|
||||
|
|
Winnie Пух. Ей[1] Рука об руку мы идем, Кристофер Робин и я, Чтоб положить эту книгу тебе на колени. Скажи, ты удивлена? Скажи, она тебе нравится? Скажи, это ведь как раз то, чего ты хотела? Потому что она твоя – Потому что мы тебя любим. Интродукция[2] Если вам приходилось читать другую книгу о Кристофере Робине[3], то, может, вы вспомните, что у него когда-то был лебедь (или он был когда-то у лебедя, теперь уже не припомню точно, кто у кого был) и что он называл этого лебедя Пух[4]. Было это давно, и, когда лебедь ушел от нас, мы его имя оставили себе, поскольку мы считали, что оно лебедю больше не понадобится. Ладно, а когда Эдуард Бэр[5] сказал, что ему, мол, нравятся все захватывающие имена, то Кристофер Робин как-то пораскинул мозгами и решил его назвать Winnie Пух. Так он и стал называться. Ладно, поскольку я объяснил, как обстояло дело с Пухом, теперь объясню все остальное. Лондон такой город, что в нем нельзя долго прожить и не пойти в Зоопарк. Бывают люди, которые начинают осматривать Зоопарк с самого начала, которое называется WAYIN (ВХОДНАПРАВО), а потом быстро-быстро, так быстро, как только могут, пробегают все клетки, пока не подойдут к последней, которая называется WAYOUT (ВЫХОД НАЛЕВО). Но настоящие посетители сразу идут к своим любимым животным и подолгу возле них остаются. И вот когда Кристофер Робин идет в Зоопарк, он сразу проходит к тому месту, где живут Белые Медведи и что-то шепчет третьему сторожу слева, и тогда двери открываются, и мы пробираемся сквозь темные проходы и поднимаемся по крутым лестницам, пока наконец не попадаем к особой клетке. И клетка открывается, и оттуда спешит кто-то коричневый и меховой, и с радостным криком «О, Медведь!» Кристофер Робин бросается ему в объятья. Теперь этого медведя зовут Winnie, что само по себе показывает, насколько хорошо такое имя подходит к медведю, но при этом забавно, что мы уже не можем вспомнить: Winnie назвали потом Пухом или Пуха назвали потом Winnie. Одно время мы знали, но теперь забыли. Я как раз дописал до этого места, когда выглянул Поросенок и говорит своим писклявым голоском: «А как же Я?» «Мой дорогой Поросенок», говорю, «да вся книга о тебе». «Но она же о Пухе», пищит он. Видите, что творится. Он завидует, думает, что Большая Интродукция целиком принадлежит Пуху. Конечно, Пух – любимчик, бесполезно это отрицать, но Поросенок годится во многих хороших делах, которые Пуху приходится пропускать. Потому что ты не можешь взять Пуха в школу так, чтобы никто об этом не узнал, а Поросенок такой маленький, что помещается в кармане, где его очень удобно чувствовать, когда ты не вполне уверен, сколько будет дважды семь – двенадцать или двадцать два. Иногда он вылезает и заглядывает в чернильницу, и в этом плане он гораздо в большей мере охвачен образованием, чем Пух, но Пух не берет в голову. У кого-то есть мозги, у кого-то нет, так уж устроено. А теперь все другие говорят: «А как же Мы?» Так что, может, лучше всего перестать писать Интродукцию и приступить к самой книге. А.А.М. Глава 1. Пчёлы Это – Эдуард Бэр, в данный момент спускающийся по лестнице, – bump, bump, bump, – затылочной частью своей головы, позади Кристофера Робина. Это, насколько он знает, единственный способ спускаться вниз; правда, иногда он чувствует, что на самом деле можно найти другой способ, если только остановиться, перестать на секунду делать bump и сосредоточиться. А иногда ему кажется, что, возможно, иного пути нет. Тем не менее, он уже внизу и рад с вами познакомиться. Winnie Пух. Когда я впервые услышал его имя, я сказал, точно так же, как вы теперь собирались сказать: «Но я думал, он мальчик?» «Ну да», говорит Кристофер Робин. «Тогда ты не можешь называть его Winnie»[8]. «Не могу». «Но ты сказал…» «Его зовут Winnie-ther-Пуx. Ты что, не знаешь, что значит ther?»[9] «А, да, теперь да», быстро говорю я и, надеюсь, вы тоже, потому что других объяснений все равно больше не будет. Иногда Winnie Пуху нравится игра – спуск по лестнице, – а порой он любит тихо посидеть перед камином и послушать истории. В тот вечер… «Как насчет истории», говорит Кристофер Робин. «Насчет какой истории?», говорю. «Не может ли твоя светлость рассказать Winnie Пуху одну?» «Может, и может», говорю, «а какого рода истории ему нравятся?» «О нем самом. Потому что он ведь у нас тот еще Медведь!» «О, понимаю!» «Так что не могла бы твоя светлость?» «Попробую», говорю. Итак, я попробовал. Однажды, давным-давно, вероятно, в прошлую Пятницу, жил-был Winnie Пух, жил он в Лесу сам по себе под именем Сандерс. «Что значит „под именем“?», говорит Кристофер Робин. «Это значит, что имя было написано у него на двери золотыми буквами, а он под ним жил». «Winnie Пух в этом не вполне уверен», говорит Кристофер Робин. «Все нормально», говорит ворчливый голос. «Тогда я продолжаю», говорю. Однажды во время прогулки по Лесу он подошел к открытому месту на середине Леса, а в середине этого места стояло огромное дубовое дерево и с верхушки дерева раздавалось громкое гудение. Пух сел у подножья дерева, положил голову на лапы и стал думать. Прежде всего он сказал себе: «Это гудение что-то да значит. Нельзя просто вот так гудеть, гудеть и гудеть без всякого смысла. Если оттуда раздается гудение, значит, это кто-то гудит, и я знаю только одну причину, которая заставила бы меня гудеть, – это если бы я был пчелой». Он еще довольно долго размышлял и после этого сказал: «А единственный резон быть пчелой, который я знаю, состоит в том, чтобы делать мед». И тогда он встал и сказал: «А единственный резон делать мед состоит в том, чтобы я мог его есть». Итак, он начал карабкаться на дерево. Он лез, и лез, и лез, и по мере того, как он лез, он пел самому себе небольшую песню. Там было примерно так: Не забавно ли? Затем он вскарабкался немного дальше… и еще немного дальше… и затем еще немного дальше. Но в это время он придумал уже другую песню: Забавно, что будь мы, Медведи, Пчелой, К тому времени он начал уставать, потому-то он и пел ЖАЛОБНУЮ ПЕСНЮ. Он уже был бы почти на месте, если бы только успел встать вон на ту ветку… Crack! «Ох, на помощь!», сказал Пух, скользнув по ветке на десять футов вниз. «Если бы я только не…», сказал он, подпрыгнув на следующей ветке двадцатью футами ниже. «Дело в том, что…», объяснил он, переворачиваясь и врезаясь в другую ветку тридцатью футами ниже, «что я имел в виду…» «Конечно, это было с моей стороны…», заметил он, быстро скатываясь по шести последним веткам. «Полагаю, что все это от того…», решил он и попрощался с последней веткой, перевернулся три раза в воздухе и грациозно свалился в куст утёсника, «все это происходит от слишком большой любви к меду. Ох, на помощь!» Он выполз из куста утёсника, вынул колючки из носу и снова задумался. И первый человек, о котором он подумал, был Кристофер Робин. («Неужели обо мне», говорит Кристофер Робин благоговейным шепотом, с трудом отваживаясь в это поверить. «О тебе». Кристофер Робин ничего не говорит, только глаза у него становятся большие-пребольшие, а лицо делается пунцовым.) Итак, Winnie Пух отправился к своему другу Кристоферу Робину, который жил за зеленой дверью на другом конце леса. «Доброе утро, Кристофер Робин», говорит. «Доброе утро, Winnie-ther-Пух», говорит Кристофер Робин. «Я вот думаю, нет ли у тебя такой вещи, как воздушный шар?» «Воздушный шар?» «Да, я только что иду и говорю себе, проходя мимо твоего дома: „Вот интересно, есть ли у Кристофера Робина такая вещь, как воздушный шар?“» «Зачем тебе воздушный шар?», говоришь ты. Тут Winnie Пух огляделся, не подслушивает ли их кто, и говорит замогильным шепотом: «Мед!» «Но ты не можешь достать мед при помощи воздушного шара». «Я могу», говорит Пух. Ладно, тут как раз случилось, что ты был за день до этого на вечеринке в доме своего друга Поросенка и там дарили воздушные шарики. Тебе достался большой зеленый шар, а один из друзей-и-родственников Кролика получил большой синий; но он не смог его получить, так как был на самом деле еще слишком молодым, чтобы ходить на вечеринки; и тогда ты принес домой и зеленый, и синий. «Какой выбираешь?» спрашиваешь ты у Пуха. Тот обхватил голову лапами и глубоко задумался. «Ведь тут какое дело», говорит. «Когда идешь за медом с воздушным шаром, самое главное не дать пчелам понять, что ты пришел. Теперь смотри, если у тебя зеленый шар, они могут подумать, что это просто часть леса, и тебя не заметят, а если у тебя синий шар, то они могут подумать, что это часть неба, и опять-таки тебя не заметят. И вот вопрос: что на что больше похоже?» «А если они тебя заметят под шаром?», спрашиваешь ты. «Могут заметить, а могут и нет», говорит Winnie Пух, «о пчелах ничего нельзя сказать заранее». Он подумал с минуту и говорит: «Я попробую выглядеть небольшой черной тучей. Это их собьет с толку». «Тогда тебе лучше взять синий шар», говоришь ты. Ну, и вопрос был решен. Ладно, вы оба пошли с синим шаром, и ты взял с собой свое ружье, просто на всякий случай, как ты всегда делаешь, a Winnie Пух наведался в самое грязное место в Лесу, которое он только знал, и так вывалялся в грязи, что стал совершенно черным. И когда шар надули и он стал большим пребольшим, ты и Пух придерживали его за веревочку, и ты вдруг как отпустишь его – и Медведь Пух грациозно взлетел под небеса и остановился аккурат на уровне верхушки дерева, приблизительно в двадцати футах от него. Тут ты как заорешь: «Ура-а-а!» A Winnie Пух тебе сверху кричит: «На что я похож?» «Ты похож», говоришь ты, «на Медведя, держащего воздушный шар». «Да нет», говорит Пух несколько тревожно, «а на небольшую черную тучу в синем небе?» «Не очень сильно». «А, ну, может, отсюда это выглядит по-другому. И потом, как я уже говорил, о пчелах заранее ничего не скажешь». Не было ветра, который прибил бы его ближе к дереву, так он и висит: видит мед, чует его, а достать не может. Спустя некоторое время он зовет тебя. «Кристофер Робин!», говорит он громким шепотом. «Хэлло». «Я думаю, пчелы что-то заподозрили!» «Что именно?» «Не знаю. Но что-то мне подсказывает, что они стали подозрительны!» «Может, они думают, что ты пришел за их медом?» «Может, и так. О пчелах заранее ничего не скажешь». Следует непродолжительное молчание, и потом он зовет тебя опять: «Кристофер Робин!» «Да?» «У тебя дома есть зонтик?» «Думаю, есть». «Я бы хотел, чтобы ты поглядывал на меня время от времени и говорил: „Тц-тц-тц, похоже на дождь“. Я думаю, если бы ты так сделал, это бы помогло обмануть пчел». Ладно, ты про себя посмеялся, мол, «глупый старый Медведь!», но вслух ничего не сказал, уж очень ты его любил, и идешь себе домой за зонтиком. «О, где ты там!», зовет Пух, как только ты возвращаешься к дереву. «Я в тревоге, так как я сделал открытие, что пчелы теперь определенно Подозрительны». «Мне зонтик раскрыть?», говоришь ты. «Да, но подожди минутку. Надо быть практичными. Самое главное, сбить с толку Королевскую Пчелу. Ты видишь снизу Королевскую Пчелу?» «Нет». «Жаль. Ладно, теперь, если ты прогуливаешься с зонтиком, говори: „Тц-тц-тц, похоже на дождь“, а я сделаю то, что в моих силах, – спою небольшую Песнь Тучи, какую может петь туча… Начали!» Итак, пока ты ходишь туда-сюда и интересуешься, не пахнет ли дождем, Winnie Пух поет свою Песнь: Сладко спит на небе Туча А пчелы гудят себе и гудят все так же подозрительно. Некоторые из них даже покидают на время свои гнезда и облетают вокруг тучи, и, как раз когда начался второй куплет, одна пчела взяла да и села ненадолго туче на нос и сразу опять улетела. «Кристофер – Оу – Робин», – зовет туча. «Да?» «Я только что подумал и пришел к важному заключению. Это пчелы не того сорта». «В самом деле?» «Совершенно не того сорта. Поэтому я склонен думать, они и мед делают не того сорта, как ты думаешь?» «Кто бы мог подумать?» «Да. Так что я думаю, надо мне спускаться». «Как?», спрашиваешь ты. Winnie Пух об этом еще не думал. Если он выпустит веревку, он упадет – bump! – и ему это явно придется не по вкусу. Итак, он долго думает и затем говорит: «Кристофер Робин, ты должен прострелить шар из ружья. Ты взял ружье?» «Конечно, взял», говоришь ты, «но если я его прострелю, это его испортит». «А если ты этого не сделаешь», говорит Пух, «мне придется отпустить веревку, и это меня испортит». Когда он так повернул вопрос, ты видишь, что дело серьезное, тщательно прицеливаешься в шар и стреляешь. «Оу!», говорит Пух. «Я что, промахнулся?», спрашиваешь ты. «Ты не то чтобы промахнулся», говорит Пух, «но ты промахнулся в шар». «Извини, старик», говоришь ты и опять стреляешь и на этот раз попадаешь в шар. Воздух выходит из него, и Winnie Пух приземляется. Но его руки, онемевшие от держания шара, долгое время так и остаются торчать вверх, целую неделю, и, какая бы муха его ни укусила или просто ни села ему на нос, он должен был ее сдувать. И я думаю – хоть я и не уверен в этом – вот почему его всегда звали Пух. «Это конец рассказа?», спросил Кристофер Робин. «Конец этого. Есть другие». «Про Пуха и Меня?» «И про Поросенка, и Кролика, и всех-всех. Ты что, не помнишь?» «Я-то помню, но потом, когда я пытаюсь вспомнить, то забываю». «Помнишь тот день, когда Пух и Поросенок пытались поймать Heffalump'a?» «Они ведь его не поймали?» «Нет». «Пух не может, потому что у него совсем нет мозгов. А я поймал его?» «Это входит в рассказ». Кристофер Робин кивнул. «Я-то помню», говорит, «только Пух не очень-то. Вот он и любит, когда ему рассказывают по новой. Потому что тогда это действительно рассказ, а не одно воспоминание». «Вот и мне так показалось», говорю. Кристофер Робин глубоко вздыхает, берет своего медведя за ногу и выходит из комнаты, волоча Пуха за собой. В двери он поворачивается и говорит: «Придешь посмотреть, как я принимаю ванну?» «Может быть», говорю. «Я ему не повредил, когда попал в него?» «Нисколечко». Он кивает и выходит, и через минуту я слышу Winnie Пуха – bump, bump, bump, – поднимающегося вслед за ним по лестнице. Глава II. Нора Эдуард Бэр, более известный своим друзьям как Winnie Пух, или просто Пух для краткости, однажды, громко хмыкая про себя, гулял по Лесу. Не далее как сегодня утром он сочинил небольшую Хмыкалку[14]. Произошло это во время утренних Упражнений от Тучности, глядя на себя в зеркало: Tra-la-la, tra-la-la, потягиваясь во всю мочь; и далее Tra-la-la, tra-la-la-ox, на помощь, -la, пытаясь нагнуться до полу. После завтрака он несколько раз повторил ее про себя, пока не вызубрил всю наизусть, и теперь он ее хмыкал уже должным образом. Она звучала примерно так: Rum-tum-tiddle-um-tum. Tiddle-iddle, tiddle-iddle, Tiddle-iddle, tiddle-iddle, Rum-tum-tum-tiddle-um. Ладно, он, значит, хмыкает себе Хмыкалку и весело гуляет по Лесу, размышляя, что бы он делал, если бы он был не он, а кто-то еще, но вдруг он попадает на песчаный откос и обнаруживает в нем большую Дыру[15]. «Так-так!», говорит Пух (Rum-tum-tum-tiddle-um). «Если я что-нибудь в чем-нибудь понимаю, то дыра – это Кролик», говорит, «а Кролик – это Компания», говорит, «а Компания – это Еда и Послушай-Как-Я-Хмыкаю и все такое. Rum-tum-tum-tiddle-um». Тогда он просунул голову в дыру и заорал: «Дома есть кто?» Из дыры раздался сдавленный шум, кто-то беспокойно завозился, и затем все стихло. «Я говорю „Дома есть кто?