• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Особенность исторического развития средневекового города создавалась не экономической противоположностью городского и негородского населения и формами их жизненного уклада. Решающим было положение города внутри политических и сословных союзов средневековья. В этом отношении типичный средневековый город очень отличается от античного; но и сам он делится на два, переходящих друг в друга, но в своих наиболее чистых выражениях очень различных типа: один из них, южноевропейский, в частности итальянский и южнофранцузский, во многом отличаясь от античного полиса, все же более близок ему, чем другой, преимущественно северофранцузский, немецкий и английский, который при всех различиях в этом отношении однороден. Нам необходимо еще раз обратиться к сравнению средневекового города с античным и с другими типами городов вообще, чтобы обозреть в общей связи причины их различия.

Патрициат южноевропейских городов имел бурги и земельные владения за пределами города, как, например, в античное время Мильтиад, о чем мы уже несколько раз упоминали. Владения и бурги рода Гримальди далеко распространялись по побережью Прованса. Но чем дальше на север, тем реже встречаются такие владения, а в типичном городе Центральной и Северной Европы более позднего времени они вообще отсутствуют. С другой стороны, демос, который, подобно аттическому, требовал бы, опираясь на чисто политическую силу, предоставления различных выдач и части доходов, средневековому, городу неизвестен, хотя в городских общинах средневековья и даже Нового времени существовало прямое распределение экономических поступлений с общего имущества, напоминающее распределение между афинскими гражданами дохода с соляных копей.

Очень резка разница между положением низшего сословного слоя в античном и в средневековом городе. Главной опасностью экономической дифференциации в античном городе, которую старались разными средствами предотвратить все партии, было возникновение класса полноправных граждан, потомков полноправных фамилий, которые, оказавшись разоренными, в долгах, без состояния, неспособными приобрести необходимое для военной службы вооружение, надеялись, что в результате переворота или установления тирании произойдет передел земель, прощение долгов, или обеспечение из государственных фондов в виде раздачи хлеба, бесплатного посещения празднеств, зрелищ и цирковой борьбы, или просто предоставление государственных средств для участия в празднествах. Такие слои населения существовали и в средние века. Они встречались и в Новое время в южноамериканских штатах, где неимущее «бедное белое ничтожество» (poor white trash) противостояло рабовладельческой плутократии. В средние века деклассированные вследствие неуплаты долгов слои знати, например в Венеции, были предметом таких же опасений, как в Риме во времена Катилины. Но в целом это обстоятельство не играло существенной роли в средневековых городах. Особенно в городах демократических. Во всяком случае, оно не служило типичной отправной точкой классовой борьбы, как это, несомненно, было в античности. Ибо в ранний период античности классовая борьба происходила между жившими в городах знатными родами, кредиторами, с одной стороны, и крестьянами, должниками, лишенными собственности и обращенными в рабство, — с другой.

Типом деклассированного был civis proletarius, «потомок» полноправного гражданина. В позднее время имущим слоям противостояли погрязшие в долгах потомки знати, как, например, Катилина, которые становились во главе радикальной революционной партии. Интересы непривилегированных слоев античного полиса были главным образом интересами должников, а также потребителей. В хозяйственной политике античных городов все более исчезают те интересы, которые составили в средние века основу демократической политики города, а именно интересы промышленной политики. Цеховая «продовольственная политика» городского хозяйства, которая в ранний период подъема демократии осуществлялась и в античности, в ходе дальнейшего развития все более ослабевала, во всяком случае в ее производительном аспекте. Развитой демократии греческих городов, как и достигшей полного господства римской аристократии близки, поскольку речь идет о городском населении, наряду с торговыми интересами почти только интересы потребительские. Общий для античной и средневековой политики, а также политики меркантилизма запрет на вывоз зерна оказался в античности недостаточным. В центре хозяйственной политики стояла забота государства о подвозе зерна. Доставка зерна от дружественных правителей служила в Афинах главным поводом для пересмотра гражданских списков, чтобы исключить из них неправомочных. А неурожаи в поставляющих зерно областях Понта заставили Афины потребовать дани от союзников, из чего явствует, насколько цена на хлеб определяла жизнеспособность города. Закупка зерна полисом совершалась и в Элладе. Но громадного масштаба требование от провинций налогов в виде зерна для раздачи хлеба жителям города достигло в поздний период Римской республики.

Специфически нуждающимся в средние века был бедный ремесленник, т.е. безработный в области своего ремесла; специфически античным пролетарием был политически деклассированный вследствие потери земель прежний землевладелец. И в античности существовала проблема безработицы ремесленников. Главным средством против нее было строительство больших государственных сооружений, как это делал Перикл. Уже то, что большое число рабов занималось ремеслом, затрудняло решение этой проблемы. Конечно, и в средние века в ряде средиземноморских городов были рабы. С одной стороны, в городах даже до конца средних веков сохранялась работорговля. С другой — город прямо противоположного континентального типа, такой, как Москва до отмены крепостного права, носил характер большого восточного города, например времени Диоклетиана, ибо там проживались ренты тех, кто владел землей и людьми, и доходы от должностей.

В типичных же средневековых городах Запада рабский труд все больше терял свое экономическое значение и наконец вообще утратил его. Могущественные цехи нигде не допустили бы возникновения слоя ремесленников из рабов, платящих подушную подать господину, в качестве конкурентов свободных ремесленников. Обратное было в античности. Там увеличение имущества означало увеличение числа рабов. Каждая война означала множество рабов в виде военной добычи и переполнение рынков рабов. Часть рабов служила владельцу для личных услуг. В древности наличие рабов было необходимым требованием, чтобы вести образ жизни полноправного гражданина. Гоплит так же не мог обходиться во времена беспрерывных войн без рабов в качестве рабочей силы, как средневековый рыцарь без крестьян. Кто совсем не имел рабов, считался пролетарием (в античном понимании). В домах римской знати масса рабов использовалась для личных услуг; они выполняли в большом хозяйстве самые разнообразные функции и своей производительной деятельностью удовлетворяли значительную часть потребностей внутри ойкоса. Пища и одежда рабов главным образом покупалась. В экономике Афин нормой было денежное хозяйство, достигшее полного господства впоследствии на эллинистическом Востоке. О Перикле говорили, что, желая приобрести популярность среди ремесленников, он старался удовлетворять свои потребности, совершая покупки на рынке, а не производя необходимое в своем хозяйстве. Вместе с тем значительная часть городской ремесленной продукции находилась в руках самостоятельно занимавшихся предпринимательством рабов. Об эргастериях речь уже шла выше, наряду с ними работали отдельные несвободные ремесленники и мелкие торговцы. Очевидно, что совместный труд рабов и свободных граждан, как это происходило в смешанных группах при постройке Эрехтейона, социально влиял на их положение и что конкуренция рабов должна была ощущаться и экономически. Однако наибольшее распространение использования рабов относится в Греции именно к расцвету демократии.

