• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Мы отделялись от душного Востока, дух наш стал светел и весел, родился образ человека, который часто поникал и неизменно снова выходил к солнцу. Там, где я стоял, чувствуешь, что лишь тот воистину сын Европы, кто способен в лучшие свои часы возвращаться сердцем к Элладе. Там страстно желаешь, чтобы персы, в каком бы обличии они ни возвращались, снова и снова терпели поражение. Томас Манн. …Страна Востока была не просто страна, не географическое понятие, но она была отчизной и юностью души, она была везде и нигде, и все времена составляли в ней единство вневременного. Герман Гессе. …Западу пора вспомнить, что он больше Востока, что Восток — как идея, как цивилизация — есть, в сущности, порождение Запада (как и сами понятия «идея» и «цивилизация»). Восток — это географическое открытие и историческое изобретение Запада. Восточные народы столетиями и тысячелетиями оставались «бытием в себе», ничего не зная ни о Западе, ни о себе как Востоке; именно Запад сделал их Востоком, вовлек в интригу мировой истории. Восток — это романтическая греза Запада, его мечтание о Другом. Михаил Эпштейн. Он умер 25 сентября 2003 года — как говорят в таких случаях, «после тяжелой, продолжительной болезни» (оба слова тут более чем уместны). «Самый блестящий интеллектуал за последние пятьдесят лет», — вынесла вердикт «Виллидж Войс». Зато «Нью Йорк дэйли ньюз» опубликовала статью Зеева Хейфеца, в которой было, в частности, сказано, что книги Саида «послужили делу джихада лучше, чем батальон Осам Бин Ладенов». Остальные отклики тяготели к одному из этих полюсов, иногда пересекаясь в формулах типа «та

599

лантливый ученый, придерживавшийся прискорбно ошибочных взглядов» или «гениальный провокатор, тонкий критик и проповедник ненависти». После всех сложений и вычетов с поправками на пристрастность в ту или иную сторону в сухом остатке оставался образ опасного ума — то есть чего то среднего между профессо ром Мориарти и доктором Фу Ман Чу, ближе ко второму. Поэтому прекращение работы этой мыслительной машины было воспринято с чувством определенного облегчения даже теми, кого считали союзниками, а то и основными потребителями, его продукции. С другой стороны, в неприкрытой радости врагов то и дело проскальзывали нотки невольного сожаления: с его смертью схватка не прекращалась, но становилась менее интересной и более грязной… Так или иначе, равнодушных не было: покойный был слишком одиозен.

1 «Интеллектуал». Импортное словцо замаячило в умах «дорогих россиян» в начале девяностых, когда остатки советской интеллигенции кинулись, как крысы, бежать из потерпевшего крах сословия и искать себе новое место. «Интеллектуал» в ту пору звучало почти так же солидно, как «брокер» и много обещало — например, хлебное место в каком нибудь think tank'е. Получилось по другому: те, кто успел пробиться на относительно умственную работу (в «пиар» или «политтехнологи»), быстренько открестились от менее удачливых собратьев. Словцо же «интеллектуал» потеряло в рейтинге, зачахло и в конце концов сдохло от первой же шутки: злоязычный Виктор Пелевин в очередном романе написал, как десять тысяч советских интеллигентов целовали зад красному дракону, но втайне мечтали о зеленой жабе, которая, по слухам, платит за то же самое в тысячу раз больше. И зеленая жаба пришла, но выяснилось, что ей не нужны десять тысяч целовальников, а нужны три специалиста по глубокому минету — которые теперь и называются этим самым словом на «и».

600

На исторической родине зеленой жабы понятие «интеллектуал» подразумевает нечто прямо противоположное. Как правило, это высокоавторитетный (а иногда и высокопоставленный) нонконформист, добившийся признания в какой нибудь области отвлеченного знания, или, как стало мод но говорить после Бурдье, «обладающий значительным символическим капиталом». Этот символический капитал он вкладывает в общественную активность. Но в отличие от позиции общественного деятеля в прямом смысле этого слова — агитатора, горлана, главаря, будущего начальника — позиция интеллектуала может быть обозначена как «social criticism»: подрыв и разоблачение мифов, расчистка поля, на котором когда нибудь — Бог даст — начнется новое строительство. Таким образом, интеллектуал — прямая противоположность «лидера», его темный двойник. Он никогда не создаст, скажем, политическую партию (или он перестанет быть интеллектуалом), но его книги и выступления повлияют на будущих адептов идеи. Впрочем, интеллектуалы довольно часто прибиваются к свите какого нибудь сильного человека — да и сами сильные люди зачастую испытывают по отношению к высоколобым нечто вроде заочного уважения. Последствия бывают разными, но, как правило, не очень удачными — судьбы проданного в рабство Платона или отвергнуi того Макиавелли в этом смысле показательны. Но интеллектуалы не чураются и самостоятельных жестов, пока они остаются жестами. Жан Поль Сартр, гуляя по оккупирован ному Парижу, воображал, что он участвует в «резистансе», который, в свою очередь, тоже был полувоображаемым мероприятием… Можно при желании собрать гербарий: традиционные жесты интеллектуальной гегемонии, например, «разговор с Властью на равных», «несломленную гордость» (или «сломленную», тоже хорошо смотрится), шепоток «а i Впрочем, главными врагами интеллектуалов обычно оказываются другие интеллектуалы: они очень любят обвинять друг друга — иногда сквозь столетия. Чтобы не бегать за примерами: многие, наверное, помнят курьезную по своей злобности книжку К. Р. Поппера «Открытое общество и его враги», где проводится прямая линия от Платона к Ленину.

601

все таки она вертится» или громыхающее «здесь я стою и не могу иначе», истина, что дороже Платона, etc, etc. Некоторые из таких жестов могут — в соответствующих обстоятельствах — обрести смысл и значение, иной раз перерастающие исходный замах. Эдвард Саид, профессор Колумбийского университета, культуролог и историк литературы, автор двадцати с лишним книг и сборников и бесчисленного множества статей и эссе, пианист и оперный критик, кроме того — бывший президент Американской Лингвистической Академии, член Американской Академии наук и искусств, Королевского Литературного Общества, Американского Философского Общества, обладатель многочисленных наград, почетных званий и отличий, включая двадцать докторантур honoris causa в различных высших учебных заведениях по всему миру, и прочая и прочая и прочая… а также палестинский активист, член Палестинского национального совета и главный консультант по делам Палестины в Соединенных Штатах, радикальный журналист, критик сионизма, телезнаменитость, публичной оратор, прозванный «врагом европейской цивилизации» и «профессором террора» — был в этом смысле образцовым интеллектуалом.

2 Эдвард Вади Саид (Edward Wadie Said, AI?CNI OUiI) ii родился 1 ноября 1935 года в Иерусалиме, в богатой арабской iii семье протестантского вероисповедания, придерживавшейся консервативных взглядов. «Консервативных» здесь не означает «ортодоксальных» в религиозном или политическом знаii Он был пятым ребенком в семье, но первым мальчиком — то есть долгожданным первенцем. iii Этим обстоятельством, а также ярко выраженным англофильством семьи, объясняется не слишком характерное для араба имя мальчика. (Кстати сказать, семейная фамилия никак не связана с распространенным арабским sayyid (OiI) — то есть уважительным прозвищем, даваемым потомкам Мухаммеда по определенным линиям).

602

чении этого слова, и уж тем более — в смысле слепой приверженности традициям. Отец Эдварда, богатый и успешный бизiv несмен Вади Саид, был вовсе не против того, чтобы его сын приобщался к ценностям западной цивилизации. С 1943 года семья бoльшую часть времени проживала в Каире, считавшемся тогда чрезвычайно вестернизированным. Юный Эдвард ходил в хорошую школу, брал уроки музыки у хороших учителей, занимался гимнастикой и вел довольно свободный — насколько это было возможно в то время и в той среде — образ жизни. С детства он говорил на двух языках, перv vi вым был английский, как у Владимира Набокова. Однако каждое лето отец, не слушая протесты сына, насильно увозил его в маленькую ливанскую деревню, где он жил жизнью обычного крестьянского мальчишки. Грязь, вонь, жара, тяжелая и неинтересная крестьянская работа — все это, по мнению отца, должно было намертво впечатать в сознание ребенка, что он, несмотря ни на что, был и остается арабом. Впоследствии сам Саид признавался, что эти поездки доводили его до настоящего психического истощения. Обнаженные корни этничности выглядели не слишком привлекательно и дурно пахiv Семья Саидов владела «The Palestinian Education Company», торговавшей книгами, бумагой и канцелярскими товарами. Дело считалось крупным и достаточно прибыльным. Вади Саид (родившийся в 1895 году в Иерусалиме) руководил каирским филиалом компании. До того он успел пожить в Штатах (где стал американским гражданином). В Америку он уехал в шестнадцать лет, чтобы не быть призванным в турецкую армию, воюющую с болгарами. Но трусом Вади Саид не был: не желая воевать за турок, он честно сражался во Франции в составе американских войск во время Первой мировой. v В семье Саидов на арабском говорили, только обращаясь к прислуге. vi Параллелизм судеб этих двух очень непохожих людей обращал на себя внимание многих исследователей. Это касается буквально всего — начиная от темы изгнанничества и кончая профессией. Набоков в Корнельском университете занимался тем же, чем Саид в Колумбийском: был профессором литературы. В конце концов, главную книгу Саида можно в каком то смысле сравнить с «Лолитой»: мировую известность она приобрела именно в качестве «шокирующее талантливого произведения», заговаривающего о запретном, но на высокой ноте, нивелирующей и в то же время оттеняющей скандальность содержания.

