• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Наученный опытом Семилетней войны Фридрих Великий в свое время наказывал своим наследникам, чтобы они во что бы то ни стало сохраняли дружеские отношения с Россией. Полтора столетия этот наказ худо-бедно выполнялся, и Пруссия, а затем Германия не имели поводов для раскаяния в подобной внешней политике. Но в XX веке завещание Фридриха Великого было нарушено. Для Вильгельма II и Гитлера подобная вольность имела поистине катастрофические последствия.

За год до окончания Первой мировой войны коалиция союзников, воевавшая против Германии, распалась, и немецкое социалистическое правительство неожиданно оказалось запертым между двумя враждующими друг с другом блоками. Ноябрьская революция стала радостным событием для большевистского правительства, «Путь на Берлин», который должна была проложить немецкая революция, казалось, был свободным. Вместе с многочисленными поздравительными адресами немецкое революционное правительство получало также предложение от Советской России прислать в Германию два грузовых эшелона с зерном, чтобы хоть как-то исправить крайне напряженную обстановку с продовольствием. Ответ из Берлина не заставил себе ждать. 19 ноября 1918 года немецкое революционное правительство поблагодарило Советы, но тем не менее от предложенной помощи вежливо отказалось. В те дни США обещали поставить в Германию еще большее количество зерна. В Москве восприняли подобное заявление как плевок в лицо. Истинная причина для подобного отказа виделась большевикам в традиционной враждебности, которую испытывала немецкая социал-демократия по отношению к России. Подобная враждебная политика в отношении восточного соседа была недальновидным шагом, что очень быстро поняли в Германии. Начало версальского диктата в корне изменило взгляд на Россию. Ллойд Джордж предвидел подобную трансформацию и в своем секретном меморандуме требовал от Клемансо смягчить требования, предъявляемые к Германии: «Самая большая опасность, которая мне видится в сложившейся ситуации, состоит в том, что Германия может заключить союз с большевизмом и направить ее ресурсы, ее умственные способности, ее гигантскую мощь на высвобождение революционных фанатиков, чья мечта — завоевать силой мир для большевизма»,

В действительности Версаль стал лишь исходным пунктом всех тех тенденций, которые способствовали складыванию немецко-советских отношений. Первым в дело вступил Гуго Стиннес, который 3 февраля 1919 года учредил могущественный Имперский союз немецкой индустрии, который был ориентирован на восточноевропейские рынки. Генералы Ганс фон Сект и Курт фон Шляйхер усиленно искали контакты с Красной Армией, дабы испытывать самолеты и новые виды оружия на советской территории. Напомню, что согласно Версальскому договору Германии запрещалось иметь ряд видов вооружения, самолеты в том числе. Но когда было достигнуто подобное соглашение и с Советской России фактически была снята блокада, большинство депутатов немецкого рейхстага высказались против подобной инициативы. Депутат от партии центра Пфайффер разочарованно заявлял в те дни: «Наш путь ведет на восток. Запад закрыт для нас, и мне кажется, что наш долг постучать в дверь восточному соседу».

Когда же в июле 1920 года началось неожиданное контрнаступление Красной Армии, которая вторглась на территорию Польши, то Антанта решила оказать всевозможную помощь польской стороне. В эти дни рейхстаг демонстративно отказался помогать полякам, запретив любую транспортировку оружия в эту страну по территории Германии. Когда союзники решили доставить оружие по морю, то в Данциге вспыхнула забастовка немецких портовых рабочих, которая фактически вылилась в саботаж помощи полякам. Многочисленные немецкие добровольцы, главным образом из состава фрайкоров, немецких добровольческих корпусов, пытались присоединиться к наступающим частям Красной Армии. В 1920 году над Польшей, по словам Черчилля, «краеугольным камнем Версальского договора» нависла реальная опасность.

Таким образом, можно констатировать, что именно 1920 год стал отправной точкой, когда отношения между Германией и Россией стали улучшаться прямо на глазах, в то время как отношения Германии с западными державами неуклонно ухудшались. Рост взаимных симпатий достиг некого пика во время оккупации франко-бельгийскими войсками Рура. Во время этих событий Россия направила официальную декларацию о солидарности с Германией, которую считало жертвой международной агрессии.

На фоне подобных событий в Германии возникали национально ориентированные группировки, которые, отвергая марксизм, активно выступали за внешнеполитический союз с Советской Россией. В то же время в качестве третьей силы, которая находилась между национально настроенными коммунистами и шовинистами из национал-социалистической партии, возникает национально-большевистское движение, которое было представлено различными группам и союзами. Но тем не менее имелось два момента, которые принципиально отличали немецкий национал-большевизм. Первым было отношение к Версальскому миру, который не только определил выплату непосильных контрибуций, но значительно урезал территории Германии на Востоке. Вторым моментом стала социалистическая идея, которую больше не могли игнорировать ни в правых, ни в националистических организациях.

