• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

«Итак, что Советская власть падет, в этом никто не сомневался», — такими словами начиналась передовая статья эсеровской газеты «Воля России» от 9 марта 1921 г. [413] Тон этой газеты, редакторы которой уже второй год теснились по чужим углам в Праге, на сей раз звучал в унисон с общим (и весьма немалочисленным) хором эмигрантской печати. [414] Забыты были даже взаимные распри и препирательства, которые для отставных политиканов эмиграции, казалось, застили все иное на свете. Газета «Руль», издававшаяся в Берлине, в начале марта украшала свои первые полосы такими, например, сообщениями: «В Одессе восстание рабочих и красноармейцев», «Подтверждаются сообщения о восстании в Пскове», «В Москве забастовки продолжаются», «Петроград, за исключением двух вокзалов, находится в руках восставших» «Троцкий вызвал в Москву юго-западную армию» и т. п. [415] Газета бывшего социалиста и бывшего революционера Б. В. Савинкова, издававшаяся в Варшаве, в эти же дни заверяла своих немногочисленных читателей: «Псков и Бологое заняты восставшими», «Восставшие крестьяне взяли Минск» и т. д. [416]

Скромный, малоформатный «Путь» (он именовался «беспартийной газетой»), издававшийся на самой плохой бумаге, какая только имелась в Гельсингфорсе, писал в номере от 6 марта: «В ревельских левых кругах сообщают, что среди псковского гарнизона наблюдается возбужденное настроение…» [417] Ссылка гельсингфорсских газетчиков на «левых» информаторов в данном случае не значит ровно ничего, ибо в ту пору, повторяем, и «левые», и «правые» сходились в одном — они выступали против Советского государства. Милюковские «Последние новости», стремившиеся сохранять «солидность», бульварные «Огни», издаваемые в Праге Г. А. Алексинским, «Общее дело» — орган бывшего народовольца В. Л. Бурцева, «Социалистический вестник» и многие другие издания русских эмигрантов, страницы которых, казалось, коробились от нервного возбуждения. Слухи, один невероятнее другого, росли и множились.

Отчего же возникло столь сильное возбуждение среди разрозненных и раскинутых по свету русских эмигрантов? Прежде всего отметим, что число их было отнюдь не маленьким. К сожалению, точных, сколько-нибудь достоверных цифр нет. Располагавшая широкой информационной сетью газета правых эсеров «Воля России» приводила следующие данные о количестве русских эмигрантов в Европе на 1 ноября 1920 г.: всего около 2 млн., в том числе в Польше — 1 млн., в Германии — 560 тыс., во Франции — 175 тыс., в Австрии [418] и Константинополе — по 50 тыс., в Италии и Сербии — по 20 тыс. [419]

Проверить достоверность этих сведений нет возможности. Однако позднейшие мемуаристы определяли численность русской эмиграции в начале 20-х годов в 2–2,5 млн. человек. [420] Крупное «пополнение» получила эмиграция в ноябре 1920 г., когда Крым оставила «Русская армия» генерала Врангеля. Здесь имеются довольно точные данные: на 126 врангелевских судах и кораблях было вывезено на берега Босфора 145 633 человека, не считая морских экипажей. [421] В это число входили как солдаты и офицеры, так и беженцы.

К началу 1921 г. русская эмиграция представляла собой распыленную среду. Еще действовали, агонизируя, старые партии (правые и левые эсеры, меньшевики, кадеты и т. д.), однако они доживали свои последние дни. Новых крупных организационных центров (как, например, будущий Российский общевойсковой союз — РОВС) в эмиграции пока не сложилось. Сохранялись еще рудиментарные органы сломанного государственного аппарата старой России, например кое-где действовали «посольства», в которых сидели чиновники царских времен, немного разбавленные назначенцами П. Н. Милюкова и М. И. Терещенко, хотя все уже хорошо понимали, что «посольства» эти никого не представляют, кроме самих себя.

Остатки вооруженных сил белогвардейцев, эвакуированные из районов Севера, Прибалтики, полностью распались. Несколько иначе обстояло дело с армией Врангеля. С помощью французских субсидий белогвардейскому командованию удалось сохранить основной боевой костяк своих войск. Остатки разбитых частей были переформированы и сведены в корпус, который возглавил генерал Кутепов. Располагались они в бывших турецко-немецких военных лагерях на Галлиполийском полуострове и некоторых прилегающих островах (Лемнос и др.). В начале 1921 г. это была еще немалая боевая сила — около 30 тыс. бойцов, в значительной части офицеров. [422] Армия Врангеля, несмотря на недавнее жестокое поражение, сохранила боеспособность и дисциплину. Каждый день жизни этого войска без родины подчинялся строгому регламенту: наряды, занятия, боевая учеба. Артиллеристы (без орудий) изучали опыт использования тяжелых гаубиц в битве под Верденом. Кавалеристы и казаки (без коней) разбирали причины неудачи мамонтовского рейда в 1919 г. Действовали юнкерские и кадетские училища. Смотрами и парадами отмечались старые российские праздники. За оскорбление офицерской чести — дуэль на винтовках, за дезертирство — расстрел.

