь – бормотание, «по приобретенной в комнате № 118-й привычке». Эта деталь и «четвёртый ключ» связывают этот момент с серединой 24 главы «Извлечение мастера», где он и появляется. Кстати, в этот момент происходит также переодевание Маргариты в лёгкий шёлковый чёрный плащ. Символическое значение совершенной чёрной одежды нам уже известно.

Вам не показалось, что в последней цитате слова «№ 118-й привычке» немного шероховаты? Как-то не соответствуют высочайшему стилистическому мастерству Булгакова? – Ну и что? – ответит нам записной булгаковед, – перед нами смертельно больной автор, постоянно ошибающийся и претыкающийся, не обращайте внимания. – И как обычно попадёт пальцем в небо.

Допустим даже такую ситуацию, что великий писатель, подобно древнему пророку, допускает «случайные» ошибки, рука мастера выходит из-под контроля его личного сознания. Но это будет означать, что его рукой в этот момент водит иной разум, сверхличный – сам бессмертный Творческий дух. Именно это понимание лежит в основе первого правила толкования притч – чем ошибочнее с позиции смертного человека выглядит та или иная фраза, тем вернее в ней заключён скрытый смысл. Но в данном конкретном случае, я уверен, Автор совершенно сознательно добавил лишнюю частицу «-й», которая превращает номер палаты в порядковое числительное, относящееся и к «комнате», но также и к «привычке». По другому правилу толкования притч, если возможны два разных прочтения, то оба имеют равную силу.

Что может означать 118-я привычка? Символическое число 118 означает жизнь, посвященную стремлению к совершенству и к истинной свободе. Именно это означает число 11 в разряде десятков, – состояние души, мотивацию. Возведённая в ранг привычки, такая мотивация делает возможным постоянный внутренний диалог (то самое бормотание) между личностью и творческим духом, который дарует откровения, прибавляет восьмёрку в разряде единиц, то есть в сфере мастерства. Таково чёткое и ясное истолкование вроде бы невнятного бормотания, которым Автор к концу жизни явно заразился у своего героя. Речь, оказывается, идёт о признаке истинного духовного совершенства.

Теперь можно вернуться к описанию не менее совершенной героини. Что значит: «Себя Маргарита видеть не могла»? Да, конечно, зеркала с собой не было и своё лицо увидеть нельзя. Но всё остальное – руки, ноги, одежду? Разве вы сейчас, не имея зеркала, не видите себя? Поэтому единственно правильный ответ на эту загадку – Маргарита стала совершенно невидимой, а потому и непомерно прекрасной! Речь, ещё раз подчёркну, не о внешней, а о внутренней красоте человеческой души. Опять же, на пути восхождения души к вершинам совершенства, в 21 главе был такой период, когда Маргарита стала не только прекрасной, но и невидимой. Как и в жизни мастера был такой период внутреннего диалога с творческим духом и откровения. Теперь же не только мастер, но и Маргарита приобретает привычку к совершенству.

Нам осталось только понять, почему невидимость означает высшую степень красоты? Для этого воспользуемся знанием ещё одной привычки Автора. Мы уже замечали, что в некоторых местах он делает купюры в повествовании, как в рассказе мастера из 13 главе, где был опущен период с октября по январь. С помощью параллелей и «ключей» мы этот пробел смогли реконструировать. Аналогичная ситуация и здесь: Автор намеренно опустил описание героини. Следовательно, нужно искать его в тексте Романа или главного первоисточника – Нового Завета.

Одну из подсказок мы находим в специально отведённом для справочных материалов месте – в Эпилоге. Здесь обозначен образ совершенной Маргариты: «Тогда в потоке складывается непомерной красоты женщина…» Итак, по мнению Автора, невидимость и непомерная красота – это одно и то же. Но всё же это не описание, а оценка. Где же может быть описание, такое же, как для других героев? Может быть, нужно искать в той книге Нового Завета, ссылка на которую открывает 32 главу? Тем более что в других книгах нет такого рода описания: «И явилось на небе великое знамение: жена, облеченная в солнце; под ногами ее луна, и на главе ее венец из двенадцати звезд».[89]

Все эти небесные светила символизируют разум и источники знания, преломлённые в одной совершенной душе. Но эта красота не будет совершенной, если душа искажает или задерживает свет. Поэтому совершенная красота означает невидимость, точнее – прозрачность как у ясного неба. А если ещё знать, что в библейской символике небо, воздух означает любовь как одну из стихий духовного мира, то мы обязаны вспомнить обещание Автора, с которого начинается вторая часть Романа: «За мной, читатель, и только за мной, и я покажу тебе такую любовь». Настоящая, вечная, верная, совершенная любовь – это и есть преображённая, невидимая, непомерно красивая Маргарита. А ещё это образ ясного ночного неба, имеющего совершенные чёрные одежды, которое невидимо присутствует в 32 главе. Так что описание героини есть, и Автор сдержал своё обещание.

Можно обнаружить ещё один символ совершенства, заключённый в том самом числе 302-бис. Здесь есть мудрость в разряде мастерства, и есть любовь на месте ипостаси духа. А во втором разряде, где отражено состояние души, ничего вроде бы нет. Мы уже знаем, что это означает самоотречение как наивысшее совершенство души, руководимой духом любви. Думаю, этого разъяснения вполне достаточно, чтобы распознать совершенное описание невидимого и прекрасного. Причём и само описание Автор сотворил столь же невидимым и прекрасным.

Сопоставление посвящённого мастеру и Маргарите абзаца 32 главы с зеркально симметричной первой главой тоже весьма прозрачно. Несовершенная душа озабоченной мирскими делами и сплетнями Аннушки тоже присутствует незримо, точнее – за кадром, зато есть душное предвечернее небо. Что касается антитезы совершенного мастера, то ученик Бездомный явно противостоит философу Канту. А как поэт, пишущий злободневные вирши для газет, он неявно сопоставлен вершине поэтического мастерства, присутствующей в виде эпиграфа из Гёте:

«Так кто ж ты, наконец?»

Наконец, мы приблизились к завершению ответа и на этот заглавный вопрос:

«И, наконец, Воланд летел тоже в своем настоящем обличье. Маргарита не могла бы сказать, из чего сделан повод его коня, и думала, что возможно, что это лунные цепочки и самый конь – только глыба мрака, и грива этого коня – туча, а шпоры всадника – белые пятна звезд».

Заметим сразу перекличку с образами мастера и Маргариты из предыдущего абзаца. Только у мастера шпоры как звёздочки, а у Воланда, наоборот, звёзды как шпоры. Как и Маргарита, он невидим простому читателю. Уже этот момент создаёт связь с ироничным сопоставлением сводок из первой главы с «описанием» Воланда. Теперь нам уже понятно, откуда Автор заимствовал эти сводки – из многочисленных критических трудов и «исторических» жизнеописаний Иисуса, которыми так изобиловал XIX век и начало двадцатого. Нет больше ни одного исторического или даже мифологического персонажа, в описании которого настолько расходились бы спорщики на протяжении многих веков. Сводки о внешности Воланда явно пародируют эти изыскания о внешности Иисуса. А вот описание земного Воланда от лица Автора может послужить ключом к описанию преображённого небесного Воланда в симметричной 32 главе. Мы уже приходили к выводу, что в портрете Воланда присутствуют помощники – его глаза и инструменты. Из этого следует, что небесный Воланд может включать в себя черты небесного мастера и ясной ночи – прекрасной и невидимой Маргариты.

Аллегория прекрасной души – это небо в смысле прозрачной сферы, помогающей увидеть все звёзды и иные светила. В таком случае аллегория творческого духа – это видимый в ясном ночном небе Космос. Наш к месту упомянутый великий мастер писал примерно об этом же сопоставлении:

«Две вещи наполняют душу все новым и нарастающим удивлением и благословением, чем чаще, чем продолжительнее мы размышляем о них, – звездное небо надо мной и моральный закон во мне…».[90]

Внутренний космос, в отличие от своего внешнего собрата, состоит из живых сущностей «коллективного бессознательного». Его тучи и туманности складываются в образ небесного коня, а звёзды принадлежат образу всадника. В этой связи вспомним о двух обещаниях, которые повторяются в разных книгах Нового Завета: «Тогда увидят Сына Человеческого, грядущего на облаках с силою многою и славою»[91] и «Придет же день Господень, как тать ночью…».[92] Наш образ тучи в ночном небе отражает и то, и другое обетование.

Будет уместно вспомнить и учение апостола Павла об иерархии духовных ипостасей, устремлённой в космос внутреннейшего: «Хочу также, чтобы вы знали, что всякому мужу глава Христос, жене глава – муж, а Христу глава – Бог».[93] Этой иерархии можно сопоставить аллегорию небесных явлений: ближе всех к земле летит совершенное мастерство, над ним находится прозрачный воздух ясного неба души. На этот прозрачный воздух опирается облако духа, на котором грядет Творческий дух, составляющий из зёрен духовного знания, звёзд – созвездия идей, а из них – звёздную карту духовного космоса.

Нет сомнений в том, что конь Воланда, «глыба мрака» – это та огромная духовная, психическая энергия, она же либидо, она же – пассионарность, которая заключена в глубинах внутреннего космоса. Повод коня из «лунных цепочек» и звёзды как шпоры – это знания о духовном мире, позволяющие управлять этим могучим и страшным конём. И если совершенство мастера заключается в привычке внутреннего диалога с творческим духом, совершенство души – в незримом присутствии, которое делает этот диалог возможным, то совершенство духа заключается в его единстве с внутренним космосом и в привычке управлять самим собой.

Так в чём же всё-таки состоит настоящее обличье Воланда?

Настоящее обличье совершенного мастера состоит в соединении лучших черт всех предшествующих великих мастеров. К этому выводу можно было прийти и самим, без помощи Автора.

Совершенный облик прекрасной души – это её ясная прозрачность, способность чувствовать и оценивать явления в их истинном виде, чтобы мастер мог сотворить на земле неискажённые подобия образов духовного мира.

Похоже, что совершенство творческого духа заключается в том, чтобы вобрать и заключить в себе все духовные образы, раствориться в них, превратить себя в них, а их – в самого себя. В этой самоотдаче и одновременно всепоглощающей экспансии проявляется совершенный дух любви.

Здесь просто необходимо сделать паузу, чтобы вернуться затем к земному образу Воланда.

68. Последние вопросы

Воспользуемся симметрией первой и последней глав для сопоставления двух авторских портретов Воланда. Теперь с уровня 32 главы мы сможем лучше понять это первое описание:

«Раньше всего: ни на какую ногу описываемый не хромал, и росту был не маленького и не громадного, а просто высокого. Что касается зубов, то с левой стороны у него были платиновые коронки, а с правой – золотые. Он был в дорогом сером костюме, в заграничных, в цвет костюма, туфлях. Серый берет он лихо заломил на ухо, под мышкой нес трость с черным набалдашником в виде головы пуделя. По виду – лет сорока с лишним. Рот какой-то кривой. Выбрит гладко. Брюнет. Правый глаз черный, левый почему-то зеленый. Брови черные, но одна выше другой. Словом – иностранец».

Прежде всего, Автор обращает внимание на точное время, к которому относится этот портрет: «раньше всего». То есть сам Воланд тоже получает земной облик, чтобы пройти вместе со свитой и заглавными героями Романа путь преображения от несовершенства к совершенству. Мы, собственно, уже начали исследовать это описание, когда установили связь трости с «переводчиком», зелёного глаза с котом, а другого глаза, чёрного – с демоном безводной пустыни. Эта находка указывает нам на роль трёх помощников из свиты как необходимых и даже неотъемлемых инструментов творческого духа (его эффекторов и детекторов, если использовать язык теории управления). Один глаз, чёрный – обращён в прошлое, зелёный глаз – в будущее, а трость – опора для движения в настоящем.

Все три помощника одеты в чёрные головные уборы (брови и набалдашник). Одна бровь выше другой означает наличие иерархии, в которой ниже всех оказывается трость. Можно предположить, что, как в триаде «мастер-душа-дух», иерархия отражает отношение к времени: первый помощник, управитель живёт настоящим, второй думает о будущем, третий оперирует опытом прошлого.

Выбрит гладко – означает отказ от прежних учений, необходимый для создания нового. Естественный головной убор тоже имеет чёрный цвет, значение которого нам известно. Однако в начале пути, раньше всего Воланд одет в серую одежду – не белую и не чёрную, а смешанную. Скорее всего, серые одежды и обувь – это эмпирическое знание о духовном опыте, которое ещё не подверглось анализу, разделению на две совершенные компоненты – белый и чёрный. Возраст лет сорока с лишним тоже должен иметь символическое значение. Получается, что раньше всего, в начале пути новой науки о человеке она была излишне светской, материалистической. А когда лишнее будет оставлено, в начале 13 главы Воланд предстанет уже под видом мужчины лет тридцати восьми.

Автор уже доказал нам своё умение творчески развивать библейскую символику, поэтому можно догадаться и о значении золотых и платиновых зубов. Вообще-то зубы – это инструменты для подготовки пищи к усвоению, а пища означает знание. Золотые и платиновые коронки, сопоставленные с портретом из 32 главы, указывают на символику небесных светил – солнца и звёзд, которые означают разные формы познания. Полагаем, что золотые коронки означают объективные методы познания, а не менее благородные платиновые – творческую интуицию. Рост Воланда в начале пути тоже отражает высокую, но не очень степень познания человечеством духовной сферы.