Начало немецкому национал-большевизму положили события, которые произошли в 1919 году на втором съезде Коммунистической партии Германии, проходившем в Хайдельберге, когда от КПГ откололась радикальная группа, более известная под именем «гамбургских национал-коммунистов». Эту группу возглавляли председатель Гамбургского совета рабочих и солдатских депутатов Генрих Лауффенберг и его близкий друг фриц Вольфхайм. Несколько месяцев спустя после раскола они создали Рабочую коммунистическую партию Германии, которая прожила очень короткую политическую жизнь. Так как Лауффенберг и Вольфхайм, следуя марксистской доктрине, апеллировали только к пролетариату, полагая, что в послевоенное время космополитические требования не могут найти понимания у немецкого рабочего класса. Однако их политическая установка не нашла поддержки, ее отвергали как правые, так и левые политические силы. Даже сам Ленин дистанцировался от немецких национал-коммунистов, впрочем, как и Карл Радек, которого во время переговоров в Маобитской тюрьме просили о поддержке «гамбургские раскольники». Итак, первая, «революционная, фаза» национал-большевизма потерпела неудачу, так как столкнулась одновременно и с сопротивлением правительства, и с непониманием рабочего класса.

После подписания в Рапалло советско-немецкого договора началась вторая «эволюционная фаза» немецкого национал-большевизма, которая была ознаменована польской кампанией Красной Армии и совместным неприятием версальского диктата. В отличие от первой стадии новый этап начался по инициативе правых политических кругов, которые были представлены аристократом Брокдорфом-Рантцау и влиятельнейшими фигурами немецкого рейхсвера. Третьим и самым решающим толчком к складыванию национал-большевистского движения в Германии послужила позиция компартии Германии во время оккупации французскими войсками Рура. 20 июня 1923 года Карл Радек произнес на расширенном заседании исполкома Коминтерна сенсационную речь, которая называлась «Лео Шлагетер, странник в никуда».

Сенсационно прозвучали в этой речи следующие слова: «Шлагетер, мужественный солдат контрреволюции, заслуживает нашей оценки как честный революционный солдат». Радек решил использовать в интересах коммунистического движения мученичество Альберта Лео Шлагетера. Разве он не был жертвой капитализма и Антанты? Разйе йе капиталистические интересы привели к французской оккупации Рура? Радек назвал Шлагетера «странником в никуда», так как, несмотря на свою героическую смерть, он был бойцом фрайкора, а стало быть, был наймитом немецкого капитализма. Мёллер ван ден Брук в трех статьях, опубликованных в «Совести», пытался полемизировать с К. Радеком. Мёллер высоко оценил реализм Радека, так как именно реализм, а отнюдь не оппортунизм, как писалось в левой газете «Вперед!»(«Форвартс!»), взял верх в его речи. Радек поставил перед немецкими националистами вопрос; с кем они планируют объединиться для борьбы с Францией, оккупировавшей Рур и Рейнскую область. Мёллер парировал, что Германия в силу своего геополитического положения должна опираться на Россию, но отнюдь не на какое-то конкретное правительство. Подобно графу Ревентлову Мёллер ван ден Брук очень живо воспринял инициативу Радека. Но в итоге и Мёллер ван ден Брук, и граф Ревентлов все-таки отказались от политического объединения с левыми. Но не стоит заблуждаться, все возражения Мёллера ван ден Брука, адресованные Радеку, на самом деле относились не к его предложению, а к политике, проводимой другими коммунистическими вождями, которые делали все невозможное для складывания союза националистов и коммунистов. Еще недавно Москва, как полагал Мёллер ван ден Брук, видела своей целью создание всемирной пролетарской партии. Но речь Радека фактически объявила о построении социализма в соответствии с собственными национальными особенностями. Но Радек со своей реалистичной точкой зрения был всего лишь аутсайдером в широчайшем коммунистическом фронте. Он сам еще находился под властью классовых и космополитических идей. Поэтому предложения Радека могли быть восприняты серьезно лишь при условии, что они были объявлены официальной доктриной большевизма. В противном случае это был лишь тактический маневр, который мог оказаться опасной ловушкой. Мёллер ван ден Брук не мог не обратить внимания, что до сих пор немецко-русское соглашение достигалось не на паритетных началах, а на условиях, выгодных большевистской стороне.