Конечно, среди многотысячной армии Врангеля — Кутепова оказалось немалое число таких (главным образом среди рядовых солдат и казаков), которые покинули родину, увлеченные общим потоком. Очень скоро часть их осознала свою ошибку, и уже с 1921 г. начался отъезд некоторых бывших белогвардейцев на родину. [423] В основном же участники «галлиполийского сидения» являлись убежденными противниками Советской власти. Именно из числа врангелевских офицеров впоследствии вербовались кадры различных террористических организаций, действовавших против СССР. Но силы эти организационно оформились позже. В описываемое время белогвардейские войска томились на пустынных берегах Эгейского моря без оружия, без боеприпасов и транспорта, без денег, на полуголодном пайке.

Весьма влиятельная группа эмиграции — реакционная часть православного духовенства — к началу 1921 г. также еще не успела создать своего организационного центра (это случилось позже, в 1922 г., на так называемом Карловацком соборе в Югославии). [424]

Монархисты сумели сохранить (в отличие от «левых» партий и организаций) определенную преемственность. Они группировались вокруг великого князя Николая Николаевича (он жил во Франции), провозглашенного «местоблюстителем» русского престола. «Конкурентом» этого потенциального монарха выступал его двоюродный племянник, великий князь Кирилл Владимирович, обосновавшийся в Германии; за ним шла лишь небольшая часть консервативной эмиграции. Однако в целом к началу 20-х годов монархические группы были еще слабы. [425]

Итак, если организационно эмиграция еще только формировалась, то политическая жизнь в широких кругах беженцев из Советской России шла довольно интенсивно. Да и понятно: ведь надо было осмыслить происшедшее, определить свое дальнейшее поведение, свою судьбу, наконец. Среди множества газет, издававшихся эмигрантами, наиболее распространенными и влиятельными в изучаемое время являлись следующие. [426]

Уже упомянутая «Воля России» издавалась, как значилось на титуле, «при ближа-йшем участии В. М. Зензинова, В. И. Лебедева, О. С. Минора». Этот орган правых эсеров отличался большей сравнительно с иными эмигрантскими изданиями осведомленностью. Эсеры к началу 20-х годов еще смогли удержать в Советской России кое-какую агентуру и сумели наладить с ней некоторую связь. [427]

Идейным наследником кадетской партии стала газета «Последние новости». Первый номер ее вышел в апреле 1920 г. под редакцией адвоката М. Л. Гольдштейна. В марте 1921 г. во главе газеты стал известный кадетский лидер, отставной приват-доцент (он не возражал, когда его величали «профессором») П. Н. Милюков, он бессменно оставался на своем посту вплоть до поражения Франции во второй мировой войне в 1940 г. Это парижское продолжение петербургской «Речи» ориентировалось главным образом на эмигрантскую интеллигенцию. Никакой связи с бывшей родиной кадеты наладить не сумели, но значительные средства, имевшиеся в распоряжении издателей, позволили привлечь к сотрудничеству в газете крупные литературные силы, в том числе И. Бунина, И. Шмелева, Б. Зайцева, Н. Тэффи и др.

«Среди широких кругов эмиграции, — заметил позже осведомленный мемуарист, — была хорошо известна связь редакции газеты с международными масонскими и сионистскими финансовыми кругами…» [428]

Отсюда и шли основные денежные средства. Другая популярная газета тех лет, также издававшаяся в Париже, — «Общее дело», редактор-издатель — В. Л. Бурцев. Этот бывший народоволец к 1921 г. настолько эволюционировал вправо, что сохранил от прошлого лишь кое-какую привычку к «республиканской» терминологии. Однако, будучи энергичным и одаренным издателем, Бурцев сумел создать газету, которая в течение нескольких лет получила широкое распространение в эмигрантской среде.

В Берлине поправевшие сподвижники Милюкова — И. В. Гессен, А. И. Каминка и В. Д. Набоков — издавали газету «Руль». Газета эта начала выходить в ноябре 1920 г. и в изучаемое время была одним из самых популярных эмигрантских изданий. Редакторы газеты придерживались в общем белогвардейской ориентации.

С 1921 г. в Берлине стал издаваться скромный, малоформатный «Социалистический вестник» — орган меньшевиков-эмигрантов во главе с Ю. Мартовым. (Тогдашняя бедность этого издания объяснялась просто: германские социал-демократы, подкармливавшие меньшевиков, сами обеднели после мировой войны; впоследствии, впрочем, они смогли лучше помогать своим «русским» коллегам.) Газета была бедной не только по объему, но и по содержанию. Орган Мартова также имел некоторые каналы связи с остатками своих кадров в Советской России, поэтому на пресных страницах «Социалистического вестника» порой появлялась (тенденциозная, конечно!) фактическая информация.

В Берлине же издавался еженедельник «Двуглавый орел» (он именовал себя «органом монархической мысли»). Это было небольшое по объему и малотиражное издание, более похожее на журнал, нежели на газету. Информационное содержание ее никакого интереса не представляло, но в те годы она оставалась единственным более или менее распространенным печатным органом «чистых» монархистов.

