• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Во всем, что касается грехов, следует тщательно следить за модой.

(Лилиан Хеллман)

Приблизительно так выглядит формирование опыта: сначала мы пытаемся решить проблему, делаем ошибки, получаем свои двойки и головомойки за сделанные ошибки – и тогда уже запоминаем, как делать не надо. Не сразу, но постепенно осознаешь оптимизм изречения французского актера Саша Гитри: «Источник нашей мудрости – наш опыт. Источник нашего опыта – наша глупость».

Мудрость – прямое следствие хорошо переработанной глупости.

Надо только уметь использовать свою глупость по назначению, а не отрекаться от нее и не прятаться за кого–нибудь, кто (якобы) умнее и точно знает, где тут светлый путь к самому концу света.

А как хочется нейтрализовать собственную глупость или хотя бы замаскировать ее – «и чтоб никто не догада–ался», как в песне поется. Что и говорить, из–за недостатка опыта мы постоянно попадаем впросак. Причем список практических навыков и представлений о так, как вести преодоление сложных местностей — это не готовая инструкция для всех и каждого, отныне и навсегда. Хотя беседы со старшим поколением нередко оставляют именно такое впечатление: будто бы в определенный момент жизни достойные люди получают допуск к высшему знанию, которое открывает перед ними высшую мудрость, каковая, в свою очередь, помогает достойным войти в высшую категорию. Тьфу! Естественно, подобные россказни даже у наивного слушателя оставляют неприятный осадок. Не сердись, уважаемая молодость мира. Это зрелость мира старается сделать хорошую мину при скверных анализах. И мы попробуем объяснить, зачем она так поступает.

Ну, во–первых, срабатывает описанная выше психозащита – природная, натуральная, неосознанная, а потому неполиткорректная реакция. Причем с обеих сторон. Старшие, демонстрируя свое могущество (в котором подсознательно все–таки сомневаются), оказывают психологическое давление, младшие отвечают бунтами, мятежами и попытками узурпировать власть. И вполне мирная, где–то даже идиллическая обстановка в любой момент может взорваться жаркими дебатами на пустяковую тему: например, надо есть суп или не надо. Отвечаем: не надо! Особенно если суп готовил папа, из пакетиков, в присутствии домашнего любимца – хомяка Элпидифора, который куда–то бесследно исчез. И вообще, если есть не хочется, это дивное состояние необходимо зафиксировать минимум на сутки и устроить разгрузочный день. Внимание! Рекомендация не касается дистофиков, анорексиков и топ–моделей. Им все равно разгружать нечего.

Во–вторых, не только для предка, внезапно обретшего себя в тиранстве, но и для его потомка, немедленно ушедшего в глухую оборону, сесть за стол переговоров и применить законы дипломатии на практике – не такое простое дело. Оно не такое простое даже для опытных и расчетливых людей. А опытным и расчетливым, как правило, становишься с возрастом. Надо отметить, что непримиримость, пылкость и бескомпромиссность в нашем отчестве свойственна не одной молодости. Зрелость и старость тоже при случае такую пылкость демонстрируют – звоните ноль–один, эвакуируйте население! В контексте такого отношения переговоры получают жесткое определение: они есть не что иное как подлое предательство идеалов. Жизнь приобретает окрас, принятый у импульсивных психотипов: все только черное и белое.

Причем молодым практически всегда кажется: весь в белом, естественно, я, любимый. Ну, и мои соратники–единомышленники. А остальные либо в черном, либо вообще невидимки. Старшие не столь категоричны. Они–то понимают: не все так просто, как хотелось бы. Конечно, уверенность в собственной непогрешимости – прекрасная вещь. За ней, как за каменной стеной, можно спрятаться от всего, что способно понизить твою самооценку. Но вот беда: эта стена вовсе не столь прочна, как мы надеемся. И вообще это не монолитное сооружение, толстенное и без единой щелочки, а редкая сетка–рабица, натянутая между столбами.

Так что старшие с опозданием, но понимают: быть уверенным в своей правоте на все сто не получится. И мир не черно–белый, а цветной и объемный. Почему с опозданием? Начнем с цитаты. Причем из произведения классика. Нашего самого человечного классика. Сергей Довлатов писал о круге своих знакомых: «Нильс Бор говорил: «Истины бывают ясные и глубокие. Ясной истине противостоит ложь. Глубокой истине противостоит другая истина, не менее глубокая…» Мои друзья были одержимы ясными истинами. Мы говорили о свободе творчества, о праве на информацию, об уважении к человеческому достоинству. Нами владел скептицизм по отношению к государству»[33]. Это было сорок лет назад… Ничего не напоминает?

Да, в ту же тематику и в то же измерение ясных истин погружается и нынешняя молодежь. Ею тоже владеет скептицизм по отношению к государству, к обществу, к власть предержащим и в возраст вошедшим. Молодым кажется, что правда – на их стороне, а прочие мухлюют, пытаясь сохранить свои посты, дивиденды, фазенды… Нельзя сказать, что они не правы. И нельзя сказать, что правы. Потому что нет никаких монолитных «поколений», «социумов» и даже «коллективов». Едва наберешь воздуху в грудь, чтобы страшным голосом крикнуть: «А подать сюда Ляпкина–Тяпкина!» — глядь: Ляпкин–Тяпкин, оказывается, вполне приличный человек. И если совершил нечто предосудительное, то это его Добчинский с Бобчинским подставили… А может, он их подставил. Поди разберись. Но разбирательство, коли случится, пройдет именно на государственно–социальном уровне, до которого младшее поколение еще не дотягивает… ся. То есть молодежи остается лишь обсуждать и осуждать в кулуарах поступки и проступки власть имущих и имуществом владеющих.

Так что пылкость, бескомпромиссность и прочие качества рвущихся, но еще не дорвавшихся поистине адекватны их неудовлетворенным аффектам.

Остается лишь предупредить нынешних «кулуарных критиков»: будущая молодежь станет повторять те же слова и те же поступки. И в головах у нынешних посетителей ясель и детсадов будут синим огнем полыхать те же ясные истины и зверские стремления разобраться и искоренить. А в качестве искореняемого можете оказаться и вы. Эстафета агрессии, вероятно, продлится долго. Пока не проникнет в нашу загадочную славянскую душу энная толика терпимости. Не готовности всепрощения, а, если так выразиться, всепознания. Потому что «познать» совсем не означает «простить». Скорее это означает «лучше прогнозировать дальнейшее». А заодно это означает «повзрослеть». Поэтому старайтесь изменить качество своего восприятия: переходите от ясных истин к глубоким. Любое углубление в смысл жизни превращает человека из борца в творца. Хотя эта роль не каждому по силам. Так что многие предпочитают оставаться на территории борьбы. Все–таки привычные места, родные глазу окопы, блиндажи, проволочные заграждения… Из репродуктора льются патриотические песни. Снующие между бойцами провокаторы искательно заглядывают в глаза. Шпионы пытаются выведать важные военные тайны. А ты стоишь скалой – и ни гу–гу! Только бодро выкрикиваешь лозунги и цитируешь передовицы. Ну и что, что вид глупый? У противника вид ничем не лучше.

Если приложить соответствующие усилия, то со временем происходит переоценка «палитры» и отмена черно–белой расцветки, жизнь обретает колорит, объемность и динамику. Так гораздо красивее, поверьте. И удобнее. Хотя бы в том отношении, что у вас появляется цель, а ваши усилия обретают смысл. Постепенно прекращается работа на процесс борьбы как таковой — просто становится жалко тратить жизнь на нескончаемую битву за немеркнущие идеалы. И начинается работа на результат — за скорейшее окончание боев, за мирные переговоры и за переход к успешной личной (или трудовой) жизни. Но для такого перехода требуется время. И не только на ваше собственное взросление.

Иной раз и предки оказываются недостаточно взрослыми, чтобы общаться со своими детьми на равных.

