• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Жизнь не приходится по совести,

совесть сгибается по жизни.

Лев Толстой

Жить человеку лучше среди друзей, а не среди врагов. Причём намного лучше, потому что среди врагов вряд ли вообще можно жить. Значит надо как-то подружиться с окружающими людьми. В результате любой человек, взрослея, начинает чувствовать, что нельзя доставлять людям неприятности. С друзьями так не поступают. Каждый собственным опытом доходит не только до норм, предписываемых уголовным законом, но и до правил этикета, вежливости и хорошего тона. Помогают конечно и подсказки воспитателей.

Взаимная симпатия и благожелательность необходима, но не всегда достигается, поскольку люди ограничивают друг друга в пространстве, в предметах потребления, в общественном положении. Взаимная уступчивость должна проходить по линии справедливости, а эту линию не все представляют одинаково.

Дружба и вражда обязательно возникают в достаточно больших группах людей. Симпатия и антипатия неизбежны. Причём антипатия может появляться даже там, где ей не место – среди самых близких родственников. Отдельные случаи наблюдались уже в отдалённой древности, и, согласно греческой мифологии, Орест убил свою мать Клитемнестру. Даже значительно позже, когда появились писаные законы, такие случаи казались невозможными. Цицерон в речи в защиту Секста Росция (§ 70), рассказывал про знаменитого Афинского законодателя Солона:

“Когда его спросили, почему он не установил казни для отцеубийц, он ответил, что, по его мнению, на такое дело не решится никто”.

Однако в римском праве возник особый термин parricidium, обозначавший убийство ближайших родственников.

В древнем Риме отец имел право убивать своих детей, если находил это по какой-либо причине необходимым. Позднее закон отнял такое право у родителей.

Знаменитый пионер Павлик Морозов разоблачил своего отца и выступил против него на суде. А когда впоследствии возникла инициатива поставить Павлику памятник, то первым откликнулся Горький и внёс 500 рублей. Памятники были установлены в Москве и в родном селе Павлика Герасимовке.

Мэри Шелли в романе “Франкенштейн” создала миф о смертельной мести потомков предкам, если эти потомки недовольны своей жизнью или своим появлением на свет.

Ещё худшее положение иногда складывается во взаимоотношениях посторонних людей.

“Все в этом мире мыслят категориями «я» и «моё». Народы, классы, общины и семьи сражаются друг с другом: «Это моё. Как ты смеешь вмешиваться в мои дела?» И начинается драка”.

“Я был свидетелем индо-мусульманских столкновений в Калькутте в 1947 году. Тысячи людей погибли в этих столкновениях, и всё только потому, что одни считали себя индусами, а другие – мусульманами!” [100, с.103 и 219]

Замена антипатии на симпатию между людьми – это дело огромной практической важности. Высказывалось нравственное правило, что к другому человеку надо относиться с любовью как к самому себе. Правило вроде бы очень хорошее, но любовь приказам не поддаётся. Любовью невозможно манипулировать, как какими-то пустяками. Фрейд в статье “Неудовлетворённость культурой” писал об этом так [135, с.298]:

“Моя любовь есть нечто настолько ценное, что я не могу ею разбрасываться без оснований. Любовь накладывает на меня обязательства, для выполнения которых я должен быть готовым идти на жертвы. Если я люблю кого-нибудь, он должен это как-то заслужить. (…) Но если этот человек мне чужд, если он не может привлекать меня к себе ни в силу каких-либо личных качеств, ни в силу уже приобретённого значения для жизни моих чувств, мне будет трудно его полюбить. Этим я даже допущу несправедливость, так как все мои близкие ценят мою любовь, как знак предпочтения; для них будет несправедливостью, если я наравне с ними поставлю чужого”.

Приказная “любовь” – это безнравственное пренебрежение теми людьми, которые действительно заслуживают любви и дружбы. К тому же здесь невозможно обойтись без градаций симпатии. Нелепо пылать любовью к человеку, которому требуется лишь добрососедство и взаимная выручка в трудный момент. Незнакомому человеку помогают лишь когда он об этом просит или видно его бедственное положение – тонет, горит, потерял сознание, плачет. Знакомому помогают независимо от бедствий. Родственникам и друзьям стараются угодить и пытаются догадаться даже о скрытых неприятностях при внешнем благополучии.