Наконец, еще одним периодическим изданием, о котором следует упомянуть, была варшавская «Свобода». Ее редактору Б. В. Савинкову помогал неразлучный треугольник — Д. С. Мережковский, З. Н. Гиппиус, В. Д. Философов, а также А. А. Дикгов-Деренталь. Кроме антисоветской направленности газета отличалась безвкусной и цветастой риторикой («Я, боровшийся с Николаем II…», «Тени Созонова и Гершуни…» — вещал Савинков в своих передовицах). Газета эта просуществовала недолго, но в описываемое время являлась самой распространенной эмигрантской газетой в Польше, то есть там, где находились тогда большие массы русских эмигрантов. Много различных периодических изданий выходило в ту пору в государствах Прибалтики и в Финляндии, в Балканских странах, но это были скромные, провинциального характера газеты, не имевшие большого влияния на эмигрантские массы.

Состав русской эмиграции был необычайно пестрым. В Варшаве и Белграде, в Софии и Берлине, в Париже и Брюсселе осели на тощих чемоданах бывшие приват-доценты и актеры императорских театров, бывшие полковники генерального штаба и молодые генералы добровольческой армии, бывшие студенты и купцы первой гильдии, бывшие, бывшие… Эта пестрота состава порождала такую же пестроту взглядов, целей и намерений эмиграции. Однако в общем для 1921 г. можно выделить два основных взгляда на желаемое будущее России: реставрация и «третья революция».

За реставрацию старой России в ее нетленном и незыблемом виде стоял весь правый лагерь эмиграции, программа которого была ясна и проста: в благоприятный для них момент снова вторгнуться в Советскую Россию, чтобы потом… войти, наконец, в Белокаменную под малиновый звон сорока сороков московских колоколен! А затем восстановить законную монархию без всяких излишеств в виде Думы и крепко покарать «бунтовщиков» — всех, начиная от Милюкова и кончая анархистами.

Гораздо более сложные и хитросплетенные планы составляли поборники «третьей революции». Была, мол, Февральская революция, затем Октябрьская, а вот теперь настал час для революции третьей, которая свергнет большевиков в России и вернет образ правления, существовавший до Октября, но только, разумеется, без всяких царей и императоров. Эту «революцию» со дня на день пророчил болтливый А. Ф. Керенский. О «третьей революции» вещал и незадачливый председатель однодневного Учредительного собрания В. М. Чернов. [429] Об этом мечтали на газетных полосах В. М. Зензинов и О. С. Минор, им авторитетно поддакивал Б. В. Савинков.

Кто же должен был осуществить мечты этих политических и литературных неудачников? Оказывается, народ. Да, тот самый русский народ, который совсем недавно прогнал из Советов Мартова и Минора, Либера и Дана и всех их немногочисленных поклонников. И вот бывшие благовоспитанные питомцы реальных и коммерческих училищ с придыханием пишут о «товарище Махно», о «подвигах» бандита Булак-Балаховича и прочих атаманах и батьках, которым самое место в уголовной хронике, а не в передовицах «социалистических» газет. Да, повторяют Чернов, Минор и Савинков с Мережковским и Гиппиус, да, это и есть «третья революция».

Эту самую «революцию» (то есть контрреволюционное выступление против Советского государства) эмиграция ожидала со дня на день. Любой, самый вздорный слух о «восстаниях» внутри Советской России, многократно усиленный эхом эмигрантских газет, разносился в мгновение ока от Варшавы до Парижа. Белогвардейская, эсеровская агентура, а также разведывательные службы империалистических держав внимательно следили за событиями в Кронштадте. Уже 12 февраля «Воля России» поместила короткую заметку под симптоматическим заголовком «Восстание в Кронштадте», через три дня еще одна заметка: «Подробности восстания в Кронштадте». [430] Это «восстание», равно как и его «подробности», было чистейшей газетной уткой. Однако в данном случае не было дыма без огня…

Более или менее достоверные известия о начале кронштадтского мятежа появились в белогвардейской прессе сравнительно поздно — не ранее 6 марта. [431] Это объяснялось тем, что между Советской Россией и капиталистическим Западом в условиях продолжающейся империалистической блокады в ту пору всякого рода политические и культурные контакты были сведены до минимума. В советской печати о мятеже в Кронштадте» «Петроградская правда» сообщила 3 марта, а центральные газеты — на другой день. Однако для белоэмигрантской прессы источниками информации сделались не только материалы советской периодики (ссылок на нее почти не встречается) и не сообщения РОСТА. Основным источником стали передачи кронштадтской радиостанции. Уже говорилось, что первое такое сообщение было принято ревельской радиостанцией в ночь на 4 марта и опубликовано 7 марта, а всего зарегистрировано шесть передач мятежников, направленных непосредственно для Запада. [432] Передачи эти были весьма кратки и носили сугубо пропагандистский характер, искажавший реальный ход дел. Эмигрантская печать питалась также сообщениями своих корреспондентов и корреспондентов буржуазных газет и телеграфных агентств, аккредитованных в столицах прибалтийских государств. Впрочем, информированность этих корреспондентов о кронштадтских событиях в первые дни тоже была практически равна нулю.

В связи с этим, а также при огромном старании выдать желаемое за действительное эмигрантская печать потчевала своих читателей преимущественно всякими вздорными домыслами. Даже «солидный» «Руль» печатал в те дни:

«По сообщениям рижского корреспондента «Times», Петроград, за исключением двух вокзалов, находится в руках восставших». [433]

Эмигрантские газеты помещали следующую информацию: в «Последних новостях» под рубрикой «Дни революции» шли телеграммы со следующими заголовками: «Убийство Петерса», «Арест Каменева» (имеется в виду С. С. Каменев) и т. п.; [434]«Последние известия» — «Петропавловская крепость сильно пострадала от кронштадтской тяжелой артиллерии»; [435]«Голос России» — в Петрограде «почти все мосты в руках революционеров» (так именовала кронштадтских мятежников «левая» эмигрантская печать) и далее — «Революционеры заняли Сенат, Адмиралтейство, Зимний дворец. Большевики держатся в Петропавловской крепости, где засел Зиновьев с несколькими сотнями оставшихся верными красноармейцев» [436] и т. д.