603

ли. Это оставило свой след: несмотря на все биографические и идейные предпосылки, Саид так и не прельстился обычным арабским национализмом, с присущей ему идеализацией «простой жизни». Скорее, он чувствовал себя амфибией, жителем двух миров, арабского и современного — а еще точнее, несостоявшейся арабской современности, ближневосточного модерна. Это же предопределит и его сложное отношение к Израилю — что впоследствии послужит причиной разрыва с ООП. Тем местом, где «современное» и «арабское» соединялись в неразрывное целое, стал для него Иерусалим, точнее — северная часть квартала Тальбийе (Talbieh), где у семьи был vii большой двухэтажный дом. Здесь необходима ремарка — поскольку речь пойдет о genius loci. Квартал Тальбийе (ударение на «и») появился на карте Иерусалима в 1922 году. Когда то это были владения православной церкви. Однако, после революции в России обедневшие церковники были вынуждены сдать землю в viii концессию — на очень длительные сроки. Тальбийе был малозаселенной местностью между старым Иерусалимом и монастырем Святого Креста. Местность облюбовали богатые нееврейские семьи, в основном арабские и отчасти армянские. При этом церковь принципиально не сдавала землю в аренду мусульманам, так что население Тальбийе составляли в основном арабы христиане разных толков (что не такая уж и редкость в библейских краях). Район считался элитарным, и атмосфера в нем была не хуже, чем в Каире: европейские развлечения (элитные клубы, рестораны, кафе), модные наряды, вольная и безопасная жизнь. vii Современный адрес: Иерусалим, ул. Бренер, 10. О проблемах, связанных с домом Саидов, мы расскажем чуть позже. viii Кстати сказать, сейчас это создает ряд запутанных юридических проблем: в принципе, есть основания требовать возвращения этих земель церкви, благо сроки подходят. ix Историю этого любопытного учреждения у нас обычно знают не слишком хорошо. Поэтому позволим себе небольшое историческое отступление.

604

ix В ту пору святой город был британским: Лига Наций подтвердила английские права на Палестину мандатом на История ЛН ведет начало от 1 й Гаагской мирной конференции 1899 года. Она была созвана по предложению Межпарламентского союза — международной организации, основанной английским активистом рабочего движения Уильямом Кримером и французским политэкономом Фредериком Пасси. Они оба считали полезным создание структуры, препятствующей возникновению войн, хотя и по разным причинам: Кример утверждал, что войны ухудшают положение трудящихся, а Пасси учил, что войны невыгоды экономически, то бишь противоречат интересам имущих. (Оба впоследствии стали лауреатами Нобелевской премии мира). Впрочем, дело не склеилось бы без участия и посредничества эксцентричного американского миллионера филантропа Эндрю Карнеги. Впоследствии именно американской то помощи Лиге не хватило. Конференция собрала 100 делегатов из 26 стран. На ней был создан Постоянный третейский суд, он же Гаагский трибунал, на который возлагались надежды как на «гарантию слабого против сильного». Как мы все прекрасно помним, в 1993 году решением Совета Безопасности ООН (читай — американцами) был создан другой «Гаагский трибунал» — для нужд прямо противоположного свойства. Так или иначе, на этой «статусной тусовке» были озвучены основные принципы, которые в дальнейшем легли в основу ЛН — принцип коллективной безопасности, регулирование споров между странами через переговоры и внешний арбитраж и т. п. На той же конференции выдвинулся как деятель международного масштаба Леон Виктор Огюст Буржуа (Bourgeois), французский политик, социалист и масон, впоследствии — основной критик вильсоновского плана ЛН и ее же первый председатель. После Первой мировой войны означенные идеи оказались востребованы странами победительницами. На Парижской мирной конфе ренции (продолжавшейся больше года: 18.01.1919–20.02.1920, с перерывами) было принято решение о создании Лиги Наций. Это решение стало результатом переговоров «Большой Тройки», то есть руководителей трех стран победительниц: Дэвида Ллойд Джорджа (Британия), Жоржа Клемансо (Франция) и Вудро Вильсона (США). Окончательно же все утрясли в Версале, когда подбивали бабки. Инициатором создания Лиги был Вильсон. Он же спроектировал практически все основные институты ЛН. В частности (но для нас это очень важная частность), именно Вильсон был изобретателем так называемой системы подмандатных территорий. Она позволяла поделить между собой бывшие владения Германии и распавшейся Османской

605

управление палестинскими территориями — вплоть до окончательного решения еврейского вопроса согласно духу и букx ве декларации Бальфура. Английские чиновники предпочитали селиться в Тальбийе — так что «настоящие белые люди» там не переводились. Там же, как правило, располагались консульства европейских стран. Короче говоря, место было продвинутым. Это касалось даже архитектуры: почти все империи, не придавая этим землям статуса колоний: к тому времени колониальная идея изрядно выдохлась. Лига была неплохо задуманным проектом, но он как то не задался с самого начала. Так, из за недовольства американского сената версаль скими соглашениями американский Сенат в марте 1920 г. отказался ратифицировать Версальский договор. В результате США даже не вошли в состав Лиги Наций — которую сами же и создали. Президента Вильсона разбил паралич. Паралич разбил и Лигу: несмотря на определенные успехи в предотвращении мелких конфликтов, она не смогла ничего поделать с германскими претензиями. В 1939 году Лига перестала играть какую либо роль в международных делах. Формально она была распущена в 1946 году. Многие созданные Лигой организации вошли в ООН. Стоит еще добавить, что Герман Гессе — о котором мы вспомним в свое время — в «Паломничестве в Страну Востока» вскользь упоминает «предательство Вильсона», в котором он видел «гибель демократической концепции человечества» — видимо, речь идет о тех самых планах. x О декларации см. примеч. 63 к главе 3 книги. Стоит сказать еще немного о дальнейшем. Декларация была сигналом к началу британской военной кампании в Палестине под командованием лорда Эдмунда Алленби. В его войсках были солдаты «Еврейского легиона» — группы евреев добровольцев из Англии и США. В первый день праздника Ханука в 1917 году британские войска вступили в Иерусалим. Всего через месяц после подписания Декларации Бальфура Палестина была отнята у турок (кроме севера страны, остававшегося турецким до сентября 1918 года). Так Палестина стала британской де факто. В 1920 году Британия потребовала от ЛН мандат на управление Палестиной и получила его 24 июля 1922 года (он вступил в действие 29 сентября того же года). Тогда же началась массовая еврейская иммиграция в Палестину: в течении двадцатых годов на эти территории въехало около ста тысяч евреев. xi Немецкое ответвление модного в те годы архитектурного конструктивизма.

606

дома были выстроены в новейшем по тем временам европейxi ском стиле «баухаус», но с арабским колоритом — ажурными решетками, арками и т. п. Для сравнения вообразите себе башню Татлина с псевдорусскими балясинами и луковичными главками… Впрочем, дом семьи Саид выглядит на этом фоне довольно средне — конструктивизм в самом неинтеxii ресном его варианте. Это не помешало впоследствии сделать его символом потерянного рая — еще одна набоковская тема. Саид часто вспоминал дом, последний раз, кажется — в xiii автобиографической книге «Без пристанища», об изгнании и изгнанничестве. Образ родного дома был для него чрезвычайно важен — как и образ тех, кто его этого дома лишил: в 1948 году семейство Саидов не вернулось в Иерусалим из очередной каирской поездки. Причиной тому была победа Израиля в первой арабо израильской войне.

3 Снова немного истории. Глядя из XXI века, арабо израильский конфликт кажется предопределенным чуть ли не на геологическом уровне: ведь «это же так естественно», что арабы и евреи ненавидя друг друга. На самом деле конфликт развивался постепенно и был спровоцирован вполне материальными причинами. В двадцатые тридцатые годы еврейские активисты ехали осваивать «землю без людей». Люди на земле, однако, жили: xii Зато он представляет известную историческую ценность: в этом доме некоторое время жил еврейский философ Мартин Бубер. xiii Eduard Said. Out of Place. A Memoir. Vintage Books, 2000. xiv Вопрос о том, сколько именно палестинцев жило на этой земле к началу ее заселения евреями и кем именно они себя считали, достаточно сложен — поскольку обе стороны заинтересованы в искажении фактов. Согласно израильским источникам, Палестина была малонаселенной страной, а количество местных жителей к 1900 году не превышало 100 000 человек, при этом они не сознавали себя единым народом. Однако, лорд Керзон (противник политики Бальфура и арабофил) утвержал, споря с известной декларацией: «Мы имеем дело со страной, кото

607

местные жители, еще не называвшие себя палестинцами, xiv «просто арабы». Сначала взаимное недовольство — неизбежное, но вполне понятное — было не слишком значительным: в принципе, крестьяне феллахи ничего не имели про тив того, что богатые евреи будут владеть землей, которую они, арабы, будут обрабатывать. Ирония ситуации состоит в том, что бoльшая часть еврейских иммигрантов была воодушевлена социалистическими идеями — или, как минимум, хотела «работать на земле». Подсуропил и правовой казус: согласно палестинским обычаям крестьяне не владели землей, но имели в своей собственности деревья, растущие на ней. Многие евреи, купившие землю, принялись выселять крестьян и вырубать апельсиновые рощи и оливковые деревья. Что, мягко говоря, не способствовало добрососедству… С этих прозаических проблем все и началось — но, как мы знаем, отнюдь не кончилось. Через какое то время в дело вступили силы другого масштаба — религия, политика, а потом уже и национальные чувства. Сейчас арабо израильский конфликт перерос и эти границы, став чем то вроде системообразующего фактора в регионе, той распоркой, на которой держится сама архитектура Ближнего Востока; но это все случилось гораздо позже. Тогда же обстановочка еще накалялась — мерно, но неуклонно, как накаляется котел на ровном огне. Из под крышки начало зловеще булькать. Арабы и евреи перешли к вооруженным стычкам. Доставалось и англичанам, все еще держащим вахту: они оказались удобными мишенями для террора. Не стоит забывать, что терроризм тогда был в основном еврейским. 29 ноября 1947 года ООН приняла знаменитую резолюцию № 181 — о разделе подмандатных территорий и создании двух государств — еврейского и арабского. Оба государства должрую населяют 580 000 арабов и 60 000 евреев» (эти цифры, однако, относились ко всей подмандатной территории, включая Трансиорданию). Арабские критики (в том числе Саид) усматривают во всех этих подсчетах попытку «диспосессии», то есть символического (а затем и реального) лишения палестнцев права на существование в качестве народа.