Школьники заучивали на память из книги Островского “самое дорогое у человека – это жизнь”, хотя все знают, что самоубийство – не такая уж большая редкость. И ещё чаще бывает самопожертвование на войне и даже в мирное время. При совместной борьбе существование единичного человека отодвигается на второй план, и бывали случаи, когда подразделение, охваченное противником, вызывало огонь на себя. Если возникала необходимость немедленно перейти минное поле при отсутствии миноискателей, то один доброволец шёл первым, а остальные за ним след в след. Всякая помощь боевыми действиями одних войск другим связана с человеческими жертвами, а вооружённые силы состоят из людей, которые идут на смертельный риск и нередко погибают, чтобы спасти мирное население от нашествия противника. Любовь – это не дубликат эгоизма (“как самого себя”) а самопожертвование по правилу “сам погибай, а товарища выручай”.

Без дружбы и симпатии обойтись невозможно. Однако насильно мил не будешь. Поэтому для управления любовью искали обходные пути.

Демосфен в речи против Мидия (ХХI,185, ср.ХХV, 81) говорил:

“Среди нас встречаются люди умеренные и человеколюбивые: им по справедливости все должны отвечать тем же, когда у них возникнет в этом необходимость и они окажутся в опасности. Другие же, напротив, отличаются бесстыдством и ведут себя наглым и насильственным образом по отношению к большинству остальных людей, называя одних нищими, других отбросами общества, третьих они вообще за людей не считают. Справедливость требует, чтобы к таким людям относились точно таким же образом, как они относятся ко всем остальным”.

А Диоген Лаэртский (V,21) рассказывает, что когда Аристотеля спросили, как вести себя с друзьями, он ответил:

“Так, как хотелось бы, чтобы они вели себя с нами”.

Некоторые моралисты вообразили, что такие случаи можно обобщить и сформулировать общее правило: не делать другому того, чего не хочешь себе (или: как хочешь, чтобы с тобой поступали люди, так поступай и ты с ними). Это назвали золотым правилом, хотя польза от такого правила сомнительная, и на него появилась даже пародия: «губи ближнего как самого себя».

Врачам и юристам уже давно известно, что человек иногда совершает действия, которые наказываются смертной казнью, только для того, чтобы таким способом покончить с собой. 29 июля 1846 года фабрикант стальных изделий Жозеф Анри во время концерта в Тюильрийском саду выстрелил из двух пистолетов в сторону короля Луи-Филиппа. От выстрелов никто не пострадал. Анри был приговорён к вечной каторге и после оглашения приговора сказал: “Не этого мне хотелось; я желал быть приговорённым к смерти и молю лишить меня жизни. Это будет для меня милость и благодеяние” [34, с.430. 89, с.379].

В декабре 1884 года в Шлиссельбургской крепости было два подобных случая. Сначала Минаков, а затем Мышкин нанесли служителям тюрьмы оскорбление действием с целью подвергнуться смертной казни. Мышкин заявил на первом же допросе: “Я не сделал это с намерением оскорбить смотрителя, но чтобы в этом был повод к достижению смертной казни”. [14, с.5] И его казнили.

Человек, который хочет жить, конечно не пожелает, чтобы самоубийца или наркоман поступил с ним, как с самим собой. Не каждый желает себе добра, и представление о добре не у всех одинаковое. Шрила Прабхупада писал об этом так [100, с.213-214]:

“В материальном мире люди всегда на что-то надеются. (…) Они думают: «Прежде всего я должен блюсти собственные интересы». Всё правильно, но в чём заключаются эти интересы? Этого-то они и не знают”.

В результате, действуя по “золотому правилу”, человек может наносить другим людям вред вплоть до лишения жизни.

“Золотое правило” хорошо лишь тем, что его не применяют на практике. Человек обычно без всякого правила бывает доброжелательным и не делает другим ничего плохого. В нормальных условиях в нормальном состоянии каждый имеет склонность к добру. Бескорыстие по поговорке “умирать собрался – а хлеб сей” свойственно человеку. Он может ошибаться, и говорят, что добрыми намерениями вымощена дорога в ад, однако в общей массе добрые намерения ведут к доброму результату.

Взаимоотношения между людьми определяются взаимной стеснённостью и тяготами жизни. В тайге или в полупустыне с единичными жителями, в заселённой сельской местности, в городе, в тюремной камере – во всех этих местах правила нравственности будут различными. А для отшельника всякая безнравственность исчезает, и от него даже грубого слова никто не услышит.

Особо хорошие взаимоотношения складываются на курортах и в домах отдыха, или когда достигается какая-то важная общая цель. Получается общий праздник. Но и в будни можно несколько улучшить взаимоотношения между людьми, если воспользоваться советами Дейла Карнеги, изложенными в его книге “Как завоёвывать друзей и оказывать влияние на людей”.