К мятежному Кронштадту сразу же со всех сторон устремилась масса разного рода эмигрантских, европейских и американских корреспондентов. Основным местом их дислокации сделалась Финляндия. Отсюда было всего несколько верст до острова Котлин. На финские берега уже потянулись посланцы из мятежной крепости, уже дали свои первые интервью. Гельсингфорсский «Путь» сообщал 17 марта: «…В Териоки прибыло множество финляндских и иностранных журналистов, откликнувшихся на призыв кронштадтского радио посетить восставшую крепость. Но до сих пор организация посещения наталкивалась на известные трудности». [437]

Однако несмотря на эти «известные трудности», некоторые корреспонденты все же успели побывать в мятежном Кронштадте. О беседе с С. Петриченко, состоявшейся 12 марта, сообщала «Воля России». [438] Другие эмигрантские газеты перепечатывали интервью, взятые в Кронштадте одним финским журналистом, [439] корреспондентом «Чикаго трибун» [440] и некоторыми иными. Связь с мятежной крепостью устанавливалась, что называется, напрямую, но… но очень скоро многочисленные корреспонденты, собравшиеся на финском берегу, получили неограниченные возможности брать интервью у главарей и рядовых участников мятежа, когда 8 тыс. их бежало из Кронштадта, взятого советскими войсками. Вот тогда эмигрантская печать запестрела разного рода материалами, которые (при критическом, разумеется, к ним отношении) действительно представляют собой исторический источник для изучения внутреннего положения мятежной крепости.

Известия о неудаче первого наступления советских войск на Кронштадт 8 марта вызвали подлинное ликование в кругах эмиграции. В те дни «Руль» в приподнятом тоне писэл: «Во всех здешних русских организациях наблюдается большое оживление. Идут заседания. Ведутся переговоры об объединении деятельности». [441] И действительно, «оживление» было необычайным.

Почти вся белоэмиграция в те дни объединилась в своем стремлении раздуть тлеющие угли кронштадтского мятежа в новый костер гражданской войны. У мятежников появились весьма респектабельные друзья — либеральные кадеты и кадетствующие либералы, меньшевистские политиканы и отставные эсеровские заговорщики, биржевые маклеры и вчерашние белогвардейцы. Все они ныне горячо аплодировали новоявленному «ревкому», хотя еще вчера само это слово произносилось с зубовным скрежетом.

«Совет послов» в Париже, состоявший из бывших царских дипломатов, собрался в связи с кронштадтским мятежом на специальное заседание, а затем направил в Вашингтон «телеграмму «российскому послу» Б. А. Бахметьеву, в которой указывалось, «что сочувствие Америки может во многом способствовать успешному исходу борьбы против большевистской тирании». [442]

В пользу кронштадтских мятежников поспешила раскошелиться даже обедневшая российская буржуазия. Уже б марта из Парижа в Гельсингфорс (с дальнейшим адресом на Кронштадт) полетела следующая телеграмма:

«Русские торгово-промышленные круги Парижа, получившие сведения о событиях в Кронштадте и Петрограде, немедленно приступают к снабжению восставших продовольствием и предметами первой необходимости. Решительные меры будут приняты немедленно. Снабжение Кронштадта можно считать обеспеченным». [443]

Телеграмму подписали: Финансово-торгово-промышленный союз в Париже, Всероссийский союз торговли и промышленности, Совет съездов Торговли и промышленности, то есть самые крупные организации бежавших за границу бывших воротил российского капитала.

По сообщениям эмигрантской печати, от имени Торгово-промышленного союза в пользу мятежного «ревкома» было ассигновано 100 тыс. франков; от имени Русского международного банка В. Н. Коковцов перевел 5 тыс. фунтов стерлингов; от Русско-Азиатского банка — 200 тыс. франков; от страхового общества «Саламандра» — 15 тыс. франков; от Земско-городского комитета — 100 тыс. франков; от банка, «имя которого еще не оглашено», — 225 тыс. франков, и, наконец, один из сотрудников газеты «Руль» от своего собственного имени передал 5 тыс. руб. [444] В этот перечень не входят многие другие более мелкие суммы, поступившие от различных учреждений и частных лиц. Деньги эти по тогдашним масштабам цен были немалые. А между тем с начала мятежа прошло всего лишь несколько дней. Как видно, кронштадтские «борцы за свободу» могли рассчитывать на нечто большее.

Ажиотаж вокруг Кронштадта, поднятый русской буржуазией, осевшей на набережных Сены, был отнюдь не бескорыстен. Нет, речь шла не о выгодах, так сказать, стратегического порядка, когда в Россию вновь вернутся старые хозяева. Разгорался бум уже по поводу выгоды сегодняшней. На биржах Лондона и Парижа, Берна и Брюсселя скопилось огромное количество ценных бумаг и облигаций бывшего царского правительства и русских банков. В прошлом это были действительно ценные бумаги, но теперь они ничего собой не представляли. Хозяева тех бумаг, однако, не спешили выбросить их в мусорную корзину: а вдруг все изменится?..

