• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

На всём протяжении деятельности оппозиционного блока ЦК под предлогом борьбы с фракционностью неуклонно запрещал публикацию оппозиционных документов. Чтобы довести свои документы до партии, оппозиционеры организовали нелегальную типографию, где печатались «Заявление 83-х» и «Платформа большевиков-ленинцев». Уже летом 1927 года дело перестало ограничиваться исключением из партии лиц, подписавших эти документы. Внутрипартийные разногласия стали «разрешаться» с помощью ОГПУ. В августе 1927 года были произведены аресты организаторов нелегальной типографии.

Поскольку в глазах большинства коммунистов размножение оппозиционных документов, пусть и нелегальным путём, ещё не могло рассматриваться как преступление, требовавшее вмешательства ГПУ и арестов оппозиционеров, организаторы нелегальной типографии были обвинены в связях с буржуазными интеллигентами, часть которых, «в свою очередь, оказалась в связях с белогвардейцами, замышляющими о военном заговоре»[747]. Октябрьский пленум ЦК и ЦКК 1927 года исключил Зиновьева и Троцкого из ЦК на том основании, что они довели «фракционную борьбу против партии и её единства до степени, граничащей с образованием новой антиленинской партии совместно с буржуазными интеллигентами»[748]. На пленуме была, таким образом, пущена в ход новая сталинская провокация, облегчившая проведение массовых репрессий против оппозиции. Именно в связи с этой провокацией оппозиция впервые употребила понятие «термидорианская амальгама».

Наряду со Сталиным в создание этой амальгамы существенный вклад внёс Бухарин, который на собрании актива Ленинградской организации ВКП(б) 26 октября 1927 года заявил: «Дело обстояло таким образом. В связи с раскрытием нелегальной оппозиционной типографии было установлено, что некоторые из работников этой типографии через ряд звеньев были связаны с военными группировками, помышлявшими о военном перевороте у нас… Товарищи, прошу вас иметь в виду, что никто из нас -никогда не думал обвинять оппозицию в том, что они — контрреволюционные заговорщики, — пока до этого дело не дошло. Они обвиняются с нашей стороны в том, что своей бесшабашной борьбой против партийной и советской легальности, бесшабашной ломкой законов пролетарской диктатуры притягивают всякий сброд, окрыляют его»[749]. Между тем Бухарин знал, что версия о «военном перевороте» основывалась лишь на показаниях бывшего врангелевского офицера, оказавшегося агентом ОГПУ, специально подосланным к организаторам нелегальной типографии.

После выступления председателя ОГПУ Менжинского на октябрьском пленуме с «разоблачением» связи оппозиционеров с «военным заговором» лидеры оппозиции пришли к Менжинскому и Ягоде с требованием показать им свидетельские показания, которые оглашались на пленуме. Менжинский «не скрывал, что дело идёт, в сущности, о подлоге, но наотрез отказался показать нам свои документы… Когда мы, ничего не добившись, уходили, Каменев ещё задержался у Менжинского. У них были свои счеты. Ещё совсем недавно Менжинский состоял в распоряжении «тройки», против оппозиционеров. «Неужели же вы думаете, — спросил Каменев Менжинского, — что Сталин один справится с государством?». Менжинский прямо не ответил. «А зачем же вы дали ему вырасти в такую грозную силу? — ответил он вопросом на вопрос, — теперь уже поздно»[750].

В письме, направленном в ЦК по поводу сфабрикованного по указке Сталина «дела» о военном заговоре, лидеры оппозиции упоминали о том, что подобные подлоги возникли во время Великой французской революции. Тогда это называлось «амальгамой».