Замечание о том, что незнакомец не хромал ни на какую из ног, нам теперь тоже понятно. Нога символически означает одну из церквей как носителей истолкований. Поскольку обе известные нам ноги, они же должники заведомо хромают, имея недостатки – одна на 50 из ста мер масла, другая на 20 из ста мер зерна, то слова «ни на какую ногу» можно истолковать как вообще отказ от христианских толкований в начале пути.

Наконец, нам осталось истолковать: почему все эти черты портрета означают одним словом – иностранец? По каким признакам вообще можно определить, что перед нами иностранец, а не москвич? Сцена в торгсине из 29 главы подтверждает, что речь может идти об одежде и о владении языками. Впрочем, Автор так и пишет с большой буквы: «Словом – иностранец». Раньше всего Слово с большой буквы в изначальном библейском смысле делает Воланда иностранцем в стране победившего атеизма. В этом постоянном повторении эпитета «иностранец» слышна вполне понятная связь с печальной евангельской истиной: «не бывает пророк без чести, разве только в отечестве своем и в доме своем».[94] И в первом пришествии получившее земное воплощение Слово тоже было воспринято в своём отечестве как чуждое.

Кстати, раз уж зашла речь, известные споры о происхождении Иисуса могли быть причиной ещё одной «ошибки» Булгакова, несоответствия слов о происхождении Иешуа. Во второй главе он утверждает, что происходит из города Гамалы, о котором известно, что это единственный запрятанный в горах иудейский город, в который никогда не входили римские войска. Автор этим отвергает злую легенду о происхождении Иисуса от римлянина. В другой ершалаимской главе Пилат видит себя рядом с философом из эн-Сарида. Автор использует арабское наименование, соглашаясь, что во времена Иисуса никакого земного Назарета не было. Прозвище Га-Ноцри, «назорей» относится к происхождению духа Иисуса, а не его земного воплощения. Зачем иначе так назван уроженец условной неведомой Гамалы на краю Иудеи?

Но вернёмся к слову «иностранец». В тексте Романа это слово последний раз применяется к Воланду в 20 главе, когда Маргарита только находится в процессе преображения. И более ни разу в оставшихся 12 главах, где иностранцами именуют других персонажей. Зато в первых двадцати главах это слово используется более 60 раз исключительно по отношению к Воланду. Из них 30 раз в одной только первой главе. Можем предположить, что дело не только в Воланде, но и в постепенном изменении отношения в отечестве к Слову.

С двумя портретами Воланда в начале и в конце пути мы разобрались, наконец. Теперь можно двигаться дальше по тексту 32 главы, где Воланд со свитой спешились «на каменистой безрадостной плоской вершине». В параллельном тексте 22 главы внимание Маргариты переключается от Воланда к начинающемуся Балу и своей безрадостной роли на плоской вершине лестницы. В параллельном месте 24 главы после краткого обсуждения природы самого Воланда, разговор переходит на обсуждение романа мастера. А затем и к самому роману о Пилате, где речь идёт о «странной туче», прилетевшей к месту казни на Лысой горе.

Два «ключа»: первый и четвёртый – применяемые вместе к 32 главе позволяют сопоставить начало 23 главы и начало 25-й. Казнь на Лысой горе нужно сопоставить с казнью героини на вершине лестницы. Эту связь мы уже обнаруживали, сопоставляя 23 главу с 16-й. Теперь мы нашли ещё одно подтверждение нашей догадке о том, какова была судьба Воланда, отсутствующего во время Великого бала у сатаны. Одинокий Пилат на своём балконе вынужден пережидать время грозы. И это ожидание может показаться вечным заключением, в котором пребывает герой романа мастера в 32-й главе.

В коротком диалоге Воланда с Маргаритой тоже есть за что зацепиться, особенно вот за это крылатое выражение: «тот, кто любит, должен разделять участь того, кого он любит». Очень романтично, не правда ли? Хотя речь идёт о единственном верном друге Пилата, разделившем участь двухтысячелетнего ожидания искупления. Вот только единственном ли? Ведь «тогда, давно, четырнадцатого числа весеннего месяца нисана» у Пилата появился ещё один любящий друг. Это он снится Пилату две тысячи лет, что означает настоящую любовь Пилата к нищему философу Га-Ноцри. Но тот, кто любит, должен разделять участь того, кого он любит! Не означает ли это, что Пилат разделяет участь самого Иисуса. Отсутствие зримого образа Учителя в последней главе вовсе не означает, что этого образа нет. Мы уже могли бы на примере Маргариты и Воланда научиться видеть такие незримые образы. Может быть, и на этот раз получится?

Если Пилат разделяет участь своего Учителя, то и сам Иисус находится в этом же плену двухтысячелетнего ожидания искупления и свободы. Автор не случайно многократно и в этой главе, и в параллельных местах разлил яркими пятнами лунный свет. Ведь именно вечно обманчивый свет Луны держит в плену Пилата и его любимых друзей. Пилат завидует Левию, потому что тот находится рядом с Учителем. Но есть ли радость тому от этого пребывания с ним вечного студента, так и не сумевшего понять Учителя. И где-то внизу, где виден в лунном свете древний Ершалаим, пребывает в вечности вместе с Ним его любимый ученик, страдающий от вечного клейма Предателя. Разве кто-то сомневается в том, что Учитель любит всех своих учеников? Но это означает, что он должен разделять участь того, кого он любит!

Мы уже вскользь упоминали о течении «тысячелетников», возникшем в раннем христианстве. В двух словах это учение изложено в одном из посланий апостола Петра: «Одно то не должно быть сокрыто от вас, возлюбленные, что у Господа один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день».[95] События евангельской Мистерии призваны дать земное воплощение духу Иисуса, Слову, чтобы повести за ним учеников и последователей. Но не означает ли это, что два дня пребывания Учителя в плену у смерти в ходе Мистерии могут в реальной Истории означать двухтысячелетний плен, разделение участи всех учеников и последователей, кто с любовью участвует в этой вселенской трагедии подлунного мира.

Но может, мы ошибаемся, когда считаем, что роман о Пилате – это также и роман об Иешуа? Ответ даёт «ключ» зеркальной симметрии, ведущий нас к первой главе, где Берлиоз доказывает Бездомному, что Иисуса нельзя изображать как живого. От отрицания живого Иисуса мы обязаны к последней главе прийти к утверждению этого существования. Но в чём заключается главный признак живого существа, живой личности или даже живой сверхличности? Наверное, всё же именно в страдании и в переживании, а в случае незримого, но живого духа – в сопереживании.

«– Двенадцать тысяч лун за одну луну когда-то, не слишком ли это много?» – тоже загадочная фраза Маргариты. Кто-то из булгаковедов уже высчитал число лунных циклов за две тысячи лет, которых оказывается в два раза больше. Нет, конечно, и здесь тоже речь идёт о символическом числе. Тысяча означает большое собрание людей из многих поколений, то есть «церковь» в самом широком смысле. Двенадцать – это переживание единства с совершенством, соучастие в Мистерии. Поэтому двенадцать тысяч лун – это символическое обозначение многих поколений последователей Иисуса, которые разделили с ним его трагическую участь в подлунном мире. Заданный Маргаритой вопрос означает желание скорейшего скончания этого времени, искупления этих двенадцати тысяч, которые вместе составляют истинный образ Учителя. Нужно ли дополнительно разъяснять, что означают двенадцать раз по двенадцать тысяч в книге Откровения? Особенно с учётом двенадцати стадий Надлома всемирной Истории.

В отличие от случая с Фридой, где Маргарита сама имела власть над своей «тенью», в данном случае одного лишь прекрасного желания недостаточно. Более того, власти самого Воланда, его знаний и умения править тёмной глыбой не хватает. «Все будет правильно, на этом построен мир». Освободить Пилата, а значит и Иисуса может только мастер. Что это означает? Ничего особенно сложного, если на словах – это означает, что одних только совершенных знаний и одного лишь прекрасного желания недостаточно, необходима конкретная деятельность тех самых двенадцать раз по двенадцати тысяч, чтобы построить правильный мир. Хотя, разумеется, без совершенного знания и ясного желания эта работа тоже невозможна.

Как и положено, в романтической сказке после совершения подвига перед героем открываются три дороги, три указателя, на которых почему-то начертано «свет», «тьма» и «покой». Сопоставив кое-какие открытия, которые мы с вами сделали по пути к финалу, можно утверждать, что и то, и другое, и третье – суть три разные части духовного опыта человечества.

Первая часть – «свет» соответствует большой стадии Подъёма всемирной Истории, когда были выработаны идеальные понятия, которые по определению не имеют теневых сторон. Вторую часть духовного опыта составляет большая стадия Надлома, во время которой человечество сталкивается с теневой стороной своего желания скорейшего воплощения идеалов. Результатом этого необходимого негативного опыта является совершенное знание о тёмной стороне духовного опыта. Наконец, слово «покой» подходит для обозначения духовного опыта, который будет соответствовать Гармонической фазе всемирной Истории.

Мастеру и Маргарите, человечеству в его практической деятельности и в его желаниях нет резона возвращаться в прошлое, во времена своей юности. Однако нужно освободить идеалы юности от страдания, вынужденного давлением внешних обстоятельств. Тем более нельзя повторять в следующей большой фазе развития трагический опыт стадии Надлома. Но именно этот опыт необходим духу, чтобы удержать человечество от повторения ошибок. Поэтому Воланд и его свита должны оставаться в этом «тёмном царстве» ошибок прошлого. А мастер должен последовать за желаниями своей прекрасной возлюбленной – вперёд, в будущее, где необходим опыт строительства нового правильного мира, и станет возможностью мечта о «новом человеке».

Мы с вами только приближаемся к концу испытаний 20 стадии всемирной Истории. Впереди ещё две долгих последних стадии Надлома, которые займут большую часть этого века. Но параллельно, не спеша, сначала в отдельных маргинальных очагах, а затем всё шире начнётся новая история, новая большая фаза Гармонии. Её первому выходу на глобальный уровень должна предшествовать мистерия «второго пришествия». В ходе этой мистерии должны родиться духовные ипостаси, чтобы составить новую часть духовного опыта человечества, заслуживающего название «покоя».

Заметим только, что это слово уже встречалось нам по пути, в конце 27 главы. Оказывается, нехорошая квартира располагалась на пятом, то есть тайном этаже дома №302-бис, который был выстроен покоем. Из этого следует вывод, что предваряющая первую стадию Гармонической фазы мистерия уже в самом разгаре, просто на этот раз учтены все ошибки прошлого. Например, Воланд сразу представляется иностранцем, чтобы не пугать Словом соотечественников. И вообще старается действовать конспиративно – «се, иду как тать»…

Конечно, хотелось бы знать, что означают слова «впереди твой вечный дом, который тебе дали в награду». Неужели бессмертие отдельной личности? Или всё же бессмертие мастерства, которое более не будет теряться, и природа не будет отдыхать на детях гениев. Ещё один любопытный вопрос, не связано ли слово «покой» с буквой П? Нет ли в этом намёка на исправление путей совершенствования личности? Отличие от жертвенной буквы М – в отсутствии надлома в центральной части этой стилизованной под букву диаграммы, которая может означать три больших стадии – Подъём, Надлом и Покой. Ответы на эти вопросы находятся уже за пределами Романа, который, как и обещано, оканчивается словами: «…жестокий пятый прокуратор Иудеи, всадник Понтий Пилат».

На этом можно было бы и закончить, но согласитесь – к концу нашего исследования мы знаем гораздо больше о методах Автора и первоисточниках Романа. Поэтому просто необходимо ещё раз перечитать все главы, особенно начальные, на предмет случайно пропущенных параллелей с Новым Заветом. Да и Эпилог, хотя и является хвостом сёмги и не имеет скрытых смыслов, но заслуживает хотя бы минимального внимания.

69. Справочные материалы

В чём смысл дополнительной главы без номера под именем «Эпилог»? На этот счёт есть сразу несколько соображений. Во-первых, с помощью нехитрого трюка книга, имеющая всего 32 главы-стадии, маскируется под желательное заказчику соответствие масонской иерархии из 33 степеней. Причину маскировки мы уже знаем, а её смысл – в скрытом отрицании внешнего сопоставления.

Во-вторых, мерцающее число глав не то 32, не то 33 может быть соотнесено с числом букв в современном русском алфавите. Вообще их 33, но две из них, как и в древнееврейском алфавите, имеют одинаковое написание, не считая точек над «ё». Это ещё один указатель, который помог нам связать 13 главу с буквой М, найти ключ к символике чисел и обнаружить три больших ряда, сопоставив число букв в древнееврейском и русском алфавите.

В-третьих, наличие лишней главы соответствует правилу разделения сюжетной линии на последней стадии каждого большого ряда. При этом в финале Романа происходит полное разделение на 32 главу, содержащую только символику духовного мира, и на главу без числовой символики, вообще не содержащую скрытых идей.

В-четвёртых, возвращение в эпилоге на грешную землю сообщает нам, что конец времени имеет только духовный смысл, даже самые кардинальные изменения в духовном мире, во внутреннем космосе не отменяют обыденного течения жизни на земле.

Наконец, эпилог совершенно необходим Автору, чтобы уравновесить пафос небесных образов уже не сатирой, а юмористическим описанием посюсторонней суеты. Просто нужно завершить оставшиеся внешние концы сюжетных линий. Однако эти декорации не несут символического смысла. Поэтому нельзя, в частности, связывать судьбу новой науки с продолжением в эпилоге рассказа о профессоре Понырёве. Хотя любая традиция включает ритуальное повторение событий мистерии.