Бывает, и не по своей вине. Да, ужасно хочется возложить вину за инфантилизм на плечи того, кто так и не вырос — но приглядитесь: не он один виновен в своем «застревании на детской ступени сознания», как это состояние описывал К. Юнг. Сопротивляясь «силам судьбы, которые пытаются вовлечь нас в мир», человек стремится «осознавать только свое «Я» и отвергать все чужое, в предельном же случае подчинить все другое своей воле. Хотелось бы ничего не делать, а если уж что–то делать, так ради собственного удовольствия или же для того, чтобы утвердить свою власть»[34]. А окружающие могут ему потакать. И даже приносить жертвы его инфантилизму – прямо–таки библейские жертвы. Как в истории про Авраама и Исаака[35]…

В семье Лизы царил культ ее отца. Ему никто не мог перечить, его прихоти старались удовлетворять, а папины воззрения считались истиной в последней инстанции. Лизин отец не представлял из себя ничего выдающегося: он не был глубоким и умным человеком, скорее даже наоборот, он не сделал хорошей карьеры, не умел зарабатывать деньги, он не был верным мужем своей жене и добрым отцом своим детям. Просто Лизина мать с отчаянным упорством все тридцать лет своего брака старалась удержать мужа в семье. Сразу после свадьбы она принялась искать слабые места в характере супруга и вскоре поняла: инфантилизм! Его нельзя было принять ни за честолюбие, ни за властолюбие, ни еще за какое–нибудь «-любие». Он просто хотел остаться маленьким мальчиком, которого обожают и балуют, а главное — не обременяют не только лишними, но и вообще никакими обязательствами. Но если маленький мальчик, донельзя избалованный, слишком наивен, чтобы как следует скрывать свое плохое воспитание, то дяденька, готовящийся к полувековому юбилею, был похитрей и поопытней. Он не мешал жене «вцеловать» в дочерей веру в папину исключительность.

Не будем подробно описывать фишки и примочки главы семейства. Строить из себя непризнанного гения можно по–разному. Главный, так сказать, симптом того, что этот имидж скрывает абсолютно пустопорожнего враля – отсутствие продукции. Статей, романов, картин, скульптур, партитур – всего, что свидетельствует об упорной и планомерной профессиональной деятельности. Гении, признанные они или непризнанные, стремятся выразить гнетущие их изнутри мысли и образы. Есть, конечно, вещи, которые не делаются в стол: актерская и режиссерская работа, например, без публики невозможна. Правда, не востребованный публикой актер или режиссер все же попытается обрести аудиторию: станет вести драмкружок или соберет самодеятельный театр… Гений не может существовать без самовыражения. А пустопорожний враль – еще как может. Здесь был именно такой случай: произведений или хотя бы черновиков от гениального папеньки никто отродясь не видывал. Вечно он был в поиске вдохновения – и ни разу поиск не увенчался успехом.

Но Лизин отец не унывал. Он вообще был человек живой, обаятельный, веселый – когда не дулся, как это бывает с капризными детьми, которым в чем–нибудь отказали. Друзья, родные и знакомые очень любили этого большого ребенка. Тем более, что в России царит нечто вроде культа больших детей. Если где соберется больше трех интеллигентов, как минимум один припомнит «Маленького принца» Сент–Экзюпери. И припомнит с теплотой в голосе. А то и со слезой. Вряд ли Лизина мама могла присоединиться к восторженным словам в адрес неувядаемого детства в душе человеческой. Ей приходилось несладко: безденежье и мужнины измены – это еще полбеды, но приходилось брать на себя роль Кандиды из одноименной пьесы Бернарда Шоу. Она тоже могла сказать о себе и о своем муже, как Кандида о своем: «Спросите мать Джемса и его трех сестер, чего им стоило избавить Джемса от труда заниматься чем бы то ни было, кроме того, чтобы стать сильным, умным и счастливым! Спросите меня, чего это стоит – быть Джемсу матерью, тремя его сестрами, и женой, и матерью его детей – всем сразу!.. Я создала для него крепость покоя, снисхождения, любви и вечно стою на часах, оберегая его от мелких будничных забот».

Впрочем, она могла бы сказать и больше. Она оградила мужа от всей действительности в целом, потому что ему не хотелось с этой действительностью соприкасаться. А может быть, Лизина мать боялась, что муж повзрослеет и уйдет. В свою собственную взрослую жизнь. Так некоторые мамы боятся, что придется отпустить в самостоятельное плаванье по житейскому морю любимое чадо. В общем, пугливая «Кандида», пытаясь оправдать свой образ жизни, всячески давала понять обеим дочкам, что только так и должна поступать настоящая женщина.

Судьбы Лизы и ее старшей сестры Ольги сложились по–разному. Ольга неоднократно выходила замуж, после каждого развода оставалась с очередным ребенком на руках. Друзья и близкие только руками разводили: «У Ольки просто нюх какой–то на подонков». А Лизу долго замуж не брали, хотя об этом своем заветном желании она была готова рассказать первому встречному, чем, собственно и занималась в свободное от работы время. В конце концов дождалась и она своего «счастия». Женился на ней беженец с Кавказа. Потому что деваться им обоим было некуда: они были бездомными, неприкаянными, никому не нужными аутсайдерами, которых извергла обычная жизнь. Впрочем, союзы по типу «Вот и встретились два одиночества» чаще всего развиваются по сценарию «А костру разгораться не хочется – вот и весь разговор».

Похоже, брак не принес Лизе вожделенного душевного комфорта и материального благополучия. Некоторое время она активно создавала антураж хэппи–энда: приходила в гости и с деланной улыбкой рассказывала, как прекрасна «жизнь после свадьбы». Хотя все видели, что для Лизы, собственно, никакой «жизни после свадьбы» нет. И если Лизка посмотрит реальности в глаза, то прочтет в этих глазах жестокий приговор – и себе, и своему браку. Но Лиза, как и ее мать, боялась остаться одна. И приняла то же решение, что и ее мать – в свое время: надо беречь то, что удалось получить. И полюбить то, что получила. Вероятно, если бы мама не обожествляла бы с такой силой «папашку героического», девушки бы знали себе цену и смогли бы устроить свою судьбу намного лучше. Но в мозгу обеих девочек закрепился принцип: удел мужчины – брать и забывать; удел женщины – давать и прощать. Поэтому жизнь, как говорится, не задалась. Причем с самого начала, если присмотреться.

Дочерей «запредельной жены», но «никакой матери» могло бы спасти свойство, которым, похоже, женщины этой семьи не обладали: умение смотреть правде в глаза. Если бы Лизина мама в молодости пригляделась к мужу и поняла, с кем имеет дело; если бы ее старшенькая, Ольга, поняла бы то же хотя бы про одного из своих мужей; если бы Лиза поняла… Но что теперь фантазировать: если бы да кабы? Каждой из них в момент, когда необходимо принять собственную ошибку и сформировать ма–аленькую частицу опыта, становилось очень страшно – и все эти маленькие (несмотря на изрядный возраст) девочки (несмотря на половозрелость и многодетность) просто прятались в уголок и закрывались ладошками, бубня: все плохие! Я не хочу! Меня вообще тут нету!

Психозащита может принимать разные формы – от резкого столкновения с несогласным до игры в прятки–жмурки. По этой истории видно: нередко за инфантилизм родителей расплачиваются не только они сами, но и дети «инфантов». Иной ребенок и понимает: куда–то не туда ведет его материнское наставление, а все равно ничего поделать не может. Родственные связи и несамостоятельность мышления уничтожат все сомнения на корню.

Независимый ум во многом есть не только источник проблем, но и залог успеха.

Чтобы не погибнуть под колесами чьего–нибудь недомыслия, нужно поскорее избавиться от того, что называется «неплодотворной ориентацией характера». Если выразиться проще и короче, не стоит отдавать себя безоглядно. Оглядка должна быть! Ибо вы у себя в единственном экземпляре. Поэтому следите за собой: как бы с вами чего не вышло.