608

ны были иметь демократические конституции, обеспечивающие права национальных меньшинств в каждом из этих государств. Арабские страны этот план раздела не приняли, выступив против создания еврейского государства на «священной земле ислама». После оглашения резолюции ООН началась столкновения между местными евреями и местными арабами. Понятно, чью сторону приняли арабские государства. Независимость Израиля («Эрец Израэль») была провозглашена в ночь с 14 на 15 мая 1948 года, сразу после истечения срока британского мандата. Формулировки, принятые в декларации (особенно заявление о «еврейском характере» новообразованного государства) послужили казусом белли. Через несколько часов началась первая, но далеко не последняя арабо израильская война. Израиль выиграл, чем завоевал себе право на существование. В дальнейшем ему пришлось неоднократно подтверждать это право — все тем же способом. Тогда же появились первые арабские боевые организации, такие как Аль Джихад аль Мукаддас (понятно без перевода), Абталь аль Ауда («Герои возвращения») и другие. Впоследствии, в пятидесятые годы, они вольются в ФАТХ («Движение за национальное освобождение Палестины», Harakat xv al Tahrir al Watani al Filastini). На 1956 год приходится окончательное становление ФАТХ. Одним из создателей организации был молодой Ясир Арафат… Однако мы отвлеклись. Лишившись дома в Иерусалиме, семья Саидов окончательно оседает в Каире. Молодой Эдвард учится в престижном Виктория Колледж, после чего стано вится ясно: ему следует продолжать образование в Европе или Америке. По понятным причинам выбирается Америка. xv Слово ФАТХ (YEI) является перевернутой, то есть прочитанной справа налево, аббревиатурой этих слов. Дело в том, что прямой акроним с огласовками — «HaTaF» — на арабском означает «смерть», а обратный — «FaTaH» — «победу», «завоевание». Таким образом, создателям организации удалось уместить древнейший лозунг «победа или смерть» в одном слове. xvi Он закончил Northfield Mount Hermon (NMH) — престижный частный колледж в Массачусетсе.

609

В 1951 году Саид отправляется на учебу в США. После заxvi вершения учебы он получает высшее образование в Принстоне (где получает степень бакалавра), а затем в Гарварде (там он зарабатывает PhD). К тому моменту круг интересов xvii молодого ученого определяется. Эрудит и полиглот, любиxviii тель хорошей музыки, совершенно европеизированный — но все таки не «левый», несмотря на круг знакомств… Даже семейное несчастье — новый президент Египта Гамаль Абдель Насер решил строить социализм и национализировал семейный бизнес Саидов, которым пришлось перебраться в Ливан и начинать жить заново — не слишком напугало молодого ученого: у него складывалась своя жизнь и своя карьера, бесконечно далекая от ближневосточной политики. В 1963 году он поступает на факультет Колумбийского университета. В 1966 м выходит его первая книга: «Джозеф Конрад и автобиографический вымысел», в которой исследуются связи между беллетристикой и мемуарным жанром. В дальнейшем тема творчества Конрада — считавшего себя «поляком в изгнании» — останется с ним до конца. Как, впрочем, и тема автобиографического вымысла — о чем ниже. Так или иначе, карьера молодого ученого явно идет в гору. Обстоятельства тому благоприятствуют: в западной гуманитаристике начинается эпоха cultural studies, междисциплинарных исследований культуры во всем ее объеме. Вопреки родившемуся в те же годы снобистскому афоризму («cultural studies — это когда филологи пишут об истории, историки xvii Кроме родного арабского и не менее родного английского, Саид превосходно знал французский, и неплохо — испанский, немецкий, итальянский и латынь. xviii Саид всегда выглядел и вел себя как абсолютно европеизированный человек — по крайней мере, внешне. Тарик Али в своих воспоминаниях о Саиде обращает внимание на такую деталь: «В отличие от всех нас [арабов], он был безупречно одет: каждая деталь одежды была вдумчиво выбрана, вплоть до носков». Таким он был всегда: даже умирая от лейкемии, Саид тщательно следил за своим внешним видом. В этом, конечно, был своего рода вызов (определяя себя как араба, он не желал подтверждать европейские предрассудки относительно арабов), но и внутренняя потребность.

610

пишут о литературе, а литературоведы анализируют политические документы»), новая парадигма оказывается не только модной, но и плодотворной. Саид, с его стилем мышления, идеально вписывается в образовывающийся круг новой академической элиты. Сам Саид в то время ведет, что называется, «светский образ жизни», читает книги, завязывает знакомства и совершенно не думает об оставленном за спиной Востоке. Впоследствии он скажет в одном из интервью, что в те годы он разорвал всякие связи с Египтом и Ливаном: он чувствовал себя там иностранцем. По большому счету он вполне разделяет все западные предрассудки относительно арабского Востока, добавляя к ним толику неофитского пыла. Вторая научная книга Саида (а точнее, первая: как говорят в таких случаях, автор гуманитарий поверяется по второй книге, потому что первая обычно представляет собой слегка xix переработанную диссертацию) — «Начала» — посвящена литературоведческим штудиям в области современного романа. В центре внимания автора — почтенные «современные классики», такие как Пруст или Томас Манн. Книга посвящена теме преодоления жанровых границ и напичкана ссылxx ками на Ауэрбаха, Фрейда, Вико, структуралистов и так далее. Блеск эрудиции оттеняется стилистическим совершенством текста, умение читать и вчитываться — умением делать далеко идущие выводы. В 1976 году ему вручают награду Колумбийского университета за текст «Начал», а год спустя он получает должность профессора английской литературы и сравнительного литературоведения. Это — на всю жизнь. Впрочем, к тому моменту интересы Саида претерпят очень существенную трансформацию. Профессорскую шаxix Beginnings, 1975. xx Джамбаттиста Вико, итальянский историк и теоретик цивилизации — один из любимых авторов Саида. Впоследствии он будет обращаться к творчеству Вико всю жизнь. Он называл Вико «европейским ибн Хальдуном», сравнив его с единственным арабским политическим мыслителем.

611

почку наденет на себя человек, открывший для себя совсем иные ценности, нежели академические лавры.

4 Утром 5 июня 1967 года начался новый арабо израильский конфликт, известный теперь как «шестидневная война». На xxi сей раз начал войну Израиль и провел ее в классической стилистике блицкрига: внезапное нападение, господство в воздухе, удары танковых колонн и т. п. За неделю арабские xxii армии были разгромлены. Израиль захватил немалые — по ближневосточным масштабам — территории: западный берег Иордана, сектор Газа, Голанские высоты и Синайский полуостров. Восточная часть Иерусалима, считавшаяся «арабxxiii ской», также была оккупирована. 28 июня 1967 года правительство Израиля приняло решение об ее присоединении к западной части города. Иерусалим стал еврейским. Эти события перевернули жизнь Эдварда Саида. Впоследствии он скажет, что шестидневная война стала «прощанием с миром юности», воплощением всех бед и потерь. Но эта же война придала смысл и ценность всему тому, что он легкомысленно считал само собой подразумевавшимся: почве и крови. xxi Формальной причиной нападения послужили военные приготовления Египта. В начале 1967 года на Синайский полуостров были введены египетские войска и сконцентрирована военная техника. Это же сделали Иордания и Сирия. В мае 1967 года Насер приказал закрыть пролив Шарм Аш Шейх для израильского судоходства. Более того, он потребовал от Генерального Секретаря ООН вывести войска ООН с Синайского полуострова, где они находились по решению ООН (что и было исполнено). Все эти факты (а также всплеск антиизраильской риторики в арабских СМИ) Израиль предъявлял мировой общественности в качестве объяснения своих действий. xxii Суммарно превосходившие израильскую втрое по численности и вдвое по вооруженности. xxiii Формально восточный Иерусалим принадлежал Иордании. xxiv Reflections on Exile and Other Essays: by Edward W. Said. Harvard University Press, 2003.