Но несмотря на последовавший отказ Мёллера ван ден Брука, впервые появились формулировки, которые позже были радикализированы, а отчасти упрощены, став общей базой для всех национал-большевистских групп. Но когда Радек изложил свои мысли, то у

Мёллера ван ден Брука они были изложены не в пример лучше. Недружелюбную реакцию Мёллера ван ден Брука можно объяснить тем, что лидер младоконсерваторов опасался, будто бы инициатива по складыванию единого фронта из левых и правых партий перейдет от революционных националистов к Коммунистической партии. К тому же нельзя забывать, что Мёллер ван ден Брук испытывал к России совершенно аполитичные симпатии. Из личных знакомств с русскими, своих литературных пристрастий, живого интереса к России у Мёллера ван ден Брука складывалось романтическое, даже мифологическое восприятие нашей страны. Такому отношению к России во многом способствовала Люси Каррик, которая познакомилась с Мёллером ван ден Бруком в 1902 году в Париже, а затем стала его второй женой. Люси родилась в Ливонии. При посредничестве Лесс Каррек, будущей золовки, Артур Мёллер знакомится с Дмитрием Мережковским, который дал ему почитать первое немецкое издание собрания сочинений Ф.М. Достоевского. И, наконец, это литературное знакомство свело Мёллера ван ден Брука с Эрнстом Барлахом.

Пожалуй, самое решающее влияние на принятие Мёллером ван ден Бруком «Восточной идеологии» оказали отнюдь не политические, а литературные факторы. Увлечение Достоевским заложило в душу Мёллера на всю жизнь любовь к России. Уже первая статья, где вырисовывались контуры будущей «Восточной идеологии» младоконсерватизма (она была напечатана в 1904 году), называлась «Толстой, Достоевский и Мережковский». Изучение русской литературы очень сильно повлияло на внутреннее развитие Мёллера ван ден Брука, что в итоге вылилось в постепенное отмежевание от Запада. Хотя в те дни Артур Мёллер еще писал о западных ценностей, причисляя себя к их носителям: «Все зависит от того, хотим ли мы доверять имеющемуся больше чем возможному, надежному больше чем неопределенному, хотим ли мы ставить ожидание, которое — как и всегда — оберегается на Востоке, выше, чем достижения, которыми мы владеем на Западе». В этой статье Мёллер ван ден Брук еще называет Запад «действительно сильным», но полностью в духе Достоевского добавляет такую характеристику, как «инфернальность», «отсутствие святости». «Определенно центр европейского равновесия в духовном отношении постепенно передвигается с Запада на Восток, пока в определенный момент не достигнет России, так что с этой точки зрения страной наших ожиданий на самом деле является Россия, а не Америка, от которой я полностью отрекаюсь». Это полностью соответствовало прогнозу, составленному Достоевским в своих политических произведениях и искусно зашифрованному в литературных произведениях. Если мы продолжим читать, то обнаружим предсказанную Достоевским и значительно расширенную Мёллером ван ден Бруком «Восточную идеологию». «Однако исполнение этого ожидания может быть отложено еще на очень продолжительное время. А пока германский мир должен решать свое всемирно-историческое задание и создать высокую немецкую культуру, которая бы воспрепятствовала неуклонному закату романского мира, который существует уже на протяжении двух тысячелетий… Затем наступит мгновение, когда он рухнет, а его место займет славянский мир с его высочайшей культурой».

В 1922 году Мёллер ван ден Брук куда более отчетливо сформулировал эту мысль во введении к собранию сочинений Достоевского: «Мы нуждаемся в Германии в безусловности русской культуры. Мы нуждаемся в ней как в противовесе западничеству, чье влияние мы прервем, как его прервали в России. Это пагубное влияние привело нас туда, где мы сейчас оказались. После того, как мы долго взирали с надеждой на Запад, были зависимы от него, в поисках независимости мы устремляем наш взор на Восток. Взгляд на Восток открывает вид на половину мира. Вопросы Востока являются для нас прежде всего вопросами духовной универсальности. И когда мы займемся поисками ответов на них, то мы сможем действовать в духе наших лучших традиций… По ходу нашей длительной истории мы приобщились к далеким и чуждым нам формам. Но никакая из них еще не являлась настолько опасной, как западная. Мы не должны опасаться, что Восток станет угрозой для нас. К нему немыслимо никакое другое отношение, кроме доверия, но с надежного расстояния. Если мы вновь обретем духовную, а вместе с ней и политическую независимость, то Россия станет для нас не больше не меньше как одной из великих сфер, которая сделала нас богаче… До тех пор нас ждет с Россией одинаковая участь».

При оценке «Восточной идеологии», разработанной Мёллером ван ден Бруком, любой исследователь будет ссылаться на предисловие к собранию сочинений Достоевского, которое было напечатано в 1922 году. Более поздние высказывания Мёллера могли быть продиктованы сиюминутными соображениями, так что их нельзя абсолютизировать. Основным мотивом этой «Восточной идеологии» было требование духовного универсализма. Мёллер ван ден Брук дословно воспринял это понятие у Достоевского. Именно оно было положено в основу теории о существовании «молодых народов».

Вопрос о возрасте народа и возможностях точного определения возрастных ступеней мы встречаем уже в ранних работах Мёллера ван ден Брука. Впервые он употребил это понятие в «Варьете» для того, чтобы выразить новое ощущение от наступления нового столетия. Слово «молодой» он использовал здесь только для обозначения нового искусства, которое он хотел представить как противоположность «старому», то есть устоявшемуся и оформившемуся, искусству.