И еще: бесполезно дуться и наезжать. Особенно на того, кто не сознает своей вины и не понимает, в чем виноват. Убедившись в глубоких, неискоренимых причинах какого–нибудь свойства человеческой натуры, не пытайтесь ее уничтожить, нанося щипки, пинки и затрещины по поверхности той самой натуры. Единственная тактика, способная хоть немного нейтрализовать негативные ощущения от встречи с далеко не прекрасным в близком человеке – это ирония и пофигизм. В конце концов, представьте себя альпинистом. Или спелеологом. В каком–нибудь особенно сложном тоннеле вы столкнулись с затопленным участком, который в спелеологии называется «сифон». Или с глубокой расщелиной. Или с местным привидением, не предвещающим ничего хорошего. Выходов несколько: попытаться пройти, несмотря на удручающие знамения; развернуть карту и поискать другой маршрут; вернуться на исходную точку и спеть десяток подходящих к случаю песен; плюнуть в сифон, бросить снаряжение в расщелину, дать пощечину привидению, пнуть стоящего рядом товарища и выматериться в пространство. Как вы понимаете, последний вариант и есть воплощение «неплодотворной ориентации характера» на деле: большие энергозатраты при полном отсутствии результата.

Да, детские ошибки взрослым обходятся ужас как дорого. Хотя бы потому, что с годами любому положено взрослеть, но многие этой обязанностью манкируют. Да еще прикрываются фразами типа «Каждый ребенок отчасти гений, а каждый гений отчасти ребенок». Ну что «Шопенгауэр сказал», что «Шопенгауэр сказал»? Вольно ж было немецкому философу два столетия назад, в самый сезон романтических настроений, брякнуть такое! И чего ради нам, людям третьего тысячелетия, трепетно прислушиваться к каждой фразе каждого из философов? Не говоря уже о том, что они вечно друг другу противоречили. И вообще: не переоценивайте мнения великих. Они могут украсить или поддержать ваше мнение, но как самостоятельный аргумент не годятся. It’s just a game, игра в эрудицию, а цитаты – это просто цитаты. Своя голова дороже, да и ближе к телу. Просто мы не всегда решаемся ею воспользоваться, поэтому хватаемся за Шопенгауэра или Конфуция – у кого что под рукой окажется.

Кстати, психолог Эрик Берн, в целом соглашаясь с Шопенгауэром, писал: «Каждый когда–то был ребенком и навсегда сохранил в своей душе детские формы реагирования» — расходится с немецким идеалистом в одной существенной детали. Вы заметили? Каждый был и остался ребенком, а не только гений! Это очень важно, потому что позволяет присмотреться к вечно детскому в душе человеческой не как к исключительному явлению, а как ко всеобщему, даже тривиальному качеству.

Ребенок как инстанция психологического аппарата во многом аналогичен фрейдовскому «Оно»: Ребенок так же буен, живет аффектами, нечувствителен к противоречию, подчинен лишь «принципу удовольствия», руководствуется первичным психическим процессом – тем же, которым руководствуется подсознание… Но Ребенок не тождественен бессознательному. Потому что он не часть структуры психика, а ее состояние. Э. Берн предполагает, что «все люди, не исключая детей, способны на объективную переработку информации при условии, что активизированы соответствующие состояния их «Я». На обыденном языке это звучит так: «В каждом человеке есть Взрослый». О состоянии Родителя Берн писал: «У каждого человека были родители (или те, кто их заменял), и он хранил в себе набор состояний «Я», повторяющих состояния «Я» его родителей (как он их понимал). Эти родительские состояния «Я» при некоторых обстоятельствах начинаются активизироваться. Следовательно, упрощая это состояние, можно сказать: «Каждый носит в себе Родителя». Итак, по мнению автора теории трансактивного анализа, объективная переработка информации зависит не от возраста, а от стремления задействовать одно из трех состояний. При таком подходе инфантилизм – не что иное, как упорная эксплуатация состояния Ребенка и одновременное нейтрализация и Взрослого[36], и Родителя[37].

Выходит, Ребенок при работе над собой превращается в более ответственные состояния Родителя и Взрослого. Если только подсознание не играет в его жизни определяющую роль. Тогда он, возможно, и не захочет переходить к более реалистичному и ответственному образу существования.

Так или иначе все дети могут и должны взрослеть, гении они или просто дети.

Потому что полноценная жизнь требует адекватной оценки со стороны индивида – так появляется стремление объективного восприятия. В ответ на полученную и объективно переработанную информацию возникает личностная реакция. Идет процесс индивидуации, в ходе которого, как вы понимаете, формируется отдельная от первобытного хаоса личность. А личность, развиваясь, ищет способа самореализоваться. На бумаге, конечно, система выглядит стройнее и глаже, чем на живом материале. Но и на бумаге, и в жизни исход один: за бесперебойную работу «принципа удовольствия», за все блага, полученные от мира, рано или поздно придется расплачиваться. Кто–то, разумеется, предпочитает «жизнь взаймы»: чтобы оплатить собственные удовольствия, он готов и родных, и друзей выжать досуха, словно дракончик из мультфильма: «Мне, мне, мне, все мне одному – вы же знаете, как я привык?»

Тем не менее, родители также не отличаются альтруизмом и напоминают детям об оплате — довольно часто. Надеемся, читатели понимают: речь не о звонкой монете как таковой. Понятие «оплаты» намного шире. И включает в себя понятие «расплаты» — за грехи, за ошибки, за непослушание. Вот о чем говорят родители, измученные затянувшимся «праздником непослушания». Бывает, что и в неподобающей форме: например, принимаются намекать насчет грядущих бедствий и надвигающихся катастроф личного и делового характера, многозначительно похмыкивать и недружелюбно кривить лицо… Обычно дети реагируют пренебрежительно. Родители отвечают на пренебрежение по–разному: кто–то зудит «увидишь–увидишь»; кто–то терпеливо выжидает момент, чтобы напомнить, как «тебя предупреждали»; кто–то преисполняется гнева и, пользуясь мимикой и жестикуляцией античных трагиков, возводит очи горе и воздымает длани к небу. Очень эффектно получается. Неважно, какое из перечисленных проявлений предпочитают предусмотрительные родители, — все описанные варианты относятся к так называемому «проклятию»[38].

«Проклятие» или «сценарный итог» – отнюдь не выражение родительской ненависти, как может показаться несведущему человеку. Это проявление усталости, бессилия, паники, когда ребенок выходит из–под контроля и чудит, будто компьютер, подхвативший вирус.

На самом деле немногие люди реально представляют, насколько человек отличается от компьютера.

Мы так привыкли возлагать надежды на успешную манипуляцию, на то, что обладаем беспроигрышным умением нажимать на нужные кнопки в сознании другого – и вдруг объект манипуляции выдает совершенно неожиданную реакцию, его поведение становится непредсказуемым, а наше хваленое умение – бесполезным… Просто руки опускаются. Представьте: вот вы только–только освоили начала компьютерной грамотности; между тем у вас возникло обманчивое чувство, будто все электронные мозги мира в вашей власти; вы садитесь за свой собственный комп, знакомый до последней наклеечки, совершаете на автопилоте нужные операции… А он в ответ на обычный ввод пароля рисует вам во весь экран фигу.ru. И сопровождает это издевательство исполнением государственного гимна. Или «Семь сорок». Каковы ощущения? Вот и родители, оправившись от изумления и возмущения, пытаются навести порядок в мозгах подопечного. И применяют те средства, которые имеются в их арсенале.

Средства, конечно же, зависят и от сложившихся обстоятельств, и от психотипа, к которому принадлежит правящий мозги родитель. Эмоциональные и агрессивные натуры, например, импульсивный, активный, истероидный психологические типы, — те взрываются, точно фейерверки Гэндальфа[39]; устойчивые и агрессивные, как эпилептоид, предпочитают капать на макушку в изысканном стиле китайской пытки; и даже не слишком агрессивные психотипы, вроде психастеноида или шизоида, могут кудахтать или каркать, предрекая всяческие несчастья. Что поделать, родительская ноша – тяжкое бремя. Излишки психологического груза падают на плечи, а то и на головы близких.

