• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Вернувшись в июле 1993 года в Соединенные Штаты после встречи со Стивеном Уилтширом,[212] я в том же месяце поехал в Массачусетс навестить Джесси Парк, страдающую аутизмом художницу, которая рисует лишь природные аномалии и звездное небо (о ее жизни и увлечении рисованием ее мать написала повесть «Осада» («The Siege»), интересную книгу, полную тонких и поучительных наблюдений). После визита к Джесси я побывал в нескольких школах для аутичных детей, а затем отправился в Кэмп-Уинстон, летний лагерь таких детей, расположенный на берегу Онтарио. Одним из воспитателей в этом лагере был Шейн, мой приятель, страдающий синдромом Туретта. Его непомерная импульсивность, обусловленная моторными тиками, может расшевелить любого ребенка. Затем я направился в Калифорнию навестить семью аутичных людей, в которой этим недугом страдают супружеская чета и их двое детей. Пообщавшись с этой семьей, каждый из членов которой по-своему одарен, я направился в Колорадо, в Форт-Коллинс, повидать Темпл Грэндин, наиболее примечательную аутичную женщину, которая, несмотря на свою болезнь, стала доктором философии[213] (в области биологии) и теперь преподает в Колорадском государственном университете и, кроме того, имеет свой бизнес.

Хотя аутизм и был описан почти одновременно в сороковых годах XX века Лео Каннером и Гансом Аспергером, они разошлись в оценках, характеризуя этот недуг. Каннер был склонен считать эту болезнь «очевидным несчастьем», а Аспергер находил в этом расстройстве и положительные особенности — «специфическую оригинальность мышления и своеобычность познания, которые могут привести в будущем к значительным достижениям в жизни».

Согласно суждению Каннера, аутичные дети умственно недоразвиты и, довольно часто, в значительной степени. По его наблюдениям, у многих аутичных детей бывают нервные срывы; наблюдаются и более «мягкие» неврологические симптомы заболевания: спазмы, тики, бесцельная суетливость, атетозоподобные движения пальцев рук, а иногда и мышечный тремор, похожий на проявление паркинсонизма. У некоторых детей отмечается повышенная чувствительность, проявляющаяся беспричинным плачем и недовольством; другие дети, наоборот, адекватно не реагируют даже на неприятные раздражители. По наблюдению Каннера, речь аутичных детей лишена прямого социального назначения и часто сводится к бессвязному многословию, пустой болтовне или фразам-штампам. Дорис Аллен, психолог, назвала этот симптом детского аутизма «семантико-прагматическим дефицитом».

В отличие от Каннера, Аспергер, характеризуя аутичных детей, которых он наблюдал, отмечает нормальные (а иногда и высокие) умственные способности и сообщает о том, что неврологических отклонений у них, как правило, наблюдалось не так уж и много.

Каннер и Аспергер наблюдали аутичных детей в течение многих лет в стационарных условиях и дали настолько полное описание аутизма, что в настоящее время его трудно дополнить. И все же в семидесятых годах XX века Беата Хермелин и Нейл О’Коннор вместе со своими коллегами, опираясь на когнитивную психологию, сфокусировали внимание на психических проявлениях аутизма. В их работах (в частности, в работе Лорны Уинг) говорится о том, что у аутичных детей наблюдаются три главных основных нарушения: нарушение социального взаимодействия с другими людьми, нарушение речевых и неречевых средств общения и нарушения восприятия образов и игровой деятельности. Все эти нарушения не случайны, утверждают исследователи, ибо являются следствием недостаточного развития организма. Аутичные люди, продолжают они, не только не понимают чужого разума, но и «не чувствуют» своего.

Однако до сих пор не существует теории, объясняющей все проявления аутизма. Не разработали такую теорию и Каннер с Аспергером.

Аутизм касается глубин онтологии, ибо вызывает радикальные отклонения в развитии мозга и разума человека. Наше проникновение в суть аутизма имеет поступательное движение, но происходит слишком медленно. Полное понимание аутизма, вероятно, станет возможным лишь при дальнейшем развитии технического прогресса и после разработки концепции, о которой сейчас можно только мечтать.

В настоящее время, когда разговор заходит об этом недуге, то люди (в том числе и большая часть врачей) рисуют картину «классического детского аутизма» и, характеризуя ребенка, страдающего этим расстройством, упоминают о его инфантильности, стереотипных движениях, недоразвитой речи, о психологическом отчуждении, выражающемся в уходе от контактов с окружающей действительностью и погружении в мир собственных переживаний, из чего делают вывод, что такого ребенка ждет незавидное будущее, в котором он многого не добьется.

Такое сужение взгляда на аутизм выглядит странным, ибо дети не исчезают с лица земли, а растут, достигая зрелого возраста. Можно вполне согласиться с тем, что аутичный ребенок имеет много дефектов, но следует сказать и о том, что некоторые аутичные дети, вопреки ожиданиям, со временем обретают нормальную речь, овладевают профессией, а наиболее одаренные добиваются значительных достижений. Таким образом, часть аутичных людей может жить полноценной жизнью, хотя они и сохраняют своеобразие аутичного человека.

На такие возможности «высокофункциональных» аутичных людей указал Ганс Аспергер, и теперь, когда заходит речь о таких индивидуумах, говорят, что они страдают синдромом Аспергера. Люди с таким синдромом, в отличие от больных классическим аутизмом, могут в известной степени заниматься самоанализом и рассказать наблюдателю о своих чувствах и побуждениях. Люди с классическим аутизмом таким свойством не обладают, и об их «внутренней» жизни можно только догадываться.

Возникает вопрос: велико ли отличие синдрома Аспергера от классического детского аутизма (симптомы аутизма у трехгодовалых детей соответствуют обеим формам недуга) или синдром Аспергера является разновидностью детского аутизма, проявляющейся у наиболее одаренных «высокофункциональных» людей? (Изабель Рэпин, невролог, специалист в области аутизма, указывает на то, что индивидуум, страдающий классическим аутизмом, и индивидуум, страдающий синдромом Аспергера, отличаются друг от друга двумя биологическими особенностями даже в тех случаях, когда часть симптоматики на поведенческом уровне совпадает). Также неясно, следует ли считать симптомами аутизма пристрастие человека к одному-единственному занятию, ярко выраженную рассеянность, необщительность — особенности людей, которых нередко считают странными, эксцентричными, нелюдимыми.

Аутизмом страдают люди всех рас и национальностей, всех слоев общества (примерно один человек из тысячи), но причины этого психического расстройства также остаются неясными. Аспергер считал причиной заболевания биологический дефект эмоциональной активности, аналог врожденных физических и умственных недостатков. Каннер считал причинами аутизма психогенные факторы, отмечая, что детский аутизм является следствием отсутствия в раннем возрасте материнского тепла и внимания и общей аффективной положительной атмосферы. Во времена Каннера и Аспергера аутизм иногда принимали за «защитную реакцию организма» или даже за проявление детской шизофрении. Однако в шестидесятых годах возобладало суждение, что аутизм имеет органическую природу (чему в немалой степени способствовала опубликованная в 1964 году работа Бернарда Римлэнда «Детский аутизм» («Infantile Autism»)).

В настоящее время не вызывает сомнений, что предрасположение к аутизму объясняется биологическими причинами, а в отдельных случаях — генетическим фактором, обусловливающим врожденный характер психических нарушений. Аутизм, вызванный генетическим фактором, может сопровождаться такими психическими расстройствами, как дислексия, навязчивый невроз или синдром Туретта. Но аутизм может быть и приобретенным. Это выяснилось в шестидесятых годах, когда в результате эпидемии краснухи большое число детей, заразившись этой болезнью в утробе матери, обрели аутизм. Остается неясным, вызваны ли так называемые регрессивные формы аутизма (при которых дети в возрасте от двух до четырех лет иногда теряют навыки речи и интерес к другим людям) генетическими причинами или они развиваются под влиянием окружающей обстановки. Аутизм может также являться последствием метаболических нарушений (таких, как фенилкетонурия) или следствием повреждений, вызванных механическими причинами (таких, как водянка головного мозга).[214]

Аутизм и аутизмоподобные расстройства могут, хотя и редко, развиться и у взрослых людей, в частности, в послеэнцефалитный период. (У некоторых моих пациентов, о которых я рассказал в книге «Awakenings», проявлялись, насколько я мог судить, признаки аутизма.)

Несомненно, и до сих пор родители аутичных детей, сталкиваясь с их отчужденностью, молчаливостью и угрюмостью, винят в этом себя. Они стараются оказывать таким детям всяческое внимание, проявляют о них заботу, но все их попытки преодолеть детскую отчужденность могут оказаться напрасными. Поиски способов лечения аутизма ведутся давно. Отец одного из аутичных детей поведал мне с горечью:

Нам то и дело предлагают новое «чудо-средство» от аутизма. Сначала порекомендовали диету, потом заговорили о пользе магнезии и витамина В₆, затем сказали, что непременно помогут психолого-педагогические мероприятия, а теперь предлагают заняться побудительными контактами.

Сын этого человека, мальчик двенадцати лет, характеризовался крайней степенью отчужденности и не поддавался никакому лечению — вероятно, от этого и проистекал пессимизм его отца. Отношение к лечению аутичных детей самое разное: одни пользуются хотя бы некоторыми способами лечения, другие все отвергают.[215]

Не существует двух одинаковых аутичных людей, проявления этой болезни у каждого человека различны. Кроме того, может существовать наиболее сложное (и потенциально созидательное) взаимодействие между аутичными и другими свойствами индивидуума. Иногда достаточно взгляда, чтобы выявить аутизм, но для того чтобы понять аутичного человека, надо изучить всю его жизнь.

Впервые я наблюдал аутичных людей в государственной психиатрической лечебнице в середине шестидесятых годов. Многие мои пациенты были умственно и физически недоразвитыми людьми, а некоторые, помимо заболевания аутизмом, страдали и другими психическими расстройствами. Однако и среди этих больных находились своеобразно одаренные люди. Одни, к примеру, обладали удивительными математическими способностями, другие хорошо рисовали, напоминая своими талантами аутичных людей, описанных Каннером и Аспергером. Однако таланты эти были необычными, специфическими, изолированными от рассудка и личности, и имели признаки савантизма, к которому я в то время проявлял большой интерес.

Большинство моих пациентов страдали крайней степенью отчужденности, и лишь с некоторыми больными удавалось наладить взаимодействие. Так, один из больных при мне с удовольствием слушал музыку, а другого больного, подростка, не использовавшего при общении речь, мне удалось приобщить к игре на бильярде. Однажды после игры, когда мы вышли прогуляться по прибольничному садику, он, увидев цветы, неожиданно произнес: «Одуванчики». Это было первое слово, которое я от него услышал.

Многие из аутичных больных в той лечебнице были молодыми людьми, а то и подростками, содержавшимися в больнице с раннего детства вместе с умственно отсталыми и душевнобольными сверстниками, хотя и страдали лишь одним аутизмом, который у них не выявили как самостоятельную болезнь. Такое отношение к аутичным больным существовало издревле. Лишь в последние двадцать лет к таким больным стали относиться иначе, начав открывать для них специальные школы и лагеря отдыха.[216]

Посетив в августе 1993 года несколько таких школ и лагерь в Кэмп-Уинстоне, я повидал самых разных аутичных детей: умственно недоразвитых и смышленых, застенчивых и приветливых — каждый был своеобразен. Когда я приехал в одну из школ, то увидел радостную картину — играющих в школьном дворе детей. Но стоило мне подойти поближе, воодушевление улетучилось: дети не общались друг с другом, каждый был занят самим собой. Один качался на высоких качелях, стараясь взлететь повыше, другой монотонно перекидывал из руки в руку небольшой резиновый мяч, третий кружился на маленькой карусели, четвертый, играя с детскими кубиками, вместо того чтобы что-нибудь построить из них, выкладывал из кубиков длинный ряд, совершая однообразные заученные движения. Стереотипность движений наблюдалась и у части других детей.

Один из учителей школы рассказал мне и о других поведенческих нарушениях, свойственных его подопечным. Одни беспричинно плакали, других внезапно одолевал страх, у третьих крайняя раздражительность переходила в приступ безосновательной ярости. Некоторые дети страдали эхолалией, повторяя все, что им скажут. Один из подростков, по словам того же учителя, сумел запомнить текст телевизионного шоу, которое ему неведомо чем понравилось, после чего неоднократно декламировал этот текст голосами участников представления, повторяя их жесты.

Еще один пример стереотипных движений мне довелось наблюдать в Кэмп-Уинстоне. Там мальчик, вооружившись ножницами, вырезал из газетной бумаги одну за другой дюймовые буквы «Н», находя в этом странное удовольствие. Вместе с тем дети, с которыми я встречался в школах и летнем лагере, выглядели физически крепкими, но их объединяло одно: неразговорчивость, равнодушие, уход от контактов с окружающей действительностью и погружение в мир собственных переживаний.