612

Отныне Саид — не космополитически настроенный эмигрант арабского происхождения, а палестинский беженец. В своей поздней книге — «Размышления об изгнании и друxxiv гие заметки» Саид напишет: «Национальное самосознание — это притязание на принадлежность к некоему народу и некоей культуре, на право считаться где то „своим“. Его клю чевое понятие — Родина, понимаемая как общность языка, культуры и обычаев; тем самым оно сопротивляется изгнанию, противодействуя его губительному натиску. На деле же национальное самосознание и изгнание — это, как господин и слуга из гегелевского сравнения, пара взаимопроникающих, взаимообусловленных диалектических противоположностей. Все разновидности национализма возникают и начинают развиваться на почве ущемления национальных прав. Борьба за независимость североамериканских колоний в XVIII веке, за объединение раздробленных на мелкие государства Германии и Италии в XIX веке, за свободу Алжира в ХХ, — все это была борьба этносов, отлученных от («изгнанных из») всего того, что они ассоциировали с «достойным» образом жизни». Далее по тексту следует презрительная филиппика на тему «квазисвященных текстов» национализма, его жесткого разделения на «своих» и «чужих» — в общем, всего того, что неприятно в национализме человеку просвещенному. Все это, однако, не смазывает силы первоначального видения: нация возникает путем отрыва от почвы. Если угодно, национальное самосознание есть почва минус кровь. Это остаток почвы, растворенный в крови и унесенный на подошвах. Впоследствии, когда Саид стал de facto чем то вроде интел$ xxv лектуальной витрины палестинцев как нации, ему приходилось отбиваться от банальнейшего из упреков — в самозванстве, в отсутствии у него права называться настоящим палестинxxv Но все таки не ее «человеческим лицом», или, того хуже, «сове стью». Саид никогда не позволял манипулировать собой до такой степени, которая требуется для исполнения этих постыдных ролей. Из Саида не получилось сделать ни «палестинского Сахарова», ни «палестинского Солженицына», ни даже «палестинского Исайю Берлина». xxvi Weiner J. R. «My Beautiful Old House» and Other Fabrications by Edward Said. Первоначально статья была напечатана в сентябре

613

цем. Взять хотя бы ту же самую тему утраченного иерусалимского дома. В 1999 году некий Юстус Вайнер (Justus Weiner), живший в Иерусалиме в квартале Тальбийе, устраивает самоxxvi деятельное расследование и пишет длинную статью о том, что воспетое Саидом «пристанище» не принадлежал семье xxvii Саидов, да и само семейство бывало в Иерусалиме в лучшем случае наездами. Саид ответил очень резкой статьей под характерным названием «Клевета в сионистском стиле». Но ему случалось отбиваться от аналогичных обвинений и с арабской стороны: его жесткая позиция по поводу тактики и стратегии палестинской борьбы воспринималась как двурушничество и вызывала понятное желание подвергнуть сомнению принадлежность Эдварда Саида к арабам — и, например, припомнить чересчур европейскую религиозную принадлежность или обвинить в не приличествующей арабу юдофилии. И, разумеется, многие сомневались в том, что можно внезапно ощутить себя изгнанником, сидя в собственном доме перед телевизором. Согласиться с этим нельзя. Да, в самом деле, один из самых «статусных» палестинских беженцев не имел экзистенциального опыта бегства. Чужой хлеб ему был не горек и чужие ступени — не круты. Тем большую ценность — в том числе индивидуальную, личную — имеет сделанный Саидом выбор. Это была не вынужденная поза, а занятая позиция, которую он принял сознательно. 1999 года в крайне правом журнале «Commentary» и потом неоднократно перепечатывалась, в частности такими авторитетными изданиями, как «Wall Street Journal» и (по другую сторону Атлантики) «Daily Telegraph» (что само по себе, как сейчас выражаются, «знаково»). xxvii Вайнер утверждал, что обнаружил документы, доказывающие, что дом принадлежал тете Эдварда; отец Саида якобы лишь арендовал в нем комнаты на втором этаже — и появлялся там редко. xxviii Он был членом Национального Совета с 1977 до 1991 года и вышел из него из за конфликта с Ясиром Арафатом. «Национализм завел в тупик нашу политическую мысль. Идее национальной неприкосновенности мы готовы приносить бесчисленные жертвы и даже отказаться от свободы и демократии», — писал он об этом позже.

614

Выше уже было сказано, что Эдвард Саид не разделял идеалов арабского национализма вообще и палестинского, в частности. Более того, его жесткая полемика с нарождающимся палестинским национализмом стоила ему места в паxxviii лестинском Национальном Совете. Его главный политиxxix ческий труд — «Палестинский вопрос» — так и не переведен на арабский, и, более того, запрещен к изданию в Сирии и Саудовской Аравии. Тем не менее для становления палестинской нации Саид сделал очень много — может быть, xxx даже того не желая. Труды Саида сыграли огромную роль в том, что палестинцы стали осознавать себя не просто «арабаxxxi ми», а отдельным народом — да, арабским, но — народом. Когда Эдварда Саида называют «отцом палестинского национального движения», это даже справедливо, чем когда эту честь приписывают Ясиру Арафату. Теперь, пожалуй, стоит сказать несколько слов об отношении Саида к тому народу, который сейчас считается главным врагом палестинских арабов. Саид никогда не был антисемитом в вульгарном смысле этого слова. Более того: всю жизнь он провел в окружении евреев. Начать с того, что северная часть Тальбийе граничит с «еврейским» районом Рехавия, так что евреи были его ближайшими соседями. Колумбийский университет, в котором он сделал блестящую карьеру, слывет одним из самых «еврейских» в Америке как по составу преподавателей, так и по духу. Многие его интеллектуальные кумиры — такие, как Нибур или Исайя Берлин — были евреями, причем яростными сиоxxix «The Question of Palestine». Книга вышла в печать в 1979 году и с тех пор неоднократно переиздавалась — на Западе, разумеется. xxx В одном из интервью, когда Саиду задали прямой вопрос, кем он себя считает, тот ответил: «Прежде всего, арабом, потом палестинцем». xxxi Более того, концентрирующим в себе суть «арабскости»: если говорить прямо, то современное палестинское самосознание центрировано вокруг идеи избранной арабской нации. xxxii «Parallels and Paradoxes. Explorations in Music and Society» by Daniel Barenboim and Edward Said. xxxiii «West East Divan Orchestra», назван в честь гетевского «Запад но Восточного Дивана».

615

нистами. Его учителями и научными руководителями были евреи Харольд Блум и Гартман. Евреи входили в круг близких друзей Саида, например, знаменитый лингвист и диссидент Наум Хомский, пианист и дирижер Даниэль Баренбойм, вмеxxxii xxxiii сте с которым Саид написал книгу и основал оркестр, или хотя бы тот же Жак Деррида, с которым Саид всю жизнь xxxiv поддерживал теплые личные отношения. Он неизменно xxxv осуждал антиеврейский (не антиизраильский) террор. В своем творчестве он неоднократно обращался к еврейской культуре и еврейскому историческому опыту, причем подчеркнуто благожелательно. Очень многие старательно искали хоть какое нибудь сви детельство чисто звериной, «животной» ненависти Эдварда Саида к евреям или к Израилю, выражаемой в каких нибудь практических действиях или хотя бы жестах. Таковое нашлось. Одно. В двухтысячном году Саид посетил родину своей супруги в Южном Ливане, из которого только что были выведены израильские войска. С семьей он приехал на границу, к стене, разделяющий Ливан и Израиль. Там он то ли кинул, то ли собирался кинуть камень в сторону Иерусалима. Вовремя подсуетившийся корреспондент газеты «The New Republic» сделал снимок — Эдвард Саид, изготовившийся к броску. Под язвительным названием «Representation of the xxxvi Intellectual» снимок обошел все мировые газеты. В дальнейшем «дело о камне» (то ли брошенном, то ли нет) было xxxiv Впрочем, Деррида был близок Саиду еще и по «восточному» экзистенциальному бэкграунду: знаменитый французский философ родился в Алжире. xxxv Например, когда террористическая группа Абу Аббаса захватила итальянский лайнер «Акилле Лауро» и ради демонстрации намерений сбросила за борт старого еврея туриста в инвалидной коляске, Саид публично назвал Абу Аббаса дегенератом, что вызвало недовольство в среде левой интеллигенции, сочувствующей «эксцессам революционного творчества». xxxvi «Representations of the Intellectual» — книга Саида, вышедшая в свет в 1994 году, не лучшая. Критические впечатления от нее см. в начале этой статьи. xxxvii Сентиментально, но сомнительно: уж очень боевитый вид имеет Саид на пресловутой фотографии.

616

подшито к биографии Саида суровой ниткой. Друзья Саида пытались сгладить впечатление, например, утверждали, что он собирался кинуть камень, как кидают монетку, чтобы коxxxvii гда нибудь вернуться в эти места. Оппоненты, разумеется, увидели в этом жесте саморазоблачение «профессора террора»: вот чему, дескать, он учит на самом деле, и потребовали от университетских властей наказания ученого за «жест, призывающий к насилию против израильтян». Сам Саид объяснил свой жест «символическим проявлением радости» в связи с прекращением оккупации Южного Ливана. Кстати, об этом — чему же он учил на самом деле. Здесь стоит забежать вперед: взгляды Саида на решение палестинского вопроса были довольно своеобразными. Вкратце: Саид, после некоторых колебаний, встал на позицию противников раздела Палестины на арабское и еврейское государство. Он утверждал, что евреи и арабы должны жить вместе, в одной большой Палестине от Ливана до Египта (это мнение он разделял с твердокаменным сионистом Исраэлем xxxviii Шамиром, с которым, опять же, находился в неплохих отношениях и даже, по слухам, пытался обсуждать какие то xxxviii Исраэль Шамир (бывш. фамилия Езерецкий, родился в Польше) — некогда террорист, убивавший англичан и арабов, впоследствии высокопоставленный сотрудник «Моссад», позже — политический деятель. В качестве министра иностранных дел прославился провозглашенным им «принципом трех 'нет'»: 'Нет' — возврату Израиля к границам 1967 года, 'нет' — созданию независимого палестинского государства. 'нет' — возвращению арабам Восточного Иерусалима. В октябре 1983 года в результате политического кризиса становится премьером (не уходя с поста министра иностранных дел). 13 ноября 1984 года проиграл на выборах лидеру Партии труда Шимону Пересу, но в силу заключенных межпартийных соглашений в октябре 1986 вновь стал премьером, на сей раз надолго. Проводил крайне жесткую политику по отношению к арабам в духе упомянутых принципов. xxxix Вот известная цитата из интервью Эдварда Саида израильской газете «Хаарец»: «Хаарец»: Вы говорите, что израильтяне должны знать, что, подобно белым южноафриканцам, у них будет право остаться при условии отказа от своей идеологии. Саид: Да, от идеологии, отрицающей права других народов. […]

617

политические прожекты). Правда, в чаемом Саидом общем государстве главными должны быть арабы — хотя бы потому, что их больше (а будет еще больше). Саид считал, что евреи должны жить в меньшинстве, даже в «еврейском государстxxxix ве» — и высказывал это публично. Саид не считал евреев колонизаторами и понимал намерение вернуться на историческую родину. Можно сказать, что в галутных евреях он видел товарищей по несчастью. При этом он был абсолютно непримирим по отношению к сионизму и сионистам. Он считал их врагами, виновными не только в исторической несправедливости как таковой, но и в его собственной судьбе.

