• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Летом 1925 года ничем не примечательное течение жизни одного фермера из Москвилля, Северная Каролина, было нарушено, и все как бы сдвинулось на несколько акров в сторону от обычного порядка вещей. Джеймс Пинкни Чаффин жил с женой и дочерью в четырехкомнатном доме над речкой, протекавшей через поле, на котором он выращивал сахарный тростник и хлопок. Последний Чаффин собирал и паковал в тюки сам, а из выращенного сахарного тростника делал мелассу. Ее он разливал по кувшинам и, взвалив на спину, разносил соседям и жителям городка Москвилль. Так же он поступал и с маслом, которое взбивала его жена, и с топорищами, которые продавал по 25 центов за штуку. По воскресеньям Джеймс отправлялся вместе с семьей за две мили в баптистскую церковь, где всякий раз садился на одно и то же место рядом с открытым окном – «чтобы можно было сплевывать табак», как вспоминал его внук Лестер. По вечерам Чаффин сиживал у огонька, смазывал жиром свои ботинки и точил ножи. Он не пил и не курил. И был, по словам Лестера, человеком простым, «как старый башмак».

Однажды ранним июньским утром 1925 года Чаффин объявил жене, что у его кровати появлялся его отец, умерший четыре года назад. Джеймс не был подвержен таким слабостям, как страсть к пророчеству или тяга к историям о привидениях, равно как не был замечен в любви к розыгрышам. Никто не мог бы представить себе, что в то утро атмосфера во время завтрака окажется столь угнетенной. Чаффин признался жене, что в прошлом месяце ему несколько раз грезилось присутствие отца, Джеймса Л. Чаффина, который с печальным выражением лица появлялся у кровати с его, Джеймса П. Чаффина, стороны. Прошлой ночью он пришел в черном пальто,[68] которое сын помнил по тому времени, когда его родитель был еще жив. Джеймс-старший подошел к кровати Джеймса-младшего и наполовину распахнул пальто – как это делают торговцы ворованными часами из-под полы. «Отец указал на внутренний карман, – так утверждает Чаффин, если верить записи в «Davie Record»[69] Москвилля. – После чего сказал: «В кармане моего пальто вы найдете кое-что, касающееся моей последней воли».

К тому времени, как всем было известно, последняя воля Джеймса Л. Чаффина была внесена в реестр завещаний округа Дейви и датирована 1905 годом. В очень странном документе, равносильном предательству сыновей, старый фермер завещал все свое недвижимое имущество (ферма и земля общей площадью в 102 акра) своему второму сыну Маршаллу. Ничего не было завещано ни Джеймсу Пинкни Чаффину, ни его старшему брату Джону, ни самому младшему из четырех сыновей Эбнеру. То было вопиющей несправедливостью по отношению к Джону, поскольку в то время земля обычно переходила по наследство к старшему наследнику. Хотя три обделенных сына, беусловно, могли бы оспорить посмертную волю отца, они этого не сделали.

После некоторых поисков Пинк, как его звали в кругу семьи и друзей, нашел пальто старика – на чердаке дома своего старшего брата Джона. «Проверив внутренний карман, – утверждал он в свидетельских показаниях, – я обнаружил, что к подкладке что-то пришито. Я сразу же распустил швы и нашел небольшой сверток, обвязанный бечевкой. На листе бумаги рукой моего отца было написано только: «Прочитайте главу 27 Книги Бытия в старой Библии моего отца». (Глава 27 содержит притчу о двух братьях, один из которых обманом завладел наследством.) Вместе с дочерью Эстеллой и соседом Томом Блэкуэлдером, которых он взял с собой в качестве свидетелей, Пинк отправился в дом своей матери. На его чердаке они нашли старую Библию. Блэкуэлдер открыл ее на Книге Бытия и обнаружил, что первые страницы в этой части согнуты таким образом, чтобы в них держался единственный листок желтоватой линованной бумаги, вероятно, вырванный из блокнота. Это было второе завещание, датированное 1919 годом и требующее разделить землю поровну между всеми четырьмя сыновьями. Ко времени этих событий Маршалл был уже мертв – он умер из-за сбоя в работе одного из клапанов сердца менее чем через год после того, как унаследовал отцовскую землю. Его жена Сьюзи, которую внук Лестер называет более «деловой», чем любой из братьев, немедленно опротестовала второе завещание. Был назначен день судебного заседания.