И все-таки школы приносят несомненную пользу. Пройдя курс обучения, некоторые аутичные дети обретают нормальную речь и даже получают профессию, которая им может помочь устроиться в жизни. Без таких школ, в которые многие аутичные дети ходят с раннего детства, даже наиболее умственно развитые из них сохранили бы свою отчужденность и изолированность от внешнего мира. В школах многие дети в известной мере приучаются к общению с окружающими, и все же их поведение зачастую остается стереотипным. В одной из школ, когда я знакомился с группой учеников, каждый отвечал на мое приветствие одинаковой фразой, произносившейся монотонно, без интонации: «Доброе утро, меня зовут Питер (Джон, Дэвид.). Как поживаете?» Я нередко задумывался о том, станут ли эти дети использовать и дальше автоматизм как средство общения или все же наступит время, когда на смену автоматизму придет желательная раскованность, позволяющая понять внутренний мир аутичного человека.

Юта Фрис в своей книге «Аутизм. Объяснение загадки» пишет: «Аутизм не исчезает. Тем не менее аутичные люди могут в значительной степени компенсировать свои недостатки. Однако даже при этом у них остается нечто, что не возместить и не выправить».

Фрит также предполагает, что у этого «нечто» есть обратная сторона, особый вид нравственной и интеллектуальной энергии, несхожей с энергией обыкновенного человека, но вместе с тем достаточно продуктивной, хотя странной и непонятной. Рассуждая об этой странности, Юта Фрис упоминает юродивых Древней Руси, изобретательного брата Джунипера, последователя святого Франциска,[217] и даже Шерлока Холмса, написавшего монографию «Определение сортов табака по пеплу», в которой описаны сто сорок сортов трубочного, сигарного и сигаретного табака. Отметив странности и пристрастия Холмса, Юта Фрис далее пишет о его «наблюдательности и дедукции, не затуманенных повседневными эмоциями обыкновенных людей», а также о его интеллектуальных способностях, которые позволяли ему решать запутанные дела, ставившие в тупик полицейских с их обычным складом ума.

Ганс Аспергер, рассуждая об интеллекте аутичных людей, назвал его «интеллектом, едва затронутым традиционной культурой», странно «чистым», оригинальным и в то же время имеющим созидательное начало.

Когда я встретился с Утой Фрит в Лондоне, она, прокомментировав свою книгу, посоветовала мне познакомиться с Темпл Грэндин, страдающей аутизмом с раннего детства и являющейся, по мнению Уты, самой удивительной из аутичных людей.

Разумеется, я и раньше слышал о Темпл Грэндин (как и всякий врач, который интересуется аутизмом) и читал ее автобиографические заметки «Ярлык аутичного человека» («Emergence: Labeled Autistic»), книгу, вышедшую в свет из печати в 1986 году. Когда я прочитал эту книгу, то, признаться, у меня зародилось сомнение в чистосердечии автора (в то время предполагалось, что аутичному человеку не по силам заниматься размышлениями о прошлом и самоанализом). Однако затем я неожиданно обнаружил, что книга написана с помощью журналиста, и потому пришел к выводу, что основную работу проделал он. И все же, когда я после этого прочитал несколько статей Грэндин и перечел ее книгу, то мне пришлось изменить свое мнение, ибо во всех этих работах прослеживались огрехи, свойственные аутичному человеку.[218]

Читая автобиографию и статьи Темпл Грэндин, невольно представляешь себе, каким странным и необычным ребенком она была.[219] В шесть месяцев она начала противиться ласкам матери, а в десять стала царапать ее, «как пойманный в капкан зверь». Нормальные контакты нарушились. Темпл описывает свой внутренний мир как мир обостренных чувств, иногда достигавший мучительной интенсивности. Когда ей было три года, ее уши были под стать «приемникам, включенным на полную громкость», а все ее чувства лишены управления, и лишь тонкое обоняние доставляло ей настоящее удовольствие. По признанию Темпл, она была крайне импульсивным ребенком и нередко впадала в беспричинную ярость. Обычные нормы и правила поведения были не для нее. Темпл пишет:

Нормальные дети лепят поделки из пластилина. Я для тех же целей использовала свой кал и расставляла свои творения по всему дому. Обычные игрушки я разбрасывала по детской. Я отличалась необузданным нравом и, если что было не по мне, крушила все, что попадалось мне под руку, и могла разбить даже ценную вазу. Кроме того, я почти все время орала.

И все-таки, как и многие аутичные дети, Темпл вскоре, не имея потребности в совместной предметной деятельности с другими людьми, обрела сосредоточенность мысли и уравновешенность поведения, пришедшие на смену хаосу чувств и позволившие ей построить свой собственный мир и постепенно выработать свои внутренние критерии в оценке событий.

Темпл пишет:

Я могла часами сидеть на берегу озера, пропуская песок сквозь пальцы и возводя миниатюрные горы. Каждая песчинка интересовала меня, я глядела на нее глазами ученого, смотрящего в микроскоп. Однажды я долго рассматривала собственную ладонь, воображая, что это — карта с целым рядом дорог. Люди вокруг меня казались мне призраками. Даже неожиданный громкий шум не мог отвлечь меня от моего мира.

(Замечу в скобках: неясно, была ли эта сосредоточенность, узконаправленная и вместе с тем интенсивная, проявлением аутизма или средством, позволявшим поставить заслон смятению чувств; подобная сосредоточенность иногда помогает людям с синдромом Туретта.)

Когда Темпл было три года, ее показали неврологу, который нашел у нее аутизм и не исключил помещения ее в психиатрическую лечебницу, упирая на то, что трехлетний ребенок не говорит.

Размышляя над всеми этими данными, я искренне удивлялся, каким образом аутичному человеку, проявлявшему с раннего детства агрессивность и отчуждение от реальности и чуть не угодившему в психиатрическую лечебницу, удалось стать ученым и преуспевающим бизнесменом.

Прилетев в Денвер, я сразу же позвонил Темпл, чтобы удостовериться, что она помнит о месте и времени нашей встречи. Разговаривая со мной, Темпл мне сообщила, что путь до Форт-Коллинса займет немногим более часа, после чего обстоятельно рассказала, как доехать до Колорадского государственного университета, где она работает профессором-ассистентом на биологическом факультете. Я кое-чего не понял и задал Темпл вопрос, после чего пришел в удивление, ибо она слово в слово, от начала и до конца, повторила свое пространное пояснение. Казалось, что весь маршрут, который мне предстояло проделать, состоял в ее представлении из неразрывного целого, не делящегося на части. Суть же сводилась к следующему: въехав в Форт-Коллинс, мне следовало доехать до приметного перекрестка, где расположен ресторан «Тако Белл»,[220] после чего свернуть направо на Колледж-стрит. Повторив свое пояснение, Темпл добавила, что здание «Тако Белл» недавно надстроили и что теперь ресторан перестал быть похожим на былую «очаровашку». Выслушав Темпл, я пришел в еще большее удивление: образная речь, насколько я знал, аутичным людям несвойственна, а слово «очаровашка» было не только сочным, но и, несомненно, метафорическим.

Приехав в университетский городок, я подрулил к зданию биологического факультета. Темпл ждала меня у главного входа. Она оказалась крупной высокой женщиной лет сорока пяти, одетой в джинсы и трикотажную блузку. Она производила впечатление крепкого сильного человека с простыми манерами, безразличного ко всяким условностям. Когда она протянула мне руку, ее рука поднялась неестественно высоко, застыв на мгновение, казалось, в фиксированной угловатой позиции, что я счел за отголосок стереотипа, обретенного в детстве. Темпл энергично пожала мне руку и повела к себе в кабинет. Ее походка была слегка неуклюжей, нескладной, что характерно для аутичных людей. Сама Темпл объяснила свой недостаток проявлением атаксии,[221] вызванной дефектами вестибулярного аппарата и мозжечка. (Позднее я обследовал Темпл и действительно нашел у нее признаки атаксии, однако они были недостаточно выраженными, чтобы повлиять на ее походку.)

Кабинет Темпл был завален бумагами — завершенными и начатыми работами. Все стены обширной комнаты были увешаны фотографиями и чертежами проектов животноводческих строений и предприятий, а полки оккупировали статуэтки животных, приобретенные Темпл во время ее служебных поездок и путешествий. Едва мы вошли в кабинет и заняли места в креслах, Темпл с места в карьер (даже не спросила из приличия, как я доехал) стала рассказывать о себе, поясняя, как ее аутизм увязывается с работой — проектированием животноводческих ферм, загонов для скота, скотобоен и прочих строений и предприятий, необходимых в животноводстве. В конце концов она протянула мне свою книгу с чертежами проектов, выполненных ею в последние годы. Книга называлась «Мясной скот. Уход, содержание и средства обслуживания». Пока я листал книгу, Темпл давала пространные пояснения. Она говорила четко и ясно, ни разу не осеклась, не замялась — каждая ее фраза была выверенной, законченной.

И все же часть ее пояснений я, признаться, не понял, ибо предмет, о котором шла речь, был мне попросту незнаком. К тому же, слушая Темпл, я пытался оценить ее логику, склад ума аутичного человека. Все это давалось с некоторым трудом: сказывалась усталость после дороги, к тому же хотелось есть. Встретившись с Темпл, я надеялся, что она предложит мне кофе, но этого не случилось. В конце концов утомленный лавиной четких, но малопонятных фраз, я отважился прервать Темпл и спросил у нее, нельзя ли где-нибудь выпить кофе. Фразы «Извините, мне следовало самой предложить вам кофе» я не услышал, не произошло даже легкой заминки. Вместо этого Темпл резко поднялась с кресла и, сказав: «Пойдемте», повела меня в канцелярию, где готовили кофе. В канцелярии Темпл сухо представила меня нескольким женщинам, убедив меня лишний раз, что церемонии ей несвойственны.

«Пора обедать», — неожиданно произнесла Темпл, после того как мы провели еще час в ее кабинете. Ресторан оказался неподалеку. Стены ресторанного зала были увешаны охотничьими ружьями и рогами животных. Усевшись за столик, мы заказали рагу и пиво. За обедом Темпл рассказывала о том, что прежде чем перенести свой очередной проект на бумагу, она долго раздумывает над ним, пока не увидит его мысленным взором. После обеда я предложил прогуляться, и Темпл привела меня на обширную луговину, расположенную у заброшенной железной дороги. Близился вечер, появились москиты, стрекотали кузнечики. Вблизи железной дороги, у насыпи, я увидел хвощи, одно из моих любимых растений, и выразил восхищение. Темпл косо взглянула на них и констатировала: «Equisetum»,[222] не проявив никаких эмоций.

Когда я летел в Денвер, то читал в самолете сказку, сочиненную одаренной девятилетней девочкой, — сказку, в которой самым чудесным образом переплелись элементы греческих мифов, анимизма[223] и космогонии. Прогуливаясь с Темпл по луговине, я спросил у нее, как она относится к мифам, знает ли их. Она ответила, что в детстве не раз читала мифы Древней Греции и до сих пор помнит миф об Икаре, который, приблизившись к солнцу, упал в море, ибо воск, скреплявший его крылья, растаял. «Еще я помню о Немезиде[224] и гибрисе»,[225] — добавила Темпл. Из дальнейшего разговора выяснилось, что почтения к богам она не испытывает. Не увлекали ее и пьесы Шекспира. Трагический исход взаимоотношений между Ромео и Джульеттой показался ей совершенно необоснованным, а трагедию «Гамлет» она сочла скучной пьесой. Выслушав Темпл, я заключил, что психологически глубокие образы ей непонятны. Словно прочитав мою мысль, она сообщила, что простые, пусть и сильные, чувства людей она понимает, а страсти, пылкие увлечения, притворство, иносказания ставят ее в тупик. «Часто я чувствую себя антропологом на Марсе», — призналась она. Темпл пыталась сделать свою жизнь простой, ясной, определенной, она старалась жить в ясности, не смущаемой никакими сомнениями, и иметь ко всему верный, истинный ключ. За свою жизнь она накопила немало знаний, собрав для себя «коллекцию» полезных «видеолент», которые могла в любое время просматривать своим мысленным взором, что помогало ей сообразовывать свои действия и поступки с поведением обычных людей в схожих ситуациях. Она пополняла свои знания, регулярно читая, и не только новинки по животноводству и биологии, но и периодические издания, включая «Уолл-стрит джорнал».[226]

Продолжая повествование о своей работе, Темпл мне рассказала, что на одном из животноводческих предприятий, которое она проектировала, постоянно ломалась техника, но это случалось только тогда, когда один из работников предприятия по имени Джон был на работе. Она сопоставила эти данные и в конце концов пришла к заключению, что именно Джон выводит механизмы из строя и совершает это намеренно. «Мне пришлось научиться быть подозрительной, — сказала мне Темпл, — и эту способность я обрела на практике. Я могу сопоставить факты, смекнуть в чем дело, но не могу распознать завистливый взгляд». С недоброжелательным отношением она встречалась нередко. «Некоторые люди не в силах понять, как аутичные чудаки могут проектировать предприятия и заниматься разработкой нового оборудования, — продолжила Темпл. — Людям нужна новая техника, и их удивляет, что они не могут создать ее сами, а у какого-то Тома (коллеги Темпл) и у меня масса новых идей». По словам Темпл, она была излишне доверчива, и потому не раз становилась жертвой обмана и объектом бесцеремонной эксплуатации. Замечу, что такой вид простодушия и наивности не является плодом доверчивого характера, а возникает от неспособности понять лицемерие и обман («нечистые помыслы», как выразился Трахерн[227]), что характерно для аутичных людей. И все же, по словам Темпл, благодаря своим «видеолентам» она научилась приспосабливаться к общепринятому укладу жизни, в котором находится место и человеческой непорядочности. Темпл стала преуспевающим бизнесменом, основала свою компанию и теперь получала заказы на проектирование животноводческих предприятий из многих стран мира. Однако общественная и сексуальная жизнь оставалась для нее почти недоступной. «Вся моя жизнь в работе, — не уставала повторять Темпл, — а это не так уж мало». Однако в этом ее признании, как мне явственно показалось, смешивались решимость и боль, отречение от мирских благ и надежда на будущее.