Да, мы согласны: не стоит взрослым самоутверждаться на детях по принципу: «Мой ребенок – законченный урод, и я ему это докажу!» Докажет. Благо, он – авторитет для своего ребенка. По крайней мере, до поры до времени. А потом, когда родное чадо поверит в собственную уродскую суть, родитель света белого невзвидит. Но и дети должны помнить, какому прессингу подвергаются их мамы и папы. От треволнений, раздирающих душу любящего родителя, недалеко до состояния паники. А паника всегда ищет разрядки. Поэтому недолго и сорваться.

Младшие, будьте снисходительнее к старшим. А чтобы вам легче снисходилось, мы предлагаем некоторые защитные средства. Ну, вы, вероятно, давно выработали свой собственный способ увильнуть от разговора по душам на тему «Знаешь, что с тобой случится, если ты не полюбишь классику?» (и на другие, весьма животрепещущие, темы). Самый безнадежный вариант – принципиальная и открытая дискуссия. Не втягивайтесь. То, что происходит – всего–навсего психологическая разрядка. Или психологическая игра по сценарию «Попался, негодяй! »[40]. Если бы такое совершалось сознательно, можно было бы возмущаться, дискутировать и даже просто наорать. Без тормозов, голосом Жириновского, в тональности си–бемоль: «Вы меня довели, однозначно!!! Я что, совсем человек дождя?! У меня, по–вашему, ни прав, ни мозгов нет?! А может, в памперсы меня нарядите?! А то вдруг я ширинку найти не сумею – без вашего вмешательства!» Но родители ощущают, а не изображают панику. Их подсознание формирует стандартную реакцию на возникающее чувство тревоги. Поэтому попробуйте ответить не с позиций вашего подсознания, а из того самого состояния Родителя или Взрослого, к которому мы вас, если позволите, проводим.

Итак. Лучший результат – не согласиться со «сценарным итогом». То есть отменить его как угрозу вашей судьбе.

Если вы не поверите в ужасы, которые то и дело описывает домашняя пифия в тапках, они не исполнятся. Вы не позволите себя запрограммировать и сохраните все свои файлы в неприкосновенности.

Поэтому не накручивайте себя, не вслушивайтесь и не вдумывайтесь в сказанное, когда родню уносят психические муссоны и пассаты. Делите их пророчества на семь или вообще на семьсот. Больше размышляйте над собственными планами, обдумывайте стратегии, ищите пути, вербуйте сторонников – но! Никаких кампаний «Я мстю, и мстя моя страшна!»: единственный способ сопротивления родителю, порочащему ваш светлый образ перед мировой общественностью – это воплотить в жизнь собственные позитивные намерения, а не его негативные предположения. Самое сложное – это освоить методику «отключения», если у вас активная родня, которая изрядно доводит. Здесь у всех свои приемы и свои «глушилки». Выберите подходящую и примените без зазрения совести.

Есть моменты, когда чрезмерная чувствительность и склонность к рефлексии абсолютно не требуются: всю информацию, поступающую извне, необходимо сортировать и по большей части выбрасывать за ненадобностью или вредоносностью. Это свойство человеческого мозга называется избирательностью (селективностью). Чем выше уровень избирательности, тем больше ресурсов поступает в «избранную» область сознания. Словом, тренируйте селективность и учитесь отключаться вовремя.

Но если вы уже имели неосторожность прислушаться, поверили и, не дай бог, приобрели «экзаменатора», убивающего всю радость жизни, придется нам с вами провести психическую дезинфекцию… В наше время, которое по заслугам можно назвать веком плохих психоанализов, наверное, большинство читателей знают, что такое «экзаменатор». В сознании пораженного им человека формируется некий критик, яростный оценщик мышления и поведения своей жертвы. «Экзаменатор» демонстрирует крайнюю степень самоуверенности, оттого и кажется непогрешимым. «Ученику» он никогда не ставит ни «отлично», ни даже «хорошо». В любом человеке «экзаменатор» сразу же находит дефекты – и многочисленные. Что и позволяет снизить оценку до «посредственно», «плохо» или даже до «садись, Вовочка!». «Экзаменаторы» бывают не только внутренние. Начинается все с внешних.

Сначала (как правило, в детстве) возникает «внешний экзаменатор»: в жизни ребенка появляется некто, постоянно играющий на понижение. Он давит на собеседника, чтобы подняться в собственных глазах. «Экзаменатором» может стать и родной папаша, обделенный уважением коллег, а потому добирающий признания путем мелкого семейного деспотизма. Честолюбивые мамы, мечтающие не столько мир посмотреть, сколько себя показать, также нередко превращаются в «экзаменаторш». Или придирчивые учителя, нетерпеливые и невежественные, а потому предпочитающие орать на учеников, нежели наполнять их умы знаниями. Или друзья–приятели, открывшие для себя отличный способ психологической реабилитации – унижение и подавление тех, кто слабее духом или телом. С возрастом формируется и «внутренний экзаменатор» – боязнь промахов, ошибок, боязнь неправильного выбора. Ведь любой прокол служит подтверждением негативной оценки, данной «экзаменатором» ранее.

«Внутренний экзаменатор» намного злее и изощреннее внешнего. У внешнего на десять ударов приходится минимум два–три промаха, поэтому у живой боксерской груши остается возможность для ответного выпада или хотя бы для бегства. Внутренний оценщик всегда с вами. Он знает ваши сокровенные желания и потаенные страхи. Он не промахивается, его удары сокрушительны, а укусы ядовиты. Способность вызывать хронический стресс и депрессию у «внутреннего экзаменатора» чудовищная. Следствием такого «симбиоза» могут стать разного рода психологические расстройства, вплоть до серьезных патологий.

И особенно перед ним беззащитны те, кто изначально испытывает сложности при окончательном выборе. Например, психастеноиды. Иной раз и непонятно – проблему они решают или на качелях катаются: поступим так! Нет, вот так! И все–таки лучше первый вариант! А может, второй? А может, спросить кого поумнее? И далее в том же духе – пока позволяет время и терпение окружающих. Потом, когда и время, и терпение иссякнут, несчастному извне объяснят, что он тупица, тормоз, отморозок и лузер. При таких козырях, естественно, остается одно – пасовать. Пасовать перед любой проблемой, перед любой ситуацией, перед любым действием. Вот как люди, вообще склонные подолгу мучиться с окончательным решением, могут сами себя довести до комплекса неудачника.

Избавиться от «экзаменатора», конечно, проще, когда ваши с ним взаимоотношения еще находятся на этапе внешней критики. Главное – вовремя понять, кто из твоего окружения взял на себя эту неблаговидную роль. А после максимально сократить контакт с ним.

Наша знакомая рассказывала о подобном случае. Некогда она никак не могла понять: отчего ее знакомую, такую веселую, остроумную девчонку за глаза все зовут Гюрзой? Тем более, что та не вызывала особых ассоциаций с упомянутой змеей, которая, если верить Большой Советской энциклопедии, и серпентологам кажется не слишком привлекательным и даже не эффектным животным: размер средний, окрас неброский, рацион невкусный, среда обитания некомфортная. Судите сами: «(Vipera lebetina), змея рода гадюк, дл. до 1,5 м, окраска серая, с темными пятнами вдоль хребта, распространена в Сев. Африке и Юго–Зап. Азии; в СССР – в Закавказье (кроме Абхазии) и на Ю. среднеазиатских республик, предпочитает каменистые, поросшие кустарником местности в горах, предгорьях и прилежащих равнинах, питается мелкими зверьками, птицами и ящерицами, укус Г. может быть смертельным для человека и животных».

