• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Исследование единственной Улики – Тела Человека, а также опрос экспертов – Ч.Дарвина, Ф.Энгельса, Д.Морриса, позволили нам утвердиться в правильности избранного направления пои­сков. Теперь мы уверены в существовании изначального Фактора Икс, который в свою очередь поро­дил все вторичные и третичные факторы антропогенеза. При этом мы лишний раз убедились в пра­во­мерности выдвижения нашей гипотезы о «неполном разделении» прачеловеческой стаи как главного условия антропогенеза.

Напомню, что «неполное разделение» – это такое состояние сообщества, в нашем случае – первобытной стаи приматов, при котором из него выпадает некоторая маргинальная часть. «Марги­на­льная» она постольку, поскольку основное сообщество не признает ее полноценной, никак не может наделить этих «маргиналов» общепринятым статусом. Но все-таки «часть», потому что «маргиналы» стремятся получить полноценный статус и не могут реализовать этот «социальный инстинкт» вне со­общества. То есть силы отталкивания со стороны основной части сообщества уравновешиваются си­лами притяжения со стороны маргинальной части.

Если внимательно приглядеться к структуре любых известных исторических сообществ, то всегда можно обнаружить это разделение на основное сообщество и маргинальную часть. Зна­ме­ни­тый английский историк Арнольд Тойнби посвятил свою жизнь описанию общих феноменов в раз­ви­тии цивилизаций, государств, религий, отдельных исторических личностей. При этом центральным элементом в его многотомном труде «Постижение Истории» является именно понятие «творческого меньшинства», как маргинальной части сообщества, осуществляющей под действием этих сил оттал­кивания и притяжения «движение ухода и возврата».

Наша задача – выяснить, когда и каким образом это историческое движение «ухода и воз­врата» было осуществлено впервые. Для этого мы вернемся к рассмотрению свидетельств о наиболее вероятных исходных стереотипах поведения в изначальной стае человекообразных приматов, чтобы сравнить их с общей ситуацией «неполного разделения», случившейся уже после Странного Про­исшествия. Источником достаточно надежных свидетельств о человеческой ситуации после Про­ис­шествия может быть анализ и обобщение стереотипных ситуаций «ухода и возврата», проделанный нашим экспертом А.Тойнби. А также в качестве косвенного свидетельства – приведенные в преды­дущей главе этнографические свидетельства – многочисленные мифы, легенды, сказки о сущест­во­вании рядом с обычными людьми сирен, русалок, невест-«лягушек», амазонок.

Единственным более или менее надежным источником косвенных свидетельств об исходных стереотипах поведения в человекообразной стае являются наблюдения зоологов и этологов, изу­ча­ю­щих наших ближайших родственников – приматов. Особое внимание нужно уделить стандартным стереотипам поведения в стаях шимпанзе, поскольку благодаря генетическому анализу недавно стало известно, что эти милые создания - самые близкие человеку родственники из животного мира (гено­тип совпадает на 99%). Здесь также в качестве эксперта может выступить доктор Д.Моррис, который дополнит свидетельства сравнительными материалами, касающимися сексуального поведения чело­века и других приматов, а также связанных с этим различий в строении половых органов.

Почему основной упор делается на сексуальное поведение? Потому что хорошо известно, что у стайных приматов «социальный» статус в сооб­ще­стве определяется при помощи половых органов – на основе позиций и поз, «одолженных» у сексу­а­льного, репродуктивного поведения, но имеющих при этом символическое значение для всех членов стаи, отличное от банального разделения полов. В общем-то, и у человека вторичные (усы, бюсты) и третичные (галстуки, бусы) половые признаки в большей степени задействованы в поддержании со­циального статуса, чем собственно в репро­дук­тив­ном процессе. Тем не менее, одного лишь этого кон­кретного наблюдения за сексуально-социальным поведением приматов будет недостаточно для реше­ния загадки. Поэтому попытаемся выстроить самые общие рассуждения по поводу вырастания социального поведения из животных инстинктов.