“», очень громко заорал Пух. «Нет!», говорит голос и после этого добавляет: «Совершенно необязательно было так вопить. Я и в первый раз прекрасно тебя слышал»[16]. «Черт возьми!», говорит Пух. «Неужели там вообще никого нет?» «Никого». Winnie Пух вытащил голову из дыры и слегка поразмыслил. И ход его мыслей был примерно таков: «Там должен кто-то быть, потому что кто-то должен был сказать „Никого“»[17]. Он сунул голову обратно в дыру и говорит: «Хэлло, это ты, что ли, Кролик?» «Нет», говорит Кролик чужим голосом. «Но это же Кролика голос?» «Мне так не кажется», говорит Кролик, «во всяком случае, я его не имел в виду». «О!», говорит Пух. Он вытаскивает голову из дыры, и ему приходит в голову другая мысль, и он сует голову обратно в дыру и говорит: «Ладно, а вы не будете так добры сказать мне, где Кролик?» «Он пошел повидать своего друга Пуха-Медведя, он его лучший друг». «Так это же Я!», говорит Медведь, весьма сбитый с толку. «Какого рода Я?» «Пух-Медведь». «А вы уверены?», говорит Кролик, еще более сбитый с толку. «Я совершенно, совершенно уверен», говорит Пух. «Ну ладно, тогда входи». Итак, Пух проталкивался, и проталкивался, и проталкивался в нору и наконец оказался внутри. «Ты был совершенно прав», говорит Кролик, оглядев его. «Это действительно ты. Рад тебя видеть». «А кто это был, как ты думал?» «Ладно, я просто не был уверен. Знаешь ведь, как у нас в Лесу. Нельзя пускать к себе кого попало. Надо быть настороже. Как насчет того, чтобы перекусить чего-нибудь?» Пух всегда не прочь чего-нибудь перехватить в районе одиннадцати часов утра, поэтому он с радостью наблюдает, как Кролик расставляет тарелки и кружки, и когда Кролик сказал: «Тебе меду или сгущенного молока на хлеб?», он настолько взволнован, что говорит: «И того, и другого», но потом, чтобы не казаться жадным, добавляет: «Но о хлебе, пожалуйста, не беспокойся». И после этого на протяжении долгого времени он вообще ничего не говорит… пока наконец, хмыкая довольно-таки липким голосом, он не встает, дружески жмет Кролику лапу и говорит, что должен идти. «В самом деле?» «Видишь ли», говорит Пух. «Я еще мог бы задержаться ненадолго, если – если ты…», и он с большой надеждой смотрит в сторону буфета. «Честно говоря», говорит Кролик, «я сам собирался идти по делу». «О, ну тогда я пошел. До свиданья». «Ладно, до свиданья, если ты уверен, что ты больше ничего не хочешь». «А есть что-нибудь еще?», быстро говорит Пух. Кролик заглядывает под крышки всех мисок и говорит: «Нет, ничего нет». «Так я и думал», сказал себе Пух, «ладно, до свиданья. Мне пора идти». Итак, он начал пролезать в дыру. Он проталкивался передними лапами и отталкивался задними лапами и вскоре, в то время как его нос был уже на открытом просторе, его уши… и его передние лапы… а затем плечи, а затем… «Ох, на помощь!», сказал Пух. «Я бы лучше вернулся бы назад». «Ах, зараза!», сказал Пух. «Лучше уж я полезу дальше». «Ничего не могу сделать!», сказал Пух. «Ох, на помощь, зараза!» Ладно, Кролик тем временем тоже захотел выйти и, обнаружив, что передняя дверь забита, вышел через заднюю, обошел вокруг Пуха и посмотрел на него. «Хэлло, ты что, застрял, что ли?», спрашивает Кролик. «Н-нет», говорит Пух небрежно, «просто отдыхаю и размышляю, хмыкаю вот наедине с собой». «Ну-ка, больной, дайте-ка вашу лапу». Пух-Медведь протянул лапу, и Кролик тащил, и тащил, и тащил. «Ой!», закричал Пух. «Оторвешь!» «Факт остается фактом», говорит Кролик, «ты застрял». «Это все из-за того», ворчливо сказал Пух, «когда строят слишком маленькие двери». «Это все из-за того», говорит Кролик неумолимо, «когда едят слишком много. Я все время думал», говорит, «только мне не хотелось произносить этого вслух», говорит. «И я знаю точно, что из нас двоих это был не я», говорит. «Ну ладно, пойду схожу за Кристофером Робином». Кристофер Робин жил на другом конце Леса, и, когда они с Кроликом пришли и увидели переднюю часть Пуха, Кристофер Робин и говорит: «Глупый старый Медведь», но таким любящим голосом, что все снова почувствовали себя счастливыми. «Я только что начал думать», говорит Пух, слегка сопя носом, «что Кролик теперь, возможно, никогда не будет в состоянии пользоваться своей парадной дверью. А мне бы не хотелось этого», говорит. «Мне бы тоже», говорит Кролик. «Пользоваться парадной дверью?», говорит Кристофер Робин. «Конечно, он будет ею пользоваться». «Хотелось бы», говорит Кролик. «Если мы не сможем вытолкнуть тебя наружу, Пух, то мы протолкнем тебя внутрь». Кролик встопорщил усы и говорит, что, мол, протолкни они Пуха внутрь, так он и останется внутри, и, разумеется, никто так не рад видеть Пуха, как он, но существует, дескать, естественный порядок вещей, в соответствии с которым одни живут на деревьях, другие – под землей, а третьи… «Ты имеешь в виду, что я никогда не выберусь оттуда?»[18], говорит Пух. «Я имею в виду», говорит Кролик, «что, зайдя так далеко, жалко останавливаться на полпути». «Тогда», говорит Кристофер Робин, «есть только одна вещь, которую мы можем сделать. Надо подождать, пока ты снова похудеешь». «А как же долго я буду худеть?», спрашивает Пух тревожно. «Да уж неделю, как минимум, придется». «Но я не могу здесь оставаться целую неделю!» «Ты прекрасно можешь оставаться здесь, глупый старый Медведь. Это поможет вытащить тебя отсюда, что довольно трудно». «Мы будем тебе читать», бодро сказал Кролик. «И надо надеяться, что не будет снега», добавил он. «И я скажу тебе, старина, ты занял большую часть моей комнаты – так ты не станешь возражать, если я буду использовать твои задние ноги в качестве вешалки для полотенца? Потому что они, я хочу сказать, висят там без дела, а вешать на них полотенца было бы вполне удобно». «Неделю!», мрачно говорит Пух. «А что я буду есть?» «Боюсь, ничего», говорит Кристофер Робин, «чтобы быстрее похудеть. Но мы ведь будем читать тебе». Медведь попробовал вздохнуть, но понял, что и этого ему теперь не дано, настолько туго он здесь застрял, и из его глаза выкатилась слеза, когда он сказал: «Может, тогда читайте мне какую-нибудь калорийную книгу, которая могла бы поддержать Медведя, которого заклинило в Великой Тесноте». Итак, целую неделю Кристофер Робин читал такого рода книгу на Северном окончании Пуха, а Кролик вешал свое полотенце на его Южном окончании. Между тем Медведь чувствовал, что становится все тоньше и тоньше. И, наконец, Кристофер Робин говорит: «Теперь!» Итак, он схватил Пуха за передние лапы, а все друзья-и-родственники Кролика схватились за Кролика, и все вместе они потащили…[19] Долгое время Пух говорил только «Оу!»… И лишь «Ох!»… И потом неожиданно он говорит: «Оп!», совершенно как вылетающая из бутылки пробка. И Кристофер Робин, и Кролик, и друзья-и-родственники Кролика – все опрокинулась назад один на другого… а наверху этой кучи восседает Winnie Пух – освобожденный! Итак, благодарно кивнув своим друзьям, он продолжает свою прогулку по Лесу, гордо хмыкая про себя. А Кристофер Робин посмотрел на него с любовью и говорит: «Глупый старый Медведь!» Глава III. Woozle[20] Поросенок жил в очень большом доме посередине букового дерева, а буковое дерево находилось посередине Леса, а Поросенок жил посередине своего дома. Прямо возле дома находился кусок сломанной доски, на котором значилось: «Нарушитель Г»[21]. Когда Кристофер Робин спросил Поросенка, что это значит, тот сказал, что это имя его дедушки и что оно хранится как семейная реликвия. Кристофер Робин сказал, что не может быть, чтобы тебя так звали – Нарушитель Г, а Поросенок сказал, что, мол, да, вполне может быть, чтобы тебя так звали, потому что так звали его дедушку, и что это сокращение для имени Нарушитель Гарри, которое, в свою очередь, является сокращением полного имени Генрих Нарушитель. И его дедушка был обладателем двух имен на тот случай, если бы одно потерялось. «У меня два имени», небрежно заметил Кристофер Робин. «Вот видишь, это только доказывает мою правоту», сказал Поросенок. Однажды в прекрасный зимний день, когда Поросенок расчищал снег возле своего дома, ему случилось посмотреть наверх, и он увидел Winnie Пуха. Пух ходил по кругу, думая о чем-то своем, и, когда Поросенок окликнул его, он даже не остановился. «Хэлло», сказал Поросенок, «что ты делаешь?» «Охочусь», говорит Пух. «За кем охотишься?» «Кое-за-кем слежу», говорит Пух, весьма таинственно. «За кем следишь?», сказал Поросенок, подходя поближе. «Вот об этом я сам себя все время спрашиваю. Кто это?» «И как ты думаешь, что ты себе ответишь?» «Я должен подождать, покуда я его не выслежу», говорит Пух. «Вот смотри». Он показал на заснеженную землю перед собой. «Что ты видишь?» «Следы», сказал Поросенок, «отметки лап». Он издал небольшой писк, выражавший возбуждение: «О! Пух! Ты думаешь, это Woozle?» «Возможно», говорит Пух, «иногда вроде он, а иногда вроде не он. По следам разве чего скажешь?» С этими словами он продолжал слежку, и Поросенок, последив за ним одну-две минуты, побежал следом. Winnie Пух вдруг остановился, и, нагнувшись, стал загадочным образом изучать следы. «В чем дело?», спросил Поросенок. «Весьма презабавная вещь», говорит Медведь, «но тут, кажется, теперь уже два животных. Этот Кто-бы-он-ни-был присоединился к другому Кому-бы-то-ни-былу, и теперь они разгуливают целой компанией. Чего бы тебе не пойти со мной, Поросенок, на тот случай, если это окажутся Враждебные Животные?» Поросенок весьма грациозно почесал в ухе и говорит, что до Пятницы он вполне свободен и будет рад присоединиться к слежке, особенно, если речь идет о настоящем Woozl'e. «То есть ты хочешь сказать, если речь идет о двух настоящих Woozl'ax», говорит Пух, а Поросенок говорит, что, дескать, Что-бы-там-ни-было, до Пятницы он абсолютно свободен. Короче говоря, они пошли вместе. Тут началась небольшая поросль ольховых деревьев, и стало казаться, что эти два Woozl'a, если это были именно Woozl'ы, обошли вокруг рощи; итак, Пух и Поросенок поплелись вокруг этой же рощи за ними. При этом Поросенок рассказывал Пуху о том, что предпринимал его Дедушка Нарушитель Г для того, чтобы избавиться от астмы после длительной слежки, и как его Дедушка Нарушитель Г страдал на склоне лет Сердечной Недостаточностью, а также о других не менее увлекательных материях, а Пух размышлял о том, как выглядел этот легендарный Дедушка, и что, если, предположим, там, впереди, оказались бы Два Дедушки, нельзя ли было бы в этом случае получить разрешение взять хотя бы одного домой и там его держать и что бы сказал по этому поводу Кристофер Робин. А следы все еще тянулись впереди них… Вдруг Winnie Пух останавливается и взволнованно показывает вперед: «Смотри!» «Чего?», говорит Поросенок, от неожиданности подпрыгивая, но тут же, чтобы показать, что он вовсе и не боится, подпрыгивает еще два раза, как будто это он упражняется в прыжках. «Следы!», говорит Пух, «третье животное присоединилось к двум первым!» «Пух!», закричал Поросенок. «Ты думаешь, это еще один Woozle?» «Нет», сказал Пух, «потому что он оставляет другие следы. Это либо Два Woozl'a и Один, возможно, Wizzle или Два, положим, Wizzl'a, и Один, если угодно, Woozle. Будем продолжать слежку». Итак, они пошли дальше, испытывая некоторое смятение, так как нельзя было исключить, что трое животных, преследуемых ими, были полны Враждебных Намерений. И Поросенок очень бы хотел, чтобы его Дедушка Нарушитель Гарри более, чем Кто-бы-то-ни-было другой, был сейчас здесь, а Пух думал, что как было бы славно, если бы они сейчас вдруг встретили Кристофера Робина, но, конечно, совершенно случайно и всего лишь потому, что он так сильно привязан к Кристоферу Робину. И тут совершенно уже неожиданно Winnie Пух остановился опять и хладнокровно облизал кончик носа, ибо чувствовал он жар и смятение больше, чем Когда-бы-то-ни-было в своей жизни. Впереди них тянулись следы четырех животных! «Ты только посмотри, Поросенок. Видишь их следы? Три Woozl'a, как облупленные, и один Wizzle. Еще один Woozle присоединился к ним!» И похоже, именно так обстояло дело. Уйма следов, пересекающихся и перекрещивающихся друг с другом. Но совершенно очевидно при этом было одно: что это следы четырех пар лап. «Я думаю», говорит Поросенок, облизывая кончик своего пятачка, но при этом обнаруживая, что это не приносит никакого облегчения, «я думаю, что я только что кое-что вспомнил. Я только что вспомнил, что я забыл кое-что сделать вчера, а завтра это делать будет уже поздно. Таким образом, я полагаю, что я на самом деле должен вернуться и покончить с этим делом немедленно». «Мы сделаем его днем, и я пойду с тобой», говорит Пух. «Это не такое дело, которое можно сделать днем», быстро сказал Поросенок, «это весьма специфическое утреннее дело сугубо личного свойства, которое должно быть сделано именно утром, между… сколько, ты говоришь, времени?» «Около двенадцати», сказал Winnie Пух, посмотрев на солнце. «Между, как я и сказал, двенадцатью и пятью минутами первого. Итак, в самом деле, старина Пух, если ты меня извинишь… Что это?» Пух поглядел вверх на ветви большого дуба и там вдруг увидел своего хорошего знакомого. «Это Кристофер Робин», сказал он. «А, тогда с тобой все в порядке», говорит Поросенок. «С ним ты будешь в полной безопасности». И он пустился бежать так быстро, как только мог, очень довольный, что вновь оказывается Вдали от Всех Опасностей. Кристофер Робин медленно слез с дерева. «Глупый старый Медведь», говорит, «что вы там делали? Сначала ты один дважды обошел вокруг рощи по собственным следам, потом к тебе подбежал Поросенок и вы вместе пошли вокруг рощи, а когда вы собирались идти по четвертому кругу…» «Минутку-минутку», говорит Winnie Пух, поднимая лапу. Он сел и крепко задумался. Затем он вложил одну из своих лап в один из Следов, потом дважды потянул носом и встает. «Да», говорит Winnie Пух. «Теперь я вижу», говорит Winnie Пух. «Я был дурак и Введен в Заблуждение», говорит. «И я – Медведь, Вообще не Имеющий Мозгов». «Ты самый Лучший Медведь во Всем Мире», сказал Кристофер Робин успокаивающим тоном. «Правда? Да ну?», сказал Пух с надеждой. И вдруг он просиял. «Как-бы-то-ни-было», говорит, «а наступает Время Ланча». С этой благородной целью он и пошел домой. Глава IV. Хвост Старый серый Осел И-Ё одиноко стоял в заросшем чертополохом закоулке Леса, широко расставив передние копыта, свесив голову набок, и с печалью размышлял о различных вещах. Иногда он тоскливо спрашивал себя: – «Почему?», а иногда: «Отчего?», а иногда он думал: «Ввиду того, что?»[22] – а иногда он вообще не знал, о чем он думал. Итак, когда Winnie Пух прошествовал мимо, И-Ё был рад ненадолго приостановить процесс горестных размышлений с тем, чтобы в характерной для него мрачной манере изречь «Доброе утро!». «Как дела?», сказал Winnie Пух. И-Ё помотал головой из стороны в сторону. «Не слишком как», говорит, «иногда мне кажется, что я вообще долгое время уже никак себя не чувствую». «Слушай, старина», говорит Пух. «Мне очень жаль это слышать. Дай-ка я на тебя посмотрю хорошенько». Итак, И-Ё стоит, мрачно уставившись в землю, а Winnie Пух обходит его со всех сторон. «Эй, что с твоим хвостом», говорит Пух. «Что же с ним случилось?», говорит И-Ё. «Да его нет». «Ты шутишь?» «Знаешь, хвост либо есть, либо его нет. Тут ошибиться невозможно. А твоего-то хвоста нет!» «А что есть?» «Да ничего». «Посмотрим», сказал И-Ё и стал медленно поворачиваться к тому месту, где совсем недавно красовался его хвост, затем, осознав, что так он ничего не добьется, он повернулся в другую сторону и крутился до тех пор, пока не пришел к тому же месту, где он и был вначале, затем он опустил голову вниз и посмотрел между передними копытами и наконец после долгого молчания издал печальный вздох: «Похоже, ты прав»[23]. «Ясное дело, прав», говорит Пух. «Это многое объясняет», сказал И-Ё мрачно. «Это Во Все Вносит Ясность. Удивляться нечему». «Должно быть, ты его где-то потерял», говорит Winnie Пух. «Должно быть, кто-то его прихватил», говорит И-Ё. «Кто-то вроде Них», добавил он после продолжительного молчания. Пух чувствует, что надо предпринять нечто утешительное, но совершенно не знает, что именно. Тогда вместо этого он решает сделать нечто полезное[24]. «И-Ё», говорит он торжественно, «Я, Winnie Пух, найду тебе твой хвост». «Спасибо тебе, Пух», ответил И-Ё. «Ты», говорит, «настоящий друг. Не в пример Иным». Итак, Winnie Пух отправился на поиски хвоста И-Ё. Когда он выходил, в Лесу стояло славное весеннее утро. Маленькие легкие облака весело играли на голубом небе, набегая время от времени на солнце, как если бы они пришли заменить его. Затем они неожиданно ускользали так, чтобы другие могли занять их место. Сквозь них и между ними храбро сияло солнце[25]; и роща, носившая свои одежды круглый год, казалась теперь старой и плохо одетой женщиной, если не считать тех новых зеленых кружев, которые так миленько гляделись на буковых деревьях. Сквозь рощу и подлесок шествовал Медведь; вниз по открытым склонам поросшим утёсником, вверх по скалистым берегам ручья, вверх по крутым откосам песчаника и снова вниз в вересковые заросли. И наконец, усталый и голодный, добрался он до Сто-Акрового Леса[26]. Ибо именно в Сто-Акровом Лесу жил Сыч. «А если кто-нибудь знает что-нибудь о чем-нибудь», сказал себе Медведь, «так это Сыч – тот, кто знает что-нибудь о чем-нибудь[27]. Или мое имя не Winnie Пух», сказал он. «А поскольку это так», говорит, «то сами понимаете». Сыч жил в весьма уютной старинной резиденции Честнутс[28], которая была самым внушительным жилищем из всех в Лесу, или просто так казалось Медведю, потому что там был и Дверной Молоток, и Колокольчик. И прямо под Дверным Молотком висело объявление, гласившее: PLES RING IF AN RNSER IS REQIRD[29]. А прямо под колокольчиком висело объявление, гласившее: PLEZ CNOKE IF AN RNSR IS NOT REQID[30]. Эти таблички были написаны Кристофером Робином, который один в Лесу умел писать. Хотя и Сыч был весьма мудрой птицей, умел читать и мог написать свое имя ЫСЧ, а также разбирался в таких деликатных словах, как скарлатина или гренки-с-маслом. Пух внимательно прочел оба объявления, сперва слева направо, а потом наоборот, на тот случай, если он что-нибудь пропустил при первом чтении. Затем он для верности постучал в дверь молотком и позвонил в колокольчик