Может, в национальности дело? Да нет, вроде эта Яна была вся из себя славянка – ну просто славянистее не представишь. И тип внешности у нее соответственный, абсолютно не восточный, не африканский и не закавказский (включая Абхазию): фарфоровое нежное личико с маленькими, но живыми глазами, волосы чудного «очень русого» цвета, с детским розоватым оттенком вдобавок, кругленькая фигурка – не песочные часы, но и не зимняя груша. Правда, иногда Яна смахивала на злую свинку. Но при чем тут, спрашивается, какие–то там среднеазиатские, а также североафриканские змеи рода гадюк? Значит, дело не во внешности, а в рационе. Наша знакомая лично не видела, чтобы Яна между лекциями закусывала ящерицами, птицами или мышами. Видимо, недоброжелатели намекают на укусы – те самые, которые смертельны не только для животных, но и для человека. Тут, естественно, инстинкт самосохранения взял свое, и наша приятельница начала приглядываться к Яне. И… ничего. Ну, дурачится, ну, прикалывается, ну, выпендривается. Так все заняты тем же! Кому же и подурачиться, поприкалываться, повыпендриваться, как не «девушке в осьмнадцать лет»? Или на пару годков постарше.

Но Янины комментарии, зачастую совершенно не юморные, иной раз так ударяли по болевым точкам, что в организме некоторое время ощущалась отнюдь не забавная симптоматика: спертость дыхания, зажатость диафрагмы, остановка деятельности пищеварительной системы и сердечной мышцы, холодный пот и горячее желание ответить ударом на удар. Нет, пока эти удивительные последствия общения с Яной обрушивались на других, кого они обе почитали личностями неприятными, несимпатичными и непригодными для общения. Во как отшила! Не просто выдала банальное «Отвали, козел!», а повела беседу и довела собеседника до разлития желчи. Народная студенческая забава «Форт–Байярд под крышей альма–матер», суперигра, победитель получает приз — новую фобию и парочку устойчивых комплексов!

Некоторое время эти милые девушки веселились, словно нимфы на лугу. Студенческие годы прошли в забавах, но взрослая жизнь настала и взяла свое: бывшие сокурсники выпорхнули из высшего учебного заведения и разлетелись кто куда. А нашей знакомой повезло: у нее появилась престижная и денежная работа. Выходит, обошла подружку на вираже: у Яны работа была стабильная – но то был единственный плюс бедной деньгами и перспективами конторы. И вот что удивительно: едва самооценка нашей приятельницы взмыла вверх – в ее «воздушном шаре» обнаружился прокол. И воздухоплавательный аппарат резко пошел вниз. А внизу стояла… Яна с колюще–режущими предметами в руках и улыбалась во всю ширь своей милой, задорной улыбкой. Хотя сейчас эта улыбка уже не казалась ни задорной, ни тем более милой. Говоря конкретно, Яна начала в адрес своей подруги… как бы это помягче охарактеризовать… высказываться. Сперва объект критики отмахивался: да будет тебе! Ведь у меня не просто все в порядке — у меня все в шоколадке. С чего бы такое беспокойство? Может, ты съела чего? Потом стало ясно: съела не съела, а переварить не может. Успехи подруги поперек горла встали.

Когда–то, на первом этапе своего «профессионального взлета» наша знакомая нередко делилась с Гюрзой самым сокровенным: планами, амбициями… Ну, немного привирала и прихвастывала. Да как тут от хвастовства удержишься, если поймала волну и несешься на гребне, вопя в приступе азарта? Яна от этих «суперпланов» увядала на глазах. Ее вопросы и комментарии дышали сарказмом и недоверием:

— Вот накоплю бабок и куплю себе роскошный чопер[41], чтобы за город ездить!

— Ага, — шипела Гюрза, — Отдашь тысяч пять зеленых, пару раз прокатишься, потом у тебя его угонят прямо из–под задницы, и ты, наконец, кончишь выпендриваться.

— Да, не исключено… Ну, тогда просто съезжу в Европу, в сезон распродаж — сразу на несколько месяцев.

— Оставишь все сбережения в первом же магазине и вернешься через неделю. Незачем и ездить.

— М–да, — нашей приятельнице вдруг стало интересно, сколько еще обломов припасено у Яны для ее мечтаний, — А если навороченный ноутбук приобрести?

— Зачем тебе навороченный? Или решила из чайников в хакеры податься?

— Может, фигуру улучшить? Радикально? Клиническим путем? – Янину «экзаменуемую» охватил своего рода злобный азарт.

Ведь на предложение внешнего усовершенствования существует только одно подходящее возражение: ты, душенька, и так хороша. Ничего в тебе менять не треба. Придется Яне попыхтеть, чтобы придумать другой облом, непохожий на комплимент. Но добрая подруженька даже не притормозила:

— Ты же у нас трудоголик. При таком сидячем режиме ты всего за пару лет отрастишь себе и зад, и живот, и галифе типа диванных подушек — урезай не урезай… — и Яна – нет, Гюрза — как–то гадко ухмыльнулась и запела, – Все–о–о верне–о–отся–а–а!

И так далее, и в том же духе, не снижая темпа и не отвлекаясь на мелочи типа дружеских чувств.

Гюрза в качестве «экзаменатора» оказалась прямо–таки хрестоматийным вариантом: ни единого прокола. В смысле, ни единой не подстреленной мечты. Яна, как истинный охотник, сбивала их на взлете, десять из десяти. Этим, собственно, и отличается «экзаменатор» в кавычках от экзаменатора без кавычек. Последний может охладить или распалить ваши мечты, а первый их просто–напросто уничтожает – все поголовно. Да, при любых козырях можно заявить: могла бы, дескать, и покруче. Повыше прыгнуть, подальше дрыгнуть, погромче пискнуть, поярче «дюбютировать»… Ибо совершенство совершенно тем, что совершенно недостижимо. В определенный момент наша подруга обнаружила: время от времени, строя планы, слышит в ответ какой–то противный зудеж, в котором одновременно присутствует и злобное торжество, и радостное ожидание, и пакостное нетерпение – все по поводу неминуемого провала, который мечтательницу непременно окоротит и усмирит. При этом ее мечты гибли целыми стаями, даже без сопровождения Сен–Санса[42]. Она не успевала как следует продумать очередной шаг, как раздавалось короткое и категорическое, будто выстрел: «Зачем?» – и бедная идея начинала бороться за жизнь. Сами понимаете, без особых шансов на выживание. Стало ясно: мерзостный «охотник» окопался непосредственно в мозгу, хотя голосок его напоминает вполне реальное лицо – дорогую подруженьку, красу серпентария. И подружке – теперь уже бывшей – дали полную отставку. Едва Яна исчезла из жизни нашей знакомой, ослабли и «бормотунчики» в ее сознании. Она, можно сказать, отделалась легким испугом, избавившись от богатого внутреннего источника хронического стресса.

Хорошо, если в характере есть неприятная (для некоторых пресмыкающихся) черта — готовность пренебречь приличиями, когда речь заходит о вещах куда более важных. Например, о неповрежденном, исправно функционирующем и украшающем жизнь самомнении. Вот оно вам еще пригодится, а друзья типа Яны–Гюрзы — вряд ли.

Для неконструктивной критики у вас наверняка еще близкие и дальние родственники имеются, коллеги, преподаватели. Всем отрежешь по куску своей неприкрытой, беззастенчивой самовлюбленности – и никаким друзьям уже не хватит.

Значит, нельзя в друзьях держать садистов–экзаменаторов. Тем более, что для людей, склонных сомневаться во всем – и в первую очередь в себе самих – высказывания доброхотов типа «гюрзы по имени Яна» есть неминуемая погибель посевов разумного, доброго, вечного на корню. Кастрация амбиций и оскопление устремлений. И вместо сладостных напевов однажды зазвучит в вашей голове скрипучий голосок, скептически оспаривающий любой эмоциональный порыв.

Вначале вы станете сопротивляться, трепыхаться, приводить контраргументы и вообще напоминать маленький передвижной склад боеприпасов, петард и фейерверков. Ваше поведение уже не будет адекватным: трудно выглядеть спокойным и здравомыслящим, когда поминутно взрываешься, все время раздражаешься, по непонятным причинам надуваешься — словом, меняешь настроение чаще, чем проктолог перчатки, но не с хорошего на отличное, а с плохого на отвратительное… Это все симптомы острого стресса. Потом наступает состояние хронического стресса: бурное реагирование сменяется апатией, замкнутостью, инертностью. Под влиянием хронического стресса «экзаменуемый» постепенно перестает куда–либо рваться. Ему все равно, что жизнь проходит мимо, не оставляя ни воспоминаний, ни даров. Он готов стать моллюском, овощем, амебой — лишь бы не слышать этот скрежет, это шипение, это брюзжание, это зудение.