И вот сразу же после известия о кронштадтском мятеже русские ценные бумаги, до этого продававшиеся буквально за гроши, резко подскочили в цене. Маклеры всех европейских столиц начали скупать их впрок в ожидании скорого восстановления «законной власти» в России. Корреспондент ревельской эмигрантской газеты «Последние известия» сообщал из Парижа об ажиотаже на тамошней бирже: «Достаточно было донестись с далекого Востока струе порохового дыма, достаточно было качнуться колоссу на глиняных ногах (так именовалось Советское государство. — С. С.), как суетливые зайцы и российские дельцы, променявшие поневоле бамбуковые кабинеты на ступени биржи, еще вчера с презрением отклонявшие сделки в русских бумагах, сегодня мечутся в пестрой толпе, наступают друг другу на ноги, размахивают блокнотами и орут:

— Покупайте Нобелевские… Кто продает Сормовские? Покупаю, покупаю…

Но никто не отвечает. Все ощущают, ход событий, и русские бумаги важно и пренебрежительно ждут дальнейших повышений». [445]

Мечты, мечты… Увы, ценные бумаги русской буржуазии «дальнейших повышений» не дождались. По иронии судьбы в те часы, когда в Париже писалась эта шутливо-восторженная корреспонденция, остатки кронштадтских мятежников, бросая оружие, бежали по льду Финского залива по направлению к хмурому чужому берегу…

Этот неприличный энтузиазм реакционных кругов ядовито отметили некоторые наиболее умные и дальновидные эмигрантские публицисты. Чуть позже, когда надежды на «третью революцию», якобы начавшуюся в Кронштадте, рухнули, сменовеховский публицист А. В. Бобрищев-Пушкин язвительно заметил, что «с краской стыда приходится вспоминать, как приветствовали в Париже тех, кого вчера еще с ужасом проклинали…» [446]

Итак, первый крик восторга по поводу мятежа на острове Котлин был для русской эмиграции почти всеобщим. Однако в этом нестройном крике сразу же прозвучали различные ноты.

Своеобразно реагировали на известие о кронштадтском мятеже бывшие врангелевские офицеры, сидевшие в галлиполийских лагерях. Один из очевидцев событий рассказывал: «Первые же вести о нем вызвали страшное волнение среди них и породили поток безудержных фантазий, бредовых идей, диких и абсурдных проектов. Все прочие темы в разговорах отошли на задний план. Одни требовали привести «1-й армейский корпус русской армии» в полную боевую готовность и ждать, когда «союзники» пришлют транспортные суда для десанта; другие подсчитывали, сколько нужно срочно подвести мятежникам мешков муки и банок консервов; третьи принялись за составление списков комсостава будущих «развернутых армий» и т. д. Но в этих неистовствах проглядывали и пессимистические нотки: что делать, если мятеж увенчается успехом? Ведь белые офицеры той эпохи считали «спасение России» своей монополией, а тут вдруг появились какие-то эсеры, меньшевики, «полукрасные», «полубольшевики»… По неписаному «белому символу веры» той эпохи их полагалось вешать и расстреливать, как и всех, кто не исповедовал этого символа. Как же быть?! Реальные события, как известно, вскоре положили конец всему этому, и очень скоро вся белая эмиграция забыла о мятеже». [447]

В те дни Савинков в газете «Свобода» поместил статью с многозначительным названием «Кронштадт и монархисты». В обычном своем витиеватом стиле он вещал: «Гул кронштадтских орудий слышен по всей Европе. Гул кронштадтских орудий — не колокольный ли звон в светлое Христово воскресенье?.. Да, Кронштадту мы, русские, обязаны всемерно помочь. Да, помочь мы должны и продовольствием, и деньгами, и, если возможно, вооруженной силой». [448] А далее Савинков резко выступал против монархистов, которые-де попытаются воспользоваться плодами победившей «третьей революции». Об Учредительном собрании бывший союзник Л. Г. Корнилова также не поминал.

Между тем безработный председатель этого собрания В. М. Чернов уже 8 или 9 марта прибыл в Ригу. [449] Эсеровская «Воля России» стремилась па своих страницах представить кронштадтцев как стопроцентных сторонников «учредилки». [450] Эсеровские круги при этом осуждали и отмежевывались (и за себя, и за мятежников) от монархистов и от врангелевцев.

Монархисты в свою очередь отнеслись к восстанию в Кронштадте довольно холодно. Их орган «Двуглавый орел» ни словом не обмолвился по этому поводу. Более того, на одном из собраний русских монархистов в Белграде, состоявшемся в марте, было прямо заявлено, что «с таким восстанием нам не по пути». [451] Но, повторяем, «чистые» монархисты были в ту пору не слишком сильны среди других политических разновидностей эмиграции.

