• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

При изученіи всякаго явленія неизб?жны два момента: во-первыхъ, надо опред?лить явленіе, какъ таковое, безъ отношенія къ другимъ явленіямъ родственнаго порядка; во-вторыхъ, опред?лить м?сто изсл?дуемаго явленія въ ряду этихъ родственныхъ явленій. Пока н?тъ отв?та на второй вопросъ, явленіе не можетъ считаться изученнымъ, потому что остается за бортомъ научной системы, объединяющей и объясняющей данный классъ явленій. Для филолога, конечно, интересно изученіе мертваго языка; но главная его ц?ль — опред?лить м?сто и значеніе изучаемаго языка въ семь? другихъ сродныхъ языковъ. Это и есть самый интересный моментъ въ научной работ?, потому что на этомъ пути самое ничтожное съ перваго взгляда явленіе можетъ превратиться въ глубокій философскій вопросъ. Точно такія же требованія долженъ ставить себ? и изсл?дователь всякихъ другихъ продуктовъ словеснаго творчества. Въ данномъ случа? д?ло идетъ о ц?ломъ класс? явленій: заговорахъ, заклинаніяхъ, оберегахъ и т. д., какъ особомъ вид? словеснаго творчества. Въ какомъ же положеніи находится изсл?дованіе ихъ съ отм?ченныхъ выше точекъ зр?нія? Изучена ли сущность явленія? Что такое «заговоръ»? Хотя уже не малое количество ученыхъ пыталось разобраться въ этомъ вопрос?, но, къ сожал?нію, приходится констатировать фактъ, что д?ло находится въ самомъ печальномъ положеніи. Даже не опред?лена еще та характерная черта, которая ставитъ границу между этимъ видомъ творчества и сос?дними. Если такъ д?ло обстоитъ съ первымъ вопросомъ, то само собою понятно, что еще въ худшемъ положеніи находится второй вопросъ. В?дь, на него только тогда и можно отв?тить, когда р?шенъ первый. Однако давно уже было заявлено о прав? заговоровъ на м?сто въ исторіи литературы.

И м?сто имъ дано. Ми?ологи заявили о правахъ заговора, они же сд?лали ему и очень почетный пріемъ. Б?да лишь въ томъ, что не указали для него опред?леннаго м?ста. Они нашли въ заговорахъ богатый матеріалъ для своихъ фантастическихъ построекъ въ области ми?ологіи; это и было причиной радушнаго пріема. А вопросъ о томъ, ч?мъ же заговоръ отличается отъ другихъ видовъ народнаго творчества, ихъ мало интересовалъ. Для нихъ былъ важенъ не видъ творчества, а его содержаніе, своебразно истолковываемое. Естественно, что при такой постановк? вопроса положеніе заговора было очень непрочно и должно было пошатнуться съ крушеніемъ ми?ологической школы. Такъ оно и случилось. Правда, правъ заговора на м?сто въ исторіи литературы никто не оспариваетъ, изсл?дованіе ихъ все разростается, но м?ста въ исторіи литературы они фактически не им?ютъ. Въ курсъ народной словесности историками механически вставляется н?сколько страничекъ о заговорахъ, да и то не всегда. И гд? ихъ ни приклеилъ — все хорошо. Такое отт?сненіе заговора понятно само собой, разъ вниманіе обращается не на форму, а на содержаніе. В?дь, содержаніе-то его почти всегда то же самое, что и въ апокрифахъ, сказкахъ, п?сняхъ и т. д., въ видахъ народнаго творчества, бол?е богатыхъ и бол?е доступныхъ изсл?дованію. А если д?ло обстоитъ такъ, то, д?йствительно, заслуживаетъ ли заговоръ того почетнаго м?ста въ исторіи словесности, о какомъ мечтали ми?ологи? В?дь, для исторіи литературы важно главнымъ образомъ содержаніе литературныхъ видовъ, то изм?нчивое, носителями чего они являются, художественно выраженныя идеи и движеніе ихъ^{1}). А заговоры съ этой точки зр?нія представляютъ самый неблагодарный матеріалъ. Въ нихъ меньше, ч?мъ во всякомъ другомъ поэтическомъ вид?, зам?тна см?на идей и настроеній. Такая неподвижность объясняется неизм?нностью самого объекта заговора. Если въ наши дни заговоръ отъ крови служитъ выраженіемъ желанія, чтобы кровь остановилась, то и тысячи л?тъ назадъ онъ выражалъ то же самое желаніе. Изм?нилась лишь форма выраженія. Такимъ образомъ, оказывается, зд?сь отношеніе между содержаніемъ и формой какъ разъ обратное тому, какое интересно для исторіи литературы. Только отд?льнымъ заговорамъ удалось изб?жать этой роковой судьбы. Использованіе же заговоровъ въ томъ род?, какъ это д?лали ми?ологи, т. е. разсматриваніе ихъ, какъ отголосковъ исчезнувшей ми?ологической системы, или же въ дух? Мансикка, перевернувшаго теорію ми?ологовъ наизнанку, крайне рисковано. Д?ло въ томъ, что т? фантастическіе образы, какіе ми?ологи считали отраженіемъ ми?а, а Мансикка — христіанскими символами, могли возникнуть изъ самыхъ реальныхъ источниковъ. Что въ н?которыхъ случаяхъ д?ло обстояло именно такъ, это мы увидимъ въ дальн?йшемъ. Такъ могли явиться, напр., образы чудесной щуки, жел?знаго тына, булатнаго дуба и т. д. Оказывается, что и использованіе самого содержанія заговоровъ въ историко-литературныхъ или какихъ-либо другихъ ц?ляхъ рисковано, пока не изсл?дованы причины появленія въ данной форм? именно такого, а не другого содержанія. Сл?довательно, при изученіи заговора, прежде всего приходится изсл?довать именно форму и ея развитіе. А это бол?е интересно для теоріи, ч?мъ для исторіи словесности. Такимъ образомъ, мы приходимъ къ постановк? перваго вопроса. Надо изсл?довать заговоръ, какъ особый видъ словеснаго творчества, разсмотр?ть его формы, просл?дить ихъ развитіе, опред?лить ихъ содержаніе и выяснить отношеніе содержанія къ форм?.