В речи на октябрьском пленуме Троцкий говорил: «Моё предложение — обсудить самостоятельно вопрос о врангелевском офицере и военном заговоре — было отклонено. Я ставил, по существу, вопрос о том, почему, кем и как была обманута партия, которой было сказано, что коммунисты, связанные с оппозицией, участвуют в контрреволюционной организации. Чтоб лишний раз показать, что вы понимаете под дискуссией, вы постановили мою короткую речь о подложном врангелевском офицере изъять из стенограммы, т. е. спрятать от партии. Бухарин преподносил нам здесь философию термидорианской амальгамы на основе документов Менжинского, не имеющих никакого отношения ни к типографии, ни к оппозиции. Но нам нужна не дешёвая бухаринская философия, а факты. Фактов нет. Поэтому весь вопрос вдвинут фуксом в дискуссию об оппозиции. Грубость и нелояльность выросли до размеров преступного вероломства… Откуда это идёт? Куда это ведёт? Только этот вопрос имеет Политическое значение. Всё остальное отступает на второй и десятый планы»[751].

К объяснению политического смысла сталинских провокаций, которые в своём логическом развитии вели к контрреволюционному по своему существу террору, Троцкий подходил ещё на заседании ЦКК в июне 1927 года. В речи на этом заседании он приводил высказывание члена Президиума ЦКК Сольца в беседе с одним из коммунистов, подписавших заявление оппозиции. «Что означает заявление 83-х? — говорил Сольц. — К чему это ведёт? Вы знаете историю Великой французской революции, — до чего это доводило. До арестов и гильотинирования». Тов. Воробьев, с которым тов. Сольц говорил, спросил его: «что же, вы собираетесь нас гильотинировать?» На что Сольц очень пространно ему объяснил: «как вы думаете, Робеспьеру не было жалко Дантона, когда он отправлял его на гильотину? А потом пришлось идти и Робеспьеру… Вы думаете, не жалко было? Жалко, а пришлось…» Такова схема беседы»[752]. Получив от Сольца подтверждения в достоверности этих слов, Троцкий спросил: «какую главу вы собираетесь открывать разгромом оппозиции?»

Подхватывая аналогию с французской революцией, Троцкий отмечал, что использование этой аналогии представляет собой правильный метод для понимания классовой подоплёки сталинской политики по отношению к оппозиции. В дальнейшем, находясь в изгнании, Троцкий использовал данную аналогию для разоблачения новых амальгам, фабрикуемых как сталинистскими, так и антикоммунистическими идеологами. Первые «амальгамировали» оппозиционеров с врагами Октябрьской революции. Вторые изображали сталинский террор как закономерное продолжение «красного террора», к которому прибегали большевики в гражданской войне в ответ на белогвардейские террористические акты, а узурпацию Сталиным власти партии и рабочего класса — как прямое продолжение «узурпации» власти большевиками в результате Октябрьской революции и роспуска Учредительного собрания.

Для объяснения причин «красного террора» Троцкий находил аналогии в истории не только якобинской диктатуры во Франции, но и гражданской войны в США (он даже собирался написать книгу, посвящённую сопоставлению гражданских войн в Соединенных Штатах и Советской России, в которых он видел много общего). Для объяснения причин термидорианского, а затем бонапартистского перерождения Октябрьской революции он использовал аналогии с соответствующими этапами Великой французской революции 1789—1794 годов. Аналогия с термидором проводилась и Лениным в качестве прогноза возможного перерождения социалистической революции в России. Эту же аналогию в 1927 году использовал Троцкий для более конкретного прогноза «новой главы» в развитии русской революции, открываемой расправой с левой оппозицией.