Незаменимых людей нет. Но это только для производства, науки и других общих дел. А для единичного человека его родственники, друзья и нередко просто знакомые незаменимы. Они по существу являются частицами его жизни. Потеря жены или отца – это невосполнимая утрата, и такой умерший или погибший друг остаётся в памяти навсегда.

Поскольку каждый человек находится среди незаменимых людей, он физически не может относиться к ним без интереса. Их судьба волнует его автоматически, хотя временные трудности жизни, или болезненные состояния организма могут от этого отвлекать. Но как только восстанавливается покой и здоровье, так интерес к судьбам земляков выходит на первое место. А благополучие даёт резервы сил и средств, которые направляются на помощь тем родным и близким, которым в данный момент плохо. Так действует общая система незаменимости человека.

Человек от природы добр и благожелателен. Если ему хорошо, то он стремится и ближайшим людям сделать что-нибудь хорошее. “Как приятно оказывать услуги и помощь друзьям, знакомым и товарищам!” – писал Аристотель (Политика 1263 в). Если же жизнь утяжеляется или возникает угроза благополучию, то становится не до благодеяний и помощи другим людям. Обстоятельства могут сделать с человеком что угодно – вплоть до сумасшествия и гибели, и в таких условиях требовать, чтобы его совесть всегда оставалась неизменной – это значит впадать в волшебство. Об этом мастерски сказал Демосфен (ХХIII, 148):

“…Нужда и суровая необходимость лишают человека возможности выбирать, что он должен делать и чего не должен. Поэтому всякий, желающий остаться справедливым в своих суждениях на этот счёт, не должен добиваться здесь полной ясности и точности”.

Человек стремится к добру, а действовать приходится под диктовку не всегда хороших внешних условий. Они его как будто толкают под локоть, и результаты получаются нехорошие. А заодно и в мыслях возникает путаница. Одни мыслители утверждают, что человек добр, а люди – братья; другим кажется, что человек человеку волк и вообще люди злые; третьи усматривают в человеке и хорошее, и плохое. В нём будто бы есть разрушительные, низменные и прочие нехорошие инстинкты, которые как-то поразительно уживаются с возвышенными стремлениями и добротой. Внутренняя природа человека представляется в виде какого-то непостижимого хаоса, хотя на самом деле ей просто приписывается та мешанина добра и зла, которая получается в результате стремления человека к добру.

Вот, например, ложь. Она считается явлением безнравственным и предосудительным. Однако Вересаев в своих “Записках врача” рассказывает [18, с.280-281]:

“А как я могу держаться “честно” с неизлечимыми больными? С ними всё время приходится лицемерить и лгать, приходится пускаться на самые разнообразные выдумки, чтобы вновь и вновь поддержать падающую надежду. Больной, по крайней мере, до известной степени, всегда сознаёт эту ложь, негодует на врача и готов проклинать медицину. Как же держаться? (…) Больной сердится, когда врач не говорит ему правды; о, он хочет одной только правды! Вначале я был настолько наивен и молодо-прямолинеен, что при настойчивом требовании говорил больному правду; только постепенно я понял, чтo в действительности значит, когда больной хочет правды, уверяя, что не боится смерти; это значит: «если надежды нет, то лги мне так, чтоб я ни на секунду не усомнился, что ты говоришь правду»”.

Не всегда бывает ясно, как лучше поступить – строго по совести или не совсем благовидно. Вместо нравственности, соответствующей наилучшим обстоятельствам, приходится жить по другим ориентирам.

Некоторые мыслители (Ларошфуко, Паскаль) имели странное представление о дружбе. У них как будто никогда не было друзей. Они упоминали о друге, который предаёт, и советовали «обзавестись истинным другом», что на самом деле означает бессмыслицу. Дружба основывается на психологической однотипности людей по важнейшим показателям. Люди сдружаются в сравнительно раннем возрасте, проходит некоторое время, и потом ничего невозможно отменить. Пытками человека доводят до чего угодно, и проболтаться тоже может любой, но сознательное предательство друга исключено. Родственник предать может, потому что между родственниками иногда складываются враждебные отношения, а друзьями люди потому и считаются, что между ними отношения дружественные. Друг, предающий друга, – это бессмыслица, которую можно только придумать. Наверное, возможен случай, когда друзья отдаляются друг от друга и несколько «раздружаются», но и тут предательство невозможно, как оно невозможно между малознакомыми или незнакомыми людьми. Предательство исходит из вражды, и к дружбе оно не имеет отношения.