• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Итак, в путь, мои друзья! На поиски Артефакта – той самой «стрелы», которую держит в своих нежных лапках Царевна-Лягушка в неведомом нам болоте. Может быть, она и расскажет нам о Странном Происшествии, случившемся в первобытной стае наших далеких пращуров.

Вообще говоря, задачу мы поставили себе не самую легкую – расследовать Происшествие, случившееся неизвестно где и когда, но точно не раньше, чем предки современного человека взяли в руки первое орудие. То есть где-то порядка миллиона-другого лет тому назад. И уж точно задолго до того, как первые люди изобрели слова и научились передавать друг другу не только достоверные све­дения, но и легенды и сказки о своих предках. Нужно заметить, что даже когда люди научились это делать, они нагромоздили такую гору фантазий на эту тему, что считать весь этот фольклор надеж­ны­ми свидетельскими показаниями никак не получится.

То же самое касается и улик – материальных свидетельств. Все эти каменные топоры и наска­льные рисунки сделаны руками уже достаточно развитого Человека. А мы ведем речь о моменте, ко­гда никакого Человека еще и не было, а было высокоорганизованное, но все же животное, дви­жимое исключительно неразумными инстинктами. Тем более не было сделано никаких записей, никто не вел дневников и даже не делал наскальных рисунков. Так что нам вряд ли пригодятся обычные детек­тивные методы сбора информации о Происшествии.

Что же, получается, у нас вовсе нет источников информации? Где еще, кроме устного пре­да­ния, письменных документов или материальных улик, могла сохраниться информация о Проис­ше­ст­вии, случившемся миллион лет тому назад? И не привлечь ли нам к расследованию Происшествия кого-либо из ученых экспертов?

Хотя сразу заметим – все, что касается начала даже не Истории, а Предыстории – процесса ан­тропогенеза, относится к сфере гипотез, более или менее признанных. Опять же, гуманитарные нау­ки изучают, как правило, уже сформировавшегося Человека и предметы уже сложившейся Культуры. Поэтому бесполезно начинать с опроса историков и даже археологов, поскольку речь идет о Проис­шествии в стае животных, являющейся предметом изучения зоологов, этологов, экологов. Однако и эти специалисты не могут нам помочь, поскольку ни разу не наблюдали подобного Происшествия, превращающего животную стаю в прообраз че­ло­веческого социума.

Тем не менее, если мы останемся на материалистических позициях и примем за рабочую ги­по­тезу, что анатомия Человека не была создана из глины, а сформировалась в процессе эволюции, видо­образования из анатомии высших приматов, то мы можем привлечь к сравнительному исследованию данные зоологов-приматологов, палеонтологов, антропологов, а также, возможно, данные меди­цин­ской анатомии. То есть попытаемся использовать в нашем расследовании Тело как Улику! На каком основании? На основании нашего убеждения в том, что именно Странное Про­ис­шес­твие положило начало эволюции тела обезьяны в тело человека. В этом случае могут дать какие-то подсказки из­ве­стные данные палеонтологии – гомологические ряды ске­летов древних предков че­ловека. Второй ряд улик – общие черты анатомии современных людей, поз­воляющие искать клю­че­вые отличия от тре­тьего ряда улик – общего в анатомии высших приматов.

Точно так же, как признаки анатомического строения, мы можем экстраполировать в глубь ве­ков и гомологические ряды артефактов – древних инструментов, созданных руками человека, чтобы попытаться найти самые общие признаки самого первого инструмента – искомого Артефакта. Так что кое-какие, хотя и косвенные улики у нас все же найдутся. Однако оценить их значение без участия свидетелей или письменных свидетельств о Происшествии будет крайне сложно.