«Во время Великой французской революции, — говорил Троцкий на июньском заседании ЦКК, — гильотинировали многих. И мы расстреляли многих. Но в Великой французской революции было две больших главы, одна шла так (показывает вверх), а другая шла этак (вниз). Вот это надо понять. Когда глава шла так — вверх, — французские якобинцы, тогдашние большевики, гильотинировали роялистов и жирондистов. И у нас такая большая глава была, когда и мы, оппозиционеры, вместе с вами расстреливали белогвардейцев и высылали жирондистов. А потом началась во Франции другая глава, когда французские устряловцы и полуустряловцы[753] — термидорианцы и бонапартисты — из правых якобинцев — стали ссылать и расстреливать левых якобинцев — тогдашних большевиков. Я бы хотел, чтобы тов. Сольц продумал свою аналогию до конца и, прежде всего, себе самому сказал: по какой главе Сольц собирается нас расстреливать? (Шум в зале). Тут не надо шутить, революция дело серьёзное. Расстрелов никто из нас не пугается. Мы все — старые революционеры. Но надо знать, кого, по какой главе расстреливать. Когда мы расстреливали, то твёрдо знали, по какой главе. А вот сейчас, — ясно ли вы понимаете, тов. Сольц, по какой главе собираетесь нас расстреливать. Я опасаюсь, тов. Сольц, что вы собираетесь нас расстреливать по устряловской, т. е. термидорианской главе»[754].

В 1921 году Ленин чётко указывал на альтернативы, стоявшие перед Советской Россией: «10—20 лет правильных соотношений с крестьянством и обеспеченная победа в всемирном масштабе (даже при затяжке пролетарских революций, кои растут), иначе 20—40 лет мучений белогвардейского террора. Aut — aut. Tertium non datur»[755]. (Или — или. Третьего не дано. — В. Р.).

На деле оказалась реализованной вторая альтернатива, но в своеобразной исторической форме, не предвиденной Лениным. Террор, белогвардейский по своему классовому существу, т. е. обращённый против большевиков-ленинцев, был осуществлён не открытыми белогвардейцами, пришедшими к власти и реставрировавшими старые классовые порядки, а сталинской кликой, узурпировавшей власть рабочего класса, при сохранении некоторых социальных основ, заложенных Октябрьской революцией. Для осуществления такого террора, проводившегося под обманным флагом борьбы против контрреволюционных заговоров, понадобилась целая серия судебных и идеологических подлогов.

Этот террор, завершившийся физическим уничтожением почти всей старой партийной гвардии, был открыт полицейской расправой над оппозицией, начавшейся в 1927 году. В самом начале этой расправы Троцкий, продолжая развёртывать аналогию с термидором, заявлял: «Когда у нас говорят «термидорианцы», — то думают, что это ругательство. Думают, что это были завзятые контрреволюционеры, сознательные сторонники королевской власти, и прочее. Ничего подобного! Термидорианцы были якобинцами, только поправевшими. Якобинская организация, — тогдашние большевики, — под давлением классовых противоречий в короткий срок дошла до убеждения в необходимости изничтожить группу Робеспьера… Они говорили: мы изничтожили кучку людей, которые нарушали в партии покой, а теперь, после гибели их, революция восторжествует окончательно»[756].

Таким образом, Троцкий фиксировал внимание на трагической вине «правых якобинцев», равно как и идущих за Сталиным большевиков, на их историческом заблуждении, жертвами которого вскоре предстояло стать им самим.

Приводя многочисленные факты и документы из истории Великой французской революции, Троцкий подчёркивал, что термидорианцы, уничтожив революционных якобинцев, установили в якобинских клубах «режим запуганности и безличия, ибо заставляли молчать, требовали 100 процентов голосований, воздержания от всякой критики, заставляли думать так, как приказано сверху, отучали понимать, что партия, — это живой, самостоятельный организм, а не самодовлеющий аппарат власти»[757].

Развивая эти мысли применительно к современному этапу русской революции, Троцкий в речи на октябрьском пленуме ЦК (1927 года) говорил: «Грубость и нелояльность, о которых писал Ленин, уже не просто личные качества; они стали качествами правящей фракции, её политики, её режима. Дело идёт не о внешних приёмах. Основная черта нынешнего курса в том, что он верит во всемогущество насилия — даже по отношению к собственной партии… Руководящая фракция думает, что при помощи насилия можно достигнуть всего. Это коренная ошибка. Насилие может играть огромную революционную роль. Но при одном условии: если оно подчинено правильной классовой политике. Насилие большевиков над буржуазией, над меньшевиками, над эсерами дало — при определённых исторических условиях — гигантские результаты. Насилия Керенского и Церетели над большевиками только ускорили поражение соглашательского режима. Изгоняя, лишая работы, арестовывая, правящая фракция действует дубьём и рублём против собственной партии»[758].