Это сосуществование рабского и свободного труда исключило в античности возможность возникновения цехов. В ранний период существования полиса предположительно, хотя и не доказуемо, намечались подступы к образованию ремесленных союзов. Но, по–видимому, в виде важных в военном отношении объединений ремесленников, таких, как centuria fabrum [107] в Риме и «демиурги» в Афинах времен сословной борьбы. Однако именно при демократии эти ростки политической организации бесследно исчезли, и при тогдашней социальной структуре ремесла — иначе быть и не могло. Мелкий горожанин античности мог входить вместе с рабами в общину мистов (как это было в Греции) или в collegium

(впоследствии в Риме), но не в союз, который, как средневековый цех притязал бы на политические права. В средние века popolo был, в отличие от знатных родов, организован в цехи. В классический период античности именно при господстве демоса (в отличие от существования зачатков в более ранний период) отсутствуют какие бы то ни было следы цехов. «Демократический» город делится не на цехи, а на demoi или трибы, следовательно, на территориальные и (формально) преимущественно сельские округа. Таков его характер. Этого совершенно нет в средние века. Деление городской территории на кварталы существовало, конечно, как в древности и средние века, так и в городах Востока и Восточной Азии. Однако в средневековых городах и городах других эпох политическая организация никогда не была основана на локальных объединениях и на распространении ее на всю входящую в политический округ города сельскую местность таким образом, что формально деревня становилась подразделением города. Деление — на демы (в основном) совпадало с (историческими или ad hoc — для данного случая — созданными) границами деревень. Демы имели альменды и собственные местные власти. Такая основа городского устройства не имеет аналогов в истории, и уже это одно свидетельствует об исключительности именно демократического полиса древности, что следует особенно подчеркнуть. Ремесленные союзы как конститутивная часть города встречаются только в ранний период античной истории и лишь наряду с другими сословными корпорациями. Эти союзы играли определенную роль при выборах, таковыми в Риме были центурия fabri наряду с центурией всадников (equites), старого разделенного на классы войска, и, возможно, но не достоверно, демиурги времен досолоновского сословного компромисса в Афинах. Они могли восходить либо к свободным объединениям — как, без сомнения, отраженное в политическом устройстве очень ста рое collegium mercatorum с богом данной профессии Меркурием в Риме, — либо источником их могли быть союзы, образованные как литургические единицы для военных целей, ведь античный город покрывал свои потребности налогами с горожан. Обнаруживаются отдельные, напоминающие гильдии союзы. Так, Haпример, культовый союз танцовщиков Аполлона в Милете с его совершенно официально документированным (по главе союза эпонимией года[108]) господствующим положением в городе (в деталях неизвестным) больше всего напоминает гильдии средневекового севера, с одной стороны, и, цехи магических танцовщиков американских племен и магов (брахманов) в Индии, левитов в Израиле — с другой. Его не следует представлять себе как союз профессиональных, впадающих в экстаз магов пришлого племени. В историческое время он представляет собой, пожалуй, клуб знатных родов, участвующих в процессиях во славу Аполлона, следовательно, стоит ближе всего к «цеху богатых» в Кёльне, только с типичной для древности, в отличие от средних веков, идентификацией культовой общины с господствующим цехом горожан. Если, с другой стороны, в период поздней античности в Лидии обнаруживаются коллегии ремесленников с наследственными старейшинами, заменявшие здесь, по–видимому, филы, то они, несомненно, происходят от ремесленников из старых пришлых племен и представляют собой прямо противоположное западному развитию явление, напоминающее ход развития в. Индии. На Западе деление ремесленников по профессиям встречается вновь в виде позднеримских и средневековых officia и artificia господских ремесленников. Позже, при переходе от античности к средневековью, встречаются объединения городских ремесленников, производящих товары на рынок, но лично зависимых от господина и платящих ему оброк; они служили, насколько можно судить, лишь для взимания оброков, но, быть может, первоначально были образованными господином литургическими союзами[109]. Наряду с ними были другие, вероятно столь же древние, впоследствии исчезнувшие союзы свободных ремесленников, стремившиеся к монополии и игравшие решающую роль в борьбе граждан с родовой знатью. В период же классической античной демократии нет и следа этого. Литургические цехи, которые, быть может, существовали в ранний период развития городов, хотя несомненных указаний на это нет нигде, кроме данных о военных союзах и союзах для проведения голосования в Риме, вновь обнаруживаются в литургическом государстве поздней античной империи. Несмотря на то что именно в период классической демократии свободные объединения охватывали всевозможные области, они, насколько нам известно, нигде не имели характер цехов и не стремились его иметь. Поэтому они для нашего исследования значения не имеют. Если бы они хотели обрести экономический характер цехов, то, поскольку существовало множество несвободных ремесленников, им бы пришлось, как это делалось в средневековом городе, не проводить различия между свободными и несвободными членами их союза. Но тогда пришлось бы отказаться от политического значения, а это повлекло бы за собой существенные неблагоприятные для них последствия экономического характера, о которых вскоре будет сказано. Античная демократия была «цехом» свободных граждан, и это определяло, как мы увидим, все ее политическое поведение. Свободные цехи или близкие им объединения впервые создаются, насколько до сих пор известно, именно в то время, когда политическая роль античного полиса пришла к концу. Идея же подавлять несвободных или свободных не полноправных ремесленников (из вольноотпущенников или метеков), изгонять их или значительно ограничивать в правах не могла быть принята в демократии как неосуществимая. Попытки такого рода, обнаруживаемые во время сословной борьбы, особенно при господстве законодателей и тиранов, позже, а именно после победы демократии, полностью исчезают. Привлечение рабов частных господ наряду с гражданами и метеками к государственному строительству и государственным поставкам в период абсолютного господства демоса свидетельствует со всей очевидностью как о том, что без них невозможно было обойтись, так и о том, что господа рабов не хотели отказываться от связанной с этим выгоды и обладали достаточной властью, чтобы предотвратить это. В противном случае рабы не привлекались бы к таким работам. Дело в том, что продукции свободных полноправных ремесленников не хватало для осуществления важных государственных задач. В этом проявляется коренное различие в структуре развитого античного города и города средневекового при господстве в первом случае демоса, во втором — popolo. В раннедемократическом античном городе, находившемся под властью гоплитов, живущий в городе ремесленник, который не имел надела (клера) и был экономически не способен явиться вооруженным в войско, не играл политической роли. В средние века ведущими в политической жизни были крупные предприниматели (popolo grasso) и ремесленники капиталистического типа (popolo minuto). Внутри античного полиса эти слои, как показывает общая политическая ситуация, не имели (решающей) власти. Так же как античный капитализм был политически ориентирован на государственные поставки, государственное строительство и вооружение, на государственный кредит (в Риме это было политическим фактором уже в период Пунических войн), на государственную экспансию и добычу в виде рабов, земли, податей и. привилегий а промышленной деятельности, на торговлю и поставки в подчиненных городах, так в этом была заинтересована и античная демократия. Крестьяне, пока они составляли ядро войска гоплитов, стремились получить завоеванные земли для поселения. Мелкие горожане были заинтересованы в прямых и косвенных доходах с подчиненных общин: в государственном строительстве, в деньгах для участия в зрелищных предприятиях, в раздаче зерна и других даров государства из кармана его подданных. Состоящее преимущественно из сельских землевладельцев войско гоплитов при своем господстве в период сословных компромиссов Клисфена, а в Риме в период децемвиров[110], Уже исходя из интересов потребителей, заинтересованных в дешевом обеспечении, никогда не допустило бы ничего подобного цеховой политике средневековых городов. А более поздний, находившийся под влиянием интересов горожан эллинский суверенный демос, безусловно, не был заинтересован в такой политике, да и не имел возможности ее проводить.

Политические цели и средства античной демократии были диаметрально противоположны целям и средствам средневекового бюргерства. Это находило свое выражение в неоднократно уже упоминавшемся различии в делении городского населения. Если средние века знатные роды и не исчезли, а вынуждены были войти в состав, цехов как составная часть бюргерства, то это означало, что они растворились там в среднем сословии, следовательно, формально теряли часть своего влияния. Часто, правда, происходило и обратное: цехи, как, например, лондонские liveries, превращались в плутократические корпорации получателей рент. Однако этот процесс всегда означал усиление власти внутри города непосредственно занятого или заинтересованного в торговле и промышленности городского в современном смысле слоя. Напротив, когда в древности вместо старых личных родовых союзов, фил и фратрий или наряду с ними совершалось деление на демы или трибы и к ним или к их представителям переходила вся политическая власть, то это имело двойственное значение, прежде всего уничтожение влияния родов. Ибо их владения, состоявшие из пожалований и земель, приобретенных за неуплату долгов, были в значительной степени рассеяны и, будучи разбросаны по отдельным демам, нигде не могли служить основой действительного влияния. Теперь они подлежали регистрации и обложению в демах, а это означало падение политической власти крупного землевладения в большей степени, чем было бы, например, в наши дни введение крупных поместий Восточной Германии в сельские общины. Затем и прежде всего деление всей территории города на демы означало занятие всех должностей в совете и в учреждениях представителями демов, как это было сделано в Греции, или деление комиций (налоговых комиссий) по трибам (на 61 сельскую и 4 городские), как в Риме. Вначале целью такого деления было стремление предоставить решающее значение сельским слоям населения и установить их господство над городом, следовательно, предполагался рост политического влияния не городского, занятого предпринимательством населения, как при господстве popolo, а, наоборот, рост политического влияния крестьянства. Это означает, что в средние века носителями «демократии» были с самого начала предприниматели, в античности, во времена Клисфена — крестьянство.