В «Современниках» и «Немцах» он изменяет звучание слова «молодой». Оно в духе Чемберлена и Гобино относится к «молодой крови». Однако уже в годы Первой мировой войны Мёллер ван ден Брук отказался от чисто биологического содержания «молодости», придав ей духовное и нравственное содержание.

В конце войны Мёллер активно занялся разрешением вопроса, какой из народов являлся «молодым», а какой «старым». Немецкая катастрофа, которая привела к триумфу французов, «старейшего европейского народа», вновь заставила Мёллера ван ден Брука обратиться к Достоевскому и его критике цивилизации. Мёллер выдвинул тезис, что Франции удалось одержать победу над Германией лишь потому, что она заключила союз с «молодыми народами»: русскими и американцами. Поэтому Мёллер бросил призыв о «правах молодых народов», призывая их к солидарности в общих интересах.

Однако необходимо подчеркнуть, что теория «молодых народов» не была стройной конструкцией, она была очень запутанной и во многом противоречивой. Подобно тому, как Фихте увязывал воедино свою теорию о древних народах с Библией и идеями Руссо, так и Мёллер ван ден Брук сделал свою теорию «молодых народов» родственной тезисам Освальда Шпенглера, а стало быть, ее нельзя было ни научно опровергнуть, ни научно доказать. В целом же эта теория, по крайней мере после 1918 года, была продиктована общественным мнением и конкретными политическими целями. В первую очередь она должна была обеспечить внешнеполитическое сотрудничество Германии и России. В глубине души Мёллер ван ден Брук верил, что в союзе с Германией, сражаясь против Запада, революционные большевистские беспорядки породят «святую Русь», о которой так мечтал Достоевский,

Для Мёллера этот союз не должен был быть временным тактическим ходом, который позволил бы только победить врагов Германии. Союз с Россией был для него судьбоносным решением, которое должно предопределить будущее Европы. Даже Достоевский предрекал, что судьба Германии зависит от союза с Россией. Мёллер видел необходимость подобной связи в географическом, культурном и расовом родстве русских и немцев. То есть в том самом, что утратил Запад и что вело Германию на Восток.

Судя по всему, Мёллер ван ден Брук был неплохо знаком с «Политической географией», написанной Фридрихом Ратцелем, который фактически стал отцом геополитики. Знаком был Мёллер ван ден Брук и с идеями Карла Хаусхофера. По крайней мере, когда стал издаваться «Журнал геополитики», Мёллер написал в «Совести»: «По очереди мы пытались объяснять историю идеей, средой обитания, расовой принадлежностью. Но каждое из этих понятий выводило нас за обозначенные рамки. Обзор пространств может сказать не последнее слово об истории, что вновь приводит к противоречию. Как же получилось, что одно и то же пространство вновь и вновь не воспроизводит одни и те же исторические события».

Но вернемся к «молодым народам». Олицетворением этого понятия Мёллер ван ден Брук считал Пруссию. Именно эта «самая молодая часть Германии» должна была стать фундаментом грядущего Третьего рейха. Кстати, очень многие идеологи национал-большевизма ссылались на историю Пруссии. Органической совокупностью всех идей Мёллера ван ден Брука относительно восточной ориентации Германии можно считать книгу «Прусский стиль», которая впервые вышла в 1916 году, но популярность обрела после второго издания, которое состоялось в 1922 году. Это было одно из самых зрелых произведений Мёллера ван ден Брука. Он, который юношей сбежал из Германии, ужаснувшись прусскими порядками, душившими в зародыше любые художественные устремления, накануне мировой войны провозгласил пруссачество самой сутью немецкой самобытности. Подобно тому, как это было в свое время в Италии, Мёллер ван ден Брук пытался найти в пластике и архитектуре сущность прусского стиля. Его книга стала литературным памятником Пруссии, хвалебной песнью этой немецкой земле, которая «была не просто далека, но враждебна по отношению к искусству, а ее богатство крылось в ее экономии, изобилие — в воздержанности».