Отчасти этихъ вопросовъ касались два первоклассныхъ русскихъ ученыхъ — Потебня и Веселовскій и посл?дователи перваго. Но они опять таки изсл?довали заговоръ не самъ по себ?, а какъ одинъ изъ случаевъ проявленія психологическаго параллелизма, мышленія посредствомъ сравненія; словомъ, они интересовались имъ постольку, поскольку зам?чали въ немъ сходство съ другими видами народнаго творчества, а не разницу; обращали вниманіе не на оригинальныя черты заговора, а на общія всей народной поэзіи. Р?шенію нам?ченныхъ сейчасъ вопросовъ я и посвятилъ эту работу. Невозможность въ достаточной м?р? использовать западно-европейскіе заговоры была причиной того, что н?которыя положенія могутъ показаться слабо аргументированными. Однако для меня ручательствомъ въ правильности избраннаго пути изсл?дованія и теоріи, явившейся результатомъ его, служитъ то обстоятельство, что даже въ томъ несовершенномъ вид?, въ какомъ мн? удалось представить развитіе заговоровъ, они выступаютъ уже съ опред?ленной, характерной физіономіей, требующей и опред?леннаго м?ста для себя среди другихъ видовъ поэтическаго творчества, а, сл?довательно, является возможность отв?та и на второй изъ поставленныхъ выше двухъ кардинальныхъ вопросовъ. Но это требуетъ привлеченія къ д?лу новаго матеріала и новаго не мен?е кропотливаго изсл?дованія. Поэтому я позволяю себ? во введеніи сд?лать лишь краткое указаніе того направленія, въ какомъ должно искать отв?та, на основаніи данныхъ, уже добытыхъ совершенною частью работы.