Фактически и достаточно длительно это имело место только в Риме. В Афинах принадлежность к демам была постоянной и наследственной, так же как принадлежность к фратрии и роду, и не зависела от места жительства, владения землей и профессии. Так, фамилия пэана, например, Демосфена, веками принадлежала в правовом отношении этому дему, им привлекалась к несению налогов и избиралась на должности, совершенно независимо от того, была ли она еще связана с ним местожительством или владением землей. Это приводило, конечно, к тому, что через несколько поколений в ходе притока переселенцев в Афины демы утратили характер локальных крестьянских союзов. Теперь горожане всевозможных ремесленных профессий считались членами сельских демов. Следовательно, демы стали, в сущности, подобно филам, чисто личными подразделениями городского населения. Это привело к тому, что в Афинах граждане, живущие на территории народного собрания, не только пользовались большим влиянием, но и составляли по мере роста города большинство в формально числившихся сельскими демах. Иначе обстояло дело в Риме. Применительно к четырем старым городским трибам сначала действовал, по–видимому, аналогичный принцип. Но более поздние сельские трибы стали включать в свой состав только тех, кто владел землей и жил на их территории. При передаче земли и приобретении земельного владения в другом месте менялась и принадлежность к трибе. Gens Claudia, например, именем которого называлась триба, позже уже не входил в нее. В результате и здесь, как в Афинах, а из–за громадной территории даже в большей степени, присутствовавшие в комициях, следовательно, жившие в городе члены триб оказывались в более благоприятных условиях. Но, в отличие от Афин, это относилось только к тем, кто имел земельные владения в сельских местностях, причем настолько крупные, что мог позволить себе пребывание в городе, предоставляя обработку своих земель зависимым от них людям, — иными словами, только к получателям рент. Таким образом, после победы плебеев в комициях Рима господствовали крупные и мелкие сельские землевладельцы, получавшие ренту. Разница между положением в Афинах и в Риме сохранялась благодаря преобладанию в Риме фамилий крупной земельной знати, а в Афинах — городских демагогов. Римский плебс был не popolo, не объединением торговых и промышленных цехов, а представлял собой преимущественно сословие сельских, способных нести службу в отрядах гоплитов, землевладельцев, среди которых господствующее политическое влияние имели, как правило, только те, кто жил в городе. Плебеи были первоначально не мелкими крестьянами в современном понимании и тем более не классом крестьян в средневековом понимании. Они составляли в экономическом отношении способный носить оружие слой сельских землевладельцев, в социальном — правда, не джентри (gentry), но и не иомены (yeomanry) и были во время подъема плебса, в зависимости от размера землевладения и образа жизни, по своему характеру средним слоем общества, следовательно, своего рода. сельским бюргерством. С ростом экспансии Рима росло и влияние живших в городе землевладельцев. Остальное же население города, занимавшееся ремеслами, входило в четыре городские трибы, следовательно, не имело никакого влияния. Этого всегда держалась римская знать, и даже реформы Гракхов были далеки от того, чтобы внести какие–либо изменения и установить «демократию» эллинского типа. Этот сельский характер римского войска позволял удерживать господство крупным, живущим в городе домам сенаторов. В отличие от греческой демократии,. которая учреждала состав совета по жребию и уничтожила как кассационную инстанцию ареопаг, состоявший преимущественно из прежних должностных лиц и соответствовавший римскому сенату, в Риме сенат оставался руководящим учреждением города, и попытки изменить что–либо в этом никогда не предпринимались. В период наибольшей экспансии командование войсками принадлежало офицерам из знатных фамилий города. Партия реформ Гракхов в позднереспубликанское время стремилась, подобно всем античным социальным реформаторам, прежде всего к установлению военной силы политического союза, к приостановлению деклассирования и пролетаризации сельских землевладельцев, скупки их земель крупными собственниками, к увеличению их числа и тем самым к созданию самоэкипирующегося войска граждан. Следовательно, эта партия также была прежде всего сельской, хотя Гракхи и были вынуждены, чтобы чего–нибудь достигнуть, привлечь в своей борьбе против должностной аристократии капиталистический слой всадников, заинтересованных в аренде государственной земли и в государственных поставках; из–за своей предпринимательской деятельности всадники не допускались к занятию должностей.

Политика Перикла в области государственного строительства справедливо рассматривалась и как средство предоставить занятие ремесленникам. Так как строительство оплачивалось из дани союзников, они и служили источником заработков ремесленников, но, как можно установить из надписей об участии в работах метеков и рабов, не только заработков ремесленников, обладавших полноправным гражданством. Подлинным «заработком безработных» из низших слоёв населения были во время Перикла матросская служба и военная добыча, прежде всего в морских сражениях. Поэтому именно демос и был так склонен к войне. Эти деклассированные граждане не имели никакого экономического положения, им нечего было терять. Напротив, подлинной предпринимательской политики производителей в качестве решающего фактора на протяжении всего развития античной демократии не существовало.

Если политика античного города преследовала в первую очередь интересы городских потребителей, то это, несомненно, относится и к средневековому городу. Однако меры, принимавшиеся в античности, были значительно более решительными, вероятно, потому, что казалось невозможным предоставить снабжение зерном таких городов, как Афины и Рим, одной только частной торговле. Между тем и в античности иногда поощрялся экспорт особо важных товаров. Однако отнюдь не преимущественно ремесленного производства. Политика античных городов никогда не исходила из интересов производителей. Решающими для политики старых приморских городов были интересы городских патрициев, землевладельцев и всадников, занимавшихся морской торговлей и пиратством, которые служили источником их богатства; затем, в » период ранней демократии, интересы живших в сельских местностях землевладельцев, способных нести службу в войске гоплитов — этот слой горожан встречается только в средиземноморских городах античности; и наконец, интересы владельцев капиталов и рабов, с одной стороны, и слоя мелких горожан — с другой; обе эти группы — крупные и мелкие предприниматели, получатели рент, воины и матросы — были заинтересованы, хотя и различным образом, в удовлетворении потребностей государства и в добыче.