Книга, как уже говорилось выше, была написана накануне Первой мировой войны, а ее последнюю часть Мёллер ван ден Брук заканчивал уже в казармах в качестве офицера немецкого ландштурма. Как было написано в эпиграфе, эта книга посвящалась Клаузевицу и Гегелю. Мёллер считал, что Пруссия должна была стать фундаментом новой империи. При анализе пруссачества он исходил из географических особенностей этой земли. Он отмечал несоответствие между ландшафтом и пруссаками, которые, по его мнению, были результатом смешения германских и венедских кровей. Именно это предопределило особый характер населения Пруссии,

Если германская империя всегда была ориентирована на Запад, где видела свои важнейшие задачи, то цели Пруссии всегда были связаны с восточными территориями. Мёллер ван ден Брук обосновывал этот тезис как ответ на вызов, который исходил и от природы, и от истории Пруссии. Окончательная ориентация на Восток была закреплена, когда Кенигсберг стал королевским городом, а имперский орел превратился из красного (бранденбу pre кого) в черного (прусского). Мёллер полагал, что именно подобное решение позволило впервые самореализоваться Пруссии. В 1871 году она пожертвовала собой во имя империи, во имя немецкой самобытности. Немецкая империя возникала под руководством Пруссии. После, по мнению Мёллера, Пруссия решила не пренебрегать своими задачами на Востоке. Приоритеты империи лежали на Востоке не только в связи с географическими принципами. Прусские задачи, ориентированные на Восток, с этого момента превращались в общеимперские цели.

В свете подобных заявлений многие несправедливо упрекали Мёллера ван ден Брука в том, что он пропагандировал опруссачивание Германии, Уже в «Немцах» он провозгласил здоровый федерализм источником духовного богатства Германии. В одном из номеров «Совести» Мёллер писал; «Половина нашей сущности принадлежит Западу. Поэтому наше предназначение состоит в том, дабы содействовать равновесию между Востоком и Западом». Но вместе с тем он предостерегающе добавлял: «Кто лишит нас этого предназначения, тот вовсе не привлечет нас к Западу, а полностью переведет на сторону Востока». Но в те дни, когда Мёллер писал «Прусский стиль», он не предполагал возможности подобной альтернативы. Высшая политическая цель ему виделась тогда в слиянии «расточительной созидательности, которая издавна являлась не только гениальностью, но и трагедией немецкой самобытности, с такой осознанной дальновидной государственностью, которая дана нам через понятие «Пруссия»».

Не случайно, что многие критиковали Мёллера ван ден Брука за эту работу. Но не стоит забывать, что национал-социализм в прославлении Пруссии нашел зажигательный национальный лозунг. Однако приравнивание пруссачества и национал-социализма является одним из самых великих недоразумений, так как агрессивный немецкий национализм, наоборот, почти всегда был непримиримым противником Пруссии. Национал-социалисты сами очень скоро заметили, что тот, кто прославлял Пруссию, вовсе не всегда являлся сторонником нацистской партии.

Кстати, единственным произведением Мёллера ван ден Брука, которое было вновь переиздано после Второй мировой войны, оказался именно «Прусский стиль». Многие критики указывали на него как на единственную книгу Мёллера, которая была свободна от обстоятельств, обусловленных временем. Бессильная ненависть против Версальского диктата, которая пропитала все возникшие после Первой мировой войны модификации «Восточной идеологии», чужды этому «чистому» хотя и не лишенному определенного пафоса произведению. В раннем творчестве Мёллера ван ден Брука это было самым зрелым произведением, которое одновременно являлось для автора исходным пунктом истинного консерватизма, который еще не был замутнен разочарованием от проигранной войны и обидами на политику мстительной Франции. Эрнст Барлах писал после прочтения «Прусского стиля»: «Это великолепное обращение к молодым солдатам. Я нахожу его спокойно-великолепным произведением, которое доставляет наслаждение».

Горячие боевые призывы Мёллер ван ден Брук обращал как против репарационной политики Антанты, так и против победившего в СССР большевизма. Однозначная внешнеполитическая ориентация на Запад или на Восток казалась ему вряд ли допустимой, так как это могло иметь своим следствием разорение новой империи. Если политика Антанты вела Германию к полному экономическому обнищанию, то коммунистическая агитация могла погрузить страну в хаос гражданской войны. Но в подобном отчаянном положении нельзя было вообще отказываться от внешней политики, так как только она могла противопоставить друг другу еще недавних союзников. В январе 1919 года немецкий историк Ганс Дельбрюк писал в «Прусском ежегоднике»: «Мы не тешим себя самообманом, что будто бы союз с большевизмом значил бы для нас неизбежную гибель, даже тогда, когда мы должны были ускользать от самых сквернейших форм терроризма… Если Антанта собирается создать условия, которые грозят уничтожить нас и экономически, и национально, то у нас нет другого выбора, кроме как ответить: Хорошо! Тогда по меньшей мере вы последуете в пропасть вслед за нами».

Франция требовала от Германии репараций, которые предстояло выплачивать даже внукам тех, кто сражался на полях Первой мировой войны. Советский Союз, напротив, предлагал Германии руку помощи, настаивая на совместной борьбе против Франции. Это было не просто идеологическая установка, ориентированная против западного капитализма. Не стоило забывать, что Советская Россия просто не собиралась оплачивать долги царского правительства. Разве что-то может удачнее сблизить две страны, которые оказались должниками Антанты? Кроме того, Мёллер ван ден Брук был свято убежден, что романские народы уже миновали апогей своего развития, в то время как Россия находилась только в самом начале выполнения своего духовного предназначения. Проигранная война заставила сделать Германию цивилизационный шаг назад и повернуться лицом к восточному соседу, который мог исправить ее судьбу.

