• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Осенью 1924 года Троцкий выпустил третий том собрания своих сочинений, включавший речи и статьи 1917 года, которому было предпослано авторское предисловие под названием «Уроки Октября». Эта работа представляла собой развитие идей, которые разрабатывались Троцким в 1923—1924 годах, прежде всего в процессе осмысления уроков революционной ситуации 1923 года в Германии и поражения германской революции.

Отправным пунктом анализа Троцкого была идея о том, что на исходе мировой войны европейской буржуазии грозила смертельная опасность. Однако социалистическая революция победила только в России, ибо в других странах не оказалось партий, способных повести массы на революцию и удержать власть.

Новый прилив революционной волны наступил во второй половине 1923 года, когда германская революция надвигалась со дня на день. Но германская компартия не сумела использовать революционную ситуацию: революция в Германии потерпела поражение, причём его непосредственная причина состояла в неправильном, нерешительном руководстве партии. В Германии были все материальные, политические и психологические предпосылки революции, кроме одной — большевистской партии и вождя, которого она имела в октябре 1917 года в лице Ленина.

В этой связи Троцкий замечал, что если бы в октябре 1917 года в Центральном Комитете большевистской партии победили противники восстания, «нетрудно себе представить, как писали бы историю… Официозные историки стали бы, конечно, изображать дело так, что восстание в октябре 1917 г. явилось бы чистейшим безумием, и давали бы читателю сногсшибательные статистические подсчёты юнкеров, казаков, ударников, артиллерии, расположенной веером, и корпусов, двигавшихся с фронта. Непроверенные в огне восстания, эти силы представлялись бы несравненно грознее, чем оказалось на деле. Вот урок, который нужно выиграть в сознании каждого революционера!»[421].

Проводя параллель между позицией германской компартии в 1923 году и «выжидательным фатализмом», характерным для позиции Каменева и Зиновьева в октябре 1917 года, Троцкий писал, что под таким фатализмом обычно «скрывается нерешительность и даже неспособность к действию, но она маскируется утешительным прогнозом: мы становимся, мол, всё влиятельнее, чем дальше, тем больше наша сила будет возрастать. Грубейшее заблуждение! Сила революционной партии возрастает только до известного момента, после чего процесс может перейти в свою противоположность: надежды масс, вследствие пассивности партии, сменяются разочарованием, а враг тем временем оправляется от паники и пользуется разочарованием масс. Такого рода решающий перелом мы наблюдали в Германии в октябре 1923 г. Мы были не так далеки от подобного же поворота событий в России осенью 1917 г. Для этого достаточно было, может быть, упустить ещё несколько недель. Ленин был прав: теперь или никогда»[422].

Приводя убедительные факты и давая им столь же убедительную оценку, Троцкий доказывал, что принятие партией курса, предлагавшегося Зиновьевым и Каменевым, неминуемо привело бы к тому, что движение рабочих, солдатских и крестьянских масс пошло бы без большевистского руководства и породило бы новые июльские дни гигантского масштаба, т. е. подавление народной революции.

Лапидарно, но крайне чётко Троцкий воссоздал историю борьбы внутри большевистской партии в феврале — октябре 1917 года: соглашательскую» и «оборонческую» позицию «Правды» до приезда Ленина в Петроград, критику некоторыми «старыми большевиками» Апрельских тезисов Ленина, выступление Зиновьева и Каменева против восстания, свою позицию по вопросу о сроках восстания и т. д. Ссылаясь на статьи Каменева и Сталина в «Правде» в феврале — марте 1917 года, выдержанные в духе «революционного оборончества» и, по существу, близкие к тогдашней позиции меньшевиков, Троцкий показывал их противоположность ленинской позиции.

