• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

О том, что История — это групповой портрет на фоне славных и грязных дел, и интерес к истории — это потребность каждого узнать: кто мы такие? и кто я такой, как один из нас? каковы мы? а смысл и назначение религии и всех традиций — превращать разрозненных людей в единое сообщество.

Ритуал — это когда делают что-то не как придется, не как хотят, не кто в лес кто по дрова, а общепринятым, традиционным, утвержденным, тщательно соблюдаемым образом. Придерживаясь в действиях деталей, мелочей, принятой последовательности. И речь не о топке печи, не о мытье пола, не о производственных каких-то операциях, — речь о чем-то сколько-то торжественном, отвлеченном, церемониальном. Принесение присяги; целование знамен; разрезание ленточки при пуске объекта; свадьбы, крестины, похороны.

Ритуал — это действия без конкретной утилитарной направленности. Они никак не помогают в хозяйстве. Они носят оттенок символичности, торжественности, некоей особой значимости. Вечный огонь. Президиум на сцене. Подъем флага.

Ритуал есть военный, церковный, государственный, бытовой: можно много наподразделять. Производственный ритуал тоже везде почти есть. Но производственный уже ближе к рабочим привычкам. Церемониальный марш, воскресная обедня, вставание парламента при исполнении государственного гимна. Условные действия. Выражают общее уважение к каким-то ценностям.

Мы подъезжаем.

Ритуал — это традиция. Церемония. Общепринятость. Единообразие. Символичность. Отсутствие прямой утилитарной целесообразности. Приподнятость. Значение. Формальная условность. Но психологически важная. Рекомендуемая участникам определенных ситуаций и действий.

Ритуал — это формальное единообразие символических действий. Парад, закладка фундамента, молитва, рукопожатие. Действия эти — или совместного характера, или общение человека с богами. Связанные с более или еще более важными вещами: армия-война, боги и как с ними ладить, совместное дело и совместное проживание.

Ритуал есть поведенческая разновидность культурного кода. А именно: проявляется ритуал именно через поведение, он есть упорядоченная форма поведения в традиционных социальных ситуациях. И важны ритуальные действия не сами по себе — сами по себе они условны. А важны тем, что они выражают. Доброжелательность, уважение, согласие, подчиненность, мощь, веру.

Ритуал у животных частично совпадает с социальным кодом, частично — способ передачи информации для координации действий. Через ритуальные движения и действия животное обозначает свой статус, свое отношение и свои намерения. Ритуалом могут стать особенности способа действия, когда эти особенности утеряют утилитарный смысл и превратятся в привычку без физической целесообразности, но психически связанную с действием.

По мере наращивания культуры человеческие отношения чрезвычайно усложняются, а поведение чрезвычайно разнообразится. Личность становится многограннее, а свобода ее больше. А сожительствовать и сотрудничать в одном социуме как-то надо. Не говоря уж о необходимости дружить с Господом.

Чем богаче культура, чем сложнее человек, — тем меньше знаешь, чего от него ожидать. Может он всего-разного много, и обо всем не расспросишь, и рассказывать долго. Объем и ассортимент возможных опасностей со стороны окружающих растет. То есть:

По мере роста социума — растет неопределенность внутрисоциального поведения. Или, что то же самое, нарастает социальная энтропия. Разросшийся народишко движется в сторону вавилонского столпотворения, оно же вавилонской башни.

Упомянутую неопределенность необходимо упорядочить, ибо без этого нельзя.

Ритуализация есть форма социальной синергетики.

Любая система стремится упорядочить себя.

Любая система существует в динамическом равновесии центростремительной тенденции к сильной организации — и центробежной тенденции к развалу и хаосу.

Можно сказать чуть иначе:

Любая система существует в динамическом равновесии синергетического и энтропийного начал.

В молодой системе побеждает самоорганизация, в старой — энтропия. Так и вершится эволюция в смене отживших систем на новые, в конечном итоге всегда более энергопреобразующие.

Социальная система не составляет исключения.

Ритуал — одна из форм самоорганизации социальной системы.

Ритуал — это самоорганизация социальной системы на поведенческом уровне.

Система отличается от аморфной массы чем? — упорядоченностью, структурированностью, организацией. Социальная система состоит из автономных монад-индивидов, обладающих самостоятельной волей, свободой, потребностями. Самопроизвольное поведение каждого — а поведение есть совокупность цепей целесообразных действий и вообще реакций, — вот это поведение надо как-то совокупно структурировать, организовать, скоординировать, — чтоб каждый своими действиями не мешал другому, не противоречил, не сталкивался, но напротив — координировал действия для общей цели, и чтоб встроиться в общий «поток движения», и иметь свое место в общем доме.

А для этого необходимо, чтобы каждый понимал намерения каждого. Что он собирается делать? Как он ко мне относится? Будем ли мы сотрудничать? Каковы его боги, его мораль, его взгляды на жизнь? Он полагает себя равным мне, или выше меня, или ниже? У него счастье, или горе, какое у него настроение? Нам что сейчас: пить, или идти на войну, или на работу?

Оп: опять получается интересно:

Бытовой ритуал — это сигнальная система общежития индивидов. Пожелать здоровья, поинтересоваться как дела, угостить конфетой, поговорить о погоде, пригласить выпить. Что есть выражение миролюбия и возможности сосуществовать в общем пространстве без конфликтов. Готовность к определенному и общепринятому уровню взаимотерпимости, взаимопомощи, взаимоуступок. Опознавательная система «свой-чужой». Это называется в то же время вежливостью, или манерами, или культурой поведения. Но: это система сигналов, через которую выражаются отношение и намерения.

Нарушения бытового ритуала: не поздороваться, не смотреть в глаза, не предложить сесть, — выражают недоброжелательность, нежелательность контакта с тобой, враждебность. Воспринимаются как обида, оскорбление, вызов, провоцируют ответную негативную реакцию: желание сосуществовать в одном пространстве и сотрудничать замещается желанием дать по морде.

Бытовой ритуал — поведенческая разновидность социального кода в то же время. Манера поведения, речи, бытовых реакций — в то же время сигнализируют о социальном статусе человека. Аристократ, шпана и чиновник — по-разному выскажут тебе дружелюбие или недружелюбие. Как бы ни вел себя человек — своим поведением он обозначает свой статус: как статус вообще, так и статус себя относительно тебя.

Бытовой ритуал — это унификация поведенческих знаков, упорядочивающая хаос человеческих импульсов в систему социального поведения.

Бытовой ритуал — это поведенческий код социума.

Праздничный ритуал. Все трезвеем и напрягаем мозги для понимания. Праздник — это радостное событие — как коллективное, так и индивидуальное. Убили и жарим мамонта, а раньше месяц с голода мерли, — это праздник. Перебили стаю врагов, которая сто лет нас терроризировала и чуть не сжила со свету, — это праздник. То есть праздник — это огромная общая радость по очень даже реальному поводу. Такое никогда не забудешь. Идут годы — а вспоминать хочется! вспомнишь — и то за- радуешься. Сильнейшие положительные ассоциации с этим связаны. Эх, ребята, здорово было! — бойцы вспоминают минувшие дни. А поскольку все живет по годовому циклу, и в день того события — и погода такая же, и вообще внешних природных ассоциаций больше, и в то же самое время общехозяйственного, общебытового цикла встроен день того праздника, — то в годовщину события вспомянуть его всего логичнее.

И тут же срабатывает обратная психологическая связь. Типа улыбайся — настроение лучше станет. Ты вспоминаешь былую радость — и начинаешь слегка вспоминать и переживать все то веселье — и тебе в самом деле веселее! И гордости собой больше, и уверенности в силах больше — это мы все совершили!