Очевидно, что искомый феномен «неполного разделения» мог случиться только в животном сообществе с достаточно развитыми «социальными инстинктами». Однако чтобы понять, как мог ра­зомкнуться этот бесконечный круг «социальных инстинктов», как такая протосоциальная система могла сломаться, нужно попытаться восстановить логику Природы, создавшей эту систему.

Само по себе стайное поведение наблюдается среди животных даже относительно низкого уро­вня психической организации, например, у рыб. Оно основано на одном из базовых инстинктов – под­ражания, или мимесиса. Например, все рыбки в огромной стае сельди инстинктивно подражают дви­жениям друг друга, поэтому вся стая движется как единое целое. Такое стайное поведение благо­при­ятствует в конкуренции с другими видами за источники пищи, и в существенной степени защищает от естественных врагов.

У высших млекопитающих инстинкт мимесиса отвечает также за обучение молодых особей, поэтому стайное или семейное поведение является нормой. Однако, благоприятствуя внешней кон­ку­ренции с другими видами и другими стаями, стайный инстинкт усложняет внутреннюю структуру и реализацию базовых инстинктов в отношении членов стаи. Прежде всего, подвергается суще­ст­вен­ным ограничениям инстинкт агрессии, особенно у хищников. Самый сильный и хорошо вооруженный зубами и когтями самец вносит наибольший вклад в коллективную охоту, но в силу тех же аргу­мен­тов регулирует порядок при разделе добычи. При этом такой вожак очень сильно рискует, если, при­ступая к трапезе, не будет обращать внимание на эмоциональные сигналы своих голодных собратьев. Так что естественный отбор рано или поздно обеспечивает необходимый уровень эмпатии, то есть инстинктивного сочувствия или даже великодушия по отношению к условно «слабым». Меха­низм эмпатии – это все тот же инстинкт мимесиса, но обращенный от сильного к слабому. Он напра­влен, прежде всего, на самок и детенышей.

То есть «отталкивающий» инстинкт агрессии должен быть уравновешен «силой притяжения» в лице другого базового инстинкта. Очевидно, что таким «притягивающим» инстинктом является секс. Пусть даже не на уровне высокого напряжения, как в период течки, но половой фактор, очевидно, сдерживает агрессию в стае тех же волков. Нормальный волк никогда не укусит волчицу. Так что на первоначальном этапе именно эмоциональные сигналы самок и молодняка ограничивают агрессию самого сильного вожака, защищающего добычу. При этом вырабатывается специальный ри­туал, гася­щий инстинкт агрессии. Так, волки подставляют более сильному шею, так что вожак может легко прокусить яремную вену.

Можно заметить, что формирование самой первой «социальной» иерархии в животной стае по­чти сразу же включает механизм неотении, системной мутации, когда взрослые особи вынуждены, с целью вызвать эмпатию вожака, имитировать отчасти поведение молодняка по отношению к «отцу» - вожаку стаи. Такая психическая неотения дает возможность стае использовать инстинкт мимесиса на охоте или в защите от врагов, в режиме «делай как я». Изучением столь сложного, «со­циального» по­ведения животных занимается наука этология. А в качестве эксперта к рас­следованию может быть привлечен доктор Конрад Лоренц, нобелевский лауреат, написавший на эту тему книгу «Агрессия».

Достаточно легко заметить, что в сложном поведении высших животных баланс между базо­выми инстинктами мимесиса, агрессии, секса будет существенно зависеть от «технического» осна­щения (зубы, когти, рога) самых сильных особей. Там, где вожак способен одним ударом или укусом убить соперника, дисциплина особенно сильна и разница в поведении между остальными членами со­общества нивелируется. Все – самцы, самки, молодняк следуют общему ритуалу поклонения. Однако, совсем другое дело – в стае приматов, особенно человекообразных. Не будем отвлекаться на часть обезьян, которые при переходе из леса в саванну отрастили клыки, когти и приобрели собачьи повад­ки. Нас интересуют именно лесные приматы, которым руки-ноги нужны для быстрого лазания по де­ревьям. А зубы – только для перетирания растительной пищи, а не для охоты на дичь. Но при этом стайный инстинкт необходим для общей защиты от конкурентов и хищников.