В этом отношении Мёллер ван ден Брук был очень близок Освальду Шпенглеру. К сожалению, до сих пор толком не исследованы очевидные параллели между творчеством Мёллера и Шпенглера. А ведь в их построениях было очень много схожего. Их «трагическое» восприятие истории немецкого народа и «немецкой души», резкая критика революции, Веймарской республики, либерализма и слепой веры в прогресс стали базисом для многих националистических организаций Веймарской республики. В одном принципиальном моменте их теории не совпадали. Речь шла об оценке роли России и прогнозах о ее будущем всемирно-историческом значении. Впрочем, отправная точка у обоих была одной и той же — ориентированное на Достоевского восхищение религиозной глубиной «русской души».

Шпенглер, как и Мёллер ван ден Брук, указывал на англо-немецкий и франко-германский антагонизм, видя в расовой сущности народа «обет для будущей культуры, в то время как над Западом все сильнее и сильнее сгущались вечерние тени». Вместе с тем Шпенглер причислял Германию к странам, вскормленным запДДной культурой: «Разрыв между русским и западноевропейским духом не может принимать достаточно острые формы. Духовные, религиозные, политические, экономические разногласия могут быть достаточно глубокими между англичанами, американцами, французами, но по сравнению с русскими они сплачиваются в некий закрытый мир». Б начале 1920 года Освальд Шпенглер принял приглашение «Июньского клуба», чтобы лично с Мёллером ван ден Бруком обсудить свои тезисы. Точная дата этой встречи, к сожалению, неизвестна.

Но вернемся к Мёллеру ван ден Бруку. Он выдвинул версию, что исход войны избавил Россию и Германию от напряженных отношений, которые существовали в прошлом. Он разделял тогда очень распространенное мнение, что собственно большевизм закончится в ближайшее время, так как порожденный им экономический хаос должен был в свою очередь вызвать к жизни радикальную доктрину, которая бы отказалась от подготовки всемирной революции, а предполагала работу над национальным вариантом социализма. Подобную возможность, казалось бы, подтвердили разнообразные реформы, проводимые в советском обществе-Если бы Советский Союз окончательно отказался от революционной агитации, а Германия воплотилась в присущей только ей форме социализма, то больше ничто не мешало бы плодотворным связям двух стран. Мёллер ван ден Брук предрекал: «В этот день Россия и Германий будут смотреть на соседние страны не по раздельности, а как на нечто единое». Пророчество Мёллера сбылось 23 августа 1939 года, когда Гитлер и Сталин заключили пакт о ненападении, в котором содержалось тайное дополнение, предусматривающее общие действия диктаторов по «реорганизации» восточно-европейского пространства.

При оценке внешнеполитических концепций Мёллера ван ден Брука мы невольно сталкиваемся с вопросом, на который достаточно сложно ответить. Была ли «Восточная идеология» лишь скрытым империализмом, или в ней содержались элементы антиимпериалистической теории, которые смогли бы обезвредить агрессивный национализм?

Армин Мёлер в своих работах, посвященных консервативной революции в Германии, выносит однозначней вердикт — теория Мёллера ван ден Брука имела антиимпериалистический характер. Даже при изучении имперской теории Мёллера ван ден Брука мы находим тенденции, которые имели своей целью построение федеративной модели империи, которая предполагала существование права на самоопределение народов. Но это вовсе не значит, что в построениях Мёллера напрочь отсутствуют империалистические элементы.

Его внешнеполитические идеи были сформированы накануне и во время Первой мировой войны, а стало быть, неизбежно несли в себе элемент агрессивного империализма. В 1916 году он приводил следующий аргумент: «Так как Россия связывала себя с Западом, русский мир дает нам право самим довести до завершения восточную политику». Что в те дни Мёллер ван ден Брук подразумевал под «Восточной политикой»? В принципе ничего иного, что предлагало высшее немецкое командование, а во времена Брест-Литовска он активно высказался за политику аннексий. Накануне Брест-Литовска он потребовал от России отказаться от территорий, которые уже были захвачены немецкими войсками. Мёллер ван ден Брук даже прибегал к таким спекулятивным доводам, как убеждение российской стороны в том, что потеря этих территорий никак не скажется на самочувствии России, так как та должна была в будущем развивать свою политику в восточном направлении: в сибирских и среднеазиатских областях. Как видим, во время войны Мёллер ван ден Брук полностью разделял позицию Генерального штаба относительно аннексии части российских территорий. Накануне от Версаля он написал «Право молодых народов», где он апеллировал к Вильсону, чтобы тот позволил распространить и на Германию право на самоопределение: «В Европе больше нет стран, которые можно было бы завоевать». Значила ли для него эта фраза принципиальный отказ от империалистических принципов? Нет, в первую очередь это было лишь вынесение приговора империалистической политике Антанты — теперь речь шла о Германии, которая намеревалась отхватить восточные колонии и аннексировать бельгийский угольный бассейн (а ведь Мёллер тогда выступал и за это!). Даже в «Праве молодых народов» один из разделов был написан под эпиграфом «Прорыв на Восток», что недвусмысленно намекало на право Германии проводить восточную экспансию, которая оправдывалась лозунгом «Народ без пространства».