Зато самую горячую поддержку кронштадтские мятежники получили от… Нестора Махно. Уже 8 апреля в Бухаресте было принято сообщение от полевой радиостанции махновцев; несколько дней спустя эта радиограмма появилась (с некоторыми разночтениями) во многих эмигрантских газетах: «Приближается час соединения свободных казаков с кронштадтскими героями в борьбе против ненавистного правительства тиранов». [452] Поздцее рижская газета «Сегодня» сообщала, что примерный текст этого «послания» передала в эфир и радиостанция мятежного Кронштадта. [453]

Что и говорить: среди русских эмигрантов было очень мало лиц, могущих сочувствовать «батьке» Махно, слишком многие из них потеряли свое имущество, а кое-кто и кровь после встречи с отрядами тех самых «свободных казаков». Однако в дни истерических надежд, порожденных восстанием па острове Котлин, бывшие белогвардейцы и недавние умеренные социалисты готовы были приветствовать и этого неожиданного союзника.

Итак, симпатии к кронштадтскому мятежу исходили из самых разных, порой прямо противоположных слоев эмиграции. За всеми словесными хитросплетениями и политической казуистикой следовал один нехитрый расчет: лишь бы свергнуть Советскую власть, а там… а там посмотрим! Наиболее откровенно это успел выразить орган П. Милюкова «Последние новости»: 18 марта, когда в Париже еще не знали о падении Кронштадта, в газете появилась передовица «Советы» (слово это было взято в кавычки самой редакцией). В кадетской передовице высказывалась уверенность в том, что восстания типа кронштадтского должны привести к падению Советской власти в России. В итоге делался следующий вывод: «…В глазах восставшего населения «Советы» суть не только совещательные или законодательные органы, но органы власти в ее целом. Только как таковые они и могут заменить большевистскую власть. Как таковые они могут служить исходной точкой для более правильной организации провинции, не разрывая с населением. Само собой разумеется, что эту временную роль они могут исполнить только после перевыборов». [454] Сказано откровенно, даже с некоторой долей интеллигентского цинизма (что мол, поделаешь с этим «народом», приходится к нему приспосабливаться). В кадетском штабе, следовательно, кронштадтским «Советам без коммунистов» была уготована лишь «временная ролъъ. В сущности то же самое готовили Советской власти и сторонники Учредительного собрания, но не говорили об этом вслух, а по соглашательскому своему обыкновению плелись за ходом событий

В. И. Ленин внимательно следил за белоэмигрантской публицистикой. Он внимательно изучил своеобразную «полемику», которая возникла среди буржуазных и мелкобуржуазных идеоло-, гов в дни кронштадтского мятежа. 27 марта 1921 г., выступая в Москве на съезде транспортных рабочих, Ленин следующим образом выразил позицию кадетского лидера: «Он (Милюков. — С. С.) заявляет, что, если лозунгом становится Советская власть без большевиков, я — за это». [455] При этом он, продолжал далее В. И. Ленин, понимал, что не имеет существенного значения, будет ли борьба с большевиками вестись справа или слева. Почему же, спрашивал Ленин, главный идеолог российской буржуазии согласен с кронштадтскими мятежниками, несмотря на то, что по сравнению с его собственной позицией это «есть уклон немножко влево»? И отвечал: «Потому, что он знает, что уклон может быть либо в сторону пролетарской диктатуры, либо в сторону капиталистов». [456]

В этой связи В. И. Ленин сравнивал позицию Милюкова и Чернова, отмечая своеобразный политический реализм первого и прожектерство второго. Ленин подчеркнул, что Чернов и его сторонники сразу же выставили свой излюбленный, но крайне скомпрометированный в массах лозунг созыва Учредительного собрания, в то время как Милюков призывал не спешить и дать развернуться антибольшевистскому движению под «советским» флагом. По этому поводу Ленин язвительно заметил, что «лидер кадетов, Милюков, защищал Советскую власть против социалистов-революционеров», [457] а эсеровского лидера Чернова презрительно назвал «самовлюбленным дурачком». [458]

Неверно было бы думать, что действия эмиграции в период кронштадтского мятежа ограничились одними лишь словопрениями. Нет, были предприняты и некоторые практические шаги, Речь идет здесь не об истерических выходках некоторых чересчур уж ободрившихся эмигрантов по отношению к немногочисленным еще советским представителям за рубежом. Такое, впрочем, случалось в марте 1921 г., и нередко. Например, в ночь с 9 на 10 марта в Ревеле с дома советского посольства был «неизвестными лицами похищен флаг», а на стене дома повешен «плакат с антисемитской надписью». [459]

Белоэмигрантские организации сразу же попытались установить прямую связь с мятежным Кронштадтом. Делалось это (во всяком случае, на первых порах) под лозунгами самыми гуманными, под эгидой международного Красного Креста или под флагом национальных отделений этой организации. Представитель русского (эмигрантского) Красного Креста профессор Цейтлер срочно перебрался в Выборг, однако пока ни деньгами, ни предметами снабжения он не обладал. И вот уже «не позднее 9 марта на политическую авансцену вновь ненадолго вышел бывший премьер Временного правительства Г. Е. Львов. В Париже он посетил тамошнего представителя Красного Креста США и получил согласие на то, что все свои запасы в Финляндии американцы передадут в распоряжение Цейтлера. На американских складах там имелось: 100 000 пуд. муки, 150 пуд. яичного порошка, 8000 пуд. сгущенного молока, 9000 пуд. сала, 10 000 пуд. сахара, 1200 пуд. сушеных овощей. [460] Для оказания помощи Цейтлеру в деле снабжения мятежного Кронштадта из Парижа отправилась группа эмигрантских деятелей в Ревель и Выборг. [461]

