• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Зависть, одно из самых распространенных и острых человеческих переживаний, проявляется в самом раннем возрасте. Даже маленьких детей обуревает это чувство; стоит ребенку увидеть у кого-то в руках что-то понравившееся ему, его первое побуждение — схватить и отнять. С годами объекты зависти, конечно, меняются, но сама ее природа остается неизменной. Становясь взрослыми, мы перестаем завидовать игрушке в чужой руке, но вместо нее появляется что-либо иное — скажем, солидный банковский счет. В общем, зависть носит настолько универсальный характер, что мы частенько либо не замечаем ее, либо не считаем, что она создает нам проблемы.

Не исключено, что изначально зависть — черная зависть, как ее иногда называют, — возникает из ощущения обездоленности, но чаще всего она связана с инстинктом собственника: у кого-то это есть, а у меня нет; я тоже хочу! Зачастую появляется желание получить какую-либо вещь не потому, что хочется ее иметь, а из-за того, что она есть у другого. У детей такой инстинкт далеко не всегда направлен на конкретный предмет. Попав в огромный магазин игрушек, малыш с горящими от жадности глазами просит купить ему все игрушки просто потому, что они тут есть. Его просьба не означает, что он мечтает о каждой из них. У многих людей есть опыт покупки подарка (ребенку или взрослому — все равно), совершенной только по той причине, что у них долго выклянчивали это или даже требовали. Но как часто бывало, что стоило им выполнить просьбу, как на их глазах долгожданную вещь откладывали в сторону, немедленно потеряв к ней всякий интерес! Иногда к ней вообще никогда больше не притрагивались, так как сама по себе она была не нужна, — точнее, нужна только потому, что кто-то другой имел такую же.

Зависть неразборчива. Она может быть вызвана чем угодно, подогреваясь осознанием статуса желаемой вещи как собственности другого, как знака отличия определенной общности, как символа принадлежности к какой-либо социальной группе. Объект зависти имеет мало отношения к реальным потребностям конкретного человека, он, скорее, указывает на место, которое тот хотел бы занимать в обществе. В некоторых примитивных цивилизациях женщины выбивают себе передние зубы, чтобы считаться красивыми. Нам это может показаться диким, но не нужно далеко ходить за примером из нашей собственной действительности: зайдите в любой спортивный клуб и вы непременно найдете секцию, в которой мужчины и женщины истязают собственное тело, чтобы придать ему желаемую форму. Ради достижения современного идеала красоты они истощают свою плоть настолько, что становятся похожими не на топ-модели, а на огородные пугала. Объективный результат этой физкультурной пытки значения для них не имеет, потому что людям в действительности не столь важно, как они выглядят, — их гораздо больше волнует соответствие моде, распространенной в конкретной социальной группе. Если мода диктует определенный внешний вид, то они считают необходимым добиться соответствия ей, даже если в глубине души не приемлют ее.

Мы начинаем испытывать зависть, если не хотим отставать от остальных. Кроме того, нам хочется иметь то, чему завидуют другие.

Иногда зависть легко удовлетворить: надо лишь приобрести то, что есть у других. В этом случае самая большая потеря — уменьшение толщины бумажника. Желание (которое порой превращается в навязчивую идею) во всем походить на соседа можно удовлетворить покупкой такой же машины, как у него, или даже более дорогой и престижной.

Но зависть может быть и не столь безобидной. Если человек не в состоянии получить вожделенный предмет конвенциональным путем, у него может возникнуть желание отобрать его у того, кто им обладает, и стать его полновластным хозяином. Зависть в таком случае может стать причиной преступления. Грешно желать чужую жену или имущество, принадлежащее другому, но еще хуже пытаться завладеть этим, ибо тогда зависть превращается в алчность. Зависть может быть тихой и пассивной. Алчность — это реализуемая зависть.