«Экзаменаторы» обеих категорий – и внешний, и внутренний — сильно напоминают щедринского Иудушку Головлева: праздномыслие и срамословие, от которых у всякой живой души поневоле возникает ощущение, что она «спит и в сонном видении сам сатана предстал перед нею и разглагольствует». Сатана, который любит «мысленно вымучить, разорить, обездолить, пососать кровь», при этом ничего не выгадывая от своей мстительности. Так же, как Иудушка, который «надоедал, томил, тиранил (преимущественно самых беззащитных людей, которые, так сказать, сами напрашивались на обиду), но и сам чаще всего терял от своей затейливости»[43], та же Яна мало что приобрела, тираня беззащитную подругу.

Конечно, от комплексов и внутренних голосов человека спасает присутствие импульсивного радикала в психике. Благодаря этой составляющей ему категорически наплевать на чужое мнение. Но у некоторых, менее везучих жертв в мозгу звучит несмолкаемый монолог, полный нелестных высказываний и желчных изречений. Причем воображаемый голос «внутреннего экзаменатора» нередко имитирует тембр вполне реальной личности – той самой, которая некогда способствовала формированию комплекса. То есть тембр «внешнего экзаменатора». И как тут, спрашивается, не зациклиться на своих недостатках, когда круглые сутки слышится: ты мало получаешь, ты лысеешь, у тебя отсутствует обаяние, ты бездарность, ты недотепа – и многое в том же роде. Больной, подпавший под влияние проклятого брюзги, мнимого или настоящего, мечтает лишь о том, чтобы удовлетворить «экзаменатора», добиться его одобрения, похвалы, уважения и признания. Напрасный труд! «Экзаменатор» тем и отличается, что не даст своему страдальцу–подопечному приза ни за какие заслуги.

Единственный способ столковаться с «экзаменатором» — избавиться от него. С помощью специалиста или без – это уж как получится. И установить свой собственный, приватный, так сказать, контроль над самооценкой, насколько это возможно. Естественно, такие вещи происходят постепенно. Первый этап – избавление от «внешнего экзаменатора». Друг, сват, брат – неважно. Пусть катится ко всем чертям. В процессе посылания «главного оценщика» вдаль лучше всего плавно перейти ко второму этапу: к отчуждению от посторонних высказываний.

Ведь большинство людей почему–то считает вполне приемлемым, чтобы их самооценка контролировалась извне. Надо, мол, обрести достойную компанию, в которой тебя примут как родного и пригреют на груди. Вот тогда–то самоощущение взлетит прямиком в стратосферу, неумолчный ворчун, окопавшийся в черепной коробке, наконец заткнется и дальнейшая жизнь будет чрезвычайно хороша. И все – благодаря тонко чувствующему окружению, которое сможет оценить тебя по достоинству. Фигушки! Внешний контроль – залог не столько стабильности, сколько зависимости. Эпоха построения социализма наглядно доказала, что стабильность и зависимость – далеко не одно и то же. При отсутствии личного участия в контроле над самоощущением стабильной может оказаться только депрессия. Поэтому к критикам надо относиться без внимания. Что бы вам ни говорили насчет самосовершенствования, которому якобы служит критика. Самосовершенствование произрастает на другой почве. А критика… Сейчас мы расскажем, какая субстанция служит ей удобрением.

Вот интересно, что было бы с «Ревизором», если бы Гоголь послушался критика Сенковского? Того, который в своем «разборе полетов» присоветовал ввести в пьесу «еще одно женское лицо»: «Оставаясь дней десять без дела в маленьком городишке, Хлестаков мог бы приволокнуться за какою–нибудь уездной барышней, приятельницею или неприятельницею дочери городничего, и возбудить в ней нежное чувство, которое разлило бы интерес на всю пьесу». Сенковский всерьез полагал, что произведению не хватает «забавных черт соперничества двух провинциальных барышень» и великодушно передал «эту мысль благоуважению автора, который без сомнения захочет усовершенствовать свою первую пиесу»[44]. К счастью, Гоголь не захотел. Он был раздражен и оглушен: кроме первых критических (а если быть откровенным, то кретинических) статей, писателя погребла лавина не менее идиотских устных отзывов. «Все против меня. Чиновники пожилые и почтенные кричат, что для меня нет ничего святого, когда я дерзнул так говорить о служащих людях. Полицейские против меня, купцы против меня, литераторы против меня… Теперь я вижу, что значит быть комическим писателем. Малейший признак истины – и против тебя восстают, и не один человек, а целые сословия»[45]. А вскоре Гоголь впал в то самое состояние, которого, кажется, и добивается неконструктивная критика, долбя автору башку и самоутверждаясь на его костях посредством половецких плясок: «Чувствую, что теперь не доставит мне Москва спокойствия… Еду за границу, там размыкаю ту тоску, которую наносят мне ежедневно мои соотечественники»[46]. И не стал больше слушать ничьих благоглупостей, переданных его «благоуважению», а уехал в чрезвычайно скверном расположении духа.

Если следовать критике такого рода, «Ревизор» моментально превращается в банальный водевиль, а талант — в пошляка. Поэтому различайте критиков и «экзаменаторов». Вторые преобладают. Им необходимо на ком–нибудь разрядить свои агрессивные аффекты. Неординарные личности – это любимая дичь «экзаменатора», прямо деликатес. Тем более, что оригиналы, не желающие подчиняться установленным канонам, а также стереотипам определенного жанра – водевиля, например, — страшно раздражают всех, а не только профессиональных критиков, уважаемую публику или коллег по работе. Особенно молодые оригиналы. Те, кто постарше, уже нашел себе единомышленников или отгородился от внешнего прессинга мощной скорлупой равнодушия. Или демонстративного равнодушия. Ведь пока человек дергается, пытается что–то менять в себе или в других, бурно реагирует на нелицеприятные высказывания – его Сенчковские в покое не оставят. Причем отнюдь не все будут так великодушны и корректны по форме. Многие станут просто гавкать и кусаться. Поэтому неконструктивные критики на общем лающем фоне выглядят доброжелателями и заступниками.

Вот почему молодые люди, талантливые, но еще не адаптировавшиеся в агрессивной социальной среде, обращаются за помощью именно к ним, к своим «экзаменатором». И сами не замечают, как мнимый доброжелатель начинает их подавлять и поглощать. Предупреждаем всех, кто вольно или невольно нарушает установки, догмы и каноны научные или творческие: будьте осторожнее с выбором друзей, покровителей и помощников. Глядите в оба, кому доверяете свои помыслы и свою самооценку. А то съедят и на костях поваляются.

Родители, как вы понимаете, тоже бывают склонны к неадекватной оценке и неконструктивной критике. От них иной раз такое услышишь – куда там Гюрзе по имени Яна. Скорее всего, это страх выражает себя в форме агрессии. Или папу/маму распалила общая атмосфера нелицеприятного отношения.

Не каждый родитель стоит горой за свое чадо. Некоторые по натуре своей перебежчики.

Заведет какая–нибудь внучатая тетка беседу на тему «Что–то твоя дочка долго замуж не выходит» или «Что–то твой сынок мало зарабатывает» – и готово дело! Они уже трещат в унисон, как сороки на завалинке. Родитель (но чаще родительница) без всякой оглядки выдает секреты своего ребенка и ругает его на все корки. Ну, и вторая сплетница не отстает. В конечном итоге обе так распалятся, что предмет беседы, вернувшись домой с занятий, или с работы, или с тусовки, получает по мозгам с такой силой, будто его снова застали за отвратительнейшим преступлением из всех существующих на земле – за тайным поеданием кремовых розочек, разноцветных цукатов и шоколадных зайцев с роскошного торта, приготовленного для большого семейного торжества. Естественно, первой реакцией обвиняемого становится недоумение, а второй – растущий гнев и тотальное отрицание. Он отрицает все – и предполагаемую вину, и семейные ценности, и родительские права, и свои обязанности… Обвиняемый превращается в обвинителя – да притом еще старается перещеголять своих прокурорш. Но это – плохой выбор.