Реальное событие все дальше в прошлом. Празднование все меньше имеет непосредственного отношения к тому делу. И настроения искреннего все меньше — одних уже убили, другие в маразме, молодежь того не застала. Но радости-то всем хочется! А ее — искренней — все меньше, и повод все туманнее. Но праздновать-то как-то надо — это ведь хорошо, и означает нашу значительность и победность, и отдых тут, и пожрать от пуза, и попрыгать: но той, первоначальной, на адреналине бешеном вскипевшей радости, уже нет как нет сто лет. А как все было? Убили, принесли, разделали, зажарили, плясали кругом, вождю первый кус. Встали! подровня- лись! построились по росту! Ты и ты — будете как будто тащить мамонта. Ты — беги и кричи, что жрать несут. Бабы все — пошли с ветками для костра! веселей пошли! Ну, вот и весело.

Праздничный ритуал — повторяемое обозначение радостного события. А хоть и не радостного — день скорби по поводу.

Во-первых, это народная память. Культура. Историческое самосознание. Исторический опыт. Сохранение в сокровищнице судьбоносных событий — без чего нет их осмысления, знания.

Во-вторых, это акт групповой самоидентификации. Мы — это те, кто убили огромного мамонта, перебили стаю страшных врагов, запустили человека в космос и открыли Америку.

В-третьих, через первое и второе, — это акт структурирования социума, опять же. Праздник — это радость по поводу совместного выживания в переломной точке; поодиночке не выжили бы.

Праздничный ритуал — это код общерадостного и общезначимого события. Ритуал — культурное эхо праздника. Праздничный ритуал — это упорядочивание и объединение социума.

Праздничный ритуал — это акт единения и унификации социума через формальное переживание общей положительной эмоции и общего ощущения и сознания своей групповой значимости.

…Прошло тысячу лет, и подивились бы герои и победители того дня, как дико, пышно и непохоже празднуют в их честь. И обиделись бы, что большинство празднующих даже не знает — в чем дело-то там было начально!..

Ритуал отделяется по мере лет от события и становится самостоятельным актом. Праздничный ритуал через церемонию долженствует — всем гордиться, общаться, и радоваться: мы — достойная группа, мы победители, мы много вынесли, мы орлы, ур-ра нам!

И тут прибегают политтехнологи изобретают праздники! Главное — дать ритуал! и плевать, что там было на самом деле. Раз нынешние все равно не знают — так вдуть им миф насчет прошлого, главное — чтоб праздновали, радовались, объединялись.

И. Единообразное соблюдение деталей ритуала, то бишь праздничной церемонии, — есть объективное отражение его структуризующей функции: только так! всем одинаково! всегда! вот в этой последовательности и никак иначе!

Праздничный ритуал — есть культурный код исторического, функционального и эмоционального единения нации (группы).

А день рождения? То же самое, но группой здесь является семья. Праздничный стол, подарки, тосты и пожелания: акт и код единства семьи. И день свадьбы то же. А если один отмечает? Э-э: он при этом с собой разговаривает и как бы раздваивается: это тоже праздник семьи и группы, просто в таком случае реально она состоит из одного человека. «Кадри- рованная группа», которая при возможности и удаче готова расшириться до нормы.

Военный ритуал: без крови и огня выражает грозность, мощь, мужество, выучку, готовность, единство и согласованность военной машины. Смысл утилитарный давно улетел. «Отдание чести», «строевой шаг», «принятие присяги», «караул у знамени» могут смешить детской безмозглостью. Но — это формы выражения подчиненности, иерархии, готовности и т. д. — а шире: формы выражения военной потенции. Условные формы. Принятые. Не кровавые.

Военный ритуал — это код боеспособности армии.

Бессмысленный парад с разводом и докладом призван обозначать: армия послушная, четкая, в огонь и в воду, сокрушит любого! И что характерно: «От войны армия портится», как заметил справедливо Вильгельм I. Кто хорошо воюет — может плохо парадировать, и наоборот. Но: вбивая в солдата ритуал — в него вбивают воинский дух подчинения, исполнения, выносливости, силы, агрессии, бравости. А дух, подчинение, выполнение любого приказа любой ценой, удовлетворение от себя как агрессивного винтика всесокрушающей машины — это стержень человеческой массы армии.

Когда ритуал отрывается от реальной боеспособности — это показуха, которой страдают армии мирного времени. Когда вооруженные массы людей перестают соблюдать всякий воинский ритуал — партизанщина перерастает в анархию и бандитизм.

Ритуал — знак структурированности армии. Показатель того, что — и пойдут по приказу, и умрут ради выполнения задачи, и выполнят все лучшим образом и беспрекословно. Без ритуала — а как знать, что он в бою подчинится тебе, а не пошлет на фиг?

Гм! Поскольку существование армии в мирное время вполне бесцельно для солдат. То воинский быт мирного времени в основном сводится к выполнению и соблюдению ритуала! Заправка коек, зарядка, зубрение уставов, мытье туалетов, строй, отдание чести, чистка обуви, — практического смысла почти не имеют! Недаром в армии ритуал обычно называется воинской дисциплиной. Ибо кроме ритуала — делать там в армии почти нечего. За исключением частей на реальных боевых дежурствах, как дремлющие ракетчики или задолбанные подводники.

Но. Без дисциплины. А точнее — скрупулезного и ответственного соблюдения бессмысленного и всепроникающего ритуала. Делать в мирной армии будет почти совсем нечего. И безделье разложит толпы пацанов — вмиг и дочиста. Бандиты, анархисты, насильники, наркоманы, наглые и агрессивные бездельники.

Военный ритуал — всасывает, потребляет, структуризирует, формализует, канализирует в направлении безопасности, подчиненности и боеготовности — огромную коллективную энергию армейской массы, не имеющую точку полезного и осмысленного приложения.

Военный ритуал структуризирует толпу в систему.

В мирной армии ритуал имеет огромное самостоятельное значение. Ибо армия только и занята соблюдением ритуала! Ритуал не дает людям спокойно спать, есть и гулять, когда войны все равно не предвидится. Ритуал здесь и внешняя оболочка, и внутренний несущий каркас армии!

М-да. Во время войн ритуал нужен в самом минимуме.

Именно для минимального обозначения подчиненности и управляемости: это код дисциплины. Дисциплина — в том, чтобы воевать по приказу: храбро, самоотверженно, ответственно, умело. Ритуал — чтоб иногда через малый знак показывать, что так и будет, все на то и заточено. Но бредить шагистикой и уставами на фронте — признак кретинизма и личной злобности.

Религиозный ритуал. Как договариваться с Высшим Существом — непонятно. Надо выказать ему уважение, покорность и любовь. Как? Какими-то действиями и словами. Поставить столб, принести жертву, помолиться. Дальше — как обычно: ритуал оформляется с повторением, детализируется, канонизируется, отдаляется от первоначального смысла веры. И все больше подменяет собой, т. е. внешними проявлениями, прозрение души и порыв разума. И вот уже христианская церковь, лопаясь от золота и земель, в пышных бесконечных славословиях, в бесконечных церемониях, — молится тому, кто был воплощением простоты, бессеребреничества и доступности, — и кто погнал бы их посохом прочь, а драгоценности раздал страждущим беднякам.

Ритуал призван закреплять сущность веры через слова, действия и предметы, — т. е. материальные манипуляции и артефакты.

Можно сказать:

Ритуал есть форма отправления религии.

Что за форма?

Ритуал — это структуризация религии в поведенческий и вещественный код.

Или:

Ритуал — это упорядочивание всех форм и проявлений отправления религии, их единообразие, канонизация и смысловое наполнение.

Если вообще ритуал есть код, то религиозный ритуал — это код религии на уровнях вербальном, поведенческом и вещественном. Каждое действие, моление и предмет, имеющие место в религиозном ритуале, имеют (кроме непосредственного и прямого) значение символическое, переносное, условное.

В самом общем:

Религиозный ритуал — культовый уровень социального кода.