Политика средневековых городских демократий была принципиально иной. Причины этого различия коренились в самом основании города и проявлялись уже на этой стадии. Они определялись географическими, военными и культурно–историческими условиями. Средиземноморские города античности не возникали при наличии значительной военной власти вне города обладавшей — что особенно важно, — высоким техническим уровнем. Они сами создавали военную технику высокого уровня, сначала в городах в виде аристократическо–родовой фаланги, затем — и прежде всего — в виде дисциплинированного войска гоплитов. Там, где в средние века существовали сходные в военном отношении условия, как, например, в южноевропейских приморских городах раннего средневековья и в аристократических городских республиках Италии, развитие во многом напоминает ситуацию в античных городах. В южноевропейском городе–государстве раннего средневековья аристократическое членение обусловливалось уже самим характером военной техники. Меньше всего демократий было среди приморских городов и (относительно) бедных городов внутри страны с политически им подчиненными большими территориями, где господствовал городской патрициат, получающий Ренты (как Берн). Напротив, промышленные города внутри страны, особенно континентальные города на севере Европы, противостояли в средние века военной и административной организации королей и их вассалов, живших в разбросанных по всей территории континента рыцарских бургах. На севере и внутри континента большинство городов с момента их основания были связаны концессиями вотчинных и политических сеньоров, входивших в состав феодального союза военных и административных властей. Конституирование «города» обусловливалось не политическим или военным интересом союза землевладельцев, а экономическими мотивами основателя, рассчитывавшего на получение пошлин, налогов и других торговых доходов. Город был для него прежде всего хозяйственным, а не военным предприятием, а если последнее и имело некоторое значение, то оно было во всяком случае второстепенным. Характерная для средневековых западных городов автономия различной степени достигалась лишь в том случае, если находившийся вне города господин — это было единственным решающим моментом — еще не располагал таким аппаратом обученных должностных лиц, который мог бы настолько обеспечить управление городскими делами, чтобы удовлетворить его связанные с экономическим развитием города интересы. Административный и судебный аппарат сеньоров города еще не располагал в раннее средневековье ни достаточными знаниями, ни необходимой настойчивостью и профессиональной рациональной объективностью, чтобы руководить делами городских торговцев и предпринимателей, далекими от требующих всего их внимания собственных занятий и сословных привычек. Интерес же властителя города сводился только к денежным поступлениям. Если жителям города удавалось этот интерес удовлетворить, он обычно воздерживался от вмешательства в их дела, чтобы не ослаблять свою притягательную силу при основании городов и не терпеть поражение в соперничестве с другими феодалами, сокращая этим свои доходы. Соперничество между феодальными сеньорами, а особенно между центральной властью с могущественными вассалами и иерократической властью церкви шло на пользу городам, тем более что союз с богатыми горожанами обещал ряд преимуществ. Поэтому, чем более единой была организация политического союза, тем меньшего развития достигала политическая автономия городов. Ибо развитие городов вызывало сильнейшие опасения всех феодальных властей, начиная с королей. Только отсутствие бюрократического аппарата управления и нужда в деньгах заставляли французских королей начиная с Филиппа Августа, и английских, начиная с Эдуарда II, опираться на города, подобно тому как немецкие императоры пытались опираться на епископов и на церковное землевладение. После борьбы за инвеституру, в ходе которой немецкие императоры лишились этой опоры, императоры Салической династии также предпринимают немногочисленные попытки поддержать города. Но как только политические и финансовые возможности королевской власти и территориальных патримониальных властей позволили им создать необходимый административный аппарат управления, они стали пытаться уничтожить автономию городов.

Таким образом, исторический промежуточный период автономии в развитии средневековых городов был обусловлен совершенно иными причинами, чем в городах античности. Типичный античный город, его господствующие слои, его капитализм, интересы его демократии, все это — и чем больше выступает его античный характер, тем больше — ориентировано прежде всего на политику и войну. Падение знатных родов и переход к демократии были следствием изменения военной техники. Борьба со знатью, оттеснение ее в военном и затем в политическом отношении велись самоэкипирующимся дисциплинированным войском гоплитов. Его успехи были различны, иногда они, как, например, в Спарте, вели к полному уничтожению знати, иногда, как в Риме, к формальному уничтожению сословных ограничений, к рациональному, легкодоступному судопроизводству, к правовой защите личности, к устранению жестких правовых норм для должников при фактической неизменности положения знати, принимавшего иную форму. Иногда же борьба завершалась, как в Афинах во времена Клисфена, включением знати в демы и тимократическим [111] правлением. До тех пор пока решающим фактором был слой сельских гоплитов, обычно сохраняются авторитарные институты государства знатных родов. Очень различной была и степень милитаризации институтов. Спартанские гоплиты рассматривали всю принадлежащую воинам землю и сидящих на ней несвободных как общее владение и позволяли каждому воину, участвующему в обороне города, притязать на долю земельной ренты. До этого не доходил ни один полис. Широко было распространено сохранившееся отчасти и позже ограничение отчуждения земли, полученной в виде военной добычи, следовательно, унаследованной членами городских цехов, в отличие от ограниченной только притязаниями рода, в остальном свободно отчуждаемой земли. Однако и это ограничение вряд ли существовало повсюду, а позже вообще исчезло. В Спарте накопление земель запрещалось спартиатам, но разрешалось женщинам; это настолько изменило экономическую основу изначально охватывавшего 8000 полноправных граждан воинства, homoioi, что в конце концов лишь несколько сотен были в состоянии получить полное военное обучение и делать взносы в сисситии, от чего зависело полноправное гражданство. Напротив, в Афинах свобода передвижения в соединении с делением на демы благоприятствовала созданию мелких земельных участков, что соответствовало росту садовой культуры. В Риме же свобода передвижения, существовавшая со времени Двенадцати таблиц, привела к совсем иным результатам, так как при этом было разрушено деревенское устройство. В Греции демократия, связанная с гоплитами, исчезла повсюду, где центр тяжести военного могущества переместился на морские силы (в Афинах окончательно после поражения при Коронее)[112]. С той поры пришла в упадок военная выучка, были устранены остатки старых влиятельных институтов, а в политике и в институтах стал господствовать городской демос.

Подобные чисто военно обусловленные перипетии не были известны средневековому городу. Победа popolo была основана в первую очередь на экономических причинах. И типичный средневековый город, бюргерский промышленный континентальный город, был вообще ориентирован в первую очередь на экономику. В средние века феодальные власти не были прежде всего правителями и знатью города. Они не были, подобно античной знати, заинтересованы в специальной военной технике, которую мог им дать только город как таковой. Средневековые города, за исключением приморских городов с их военным флотом, не были средоточием военной силы. В то время как в Афинах отряды гоплитов и их обучение, следовательно, военные интересы, становились все больше центром городской организации, большинство городских привилегий в средние века начинались с того, что военная повинность горожан ограничивалась гарнизонной службой. Средневековые горожане были заинтересованы в доходах посредством мирной торговой и промышленной деятельности, причем низшие слои городского бюргерства в наибольшей степени, о чем свидетельствует противоположность политики popolo minuto политике высших сословий Италии. Политическая ситуация средневекового горожанина превращала его в homo oeconomicus, в античности же полис времени расцвета сохранял характер высоко развитого технически военного оборонительного союза. Античный гражданин был homo politicus. В североевропейских городах министериалы и рыцари часто, как мы видели, исключались из состава городского населения. Землевладельцы не рыцарского происхождения в качестве простых подданных города или пассивных сотоварищей по его охране, иногда организованных в цехи садоводов и виноградарей, не имели политического и социального влияния и играли в городе очень незначительную роль, вернее, вообще почти никакой роли не играли. Сельская округа оставалась для средневекового города, как правило, лишь объектом его хозяйственной деятельности и все больше становилась таковым. Типичный средневековый город никогда не переходил к колониальной экспансии.

Тем самым мы подошли к важному вопросу — к сравнению сословных отношений в городах древности и средневековья. В античном полисе были помимо рабов сословные слои, известные средневековью либо только в ранний период или вообще неизвестные, либо известные только вне городов. К ним относятся: 1) зависимые, 2) обращенные в рабство должники, 3) клиенты, 4) вольноотпущенники. Три первые группы относятся к периоду демократии гоплитов и позже теряют свое значение. Напротив, вольноотпущенники играют именно в поздний период значительную роль.

