• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Брали как-то у Игоря Черного, доктора филологических наук и профессора, интервью. Спросили, имея в виду любимую нашу фантастику:

– Имеет ли смысл производить разделение по жанрам, или все-таки стоит подходить к книге любого жанра, как к представительнице литературы?

И прозвучал ответ:

– Жанр? Какой жанр? Это называется непрофессионализм. Жанр, он один – роман. Такой жанр – "роман". А дальше уже идет внутрижанровая типология. Есть роман исторический, есть роман производственный, есть роман фантастический. Дальше идет в фантастическом романе разделение на подвиды и типы: фэнтези, сайенс фикшн, историческая фантастика и так далее. Деление все более мелкое, мелкое и мелкое. Точно так же, как и жанры: повесть, рассказ и так далее. Разделение на жанры и виды идет с классиков, с Аристотеля…

Ладно, допустим, большинству эстетически непоколебимых граждан, твердо уверенных, что великая правота у них в кармане, а лучшая нравственность спит в их постели, это интервью – не указ. Тогда позвольте цитатку – с пылу, с жару, из Большого-пребольшого энциклопедического словаря:

"Жанр (франц. genre) – исторически сложившееся внутреннее подразделение искусства; тип художественного произведения в единстве формы и содержания. Эпический жанр (героическая поэма, роман, рассказ), лирический (ода, элегия, стихотворение, песня), драматический (трагедия, комедия); более подробно определение исходит из преобладающей тематики (роман бытовой, психологический и т. д.)."

Нетушки, говорит наш досточтимый оппонент. Это все немцы придумали.

Хорошо, повторим для внятности:

"Разделившись на роды (эпос, лирика, драма), каждый род литературы в свою очередь далее дифференцировался на виды и жанры. Жанры эпоса в свою очередь разделяются на большие (эпопея, роман), средние (повесть) и малые жанры (новелла, рассказ, сказка, басня, очерк, эссе)."

Откуда дровишки? А вот отсюда: учебник "Теория литературных жанров", автор – Пронин В. А., доктор филологических наук, профессор.

Эй, оппонент! Зеваешь? Тянешься за пивом? Не убеждает? Не приводит в священный трепет?! Хорошо. Зарываемся по уши в чертову уйму разного рода диссертаций, научных работ и трактатов яйцеголовых специалистов: "Жанр рассказа в творчестве М. Зощенко", "Различение жанров басни и притчи", "Жанр повести в творчестве А. Пушкина и Н. Гоголя", "Новелла как жанр английской литературы", "Эссе как литературный жанр"…

Нет, говорит оппонент, подкованный, как блоха Левши. Нет, и быть не может. Вот вам всем кукиш из широких штанин. Раз масса говорит, что фантастика – жанр, значит, жанр, и баста. Масса ошибаться не может. Массе, в особенности широкой, как те самые штанины, ваши литературоведческие вытребеньки по барабану. И узкой, интеллигентной массе, сторонящейся широкополосного быдла, тоже по барабану. Ишь, чего удумали: роман им жанр, рассказ им жанр…

Хорошо, ударим в барабан и мы.

Х. Ортега-и-Гассет в "Размышлениях о романе", в самой первой части "Упадок жанра" пишет: "Издатели жалуются: романов не покупают. Действительно, романы сейчас распродаются хуже, чем раньше, тогда как спрос на сочинения идеологического характера, напротив, растет. Уже и эти статистические выкладки наводят на мысль о кризисе жанра, и, когда кто-либо из моих юных друзей, особенно начинающий писатель, говорит, что сочиняет роман, я до глубины души поражаюсь его спокойствию. Я бы на его месте дрожал от страха."

И вскоре следует вывод: "Роман – медлительный жанр."