Если мама и папа сильно беспокоятся за будущее своего ребенка, и вдруг рядом оказывается мощный катализатор их тревоги в виде внучатой тетки с языком такой длины, что впору им очки на носу поправлять… Неудивительно, что происходит срыв. Родители боятся: «Он не пробьется!», а Сенчковские и иже с ними боятся, что пробьется. Но разбираться в собеседнике некогда: надо перемыть косточки тому, кто отсутствует, и получить психологическую разрядку. Тетеньки и дяденьки, нуждающиеся в сокровенных деталях для пополнения своего «критического арсенала», упорно (мы бы даже сказали, профессионально) допрашивают расклеившихся родичей, те выкладывают как на духу – в общем, наступает «взаимное сердец лобызание»[47]. Родители не всегда понимают, из каких побуждений сочувствующие им столь охотно поддакивают. Папам и мамам кажется: человек видит их проблему, сознает ее глубину и сложность и от души сопереживает тем, кому придется такую огромную проблему решать. А на самом деле это просто шпион, который использует болтливого предка в темную.

Пора вешать на стену гостиной плакат довоенных лет: мрачная тетка в красной косынке, с пальцем у рта, а внизу – предупреждение: «Не болтай!»

На уловки вражеского агента из лагеря самозабвенных сплетниц могут попасться представители практически любого психологического типа: эпилептоиды не одобряют нарушения правил и догм; истероидам хочется продемонстрировать свою родительскую любовь; импульсивные и активные просто сбрасывают излишки энергии; психастеноиды изливают свои сомнения и понижают уровень тревожности; и даже шизоиды могут углубиться в рассуждения на тему «Нынче молодежь вся такая непредсказуемая» – как бы проводя научное исследование на пример собственного отпрыска. Отпрыску это, разумеется, не кажется теоретическим изысканием. Особенно когда про него, про объект изысканий, начинают гулять слухи. Ребенок полагает, что предки его подставили. Продали врагам за банку тушенки, пачку сигарет и трофейный радиоприемник. А родители всего–навсего по глупости доверились недостойному доверия. Сами–то вы разве не попадались? Никогда?

Основой неконструктивной критики, помимо сочетания глупости и тревожности (со стороны ваших родителей), становится зависть (со стороны собирателей и распространителей сплетен). О ней Пушкин писал, что она – сестра соревнования, «следственно из хорошего роду». Только чаще соревнование преобразуется в зависть, нежели наоборот. Подобное превращение начинается, когда три женщины останавливаются на углу, чтобы поговорить, и завершается, когда одна из них уходит. Ушедшая первой может быть уверена: и ее промахи, и тем паче ее достижения под микроскопом рассмотрят. И все–таки… человечество упорно старается найти зависти позитивное применение. Вероятно, вам тоже не чужды такие попытки. Без зависти нельзя получить полноценного удовольствия от похвальбы. А без самолюбования как поднять самооценку?

До чего же хочется ощущать себя объектом зависти народной! Чужая зависть поднимает нас в собственных глазах, придает нашей личности вес, а нашей жизни – яркость и полноту. Глядишь в искаженное низменными чувствами лицо соседки, слушаешь ее шипение вслед — и понимаешь: я чего–то стою! И обладаю чем–то ценным, соблазнительным и для некоторых искаженных лиц совершенно недоступным. Сознаешь свою исключительность. А раз так, то зависть к вам естественна и неизбежна, словно похмелье первого января. От чужих завидущих глаз самооценка растет и ширится, словно окружающие пошептались между собой и вручили вам прямо в белы руки патент о вашей безусловной полноценности.

Что и говорить, чужая зависть – возвышает. Сидит человек где–нибудь в углу и плачет: «Ну, почему я – не он/она? Как бы все тогда было хорошо, упоительно, просто идеально!». Так может облизываться потенциальный транссексуал, провожая взглядом грудастую блондинку с макияжем «команчи на тропе войны». Проблем блондинки — ее одиноких вечеров в огуречной маске, полуголодного диетического существования и тоскливой уверенности, что «все мужики – коз–злы» бедолага знать не знает. И вообще видит то, что хочет видеть: нахальную победительную красотку, которую вожделеет всякий гетеросексуальный мужчина. Будущему транссексуалу такое недоступно, и он умирает от желания поменяться местами с обольстительной феминой.

Но все–таки намеренно провоцировать зависть в окружающих – занятие небезопасное. Ну, во–первых, можно впасть в распространенную крайность – выстроить свою жизнь по образу и подобию идеала, который растиражирован средствами массовой информации и застрял в миллионах мозгов, а свои собственные идеалы загнать за Можай. Таким образом, проживаешь не свою личную жизнь, а скверное подобие кем–то описанной глянцевой биографии. Во–вторых, получив от своего круга общения первую порцию не глянцевой, а реальной – неприглядной, бытовой, черной – зависти, человек с тоской думает: «Что я им сделал? Почему они все меня ненавидят?» И хочется спросить: а вы на что надеялись, голубчик? Что друзья–приятели, родные–близкие с добрыми улыбками станут говорить: «Ах, как я тебе завидую! Ты такой… такой… невероятный, неподражаемый, необыкновенный!» Это, дорогой вы наш, не зависть. Это любовь, душевное сочувствие и глубокое уважение. Вполне возможно, что с потенциалом истинной зависти человеческой не знакомы даже звезды, чьи невыразимо прекрасные лица с проникновенной печалью наблюдают за суетящимся родом людским с постеров и афиш. Хотя кажется: уж звезда–то видела все проявления низменных страстей, а некоторым даже предавалась лично.

Отчего же так сложно уяснить сущность зависти? В первую очередь оттого, что зависть – труднопрогнозируемое чувство. Плебей завидует аристократу, мечтая иметь то же происхождение, те же манеры и тот же круг знакомств. Аристократ, в свою очередь, завидует плебею – восхищается его энергией, деловым напором, умением делать деньги и неразборчивостью в средствах. Ведь это тоже надо уметь: настолько не разбираться в средствах, постоянно идти напролом, проявлять органичную и спокойную наглость, чтобы и деньги делать, и связей не терять.

Но приходится признать: зависть – чувство приземленное. Эллочка–людоедка, соперничающая с Вандербильдихой[48] - случай исключительный. Здесь зависть рядовой советской женщины поднялась поистине до космических высот. Людоедкино чувство носило небывалый альтруистический характер. Эллочка не могла насолить дочери миллионера никоим образом, а между тем не обладающая богатым лексиконом супруга маленького человека от души пыталась создать свой собственный роскошный стиль всеми доступными ей средствами. И бралась за дело с недюжинной энергией и преизрядным воображением.

Творческий компонент, собственно, и отличает зависть упомянутой дамы от обыденных, распространенных форм указанного чувства. Ибо среднестатистический завистник не стремиться подняться до якобы недосягаемых высот своего «предмета». Неглупый завистник сознает: опустить «предмет» до своего уровня не удастся, даже если устроить кумиру ба–альшие неприятности. Но подобная сообразительность вовсе не значит, что человеку, уязвленному собственной некондиционностью, не захочется воткнуть в объект вожделения десяток–другой булавочек, иголочек и шпилечек. Если возможность утыкать кумира колющими предметами невелика, завистник, наделенный мозгами, поступит следующим образом: дабы не растравлять чувство собственной неполноценности, будет считать своего героя везунком. «Тебе везет. Вот и все!», — будет думать он/она, — «А настоящей жизни ты и не нюхал. Дать бы тебе как следует по кумполу, чтобы знал, как оно бывает».