Разумеется, победе сталинизма в борьбе с левой оппозицией способствовали не только репрессии против инакомыслящих коммунистов, запугивающие партию. Огромную роль в таком завершении открытой антипартийной борьбы сыграли обман партии, фальсификации, пущенные в ход пропагандистской машиной, находившейся в монопольном распоряжении сталинской фракции. Венцом этих фальсификаций стало амальгамирование, т. е. отождествление коммунистической оппозиции с врагами коммунизма. Фабрикация Сталиным и сталинистами всё новых и новых амальгам привела к тому, что большинство членов партии оказалось во власти всемирно-исторического заблуждения.

Методы политического террора, основанные на создании термидорианских амальгам, впервые были пущены в ход на последних этапах борьбы с ещё открыто выступавшей левой оппозицией. «Осенью 1927 года вооружённые силы ГПУ были применены, хотя пока ещё и без кровопролития, для ареста, роспуска революционных собраний, обысков у коммунистов… Нельзя забывать, что ГПУ принадлежало к партии, вышло из её рядов, заключало в себе тысячи большевиков, прошедших через подполье и через гражданскую войну. Только теперь, в 1927 году, ГПУ окончательно превращалось в инструмент бюрократии против народа и против партии»[759]. Чтобы завершить этот процесс, вывести органы ГПУ из-под контроля партии и поставить их под единоличный контроль Сталина, требовалось изгнать лидеров оппозиции из ЦК.

«Вы хотите нас исключить из Центрального Комитета, — говорил Троцкий в речи на октябрьском (1927 года) пленуме ЦК. — Мы согласны, что эта мера полностью вытекает из нынешнего курса на данной стадии его развития, вернее, — его крушения. Правящая фракция, которая исключает из партии сотни и сотни лучших партийцев, непоколебимых рабочих-большевиков; аппаратная клика, которая осмеливается исключать таких большевиков, как Мрачковский, Серебряков, Преображенский, Шаров и Саркис, т. е. товарищей, которые одни могли бы создать Секретариат партии, неизмеримо более авторитетный, более подготовленный, неизмеримо более ленинский, чем нынешний наш Секретариат; фракция Сталина-Бухарина, которая сажает во внутреннюю тюрьму ГПУ прекрасных партийцев… аппаратная фракция, которая держится насилием над партией, удушением партийной мысли, дезорганизацией пролетарского авангарда не только в СССР, но и во всём мире,.. — эта фракция не может нас терпеть в Центральном Комитете даже за месяц до съезда. Мы это понимаем»[760].

Союзники Сталина из числа последних членов ленинского Политбюро, остававшихся в рядах правящей фракции, поддержали перевод борьбы с оппозицией в плоскость борьбы против нарушений ею принятых в то время норм советской легальности (организация нелегальных типографий, альтернативных демонстраций и т. п.). Пройдя новый виток политического перерождения, они не только приняли самое активное участие в разнузданной травле оппозиции, но и одобрили прямые политические репрессии по отношению к своим недавним близким друзьям, соратникам по царским тюрьмам и каторгам, по участию в Октябрьской революции и гражданской войне.

Называя участие Бухарина в «гражданской казни» левых «ещё одной ошибкой», С. Коэн пишет: «Это было не только неблагоразумное политическое решение, оно также свидетельствовало о том, что он не проявил такие свойственные ему качества, как сдержанность и простая порядочность… Бухарин согласился на исключение из партии, арест, а затем высылку двух своих старейших друзей — Владимира Смирнова и Преображенского, близкого друга и соратника по ссылке Михаила Фишелева, нескольких бывших «левых коммунистов», которыми он руководил в 1918 г., а также десятков других большевиков, с которыми, по его выражению, он «ходил в бой». Как интеллектуал и человек, чувствительный к произволу, Бухарин должен был бы поступать иначе»[761].