Дело получило широкую огласку – как всегда бывает с теми историями, в которых замешаны привидения, немалые деньги и внутрисемейная междоусобица, связанная с завещанием. В назначенный день в суд отовсюду слетелись представители прессы – как, вероятно, мухи в жилую комнату, на окнах которой нет защитных сеток. Пинк явился в сопровождении десяти свидетелей, включая членов семьи, друзей и соседей, – и все они готовы были подтвердить, что подпись на втором завещании действительно принадлежит Джеймсу Л. Чаффину. (На самом завещании подписей тех, кто удостоверяет волю покойного, не было.) После того как свидетели были приведены к присяге, судья объявил перерыв на ланч. Но в перерыве Сьюзи и братья разрешили дело. Выступив вперед, женщина совершила то, что глубочайшим образом разочаровало собравшуюся толпу репортеров и местных жителей: она заявила, что подпись подлинная и все возражения с ее стороны снимаются. Вдова и трое братьев пришли к соглашению разделить имеющуюся собственность поровну. Суду осталось лишь формально постановить, что спорный документ – бумага, местонахождение которой было подсказано призраком, – действительно является выражением последней воли и завещанием Джеймса Л. Чаффина.

Хотя репортеры и не были допущены к радостно предвкушаемому ими спектаклю с участием любящих родственников, готовых кричать и тыкать друг в друга пальцами, пресса получила в свое распоряжение историю получше. «Покойник возвращается во сне» – с таким заголовком вышла одна из местных газет. «Может ли мертвец заговорить из могилы?» – вопрошала другая.

Год спустя до Британского общества психических исследований (SPR) донеслись отзвуки этой истории. Тогда был нанят местный юрист – чтобы опросить вовлеченные в дело стороны и составить отчет. Д. М. Джонсон, юрист из Абердина, Северная Каролина, заявил, что «не испытывает большого уважения» к представлениям, характерным для членов Общества, однако пообещал отнестись к своей задаче непредвзято. Он принял во внимание клятвенные заверения Джеймса Пинкни Чаффина и Томаса Блэкуэлдера, а также мужчины, возившего на своем «Форде-Т» Пинка с дочерью, искавших старое пальто, а затем и Библию дедушки. На Джонсона произвела впечатление искренность клана Чаффинов. «Я убежден, – писал он, – что могу, ничего не опасаясь, утверждать: если бы у вас была возможность побеседовать с этими искренними людьми и увидеть ясные, бесхитростные выражения их лиц, ваш критический настрой растаял бы в воздухе, как и мой собственный». Эти слова есть в письме, которое Джонсон в 1927 году отослал в SPR: он пришел к заключению, что подлинность завещания старого фермера не вызывает сомнений, а история с привидением, хоть и кажется невероятной, является истинной.

Возможность того, что второе завещание было фальшивкой, Джонсон отверг еще и потому, что не только свидетели, но и главное заинтересованное лицо – вдова Маршалла Сьюзи – были согласны в одном: второе завещание было написано рукой Джеймса Л. Чаффина.

Возможно, вы уже подумали, что в иных убедительных доводах SPR более не нуждалось. Вероятно, вы также посчитали, что заключение юриста, последовавшее за победой в суде, вызвало в обществе громкие крики восторга, а само письмо попало на страницы журнала SPR как несомненное доказательство продолжения существования души после физической смерти человека. Однако подобные мысли увели бы вас на ложный путь. В ответ на свой отчет Джонсон получил от общества 10-страничное послание, выражавшее несогласие со сделанными им выводами. Письмо составил один из выборных руководителей,[70]У. Х. Салтер, и текст сохранился в хранимом в архиве SPR досье «Завещание Чаффина». Салтер почувствовал – и нам придется с ним согласиться, – что в деле есть вызывающие недоумение несоответствия. Если старый фермер переменил свое мнение и решил разделить землю между всеми четырьмя сыновьями, то почему же он так тщательно скрывал свое новое завещание и никому не рассказал о нем? Вот что пишет Салтер: «Я готов допустить, что недомыслие завещателей и скрытность фермеров могут быть безграничны, но в данном случае завещатель выводит оба эти качества за пределы понимания. Если не принимать во внимание возможность выступить в роли привидения, воля завещателя никогда бы не была осуществлена, и вряд ли кто-нибудь может предположить, что при жизни завещатель рассчитывал появиться позже в виде призрака».

Общую линию SPR в отношении к привидениям определил сооснователь общества Фредерик Майерс в своем 700-страничном опусе «Фантомы живых» (этот труд включал и главу о фантомах мертвых). Он понимал, что в большинстве своем явления подобного рода – вымысел наблюдателя. Особенно это относится к «привидениям, которые как будто передают что-то посредством речи», как сделал призрак Джеймса Л. Чаффина, – такие случаи описываются как «весьма редкие».