Эй, юные друзья, писатели-фантасты! Позвольте и нам поразиться вашему олимпийскому спокойствию, с которым вы выдаете в год три-четыре сотни фантастических романов. Слышите знакомое, разумное, доброе и вечное слово: «кризис»? Подставляем вместо "кризис жанра романа" – "кризис жанра фантастики", и получаем тот плач Ярославны, который льется ныне с каждой крепостной стены…

Умники, констатирует оппонент, съевший зубы на эльфах, собаку – на звездолетах, и печень – на конвентах. Семь пядей во лбу, и каждая винтом завита. Ишь, заморского Х. с ругательной фамилией приплели! Ближе надо быть к народу. Иначе надо мерять. Вот он, универсальный критерий, по которому кандидатов на грядущие фантастические премии заталкивают в прокрустово ложе номинаций: рассказ – объемом от нуля до двух авторских листов, повесть – от двух до восьми, роман – свыше восьми. Объем замерили, и баста. Мало ли, что А. Пушкин назвал "Евгения Онегина" романом! Меньше восьми листов? – даже зная, что листаж в поэзии считается иначе, чем в прозе, берем в руки калькулятор, умножаем число строк на число страниц, делим полученную цифру на семьсот… Ай да Пушкин, ай да сукин сын! Тянул-тянул, и не вытянул. Чуток меньше погонных… простите, романных восьми метров выходит. Берем все собрания сочинений Пушкина, зачеркиваем «роман» и пишем поверх "повесть в стихах". Или лучше: «поэма». Привычней глазу.

Что говорите? Поэма – это "Мертвые души" Гоголя? Ну, классики, ну, удружили…

В труде "Теория литературных жанров" есть такой пассаж: "В 1888-м году Ги де Мопассан опубликовал роман "Пьер и Жан", которому он предпослал предисловие, озаглавленное "О романе". Речь в нем идет о том, что же такое роман, как жанр, и сколь он многообразен. Писатель задается вопросом: "Если "Дон Кихот" роман, то роман ли «Западня»? Можно ли провести сравнение между "Тремя мушкетерами" Дюма, "Госпожой Бовари" Флобера, "Господином де Камор" О. Фейе и «Жерминалем» Золя? Сегодня можно было бы добавить и романы двадцатого века, такие, как «Улисс» Джойса, «Процесс» Кафки, "Мастер и Маргарита" М. Булгакова, "Тихий Дон" М. Шолохова, «Лолита» В. Набокова… Мопассан, однако, был прав, видя во всех перечисленных романах единство авторской позиции, которая заключается в постижении глубокого и скрытого смысла событий, возникающих на основе наблюдений и размышлений над тем, что происходит в мире. Этот критерий жанра актуален и сегодня."

Вот и нам хотелось бы почесать пером в затылке: если в качестве примера взять ряд фантастических романов – «Эфиоп» Б. Штерна, "Черный Баламут" Г. Л. Олди, "Солдаты Вавилона" А. Лазарчука, "Война за Асгард" К. Бенедиктова, «Армагед-дом» М. и С. Дяченко, и так далее – что между ними общего? Да, все это романы. Со всем набором признаков именно романа, как жанра:

– Полифоничность (читай, большое количество сюжетообразующих линий повествования). Предвосхищая встречный вопрос, отвечаем сразу: большое – это значит, больше двух.

– Принцип «многоязычия». По М. Бахтину, монологическая точка зрения на мир есть отдельный социальный язык – "язык крестьянства", "язык поколения", "язык молитвы", "язык политического дня" и т. п. – каждый из которых представляет отдельный способ осмысления мира. Роман – это победа «диалога» над «монологом», смешивающая несколько таких языков, несколько точек зрения на мир, так сказать, в одном флаконе; роман – "воплощенная стихия взаимоосвещения языков."

– Расширенное пространство текста (географическое, хронологическое, интеллектуальное, социальное, эстетическое и пр.).

– Усложненная фактура повествования (отступления лирические, исторические, пейзажные, психологические и др.), то есть "глубокий и скрытый смысл событий на основе наблюдений и размышлений за происходящим в мире".

