• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

А борьба эта всё обострялась, захватывая самый широкий круг теоретических и практических вопросов. Французский коммунист Б. Суварин, находившийся в Москве в период XIII съезда, вскоре написал, что в СССР наблюдается конфликт «между живым, критическим революционным духом, постоянно обновляющимся и обогащающимся», представленным Троцким и его идейными союзниками, и «псевдореволюционным, консервативным духом», царящим на официальных партийных форумах. Коренное противоречие внутрипартийной жизни Суварин видел в том, что «подавляющее большинство рабочего класса — троцкистское, как свидетельствуют грандиозные демонстрации, происходящие везде, где ни выступит Троцкий. А на съезде всё это выражается пресловутым 100-процентным большинством за Центральный Комитет». И после съезда, как свидетельствовал Суварин, «популярность Троцкого росла, его долгие речи перед различными слушателями приводили всех в восторг. Часто говорили, что только он высказывает новые мысли, что только он чему-то учился…»[407]

Троцкий активно продолжал свою теоретическую деятельность. Одним из пунктов, на котором столкнулись противоборствующие стороны, были проблемы мирового развития и международного коммунистического движения. В 1924 году Троцкий опубликовал книги «Восток и Запад» и «На путях европейской революции», объединившие статьи, печатавшиеся до этого в «Правде». Некоторые идеи этих работ были подвергнуты критике членами «руководящего коллектива».

Наиболее остро разногласия развивались вокруг идеи единого рабочего фронта, т. е. союза с социал-демократией. В 1921 —1922 годах при активном участии Ленина была выработана линия Коминтерна на «единый фронт всех рабочих и коалицию всех рабочих партий в экономической и политической области для борьбы с буржуазной властью и для её окончательного свержения»[408].

Эта линия стала разрушаться триумвиратом с конца 1923 года. Зиновьев говорил: «Нужно раз и навсегда понять, что для Коминтерна тактика единого фронта была и остаётся только стратегическим маневром в борьбе с контрреволюционными вождями социал-демократии, методом агитации среди рабочих, доверяющих социал-демократии. И только. Надо раз навсегда распроститься с мыслью о том, что тактика единого фронта есть нечто большее»[409].

Ряд деятелей коммунистического движения указывали на ошибочность и левосектантский характер такой установки. В ответ на это в январе 1924 года Зиновьев на заседании Президиума ИККИ объявил социал-демократию «крылом фашизма» и главным врагом коммунистов. Сталин, вторя Зиновьеву, утверждал, что в Германии «за последнее время произошла передвижка сил, передвижка мелкобуржуазных социал-демократических сил в сторону контрреволюции, в лагерь фашизма. Вывод: не коалиция с социал-демократией, а смертельный бой с ней как с опорой нынешней фашизированной власти»[410]. Эти положения, нашедшие отражение в решениях Исполкома Коминтерна, были глубоко ошибочными: лидеры социал-демократии были резко настроены против фашизма, за ними шла большая часть рабочего класса, «смертельный бой» означал бы неминуемое взаимное ослабление социал-демократов и коммунистов и тем самым — рабочего движения в целом.

Эта грубая ошибка стала одной из причин поражения немецкого пролетариата в условиях революционной ситуации. Однако Зиновьев и Сталин сделали из этого поражения иной вывод: главным виновником была немецкая социал-демократия, якобы перешедшая на сторону фашизма, а также часть руководства КПГ, стремившаяся к союзу с ней. На январском пленуме ЦК 1924 года Зиновьев сделал доклад о международном положении, открывший обсуждение причин поражения германской революции. Позиция триумвирата по данному вопросу была оспорена Радеком, незадолго до этого вернувшимся из Германии, который считал главным врагом фашизм и выступал за коалицию с социал-демократической партией. Продолжая оставаться выразителем взглядов оппозиции и основным оппонентом триумвирата по этому вопросу, Радек на V конгрессе Коминтерна (июнь-июль 1924 года) выступал за последовательное осуществление тактики единого рабочего фронта. По его мнению, она должна была заключаться в том, чтобы «мы честно и открыто готовы были пройти часть пути с рабочими партиями, которые захотят бороться — ту часть пути, которую они в состоянии будут пройти с нами… Только таким путём… мы можем рассчитывать на успехи в применении тактики единого фронта»[411].