Тем не менее, содержание эпилога имеет отношение к символике основного текста Романа так же, как справочный указатель в конце обычной книги. Например, маршрут ежегодной майской прогулки Ивана позволил обнаружить точный адрес готического особняка на Спиридоновке. Этим указателем всё и ограничивается. Это ведь должно что-то означать, если даже после истолкования всех тридцати двух глав чтение эпилога не вызывает никаких интуитивных ощущений, обычно указывающих на скрытый смысл. Так что эпилог может, наверное, служить ещё и оселком для проверки интуиции толкователей: если кто-то берётся символически толковать эпилог, значит нужно насторожиться, а есть ли смысл в таком экзегете.

Поэтому мы лучше, чем зависать без толку над текстом эпилога, перечитаем лишний раз начальные главы Романа. Теперь за нашими плечами успешный опыт сквозного истолкования, наверняка сможем заметить что-то, что в начале пути могло ускользнуть от нашего внимания. Например, ясно, что временная будочка «Пиво и воды» в самом начале аллеи в первой главе имеет симметричную антитезу в виде вечного дома в конце пути двух заглавных героев. Неживая «абрикосовая» контрастирует с чистой водой прозрачного ручья и так далее. Первое появление клетчатого Фагота вследствие употребления неживой воды тоже имеет симметричный аналог в виде последнего упоминания Фауста при прощании с Воландом. И так далее.

Нет, пожалуй, не будем лишать читателей возможности самим найти все подобные сопоставления и взглянуть свежим взглядом на скрытый в глубине Романа лабиринт идей. Свою задачу мы выполнили – нашли ключи и составили краткий путеводитель по этому лабиринту. Теперь у каждого есть возможность вдоволь побродить по нему, не спеша изучить самые мелкие детали, а если повезёт, то и найти какой-нибудь новый ход и ещё какой-нибудь скрытый слой смыслов. Важно только при этом не обрушить уже найденные уровни и ходы.

Долг исследователей требует от нас только завершить вчерне два ранее обозначенных маршрута поиска. Первый из них связан с евангельскими притчами, часть из которых мы выявили как первоисточники идей для некоторых глав. Так, истолкование 9 главы стало возможно только вместе с притчей о неверном управителе из Евангелия от Луки. Для истолкования 19 главы понадобилось привлечь смысл притчи о неразумных девах. В 15 главе были обнаружены следы закопанных драгоценностей из притчи о талантах.

При толковании 8 главы, где Бездомный получил новую одежду, мы обнаружили, что во всей последовательности первого большого ряда чисел отражено истолкование притчи о блудном сыне. Но есть ещё одна притча, повествующая об этом же сложном пути – это притча о добром самарянине:

«…некоторый человек шел из Иерусалима в Иерихон и попался разбойникам, которые сняли с него одежду, изранили его и ушли, оставив его едва живым. По случаю один священник шел тою дорогою и, увидев его, прошел мимо. Также и левит, быв на том месте, подошел, посмотрел и прошел мимо. Самарянин же некто, проезжая, нашел на него и, увидев его, сжалился и, подойдя, перевязал ему раны, возливая масло и вино; и, посадив его на своего осла, привез его в гостиницу и позаботился о нем; а на другой день, отъезжая, вынул два динария, дал содержателю гостиницы и сказал ему: позаботься о нем; и если издержишь что более, я, когда возвращусь, отдам тебе».[96]

Можно быть уверенными, что мы нашли истинный первоисточник сюжетного поворота с ограблением Бездомного в 4 главе. Затем поэта, израненного душой и телом, так же привозят в гостиницу, то есть во временное пристанище для излечения. Такого рода гостиницу в наше время принято называть клиникой. Два динария, которые даны содержателю гостиницы означают мудрость – главное качество доктора Стравинского. Содержание этой притчи, несомненно, глубже и сложнее, чем её проекция на текст Романа. Но истолкование Романа помогает нам лучше понять смысл притчи.

Понятно, что самарянин – это тот самый творческий дух, помогающий заблудшему «внутреннему человеку». На нисходящем пути от Иерусалима приобретается негативный опыт, а затем с помощью доброго самарянина происходит восхождение к городу, не имеющему разделяющих стен (в этом заключается символика Иерихона). На этом пути самарянин на какое-то время покидает личность, оставляя её на попечение временного управителя. Разве не такое расставание с Христом произошло с человечеством к концу 19-й стадии всемирной истории? И ещё стоит заметить, что понятие самарянин для жителей древнего Ершалаима – то же самое, что иностранец для жителей Москвы в ХХ веке.

Можно также увидеть в эпизоде с бароном Майгелем проекцию притчи о брачном пире: «и говорит ему: друг! как ты вошел сюда не в брачной одежде? Он же молчал. Тогда сказал царь слугам: связав ему руки и ноги, возьмите его и бросьте во тьму внешнюю; там будет плач и скрежет зубов; ибо много званых, а мало избранных».[97] В притче, как и в 22 главе перед этим тоже идёт речь о войне.

В сюжете притчи о хозяине виноградника[98] можно обнаружить эпизод с раздачей динариев всем пришедшим вечером, к двенадцатому часу. Похожая раздача червонцев происходит вечером в двенадцатой главе, а в 11 главе происходит обращение последнего из работников, плохого поэта в первого ученика. Ещё одна евангельская притча о плевелах[99] поможет нам понять, почему раньше всего, в начале пути Воланд одет в серые одежды, где белый цвет пшеничных зёрен истины смешан с тёмными плевелами ошибок и ложных суждений. Причём в конце пути, в процессе жатвы необходимо сжечь всё, кроме спасённого знания, что и происходит в главах 27-30.

Можно уверенно говорить о евангельских притчах как одном из главных источников для сюжета и образов Романа, не говоря уже о его духовном смысле. Вторым столь же важным источником сюжетных поворотов и образов стал исторический сюжет евангелий, деяний и иудейских войн. Наконец, ещё одним первоисточником являются сюжеты и образы Апокалипсиса, связь с которым мы обнаружили в начале 32 главы.

Почему в финальной главе мы обнаружили лишь второе из посланий церквам Асии? Немного поразмыслив, можно найти достаточно простой ответ. Смысл лирического отступления предполагает, что сюжетное время в этом отрывке книги совпадает с течением жизни Автора, точнее в данном случае – со временем его смерти в 1940 году. Отрывок из первой главы, соответствующий первому посланию Эфесской церкви, связан с 20-ми годами ХХ века. Смерть Автора запечатлена в сюжете Романа в виде ныряния Ивана в холодную глубину реки. Следовательно, если мы хотим найти в тексте следы третьего и последующих посланий Апокалипсиса, то нужно использовать исторический подтекст в последующих главах после 4-й.

Содержание третьего послания Пергамской церкви намекает на времена идейного плюрализма и полной свободы нравов. Снова речь идёт о Николаитах, что можно понять как возрождение официальной церкви как придатка государства. Притом что власть продолжает оставаться престолом сатаны. Аллегорию к этому историческому моменту мы с вами уже обнаружили в главе 9, где председатель товарищества Никанор Иванович оказывается во власти самозваного переводчика. Там же Воланд говорит о своей нелюбви к Босому, то есть к Николаитам. Завершающий стих пергамского послания относится уже не к внешней стороне власти, где распорядителем является сатана Коровьев, а к внутренней невидимой работе духа. Это разделение двух сценических пространств, которое наиболее очевидно в сопоставлении 12 и 13 глав или в 22-23 главе, наш Автор также заимствовал у автора посланий Апокалипсиса.

«Имеющий ухо (слышать) да слышит, что Дух говорит церквам: побеждающему дам вкушать сокровенную манну, и дам ему белый камень и на камне написанное новое имя, которого никто не знает, кроме того, кто получает».[100] И здесь тоже побеждающий означает тех носителей творческого духа, кто не соблазнится религиозным плюрализмом и сугубо внешней свободой, не замарает своё имя в этой гламурной ярмарке тщеславия. Значение символа камень нам известно и означает «закон». Следовательно, белый камень – это совершенный закон, а сокровенная манна – это зёрна тайного смысла. Не так уж и сложно сопоставить этот стих с 13 главой, где молодой дух новой науки в сокровенном месте получает от творческого духа учение о муже, жене и мастере, то есть о тайнах духовного мира. В этот момент творческий дух получает новое земное имя, которое никому не известно – «се, иду как тать».

Четвёртое послание Апокалипсиса повествует о лжепророчице, учащей идейному плюрализму и моральному релятивизму. Новая Иезавель будет ввергнута в скорбь на своём одре, а её дети преданы смерти. Железный жезл в руках побеждающего заставляет вспомнить о шпаге, которая была единственным отличием в облике Воланда, прекращающего Великий бал у сатаны. Смерть барона Майгеля, уже сопоставленного с дочерним сообществом англо-саксонской геополитики, тоже вполне укладывается в это истолкование.

Получается, что апокалиптические послания соответствуют самым важным узловым моментам в сюжете Романа. Понятно также, то последнее, седьмое послание должно соответствовать сюжету последней главы, где побеждающий достигает той высоты, где уже находится дух Иисуса. А вот что касается пятого и шестого послания из Апокалипсиса, то увидеть эти символы в тексте Романа сложнее. В пятом послании речь идёт о белых одеждах совершенного знания. В нашем случае Автор создал более развитую символику, в рамках которой совершенные одежды могут быть и чёрными. С учётом этой поправки пятое послание можно соотнести с 31 главой, а события шестого послания соотносятся с видением небесного Иерусалима в середине 32 главы.

При сопоставлении образов и идей Романа с притчами и пророчествами Нового Завета нужно помнить о следующем: символы и смыслы Нового Завета присутствуют здесь вовсе не в качестве вспомогательного материала, помогающего понять замысел Автора. Всё обстоит ровно наоборот, и все эти сопоставления нужны для того, чтобы на наглядном примере истолкования текста Романа научить читателя понимать символику и идеи книг Нового Завета. В нашем исследовании тоже не было задачи истолкования Апокалипсиса и других книг Нового Завета, поэтому все приведённые ссылки на евангельские притчи и послания Апокалипсиса нужно рассматривать как справочный материал для самостоятельных размышлений над этими книгами.

Вот теперь действительно можно завершить наш путеводитель по Лабиринту Идей.

Москва, 23 ноября 2008 г. – 23 мая 2009 г.

MMIX (послесловие)

На самом деле, можно было бы ещё долгое время внимательно изучать каждую главу, строчку, каждую деталь в Романе. Нет ни капли сомнений, что на основе уже найденных первоисточников, ключей и взаимосвязей можно составить ещё два-три тома увлекательного расследования. Но мы всё же поставим точку сейчас. Причиной такого решения является вовсе не усталость или желание завершить, а выросшее за эти полгода понимание воли Автора.

Если бы сам Булгаков хотел преподнести нам своё тайное знание в тщательно препарированном и разжёванном виде, то к чему были все эти хитрые уловки, ложные ходы для отвода глаз. Нет, Автор явно хотел создать препятствия и стимулы для нашего с вами духовного роста по мере последовательного проникновения в тайны книги. В этой связи позитивным явлением было постепенное отпадение ряда читателей журнала, которым эта версия толкования показалась слишком утомительной. Ну и правильно, наиболее важные идеи должны быть доступны лишь подготовленному к восприятию, зрелому читателю. Такого рода знание о духовном мире, скрытом в глубинах нашей с вами психики, не случайно имеет в библейских первоисточниках символику мясной пищи в отличие от молока, детской пищи, необходимой для неподготовленных умов. Речь, разумеется, идёт не о физическом возрасте читателя, а о зрелости «внутреннего человека», духа – об уровне развития культуры и обладании нравственной интуицией.

Следуя этим символическим указаниям, мы и приготовляем наше мясное блюдо так, чтобы оно оставалось не только свежим, но и сочным. Для этого разделанное и приготовленное к употреблению жаркое из сёмги нужно вовремя снять с огня, чтобы читатели могли получить удовольствие от собственной интуитивной и интеллектуальной работы над текстом Романа, ощутить вкус и красоту нравственных субстанций. Прелесть свежеприготовленного блюда ещё и в том, что глубокий анализ и препарирование деталей не нарушили цельность Романа, не оторвали от мяса его «похожую на змеиную» внешнюю форму и не снизили художественное восприятие. Наоборот, в отдельных местах и романтическая, и сатирическая линии Романа получили новую глубину. Также стала отчётливо видна внутренняя конструкция, становой хребет из трёх больших рядов и рёбра жесткости, связывающие между собой все главы. Следует признать, что найденные инструменты анализа оказались достаточно острыми и адекватными.

Обнаруженная нами конструктивная основа, основанная на библейской символике чисел, и девять ключей к ней постепенно превратили наше исследование из субъективно-интуитивного занятия в совершенно новое качество – объективно-интуитивное. У каждого читателя появилась возможность перепроверить объективную основу для выводов исследователя, хотя окончательные выводы зависят от глубинной нравственной установки. В этом смысле трудно помочь людям, которые внутренне сопротивляются самой мысли о существовании скрытого плана. Однако эта зависимость восприятия Романа и нашего исследования от внутренней психологической установки читателя имеет и положительные стороны. В конце концов, у читателя и даже у исследователя нет необходимости разделять взгляды Автора, но есть возможность проследить их на всю глубину объективных методов анализа.