5 Незадолго до «Начал» Саид выпускает книгу «Палестинский опыт» (1969). К тому времени он, по собственному признанию, уже полностью погружен в палестинские дела. По сути, он становится «голосом Палестины» — его блестящие тексты становятся все более популярными. Он печатается в американских, английских и арабских газетах. Фактически он создает язык современной палестинской журналистики — со всеми его достоинствами и недостатками. Так или иначе, его статьи публикуют «Нью Йорк таймс», «Ньюсуик», «Монд», и другие издания «первого ряда». Следует отметить, что Саид разделял академические штудии и политическую злобу дня — не потому, что считал подобное разделение правильным, а потому, что не хотел выступать в качестве героя того самого снобистского афоризма — литератора, читающего политические документы. К тому же «Хаарец»: В «двунациональном» государстве евреи скоро превратятся в меньшинство, как христиане в Ливане. Саид: Да, но вы все равно превратитесь в меньшинство, так или иначе. Через десять лет количество евреев и палестинцев сравняется в любом случае, и этот процесс будет продолжаться. Но ведь евреи везде в меньшинстве. Они в меньшинстве в Америке. Они вполне могут жить в меньшинстве в Израиле.

618

«культурные штудии» к тому времени приобретали все более сомнительный оттенок, причем сомнительность начиналась именно с политизированности. Саид всегда относился к разного рода рода «феминистской антропологии» или «негритянской культурологи» с брезгливостью. Когда и его «Ориентализм» тоже стал использоваться для подобных целей, он с негодованием восклицал: «Как можно обвинять меня в том, xl что я участвую в „разоблачении мертвых белых самцов“? Все знают, что я люблю Конрада!» Впрочем, право «любить Конрада» ему еще придется доказывать, и не один раз. Выход в свет «Начал» совпадает с заметным ростом политического влияния Саида. В 1975 году он выступает на заседании американского подкомитета по международным делам, где заявляет, что палестинцы превращены в чужаков в собственной стране. В этой же речи впервые публично произносится обвинение в адрес Израиля, лишающего палестинцев не только человеческих прав и собственности, но и истории и самосознания. Впоследствии это обвинение будет развито и обосновано многочисленными примерами: перу Саида, например, принадлежит подробный анализ израильских школьных учебников по истории Израиля, в котором история Палестины представляется непрерывной историей еврейского государства, иногда прерывающейся на времена правления xl Распространенное в кругах политически ангажированных гуманитариев обозначение «белых людей», результат совмещения феминистской критики с идеями «цветного расизма». xli Палестинский Национальный Совет (PNC, ПНС) — основная политическая организация палестинской диаспоры. Имеет статус парламента в изгнании. Первый созыв ПНС состоялся в мае 1964 года в Восточном Иерусалиме (422 депутата). На конференции присутствовали представители от палестинских общин в Иордании, Западном береге, Секторе Газа, Сирии, Ливане, Кувейте, Ираке, Египте, Катаре, Ливии и Алжире. На этой сессии было подтверждено решение о Munazzamat At Tahrir Filastiniyah, Организации Освобождения Палестины (принципиальное решение было принято в январе того же года на совещании арабских лидеров, инициатива принадлежала Насеру). 1 июня на заключительной сессии ПНС было объявлено о создании ООП, которую возглавил Ахмад Шукаири (Ahmad Shuqairi).

619

иноземцев — римлян, турок и англичан, — а роль и место арабов принижаются. Здесь культурология, наконец, находит свое применение в качестве политического инструмента. В 1977 году Саид был избран в члены руководства Палеxli стинского национально совета (PNC). К тому времени бесспорным лидером палестинцев становится Ясир Арафат, однако внутриполитическая борьба между лидерам продолжается. Саид не участвует во фракционной борьбе, считая себя выше этого, и играет роль независимого и беспартийного участника палестинского движения в целом. Он упорно настаивал на том, что палестинское движение не должно превратиться в подобие сионистского, с его мрачными мифами и не менее мрачной практикой, но его не слушают. В 1979 году — через год после успевшего нашуметь «Ориентализма» — выходит знаменитый «Палестинский вопрос». К тому времени отношение к Саиду в арабских кругах стало довольно двусмысленным. Признавая авторитет ученого, а равно и его пользу для общего дела, арабские политики все больше склонялись к тому, что его взгляды сомнительны и неудобны для политической практики. Тогда же была принята Палестинская Хартия — основной политический документ палестинского движения. Статьи 2,3и6этого документа: Статья 2. Палестина в границах английского мандата является единым территориальным целым. Статья 3. Арабо палестинский народ имеет законное право на свою родину. Статья 6. Евреи, которые жили раньше в Палестине, до начала сионистской агрессии будут рассматриваться как палестинцы. — соответствуют политическим убеждениям Эдварда Саида. В то же время первоначальный вариант Хартии содержал множество жестких формулировок, например признание вооруженной борьбы законным и единственным средством освобождения Палестины, а также отказ от признания права Израиля на существование. Последующие сессии ПНС были проведены в Каире (1965), Секторе Газа (1966), Каире (1968–1977), Дамаске (1979–1981), Алжире (1983), Аммане (1984), Алжире (1988) и Секторе Газа (1996 и 1998).

620

Это и в самом деле было так. Эдвард Саид выламывался из рамок традиционной схемы «непримиримость — уступки — сдача позиций». Например, в 1977 году, когда в палестинских кругах начались дискуссии о признании права еврейского народа на свое государство в Палестине, Саид высказался так: «Я не отрицаю их требования, но их требования всегда влекут за собой изгнание палестинцев». Фраза двусмысленная; за ней скрывалась готовность Саида способствовать уступкам в тех вопросах, которые палестинские политики считали важными, но неуступчивость в том, что они недальновидно полагали мелочами. Отдельная тема, которую, пожалуй, стоит затронуть именно здесь, — отношение Саида к исламу. Он написал книгу xlii «Покрывающий ислам», где критикует — используя наработанные в «Ориентализме» методики и риторические приемы, — западное отношение к религии Пророка (особенно достается концепту «исламского фундаментализма»). Эта критика вторична и во многом несправедлива: Саид начинает злоупотреблять известным тезисом «все сложнее, чем кажется» — и, с другой стороны, пользоваться кондово простыми ходами мысли. В следующей книге — «Культура и империализм» — содержится несколько смешных пассажей, сильно напоминающих вульгарную марксистскую критику. Например, он нападает на невиннейшую викторианскую Джейн Остин с ее романами про гордость и предубеждение — за то, что ее героини пьют чай, выращенный на плантациях (дальше понятно). Все это украшено сентенциями типа «каждый европеец, когда он говорил о Востоке, был расистом и империалистом» (что, может быть, «где то правда», но уже попахивающая «мертвы ми белыми самцами»)… Возвращаясь к исламской теме: Саид постоянно подчеркивал, что его сочинения не являются апологией ислама (каковой от христианина ждать было бы странно), а лишь защитой от несправедливых нападок со стороны надменного Запада. Сам он, похоже, относился к исламу без трепета, хотя и без фобий. xlii Covering Islam (1980).

621

6 Пиком влияния Саида на палестинские дела было его участие в подготовке декларации ПНС на алжирской сессии в 1988 году. Этот документ пересматривал наиболее жесткие формулировки Палестинской Хартии и тем самым открывал дорогу мирному процессу. Саид использовал все свое влияние, чтобы сделать формулировки итогового постановления максимально обтекаемыми и приемлемыми для всех участников дела. Впрочем, израильтяне и американцы все равно остались недовольны. Даже специальную сессию Генассамблеи ООН, посвященную ближневосточному вопросу (к которой и готовились), пришлось проводить в Женеве: американцы не дали Арафату визу. Тем не менее сессия была проведена, и началось то, что впоследствии получило название «мирный процесс». Саид в американских средствах массовой информации всячески пропагандировал декларацию в качестве «исторического компромисса» со стороны палестинцев, которая привела к Мадридской конференции, где впервые был провозглашен принцип «мир в обмен на землю». Однако дальнейшее развитие контактов с израильской стороной, по его мнению, пошло куда то не туда. Саид занимал все более и более критическую позицию по отношению к руководству ООП. Его отношения с Арафатом становились все более скверными. Из Совета он выходит в 1991 году. Причиной послужило его несогласие с позицией Арафата, который поддержал Саддама Хусейна во время первой Войны в xliii В конце 1992 года в Осло (Норвегия) были проведены закрытые переговоры представителей Израиля с представителями ООП по вопросам урегулирования конфликта. Параллельно этому проходили переговоры в Вашингтоне, в которых участвовали палестинцы. Главным препятствием к заключению соглашений оставалась Хартия, в которой отрицалось право Израиля на существование. Эта ситуация кардинально поменялась с письмом главы ООП Ясира Арафата израильскому премьер министру Ицхаку Рабину от 9 сентября 1993 года. В этом письме Арафат признал право государства Израиль на существование, согласился с резолюциями 242 и 338 Совета безопасности ООН.