Поверенный Д. М. Джонсон ответил Салтеру, приводя все возможные объяснения. Один из соседей рассказал юристу, что старого фермера «жестоко терроризировала» его сноха Сьюзи, которая приобрела свою собственность по завещанию 1905 года. Попытка изменить последнее означала бы конфликт с ней, чего старый фермер, вне всякого сомнения, не желал. Вероятно, именно поэтому, составив новое завещание и планируя сообщить перед смертью свою новую волю трем сыновьям, он мог бы избежать проявлений гнева со стороны Сьюзи. А затем, продолжает свои объяснения юрист, он упустил нужный момент и умер прежде, чем успел сообщить все сыновьям. «Этот человек, Д. П. Чаффин, честен, и он твердо верит: дух его отца явился, чтобы дать ключ к завещанию 1919 года», – заключает Джонсон в своем втором письме. И добавляет: «Его манера держать себя, проявленная в разговоре со мной, вызывает такое уважение, что подвергать сомнению его действия значило бы грешить против всего светлого в этой жизни».

Однако Салтер не принял этого. Он выступил с собственным сценарием, согласно которому второе завещание – поддельное, однако Джеймс Пинкни Чаффин остается ни в чем не повинным. Салтер вообразил, что старший сын, Джон Чаффин, – возможно, с помощью своего брата Эбнера, – сочинил второй документ и подделал тот лист бумаги, который затем был найден в кармане пальто. А Джеймс Пинкни Чаффин оказался просто пешкой в этой игре: именно его подвигли к обнародованию посмертной воли отца. Чтобы добиться этого, следовало заставить Пинка поверить, будто он видел призрак родителя, в то время как в действительности это был его брат Джон, одетый в отцовское пальто.

Но здесь пролегает область тайны, и пролить свет на нее не удавалось до апреля 2004 года, когда состоялся мой визит в Москвилль. Я вознамерилась побеседовать с потомками братьев Чаффинов и извлечь из тьмы прошлого оба завещания. Я решила нанять судебного эксперта – лучшего из графологов. Я должна была добиться того, чтобы наука раз и навсегда определила, было ли второе завещание подлогом, а вся история с призраком в пальто – мистификацией.

Грязная Ядкинивилльская дорога, по которой Пинкни Чаффин разносил черную патоку и топорища, теперь расширена до четырех полос. Она выросла в торговую магистраль, обсаженную деревьями. Трасса вполне предсказуемо выбегает из города, ныряя вниз и служа своего рода продолжением сети ресторанов Burger Kings и заведений фастфуд BoJangles. Моя комната в гостинице Москвилля «Comfort Inn» выходит окнами как раз на это шоссе, и я мысленно рисую старину Пинка, неуклюже волокущего свою ношу. И вижу, как развеваются полы его одежды, когда мимо проносится, взвихрив воздух, четырехтонный Chevys.

В окрестностях Москвилля теперь меньше фермеров, чем когда-то, и нет ни одного из местной ветви рода Чаффинов. Внук Пинка Лестер – вышедший на пенсию торговый представитель компании Ralston-Purina. В его арсенале – улыбка торговца, дружеское подмигивание и зубочистка. Его искренность и конгениальность в сочетании с дружелюбным а-похлопаю-ка-я-тебя-по-плечу сослужили в его карьере хорошую службу: они с женой Руби Джин комфортно устроились в несколькокомнатном доме на улице, где живут обеспеченные люди. Другой внук Пинка Ллойд – инженер компании Ingersol-Rand. И никто из них не плодился, как лимоны, растущие на заднем дворе. Последнее обстоятельство немало меня удивило: поговорив с Лестером и Руби Джин по телефону, я мысленно поместила их в интерьер типичной кухни фермерского дома – с клетчатыми хлопчатобумажными занавесками на окнах и яйцами в плетеной корзинке (вероятно, из-за их акцента и большого количества употребляемых ими «может быть» и «возможно»). Сегодня днем мы – Лестер, Руби Джин и я – заняты визитами. Мы сидим в гостиной Ллойда, и двое мужчин предаются воспоминаниям (Лестер и Ллойд – самые старшие из потомков Джеймса Л. Чаффина. У Маршалла и Абнера наследников не осталось, а потомки Джона слишком молоды, чтобы помнить какие-либо подробности). Лестер был подростком, когда дедушка Пинк рассказывал ему историю о призраке и о завещании прадедушки. Его мать Эстелла вместе со своим папой Пинком ездила в дом к Джону, чтобы найти то пальто. «Грязная была дорога – от начала и до конца, – вспоминает Лестер. – Все окна залепило. Мама говорила, что помнит, как выглядело пальто. Карман к подкладке был пришит вручную, и к нему прилепились какие-то грязные гнезда».

Я не поняла, что это значит, и мне уже готовы были все пояснить, но тут Руби Джин внесла свой чай со льдом и сказала: «Осиные гнезда, Мэри». Иногда меня сбивает с толку местный акцент. Слово «буфет» требует четырех повторений и похода на кухню.