Поэтому и мы при подведении итогов не будем делать категоричные суждения о существовании духовного мира или о существовании объективных законов духовного мира. Для нас в данном литературоведческом исследовании важно, что мы доказали уверенность Автора в существовании всего этого. В конце концов, трудно убедить тех, на кого не действует седьмое доказательство в виде неисчислимых бедствий, обрушившихся на страну, которая давно и сознательно отказалась от веры в Бога, и даже после крушения безбожной власти предпочла другую, ещё более изощрённую и лживую версию материализма. Для тех же, кто хоть немного переживает по поводу этих бедствий и их возможной связи хотя бы с существованием чёрта, уже давно есть восьмое доказательство в художественной форме откровения от Булгакова. Доказательство это иррациональное, на уровне интуитивных чувств, ощущений, но оно имело и имеет силу.

Истолкование Романа – это всего лишь дополнительное девятое доказательство, которое может воздействовать лишь на тех, кого волнует седьмое и восьмое. Поэтому не будем обольщаться в отношении подлинного масштаба нашей исследовательской работы. И всё же какое-то значение она имеет, поскольку может помочь направить духовную энергию истинных почитателей Булгакова из сферы созерцания и эмоций в сферу практической деятельности, мастерства. Хотя бы в качестве примера такой практической деятельности.

Что ещё необходимо успеть сказать в своё оправдание? Нужно отметить, что предложенное истолкование основано на критике, но не на отрицании предыдущих частных и противоположных версий, в том числе упомянутых в первой главе этого исследования. Наоборот, все частные версии нашли своё непротиворечивое отражение в нашем исследовании «MMIX – Год Быка».

Например, версия Бузиновских о том, что Роберто Бартини был прототипом Воланда, действительно подтвердилась, но только в том смысле, что внешний образ Воланда вбирает в себя черты всех трёх его помощников, включая регента Коровьева, который почти целиком списан с Бартини. С учётом этой поправки никаких иных противоречий с версией «Тайны Воланда» не имеется. То же самое можно сказать и о версии Альфреда Баркова, связанной с именами М.Горького и М.Андреевой как прототипов заглавных героев. И эта версия тоже подтвердилась, но тоже с учётом поправки – она верна лишь в одном из исторических контекстов в масштабе российской истории ХХ века. Кроме того, она отражает психологию творческой интеллигенции лишь на нисходящих стадиях глубокого Надлома Русской идеи.

Наконец, полностью подтвердилась и получила новые масштабы версия Ф.Сухова от 1994 года из приложения к «Новой ежедневной газете», первое истолкование Романа как пророчества событий всего ХХ века. Нельзя обнаружить принципиальных противоречий и с другими известными исследованиями, связанными не только с окололитературными событиями 1930-х годов, но и с масонской или алхимической символикой, не говоря уже о параллелях с книгами Нового Завета. Все эти гипотезы не только не опровергаются, но дополняются и встраиваются в целостную конструкцию в виде отдельных контекстов, слоёв смысла. И самое главное, выявляется подлинное отношение Автора ко всем версиям и первоисточникам.

Выявленная взаимосвязь образов, сюжета, символики и идей Романа с книгами Нового Завета и историей рождения христианства настолько глубоки и масштабны, что речь идёт о фактически новом открытии Романа не только для литературоведения, но и для современной философии. Историософское же значение философии и богословия Михаила Булгакова можно раскрыть через понятие «доказательства от обратного». Это один из самых эффектных методов доказательства в математике, но для историософии – это вообще единственно эффективный метод. Потому что иначе неизбежно получается впечатление, да и по существу вариант подгонки решения под заранее заданный ответ.

В общем, не могу удержаться и поздравляю себя и всех читателей с днём рождения девятого доказательства и новым возрождением и без того немалой силы восьмого доказательства – бессмертного Романа великого Автора.

Приложение А

Подготовительные материалы, опубликованные в «Живом журнале» в 2008 году:

Замысел этого исследования возник постепенно в течение 2008 года. Предлагаемые вашему вниманию записи из «живого журнала» в Интернете (oohoo.livejournal.com) помогут понять ход мыслей, который привёл к решению взяться за истолкование «Мастера и Маргариты».

А1. Волшебная сила искусства

Помнится, лет 7 назад купил дочке диск с мультиком – «В стране ловушек» называется. Режиссёр: Кирилл Георгиевич Малянтович. Производство: СССР 1975, Свердловская киностудия. Очень хорошая киносказка, всем у кого есть дети дошкольного и младшего школьного возраста, настоятельно рекомендую. В целях воспитания правильного отношения к жизни.

Но дело не только в этом. По мере неоднократного, по просьбе ребенка, просмотра сказки у меня возникло странное чувство, точнее интуитивное понимание. Что сюжет сказки не только повторяет изгибы сюжета послевоенной советской истории, но и достаточно прозрачно намекает на перипетии постсоветского будущего. Я кратко перескажу сюжет, а вы судите сами, насколько точным оказался художественный прогноз:

В самом начале некий волшебник застревает в лифте обычной советской многоэтажки. Двух детей, которые помогли ему выбраться, этот «добрый» волшебник совершенно случайно, в запале полемики отправляет в «Страну ловушек», где им грозят разные опасности и вообще они не смогут вернуться домой, если вовремя не найдут «книгу мудрости», спрятанную под дубом в темном лесу.

Теперь краткий перечень ловушек и опасностей, подстерегающих наших юных пионеров:

1. «Царство Страха», где все жители говорят шепотом, боятся тени, а руководящие Страх и Ужас отнимают у детишек последние игрушки.

2. Затем следует некий переходный период, руководящую роль в котором исполняет некий Сивый Мерин, направляющий детишек совершенно в противоположную сторону. Впрочем, здесь им встречается действительно добрый помощник Суховодов — аккуратный молодой человек в костюме и галстуке, всегда выходящий сухим из воды и помогающий детям найти выход из сложных ситуаций.

3. Затем дети попадают в «царство Матушки Лени», где с ними чуть не происходит та же беда, что со спутниками Одиссея в плену Цирцеи. Суховодову удается разбудить и вывести героев из этой ловушки, чтобы тут же угодить в следующую.

4. После бегства из сонного царства Василиса Петрова и Олег Качалкин оказываются в сияющем «обществе потребления». Девочки становятся моделями, не успевающими примерять платья. Мальчики точно так же не успевают менять машины. Причем по мере усталости от потребления выясняется, что агрессивные вещи держат своих «хозяев» в настоящем плену. И вновь Петрову и Качалкина спасает Суховодов, прикрывающий отход героев к северу.

5. Чтобы пройти к тёмному лесу, где спрятана «книга мудрости» предстоит ещё одно испытание, … но уже сейчас можно заметить практически полное совпадение сюжета с этапами послевоенного развития нашей страны.

«Царство Страха» – сталинский период. «Сивый Мерин» – хрущевский агитпроп. «Сонное царство» – брежневский застой, в середине которого появляется этот классный мультик, который однако, почему-то, не спешат часто показывать на телеэкранах. Предположим, что авторы мультика сознательно срисовали с натуры первые эпизоды «Стране Ловушек» (метафора прозрачная, с учетом известного анекдота – «Вы когда въезжали, на границе большой красный флаг видели?») Но вот дальнейшее угадывание исторического сюжета из начала 70-х, иначе как провидением не назовешь.

Все сбылось, что касается периода безудержного, патологического потребления, проедания будущего, когда страна потеряла всякие ориентиры, куда и зачем она идет. И судя по первым признакам следующего, абсолютно фарсового периода, нас всех действительно ждёт испытание «Страной дураков». Впрочем, в мультике она называется «царство непроходимой глупости», где чёрное – это белое, телега впереди лошади, и даже дважды два – пять.

Именно здесь наших героев ждет самый негостеприимный прием за одну только попытку сказать правду. Сначала оба оказываются в тюрьме, а затем Василисе грозит свадьба с дебильным «прынцем» – «Девочка из мира людей решила стать круглой дурочкой». Однако в итоге умные все же обводят дураков вокруг пальца и прорываются на свободу. В общем именно с этим я и хотел всех нас поздравить. Добро пожаловать в фарсовый период нарочитой «непроходимой глупости». Причем не только в стране, но и в мире, где практически сбывается оруэлловский сюжет противостояния трех империй – европейской, североамериканской и восточноазиатской.

Да, кстати, Суховодов вам никого не напоминает? По мне, так типичный кагэбэшник. И что характерно, сам он предпочитает остаться в «обществе потребления», оставляя нас перед вступлением в Страну Дураков. Вот собственно и вся юмореска, которую я хотел написать.

Хотя нет, остался ещё «добрый» волшебник, который всех нас собственно в эту Страну Ловушек и направил. На этот счет у меня только одна метафорическая параллель — с «добрым» и интеллигентным профессором Преображенским, который волшебной магией науки превратил свой собственный дом в нечто инфернальное. Впрочем, символика образа учёной интеллигенции этим не исчерпывается – ведь именно Преображенский был гарантом «потенции» советской власти. Так что художественные образы иногда более полно раскрывают социальные взаимосвязи и политическую подоплеку, чем любые пропагандистские и идеологические клише публицистов и политологов.

Нет, все же оцените – 1975 год, детский мультик!

24 марта 2008 г.

А2. Сказка о потерянной эпохе

Хозяин. Ты! Держи ответ! Как ты посмел не поцеловать ее?

Медведь. Но ведь вы знаете, чем это кончилось бы!

Хозяин. Нет, не знаю! Ты не любил девушку!

Медведь. Неправда!

Хозяин. Не любил, иначе волшебная сила безрассудства охватила бы тебя. Кто смеет рассуждать или предсказывать, когда высокие чувства овладевают человеком? Нищие, безоружные люди сбрасывают королей с престола из любви к ближнему. Из любви к родине солдаты подпирают смерть ногами, и та бежит без оглядки. Мудрецы поднимаются на небо и ныряют в самый ад – из любви к истине. Землю перестраивают из любви к прекрасному. А ты что сделал из любви к девушке?

Медведь. Я отказался от нее.

Хозяин. Великолепный поступок. А ты знаешь, что всего только раз в жизни выпадает влюбленным день, когда все им удается. И ты прозевал свое счастье. Прощай. Я больше не буду тебе помогать. Нет! Мешать начну тебе изо всех сил. До чего довел... Я, весельчак и шалун, заговорил из-за тебя как проповедник. Пойдем, жена, закрывать ставни.[101]

В жизни каждого нормального человека бывают решительные моменты, когда не только внешние обстоятельства заставляют, но и борьба внутренних мотивов требуют сделать жизненный выбор. Впрочем, что касается внешних обстоятельств, то их выбор в гораздо большей степени, чем мы догадываемся, диктуется именно внутренними мотивами. Просто так гораздо проще – свалить ответственность на внешние обстоятельства. Такие же решительные моменты случаются на жизненном пути народов, государств или даже цивилизаций. Упустил момент, отказался от риска, от штурма очередного перевала, сэкономил силы, и всё – дальше от тебя уже почти ничего не зависит, разве что умение притормаживать на спуске к финальной точке. И только настоящее чудо может подарить второй шанс, возможность распознать нужный поворот, найти узкую и смертельно опасную тропу, ведущую наверх, к уже скрывшимся из вида сияющим вершинам.

Ровно 40 лет тому назад наша косолапая российская цивилизация была вынуждена делать именно такой выбор – идти на штурм очередных вершин научно-технического прогресса, взять на себя единоличное бремя мирового лидерства, заплатив за это достаточно высокую плату, включая высокие риски не справиться с ситуацией. Либо стать как все нормальные люди и страны, озаботиться бытовыми и социальными проблемами, пойти на мировую с заокеанским пройдохой администратором, который успел всем объявить о помолвке с Принцессой – современной Наукой.

Поразительное сходство сюжета геополитической интриги второй половины 20-го века с сюжетом знаменитой сказки Шварца для меня очевидно. Но боюсь, что увидеть это сходство и поверить в него смогут далеко не все. Хотя бы потому, что истинный сюжет этой драмы спрятан глубоко за кулисами идеологических и пропагандистских конструкций. Но у меня все же есть доказательства. Одно из них – биография русского гения Валентина Турчина и его главная книга – «Феномен науки».

А вот даже интересно, кто из вас, дорогие друзья, вообще знает это имя – Валентин Турчин? Или может быть, кто-то знает имя другого русского научного гения – Роберто Бартини? А кому было известно имя Сергея Королёва при его жизни? И много ли людей, даже из числа соседей и коллег Иммануила Канта по Кёнигсбергскому университету, понимали, что имеют дело с гением? Так что критерий известности или, как выразился тут недавно один мой оппонент – наличия «бренда», иногда вовсе ничего не значит. А значат только непреходящая ценность и актуальность научных и философских мыслей, а также степень их влияния на современников и потомков.

Вот, например, «академик Сахаров» – это действительно бренд, причем сугубо политический, но основанный на его реальных заслугах в сфере прикладной ядерной физики. При этом собственно в сферу политической и социальной мысли этот бренд был перенесен и укоренен во многом усилиями Валентина Турчина. Судя по всему, именно он был основным соавтором знаменитой записки Сахарова в ЦК «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе». Этот вывод напрашивается из сравнения содержательности и концептуальности работ самого Турчина с довольно беспомощными и наивными политическими выступлениями самого Сахарова.

А в чем собственно главный пафос сахаровских «Размышлений» и ещё одной, главной самиздатовской работы Турчина – статьи «Инерция страха»? Если вернуться к нашей метафоре – русский Медведь не желает вновь становиться медведем. Родившаяся в обличье дикого зверя новая русская цивилизация очень дорогой ценой Победы в страшной войне заплатила за свое постепенное преображение в человеческий облик. Однако послевоенный роман русского Медведя с современной наукой нёс в себе не только вдохновляющее духовное преображение, но и риск вырождения в бездушного монстра милитаристской империи. Поэтому академик Сахаров заслуживает доброй памяти хотя бы за попытку не допустить такого перерождения, и тем более этого заслуживает Турчин. Ещё и потому, что в отличие от Сахарова он не был защищен «брендом», академическими и геройскими регалиями.