1) Патримониальная зависимость обнаруживается в античном полисе в историческое время преимущественно в завоеванных областях. В ранний период феодального развития городов она была очень распространена. Повсеместно сходное в ряде основных черт, но в деталях очень различное положение зависимых в античности принципиально не отличается от положения зависимых людей в средние века. Зависимые подвергались повсюду преимущественно экономической эксплуатации. Наиболее полно зависимость сохранялась на эллинской территории там, где городская организация не установилась, в частности в Италии и в тех городах, где действовала столь строгая военная организация, что зависимый принадлежал государству, а не своему господину. Вне этих областей они во времена господства гоплитов почти повсюду исчезли. Зависимость возникла вновь в эллинистическую эпоху в западных областях Востока вместе с возникновением там городской организации. Большие территории, где сохранялось племенное устройство, передавались отдельным городам, жители которых составляли эллинский (или эллинизированный) гарнизон, подчиненный правителям. Однако эта, в сущности, чисто политическая зависимость неэллинского сельского населения (<греч.>) носит совершенно иной характер, чем патримониальная зависимость раннего времени, и выходит за рамки исследования автономных городов.

2) Обращенные в рабство должники играли в качестве рабочей силы очень важную роль. Они были экономически деклассированными гражданами. Их положение составляло специфическую проблему в старой сословной борьбе между городским патрициатом и сельскими гоплитами. В законодательстве эллинов, а также в Двенадцати таблицах, в законах о должниках и в политике тиранов в ряде заключенных компромиссов учитывались интересы этих деклассированных крестьянских слоев сельской местности. Это совершалось различным образом. Обращенные в рабство должники были не крепостными, а свободными землевладельцами, которые были приговорены к пребыванию с семьей и землей в длительном рабстве или в частной долговой зависимости, или сами добровольно перешли в это состояние, чтобы избежать наказания. Большей частью их использовали в хозяйстве в качестве арендаторов предоставленной им земли кредитора. Представляемая ими опасность очевидна из того, что закон Двенадцати таблиц предписывает продавать осужденного должника за пределы страны.

3) Клиентов следует отличать как от обращенных в рабство должников, так и от зависимых. Они не были, подобно вторым, презренными подчиненными, а составляли свиту господина; их отношение к нему было основано на верности, вследствие чего судебное расследование какого–либо дела между господином и клиентом считалось религиозно предосудительным. В отличие от обращенных в рабство должников, их эксплуатация в хозяйстве господина рассматривалась как нечто неприличное. Они составляли орудие его личной и политической, но не экономической власти. Их отношение к господину, регулируемое fides[113], было подвластно не судье, а нравственному кодексу; нарушение fides влекло за собой в Риме сакральные последствия (нарушение fides влекло за собой бесславие). Клиенты появились во время сражений и господства знати; первоначально они сопровождали господина на войне и были обязаны подносить ему дары, поддерживать в случае необходимости, а иногда и выполнять какую–либо работу; господин же предоставлял им земельные наделы и защищал их в суде как своих министериалов. Так их определили бы в средние века, но они не были его слугами. От более поздних министериалов они отличались своим нерыцарским происхождением и образом жизни, они были маленькими людьми, имевшими небольшие крестьянские земельные наделы, плебеями, обладателями военных ленов. Следовательно, клиент не был владельцем земли, не входил в местные сообщества и поэтому не являлся участником оборонительного союза; он находился под патронатом (в Риме посредством applicatio) какого–либо главы рода (pater) или правителя, от которого он получил вооружение и землю (технический термин в Риме — adtribuere). Положение клиента было большей частью унаследованным. Таково старое значение клиентелы. И совершенно так же, как в средние века во времена господства знати возник институт мундиума[114], в античности сходные условия заставляли мелкое свободное крестьянство массами становиться клиентами знатных лиц, хотя бы для того, чтобы те представляли их в суде. Таков был, вероятно, в Риме источник происхождения более поздних и свободных форм клиентелы. Вначале же, по крайней мере в Риме, клиенты находились в полной зависимости от господина Еще в 134 г. до н.э. Сципион возглавил в качестве военачальника своих клиентов. В эпоху гражданских войн их заменили колоны (мелкие арендаторы) крупных землевладельцев.

В Риме клиент имел право голоса в военном собрании и традиционно (см. Ливий) служил существенной опорой знатных родов. Юридически институт клиентелы, вероятно, уничтожен не был. Однако с установлением техники гоплитов его прежнее военное значение было утрачено, и в более позднее время он служил лишь для выражения социального влияния господина. Эллинская же демократия полностью уничтожила этот институт. В средневековом городе он существовал только в форме мундиума полноправного бюргера над неполноправным, вступившим под его патронат. С падением господства родов исчезла и защита клиентов в суде.

4) Наконец, в античном городе были вольноотпущенники. Их число, а также их роль были очень значительны. Использовались они экономически. Из тщательно проверенных итальянскими исследователями надписей следует, что около половины вольноотпущенников составляли женщины. В этом случае отпуск на волю был, вероятно, связан с заключением брака и выкуп совершал, очевидно, жених. Судя по надписям, многие вольноотпущенники были из числа домашних рабов и, следовательно, обязаны своей свободой расположению господина. Дают ли эти данные правильное представление о составе вольноотпущенников, судить трудно, так как естественно, что в надписях упоминаются именно эти категории. Но вполне вероятно, что, как указывает Кальдомини, число такого рода отпусков на волю растет в периоды политико–экономического упадка и в периоды экономического подъема: уменьшение доходов побуждало владельцев сокращать объем хозяйства и взваливать в трудные времена риск ведения хозяйства на рабов, которые обеспечивали себя сами и платили господину повинности. Авторы аграрных трактатов упоминают об отпуске на волю в виде награды за успехи в ведении хозяйства. Нередко господин отпускал на волю домашнего раба, чтобы, как указывает Штрак, не нести за него, пусть даже ограниченной, судебной ответственности. Но другие категории этого слоя играли не меньшую роль. Так, раб, которому его господин предоставил право самостоятельно заниматься предпринимательской деятельностью за определенные налоги, имел наибольшие возможности накопить деньги для выкупа на волю, как это делали крепостные в России. Очевидно, во всяком случае, что для господина наибольшую роль играли услуги и налоги, к которым обязывался вольноотпущенник. Отношение вольноотпущенника к семье его господина носило чисто патримониальный характер, который исчезал только через несколько поколений. Он был обязан не только выполнять услуги и повинности, часто тяжелые, но и наследство его, как и несвободных в средние века, в значительной степени находилось под контролем господина. Долг уважения принуждал вольноотпущенника к послушанию различного рода, что усиливало социальное влияние и даже политическую власть господина. Следствием этого было то, что при демократии, например в Афинах, вольноотпущенники были полностью лишены прав гражданства и приравнены к метекам. Напротив, в Риме, где господствующее положение должностной знати никогда не было сломлено, вольноотпущенники входили в число граждан; но по настоянию плебса они могли быть зачислены только в четыре городские трибы: должностная знать уступила, опасаясь, что в противном случае может быть подготовлена почва для тирании. Попыткой такого рода в Риме сочли предложение цензора Аппия Клавдия дать вольноотпущенникам равное с гражданами право голоса, распределив их по всем трибам. Однако это не следует понимать вслед за Эдуардом Мейером как попытку установить «перикловскую» демагогию. Ибо Перикл опирался не на вольноотпущенников, которые были демократией лишены всех гражданских прав, а на заинтересованность полноправных граждан в политической экспансии города. Вольноотпущенники античности были в своем большинстве слоем мирных людей, занимавшихся предпринимательством, homines oeconomici, которые были значительно ближе, чем какой–либо полноправный гражданин античной демократии, предпринимательскому бюргерству средних веков и Нового времени. Вопрос заключался, следовательно, в том, будет ли создан в Риме с помощью вольноотпущенников институт народных капитанов; отклонение попытки Аппия Клавдия означало, что определяющими факторами по–прежнему остаются крестьянское войско и господствующая над ним должностная аристократия.