и громко заорал: «Сыч! Я требую ответа! Это говорит Медведь!» Дверь открылась, и Сыч выглянул наружу. «Здорово, Пух», говорит, «как делишки?» «Ужасны и печальны, потому что И-Ё, который друг мне, потерял свой хвост. И он совершенно Убит этим. Итак, будь добр, расскажи мне, как его найти». «Хорошо», говорит Сыч. «С Юридической точки зрения Процедурный вопрос должен быть освещен следующим образом». «Чего-чего?», говорит Пух. «Ты, Сыч, пойми, перед тобой Медведь с Низким Интеллектуальным Коэффициентом, так что эти длинные слова меня сбивают»[31]. «Я имею в виду, что надо что-то предпринять». «Ага», говорит Пух, «ладно, против этого я ничего не имею». «Следует предпринять следующие шаги. Во-первых, дать объявление о Вознаграждении. Затем…» «Минутку-минутку», говорит Пух. «Что ты говоришь, ты чихнул, и я не расслышал». «Я не чихал». «Да, ты чихнул, Сыч». «Извини, Пух, я не чихал. Нельзя чихнуть и не знать, что ты чихнул». «Ладно, но нельзя знать, что кто-то чихнул, если никто не чихал»[32]. «Я сказал, что, во-первых, Объявление о Вознаграждении». «Ладно, ты опять за свое», печально сказал Пух. «Вознаграждении», сказал Сыч очень громко. «Мы напишем и пообещаем много Чего-Нибудь кому-то, кто найдет хвост И-Ё». «Так-так, понятно», говорит Пух, кивая головой. «Если говорить о Много Чего-Нибудь», продолжал он мечтательно, «то я прежде всего имею в виду совсем немного чего-нибудь, но теперь же в это время поутру». Он тоскливо посмотрел в сторону буфета, что стоял в углу гостиной Сыча: «Например, ложку-другую сгущенного молока или – почему бы и нет? – кусочек-другой меду…» «Ну вот», сказал Сыч, «мы напишем и расклеим по всему Лесу». «Кусочек меду», бубнил Медведь, «или – или нет, уж как случится». И он глубоко вздохнул и попытался врубиться в то, что говорил Сыч. Но Сыч говорил и говорил, употребляя все более длинные слова, пока не пришел к тому, с чего начал, а именно, он объяснил, что человеком, который напишет объявление, будет Кристофер Робин. «Это он написал объявления на моей двери. Ты их видел? Пух?» Поскольку Пух уже некоторое время говорил «Да» или «Нет» по очереди с закрытыми глазами, что бы Сыч ни сказал, и поскольку последний раз была очередь говорить «Да-да», то сейчас он сказал «Нет, вовсе нет», совершенно не зная о чем вообще идет разговор[33]. «Ты не видел их?», говорит Сыч, слегка удивленный. «Так пойдем и посмотрим». Итак, они выходят наружу. И Пух смотрит на дверной молоток и объявление, висящее под ним, затем он смотрит также на колокольчик со шнурком и висящее под ним объявление, но чем больше он смотрит на колокольчик-со-шнурком, тем больше его наполняет странное чувство, что он уже раньше видел нечто подобное, где-то в другом месте и в другое время. «Что, красивая вещь?», говорит Сыч. «Что-то он мне напоминает», сказал Пух, «но я не могу понять что. Откуда ты его взял?» «Просто шел по Лесу. Гляжу, висит в зарослях, я и подумал сначала, что там кто-то живет, поэтому я позвонил, и ничего не произошло, и тогда я позвонил еще раз очень громко, и он оказался у меня в руке, и поскольку мне казалось, что он никому не нужен, я взял его домой, и…» «Сыч», торжественно говорит Пух, «ты совершил ошибку. Кое-кому он был нужен». «Кому?» «И-Ё. Моему дорогому другу И-Ё. Он нежно любил его». «Любил его?» «Он так к нему привязался», говорит Пух печально. Итак, с этими словами он отцепил хвост и принес его назад И-Ё. И когда Кристофер Робин прибил хвост к нужному месту, И-Ё стал резвиться и бегать по Лесу, помахивая хвостом, настолько счастливый, что Winnie Пух, несмотря на забавность происходящего, должен был поспешить домой немножко закусить чего-нибудь, что бы его поддержало. И в конце концов, вытерев рот через полчаса, он уже гордо поет: Кто нашел Хвост? «Я», сказал Пух. «В четверть второго (Только на самом деле было четверть одиннадцатого). Я нашел Хвост!» Глава V. Heffalump Однажды, когда Кристофер Робин, Winnie Пух и Поросенок вместе проводили время за разговорами, Кристофер Робин перестал жевать травинку и, как бы между прочим, говорит: «Знаешь, Поросенок, я сегодня видел Heffalump'a». «Что же он делал?», спрашивает Поросенок. «Просто фланировал в одиночестве», говорит Кристофер Робин. «Не думаю, чтобы он меня заметил». «Я раз одного видел», сказал Поросенок. «По крайней мере, мне кажется, это был он», говорит. «А может, и не он». «Вот и я тоже», сказал Пух, совершенно теряясь в догадках, как бы мог выглядеть Heffalump. «Его не часто встретишь», сказал Кристофер Робин небрежно. «Особенно теперь», говорит Поросенок. «Особенно в это время года», говорит Пух. Затем они потолковали о другом, покуда не пришло время Пуху и Поросенку возвращаться домой. Сперва, пока они ковыляли по узкой тропинке, окаймляющей Сто-Акровый Лес, то поневоле шли молча, но, подойдя к ручью и кое-как через него переправившись по камням, они снова могли идти рядом с кустами вереска и возобновили дружескую болтовню о том о сем, и Поросенок тогда говорит: «Если ты понимаешь, Пух, что я имею в виду», а Пух говорит: «Это именно то, о чем я сам думал, Поросенок», а Поросенок говорит: «Но, с другой стороны, мы должны помнить», а Пух говорит: «Вот именно, Поросенок, как раз это я упустил из виду»[34]. И затем, как только они подошли к Шести Сосновым Деревьям, Пух огляделся по сторонам, не подслушивает ли кто, и говорит торжественным тоном: «Поросенок, я принял важное решение». «Какое решение, Пух?» «Я принял важное решение поймать Heffalump'a». Говоря это, Пух несколько раз кивнул головой и потом подождал, пока Поросенок скажет «А как?», или «Пух, это исключено», или что-нибудь ободряющее в этом роде, но только Поросенок ничего не говорил. Факты складывались таким образом, что Поросенку очень хотелось, чтобы ему первому это пришло в голову. «Я это сделаю», говорит Пух, подождав еще немного, «при помощи Западни. Но это должна быть Коварная Западня, так что ты, Поросенок, должен мне помочь». «Пух», говорит Поросенок, вновь чувствуя себя совершенно счастливым, «я это сделаю». А затем говорит: «Как же мы это сделаем?», а Пух говорит: «То-то и оно! Как?» И они оба присели, чтобы хорошенько это обдумать. Тогда у Пуха возникла мысль, которая состояла в том, что они выроют Очень Глубокую Яму, и в этом случае Heffalump, проходя мимо, упадет в яму и… «Почему?», говорит Поросенок. «Что почему?», говорит Пух. «Почему он в нее упадет?» Пух поскреб нос лапой и сказал, что Heffalump будет прогуливаться, нахмыкивая песенку и поглядывая на небо, не собирается ли дождь, и поэтому он не заметит Очень Глубокой Ямы, пока не окажется на полпути к ее дну, а тогда уже будет поздно. Поросенок сказал, что это очень хорошая Западня, но допустим, что дождь уже идет? Пух снова поскреб нос лапой и сказал, что этого он не учел. Но затем он просиял и говорит, что уж ежели дождь будет идти, то в этом случае Heffalump наверняка будет поглядывать на небо, не проясняется ли там, и тогда он опять-таки не увидит Очень Глубокой Ямы, пока не окажется на полпути… А тогда уже будет слишком поздно. Поросенок сказал, что теперь, когда и этот пункт прояснен, он полагает, что это действительно Коварная Западня. Пух, весьма гордый от услышанного, чувствует, что Heffalump уже практически пойман; но оставалась еще одна вещь, которую надо было обдумать: Где они выроют Очень Глубокую Яму? Поросенок сказал, что в данном случае наилучшим было бы место где-нибудь поблизости от Heffalump'a и как раз перед тем, как он в нее упадет, только футов на шесть подальше. «Но тогда он увидит, как мы ее роем», говорит Пух. «Нет, если он будет все время смотреть на небо, то не увидит». «Но он станет Подозревать», говорит Пух, «особенно, если ему случится поглядеть вниз под ноги». Он долго думает и добавляет с тоской: «Это не так просто, как я думал. Полагаю, потому-то Heffalump'ы так редко попадаются». «Скорее всего», говорит Поросенок. Они вздохнули и пошли прочь и, вынув из себя несколько колючек утёсника, снова сели; и Пух все время говорил себе: «Если бы я только смог придумать что-нибудь». Так как он был уверен, что животное с Высоким Интеллектуальным Коэффициентом могло бы поймать Heffalump'a, если бы только оно знало правильный путь для достижения этого. «Положим», сказал он Поросенку, «ты хочешь поймать меня, как бы ты за это взялся?» «Ну что ж», говорит Поросенок, «я бы сделал так. Я бы соорудил Западню и положил бы в нее Банку Меду, ты бы его учуял и пошел бы за ним, и…» «И я пошел бы за ним», говорит Пух взволнованно, «только очень осторожно, чтобы не спугнуть, и я бы настиг Банку Меду и прежде всего облизнул бы по краешку, притворяясь, что будто там ничего нет, знаешь ли, а потом я бы еще погулял и вернулся и стал бы лизать-лизать до самой середины банки, а потом…» «Да не бери ты в голову», говорит Поросенок, «ты был бы в Западне, и я бы тебя поймал. Теперь первое, о чем надо подумать, это что Heffalump'ам больше нравится. Я думаю, желуди, а ты? Мы положим туда побольше, я говорю, да очнись, Пух!» Пух, находившийся в сладостных мечтаниях, во мгновение ока проснулся и говорит, что мед гораздо западнее, чем зжолуди[35]. Поросенок был другого мнения, и они уже было развернули по этому поводу обширную дискуссию, когда Поросенок сообразил, что если они положат в Западню желуди, то искать их придется ему, в то время как если они положат мед… тогда как Пух примерно в это же самое время сообразил то же самое относительно своего меда, поэтому Поросенок успел сказать: «Отлично, значит, мед», как раз когда Пух подумал то же самое и собирался сказать: «Прекрасно, стало быть, зжолуди». «Так-так, мед, значит», говорит Поросенок таким глубокомысленным тоном, как будто вопрос уже решен. «Я вырою яму, а ты пойдешь и принесешь мед». «Очень хорошо», говорит Пух и ковыляет восвояси. Придя домой, он заглянул в кладовую: там он встал на стул и схватил с полки огромную банку меду. На ней было написано «МЁТ», но, чтобы убедиться, он снял бумажную крышку и заглянул внутрь. Выглядело это совсем как мед. «Но наверняка никогда не скажешь», подумал Пух. «Помню, мой дедушка говорил как-то, что ему приходилось видеть сыр именно такого цвета». Итак, он запустил язык в банку и основательно лизнул. «Да», говорит, «это он. Никакого сомнения. И мед, я бы сказал, с головы до ног. Если, конечно», говорит, «кто-нибудь не положил для смеха на дно кусок сыру. Возможно, будет лучше мне несколько углубиться… просто на тот случай… на тот случай, если Heffalump'ам не нравится сыр… так же, как и мне. О!» И он глубоко вздохнул. «Я был прав. Это мед, до самого своего основания». Проделав все это, он отнес банку Поросенку, и Поросенок выглянул со дна Очень Глубокой Ямы и говорит: «Достал?», а Пух говорит: «Да, но не совсем полную банку», и он бросил ее Поросенку, а Поросенок говорит: «Это все, что осталось?», а Пух говорит: «Да», потому что так оно и было. Поросенок положил банку на дно Ямы, выбрался оттуда, и они вместе пошли домой. «Ладно, Пух», говорит Поросенок, когда они дошли до Пухова дома, «спокойной ночи. Встречаемся завтра в шесть часов утра около Шести Деревьев. Посмотрим, сколько Heffalump'ов мы наловили в Западню». «В шесть часов, Поросенок», говорит Пух, «у тебя найдется какая-нибудь веревка?» «Нет. Зачем тебе веревка?» «Чтобы вести их домой». «О, я думаю, Heffalump'ы идут, если посвистеть». «Какие идут, какие нет. О Heffalump'ax наперед ничего не скажешь». «Ладно, спокойной ночи». «Спокойной ночи». И Поросенок пустился рысью к своему дому «Нарушитель Г», в то время как Пух уже готовился отойти ко сну. Несколько часов спустя, как раз когда ночь начала незаметно ускользать, Пух неожиданно проснулся с чувством слабости и тревоги. Он, бывало, и раньше знавал это чувство слабости и тревоги. И он понимал, что оно означало. Он был голоден. Итак, он отправился в кладовую, встал на стул и пошарил лапой по полке, на которой не обнаружил ровным счетом ничего. «Забавно», подумал он. «Я-то знаю, что у меня тут была банка меду. Полная банка, полная меду, под завязку, и на ней еще было написано МЁТ, чтобы я знал что это именно мед, а не что-нибудь. Это очень забавно». И он принялся бродить туда и сюда, недоумевая, куда мог подеваться мед, и мурлыча про себя вот такую мурлычку: Меда нет, и нет огня. Помню: он стоял в буфете с надписью на этикетке: Он промурлыкал про себя эту мурлычку три раза слабым голосом, как вдруг вспомнил, что он положил его в Коварную Западню, чтобы поймать Heffalump'a. «Зараза!», сказал Пух. «Весь мед ушел на то, чтобы усахарить Heffalump'a». И он снова лег в постель. Но он не мог уснуть. Чем больше он пытался, тем меньше ему это удавалось. Он пробовал Считать Овец[37], что порой неплохо помогает от бессонницы, но поскольку на этот раз овцы не помогали, он принялся считать Heffalump'ов, но это было еще хуже. Потому что каждый Heffalump, которого он считал, сразу норовил схватить Пухов горшок с медом и съесть его дочиста. Несколько минут он лежал совершенно опустошенный, но, когда пятьсот восемьдесят седьмой Heffalump облизал свою пасть и сказал себе: «Славный медок, давненько я не едал такого!», Пух не мог больше этого переносить. Он выпрыгнул из постели и побежал прямо к Шести Деревьям. Солнце было еще в постели, но на небе над Сто-Акровым Лесом сочился свет, и казалось, что солнце уже просыпается и скоро сбросит с себя одеяло. В этом полусвете Сосновые Деревья глядели холодно и отчужденно, а Очень Глубокая Яма казалась еще более глубокой, чем была на самом деле, а Пухова банка с медом на дне ямы выглядела каким-то таинственным призраком, но не более того. Однако, когда он подошел к ней ближе, его нос сказал ему, что это действительно был мед, а его язык высунулся и начал полировать рот, готовый приступить к делу. «Зараза!», сказал Пух, сунув нос в банку. «Heffalump съел его!», Затем он подумал немного и говорит: «Да нет, это я съел. Совсем забыл!» Тем временем проснулся Поросенок. Как только он проснулся, он сразу сказал себе «О!». Потом он храбро сказал себе «Да!». И затем еще более храбро «Именно так». Но он не чувствовал себя вполне храбрым, так как слово, которое крутилось, ёрзало у него в мозгу, было Heffalump. Что такое был этот Heffalump? Был ли он Свиреп? Приходил ли он на свист? И как он приходил? Нежен ли он вообще с Поросятами? Если он нежен с Поросятами, То Смотря с Какими Поросятами? Положим, он нежен с Поросятами, но не повлияет ли на это тот факт, что у Поросенка был дедушка по фамилии Нарушитель Гарри? Он не находил ответа ни на один вопрос... а ведь он собирался идти смотреть своего первого Heffalump'a, и не далее, как через час. Конечно, Пух будет с ним рядом, а вдвоем гораздо веселее. Но что, если Heffalump очень нежно любит Поросят и медведей? Не будет ли лучше притвориться, что у тебя болит голова, и не ходить к Шести Деревьям в это утро? Но тогда предположим, что день окажется удачным, в Западню не попал ни один Heffalump, а он все утро попусту проваляется в постели, теряя время. Что же делать? И тогда ему пришла в голову Умная Мысль. Он тихонечко придет к Шести Деревьям, весьма осторожно заглянет в Западню и посмотрит, есть ли там Heffalump. И если Heffalump там, то он убежит и снова ляжет в постель, а если там его нет, то нет. Итак, он пошел. Сначала он думал, что в западне не будет Heffalump'a, а потом думал, что будет. Подходя ближе, он уже был уверен, что Heffalump там, потому что он мог собственными ушами слышать, как тот хеффалумпил, как не знаю кто. «Боже милостивый, о боже милостивый», сказал Поросенок. Он хотел убежать прочь. Но поскольку он подошел уже очень близко, он почувствовал, что должен хоть одним глазком взглянуть на Heffalump'a. Итак, он подполз к краю Западни и заглянул в нее… Все это время Winnie Пух пытался стащить с головы банку из-под меду. Чем больше он тряс ею, тем глубже он в нее влезал. «Зараза!», говорил он изнутри банки, а также «Ох, на помощь!», а чаще просто «Оу!» Он пытался разбить ее обо что-нибудь, но так как он не видел того, обо что бился, то и это не помогало. Он попытался выбраться из Западни, но, так как он ничего не видел, кроме банки, и то совсем немного, он не мог найти дороги… Наконец он задрал голову, банку и все прочее и издал громкий рычащий вопль Печали и Отчаянья… и это было как раз в тот момент, когда Поросенок заглянул в Западню. «На помощь, на помощь!», кричал Поросенок. «Heffalump! Отвратительный Heffalump!» И он пустился наутек тяжелым галопом, продолжая выкрикивать: «На помощь, на помощь, ажусный Heffalump! Мощь, мощь! Лумпасный Horralump! Хвощь, хвощь, атасный Hellerump!» И он, не переставая кричать, галопировал, пока не добрался до Кристофер-Робинова дома. «Что за дела, Поросенок?», говорит Кристофер Робин, который как раз только что встал. «Щоп!», говорит