• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Должно быть, я пробыл на Другой Земле несколько лет – гораздо дольше, чем рассчитывал, когда впервые встретил в поле одного из крестьян. Я часто скучал по дому. Думал о том, как мои дорогие поживают без меня и какие перемены ждут меня там, если мне вообще суждено вернуться. Я был удивлен тому, что несмотря на мои новые и многочисленные приключения на Другой Земле, мысли о доме не отступали. Казалось, всего мгновение назад я сидел на холме и смотрел на огни родного пригорода. Однако прошло уже несколько лет. Дети уже, наверное, изменились до неузнаваемости. А их мать? Как она?

Частично в длительности моего пребывания на Другой Земле был виноват Бвалту. Он и слышать не желал о моем отбытии, пока мы не получим полное представление о мирах друг друга. Я регулярно создавал для него видения, чтобы он мог как можно ярче представить себе жизнь моей родной планеты, обнаружил в ней смесь великолепия и иронии, очень похожую на ту, что я нашел в его мире. Вообще, он оказался далеко не согласен со мной, что его мир в целом более гротесковый, чем мой.

Желание обменяться информацией было не единственным соображением, по которому я оставался с Бвалту. Я очень привязался к нему. В первые дни нашего партнерства между нами часто возникали разногласия. Хотя мы оба были цивилизованными человеческими существами, которые всегда старались вести себя вежливо и благородно, наша крайняя близость все же иногда нас утомляла. Меня, например, очень раздражала его страсть к гастрономическому искусству его мира. Он мог часами перебирать своими чувствительными пальцами пропитанные разными вкусами струны, чтобы найти вкусовые последовательности, исполненные для него такой значительной изящностью форм и символизма. Сначала я был заинтригован, а потом эстетически возбужден. Но несмотря на его терпеливую помощь, я так и не смог полностью войти в эстетику вкуса. Раньше или позже мне становилось скучно. А еще мне сильно досаждала его периодическая потребность во сне. Поскольку я сам был лишен тела, мне это не требовалось. Конечно, я мог покинуть Бвалту и отправиться путешествовать по миру в одиночку; но меня просто раздражала необходимость прерывать интересные переживания дня только ради того, чтобы позволить его телу восстановить силы. Бвалту, в свою очередь, по крайней мере в ранние дни нашего партнерства, был склонен возмущаться по поводу моей возможности смотреть его сны. Потому что, хотя он и мог скрывать от меня свои мысли, во сне он был беспомощен. Естественно, я вскоре научился воздерживаться от этого; а он, в свою очередь, по мере того как наша близость развилась во взаимоуважение, уже не так строго лелеял свои тайны.

Со временем каждый из нас ощутил, что вкушать жизнь отдельно друг от друга значило терять половину ее богатства и утонченности. Ни один из нас не мог всецело положиться на собственное суждение или собственные мотивы, если не было рядом другого, чтобы предложить беспристрастную, но дружественную критику.

Мы придумали план, который удовлетворял одновременно и нашу дружбу, и его интерес в моем мире, и мою собственную тоску по дому. Почему бы нам не попробовать посетить мою планету вместе? Ведь я улетел оттуда, почему бы нам не отправиться вместе туда? Погостив на моей планете, мы могли бы отправиться путешествовать дальше.

Для этого нам следовало решить две задачи. Нужно было тщательно изучить технику межзвездного перемещения, открытую мною случайно и освоенную довольно сумбурно. А также каким-то образом выяснить местоположение моей родной планетной системы на астрономических картах «других».

Эта географическая, а точнее, космографическая проблема оказалась неразрешимой. Как ни старался, я не мог предоставить достаточно информации, которая могла бы служить ориентиром. Однако эта попытка привела нас к потрясающему, а для меня – ужасному открытию. Оказывается, я переместился не только в пространстве, но даже и во времени. Во-первых, выяснилось, что в самой продвинутой астрономии «других» такие зрелые звезды, как Другое Солнце и мое собственное Солнце были редки. Тогда как в земной астрономии подобные звезды считались самыми распространенными в Галактике. Как такое могло быть? Тогда я совершил еще одно потрясающее открытие. Галактика, известная астрономам «других», резко отличалась от известной нашим, земным, астрономам. Согласно представлению «других», гигантская система звезд была гораздо более сплюснута, чем считаем мы. Наши астрономы говорят, что она похожа на круглый бисквит, диаметр которого в пять раз больше его толщины. По их мнению, она больше похожа на плюшку. Я и сам часто поражался толщине и размытости Млечного Пути в небе Другой Земли. Я также был удивлен, что их астрономы считали, что Галактика содержит много газа, еще не сконденсировавшегося в звезды. Наши астрономы считали, что большая часть вещества сконцентрирована в звездах.