В одной из своих статей Темпл пишет:

Я не принимаю участия ни в общественной жизни нашего города, ни в университетских коллективных мероприятиях. Общаюсь в основном лишь с теми людьми, кто занят в животноводстве, да еще с теми, кто интересуется аутизмом. В выходные я занимаюсь научной работой, пишу статьи или выполняю рабочие чертежи новых проектов. Читаю я, главным образом, литературу по животноводству и биологии; беллетристика с обычно сложным сюжетом не для меня, ибо, забывая прочитанное, я путаюсь в содержании. Описания новых устройств, технологии, научно-технических достижений значительно интереснее. Моя жизнь была бы ужасной, если бы я не добилась успехов в работе.

На следующее утро, в субботу, Темпл заехала за мной в гостиницу на видавшем виде автомобиле с приводом на четыре колеса, на котором она объехала почти весь Запад, посещая мясоперерабатывающие заводы, скотобойни, фермы, ранчо. Еще накануне Темпл пригласила меня к себе, и теперь, когда мы ехали к ее дому, я поинтересовался ее работой над диссертацией, посвященной влиянию условий содержания и ухода на головной мозг свиней, которую она защитила, получив степень доктора философии. Темпл мне рассказала, что в основу диссертационной работы был положен эксперимент, в ходе которого одна группа свиней содержалась в особо благоприятных условиях, а другая — в скверных условиях. Эксперимент показал, что свиньи из первой группы жизнерадостны и общительны, а свиньи из второй группы сверхвозбудимы и агрессивны (почти «аутичны»). (В связи с этим Темпл предположила, что скверное обхождение и невнимательность к детям способствуют аутизму.) «За свиньями из первой группы я постоянно ухаживала, — сообщила мне Темпл, — и так привязалась к ним, что неизменно приходила в смятение, когда вспоминала, что их придется убить». В конце концов свиньи эти были умерщвлены, ибо их мозг необходимо было исследовать. Провожая в последний путь своих подопечных, Темпл жалела их, гладила, утешала. Сама она испытывала мучения. «Я заливалась слезами», — призналась Темпл.

Едва она закончила свой рассказ, как мы подъехали к ее дому, небольшому двухэтажному каменному строению на окраине города. Обстановка комнаты первого этажа (гостиной, как мне пояснила Темпл) была достаточно комфортабельной, хотя и обычной: диван, кресла, картины на стенах, телевизор. Однако у меня создалось впечатление, что Темпл в этой комнате не засиживается, а гости, если в ней и бывают, то редко. Осматриваясь по сторонам, я остановил взгляд на большой цветной фотографии, занимавшей почетное место на одной из стен комнаты. На фотографии был изображен большой сельский дом с фруктовым садом и хозяйственными постройками. «Это ферма моего дедушки в Грэндине, Северная Дакота», — пояснила мне Темпл. По ее словам, другой ее дедушка, будучи инженером, изобрел автопилот. Этим двоим, как сообщила мне Темпл, она многим обязана. Один привил ей любовь к животным, а от второго она унаследовала инженерный талант. Затем Темпл привела меня на второй этаж, где находился ее кабинет. Вся комната была завалена рукописями и книгами, на столе громоздилась пишущая машинка. На одной из стен висела воловья кожа с великим множеством прикрепленных к ней бэджей и шапочек, привезенных хозяйкой дома с различных совещаний и конференций, на которых она, как правило, выступала с докладом. Это было забавное зрелище, ибо рядом с аксессуаром, на котором было начертано «Американский институт мяса», висел другой с надписью «Американская психиатрическая ассоциация». Впрочем, удивляться не следовало: Темпл читала лекции и доклады не только по вопросам животноводства, но и по проблематике аутизма.

Затем Темпл привела меня в спальню (не проявив неловкости и стеснительности, эмоций ей незнакомых), которая была обставлена по-спартански — в ней наличествовали только кровать и столик да еще странный предмет, похожий на длинный ящик, располагавшийся на полу. — «А это что?» — спросил я. Ответ оказался поистине неожиданным. «Это моя обжимная машина, — спокойно сказала Темпл. — Некоторые люди называют ее „приспособлением для объятий“».

Устройство имело две тяжелые деревянные боковины, обшитые с внутренней стороны толстым слоем ватина и прикрепленные шарнирами к длинному, с человеческий рост, основанию, имевшему У-образную форму. У широкой стороны основания располагался блок управления, а от самой конструкции тянулись прочные шланги к стенному шкафу. Отворив дверцы шкафа, Темпл сказала: «Здесь компрессор. Такой используют для накачки шин». «А вам он для чего?» — все еще пребывая в растерянности, озадаченно спросил я. «Компрессор оказывает на тело желательное давление, — ответила Темпл. — Оно может быть постоянным, переменным или пульсирующим. Вы ложитесь в машину, включаете компрессор и регулируете давление с помощью блока управления».

Когда я деликатно спросил, зачем ей все это нужно, Темпл рассказала мне следующее. Когда она была маленькой девочкой, то, как и всякий ребенок, стремилась к ласкам, но только, в отличие от обычных детей, страшилась контактов с людьми. Когда ее обнимали (особенно когда такие ласки исходили от ее тети, не в меру дородной женщины), она испытывала целую гамму чувств: удовольствие и покой, смешанные с ужасом и тревогой. В пять лет Темпл стала мечтать о волшебной машине, которая смогла бы ее ласково обнимать, повинуясь командам. Через несколько лет она случайно увидела в журнале станок для телят[228] и, поразмыслив, сочла, что если его слегка переделать, то из него получится замечательная магическая машина. Темпл рассматривала и другие варианты решения актуальной проблемы (например, с помощью специального надувного костюма), но в конце концов остановилась на первоначальном решении: построить магическую машину, взяв за ее основу станок для телят.

Будучи человеком с практическим складом ума, Темпл вскоре воплотила свою фантазию в жизнь. Первые образцы обжимной машины оказались несовершенными и часто выходили из строя, но в конце концов Темпл соорудила надежную и даже «комфортабельную» машину, отвечавшую предъявляемым к ней требованиям. Машина приносила ей умиротворение, удовольствие и покой — чувства, о которых Темпл мечтала в детстве. Приласкать и утешить ее было некому, и роль утешительницы взяла на себя машина, которая помогала ей преодолевать жизненные невзгоды. Машина эта не стала тайной для знакомых и коллег Темпл, она сама рассказывала о ней и даже показала ее нескольким психиатрам, однако те отнеслись к машине скептически, посчитав ее необычной причудой, на которую Темпл толкнул «всплеск аутизма». Такая оценка на Темпл, целеустремленную женщину, лишенную сомнений и колебаний, нисколько не повлияла, и она сумела описать свое детище на страницах «Вестника детской и подростковой психофармакологии», а в настоящее время ее машина проходит всесторонние испытания в одной из лечебниц. Кроме того, используя накопленный опыт, Темпл сконструировала несколько усовершенствованных станков для животноводческих нужд.

Рассказывая о своих достижениях, Темпл опустилась на колени, а затем легла лицом вниз в обжимную машину, после чего включила компрессор и привела в действие блок управления. Боковины машины соединились, зажав тело Темпл. Ничего более странного и диковинного я в жизни не видел, но вскоре согласился в душе, что машина достаточно эффективна. Голос Темпл, резкий и громкий, стал мягким и тихим. «Я вся отдаюсь машине, — сказала она, — расслабляюсь, чувствую умиротворение и тепло. Вероятно, я сейчас ощущаю то, что другие люди, общаясь, дают друг другу». Затем Темпл мне рассказала, что, оказываясь в машине, она часто вспоминает своих родителей, свою любимую тетю, учителей и в то же время чувствует их любовь, платя им взаимностью. Темпл казалось, что машина отворяет ей дверь в мир обычно недоступных эмоций и позволяет, даже учит ее жить жизнью других людей, разделяя их чувства.

Через двадцать минут Темпл вылезла из машины успокоенной, просветленной, более мягкой, более женственной, а когда я, надеюсь, тактично рассказал ей о своих наблюдениях, она, улыбнувшись, ответила, что явную перемену в ее расположении духа после пользования машиной легко заметит и кошка.

Произнеся эту реплику, Темпл, показав на машину, предложила мне испытать ее действие не себе. Отказаться было немыслимо. Залезая в машину, я чувствовал себя достаточно глупо, но меня утешала мысль, что Темпл воспринимает процедуру всерьез и, когда сама при мне залезала в свою машину, совершенно не тушевалась. Оказавшись в машине, я, к своему удивлению, и впрямь почувствовал удовольствие, напомнившее мне ощущения, которые я испытывал в молодости, занимаясь подводным плаванием, когда вода, давя на меня, обволакивала все тело, словно заключая в свои объятия.

Оставив в покое обжимную машину и почувствовав прилив сил, мы поехали на экспериментальную животноводческую ферму, содержавшуюся университетом, где Темпл занималась исследовательскими работами. До встречи с Темпл я полагал, что ее аутизм не проявляется на работе, однако, познакомившись с ней, я понял, что ее профессиональная деятельность неотделима от личной жизни, окрашенной аутизмом.

По дороге на ферму Темпл рассказывала о своих наблюдениях за животными, находя сходство между их ощущениями и чувствами аутичных людей. «Животных, как и аутичных людей, раздражают высокие звуки, свист ветра или неожиданный громкий крик, — говорила она. — Их также беспокоят зрительные контрасты и резкие неожиданные движения, попадающие в поле их зрения. От легкого прикосновения животное шарахнется в сторону, а крепкое, властное — успокаивает его. Я и сама шарахаюсь в сторону, когда кто-то меня коснется, а если меня начать постоянно трогать, то эти малоприятные действия окажутся сходными с дрессировкой неприрученного животного».

Выслушав Темпл, я пришел к мысли, что она отождествляет ощущения людей и животных, и убеждение это помогает ей сочувствовать своим подопечным и постоянно настаивать на гуманном, человеческом обращении с ними. Это отрадное убеждение частично объяснялось ее аутизмом, а частично жизнью на ферме в детстве, когда она постоянно общалась с животными. «При общении с животными мне помогает образное мышление, — добавила Темпл. — Обычные люди облекают мысли в слова, но путем таких размышлений животных ни за что не понять».

Вероятно, прекрасно развитое образное мышление и образное видение мира, близкое к галлюцинаторному, помогало ей и в работе. Темпл мне рассказала, что до двадцати восьми лет не умела чертить. Оказалось, что помогло ей научиться этому ремеслу наблюдение за работой чертежника по имени Дэвид. «Я долго смотрела, как он работает, — сообщила мне Темпл, — а затем вооружилась теми же инструментами и представила себе, что он — это я. И у меня все получилось, первый же чертеж вышел без единой помарки — я не верила своим глазам. Чтобы добиться успеха, мне не понадобилось учиться черчению, оказалось достаточным представить себя чертежником, Дэвидом, поглотив его самого и его способность чертить».[229]

Образное мышление, по словам Темпл, порождало у нее даже «видения». «К примеру, я иногда мысленно вижу, — говорила она, — как животное входит в станок, причем вижу этот процесс из нескольких точек и даже с некой воображаемой высоты. Иногда я и сама превращаюсь в это животное и тогда явственно чувствую, что оно ощущает, входя в станок». Но если у какого-то человека лишь образное мышление, то этому человеку, видимо, непонятно, как мыслят другие люди, и тогда ему не постичь богатство, глубину, двусмысленность языка, живой образной речи. «У всех аутичных людей, с которыми я встречалась, образное мышление», — добавила Темпл. Возможно, это лишь совпадение, решил я тогда, выслушав Темпл. В то же время возникает вопрос: не является ли такое мышление движущей силой ее аутизма?