В такой стае вегетарианцев-пацифистов вожак не может регулировать доступ к пище за счет одной лишь агрессии. Вопреки мнению отдельных философов-фрейдистов, никакой зверской жесто­кости в первобытной стае приматов не могло быть. Поскольку агрессия вожака могла ограничиться жесткой трепкой, но чаще просто бегством и скулежом младшего партнера. Однако будем все же счи­тать, что в целом психические, инстинктивные механизмы стайного поведения у всех выс­ших жи­вот­ных примерно одинаковы, разница лишь в балансе соотношения каждого из инстинктов в зави­си­мо­сти от экологической ниши, диеты и технического оснащения данного вида.

Это означает, что инстинкт агрессии у лесных приматов, не оснащенных орудиями убийства в виде когтей, клыков или рогов и копыт – может не быть доминирующим фактором при определении самца на роль вожака. Это в стае хищников иерархия, то есть очередь на доступ к пище, строится на соотношении силы. А в стае лесных приматов вполне вероятным становится появление иного ме­ха­ни­зма управления, основанного на доминировании обратной связи в виде поло­вого инстинкта.

Напомним, что даже самый сильный вожак в стае шимпанзе или схожих по габаритам при­ма­тов, не способен в одиночку навести иерархический порядок в стае. А без такого порядка, опре­де­ля­ю­щего доступ к пище, нет интеграции. И без фигуры вожака механизм общей защиты по принципу «де­лай как я» не работает. Поэтому естественный отбор оставил на свободе первобытного леса только те популяции, которые выработали альтернативный механизм интеграции – с доминированием поло­вого инстинкта. При этом самец доминирует не сам по себе, а в окружении нескольких самых силь­ных са­мок, которые уже «строят» всех остальных самцов, используя эмоциональные сигналы сексу­ального характера. То есть практически тот же самый механизм, который до сих пор можно встретить в фи­на­нсовых и торговых корпорациях. Заметим, просто так, что такие корпорации тоже строятся при до­ми­нировании механизмов обратной связи, в отличие от производящих корпораций.

Но вернемся к нашим приматам! Для проведения такого «эксперимента» по сексу­ально-соци­а­льному управлению в тропическом лесу необходим естественный отбор самых сексу­ально воз­бу­ди­мых, а также наиболее склонных к мимесису и эмпатии животных. Поскольку психическая энергия довольно ленивых лесных приматов менее всего тратится на инстинкты агрессии, погони, то вполне возможно переключить ее на дополнительное, сверх необходимости сексуальное воз­буж­дение. Соот­ве­тственно, на роль вожака при активном содействии «женской общественности» выдвигается не про­сто сильный, но и наиболее сексуально возбудимый самец. Ведь именно такое сочетание дает пре­и­мущество взрослым самкам при разделе общего пирога. Это, в частности, означает в среднем рост ро­ждаемости и выживаемости, а значит усиление конкуренции при распределении пищи.

За счет роста численности стаи растет как изменчивость, так и естественный отбор из-за огра­ниченности пищевых ресурсов. А поскольку доступ к пище зависит от иерархии, построенной на ос­нове повышенной сексуальной возбудимости и потенции, то именно эти признаки усиливаются и за­крепляются естественным отбором. По всей видимости, именно поэтому наши ближайшие лесные ро­дственники – шимпанзе, отличаются самой высокой интенсивностью половых контактов среди всех животных. При этом каким-то образом эта интенсификация половой жизни приматов сильно повли­яла на интеграцию стаи. Во всяком случае, при малейшем сигнале опасности стая шимпанзе нападает на некрупного хищника как единое целое, мохнатый смерч с множеством мелких зубов и когтей. Ли­бо все вместе поднимают невыносимый визг и вой, отгоняя более крупных чужаков. Либо также орга­низовано спасаются отступлением на защищенные позиции.