Итак, первая точка соприкосновения найдена. Романы? – да. Но фантастика, впопыхах названная жанром, трещит по швам, пытаясь вместить абсолютно разное содержание и не менее различную форму этих книг. Трещит именно как жанр; в ином качестве она чудесно вместит еще сотню разнообразнейших романов. Тогда берем матушку нашу фантастику и режем пополам, на две общепринятые широкой массой части: фэнтези и "сайенс фикшн". Что есть фэнтези, кровная половинка? – ах, опять жанр… Продолжим вивисекцию. Кромсаем каждую часть матушки нашей на более мелкие ломтики: киберпанк, космическая опера, альтернативная история, криптоистория, литературная сказка, мистика, хоррор, гротеск, сатирическая «небывальщина», юмористическая…

Что есть каждая частица? – опять жанр?!

Какая-то амеба получается: как ни режь, опять целая амеба…

Или, если угодно, гидра.

Ситуация напоминает происхождение словесного паразита в виде слова «стёб». Раздуваясь и разевая смрадную пасть, он поглотил тонкости и оттенки, краски и смыслы, заключив в зловонную утробу все: юмор и сатиру, насмешку и пародию, сарказм и иронию, памфлет и эпиграмму… Куда ни ткни, что ни напиши, тебе гордо хихикают в ответ: стёб! стёб! стёб!!!

Так и с фантастикой.

Жанр.

Низкий.

А оппонент – высокий и страшно изысканный.

Что ж это получается, леди и джентльмены? Талдычим, как попки, про вульгарный жанр фантастики, во всеуслышанье осуждаем жанровость, как корень всех бед беллетристики, а король-то голый? Если говорим, что жанровость – это плохо, тогда давайте осудим роман, рассказ, оду и элегию, эссе и басню… Вот они, жанры! Вот они, низкие! Ату их!!! Или просто мы придумали несуществующий жупел, чтобы радостно плясать вокруг и кидаться банановыми шкурками?

Вальтер Скотт в статье "О сверхъестественном в литературе" ("Форейн куотерли ревью", 1827 г.) рассматривает фантастику, как один из "методов отображения чудесного и сверхъестественного в литературе", в качестве записного фантаста называя Э. Т. А. Гофмана. Дело в том, что мудрый сэр Вальтер видел: фантастический метод – не единственный, позволяющий отобразить чудесное. А этимология слова «Фантастика» происходит от греч. phantastike, что значит "искусство воображать", без которого художественная литература, да и все искусство в целом невозможны в принципе. Т. е., мы упираемся в банальность, которую упрямо не хотят замечать: фантастика как метод, как один из большого набора инструментов писателя, может присутствовать хоть у Пушкина, хоть у Пупкина.

Что не унижает Пушкина и не возвышает Пупкина.

Фантастика же как совокупность методов расширяется до течения, отдельного направления в литературе, будучи в прямом родстве с романтизмом и символизмом, реализмом и сюрреализмом. Мощное течение полноводной реки, струящей воды меж двух берегов: пологий склон «достоверности» и круча «вымысла». Здесь найдется место всякой струе: мистике и ужасам, альтернативной истории и фэнтези, космоопере и бурлеску… А набрать воды из реки можно во флягу (рассказ), в ведро (повесть) или в бочку (роман).

Жанры, как известно, "tout genre est permis hors les genres ennuyeux." То есть, если верить французам, разрешены все, кроме скучного. Возможно, поэтому улыбчивый француз не понимает, отчего наша загадочная душа зовет В. Гюго – классиком, а А. Дюма – беллетристом. Отчего первого уважает, а второго обзывает "детско-юношеской беллетристикой". Не понять ему такого подхода! Потому что беллетристика по-французки: "прекрасное письмо".

А по-нашенски, по-эстетски беллетристика – ерунда и умов смятенье.

Хоть кол на голове теши.