За все в жизни приходится платить – тем более за победу над своими внутренними демонами. Демарш Сахарова-Турчина стоил одному ссылки, другому – высылки. Однако речь даже не о личных судьбах, а о судьбе целой цивилизации. Парадоксальным образом именно раскол и скандал в советской науке подорвал позиции политиков, рассчитывавших на развитие науки и техники для военно-политического доминирования в мире. В результате победила партия «королька» Брежнева, на словах клявшегося в любви к науке, а на деле – признавшего и реально поддержавшего лидерство США.

Но может быть, у русского Медведя и вовсе не было шансов, и 40 лет назад иссяк потенциал, заложенный Капицей и Курчатовым, Бартини и Королевым? На этот вопрос абсолютно однозначный ответ дает книга Турчина «Феномен науки», которая в 1969-м уже была набрана в типографии для издания, но в результате всех политических событий так и не увидела свет в Советском Союзе. Впервые на русском ее издали только в 93-м. Нет смысла и возможности пересказать содержание этой книги, оно слишком плотное и цельное, чтобы ужать ее до краткой рецензии. Поэтому поступим по-другому, попытаемся обозначить место, которое было по праву предназначено ей в судьбе нашей Принцессы – современной науки.

Как вы должны помнить, мама нашей Принцессы умерла сразу после ее рождения. Согласно правилам нашей расшифровки символов речь идет, очевидно, о картезианской науке, скончавшейся при рождении современной квантовой физики. Хотя при этом все фрейлины – философия, идеология и прочие гуманитарные приложения сохранили верность прежней картезианской картине мира, хотя и не чаяли сердца в новорожденной, сохраняя ее в строгой изоляции от остальной части элиты. Если говорить совершенно серьезно, уже без метафор, то современная наука как сообщество повторяет в своем развитии те же самые фазы, что и картезианская наука. Но повторяет в ускоренном темпе, на совершенной иной ресурсной основе и в новом практическом качестве. Я не буду приводить подробную аргументацию – кому интересно, могут посмотреть в книге «Государство и Традиция». Но сравнение биографий прежней и новой науки приводит нас к довольно любопытным параллелям.

Опустим моменты рождения двух научных сообществ и зафиксируем момент первого появления на широкой публике. Для картезианской науки таким моментом является Открытие Америки. Ошибочное сообщение Колумба об открытии западного пути в Индию сделало фактом общественного сознания шарообразность Земли. Это означало качественное усложнение структуры сознания – видимая реальность плоской земли оказывается мнимой, а абстрактное представление о Земном шаре становится подлинной реальностью. Привыкнув к этому несовпадению видимости и реальности, следующим шагом уже можно принять систему Коперника вместо Птолемея. Следующим естественным шагом распространения нового мышления – абстрактного, но все ещё отождествляемого с реальностью – становится его распространение Декартом на всю видимую Вселенную. Абстрактные модели Земли, Солнечной системы и Вселенной дополняются методиками, выраженными в законах Галилея, Кеплера и Ньютона. Наконец, окончательным завершением экспансии картезианского мышления становится дерзкая попытка распространить его на сам субъект познания. Кант создаёт абстрактную модель Чистого разума, а Гегель формулирует законы диалектики. Однако, вершина познания, видимое завершение абстрактного картезианского мировоззрения парадоксальным образом оказывается проявлением всех заложенных в нем противоречий. Идея «вещи в себе» взрывает тождество абстрактной модели и реальности, а идея эволюционной космогонии открывает путь к модернизации картезианской науки, завершающейся ее смертью и рождением современной Науки.

Теперь, собственно, параллели в этапах развития современной Науки. «Открытию Америки», увы, соответствует первое применение атомной бомбы этой самой Америкой. Как там пел Министр-Администратор: «Пальнул я в девушку, пальнул в хорошую?». Типично американский подход, Вы не находите? Однако затем в судьбу Принцессы вмешивается русский Медведь. Настоящий коперниканский переворот в глобальном сознании происходит после испытания русской атомной бомбы. Шарообразность Земли лишь подтверждала обращение Солнца вокруг него. Наличие самой мощной бомбы у самой богатой страны вполне соответствовало имперским правилам миропорядка, заложенным артиллеристом Бонапартом. А вот появление такой же бомбы у косматого русского Медведя – это уже удар под-дых всей прежней системе. В конце концов, никто из королевских фрейлин и министров, никогда не считал Принцессу значимым фактором в придворных интригах, скорее, наоборот. Потому собственно к ней все хорошо и относились. А тут выясняется, что вовсе не современная наука вращается вокруг политики, а даже совсем наоборот. И русский Медведь, и американский Администратор оказываются связаны с судьбой Принцессы и через неё друг с другом.

Впрочем, мы ещё не завершили проведение параллелей. Распространение универсальной научной философии Декарта по времени примерно совпадает с формированием универсальной Вестфальской системы. И научная мысль, и международная политика получают автономию от идеологических догм. Примерно то же самое на новом витке развития происходит в Международный геофизический год, когда русский Медведь запускает первый спутник.

Однако в полной мере влияние на современников картезианское мировоззрение получило после открытия Ньютоном закона всемирного тяготения. Знание о законах природы – вот подлинная высшая степень свободы. Поэтому демонстрация этой свободы от земного притяжения русским Медведем 12 апреля 1961 года – такой же момент истины в биографии современной науки, как и падение ньютонова яблока для науки картезианской.

Нужно ли специально разъяснять читателю, в чём состоит самое главное отличие современной науки от классической? Наверное, придётся. Хотя внимательный читатель, наверное, уже заметил, что для достижения феноменальных результатов современная наука требует, во-первых, сильных партнеров, готовых вкладывать огромные ресурсы, но самое главное – умеющих создавать сложнейшие системы и управлять ими. Хотя сами Королёв или Курчатов вряд ли имели достаточно времени для философского осмысления своей работы, но именно умение организовать работу множества ученых с огромными массивами информации было и остается главным в современном научном процессе. В философском плане можно сформулировать отличие современной науки так: Если картезианство полагает информацию одним из свойств материального объекта, то современная наука имеет дело со сложными процессами, материальная и информационная составляющие которых, вообще говоря, независимы и одинаково важны. Именно поэтому первое появление в свете нашей Принцессы практически совпало с рождением новой научной дисциплины – кибернетики. Поэтому после достижения прорывов в управлении энергией и материальными объектами дальнейшее развитие современной науки было также обращено к самому субъекту познания.

Теперь собственно можно сформулировать основной тезис: именно русский ученый и философ Валентин Турчин и его книга «Феномен науки» может претендовать на то же место в судьбе современной науки, какое Иммануил Кант и его «Критика чистого разума» занимает в истории классической картезианской философии и науки. При этом книга Турчина вполне удобочитаема даже для студентов, но зато строго следует заветам Канта в другом, применяя последовательный эволюционный подход к развитию абстрактных познающих систем.

Для своего времени такая книга была безусловным научным и философским прорывом, оставаясь при этом в строгих рамках современной науки. К сожалению для неё, своё прорывное значение турчинский «Феномен науки» сохраняет по сей день. Поскольку ни до, ни тем более после развала Советского Союза никто из многочисленных философов, методологов, «системных аналитиков» даже близко не подошел к такому уровню философского освоения и концептуальной систематизации разнообразных научных знаний. Именно в этом моменте кроется принципиальная разница в судьбе Канта и Турчина и судьбе их книг. «Критики» Канта вышли в свет и повлияли на развитие всей европейской науки, в рамках которой они и рождались. Книга Турчина не вышла в свет в Советском Союзе из-за политической активности ее автора. Трудно сегодня представить, насколько эта книга и авторитет ее автора оказали бы влияние на научную и философскую мысль в Советском Союзе, особенно в критический период «ускорения и перестройки». Так же сложно, глядя из России, выявить степень влияния книги Турчина на бурное развитие информатики в США, где автор и книга нашли прибежище.

Одно можно уверенно сказать, что отторжение Турчина советской системой не было случайностью истории, как и фактический отказ СССР от мирового научно-технического лидерства. Философия, идеология, научная и политическая практика советской системы, за исключением строго изолированной сверхсовременной части ВПК в определённый период, были и остаются до сих пор насквозь картезианскими, догматическими, устаревшими. Попытки влить в научно-технический прогресс массированные силы и средства лишь усугубляли и даже сегодня ещё способны усугубить реальную проблему недостаточной научной культуры и недоразвитого философского мировоззрения. При этом в конце 1960-х единственным стимулом для развития современной научной системы в СССР было нарастание мирового противостояния систем и фактический перевод всей страны в режим постоянной готовности к глобальному конфликту, включая выстраивание соответствующих сложных систем управления. Судя по уровню этой и других книг Турчина, а также наличию в СССР достаточного числа по-настоящему современных ученых, такая задача вполне могла ставиться.

Однако, возможности советской науки и объективные ограничения советской системы – это «две большие разницы». Отдавать управление страной в руки военных в союзе с учёными партийная номенклатура никогда бы не стала. При этом объективных экономических стимулов для развития научно-технической системы не было. Так что ситуация сложилась именно так – русский Медведь не захотел обращаться в монстра, а потому отказался от Принцессы – современной науки.

В этой ситуации Принцессе ничего не оставалось, как принять предложение заокеанского Администратора и перейти к нему на содержание. Живет она нынче в очень даже неплохих условиях, сыта, одета, опять же под неусыпной заботой Доктора. Именно медицинские и фармацевтические корпорации являются сегодня одним из ведущих заказчиков научных исследований и разработок. Только вот есть у меня такое ощущение, что пройдоха Администратор так и не смог найти общий язык с Принцессой. Манипуляции с финансовыми пирамидами на глобальном рынке, ограбление и выкачивание ресурсов из глобальной периферии – да, это мы можем. Встраивать самых умных и одарённых в потогонную дисциплину современных корпораций, попутно отбивая способность критического философского осмысления действительности – это у него получается даже лучше, чем у Берии. Одаривать Принцессу подарками и использовать её имя в пропагандистских и идеологических кампаниях – тоже получается. А вот сделать Принцессу по-настоящему счастливой, востребованной в решении проблем современного мира – нет, не получается.

Так что у русского Медведя, несмотря ни на что, ещё есть один единственный шанс начать все с начала, вернуть Принцессу и предложить ей руку и сердце. Без современной науки, без сложной системы управления, опирающейся на новое мировоззрение, новую философию и новую науку – России просто не выжить в современном мире. Но не факт, что и сама современная наука сможет выжить без опоры на русского Медведя. В этом случае кризис глобальной однополярной системы может ввергнуть весь мир в новое Средневековье.

Сможет ли русский Медведь преодолеть рок, зависит от каждого из нас, кто имеет ум и совесть. Только нужно перестать тратить время на пустопорожние споры и пререкания, на обсуждения чужих благоглупостей и злонамеренностей. А для начала – хотя бы начать навёрстывать упущенное за последние 40 лет.

8 июня 2008 г.

А3. «Тень – знай свое место!»

Чем хорош глобальный финансовый кризис? Прежде всего, тем, что люди, которым особо нечего терять, могут надолго расслабиться и заняться творчеством – литературным, научным или даже в одном флаконе. Тем более что за мной должок – ещё в начале августа обещал написать аналитическую «рецензию» на сюжет шварцевской «Тени». Но потом случился предсказанный «водораздел 8.8.8», а потом финансовый кризис, так что собираться с мыслями о вечных сюжетах пришлось несколько дольше, чем хотелось бы. Однако, если я снова просто изложу свое видение параллелей между сказочным сюжетом ещё одной пьесы Щварца и драматическим сюжетом российской истории, то большинство читателей скорее уверятся в том, что это с моей стороны обычная игра или банальная мания – рисовать параллельные, хотя и ломаные линии на всем, что под руку попадет. Тут же набежит какой-нибудь многомудрый пескарь и объявит плоды долгих размышлений полным бредом. Поэтому придётся заранее написать подробную объяснительную:

Прежде чем разбирать конкретные примеры, попробуем доказать общую теорему, которая звучит так: «Художественное произведение лишь тогда является великим (культовым), когда содержит в себе сказочный сюжет». Доказательство этой теоремы в свою очередь опирается на более простую лемму: «Сказка – ложь, да в ней намёк на образы и сюжеты коллективного бессознательного».

В части архетипических образов и сюжетов последнее утверждение можно считать общеизвестным, доказанным многими исследователями древних мифов и народных сказок. Но наша формулировка немного шире и предполагает наличие в коллективном бессознательном не только древних архетипов, но и более актуального содержания, а также футуристической, точнее – эсхатологической компоненты – то есть образов и сюжетов, описывающих не начало, а конец времён. Собственно, главным практическим доказательством наличия в нашем общем коллективном бессознательном как архетипических, так и эсхатологических образов и сюжетов является, с одной стороны, наличие культовых, вечных произведений, а с другой стороны – живой отклик, воодушевление слушателей, читателей, зрителей, воспринимающих эти образы и сюжеты.