Приведённые Троцким факты били не только по «тройке», но и по многим партийным деятелям из их ближайшего окружения — Орджоникидзе, Рыкову, Ярославскому, Ногину, Кирову и другим, занимавшим в то время сходную, полуменьшевистскую позицию. Понимая, что обнародование впервые некоторых документов, раскрывающих характер внутрипартийных разногласий в 1917 году, может вызвать недовольство части «старых большевиков», допустивших в то время серьёзные политические ошибки, Троцкий специально оговаривался в начале своей работы: «Разумеется, разногласия 1917 г. были очень глубоки и отнюдь не случайны. Но было бы слишком мизерно пытаться делать из них теперь, спустя несколько лет, орудие борьбы против тех, кто тогда ошибался. Ещё недопустимее, однако, было бы из-за третьестепенных соображений персонального характера молчать о важнейших проблемах Октябрьского переворота, имеющих международное значение»[423].

Тем не менее, не прошло и месяца после выхода книги Троцкого, как против него была поднята беспринципная и нечистоплотная кампания, названная её инициаторами «литературной дискуссией с троцкизмом». Формально она была открыта редакционной статьёй «Правды», написанной Бухариным, «Как не нужно писать историю Октября (по поводу выхода книги т. Троцкого «1917»)». Спустя короткое время в «Правде» были опубликованы три обширные работы чрезвычайно схожие не только своим содержанием, но и своим названием: доклад Каменева «Ленинизм или троцкизм?», прочитанный на собрании членов МК и московского партийного актива, а затем повторённый на собрании комфракции ВЦСПС и на совещании военных работников; речь Сталина «Троцкизм или ленинизм?» на пленуме комфракции ВЦСПС и статья Зиновьева «Большевизм или троцкизм?». Эти работы вместе со статьями Сокольникова, Молотова и других руководителей партии вошли в спешно напечатанный сборник «За ленинизм», изданный в Москве и других городах. В начале 1925 года был выпущен сборник «Ленин о Троцком и троцкизме. Из истории ВКП(б)».

Не обладая аргументами, которые можно было бы противопоставить анализу Троцкого, Каменев, Зиновьев и Сталин встали на путь откровенной фальсификации и клеветы, переключения внимания партии на совершенно иные вопросы (дореволюционные разногласия Ленина с Троцким) ради создания легенды о «троцкизме» как извечном враге большевизма.

Одной из наиболее грязных провокаций, пущенных в ход в «литературной дискуссии», была публикация в «Правде» двух писем Троцкого 1913 и 1921 годов — к Чхеидзе и Ольминскому. Первое письмо отражало раздражение Троцкого тем фактом, что большевики взяли для своей газеты название «Правда», под которым он издавал в то время свою газету в Вене. Во втором письме Троцкий высказывал Ольминскому — в то время директору Института истории партии — мнение о нецелесообразности публикации письма к Чхеидзе, содержащего резкие выпады против Ленина, поскольку оно было написано под влиянием минутного настроения и может посеять неправильные толкования о перманентной вражде между ним и Лениным.

Используя оба письма именно с этой провокационной целью, Каменев в предисловии к публикации писал, что она должна переубедить тех членов партии, «у которых остались ещё сомнения в правильности позиции партии по отношению к последним выступлениям тов. Троцкого. Пусть эти сомневающиеся и колеблющиеся ещё и ещё перечитают письмо тов. Троцкого. Мы уверены, что оно окончательно освободит их от сомнений и колебаний»[424].

В конце 1924 года в «Правде» и в местной партийной печати были опубликованы сотни резолюций партийных комитетов, скроенные по образу и подобию резолюции МК, принятой по докладу Каменева. В этой резолюции «Уроки Октября» были названы «грубым извращением истории большевизма и истории Октябрьской революции», «попыткой подменить ленинизм троцкизмом», который «является ни чем иным, как одним из видов меньшевизма». Сам факт опубликования «Уроков Октября» был объявлен «нарушением со стороны т. Троцкого обещаний, данных им XIII съезду», «подрывом единства партии». «Своим выступлением т. Троцкий вновь ставит партию перед опасностью дискуссии»[425]. Так возродилась трактовка всякой внутрипартийной дискуссии как «опасности», грозящей единству партии.