Поросенок, тяжело дыша. «Heff-а Heffalump». «Где?» «Там», сказал Поросенок, махнув рукой. «Как он выглядит?» «Как – у него – у него Огромная голова, такая огромная, какую только можно представить, Кристофер Робин. Огромная ненормальная вещь, как – как – ничто. Гигатское – как я не знаю что, как ненормальное ничто. Как банка». «Ладно», говорит Кристофер Робин, надевая ботинки. «Я пойду и посмотрю. Пошли». Когда с ним был Кристофер Робин, Поросенок не боялся. Итак, они пошли… «Я слышу его, а ты?», говорит Поросенок тревожно, когда они подошли ближе. «Я что-то слышу», говорит Кристофер Робин. Это был Пух, бьющийся головой об корень дерева, на который он наткнулся. «Вон!», говорит Поросенок. «Ужас какой!» Он теснее прижался к Кристоферу Робину. Вдруг Кристофер Робин начал смеяться… и он смеялся и смеялся… и смеялся. И пока он смеялся – Crack! – с грохотом голова Heffalump'a ударилась об корень, банка разлетелась вдребезги, и на свет Божий появилась голова Пуха… Тогда Поросенок понял, каким Глупым Поросенком он был; ему было так стыдно за себя, что он прибежал домой и тут же слег с головной болью. А Кристофер Робин и Пух вместе пошли завтракать. «О, Медведь», сказал Кристофер Робин, «как я люблю тебя!» «Так же, как и я тебя», говорит Пух. Глава VI. День рождения И-Ё, старый Осел, сидел на берегу ручья и смотрел на себя в воду. «Душераздирающе», говорит, «вот как это выглядит. Душераздирающе». Он повернулся, отошел от воды, медленно спустился на двенадцать ярдов вниз по ручью, бултыхнулся в него, переплыл на другую сторону и медленно пошел назад по другому берегу. Затем он опять посмотрел на себя в воду. «Как я и думал», говорит, «никаких улучшений с этой стороны. Но никто не берет в голову. Душераздирающе. Вот как это выглядит». Позади него из-за папоротника раздался хруст, и на сцене явился Пух. «Доброе утро», сказал Пух. «Доброе утро, Пух-Медведь», сказал И-Ё мрачно. «Если это действительно доброе утро», говорит. «В чем я», говорит, «сомневаюсь». «Почему? Что за дела?» «Ничего, Пух-Медведь, ничего. Мы все не можем, а некоторые из нас просто не хотят. Вот, собственно, и все». «Чего все не могут?», сказал Пух, потерев нос. «Развлечения. Песни-пляски. Танцы-шманцы. Широка страна моя родная». «О!», сказал Пух. Он долго думал, а затем спросил: «Какую страну ты имеешь в виду?» «Святая простота», продолжал И-Ё мрачно. «Это выражение такое есть „Святая простота“», объяснил он[38]. «Я не жалуюсь, но Дело Обстоит Именно Так»[39]. Пух уселся на здоровенный камень и попытался обдумать все это хорошенько. Для него это звучало как загадка, а он был не силен в загадках, будучи Медведем Весьма Умеренных Умственных Способностей[40]. Итак, вместо этого он спел «Коттлстонский Пирог»: Коттлстонский, Коттлстонский, Коттлстонский Пирог, Это был первый куплет. Когда он его закончил, И-Ё вслух не сказал, что ему это совсем не по душе, поэтому Пух по-доброму спел ему второй куплет: Коттлстонский, Коттлстонский, Коттлстонский Пирог. И-Ё все-таки продолжал упорно молчать, поэтому Пух нахмыкал третий куплет скорее уже просто для себя: Коттлстонский, Коттлстонский, Коттлстонский Пирог. «Вот-вот», говорит тогда И-Ё. «Пойте. Амтитидли, амптиту! Трали-вали. Много в ней лесов, полей и рек. Тешьте себя». «Я и тешу», сказал Пух. «Некоторые могут», говорит И-Ё. «Да что такое?» «А что-нибудь такое?» «Ты что-то выглядишь как-то печально, И-Ё». «Печально? Отчего бы мне печалиться? Сегодня мой день рожденья. Самый счастливый день в году». «Твой день рожденья?», говорит Пух, несказанно удивленный. «Конечно. Ты что, не видишь? Посмотри на подарки, которые я получил». Он показал копытом вокруг. «Посмотри на праздничный торт, на свечи и розовый сахар». Пух посмотрел – сначала направо, а потом налево. «Подарки», говорит Пух, «праздничный торт?», говорит. «Где?» «Ты что, не видишь?» «Нет», сказал Пух. «И я не вижу», говорит И-Ё. «Шутка», объяснил он. «Ха-ха!» Пух поскреб в затылке, слегка озадаченный всем этим. «Но это действительно твой день рожденья?», спросил он. «Ну да!» «О! Ладно, самые лучшие пожелания в этот день, И-Ё». «И тебе, Пух-Медведь, самые лучшие пожелания». «Но ведь это же не мой день рождения». «Нет, это мой». «Но ты сказал „Самые счастливые пожелания“». «Почему бы и нет. Ты же не хочешь быть несчастным на моем дне рождения?» «О, понимаю», говорит Пух. «Хуже всего», сказал И-Ё, почти падая, «что я сам несчастен, ни подарков у меня нет, ни торта, ни свеч, и вообще никто на меня не обращает внимания, но если кому-нибудь захочется тоже побыть несчастным…» Но для Пуха это уже был перебор. «Стой здесь», сказал он И-Ё, повернулся и поспешил домой так быстро, как только мог. Ибо он чувствовал, что должен подарить бедному И-Ё хоть какой-то подарок, а какой именно, можно было придумать потом. Возле своего дома он обнаружил Поросенка, подпрыгивавшего, пытаясь нажать на звонок. «Хэлло, Поросенок», сказал он. «Хэлло, Пух», сказал Поросенок. «Что это ты пытаешься сделать?» «Это я пытаюсь нажать на звонок», сказал Поросенок. «Я как раз проходил мимо». «Дай-ка я попробую», добродушно говорит Пух. Итак, он приподнялся и позвонил в дверь. «Я только что видел И-Ё», начал он рассказывать, «и бедный И-Ё В ОЧЕНЬ ТЯЖЕЛОМ СОСТОЯНИИ. Потому что у него сегодня день рожденья. И никто не принял этого в расчет, и он весьма мрачно настроен – ну, ты знаешь, как И-Ё это делает – и – что-то никто не отвечает». И он снова стал звонить. «Но Пух», говорит Поросенок, «это же твой собственный дом!» «О!», сказал Пух. «Так и есть», говорит. «Ладно, тогда давай войдем». Итак, они вошли внутрь. Первое, что сделал Пух, это пошел к буфету посмотреть, не осталось ли там достаточно маленькой банки меду. Увидев, что осталось, он забрал ее. «Я дам ее И-Ё в качестве подарка», объяснил он. «А ты что ему подаришь?» «Я бы ее тоже подарил», говорит Поросенок. «От нас двоих». «Нет», говорит Пух, «так не пойдет». «Ладно, тогда я ему подарю воздушный шар, я взял один с вечеринки. Я пойду и захвачу его с собой». «Это очень хорошая мысль, Поросенок. Это как раз то, что приведет И-Ё в хорошее настроение. Никого нельзя расстроить воздушным шаром». Поросенок потрусил к себе, а Пух пошел со своей банкой меду в другом направлении. Было жарко, а идти было далеко. Он не прошел и половины, когда им овладело забавное чувство. Оно начало свой путь с кончика носа и просочилось через весь его организм до кончиков ног. Оно было в точности таким, как если бы кто-то внутри него говорил: «Теперь-то, Пух, как раз самое бы время немножко чего-нибудь того». «Боже мой», сказал Пух, «я и не знал, что так поздно». Итак, он сел и снял крышку с банки. «Хорошо, что я захватил с собой это», подумал он. «Много Медведей разгуливает в жаркие дни, но никто из них и не подумает взять с собой немножко того-сего». И он начал есть, «Теперь надо понять», подумал он, облизав дно банки, «куда это я направлялся? Ах да, И-Ё». Он медленно поднялся. И тогда он вдруг вспомнил. Он съел подарок, приготовленный для И-Ё. «Черт!», сказал он. «Что мне делать? Я должен подарить ему что-то». Сначала он ничего не мог придумать. Потом он подумал: «Ладно, это очень красивый горшок, даже если там нет меда. И если я хорошенько его помою и кто-нибудь напишет на нем „Счастливого Дня Рожденья“, то И-Ё сможет держать в нем вещи, что может оказаться полезным». Итак, поскольку он уже дошел до Сто-Акрового Леса, он углубился в него, чтобы зайти к Сычу, который там жил. «Доброе утро, Сыч», сказал он. «Доброе утро, Пух», сказал Сыч. «Сердечные пожелания ко дню рождения И-Ё», сказал Пух. «О, вот даже как?» «Что ты ему подаришь, Сыч?» «А ты что ему подаришь, Пух?» «Я подарю ему Полезный Горшок для Хранения Вещей, и я хочу попросить тебя…» «Этот, что ли?», говорит Сыч, взяв его из Пуховых лап. «Да, и я хочу попросить тебя…» «Кто-то хранил в нем мед», говорит Сыч. «В нем все что угодно можно хранить», серьезно говорит Пух. «Это очень Полезно. И я хочу попросить тебя…» «Ты должен написать на нем „A Happy Birthday!“» «Именно об этом я и хочу попросить тебя», говорит Пух. «Потому что у меня правописание шаткое. Оно хорошее, но шаткое, и буквы становятся куда хотят. Можешь ты написать „A Happy Birthday!“ для меня?» «Славный горшочек», сказал Сыч, рассматривая его со всех сторон. «Может быть, я его тоже подарю? От нас двоих?» «Нет», говорит Пух. «Так не пойдет! Сейчас я его сначала вымою, а потом ты на нем напишешь». Ладно, он вымыл горшок и вытер его, в то время как Сыч грыз кончик карандаша, припоминая, как пишется Birthday. «Пух, ты умеешь читать?», спросил он с некоторой тревогой. «Там на моей двери объявления насчет звонков и подергиваний, которые написал Кристофер Робин. Ты их можешь прочитать?» «Мне Кристофер Робин сказал, что там написано, и тогда я смог». «Ну вот, и я скажу тебе, что здесь говорится, и тогда ты сможешь прочесть». Итак, Сыч написал… И вот что он написал: HIPY PAPY BTHUTHDTH THUTHDA BTHUTHDY. Пух следил за ним с восторгом. «Я просто пишу „A Happy Birthday“», небрежно говорит Сыч. «Довольно длинно получилось», сказал Пух, на которого все это произвело большое впечатление. «Ну, на самом-то деле я пишу „A Very Happy Birthday с любовью от Пуха“. Естественно, чтобы написать такую длинную вещь, карандаша пошло порядочно». «О, понимаю», сказал Пух. Пока все это происходило, Поросенок сбегал к себе домой за шаром для И-Ё. Он прижимал его к себе, чтобы не уронить, и бежал так быстро, как только мог, чтобы попасть к И-Ё раньше Пуха, так как он думал, что он как будто окажется первым, кто подарил подарок и как будто он подумал об этом сам, без всякой подсказки. И устремляясь вперед и думая, как будет приятно удивлен И-Ё, он совершенно перестал смотреть под ноги, и вдруг его нога попала в кроличью нору, и он упал прямо вниз пятачком. BANG!!!???!!! Поросенок лежал, соображая, что произошло. Сначала он подумал, что это весь мир взорвался, затем он подумал, что взорвался только Лес, и затем он подумал, что, возможно, взорвался только он сам и что он сейчас оказался совсем один на Луне или где-нибудь еще и никогда больше не увидит ни Кристофера Робина, ни Пуха, ни И-Ё. А затем он подумал: «Ладно, даже если я на Луне, вряд ли имеет смысл все время лежать, уткнувшись пятачком в землю». Итак, он осторожно поднялся и огляделся вокруг. Он был все еще в Лесу! «Забавно», подумал он. «Откуда же тогда взялся звук взрыва? Я не мог издать такой звук, падая. И где же мой шар? И что делает там этот клочок сырой тряпки?» Это был воздушный шар! «Боже мой!», сказал Поросенок, «Боже, боженька милостивый! Ладно, чего уж теперь. Вернуться назад я не могу, у меня нет другого воздушного шара. А может быть, И-Ё не так любит воздушные шары». Итак, он потрусил дальше с довольно печальным видом, спустился к берегу ручья в том месте, где обретался И-Ё, и позвал его. «Доброе утро, И-Ё», закричал Поросенок. «Доброе утро, Маленький Поросенок», говорит И-Ё. «Если это утро можно назвать добрым. В чем лично я сомневаюсь», говорит. «Но не в этом дело», говорит. «Много счастливых пожеланий ко дню рождения», сказал Поросенок, подойдя поближе. И-Ё перестал рассматривать себя в ручье и уставился на Поросенка. «Что ты сказал, повтори», говорит. «Много сча…» «Подожди минутку». Балансируя на трех копытах, он начал осторожно прилаживать четвертое к уху. «Я научился этому вчера», объяснил он, упав три раза подряд. «Это довольно легко. Так я лучше слышу. Ну вот, получилось. Так что ты сказал?» Он копытом повернул ухо вперед. «Много счастливых пожеланий ко дню рождения!», снова сказал Поросенок. «Имеется в виду я?» «Конечно, И-Ё». «Мой день рожденья?» «Да». «У меня что, настоящий день рожденья?» «Да, И-Ё, я принес тебе подарок». И-Ё отнял правое копыто от правого уха, повернулся кругом и с большим трудом поднял левое копыто. «Я должен услышать это другим ухом», говорит. «Итак». «Подарок», сказал Поросенок очень громко. «Опять имеется в виду я?» «Да». «Все еще мой день рожденья?» «Конечно, И-Ё». «У меня, выходит, настоящий день рожденья?» «Да, И-Ё, и я принес тебе воздушный шар». «Воздушный шар?», говорит И-Ё. «Ты сказал, воздушный шар? Одна из тех больших цветных вещей, которые летают? Веселье, танцы-шманцы, бояре-а-мы-к-вам-пришли?» «Да, но, боюсь, – мне очень неловко, И-Ё, но, когда я бежал, чтобы принести его тебе, я упал». «Боже-боже, как не повезло! Вероятно, ты слишком быстро бежал. Ты не ушибся, Маленький Поросенок?» «Нет, но я – я – ох, И-Ё, я разорвал шар». Последовало долгое молчание. «Мой воздушный шар?», говорит И-Ё наконец. Поросенок кивнул. «Мой день-рожденный воздушный шар?» «Да, И-Ё», говорит Поросенок, потихоньку всхлипывая. «Вот он. С многими счастливыми пожеланиями ко дню рождения!» И он вручил И-Ё маленький клочок мокрой тряпки. «Это?», говорит И-Ё, несколько удивленный. Поросенок кивнул. «Мой подарок?» Поросенок снова кинул. «Воздушный шар?» «Да». «Спасибо тебе, Поросенок», сказал И-Ё. «Ты можешь не отвечать, если не хочешь», продолжал он, «но какого цвета был этот воздушный шар, когда он, ну – когда это был воздушный шар?» «Красного». «Подумать только. Красного», пробормотал И-Ё. «Мой любимый цвет. А как велик он был?» «Примерно как я». «Подумать только… Примерно как ты», говорит И-Ё печально. «Мой любимый размер. Ну-ну. Ладно-ладно». Поросенок чувствовал себя в высшей степени несчастным и совершенно не знал, что сказать. Он было открыл рот, чтобы начать что-то говорить, но тут же решил, что говорить нечего, как вдруг он услышал крик с другого берега ручья, и это был Пух. «Всего лучшего ко дню рождения», завопил Пух, забыв, что он это уже сегодня говорил. «Спасибо тебе, Пух, я уже получил все лучшее», мрачно сказал И-Ё. «Я принес тебе маленький подарок», взволнованно сказал Пух. «У меня уже есть один», сказал И-Ё. Пух перебрался через ручей к И-Ё, а Поросенок сидит несколько поодаль, закрыв пятачок лапами и потихоньку всхлипывая. «Это Полезный Горшок», говорит Пух. «Вот он. И на нем написано „A Happy Birthday, с любовью от Пуха“. Вот все, что на нем написано. Он для того, чтобы держать в нем вещи. Смотри». Когда И-Ё увидел горшок, он неожиданно очень воодушевился. «Вот это да!», говорит. «Я полагаю, что Шар как раз войдет в мой Горшок». «Ох, нет, И-Ё», говорит Пух. «Шары слишком велики, чтобы входить в горшки. Что ты можешь делать с воздушным шаром, так это нести…» «Не с моим», сказал И-Ё гордо. «Смотри, Пух». И не успел Поросенок, убитый горем, оглянуться, И-Ё схватил шар в зубы и осторожно поместил его в горшок; потом вынул и положил на землю; затем опять схватил его и положил осторожно назад в горшок. «Ну точно!», говорит Пух. «Входит!» «Точно, ну и дела», говорит Поросенок. «И выходит». «Что я говорил?», сказал И-Ё. «Он входит и выходит туда и сюда равным образом». «Я очень рад», говорит Пух, «что мне пришла мысль подарить тебе Полезный Горшок для держания вещей». «Я очень рад», говорит Поросенок, что мне пришла в голову мысль подарить тебе то, что бы можно было положить в Полезный Горшок. Но И-Ё не слышал. Он брал шар и клал его снова в горшок и тут же вынимал оттуда, по уши счастливый. «А разве я не подарил ему ничего?», печально говорит Кристофер Робин. «Конечно, подарил», говорю, «ты подарил ему – разве ты не помнишь – маленькую – маленькую…» «Я подарил ему коробку с красками для рисования». «Так оно и было». «Почему же я не подарил ему ее в то утро?» «Ты был занят приготовлением вечера. Там был торт с мороженым и три свечи и его имя на розовой глазури и…». «Да, я помню», говорит Кристофер Робин. Глава VII. Канга Никто, казалось, не понимал, откуда они явились, но они были в Лесу: Канга и Бэби Ру. Когда Пух спросил Кристофера Робина, как они здесь оказались, Кристофер Робин сказал: «Обычным способом, если ты понимаешь, что я имею в виду, Пух»[38]. Пух, который совершенно не понимал, говорит «О!». Затем он дважды кивнул головой и говорит: «Обычным способом. О!» Потом он пошел расспросить своего приятеля Поросенка, что он думает обо всем этом. А около дома Поросенка он обнаружил Кролика. Итак, они все вместе посидели и потолковали об этом хорошенько. «Что мне не нравится во всем этом, так это вот что», сказал Кролик. «Вот мы – ты, Пух, и ты, Поросенок, и Я – и вдруг…» «И И-Ё», говорит Пух. «И И-Ё – когда вдруг…» «И Сыч», говорит Пух. «И Сыч – и тогда все вдруг…» «О, еще И-Ё», говорит Пух. «Я забыл его». «Вот – мы – тут», сказал Кролик весьма громко и отчетливо, «все мы – и затем вдруг мы просыпаемся однажды утром, и что мы обнаруживаем? Мы обнаруживаем среди нас Странное Животное, о котором мы раньше вообще и слыхом не слыхали! Животное, которое носит членов своей семьи с собой в кармане! Предположим, я носил бы свою семью с собой в кармане, это сколько же мне нужно было бы иметь карманов?» «Шестнадцать», сказал Пух. «А по-моему, семнадцать», сказал Кролик. «И еще один для носового платка. Итого восемнадцать. Восемнадцать карманов на одном пиджаке. С ног собьешься». Последовало долгое молчание, заполненное размышлениями, и затем Пух, который тяжело хмурил брови на протяжении нескольких минут, говорит: «Я насчитал пятнадцать». «Что?», говорит Кролик. «Пятнадцать». «Что пятнадцать?» «Членов твоей семьи». «А при чем тут они?» Пух потянул носом и сказал, что, мол, ему казалось, что Кролик говорил о своей семье. «Неужели?», небрежно сказал Кролик. «Да, ты говорил». «Не бери в голову, Пух», говорит Поросенок. «Вопрос в том, что мы будем делать с Кангой», нетерпеливо сказал Кролик. «О, понимаю», говорит Пух. «Лучше всего», сказал Кролик, «было бы выкрасть Бэби Ру и скрыть его. И тогда, когда Канга скажет „Где Бэби Ру?