Достаточно надежно установлено, что авторы таких культовых произведений получают их в виде «откровения», то есть, согласно современным психологическим воззрениям, черпают вдохновение, образы и сюжеты из «коллективного бессознательного», то есть из той части человеческой психики, которая не воспитывается или модифицируется через сознание, а наследуется в неизменном виде напрямую от предков. Поэтому архетипические или эсхатологические образы и сюжеты одинаковы для всех людей в пределах весьма больших сообществ. Воздействие культовых произведений на все сообщество трудно объяснить иначе как высвобождением особого рода психической духовной энергии в момент, когда внешний образ из религиозной мистерии, спектакля, книги, фильма совпадает с внутренним образом «коллективного бессознательного». То есть совпадение образов – это ключ к запасам психической энергии, наличие которой предполагают все самые развитые психолого-антропологические теории, называя их по-разному – «дух» у Апостола Павла и у Арнольда Тойнби, «либидо» у Фрейда и Юнга, «пассионарность» у Льва Гумилева.

Соответственно, одинакова общественная функция древних пророков и великих художников – проникнуть в глубины коллективного бессознательного и описать на современном им языке архетипы, образы и сюжеты, чтобы дать всему обществу ключ к запасам духовной энергии, необходимой для развития. Именно для этого общество оказывает давление на творца, создает вокруг него амбивалентную «творческую среду», одновременно изолирующую, ранящую амбиции и побуждающую, создающую неопределенность, требующую выхода. Все выходы для внешней, светской активности перекрыты, поэтому единственный путь для Поэта – вслед за Орфеем в преисподнюю «коллективного бессознательного», ведомый образом своей Музы, она же Эвридика, она же Ариадна. Из более близких хрестоматийных примеров достаточно вспомнить феномены Болдинской осени или публичного одиночества Булгакова.

Что касается эсхатологических образов и сюжетов, то, наверное, нет особой необходимости представлять авторов наиболее известных и вдохновляющих откровений – Иоанна Богослова и Мишеля Нострадамуса. Однако эти произведения нельзя назвать художественными, и вдохновляют они не столько массового читателя, сколько других авторов и толкователей. Но я могу назвать оказавшее и оказывающее влияние на массового читателя художественное произведение, загадка которого объясняется именно ярко прописанными эсхатологическими образами и сюжетом – это, разумеется, «Мастер и Маргарита» Булгакова. Однако и кроме этого Романа Романов, эсхатологическая напряженность ХХ века отражается в образах многих культовых книг, пьес и фильмов. Причем, что характерно, образы чаще всего вполне человеческие, приземленные, а сюжет – фантастический или фантасмагорический. Впрочем, разговор об эсхатологических сюжетах в книгах и фильмах второй половины ХХ века заслуживает отдельной статьи или даже монографии. Однако читатель и сам может найти параллели в сюжетах и образах таких далеких по жанру и внешнему содержанию произведений как мистический роман «Мастер и Маргарита», пьеса «Пролетая над гнездом кукушки», кинокомедия «Кавказская пленница», шпионский телесериал «Семнадцать мгновений весны» или фантастическая притча «Сталкер», и не только. Нужно только помнить, что мифологический сюжет в любом художественном произведении вписан столь же схематично, условно, как и в любой сказке.

Основное же содержание любого романа или пьесы, как культового, так и обычного, составляет непосредственный отклик автора на давление обстоятельств и отражает состояние «творческой среды». Поэтому внешнее содержание романа Булгакова – это сатира на сообщество советских литераторов. А например, содержание книг Стругацких отражает мечты, иллюзии и фобии советской научно-технической интеллигенции. Точно так же дворянин Лев Толстой сталкивается с техногенными ужасами первой войны индустриальной эпохи – Крымской, окончательно перечеркнувшими надобность в лучших качествах прежнего дворянства – личной доблести и чести. И этот когнитивный диссонанс – несоответствие внутренней самооценки и результатов внешнего экзамена – оставляет глубокую незаживающую рану в душе дворянина, залечить которую можно, только выплеснув свои переживания на бумагу, создав в лице Андрея Болконского обобщённый светлый образ уходящего дворянства, достойно, но обреченно сопротивляющегося наступлению новой исторической эпохи.

Надеюсь, с этой констатацией никто не будет спорить, что Болконский – это обобщённый образ романтического сословия екатерининского дворянства? Нетрудно догадаться, что Пьер Безухов – это такой же обобщенный образ обновленного сословия дворянской интеллигенции, идущей на смену прежнему дворянству. Причем нетрудно заметить, что на Пьера, как и на других персонажей, Толстой смотрит со стороны, ясным и отстраненным взглядом умирающего Болконского. В Толстом тоже умер дворянин-воин, которого сменил интеллигент дворянского происхождения. Собственно, пока мы не входим в противоречие с типично интеллигентским пониманием литературного типа как отражения наиболее общих черт и смыслов. Однако интеллигентное литературоведение уходит от вопроса, откуда писатель берет эти обобщенные образы. И почему создавая типический образ, писатель ставит героя в обстоятельства сюжетной линии отнюдь не типические. Или может быть, все московские масоны переодевались в мужицкое платье и охотились на Наполеона?

Так может быть более продуктивной будет гипотеза о том, что великий писатель черпает свои бессмертные образы и сюжеты из коллективного бессознательного? Не находя должного идеала в окружающей действительности и побуждаемый совестью, то есть прочной внутренней связью с близкими по духу людьми, душа писателя обращается не к внешнему сознанию, а к внутренней интуиции, к коллективному бессознательному, где этот самый идеальный образ дворянина существует вместе с другими идеальными образами. Поэтому основной сюжет великого произведения отражает судьбу и взаимоотношения вовсе не «типичных представителей», а самих сословий (социальных слоев, субэтносов).

Напомню, что мы доказываем теорему, следовательно мы должны опереться на какие-то аксиомы – бездоказательные, априорные положения. Я мог бы, как большинство философов-интеллигентов, просто уйти и от этого вопроса, неявно приняв за аксиому «общепринятый взгляд». Но честь и совесть заставляют открыть забрало. Все выше- и нижеизложенное имеет смысл, только если принять за основу определенную аксиоматику, которую я заимствую из книги «Государство и Традиция». В частности я согласен с постулатом, что развитие отдельной личности и любого, даже самого большого сообщества, происходит по одним законам. И что взаимодействуют большие сообщества, в том числе субэтносы или сословия, точно так же как и отдельные личности.

А это означает, что поступки лидеров и отношения больших социальных групп, действующих в историческом процессе как единое целое, определяются желаниями и отношениями тех самых идеалов, живущих в той части психики, которая называется «духом». Когда сословие является активным актором истории, то желания и устремления души воздействуют на «внешнего человека» и выливаются в те или иные поступки, продиктованные исторической миссией сословия. Когда сословие уходит временно или насовсем из активной роли в истории, наиболее пассионарная его часть превращается в «творческую среду», побуждающую писателя, режиссёра (или в древние времена – пророка) создать виртуальную реальность – роман, пьесу, мистерию, в которой душа может получить внешнее соответствие идеалу, а значит ключ к духовной энергии развития – что проявляется в особой, воодушевляющей силе великого романа или иного культового произведения. Следовательно, кроме архетипических мифов и сказок, а также их эсхатологических аналогов, из коллективного бессознательного в информационную среду транслируются также актуальные образы и сюжеты, соответствующие идеалам современных сообществ.

Это и есть собственно теоретическое доказательство теоремы, вытекающей из довольно простой и наглядной системы аксиом, базовых предположений. И хотя постулаты не требуют доказательства в теории, но проходят проверку вместе со всей теорией на практике. Это доказательство не является абсолютным, но теория считается достаточно полной и стройной, если находит подтверждение при решении конкретных задач. Например, при сравнительном анализе политических процессов, если удается составить правильный прогноз. Или же для литературоведения, если удается найти в давно вдоль и поперек изученном поколениями филологов романе новые внутренние взаимосвязи.

Действительно, предположим, что Болконский и Безухов – это идеальные образы двух родственных сословий начала 19-го века – романтического дворянского офицерства и склонной к мистике дворянской интеллигенции. Но тогда и другие центральные персонажи романа должны быть идеалами реальных социальных групп. Какому большому сообществу 19-го века соответствует, например, идеал Наташи Ростовой? Вопрос, практически, на засыпку. Нужно заметить, что это достаточно противоречивый идеал. В школьных учебниках и методичках для написания сочинений принято лакировать этот образ, хотя сам Толстой довольно критически относится к своей героине. Тем не менее, образ Наташи вызывал живой отклик у современников Толстого. Так что шанс найти ответ у нас есть.

Если точно поставить вопрос, ответ рано или поздно найдется где-нибудь в дальних закоулках памяти. Главное – не суетиться, а постараться войти в состояние умиротворенного внутреннего созерцания. И действительно, достаточно быстро всплывают вдруг воспоминания о прочитанной четверть века тому назад повести А.Битова «Пушкинский дом» и о том главном впечатлении, которое я вынес по прочтении. Главный герой, типичный питерский интеллигент прочно увяз в безвыходных отношениях с двумя женскими образами – Фаиной, в которую он влюблен и ревнует ее к пройдохе Митишатьеву, и Альбиной, которая не отпускает вынужденного жить с нею героя. Не знаю, как у вас, а у меня не было ни малейшего сомнения, что автор описал отношения всего сословия питерской интеллигенции к двум столицам – Москве и Ленинграду, а также к московской номенклатуре.

Попробуем воспользоваться этой подсказкой, намекающей на то, что женские образы «коллективного бессознательного» означают столичное общество или иной базовый субэтнос, привязанный к определенному месту, как женщина к своему дому. В отличие от мужских образов – сословий или надстроечных субэтносов, связанных с определенной социальной функцией.

Осмелимся сделать предположение, что образ Наташи Ростовой – это образ Москвы XIX века, то есть в судьбе героини романа должны быть такие же повороты сюжета, как и в судьбе Белокаменной. При этом какие-то детали характера – такие, как склонность к простонародным забавам и тому подобное, ничего сами по себе не доказывают, если только не входят в противоречие. А вот общие повороты судьбы имеют доказательную силу.

Есть ли смысл напоминать, что связанные с Москвой события 1812 года были центральными не только для романа «Война и мир», но и для всей российской истории XIX века. Москва оказалась в руках узурпатора-чужеземца и спаслась ценой великого пожара. Но ведь и главная героиня была на грани погибели, фактически оказавшись во власти чуждого ей авантюриста, и вышла из ситуации, спасалась ценой горячки, смертельного жара. Мы, конечно, ей сочувствуем, и даже склонны обвинять в доведении героини до такого состояния Болконского-отца, то есть старшее поколение служилого дворянства, генералитет.

Аналогично, роман Безухова с Элен – это сосуществование будущей дворянской интеллигенции (в форме тайных обществ) с блестящим, но бездушным петербургским столичным светом. Главным событием для Петербурга в XIX веке становится декабрьский бунт масонской части дворянства против петербургской элиты. Но точно так же бунтует Пьер против Элен, разрушая брак ценой потери статуса в петербургском свете.

Эпилог романа можно трактовать как превращение Москвы в столицу победившей радикальной интеллигенции, принявшей эстафету от дворянства, скончавшегося от разрыва артиллерийских снарядов Крымской войны. И кстати, последний критический штрих к портрету Наташи («самка») не отражает ли превращение Москвы из молодого, обновившегося после пожара дворянского города в крупный промышленный центр?

Понятно, что мифологическая часть великого романа, отражающая отталкивание и притяжение, рождение и смерть идеалов-эгрегоров, отражена схематически. Но точно также схематичны все сказки и мифы, тем не менее, именно сюжетная линия взаимоотношения главных героев удерживает внимание читателя, несмотря даже на не самый удобоваримый стиль писателя.

Теперь, после достаточно развернутого обоснования, можно перейти к выполнению обещаний насчет разгадки сказочной пьесы Шварца «Тень». Надеюсь, что я уже почти убедил читателей, что сказки могут быть основаны не только на архетипических или эсхатологических, но и на актуальных образах, отражающих сюжет этого века. Это и есть разгадка тайны сказок Евгения Шварца, вдохновляющих нашего читателя и зрителя. О сюжете сказки «Обыкновенное чудо», рассказывающем о неудачном пока романе русского медведя с современной наукой, я уже писал в одной из рецензий. Нужно только отметить, что там сюжет развивался в рамках глобальной истории 20-го века, а не в рамках одной страны.

А вот сказочный сюжет пьесы «Тень», похоже, как и толстовский роман, описывает судьбы разных сословий нашей цивилизации, но уже в 20-м веке. Во всяком случае, у Толстого интеллигентный Пьер остается в целом положительным персонажем, хотя определенные радикальные замашки ему не чужды. Так и Учёный в пьесе поначалу мирно сосуществует со своей Тенью. Радикальная альтернатива внутри интеллигенции приобретает самостоятельность лишь на рубеже 20-го века. И поначалу, как и Тень в сказке, мимикрирует под интеллигентное социал-демократическое движение. Хотя импульс, порождающий радикальное революционное движение, исходит от власти. То есть это тень власти, принявшая внешние формы интеллигенции.

Между прочим, и в сюжете пьесы Тень появляется после того, как Учёный знакомится с Принцессой, попав под очарование соблазна власти. Помнится, в конце XIX века самый знаменитый ученый России Д.И.Менделеев был советником у графа Витте. Но кроме него был ещё член Государственного совета Вернадский и другие учёные, активно участвующие в политике. И все же флиртовать с властью, мечтать о светлом будущем в надежде помочь власти обустроить общество – недостаточно для плодотворного брака. Властью, как и женщиной, нужно обладать, желать и уметь ее применять. Учёный этого не умеет, но вот его Тень, рождённая от власти, имеет к этому склонность.