Он поведенчески, мировоззренчески, ценностно, — упорядочивает социум на самом глубинном умственно, мистическом уровне. Здесь пахнет вытаскиванием иррационального на уровень предметного — и оформление рационального через предметное. Мне не дано понять, это непостижимо, Господь высоко, — я пытаюсь понять Его волю, Его знаки, — и через доступные мне действия и слова вступаю в контакт с этой Иррациональной, Начальной Силой, — чтоб через мои простые действия, впущенные в этот Черный Ящик — вышло то, что мне потребно; и все должны так делать, чтоб Он не разгневался! О: я должен так делать — и все должны! А познать это нельзя… жрецы кое-что знают… но — слушаться! не рассуждать помногу! исполнять! и будет хорошо.

Инстинкт принимает форму веры.

Инстинктивная потребность познать мир, выжить в этом не совсем понятном мире, обустроить свои дела, — ведет к очеловечиванию скрытых механизмов этого мира, — попыткам налаживать контакт с этими механизмо-человеко- божествами, — и «натаптыванию тропинок» в этих односторонне видимых отношениях: повторению тех же слов, жестов, движений, жертв и т. п.

Но, поскольку происхождение и формы религии есть отдельная ветвь науки, мы здесь не религиоведы, нас сейчас интересовал только социальный аспект. А в этом аспекте:

Религиозный ритуал — это структурирование социума на иррациональном, мистическом, Высшем, Непознаваемом, уровне. На Божественном уровне, можно сказать. На уровне согласованности, предопределенности и подчиненности жизни всех и каждого Высшей Природной Силе. Так распорядились Наверху — и мы это знаем, уважаем, и исполняем со своей стороны внизу у себя — все, что требуется Верху, чтоб у нас все было истинно и хорошо.

Платон был гений, и нет сил не помянуть эту банальность лишний раз. Ибо. В нашем случае. Социум пытается угадать и определить себя — как земное отражение Высшего Устройства, как проекцию Высшего Узора на земле, как марионетку с малым запасом свободы собственных движений — которую водит на ниточках Высший Кукловод. Его надо понять, умилостивить, дружить с ним, двигаться по его плану, уговорить позволить нам что-то в желаемом нам направлении. Мудрецы и старейшины племени, шаманы и жрецы, волхвы и раввины, которые думали об этом больше всех и воспринимали воззрения прошлых поколений, — нарисуют народу более или менее определенную картину. Ибо человеческое сознание устроено так, что автоматически систематизирует и структурирует любую информацию; суть человека есть структуризация Бытия.

* Внимание. Важно и неожиданно.

СИСТЕМАТИЗИРОВАТЬ — ОЗНАЧАЕТ ПОНЯТЬ

Оно же:

ПРОЦЕСС ПОНИМАНИЯ — ЭТО СТРУКТУРИЗАЦИЯ ИНФОРМАЦИИ В ФОРМЫ ПРИЧИННО-СЛЕДСТВЕННЫХ ВЗАИМОЗАВИСИМОСТЕЙ

Правда, вопросы гносеологии и герменевтики тоже остаются сейчас за рамками нашей книги…

…А в рамках остается — в заключение этой пары страниц о религиозном ритуале:

Религиозный ритуал — это код Божественного устройства социума и служения Божественному предначертанию.

Социальный инстинкт за пределами рационального познания — структурирует социум вехами на поле Непознаваемого. Можно сказать и так:

Религиозный ритуал — это культурный код Непознаваемой части Бытия. Социальное структурирование на высшем, духовном, надсознательном и подсознательном уровне: единство и единообразие в вере, мировоззрении, мироотношении.

Трудовой ритуал. Он же обряд, а также церемония и т. д. Тот же, в общем, код. Перенос смыслов. Изображение охоты через танец вокруг рисунка будущей желаемой добычи — оно и магические действия, и «групповая пассионарная индукция» — разогревают и настраивают себя на охоту, и воображаемый перенос действия с условных его обозначений — в реальную охоту. Праздники урожая, первой борозды и т. п., — та же структуризация процесса, упорядочивание жизни в ее важных аспектах. Объединение в назначенных точках, организация в назначенных точках, координация в назначенных точках.

Ритуал — это способ синхронизации социальной жизни в назначенных точках пространства-времени. Так простегивают ватное одеяло — чтоб слой ваты меж тканью фиксировался нитью в точках прошивки насквозь и не сползал, не ерзал комьями, а сохранялся именно как слой. Ритуал — это винт- дырка-гайка в подвижном скреплении частей движущегося механизма: чтоб они хранили совместное положение и могли двигаться в согласном режиме. Ритуал — это гвозди, крепящие каркас социума.

Спорт. Спорт. Спорт. Пгеинте'геснейшее сочетание соревнования, игры и ритуала. С физкультурой и физподготовкой не путаем.

Игра — поскольку все это «понарошку», судьбоносных последствий не имеет само по себе. Соревнование — поскольку условно-безопасным способом выясняет, кто здоро- вее-быстрее-ловчее. Ритуал — потому что этому игровому соревнованию часто придается значение, далеко выходящее за его формальные границы.

Спортивное состязание — это условный показатель значимости. Кто здоровее, главнее, ценнее. Зачем убивать до смерти, если можно условиться: положил на лопатки — значит, это мясо (баба, место) твое. Кинул копье дальше всех — значит, ты получше других, имеешь право на уважение, т. е. место у костра, хороший кусок.

Одна крайность спорта — поединок вождей родов-племен- групп. Зачем всем резать друг друга, если два старшака сойдутся насмерть — и вопрос решится с минимальным пролитием крови. Здесь спорт, ритуал, естественный отбор и экономия жизней-энергии-усилий совмещаются воедино.

Внутригрупповой спорт — это соревнования индивидов на физическую значимость. Но. Этой физической значимости, в ее иногда очень условной форме (метание диска) — придается социальное значение. Победа в спортивном соревновании — означает более высокий социальный статус, чем у проигравшего.

Спорт как социальный код. Победителя больше уважают мужчины и любят девушки. Он показал свою лучшесть, свою мощь — условным образом. И его лавровый венок или золотая медаль — как галстучек воробья или рога оленя.

Спорт как индикатор энергетики. Выберите меня, пустите вперед меня, — я здоровее, мощнее, лучше.

С вершины все тропы идут вниз.

Пока можно сказать так:

Спорт — это социальный код, предъявляемый через условленные формы физических возможностей. Победитель значимее побежденного.

Боже. Когда бодибилдеры на сцене надувают друг перед другом и судьями свои мышцы — и когда самцы раздувают друг перед другом яркие грудки и топырят крылья у кого больше: ну чисто одна картина. Победитель получает лучшую самку и место для гнезда — самка может оказаться кинозвездой, а гнездо совьют в Беверли Хиллз.

А дальше начинаются групповые, командные соревнования, — чья команда завладеет дохлым козленком, или первой передаст палочку в беге по очереди, или забросит каучуковый мяч в каменное кольцо. «Я» заменяется на «мы». Кто-то из команды победителей могут быть некрасивы и даже не очень сильны, реакцией и ловкостью взяли. Но — ореол победителей делает их важными, предпочтительными!

А дальше два племени выставляют по пять рыл команды — и орут как бешеные! Чья команда выиграла — то племя и лучше! Что стряслось?! Почему умение вкатить мяч меж столбов десятью бугаями — наполняет счастьем или унынием целый народ?! Не один хрен? Какая разница?..

…Н-ну, а далее Большой Спорт становится формой межгосударственного ритуала. Он приобретает самодовлеющее значение. В нем возникает своя политика и профессионализация. Он стал отраслью государственной экономики.

Спортсмен — это жрец спортивного ритуала. Спорт гробит здоровье и жизни. Но: болельщики орут — и в этот миг являют собой народное и государственное единство. Спортивный ритуал структуризирует толпу единством цели, желания, условности. Координирует воедино эмоции и усилия. Опять же: безопасная форма коллективного самоутверждения. Или:

Спорт — ритуальная форма группового доминирования.