Я спрашиваю, как выглядел Джеймс Пинкни Чаффин. «Он был тощим, – говорит Лестер. – Шести футов ростом. С морщинистой кожей. С усами. Не слишком здоровый с виду».

Руби Джин гоняет по кругу кусочки льда в своем стакане. «У него не было усов, милый».

Лестер обдумывает реплику, выпячивая верхнюю губу. «Думаю, у него были усы».

Немного погодя Руби находит фотографию: Пинк Чаффин, его жена и дочь позируют в праздничной одежде. Рубашка Пинка из ткани в полоску выглядит новой, волосы его расчесаны и напомажены, но под ногтями можно разглядеть темные полоски грязи. Он бесхитростно смотрит прямо в объектив спокойным и безрадостным взглядом – возможно, именно так он глядел на поверенного Джонсона. Усов у него нет.

Ллойд – младший из двух внуков. На нем джинсы Levi’s и кукурузного цвета футболка-поло. Его воспоминания о Пинке – воспоминания ребенка. Он помнит, как сидел у дедушки на коленях, а кресло-качалка раскачивалось так сильно, что иногда ударялось обо что-то задней частью. И еще он помнит, как дедушка мастерил игрушечных лошадок, вырезая их из стеблей кукурузы и приделывая гривы из лоскутков хлопковой ткани. Ллойд идет через комнату к старинному шкафу со стеклянными дверцами и достает стеклянную трость, скрученную вверху и увенчанную круглой ручкой. «Это его воскресная трость», – говорит он. По стеклу бегут красные и синие полоски, и трость напоминает леденцовую палочку. Я видела Пинкни и его семью только на окрашенных в цвет сепии старинных фотографиях, и мне трудно вписать эту разноцветную и фатоватую вещицу в сложившуюся у меня в голове грязноватую и монохромную картину существования Джеймса Пинкни Чаффина. Его потомки могли бы с таким же успехом показать мне принадлежавшие ему мужской букетик цветов или гетры.

Ни Лестер, ни Ллойд не помнят своего дядю Маршалла, первоначально унаследовавшего недвижимое имущество Джеймса Л. Чаффина. Ллойд говорит, что жену Маршалла Сьюзи окружала аура, в которой ощущалось что-то злое. Если вы помните, в соответствии с первым завещанием эта женщина могла претендовать на многое, поскольку вся земля отходила ее мужу. Примечательно, что первое завещание было написано через год после их с Маршаллом свадьбы. Возможно, Сьюзи давила на свекра, требуя составления завещания. Лестер утверждает, что дедушка Пинк любил рассказывать историю о привидении и скрытом документе, но ничего не говорил о Маршалле, его жене и обстоятельствах, при которых появилось первое завещание. Однако Лестер припомнил, что Джеймс Л. Чаффин стал жить под одной крышей со своим сыном Маршаллом после того, как дом старого фермера сгорел. Возможно, старик чувствовал, что очень обязан сыну. И в самом деле, Маршалл – не последний человек из тех, кто что-то знал и мог бы сказать в связи со смертью Джеймса Л. Чаффина. Между ними, несомненно, существовали близкие отношения.

Ллойд и Лестер не склонны думать, что дед Пинк мог разыграть спектакль с ночным явлением призрака, участвуя в заговоре с целью состряпать поддельное завещание и вернуть себе землю. Внуки не верят, что призрак, пальто и Библия – афера, задуманная тремя обделенными братьями.

«Пинк и помыслить ни о чем подобном не мог бы», – говорит Лестер.

«Нет, конечно, – соглашается Ллойд. – Он бы считал все это нечестным».

Старый фермерский дом, в котором Пинк увидел призрак отца, все еще цел, и Ллойд с Лестером предложили мне отправиться туда вместе. Лестер и Руби Джин втиснулись в мою взятую напрокат Hyundai, а Ллойд со своим сыном Брэдом последовали за нами в грузовике. Вел Hyundai Лестер, поэтому во время разговора в дороге я могла брать кое-что на заметку. В какой-то момент Лестер включил сигнал левого поворота, хотя в этом направлении не было ни шоссе, ни проселка – только чистое поле с высоким кустарником. Дом был расположен на дальней границе поля – именно туда и вел машину Лестер. «Когда-то здесь был подъезд, но теперь его уже нет». Сорная трава щеткой шуршала по днищу Hyundai, производя неприятный шум – как если бы машина, в которой мы находились, проходила через мойку. Для Лестера и Руби Джин ехать по этому полю было, казалось, привычным делом. «Лестер, здесь же старая хурма», – почти пропела Джин.

«У-гу», – ответил тот. Он ехал по заросшему кустарником полю почти с такой же скоростью, как по асфальтовой дороге. «Бабуля пекла самый лучший в мире пирог с хурмой, а?»