В «литературной дискуссии», так же как и в дискуссии 1923 года, содержание выступлений Сталина существенно не отличалось от выступлений других представителей большинства ЦК. Подобно остальным оппонентам Троцкого, Сталин в этой односторонней дискуссии изображал октябрьскую ошибку Зиновьева и Каменева как незначительный и случайный эпизод. Отрицая, что «в лице Каменева и Зиновьева мы имели в Октябре правое крыло нашей партии», он подчёркивал, что «несмотря на разногласия, мы имели в лице этих товарищей старых большевиков, стоящих на общей почве большевизма»[426]. Пройдёт немногим более года и октябрьская позиция Каменева и Зиновьева станет интерпретироваться Сталиным и его союзниками как «капитулянтство» и «пораженчество». Обвинения в их адрес по этому поводу будут становиться всё более зловещими, вплоть до трактовки в «Кратком курсе» их поведения в 1917 году как действий «презренных изменников» и «предателей».

«Литературная дискуссия» принесла Сталину немалую пользу. Он оказался в ней в более выгодной позиции по сравнению с Зиновьевым и Каменевым, поскольку им приходилось защищать самих себя, а Сталин защищал их, выступая как бы в роли беспристрастного арбитра в споре. Кроме того, за октябрьской ошибкой Каменева и Зиновьева многочисленные ошибки самого Сталина в 1917 году остались как бы в тени. Воспользовавшись всем этим, он впервые пустил в ход некоторые фальсификаторские версии предоктябрьской истории, впоследствии широко раздутые сталинистской пропагандой.

Сталин заявил, что он хочет ограничиться «разоблачением некоторых легенд, распространяемых Троцким и его единомышленниками». К их числу он относил прежде всего легенду «об особой роли Троцкого в Октябрьском восстании»[427].

Для «разоблачения» этой «легенды» Сталин объявил практически всю историческую литературу об Октябрьском восстании «арабскими сказками». С особой издёвкой он говорил о книге Джона Рида «Десять дней, которые потрясли мир», рекомендованной Лениным для чтения рабочим всех стран. Злобные выпады Сталина в адрес Рида были вызваны тем, что на многих страницах его книги раскрывался вклад Троцкого в победу Октябрьской революции. Сталин запретил переиздавать книгу Рида, которая вновь вышла в свет только после XX съезда КПСС.

«Разоблачая» «легенду» о роли Троцкого, Сталин умолчал о собственной оценке этой роли, содержавшейся в статье «Октябрьский переворот», которую он опубликовал в первую годовщину Октября. «Вся работа по практической организации восстания происходила под непосредственным руководством председателя Петроградского Совета тов. Троцкого — говорилось в этой статье. — Можно с уверенностью сказать, что быстрым переходом гарнизона на сторону Совета и умелой постановкой работы Военно-Революционного Комитета партия обязана прежде всего и главным образом тов. Троцкому»[428].

Теперь же Сталин утверждал, что «никакой особой роли в Октябрьском восстании Троцкий не играл и играть не мог, что, будучи председателем Петроградского Совета, он выполнял лишь волю соответствующих партийных инстанций, руководивших каждым шагом Троцкого»[429]. Для подтверждения этого тезиса Сталин впервые обнародовал и ложно интерпретировал протокол заседания ЦК от 16(29) октября 1917 года, в котором говорилось о создании практического центра по организационному руководству восстанием в составе Свердлова, Сталина, Дзержинского, Бубнова и Урицкого. «Задачи практического центра: руководить всеми практическими органами восстания…»[430] Из этого как бы вытекало, что руководство восстанием осуществлялось «практическим центром», без участия Троцкого.

Впоследствии эта версия переросла в миф о Сталине как руководителе «центра» Октябрьского восстания. В соответствии с ней в 30-е годы было создано немало художественных произведений, в которых Свердлов, Дзержинский, Урицкий, Бубнов (а после ареста Бубнова — только первые трое) изображались сидящими или стоящими вокруг Сталина и восторженно внимавшими его словам.