В это же время энергичные действия по оказанию помощи кронштадтцам развернул в Риге официальный представитель американского Красного Креста полковник Райан. Впоследствии он заявил в газетном интервью: «Перед нами были два весьма серьезных затруднения. Первое — это то, что американский Красный Крест не может оказывать помощь ни одной политической или военной партии. Вторым более серьезным препятствием (первое «препятствие» даже американскому полковнику не казалось «серьезным»! — С. С.} было отсутствие возможности сообщаться с Кронштадтом и посылать туда помощь ввиду зимней погоды. Все мои попытки оказать помощь из Риги дали; неудовлетворительные результаты, ибо с Кронштадтом можно снестись только через Финляндию» было отсутствие возможности сообщаться с Кронштадтом и посылать туда помощь ввиду зимней погоды. Все мои попытки оказать помощь из Риги дали; неудовлетворительные результаты, ибо с Кронштадтом можно снестись только через Финляндию». [462]

В эмигрантской печати появились даже сведения, будто в Кронштадт прибыл пароход, отправленный американским Красным Крестом. [463] Это, однако, не подтверждается никакими другими источниками и, надо полагать, является обычной репортерской уткой. Тогдашнее финляндское правительство хоть и смотрело сквозь пальцы на эту «благотворительность» в отношении мятежников, но помочь внутреннему антисоветскому восстанию не решалось. Об этом говорил в уже упомянутом интервью полковник Райан:

«Финляндское правительство в категорической форме отказалось разрешить пользоваться его границей. В силу заключенного договора с большевиками [464] Финляндия не желала рискнуть оказать содействие кронштадтцам, следовательно, и нам». [465]

Итак, русская эмиграция готова была броситься «на помощь» мятежникам, которые кощунственно подняли красный флаг над своим антисоветским лагерем. Энергичная и быстрая помощь готовилась во всех трех классических, так сказать, видах: пропагандой, материальной поддержкой, вооруженным вмешательством. За две недели мятежа оказались приведенными в движение немалые силы. А ведь это был только авангард! За спинами Милюкова и Мартова, Чернова и Савинкова, Кутепова и Врангеля стояли, выжидая события, эскадры и армии империалистических государств. В эмигрантской печати уже появилось многозначительное сообщение:

«Вследствие нового обращения русских организаций к французскому министру иностранных дел, представителям Франции в прибалтийских государствах дана инструкция оказать содействие всяким мероприятиям для ускорения снабжения Кронштадта продовольствием». [466]

Здесь уже попахивало не сгущенным молоком Красного Креста…

Мятеж на маленьком острове Котлин, продлись он долее, мог бы иметь опасные последствия.

Примечания:

4

4. Там же, стр. 149.

41

42. И. Трифонов, О. Сувениров. Разгром кронштадтского контрреволюционного мятежа 1921 года. — «Военно-исторический журнал», 1971, № 3.

42

43. С. Л. Семанов. Ленинский анализ внутренней политики Советского государства в связи с кронштадтским мятежом. — В сб.: «В. И. Ленин в дни Октября и в первые годы Советской власти». Л., 1970; он же. Ликвидация антисоветского кронштадтского мятежа 1921 года. — «Вопросы истории», 1971, № 3; он же. Кронштадтский мятеж и русская эмиграция. — «Прометей» (альманах), 1972, № 9.

43

44. «Правда о Кронштадте». Изд. «Воля России» (Прага), 1921.

44

45. Петриченко (Председатель Кронштадтского революционного комитета). Правда о кронштадтских событиях. Прага, б/г.

45

Mett. La Commune de Cronstadt. Paris, 1949;. Berkman. Der Aufstand von Kronstadt. «Der Monat», H. 30. Berlin, 1951; R. V. Daniels. The Kronstadt Revolt of 1921. A study in the dynamics of Revolution. — «The American Slawic and East European Review», XX, № 4, 1951; G. Ranch. Geschichte des bolschewistischen Russland. Wisbaden, 1956; O. Anweiler. Die Ratebewegung in Russland 1905–1921. Leiden, 1958; E. Pollack. The Kronstadt Rebellion (The first armed revolt against the Soviets). New York, 1959; G. Katkov. The Kronstadt Rising. — «Soviet affairs»; London, 1959; E. Petrov-Skitaletz. The Kronstadt thesis for a free Russian government. — «All power to the soviet-but to free, democratic-socialist, non-communist-dominantet Soviets». New York, 1964 и др.

46

47. «Материалы XXIV съезда КПСС». М., 1971, стр. 192.

413

415. «Воля России», 9 марта 1921 г.

414

416. В начале 1921 г., по нашим подсчетам, всего насчитывалось 49 эмигрантских газет только в одной Европе, не считая Азии и Америки (подсчитано по данным библиографического журнала «Русская книга». Берлин, 1921, № 1–3, 6–9). Эти сведения дополнены изданиями, не учтенными в указанном справочнике. Газеты, выходившие на других языках, кроме русского (украинском, еврейском и др.), не учитывались. При этом надо иметь в виду, что многие издания существовали очень недолго, порой после нескольких номеров они прекращались.

415

417. «Руль» (Берлин), 12 марта 1921 г.

416

418. «Свобода» (Варшава), 11, 18 марта 1921 г.