622

Заливе. Саид заявил, что действия палестинского лидера могут привести к ухудшению положения палестинцев в мире (в чем оказался прав). Но последней соломинкой стало Осло и заключенные там xliii соглашения. Он назвал их «инструментом палестинской капитуляции, палестинским Версалем», а заключивших их деятелей обвинял в предательстве интересов палестинцев. По его словам, соглашение было циничной сделкой по обеспечению безопасности между Израилем и США, с одной стороны, и руководством ООП: Арафат получил возможность вернуться в Палестину в качестве главы администрации «палестинской автономии», а Израиль получал свою безопасность. Обличительные статьи Саида вызвали крайнее раздражение палестинского лидера. Бывшие соратники, что называется, расплевались, и каждый пошел бороться за палестинское дело своей дорогой. Триумфальный въезд Арафата в Газу обошелся без участия Эдварда Саида: тот назвал «раиса» коллаборационистом и никуда не поехал. Дальнейшую историю «мирного процесса» — чрезвычайно запутанную, наполненную интригами, предательством, местью и прочей реальной политикой — мы излагать не будем. Достаточно сказать, что Эдвард Саид, ни на йоту не из13 сентября 1993 года в Вашингтоне Ицхак Рабин и Ясир Арафат на лужайке у Белого Дома пожали друг другу руки, что стало мировой сенсацией. В тот же день министром иностранных дел Израиля Шимоном Пересом и членом исполкома ООП Махмудом Аббасом была подписана арабо израильская Декларация о принципах. В частности, было за декларировано создание временного органа палестинского самоуправления (Совета) на Западном берегу реки Иордан и в Секторе Газа на переходный период, не превышающий 5 лет, который привел бы к постоянному урегулированию на базе резолюций 242 и 338 Совета Безопасности ООН. Международное сообщество высказало готовность заплатить за мир на Ближнем Востоке: на международной конференции спонсоров мирного процесса, состоявшейся в октябре 1993 года в Вашингтоне, было решено выделить 600 миллионов долларов на развитие палестинской экономики в ближайший год, и несколько миллиардов — в последующие. xliv Palestinian National Initiative, PNI (al Mubadara al Wataniyya al Filistiniyya). Создана 17 июня 2002 года в Рамалле. Лидеры — Хайдар

623

меняя своим убеждениям, все дальше отходил от практической политики — хотя неизменно комментировал очередные скандалы, провалы и катастрофы, сопровождавшие «мирный процесс» на всем его протяжении. Последней попыткой сыграть роль в политике для Саида стало его участие в создаxliv нии партии Палестинская Национальная Инициатива — партии, пытающейся играть роль «третьей силы» между «коррумпированным и продавшимся» ФАТХом и террориxlv стическим ХАМАСом. Он также успел выпустить еще две xlvi книги на ту же тему — «Политика выселения» и «Конец xlvii мирного процесса». Со временем становилась все жестче Абдул Шафи (Dr. Haidar Abdul Shafi), Мустафа Баргути (Dr. Mustafa Barghouthi) и Ибрагим Дакак (Ibrahim Dakkak). Умеренная партия, призывающая вернуться к идее двуединого арабо еврейского государства, управляемого демократически избранным правительством, с гарантиями прав меньшинств и т. п. Не имеет вооруженного крыла (как это принято среди палестинских партий) и не одоряет насилия, хотя в принципе не осуждает вооруженное сопротивление. На первых выборах Баргути (кстати, бывший коммунист) был основным соперником официозного Махмуда Аббаса, ставленника ФАТХ, и набрал 19 % голосов (Аббас — 62 %). Определился и электорат партии — умеренные палестинцы, которым надоел ФАТХ, но которые не настолько радикальны, чтобы поддерживать террористов и религиозных фанатиков. xlv ХАМАС («Исламское движение сопротивления», Harakat al Muqawamah al Islamiyyah, IN?E Caa?C?aE CaCOaCaiE). Аббревиатура означает «рвение, усердие». Самая известная из палестинских террористических организаций. Была основана 14 декабря 1987 года в городе Газа шейхом Ахмедом Ясином. Согласно идеологии ХАМАС, любой еврей считается врагом, подлежащим уничтожению; освобождение всей Палестины от евреев — святая цель; после освобождения Палестина станет центром исламского мира. ХАМАС — чисто мусульманская организация, считающая арабов христиан и просто светских деятелей врагами. Эдвард Саид относился к ХАМАСу и ему подобным организациям с отвращением — впрочем, вполне взаимным. xlvi The Politics of Dispossession. 1994. В ней он окончательно формулирует принципы израильского отношения к палестинцам, заключающиеся, по его мнению, в отрицании их истории, культуры и самого права на существование в качестве народа. xlvii The End Of The Peace Process. 2000.

624

и его критика американской политики по отношению к Ближнему Востоку. Его лекции о войне в Ираке были уже не просто критическими, а откровенно злыми. Как он комментировал 11 сентября, читатель может догадаться сам. В дальнейшем он говорил и писал, что «высокомерие американской империи» после разрушения башен близнецов пере шло грань, отделяющую заботу о своей безопасности от паранойи. К тому времени Саид уже давно жил со смертельным диагнозом: лейкемия, рак крови. На этом фоне развивалась раковая опухоль. Врачи честно сказали, что положение безнадежно. Саид, однако, очень не хотел умирать. Он шел на самые радикальные эксперименты с собственной болезнью: рискованная химиотерапия, облучение, новые лекарства — все что угодно. При этом он отказывался вести жизнь больного, не принимал болезни как способа существования. Он продолжал писать, читать лекции, давать интервью, заглядывая в больничную палату как на работу — нудную, но необходимую. В самые последние годы он возвратился к занятиям музыкой. Его жизнь становилась все интенсивнее: он знал, что времени ему отпущено мало. Он продержался двенадцать лет. Последнюю свою статью он закончил за несколько дней до смерти.

7 В нашем рассказе зияет провал в самой середине. Мы ничего не сказали о главной книге Саида, которая, собственно, и сделала его знаменитым, книге, выдержавшей массу переизданий, вызвавшей шквал критики, сделавшей эпоху в «постколониальных исследованиях», то есть собственно об «Ориентализме». Собственно «Ориентализм» — перед вами. Возможно, вы уже прочли книгу. Она не нуждается в пересказе, а делать вы

625

воды — прерогатива читателя. Тем не менее прогулка по окрестностям текста может оказаться занятной. Сначала об обстоятельствах написания. Первые тексты, связанные с затрагиваемой в книге проблематикой, Саид начал писать еще в конце шестидесятых. Однако над книгой он работал в 1975–1976 годах (про обстоятельства написания см. Введение). Для автора это было время творческого и личного акме: впоследствии он вспоминал эти годы чуть ли не как самые счастливые в жизни. Книга писалась легко, «единым духом». Несомненно, она была любимым творением Саида. Впоследствии он, впрочем, делал попытки освободиться от ее влияния, по крайней мере на себя. Оставаться заложником своего главного труда он не хотел, но и никогда от него не отрекался. Когда Саида спрашивали, откуда взялся сам замысел «Ориентализма», он обычно отвечал, что началом работы было тщательное изучение всего, что было написано в европейской литературе о Ближнем Востоке. «Все это не соответствовало моему опыту», — добавлял он. В конце концов он пришел к выводу, что речь идет не о случайных искажениях, аосистеме, причем системе, встроенной в экономическую и политическую жизнь Запада. «Серьезное историческое исследование должно начинаться с признания того факта, что культура вовлечена в политику», — говорил Саид. «Я пытался читать книги не как шедевры, которым нужно поклоняться, а как тексты, которые должны быть рассмотрены в исторической плоскости». Отдельный вопрос — является ли «Ориентализм» научной книгой? Ответ не так прост, как может показаться: «туда или сюда». Статус гуманитарных исследований всегда был в этом отношении размыт, более того, эта размытость принципиальна и неустранима — ну хотя бы потому, что хорошая гуманитарная книга должна быть еще и хорошо написана, то есть xlviii Это правило соблюдали даже суровые структуралисты: Барт или Леви Стросс были прекрасными литераторами, несмотря на все свои схемы и черточки.

626

xlviii быть хотя бы каким то боком «литературой». Становящийся статус «cultural studies» предполагает еще и третью компоненту — ангажированность, причем ангажированность не надрывную (в стилистике Золя и Сартра), но, напротив, поданную в качестве высшей формы академизма. Ирония зашифровывается в изящной сноске, убийственный сарказм упаковывается в две поставленные встык цитаты, жесткое обвинение формулируется языком учебника математики. Этим инструментарием Саид владел великолепно, хотя иногда все таки срывался на обычную речь взволнован ного и обиженного человека. Последующие мастера «постколониальных», «гендерных» и прочих «таких» дисциплин xlix доведут это искусство до совершенства — но учились они, в частности, у «Ориентализма»… Все это, повторяем, не отменяет научного статуса книги. Не отменяет его и то, что сам Саид однажды назвал свое сочинение «памфлетом». Научный памфлет — да, что то вроде этого. Впрочем, памфлет — вполне определенный жанр. По Брогкаузу и Ефрону, «вид политической литературы, брошюра или статья резко обличительного содержания; от пасквиля отличается тем, что касается не личной жизни, а общественной деятельности». Что предполагает предмет обличения. Его Саид сформулировал в явном виде в «Культуре и империализме»: «как сложились те понятия и особенности в восприятии мира, которые позволили порядочным мужчинам и женщинам принимать идею, что удаленные территории и населяющие их народы должны быть покорены?» xlix Сравните бытовое «Мужики козлы завсегда баб за дур держат» — и холодно феминистический отщелк той же идеи: «Традиционная муж ская психология не способна вместить в себя интеллектуальный опыт женщины, что обыкновенно рационализируется через сомнение в ее „умственных способностях“, то есть прежде всего в способности убедить мужчину в собственной полноценности». Вторая фраза звучит куда убедительнее, не правда ли?