Поясним несколько особое положение вольноотпущенников, этого в известном смысле наиболее современного, близкого «буржуазии» слоя античности. Они нигде не получили доступа ни к должностям, ни к жречеству, ни полного connubium[115], ни участия в военных маневрах (gymnasion) -хотя в случае необходимости их и призывали в армию, — ни в судопроизводстве; в Риме они не могли войти в состав всадников, и почти повсюду их положение в судебном процессе было менее благоприятным, чем положение свободных. Их особое правовое положение означало для них в экономическом отношении не только то, что они были лишены предоставляемых государством и других политически обусловленных гражданских преимуществ, но и невозможность обладания земельной собственностью, а тем самым и правом на ипотеку.

Таким образом, земельная рента и при демократии, что характерно, оставалась особой монополией полноправных граждан. В Риме, где вольноотпущенники были гражданами второго сорта, исключение их из сословия всадников означало, что для них были закрыты (по крайней мере в качестве собственных предприятий) откупы налогов и крупные дела по поставкам государству, монополизированные всадниками, которым они противостояли как своего рода плебейская буржуазия, практически же это означало, что данный слой оказался исключенным из сферы античного политически ориентированного капитализма и вынужден был вступить на стезю

получения доходов, сравнительно близкого современному. И действительно, вольноотпущенники, резко отличаясь от типичного демоса, состоящего из полноправных граждан греческих городов, монополизировавшего политически обусловленные ренты — государственные, ипотечные, земельные, а также поденные выплаты, — являются важнейшими представителями тех форм дохода, которые ближе всего современным, и соответствуют нашему среднему сословию мелких капиталистов, достигающих тем не менее значительного богатства. Обучение рабов различным формам труда и возможность выкупа служили в античности главным стимулом к заработку, так же как это было в Новое время в России. Напротив, интересы античного демоса лежали в области военных действий и политики. Экономические интересы вольноотпущенников влекли их к общине культа Августа как защитника мира. Основанное им почетное звание августалов соответствует нашему званию поставщика двора.

В средние века вольноотпущенники как особое сословие известны только в ранний период до основания городов. Внутри городов полное или частичное право господина на наследство зависимого стало уже в первый период развития городов ограничиваться принципом «городской воздух делает свободным», а также императорскими привилегиями, запрещавшими притязания на наследство горожан, а со времени господства цехов это право вообще было уничтожено. Если в античности цеховая организация, в которую входили бы ремесленники из полноправных граждан, из среды вольноотпущенников и из рабов, совершенно немыслима как политическая основа города, представляющего собой военный союз, средневековый цеховый строй исходил из полного игнорирования внегородских сословных различий.

Резюмируя, можно сказать, что античный полис был со времени создания дисциплинированного войска гоплитов цехом воинов. Каждый город, который хотел вести активную политику, должен был в большей или меньшей степени следовать примеру жителей Спарты и создавать из граждан обученные отряды гоплитов. Аргос и Фивы также создали в период своей экспансии контингенты виртуозов военного дела, в Фивах они были еще усилены личными узами товарищества. Города, не имевшие подобных отрядов и ограничивавшиеся гоплитами из горожан, как Афины и большинство других городов, были вынуждены довольствоваться обороной. После падения знатных родов гоплиты городов стали господствующим классом полноправных граждан. Аналогии им нет ни в средние века, ни где–либо еще. И греческие города неспартанского типа также носили в той или иной степени характер постоянного военного лагеря. В первый период господства гоплитов в полисе города, в отличие от большой свободы передвижения во времена Гесиода, ограничивают связь с внешним миром и затрудняют отчуждение предоставленных за участие в военных действиях наделов. Однако в большинстве городов это ограничение скоро перестало действовать и оказалось вообще ненужным с того момента как главной силой стали наемные войска, а в приморских городах флот. Но и тогда военная служба оставалась решающим фактором для политического господства в городе, а город по–прежнему сохранял характер цеха военных. В Афинах именно радикальная демократия проводила фантастическую, если принять во внимание ограниченное число жителей города, политику экспансии, в орбиту которой попали Египет и Сицилия. Внутри полис был в качестве военного союза абсолютно суверенным и полностью распоряжался отдельным гражданином. Вопреки знаменитому утверждению Перикла в надгробной речи Фукидиду, что в Афинах каждый может жить как хочет, строго карались плохое ведение хозяйства, расточительство унаследованного военного надела (bona patria vitaque римской формулы лишения наследства), нарушение супружеской верности, дурное воспитание сына, дурное обращение с родителями, безбожие, гордыня (hybris) - вообще любое поведение, представляющее опасность для военного и гражданского порядка и способное вызвать гнев богов, угрожающий полису; в Риме это влекло за собой вмешательство цензора. Следовательно, в принципе о личной свободе в образе жизни не могло быть и речи, а там, где она фактически существовала, как в Афинах, это было следствием меньшей дееспособности гражданской милиции. Экономически, греческий город также полностью распоряжался имуществом граждан: при неуплате долга город еще в эллинистическое время отдавал в залог кредитору имущество должника и его самого. Гражданин был прежде всего солдатом. В каждом городе, как указывает Павсаний, наряду с источником воды, рынком, общественными зданиями и театром был гимнасий. Он не мог отсутствовать. Большую часть времени гражданин проводит на рынке и в гимнасий. Он участвовал в экклесии, суде присяжных, поочередно в совете и в качестве должностного лица, и прежде всего в походах, десятилетиями из года в год; последнее было в Афинах именно в классическое время столь интенсивным, как ни в одной дифференцированной культуре до и после этого времени. На каждое достаточно значительное состояние демократический полис накладывал свою руку. Литургическая обязанность триерархии, снаряжение военных судов и назначение их командного состава, иерархия; устройство больших празднеств и представлений, принудительные займы в случае необходимости, аттический институт антидосиса [116] - все это создавало неустойчивость в образовании состояний граждан. Абсолютно произвольное судопроизводство народных судов (гражданские процессы с участием сотен совершенно незнакомых с правом присяжных) настолько снижало уровень судопроизводства, что удивление вызывает скорее сохранность имущества граждан, чем сильные потрясения при любой политической неудаче. Каждая такая неудача вела к тем более серьезным последствиям, что рабы, составлявшие одну из важнейших частей имущества, при этом разбегались. Вместе с тем для сдачи на откуп своих поставок, для сооружений и налогов демократия нуждалась в капиталистах. В Элладе отсутствовал национальный класс капиталистов, каким в Риме были всадники. Большинство городов пыталось увеличить конкуренцию, допуская и приглашая заинтересованных лиц извне, но отдельные городские области были слишком малы, чтобы предоставить достаточные шансы на прибыль. Типичными формами вложения капитала были земельная собственность, до некоторой степени рабы, которые платили господину повинности или сдавались в наем в качестве рабочей силы (Никий), затем владение кораблями и участие в торговле. Для господствующих городов к этому присоединялось помещение капиталов в иноземные ипотеки и владение землей. Последнее стало возможно только после уничтожения местной землевладельческой монополии подчиненных цехов. Поэтому важной целью господства на море было приобретение государством земель, которые сдавались в аренду афинянам или раздавались аттическим клерухам, и допуск афинян к владению землей в подчиненных городах. Следовательно, и в период демократии владение землей и людьми играло в экономическом положении горожан решающую роль. Война, которая могла разрушить все имущественные отношения, была беспрерывной и, в отличие I от рыцарского поведения воинов во время борьбы родов, велась с крайней беспощадностью. Почти за каждой победой следовало массовое убийство пленных, за каждым захватом города — уничтожение или обращение в рабство всего населения. После каждой победы поэтому сразу же увеличивался приток рабов. Такой демос, конечно, не мог способствовать развитию мирного экономического приобретательства и рационального ведения хозяйства.