417

419. «Путь» (Гельсингфорс), 6 марта 1921 г. (так называемая «беспартийная газета», занимала очень умеренную позицию в отношении Советской власти; редактор — К. И. Шарин).

418

420. Имеются в виду государства, возникшие на территории бывшей Австро-Венгрии.

419

421. «Воля России», 25 февраля 1921 г.

420

422. Л. Д. Любимов. На чужбине. М., 1963; Д. И. Мейснер. Миражи и действительность. М., 1966; Б. Г. Александровский, Из пережитого в чужих краях. М., 1969.

421

423. П. Н. Врангель. Записки. — «Белое дело», т. VI. Берлин, 1928, стр. 242.

422

424. См. об этом подробнее: «Русские в Галлиполи». Сб. статей. Белград, 1923; В. Даветц, Н. Львов. Русская армия на чужбине. Белград, 1923; С. Рытченков. 259 дней Лемносского сидения. Париж, 1933; Я. Я. Головин. История русской контрреволюции. Париж, 1937.

423

425. Реэмигранты с берегов Босфора небольшими группами стали прибывать в Одессу уже с первыми пароходами в навигацию 1921 г.; любопытно, что среди них оказалось несколько видных белогвардейских генералов: Я. Слащев, А. Секретов и др. (П. Калинин. Русская Вандея. М. — Л., 1926).

424

426. А. А. Шишкин. Сущность и критическая оценка «обновленческого» раскола русской православной церкви. Казань, 1970; М. Андреев. Краткий обзор истории русской церкви от революции до наших дней. Нью-Йорк, 1952.

425

427. Ф. Винберг. Крестный путь, ч. I. Мюнхен, 1922; Н. Е. Марков. Война темных сил. Париж, 1928; П. Авалов. В борьбе с большевизмом. Гамбург, 1925.

426

428. Подробнее об эмигрантской печати той поры см.: В. Беляев. Белая печать. Ее идеология, роль, значение и деятельность. Ревель, 1922; Пг., 1922; Г. П. Струве. Русская литература в изгнании. Нью-Йорк, 1956.

427

429. «Работа эсеров за границей». М., 1922.

428

430. Б. Г. Александровский. Из пережитого в чужих краях, стр. 141.

429

431. В январе 1921 г. в Париже около сотни отставных политиков из числа «левых» собрались в парижской гостинице, чтобы попытаться «гальванизировать труп» Учредительного собрания. Произносились речи о «хозяине земли русской», о «третьей революции», спорили между собой «фракции»… Словом, шла игра «в политику». Поговорили и разъехались по своим углам, ничего не решив. И опять Чернов остался не. у дел («Бюллетень совещаний членов Учредительного собрания», №. 1, 2, январь 1921 г.).

430

432. «Воля России», 12, 15 февраля 1921 г.

431

433. «Руль» сообщил подробности о мятеже 6 марта, «Последние известия» — 7 марта, «Голос России», «Воля России» — 8 марта и т. д.

432

434. «Последние известия» (Ревель), 7, 8, 10, 11, 13, 16 марта 1921 г.

433

435. «Руль», 12 марта 1921 г.

434

436. «Последние новости» (Париж), 18 марта 1921 г.

435

437. «Последние известия», 14 марта 1921 г.

436

438. «Голос России», 12 марта 1921 г. Эта газета именовала себя «органом русской демократической мысли», отличалась расплывчато-либеральной позицией, большого влияния в эмигрантских кругах не имела. Ее редактором в описываемое время был С. Я. Шклявер.

437

439. «Путь», 17 марта 1921 г.

438

440. «Воля России», 15 марта 1921 г.

439

441. «Последние известия», 14 марта 1921 г.

440

442. «Последние новости», 20 марта 1921 г.

441

443. «Руль», 10 марта 1921 г.

442

444. «Голос России», 11 марта 1921 г.

443

445. «Последние известия», 14 марта 1921 г.

444

446. «Руль», Ю, 12 марта 1921 г.; «Голос России», 11 марта 1921 г.

445

447. «Последние известия», 20 марта 1921 г.

446

448. «Смена вех». Сб. статей. Тверь, 1922, стр. 82.

447

449. Из письма Б. Г. Александровского автору (Саратов, 10 августа 1970 г.).

448

450. «Свобода», 16 марта 1921 г.

449

451. «Голос России», 10 марта 1921 г.

450

452. «Воля России», 19 апреля 1921 г.

451

453. «Смена вех», стр. 83.

452

454. «Последние известия», 14 марта 1921 г.

453

455. «Сегодня», 17 марта 1921 г.

454

456. «Последние новости», 18 марта 1921 г.

455

457. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 43, стр. 139.

456

458. Там же, стр. 140.

457

459. Там же, т. 44, стр. 53.

458

460. Там же, т. 43, стр. 238.

459

461. «Путь», 15 марта 1921 г.

460

462. «Руль», 10 марта 1921' г.; «Последние известия», 15 марта 1921 г. Данные обеих газет совпадают.

461

463. «Руль», 10 марта 1921 г,

462

464. «Сегодня», 22 марта 1921 г.

463

465. «Последние известия», 17 марта 1921 г.; «Сегодня», 17 марта%1921 г.

464

466. Имеется в виду советско-финляндский (Юрьевский) договор 14 октября 1920 г.

465

467. «Сегодня», 22 марта 1921 г.

466

468. «Руль», 12 марта 1921 г.