О. А уже любая группа инстинктивно стремится быть самой сильной и т. д. — быть победительницей в этой жизни, которая есть соревнование по выживанию.

….

Системообразующая функция ритуала. Через единообразие речей, действий, зрелищ, церемоний, — через разностороннее единообразие форм бытия — аморфная масса структуризируется в координированную систему. Целесообразность ритуала, даже при реальной бессмыслице, — в самой его форме, обязательной для всех. Ритуал есть формальный акт, смысл ритуала — в самой его форме.

Культуровоспроизводящая функция ритуала. Он являет консервативное начало культуры. Сохранить все, что возможно сохранить! Повторять всегда без изменений все, что можно повторять без изменений! Не потерять ничего из накопленного культурного багажа. И передавать это дальше. (Даже если начальный прикладной смысл потерялся по дороге.)

Обучающая функция ритуала. Люди разные. Мозги и нервы у них разные. Отношения в семьях и на работах разные. На самотек все пускать нельзя — неучи и анархисты будут. Все важнейшие, типовые, повторяющиеся ситуации жизни — надо предусмотреть, рационализировать, и научить всех, как надо поступать. А поскольку обучение всегда немного строится на вере, всего сразу не объяснишь молокососу, — то не надо много думать! надо повторять, как сказано! все так делают.

Иррациональная функция ритуала. Люди особенно уважают то, чего не понимают. Они этого побаиваются, и при наличии угрозы особенно готовно слушаются. Таинство рождения, свадьбы, смерти, судьбы, удачи, — особенно впечатляет. Таинство требует какого-то предметно-действенного отражения, отношения, задабривания: я обрежу ради Тебя крайнюю плоть, или пожертвую ребенка, или козла, или построю Тебе храм, и буду хорошо одеваться и говорить молитву, — и тогда у меня, у нас, все будет хорошо.

Структуризирующая функция ритуала. Кто есть кто в нашей волчьей стае, в нашем детском садике, кто за что отвечает и кому что положено.

Энергоканализирующая функция ритуала. Через жест, слово, поступок, церемонию, — можно выразить презрение, ненависть, радость, благодарность. Вот чувства тебя распирают, — и весь народ распирают! — а просто убить или просто накормить всем лучшим — или не получается, или не нужно, или мало тебе этого! И тогда ты тратишь все деньги на букет безумный или подарок дурной и яркий, и падаешь на колени! Или делаешь жест неприличный, непонятный в другой стране, и даешь по морде, даже чтоб не искалечить, а гадкое чувство выразить. Всеобщее ликование в праздник, или всеобщая скорбь в день памяти горя, или всеобщая ненависть к общему врагу через митинг или речь президента. Сколько энергии, требующей агрессии и победы, канализирует футбол! Сколько ненависти канализирует публичная казнь изверга — не пристукнуть его в темном углу, а торжественно и страшно казнить на лобном месте. Ритуал — это эмоциональный клапан — и эмоциональный насос!..

1. Если перечислять функции религии, то оказывается, что она стремится к всеобъемлемости. Она стремится и долженствует отражать весь Тот Мир, а Тот содержит в себе идеальный план всего этого мира. Она всего касается, ей до всего есть дело, у нее есть рецепт на все случаи. Лишь основные проблематики таковы:

научная (наукозамещающая): об устройстве мира;

этическая: основы и принципы поведения;

эстетическая: религиозное искусство;

историческая: смесь мифологии, науки и летописи;

регламентирующая: что можно, надо, нельзя;

культурная: фонд очеловечивающей информации;

информационная: хранить, обрабатывать, передавать;

и т. д.

2. Когда животное совершает ритуальные действия, утерявшие свой первичный смысл и закрепившиеся как рефлекс, можно говорить о «первичных суевериях». Животное не знает, зачем надо делать что-то (излишнее или нецелесообразное), но усвоило, что это входит в комплекс действий, ведущих к желанному результату. Излишние детали комплексного действия (подбежать, порыть, нюхнуть, потереться) представляются ему также нужными. Если сделать именно вот так — то должно получиться эдак. Эту мнимую взаимосвязь можно считать «первичным суеверием». Это бедолаго с малорефлексирующим не- дочеловеческим мозгом затрудняется отделить нужные детали действий от ненужных еще больше нашего. Инстинкт работает, а рациональный аппарат не догоняет. Но оно старается закрепить взаимосвязь действия и результата.

3. Мозг у человека больше, рефлексия мощнее, и потребность в объяснении взаимосвязей действие-результат, причина-следствие, — у него куда шире и дальнобойнее. Вопрос «почему» делается главным — но ему предшествует еще более главный, практический, вопрос «как». Как — загнать мамонта, сберечь огонь, сделать копье — постигается опытным путем и очень верно: жизнь шлифует наилучший вариант. Почему же все устроено так, а не иначе, — здесь подойдет любое непротиворечивое объяснение на существующем уровне знаний. Гром — это гремит небесный великан каменным ведром, собираясь полить свою грядку.

Прикладные действия, соединяясь с высшими теоретическими объяснениями, образуют религию. Вначале — прото- религию, связанную сумму нехитрых суеверий. Но от вздыбленного загривка пса при виде трупа — до ритуального погребения неандертальца — дистанция огромного размера.

Религия рождается из потребности постичь мир. Кто не знал?

4. Мы постигаем теми средствами, что имеем. Примитивные суеверия сменялись все более изощренными. Сфера конкретно знаемого расширялась. И вместе с ней расширялась сфера незнаемого — граница познанного со всем вообще: как площадь внешней поверхности сферы знаемого, раздвигающей полость в массиве незнаемого. Пока не приблизишься — не узнаешь, как много ты не знаешь.

До религиозных открытий и постижений додумывались лучшие умы. Гении родов и племен. Светочи породы человеческой. А потом? А потом то, что они сказали, становилось обязательно для всех.

Религия дала единообразие представлений о мире.

5. Любое животное сообщество ведет себя целесообразно и единообразно. Это задано на уровне инстинктов и рефлексов.

Религия же дает Высшее Обоснование такому единообразному поведению людей. Человек гораздо свободнее стайного животного в своем поведении, его вариантах и границах, — возможности больше позволяют. И вот Высший Перст не велит ему вести себя черт-те как, — а как предписано.

Высшая сила всемогуща, грозна, и не очень-то постижима. С ней необходимо ладить. Она — это безусловность и неизменяемость нашего существования, ее не обманешь. Можно словчить перед соплеменниками, можно преступить закон, когда никто не видит, — но Он видит все, знает все, и правит всем. И если что — накажет ужасно!

Религия — это рациональное оформление категорического императива, вышедшего из группового инстинкта. Это мы уже говорим на уровне регламентации поведения. Животное не рассуждает и поступает так, как велит инстинкт выживания группы. Даже во вред лично себе. Человек рассуждает и спрашивает: фиг ли я не могу поступить к своей пользе, и хрен с ним, с обманутым сородичем. Рассуждение о групповом выживании для него сложновато и, главное, души может не затронуть. И вот совесть, то бишь тот самый инстинкт группового выживания, спроецированный на плоскость моральных внутренних отношений, вылезает из-под придавившей ее личной пользы и облекается в слова и понятия: сделаешь так — Мужик Сверху тебя изуродует!

Религия — это рационализированная совесть. Это совесть с кулаками. Это совесть, которая не смогла иссосать тебя изнутри — и тогда взяла кнут и стала сечь снаружи.

6. Религия — это объяснение, посул, угроза, утешение и приказ в одном флаконе.

Религия отвечает умному, хитрому, жадному, эгоистичному, трусоватому человеку, почему надо вести себя по совести.

Религия — это ум совести.

Бог — это совесть, повелевающая миром.