Такая «сексуально-социальная» интеграция стаи оказывается достаточно эф­фективным меха­низмом для вытеснения из экологической ниши конкурентов и почти всех ес­тественных врагов. А это, с учетом повышенной продуктивности самок, уже первый шаг к серьезному экологическому кри­зису. То есть к выполнению условия номер два для начала нового видообразования.

Возвращаясь к книге Д.Морриса «Голая обезьяна», напомним ту часть исследования Тела как Улики, которую мы отложили до обсуждения сексуального поведения. Моррис отмечает, что человек, по сравнению с шимпанзе и другими приматами, обладает гораздо большими по размерам половыми органами. Из этого можно сделать вывод, что у наших животных предков естественный отбор по дан­ному параметру зашел весьма и весьма далеко. Следовательно, и по повышенной возбудимости, и по роли сексуального возбуждения для «социальной» интеграции в стае животные предки человека дол­жны были сильно превосходить ближайших родственников – предков нынешних шимпанзе. Однако именно здесь следует заметить, что увеличенный по сравнению с другими при­ма­тами размер половых органов прачеловека не имеет никакого значения для собственно целей ре­про­дукции. Как и хвост па­влина, этот «king-size» имеет исключительно символическое значение.

Еще раз, во избежание недоразумений и совершенно излишнего возбуждения, повторим: До­по­лнительно мобилизованные стаей приматов ресурсы полового инстинкта были необходимы для рож­дения прототипа социальной иерархии. Позы, характерные для репродуктивного пове­де­ния и даже утрированные, заимствованы для строительства иерархии вместо недостаю­щих инструментов аг­ре­ссии, как у большинства стайных животных.

У вожака стаи волков мощный оскал хищных зубов в отношении собрата не означает, что он собирается съесть младшего волка, а всего лишь «поставить на место» в стайной иерархии. Точно та­кже эрегированный пенис вожака стаи приматов не означает, что он собирается кого-то поиметь в сексуальном смысле. А означает он, всего лишь, то же самое, что скипетр или жезл для вождя людей – символ власти. Все остальные «участники конвенции» из числа самцов вынуждены прятать свои «жезлы» в шерсти, а при приближении вожака принимать ритуальную позу, характерную для самки. Это то же самое, что и покорный изгиб шеи у волков – признание власти вожака. К собственно ре­п­родуктивному поведению все эти ритуалы имеют не больше отношения, чем ритуалы волков к на­с­тоящей охоте. Как выяснили этологи, именно вожаку и его ближайшим соперникам как раз и не­ко­гда этим заниматься, поскольку они по­сто­янно выясняют отношения по поводу иерархии в стае. Так что чаще оплодотворяют самок молодые самцы, пользуясь неразберихой во время регулярных разборок на высшем уровне. Но это сов­сем малозначимые детали в контексте нашего расследования.

Таким образом, мы в целом удовлетворительно и без особых противоречий реконструировали происхождение и значение сексуально-социальной иерархии в стае приматов. Как и у других стайных животных, мы обнаружили замкнутый круг инстинктов: канал прямой связи – инстинкты агре­ссии и самозащиты, механизм обратной связи – чувственного поощрения на основе полового инстинкта, плюс третий контур поддержания устойчивости и баланса первых двух – на основе инстинктов ми­ме­сиса и эмпатии. Главное различие любой стаи приматов со стаей хищников или травоядных – в суще­ственно большей развитости стайных инстинктов мимесиса и эмпатии, за счет сэкономленной пси­хи­ческой энергии при малой агрессивности. Следствием повышенной эмпатии и сниженной аг­рессии становится заимствование внешних форм полового поведения в качестве риту­аль­ных, сим­во­лических «кирпичиков» для социальной иерархии стаи.