Такъ гд? же м?сто заговора въ ряду другихъ видовъ поэтическаго творчества? Прежде всего — что это, эпическое, лирическое или драматическое творчество? Ни то, ни другое, ни третье. Или в?рн?е — и то, и другое, и третье, и даже четвертое, поскольку заговоръ является въ прозаическомъ вид?. Съ теоретической стороны т?мъ и интересенъ заговоръ, что онъ является отличнымъ представителемъ примитивнаго синкретическаго творчества, изъ котораго дифференцировались потомъ отд?льные поэтическіе виды. Поскольку заговоръ заключаетъ въ себ? элементъ д?йствія, онъ относится къ драматическому творчеству. Зд?сь мы находимъ т? ???????, ячейки, изъ которыхъ потомъ развилось драматическое д?йствіе; зд?сь мы видимъ, какъ къ ???????. присоединялись ????????, можемъ просл?дить зарожденіе ихъ. Зародыши драматическаго творчества были именно въ заклинаніяхъ и заговорахъ. Но въ благопріятныя условія для развитія ихъ попали далеко не вс? заклинанія. Естественно, что заговоры частнаго характера, т. е. исполнявшіеся въ интересахъ отд?льнаго лица, не получили дальн?йшаго развитія въ этомъ направленіи, такъ какъ не находили необходимой для себя общественной поддержки. Въ бол?е благопріятныхъ условіяхъ стояли заклинанія коллективныя, общественныя, т. е. совершавшіяся ц?лою группой въ интересахъ общины. Коллективныя заклинанія представляютъ уже сплошь да рядомъ рельефно выраженныя характерныя черты драмы: синкретизмъ д?йствія, мимики и слова. Но судьба и этихъ заклинаній была различна. Р?шительнымъ моментомъ для дальн?йшаго развитія заклинанія является отношеніе его къ культу. Оно могло обратиться либо въ культъ, либо въ простой обрядъ, не им?ющій никакого касательства съ культомъ. Изсл?дованіе Фрэзера^{2}) показало, въ какомъ отношеніи къ заклинанію стоятъ н?которые арійскіе культы, а въ частности культъ Діониса и Деметры, что для насъ особенно важно. Съ другой стороны достаточно опред?ленно уже установлено и отношеніе обряда къ заклинанію^{3}). Въ томъ и другомъ случа? въ основ? усматривается заклинаніе. Понятно, что судьба драматическаго элемента въ культ? и въ обряд? должна быть различной. Культъ сохраняетъ свою важность и серіозность, обрядъ вырождается въ игру и шутку. Вотъ каковъ предполагаемый путь доисторическаго развитія драматическаго творчества. Въ конц? его мы находимъ дв? в?тви. Какая же изъ нихъ дала тотъ поб?гъ, который развился въ античную драму? Обратимъ вниманіе на то, что описанный сейчасъ процессъ драматическаго развитія нам?чается безъ помощи изсл?дованія самой драмы, какъ литературнаго вида. Теперь обратимся къ теоріи возникновенія драмы, созданной на основаніи данныхъ, представляемыхъ самой драмой. Ее высказалъ еще Аристотель, и она до сихъ поръ повторяется. Что же онъ говоритъ? Хотя показанія Аристотеля н?сколько сбивчивы, все же онъ опред?ленно указываетъ, два исходныхъ пункта драмы. И эти два источника оказываются, какъ будто, т?ми двумя в?твями, какими кончилась доисторическая эпоха драмы. У Аристотеля сплетаются дв? теоріи: по одной — драма происходитъ изъ взаимод?йствія культовъ Діониса и Деметры, по другой — изъ пелопоннесской сатирической игры ряженыхъ. Совпаденіе двухъ концовъ въ первомъ случа? очевидно, если мы припомнимъ выводы Фрэзера относительно упомянутыхъ культовъ. Можно установить совпаденіе и двухъ другихъ концовъ. Для этого потребуется изсл?довать отношеніе сатирической игры къ обряду, им?ющему въ основ? заклинаніе. Что это была за игра? Прежде всего самое названіе трагедіи — ???????? — подчеркиваетъ въ ней два элемента: элементъ мимики, ряженія и элементъ п?нія. ???????? — п?сня козла, сатировъ. Очевидно, это была хороводная обрядовая игра. А, какъ установлено, обрядовыя игры, сопровождающіяся п?ніемъ, пляской, ряженіемъ, первоначально вовсе не были простой забавой; он? им?ли важное соціальное значеніе. Он? развились изъ магическаго обряда, изъ заклинанія, и сплошь да рядомъ заключаютъ еще въ себ? его отголоски. Н?тъ ли такихъ отголосковъ и въ сатирической игр?? Самое участіе сатировъ уже даетъ поводъ заподозрить зд?сь присутствіе заклинательнаго элемента. Сатиры изображались полулюдьми-полукозлами. Откуда взялся такой образъ? Что это, изобр?теніе досужей фантазіи? Трудно допустить. Мы знаемъ, какую важную роль играло въ жизни первобытнаго челов?ка то, что у насъ часто является только въ вид? забавы. Такъ было хотя бы съ танцемъ. Относительно умственной д?ятельности надо допустить то же самое. Не сл?дуетъ никогда забывать, что примитивный челов?къ вынужденъ неустанно бороться за свое существованіе. Все, что онъ создаетъ, им?етъ либо прямое, либо косвенное отношеніе къ этой борьб?. Если намъ и кажутся фантастическія созданія примитивной ми?ологіи плодомъ необузданной фантазіи, мы все-таки не им?емъ права называть ихъ таковыми, пока не выясненъ самый процессъ созданія этихъ образовъ. Заговоры, особенно русскіе, столь обильные подобными образами, и зд?сь могутъ оказать громадную услугу ми?ологіи. Въ нихъ намъ удается иногда просл?дить процессъ превращенія самаго реальнаго образа въ ц?лую фантасмагорію и вскрыть его психологическіе мотивы. Если мы теперь съ этой точки зр?нія будемъ разсматривать сатира, то прежде всего спросимъ: не соотв?тствуетъ ли онъ какому-нибудь реальному образу? Есть основаніе предположить, что изображеніе сатира явилось на почв? заклинательнаго обряда. Полную параллель образа мы находимъ въ мимическихъ танцахъ различныхъ дикихъ народовъ. У американскихъ краснокожихъ видимъ получелов?ка-полубизона^{4}). Это въ бизоньемъ танц?, гд? участники танца наряжаются бизонами. У новогвинейскихъ дикарей — получелов?къ-полурыба. Тоже въ мимическомъ танц?^{5}). Отношеніе этихъ танцевъ къ заговору будетъ разобрано ниже (гл. V). Они тоже являются заклинаніями. Ряженіе бизономъ или рыбою стоитъ въ связи съ т?мъ, что служитъ главнымъ промысломъ племени. Въ первомъ случа? — охота, во второмъ — рыбная ловля. Совершенно аналогичнымъ образомъ могли появиться у грековъ въ періодъ пастушескій или также охотничій полулюди-полукозлы, появиться на почв? заклинанія. Потомъ уже заклинаніе выродилось въ сатирическую игру. Такъ совпадаютъ и дв? другія в?тви драмы, историческая и доисторическая. Вотъ путь, какой нам?чается для изсл?дованія отношенія заговора къ драм?.