Бог — это совесть с неограниченными возможностями.

7. Гм. Христос — не единственный бог в этом мире. Бывали боги и похуже. Им приносили в жертву собственных детей. Боялись до посинения. Суеверия имеют побочные следствия хуже чумы, и это бывает. Но люди были убеждены, что действуют во благо своего народа, и ставят общие интересы настолько выше личных, что бросают в жертвенный огонь самое дорогое — своих первенцев. Это надо понимать: групповой инстинкт не всегда цветет розами. Групповой инстинкт может принимать уродливые и отвратительные формы. А люди слезно убеждены, что они правы и благородны!

Совесть может проявляться в страшных и отвратительных формах. Таки увы. (Всем привет от Павлика Морозова и от пламенных рыцарей ВЧК).

Совесть было имя орла, жрущего печень Прометея.

8. Религия — это регламент и одновременно обоснование безусловной и высшей необходимости этого регламента.

Религия — это единообразие чувств, мыслей и поступков, обязательных для всех в основных, типичных, главных (и даже второстепенных) ситуациях.

Из всех функций религии нам сейчас важно отметить именно эту — религия структуризирует социальное, культурное, психологическое пространство, придавая ему стройность, логичность и организованность системы.

9. Пример простой и яркий, как прожектор на карнавале.

Каким образом хилое, гонимое, плебейское, примитивное и нелогичное Христианство завоевало Великий Рим? Языческий Рим исповедовал древние культы, превыше всего ставил доблесть и был терпим к любым верованиям. Как христианство, религия слабых, предлагавшее «возлюбить врагов», «подставить вторую щеку», и вообще отрицающее насилие, — как оно могло перенести гонения и казни, овладеть душами имперской аристократии, и стать государственной религией?

Гм. Из добросовестности заметим вначале, что. Во- первых, Рим существовал уже давно и жаждал перемен. Коснеющая система хочет отрицать консервативные ценности и утверждать что-нибудь новенькое. Во-вторых, в мировой империи, где сосуществовали десятки культов, еще преобладала центростремительная тенденция, и приход к единой религии был проявлением системной тяги к единству. Но главное еще — к какому единству и как к единству?

Рим был толерантен, мультикультурен и терпим. Вседоз- волен, развратен и продажен. Можно было все — почему нет? Вольноотпущенники, торговцы и разноплеменная знать — то есть сливки бизнеса и космополитическая элита — сорила деньгами, перетирала вопросы, покупала и продавала политиков и услаждалась всеми мыслимыми услаждениями, не давая себе засохнуть и беря от жизни все, ведь мы этого достойны. В этом царстве морального релятивизма критериев не осталось, кроме своего хотения, удовольствия и личной пользы. Сначала разруха произошла в головах.

Жизнь потеряла смысл, потому что не было ничего, за что ее можно было бы отдать. Высшие ценности растворились в праве на удовольствие. Жертвовать собой ради кесаря не хотел ни один идиот, хотя это произносилось. Легионеры получали жалованье и выполняли приказ, от профессионалов требовался боевой дух, но не политические убеждения, которые достаточно было продекларировать, чтоб не возникали стукачи.

Это называется распад, развал, духовный упадок, деградация. Ткань социума расползалась. Разноплеменная, маргина- лизирующаяся, эгоистичная масса потребителей — переставала быть народом, социумом, группой.

Христианство же… О, внешне оно было бесконечно мягко, терпимо, доброжелательно и скромно. Оно говорило о любви, смирении и бедности. Но внутри!!! Внутри оно было тверже камня, острее меча, огненней пламени!!! Оно давало жесточайший императив поведения. Вот так поступать обязательно надо — вот так нельзя ни в коем случае! Вот это похвально — вот это наказуемо! Абсолютно терпимое снаружи — оно было абсолютно нетерпимо внутри. Добро и Зло, Приказ и Запрет, Награда и Казнь, — подавались христианством с жестокой неотменяемостью закона военного времени. Расстрельные приказы коменданта были заменены молитвами, военно-полевой суд назывался Высшим Судом! Хорошим — вечное блаженство, плохим — вечные адовы муки.

Христианство дало Риму жесткие моральные критерии. Суровую модель поведения. Дало смысл жизни: вот чего ради стоит жить правильно, вот кому ты принадлежишь, вот для чего явлен в сей мир дольний.

Христианство структуризировало морально-психологическое пространство Рима. А людям необходима единая система координат. Единая ценностная шкала. Единые моральные критерии. И чтоб они как-то аргументировались! Чтоб их благость была ясна и доходчива.

То есть. Социальный инстинкт повелевал людям как-то структуризировать из аморфной толпы систему. Как-то организоваться в каком-то единстве. Люди не хотят кто в лес кто по дрова, даже если в тех дровах много удовольствий. Это подсознательное, групповое, системное стремление: быть не толпой единиц, а народом, социумом, сильным, эффективным — с высшими ценностями, с общим выше личного, с причастностью к великим целям и истинам.

Христианство врастило в рыхлую массу стальной системный каркас. Дало императив поведения. Дало аргументацию этого категорического императива. И людям это было нужно. Нужно было ограничить себя во вседозволенности удовольствий — ради моральной координации и обретения смысла.

Хм, — ради структуризации… Христианство удовлетворило социопсихологическую потребность народа в системообразующих ценностях.

…Ну, а дальше Христианство стало транснациональной религиозной корпорацией, и Великая Империя рассыпалась, ибо не было в ней христианского смысла. (Ну, конечно, она не только поэтому рассыпалась…)

10. Римские легионеры-христиане были в бою отличными солдатами. «Не убий» здесь отменялось несложной религиозной казуистикой: ради блага родины Бог грех отпустит, на врага обязательность заповеди не распространяется и т. п.

То есть: Христианство давало смысл жизни, моральные критерии, шкалу ценностей, единство с народом, поддержку духу. Но исполнять свои обязанности оно могло и не мешать. Что по жизни надо — мы как бы… отменим… частично так оговорим, что раз надо — значит надо. А в основном мы христиане.

Когда батюшка освящает ядерную боеголовку в стратегическом ракетоносце, я резко делаюсь антиклерикалом.

11. Немытые варвары перенимали римское христианство как один из важных атрибутов высокой римской цивилизации. Хлодвиг крестил германцев, примерно как в XX веке Рауль Кастро подавлял забастовку гаванских докеров, проходя с маузером вдоль строя, в смысле с палицей. «Ты — будешь христианином?» — и трах несогласного по немытой балде. Крестились франки!

Они не убавили жестокости. Не убавили жадности, сластолюбия, гневливости и коварства. Они были такими же христианами, как вы канатоходец. Они были обрядопоклон- ники. Сменили языческий обряд на христианский. Капище на церковь, руны на латынь, одну молитву на другую.

Но. Единое религиозное пространство Европы делало народы ближе и понятнее друг другу. Давало общие точки соприкосновения. Общие культурные ценности. Общие представления о добре и зле. Даже если эти представления попирались — но все-таки о них знали.

Христианство стало общей канвой единой европейской цивилизации. А резали друг друга, а грабили, а лгали! — о Господи…

12. Вот и Владимир Святой принял христианство для Руси. И почему не ислам и не иудаизм, рассуждают умные уже тысячу лет. Пошутил летописец насчет «вино пити, веселию быти» (или то переписчик развлекся в скуке монастырской?) — и рядят всерьез потомки.

Принять христианство означало войти в культурную сферу Византии. Стать равноправной страной европейского культурного мира. Подстегнуться к самой процветающей цивилизации. Облегчить, стимулировать, продвинуть связи династические, культурные, военные, экономические.

В Константинополе с V века действовал первый в мире университет. Русь разворачивалась к цивилизации.