Животноводческая ферма обычно представляет собой тихое место, но та, куда мы приехали, встретила нас громким мычанием большого числа коров. «На сегодняшний день намечалось отделить телят от коров», — оглядываясь по сторонам, сообщила Темпл. Действительно, этим и объяснялось необычное поведение обыкновенно смирных животных. Одна из коров, бродившая у загона, мычала особенно громко и возбужденно. «Несчастное животное, — сочувственно произнесла Темпл. — Расстаться со своим чадом — что может быть горше? Люди считают, что животные лишены мыслей и чувств». Такого же мнения придерживался и Скиннер.[230]

Когда Темпл была студенткой и училась в Нью-Хэмпшире, она, заинтересовавшись работами Скиннера, известного бихевиориста, написала ему, а затем и встретилась с ним. «Меня постигло большое разочарование, — сообщила мне Темпл, рассказывая о встрече с этим психологом. — Он мне рассказывал о рефлекторном принципе деятельности мозга. Не могу поверить, что поведение человека, равно как и животного, понимается как совокупность реакций на стимулы внешней среды». По словам Темпл, бихевиористы, отказывая животным в проявлении чувств, считали их чуть ли не автоматами. В те времена, когда она встречалась со Скиннером, с животными обращались безжалостно, как при хозяйствовании на фермах, где их в конце концов умерщвляли на скотобойнях изуверскими способами, так и при проведении научных экспериментов. Темпл от кого-то слыхала, что бихевиоризм враждебен человеческой личности, и, соглашаясь с этим суждением, добавляла, что он враждебен и животным.

Разделив горе с коровами, у которых отобрали телят, Темпл стала говорить о жестокости при убое скота и птиц. «Когда наступает время отправлять цыплят в Макнаггетленд,[231] их берут за лапы и, держа вниз головой, режут им горло, — сообщила она. — Со скотом тоже не церемонятся. Взять, к примеру, кошерные скотобойни. Там, прежде чем перерезать горло животному, его подвешивают за ноги, чтобы кровь прилила к голове. При этом ему нередко ломают эти конечности, и бедное животное кричит от боли и ужаса. К счастью, сейчас наблюдаются перемены. Если правильно организовать дело, животное не будет долго страдать. Ведь уже через восемь секунд после того, как ему перережут горло, освобождаются эндорфины, и животное умирает без излишних мучений. Именно так происходит в природе: койот убивает овцу одним быстрым движением. Я хочу реформировать мясную промышленность. Правда, находятся активисты, которые призывают ее вообще ликвидировать, но это крайние взгляды. Не люблю радикалов ни левого, ни правого толка».

Поделившись со мной этими мыслями, Темпл привела меня в тихое место, где мирно паслись коровы. Она наклонилась и подняла с земли пучок сена. К ней подошла корова и ткнулась ей в руку мордой. Лицо Темпл приняло счастливое выражение. «Сейчас я дома, — сказала она. — Когда я с коровами, мне не надо задумываться. Я знаю, что они чувствуют». Вероятно, и коровы считали ее своей, ощущая ее дружелюбие и заботливость, ибо одна за другой потянулись к ней. Ко мне не подошла ни одна. Видно, все они признали во мне человека, живущего в мире символов и условностей и не знающего, как вести себя с ними, бессловесными существами. «Общаться с людьми труднее, — добавила Темпл. — Их сложнее понять». Это откровение поразило меня. Я впервые встретился с человеком, который не шутя утверждал, что ему легче общаться с животными, чем с людьми.

Чувства и переживания человека Темпл было трудно понять, хотя она не была лишена чувствительности, но только эта чувствительность распространялась главным образом на животных, которых она жалела и о которых постоянно заботилась. По словам Темпл, она переживала те же эмоциональные состояния, которые испытывали животные, отождествляя себя с ними. Однако, насколько я рассудил, Темпл сочувствовала животным в основном на физическом и физиологическом уровнях, когда, к примеру, животные испытывали боль или ужас.[232]

Когда Темпл была моложе, она едва понимала даже простейшие проявления человеческих чувств; позже она научилась «расшифровывать» их, чувственно не вникая в их суть. (В этой связи мне вспомнился случай, произошедший в школе для аутичных детей, о котором мне рассказала доктор Беата Хермелин. К ней подошла двенадцатилетняя девочка, довольно смышленая, и сообщила, что другая воспитанница, Джоан, «забавно кричит». Оказалось, что Джоан, как выяснила Беата, бьется в истерике. Значение ее крика аутичная девочка не уяснила себе, она лишь обратила внимание на непонятное ей «физическое» явление, найдя его интересным. Уместно сказать несколько слов и о Джесси Парк, о которой я упоминал в истории «Вундеркинды». Джесси Парк пришла в восхищение, оттого что лук вызывает слезы, но в то же время она не могла понять, как можно плакать от радости.)[233]

«Я научилась определять, что человек сердится, — сказала мне Темпл, — или что он в хорошем расположении духа». Это признание говорило о способности Темпл оценивать настроение человека по проявлению им явных сенсорно-моторных «животных» чувств. Придя к этой мысли, я поинтересовался у Темпл, понимает ли она чувства детей, обычно откровенные и простые. К моему удивлению, Темпл ответила, что, общаясь с детьми, она испытывает немалые трудности. (Она привела пример, сообщив, что даже не могла играть с ними в прятки, потому что ей не могло прийти в голову, что они могут спрятаться в самых неподходящих местах.) Темпл добавила, что дети в три и четыре года уже хорошо понимают взрослых неясным ей способом, который ей, естественно, не осилить.

Далее я поинтересовался у Темпл, чем же, на ее взгляд, отличаются от нее обычные люди при взаимодействии и общении. Она ответила, что обычные неаутичные люди при взаимном общении руководствуются условностями, обычаями, скрытыми знаниями, накопленными в течение жизни, — знаниями, большей частью которых она не владеет. Ощущая их недостаток, Темпл старалась «компьютеризировать» поступки и поведение партнеров по взаимодействию и общению в различных жизненных ситуациях и на основании накопленных данных выработать алгоритм своего поведения на все случаи жизни. Естественный путь накопления опыта, как она искренне полагала, ей был недоступен.

Выслушав Темпл, я пришел к мысли, что трудности ее проистекают с раннего детства, ибо в то время она почти не говорила, а в тех редких случаях, когда говорила, путала местоимения и не могла отличить понятия «ты» от понятия «я».

Когда Темпл было три года, ее отдали в детский сад для умственно отсталых детей, где с ней стали заниматься развитием речи. Обучение пошло впрок, и она начала говорить. Хотя Темпл и оставалась аутичным ребенком, обретение связной речи и способности с ее помощью поддерживать отношения с другими людьми помогло ей выбраться из хаоса ощущений. Ее сенсорная система с интенсивными колебаниями чувствительности стала понемногу стабилизироваться. К шести годам Темпл стала хорошо говорить и тем самым перешла рубикон, отделяющий таких, как она, высокофункциональных людей от низкофункциональных, не способных освоить связную речь. После того как Темпл освоила разговор, триада ее дефектов — социальных, коммуникативных и образных — стала постепенно сдавать позиции. Теперь Темпл общалась с учителями, способными оценить ее индивидуальность и интеллект и противостоять ее патологии: появившемуся граду вопросов, странной сосредоточенности на одном определенном занятии и необоснованной раздражительности. Принесло пользу и привлечение ее к посильному труду: рисованию, лепке, изготовлению различных поделок. В восемь лет Темпл освоила навыки, без труда приобретаемые детьми, едва научившимися ходить и которыми не в силах овладеть низкофункциональные дети.

Вне всякого сомнения, развитию Темпл помогли ее родители, тетя, учителя, но следует также учесть и то, что аутизм с годами ослабевает, и в таком случае с ним легче «ужиться».

В школе Темпл тянулась к своим одноклассникам, доброжелательно к ним относилась, но ее поведение и манера общаться не позволяли установить с ними дружеских отношений. Ей отдавали должное за ее умственные способности, но никогда не принимали в компанию. «Я не могла понять, что неправильно делаю, не могла уяснить себе, почему меня сторонятся, — сообщила мне Темпл. — В то же время я чувствовала, что другие дети отличаются от меня, но чем не подхожу им, уразуметь не могла». И все же она понимала, что другие дети, в отличие от нее, общаясь между собой, используют не одну «ясную» речь, а нечто большее, едва различимое и для нее недоступное, и порой она полагала, что они общаются с помощью телепатии. Со временем она поняла, что существуют своего рода «сигналы» (жесты, телодвижения), а в речи — иносказания (намеки, шутки, метафоры), которые используются в общении, однако сама осилить их не могла, поэтому и стала «компьютеризировать» поступки и поведение партнеров по взаимодействию и общению.

Когда Темпл было пятнадцать, произошло на вид непримечательное событие, однако оно самым серьезным образом повлияло на ее дальнейшую жизнь. В тот год ей довелось увидеть станок для скота, который вызвал у нее значительный интерес. Ее учитель воспринял это по-деловому и предложил ей построить такой станок с его помощью. Темпл с увлечением принялась за постройку, впитывая знания, которые передавал ей учитель, пробудивший у нее интерес к биологии. Так и не осилив метафор, намеков и аллегорий в речи людей, Темпл, занимаясь наукой, неожиданно для себя открыла другой язык — язык научно-технический, который оказался яснее и понятнее разговорного, ибо лишен всяких иносказаний. Приобщившись к этому языку, Темпл решила, что будет и дальше заниматься научной деятельностью. Но в то же время она стала осознавать, что, вероятно, никогда не сможет вести «нормальную» жизнь, познать дружбу, любовь, плотские удовольствия. Замечу, что осмысление такого неприглядного будущего на аутичных людей действует угнетающе и может привести их к депрессии и даже к самоубийству. Однако Темпл сумела справиться с гнетущими мыслями, решив, что замуж не выйдет и посвятит жизнь науке.

Вместе с тем в молодости Темпл была психически неустойчива, и любой неприемлемый раздражитель мог вывести ее из душевного равновесия.[234] Давала о себе знать и гормональная турбулентность. И только позже, когда Темпл закончила колледж и поступила на службу, она стала уравновешеннее, спокойнее. И все же она начала принимать небольшие дозы имипрамина, наркотика, считающегося антидепрессантом. Вот что Темпл пишет в своей книге по этому поводу:

Тягостные поиски смысла жизни канули в прошлое. Я стала спокойнее, рассудительнее и больше не корплю над чем-то одним-единственным. Но антидепрессант подавляет мое усердие, правда, не связанное с работой: за последние четыре года я мало чем пополнила свой дневник. Зато теперь почти не нервничаю, что благоприятно сказывается на бизнесе и на общении с деловыми партнерами и просто с окружающими людьми. Поправилось и здоровье: я забыла об извечном колите. Но если бы я начала принимать антидепрессант в молодости, лет двадцать назад, я бы не добилась успехов в жизни, ибо нервное возбуждение и болезненная целенаправленность в течение долгого времени служили превосходной движущей силой, пока не отразились негативно на психике.

Читая эти строки, я вспомнил, как Роберт Лоуэлл,[235] страдавший маниакально-депрессивным расстройством, сказал мне однажды, что, принимая литий, он стал спокойнее, но от этой бесстрастности пострадала его поэзия, потеряв выразительность.

Размышляя над книгой Темпл и вспоминая наши с ней разговоры, я пришел к заключению, что за последние двадцать лет она достигла не только больших успехов в науке и бизнесе, но и стала раскрепощеннее, общительнее. Еще лет десять назад, когда она только начала читать лекции, она не поддерживала контакта с аудиторией, не смотрела на слушателей и избегала отвечать после лекции на вопросы. Теперь она читает лекции (когда по аутизму, а когда по уходу за сельскохозяйственными животными) в самых разным местах и даже за рубежом. Изменился и стиль прочтения лекций. Теперь Темпл ведет себя непринужденно, раскованно, вставляет в лекции шутки, анекдотические подробности и легко отвечает на заданные вопросы. Стала интереснее и личная жизнь Темпл: у нее появились подруги. Однако стоит заметить, что настоящая дружба для аутичного человека почти недосягаема. Юта Фрис в своей книге «Аутизм и синдром Аспергера» («Austim and Asperger Syndrome») пишет: «Люди, страдающие синдромом Аспергера, не в силах установить настоящих дружеских доверительных отношений с другим человеком, хотя они и могут поддерживать обыденные отношения с другими людьми». Ее коллега Питер Хобсон в одной из своих работ рассказал об аутичном мужчине, который не мог осилить понятия «друг». В отличие от него, Темпл, насколько я рассудил, некоторое представление о дружбе все же имела.

Проведя со мной на животноводческой ферме около двух часов, Темпл, как мне показалось, вздохнула с нескрываемым облегчением, когда пришло время ланча. Действительно, в разговоре со мной ей пришлось заниматься самоанализом — самоанализом на людях, нелегким делом для аутичного человека (хотя ему и приходится постоянного приспосабливаться к неаутичному миру). И все же, насколько я рассудил, этот самоанализ оказался поверхностным (хотя, несомненно, оригинальным и интересным), затронувшим лишь «фасад» личности Темпл и не приоткрывшим завесу над ее внутренним миром.