“, то мы скажем „Аха!“» «Аха!», сказал Пух, упражняясь. «Аха! Ну да, конечно», продолжал он, «ведь мы можем сказать „Аха!“, даже если мы и не украдем Бэби Ру». «Пух», сказал Кролик ласково, «ты просто идиот». «Я знаю», говорит Пух скромно. «Мы говорим „Аха!“ с тем, чтобы Канга поняла, что мы знаем, где находится Бэби Ру. „Аха“ означает: „Мы откроем тебе местонахождение Бэби Ру, если ты обещаешь уйти из Леса и никогда больше обратно не приходить“. Теперь замолчите, я буду думать». Пух отошел в сторону и попытался выговорить «Аха!» соответствующим тоном. Иногда ему казалось, что он уяснил то, что говорил Кролик, а иногда казалось, что не уяснил. «Полагаю, все решит практика», думал он. «Интересно, Канге тоже надо будет практиковаться, чтобы нас понять?» «Меня одно волнует», говорил Поросенок, нервно перебирая копытцами. «Я говорил с Кристофером Робином, и он сказал, что Канга В Целом Считается Одним из Свирепейших Животных. Меня не пугают Свирепые Животные как таковые, но хорошо известно, что, если Одно из Свирепейших Животных Лишают Его Детеныша, оно становится свирепым, как Два Свирепейших Животных. И в этом случае говорить „Аха!“ довольно глупо». «Поросенок», сказал Кролик, облизывая кончик карандаша, «в тебе нет ни капли мужества». «Тяжело быть храбрым», сказал Поросенок, потянув пятачком, «когда ты всего лишь Очень Маленькое Животное». Кролик, который уже было начал что-то деловито писать, посмотрел на Поросенка и говорит: «Именно потому, что ты очень маленькое животное, ты будешь особенно Полезным для нас в этом предприятии». Поросенок так разволновался, что забыл испугаться еще больше, а когда Кролик заметил, что Канги проявляют Свирепость только в Зимние месяцы, будучи в другие времена года в Добром Расположении Духа, он уже не мог усидеть на месте, настолько он был полон желания стать полезным прямо в эту же минуту. «А как же я», печально говорит Пух. «Неужели я не буду полезным!» «Не беда, Пух», сказал Поросенок успокаивающим тоном, «возможно, в другой раз». «Без Пуха», торжественно говорит Кролик, очиняя карандаш, «предприятие будет невозможно». «О», сказал Поросенок, стараясь не показать, что разочарован. А Пух ушел в уголок комнаты и гордо говорит себе: «Без меня-то невозможно! Тот еще Медведь!» «Теперь слушайте все сюда», сказал Кролик, кончив писать. Пух и Поросенок, разинув рты, с готовностью сели слушать. Вот что прочитал Кролик: ПЛАН ЗАХВАТА БЭБИ РУ 1. Общие Замечания. Канга бегает быстрее любого из Нас, включая Меня. 2. Еще Более Общие Замечания. Канга никогда не спускает глаз с Бэби Ру, за исключением того времени, когда он надежно заперт у нее в кармане. 3. Следовательно. Если мы хотим захватить Бэби Ру, мы должны Быстро Сделать Ноги, потому что Канга бегает быстрее любого из Нас, включая Меня (см. 1). 4. Мысль. Если бы Ру выпрыгнул из кармана Канги, а Поросенок прыгнул бы туда вместо него, Канга не поняла бы разницы, потому что Поросенок – Очень Маленькое Животное. 5. Так же, как и Ру. 6. Но для того, чтобы не увидеть, как Поросенок прыгает в ее Карман, Канга должна смотреть в другое место. 7. См. 2. 8. Другая мысль. Но если бы Пух говорил с ней очень увлеченно, она, может быть, посмотрела бы на секунду в другое место. 9. И тогда бы я схватил Ру и убежал. 10. Быстро. 11. И Она ничего не заметит до Впоследствии. Ладно, Кролик громко все это прочитал и подождал немного, не скажет ли кто-нибудь чего. А потом Поросенок, который до этого только открывал и закрывал рот, так хрипло говорит: «А – что Впоследствии?» «Что ты имеешь в виду?» «Когда Канга поймет Разницу?» «Тогда мы все скажем „Аха!“» «Все трое?» «Да». «О!» «Ладно, Поросенок, в чем дело?» «Ни в чем», говорит Поросенок, «если мы на самом деле все трое скажем это. Если мы все трое скажем это, тогда ни в чем», говорит. «Но мне не улыбалось бы говорить „Аха!“ одному, потому что это прозвучит не очень-то хорошо. Между прочим», говорит, «ты совершенно уверен насчет того, что ты сказал по поводу зимних месяцев?» «Зимних месяцев?» «Да, что Свирепеют только в Зимние Месяцы». «О, да-да, тут все в порядке. Ну, Пух? Ты понял, что ты должен делать?» «Нет», говорит Пух-Медведь. «Еще нет», говорит. «А что я буду делать?» «Ладно, ты должен только увлеченно говорить о чем-нибудь с Кангой, так чтобы она больше ничего не замечала». «О! О чем?» «О чем хочешь». «Ты имеешь в виду потолковать немного о поэзии или о чем-нибудь этаком?» «Вот именно», сказал Кролик. «Замечательная идея. А теперь пошли». Итак, они все пошли искать Кангу. Канга и Ру спокойно проводили день на песчаной отмели. Бэби Ру практиковался в очень маленьких прыжках по берегу, падал в мышиные норы и выбирался обратно. А Канга суетилась и говорила: «Только еще один прыжок, дорогуша, и затем мы должны идти домой». И в этот момент на холме появился – никогда не догадаетесь, кто! – не кто иной, как Пух. «Добрый день, Канга». «Добрый день, Пух». «Погляди, как я прыгаю», запищал Ру и упал в очередную мышиную нору. «Хэлло, Ру, приятель!» «Мы как раз собирались домой», говорит Канга. «Добрый день, Кролик. Добрый день, Поросенок». Кролик и Поросенок, которые поднялись с другой стороны холма, сказали «Добрый день» и «Хэлло, Ру», а Ру предложил им поглядеть, как он прыгает, и вот они стояли и глядели. И Канга тоже глядела… «Ах да, Канга», сказал Пух, после того как Кролик дважды подтолкнул его. «Я не знаю, тебя вообще-то интересует поэзия?» «Вообще-то нет», сказала Канга. «О!», сказал Пух. «Ру, дорогуша, еще один прыжок, и мы должны идти домой». Последовало короткое молчание, во время которого Ру упал в очередную мышиную нору. «Продолжай», говорит Кролик громким шепотом, приставив лапу ко рту. «Что касается поэзии», говорит Пух, «я тут набросал одно стихотворение мимоходом. Оно в таком роде – позволь мне…» «Вы подумайте!», сказала Канга. «Теперь, Ру, дорогуша…» «Тебе таки понравится этот стишок», сказал Кролик. «Он тебе придется по душе», сказал Поросенок. «Ты должна слушать очень внимательно», сказал Кролик. «Так, чтобы не пропустить ничего», сказал Поросенок. «О да, конечно», сказала Канга, но она все еще продолжала смотреть на Бэби Ру. «Как там было, Пух», сказал Кролик. Пух слегка прокашлялся и начал.
«Да? Неужели?», говорит Канга, не дослушав о том, что произошло в Пятницу. «Еще прыжок, Ру, дорогуша, и мы должны собираться». Кролик дал Пуху поторапливающий тычок. «К разговору о поэзии», сказал Пух быстро, «ты когда-нибудь замечала это дерево, вон там, направо?» «Где?», сказала Канга. «Теперь, Ру…» «Прямо направо», говорит Пух, показывая за спину Канги. «Нет», говорит Канга. «Теперь прыгай ко мне, Ру, дорогуша, и мы пойдем домой». «Ты просто обязана посмотреть на то дерево, что направо», говорит Кролик. «Давай я подержу Ру». И он схватил Ру своими лапами. «Я на нем отсюда могу различить птицу», говорит Пух. «Или это рыба?» «Ты должна увидеть эту птицу», говорит Кролик. «Если это не рыба». «Да это не рыба, это птица», говорит Поросенок. «Ну да», говорит Кролик. «Это Скворец или Черный Дрозд», сказал Пух. «В этом-то весь вопрос», говорит Кролик, «то ли это черный дрозд, то ли скворец?» И тогда Канга наконец поворачивает голову, чтобы посмотреть. И в этот момент, когда ее голова повернута, Кролик громким голосом говорит «На место, Ру!», и Поросенок прыгает в карман Канги. Кролик же мчится прочь с Ру в лапах так быстро, как только может. «Что такое, где Кролик?», говорит Канга, повернувшись назад. «С тобой все в порядке, Ру, дорогуша?» Поросенок пискнул что-то руобразным голосом со дна Кангиного кармана. «Кролик должен был уйти», сказал Пух. «Я думаю, он подумал о чем-то, что он должен был сделать, а это выяснилось только сейчас, совершенно неожиданно». «А Поросенок?» «Я думаю, Поросенок подумал о том же самом в то же самое время. Неожиданно». «Ладно, мы должны двигаться домой», говорит Канга. «До свиданья, Пух». И в три больших прыжка она умчалась. Пух следил за ней, когда она убегала. «Хотел бы я уметь прыгать вот так», подумал он. «Некоторые могут, некоторые нет. Такова жизнь». Но были моменты, когда Поросенок желал бы, чтобы и Канга не могла. Часто раньше, когда он шел длинной дорогой домой через Лес, ему хотелось стать птицей, но теперь он тряско думал, болтаясь на дне Кангиного кармана: «Если это называется летать, то я никогда на это не пойду». Конечно, как только Канга расстегнула свой карман, она поняла, что произошло. Она испугалась только на мгновенье, а потом поняла, что не испугалась, так как она чувствовала совершенно уверенно, что Кристофер Робин ни за что не допустит, чтобы Ру причинили какой-то вред. Итак, она сказала себе: «Если они играют со мной в такие игры, то я сама их разыграю». «Теперь, Ру, дорогуша», сказала она, вынув Поросенка из кармана, «пора в Кроватку». «Аха!», сказал Поросенок – настолько хорошо, насколько это было возможно после Ужасающей Поездки. Но это получилось не самое лучшее «Аха», и Канга, казалось, вовсе не поняла всего его значения. «Сначала в Ванну», сказала Канга бодрым голосом. «Аха!», снова сказал Поросенок, тревожно оглядываясь по сторонам в поисках сообщников. Но сообщников здесь не было. Кролик у себя дома играл с Бэби Ру и с каждой минутой чувствовал к нему все большую нежность, а Пух, который решил стать Кангой, был еще на берегу, практикуясь в прыжках. «Я вовсе не уверена», глубокомысленно говорит Канга, «что принять сегодня холодный душ не было бы хорошей мыслью. Как тебе это, Ру, дорогуша?» Поросенок, который в действительности никогда не был в восторге от ванн, задрожал мелкой дрожью и – таким храбрым голосом, на какой он только был способен, – говорит: «Канга, я вижу, пришло время говорить откровенно». «Забавный малыш Ру», сказала Канга, приготавливая воду для ванны. «Я не Ру», громко сказал Поросенок. «Я – Поросенок!» «Да, дорогуша, да», сказала Канга, успокаивающим голосом. «Надо же, подражает голосу Поросенка! Такой умница», продолжала она, доставая большой кусок желтого мыла из буфета. «Ну, что мы теперь будем делать?» «Ты что, не видишь?», заорал Поросенок. «У тебя что, глаз нет? Посмотри на меня». «Я и смотрю, Ру, дорогуша», говорит Канга более прохладным тоном, «и ты помнишь, что я тебе вчера говорила о том, чтобы не корчить рожи. Если ты будешь продолжать корчить рожу, как у Поросенка, ты вырастешь таким, как Поросенок, – и тогда – подумай, как ты сам об этом будешь жалеть[42]. А теперь в ванну, и давай не будем об этом говорить дважды». И прежде чем Поросенок успел что-либо сообразить, он оказался в ванне, и Канга жестко скребла его мочалкой. «О!», кричал Поросенок. «Пусти меня. Я – Поросенок». «Не открывай рта, дорогуша», говорит Канга, «а не то в него попадет мыло. Ну вот! Что я тебе говорила!» «Ты – ты – ты сделала это нарочно», брызгал Поросенок, как только обрел дар речи… и затем вновь случайно схлопотал полный рот мыла. «Все в порядке, дорогуша, не говори ничего», сказала Канга, и в следующее мгновенье Поросенок был вынут из ванны и насухо вытерт полотенцем. «Теперь», сказала Канга, «лекарство, а затем спать». «Л-лекарство?», говорит Поросенок. «Чтобы ты вырос большим и сильным, дорогуша. Ты же не хочешь вырасти маленьким и слабым, как Поросенок, ведь не хочешь? То-то же!» В этот момент в дверь постучали. «Войдите», говорит Канга, и входит Кристофер Робин. «Кристофер Робин! Кристофер Робин!», завопил Поросенок. «Скажи Канге, кто я есть! Она говорит, что я Ру. Я не Ру, ведь правда?» Кристофер Робин очень внимательно на него посмотрел и покачал головой. «Ты не можешь быть Ру», сказал он, «потому что я только что видел Ру играющим в доме у Кролика». «Ну и ну!», говорит Канга. «Подумать только! Чтоб я так ошиблась». «Вот видишь!», говорит Поросенок. «Я говорил тебе. Я – Поросенок». Кристофер Робин вновь покачал головой. «О, ты не Поросенок», говорит. «Я знаю Поросенка хорошо, и он совершенно другого цвета». Поросенок начал говорить, что это потому, что он только что принимал ванну, но затем понял, что лучше ему этого не говорить, и как только он открыл рот, чтобы сказать что-нибудь еще, Канга всунула ему в рот ложку лекарства, а затем похлопала его по спине и сказала, что на самом деле оно вполне нормальное по вкусу, надо только его хорошенько распробовать. «Я знала, что это не Поросенок», сказала Канга. «Интересно, кто это может быть?» «Возможно, это кто-то из родственников Пуха», сказал Кристофер Робин. «Может, племянник или дядя или что-то в этом роде?» Канга согласилась, что это вполне возможно, и сказала, что надо будет дать ему какое-нибудь имя. «Я назову его Путль», говорит Кристофер Робин. «Генри Путль для краткости». И как раз когда все это решалось, Генри Путль вырвался из рук Канги и прыгнул на землю. К его великой радости, Кристофер Робин оставил дверь открытой. Никогда Генри Путль Поросенок не бегал так быстро, как он бежал в этот раз. Он не останавливался до тех пор, пока не добрался до дому. Но когда он был в ста ярдах от дома, он остановился и оставшуюся часть дороги катился по земле, чтобы вновь обрести свой натуральный, приятный и удобный цвет… Итак, Канга и Ру остались в Лесу. И каждый Вторник Ру проводит время со своим большим другом Кроликом, и каждый Вторник Канга проводит время со своим большим другом Пухом, обучая его прыжкам, и каждый Вторник Поросенок проводит день со своим большим другом Кристофером Робином. Итак, все снова счастливы. Глава VIII. Северный Полюс Однажды Пух взбирался на вершину Леса для того, чтобы увидеть своего друга Кристофера Робина и понять, интересуется ли он теперь вообще Медведями. В то утро за завтраком (обычная еда – мармелад, слегка намазанный на парочку сот) он неожиданно придумал новую песню. Она начиналась приблизительно так: Лейся, звонкая песня Медведя… Когда он уже зашел в ее сочинении достаточно далеко, он помотал головой и подумал про себя: «Прекрасное начало для песни, но как насчет второго куплета?» Он попытался спеть «Лейся» два или три раза, но оказалось, что это не помогает. «Возможно, было бы лучше», подумал он, «если бы я пел „Взвейся“». Итак, он спел все это по новой, но это не было лучше. «Ну ладно», говорит, «Я спою этот первый куплет, и, возможно, если я спою его очень быстро, то я найду себя, исполняя третий и четвертый куплеты, даже не успев об этом подумать хорошенько. Это будет Добрая Песня. Итак: Лейся, звонкая песня Медведя Ему стало от этой песни так приятно, что он ее пел всю дорогу к вершине Леса, «А если я буду ее петь еще дольше», подумал он, «то наступит время, чтобы немножечко слегка того-сего, и тогда последняя строка будет правильной». Поэтому он вместо пенья стал хмыкать. Кристофер Робин сидел перед дверью своего дома и надевал Большие Бутсы. Как только Пух увидел Большие Бутсы, он понял, что предстоит Приключение, и он слизал мед с носа тыльной стороной лапы и привел себя в порядок, насколько мог, так чтобы выглядеть готовым на Все. «Доброе утро, Кристофер Робин», провозгласил он. «Доброе утро Пух-Медведь. Вот, не могу надеть этот Бутс». «Плохо», говорит Пух. «Как ты думаешь, не будешь ты так добр сесть позади меня, а я потяну его сильно, чтобы не упасть на спину». Пух сел, уперся лапами в землю и стал напирать сзади на Кристофера Робина, а Кристофер Робин напирал на него и натягивал, натягивал Бутс на ногу, пока наконец не натянул. «Дело сделано», говорит Пух. «Что дальше?» «Мы все идем в Экспедицию», говорит Кристофер Робин, вставая и отряхиваясь. «Спасибо тебе, Пух». «Идем в Эскпотицию», сказал Пух, готовый на все. «Не думаю, что я когда-нибудь бывал хоть на одной. Куда же пойдем на этой Эскпотиции?» «Экспедиции, глупый старый Медведь. Сначала идет „к“». «О!», говорит Пух. «Понимаю». Но он на самом деле не понимал. «Мы идем открывать Северный Полюс». «О!», сказал Пух снова. «Что такое Северный Полюс?», спрашивает. «Это как раз то, что открывают», говорит Кристофер Робин небрежно, на самом деле далеко не уверенный в том, что