А еще с самого начала христианство на Руси было под рукой государя, шло в народ от престола, и призвано было служить государственным задачам. Религия в России отчетливо работала на государствообразование, государствоуправление, централизованное подчинение. Православие как идеология, внедренная стольным князем для пользы и процветания державы, и свою княжью власть подкрепить словом пастыря.

….

(Заметка на полях:) И двух тысяч лет не прошло — и ах! — вот мы снова в процветающем, толерантном, мультикультурном, морально-релятивистском (или то же самое аморальном) мире. Все есть, все можно, все классно, все дерьмо, все не имеет смысла.

Христианство все более терпимо к любым грехам: журят педофилию, защищают гомосексуализм, заботятся об удобствах для убийц, и твори каждый что хочет. Педофилы борются за статус сексуального меньшинства, воры — экономического меньшинства, убийцы — гуманитарного меньшинства (вы уверены, что это шутка?).

Жизнь масс обессмыслена тем, что высшие цели отсутствуют. Нет ничего выше твоего личного блага, счастья и удовольствия, дорогой потребитель. Идеалом человека провозглашен богач, наслаждающийся самыми престижными товарами. Товаропроизводящая цивилизация все разгоняется в закольцованном тупике. Не хлебом единым.

Перед смертью больной всегда чувствует себя лучше. Господи, куда меня несет?..

М-да. Сегодня, в 2010 году, уже мало кто сомневается в близком конце нашей цивилизации. Слово «эсхатология» всегда ассоциировалось у меня со скотоложеством. Мы здесь — только о системообразующей функции религии. Когда религия жестка, категорична, дает ясный идеал поведения и шкалу ценностей, когда религия категорически противопоставляет грех добродетели, зло добру, награду наказанию — она нужна. Потребна. Отвечает глубинным чаяниям. Соответствует великому социальному инстинкту. Работает на создание и крепление народа, страны, культуры, государства, цивилизации.

Таким было христианство в деградирующем Риме.

Таков фундаменталистский ислам сегодня.

Хорошая картина? А что? Просвещенные римляне тоже считали серых христиан ограниченными фанатичными варварами.

Мораль, семья, искусство, образование, патриотизм, трудолюбие, — во всей нашей цивилизации падает все ниже и распадается. А нет четких моральных критериев, нет жестких норм общежития, — и нарастающая свобода разваливает систему на атомы-индивиды.

Ортодоксальный ислам дает жесткий свод поведения. Жесткую мораль. Четкие критерии нравственности, добра и зла. Ясность вознаграждения и страх наказания. Категорическую обязательность соблюдать законы. Это ничего, что он ограничен, нетерпим, низкоцивилизован и агрессивен. Зато он дает системообразующие ценности. Следуя им, масса может обрести идеалы и систематизироваться в народ.

Заметьте: все больше христиан переходит в ислам все последние десятилетия — однако все меньше мусульман переходит в христианство, что-то о таком вообще стало не слышно.

Готовность умереть за свой идеал — это серьезный индикатор жизнеспособности и потенциала системы. Не смейтесь над самоубийцами и не считайте себя выше их. Лучше спросите себя: способен ли я так же умереть за свои идеалы — и есть ли у меня такие идеалы?

Повторим: ценность жизни измеряется тем, за что ты готов ею заплатить. Так за что ты готов — кроме собственной семьи?

А вы что, канальи, собрались жить вечно?

Ортодоксальный ислам способен придать жизни такую цену, что есть за что жизнь отдать. Завидуйте, шакалы.

Цели и ценности ортодоксального ислама можно отрицать, презирать, ненавидеть, — но сам факт их наличия невозможно не уважать.

Религия — это системообразующая совокупность безусловных надличностных ценностей.

Когда постулаты религии теряют силу безусловных надличностных ценностей — религия мертвеет и не может выполнять свое предназначение, свою главную социальную функцию: структурировать толпу в социум, связанный единством мировоззрения и морали.

Сегодня ислам культурно ниже христианства и энергетически потентнее христианства. Это означает, что у него — оба выше! — выше культурный ресурс (возможность будущего развития, эволюционный потенциал) — и системообразующий, структурирующий ресурс тоже выше. Закуривай, ребята, сейчас не время бороться с курением, сейчас время сушить сухари и писать завещания.

Наступает Новое Средневековье.

Падение рождаемости, сокращение численности всех цивилизационных народов, этническое замещение их народами третьего мира, разрушение морали и семьи, идеология потребления, рост числа паразитов-социалыциков-бездельников и предшествующий этому вывод производств в дешевые страны, терпимость к преступникам, объявление жизни убийц священной, падение уровня образования и повсеместный рост коррупции, — этот список можно продолжать долго.

Людям Рима III века тоже казалось невозможной антиутопией, что исчезнет грамотность, гигиена, искусство, торговля, ремесла, не станет книг, бань, театров, врачей, тонких тканей, воинское искусство выродится в свалку разновооруженных групп, без больших масс, без строя, без единообразия оружия, исчезнут большие города, поля зарастут лесом, население сократится в несколько раз, камни с Колизея будут растаскиваться для примитивных жилищ, и т. д.

Это называется смена цивилизаций.

Она казалась невозможной в Египте, Вавилоне, Кикладах. Вот везде, где цивилизация была, ее конец казался цивилизованцам невозможным.

Если вы умнее людей прошлых цивилизаций — ну так готовьтесь заблаговременно к тому, что наступает. Будет интересно, но не всегда радостно.

Это и будет новая исламская цивилизация. С простой, обязательной и жесткой религией. Которая обвалит мир в варварство. Чтобы через положенное количество времен все настало вновь своим чередом.

Почем, спрашиваете, опиум для народа? Дороговат.

Почему люди, далекие от науки, вообще интересуются историей? Зачем ему история?

Почему в России засекречены архивы и семидесятилетней, и столетней давности, — о Великой Отечественной, и Гражданской, и революции? За давностью лет секреты протухли и истлели — почему правда скрывается на государственном уровне?

Почему столько страстей вызвали книги Виктора Суворова о том, что в первой половине XX века СССР (которого давно нет) готовился первым напасть на III Рейх (которого нет еще дольше)?

Берем лопату — роем в глубину веков:

Почему пытались оспаривать норманнскую теорию происхождения Руси, если другой теории не было вовсе? Почему стараются умалчивать (в России) тот общеизвестный факт, что когда процветало великое княжество, славян от Киева до Пскова и от Вильно до Смоленска — Московия с примыкавшей Тверью была вассальным клочком Золотой Орды и на многих европейских картах именовалась «Татария»? Почему в учебниках истории даже не ставится вопрос, известный всем историкам: с чего, собственно, Наполеон погнал гигантскую армию в Россию, что он в ней оставил, чего хотел?

Я люблю начинать с банальностей. Неоспоримая и банальная истина — это скальный грунт, на который ставится фундамент постройки. Возводится здание из фактологических блоков и логических сцепок. Без фундамента на незыблемом основании постройка плывет и валится.

Начнем, перекрестясь:

Таки люди неравнодушны к биографии своего народа.

1. Человек идентифицирует себя на двух уровнях — личном, индивидуальном, — и социальном, групповом.

На каждом уровне ему хочется, комфортно, потребно, — осознавать себя поближе к своему идеалу. А подальше от идеала — это ему плохо, дискомфортно, не потребно.

Идеал человека, в общем, — хороший: добрый, честный, справедливый, храбрый, умный, сильный, красивый. Уважаемый и любимый по заслугам. Быть слабым, трусливым, глупым и уродливым никому не охота.

Идеал народа, в общем, — хороший: древний (!), талантливый, мудрый, трудолюбивый, храбрый, щедрый, свободолюбивый, сильный, благородный. Уважаемый соседями по заслугам. Любимый хорошими соседями, внушающий страх плохим. Быть недревним, малоталантливым, трусливым, жадным и раболепным никому не охота.

Человек хочет принадлежать к народу — носителю похвальных, уважаемых, престижных качеств.

