|
||||
|
|
Сообщение Тандзан написал 60 почтовых карточек в последний день своей жизни и попросил отправить их. Вслед за тем он умер. На карточках было написано: — Я покидаю этот мир. Это мое последнее сообщение. КОММЕНТАРИЙТандзан был учителем, и можно ожидать, что большинство адресатов его почтовых открыток были его учениками. Он был настоящим учителем. Об этом свидетельствует даже тот факт, что он знал, когда наступает последний день его жизни — в отличие от большинства людей. При этом в свой последний день он был вполне дееспособен.
Для того чтобы лучше понять поведение Тандзана, стоит обратить внимание на эволюцию отношений учителя и учеников до и после смерти учителя. Здесь мы должны надолго отвлечься, но потом мы обязательно к Тандзану вернемся. У хорошего учителя ко всем ученикам равное отношение, у него нет любимчиков или изгоев. Он одобряет и поощряет, осуждает и наказывает поступки учеников, а не их самих. Всякое выделение ученика в ту или другую сторону означает отход от роли учителя и переход на иную роль, что наносит ущерб качеству обучения. Если же плохие поступки ученика лишают учителя надежды на эффективность продолжения обучения, он дает ученику последний урок — изгоняет ученика. То же самое у хорошего руководителя: для него нет хороших или плохих подчиненных, а есть плохие и хорошие поступки подчиненных — ведь руководитель управляет не людьми, а их поведением, их поступками. Если плохие поступки подчиненного не оставляют руководителю надежды, он увольняет его, давая тем самым шанс состояться как полноценной личности где-то в другом месте.
Но, несмотря на равное отношение учителя к ученикам, сами ученики, конечно, не равны между собой, и неодинаково относятся к самому учителю. Подобно тому, как люди равного достатка в одном и том же супермаркете приобретают для себя разные товары, так и ученики с помощью учителя приобретают разные знания и навыки. Есть те, которые стараются подражать учителю по форме, есть те, кто старается глубоко вникнуть и понять содержание учения, есть и те, кто хотел бы использовать учителя и его учение как трамплин, чтобы «создать нечто своё», есть и какие-то ещё. Кто-то смотрит в рот учителю, кто-то соглашается с ним не сразу, а хорошо обдумав и переварив, кто-то спорит с ним в глубине души, кто-то может высказать учителю свои сомнения наедине, а кто-то выступить с сомнениями прилюдно, а то и вступить с учителем в открытый спор. В обсуждениях сомнений и в спорах отшлифовывается учение, уточняются его основополагающие тезисы, ответы на наиболее типичные вопросы и мера дозволенности отклонений в толкованиях. Изгнание ученика как последний урок применяется учителем достаточно редко, скорее ученики с сильно отклоняющимися взглядами и поведением сами покидают учителя. Единицам из них удается состояться и явить миру собственное учение, но такое случается исключительно редко — остальные уходят в небытие. Так или иначе, но невеселая перспектива быть изгнанным при сильной мере отступничества держит учеников в определенных рамках. Скрываемые от учителя по этой причине сомнения и антитезисы подобны сжатой пружине, ждущей своего часа, чтобы выпрямиться.
И вот учитель уходит из этого мира. Пружина разжимается. Начинаются разночтения и разнотолкования учения — теоретические, этические и коммунальные распри между учениками. Нет веского слова учителя, чтобы положить этому конец и расставить всё по своим местам. Но остался авторитет Учителя, который «наследуется» прежде всего теми, кто ближе всего стоял к нему, проводил с ним больше времени, и особенно теми, кто был с ним в последние дни и минуты его жизни и мог услышать главное. Ученики, группирующиеся вокруг этих последних, завладевают колеблющимся мейнстримом и подхватывают знамя учения. Представители этой группы могут как побеждать оппонентов в спорах, так и проигрывать им. И для того, чтобы избежать проигрыша и не допустить развала осиротевшего учения, ими вырабатывается аксиоматика — постулаты, которые не обсуждаются. А раз не обсуждаются, то понимание их оказывается излишним, поскольку понимание провоцирует дискуссию. Они просто заучиваются, и то, что было у учителя живой развивающейся мыслью, замораживается и превращается в догму. Теперь становится легко отделить «своего» от «чужого» в зависимости от того, признает ли человек догмы или нет.
Чтобы отделить аксиоматику от иных утверждений, догмы обустраиваются и намертво связываются с определенной вещественной атрибутикой — неизменным ритуалом с определенным вещественным реквизитом. Именно неизменность физического действа — ритуала прочно отгораживает догмы от вольного или невольного их изменения. Задача ритуала в данном случае одна — оградить догмы от покушений на их обсуждение и изменение. Тонкость понимания мысли заменяется точностью исполнения ритуала. Однако пытливый ум может добраться и до догмы, начать задавать правоверным последователям учения тяжелые вопросы, указывающие на абсурдность той или иной догмы в контексте современной и более адекватной картины мира. Чтобы навсегда вывести догматику за поле боя логики, её объявляют объектом веры, где вера — добровольное ограничение своего ума. Возникает известное: «Верую, потому что абсурдно!» Ведь если утверждение не абсурдно, то вера не нужна, поскольку его можно обосновать логически.