Хотя в той же работе Мёллер ван ден Брук очень правильно предположил: «Одним из следствий мировой войны станет уменьшение населения в проигравших странах». Одновременно с этим он объявлял, что сильный прирост населения в Германии есть признак того, что немцы являются «молодым народом». Этот избыток населения должен был найти «отдушину» на восточных территориях. Выводы Мёллера ван ден Брука, равно как и всех теоретиков «жизненного пространства», включая Адольфа Гитлера, опровергались одним фактом — падение рождаемости, начавшееся в годы Первой мировой войны, продолжало нарастать и в послевоенное время. Превышение рождаемости над смертностью на 1000 жителей Германии в 1921–1925 годах равнялось 8,9 % в 1926–1930 годах -6,6 %, а в 1931–1935 годах -5,3 % Ситуацию не исправляла даже сильная реэмиграция, которая происходила из Польши и Балтийских стран. К этому добавлялась немецкая эмиграция, которая ДО 1925 года значительно превышала реэмиграцию немцев, возвращавшихся в Германию. Не стоило забывать, что Германия по сравнению с другими европейскими государствами обладала самой высокой плотностью населения.

Мёллер ван ден Брук вовсе не собирался разрабатывать «Право молодых народов» как некую антиимпериалистическую теорию. Даже «Третий рейх» не смог снять подозрения, что высокопарные слова о мирном взаимодополнении народов, о национальном федерализме были всего лишь реверансом в сторону актуальных идей, которые диктовались самим духом времени. На самом деле за ними могли скрываться все те же старые империалистические устремления. В конечном счете из «Восточной идеологии» Мёллера ван ден Брука можно вычленить и империалистические элементы, и присущую западному образу мышления имперскую идею. В наследии Мёллера ван ден Брука можно найти слова, которые могли полностью отразить национальные проблемы того времени.«…Мы отделим немцев как самый старый народ от всех молодых, как тот, который наиболее далеко продвинулся вперед на пути создания общей культуры. На общем пути к нашему будущему. На пути товарищества, которое не мечтает о том, чтобы уравнять народы друг с другом, однако стремится к поддержке и взаимному обогащению. В этом товариществе наций лучшей гарантией является то, что каждый отдельный народ в высшей сумме своих возможностей и в духе творчества попадает из числа народов вчерашнего дня в число народов завтрашнего дня».

Эрнст Трёльч 12 ноября 1920 года написал такие слова: «Давление Антанты разрушает жизненные условия и делает радикальными голодные массы, успех большевизме в Германии побудит Антанту к дальнейшим разрушительным мерам, так что возникнут самые невероятные смеси: часть рабочего класса станет яро националистичной, а часть буржуазии станет большевистской. Самые непримиримые противники Антанты, спасаясь от большевизма, склоняются в сторону западного капитализма, а самые радикальные противники рабочего класса впадают в большевистское отчаяние». Автор этих строк также не исключал возможности, что Антанта вместе с немецким большевизмом будут угрожать пересмотру мирных соглашений. В конце этой заметки он добавлял: «Мы лишены инициативы и слишком слабы, бы противопоставить сражающиеся друг против друга системы — танту и большевизм. Идти с большевизмом против Антанты былс шагом отчаяния, который бы значил закат нашей культуры и не бы поддержан большей частью нашего народа. Таким образом, ничего не остается, кроме как идти вместе с западными державами, одновременно защищаясь от их жестоких угроз… взывая к общечеловеческую морали, демонстрируя лояльность и готовность возмещения долга».

Внимание!! По тех причинам следующая страница текста не может быть распознана. Пропуск стр. № 97

Эта критика содержит квинтэссенцию того, что вызьн во многих консерваторах «Восточная идеология» Мёллера ван Брука. Коммунисты не исключали большевизации Германии, но ван ден Брук не думал о подобной возможности. Он скорее убежден, что большевизм был в России явлением временным, не специфическим русским междуцарствием. Но до того, как он рухнет должен был сложиться тесный союз России и Германии. Страх перед подобным альянсом вынуждал западные державы прибегать к некому подобию вымогательской политики. Но союзники обманывал относительно внешнеполитической слабости Германии и могущее немецкого большевизма.

Но «Восточная идеология» Мёллера ван ден Брука нашла благоприятную питательную среду в рамках «Июньского клуба».