2. Понятны все похвальные-антипохвальные черты, кроме древности. Стремление к древности своего народа требует разбора. Какая разница человеку, семьсот лет или три тысячи существует его народ? А спорят — аж слюни кипят. И чем скромнее в истории выглядит народ — тем на больший срок тысячелетий претендуют его национал-патриоты. К насмешкам соседей.

Древность — это знак качества. Когда твои предки строили Парфенон — мои ковырялись в болоте? Никогда! Они тоже много строили, просто не сохранилось. Сегодня-то культуры перетекают, перенимаются, мир стал единым культурным макрокосмом. Любой дикарь может перенять чужую культуру. А вот те народа, которые изобрели ее сами, которые шли во главе культурного прогресса человечества, — они, вероятно, были умнее других, изобретательнее, трудолюбивее, энергичнее. Быть членом такого народа — конечно хочется!

Древность — это мера значимости. За тысячи-то лет мой народ много всего-всякого делал в истории. С другими народами воевал, им противостоял, свои законы устанавливал. Мой народ был уже тогда — тверд, силен, известен другим как носитель достойных черт. С моим народом уже тогда считались другие! Его отмечали, знали, уважали.

Древность — это вклад в мировую культуру. Это мой народ изобрел (уже знал, уже умел) строить пирамиды, ставить колонны, прокладывать мощеные дороги. Порох, телескоп и микроскоп, паровоз и пароход, алфавит и книгопечатание.

Древность моего народа — это степень наполненности его биографии, его послужной и наградной список, выслуга лет, место в историческом пространстве. Это его врожденный коллективный ум и доблести. Это его признание другими народами от начала времен.

Стремление к древности народа — это ретроспективная форма стремления к групповому самоутверждению.

Стремление к древности народа — это стремление завысить групповую самооценку по оси времени.

Психологически — это стремление к самоутверждению через завышение самооценки на уровне групповой самоидентификации в ретроспективном разрезе. О. Слов много, зато все понятно любому, кто прочтет медленно. И, в общем, исчерпывающе.

3. Социальный инстинкт заставляет человека стремиться к своей максимальной значимости — через максимальную значимость своей группы. Социально так: по отношению к другой группе — значимый человек это человек значимой группы. Мы сильны вместе! Мы одна большая семья! Сила любого — это сила каждого! И в настоящем человек инстинктивно стремится делать сильнее и значимее свою группу.

А в прошлом? Представления о прошлом весьма субъективны. Субъективны в той мере, в какой их невозможно однозначно подтвердить или опровергнуть материальными свидетельствами. Именно поэтому среди стариков так много бывших красавиц и бывших героев. Хрен докажешь обратное. Наша власть над прошлым велика.

Социальный инстинкт, веля человеку стремиться к значимости своей группы в настоящем и в будущем, диктует ему стремиться к значимости своей группы в прошлом. Приукрашать прошлое народа, короче. Причем — верить в это! ибо это психологически потребно.

4. В изучении, реставрации, трактовке Истории — сталкиваются два базовых инстинкта. Это интересно. Это вообще свойственно человеку. Это относится не только к Истории.

Один — это инстинкт познания: стремление к истине, к максимуму информации. Это необходимо для ориентирования в окружающей среде и адаптации к ней. Он требует максимум знания и максимум объективности, честности: адекватного восприятия информации, — что необходимо для анализа с последующей адекватной реакцией.

Второй — это инстинкт максимального действия, он же стремление к максимальному росту энергопреобразования, он же инстинкт жизни как максимально энергопреобразую- щей формы существования: он же социальный инстинкт в данном случае, как стремление индивида объединяться в эффективный социум, и чтоб социум его был максимально значим, мощен, потентен.

Имеет место парадокс:

стремление к истине расходится со стремлением к значимости.

Временная ступень-порог разделяет их на два разных уровня.

Стремясь к значимости, человек стремится к ней в настоящем, прошлом и будущем. Прошлое уже состоялось объективно. Но изменимо субъективно. И субъективно человек прибавляет значимости своему прошлому — как индивидуальному, так и групповому. Насчет собственного индивидуального он твердо знает, где врет, а позднее начинает верить кое во что сам. А вот насчет группового, отдаленного веками и посредниками, он искренне верит в то, во что ему потребно.

5. Все всегда знали, что все люди и все народы склонны приврать, приукрашая свое прошлое.

Мы говорим лишь о том, что на серьезном, коллективном, народном, научном уровне, — это зависит не от прихоти, самолюбия, тщеславия или глупости, но: диктуется социальным инстинктом.

Социально-историческое искажение Истории есть побочное действие великого социального инстинкта.

Инстинкт этот диктует личности быть членом великой группы.

5-А. Социальный инстинкт заставляет человека завышать групповую самооценку.

Стремление быть значительным принимает субъективную ретроспективную форму казаться значительным.

Желаемое становится действительным в восприятии Истории.

Украшение прошлого есть форма стремления к значительности.

6. То, что в разговоре об истории мы так быстро свернули на фальсификацию истории, весьма показательно. Фальсификация истории — убедительное доказательство неравнодушия к ней. Фальсификация истории — это показатель ее значимости для настоящего.

7. Все насущные решения мы принимаем, исходя из соотношения своих сил с предстоящим делом. Силы оцениваем, исходя из опыта. Стремление к максимальным действиям имеет результатом завышение самооценки: чтоб сделать так много, как только можно, надо напрячь все силы (а уж там что выйдет, ухмыляется природа…).

Стремление к приукрашиванию истории — это инстинктивное стремление к завышению групповой самооценки.

8. Когда мы знакомимся с человеком — мы не устраиваем ему испытания на силу, храбрость, благородство и ум. Мы составляем о нем мнение по его манерам и речам. Составляем портрет личности по деталям. Ты — кто и каков? По рекомендациям своих друзей, по кругу, к которому он принадлежит, по известным моментам его биографии, по репутации: то есть — по его прошлому. По тому, как он уже проявил себя в жизни. Что он сделал — вот то он и есть. Человек — это его дела. Сумма поступков.

Можно сказать иначе:

Человек — это его прошлое.

Или:

Человек — это его биография.

Или:

Человек — это сумма его поступков.

В этом видны все его моральные и умственные качества, его энергичность и достоинство. Если мы узнаем, что обаятельный мужчина — убийца и вор, он мгновенно перестанет быть в нащих глазах хорошим человеком. Если мы узнаем, что бомж — бывший герой, человек добрый и отважный, но спился, — мы посмотрим на него другими глазами и как минимум дадим хоть сколько денег. Если мы узнаем, что эта светская красавица — проститутка и бандерша… и т. д. Ну, а биографии политиков — это просто расчисленный продукт имиджмейкеров. Тут все ясно.

Ну так: история народа — это биография группы.

История народа — это характеристика народа.

Тоже всем ясно.

9. Интерес к истории — это психологически обусловленная потребность в групповой самоидентификации. Чтобы быть членом группы — надо, чтоб эта группа вообще была (для начала…). Если она есть — она должна как-то выглядеть, иметь какие-то черты, характеристики. Если она как-то выглядит — надо же знать, как? Нельзя же быть членом группы, не представляя, что это за группа, черт возьми.

Социальный инстинкт лежит в основе интереса к истории.

История — это оформление группы во времени и характеристика группы во времени.

История — это ответ на вопрос, кто мы такие в этом мире, и кто ты такой в этом мире.

Знать, кто мы такие и каковы мы — необходимая база для того, чтобы успешно действовать в мире. А это действие — суть и назначение нашей жизни вообще.

История — это форма ориентирования народа во времени и пространстве.

10. Что есть патриотизм? Любовь к родине. К народу и всему тому, что делает твоих людей народом: к его земле, его культуре, его языку, его истории.

