• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

– Пошел восьмой час увлекательнейшего зашира. – Сообщило радио за стенкой голосом Озерова и Чевеид Снатайко понял, что его мощно глючит. – Российскую команду представляет Мастер Винта международного класса Чевеид Снатайко. Идут уже пятые сутки невиданного марафона…

– Чего ж невиданного? – Буркнул Чевеид Снатайко снова и снова прощупывая предплечье в поисках мазовой веревки. – И дольше бывало.

– Все соратники и представители команд-соперников остались уже давно позади. – Продолжал глюкавый комментатор. – Они сошли с дистанции кто на третьи, кто на четвертые сутки. И лишь Чевеид Снатайко, проявляя

поистине героическую волю к победе, отважно увеличивает количество употребленных им кубов. На данный момент на счету спортсмена семнадцать квадратов. Он не прилег ни на секунду за те самые четверо суток, что прошли с начала состязания. Мы видим, как ужасно у него распухли ноги. Ему просто физически тяжело передвигаться. У него шатаются зубы, его тело покрыто ужасными незаживающими расчесами. Но не это самое страшное для неустрашимого марафонщика, а то, что ему уже больше некуда ставиться! Вены, как выражаются сами спортсмены-винтовики, ушли.

И сейчас все мы с невероятным напряжением следим, как Чевеид Снатайко пытается сделать себе очередную инъекцию. Игла входит под кожу. Чевеид Снатайко держит шприц хваткой многоопытного профессионала. Зажав его между средним и указательными пальцами, спортсмен пытается большим пальцем нащупать вену. Но вот, кажется, вена найдена. Игла продвигается вперед. Контроль. Контроль! Еще контроль! Пусто. Да, не повезло на этот раз Чевеиду Снатайко.

В любой момент он может отказаться от этого самоистязающего состязания уже с самим собой, и бросить пять кубов на кишку. Но, что мы видим? Из последнего места инъекции обильно потекла кровь. Это засралась струна.

Чевеид Снатайко решает ее не пробивать, а берет новую иглу. Что ж, значит, нам предстоит увидеть еще один подход нашего мастера к столь сложному снаряду, как пятикубовый медицинский шприц…

Надо сказать, что…

– Да, заткнись, ты! – Рявкает на Озерова Чевеид Снатайко. И радио послушно замолкает. Чтобы через минуту тихо-тихо начать исполнять Аллапугачевского «Арлекино». Но почему-то только припев. И бессчетное количество раз.

Чевеид Снатайко постепенно наполняется неописуемой яростью. Полтора часа, за которые прослушано немереное число гнусавых «А-ха-ха-ха. Ха! А-ха-ха-ха-ха!» и под которые сделаны десятка два бестолковых дырок, кого угодно выведут из себя.

Чевеид Снатайко не первый раз сталкивался со слухачками, слуховыми галлюцинациями или «голосами». Его опыт подсказывал, что бороться с ними можно, но реальными звуками. Но это помогает плохо. «Голоса» начинают повторять что-то за магнитофоном или радио, и получается такая шумовая атака, что лучше не надо. Можно самому постоянно что-то напевать. Но это требует нехилой концентрации. А когда мажешься – все внимание на веняки. И в один прекрасный момент можно начать понимать, что это не ты напеваешь, а звучит глюка.

Еще опыт говорил, что если уж появились слухачки – то с винтом пора подвязывать. На денек-другой. Выспаться и восстановить запасы жидкости и витаминов в организме.

Но Чевеид Снатайко и хотел подвязывать! Вот только втрескаться в последний раз, и подвязывать. А эта, последняя за марафон, вмазка оказалась самой коварной.

– Нет, ну десять часов уже мажусь – и ни хуя! – Говорит сам себе Чевеид Снатайко. – Все ж давно понятно. Если винт не дает себя вмазать – то и не надо его мазать. Если б я еще и придерживался этого правила!.. Ладно. Сейчас, вот, попробую поставиться. Если нет – то на кишку!

Чевеид Снатайко прекрасно помнит, что говорил себе то же самое и час, и два, и пять назад. Но ни разу он не сдержал своего обещания. Почему? Да не на кишку же в самом деле ставить винта? Его надо только в вену. А если не попал с первого-пятого-десятого-двадцатого-пятидесятого… и так далее, то на следующий вполне может статься, что фортуна внезапно

заподозрит в тебе лицо кавказской национальности, причем активно-педерастичное, и ты ублаготворишься.