Называя версию о существовании «практического центра» первым, ещё осторожным шагом на пути создания сталинистского мифа, Троцкий в 1939 году писал: «На исторической дистанции восстание в Октябре представляется гораздо более планомерным и монолитным, чем оно развёртывалось в действительности. На самом деле не было недостатка ни в шатаниях, ни в поисках побочных путей, ни в случайных инициативах, не получивших дальнейшего развития. Так, на импровизированном ночном заседании Центрального Комитета 16 октября, в отсутствие важнейших работников Петроградского Совета, постановлено было пополнить советский штаб восстания вспомогательным партийным «центром» в составе Свердлова, Сталина, Бубнова, Урицкого и Дзержинского. В эти самые часы на заседании Петроградского Совета был создан Военно-революционный комитет, который с момента своего возникновения развил такую решительную работу по подготовке восстания, что о вчера проектированном «центре» забыли решительно все, в том числе и его участники. Немало подобных импровизаций потонуло в водовороте того времени! Сталин никогда не входил в Военно-революционный комитет, не появлялся в Смольном, т. е. в штабе революции, не имел никакого отношения к практической подготовке восстания, а сидел в редакции «Правды» и писал серые статьи, которые мало кто читал. Никто в течение ближайших лет ни разу не упоминал «о практическом центре». В мемуарных очерках участников восстания — а в таких очерках недостатка нет, — имя Сталина ни разу не названо. Сам Сталин, в юбилейной статье по поводу Октябрьского переворота, в «Правде» от 7 ноября 1918 г., перечисляя все учреждения и лица, причастные к перевороту, ни словом не упоминает о «практическом центре». Тем не менее старая протокольная запись, случайно открытая в 1924 году и фальшиво истолкованная, послужила основой для бюрократической легенды. Во всех справочниках, биографических указателях, даже в школьных учебниках последнего издания фигурирует революционный «центр» со Сталиным во главе. Никто, при этом не попытался, хотя бы из приличия, разъяснить, где и когда этот центр заседал, кому и какие отдавал распоряжения, вёл ли протоколы и где они? Мы имеем здесь все элементы московских процессов»[431].

В дальнейшем на сталинистский миф о «практическом центре» наворачивались всё новые и новые мифы, приведшие в конечном счете к утверждению о том, что Ленин и Сталин — два вождя Октябрьской революции. Как справедливо заметил старый большевик А. В. Снегов, принимавший активное участие в первой волне разоблачений сталинизма, столь цинично искажать историю партии можно было «только через реки крови честных коммунистов»[432].

Сегодня нетрудно убедиться, что анализ основных этапов развития русской революции от февраля до октября 1917 года, содержавшийся в «Уроках Октября» Троцкого, всецело подтверждается известными ныне историческими документами. Характерно, что как бы «по следам» этого анализа шли все честные исследователи истории Октябрьской революции, стремившиеся очистить эту историю от бесчисленных сталинских фальсификаций.

Сразу же после XX съезда КПСС появились первые статьи, правдиво раскрывавшие историю внутрипартийной борьбы в марте — апреле 1917 года. Но не прошло и года, как последовало специальное постановление ЦК КПСС, которым был приостановлен процесс восстановления исторической правды об Октябрьской революции. После XXII съезда КПСС, открывшего новую волну «антикультовых» разоблачений, появились статьи В. Евграфова и других исследователей, дававшие объективное освещение внутрипартийной борьбы в 1917 году и роли в ней Сталина. Тогда же были впервые опубликованы полностью некоторые документы, на которые ссылался Троцкий в «Уроках Октября», в первую очередь — протоколы и резолюции Всероссийского совещания партийных работников (март 1917 года).

Примечания:

4

Известия ЦК КПСС. 1989. № 3. С. 132, 162.

42

Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 43. С. 91, 92.

43

КПСС в резолюциях и решениях. т. 2. С. 440—442.

421

Троцкий Л. Д. К истории русской революции, С. 273—275.

422

Троцкий Л. Д. К истории русской революции, С. 273—275.

423

Троцкий Л. Д. К истории русской революции, С. 248.

424

Правда. 1924. 10 декабря.

425

Правда. 1924. 19 ноября.

426

Сталин И. В. Соч. Т. 6. С. 326, 327.

427

Сталин И. В. Соч. Т. 6. С. 327.

428

Правда. 1918. 6 ноября.

429

Сталин И. В. Соч. Т. 6. С. 328.

430

Сталин И. В. Соч. Т. 6. С. 328.

431

Бюллетень оппозиции. 1939, № 77—78, С. 7, 8.

432

Всесоюзное совещание историков. М., 1964, С, 268.