Что есть любовь к родине? Самая яркая и сильная форма социального инстинкта, когда человек осознает и формулирует, что его желание счастья и блага своему народу — сильнее, чем желание счастья и блага лично себе: и при столкновении интересов он ставит, сам, лично, добровольно, по своему внутреннему чувству, благо народа выше собственного. На фронт! В тюрьму! Не отступлюсь.

Лорд Байрон — это любовь!!

Гм. Большинство любит скромнее. Но от группового инстинкта никуда не денешься. Свой народ — как свои родители. Сукин сын, но ведь все-таки это наш сукин сын… Короче:

Когда ты кого-то любишь, то все его поступки ты стараешься истолковывать в его пользу. Ты всегда предпочтешь увидеть его с хорошей стороны. Найти плюсы в его характере и действиях. Найти смягчающие обстоятельства, если что не так. Усомниться в правдивости информации, если она рисует его с неблаговидной стороны.

Любовь освещает любимого с наилучшей стороны. Ибо он воплощает для любящего все лучшее, что есть в его душе. Любимый делается для любящего идеалом человека. И никто не требует, чтобы любящий видел любимого объективным трезвым взглядом. Ну, разве что тот окажется преступником и мерзавцем. А мелкие грешки — это ерунда…

Заметьте, в основе любви лежит половой инстинкт, который проявляется на рациональном уровне так, что любимый наделяется всеми возможными достоинствами. Разум подбивает аргументационную базу под веление инстинкта.

Если таково индивидуальное чувство — то почему вы ждете иного от социального? Кого любят — того и видят в розовом. Мы не обвиняем любящего во лжи: мы понимаем, что он видит не так, как остальные. Ну, видит, может, и так, — но для него это исполнено совсем не того значения, что для остальных. Ибо для патриота в его стране воплощены все лучшие чувства и приложения сил…

Глупо ждать объективности от патриота. Все, что можно, он будет трактовать к чести своего народа, в его пользу. Он будет прибегать к любым оправданиям, приводить головокружительные объяснения, искать безумные причины, — лишь бы объект его любви, его страна, выглядела предельно хорошо. Благородно. Сильно. И т. д.

Гм. И тогда другой стране, иностранным силам, приходится выглядеть похуже. Ибо все возможные причины всех зол и бед должны быть списаны на: а) врагов; б) случай; в) природу; г) ошибки историков; д) ошибки и преступления отдельных идиотов и вредителей.

11. Нужно особое устройство ума, чтобы видеть любимого в истинном свете. Как правило, это бывает у очень страстных людей. Высшая нервная система которых способна к очень сильным возбуждениям. Способность, позволяющая очагу возбуждения в центрах любви (прежде всего половых) достигать высокой активности, — та же способность позволяет возбуждениям достигать большой мощности в центрах рационального мышления. Перемещение очага перевозбуждения. (Хотя центры сексуальные и мыслительные могут быть у разных людей развиты по-разному…)

Страстный патриот может быть объективным историком. Но это, скорее, исключение. И большинство как историков, так и рядовых патриотических граждан, норовят объявить такого объективного историка врагом и вражеским шпионом, ненавидящим собственный народ.

Народ не хочет правды. Народ хочет, чтобы его страна была лучшей в мире. И если этого нет объективно — она должна быть лучшей хотя бы по качествам и потенции своего народа.

Это естественно. Ибо народу потребна максимальная значимость и лучшесть своей социальной биг-группы — своего народа. Чтоб можно было по всем убеждениям отдавать своей группе-народу все силы. И тем самым делать максимум в этой жизни, на этой Земле.

- - Но. Поскольку для адекватных действий в мире необходимо адекватно оценивать окружающую действительность и свои с ней взаимоотношения. То на самом деле: — народу необходимы люди, которые говорят правду. Объективно необходимы. Для будущего народа и страны. Ибо ложь — это дезориентация и залог будущих неадекватных действий, ведущих к вреду для народа.

Но — убежденность в своей потенциальной лучшести — тоже необходима народу! Это стимулирует к действию, прибавляет храбрости и надежды, помогает подняться на великие дела — и в результате ведет к совершению коллективных социальных действий.

12. Приходится констатировать: социуму нужна как конформистская тупо-патриотичная масса в качестве движущей силы — так и отдельные трезвые мыслители, анализирующие правду с дискомфортными для народа результатами, ибо без адекватной информации система идет к гибели.

13. То сердце не научится любить, которое устало ненавидеть, заметил поэт. Любовь и ненависть — та же страсть, но с обратным знаком. Любовь к стране диктует ненависть к ее порокам, — казалось бы… Увы — для этого нужен зрелый ум и национальное самосознание без комплекса неполноценности.

Зрелый ум ненавидит пороки своей страны — ущербный отрицает их. Добросовестный историк видит благо в том, чтобы искоренить недостатки своей страны, — недобросовестный хочет лишь искоренить ее врагов. Ненависть как оборотная сторона любви у человека умного и глупого обращается на разные объекты. Глупый, отрицая недостатки предмета, отрицает и возможности их исправления.

Нельзя требовать ума от патриотов — достаточно и любви.

Историк, чья любовь правит умом, профессионально непригоден.

История цинична, как физиология любимого тела. Что не мешает ее высокой сущности, как и прекрасной душе в упомянутом теле.

14. Для действия нужна уверенность. Для уверенности нужна правота. Мой народ всегда прав. Прав в общем — значит прав во всем!

…Вот и темнят архивы, и уничтожают, и не допускают, и лгут. Потому что история моей страны — это я! И пусть сменилось название страны, и политический строй, и прошли века, — моя страна и мой народ храбрые, благородные, сильные и умные. И все, что показывает мою страну и мой народ не с лучшей стороны — оскорбляет лично меня. Как, простите за высокую банальность, грязная правда о матери оскорбляет сына, и он не желает этого слышать и знать, и естество его требует опровержения.

Любовь и правда совместимы отнюдь не всегда.

15. Любовь к истории — это любовь к себе. Карлик на плечах гигантов не может быть равнодушен к той куче, на которой сидит. Он инстинктивно знает, что без этой кучи его нет.

Любовь к истории — это желание быть сильным и значительным. Ибо ничтожнейший ты — силен силой своего народа, славен его славой и велик его величием.

Собственно говоря, история — это настоящее, каким оно становится каждый миг, удвигаясь назад и становясь тут же прошлым.

Интерес к истории — это социальный инстинкт, оформляющий аморфную людскую массу в структурированный высокоэнергетичный социум. Но кажется, мы уже повторяемся…

….

(Приписка сбоку:) На закате СССР новое и весьма гнусное значение приобрела классическая присказка: «Патриотизм — последнее прибежище негодяя». Не вдаваясь в интимные подробности смысла, слово «патриот» было тем самым приравнено к слову «негодяй». Ну, потому что много десятилетий творилось много зла и несправедливости под прикрытием патриотических лозунгов.

Гм. Ну так что имелось в виду изначально? Что негодяй, прижатый к стенке, свое негодяйство пытается оправдывать тем, что он делал это из высоких патриотических побуждений, имея в виду общее благо. То есть намерения были хорошие, хотя дело, конечно, плоховатое. Но я ради всех свою душу губил!.. Это когда больше оправдываться уже нечем. Путем логических рассуждений вывернуть свои дела и мотивы так, что якобы вышло бы для всех лучше, если бы… чуток иначе… почти… а сколько я хорошего раньше всем сделал!

Но придать слову «патриот» отрицательную стилистическую окраску — это надо было суметь… Натерпелись граждане народишко от диктатуры партии с ее демагогией — и яростно поносили все, что партия объявляла священным. Ну, стихийная реакция. Дождались перемен. Было стрижено? — теперь должно быть брито!

То, что «интеллигентный» слой вкладывал в слово «патриот» самый отрицательный смысл — еще раз подтверждает, что качество мозгов не имеет значения, когда в дело вступает социальный инстинкт. Толпа умных — все равно глупа.