«Иногда я отождествляю себя с Дейтой», — сказала мне Темпл, когда мы сели в машину. Мы снова разговорились. «Звездный путь»[236] произвел и на меня впечатление. Среди персонажей этого сериала Дейта, андроид, занимал заметное положение. Несмотря на свою бесчувственность, он был любознательным существом, постоянно изучавшим поведение и поступки людей и мечтавшим стать человеком. Темпл не была исключением, сравнивая себя с этим андроидом. С Дейтой отождествляют себя и другие аутичные люди, а иные (с таким же заболеванием) сравнивают себя с мистером Споком.[237]

Когда я ехал с Темпл в машине, мне вспомнилась живущая в Калифорнии аутичная семья Б., которых я не раз навещал. Чета супругов в этой семье, как и их старший сын, страдали синдромом Аспергера, а у младшего сына был классический аутизм. Когда я впервые приехал к ним, то обстановка в доме была настолько «нормальной», что я было решил, что меня неправильно информировали. Однако, познакомившись с домом, я обратил внимание, что большая библиотека состоит из одних научно-фантастических книг,[238] а также не мог мысленно не отметить, что стены оклеены странными шаржированными рисунками, а стены кухни обвешаны нелепыми обстоятельными инструкциями, определявшими порядок приготовления пищи, сервировки стола и мытья посуды. Миссис Б. в беседе со мной отметила, что живет «на границе с нормальностью». «Нам знакомы нормы поведения обычных людей, но в полной мере им следовать затруднительно, — пояснила она. — Мы вроде бы соблюдаем условности, подчиняемся общепринятым правилам поведения, но на самом деле». «Лишь подражаем обычным людям», — завершил ее откровение мистер Б. «Я до сих пор не пойму, что скрывается за условностями людей, — пожав плечами, продолжил он. — Мы видим только внешнюю сторону поведения человека, изнанки нам не понять».

И все же «знакомство с нормами поведения обычных людей» позволило обоим супругам и их старшему сыну овладеть хорошей специальностью, а младшему сыну — посещать обычную школу. Однако они не питали иллюзий относительно своей жизни, испытывая все тяготы аутизма. Впрочем, благодаря своему недугу, мистер и миссис Б. в свое время и познакомились. Это случилось в колледже, где оба учились. По признанию мистера Б., они сразу почувствовали друг к другу безудержное влечение. «Нам казалось, что мы знаем друг друга по меньшей мере тысячу лет», — добавила миссис Б. Хотя их обоих и тяготил аутизм, они почитали свое отличие от других и даже гордились им. Замечено, что чувство радикального и неискоренимого отличия от других настолько глубоко развито у аутичных людей, что они даже считают себя (отчасти, видимо, в шутку) представителями другого биологического вида и ощущают, что аутизм (хотя и является патологией) должен рассматриваться как особый вид бытия людей с нестандартной индивидуальностью, которой можно гордиться.

Нечто подобное, вероятно, испытывала и Темпл. Она хорошо знала о своих недостатках, вызванных аутизмом, но, безусловно, имела понятие и о своих несомненных достоинствах: целенаправленности, серьезности, прямодушии, неспособности к лицемерию. Конечно, эти достоинства сопровождались досадными недостатками, но я пришел к мысли, что Темпл нередко забывала о своем аутизме и тогда чувствовала себя такой же, как все нормальные люди.

После ланча Темпл собиралась мне показать построенную по ее проекту современную скотобойню — мясозаготовительную фабрику, как она ее называла, используя эвфемизм. Исходя из такой перспективы, я заказал на ланч рис с бобами (мяса есть не хотелось). После ланча мы отправились в местный аэропорт, где, сев на небольшой самолетик, полетели на фабрику. Оказалось, что постороннему человеку попасть на нее весьма затруднительно. Еще на ферме Темпл переоделась в форменную одежду с атрибутикой скотобойни, а мне, подумав, вручила ярко-желтую шляпу, которую обычно носит санитарный инспектор. «Вполне гармонирует с вашими брюками и рубашкой, — сказала Темпл рассудительным голосом, когда я надел головной убор. — Вам остается только не подкачать и выдавать себя за инспектора». Своим поступком Темпл привела меня в изумление — аутичные люди не способны даже на малейший обман, а Темпл, без колебания, решила выдать меня за государственного чиновника. «Не снимайте шляпы, — сказала Темпл, когда мы оказались на территории фабрики. — Вы санитарный инспектор».

Темпл подвела меня к огороженному загону, откуда скот по длинному дугообразному пандусу гонят в основное здание скотобойни. «Дорога на небеса», — произнесла Темпл, кивнув на пандус. Она снова удивила меня. Аутичные люди почти никогда не используют в речи метафоры, да и ирония им несвойственна. Однако, взглянув на серьезное лицо Темпл и немного поразмышляв, я решил, что, сказав «дорога на небеса», она вложила во фразу буквальный смысл, видимо, как-то услышав ее от кого-то другого и запечатлев в своей памяти. В автобиографической книге Темпл рассказывает о том, как однажды в ее детские годы, когда она была в церкви, священник, приведя цитату из Евангелия от Иоанна (глава 10, стих 9): «Я есмь дверь: кто войдет Мною, тот спасется», назидательно произнес: «Перед каждым из вас существует дверь, ведущая на Небеса. Войдите в нее, и вы будете спасены». Рассказав об этом эпизоде из своей жизни, Темпл далее пишет:

Как и многие аутичные дети, я все услышанное понимала буквально. Слова священника произвели на меня глубокое впечатление, и все мои мысли сконцентрировались на поисках двери, ведущей на Небеса. Я должна была найти эту дверь. Дверь в кладовку, дверь в ванную комнату, парадная дверь, дверь в конюшню были тщательно мною исследованы, но ни одна из них не соответствовала высокому назначению. Но вот однажды я залезла на чердак и обнаружила там еще одну дверь — дверь на крышу. Я ощутила огромное облегчение, чувство радости и покоя. Я нашла свою дверь, которая вела прямо на Небеса.

Позже Темпл мне рассказала, что верит в жизнь после смерти хотя бы в виде «сгустка энергии». Приписывала она бессмертие и животным.

Темпл повела меня вдоль дугообразного пандуса, представлявшего собой желоб с толстыми высокими стенами, по которому коровы, когда приходит их время, направляются одна за другой в главное здание скотобойни, не ведая о том, что их ожидает. Затем мы поднялись по лесенке на одну из стен пандуса, и Темпл мне рассказала, что это сооружение она спроектировала сама. По ее словам, изогнутость пандуса удобна коровам, ибо, когда пасутся, они любят ходить по кругу, а высокие стены пандуса не позволяют им «отвлекаться». Далее Темпл мне рассказала, что, войдя в главное здание скотобойни, коровы попадают на ленту конвейера, и их одну за другой убивают выстрелом в голову с помощью пневматической установки. По мнению Темпл, такую же установку можно использовать и при убое свиней, но, как она пояснила, для этих целей обычно применяют электрический аппарат. «Он подобен устройству, который используют при электрошоковой терапии, — добавила Темпл. — У них одни и те же характеристики: сила тока один ампер и триста вольт напряжение. Стоит при проведении электрошоковой терапии допустить хотя бы небольшую ошибку, и пациент отправится на тот свет подобно свинье. Когда я узнала об этом, то пришла в ужас».

Признаться, в главном здании скотобойни мне стало не по себе, но Темпл меня уверила, что коровы идут на убой, даже не подозревая об этом. Она пояснила, что, проектируя скотобойню, посчитала наиболее важным, чтобы животные, оказавшись на фабрике, не могли догадаться о том, какая участь их ожидает. Но каково работать на скотобойне? Оказалось, что Темпл изучала этот вопрос и даже написала статью по этому поводу.[239] Позже я ознакомился с ней. В своей статье Темпл пишет, что рабочие скотобойни быстро приобретают «защитную жесткость» и выполняют свою работу механически, машинально, без всяких эмоций, как человек на конвейере. В то же время она отмечает, что находятся люди, которым нравится убивать и даже мучить животных.

Этих отвратных фактов Темпл коснулась и в разговоре со мной, под конец заявив: «Существует взаимосвязь между третированием животных и пренебрежительным отношением к людям с неизлечимым недугом, и, в частности, с аутизмом. Особенно проявляется такая взаимосвязь в штатах, где существует смертная казнь. А в Джорджии к людям, страдающим аутизмом, относятся хуже, чем к любому животному».

Темпл мечтала изменить отношение общества к людям, страдающим хроническими недугами, в то же время стремясь к упорядочению убоя скота, для чего, полагала, следует реформировать мясную промышленность. (Темпл с горечью говорила, что при умерщвлении животных к ним относятся с уважением лишь в одном случае: когда приносят в жертву богам).

Я вздохнул с большим облегчением, когда мы вышли из скотобойни, где стоял нестерпимый смердящий запах, от которого меня чуть не вырвало. Да и само пребывание в месте, где постоянно умерщвляют несчастных животных, действовало на нервы.

«Одни и те же рабочие этой фабрики убоем скота не занимаются постоянно», — продолжая начатый разговор, произнесла Темпл, когда мы сели в машину, после чего сообщила, что написала статью, в которой рекомендует время от времени менять рабочих, непосредственно занимающихся убоем животных.

Естественно, и сама Темпл не уделяла слишком много времени скотобойне — у нее было много и других важных дел, главным образом по проектированию животноводческих предприятий и конструированию новой сельскохозяйственной техники, которая пользовалась устойчивым спросом. Так, например, сконструированная ею машинка для стрижки овец нашла широкое применение в Новой Зеландии. Конечно, ей помогало в работе превосходное знание психологии, повадок и нужд стадных животных, и я нисколько не сомневаюсь, что Темпл нашла бы себе занятие даже в африканской степи, к примеру, начав консультировать заинтересованных лиц, как соседствовать со стадом слонов.

Размышляя над способностью Темпл без труда общаться с животными, я задался вопросом: способна ли она понимать обезьян (наиболее близких к человеку животных по анатомическому строению и физиологическим функциям) столь же легко, как она понимает коров, с которыми постоянно общается? Или общение с обезьянами поставит ее в тупик и вызовет трудности, подобные тем, которые она ощущала, соприкасаясь с детьми? Позже Темпл мне сообщила: «Имея дело с приматами, я понимаю их умственно, а общаясь с сельскохозяйственными животными, я понимаю их с помощью своих чувств».

Постоянно общаясь с сельскохозяйственными животными, она испытывала к ним нежность и сострадание — чувства, похожие на любовь. Сочувствуя им, когда они испытывали мучение или были чем-то возбуждены, она могла утихомирить любое животное. Темпл мне рассказала, как однажды, по просьбе фермера, она успокаивала его не в меру возбужденных коров, а фермер этот, чтобы ей не мешать и в то же время чтобы перенять ее опыт, подглядывал за ней в щель коровника. Эту историю, происшедшую несколько лет назад, Темпл мне рассказала во всех подробностях, а вскоре мне пришлось подивиться своеобразию ее памяти, ибо она дословно повторила эту историю, в которой, казалось, она снова участвовала от начала и до конца, мысленно воспроизводя все свои действия без малейшего изменения.[240]

Подобная память, нет слов, превосходная — в то же время патологична. Ее достоинства — в сохранении всех деталей прошлого опыта, а недостатки — в их излишней фиксации. Такая память напоминает память компьютера, что признавала и сама Темпл. Она говорила: «Мой разум подобен видеодиску с мгновенным доступом, но если я привожу в действие этот диск, то приходится просматривать его до конца. Стоит мне, к примеру, подумать о несчастных животных, которых ведут по пандусу на убой, как я представляю себе целиком всю картину во всех ее ужасных подробностях. Я могу делать все то, что делали мастера компьютерных спецэффектов, работавших над фильмом „Парк юрского периода“». В другой раз она заявила: «Мой мозг подобен компьютеру, который помогает мне мыслить, мыслить, не торопясь». Такое мышление, несомненно, помогало Темпл в работе. Работая над новым устройством, она сначала представляла себе его мысленно: подбирала детали, компоновала его и также мысленно проверяла в работе. В случае обнаружения неполадок она устраняла их, и только когда устройство было «готово», она принималась за рабочие чертежи, выполняя эту работу почти механически.

Сложнее обстояло дело с абстрактным мышлением. «Чтобы понять пословицу „Катящийся камень мхом не обрастет“, — сказала мне Темпл, — я должна была представить себе, как камень, катясь, отряхивается ото мха». Прежде чем придать определенность абстракции, ей приходилось такое понятие ясно конкретизировать. В школе Темпл не могла понять молитвы «Отче наш», пока не представила себе «силу» проводами высокого напряжения, «славу» — слепящим солнцем, а «согрешение»[241] — табличкой «Частная собственность. Посторонним вход воспрещен».[242]

В своей статье «Жизненный опыт аутичного ребенка» («Mai Experience as an Autistic Child»), опубликованной в 1984 году в «Вестнике ортомолекулярной психиатрии» («Journal of Orthomolecular Psychiatry»), Темпл пишет о том, что даже ребенком успешно справлялась с тестами, представлявшими собой зрительные иллюзии или двусмысленные фигуры, а вот задачи, носившие абстрактный характер, ставили ее неизменно в тупик, что, замечу, типично для аутистов. Вызывало у нее трудности запоминание текста, и чтобы выучить наизусть, к примеру, стихотворение, ей приходилось «превращать» слова в образы. Аналогичный прием помогал ей и при сложных математических задачах.[243]

Образное мышление само по себе не является ненормальным, и Темпл мне рассказала, что знакома с несколькими людьми — инженерами и конструкторами — которые, так же как и она, создают и оценивают свое новое техническое творение мысленно, призвав на помощь воображение, и только потом выполняют рабочие чертежи.[244] Одним из таких людей был Том, ее ближайший коллега, который нравился ей не только своим мышлением, но также веселым нравом и прямодушием, чертой для нее весьма привлекательной. «Мы настроены с ним на одну волну, — призналась мне Темпл, — хотя эту волну можно назвать „ребяческой“, но только это ребячество помогает нам плодотворно работать».