Эта позиция нашла поддержку со стороны ряда руководителей зарубежных компартий. Лидер болгарских коммунистов В. Коларов заявил: «Я должен сказать вам, что самый источник ошибок, совершённых нашей партией, заключается в неприменении тактики единого фронта во всём её объёме»[412]. Критика левосектантских положений Зиновьева и его единомышленников содержалась и в выступлениях К. Цеткин. Однако на конгрессе победила позиция Зиновьева. В результате его сектантская установка вошла в резолюцию конгресса: «…Тактика единого фронта есть только метод агитации и революционной мобилизации масс для целого периода. Всякие попытки истолковать эту тактику, как политическую коалицию с контрреволюционной социал-демократией, являются оппортунизмом, отвергаемым Коммунистическим Интернационалом»[413].

В резолюции конгресса о фашизме подчёркивалось, что «при всё прогрессирующем распаде буржуазного общества все буржуазные партии и особенно социал-демократия принимают более или менее фашистский характер, прибегая к фашистским методам борьбы с пролетариатом… Фашизм и социал-демократия составляют два острия одного и того же оружия диктатуры крупного капитала. Социал-демократия поэтому никогда не может быть надёжной союзницей в борьбе пролетариата с фашизмом»[414].

После V конгресса Коминтерна Сталин и Зиновьев продолжали вести ошибочную линию на фактическую ликвидацию тактики единого фронта и тем самым — на раскол рабочего движения. Они последовательно ориентировали коммунистические партии капиталистических стран на нанесение главного удара по социал-демократии вообще и по её левому крылу в особенности. В статье «К международному положению» (сентябрь 1924 года) Сталин писал: «Социал-демократия есть объективно умеренное крыло фашизма. Нет основания предположить, что боевая организация буржуазии (фашизм. — В. Р.) может добиться решающих успехов в боях или в управлении страной без активной поддержки социал-демократии… Эти организации не отрицают, а дополняют друг друга. Это не антиподы, а близнецы. Фашизм есть неоформленный политический блок этих двух основных организаций…»[415]

Под влиянием Зиновьева и Сталина уже в первой половине 20-х годов в Коминтерне утвердилась идея о «социал-фашизме» как главном противнике коммунистов. Решением расширенного пленума ИККИ, состоявшегося в марте — апреле 1925 года, было признано считать недопустимым участие Радека, выступавшего против этой установки, в коминтерновской работе. В резолюции XIV конференции РКП(б) (апрель 1925 года) о задачах Коминтерна осуждалась поддержка Троцким, Радеком и их единомышленниками группы немецких коммунистов, «пытавшейся истолковать тактику единого фронта как тактику коалиции с социал-демократами». В таком истолковании усматривалось «действительное расхождение ленинской линии Исполкома Коминтерна с троцкизмом»[416].

Другой «новацией» Зиновьева и Сталина в вопросах международного коммунистического движения было выдвижение и усиленное внедрение в жизнь с 1924 года линии на «большевизацию» всех остальных коммунистических партий. Эта «большевизация» понималась как построение структуры и организации этих партий по образу и подобию того партийного режима, который сложился в РКП(б): жесточайший централизм, безусловное подчинение всех коммунистов директивам, идущим от центра, в данном случае — от руководства Коминтерна, полностью подчинённого к тому времени кремлёвской олигархии. Таким образом, ещё до выдвижения теории о победе социализма в одной стране, приведшей к изображению Советского Союза идеальной моделью для коммунистов всего мира, такой моделью стала коммунистическая партия в СССР.