627

8 Сначала сделаем нечто вроде выжимки из выводов самого Саида. Это горький настой; разбавим его своими соображениями, дополняющими картину, рисуемую автором. Пройдем сквозь книгу — и дальше. Отношение Запада к Востоку было установлено — сразу и навсегда — в первой и самой великой западной книге по истории — Геродотом, писавшем о греко персидских войнах. Набор штампов, определяющих отношение к «бородатым варварам в женском платье», с тех пор менялся очень мало. Не были они и оригинальны. Персы низки и корыстны; их культура низка и недостойна; они напали первыми; если они побеждали, то лишь благодаря своей несметной численl ности и коварству, греки же побеждали мужеством, воинской выучкой и предусмотрительностью; персы порочны и женоподобны, не знают свободы и живут в рабстве, что вполне заслужили. Абсолютно такой же набор самооправданий и самовосхвалений, поданный в негативе — как набор оскорблений в адрес побежденного, но не добитого врага — можно встретить в любых рассказах о войне. По сути, это вечный об$ раз противника. Запад (тогда — греческий) спроецировал его на весь незападный мир, «Азию», будущий «Восток». Однако у того же Геродота есть описания путешествий по «восточным» — как мы сейчас бы назвали их — странам. Тут тон меняется: оказывается, в Египте или Ливии есть немало интересных диковинок, редкостей, богатств (богатство — разновидность редкости). Однако все эти интересности пло$ хо лежат — у Геродота и у всех дальнейших путешественников по Востоку все время проскальзывает интонация, что все диковинки варваров хуже используются и находятся в большем небрежении, чем у греков. Впоследствии дело поправиli ли: Британский Музей и прочие культурные заведения Заl Сейчас уже можно сказать с уверенностью, что гигантские цифры численности персидских войск, приводимые Геродотом, мягко говоря, преувеличены. li Скромно именуемый «Музеем всех цивилизаций».

628

пада спасли от восточного варварства множество ценных вещей начиная от золота фараонов и кончая мрамором Парфенона… Нематериальные ценности — например, культурные — тоже интересны и тоже желанны… В целом «Ориент» — это еще и вечный образ добычи. Теперь «подпустим гендера». Противник и добыча как единое целое есть женщина. Во всяком случае, в той системе координат, где есть противник и добыча, дело обстоит именно так. Восток в целом, таким образом, приобретает феминные черты. Это красавица, ждущая, чтобы ее соблазнили, похитили и изнасиловали. Разумеется, она в этом не признается — женщины вообще скрывают свои чувства — но настоящий мужчина (Запад) всегда знает, чего они хотят на самом деле. Не забудем про плетку, как советовал Ницше. Разумеется, женщина может и даже должна быть и объектом мечтаний. В отличие от мужчины, который весь дан в своей полноте сразу, — он есть то, чем является, — для того, чтобы познать женщину, нужна фантазия. Воображение разматывает бесконечные покрывала, в которые она прячет свои прелести. Кстати: если прелести оказываются не столь прелестны, в этом виновата женщина. Саид пишет об «ориентальной романтике» — «всякий непосредственный контакт с реальным Востоком оборачивался ироничным комментарием к его романтической оценке». Та же претензия всегда выдвигается и к женщине: она должна соответствовать идеалу, сложившему в голове своего покорителя, или она окажется (точнее, останется) виноватой перед ним — каковую вину придется долго заглаживать. Восток виновен перед Западом уж тем, что он не таков, каким его увидел восторженный и жадный взор белого человека. Поэтому, чем lii Юридический статус подмандатных территорий категории «А» — таких, как Палестина — был ближе всего к статусу юридически недееспособного по возрасту лица с оформленным опекунством: по достижению совершеннолетия он обретает права. Статус классических колоний был иным — здесь, скорее, шла речь о чем то вроде опеки над неполно ценными. Отсюда, собственно, растут корни классического британско

629

больше он углубляется в плоть Востока, тем меньше испытывает угрызений совести, даже если бы они у него были. Что Запад хочет сделать с Востоком? Понятие колонии — ближайший политический аналог понятия наложницы (не забываем, что «Восток» в сознании Запада — край гаремов). Сильные государства имеют много наложниц и получают полагающееся наслаждение. Впрочем, викторианское (точнее, общезападное) лицемерие заставляет маскировать узаконенный промискуитет подо что то другое. Например, под «опе lii кунство», под «воспитание и обучение», благо в западной традиции — со времен все тех же греков — это связанные вещи, — или под «лечение» (врач может делать больному больно). Отдельная, но заслуживающая внимания тема — диалектика «свободы» и «культуры». Запад присваивает себе и то и другое: его сыны смелы, потому что свободны, и в то же врего расизма: идея «неполноценных рас» оправдывала и соответствующую политику. Антиколоникальный и постколониальный дискурс в свою очередь взял на вооружение «антирасистскую» риторику, разработанную в США совсем для других целей (конкретно — для оправдания агрессии янки против Юга). Это было огромным везением: белые люди сами дали дикарям в руки оружие, которым они сражались друг с другом. Вполне возможно, что в ином случае история второй половины XX века пошла бы иными путями. liii Приведу современный пример. Предположим, некий россиянин, посетивший Европу и Соединенные Штаты, возвращается в Россию и рассказывает друзьям и знакомым, что Запад — несвободное общество. Он аргументирует это тем, что в Америке повсеместно запрещено курение, в европейских странах невозможно плюнуть на улице, не нарвавшись на штраф, про бутылки пива в пакетах и так далее. Разумеется, друзья и знакомые поднимают его на смех, говоря, что все вышеперечисленное — проявления высокой культуры, а его реакция — азиатская дикость. Однако именно такой была реакция западных исследователей Востока на столкновение с чужими обычаями: всякий запрет они воспринимали как проявление «рабского духа» и «деспотизма» и ставили себе в заслугу отсутствие такового у себя на родине. С другой стороны, свои собственные табу они ценили очень высоко, как проявление именно культуры. Поэтому закрытые лица восточных женщин означают «рабство», подмывание из кувшина после посещения туалета в лучшем случае — смешно, а вот невозможность помыть руки или грязные полы — это проявление дикости и бескультурья.

630

мя исполнены высокой культуры. Если коротко, то под «культурой» обычно понимаются западные обычаи, под liii «свободой» — свобода от обычаев незападных. Обратной стороной является «дикость» восточных людей (то есть их незнакомство или нежелание следовать западным табу и поклоняться западным тотемам) и их «рабство» (то есть следование собственным обычаям). liv Разберем, как работает эта система встроенных метафор, и заодно выполним небольшое упражнение в ориенталистской литературной критике. Мы намеренно обращаемся к материалу, максимально далекому от саидовских анализов. Возьмем известнейшее место из набоковской «Лолиты»: сцену из начала второй части, когда Гумберт оправдывает себя перед девочкой. Приведем отрывок в двух вариантах — английском и набоковском русском. Итак, Гумберт говорит: …Что бы ни произошло, я останусь твоим опекуном и, если ты будешь вести себя хорошо, надеюсь, что в близком будущем суд узаконит мое опекунство. Забудем, однако, Долорес Гейз, так называемую судебную терминологию — терминологию, находящую рациональным определение: «развратное и любострастное сожительство». Я вовсе не преступный сексуальный психопат, позволяющий себе непристойные вольности с ребенком. Растлением занимался Чарли Хольмс; я же занимаюсь растением, детским растением, требующим особого ухода: обрати внимание на тонкое различие между обоими терминами. В английском оригинале это выглядит так: Through thick and thin I will still stay your guardian, and if you are good, I hope a court may legalize that guardianship before long. Let us, however, forget, Dolores Haze, so called legal terminology, terminology that accepts as rational the term «lewd and lascivious cohabitation». I am not a criminal sexual psychopath taking indecent liberties with a child. The rapist was Charlie Holmes; Iamthetherapist — a matter of nice spacing in the way of distinction. I am your daddum, Lo. (Я не криминальный сексуальный психопат, позволяющий себе непристойные вольности с ребенком. Развратителем (rapist) был Чарли Хольмс; я же — терапевт (therapist), здесь тонкая разница.) Перед нами типичный «ориенталистский» дискурс: сексуальное использование оправдывается внешне (через право опекунства) и внутренне — через необходимость помощи в развитии. Где то рядом должна быть и ссылочка на обычаи какой нибудь экзотической восточной страны (разумеется, описанные в ученой книжке). А вот и она:

631

Понятное дело, право называть свои порядки хорошими словами «свобода» и «культура», а восточные — «дикостью» и «рабством» подкрепляется киплинговским аргументом — пулеметом: «у нас есть „Максим“, а у вас его нет». Когда же Востоку удается заполучить в руки оружие, превосходящее или сравнимое с западным, это оружие объявляется «незаконным», «нелегальным», «преступным». Вторжение в Ирак было оправдано тем, что Саддам Хусейн якобы пытался овладеть атомным и биологическим оружием. Ничего подобного найдено не было и быть не могло, но штампы сработали liv безотказно. Но есть еще и тайная, мякотная подкладка ориенталистского дискурса — «Восток» как запрещенный соблазн. «ИзСмотри, моя крошка, что в ней говорится. Цитирую: «нормальная девочка» — нормальная, заметь — «нормальная девочка обычно прилагает все усилия к тому, чтобы понравиться отцу. Она в нем чувствует предтечу желанного, неуловимого мужчины». […] Но что именно хочет сказать эта бодрая книжка словом «общение», какое такое «общение» рекомендует она? Опять цитирую: «Среди сицилийцев половые сношения между отцом и дочерью принимаются, как нечто естественное, и на девочку, участвующую в этих сношениях, не глядит с порицанием социальный строй, к которому она принадлежит». Я высоко уважаю сицилийцев, — это великолепные атлеты, великолепные музыканты, великолепные, честнейшие люди, Лолита, и великолепные любовники. Достаточно сравнить этот отрывок со стандартными ходами западной пропаганды в отношении восточной политики, чтобы заметить тождество мыслительных ходов. Вот, например, обобщенное резюме американской позиции по Ираку. «Совет безопасности ООН дал Америке разрешение на военную операцию — и, будьте уверены, он узаконит наше право контролировать освобожденные территории. Забудем, однако, арабы, так называемую левацкую демагогию — демагогию, находящую рациональным определение: „подлая и незаконная оккупация“. Мы вовсе не преступные имперские завоеватели, позволяющие себе незаконное вмешательство во внутренние дела слабой страны. Вашим губителем был Саддам Хуссейн, мы же — освободители, обратите внимание на тонкое различие между обоими терминами». lv Но и не только: жаркий климат, восточная кухня, сладости, долгий сон, баня, — все это воспевалось и романтизировалось как набор манящих и запретных удовольствий, которыми грех не воспользоваться, тем более что родные дисциплинирующие инстанции этого не увидят.