Выслушав столь лестный отзыв о Томе, я допустил, что Темпл любит его и, возможно, находится с ним в связи и даже думает о замужестве. Помявшись, я спросил у нее, случалось ли ей влюбляться и заниматься любовью. Не удивившись вопросу, она ответила отрицательно, пояснив, что в ее понимании любовные отношения между мужчиной и женщиной слишком сложны для аутичных людей, после чего, подумав, добавила, что половое влечение не чуждо и аутистам, но секс в их жизни не главное. «Сама я никогда не влюблялась», — сказала Темпл.

«А что значит влюбиться?» — отважился я на новый вопрос. «Сама не знаю, — она пожала плечами. — Может быть, впасть в беспамятство». Я задал вопрос иначе: «А как, по-вашему, что значит любить?» «Заботиться о других», — ответила Темпл. «А вы о ком-нибудь заботились?» «О животных...» — Темпл замялась, а затем добавила, как мне показалось, с горечью: «Мне кажется, многое в моей жизни проходит мимо меня. Может быть, и любовь. Но только я не понимаю ее. Когда я училась в колледже, моя однокурсница, с которой я жила в одной комнате, влюбилась, как говорят, безответно, в одного из наших преподавателей. Это был приятный интеллигентный мужчина, такой может понравиться. Но разве можно сходить с ума, если тебе не отвечают взаимностью?» Сделав паузу, Темпл добавила: «То же и с музыкой. Я не понимаю ее».

У Темпл был абсолютный слух (что не редкость среди аутистов), не жаловалась она и на музыкальную память. Но музыка не задевала ее за живое, вызывая лишь сухие ассоциации. «Когда я слышу современную танцевальную музыку, — сказала мне Темпл, — мне кажется, что под нее танцуют гиппопотамы». Можно было подумать, что Темпл немузыкальна, несмотря на ее превосходный слух. Однако дело было в другом — в недостаточной динамике ее эмоций и чувств. Темпл могла стать свидетельницей примечательного события, после чего описать его с исключительной точностью, однако в подобном случае лишь педантично обрисовывала его, не проявляя эмоций.

«Во мне недоразвиты эмоциональные цепи», — заметила Темпл. По этой причине, считала она, у нее отсутствовала потребность подавлять неприятные воспоминания и гнетущие мысли. «В моей памяти не существует закрытых файлов, — убежденно сказала Темпл. — В них отсутствует надобность, потому что я ничего не утаиваю, у меня нет никаких секретов. Я допускаю, что у обычных неаутичных людей есть что скрывать от других. Когда наступает необходимость, ваше миндалевидное тело блокирует файлы гиппокампа. У меня такого не происходит».

«Мне кажется, вы не правы, — ответил я. — Подавление эмоций свойственно каждому человеку. Защитный механизм, с помощью которого мысли, побуждения и эмоции, достигающие сознания, устраняются им, существует у каждого». Высказав эту мысль, я усомнился в ее абсолютной правильности. Ведь можно представить себе органические условия, при которых подавления эмоций не происходит. Я вспомнил о мнемонисте (описанном Лурия), который зачастую предавался столь ярким воспоминаниям, что был не в силах их подавить, хотя временами они были такими горькими, что если бы существовала физиологическая возможность вытеснить их из сознания, он бы ею непременно воспользовался. У меня и у самого был пациент (страдавший поражением лобных долей), который не мог отделаться от тяжких воспоминаний о совершенном им преступлении.

А вот примеры иного рода. Другой мой пациент (перенесший кровоизлияние в одну из лобных долей), которого я часто заставал за чтением «Сайентифик Америкэн»,[245] сказал мне однажды, что по-прежнему понимает смысл научных статей, однако потерял к ним былой интерес. Лишился эмоций (в бытность судьей) и другой человек, который также получил повреждение лобной доли. Казалось бы, такая потеря исключает возможную предвзятость судьи и поможет стать ему поистине беспристрастным, однако случилось так, что судья, проявив завидную проницательность, оставил свой пост, мотивируя решение тем, что не сможет теперь вникать в мотивы действий ответчиков, а при свершении правосудия чувства судьи играют не последнюю роль.[246]

Приведенные примеры показывают, что лишь неврологическое повреждение мозга может подавить базис эмоции. Чувствами и эмоциями обладают все люди, и аутисты не исключение, что бы Темпл ни говорила о недоразвитости ее «эмоциональных цепей». Да и сама Темпл постоянно проявляла сострадание и нежность к животным — искренние и глубокие чувства.

Стоит отметить, что Темпл постоянно стремилась понять себя, правда, подыскивая при этом подходящие сравнения и модели. Она чувствовала, что в разуме ее преобладает механическое начало, и часто сравнивала свой разум с компьютером, свои мысли — с расчетами, а свою память с файлами того же компьютера. Она предполагала, что ее разуму не хватает «духовности», которой наделены обычные люди, и считала, что порой мыслит слишком конкретно, оперируя визуальными образами, являющимися продуктом случайных ассоциаций.[247] Темпл считала, что зрительные участки ее мозга вкупе с теми участками, которые отвечают за одновременную обработку большого количества информации, излишне развиты (что характерно, на ее взгляд, для аутичных людей), а речевые участки мозга сравнительно недоразвиты (что тоже характерно для аутистов).[248] Темпл также мне сообщила, что внимание у нее какое-то «вязкое», вроде бы очень цепкое, но лишенное гибкости и подвижности, что она объяснила дефектом своего мозжечка, который был меньше нормы (это показала магнитно-резонансная томография). По суждению Темпл, этот дефект влияет на возникновение аутизма, хотя мнения ученых по этому поводу разделились.

Темпл также считала, что на развитие аутизма влияют наследственные генетические факторы, и ссылалась при этом на собственного отца, замкнутого и педантичного человека, который, как она полагала, страдал синдромом Аспергера или по крайней мере у него были зачатки этой болезни.[249] Темпл также предполагала (вопреки мнению Бруно Беттельхайма[250]), что, хотя окружающая среда и оказывает большое влияние на детскую психику, родители, как правило, непричастны к развитию у детей аутизма, ибо это психическое расстройство само воздвигает барьеры между детьми и родителями, которые они не могут преодолеть, и потому весь спектр детских сенсорных ощущений от ласки и заботы родителей принимает крайне обедненный характер.

Суждения Темпл об аутизме в основном совпадали с существовавшими научными взглядами на это психическое расстройство. Стоит также отметить, что Темпл искренне полагала, что при рассмотрении проблем аутизма уделяют слишком много внимания негативным аспектам этой болезни, пренебрегая ее положительными аспектами. Темпл считала, что если при аутизме одни части мозга имеют некоторые дефекты, то другие части мозга при этом, должно быть, наоборот, развиты выше нормы — особенно у людей, страдающих синдромом саванта, — и с определенным превышением нормы у всех аутистов. Она полагала, что хотя аутичные люди и сталкиваются с многочисленными проблемами, многие аутисты обладают особенными способностями, которые позволяют занять им достойное место в жизни.

В то же время Темпл склонялась к мысли, что ее мозг представляет собой модульную структуру и имеет множество различных форм интеллекта, потенциально независимых друг от друга. При этом она ссылалась на книгу Ховарда Гарднера «Границы разума», в которой он пишет о множестве отдельных и отделимых способностях человека — зрительных, музыкальных, логических и т. д., — характеризуя эти способности как независимые и автономные с присущими им возможностями действовать в своей когнитивной сфере и отмечая, что такого рода способности могут быть сильно развиты у аутичных людей, в то время как способность понять склад чужого и даже своего собственного ума у аутистов развита крайне слабо.

Размышляя об аутизме, Темпл старалась понять, как сущность этого психического расстройства, так и его отдельные проявления, одни из которых даже доставляли ей удовольствие (когнитивные и экзистенциональные проявления, которые, возможно, имели биологическую основу), а другие, доставляя немалые трудности, еще и вводили в недоумение (так, Темпл удивляла ее сенсорная система, то проявлявшая гипертрофированную пассивность, то неумеренную активность, что, по мнению Темпл, не могло объясняться «действием разума»). Вспоминая свое раннее детство, она рассказывала о том, что в шесть месяцев начала противиться ласкам матери, что, хотя и свойственно аутизму, также не объяснить действием разума. В конце концов Темпл сочла, что наиболее близко к объяснению сущности аутизма подошел Гарднер с его теорией о множестве интеллектов, а также Хобсон и те ученые, которые пришли к заключению, что аутизм обусловлен патологической устойчивостью к аффектам и неспособностью к эмпатии. Признавала Темпл и когнитивную психологию, изучив труды Уты Фрит и других теоретиков этого направления в психологии.

Темпл также с усердием изучала результаты химических и физиологических исследований, касавшихся проблематики аутизма, а также результаты визуализации мозга аутичных людей, однако в конце концов пришла к заключению, что все эти исследования носят фрагментарный характер и не являются совершенными. Сама Темпл склонялась к мысли о недоразвитости у аутичных людей «эмоциональных цепей», которые, как она представляла, служат для соединения филогенетически старых эмоциональных частей головного мозга — миндалевидного тела и лимбической системы — со сравнительно недавно развитой частью — с предлобной корой головного мозга. Она полагала, что эти цепи помогают развитию «высшей» формы сознания и позволяют познать себя, свой собственный склад ума, равно как и склад ума других индивидов, т. е. обрести те способности, которых лишены аутисты.[251]

Одну из своих недавних лекций по аутизму Темпл закончила следующими словами: «Если бы я могла щелкнуть пальцами и тем самым освободиться от аутизма, я бы не стала этого делать, ибо аутизм — часть моей личности». Темпл верит, что аутизм имеет своеобычную ценность, свои преимущества. В одной из статей, опубликованных в 1990 году, она написала:

Взрослые аутисты и их родители осыпают аутизм ругательствами, недоумевая, зачем сотворены (Богом или природой) такие психические расстройства, как аутизм, шизофрения и маниакально-депрессивный психоз. Однако, если из организма удалить гены, вызывающие эти расстройства, последствия могут оказаться непредсказуемыми. Возможно, что люди с проявлением этих заболеваний более созидательны и даже более одарены. Если удалить эти гены, то, вероятно, пострадает все человечество.

На следующий день, в воскресенье, Темпл явилась ко мне в гостиницу уже в восемь часов утра, прихватив с собой несколько своих последних статей. У меня сложилось стойкое впечатление, что Темпл не преувеличивала, когда говорила, что вся ее жизнь в работе. Казалось, не знала ни сна, ни отдыха. Даже уикэнд, который она проводила вместе со мной, она, безусловно, рассматривала не как времяпрепровождение в компании гостя, а как сорок восемь часов, отведенных на изучение аутизма и прежде всего ее жизни, которой сопутствует это психическое расстройство. Если временами она представляла себя антропологом на Марсе, то, вероятно, и во мне видела антрополога и, в частности, исследователя, специально приехавшего, чтобы скрупулезно ознакомиться с ее жизнью и, собрав необходимые данные, прийти к определенному заключению о сущности аутизма. Общение со мной она воспринимала как обыденную работу, которую, как всегда, необходимо выполнить исправно и аккуратно. Я посчитал, что именно по этой причине, когда я был в доме Темпл, она провела меня в свою спальню и показала обжимную машину (вряд ли она ее демонстрировала обычным гостям).

Встретившись со мной, Темпл предложила поехать в Национальный парк Скалистых гор, находящийся в двух часах езды от Форт-Коллинса в юго-западном направлении. Оказалось, что сама она ни разу в нем не была (ибо все свое время посвящала работе), но она посчитала, что мне будет интересно ознакомиться с парком. Правда, при этом она добавила, что неформальная обстановка, возможно, поможет мне лучше понять ее аутизм.

Мы сели в автомобиль Темпл с приводом на четыре колеса, который, как я рассудил, весьма подходит для поездки в гористую местность. Когда мы приблизились к парку, дорога сузилась и стала взбираться в гору, петляя между крутыми участками. Внизу виднелись ущелья, в которых бурлила и клокотала вода. Склоны гор были отданы царству вечнозеленых растений, папоротников и мхов. Я постоянно пользовался биноклем и издавал восхищенные возгласы при каждом повороте дороги.