Быть может, я незаметно улетел гораздо дальше, чем предполагал, и оказался в какой-нибудь другой, более молодой галактике? Возможно, когда я был в темноте, когда все небесные рубины, аметисты и алмазы исчезли, я пронесся между галактиками. На первый взгляд это казалось единственно возможным объяснением, но определенные факты заставили нас отказаться от него в пользу еще более невероятного.

Сравнение астрономии «других» с моими обрывочными воспоминаниями нашей астрономии убедило меня, что вся совокупность галактик, известная им, отличалась от совокупности галактик, известной нам. Большинство наблюдаемых ими галактик были гораздо более «пухлыми» и газообразными, фактически более примитивными, чем наши.

Более того, в небе Другой Земли несколько галактик располагались так близко, что были видны невооруженным глазом как расплывчатые светлые пятна. А их астрономы доказали, что многие из этих так называемых «вселенных» были гораздо ближе к их собственной «вселенной», чем самая близкая из известных нашей астрономии.

Истина, обрушившаяся на нас с Бвалту, была поистине ошеломляющей. Все указывало на то, что я неким образом проплыл вверх по реке времени и высадился в далеком прошлом, когда большинство звезд были еще молодыми. А пугающая близость известных «другим» галактик в таком случае объяснялась теорией «расширяющейся вселенной». Я отлично знал, что эта драматическая теория была еще совсем молода и нечетко сформулирована; но вот передо мной еще один поразительный факт в пользу того, что она, по крайней мере в некотором смысле, верна. Естественно, в ранние эпохи галактики находились плотнее друг к другу. Не оставалось сомнений в том, что я очутился в мире, достигшем уровня развития человечества задолго до того, как моя родная планета родилась из чрева солнца.

Окончательно осознав свою временную оторванность от дома, я вспомнил один факт, или по крайней мере допустимость, о которой, как ни странно, давно уже забыл. Вполне возможно, что я умер. Я снова затосковал по дому. Дом все равно был столь ощутимым, столь близким. Несмотря на то, что расстояние до него исчислялось парсеками и тысячелетиями, до него всегда было рукой подать. Несомненно, если бы я только мог очнуться, то снова оказался бы там, на нашем холме. Но я не мог. Глазами Бвалту я изучал звездные карты и страницы чужеземных текстов. Когда он поднял глаза, я увидел напротив карикатуру на человеческое существо, с лягушачьим лицом, которое трудно было вообще назвать лицом, с грудной клеткой как у надутого голубя, голой, если не считать зеленоватой шерстки. Красные шелковые бриджи прикрывали сверху веретенообразные ходули, затянутые в зеленые шелковые чулки. Это существо, настоящее чудовище для человеческого глаза, на Другой Земле представляло собой молодую и красивую женщину. Я и сам, глядя на нее милосердными глазами Бвалту, признавал ее красоту. Для ума, привычного к Другой Земле, ее черты, каждое движение выдавало ее ум и интеллигентность. Очевидно, раз я мог восхищаться такой женщиной, то сам изменился.

Было бы утомительно описывать все наши эксперименты, посредством которых мы совершенствовали наше искусство межзвездных полетов. Достаточно будет сказать, что после многих приключений мы научились взлетать с планеты когда бы нам ни вздумалось и направлять свой курс куда угодно среди звезд одним усилием мысли. Вместе, казалось, мы обладали гораздо большей мощностью и точностью, чем когда пытались отправиться в космос поодиночке. Наше единение умов, похоже, давало нам достаточно сил даже для пространственного перемещения.

Было очень странно обнаружить себя в глубоком космосе, в окружении темноты и звезд, и при этом находиться в близком личном контакте с невидимым спутником. Ослепительные небесные светила проносились мимо нас, а мы делились друг с другом нашими ощущениями, или обсуждали планы, или делились воспоминаниями о наших родных мирах. Порой мы общались на моем языке, порой – на его. Иногда нам вовсе не требовались слова: мы общались образами.

Упражнения бестелесного полета среди звезд, пожалуй, самое захватывающее из всех атлетических занятий. Он не лишен опасности; но его опасность, как мы вскоре выяснили, была психологической, а не физической. В бестелесном состоянии столкновение с материальными объектами ничем не грозило. На ранних стадиях наших упражнений мы частенько врывались прямо в звезды. Внутри них, конечно же, неописуемо жарко, но мы ощущали только яркий свет.