Ещё в письме к Бухарину от 8 января 1926 года Троцкий предупреждал его, что «система аппаратного террора не может остановиться только на так называемых идейных уклонах, реальных или вымышленных, а неизбежно должна распространиться на всю вообще жизнь и деятельность организации»[762]. В ноябре 1927 года Бухарин получил второе предупреждение — от своего бывшего товарища, называвшего его «тюремщиком лучших коммунистов» и заканчивавшего письмо к нему словами: «Осторожнее, т. Бухарин. Вы частенько спорили в нашей партии. Вам, вероятно, придётся ещё не раз поспорить. Как бы Вам нынешние тт. тоже когда-нибудь не дали в качестве арбитра т. Агранова (одного из руководителей ГПУ, возглавлявшего отдел по слежке и преследованию членов внутрипартийных оппозиций. — В. Р.). Примеры бывают заразительны»[763]. Однако эти предостережения никак не повлияли на Бухарина, принимавшего самое активное участие в тщательной отработке «методики» проведения партийных съездов и пленумов ЦК, ставших выражением предельной нелояльности и разнузданности.

Уже на XIV съезде партии на первые ряды были посажены некоторые провинциальные делегаты типа Моисеенко, спустя год изгнанного из партии за моральное разложение и злоупотребление властью, которые прерывали выступления лидеров оппозиции хулиганскими репликами. На последующих партийных форумах эту задачу брали на себя уже члены президиумов, лидеры правящей фракции. Под их улюлюканье и оскорбительные реплики шли все выступления оппозиционеров на пленумах ЦК и на XV съезде. Вспоминая впоследствии о том, что в 1927 году «официальные заседания ЦК превратились в поистине отвратительные зрелища», Троцкий писал, что целью этих заседаний «была травля оппозиции заранее распределенными ролями и речами. Тон этой травли становился всё более необузданным. Наиболее наглые члены высших учреждений, введённые только исключительно в награду за свою наглость по отношению к оппозиции, непрерывно прерывали речи опытных лиц сперва бессмысленными повторениями обвинений, выкриками, а затем руганью, площадными ругательствами. Режиссером этого был Сталин. Он ходил за спиной президиума, поглядывая на тех, кому намечены выступления, и не скрывал своей радости, когда ругательства по адресу оппозиционеров принимали совершенно бесстыдный характер. Было трудно представить себе, что мы находимся на заседании Центрального Комитета большевистской партии»[764].

Направляя в Секретариат ЦК текст своей речи на октябрьском пленуме (1927 года), которую ему не дали закончить, Троцкий писал: «Работа стенографисток протекала в очень трудных условиях. Целый ряд реплик отмечен, но отмечены далеко не все. Возможно, что стенографистки избегали записи некоторых реплик из чувства брезгливости»[765]. Троцкий отмечал также, что в стенограмме не указано, что с трибуны президиума ему систематически мешали говорить, что во время его выступлений некоторые участники пленума (Ярославский, Шверник и другие) швыряли в него книги, стакан, пытались стащить его с трибуны и т. д. Называя эти методы «фашистско-хулиганскими», Троцкий писал, что «нельзя рассматривать разыгравшиеся на Объединённом пленуме сцены иначе, как директивные указания наиболее ответственного органа всем партийным организациям относительно того, какими методами надлежит проводить предсъездовскую дискуссию»[766].