В этом отношении средневековое бюргерство уже в первый период развития вело себя по–иному. Сходные с античностью явления обнаруживаются в средние века в приморских городах, в Венеции и прежде всего в Генуе, богатство которой было связано с ее заморским колониальным господством. Но главным здесь были плантации или поместья, с одной стороны, торговые привилегии и поселения предпринимателей — с другой, а не клерухии, военная добыча и подачки из военной дани массе жителей города, как это было в древности. Средневековый промышленный континентальный город полностью отличается от античного города. Правда, после победы popolo предприниматели высших цехов были настроены очень воинственно. Решающее значение для них имели устранение препятствующих их деятельности конкурентов, господство над торговыми путями и свобода от пошлин, торговая монополия и складочное право. Конечно, и в средневековом городе происходили сильные преобразования в сословии землевладельцев как в результате военных побед, так и при перемене господствующих партий. Это прежде всего относится к Италии. Земли побежденной или враждебной партии могли быть взяты господствующей партией в аренду у государственного управления или просто куплены, а каждое подчинение чужой общины увеличивало земельный фонд победившего города и тем самым возможность приобретения земли. Однако при всей радикальности этих изменений их невозможно сравнивать с теми огромными преобразованиями, которые следовали еще в поздний период античных городов за каждым восстанием, каждой войной или за гражданской войной внутри города. Прежде всего главный экономический интерес в экспансии средневекового города составляло не землевладение. Средневековый город в период господства цехов был значительно более, чем любой античный город в эпоху независимых полисов, образованием, ориентированным на доходы посредством рационального ведения хозяйства. Только после уничтожения городской свободы в эпоху эллинизма и поздней Римской империи положение изменилось вследствие исчезновения шансов на экономическую выгоду для горожан посредством военной политики города. Конечно, и в средние века были города, где развивалась военная техника, например Флоренция, в армии которой впервые была применена артиллерия. Уже войска ломбардских бюргеров, противостоявших Фридриху I, свидетельствовали о достаточно высоком уровне военной техники. Однако войска рыцарей во всяком случае не уступали отрядам горожан, а иногда, особенно на ровной местности, имели преимущество. Жителям городов внутри страны военная сила могла служить лишь опорой, а не основой их доходов. Ввиду того что города не служили местопребыванием высших военных чинов, доходы горожан были связаны с использованием рациональных средств ведения хозяйства.

Античный полис создал четыре великих типа власти: сицилийское государство Дионисия, аттический союз, карфагенское и римско–италийское государства. Пелопоннесский и беотийский союзы можно оставить без внимания ввиду эфемерности их положения в качестве великих держав. Каждое из этих четырех образований имело свою основу. Великая держава Дионисия была чисто военной монархией, опирающейся на наемников и только наряду с ними на войско горожан; в качестве нетипичной она не представляет для нас интереса. Аттический союз был созданием демократии, следовательно, цеха граждан. Это необходимо должно было привести к замкнутой правовой политике граждан и к полному подчинению цехов союзных демократических горожан цеху граждан господствующего города. Так как размер дани не был твердо установлен, а односторонне утверждался в Афинах, хотя и не демосом, но избранной им контрадикторно действующей комиссией, и так как все процессы союзников рассматривались в Афинах, то небольшой цех граждан этого города был неограниченным властителем большого государства, особенно после того, как постройка собственных кораблей и пополнение их людьми заменялись, за немногими исключениями, денежными взносами союзников, и тем самым вся служба во флоте оказалась в руках населения господствующего города. Поэтому достаточно было одного серьезного поражения античного демоса, чтобы с его господством было покончено. Величие города Карфагена, где господствовала плутократия влиятельных родов, которые соединяли в своих руках в типичной для античного города манере торговлю, ведение морских войн и крупное землевладение, представлявшее собой обрабатываемые рабами плантации с применением капиталистических методов, держалось на наемных войсках. (Чеканить монету город начал только в ходе экспансии.) Отношения между военачальниками, войска которых были привержены им лично и связывали получение добычи с их успехами и судьбами, и патрицианскими домами города не могли не быть напряженными — такая напряженность всегда, вплоть до Валленштейна[117], существовала между полководцем, собравшим наемное войско, и теми, кому он служил. Это никогда не ослабевающее недоверие настолько препятствовало успешному проведению военных операций, что тактическое преимущество профессионального наемного войска по сравнению с ополчением италийских городов утратило свое значение, как только во главе ополчения были поставлены назначенные на длительный срок полководцы, а военные качества командиров и солдат достигли уровня наемных войск. Недоверие карфагенской плутократии и спартанских эфоров победоносным военачальникам вполне соответствует поведению демоса Аттики и применению созданного им института остракизма. Опасение же господствующего слоя, что при образовании военной монархии он разделит участь покоренных народов, парализовало экспансию. Всем античным общинам гоплитов свойственно нежелание, основанное на связанных с экономическими преимуществами монополистических интересах, расширить союз полноправных граждан, раздвинув границы их права и превратив его в единое право государства, состоящего из многочисленных общин. Эта тенденция никогда полностью не исчезала в формах объединения общин на пути разработки внутригородского права граждан. Ибо все, что давало гражданину его права, основу его престижа и гордости, а также его экономические возможности, было связано с его принадлежностью к военному цеху граждан, а строгая замкнутость культовых обществ служила дополнительной причиной противодействия созданию единого государственного образования. На то, что все эти моменты не были совершенно непреодолимы, указывает беотийский союз, где наряду с автономией отдельных городов существовали общее для всех граждан право, общие должностные лица, общее, состоящее из представителей всех слоев населения, принимающее решения собрание, общая денежная система и общее войско. Однако это едва ли не единственный пример такого рода в греческом мире. Пелопоннесский союз был совершенно иным, а все другие союзы имели противоположную направленность. Особые социальные условия заставили проводить в римской общине столь отличную от античного типа политику.

В Риме в значительно большей степени, чем в любом античном полисе, господство сохраняли, вновь захватив его после временного поражения, знатные роды ярко выраженного феодального типа. Это отразилось и на характере римских институтов. Победа плебса не привела к делению на демы, как в Элладе, а формально выразилась в господстве входивших в трибы крестьян, фактически же привела к господству живущих в городах сельских, крупных землевладельцев, получавших ренты, которые только в качестве сословия участвовали в политической жизни города. Только они были экономически «пригодны», т. е. могли занимать городские должности, а сенат или представительство крупных чиновников формировали ряды должностной знати. К этому присоединяется чрезвычайно большое значение феодальных или полуфеодальных отношений зависимости. В Риме клиентела как институт, даже постепенно лишившись своего военного характера, играла большую роль до самого последнего времени. Мы видели, что вольноотпущенники в юридическом отношении были очень близки рабам. Цезарь велел казнить одного из своих вольноотпущенников, не встретив никакого сопротивления. Должностная знать Рима все больше превращалась в такой слой общества, который по величине его земельных владений можно только в слабой степени уподобить тем представителям раннеэллинской межрегиональной знати, называемым «тиранами», одним из которых был Мильтиад. Во время Катона Старшего земельные владения были еще не столь велики, хотя и значительно превышали, например, наследственные владения Алкивиада или те, которые считает обычными Ксенофонт. Однако отдельные знатные фамилии уже тогда сосредоточили в своих руках огромные владения и участвовали как прямо в соответствующих их положению, так и косвенно через своих вольноотпущенников и рабов в считавшихся не соответствующим их сословному уровню делах во всем мире. Эллинская знать ни в коей мере не могла сравниться по своему экономическому и социальному уровню со знатными родами Рима периода поздней республики. В растущих владениях римской знати росло число мелких арендаторов (coloni), которые, получая от господина хозяйственный инвентарь, контролируемые им в ведении своего хозяйства, впадали после каждого кризиса во все большую задолженность фактически наследственно прикреплялись к своей земле, пребывая в полной зависимости от господина, и во время гражданских войн включались вождями партий (так же как клиенты в Нумантинскую войну) [118]в войска, увеличивая их численность.