говорит. «О! Понимаю», говорит Пух. «Медведи представляют какую-нибудь ценность в такого рода открывании?» «Конечно, представляют. И Кролик, и Канга, и все мы. Это же Экспедиция. Вот что значит экспедиция: длинная линия из всех. Ты бы лучше сказал другим, чтобы были готовы, пока я приведу в порядок свое ружье. И мы должны запастись Продовольствием». «Чем запастись?» «Взять что-нибудь поесть». «О!», говорит Пух весело. «Я думал, ты говоришь про довольствие. Я пойду и скажу им». И он потопал прочь. Первым, кого он встретил, был Кролик. «Хэлло, Кролик», сказал он, «это ты что ли?» «Давай притворяться, как будто это не я», говорит Кролик, «посмотрим, что получится». «У меня для тебя сообщение». «Я ему передам». «Мы все идем в Эскпотицию с Кристофером Робином!» «Что это такое, и когда мы на нее идем?» «Это нечто вроде лодки, я думаю». «О! В этом роде?» «Да. И мы пойдем открывать Полюс или что-то там. Или это был Молюс? Как бы то ни было, мы пойдем его открывать». «Ты что, серьезно что ли?» «Да. И мы должны взять Про- ну, вообще поесть с собой. На тот случай, если нам захочется есть. Теперь я пойду к Поросенку. Скажи Канге, ладно?» Он оставил Кролика и поспешил к дому Поросенка. Поросенок сидел на земле около двери своего дома, с энтузиазмом дуя на одуванчик, и гадая, произойдет ли это в этом году, в следующем, произойдет ли вообще когда-нибудь или никогда не произойдет[41]. Он только что обнаружил, что этого никогда не произойдет, и пытался вспомнить, что это было, надеясь, что это не было что-то хорошее, когда явился Пух. «О! Поросенок», говорит Пух взволнованно. «Мы идем в Эскпотицию, все мы, с едой. Что-то открывать». «Что открывать?», опасливо сказал Поросенок. «О! Ну что-то там». «Ничего свирепого?» «Насчет свирепого Кристофер Робин ничего не говорил. Он только сказал, что там есть „к“». «Главное, чтобы у него зубы были поменьше», серьезно сказал Поросенок. «Но если с нами идет Кристофер Робин, я вообще ничего не имею против». Спустя немного времени, когда они стояли наготове у вершины Леса, Эскпотиция началась. Первым шел Кристофер Робин и Кролик, затем Поросенок и Пух, затем Канга с Ру в кармане и Сыч, затем И-Ё; в самом конце длинной шеренгой – все друзья-и-родственники Кролика. «Я их не звал», сказал Кролик небрежно. «Они сами пришли. Они всегда так. Пусть маршируют в конце, после И-Ё». «Что я скажу», говорит И-Ё, «так это вот что. Это выбивает из колеи. Я не хотел идти на эту Эскпо – как сказал Пух. Я пришел только, повинуясь чувству долга. Но вот я здесь: и если я нахожусь в конце Эскпо – того, о чем идет речь, – тогда позвольте мне быть концом. Но если каждую минуту, когда я хочу присесть, чтобы слегка отдохнуть, я должен отряхивать с себя с полдюжины субтильных друзей-и-родственников Кролика, то это не Эскпо – как бы она ни называлась, – вовсе, это просто Беспорядочный Гвалт. Вот что я скажу». «Я понимаю, что И-Ё имеет в виду», сказал Сыч. «Если вы спросите меня…» «Я никого не спрашивал», сказал И-Ё. «Я просто обращаюсь ко всем. Мы можем искать Северный Полюс или мы можем играть в „Бояре, а мы к вам пришли“ с хвостовой частью этого муравейника. Мне это все равно». Послышался окрик из головной части колонны. «Вперед», кричал Кристофер Робин. «Вперед», кричали Пух и Поросенок. «Вперед», сказал Сыч. «Мы отстали», сказал Кролик. «Я должен идти». И он поспешил вперед эскпотиции к Кристоферу Робину. «Все в порядке», говорит И-Ё. «Мы идем. ТОЛЬКО НЕ СВАЛИВАЙТЕ ПОТОМ НА МЕНЯ!» Итак, они все пошли открывать Северный Полюс. И по мере того, как они шли, они болтали друг с другом о том о сем, все кроме Пуха, который сочинял песню. «Это первый куплет», сказал он Поросенку. «Чего первый куплет?» «Моей песни». «Какой песни?» «Вот этой». «Какой этой?» «Ладно, Поросенок, если послушаешь, то узнаешь». «Откуда ты знаешь, что я не послушаю?» На это Пуху уже нечего было ответить, и он затянул свою песню: Они все отправились Полюс искать, Сыч, Поросенок, и Кролик, и все. Полюс, такая вещь, которую ищут, ну, как это сказать – Сыч, Поросенок, и Кролик, и все. И-Ё, Кристофер Робин и Пух, И Родственники Кролика ползут во весь дух. А где он, этот Полюс, не знает никто… Да здравствует храбрость! Им всем хоть бы что! «Тихо!», говорит Кристофер Робин, быстро поворачиваясь к Пуху, – «мы как раз подходим к Опасному Месту». «Тихо!», сказал Пух, быстро повернувшись к Поросенку. «Тихо!», сказал Поросенок Канге. «Тихо!», сказала Канга Сычу, в то время как Ру несколько раз очень быстро сказал «Тихо!» самому себе. «Тихо!», сказал Сыч И-Ё. «Тихо!», сказал И-Ё ужасным голосом всем друзьям-и-родственникам Кролика, и «Тихо!», необдуманно сказал каждый из них по цепи, пока это не дошло до последнего из всех, и последний и наименьший друг-и-родственник Кролика был настолько выведен из равновесия тем, что целая Эскпотиция говорит ему «Тихо!», что он зарылся с головой в землю и оставался так на протяжении двух дней, пока опасность окончательно не миновала, и он с большим проворством отправился домой и жил там со своей теткой тихо и спокойно, не ожидая больше от жизни ничего хорошего. Звали его Александр Жук. Они подошли к ручью, который изгибался и журчал между высокими отвесными берегами, и Кристофер Робин сразу понял, как тут все было опасно. «Это как раз то место», объяснил он, «для Засад». «Зоосад?», прошептал Пух Поросенку. «Это в Лесу-то?» «Мой дорогой Пух», говорит Сыч своим самодовольным голосом, «ты что, не знаешь, что такое засада?» «Сыч», сказал Поросенок, недовольно оглянувшись на него. «Пух шептал мне совершенно личное, и не было никакой надобности…» «Засада», говорит Сыч, «это нечто вроде Сюрприза». «Да уж», говорит Пух, «нечто в этом роде». «Засада, я только что хотел объяснить Пуху, это вроде Сюрприза». «Если на тебя наскакивают неожиданно, вот это и есть Засада», говорит Сыч. «Особенно крокодилы!», сказал Пух. «Мы не говорили о крокодилах», говорит Сыч довольно сердито. «А я говорю», сказал Пух. Они очень осторожно переправились через ручей по камням, и, пройдя немного, попали на место, где берега расширялись с обеих сторон, так что на каждой стороне вода доходила до прибрежной травы, на которой они могли сесть и отдохнуть. Кристофер Робин, как только он это увидел, сразу скомандовал «Привал» и все сели отдыхать. «Я думаю», сказал Кристофер Робин, «что мы должны теперь съесть все наше Продовольствие, чтобы дальше так много с собой не тащить». «Чего съесть?», сказал Пух. «Все, что мы принесли», говорит Поросенок, принимаясь за работу. «У всех есть, что поесть?», спрашивает Кристофер Робин с набитым ртом. «У всех, кроме меня», сказал И-Ё. «Как всегда». Он поглядел на них со своим обычным меланхолическим видом. «Надеюсь, никто из вас не сидит на чертополохе по чистой случайности?» «Кажется, я сижу», говорит Пух. «Оу!» Он поднялся и посмотрел на свой зад. «Да, я сидел. Я так и думал». «Спасибо тебе, Пух. Если он тебе больше не нужен». Он подвинулся на место Пуха и начал жевать. «Вообще говоря, это ему не придает свежести, знаете ли, когда на нем сидят», продолжал он, чавкая. «Уносит из него всю жизнь. Запомните это на другое время, все вы. Немного Осмотрительности, немного Подумать о Других и все будет по-другому». Закончив свой ланч, Кристофер Робин начал шептаться с Кроликом, и Кролик говорит: «Да-да, конечно». И они пошли вверх по ручью. «Я не хотел, чтобы слышали другие», говорит Кристофер Робин. «Совершенно верно», сказал Кролик, важничая. «Вот – интересно – ты не знаешь – только, Кролик, я думаю, ты не знаешь – как он выглядит, Северный Полюс?» «Ладно», говорит Кролик, встопорщив усы. «Теперь ты у меня спрашиваешь». «Я вообще-то знал, только в некотором роде забыл», небрежно сказал Кристофер Робин. «Забавно», говорит Кролик, «я тоже в некотором роде забыл, хотя, конечно, одно время знал». «Я полагаю, в земле должен быть воткнут столб». «Конечно», говорит Кролик «на то и Полюс, чтобы там был столб, а раз столб, он должен быть воткнут в землю, куда его еще втыкать-то». «Да, я тоже так думаю». «Вопрос в том», говорит Кролик, – «где именно он воткнут». «Это как раз то, что мы ищем», говорит Кристофер Робин. Они вернулись к другим. Поросенок лежал на спине и мирно спал. Ру мыл лицо и лапы в ручье, в то время как Канга объясняла всем и каждому, что это он первый раз самостоятельно умывается, а Сыч рассказывал Канге Интересный Анекдот, полный длинных слов, таких как Энциклопедия или Рододендрон, который Канга не слушала. «Я не поддерживаю все эти умывания», ворчал И-Ё. «Это модерное бессмысленное помой-за-ушками. Что ты думаешь, Пух?» «Ну что», сказал Пух, «я думаю…» Но мы никогда не узнаем, что думал Пух, так как в это время раздался писк Ру, всплеск и истошный вопль Канги. «Слишком дорогая цена на мытье», сказал И-Ё. «Ру упал в реку!», заорал Кролик. Они с Кристофером Робином бросились вниз на помощь. «Поглядите, как я плыву», пищал Ру из середины водоворота и поспешил вниз по водопаду к другому водовороту. «Ты в порядке, Ру, дорогуша?», звала Канга в смятении. «Да!», говорит Ру. «Погляди, как я плыву», и через другой водопад попал к следующему водовороту. Каждый делал что-то, чтобы помочь. Поросенок, неожиданно проснувшийся, носился взад и вперед и издавал звуки вроде. «Ой! Ну это вобще!», Сыч объяснял, что в случае Неожиданной и Временной Иммерсии Самое Важное Держать Голову Над Водой. Канга прыгала по берегу, повторяя «Ты уверен, что с тобой все в порядке, Ру, дорогуша?» На что Ру, в каком бы водовороте он ни крутился в данный момент, неизменно отвечал «Погляди, как я плыву!» И-Ё подвесил хвост напротив первого водоворота, в который упал Ру и, повернувшись спиной к происходящему, тихо ворчал про себя: «Все это мытье; но держись за мой хвост, малыш Ру, и все будет в порядке»; Кролик и Кристофер Робин устремлялись вперед и звали остальных за собой. «Все в порядке, Ру, я иду», говорил Кролик. Но Пух кое-что придумал. Двумя водоворотами ниже Ру он встал с длинным шестом в лапах, а Канга подбежала и перехватила другой конец, и они держали его поперек реки; и Ру, все еще с гордостью лопоча «Поглядите, как я плыву», зацепился за шест лапами и взобрался на него. «Ты видела, как я плыл», возбужденно запищал Ру, пока Канга его распекала и вытирала. «Пух, ты видел, как я плыл? Это называется плаванье, то, что я делал. Кролик, ты видел, что я делал? Я плыл! Хэлло, Поросенок. Я говорю, Поросенок! Что ты думаешь я делал? Я плыл! Кристофер Робин, ты видел, как я…» Но Кристофер Робин не слушал. Он смотрел на Пуха. «Пух», сказал он, «где ты взял этот столб?» «Я просто нашел его», говорит Пух. «Я подумал, он может пригодиться. Я его просто подобрал». «Пух», говорит Кристофер Робин торжественно. «Ты открыл Северный Полюс». «О!», говорит Пух. И-Ё сидел все еще с опущенным в воду хвостом, когда все вернулись к нему. «Скажите Ру, чтобы пошевеливался. Эй, кто-нибудь», сказал И-Ё. «У меня хвост отмерзнет. Я не хотел муссировать эту тему, но это так. Хвост у меня замерз». «А вот и я», пропищал Ру. «О, ты здесь». «Ты видел, как я плыл?» И-Ё вынул хвост из воды и помотал им из стороны в сторону. «Как я и предполагал», говорит, «атрофированы все нервные окончания. Полное окоченение. Вот как это называется. Полное Окоченение. Ладно, поскольку никому нет дела, будем считать, что ничего не произошло». «Бедный старый И-Ё», сказал Кристофер Робин. Он взял носовой платок и вытер им хвост. «Спасибо тебе, Кристофер Робин, ты тут единственный, кто хоть что-то смыслит в хвостах. Они – ни черта не понимают. Что ж с них спрашивать, у них нет воображения. Для них хвост это не хвост, это не хвост, а Бесполезное Продолжение Спины». «Не бери в голову, И-Ё», говорит Кристофер Робин, вытирая его насухо. «Теперь лучше?» «Теперь он чувствует себя более похожим на хвост. Он вновь Принадлежит, если ты понимаешь, что я имею в виду». «Хэлло, И-Ё», сказал Пух, подходя к ним со своим Полюсом. «Хэлло, Пух. Спасибо тебе, но я буду в состоянии пользоваться им только через день-два». «Чем пользоваться?», спросил Пух. «Тем, о чем мы говорим». «Я ни о чем не говорил», сказал Пух, сбитый с толку. «Опять ошибка – я думал, ты говорил, как тебе жаль – по поводу моего хвоста, который окоченел, – и не можешь ли ты чем-нибудь помочь?»[43] «Нет», говорит Пух, «это был не я», говорит. Он подумал немножко и затем добавил участливо: «Возможно, это был кто-то еще». «Ладно, поблагодари его, когда увидишь». Пух с тревогой посмотрел на Кристофера Робина. «Пух открыл Северный Полюс», сказал Кристофер Робин. «Правда замечательно?» Пух скромно потупился. «Это что ли?», говорит И-Ё. «Да», говорит Кристофер Робин. «Это то, что мы искали?» «Да», говорит Пух. «О!», говорит И-Ё. «Ладно, по крайней мере не было дождя», говорит. Они воткнули Полено в землю и Кристофер Робин привязал к нему надпись: СЕВЕРНЫЙ ПОЛЮС ОТКРЫТ ПУХОМ ПУХ ЕГО ОБНАРУЖИЛ Затем все пошли домой. И я думаю, хотя и не вполне уверен, что Ру пришлось принять горячую ванну и немедленно лечь спать. А Пух вернулся домой и, чувствуя себя очень гордым от того, что он совершил, как следует подкрепился. Глава IX. Наводнение Шел дождь. Шел, и шел, и шел. Поросенок сказал себе, что никогда за всю свою жизнь, – а он уже бог знает сколько лет прожил на свете – три года, а, может быть, и все четыре? – никогда он не видел, чтоб так было много дождя. День и потом еще день, а потом еще день. День-деньской, с утра до вечера. «Если бы только», думал он, выглядывая в окно, «если бы только я был у Пуха или у Кристофера Робина, или у Кролика, когда начался дождь, тогда бы у меня была Компания все это время. Вместо того, чтобы торчать весь день одному, ничего не делая и только гадая, когда это кончится». И он представил себе, как он говорит Пуху «Ты когда-нибудь видел такой дождь, а, Пух?», а Пух говорит «Ужасно, правда, Поросенок?», а Поросенок говорит «Представь только, как сейчас туго приходится Кролику», а Пух говорит «Я думаю, бедного старого Кролика сейчас совсем затопило». Как было бы весело потолковать таким вот образом. И действительно, что хорошего, захватывающего в наводнении, если нельзя об этом поделиться с кем-нибудь[44]. А это было захватывающе. Маленькие сухие канавки, через которые он перепрыгивал, превратились в реки, а река, между крутыми берегами которой они так весело играли, вылезла из своего ложа и заняла так много места, что Поросенок начал беспокоиться, как бы она не добралась и до его ложа. «Слегка Тревожно», сказал он себе, «быть Очень Маленьким Животным, Полностью Окруженным Водой. Кристофер Робин и Пух могли бы спастись, забравшись на деревья, а Канга могла бы спастись, Упрыгнув, а Кролик мог бы спастись, Прорыв Нору, а Сыч мог бы спастись, Улетев, а И-Ё мог бы спастись – мм – Издавая Громкие Крики о Помощи, и вот я, окруженный водой, не могу сделать ничего». Дождь продолжал идти, и каждый день вода поднималась немного выше, и теперь она была прямо напротив окна дома Поросенка… и он все еще ничего не мог поделать. «Вот Пух», подумал про себя Поросенок, «у Пуха мало Мозгов, но он никогда не причинит себе вреда. Он совершает глупые поступки, но они оборачиваются в его сторону. Вот Сыч. Сыч, он тоже не Великого Ума, но он Знает Вещи. Он бы знал, как Правильно Поступить, когда ты Окружен Водой. Вот Кролик. Он не учился по книгам, но он может всегда Придумать Умный План. Вот Канга. Она не Умная, Канга, нет, но она так тревожится о Ру, что придумала бы что-то хорошее, вообще не думая об этом. И даже вот И-Ё. И-Ё такой несчастный в принципе, что он вообще на это не обратит внимания. Но интересно, что предпринял бы Кристофер Робин». Тогда он вдруг вспомнил рассказ, который ему рассказывал Кристофер Робин, о человеке на пустынном острове, который написал что-то в бутылку и бросил ее в море; и Поросенок подумал, что, если он напишет что-то в Бутылку и бросит ее в воду, возможно, кто-нибудь придет и спасет его. Он отошел от окна и начал обследовать все то, что еще не было под водой, и наконец нашел карандаш и клочок сухой бумаги, а также бутылку с пробкой. И он написал на одной стороне: НА ПОМОЩЬ! ПОРОСЕНОК (Я), а на другой стороне: ЭТО Я ПОРОСЕНОК НА ПОМОЩЬ НА ПОМОЩЬ Затем он положил бумагу в бутылку, заткнул ее пробкой так туго, как только мог, высунулся из окна так далеко, как только мог высунуться, и бросил бутылку так далеко, как только мог бросить – splash! – и через некоторое время она снова покачивалась на воде; и он наблюдал, как она медленно отплывает прочь, пока глаза у него не стали слезиться от смотрения, и при этом иногда он думал, что это бутылка, а иногда, что это просто рябь на воде, и тогда он понял, что он больше никогда ее не увидит и что он сделал все, что мог, для своего спасения. «Итак», думал он, «теперь кто-то другой должен сделать