Когда мы въехали в парк, то оказались на обширном плато, откуда открывался прекрасный вид на Скалистые горы с заснеженными вершинами, хотя они и отстояли от нас на добрую сотню миль. Я поинтересовался у Темпл, ощущает ли она их величественность. «Красивые горы, — ответила Темпл, — а величественность — она пожала плечами, — оценить не могу». Отвечая на мой недоуменный вопрос, она пояснила, что многие слова ставят ее в тупик, и чтобы понять их, она не раз прибегала к толковому словарю, но только почти впустую. «Помню, — сказала Темпл, — наряду с такими словами, как „поразительный“, „непостижимый“, „таинственный“, я как-то пыталась понять, что значит слово „величественный“, но в словаре все эти слова объясняются маловразумительными синонимами». «Горы красивые, — повторила Темпл, а затем, помолчав, продолжила, как мне показалось, с тоской и даже с горечью в голосе: — Но они не вызывают у меня того чувства, которое возникает у неаутичных людей при виде красивого зрелища. В этом парке я в первый раз. Правда, Скалистые горы видела и до этого, но лишь однажды, по случаю, хотя и живу в Форт-Коллинсе уже несколько лет».

Спустя некоторое время Темпл высказала похожую мысль: «Когда вы смотрите на цветы или на журчащий ручей, я вижу, что это доставляет вам удовольствие, но меня эти красоты не трогают». Я вспомнил, как накануне, в субботу вечером, когда любовался заходом солнца, опускавшегося за близлежащие горы, Темпл заметила: «Вы любуетесь ярким зрелищем. Я знаю, что оно привлекательно, но оно не задевает меня за живое». Она добавила, что ее отец столь же равнодушен к красотам природы.

Мне вспомнился и наш разговор, состоявшийся в пятницу поздно вечером, когда мы с Темпл прогуливались. «Когда я смотрю на звезды, — сказала она тогда, — то знаю, что должна испытывать благоговение перед ними, но ничем подобным не проникаюсь. Правда, звезды наводят на размышления о вселенной. Я не раз размышляла о Большом взрыве, благодаря которому, как утверждают некоторые ученые, образовалась наша вселенная». «А вы ощущаете ее необъятность?» — спросил я. «Ее необъятность я понимаю рассудком, — ответила Темпл, а затем, помедлив, продолжила: — А какое место занимают в ней люди? Является ли смерть концом нашего бытия? Вероятно, во вселенной существуют высшие силы, которые распоряжаются нашими судьбами». Такие высокие мысли не характерны для аутичного человека. Тогда, я помню, задумался: были ли мысли Темпл лишь результатом работы разума или она все-таки вкладывала в них хоть какие-то чувства?

Пока я вспоминал наши с ней предыдущие разговоры, машина забиралась все выше и выше в горы. Вскоре мы увидели горное озеро, и я выразил желание искупаться (меня всегда привлекали экзотические озера, и я не прочь поплавать в Байкале и Титикаке), но Темпл сказала, что пора возвращаться. В тот день я уезжал, и Темпл сочла, что мне нужно собраться в дорогу не торопясь. На обратном пути мы ненадолго остановились, и я с удовольствием послушал пение птиц и лишний раз полюбовался горным пейзажем. Оказалось, что Темпл знает названия всех растений, но, как она заявила, они не привлекают ее. Когда мы выехали из парка, я увидел сбоку, внизу дороги, широкую полосу воды и попросил Темпл остановиться: я все-таки решил искупаться. Выбравшись из машины, я стал опускаться вниз по откосу. «Стойте! — внезапно крикнула Темпл. — Здесь водосток. Вас унесет к плотине». Я посмотрел вниз, пригляделся. На самом деле, стремнина. С таким течением, пожалуй, не справиться. Я полез вверх. Темпл вздохнула с нескрываемым облегчением. Позже она позвонила подруге и сообщила ей, что спасла мне жизнь.

На пути в Форт-Коллинс мы продолжили разговор о проявлениях аутизма. Темпл мне рассказала о знакомом музыканте, страдающем аутизмом, который обладает даром безошибочной имитации. Какой бы сложной ни была пьеса, он тут же повторяет ее в точности и делает те же ошибки, что и пианисты. Я, в свою очередь, рассказал Темпл о Стивене Уилтшире, аутичном художнике. Мы вспоминали аутичных поэтов, писателей, ученых, философов. Беата Хермелин, которая в течение многих лет наблюдала низкофункциональных аутичных савантов, в одной из своих работ указывает на то, что хотя подобные люди и могут обладать удивительными талантами, таланты эти не имеют созидательного начала. Иное дело люди, страдающие синдромом Аспергера. Кристофер Гиллберг, шведский психиатр, посвятивший немалое время изучению аутизма, отмечает, что одаренные люди с таким недугом обладают созидательными способностями, а их творчество связано с внутренней жизнью личности, с потоком новых идей и сильными чувствами. Он приводит в пример Витгенштейна[252] и Бартока, на его взгляд, страдавших синдромом Аспергера. (Многие аутисты зачисляют в свои ряды и Альберта Эйнштейна.)

Затем Темпл заговорила опять о своей работе и, как мне показалось, с удовольствием вспомнила, как провела меня нелегально на скотобойню, после чего призналась, что ей нравится иногда нарушать общепринятые нормы и правила. «Иной раз, когда я за рулем, то еду с превышением скорости или выезжаю на встречную полосу, — пояснила она, — но это же не серьезные нарушения. В то же время я чувствую: если совершу нечто крайне предосудительное, Бог покарает меня. К примеру, у машины откажет рулевой привод». Я пришел в удивление: как можно увязывать Божью кару с поломкой автомобиля, тем более человеку, лишь недавно здраво рассуждавшему о вселенной? Мое недоумение развеяла Темпл, сказав, что, на ее взгляд, законы и нормы, которым следуют люди, имеют не земное происхождение, а ниспосланы свыше, то ли Богом, то ли космическим разумом. «Когда я бываю на мясозаготовительной фабрике, — добавила Темпл, — то веду себя осторожно, по возможности, милосердно, потому что за мной наблюдает Бог». Однако я счел, что милосердие Темпл объясняется не боязнью Божьей кары, а ее собственными высокими моральными качествами.

Темпл мне сообщила, что по вероисповеданию она католичка, но в вере не придерживается ортодоксальных воззрений и даже смотрит на веру с научных позиций. «Мне кажется, — сказала она, — что во вселенной существует высшая, верховная сила, только не Иисус и не Будда, а некое организующее начало, вышедшее из первоначального хаоса». Затем Темпл снова сказала, что верит в жизнь после смерти, хотя бы в виде «сгустка энергии», а потом тоскливо произнесла: «Большинство людей оставляют потомство, передав ему свои гены, а я могу оставить после себя только свои работы, статьи и книги. Это меня гнетет».

Неожиданно Темпл всхлипнула. «Я не хочу, чтобы мои мысли умерли вместе со мной, — сказала она сквозь слезы. — Меня не интересуют ни деньги, ни положение в обществе, но я хочу оставить свой след на земле и знать, что жизнь прожита не напрасно».

Она вновь привела меня в удивление. Когда мы вышли из машины и стали прощаться, я, с разрешения Темпл, обнял ее, и мне показалось, что она ответила встречным движением.

Выбор всегда субъективен и идиосинкразичен, и в этом разделе книги я привожу список литературы, отобранный по своему усмотрению. В этот список включены и литературные источники, на которые в своей книге я не ссылаюсь, но которые равно относятся к ее теме и также представляют значительный интерес. Полный список литературы, использованный мною в работе, приведен в следующем разделе.

Примечания:

2

Это на самом деле проблема в неврологии, и ее не решить даже в общих чертах без разработки теории психологических функций мозга и возможности показать связи между микроструктурами, производящими кратковременные нервные импульсы, с макроструктурами, отвечающими за жизнедеятельность человека. Несколько лет назад невральная теория личности была разработана Джеральдом М. Эдельманом в рамках теории «неврального дарвинизма». — Примеч. авт.

21

Большую работу в этой области проделали Антонио и Ханна Дамазио и их коллеги в университете Айовы. Их отчеты о проведенных исследованиях весьма обстоятельны и убедительны. — Примеч. авт.

22

Такие хроматофены могут возникать спонтанно при глазной мигрени. Мистер И. рассказал нам о том, что до происшедшего с ним несчастного случая у него иногда болела голова, а боль при этом сопровождалась появлением перед глазами цветных искр и кругов. Любопытствующий может спросить, что бы ощутил мистер И., если бы ему стимулировали зону V₄. Ответ прост: в то время, когда мы наблюдали за мистером И., магнитная стимуляция ограниченного участка мозга была технически невозможна. Можно задать и другой вопрос: теперь, когда такая стимуляция стала осуществимой, не стоит ли ее опробовать на людях с врожденной ахроматопсией? Такие эксперименты мне неизвестны, и потому выскажу лишь соображение по этому поводу. Возможно, что у людей с врожденной цветовой слепотой зона V₄ не развита, ибо не получает сигналов от колбочек сетчатки. Но если зона V₄ существует как функционирующее устройство (хотя и не функционирует), ее стимуляция может вызывать поразительный эффект — взрыв беспрецедентного, совершенно нового ощущения в мозгу (сознании). В 1758 г. Хьюм любопытствовал, может ли человек представить себе и воспринять цвет, который он никогда в жизни не видел. Вероятно, на этот вопрос теперь можно ответить. — Примеч. авт.

23

Интересную мысль о силе ожидания и даже о душевном состоянии человека при восприятии цвета высказал один из моих пациентов, дисхромат, смешивавший красный цвет с зеленым. Такие люди затрудняются, к примеру, собирать красные ягоды в темно-зеленой траве, не замечают краски утренней зари, если кто-то не обратит их внимание на красивое зрелище. Так вот, этот человек сказал мне: «Чтобы „увидеть“ цвета, которые такие люди, как я, обычно не воспринимают, наши бедные колбочки нуждаются в расширении интеллекта и знаний, во внимании и сильном желании исполнить свое стремление». — Примеч. авт.

24

Повреждение зоны V₄ может быть установлено с помощью позитронной компьютерной томографии, которая позволяет установить степень метаболической активности различных зон мозга даже в том случае, если при визуализации мозга с помощью аксиальной компьютерной томографии и ядерно-магнитного резонанса анатомические повреждения в этих зонах не обнаружены. К сожалению, при обследовании мистера И. мы не обладали всей нужной нам техникой. — Примеч. авт.

25

Мистер И., время от времени посещавший спортивные клубы, рассказал нам, что он говорил с боксерами, которые жаловались ему на временную потерю цветового восприятия, наступившую, как они полагали, после чувствительных ударов в голову. Частичная или полная ахроматопсия (в обоих случаях временная) наступают от обморока или удара по голове, в результате чего снижается поступление крови в заднюю часть головного мозга, в частности в зоны V₁, V₂ и V₄. Ахроматопсия может наступить и при преходящем нарушении мозгового кровообращения, обусловленного артериальной недостаточностью. По мнению Зеки, такие нарушения оказывают негативное воздействие на чувствительные к длинам волн клетки шариков зоны V₁ и полосок зоны V₂. Временное ухудшение цветового зрения (включая явления дисхроматопсии) может также возникнуть при глазной мигрени, эпилепсии, приеме мескалина и других наркотиков. — Примеч. авт.

212

О Стивене Уилтшире автор рассказал в истории «Вундеркинды». — Примеч. перев.

213

Доктор философии — высшая ученая степень, присуждается после защиты магистром диссертации по проблематике гуманитарных и социальных наук. — Примеч. перев.

214

В телевизионном шоу «20/20» рассказывалось о значительном распространении аутизма среди жителей одного из городов Массачусетса. Особенно много таких больных оказалось среди людей, живших по соседству с фабрикой по производству пластмасс. Сейчас выясняется, повлияли ли на здоровье людей ядовитые выбросы. — Примеч. авт.

215

Одним из способов лечения аутизма (недавно введенным в практику и достаточно спорным) являются побудительные контакты (первоначально опробованные при лечении детей с церебральным параличом). Этот способ проистекает из наблюдения, свидетельствующего о том, что если руку ребенка, не использующего при общении речь, хотя бы немного поддерживать, то он обретает способность пользоваться печатающими устройствами, чтобы передавать свои мысли. Это наблюдение подкрепляют предположения, что аутичные дети могут испытывать трудности в первоначальных движениях (что сродни симптому паркинсонизма), и потому даже легкий контакт с другим человеком может помочь преодолеть эти трудности и обрести нормальные двигательные способности (в своей книге «Awakenings» я отметил, что касание больного паркинсонизмом или даже визуальный контакт с таким человеком может помочь ему, хотя бы на время, избавиться от тремора). Надежда заключается в том, что у некоторых аутичных людей, даже характеризующихся крайней степенью отчужденности, может существовать богатый, но «заключенный в застенки» мир мыслей и чувств, который можно выпустить на свободу таким простым способом. По сообщениям наблюдателей, диапазон эффекта от побудительного контакта довольно велик — от одной-единственной фразы до пространного повествования о собственной жизни, похожего на исповедь человека, хранившего долгое время вынужденное молчание. Такие сообщения воодушевляют учителей и родителей аутичных детей, но вызывают недоверие у многих врачей, и потому трудно прийти к правильному суждению. Многие позитивные результаты «побудительного контакта» представляются вымышленными, хотя и являются, вероятно, бессознательным домыслом «контактера». И все же, возможно, «побудительные контакты» являются рациональным феноменом и потому заслуживают тщательной и непредубежденной проверки. — Примеч. авт.