Логика алчности такова: если кто-то имеет то, чего у меня нет, значит, он меня в чем-то превосходит. Забрав у него этот предмет, я всего лишь восстанавливаю справедливое равенство. Поскольку я не в состоянии смириться с чужим превосходством, подобная «уравниловка» приносит мне огромное удовлетворение. Если я не могу подняться на его высоту, дайте мне низвести его до моего положения.

Иногда я могу отнять у ближнего его имущество даже вполне законным путем, но с моральной точки зрения это не может служить оправданием. В определенном смысле захват чужой собственности при помощи юридических механизмов может оказаться делом еще более омерзительным. Подобные деяния уголовно ненаказуемы, и поскольку человек, совершивший их, находится под защитой системы правосудия, он автоматически защищен и от угрызений совести. (В Талмуде, трактат «Гитин», 58а, есть история о человеке, который с помощью юридического крючкотворства отобрал у своего друга жену и имущество. Затем он женился на разведенной, а ее бывшего мужа взял себе в слуги. Хотя он не нарушил букву закона, Талмуд утверждает, что именно этот поступок стал той каплей в чаше зла на весах Небесного суда, из-за которой целый народ был приговорен к изгнанию и геноциду).

Зависть может принимать и публичный, политический характер. В большинстве случаев стремление воплотить в жизнь принципы эгалитаризма — движущая сила многих политических движений — лишь один из способов удовлетворить требование зависти: если у меня этого нет, пусть и у других не будет. Неравенство первично, и неважно, что лежит в его основе — полученное наследство или статус, которого добиваются благодаря таланту или тяжелому труду. Не каждому суждено жить во дворце и вести существование, напоминающее золотой сон своей мечты. Зависть может вызвать у нас стремление уравнять всех, уничтожить дворцы и сделать жизнь каждого одинаково жалкой.

Мысль о том, что у кого-либо есть то, чего хочется мне (неважно, что именно: собственность, свойство или положение в обществе), может точить нас без перерыва, не давая спать по ночам. Через какое-то время становится уже все равно, будет это моим или нет; остается одно лишь неистовое желание: отнять это у другого. Подобная разрушительная страсть уже никак не связана с первоначальным объектом зависти. На этом этапе раздражает уже само существование человека, который им обладает.

Есть старая сказка, один из героев которой завидовал другому. Однажды завистнику было дозволено попросить у царя все что угодно с условием, что его соперник получит вдвое больше. Подумав немного, он попросил, чтобы ему выкололи глаз.

В одной из притч об аде есть такой рассказ: группа голодных людей сидит за столом, перед каждым стоит миска с аппетитным супом и лежит ложка, слишком длинная, чтобы донести суп до своего рта. Единственный выход для сотрапезников — кормить своего соседа, однако, поскольку речь идет о грешниках, то они остаются вечно голодными. Все мы слышали о знаменитом суде царя Соломона («Вторая Книга царств», 3:16–28). Две женщины родили одновременно, но один из младенцев умер. Каждая пыталась доказать, что оставшийся ребенок — ее. Соломон предложил разрубить ребенка пополам. Самозванка с ухмылкой сказала: «Рубите — пусть он не достанется ни ей, ни мне».

Зависть не нуждается в подпитке со стороны и растет, постепенно превращаясь в ненависть, не находящую удовлетворения, пока не будет уничтожен человек, ее вызывающий. В книге «Ѓа-Йом — йом» сказано от имени раби Йосефа-Ицхака Шнеерсона, шестого Любавичского Ребе: «Любая ненависть излечима, кроме той, которая вызвана завистью». (Противоположность зависти — самодовольство. Еврейские мудрецы, трактат «Авот», 4:1, восхваляли человека, довольствующегося тем, что имеет. Однако удовлетворенность собой тоже может оказаться обоюдоострым оружием. Тот, кто удовлетворен своей долей, не стремится к большему, потому что у него нет стимула). Тот, кому завидуют, не может даже смягчить завистника, ибо чем добрее и щедрее он будет, тем большую зависть, а следовательно, и ненависть, вызовет. Его будут ненавидеть не за то, что он богаче или мудрее, а потому что он человечнее.