что-то, и я надеюсь что он это сделает скоро, потому что, если он этого не сделает, я должен будут плыть, чего я не умею, итак, я надеюсь, что он сделает это скоро». И тогда он глубоко вздохнул и сказал: «Я хочу, чтобы здесь был Пух. Вдвоем гораздо веселее». Когда начался дождь, Пух спал. Дождь шел и все шел, и все шел, а он спал и все спал, и все спал. У него был трудный день. Вы помните, как он открыл Северный Полюс; ладно, он был так горд этим, что спросил Кристофера Робина, есть ли еще какие-нибудь полюса, которые Медведь с низким I.Q, мог бы открыть. «Есть Южный Полюс», говорит Кристофер Робин, и я думаю, есть еще Восточный и Западный Полюса, хотя люди предпочитают о них помалкивать[45]. Пух страшно разволновался, когда узнал об этом, и предложил снарядить Эскпотицию по поводу открытия Восточного Полюса, но у Кристофера Робина были какие-то совместные планы с Кангой; итак, Пух пошел один открывать Восточный Полюс. Открыл он его или нет, я не помню; но он так устал, когда пришел домой, что в самый разгар ужина, совсем немногим более, чем через полчаса после того, как он сел за стол, он крепко уснул прямо на стуле и спал и все спал, и все спал. Тогда вдруг ему приснился сон. Он был на Восточном Полюсе, и это был очень холодный Полюс, покрытый самыми холодными снегами и льдами. Он нашел пчелиный улей, чтобы поспать в нем, но там не хватило места для ног, так что он оставил их снаружи. И Дикие Woozl'ы из тех, что обитают на Восточном Полюсе, пришли и общипали всю шерсть с его ног, чтобы сделать гнезда для своих Детенышей. И чем больше они щипали, тем больше коченели его ноги, пока вдруг он с воем не проснулся и не обнаружил себя сидящим на стуле, а кругом него была вода[46]. Он бултыхнулся к двери и выглянул наружу… «Это Серьезно», сказал Пух. «Я должен предпринимать Бегство». Итак, он взял самый большой горшок меда и предпринял Бегство на самую широкую ветку своего дерева, в приличном расстоянии от воды, затем он снова спустился вниз и предпринял Бегство с другим горшком… и когда Бегство в Общем и Целом можно было считать Предпринятым, на ветке сидел Пух, болтая ногами, и рядом с ним десять горшков меду…[47] Двумя днями позже на ветке сидел Пух, болтая ногами, и рядом с ним четыре горшка меду… Тремя днями позже на ветке сидел Пух, болтая ногами, и рядом с ним один горшок меду… Четырьмя днями позже там остался один Пух… И это было на утро четвертого дня, когда бутылка Поросенка подплыла к дереву Пуха, и с громким воплем «Мед!» Пух плюхнулся в воду, схватил бутылку и вновь вскарабкался на дерево. «Черт!», сказал Пух, открыв ее. «Только зря промок. Что здесь делает этот клочок бумаги». Он вынул бумажку и уставился на нее. «Это Писка», сказал он себе[48], «вот что это такое. А это буква П, так оно и есть, и это значит „Пух“, итак, это очень важная Писка, написанная мне, а я не могу прочитать. Я должен найти Кристофера Робина или Сыча, или Поросенка, кого-нибудь из тех Мозговитых Читателей, кто может читать вещи, и они скажут мне, что эта Писка значит. Только плавать я не умею. Вот черт!» Тогда ему пришла в голову идея, и я думаю, что для Медведя с Низким I.Q. это была хорошая идея. Он сказал себе: «Если бутылка плавает, то и банка плавает, а если банка плавает, я могу плыть на ней, если это очень большая банка». Итак, он взял самую большую банку и заткнул ее пробкой. «Все корабли должны иметь название», сказал Пух, «итак, я назову свой корабль – Водоплавающий Медведь»[49]. И с этими словами он бросил свой корабль в воду и прыгнул вслед за ним. Некоторое время ушло на обсуждение разногласий между Пухом и Водоплавающим Медведем по поводу того, кто из них будет наверху, но после нескольких попыток они все же пришли к определенному соглашению: Водоплавающий Медведь остался внизу, а Пух – триумфально – верхом на нем плыл, энергично загребая лапами. Кристофер Робин жил у самой вершины Леса. Дождь шел, и все шел, и все шел, но вода не могла дотянуться до его дома. Было скорее весело поглядывать на долину и смотреть на воду вокруг него, но дождь шел так сильно, что большую часть времени он находился дома и думал о вещах. Каждое утро он выходил с зонтиком и ставил палку на том месте, где останавливалась вода, и в каждое следующее утро он выходил и уже не мог видеть своей палки, тогда он ставил другую палку в том месте, где подступала вода, а затем опять уходил домой, и каждое утро путь от двери к воде становился все более коротким. На утро пятого дня он увидел, что весь окружен водой, и понял, что впервые в своей жизни он оказался на настоящем острове, что было весьма волнующим событием. В это утро над водой пролетал Сыч, чтобы поприветствовать своего друга Кристофера Робина. «Я говорю, Сыч», сказал Кристофер Робин, «не забавно ли, я на острове!» «Атмосферные условия последнее время весьма неблагоприятны», говорит Сыч. «Чего-чего?» «Дождик шел», объяснил Сыч. «Да уж», говорит Кристофер Робин, «действительно». «Уровень осадков достиг беспрецедентной высоты». «Чего достиг?» «Очень много воды», объяснил Сыч. «Да уж», сказал Кристофер Робин, «воды хватает». «Тем не менее, прогнозы становятся более благоприятными. В любой момент…» «Ты видел Пуха?» «Нет. В любой момент…» «Надеюсь, с ним все в порядке», говорит Кристофер Робин. «Я беспокоюсь о нем. Как ты думаешь, Сыч, с ним все в порядке?» «Полагаю, да. Видишь ли, в любой момент…» «Ты пойди, пожалуйста, посмотри, Сыч. Потому что Пух, у него не так много мозгов, он может наделать глупостей, а я его так люблю, Сыч! Ты понимаешь, Сыч?» «Все в порядке», говорит Сыч. «Я иду. Вернусь как только». Очень скоро он вернулся. «Пуха там нет», говорит. «Нет?» «Он был там. Сидел на ветке дерева вне своего дома с девятью горшками меду. Но теперь его там нет». «О, Пух», воскликнул Кристофер Робин. «Где же ты?» «Да здесь я», говорит ворчливый голос позади него. «Пух!» Они бросились друг другу в объятья. «Как ты сюда попал, Пух», спросил Кристофер Робин, обретя дар речи. «На своем корабле», гордо говорит Пух. «Я получил Очень Важную Писку, посланную мне в бутылке, а так как мне несколько залило водой глаза, я не мог ее прочитать, и вот принес ее тебе. На своем корабле». С этими гордыми словами он вручил свою Писку Кристоферу Робину. «Да это от Поросенка», закричал Кристофер Робин, прочитав ее. «Там есть что-нибудь про Пуха?», спрашивает Пух, заглядывая через плечо. Кристофер Робин прочитал Писку вслух. «О, эти П, означают Поросенка. Я думал, что это пухи». «Мы должны срочно спешить на помощь. Я думал, что он был с тобой, Пух. Сыч, ты бы не смог спасти его на своей спине?» «Не думаю», говорит Сыч после продолжительного размышления. «Сомнительно, чтобы Необходимые Дорсальные Мышцы…» «Тогда слетай к нему сразу и скажи, что Помощь приближается. А Пух и я будем думать о Спасении и прибудем так быстро, как только сможем. О, не говори, Сыч, иди быстро!» И Сыч, раздумывая, что бы еще такое сказать, улетел. «Ну что ж, Пух», говорит Кристофер Робин, «где твой корабль?» «Я должен сказать», объяснил Пух, когда они спускались к берегу, «что это не просто обычного вида корабль. Иногда это действительно Корабль, а иногда Кораблекрушение. Это все зависит». «От чего зависит?» «От того, внизу я или наверху». «О! Ну так где же он?» «Вот!», говорит Пух, с гордостью показывая на Водоплавающего Медведя. Это было не то, что ожидал Кристофер Робин, и чем больше он на это смотрел, тем больше думал, какой Храбрый и Умный Медведь был Пух, и чем больше Кристофер Робин так думал, тем более скромно Пух потуплял взор, как будто пытался притвориться, что это совсем не так. «Но для нас двоих он слишком мал», печально говорит Кристофер Робин. «Троих, если считать Поросенка». «Это делает его еще меньше. О, Пух-Медведь, что же мы будем делать?» И тогда этот Медведь, Медведь Пух, Winnie Пух, Д.П. (Друг Поросенка), Т.К. (Товарищ Кролика), О.П. (Открыватель Полюса), У.И. и Н.Х. (Утешитель И-Ё и Находитель Хвоста), то есть Пух собственной персоной – сказал нечто настолько умное, что Кристофер Робин только мог смотреть на него с разинутым ртом и остановившимися глазами, удивляясь, действительно ли перед ним тот самый Медведь с Очень Низким I.Q., которого он так давно знал и так любил. «Мы можем плыть в твоем зонтике», говорит Пух. «??» «Мы можем плыть в твоем зонтике», говорит Пух. «!!!!!» Ибо неожиданно Кристофер Робин понял, что они действительно могут. Он раскрыл свой зонтик и положил его на воду. Тот наклонился, но удержался на поверхности. Пух вошел в него и уже начал говорить, что все в порядке, когда обнаружилось, что это не так, поэтому после непродолжительного питья, к которому он на самом деле вовсе не стремился, Пух прибрел обратно к Кристоферу Робину. Тогда они вошли вместе, и он больше не качался. «Я назову этот корабль Мозги Пуха», говорит Кристофер Робин, и Мозги Пуха поплыли тотчас же в направлении на юго-восток, грациозно вращаясь вокруг своей оси. Вы можете представить радость Поросенка, когда наконец корабль показался перед его взором. Через много лет он любил вспоминать, как он находился в Очень Большой Опасности во времена Ужасного Наводнения, но единственная опасность, которой он подвергался, подстерегала его лишь последние полчаса, когда Сыч, который как раз прилетел и с комфортом уселся на ветке его дерева, начал рассказывать ему очень длинную историю о своей тетке, которая однажды по ошибке высидела яйцо чайки, и рассказ все продолжался и продолжался, прямо, как это предложение, до тех пор, пока Поросенок, который без всякой надежды слушал его из своего окошка, начал совершенно засыпать и естественно, стал медленно выскальзывать из окна по направлению к воде, и уже некоторое время висел только на передних частях копыт, но в этот момент, к счастью, неожиданный громкий вопль Сыча, который на самом деле был частью рассказа, имитирующей то, что сказала тетка, разбудил Поросенка и как раз дал ему вовремя уползти в безопасное место и сказать «Как интересно, и что же она?», когда, ладно, вы можете представить его радость, когда он увидел славный корабль Мозги Пуха (Капитан Кристофер Робин, 1-й Помощник П. Медведь), плывущий по волнам ему на помощь. Кристофер Робин и Пух снова… И это действительно конец истории, и я очень устал от этого последнего предложения и полагаю здесь остановиться. Глава Х. Банкет[50] Однажды, когда солнце встало над Лесом, принеся с собой запах мая, и все ручьи в Лесу весело потекли в поисках своих прежних привлекательных очертаний, а маленькие канавки, лежа, мечтали о той жизни, которую они видели, и о тех больших делах, которые они сделали, и в тепле и спокойствии Леса кукушка осторожно пробовала голос и прислушивалась, нравится он ей или нет, а лесные голуби ворковали беззаботно друг с другом в своей ленивой удобной для них манере, что, мол, это ты виноват, а не я, но вообще не стоит брать в голову; вот как раз в такой день Кристофер Робин свистнул особым образом, из Сто-Акрового Леса прилетел Сыч посмотреть, как обстоят дела. «Сыч», сказал Кристофер Робин, «я собираюсь дать банкет». «Серьезно, что ли?», говорит Сыч. «Это будет особого рода банкет, потому что я его потому устраиваю, что сделал Пух, то есть что он сделал, чтобы спасти Поросенка от наводнения». «О, вот это для чего, да?», говорит Сыч. «Да, поэтому ты скажи Пуху как можно скорее и всем тоже, потому что это будет завтра». «Прямо завтра, с ума сойти», говорит Сыч, все еще полный готовности помочь. «Так ты слетаешь, скажешь им, Сыч?» Сыч попытался подумать о чем-нибудь умном, что бы можно было бы по этому поводу сказать, но ничего не пришло в голову. Итак, он улетел, чтобы сказать остальным. И первый, кому он сказал, был Пух. «Пух», сказал Сыч, «Кристофер Робин дает банкет». «О!», сказал Пух. И затем, видя, что Сыч ожидает от него каких-то других слов, говорит: «А там будут такие маленькие сладкие штучки в розовой глазури?» Сыч почувствовал, что это ниже его достоинства говорить о маленьких сладких штучках в розовой глазури, и он твердо сказал Пуху то, что сказал Кристофер Робин, и улетел к И-Ё. «Банкет в честь Меня?», думал про себя Пух. «Грандиозно!» И он стал размышлять о том, все ли животные знают, что это не просто, а специальный Пух-банкет, и говорил ли им Кристофер Робин о Водоплавающем Медведе и Мозгах Пуха и всех других замечательных кораблях, которые он построил и на которых ходил в море. И он начал думать, как ужасно было бы, если бы все забыли об этом, если бы никто так толком и не понял, в честь кого устраивался банкет: и чем больше он так думал, тем больше идея банкета путалась у него в голове, как во сне, где все происходит как попало. И затем сон стал сам собой петь у него в голове и пел до тех пор, пока не стал чем-то вроде песни. Это была…
В то время, когда все это продолжалось внутри него, Сыч толковал с И-Ё. «И-Ё», сказал Сыч. «Кристофер Робин дает банкет». «Очень интересно», говорит И-Ё. «Надеюсь, они пришлют мне сюда вниз пару обглоданных костей. Доброта и Вдумчивость. Вовсе нет, не принимай близко к сердцу». «Вот Приглашение для тебя». «Что это такое?» «Приглашение». «Да, я слышал. А кто это его так чернилами изгваздал?» «Это не еда, это тебя просят прийти на Банкет. Завтра». И-Ё медленно покачал головой. «Ты, наверно, имеешь в виду Поросенка. Этого недомерка с длинными ушами. Я ему скажу». «Нет-нет!», говорит Сыч несколько раздраженно. «Это тебе!» «Ты уверен?» «Конечно, я уверен. Кристофер Робин сказал „Всех!“. „Скажи им всем!“» «Всем, кроме И-Ё?» «Всем», мрачно сказал Сыч. «А!», говорит И-Ё. «Ошибка несомненна, но я приду. Только не валите на меня, если будет дождь». Но дождя не было. Кристофер Робин соорудил длинный стол из нескольких длинных досок, и они все уселись за ним. Кристофер Робин сел на одном конце стола, а Пух – на другом. А между ними с двух сторон были Кролик, и Ру, и Канга, и все друзья-и-родственники Кролика сгрудились на траве и с надеждой ждали, что кто-нибудь заговорит с ними или кинет что-нибудь, или спросит, который час. Это был первый банкет, на который взяли Ру, и он был чрезвычайно возбужден по этому поводу. Как только все расселись, он начал говорить. «Хэлло, Пух!», запищал он. «Хэлло, Ру!», сказал Пух. Ру попрыгал некоторое время на своем сидении и затем начал опять. «Хэлло, Поросенок!», запищал он. Поросенок пожал ему лапу, будучи слишком занят едой, чтобы разговаривать. «Хэлло, И-Ё», сказал Ру. И-Ё мрачно кивнул ему. «Скоро пойдет дождь, вот увидишь», сказал он. Ру посмотрел, не пошел ли он уже, но он еще не пошел, тогда он сказал «Хэлло, Сыч», а Сыч сказал «Хэлло, мой маленький приятель» весьма милостивым тоном и продолжал рассказывать Кристоферу Робину о том, что чуть было не случилось с другом Сыча, которого Кристофер Робин вообще не знал, а Канга сказала «Выпей сначала свое молоко, Ру, дорогуша, а разговоры потом». Итак, Ру, который пил свое молоко, пытался сказать, что он может делать эти два дела одновременно и… нужно было основательно поколотить его по спине, после чего он довольно долгое время молчал. Когда они все более или менее наелись, Кристофер Робин постучал ложкой по столу и все перестали разговаривать и установилось молчание. Последнее не распространялось на Ру, который заканчивал громкую серию икания и пытался теперь выяснить, не был ли в этом замешан один из друзей-и-родственников Кролика. «Это Банкет», говорит Кристофер Робин, «это потому Банкет, что кто-то что-то сделал, и это его вечер, потому что это он сделал, и я приготовил для него подарок, вот он». Тогда он поискал еще немного и пролепетал: «Где он?» Пока он искал, И-Ё впечатляюще прокашлялся и стал говорить. «Друзья», говорит И-Ё, «включая мелкоту, весьма приятно или, возможно, я скажу такая радость видеть вас на моем вечере. То, что я сделал – это пустяк. Каждый из вас – исключая Кролика, Сыча и Канги – сделал бы на моем месте то же самое. И также Пуха. Конечно, все это также неприменимо к Поросенку и Ру, ибо они слишком малы. Каждый из вас сделал бы то же самое. Но просто это случилось со мной. Я сделал это не для того, мне даже неудобно и говорить об этом – не для того, чтобы получить то, что сейчас ищет Кристофер Робин» – он приложил свое переднее копыто ко рту и сказал громким шепотом «Попробуй под столом» – «то, что я сделал, я сделал, потому что я чувствовал, что все мы должны делать то, что в наших силах. Я чувствую, что все мы…» «И-ик!», нечаянно сказал Ру. «Ру, дорогуша», сказала Канга укоризненно. «А что я?», слегка удивленный спросил Ру. «О чем это И-Ё толкует?», прошептал Поросенок. «Не знаю», говорит Пух скорее скорбно. «Я думал, что твой вечер». «Я тоже так думал, но, возможно, это не так». «Я бы сказал, что это скорее твой, чем И-Ё», говорит Поросенок. «Я тоже», говорит Пух. «И-ик!», сказал опять Ру. «КАК – Я – УЖЕ – СКАЗАЛ», громко и неумолимо сказал И-Ё, «как я уже сказал, когда меня прервали различные Громкие Звуки, я чувствую, что…» «Вот оно!», взволнованно воскликнул Кристофер Робин. «Передайте это глупому старому Пуху. Это для Пуха». «Для Пуха?», говорит И-Ё. «Конечно же. Для лучшего в мире медведя». «Кажется, я понял», говорит И-Ё. «В конце концов, жаловаться бессмысленно. У меня есть друзья. Кто-то говорил со мной еще вчера. И еще не прошло недели, как Кролик налетел на меня и сказал: „Зараза!