Однако в положении клиентов оказывались не только отдельные люди. Победоносный полководец брал под свою защиту союзные города и страны, и этот патронат сохранялся в его роде. Так, клиентами рода Клавдиев были Спарта и Пер–гам, иные фамилии имели клиентами другие города, принимали их послов и представляли в сенате их интересы. Нигде в мире отдельные, формально частные фамилии не обладали таким патронатом. Таким образом, задолго до возникновения монархий частные лица уже обладали властью, которой обычно располагают только монархи.

Демократия не смогла сломить эту основанную на различных отношениях клиентелы власть должностной знати. В Риме даже не возникала мысль о включении знатных родов в демы и о превращении таких союзов в образования, конституирующие политический союз, чтобы парализовать таким образом господство родов, как это было сделано в Аттике. Не предпринималась и попытка создать по жеребьевке собрание демоса в качестве института управления и конституировать судебный орган, состоящий из свободно определенных по жеребьевке присяжных, как это было совершено в Аттике после уничтожения ареопага. В Риме контроль над управлением сохранял наиболее близкий ареопагу орган представителей должностной власти — сенат в качестве постоянной корпорации, противостоящей постоянно меняющимся выборным служащим; даже победившая военная монархия не сделала попытку оттеснить знатные роды от управления, а только обезоружила их и ограничила управлением умиротворенных провинций.

Патримониальная структура господствующего слоя проявлялась и в ведении дел. Сначала аппарат управления назначался повсюду самими должностными лицами. В мирное время они позже были в значительной степени лишены права назначать подчиненных чиновников; полководцу же, несомненно, помогали в выполнении его функций клиенты и вольноотпущенники, а также сопровождавшие его личные друзья и политические сторонники, ибо в походах передача должностей доверенным лицам была в значительной степени разрешена. В первое время военной монархии и принцепс, несмотря на последующее ограничение его власти, правил в значительной мере с помощью своих вольноотпущенников; этот слой общества именно в правление обладавшего большим числом клиентов рода Клавдиев достиг апогея своей силы, и император из этого рода мог угрожать сенату даже формально передать все управление тем, кто лично от него зависит. И так же как во времена господства родовой знати поздней республики, основой экономической власти принцепса было чрезвычайно выросшее, в особенности в правление Нерона, землевладение, например, в таких областях, как Египет, которыми если и не юридически, как иногда утверждалось, то фактически управляли как своими патримониальными владениями. Этот сохранившийся до позднего времени патримониальный и феодальный характер Римской республики с господством знатных родов в управлении искони существовал в своем своеобразии как непрерывно сохраняющаяся традиция, хотя вначале, конечно, сфера этого господства была уже, и служил источником очень важных отличий от эллинства. Характерны были и различия во внешнем образе жизни. В Элладе во времена колесничных боев знатные люди проводили время в местах для гимнастических упражнений. Источником главных черт эллинского воспитания был агон, продукт индивидуальной борьбы и прославления воинского героизма. В противоположность средневековым турнирам главное различие, хотя колесницы и лошади стояли на первом плане, с самого начала заключалось в том, что определенные официальные празднества происходили всегда только в форме агона. С развитием техники гоплитов круг агона только расширился. Все, чему учились в гимнасии, — метание копья, борьба, кулачный бой и прежде всего состязание в беге — принимало эту форму и становилось, таким образом, «достойным общественного внимания». Ритуальные песнопения в честь богов дополнялись мусическими агонами. И хотя знатные люди блистали в состязании качеством своего имущества — лошадей и колесниц, но формально равными должны были быть признаны и агоны плебеев. Организация агона предусматривала призы, судей, правила состязаний и пронизывала всю жизнь. Наряду с героическими песнопениями агон был важнейшим национальным связующим звеном эллинства в противоположность варварам. Уже в древнейших произведениях искусства эллины изображены нагими, держащими в руках только оружие. Из Спарты, средоточия высшей военной тренировки, такое изображение эллинов распространилось по всему эллинскому миру, ненужным стал и набедренный пояс. Ни в одном обществе мира институт состязания не получил такого значения; он господствовал во всех интересах: в искусстве и в беседе, примером чего могут служить состязания в платоновских диалогах. Вплоть до позднего времени византийского господства цирковые партии оставались формой выражения раскола масс и революционных настроений в Константинополе и Александрии. Италийцам институт агона, во всяком случае в виде, принятом в классической Греции, был чужд. В Этрурии городская знать лукумонов господствовала над презираемыми плебеями и развлекалась борьбой оплачиваемых атлетов. В Риме знать также отказывалась от соучастия в состязаниях с массой, отстранялась от нее. Здесь вера в престиж не выносила такого отсутствия дистанции и чувства собственного достоинства, которые проявлялись в этих гимнастических празднествах graeculi, так же как и в культовых танцах и песнопениях, в дионисийской оргиастике или в безумии, abalienatio mentis[119], в состоянии экстаза. В политической жизни Рима играли также меньшую роль речи и общение на агоре и в экклесии, исчезли состязания в гимнасии. Речи стали произноситься позже и только в сенате и носили совсем иной характер, чем ораторское искусство аттических демагогов. Политику определяли традиция и опыт старых людей, прежних должностных лиц. Старые, а не молодые люди устанавливали тон общения и проявление чувства собственного достоинства; рациональные соображения, а не воспламененная речами жажда добычи у демоса или эмоциональное возбуждение молодежи определяли политику. Рим продолжал руководствоваться опытом, вескими соображениями и оставался под феодальной властью знатных родов.

Примечания:

1

Ойкос — в античности и раннем средневековье крупное поместье, основанное на натуральном хозяйстве, не связанное с рынком. Как особая экономическая категория настойчиво подчеркивалась Карлом Бюхером. Может рассматриваться как определенный тип хозяйства, в чистом виде в конкретной исторической действительности встречающийся на очень ранних стадиях развития.

10

Площадь, рынок, место суда (лат.).

11

Рынок (лат.).

107

Центурия ремесленников (лат.), прежде всего кузнецов.

108

Эпоним — старший из 9 архонтов в Афинах, по его имени назывался год (в эпонимиях).

109

Литургические союзы — объединения для уплаты литургий — государственных повинностей в Древней Греции и Древнем Риме, а также в средние века. Среди литургий важное место занимала обязанность поставлять государству (или оплачивать их строительство) боевые корабли (так наз. триерархия).

110

Децемвиры — десять мужей (лат.} — в Древнем Риме название коллегий, состоявших из десяти должностных лиц (для судебных разбирательств, жертвоприношений и т.п.). Период децемвиров — период составления Законов XII таблиц (V в. до н.э.); вскоре за злоупотребления властью децемвиры были изгнаны.

111

Тимократия — государственное или общественное устройство, основанное на имущественном цензе, определяющем правомочность граждан занимать должности и т.п., — в противоположность принципу, основанному на происхождении, родовитости.

112

Битва при Коронее (447 г. до н.э.), в которой афиняне потерпели поражение от беотийцев. Автономия городов Беотии была восстановлена.

113

Доверие, вера (лат.) - верность данному слову, выполнению своих обязательств; это понятие играло важную роль в римском праве.

114

См. прим. 72.

115

Законный брак (лат.).

116

Институт антидосиса заключался в праве афинского гражданина, считавшего, что выполнение общественных и государственных обязанностей (в частности, литургий), связанное с расходами, превышает его имущественные возможности, обратиться в суд с требованием оценить его состояние и снизить ему повинности (возник в IV в. до н.э.).

117

Валленштейн (Вальдштейн), Альбрехт (1583–1634) - полководец, прославился в ряде сражений Тридцатилетней войны, отличался непомерным честолюбием, ставил условия императору. Был убит в результате заговора своих же офицеров. Широко применял наемные войска, которые содержал за счет жестоких реквизиций с мирного населения.

118

Нумантинская война (138–133 гг. до н.э.) - война римлян с племенем кельтов в Испании, в результате которой г. Нуманция был разрушен Сципионом Младшим.

119

Отчуждение мысли, безумие (лат.).