Еще один важный момент мы упустили, поскольку он напрямую не касался ме­ха­ни­зма «сексу­ально-социальной иерархии». Дело в том, что именно место обитания стаи приматов в тропическом лесу наиболее способствует развитию двух взаимосвязанных психологических функций – ощу­ща­ющей и интуиции. На нижних этажах тропического леса всегда стоит полумрак, и что­бы издалека, ра­ньше других обнаружить в густой листве или на лесной подстилке ягоды, грибы или насекомое, ну­жно особо зоркое зрение. Именно поэтому приматы выработали стереоскопическое зре­ние, в отличие от хищников. Второе приспособление – более глубокое различение цветов и оттенков, то есть налицо повышенное раз­витие функции ощущения. Благодаря этому возможно различение издалека съедо­б­ного от потен­ци­ального опа­сного – способность мобилизовать коллективный опыт предков, то есть повышенная животная интуиция.

Натренированные миллионами поколений приматов в тропическом лесу, эти меха­ни­змы обес­печили высокий уровень мимесиса и эмпатии, когда развитые созерцание и интуиция были направ­лены не только на внешнюю среду, а на других членов стаи. Разумеется, высокое развитие этих фун­кций подготовило формирование самого первого «творческого меньшинства» после размыкания зам­кнутого круга «сексуально-социальной иерархии», прерывания спокойного течения жизни праче­лове­ческой стаи в первобытном тропическом раю. Но каким образом такое прерывание или раз­мы­кание могло произойти?

Представим себе, могло ли произойти прерывание ритуала показной агрессии и подчинения в стае волков? Как это можно себе помыслить? Ну не подчинился бы, проявил молодой волк не по­кор­ность, а агрессию в отношении вожака? Так ведь это регулярно случается, и результатом может стать даже смерть одного из соперников. Но такая показательная смерть только укрепит ритуальную дис­ци­плину среди оставшихся.

То же самое и в стае приматов. Ну не присел, например, молодой самец в позу самки? Или да­же самка из-за плохого настроения откажется совершить публичный ритуал подчинения в форме ба­нального полового акта? Ну, получит за это тумаков от вожака. Ну, пошумят, повизжат товарки на­счет неподобающего поведения. Ну, посидит в стороне, в кустах, поголодает пару дней. Голод не тетка, рано или поздно вернется и подставит зад вожаку, как по­ло­жено по иерархическому рег­ламенту стаи. Ну, даже если и вовсе сойдет с ума, и больше не вернется, тогда просто умрет от голода или, скорее, будет растерзана хищниками без защиты стаи. Так что никакого прерывания «замкнутого круга» не случится, а только укрепление ритуальной иерар­хи­че­ской дисциплины за счет очищения коллектива. То есть само по себе спонтанное изменение стере­о­ти­па поведения части особей не может повлиять на ситуацию в стае. А если вдруг поражение психики из-за болезни или иного фактора на­стигло большинство членов стаи, тогда погибнет вся популяция, но искомого результата усложнения социальной структуры все равно не случится.

Может быть, нам в наших рассуждениях поможет напоминание о том, что для начала видо­об­разования, в том числе антропогенеза, нужны два условия – не только экологический кризис, но и му­тация. Так, может быть, прерывание цепочки инстинктов могло случится из-за структурной му­та­ции, препятствующей тому или иному инстинкту. Такие мутации при экологических кризисах – рост популяции при огра­ни­ченных ресурсах пищи, что ведет к стрессам, – действительно не так уж редки. Но врожденные па­тологии – например, импотенция самца или сухорукость, просто резко снижают шанс на выживание, отбрасывая вниз по иерархической лестнице. Хотя где-то мы уже близко к раз­га­дке. Действительно, в случае какой-то патологии, структурной мутации особь может оказаться в самом низу «лестницы», но не вне иерархии. Потому что уж принять позу ритуального подчинения сможет ин­стин­ктивно даже слепоглухонемая особь, если вдруг доживет до половой зрелости.