В своей работе «Большевизм и немецкие интеллигенты. Высказывания немецких деятелей искусства и ученых» он приводил мне многих известных людей, которые не принимали коммунистичеа идеологию, но были очарованы успехами большевиков, а стало быть, были убеждены в их особом предназначении.

По причине этих многочисленных противоречий Гуго Пройсс описывал интеллектуальный багаж Кольца как «коктейль из общеизвестных реакционных заголовков и большевистских приманок». Самое глубокое впечатление «Восточная идеология» Мёллера оказала на Ганса Шварца и молодых публицистов, собравшихся вокруг него. Эти люди издавали журнал «БлизкийВосток» (не путать с географическим понятием Ближний Восток). Этот кружок в самой полной мере использовал наследие Мёллера ван ден Брука. В пояснении к изданию книги Мёллера «Отчет о России» Г. Шварц писал: «Политический журнал «Близкий Восток» издается полностью в духе Мёллера ван ден Брука. Журнал будет пытаться энергично совершенствовать духовное наследие Мёллера ван ден Брука и готовить европейскую перегруппировку, которая бы полностью соответствовала аграрно-политическому характеру всей Восточной Европы». Сам же Ганс Шварц занимался переизданием произведений Мёллера, выдвигая на первый план именно те работы, где наиболее отчетливо прослеживалась «Восточная идеология». Подобно Мёллеру ван ден Бруку кружок, сложившийся вокруг «Близкого Востока», пропагандировал имперскую концепцию, которая ставила своей целью противодействовать «балканизации» Восточной Европы посредством складывания огромного федеративного союза различных народов. Эрнст Никиш, один из самых ярких представителей немецкого национал-большевизма, осуждал эти стремления, так как видел в них лишь «видоизмененные установки пангерманизма».

Но в полной мере национал-большевизм смог развиться только во время мирового экономического кризиса 1929 года. Именно с этого момента национал-большевистские идеи стали находить отклик у различных политических групп, в частности так называемого «Сопротивления», созданного уже упоминавшимся выше Э. Никишем. Когда в 1931 году австрийским руководителем «Стального шлема» был избран профашистски настроенный князь Эрнст Рюдигер фон Штархемберг, из этой организации фронтовиков в знак протеста вышла группа революционных националистов, которые назвали себя в честь легендарного фрайкора Союз «Оберланд». К ним примкнул руководимый Фрицем Клопе Союз «Вервольф», члены которого всегда ориентировались на национал-большевизм. Впрочем, свои идейные установки они называли посседизмом. О сути этой теории можно судить хотя бы из названия программного документа Союза «Вервольф», который назывался «Посседизм. Против капитализма и марксистского социализма. Против реакции и либерализма».

Попытки получить под свой контроль национал-большевистские группы предпринимали и коммунисты, и нацисты. КПГ не раз в своей предвыборной агитации делала сильные национал-большевистские акценты. У нацистов еще в 20-е годы национал-большевистские требования высказывали братья Штрассеры и Йозеф Геббельс. Впрочем, эти высказвания были продиктованы не столько идеологической необходимостью, сколько желанием вести активную борьбу против южного, «реакционного» крыла НСДАП, возглавляемого Гитлером, Розенбергом и Герингом. Со временем Геббельс перешел на сторону Гитлера, а Отто Штрассер, младший из братьев, вышел из нацистской партии и создал собственную организацию «Черный фронт». Не меньшей сенсацией стало решение рейхсверовского офицера Рихарда Шерингера, одного из главных обвиняемых по так называемому «делу рейхсвера», покинуть ряды НСДАП и перейти к коммунистам.

Национал-большевистские тенденции проникали во многие молодежные организации, но ни одна из них открыто не провозглашала себя таковой. В 30-е годы национал-большевизм из политического явления во многом превратился в явление публицистическое. Почти каждая национал-большевистская и национал-революционная организация издавала свой собственный журнал. Это и «Прорыв» (Шерингер), и «БлизкийВосток» (Шварц), и «Черныйфронт» (Штрассер), и «Действие» (Церер), и «Сопротивление» (Никиш). Список можно было бы продолжать едва ли не до бесконечности. В конце 1932 года была предпринята попытка объединить все эти многочисленные группы в одну Национал-коммунистическую партию. Но эта затея провалилась. Национал-большевизм в большинстве случае остался лишь пустой декларацией. Лишь только Эрнсту Никишу удавалось оказывать влияние на небольшую «Старую социал-демократическую партию», которая действовала в основном на территории Саксонии. Он даже редактировал газеты старо-социал-демократов «Народное государство». На ее страницах Никиш как-то написал красивые слова: «Можно людей напоить революционным шампанским, а затем ждать, чтобы они протрезвели и стали объективными, будто бы пили обыкновенную газировку. Игра с громкими революционными фразами однажды кроваво отмстит нам».