“ Социальное Круговращение. Вот как это называется». Но никто не слушал, так как все говорили: «Открой его, Пух», «Что это, Пух?», «Я знаю, что это такое?», «Нет, ты не знаешь» и другие вспомогательные замечания этого рода. И, конечно, Пух открывал это так быстро, как только мог, но так, чтобы не разорвать веревку, потому что никогда не знаешь, когда тебе Понадобится кусок Бечевки. Наконец это было открыто. Когда Пух увидел, что это такое, он чуть не упал от радости. Это была Специальная Коробка для Карандашей. Там был карандаш, помеченный «М» для Медведя, и карандаш, помеченный «ПМ» для Помогающего Медведя, и карандаш, помеченный «ХМ» для Храброго Медведя. Там был перочинный нож, резинка для стирания того, что написано неправильно, и линейка для линования строк, чтобы по ним потом разгуливали слова, и метка для чернил на линейке на тот случай, если вы захотите узнать, сколько чернил еще осталось, и Синие Карандаши и Красные Карандаши и Зеленые Карандаши, чтобы писать специальные синие, красные и зеленые слова. И все эти славные предметы были в своих маленьких кармашках, в Специальной Коробке, которая издавала щелчок, когда вы ее защелкивали. И все это было для Пуха. «О!», говорит Пух. «О, Пух!», говорят все, за исключением И-Ё. «Благодарю вас», проворчал Пух. А И-Ё пробормотал: «Эти писаные дела. Хваленые карандаши, ручки-шмучки и что там еще. Если вы спросите меня – глупый хлам, ничего хорошего». Позже, когда они все сказали «До свиданья» и «Счастливо» Кристоферу Робину, Пух и Поросенок задумчиво шли домой в золотом закатном вечере, и долгое время они молчали. «Когда ты просыпаешься утром, Пух», говорит Поросенок, «что тебе самое Первое приходит в голову и что ты говоришь?» «Что-нибудь о завтраке наверно», говорит Пух. «А что ты говоришь?» «Я говорю, интересно, что такое волнующее случится сегодня?», говорит Поросенок. Пух задумчиво кивнул. «Это», говорит, «то же самое». «А что произошло потом?», спрашивает Кристофер Робин. «Когда?» «На следующее ympo». «Не знаю». «Ты бы подумал и как-нибудь нам с Пухом рассказал?» «Если ты очень этого хочешь». «Пух хочет», говорит Кристофер Робин. Он глубоко вздохнул, взял своего медведя за ногу и вышел, волоча Winnie Пуха за собой. В дверях он обернулся и говорит: «Придешь смотреть, как я принимаю ванну?» «Может быть», говорю. «А Пухова Коробка была лучше, чем моя?» «Она была точно такая же», говорю. Он кивнул и вышел… и через минуту я услышал Winnie Пуха, – bump, bump, bump – поднимающегося по лестнице вслед за ним. Примечания:1. Повесть посвящена жене Алана Милна и матери Кристофера Робина Милна Дороти де Селинкур. По словам Милна, главным достоинством Дороти, которое стало решающим в вопросе женитьбы на ней, было следующее: «Она смеялась моим шуткам» (см. [Milne 1939:86]). 2. Введение. Ср. с. 167 настоящего издания, а также коммент. 51. 3. Имеется в виду сборник стихов для детей «Когда мы были очень маленькими», выпущенный А. Милном в 1924 г. (см. [Milne 1983]). 4. В предисловии к сборнику, указанному в коммент. 3, говорится, что Кристофер Робин называл лебедя Пух, потому что если ты зовешь его, а он не откликается, то ты можешь притвориться, что ты сказал «Пух» (нечто вроде «Пф!»), «показывающее, как мало он тебе нужен» [Milne 1983: 243]. 5. Обычное название игрушечного медведя в английском языке – Teddy Bear. Эдуард – полное имя от гипогористики «Тедди». Таким образом, Эдуард Бэр – это как бы выросший и ставший взрослым Медведь. 8. См. «Обоснование перевода». 9. См. «Обоснование перевода». Ther, конечно, ничего не значит. Кристофер Робин эмфатически подчеркивает биполовую, андрогинную природу Пуха, где женская (Winnie) и мужская (Пух) половины имеют, так сказать, равные права. 10. Стихотворение переведено в форме хокку, трехстишия 5+7+5 слогов. Такая форма отвечает медитативному настроению стихотворения. О принципах перевода стихов см. «Обоснование перевода». 11. Это стихотворение является во многом ключевым для понимания прагмасемантической проблематики ВП. Сопоставление-отождествление медведя с пчелой покоится на основе фонетического сравнения соответствующих слов в английском языке – bear (медведь) и bee (пчела). Можно предположить, что это сходство является также этимологическим, так как оба эти слова представляют собой звукоподражания: bear – тот, кто рычит; bee – тот, кто жужжит, гудит. В русском языке слово «пчела» по своему происхождению (от др. русск. «бъчела»), – по-видимому, того же корня и первоначального значения (того же корня слова «бык» и «букашка»). Помимо фонетико-этимологического сходства отождествление этих слов имеет логико-семантический и онтологический смысл – то, что можно назвать Парадоксом Пуха. В этом стихотворении утверждается, что (дословный перевод) «это очень забавная мысль, что, если бы Медведи были Пчелами, они бы строили свои гнезда на дне деревьев. И, таким образом (если бы Пчелы были Медведи), нам не нужно было бы карабкаться по всем этим лестницам». Понять это контрфактическое суждение можно только так: если бы медведи были пчелами, при этом оставаясь медведями, то есть продолжая любить мед и не умея летать, они бы строили свои гнезда внизу, и тогда пчелы, в свою очередь, поменявшись с медведями, сохранили бы и то, и другое качество. Получается, что медведи, ставши пчелами не забывают про то, что они все же медведи, и vice versa. В результате получаются два гибридных вида: Медведи-Пчелы и Пчелы-Медведи. Логически они тождественны, а прагматико-этиологически нет. Медведь, превратившийся в пчелу, – это медведь по происхождению, и наоборот. В соответствии с этой логикой, если бы медведь превратился в поросенка, он стал бы медведем-поросенком, то есть медведем по происхождению и по сути и поросенком по обличью, и наоборот. То есть он проявлял бы фундаментальные признаки поведения медведя (например, любил бы мед), но был бы подобно Поросенку трусливым. Это стихотворение переведено разностопным амфибрахием с чередованием двух 4-стопных строк с мужскими окончаниями и двух 3-стопных с женскими – сокращенно Ам 4433 ааББ. Этот размер в русской поэзии XX века ассоциируется с творчеством Анны Ахматовой («В тот год мы сошли друг от друга с ума…», «Одно, словно кем-то встревоженный гром…»). По воспоминаниям современников Ахматовой, она, придумывая стихотворение, гудела, как пчела. 12. Стихотворение переведено разностопным хореем 4343 АбАб, традиционным в русской поэзии размером колыбельной песни («Спи, младенец мой прекрасный, / Баюшки-баю…») [Гаспаров 1983]. 14. От звукоподражания hum – хмыкать. 15. В этом абзаце рефлексия над проблемой отсутствия самотождественности сочетается с перинатальной тематикой (см. также вступительную статью, раздел 6). По сути, глава посвящена вторичному переживанию своего рождения Пухом с целью снятия психологической травмы (для Пуха символом этой травмы является его тучность, которая ассоциируется с беременностью, – он наедается у Кролика и не может вылезти из норы. Соотнесенность тучности и беременности является, по Э. Фромму, универсальным символом [Fromm 1951]. Дыра в земле, в которую Пух лезет головой вперед, олицетворяет материнское лоно, так же как и сама земля в мифологии отождествляется с материнским лоном (мать-сыра земля). 16. Здесь происходит игра на прагматических парадоксах и необходимых истинах. «Я здесь» – прагматически истинное высказывание, «Меня здесь нет» – прагматически ложное. Кролик, отрицая факт своего присутствия, самим фактом отрицания выдает свое присутствие. 17. Как уже говорилось выше (см. вступительную статью), Пух, который плохо разбирается в абстрактной лексике (не понимает длинных слов и косвенных речевых актов) и, напротив, очень силен в конкретной прагматической стихии речевой деятельности. Кажется тривиальным, что Пух понимает, что кто-то должен сказать «Никого». Но, вероятно, если бы сходный случай произошел с оторванным от речевой прагматики Сычом, то последний мог бы удовлетвориться ответом вроде: «Ах, никого. Ну тогда понятно. Приношу свои извинения!» Реалистичность Пуха ни в коей мере не противоречит его логико-прагматическим способностям: для того, чтобы утвердить ценность действительного мира, необходимо понять и оценить то, как могли бы обстоять дела в других положениях вещей (в других возможных мирах). 18. Мучения Пуха, застрявшего на самом выходе из дыры, соответствуют, по С. Грофу, четвертой перинатальной матрице – характерное сочетание агрессивности и оптимизма [Гроф 1992]. 19. Описанное здесь действие напоминает обряд кувады, описанный еще Тейлором и Фрезером, когда муж, чтобы помочь рожающей женщине, проделывает магические действия, связанные с символическим рождением [Фрэзер 1992]. 20. Интерпретацию имени этого персонажа см. в статье «Обоснование перевода». 21. В оригинале Trespassers W – обрывок объявления, которое могло бы висеть перед частным владением: «Trespassers will be prosecuted» (Нарушители границ будут преследоваться по закону) [Milne 1983: 398]. 22. На уровне языка эллиптические высказывания И-Ё являются характерным примером говорения ни о чем, которое развито в ВП чрезвычайно сильно (см. раздел 8 вступительной статьи). На психологическом уровне этой эллиптичности соответствует неопределенность ситуации. И-Ё понимает: что-то с ним не в порядке, но не знает, что именно. 23. Невозмутимая покорность к такого рода вещам заставляет вспомнить произведения Ф. Кафки. 24. Утешение является достаточно сложным речевым актом. В терминах А. Вежбицкой его экспликация могла бы выглядеть примерно так: «Зная, что ты находишься в плохих обстоятельствах и что ты бы хотел находиться в хороших обстоятельствах, и желая тебе этого, я говорю тебе, что обстоятельства переменятся» [Wiersbicka 1970]. Для Пуха это слишком абстрактно. Сделать что-то полезное – это сфера практической прагматики, в которой он силен: если потерян хвост, надо его найти, а если день рождения, надо делать подарки. Два раза Пуху удается помочь И-Ё не пустыми разговорами, а продуктивными действиями. 25. Пейзаж в ВП достаточно своеобразен. Природа будто принимает живое участие в действии. Можно сказать, что обитатели Леса настроены пантеистично. Солнце, снег, ветер, вода, холод, жара – важные атрибуты, сопровождающие ключевые главы книги. При этом солнце несет бодрость, ветер – разрушение, холод – заставляет заботиться о жилье, вода – символ времени и смерти. 26. 1 акр = 0,4047 Га. По воспоминаниям К. Милна, реальный лес-прототип Леса насчитывал пять акров [Milne 1983:80]. 27. Пример широкого использования дейксиса в ВП. Подробнее см. в разделе 8 вступительной статьи. 28. Каштаны. 29. Искаж. англ. «Пожалуйста, звоните, если требуется ответ». 30. Искаж. англ. «Пожалуйста, подергайте, если не требуется ответ». 31. Комизм здесь в том, что Пух сам употребляет длинные слова. 32. Сыч стоит тут на отвлеченно-семантической позиции: предполагается, что чихнувший должен осознавать, что он чихнул. Пух придерживается конкретно-прагматической позиции. Нельзя знать, что кто-то чихнул, если никто не чихал. Для Сыча знание о собственном чихании входит в семантику слова «чихнуть». Для Пуха важно, что чихнуть можно и не заметив этого, но вот услышать несуществующее чихание невозможно. 33. Прагматическая защита от безудержного речеупотребления состоит в отключении сознания одного из участников беседы от разговора и переключении на что-то свое. 34. Характерное для ВП речеупотребление, когда упор делается не на то, о чем говорится, а на дейктическое оформление. В прагмасемантике языка именно это оформление особенно важно. Единицами живой речи являются реплики в диалоге. При этом важно не только то, что говорится, но сам факт, что это говорится. Так, фраза «Если ты понимаешь, что я имею в виду», одна из самых знаменитых в ВП, имеет не столько семантический, сколько прагматический смысл. Значение этой фразы может быть реализовано только в контексте ее конкретного употребления. Причем принципиально важно, что у говорящего и слушающего денотат может не совпадать. 35. По-английски Пух это слово произносит, как это делают дети, прибавляя лишний звук: haycorns вместо acorns [Milne 1983: 400]. 36. Стихотворение переведено 4-стопным хореем, одной из семантических окрасок которого в русской поэзии является мотив бессонницы, утраты и смерти. Отсюда перекличка в переводе с пушкинским стихотворением «Мне не спится, нет огня…» («Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы»), которое входит в своеобразный 4-стопнохореический цикл стихов Пушкина, связанных этой экспрессивно-семантической окраской («Бесы», «Зорю бьют…», «Если жизнь тебя обманет…», «Зимний вечер» («Буря мглою небо кроет…»). 37. Счет овец, кроме того, что он считается средством от бессонницы, соответствует стремлению героев ВП все пересчитывать. См. также раздел 9 вступительной статьи. 38. Выражение «святая простота» приписывается то Яну Гусу, то Джордано Бруно, произнесшим его якобы на костре, когда какая-то старушка принесла подбросить в костер хворосту, чтобы лучше горело. 39. Дело обстоит так-то и так-то – выражение самого общего вида высказывания [Витгенштейн 1958]. Совпадение с Витгенштейном, безусловно, случайное. Вряд ли Милну было знакомо имя еще не слишком известного австрийского философа, хотя «Логико-философский трактат» в это время был уже опубликован. Стремление к абстрактному мышлению у Сыча выражается в использовании абстрактной лексики, у И-Ё оно проявляется в абстрактной пропозициональности. 40. Загадка трудна для Пуха до тех пор, пока она остается абстрактной. Как только загадка переходит из сферы семантики в сферу прагматики – то есть не что это значит, а как это можно применять в практической жизни, «с чем это едят». Поэтому из Пуха плохой утешитель, но очень хороший спаситель. Он часто не понимает простых вещей, но догадывается о сложных. 41. К. Милн в своих воспоминаниях пишет: «Я обожал мастерить различные вещи (Коттлстонским Пирогом, о котором однажды пел Пух, был чехол для яиц, сделанный мной)» [Milne 1976: 53]. Имеется в виду чехол, «которым накрывают сваренное яйцо в рюмке, чтобы оно не остывало на столе» [Milne 1983:402]. 42. Канга осуществляет здесь достаточно сложный тип речевого поведения. Она разговаривает с Поросенком так, как будто это Ру, который притворяется Поросенком. При этом, чтобы дать Поросенку понять, как она к нему относится, она додумывает речевые действия, которые она якобы некогда производила по отношению к настоящему Ру (ср. [Кларк-Карлсон 1986]). 43. Пример речевой агрессии И-Ё, которая в данном случае строится на приписывании собеседнику семантических пресуппозиций, которыми он на самом деле не располагает. 44. Фраза, достойная английской философии, начиная с Беркли и Юма и кончая Брэдли и Расселом. Мир теряет смысл, перестает существовать, если нет субъекта, который мог бы его воспринимать. 45. С точки зрения ребенка существование Северного и Южного Полюсов закономерно предполагает существование Западного и Восточного. Если не разбираться в астрономии, то отрицание взрослыми этих последних двух полюсов естественно воспринимается со стороны ребенка как замалчивание чего-то запретного (вроде того, откуда родятся дети). 46. Сон Пуха развертывается по классической фрейдовской схеме – это исполнение желания (завоевание Восточного Полюса как укрепления своей позиции культурного героя-первооткрывателя). Характерен мотив леденящей воды, деструктивная роль которой в ВП очевидна: наводнение, река, символизирующая время и грядущее уничтожение детского мира (река находится на границе с Большим Миром). 47. В этой главе присутствует элемент робинзонады – бутылка, разрушительная стихия, необитаемый остров, лодка. 48. В оригинале missage вместо message. Перевод в свете того, что написано в разделе 5 вступительной статьи, вполне оправданный. 49. В оригинале Floating Bear, ассоциирующийся с «Летучим Голландцем». 50. Глава впервые публикуется на русском языке. В перевод Б. Заходера стернианский метаописательный конец предыдущей главы снят и к нему приставлено окончание данной главы примерно со слов: «Все говорили: „Открой его, Пух“». |
|
||
|
Главная | Контакты | Нашёл ошибку | Прислать материал | Добавить в избранное |
||||
|
|
||||