Отложив баян, Чевеид Снатайко получше перетягивает хэнду и принимается ее прощупывать, разыскивая, куда бы…

– Куда, куда, куда бы мне ширнуться: – Напевает Чевеид Снатайко на мотив арии Ленского.

– Да, сюда же! – Отвечает вдруг центряк. – В меня.

– Да ты же затромблен уж года два. – Вяло отмахивается от заманчивого предложения Чевеид Снатайко.

– Был затромблен. – Настаивает центряк. – А теперь давно растромбился. Только прохожу я теперь глубоко. Надень на баян шестерку, тогда в меня попадешь.

Но Чевеиду Снатайко не хочется менять пятерку на шестерку.

– Что, никого больше не осталось? – Интересуется он.

– Нет. Не осталось!..

– Да, нет! Осталось, конечно! – Нестройными голосами отвечают ему веняки.

– Так, осталось или нет? – Сердится Чевеид Снатайко.

– Осталось!

– А остальные куда подевались? – Голос Чевеида Снатайко суров.

– Как это куда? – Возмущенно голосят вены. – Ты же сам гоняешь по нам недощелоченый винт, протыкаешь насквозь где ни попадя, зашкуры постоянно устраиваешь… И еще удивляешься, что мы уходим?

– Но, веняки, милые, я что, нарошно, что ли? – Начинает оправдываться Чевеид Снатайко. – Вы ж иногда такие тонкие становитесь, что никак в вас не въехать…

– А ты за давлением следи. – Советуют вены. – Или распаривай под горячей водой. Или отожмись десяток-другой раз…. Мы и появимся. А тебе же все это лениво делать…

– Лениво. – Соглашается с венозными обличениями Чевеид Снатайко. – Но раз вы сами знаете, что мне лениво, неужели не можете подставиться так, чтобы я с гарантией попал и вас портил минимально?

– Мочь-то можем… – Соглашаются вены. Да, западло нам.

– Это почему же?

– А не ухаживаешь ты за нами. Другие торчки, вон, гапаринкой-бутадионкой мажут. Некоторые даже троксевазином! А третьи так и солкосерила не жалеют! А зашкур вдруг – так сразу на него спиртовой компресс. И мы целы – и следов не остается. А ты?

– Да нету у меня мазюк этих!

– А ты купи. Вот и будут. – Резонно возражают веняки. – Они ж недорого стоят. Ты больше на баяны да на струны лишние потратишь, чем на мази эти.

– И то верно… – Соглашается с венами Чевеид Снатайко. – Ладно, обещаю, куплю. Только дайте мне сейчас втрескаться!

– Ты постой. Нам посовещаться надо.

– А хули вам совещаться? – Недоумевает Чевеид Снатайко.

– А достоин ли ты последнего доверия.

– Почему это последнего?

– Так у тебя на самом деле один-единственный, последний-распоследний веняк-то и остался.

– Да неужто?!..

– Ага. И, представляешь, как нам всем его уговаривать придется, чтобы он под твою струну лег? А?!

– Представляю. – Понуро говорит Чевеид Снатайко, и понимает, что будь он сам, тем самым последним веняком, он никогда бы не дал втрескать в себя это месиво из винта и свернувшегося контроля.

Вены ощутимо забродили под его кожей. Чевеид Снатайко видит, как они ходят туда-сюда, перестраиваются, образуя совершенно новые комбинации. И, о чудо, вдруг на посиневшей от долгого перетяга руке выступает вена. Ништячная, мазовая. Такая, что в нее можно вмазаться с полутыка. С завязанными глазами. Наощупь.

И Чевеид Снатайко смело вонзает струну. Глубже. Еще глубже.

Контроля как не было, так и нет.

Чертыхаясь, Чевеид Снатайко вытаскивает баян. Из дырки опять обильно течет красная венозная кровь.

– Ну, веняки, здравствуйте снова. – Говорит Чевеид Снатайко. – Ну, милые мои, родные, готовьтесь к казни…

– На твоем месте, – Веско говорят вены, – Мы бы дали нам отдохнуть…

– Хуюшки! – Восклицает Чевеид Снатайко и вонзает баян уже наугад…

Чевеиду Снатайко удастся ширнуться. Но удача эта придет к нему лишь еще через три с половиной часа… Тридцать две дырки… Два пятикубовых баяна… Четыре струны… И сводящее с ума прослушивание безумного хохота Аллы Борисовны.