|
||||
|
Первый принцип Когда путник подходит к храму Обаку в Киото, он видит вырезанные над воротами слова: «первый принцип». Буквы необычайно большие, и ценители каллиграфии восхищаются ими, как верхом мастерства. Они были написаны Кодзеном 200 лет тому назад. Когда мастер писал их, он изобразил их сначала на бумаге, с которой рабочие, увеличив, перенесли их на дерево. Когда Кодзен рисовал буквы, с ним работал самоуверенный ученик, который сделал несколько галлонов чернил для письма и никогда не упускал случая покритиковать работу своего мастера. — Это нехорошо, — сказал он Кодзену после первых его усилий. — А это? — Плохо. Еще хуже, чем раньше, — произнес ученик. Кодзен терпеливо исписывал один лист за другим, пока не набралось 84 «первых принципа», ни один из которых так и не заслужил одобрения ученика. Однажды, когда молодой человек вышел на несколько минут, Кодзен подумал: «Вот единственная возможность избежать его строгих глаз!» И он торопливо написал с умом, свободным от раздражения: «Первый принцип». — Это — работа мастера, — произнес ученик. КОММЕНТАРИЙМногие и очень многие произведения искусства люди называют выдающимися и гениальными. Нередко такая оценка весьма субъективна. Если же изготавливают увеличенную копию, руководствуясь лишь эстетическими, а не коммерческими соображениями, то это уже нечто более объективное. На уроке каллиграфии в Киото я спросил у наших учителей о надписи «первый принцип» на воротах. Я хотел увидеть эту надпись своими глазами. К сожалению, в тот момент я не смог припомнить название самого храма — Обаку. Но то ли мой английский был слишком плох, то ли перевод с английского на японский, то ли ни ворот, ни надписи уже нет, то ли учителя просто ничего не слышали об этой истории, но только моя затея не удалась. В следующий раз, когда я буду в Киото, постараюсь довести дело до конца и в новой редакции этой книги расскажу, чем оно закончилось. Кстати, недавно я прочел этот же коан в другой версии, там вместо слов «первый принцип» было слово «первооснова». Слова похожие, но всё же разные.
Ученик готовил чернила для мастера, т. е. осуществлял техническую помощь, но считал себя морально вправе критиковать работу мастера. Очевидно, считал, что они работают вместе, и он тоже, в какой-то мере, отвечает за качество написанных иероглифов. То есть написанные иероглифы являются отчасти делом коллективного творчества. Случается, что человек, оказывающий творцу техническую помощь, искренне считает себя, хоть и в небольшой степени, соавтором.
Но для того чтобы играть роль критика, и критика очного, а не заочного, кто-то должен играть роль критикуемого, и эту роль играет мастер. Мы видим, что он даже подыгрывал ученику, спрашивая: «А это?», т. е. проявлял такт. Но не только. Ему ведь и в самом деле было любопытно, что скажет ученик на этот раз. Ведь играя даже неприятную для себя роль, человек порой находит и в ней положительные моменты. Кроме того, мастер, очевидно, был человеком тактичным.
Почему мастер согласился? Точнее, почему он не протестовал против роли критикуемого, хотя она, как мы знаем, его раздражала? Очевидно потому, что он тоже считал, что у ученика есть на это моральное право. Оба молчаливо считали, что такое право есть, но исходили из разных оснований. Ученик — потому что думал, что его критика полезна мастеру и таким образом является расширением помощи, связанной с приготовлением чернил. Ведь мастер, рисуя иероглифы, учитывает как качество бумаги, так и качество кисти и чернил. Ученик, приготовивший чернила, ощущает себя специалистом, не меньшим, чем его учитель, в части знания качества чернил. А значит, хотя бы и в очень узком смысле, компетентным в том, как рисовать иероглифы. Мастер же ощущал, что своим терпением к мешающей ему критике он как бы расплачивается с учеником за помощь по приготовлению чернил.
Такие замечательные качества, как благородство, тактичность и вежливость, конечно, надо и иметь, и проявлять. Но надо также уметь их и не проявлять, иначе мы окажемся их заложниками. Всё, что другой человек незаслуженно от нас получает, не только приносит нам ущерб, но и портит его как человека. И если мы обратим внимание на это последнее обстоятельство, то нам психологически легче будет воздержаться от предоставления другому незаслуженной им роли.
Еще один нюанс. Мастер, обучая учеников, их критикует, что им не всегда нравится, но мастер понуждает их терпеть его критику. Способность терпеть критику выступает как некое достоинство. И вот теперь, когда критикуют мастера, ему трудно отречься от этого достоинства, ценность которого он должен подтверждать личным примером.
Почему мастер, написав 84 «первых принципа», не удовлетворился ни одним из них? Потому что все они не понравились ученику? В какой-то мере, да. Но не только. Он сам тоже считал, что они недостаточно совершенны, и он мог бы написать лучше. Почему у него не получалось лучше? Потому что ему приходилось играть одновременно две роли: роль каллиграфа, рисующего иероглифы, и роль критикуемого, и не просто критикуемого, а критикуемого под руку! И поскольку эта вторая роль его раздражала, то она отвлекала его от выполнения первой роли. Сумма этих двух ролей превращала мастера в человека, играющего роль хорошего ученика плохого мастера.
Когда ученик вышел, с ним вместе «вышла» и роль мастера быть критикуемым, помеха исчезла. У мастера осталась одна роль: роль хорошего мастера. И мастер поспешил ею воспользоваться. Теперь ученик одобрил его работу. Похоже, что критика ученика была объективной — стоило мастеру сделать прекрасную работу, как ученик тут же признал это. Единственное, чего так и не понял ученик, что он- то и был причиной плохих результатов мастера. Скорее всего, ученик теперь останется при мнении, что именно благодаря его критике мастер достиг совершенной работы, и в следующий раз с еще большим моральным правом будет мешать мастеру своей критикой, пока мастер не положит конец его посягательствам на свою свободу творчества.
Правда, если ему «нравится быть среди ребят, которым нравится прыгать с парашютом», то дело сильно усложняется. Ну, а может быть, и вправду высокое качество каллиграфии было достигнуто мастером благодаря сперва назойливому присутствию ученика, а затем внезапно представившейся свободе творчества? Свободе, стрелой вырвавшейся из лука. Может быть. Мы не знаем ответа на этот вопрос. Это тот случай, когда нужна статистика, которая, по понятным причинам, не может существовать, когда мы имеем дело с шедеврами. |
|
||
Главная | Контакты | Нашёл ошибку | Прислать материал | Добавить в избранное |
||||
|