Самые безобразные тяжбы из-за наследства вызваны завистью, переросшей в ненависть. Часто они даже не связаны или почти не связаны с тем, что именно завещано. Даже если имущества хватает на всех, для некоторых людей невыносима сама мысль о том, что кому-то достанется больше, чем им. Тяжбы такого рода могут тянуться годами (между странами — даже сотни лет), но так и не прийти к завершению. Они по сути не являются имущественными спорами — это зависть, ставшая самоцелью, растет, а затем пожирает душу. Подобная борьба в ожидании падения и гибели соперника может стать единственным смыслом существования человека. Мания может зайти так далеко, что если одержимому ею наконец удается достичь вожделенной цели, он вдруг понимает, что жить ему больше незачем.

И удовлетворенная, и неудовлетворенная зависть разрушительна для всех, кто вовлечен в поле ее магнетизма, включая самого завистника. Он необязательно становится опасным для окружающих, ибо далеко не всякий человек, какими бы черными ни были его мысли и грешными — вожделения, способен перейти к непосредственным действиям, причинить кому-нибудь вред. Как правило, он все равно ограничен моральными нормами и законом. Но неизменным остается одно: неудовлетворенная зависть разъедает душу.

Обычно зависть считают чисто негативным чувством, однако, как и многие другие эмоции, она не однозначна. Потаканию ее аппетитам служат промышленные предприятия, целые отрасли индустрии, которые могут быть столь же велики, а может быть, и гораздо мощнее созданных по необходимости, в соответствии с нуждами населения. Вот два примера: машины и мода. Чем больше развита страна, тем больше средств вкладывается в «индустрию зависти». Бизнесмены делают все возможное для появления у людей новых потребностей, разрабатывается прямая и скрытая реклама, после чего создается продукт, призванный эти потребности удовлетворить.

Зачастую отвратительная и разрушительная, зависть, тем не менее, может способствовать рождению великого и прекрасного. Маймонид в предисловии к своему комментарию трактата «Авот» говорил, что если бы на свете не было бы завистников, наш мир бы не существовал. Он писал о людях, работавших не покладая рук, подвергавших свою жизнь опасности, и все это ради того, чтобы построить, например, прекрасную виллу, которая простоит не одну сотню лет, хотя хозяин сможет наслаждаться делом рук своих относительно недолго.

Зависть тесно связана с духом соперничества, который сильнее даже, чем желание обладать. Состязаясь, человек все делает лучше, чем делал бы, не имея конкурента. Соревнование заставляет нас стараться быть выше, богаче, сильнее противника. Дух соперничества, заставляющий нас стремиться к победе, заложен в нашем подсознании. Он присущ даже животным и является для нас и для них очень мощной движущей силой. Даже стихии — огонь и вода, земля и небо — могут быть представлены как силы, непрестанно соревнующиеся друг с другом[1]. То немногое, что нам известно об ангелах, позволяет предположить, что и им не чужд какой-то элемент соперничества и ревности[2].

Зависть нельзя игнорировать, но можно использовать в благих целях. Еврейские мудрецы считают, что всякая зависть — зло, за исключением зависти ученых к успехам коллег (кинат-софрим[3]). Такая зависть в состоянии подвигнуть человека на самоусовершенствование, поможет подняться на новый, более высокий уровень. Соперничество наблюдается и в спорте, и в стремлении к приобретению материальных благ, однако точно так же оно способно стимулировать тягу к познанию мудрости или даже достижению святости.

Подобного рода зависть может стать созидательной силой. На конференциях, коллоквиумах и симпозиумах, где собирается большое количество ученых, используют, среди прочего, и этот механизм для продуцирования и развития новых идей. Благотворительность тоже в значительной степени подпитывается конкуренцией и завистью. Разумеется, здесь присутствует и доля (порой значительная) эгоизма, но в общем и целом результат всего этого положительный.