С одной стороны дом затеняют плотные кусты жимолости. Он немного просел – отчасти потому, что в нем уже долгое время никто не живет. Но, возможно, и потому, что Ллойд вытащил из него несколько досок для собственных нужд. Мужчины повели меня осматривать дом, показывая кухню, мамину комнату, спальню, дворовые строения, подпол. В задней стене спальни я заметила дверь, ведущую наружу. Если предположить, что Джон Чаффин приходил сюда, дабы выступить в роли одетого в папино пальто привидения, то вошел он, видимо, отсюда. Я рассказала Ллойду и Лестеру о теории одного из членов Общества психических исследований. «Вряд ли, – сказал Лестер. – Сомнительно это. Джон был таким же, как Пинк. Говорил мало. И к глупым шуткам склонен не был».

Можно ли вырядиться привидением и одурачить людей так, чтобы они поверили, будто все происходит на самом деле? К счастью, ответ на этот вопрос есть – он содержится в исследовании, проведенном Кембриджским университетом. Летом 1959 года члены Общества парапсихологических исследований, функционирующего при этом вузе, шесть ночей подряд по очереди заворачивались в белую миткалевую простыню и бродили по полю за Королевским колледжем во всех направлениях. Время от времени они, как принято у призраков, вздымали руки. Другие члены группы таились в кустах, чтобы наблюдать за реакцией прохожих. Как выяснилось, фигуры в белом могли видеть около 80 человек, но ни один не среагировал на них и даже не стал рассматривать. Исследователи нашли это довольно удивительным. Тем более что «привидение», в отличие от пешеходов, привлекло внимание небольшого стада коров, пасшихся неподалеку, – и в какой-то момент две или три из них даже были готовы последовать за «призраком».[71] К моему немалому разочарованию, описание «Эксперимента по наблюдению и отысканию на местности привидений», опубликованное в Journal of the Society for Psychical Research, было опубликовано без фотоиллюстраций.

Через несколько месяцев исследователи повторили свой эксперимент, изменив место его проведения и добавив «глухие завывания», а в одном случае – даже фосфоресцирующую краску. Один из опытов был проведен прямо на кладбище рядом с шоссе – непосредственно в поле зрения ехавших в обе стороны водителей. В этом случае наблюдатели прятались в кустах не только для того, чтобы зафиксировать чью-то реакцию, но для «предотвращения возможных дорожных происшествий» и «успокаивания любого, кто впал бы в истерику». И вновь ни один из более чем сотни человек, видевших фигуру в простыне, не подумал, что встретил привидение, – включая и двух студентов из Индии. «Хотя мы все и суеверны, – поделился один из них с исследователями, – но мы же видели ноги от ступни и выше колен и поняли, что это человек, одетый во что-то белое».

Исследователи предприняли еще одну, окончательную попытку – на этот раз отказавшись от всего «традиционно– привиденческого», – и провели эксперимент в кинотеатре, в котором показывались фильмы «только для взрослых». Как пишет А. Д. Корнелл, автор научной статьи, посвященной опыту, кинотеатр с подобным репертуаром был выбран исключительно для того, чтобы не травмировать появлением призрака психику детей – в конце концов, нужно же было как-то обосновать выбор площадки для эксперимента. На этот раз «дух» медленно плыл по экрану во время анонса. Фосфоресцирующая краска не применялась, а низкочастотные завывания, надо думать, были приглушены. О том, какие зрительные образы мелькали на экране позади призрака, упоминаний не сохранилось, но, несомненно, они должны были быть гораздо интереснее его самого. По окончании фильма был проведен опрос, и оказалось, что 46 % зрителей человека в простыне на экране просто не заметили. Среди остальных ни один не подумал, будто видит привидение. (Один мужчина заявил, что видел полярного медведя.)

Таким образом, мы можем с уверенностью сделать вывод: даже если бы Джон Чаффин, надев на себя папино пальто и завывая в дверном проеме, ведущем в спальню брата, и попробовал совершить нечто абсолютно для себя не характерное, это ни в чем не убедило бы Джеймса Пинкни Чаффина. Хотя, возможно, его коровы – будь у них возможность наблюдать за происходящим – немало изумились бы.

Я провела на Юге мало времени и не успела в полной мере убедиться в том, насколько люди в этих местах расположены помогать другим. Они бросаются на помощь, даже если вы о ней не просите. Вчера я отправилась в Food Lion, и кассир сказал мне, что если у меня есть карта MVP, то мой йогурт продается по акции. Узнав, что карты у меня нет, он обратился к упаковщику: «Труди, дай-ка мне на минуточку твою карту». В этих местах вы можете позвонить абсолютно незнакомому человеку, и его жена ответит вам: «Не кладите трубку, я сейчас выскочу и погляжу – может, мне удастся задержать его, пока он не уехал на своем тракторе!» Единственное, что я могла бы расценить как минимальное отклонение от норм вежливости, так это надпись на тарелке: «Ешьте бифштексы». «Ешьте бифштексы, пожалуйста!» – так бы я сказала.