Любопытно, но в этой пьесе нет короля, который в обычных сказках устраивает соревнования женихов. Король давно умер, что заставляет нас подозревать, что речь идет о Боге, точнее о Религии монотеизма как прежнем, но иссякшем источнике символики власти. Умирая, Король завещал своей наследнице найти «хорошего человека», что позволяет вычислить, кто в этой пьесе скрывается под именем Принцессы. Наследницей Религии монотеизма в качестве символического источника власти является Религия разума, оно же гуманистическое мировоззрение, оно же проекция естественнонаучной философии на социальную сферу.

Еще любопытнее, что в начале пьесы Принцесса вынуждена скрываться. При этом ходят слухи, что некоторые не очень порядочные женщины выдают себя за принцессу. Это естественно для начала XX века, поскольку таких проекций было много, и некоторые гуманистические концепции вроде фрейдизма или евгеники выглядят действительно неприлично. То есть ситуация с неизвестной, скрытой от всех принцессой означает, что никто не знает, какая из множества принцесс настоящая. А критерий здесь только один – настоящая Принцесса та, которую выберет настоящий Учёный. К началу XX века именно успехи естественных наук и авторитет научного сообщества стали символическим источником власти. Но влиять на политику учёное сообщество может только через философию. Именно выбор русским учёным сообществом материалистической философии превратил её в Принцессу, после чего ее признали и все царедворцы. То есть если бы в город не приехал Учёный, то не было бы и Принцессы, а если бы не блеск символики власти, то не появилось бы и Тени. Так один социальный субъект (эгрегор) помогает усилиться другому и вместе они порождают третьего, вовлекая в сюжет пьесы все новых и новых персонажей.

В пьесе Учёный сам отправляет свою Тень к Принцессе. И это полностью соответствует реальному историческому сюжету, который, в общем-то, банален как ошибки юности. Учёный заранее, уже при появлении в городе влюблён – не в принцессу, а в свою мечту о принцессе, о будущей справедливой власти, которой не хватало лишь «хорошего человека». Он выбирает одну из множества похожих на принцессу девушек, то есть концепций своей будущей жизни, может быть наиболее похожую на свою мечту. И немедленно влюбляется в олицетворение своей мечты. Одна из хороших, но вовсе не совершенных девушек становится Принцессой, потому что так сказал Учёный.

Учёный (естественнонаучное сообщество) умеет решать задачи из физики, химии и высшей математики, но не из социальной жизни. Однако он полагает, что союз с материалистической философией, которую он сам выбрал в качестве символа власти для королевства, плюс тот непреложный факт, что он сам «хороший человек», непременно принесёт счастье им двоим и всем людям. Но в том-то и дело, что ответов на социальные вопросы у самого Учёного нет, и тем более нет у одной из «религий разума», выбранной учёным сообществом в качестве единственно верного учения.

И самое главное, что Учёный не может уклониться от этой трагической миссии. Все общество ждёт от него и подталкивает его именно к такому выбору. Потому что в отсутствии полноценного знания о социальных процессах, обществу нужна власть, освященная символом всезнания, то есть религией. Потому иначе, без власти, все институты общества пойдут вразнос и распадутся. Социальные процессы постоянно накапливают кризисную неопределённость, которую кто-то должен разрешить, пусть и по произволу. Однако Учёный по природе своей не способен к произволу. Если ему задать вопрос, как действовать в таком-то случае, он ведь думать начнёт, а не командовать, а в конце раздумий ещё и честно скажет – не знаю. И вот этому чистоплюю вы хотели доверить Принцессу – источник власти? Нет, нет и нет, ни в коем случае! Здесь нужен совсем другой, похожий как две капли, но решительный и готовый к настоящему произволу ради сохранения власти.

Кстати, у Шварца Тень, прежде чем взять власть в свои руки, становится чиновником для особых поручений, участвующим в расследованиях. В общем-то, этот эпизод согласуется с природой любых радикальных политических течений, которые на деле контролируются тайной полицией, а после революционного переворота применяют свои умения в сфере полицейского произвола. Кстати, в главе «Развитие личности» все той же книги «Государство и традиция» достаточно убедительно доказывается, что в развитии страны социальная революция имеет то же самое место и значение, как и свадьба в развитии отдельной личности. Так что можно считать удостоверенной аналогию между революцией 1917 года в сюжете российской истории и свадьбой Принцессы и Тени в сюжете пьесы.

Дальше, как и во всякой сказке, сюжет прописан схематично, раскрывая лишь узловые события во взаимоотношениях Тени, Учёного и Принцессы. Ах, нет, ещё и Аннунциаты. Кстати, вот это действительно загадочный персонаж – дочь начальника королевской стражи, да ещё любящая Учёного по-настоящему. Впрочем, если вспомнить судьбу российского научного сообщества после того, как Тень, принявшая вид «большого учёного», победила своих соперников-людоедов и утвердилась во власти, то текст пьесы очень даже соответствует 30-м годам. Благодаря начальнику стражи учёный оказался в изоляции от городского общества, в полном одиночестве, а журналист на службе у Тени каждый день уничтожает его в газете.

Впрочем, был в советское время небольшой период, когда Тень знала свое место, подчиняясь требованием учёного сообщества – в самый острый период ракетно-ядерной и космической гонки. Но было это относительно недолго, и Тень решила, что с излишне говорливыми и амбициозными лидерами научной интеллигенции нужно что-то делать, например, объявить их прямоту сумасшествием. А лучше всего научное сообщество обезглавить, выслав самых дерзких за границу. Убить живую науку, подменив её научной бюрократией. Только вот одного не учла советская власть, что, удушая живую науку, она убивает и основу своего собственного символического капитала. Чиновники от науки сразу поддержали чиновников от внешней торговли в деле либерализации, приватизации и самоуничтожения великой страны. Обезглавленная Тень – это постсоветская бюрократия, оставшаяся без руководящей и направляющей силы.

Собственно, эпилог пьесы относится к нашим временам. Принцесса в прострации, министры и придворные не знают что делать, безголовая власть восседает на троне. В общем, ничего не поделаешь, но чтобы плохие люди выжили, придётся им воскрешать само понятие «хорошего человека» и возвращать к жизни настоящего Учёного. Правда, его немедленно хотят посадить в темницу, но вроде бы все обойдётся…

В общем-то, достаточно простая и прозрачная аллегория в этой пьесе. Кроме одного образа – Аннунциаты. Единственный намёк – дочь начальника королевской стражи, то есть при переводе на советские реалии – порождение госбезопасности. Опять же вспомним, что женские образы часто означают города. Может быть, Шварц намекает на те самые закрытые города, в которых развивалась наука. В этом случае можно действительно поверить, что Аннунциата влюблена в своего Учёного.

Но возможно и другое толкование. Если уж Принцесса – это «научная религия», то есть идеология, необходимая власти. Тогда по аналогии Аннунциата, что в переводе с итальянского означает «предсказательница» – это необходимая Ученому научная интуиция. Настоящему Ученому ведь действительно не нужна власть, а значит и идеология. Люди и так считаются с открытыми наукой законами, без посредничества королевской стражи или царских пропагандистов.

Однако до этого счастливого финала нам ещё нужно добраться.

18 октября 2008 г.

Толкование понятий и терминов

Адаптация – приспособление сообщества к природным и социальным условиям путем наследования, заимствования, модификации и выработки новых стереотипов поведения.

Акматическая фаза – по Гумилёву фаза развития сообщества в последней четверти Подъема и первой четверти Надлома с наибольшим числом внешних связей и соответствующих подсистем надстройки, соответствует дуалистической фазе развития личности.

Анима – по Юнгу, бессознательная часть личности мужчины, в которой доминирует «женское начало».

Антропогенез – процесс рождения и развития человечества как вида, включая развитие цивилизации в фазе Надлома.

Архетип – термин, заимствованный Юнгом у Канта, для понятия первоначальных (врождённых) образов или идей, которые лежат в основе психических процессов.

Внутреннейшее – по апостолу Павлу, часть духовного мира человека наряду с тремя ипостасями личности – духом, душой и телесной, то же что и Коллективное бессознательное.

Вход в Надлом – нисходящая линия большой фазы, разрушение внешних связей и упрощение надстройки в первых двух четвертях Надлома.

Выход из Надлома – восходящая линия большой фазы, восстановление связей и воссоздание подсистем надстройки в 3-й и 4-й четвертях Надлома.

Гармоническая фаза (Инерционная или Традиция) – в развитии сообщества или личности наступает после Выхода из Надлома, когда найден баланс внешних и внутренних связей.

Глубокий Надлом – 2 (активная) и 3 (конструктивная) четверти Надлома.

Дифференциация – развитие отличий, выделение частей в целом.

Дно Надлома – узел, соответствующий резкому повороту от активной к конструктивной четверти Надлома, завершающий нисходящую линию Входа в Надлом, и начинающий восходящую линию Выхода из Надлома.

Дуалистическая фаза – в развитии личности, по Юнгу, соответствует периоду юности и молодости, когда проявляются одновременно два центра самосознания – подчинённый родительской традиции и самостоятельный, аналогична Акматической фазе по Гумилёву.

Душа – по апостолу Павлу, наряду с духом и телесной – одна из трёх ипостасей личности, называемая также в посланиях св.ап.Павла «внешним человеком» или «женой».

Дух – по апостолу Павлу, наряду с душой и телесной – одна из трёх ипостасей личности, называемая также в посланиях св.ап.Павла «внутренним человеком» или «мужем».

Идея – часть «коллективного бессознательного», ядро развивающегося комплекса.

Идеал – часть «коллективного бессознательного», внутренний образ, стимулирующий движение к некоторой цели.

Интровертный, Интроверсия – по Юнгу, обращение психической энергии вовнутрь, от объекта к образам бессознательного; связано с негативной установкой личности или сообщества в фазе Надлома.

Интуиция – одна из основных психологических функций по Юнгу, восприятие объектов в связи с бессознательными образами и идеями.

История – процесс развития цивилизованного человечества; соответствующая фаза процесса антропогенеза; наука, изучающая закономерности развития сообществ надстройки во взаимосвязи с культурной средой; в будущем – часть единой социальной науки;

Картезианство – механистическое представление о мире, состоящем из множества независимых движущихся атомов или иных элементарных частиц, по имени философа Декарта.

Коллективное бессознательное – по Юнгу, автономная часть психической структуры, передаваемая от родителям к детям; её содержанием являются древние архетипы и, по нашему мнению, также творческие комплексы, развивающиеся от поколения к поколению творческой среды – см. также Внутреннейшее.

Комплекс – по Юнгу, «группировка психических элементов вокруг эмоционально окрашенных содержаний», состоит из бессознательного ядерного элемента и множества вторично присоединившихся сознательных и бессознательных ассоциаций.

Корпорация – сообщество в фазе Надлома, объединённое общими идеологией, иерархией и условиями развития.

Кульминация – узел, соответствующий переходу сообщества или личности от Надлома к Гармонической фазе.

Личное бессознательное – автономная часть психической структуры личности, обеспечивающая связь между сознанием и коллективным бессознательным, а также изоляцию от сознания, созревание и активизацию личных комплексов.

Либидо – психическая энергия, то же что пассионарность.

Мифология – система недифференцированных чувственно-интуитивных представлений, отражающих восприятие реальности в связи с содержанием коллективного бессознательного, соответствует развитию сообществ в скрытой стадии фазы Подъёма (например, астрологические и алхимические мифы в начале Подъёма Науки; интерес к научной фантастике – признак Подъёма современной науки).

Мышление – одна из основных психологических функций по Юнгу, относится к сфере сознания, связывает отдельные представления с общими понятиями.

Надлом – фаза развития сообщества или личности, после Пика Подъёма, сопровождающаяся расколом надстройки (сознания) и преобладанием отталкивания, антипатий внутри системы; подразделяется на две линии (Вход и Выход) или 4 четверти (предварительная, активная, конструктивная, завершающая).

Надстройка – управляющая подсистема в системе сообществ, например, цивилизация для суперэтноса.

Наука – творческое меньшинство, развивающее на основе развитых эмпирических систем, соответствующих дифференцированным идеологическим установкам, универсальных моделей и единой системы знаний.

Ощущение – по Юнгу, одна из основных функций психики, которую можно определить как направленное восприятие, отклоняющее сознательные или интуитивные ассоциации.

Палингенез – по Тойнби, следствие раскола в надломленном обществе, выражается в синкретическом соединении новых идей с возрождением к жизни идеалов славного прошлого (на стадии Реставрации).

Пассеизм – ощущение времени, при котором прошлое воспринимается как идеал, и объект интереса важнее реальности.

Пассионарии – личности и сообщества, одержимые творческим комплексом, отвлекающим психическую энергию от обыденных сторон жизни и даже от самосохранения.

Пассионарность – психическая энергия, то же что и либидо. Как характеристика поведения, по Гумилеву, – активные внешние проявления внутренней энергии творческого комплекса.

Пик Подъёма – узел, соответствующий переходу сообщества или личности от Подъёма к Надлому, от умножения внешних связей к их сокращению, от усложнения к упрощению.

Подъём – начальная фаза в развитии сообщества или личности, установление внешних связей и усложнение надстройки (сознания). Фаза делится на два периода – скрытый (инкубационный) и явный, или на 4 четверти, соответствующие младенчеству, детству, отрочеству и юности.

Психологичекий тип – по Юнгу, один из 8 элементов классификации психологических установок на основе наиболее развитой из 4 основных психических функций (мышление, чувство, ощущение, интуиция) и двух установок по знаку интереса к реальности – интроверсии и экстраверсии.