Октябрьский пленум постановил исключить Троцкого и Зиновьева из состава ЦК. Вместе с тем пленум вынужден был разрешить предсъездовскую дискуссию с публикацией в ходе её оппозиционных документов, за исключением «Платформы большевиков-ленинцев». Сталин объяснил это тем, что резолюция X съезда о единстве объявила наличие платформы одним из признаков фракционности, и представил дело таким образом, будто это решение означало запрет на все времена выдвижения каких-либо идейных платформ, помимо платформы ЦК. Поэтому, по его словам, разрешение опубликовать «Платформу» оппозиции воспринималось бы как легализация фракционности и «раскольнический шаг ЦК и ЦКК».

Октябрьский пленум в резолюции «О дискуссии» постановил опубликовать тезисы ЦК к съезду не позднее чем за месяц до его начала и тогда же начать выпускать «Дискуссионный листок» при «Правде», в котором «печатать контртезисы, поправки к тезисам ЦК, конкретные предложения по тезисам, критические статьи и т. д.»[767]. «Контртезисы» оппозиции были опубликованы лишь за три недели до съезда, после того, как по всей стране прошли местные конференции с выбором делегатов на съезд.

Обсуждение этих документов по партийным организациям фактически вылилось в голосование по платформам. За тезисы ЦК проголосовало 738 тыс. человек, за «Контртезисы» оппозиции — более 4 тыс. человек. Этот факт Сталин с торжеством представил как доказательство ничтожности сил оппозиции и её изоляции в рядах партии Однако при оценке итогов дискуссии нужно учитывать, что с XIV съезда по 15 ноября 1927 года контрольными комиссиями за фракционную деятельность было «привлечено» 2034 человека, а за последующий месяц — с 15 ноября по 15 декабря- 1197 человек; из числа «привлечённых» было исключено из партии соответственно 970 и 794 человека. Непрекращающиеся репрессии против оппозиции означали, что любой голосующий за её тезисы, совершал акт исключительного личного мужества, поскольку он должен был быть готов к немедленной расправе за этот акт (исключению из партии, лишению работы и т. д.).

Ещё в июне 1927 года Троцкий говорил по поводу сталинской характеристики оппозиции как «небольшой кучки» пессимистов и маловеров: «…Карьерист, т. е. человек, который домогается личных успехов, войдет ли сейчас в оппозицию?.. Шкурник пойдет ли в настоящих условиях в оппозицию, когда за оппозиционность выгоняют с фабрик и заводов в ряды безработных?.. А многосемейные, уставшие рабочие, разочарованные в революции, по инерции остающиеся в партии, пойдут они в оппозицию? Нет, не пойдут. Они скажут: режим, конечно, плохой, но пускай их делают, что хотят, я соваться не буду. А какие качества нужны для того, чтобы при нынешних условиях войти в оппозицию? Нужна очень крепкая вера в своё дело, т. е. в дело пролетарской революции, настоящая революционная вера. А вы требуете только веры защитного цвета, — голосовать по начальству, отождествлять социалистическое отечество с Райкомом и равняться по секретарю»[768].

К этому можно прибавить, что внесение в дискуссию элементов схоластики, начётничества, цитатничества затемняло в глазах многих рядовых коммунистов действительную суть разногласий между оппозицией и большинством ЦК.

Конечно, начавшаяся расправа с оппозицией не могла не вызывать резкого протеста среди оппозиционеров, многие из которых прошли через подполье и испытания гражданской войны. «В 1927 г. во время исключения оппозиции красный генерал Шмидт, прибывший в Москву с Украины, при встрече со Сталиным в Кремле наскочил на него с издевательствами и даже сделал вид, что хочет вынуть из ножен свою кривую саблю, чтобы отрезать генеральному секретарю уши… Сталин, который выслушал всё, храня хладнокровие, но бледный и со стиснутыми губами, выслушав, как его называют негодяем, вспомнил, несомненно, десять лет спустя об этой «террористической» угрозе»[769]. «Гениальный дозировщик» и в данном случае вынужден был затаить свою месть и оттянуть её почти на десятилетие. Шмидт оставался в должности комдива до 1936 года, когда он стал первым из высшего командного состава, кто был арестован для конструирования «троцкистской организации» в армии. Следующими стали участники оппозиции 1926—1927 годов Примаков и Путна, спустя несколько месяцев посаженные на скамью подсудимых вместе с Тухачевским и Якиром, арестованными позже.