В Книге притчей Соломоновых (23:17) говорится: «Пусть не завидует сердце твое грешникам; но да пребудет оно всегда в страхе пред Богом». Человек рождается с большим потенциалом желаний, которые мы не можем, да и не должны подавлять. Проблема не в зависти, а в том, на что она обращена. Наша задача состоит в том, чтобы определить, как управлять нашими эмоциями и как распоряжаться природными склонностями. Их можно использовать в качестве материала для духовного роста или как сильнейший яд, который уничтожит все живое вокруг. Мы завистливы от природы, однако свобода воли позволяет нам избрать объект зависти. Можно завидовать негодяю и хотеть превзойти его в пороке, но можно завидовать и тем, кто интеллектуально выше нас, благороднее и добрее. Стремясь превзойти их, мы растем духовно.

К сожалению, люди чаще всего завидуют тем, кто богаче, и получают удовлетворение от сравнения себя с теми, кто беднее духовно. Среди нас есть люди, слишком гордые для того, чтобы грешить, и мы могли бы брать с них пример в этом и воздерживаться от уродливого чувства зависти. Мы можем решить, что нам не к лицу подобные низкие чувства, что это ниже нашего достоинства.

В этом и заключается разница между завистью к духовному богатству и тем же чувством, направленным на материальное. Ведь завидуя первому, мы не захотим, чтобы его стало меньше у ближнего. Хотя движущей силой и такой зависти остается эгоизм, это эгоизм сублимированный. Можно спорить по поводу исходной чистоты и благородства этого чувства, однако это та самая зависть, что заставляет людей стремиться к большему и достигать его, преобразует эгоистичное желание в движущую силу для превращения нашего мира в место, более пригодное для обитания. (Но все-таки и в эту сферу может проникнуть зло. Зависть к учености и даже к праведности может обернуться стремлением завоевать более высокое общественное положение посредством попытки принизить достойного человека, который выше завистника во всех отношениях, чтобы выглядеть более мудрым и порядочным, чем он (см., напр., Маймонид, «Мишнэ Тора», кн. «Сефер ѓа-мада», разд. «Ѓильхот деот», 6:4).

Мне бы хотелось закончить эту главу рассказом о хорошей зависти. Великий хасидский Ребе, больше известный как Святой Еврей[4], говорил, что всеми своими достижениями обязан кузнецу. В детстве он жил по соседству с очень трудолюбивым кузнецом, который каждое утро вставал на работу ни свет ни заря. Однажды, услышав звук молота, Святой Еврей сказал себе: «Этот человек работает за деньги. Я изучаю Тору, что намного возвышенней. Если кузнец может заставить себя недосыпать и вставать на работу так рано, то почему я не могу делать это?» И он стал вставать на занятия немного раньше. В тот же день кузнец, услышав голос йешиботника, учащего вслух Тору, подумал: «Я зарабатываю деньги, а этот молодой человек за свои занятия не получает ни гроша. Если он может вставать так рано, то я должен подниматься еще раньше». Так он и поступил. Тогда Святой Еврей стал вставать вообще чуть свет. Так они соревновались долгое время. Потом Святой Еврей рассказывал, что это соперничество помогло ему стать ученым.

В таком состязании ни кузнец, ни Святой Еврей ничего не потеряли, оба только выиграли. Завидуя друг другу, они искали путь к максимально эффективному использованию времени и заочно соревновались в этом, занимаясь каждый своим делом. У них даже появился дух соперничества, желание победить, стремление стать первым, и это заставило двух людей разных профессий и ведущих разный образ жизни добиться большего.

Примечания:

[1]

См. «Тикуней-Зоѓар», с. 196.

[2]

«Мидраш раба», гл. «Брейшит», 12:8.

[3]

Вавилонский Талмуд, «Бава батра», 22б.

[4]

Раби Яаков-Ицхак Рабинович (1765–1814).