Руководствуясь фракционными и амбициозными соображениями, руководство Коминтерна во главе с Зиновьевым и Сталиным уже с конца 1923 года развернуло борьбу с теми лидерами, партиями и группами в международном коммунистическом движении, которые в какой-либо форме указывали на ошибки Исполкома Коминтерна и солидаризировались с русской оппозицией. В этом отношении показательна серия ударов, нанесённых в 1923—1924 годах по компартии Польши.

Поводом послужило письмо ЦК польской компартии в Президиум ИККИ и в ЦК РКП(б), в котором говорилось об ответственности Исполкома Коминтерна за поражение революционного движения в Германии, критиковалась сектантская формула «единого фронта снизу», выражалось беспокойство методами ведения внутрипартийной борьбы в РКП(б) и предлагалось в повестку ближайшего пленума ИККИ ввести вопрос «о кризисе в РКП». В письме подчёркивалось: «Мы не допускаем возможности того, чтобы тов. Троцкий оказался вне рядов вождей РКП»[417]. В ответе Политбюро ЦК РКП(б) от 4 февраля 1924 года, подписанном Сталиным, утверждалось, что письмо ЦК компартии Польши «объективно может стать поддержкой той небольшой оппортунистической фракции в РКП, политика которой отвергнута громадным большинством нашей партии»[418]. На V конгрессе Коминтерна Сталин, возглавлявший работу польской комиссии, определил ЦК компартии Польши как «польское отделение оппортунистической оппозиции в РКП(б)»[419].

О характере того давления, которое было оказано на польских коммунистов, свидетельствуют слова члена ЦК компартии Польши В. Костшевой в речи на заседании комиссии конгресса: «…Тов. Зиновьев нам уже давно сказал: Мы вам кости переломаем, если попробуете выступить против нас»[420]. На конгрессе было осуществлено грубое и бесцеремонное вмешательство во внутренние дела польской компартии. Её делегация, по настоянию Сталина, не имея на то полномочий от своей партии, переизбрала бюро своего ЦК. От руководства партией была отстранена группа её лидеров и ведущих теоретиков: Барский, Костшева, Валецкий, Прухняк. Организационная расправа в 1924 году над компартией Польши предопределила последующую её трагедию: роспуск в 1938 году и истребление в сталинских застенках сотен лучших её членов.

Осуществляя фракционные маневры против инакомыслящих в международном коммунистическом движении, руководство Исполкома Коминтерна оставило в тени подлинную задачу большевизации зарубежных компартий — усвоение уроков борьбы за победу Октябрьской революции. Между тем для выбора этими партиями правильной стратегии и тактики требовалось обобщение опыта Октября (равно как и поражений революций 1918—1923 годов в Европе) на таком уровне, который мог быть сопоставим с обобщением опыта Парижской Коммуны в работе К. Маркса «Гражданская война во Франции». Эту задачу поставил перед собой Троцкий в работе «Уроки Октября», открывшей новый этап внутрипартийной борьбы.

Примечания:

4

Известия ЦК КПСС. 1989. № 3. С. 132, 162.

40

Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 43. С. 105.

41

Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 43. С. 110.

42

Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 43. С. 91, 92.

407

ЭКО. 1989. № 11. С. 163, 164.

408

В. И. Ленин и Коммунистический Интернационал. М., 1970, С. 466.

409

Политическое образование. 1989. № 1. С. 79.

410

Вопросы истории КПСС. 1987. № 10. С. 123.

411

Пятый Всемирный конгресс Коммунистического Интернационала. М., 1925. Ч. I. С. 153—155.

412

Пятый Всемирный конгресс Коммунистического Интернационала. М., 1925. Ч. I. С. 277, 278.

413

Коммунистический Интернационал в документах, М., 1933. С. 407.

414

Коммунистический Интернационал в документах, М., 1933. С. 448.

415

Сталин И. В. Соч. Т. 6. С. 282.

416

КПСС в резолюциях и решениях. Т. 3. С. 393.

417

Сб. История и сталинизм. М., 1991. С. 136, 137.

418

Сб. История и сталинизм. М., 1991. С. 136, 137.

419

Сталин И. В. Соч. Т. 6. С. 266.

420

Вопросы истории. 1989. № 8. С. 6.