Предлогом для нанесения ещё одного удара по лидерам оппозиции стали события, происшедшие во время празднования десятилетия Октябрьской революции. В преддверии юбилея публиковалось много воспоминаний, сборников документов и исторических исследований, в которых роль Троцкого и других оппозиционных деятелей в революции либо замалчивалась, либо преподносилась в заведомо искажённом свете. В области киноискусства главным цензором выступил сам Сталин, который после просмотра юбилейного фильма С. Эйзенштейна «Октябрь» приказал вырезать значительную часть кадров, в основном те, где был представлен Троцкий. На недоумённые вопросы режиссера Сталин заявил: «Либерализм Ленина сейчас неактуален».

Лидеры оппозиции приняли решение использовать октябрьские торжества для непосредственного обращения к рабочим Москвы и Ленинграда. Накануне праздника были напечатаны листовки и изготовлены транспаранты и плакаты с лозунгами: «Выполнить завещание Ленина», «Против оппортунизма, против раскола — за единство Ленинской партии», «Требуем восстановления исключённых за оппозицию коммунистов», «Требуем внутрипартийной демократии», «Требуем повышения заработной платы рабочим за счёт сокращения аппарата и уничтожения привилегии» и т. д.[770]

7 ноября наряду с официальной демонстрацией в Москве прошла альтернативная демонстрация, организованная оппозицией и включавшая тысячи рабочих, студентов и курсантов военных учебных заведений. На участников этой демонстрации набрасывались с избиениями специально проинструктированные «активисты» и «дружинники», действовавшие под прикрытием милиции и агентов ГПУ в штатском. Они вырывали из рук демонстрантов плакаты, избивали их дубинками, сопровождая свои налеты черносотенными, антисемитскими выкриками и разнузданной бранью. Вслед машине, в которой находились Троцкий, Каменев и Муралов, объезжавшие колонны демонстрантов, было сделано несколько выстрелов, затем была предпринята попытка физической расправы, от которой налётчиков удержали подоспевшие к машине демонстранты.

Одновременно были сделаны налеты на квартиры некоторых оппозиционеров, над окнами которых были вывешены оппозиционные плакаты и портреты Ленина, Троцкого и Зиновьева. Нападавшие не только срывали плакаты и портреты, но и врывались в квартиры, учиняя там настоящий разбой. Такие же бесчинства были учинены и у гостиницы «Париж» (на углу Охотного ряда и Тверской улицы), с балкона которой Смилга, Преображенский и другие оппозиционеры приветствовали демонстрантов. Аналогичные расправы произошли в Ленинграде, где альтернативную демонстрацию возглавляли Зиновьев, Радек, Евдокимов, Лашевич и другие оппозиционеры.

Описывая все эти факты, Муралов, Смилга и Каменев в письме, обращённом в Политбюро и Президиум ЦКК, подчёркивали, что «трудно придумать действия более постыдные для руководителей и организаторов борьбы с оппозицией, более безобразные под углом зрения юбилейного праздника, более глупые с точки зрения интересов господствующей фракции… Каждый московский партиец знает, что фашистские группы получили инструкции от секретарей райкомов и что центром всей этой омерзительной кампании является секретариат ЦК ВКП(б), пользующийся Президиумом ЦКК, как послушным и на всё готовым орудием»[771].

Троцкий в письмах, также направленных руководству партии, отмечал, что «натиск на ленинские лозунги оппозиции произвели худшие элементы сталинского аппарата, в союзе с прямыми отбросами мещанской улицы… Здесь повторилось точка в точку то, что наблюдалось при избиении большевиков на улицах Ленинграда в июле 1917 года, когда наибольшую активность проявляли наиболее черносотенные элементы… Все действия такого рода ни в малейшей мере не походили на расправу толпы. Наоборот, все они совершались за спиной толпы, при небольшом количестве зрителей, силами небольших групп, при руководящем участии официальных и полуофициальных лиц…»[772].