Благодаря гостеприимству и дружелюбию южан поиски завещаний Чаффина оказались такими же простыми, как и звонок в офис, где они хранятся. Женщина, ответившая на мой звонок, направила меня к секретарю суда Кену Богеру, постоянно готовому снять трубку телефона. Он сказал мне, что старые документы хранятся в подвале в их здании и я могу прийти в любой день недели, а он поможет мне найти завещания.

Сегодня – как раз такой день. Я встретилась с инспектором по проверке сомнительных документов из Теннесси – судебным экспертом-почерковедом Грантом Сперри. Я нашла его через Американское общество экспертов по проверке сомнительных документов (American Society of Questioned Document Examiners) – он его президент. В качестве эксперта по своей специальности Сперри принимал участие в расследовании примерно 300 дел федерального и местного значения, включая и «Осаду Маунт-Кармел».[72] В последнем случае его показания привели к обвинению помощника генерального прокурора США, отрицавшего свою осведомленность о пиротехнических устройствах, которые использовались в поместье Маунт-Кармел. Грант обнаружил оттиски изобличавших чиновника заметок: они пропечатались в его блокноте – под тем листом, на котором были сделаны эти записи. (Беспечные, помните: эти ребята могут прочесть ваши записи в блокноте на глубине до десяти листов, считая от верхнего, на котором вы пишете.) Сперри приехал в Северную Каролину, чтобы навестить родителей, и случай Чаффина заинтриговал его настолько, что он согласился помочь за одну сотую часть того гонорара, который обычно получает при участии в судебных процессах.

Мы встретились у металлодетектора в передней части вестибюля – рядом с тем местом, где лежало оборудование Сперри. Здесь мы пробыли несколько минут. Вскоре человек в униформе охранника обратил на нас внимание: «Никому это не требовалось уже два месяца». И он махнул нам рукой: «Проходите!»

Утро понедельника, все очень заняты, но Богер ждет нас у своего стола, дабы отвести в подвал с архивом. И в течение пяти минут мы получаем оба завещания. На ящиках с папками старых судебных дел Грант устраивает нечто вроде временного столика. Большинство коробок предназначены для хранения папок, но на одной написано: «Свиная колбаса Орелла». Сперри натягивает на руки ярко-голубые резиновые перчатки, берет оба завещания и укладывает их в сканер. Теперь, выводя тексты на экран компьютерного монитора, он может просматривать документы как с одной стороны, так и с другой, подчеркивая любые элементы по собственному выбору. Поскольку оба текста написаны от руки, мы думаем, что в качестве образцов почерка стоит взять два длинных фрагмента и сравнить их. Однако специалист быстро определяет: первый документ писал не тот человек, который поставил на нем свою подпись. Вероятно, это сделал юрист, поскольку текст составлен типичным образом и на бумаге обычного для таких документов формата. Второе завещание, говорит Сперри, от начала и до конца выведено одним почерком и представляет собой забавное сочетание юридических оборотов и домашнего корпения над заданием. Написано оно на листке линованной бумаги из школьного блокнота.

Прочитав главу 27 из Книги Бытия я Джеймс Л. Чаффин выражаю свою последнюю волю в данном завещании я хочу чтобы после того как тело мое похоронят имущество мое было поровну разделено между четырьмя моими детьми если они будут живы к моменту моей смерти мое движимое и недвижимое имущество должно быть разделено равными долями если дети мои не будут живы доли должны перейти к их детям и если она будет жива все вы должны заботиться о своей мамочке и это моя последняя воля и завещание. На обороте удостоверяю что написано мной собственноручно с приложением печати

(Джас Л. Чаффин)

Сперри смог сразу же сказать: кто бы ни писал второе завещание, текст его не переписывался с какого-то образца: почерк – слишком плавный, естественный, быстрый и уверенный. Подделывать его, поясняет Сперри, это то же самое, что подделывать живопись. Человек должен продвигаться вперед медленно и осторожно, ненадолго приостанавливаясь, а затем продолжая начатое и время от времени поправляя отдельные буквы. Я читала об этом в «Сомнительных документах» («Questioned Documents») – классическом в данной области труде, написанном невероятно сведущим и порой весьма раздражительным Альбертом Осборном (Albert Osborn). «Тот, кто пишет искренне, часто как бы и не думает, что делает его ручка, – замечает он. – Напротив, написанное неискренне, если внимательно проанализировать текст, убедительно показывает: автор его только и думал о том, что и как пишет… Неумный расследователь часто не понимает этого». Нам стало совершенно ясно, что текст второго завещания был написан безо всякого напряжения. Значит, либо второе завещание писал сам Джеймс Л. Чаффин, либо тот, кто совершенно не беспокоился о необходимости подделывать почерк завещателя.