216

Пионером в организации таких учреждений стала Мира Ротенберг, открывшая первую школу для аутичных детей в 1958 г. О своем опыте она рассказала в книге «Дети с изумрудными глазами».

217

Святой Франциск — Франциск Ассизский (собственно Джованни Бернардино, 1182–1226), основатель ордена францисканцев; в 1228 г. канонизирован. — Примеч. перев.

218

Литературным работам Грэндин (так же, как и работам других аутичных людей, даже достаточно одаренных) присущи непоследовательность изложения материала, малопонятные отступления, внезапная смена темы и (говоря словами Франчески Хаппе, недавно написавшей работу по аутизму) «неспособность принять во внимание, что многим читателям сухой перечень фактов, изложенных с помощью замысловатой терминологии, покажется неинтересным и непонятным». Говоря более обобщенно, аутичным писателям тяжело «наладить контакт» с широким кругом читателей, постичь склад их ума.

219

Аутичные люди помнят себя с двух лет (а может, даже и с года). Лукки вместе с соавторами пишет в одной из работ о таком аутичном мальчике: «Он рассказывал с удивительными подробностями о своей жизни в два и три года». А. Р. Лурия, рассказывая о мнемонисте С., отметил его ценестезические воспоминания раннего детства.

220

«Тако Белл» — сеть ресторанов быстрого обслуживания одноименной компании, специализирующихся на блюдах мексиканской кухни. — Примеч. перев.

221

Атаксия — неспособность к координации мышцы при произвольных движениях. — Примеч. перев.

222

Equisetum (лат.) — хвощ. — Примеч. перев.

223

Анимизм — религиозное верование, согласно которому каждая вещь имеет свой дух, двойник, душу, которым следует поклоняться. — Примеч. перев.

224

Немезида — богиня греческой мифологии, олицетворение судьбы. Воздает людям сообразно их вине наказание за гордыню и несправедливости. — Примеч. перев.

225

Гибрис — по греческим представлениям, дерзкое высокомерие людей, при этом они в ослеплении переходят установленные богами рамки и караются за это Немезидой. — Примеч. перев.

226

«Уолл-стрит джорнал» — ежедневная газета, публикует также статьи по внутриполитическим и международным вопросам. Издается в Нью-Йорке с 1889 г. — Примеч. перев.

227

Трахерн, Томас (1636–1674) — английский поэт-метафизик. — Примеч. перев.

228

Речь идет о станке, фиксирующем тело животного и обеспечивающем удобство ухода за ним. — Примеч. перев.

229

Сначала я посчитал, что Темпл «поглотила» Дэвида вместе с его умением чертить целиком, и это целое превратилось «внутри нее» в имплантат, который, лишь постепенно ассимилировавшись, стал ее неотъемлемой частью. В этой связи мне вспомнилась весьма одаренная аутичная женщина, которая сравнивала себя с удавом, поглощающим целиком свою жертву, а потом медленно переваривающим ее. Однако бывают случаи, когда приобретенные дарования не усваиваются в достаточной степени и могут исчезнуть так же внезапно, как и возникнуть. Таким образом, существует возможность (наблюдаемая наиболее часто у некоторых аутичных савантов) внезапно приобретать различные дарования, осваивать «оптом» огромный пласт информации и жонглировать своими способностями (порой изумляя публику), а затем неожиданно полностью их терять (такие неусвоенные, неассимилированные способности, а также конвульсивные выразительные движения иногда проявляются у людей, страдающих синдромом Туретта в тяжелой форме).

Сложнее ситуация, когда человек наделяет себя псевдоличностью, что выражается в стереотипной, зачастую карикатурной, манере вести себя подражая, к примеру, персонажам комиксов или мыльных опер (такой тип поведения чаще встречается у аутичных подростков). Донна Уильямс в рассказе «Nobody Nowhere and Somebody Somewhere» повествует о том, что она «усыновила» двух индивидуумов, Кэрола и Уилли, и в течение многих лет (в связи с недоразвитостью собственной личности) оперировала их разумом и говорила их голосами. — Примеч. авт.

230

Скиннер, Беррес Фредерик (1904–1990) — американский психолог, представитель бихевиоризма, направления в американской психологии XX века, отрицающего сознание как предмет научного исследования и сводящего психику к различным формам поведения, понятого как совокупность реакций организма на стимулы внешней среды. — Примеч. перев.

231

Макнаггетленд — в дословном переводе с английского — «страна Макнаггетс»; макнаггетс — фирменное блюдо ресторанов «Макдоналдс» готовят из грудок цыплят.

232

Темпл испытала настоящее потрясение, когда во время нашей беседы я рассказал ей о человеке, страдавшем синдромом Туретта в тяжелой форме, который во время приступа выколол себе глаза. Когда она выслушала меня, ее лицо исказилось от ужаса, а на глазах появились слезы.

Шейн, работающий воспитателем в Кэмп-Уинстоне, лагере для аутичных детей, страдая синдромом Туретта, общается со своими воспитанниками в упрощенной манере, используя примитивные «раздражители», и добивается относительного успеха. — Примеч. авт.

233

Некоторые аутичные люди держат собак, чтобы те помогали им распознать, что на уме у незнакомых людей, так как сами не в силах уяснить себе намерения других. Я знаю аутичных людей, которые полагают, что их собаки наделены телепатическими способностями, хотя, конечно, это не так. — Примеч. авт.

234

У разных людей вызывают нервозность различные раздражители. Один человек не выносит высокие звуки, другой, наоборот, низкие. Одного раздражает шум вентилятора, другого — шум стиральной машины. Некоторые люди не переносят определенных зрительных, осязательных и обонятельных раздражителей. — Примеч. авт.

235

Роберт Лоуэлл — американский поэт и драматург, о котором упоминается в истории «Последний хиппи». — Примеч. перев.

236

«Звездный путь» — популярный американский научно-фантастический телесериал конца 1960-х гг. о приключениях экипажа космического корабля «Старшип энтерпрайз». — Примеч. перев.

237

Мистер Спок — персонаж телесериала «Звездный путь», житель планеты Вулкан, имеющий облик человека и обладающий необыкновенными способностями. Рассуждает очень логично, чужд человеческих эмоций и не может понять, почему люди не могут контролировать свои чувства. — Примеч. перев.

238

Многие высокофункциональные аутичные люди увлекаются альтернативными воображаемыми мирами, созданными, например, такими фантастами, как Р. Толкиен или К. С. Льюис, или придуманными ими самими. Не стала исключением и семья Б. Мистер и миссис Б. вместе со своим старшим сыном тоже придумали воображаемый мир со своим ландшафтом, языком, обычаями, законами, денежными единицами и вооруженными силами. Естественно, у этого мира была и своя территория, нанесенная на огромную карту, которая время от времени уточнялась. Этому миру семейство Б. уделяло почти все свободное время. Они могли долго и скрупулезно подсчитывать полученный урожай зерновых, определять ресурс серебряных копей или разрабатывать новый флаг государства, которое они назвали Лютерия. Между членами семьи были распределены и обязанности. Миссис Б. отвечала за сельское хозяйство, промышленность и науку, мистер Б. курировал политику, юриспруденцию и финансы, а старший сын командовал армией. — Примеч. авт.

239

Эта статья называется «Отношение рабочих к животным на скотобойне». Она была напечатана весной 1988 г. в журнале «Люди, животные и окружающая среда».

240

Английский психолог Фредерик Бартлетт считает, что воспоминания являются «реконструкцией» прошлого. Однако если воспоминания Темпл и являются таковыми, то в самой незначительной степени, ибо память ее, по признанию самой Темпл, состоит из набора «видеолент» и других внешних хранилищ образов прошлого, целиком не являясь частью ее собственной личности. Стоит отметить, что такая характеристика памяти Темпл находится в явном противоречии с суждениями некоторых современных психологов. Так, Антонио Дамазио в книге «Ошибка Декарта» («Descartes’ Error») пишет: «Слова, предложения, события, образы не запечатляются в памяти досконально. Мозг человека не обладает свойствами поляроида и не может зафиксировать с полной точностью внешность людей, форму и особенности предметов, детали ландшафта. Не содержит мозг и магнитофонной ленты с записью музыки или речи. Не сохраняет он в своей памяти и все события нашей жизни. Говоря вкратце, похоже, что мозг не берет ничего на постоянное сохранение, даже в миниатюрном виде — ни микрофильмов, ни микрофиш».

И все же Дамазио далее отмечает, что воображению человека свойственна репродукция прошлого. В связи с этим можно задать вопрос: свойственна ли Темпл, как и обычным людям, иллюзия репродукции, или ее перцепционные системы не составляют единого целого с высшими интегрирующими системами, что является и причиной того, что память ее хранит запечатленные образы, не подвергающиеся со временем никаким изменениям? — Примеч. авт.

241

Слово «согрешение», в отличие от слов «сила» и «слава», не входит в молитву «Отче наш», а следует за ней в следующей строке Евангелия от Матфея (6:14). — Примеч. перев.

242

Темпл, читая лекции, нередко сопровождала их демонстрацией слайдов, сопутствующих таблицам и диаграммам, — слайдов, не имевших отношения к теме лекции, но помогавших ей излагать материал, используя приемы мнемоники. Так, например, слайд с изображением рулона туалетной бумаги напоминал Темпл о необходимости рассказать об особенностях осязания аутичных людей. — Примеч. авт.

243

Прочитав статью Темпл, я вспомнил о мнемонисте, о котором в своей работе «Ум мнемониста» рассказал А. Р. Лурия. Тот человек мыслил исключительно образами и когда, к примеру, он слушал даже небольшое стихотворение, в его уме возникало великое множество самых разных ассоциаций. Образное мышление позволяло ему производить в уме действия, которые обычные люди совершают лишь с осязаемыми предметами. Но такое мышление создает и определенные трудности, ибо его результаты иногда не удается облечь в словесную форму. Тот мнемонист не страдал аутизмом, но его образное мышление, возможно, имело ту же физиологическую основу, что и мышление Темпл. — Примеч. авт.

244

Таким же складом ума обладал известный изобретатель Николя Тесла. Он пишет: «Когда меня осеняет очередная идея, я начинаю претворять ее в жизнь в уме, создавая конструкцию, вводя в нее необходимые изменения и проверяя в работе. Для меня безразлично, где проводить испытания новшества — в лаборатории или в воображении». — Примеч. авт.

245

«Сайентифик Америкэн» — ежемесячный журнал, публикующий статьи о новых открытиях и достижениях во всех областях науки. — Примеч. перев.

246

Чувствам как одной из основных форм переживания человека посвящена книга Антонио Дамазио «Ошибка Декарта». — Примеч. авт.

247

Колридж в одной из своих работ пишет: «Мысленный образ характеризуется определенностью и подвижностью и является продуктом ассоциаций». Я полагаю, что неудержимое стремление к фиксированным конкретным мысленным образам (что наблюдается при аутизме и иногда при синдроме Туретта), хотя и придает живость мышлению, в то же время ставит преграды воображению (понятию, противопоставленному Колриджем мысленным образам), которое «разлагается, рассеивается и исчезает, чтобы вновь зародиться». Возникновение или воссоздание воображения вызывает новые определенность и неподвижность при конструировании мышления, что представляется весьма трудным и неудобным консервативному и негибкому разуму аутиста. — Примеч. авт.

248

Рассел Херлберт из университета Невады изучал способы и пути, с помощью которых индивидуумы доводят до партнеров по взаимодействию и общению свои мысли и переживания. Он пришел к заключению, что тогда как обычные люди (и даже нервнобольные и шизофреники) пользуются при этом набором средств — гаммой чувств, внутренней речью, телесными ощущениями и визуальными образами, — то люди, страдающие синдромом Аспергера, используют в тех же целях преимущественно (а иногда исключительно) визуальные образы. — Примеч. авт.

249

Случаи наследственного приобретения аутизма рассмотрели в одной из своих недавних работ Эд и Рива Ритво из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. — Примеч. авт.

250

Беттельхайм, Бруно (1903–1991) — австрийский психоаналитик. — Примеч. перев.

251

То, что миндалевидное тело играет большую роль в восприятиях человека и его способности к эмпатии, было установлено лишь недавно Антонио Дамазио и его коллегами. Они наблюдали молодую женщину, страдавшую изолированным повреждением миндалевидного тела, возникшим в результате болезни Урбаха-Вите. Вследствие этого повреждения у женщины перестал функционировать механизм формирования условных рефлексов на слуховые и визуальные раздражители, хотя она сохранила способность воспринимать их рассудком. — Примеч. авт.

252

Витгенштейн, Людвиг (1889–1951) — австрийский философ, логик и математик, один из создателей аналитической философии. — Примеч. перев.