В общем, еще не приступив толком к расследованию, мы уже почти готовы признать наше де­ло безнадежным «висяком». Потому что согласно господствующей в гуманитарной науке кон­цеп­ции вся социальная информация передается из поколения в поколение только через вторую сиг­нальную систему – в виде слов, рисунков, либо непосредственного обучения социа­ль­ным навыкам. А гене­ти­чески, согласно этим господствующим воззрениям, передается только био­ло­гическая информация о строении клеток, органов и организма в целом. Что ж, в таком случае нам нечего терять, «кроме своих цепей», если мы обратимся не к господствующей, а к альтернативной точке зрения на передачу по наследству социальной информации. В частности, к концепции «коллек­тивного бессознательного», основоположенную Фрейдом и Юнгом.

Нужно сразу заметить, что Фрейд и даже Юнг осторожно проводили в научную жизнь свою те­орию, ограничившись понятием «архетипа», освященным авторитетом са­мого Имману­и­ла Канта. Речь идет о врожденных, передаваемых из поколения в поколение древних образах, фор­ми­рующих структуру и динамику психологического развития личности – по край­ней ме­ре, на ранних стадиях жизни. Но нас-то как раз и интересуют эти самые «древние об­разы», опре­деля­ющие изнача­ль­ное раз­витие личности всех человеков.

Классический психоанализ Фрейда, как и аналитическая психология Юнга опираются на прин­цип соответствия онтогенеза филогенезу не только в части дородового развития в утробе матери, но и на стадии психологического вынашивания и рождения личности в лоне семьи. В переводе с фи­ло­соф­ского на обычный язык это означает, что каждая личность в своем психологическом раз­ви­тии пов­то­ряет те же стадии развития, что и человеческий род в целом. Но это означает, что в какой-то мо­мент каждая личность повторяет в своем развитии тот самый момент перехода от инстинктивного развития к социально-психологическому развитию, основанному на «не­полном раз­делении».

Само по себе это философское наблюдение нам мало что дает. Кроме одной умной мысли, оза­ряющей детектива: Ура, у нас на самом деле есть запись информации, непос­ре­дственно отражающая тот самый стресс перехода от биологического к социальному, который слу­чил­ся за миллион лет до нашей эры! Только спрятана эта запись глубоко в «коллективном бес­соз­на­тель­ном», которое тоже не­известно где спрятано. А даже если бы мы и знали – где, то не знаем, как деко­дировать и рас­ши­фровать этот самый древний «архетип».

Тут нам снова могут помочь доктора Фрейд и Юнг, очень внима­тель­ные в работе с па­ци­ента­ми, страдающими от неврозов. Классики психо­ана­ли­за не сразу, но заметили, что свободные ассо­ци­ации, извлекаемые из «коллективного бес­сознательного» из-за нарушений или разрушений в психике, очень похожи на мифо­логические образы самых древних народов и культур. Большинство из паци­ен­тов бы­ли людьми обыкновенными, не сведущими в античной мифологии и никогда не слышавшими о некоторых деталях, которые вовсе не преподают в школах. Очевидно, что все эти мифологические об­разы хорошо сохранились именно в «коллективном бессоз­нательном».

Что это дает для нашего расследования? Это значит, что коллективная мифология древних на­родов, как и личная мифология пациентов, отражает еще более древние слои до­ис­то­ри­ческой памяти. Пусть даже не сам момент Странного Происшествия, но какие-то моменты пси­хо­ло­ги­ческого раз­ви­тия, отстоящие от первичного Артефакта совсем недалеко по меркам медленно теку­щего доистори­че­ского времени. То есть можно говорить о множестве свидетелей, видевших пусть не сам момент Про­исшествия, но его отражение в «зеркале», хранящемся очень глу­боко, а потому защищенном от ис­ка­жений. В определенном смысле, это гораздо более надежный источник, чем любое устное предание и даже исторические летописи, подверженные неточностям перевода и интерпретации слов.