То есть, похоже, тупик? Получается, все поиски аргументов и такие логичные рассуждения – все насмарку! Механизм поддержания порядка в стае приматов на самом деле столь хорош и наде­жен, что практически нет факторов, внешних или внутренних, которые смогли бы его поколебать. Ну что ж, тогда вздохнем и присядем поудобнее в этом тупике, отдохнем мыслями.

Уж больно он маленький и тесный, наш тупичок! Здесь не то что присесть, здесь и смотреть-то совсем не на что. Поскольку мы исключили из рассмотрения практически все возможные и невоз­мо­жные варианты. Но на всякий случай еще раз проверим наши последние рассуждения. Итак, в конце концов, мы уткнулись куда? Правильно, в принципиальную возможность любой молодой особи принять позу ритуального подчинения вожаку для того, чтобы быть принятой в иерархию стаи.

Нет ли в этом рассуждении какой-то, хотя бы маленькой зацепочки, неточности? Мы еще сравнивали с ситуацией в стае волков, потому и убедились. Только вот даже для стаи волков наши общие рассуждения не были до конца точными. Если бы молодой волк не принял ритуальную позу подчинения и проявил агрессию, то его бы вожак мог и загрызть. А вот, если это сделала бы молодая волчица, то не загрыз бы. То есть половой инстинкт, скорее всего, удержал бы от завершения аг­рес­сии. Кажется, к такому выводу подталкивают этологические наблюдения доктора К.Лоренца?

Но ведь и в стае приматов тоже наблюдается различие полов, несмотря на общий ритуал под­чинения. Неточность в наших рассуждениях есть, и вожак стаи все же различает, кто перед ним присел в сексуальной позе – самец или самка. В отношении самца телодвижения вожака будут чисто ритуальными, а вот в отношении молодой самки одного лишь поглаживания по спинке будет недо­ста­точно. Вся стая и сама молодая особь в этом случае ждут от вожака проявления ре­аль­ной сексуальной потенции. Вот он где, выход из тупика – в совпадении ритуальной и реальной сто­роны дела в от­ношениях вожака и молодой самки.

А какое и где в этом случае может случиться препятствие для инстинкта? Ясно, что не на сто­роне вожака, поскольку он уже вожак и испытан в деле. Ну, вот мы и пришли окольным путем к той самой структурной мутации, ненужной детальке человеческого организма, которая единственная от­личает состав органов и тканей человека от всех других гоминидов. Называется эта ткань по науке – девственная плева или hymen, а по-простому – «целка». Вообще говоря, в зачаточном состоянии эта ткань есть у многих видов млекопитающих, а на стадии эмбрионального развития – у всех. Но в чрезмерно развитом виде, образующим существенный признак девственности, эта неотения есть то­лько у человека и ещё у одного вида, не относящегося к приматам.

Единственное, от чего хотелось бы сразу предостеречь молодых коллег – это не спешить сразу вспоминать пошлые фрейдистские конструкции. Сводить все многообразие и красоту социально-ку­льтурной жизни человека к сексуальным мотивам и неврозам – это все равно, что сводить красоту жемчужины к природе песчинки, ставшей причиной ее рождения. Фрейд и его последователи дей­ст­вительно внимательно изучили разломанные «жемчужины» человеческих душ и обнаружили вну­три следы первобытного «песка». Однако красота и все содержание человеческой Ку­льтуры зак­лю­чается вовсе не в исходной «песчинке», а во многих тысячах тонких слоев «пер­ла­мутра» – творческих под­вигов наших далеких и не очень предков.