Однако психологическая опасность была велика. Мы вскоре выяснили, что упадок духа, умственная усталость, страх – все это резко снижало нашу способность перемещаться. Мы неоднократно застревали в космосе неподвижно, подобно брошенному кораблю в океане; и столь велик был страх, вызванный таким бедствием, что мы не могли сдвинуться с места, пока не удавалось преодолеть безразличие и принять философское спокойствие.

Еще большей опасностью, с которой мы, однако, столкнулись лишь однажды, был умственный конфликт. Серьезные разногласия относительно цели наших планов на будущее накрыло нас не только неподвижностью, но и ужасающим моральным замешательством. Наше восприятие нарушилось, появились галлюцинации. Мы полностью лишились способности когерентно мыслить. Пробыв какое-то время в бреду, полном страха перед неминуемой гибелью, мы очнулись на Другой Земле; Бвалту – в своем собственном теле, в постели, где он его и оставил; я – снова в бестелесном состоянии где-то над поверхностью планеты. Оба были преисполнены безумным ужасом, от которого не скоро оправились. Лишь спустя несколько месяцев мы возобновили наши совместные приключения.

Много позже мы узнали объяснение этого болезненного инцидента. По всей видимости, мы достигли такого глубокого умственного слияния, что когда возник конфликт, он походил больше на расслоение единого ума, чем на разногласие между двумя отдельными личностями. Отсюда и такие серьезные последствия.

Освоив технику и приобретя навык бестелесных полетов, мы получали величайшее удовольствие, скользя во всех направлениях среди звезд. Это походило одновременно и на катание на коньках, и на полет. Например, просто ради забавы, мы выписывали гигантские восьмерки вокруг партнеров двойной звезды. Иногда подолгу оставались неподвижными, наблюдая за тем, как прибывает и убывает какая-нибудь переменная. Мы часто ныряли в плотное скопление и скользили среди его солнц, подобно автомобилю среди городских огней. Нередко мы парили над волнистыми и бледно светящимися поверхностями газовых облаков, или среди перистых или кучевых образований, или окунались в туман, чтобы оказаться в мире бесформенного, похожего на раннее утро, света. Иногда, внезапно, нас окутывали черные континенты пыли, изолируя от нас вселенную. Однажды, пересекая густой район неба, мы стали свидетелями того, как взрывается сверхновая. Очевидно, она была окружена газом, который сам по себе не светился, и мы видели быстро увеличивающуюся сферу света, излучаемого взрывом звезды. Разрастаясь с огромной скоростью, она светилась невероятно ярко благодаря разлетающемуся газу, и была похожа на раздувающийся шар света, слабеющего по мере расползания.

Порхая, как ласточка, в окрестностях Другого Солнца, мы встречали совсем немного впечатляющих зрелищ. Это было в период нашего изучения техники межзвездных перелетов. Когда мы освоили это в совершенстве, то стали отправляться дальше и научились путешествовать так быстро, что, как в самом начале моих скитаний, звезды спереди и сзади приобретали окраску или полностью исчезали. Более того, мы добились того виртуального зрения, тоже испытанного мною в начале, когда эти причуды физического света были преодолены.

Однажды наш полет привел нас к границам галактики и вынес в пустоту за ее пределами. Некоторое время звезды вокруг становились все реже и реже. Небесная полусфера у нас за спиной была вся испещрена огнями, тогда как впереди простиралась беззвездная тьма, в которой лишь местами виднелись изолированные мерцающие скопления – несколько оторванных фрагментов галактики, так называемые «субгалактики». Кроме них, тьма была бесформенной, за исключением полудюжины смутных пятен, которые, насколько мы знали, были ближайшими чужими галактиками.

Завороженные этим зрелищем, мы долго оставались на месте в пустоте. Было поистине захватывающе видеть как на ладони целую «вселенную», содержащую биллион звезд и, наверное, тысячи населенных миров; и знать, что каждое маленькое пятнышко в небе вокруг было тоже такой же «вселенной», и что еще миллионы таких «вселенных» не видны лишь по причине их невообразимой удаленности.

В чем смысл всей этой физической необъятности и сложности? Сама по себе, очевидно, она не содержала ничего, кроме чистой бесполезности и одиночества. Однако с ужасом и надеждой мы убеждали себя, что она сулит еще большую сложность, изящность и разнообразие физического мира. Только это могло оправдать все. Но это обещание вселяло в нас не только надежду, но и страх.

Подобно птенчику, который впервые выглядывает из гнезда и тут же прячется обратно от огромного мира, мы выбрались из того маленького гнезда звезд, который так долго, но ошибочно, люди называли «вселенной». Но затем мы снова окунулись в привычный мир нашей родной Галактики.