Однако, если догма выскальзывает из объятий доказательств, то становится важным ответ на вопрос, откуда она взялась. А взялась она от учителя. И если учитель — обычный человек, то конструкция получается ненадежной. Другое дело, если утверждать, что учитель — божественного происхождения! Повод к тому есть, поскольку на самом деле учитель — человек достаточно необыкновенный для своих учеников. Догматика увенчивается главной догмой — догмой о божественном происхождении учителя, а заодно и текстов, излагающих догматику. Так возникает новая религия: тройственный союз догматики, ритуала и веры. И хотя на флаге этой религии имя учителя, её догматы могут оказаться достаточно далекими от его подлинного учения. Всё зависит от того, кто из учеников — действительных или мнимых, — оттеснив других, более скромных и менее честолюбивых, сможет ухватиться за древко. Важным козырем, как уже говорилось, является близость к учителю в его последние дни. Казалось бы, учитель мог бы приблизить в последний момент тех, кто более близок к нему по духу, кто более ему предан, но это означало бы перестать быть учителем, а начать играть какую- то другую роль. Это была бы роль предсказателя поведения бывших учеников в последующей жизни, когда те уже выйдут из-под контроля учителя. Но учителю легко ошибиться в таком предсказании, поскольку он постоянно находится со своими учениками в роли их учителя, а они — в роли его учеников. У него не было возможности наблюдать их в других ролях: например, в роли руководителя, политического противника, истца в имущественном споре, внезапно разбогатевшего человека и т. д.
И вот теперь вернёмся к Тандзану. Он не читал моего текста. Возможно, решая разослать почтовые карточки, он был далек от мысли о чем-то подобном. Но интуитивно любой учитель учитывает похожий сценарий, поскольку это — социальная технология, над которой учитель не очень-то властен. Тандзан разослал все 60 открыток в течение одного дня, тем самым никому из своих адресатов не дав преимущества быть последним, имевшим с ним контакт. Кроме того, разослав карточки с одним и тем же содержанием, он тем самым не выделил никого. И поскольку карточек было разослано достаточно много, то всем его знакомым и ученикам стало очевидно, что он не выделил никого. Теперь обратимся к содержанию надписи на карточках. «Я покидаю этот мир» означает действие, движение, дальнейший ход, после которого встреча в этом мире ни с кем из адресатов невозможна. Можно перефразировать эту надпись с сохранением смысла: «Больше встречу со мной в этом мире не планируйте и на неё не рассчитывайте. По причине того, что меня в нём более не будет». Ведь ученик привык рассчитывать на встречу с учителем, на то, что учитель ответит на его вопросы, развеет сомнения, а то и просто расскажет что-то новое, что заставит задуматься, увидеть вещи в ином свете, и живет осознанным или подсознательным ожиданием этой встречи. Эти ожидания породил учитель, он несет ответственность за то, что они не будут обмануты. Очевидно, Тандзан не обманывал ожиданий, а вот тут пришлось. Чувство ответственности, а возможно, и виновности за обманутые ожидания двигало его пером. Он желал своевременно предупредить других о предстоящей разлуке, чтобы нанести чужим планам и ожиданиям наименьший ущерб.
Другая его фраза — «Это моё последнее сообщение» — означает, что никто из шестидесяти уже не получит от него ни одного сообщения — ни устного, ни письменного. Значит, равное отношение ко всем шестидесяти сохранится и после его смерти. Никто не сможет считать себя наилучшим, наиболее близким или наиболее верным и преданным его учеником. Противоположной схемы, типа использованной Сталиным после смерти Ленина — «Сталин — это Ленин сегодня!» — не получится. Его учение оказывается защищенным от так называемого развития, в первую очередь, от профанации. Его учение — это его учение. Развития учения не бывает. Последующее учение может опираться на предыдущее, как первый этаж опирается на фундамент. Но первый этаж — это никак не развитие фундамента. Бывает профанация учения или другое учение, которое может быть даже выдающимся, но всё же другим. Никому в голову не придет говорить, что Эйнштейн «развил» взгляды Ньютона на массу, скорость и энергию, на пространство и время. Это просто другой, более современный взгляд на те же самые вещи. Или более близкий по теме пример: протестантизм Лютера никто не объявляет развитием католицизма Фомы Аквинского, хотя протестантизм и возник на основе последнего. Под флагом же развития обычно реализуют стратагему «Позаимствовать тело, чтобы спасти душу», иначе говоря, пользуются чужим имиджем, как чужим зонтиком, пока не приобрели свой. Развиваться может нечто живое, не надо путать преемственность — эстафетную палочку и развитие.
Разослав же 60 таких открыток, сложно не умереть. Теперь уже и положение обязывает. |
|
||
|
Главная | Контакты | Нашёл ошибку | Прислать материал | Добавить в избранное |
||||
|
|
||||