Аналогичныя отношенія можно установить между заговоромъ и лирикой. Поскольку заговоръ заключаетъ въ себ? отголоски душевныхъ переживаній своихъ творцовъ, онъ лириченъ. И судьба хранящихся въ немъ лирическихъ задатковъ также, главнымъ образомъ, завис?ла отъ соціальнаго значенія заговора и отношенія его къ культу. Если лирическій заговоръ примыкалъ къ культу, то онъ обращался въ религіозную п?снь, молитву, гимнъ; если же оставался вн? культа, изъ него развивалась обрядовая п?сня-заклинаніе. Потомъ характеръ заклинанія утрачивался. Если для Потебни заговоръ — Limus ut hic durescit et haec ut cera liquescit uno eodemque igni, sic — nostro Daphnis amore — безъ сомн?нія есть молитва^{6}), то мн? кажется, что сл?дующая, расп?ваемая и понын? народомъ на купальскихъ играхъ п?сня восходитъ къ источнику однородному съ источникомъ латинскаго заговора.

,Oj na Kupajli, ohon horyt

A u Iwana serce bolyt’.

Nechaj bolyt’, nechaj znaje,

Nechaj inszoji ne zajmaje,

Nechaj jidnu Hannu maje^{7}[1]).

Оба произведенія возникли, надо полагать, изъ чары-присушки (см. гл. V).

Наконецъ, третій элементъ заговора — эпическій. Вліяніе на соотв?тствующій видъ народной поэзіи онъ, кажется, им?лъ очень незначительное (въ частности на созданіе апокрифическихъ сюжетовъ). Зато въ развитіи самого заговора онъ им?лъ р?шающее значеніе. Два первыхъ элемента должны были отступить предъ посл?днимъ. Въ заговорахъ отразились любопытные пріемы эпическаго творчества примитивнаго ума. Изсл?дованіе главнымъ образомъ эпическихъ сюжетовъ заговора и составитъ центръ настоящей работы.

Таковъ литературный интересъ изученія заговора. Но не мен?е интересенъ онъ и съ другихъ точекъ зр?нія. На исторіи заговора, какъ увидимъ, отразилась, напр., одна изъ самыхъ драгоц?нныхъ чертъ челов?ческаго разума. Та именно, которая движетъ челов?чество по пути прогресса во вс?хъ областяхъ. Можетъ быть, это утвержденіе покажется парадоксомъ. Въ заговорахъ привыкли вид?ть, напротивъ, проявленіе глупости челов?ческой. Однако это не такъ. Постоянное стремленіе отыскать причину даннаго явленія, объяснить непонятное — вотъ что было главнымъ двигателемъ въ исторіи заговора. В?ков?чный вопросъ «почему?» появлялся на каждой исторической ступени заговора. Каждая посл?дующая ступень была отв?томъ на него. И, если мы теперь съ улыбкой готовы смотр?ть на создавшуюся такимъ образомъ наивную систему, мен?е вс?хъ виноваты въ этомъ творцы ея.

Примечания:

1

Ой, на Купале огонь горит / А у Ивана сердце болит / Пусть болит, пусть знает / Пусть другую не берет, / Пусть одну Ганну берет.