Опять же, по тем самым искаженным историческим свидетельствам, в древности люди непос­редственно общались с богами или Богом. Не будем спешить верить в эти слова буквально, но не бу­дем и отвергать их, поскольку таких свидетельств много. Лучше попытаемся понять это дет­с­кое со­с­тояние психики раннеисторического человека. У такого чело­ве­ка сложное «коллективное бессоз­на­те­льное» уже есть, а вот отвлеченных от внешней конкретики слов и выражений, то есть сознательного отношения ко всем феноменам жизни, включая психи­че­ские, не хватает. Поэтому образы «коллек­тив­ного бессознательного» проецируются на внешние предметы – животные то­темы, каменных идолов, на явления природы и небесные светила. То есть, на самом деле, че­ловек беседовал с образами своего «коллективного бессоз­на­тель­ного», но обращался при этом к бо­жественной Кошке, или к не менее обожествляемой Луне. Факт общения Авеля и Каина с Богом затем передавался из поколения в по­коление, но при этом как-то потерялась такая мелкая подробность, что воплощением божества при этом была обычная кошка, жившая и ловившая мышей у земледельца Каина, но вдруг призревшая мясное угощение скотовода Авеля.

На более высокой стадии развития, а именно после библейского «потопа», начиная с праотца Ноя, Бог почему-то перестал общаться с человеком напрямую. Возможно потому, что коллективный опыт преодоления кризисов, накопленный человечеством, стал слишком сложен и уже не мог уме­с­титься в диалоги с кошками, идолами и даже со звездами. Теперь для про­никновения в «коллек­тивное бессознательное» понадобились особые люди – пророки, ко­торым дается Откровение. Такое боже­ст­венное Откровение становится достоянием рода, племени, прев­ра­щающим его в народ, пусть и ма­лый, но возвышаемый своим божественным знанием над соседями. Способность к прочтению образов «коллективного бессознательного» зависит от сте­пени тренировки соот­вет­ству­ющей интуитивной функции, от навыков отвлечения духовной энергии от экстравертных связей. Потому-то пророки ухо­дят в пустыню или на гору, удаляясь надолго от суетной повседневной жизни народа, которому они принесут новое Откровение.

Из таких библейских пророков нас, разумеется, должен особо заинтересовать Моисей, при­нес­ший своему народу Откровение Ветхого Завета, в том числе и описание, реконструкцию Начала Вре­мен и Сотворения Человека. Опять же будем утверждать это с большой осторожностью, как кос­вен­ное свидетельство, которое может нам пригодиться. Но только, если помнить, что Моисей не мог уз­реть в «коллективном бессознательном» никаких внешних, тем более космогонических процессов. А мог увидеть лишь первичные архетипы, связанные с рождением сложной структуры «коллективного бессознательного» человечества. То есть, можно предположить, что первые слова Библии «В начале сотворения земного и небесного…» относятся именно к началу сотворения параллельного, вир­ту­аль­ного пространства «божественного мира», то есть к моменту того самого Странного Происшествия.

Причем первым событием было как раз «неполное разделение» мира на светлую и темную сто­роны, а непосредственной причиной этого стало первое Слово, означавшее «свет». Затем уже, на сле­дующих этапах творения, произошло разделение вод и неба, земли и воды. Потом виртуальный, бо­жественный мир «коллективного бессознательного» стал заселяться растениями и животными. И лишь на шестой день среди божественных сущностей появился человек в виде муж­чины и женщины. Но опять же, пока никаких гарантий, что это косвенное свидетельство нам при­годится, хотя в ряду других косвенных доказательств может оказаться неплохим подспорьем.

Заметим также, что разные цивилизации и народы по-разному создавали себе богов. Например, европейская циви­лизация с ее доминирующей мыслительной функцией является прямой наследницей античной, а та, в свою очередь, происходит от минойской (крито-микенской) культуры. Логично пре­дположить, что в этой древнейшей мифологии и культуре мы найдем какой-нибудь обоже­ств­ляе­мый инст­ру­мент. И в самом деле, согласно археологическим источникам, на древнем Крите и в Микенах слово «зевс» относилось сразу к нескольким божественным предметам или сущ­ностям. Задолго до того, как стало именем антропоморфного бога.