Психология – применительно к личности (сообществу): процесс развития связей между сознанием, личным и коллективным бессознательным; наука, изучающая структуру личности, движение в ней либидо и информации.

Религия – развивающаяся на основе развитой мифологии система понятий, получающая связность за счет проекций личного бессознательного, соответствует явной стадии Подъёма (например, «религия разума» в эпоху просвещения, или «вера в науку» в Советском Союзе 1960-х).

Реставрация – диктуемое прагматическими целями преодоления кризиса возрождение форм идеологии и политики, предшествующих революционному Надлому, а также заимствование их от доминирующего внешнего субъекта.

Символ – образ или знак, интуитивно связанный с идеей или иным неосознанным общим содержанием коллективного бессознательного.

Смена центра – узел, завершающий первую четверть Надлома, а также акматическую (дуалистическую) фазу, разрушение центра надстройки, связанного с родительской традицией.

Сознание – часть личности, контролирующая поведение, восприятие и общение в соответствии с культурными стереотипами, а также процессы воспитания или творческого самовоспитания, то есть формирования стереотипов.

Стереотип – бессознательное применение в поведении, восприятии, общении правил или последовательностей, определяемых содержанием личного бессознательного.

Творческая среда – базовая часть сообщества «творческого меньшинства» после дифференциации, соответствует в психологии побуждающему, изолирующему, аккумулирующему энергию «женскому началу».

Творческий комплекс – применительно к личности, согласно Юнгу, автономный психический процесс, отвлекающий психическую энергию от обыденной личности ради решения творческих задач, востребованных творческой средой и обществом; активная часть творческого меньшинства; и соответствующий архетип в коллективном бессознательном.

Творческое меньшинство – описанное Тойнби понятие, соответствует наиболее пассионарной части цивилизации или иного сообщества, которое находит Ответ на Вызов времени, осуществляя движение «Ухода и возврата»; включает в себя творческую среду и активный творческий комплекс.

Телесная ипостась – по апостолу Павлу, наряду с духом и душой – одна из трёх ипостасей личности, называемая также в посланиях св.ап.Павла «плотью», а в библейской символике обозначаемая скотом.

Традиция – сообщество, находящееся в одноименной фазе (она же– Инерционная или Гармоническая), объединенное общими судьбой и знаниями; а также свободные действия, в которых выражается эти знания и общность.

Узел – момент на шкале развития сообщества или личности, соответствующий коренным изменениям структуры управляющих связей в надстройке; а также соответствующий быстрый процесс внутри верхнего уровня иерархии.

Установка – по Юнгу, готовность психики действовать и реагировать в известном направлении, то есть стереотипно.

Уход и возврат – описанное Тойнби движение творческого меньшинства, включающее три стадии – удаления, изоляции и творчества, возвращения, соответствует фазе Надлома.

Чувство – одна из основных психических функций по Юнгу, относится к сфере сознания и связывает содержания сознания или бессознательного с ценностными оценками.

Цивилизация – в широком смысле определяется через противопоставление варварству, как система идей, обеспечивающая защиту и распространение культуры; в узком смысле, соответствующем описательному определению понятия в теории Тойнби, — надстройка или управляющая подсистема суперэтноса.

Философия – на основе завершенной религии активный поиск взаимосвязей (смысловых рифм) между понятиями, формирование языка надстройки в Акматической фазе; в базовых сообществах философии соответствует поэзия.

Футуризм – ощущение времени, при котором будущее воспринимается как идеал и объект интереса важнее реальности.

Эгрегор – субъект «коллективного бессознательного», живая идея, объединяющая, агрегирующая большое сообщество в рамках исторического процесса.

Эго – по Юнгу, «комплекс идей, представлений, составляющий для меня центр поля моего сознания и который, как мне кажется, обладает в высокой степени непрерывностью и тождественностью (идентичностью) с самим собой», соответственно – «альтер эго» появляется при раздвоении этго комплекса в узлах Пика Подъёма и Кульминации.

Экстраверсия – по Юнгу, обращение психической энергии вовне, позитивная установка субъекта в смысле интереса к объекту.

Библиография

Барков А.Н.. Роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита»: Альтернативное прочтение – Киев: Текна А/Т, 1994.

Белобровцева И., Кульюс С. Роман М.Булгакова «Мастер и Маргарита». Комментарий – М.: Книжный клуб 36.6, 2007.

Бузиновская О., Бузиновский С. Тайна Воланда – СПб.: Лев и Сова, 2007.

Булгакова Е.С. Дневник Елены Булгаковой – М.: Кн.палата, 1990.

Булгаков М.А. Собрание сочинений в пяти томах – М.: Художественная литература, 1990.

Булгаков М.А. Великий канцлер. Черновые редакции романа «Мастер и Маргарита» – М.: Новости, 1992.

Гёте И.В. Фауст. – М.: ЭКСМО, 2008.

Гоголь Н.В. Выбранные места из переписки с друзьями. – СПб.: Азбука-классика, 2005.

Гоголь Н.В. Мёртвые души. – М.: Художественная литература, 1985.

Гулыга А.В. Кант. – М.: Соратник, 1994.

Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. — Л.: Гидрометеоиздат, 1990.

Деко А. Апостол Павел. – М.: Молодая гвардия, 2005.

Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы. в 2 т. – М.: Правда, 1991.

Ильф И., Петров Е. Золотой Телёнок. – СПб.: Лениздат, 1992.

Кант И. Критика чистого разума. – М.: Мысль, 1994.

Кант И. Трактаты и статьи (1784-1796), Соч. том I. – М.: Ками, 1993.

Лосев А.Ф. Очерки античного символизма и мифологии. – М.: Мысль, 1993.

Маркс К. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта // К.Маркс и Ф.Энгельс. Избранные произведения, т. 1. – М., 1985.

Мольер. Пьесы. – М.: АСТ, 2004.

Поляков Е.С. Одна версия предательства Иуды. – М.: Крафт+, 2004.

Пугачёв Р.В. Государство и Традиция. – М.: Современная экономика и право, 2006.

Пушкин А.С. Стихотворения. Поэмы. Евгений Онегин. Драматические произведения. Проза. – М.: ЭКСМО, 2008.

Ренан Э. Антихрист. – М.: ЭКСМО, 2008.

Соколов Б.В. Булгаков. Энциклопедия. – М.: Алгоритм, 2003.

Тойнби А.Дж. Постижение истории. – М.: прогресс, 1991.

Толстой Л.Н. Собрание сочинений в 12 т. – М.: Правда, 1987.

Турчин В.Ф. Феномен Науки. Кибернетический подход к эволюции, – М.: ЭТС, 2000.

Шварц Е. Пьесы, в 2 т. – М.: Флюид, 2008

Юнг К.Г. Архетип и символ. – М., Ренессанс, 1991.

Юнг К.Г. Психологические типы. – М., Эксмо, 2001.

Юнг К.Г. Дух в человеке, искусстве и литературе. – Мн.: Харвест, 2003.

Примечания:

Запись римскими цифрами числа 2009

Текст написан в конце 2008 года. Наступающий год — 2009-й, год быка.

Роберт Людвигович Бартини (настоящее имя — Роберто Орос ди Бартини, итал. Roberto Oros di Bartini, род. 14 мая 1897, Фиуме, Австро-Венгрия — ум. 6 декабря 1974, Москва) — итальянский аристократ, коммунист, уехавший из фашистской Италии в СССР, где стал известным авиаконструктором. Физик, создатель проектов аппаратов на новых принципах. Автор более 60 законченных проектов самолётов. Комбриг. В анкетах, в графе «национальность» писал: «русский». Малоизвестный широкому кругу общественности, а также авиационным специалистам, был не только выдающимся конструктором и учёным, но и тайным вдохновителем советской космической программы. Сергей Павлович Королёв называл Бартини своим учителем. В разное время и в разной степени с Бартини были связаны: Королёв, Ильюшин, Антонов, Мясищев, Яковлев и многие другие.

Центральная комиссия по улучшению быта ученых при СНК РСФСР — в 1921-1931 гг., председатель А. Б. Халатов. Первоначально в 1920 г. по инициативе М. Горького создана в Петрограде. Преобразована в Комиссию содействия ученым при СНК СССР, действовала до 1937 г.

Кант И. «Идея всеобщей истории во всемирно-гражданском плане», Положение восьмое. (прим. автора)

М.Булгаков – из протокола допроса в ОГПУ 22.09.1926 г. (прим. автора)

См. приложение А. (прим. автора)

О.и С. Бузиновские, «Тайна Воланда» (прим. автора)

А.Ф.Лосев, «Античная литература» (прим. автора)

А.Ф.Лосев, там же (прим. автора)

Г.Брандес «Анатоль Франс» (прим. автора)

И.Кант, «Идея всеобщей истории во всемирно-гражданском плане» (прим. автора)

Гёте. «Фауст» (прим. автора)

Глава 18 «Неудачливые визитеры» (прим. автора)

Cм. Приложение А2. (прим. автора)

Евангелие от Матфея (Мф.) 23,8 (прим. автора)

Р.В.Пугачёв, «Государство и Традиция» (прим. автора)

Откровения Иоанна Богослова (Откр.) 11,8 (прим. автора)

Деяния святых апостолов (Деян.) 7,22 (прим. автора)

Евангелие от Иоанна (Ин.) 13,26-27 (прим. автора)

Ин. 21,20-23 (прим. автора)

Ин. 21,24 (прим. автора)

Мф. 26,25 (прим. автора)

Ин. 12,4-6 (прим. автора)

Ин. 15,15 (прим. автора)

Первое послание к Коринфянам Святого Апостола Павла (1 Кор.) 13,1 (прим. автора)

Откр. 3,15-17 (прим. автора)

Ин. 19,11 (прим. автора)

Мф. 27,5 (прим. автора)

Евангелие от Луки (Лк.) 24,21 (прим. автора)

Мф. 26,24-25 (прим. автора)

Ин. 17,12 (прим. автора)

Мф. 18, 11-14 (прим. автора)

Ин. 20,25 (прим. автора)

Ин 1,35-37 (прим. автора)

Деян. 22,7 (прим. автора)

Послание к Римлянам Апостола Павла (Рим.) 1, 26-27 (прим. автора)

Первое послание к Тимофею Апостола Павла (1 Тим.) 2:11-15 (прим. автора)

Ин. 19, 28-30 (прим. автора)

Ин. 19, 12 (прим. автора)

Ин. 1, 38-39 (прим. автора)

1 Кор. 13,13 (прим. автора)

Ин. 2,15 (прим. автора)

Откр. 13,18 (прим. автора)

Лк. 15,22 (прим. автора)

Лк. 16, 1-13 (прим. автора)

Послание к Галатам Апостола Павла (Гал.) 4, 1-3 (прим. автора)

1 Тим. 3, 2-5 (прим. автора)

1 Тим. 1, 4 (прим. автора)

Лосев А.Ф. «Очерки античного символизма и мифологии» – М. 1993, с.752 (прим. автора)

Книга Левит (Лев.) 19,27 (прим. автора)

1 Кор. 14, 15-16 (прим. автора)

Мф. 27,37 (прим. автора)

Гоголь Н.В. «Мёртвые души» (прим. автора)

Гоголь Н.В. «Выбранные места из переписки с друзьями» XVIII,2 (прим. автора)

Там же (прим. автора)

Гоголь Н.В., там же (прим. автора)

Гоголь Н.В. «Выбранные места из переписки с друзьями» XVIII,2 (прим. автора)

Мф. 25,1-13 (прим. автора)

Послание к Ефесянам (Ефес.) 5,33 (прим. автора)

1 Кор. 11,3 (прим. автора)

Мф. 4,3-4 (прим. автора)

Мф. 12,24-26 (прим. автора)

Евангелие от Марка (Мк.) 4,15-17 (прим. автора)

Мф. 16, 22-23 (прим. автора)

Мф. 12,35 (прим. автора)

Лк. 10, 18 (прим. автора)

1 Тим. 2,15 (прим. автора)

Мк. 7,16 (прим. автора)

Мф. 18,20 (прим. автора)

Мк. 24, 23-24 (прим. автора)

Откр. 19,12 (прим. автора)

Мк. 26,31 (прим. автора)

Мк. 25,34-36 (прим. автора)

Откр. 16,15 (прим. автора)

Юнг К.Г. «Брак как психологическое взаимоотношение» (прим. автора)

Мф. 11,9-11 (прим. автора)

Мф. 11, 2-6 (прим. автора)

Деян. 15,5 (прим. автора)

Откр. 9,11 (прим. автора)

Второе послание Петра (2 Петр.) 3,8 (прим. автора)

Лк. 12,52 (прим. автора)

Откр. 16,15 (прим. автора)

Откр. 2, 8-11 (прим. автора)

Откр. 2, 1-7 (прим. автора)

Откр. 12,1 (прим. автора)

Кант И. «Критика практического разума» (прим. автора)

Мк. 13,26 (прим. автора)

2 Петр. 3,10 (прим. автора)

1 Кор. 11,3 (прим. автора)

Мф .13.57 (прим. автора)

2 Петр. 3,8 (прим. автора)

Лк. 10, 30-35 (прим. автора)

Мф. 22,12-14 (прим. автора)

Мф. 20, 1-16 (прим. автора)

Мф. 13, 24-30 (прим. автора)

100

Откр. 2, 17 (прим. автора)

101

Е.Шварц. «Обыкновенное чудо» (прим. автора)

Оглавление

Главная | Контакты | Нашёл ошибку | Прислать материал | Добавить в избранное

Все материалы представлены для ознакомления и принадлежат их авторам.