Заранее спланированная сталинская провокация была впоследствии использована им для утверждения о том, что «7 ноября 1927 года открытое выступление троцкистов на улице было тем переломным моментом, когда троцкистская организация показала, что она порывает не только с партийностью, но и с советским режимом» . К моменту высылки Троцкого за границу была создана новая версия — о якобы намечавшемся «троцкистами» на 7 ноября 1927 года перевороте; призыв выполнить «Завещание» Ленина истолковывался как призыв к такому перевороту.

Самостоятельное выступление оппозиции на октябрьской демонстрации спустя неделю стало поводом для исключения Троцкого и Зиновьева из партии, остальных одиннадцати оппозиционеров, входящих в состав ЦК и ЦКК, — из этих органов, а также снятия их со всех партийных и советских постов. Теперь ни один из оппозиционеров не мог оказаться в числе делегатов XV съезда даже с совещательным голосом.

16 ноября произошло ещё одно трагическое событие — самоубийство одного из ведущих оппозиционеров А. А. Иоффе. Одной из причин этого была его тяжёлая болезнь и отклонение Центральным Комитетом просьбы о выезде для лечения за границу, другой причиной — поражение оппозиции, уроки которого Иоффе пытался осмыслить в предсмертном письме, адресованном Троцкому. Сразу же после самоубийства в квартиру Иоффе явились агенты ГПУ, конфисковавшие это письмо, которое было передано Троцкому лишь через несколько дней в фотокопии. Письмо было использовано сталинистами, опубликовавшими его отдельные куски с сопровождением издевательской статьи Ярославского «Философия упадничества».

Похороны Иоффе были назначены на рабочее время, чтобы помешать московским рабочим принять в них участие. Тем не менее, они собрали не менее десяти тысяч человек и превратились во внушительную оппозиционную манифестацию.

Примечания:

7

Карр Э. История Советской России. Кн. 1: Большевистская революция. 1917—1923. М., 1990. т. 1. С. 105.

74

Троцкий Л. Д. Сталин. т. 2. С. 238, 239.

75

Троцкий Л. Д. Сталин. т. 2. С. 238, 239.

76

Троцкий Л. Д. Сталин. т. 2. С. 207.

77

Известия ЦК КПСС. 1991. № 4. С. 202.

747

Сталин И. В. Соч. Т. 10. С. 185.

748

КПСС в резолюциях и решениях. Т. 4. С. 250.

749

Бухарин Н. И. Избранные произведения. С. 363.

750

Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 268, 269.

751

Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 4. С. 218, 219.

752

Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций. С. 148, 149.

753

*Устрялов — идеолог «сменовеховства» — эмигрантского течения, призывавшего к поддержке сталинско-бухаринской политики, которая, по мнению сменовеховцев, вела к реставрации капитализма в СССР.

754

Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций. С. 148, 149.

755

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 43. С, 383.

756

Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций. С. 149.

757

Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций. С. 152.

758

Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 4. С. 220.

759

Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 219, 220.

760

Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 4. С. 219, 220.

761

Коэн С. Бухарин. Политическая биография. С. 329, 330.

762

Коэн С. Бухарин. Политическая биография. С. 329, 330.

763

Коэн С. Бухарин. Политическая биография. С. 329, 330.

764

Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 246.

765

Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 4. С. 230, 231.

766

Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 4. С. 230, 231.

767

КПСС в резолюциях и решениях. Т. 4. С. 249.

768

Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций. С. 142, 143.

769

Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 275.

770

Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 4. С. 251—256.

771

Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 4. С. 251—256.

772

Коммунистическая оппозиция в СССР. Т. 4. С. 251—256.