Во-первых, минойский «зевс» – это животворящая, оплодотворяющая сила, то есть «божест­венный фаллос», порождающий все живое. Во-вторых, «зевс» также еще и инструмент – обоюдо­острый топорик «лабрис». В-третьих, божественным словом «зевс» именуется также пси­хи­ческий феномен – сардонический смех. Кроме этой «абстрактной» триады, тем же словом именуются три териоморфных боже­ст­ва – бык, змея и птица. При этом сравнение с библейскими Днями, этапами творения божественных сущностей позволяет предположить, что териоморфные бо­жества поя­вля­ются позже «абстрактных», как их дополнительное воплощение. Во всяком случае, трудно пред­ста­вить себе быка как участника внезапного кризиса и раскола в стае высших приматов. Но как по­зд­нейшее воплощение, проекцию архетипа «оплодотворяющей силы» в главный тотем минойской ку­льтуры – очень даже можно себе представить.

Еще одно любопытное свидетельство античных историков о древнейших вре­менах – это ле­ге­н­да об амазонках. Из семи чудес света, как минимум, два – Мавзолей в Гали­кар­нассе и храм Артемиды в Эфесе имеют отношение к так называемому «царству амазонок», по античной леге­нде обитавших на островах и восточном побережье Эгейского моря. В гомеровской «Одиссее» тоже описано посещение главным героем островов, где царствуют женщины, несущие опасность море­пла­вателям. Сирены, ру­салки, нереиды, нимфы – все это женские персонажи, живу­щие на островах, а то и просто в глубине вод или на болоте, как наша Царевна-лягушка. Водоплавающие девицы слишком часто встречаются в древних мифах, легендах и сказках, чтобы не обратить внимания на эту подробность в контексте на­шего расследования.

Среди дикарей Новой Гвинеи, сохранившихся на первобытном уровне раз­ви­тия, также бы­ли обнаружены племена амазонок. То есть, похоже, это разделение на обычные и «чисто женские» пле­мена имеет общие глубокие доисторические корни. И также немаловажная де­таль, об­наруженная ант­ропологами и этнографами, – даже в самом примитивном и диком племени всегда есть сексуальные «табу», то есть строгие ограничения реализации сексуальных вле­чений, ко­торые собственно и фо­рмируют социальную структуру первобытной общины. Хотя казалось бы, вот уж где свобода про­мискуитета, как не у дикарей? Ан, нет, оказывается, – строгая мораль и нрав­ст­венность группового брака, под угрозой смерти.

Ну и, наконец, еще один круг потенциальных свидетельств – это вообще вся история искусств, по крайней мере – в части курируемой музами драмы, комедии, поэзии. К слову, сооб­щество муз – тоже чисто женское. Отметим одну общую, но весьма важную деталь – поэт или художник нуждается в музе, чтобы достичь творческого вдохновения. Но для этого между ним и музой обязательно дол­ж­но быть какое-то препятствие, пропасть, через которую нужно навести виртуальные конструкции. По­эт или художник стремится к обладанию музой, но делает это в своих воплощенных фантазиях.

Да и взять любой сюжет любого романа, где обязательно должно быть про любовь. А что зна­чит «романтическая любовь», и чем она отличается от обычного сексуального влечения. Очень про­сто: сексуальное влечение, не имеющее препятствий к осуществлению, не требует полета творческой фантазии. Молодые люди, которые в естественном порыве сексу­ального влечения выбирают самый легкий путь – суть человекообразные особи, и не более того. Нормальное развитие личности в юно­шеский период должно найти некий «запретный плод». Сексуальное влечение обязательно должно встретить социальный барьер, препятствие на своем пути, чтобы высвободить творческую фантазию. Если такой барьер вдруг уб­рать, то все роман­тические чу­вства улетучатся в одно мгновение. Так что очевидно, в самой человеческой психике зашита потреб­ность в таком социально-сексуальном барьере для полноценного развития личности.

Итак, круг возможных доказательств – улик и свидетельств, в целом очерчен. Что искать, то есть рабочую гипотезу или «основную версию следствия», мы также в целом сформулировали. Ищем сугубо биологическую причину кризиса, нарушившую строгий порядок сексуально-социальной иера­рхии первобытной стаи приматов, следствием чего стало первое социальное разделение сообщества.