Грант продолжает свою работу, переходя к сравнению подписей на обеих бумагах. Весьма вероятно, что первый из двух текстов подписал сам Чаффин – его руку удостоверили два свидетеля. Второй текст никто не удостоверил, и цель Сперри – определить, действительно ли его написал сам старый фермер. Это сложная задача, поскольку два документа разделяют 14 лет. Почерк – и особенно подпись – человека с течением времени могут изменяться.

Тем не менее Сперри делает свой вывод. «Это старая аксиома, – заявляет он, стягивая с рук перчатки. – Вы не сумеете писать лучше, чем можете». Иными словами, я, например, не смогу убедительно подделать подпись своей матери. У нее был красивый, плавный, можно сказать, каллиграфический почерк, а я пишу как курица лапой. Мама могла бы подделать мой почерк, но не наоборот. Когда манера письма человека «достигает зрелости» – обычно к 18–19 годам, – он пишет в полную силу своих способностей. И вряд ли когда-нибудь его почерк сможет улучшиться. С другой стороны, он может ухудшиться с наступлением старости и одряхления: зрение становится хуже, пальцы теряют гибкость, рука начинает дрожать.

В случае с завещаниями Чаффина у нас обратная ситуация – и это вызывает определенные подозрения. Человек, подписавший бумагу, датированную 1905 годом, от руки писал заметно хуже того, который сделал это в 1919-м. Если исходить из предположения, что оба документа писались одним и тем же лицом, то подобное просто невозможно. Сперри полагает, что завещание 1905 года было подписано, когда старшему Чаффину было около 50 лет. Буквы сформированы несколько неуклюже, и чувствуется, что писавший испытывал определенные сомнения – правда, не того характера, который побуждал бы подозревать мошенничество, а скорее указывающие на то, что человек не слишком образован и редко пользуется ручкой и бумагой. Если принять во внимание уровень образования в округе Дейви в то время, подобное предположение кажется весьма вероятным. Согласно «Истории округа Дейви», написанной Д. У. Уоллом, в середине 1800-х годов в сельских семьях неграмотность была обычным явлением. В 1860-м, когда Джеймсу Л. Чаффину было 50, лишь 690 из 1230 мальчиков школьного возраста посещали занятия в общественных школах, а учебный год длился всего несколько месяцев (в зимнее время, когда не нужно было работать в поле). По словам Лестера, дедушка Пинк не пошел дальше третьего класса и в сумме проучился не более девяти месяцев. Надо полагать, его отец постигал науки еще меньше времени.

«Взгляните на последнее завещание, – говорит Сперри. – Обводы букв гораздо более мягкие и плавные. Скажем, буквы «f» и «s» – насколько изящнее они выписаны». А ведь, если верить датам, в то время Чаффину должно было быть под 70. «Если подпись Д. Л. Чаффина на завещании 1905 года отражает уровень его владения пером – а я не вижу ни единого аргумента против такого предположения, – то, значит, подпись на завещании 1919 года сделана не его рукой». Следовательно, второй текст является подлогом.

Грант отметил также, что некоторые выражения, присутствующие во втором завещании, подозрительно сложны для почти неграмотного фермера. Например, «удостоверять руку» – чисто юридическая терминология. Как и оборот «мое движимое и недвижимое имущество должно быть разделено».

Сперри подсвечивает на мониторе одно из подчеркнутых им мест во втором завещании и говорит: «Взгляните на почерк. Фермер хочет, чтобы его собственность перешла равными частями к его детям, «если они будут живы к моменту моей смерти… и если дети мои не будут живы доли должны перейти к их детям…» Допустим, это завещание было сфальсифицировано, и в нем указана ложная дата его составления. Видимо, это сделали трое сыновей Чаффина, пытавшихся отобрать землю у Сьюзи. Мы знаем, что между ней и сыновьями старого Чаффина существовала неприязнь. С учетом этого обстоятельства ее, так сказать, чисто технически исключают из игры: после смерти ее мужа Маршалла доля последнего должна перейти к его сыну, а не к ней. А теперь представим себе сцену, которая могла произойти в день судебного заседания. В перерыве вся семейка отправляется на ланч – на этот счет существует документальная запись, – братья садятся рядом со Сьюзи и внятно произносят: «У нас есть десяток свидетелей, готовых удостоверить подпись старика. И мы даем тебе возможность выбора, Сьюзи. Ты можешь вернуться с нами в зал суда и согласиться с тем, что второе завещание написано его рукой, и мы выделим тебе одну четверть всего имущества – хотя, по второму завещанию, ты и не можешь претендовать на эту долю. Либо ты можешь предоставить суду рассмотреть дело, рискуя не получить вообще ничего».