Поскольку наши эксперименты подняли множество вопросов, которые требовали дальнейшего изучения астрономии, мы решили вернуться на Другую Землю; однако после долгих и бесплодных метаний поняли, что окончательно заблудились. Все звезды были очень похожи друг на друга, за исключением немногих таких же зрелых, как Другое Солнце. Ища наугад, но на большой скорости, мы не нашли ни родной планеты Бвалту, ни моей, ни какой-то другой солнечной системы. Тогда мы снова остановились посреди бездны, чтобы обдумать это бедствие. Со всех сторон из черноты на нас смотрели загадочные звезды. Которая из этих искр – Другое Солнце? Как было свойственно небу той эпохи, во всех направлениях видны облака и туманности, но их очертания незнакомы и потому бесполезны для навигации.

Однако тот факт, что мы заблудились, вовсе не пугал нас. Наоборот, нас увлекло это приключение, и настроение было преотличное. Последние события стимулировали нашу умственную жизнь, еще лучше синхронизируя нас. В каждый момент времени каждый из нас осознавал себя самостоятельной личностью, однако единение, или интеграция воспоминаний и темпераментов, достигло такого уровня, что различие нередко забывалось. Два бестелесных разума, занимающие одну точку наблюдения, имеющие совместную память и желания и нередко совершающие одинаковые умственные действия одновременно, с большим трудом можно назвать двумя различными существами. Однако, как ни странно, это все усиливающееся единение сопровождалось ростом взаимного понимания и дружбы.

Это взаимное проникновение умов не просто увеличило, а преумножило духовное богатство каждого из нас; ведь каждый осознавал не только самого себя и другого, но еще и совокупную гармонию одного по отношению к другому. Действительно, в некотором смысле, который я не могу пока точно объяснить, союз наших умов произвел на свет некий третий разум, пока не очень уверенный, но более утонченный, чем любой из нас по отдельности. Каждый из нас попеременно становился этим «высшим» духом – или, скорее, даже мы оба. Все переживания одного принимали совершенно другое значение в глазах другого, и в результате получался новый, более проницательный и лучше сознающий, разум. И в этом состоянии повышенной ясности мы или, точнее, новый Я попытался дотошно исследовать психологическую возможность существования других типов существ и других разумных миров. С помощью этой новой проницательности я различил в себе и в Бвалту особенности, свойственные духу и обусловленные миром каждого. Эта мысленная затея вскоре оказалась целым методом – и весьма действенным – космологических исследований.

Мы наконец более ясно осознали то, что давно подозревали. Во время своего первого путешествия, в результате которого я оказался на Другой Земле, мною нечаянно были применены два разных метода перемещения: метод бестелесного полета в пространстве и метод, назовем его, «духовного притяжения». Последний заключался в телепатическом проецировании разума непосредственно в какой-нибудь чужой мир, удаленный, быть может, не только в пространстве, но и во времени, однако ментально «созвучный» настрою исследователя на тот момент его пути. Очевидно, именно этот метод привел меня к Другой Земле. Замечательное сходство наших рас установило сильное «духовное притяжение», имевшее гораздо большую силу, чем все предыдущие беспорядочные метания меж звезд. Именно этим методом мы с Бвалту и занялись вплотную.

Оказалось, что мы не были неподвижны, а медленно дрейфовали. Нас также одолевало чувство, будто, несмотря на кажущееся одиночество среди звездной пустыни, мы на самом деле были в некоторой ментальной близости с невидимыми разумами. Стоило только слегка сосредоточиться на этом ощущении присутствия – и мы заметно ускорились; к тому же, как бы мы ни пытались свернуть с этого направления, неведомая сила неизбежно возвращала нас к нему, как только мы переставали сопротивляться. Скоро дрейф превратился в бешеный полет. И снова звезды впереди приобрели фиолетовый оттенок, а позади – красный. И снова все исчезло.

Очутившись в кромешной тьме и тишине, мы решили обсудить сложившуюся ситуацию. Не вызывало сомнений, что в данный момент мы пересекали пространство быстрее самого света. Возможно даже, мы неким непостижимым образом путешествовали еще и во времени. При этом ощущение близости других существ становилось все более и более настойчивым, оставаясь при этом по-прежнему смутным.

Потом перед нами вновь явились звезды. Хотя они и проносились мимо нас, как искры, они все же были уже обычного цвета. И одно яркое светило было прямо впереди. Оно все увеличивалось, стало ослепительным диском. Усилием воли мы замедлились и осторожно облетели вокруг этого солнца, вглядываясь в космос. К счастью, вокруг него действительно кружилось несколько зерен, где могла теплиться жизнь. Повинуясь безошибочному чувству ментального присутствия, мы выбрали одну из этих планет и медленно приблизились к ней.