632

вестно», что дикие обычаи Востока позволяют реализовать самые потаенные и сладостные желания зажатого в тиски публичной морали европейца. Здесь возникает особенная любовь к Востоку как неисчерпаемому источнику удовольстlv вий, связанных прежде всего с властью и сексуальностью. Ницшевская плетка превращается в аппетитную морковку. Молодому английскому офицеру викторианской эпохи было за чем ехать за море и воевать с туземцами. Наконец, последнее, самое тонкое — восточная духов$ ность. Саид прошел мимо фигур типа Блаватской или — что должно было быть ему ближе — Гюрджиева. Между тем деятельность этих людей — как, впрочем, и патентованно восточных учителей, всех этих «суфиев» и «гуру» — крайне важна для Запада даже идеологически: через Восток идет отмы$ вание новых идеологических и религиозных разработок (в том же смысле, в каком говорят об отмывании денег). Гессевское «паломничество в Страну Востока» оборачивается проведением операций через духовный оффшор, где Запад lvi продает Западу очередной «опиум для народа». Теперь возьмем подзорную трубу. Как устроен «ориенталистский» Восток? Нечего смотреть на географические карты — тут важна семантика. Для европейцев Восток — это сложно устроенный мир, воротами в который является Ближний Восток, прежде всего Левант. В семантическом пространстве это точка пересечения нескольких систем предрассудков. В частности, на европейском отношении к Ближнему Востоку лежит тенью древняя ненависть к уничтоженной Византии (Саид, кажется, недооценивает это обстоятельство, а зря). Другая тень — отношение к евреям и иудаизму (здесь Саид подробен до занудства). Образы византийца и иудея отбрасываются на lvi Как, впрочем, и обычный опиум. Нелегальное производство, связанное прежде всего с нелегальными удовольствиями — архетипичным здесь является наркопроизводство — систематически выносится на Восток. Оно же служит механизмом закабаления все того же Востока. Не нужно забывать, что одним из главных орудий освоения Западом тех же Индии и Китая были именно наркотики (история «опиумных войн» в этом смысле более чем поучительна).

633

«араба», который, впрочем, имеет и свое собственное лицо, лицо старого врага, с которым не поделили Иерусалим. Из этой точки идут две линии, на карте — вниз и направо: Африка и Индия. То, что Африка — Восток, нет никаких сомнений: Египет, Алжир, Эфиопия, потом вниз, к неизвестным истокам Нила. Градиент изменения по направлению к югу — одичание: от сравнительно цивилизованного Египта с пирамидами и хорошей кухней и вплоть до джунглей. Негритянские области — уже даже не «Восток», а «Юг», то есть область, стоящая еще ниже по уровню развития, чем «Восток». Важна и сторона света: восточный берег Африки воспринимается именно как «восточный» в ориенталистском смысле, Западный Берег — царство черной тьмы, край работорговцев и невольников, «Юг» как таковой. Они сходятся на пустых землях Африканского Рога, где Сесиль Родс воздвигает новые «белые королевства» Южной Африки. Путь направо — это путь в Индию и потом в Китай. Градиент — одряхление: Ближний Восток еще относительно молод (отсюда амбивалентность в оценке ислама, который оказывается то «ветхим», то «новым»; арабы — «старые» люди, исповедующие «молодую» религию), Индия — звенящая копилка тысячелетий, Китай — нечто дряхлое, разложившееся от старости, пережевывающее смутные воспоминания незапамятных времен, каких то там «царств Ся» или «Шан Ян». Сбоку — Япония. Японцы противоположны арабам: молодой народ, попавший под власть древней культуры. Отсюда и легкость выписывания Японии из «Востока»: ребята одумались, перестали заниматься китайскими штучками и стали строить железные дороги, начинять снаряды «шимозой» и воевать с русскими (кстати, последнее обстоятельство само по себе является признаком цивилизованности). lvii Маргарет Мид (Margaret Mead, 1901–1978) считается самым известным американским антропологом ХХ века. Этим она обязана главным образом серии книг об острове Тау (Самоа) и Новой Гвинее (самая известная — «Взросление на Самоа (Coming of Age in Samoa, 1928), ставших бестселлерами. В книгах описывалась счастливая и свободная сексуальная жизнь аборигенов, не знающих понятий «девичьей чести» или «супруже

634

Поставим две точки — одну на границе освоенной Африки, другую — в районе Хоккайдо. Проведем перпендикуляры. Они пересекутся в пустынной океанической области, где множество островов. Это последний пункт «ориенталистского» Востока, конечная станция: «полинезийский рай», где под ласковым солнцем, в окружении роскошной природы красиво исполняются все плотские желания. Опять же, Саид не замечает таких проявлений ориентализма, как сочинения европейских антропологов. Между тем те же самые lvii сочинения Маргарет Мид о Самоа — типичнейшие творения «ориентализма». Итак, имеется замкнутый контур, рамка, очерчивающая «истинный Восток». За ее пределами остается край Африканского Рога и Австралия с Новой Зеландией: по существу, анклавы Европы. Однако в самой Европе есть «ориентализированные» области, в которых «чувствуется Восток». Во первых, Балканы с их православным и мусульманским населением и с историей подчинения османскому владычеству. Во вторых, южные оконечности Италии и Франции: Сицилия, Сардиния, Корсика, балансирующие на грани принадлежности к Европе, — нечто вроде «Македонии», откуда приlviii шел Александр (на Корсике родился Наполеон). Есть государства, испытавшие на себе восточные влияния (наприской верности», ни межпоколенческих конфликтов. Оказала огромное влияние на теорию феминизма. В настоящее время — особенно после штудий австралийца Дерека Фримена, автора книг «Маргарет Мид и Самоа: как появился и исчез один антропологический миф» (1983) и «Роковая мистификация Маргарет Мид» (1999) — можно считать доказанным, что доверять ее утверждениям следует с крайней осторожностью. Не касаясь вопросов «фальсификации полевых данных» и проч., отметим лишь, что сочинения Мид являются образчиком «ориентализма». lviii Фигура Александра — архетипического покорителя и разорителя Востока — здесь появляется не случайно. Образ приграничной полуварварской (читай — полувосточной) Македонии, объединяющей Европу в противовосточном порыве — важный элемент глобального ориенталистского мифа Запада. Исследовать его здесь мы, однако, не будем.

635

мер, Испания). Наконец, существует огромный и страшный Восток Европы — то есть мы. Мы почему то не догадываемся, что само выражение «Восточная Европа» звучит для европейского уха неприятно: что означает слово «восточный», мы уже разобрали. Если коротко, «Восточная Европа» есть «порченная Европа», «Европа, ставшая Востоком». Тут уместно вспомнить Толкиена: орки — это изуродованные, «мукой и колдовством» эльфы… Дальше, однако, мы не пойдем, хотя очень хочется. Читайте, скажем, Ларри Нивена, «Изобретая Восточную Европу» — книгу, сравнимую с саидовской: тот же метод, то же качество работы с материалом.

9 Напоследок. Эдвард Саид ждал издания «Ориентализма» на русском начиная с девяностых годов. Издание почему то так и не состоялось: несмотря на все потуги и попытки, что то не шло. «Ориентализм» уже был переведен на украинский, в то время как на русском имелись только парочка эссе и несколько статеек, случайно попавших в интернет. Характерно также полное отсутствие интереса к фигуре и текстам Саида со стороны «интеллектуальной оппозиции». Куда более странные и маргинальные фигуры нашли в России симпатизантов, переводчиков и издателей. Однако не стоит относиться к изданию Саида как к очередному — и, как всегда, запоздалому — «закрытию пробела» в общем образовании. Возможно, книжка подоспела вовремя: не столько как интересное интеллектуальное упражнение, сколько как образец рассуждения о проблемах, касающихся нас больше, чем нам хотелось бы думать. Ибо Восток, даже Ближний Восток — далеко еще не самая репрессированная область мира. Есть другие области, о которых Запад предпочитает знать ровно столько, чтобы не хотеть знать о них ничего больше. Есть страны, о которых до сих пор рассказывают средневековые небылицы. Есть народы, исключенные из сферы какой бы то ни было «политкорректности», даже самой минимальной, которую сумели завоевать себе палестинцы. Есть те, кому не только не позволено говорить о себе, но о которых молчат другие. К северу от Иерусалима, к востоку от Польши.

Константин Крылов