Объяснение Сперри выглядит убедительным. Если целью тех, кто совершил подлог, было загнать Сьюзи в угол и принудить ее к принятию определенного решения, а не добиться ее согласия с подлинностью нового завещания, то вполне понятно, почему составитель текста писал его без особого беспокойства и напряжения – о чем и свидетельствуют некоторые особенности почерка. Зачем нужно было волноваться и пытаться одурачить кого-то, если можно было легко привести женщину к единственно возможному решению?

Кто бы ни выбирал эпитафию для могильного камня Джеймса Л. Чаффина, человек этот был с огоньком. Надпись на надгробии гласит: ДА СВЕРШИТСЯ ВОЛЯ ТВОЯ. Лестер, Руби Джин и я находимся на кладбище у местной баптистской церкви – пришли к семейным могилам Чаффинов.

Лестер отправляется знакомиться с местным каменщиком, делавшим надписи на надгробиях. «Он застрелился на заднем крыльце своего дома». Лестер продолжает идти вдоль ряда могил, повествуя о мертвых в ровной и размеренной манере биржевого отчета. «Этот малыш погиб в автокатастрофе. И сын Тома здесь: убит молнией во время работы на комбайне…» Руби Джин прерывает его: «Взгляните сюда, Мэри! Кто-то уложил двух своих жен под одним надгробием. Интересно, каково им быть бок о бок?» Три камня рядом – захоронение Флосси Гобл. Есть люди, с которыми не обязательно знакомиться, дабы почувствовать: они вам нравятся. И Флосси Гобл – как раз из таких.

Я рассказываю Лестеру и Руби о том, к какому выводу пришел эксперт-почерковед. Осторожно сообщаю, что Сперри сравнил подпись Пинка на документах, хранящихся в архиве суда, с сомнительной подписью Джеймса Л. Чаффина и нашел, что подписи не идентичны.

«Значит, старый дед Пинк ничего такого не делал», – говорит Руби Джин. В ее голосе звучит нотка облегчения. Я помалкиваю насчет того, что старине Пинку должна была быть отведена и его собственная роль в «заговоре братьев» – если только мы не готовы представить, будто Джон или Абнер Чаффин надевают отцовское пальто и изображают привидение.

«Хм-м-м, – сказал Лестер. – Теперь вы удовлетворены?»

Я отвечаю, что не слишком удивлена выводами Сперри по поводу подписей, но чувствую разочарование. Я бы хотела получить свидетельство – пусть даже шаткое и не совсем исчерпывающее, – что призрак Джеймса Л. Чаффина существовал на самом деле. Затем я коснулась теории Сперри о противостоянии братьев и Сьюзи во время перерыва на ланч. В пересказе вся история звучит уж слишком сложно для «банды» сыновей простого фермера из сельского захолустья. Да и к чему им нужно было возиться с призраком, папиным пальто и письмом под подкладкой? Почему нельзя было просто объявить, что в старой Библии обнаружилось второе завещание?

«Ну, – протянул Лестер, касаясь носком перевернутого цветочного горшка, – не так-то просто мне, или вам, или кому-нибудь еще истолковать те немногие известные факты». Мне кажется, я понимаю, что именно он имел в виду: а может быть, вы и ваш приятель, судебный эксперт и любитель покопаться в чужом белье, наконец остановитесь? Но Лестер слишком вежлив, чтобы сказать нечто подобное.

Обратно в Москвилль мы возвращаемся в молчании. Суббота, поздние послеполуденные часы. Семьи сидят в кухнях или на крыльцах домов – сплетничая, луща кукурузу, хлопая мух. Завтра церкви наполнятся мужчинами и женщинами, у которых нет сомнений в жизни души человеческой и ее счастливом посмертном путешествии – теми, которым и малого дела нет до того, к каким заключениям пришел эксперт по сомнительным документам и писатель из Калифорнии, опираясь на временный столик, сделанный из ящика, где когда-то хранилась свиная колбаса. У этих людей все просто и ясно: братья Чаффины – люди честные. Душа существует. Флосси Гобл живет в нашей памяти.

Увы, для меня вера – не то, с чем однажды приходишь в этот мир или просто выбираешь, чтобы принять. По мне, то, во что веришь, должно быть правдоподобно. Поэтому я продолжу свои изыскания. Мне нужно сделать еще одни шаг и разобраться с тем рискованным предприятием, которое затеяли в университете Виргинии. Я приберегла рассказ об этом на конец книги. Думаю, для меня это – наилучшая возможность поискать частичку смысла в утверждениях о том, что люди, умирая, покидают свои тела.