Если это ваш сослуживец, он станет вас подставлять. Изобретательно и с удовольствием. Но это не всегда признак зависти. Скорее аналог честной драки, нормального первобытного способа выяснения отношений. Заметили, что способа «первобытного», но не «мужского»? На самом деле мужчины так же склонны завидовать, как и женщины. И поговорить насчет чей–нибудь беспросветной тупости, плохой физической формы или идиотской самовлюбленности – так же не прочь, как дамы и девицы. Просто у сильного пола состояние зависти нередко принимает форму честолюбивых помыслов, игры амбиций, профессионального соревнования, чистой и не слишком чистой конкуренции. Их интриги большей частью занятие практическое, нет в нем искусства ради искусства, бескорыстного творчества, полета фантазии. Конечно, многие мужчины, изнывая от зависти, начинают хитро и энергично плести паутину: там куда надо стукнут, здесь кому следует шепнут, головой снисходительно покачают, посмотрят со значением — глядишь, нахальный соперник и отпал. Не дошел до финиша.

А вот женщины, не пренебрегая и макиавеллевской политикой, заводят игру ради игры. Выберут себе подходящий объект – за стройную фигурку, за многочисленные романы, за оригинальность поведения – и давай палки в колеса вставлять. У меня фигуры нет, романов не намечается, неординарностью Бог не наградил — значит, и тебе, милочка, ничего такого не требуется. Я без всех этих глупостей век прожила – и тебе того же желаю! А уж методы… В борьбе за повышение самооценки все средства хороши – выбирай на вкус! И никаких конкретный целей завистница себе не ставит. It just a game – и не слишком спортивная, прямо скажем, не олимпийский вид. «Тяжелая моральная атлетика в женской лиге блюстительниц нравственности» называется.

Итак, причины и следствия более ли менее ясны. Но вот зачем завистник измывается над своим кумиром? Подставляет, клевещет, унижает? Ему–то какая с тех пакостей корысть? Хорошо, если на место впавшего в немилость везунка возьмут именно его недоброжелателя. В таком случае приходится признать, что мерзкий интриган к тому же и ловкий политик. Но в реальности происходит совершенно иная пертурбация: клеветник всем кажется слабаком, неудачником и болтуном. Поэтому берут того, кто молчал и лишь криво ухмылялся, начальству жалобами плешь не проедал, и теперь весь, оказывается, в белом, в то время как завистник, сами понимаете – в коричневом. В чем именно — не будем уточнять.

Проблема еще и в том, что завистник не рассуждает, завистник – хочет. При этом вопросом «зачем?» не задается. Зависть не умеет строить, а только разрушает. Поэтому завистник всегда пытается отнять, своего он создать не способен.

Небывалое, просто мистическое бескорыстие завидущего разрушителя проявляет себя в том, что никакого проку с тех трудов неправедных работяга не получит.

Только лишний раз убедится в банальном правиле: «Нехорошо брать чужое». Или не убедится.

Но те, кому в голову приходят тактические и стратегические подходы, уже не могут считаться завистниками в чистом виде. Это, как уже было сказано, политики, Макиавелли, пройдохи и авантюристы. Тоже, признаться, не слишком порядочные люди. Несимпатичная человеческая порода, но, по крайней мере, деловитая и практичная. С такими хоть знаешь, как управляться: ведь на любое наступление можно предпринять контрнаступление, атаку можно отбить, нехорошие замыслы можно пресечь и т.д. Узрев, насколько вы неуязвимы и решительно настроены, подрывник вашего благополучия оставит свои подлые набеги и переключится на менее защищенные территории.

А завистник не успокоится никогда. Даже понимая, что ему до вас далеко, как «Союзу–Аполлону» до Марса, он не оставит набегов и не прекратит наездов. Потому что цель у него есть, хоть и было неоднократно сказано о бесцельности усилий завистника. Его цель – не захват чьих–нибудь вершин и не сбор дани с чьих–нибудь территорий. Основное удовольствие он получает напрямую – в тот момент, когда чернит и поливает вершины, территории, достижения и свершения. За счет понижения чужих акций и рейтингов он вроде бы и сам чуточку приподнимается над собственным убожеством. Такой вот способ повышения самооценки с помощью унижения окружающих. И знайте: вы для завистника наверняка не единственный объект – есть и другие, немалочисленные кумиры, которых можно вывалять и вымазать в этом, котором — словом, из чего состоит сущность завистника.

Завидующие особи чаще всего не отдают отчета, из какой неприглядной психологической трясины произрастает их манера поведения. Им кажется, что они просто восстанавливают справедливость. Некоторые из читателей сейчас припомнят выражение «белая зависть». Но ведь ее, белой, не существует. Честолюбие, разумеется, может возникнуть из зависти, но тогда и сама низменная основа честолюбивых помыслов растворяется в благородных намерениях и высоких мечтах – или каких–нибудь еще запредельных эмоциях, парящих в стратосфере. А зависть в своеобычной концентрации — среда ядовитая, разрушающая.

И главное, ваша личная экологическая катастрофа начинается вроде бы незаметно. Сперва все так душевно, ходят вокруг вас восхищенные друзья–приятели, поют дифирамбы, помавают опахалами. Просто калифом себя ощущаешь! Но вы – калиф на час. Постепенно со всех сторон вас обклеивают прилипалы, которым некуда себя деть, они жрут ваше время, расточают несуразные похвалы, сами ничем не хотят заниматься и вам не дают. Притом каждый из них страстно хочет жить вашей жизнью. Если однажды вы устанете от нашествия «домовых паразитов», и предпримете попытку выбраться из сладкоголосого болота, вас изо всех сил будут тянуть назад. Но если повезет, и вы избавитесь от своего липкого окружения, то все бывшие почитатели сразу станут вашими же злейшими врагами.

Впрочем, они и раньше любили о вас потрепаться в уничижительном тоне — за глаза. Совершенно верен афоризм: «Для камердинера не бывает героя». Крутясь день и ночь, словно прислуга, вокруг выдающейся личности, прилипалы быстро получают информацию про слабости и промахи «героя». Недостатки есть у всех, даже у кумиров — вот эти–то пикантные подробности и тянет обсудить в узком кругу, чтобы жизнь пресной не казалась. А уж коли отлучили от груди, отказали от дома — в общем, не дают больше мешаться под ногами и страдать х… хроническим дефицитом занятости – тут самое время вынести компрометирующие подробности из узкого круга в широкий. На всеобщее обозрение.

В далекие времена реноме порядочного человека было хрупким, но бесценным капиталом, которому не чета финансовые вложения. Ехидна Яго недаром поучал простофилю Отелло:

«Кто тащит деньги – похищает тлен.
Что деньги? Были деньги – сплыли деньги.
Они прошли чрез много тысяч рук.
Иное – незапятнанное имя.
Кто нас его лишает, предает
Нас нищете, не сделавшись богаче»[49].

А в наши дни главное достоинство – популярность. Пиар скоро перестанут делить на черный и белый.

Быть центром внимания для многих профессий – условие непременное. А средства годятся любые. Профессионалы вообще измеряют рецензии линейкой, не читая содержания.

Но если вы обитаете не в шоу–бизнесе, а на грешной земле, можно принять некоторые меры, чтобы не страдать от досужей болтовни завистников. В первую очередь, надо знать, что же это такое, когда вам завидуют:

1) вы всегда находитесь под прицелом внимательных недобрых глаз;

2) первый камень всегда летит в ваш огород;

3) любая из ваших неудач становится для завистников национальным праздником;

4) ваши победы объявляют ерундой какой–то, и относят их на счет странностей вашей натуры;

5) вам постоянно намекают, что жизнь надо делать по образу и подобию неких неудачливых, но зато хороших мальчиков и девочек;

6) к вам лезут с бесцеремонными маленькими просьбами в надежде поживиться за ваш счет, а при отказе заявляют: ты просто недоразумение, которое не в силах справиться с обыденными, несложными проблемами;

7) когда вы покупаете обновку, вам говорят: «Боже, какой кошмар!» и тут же объясняют «Вот я бы на твоем месте!» и, смакуя подробности, с придыханием объясняют, на что бы лично они потратили «все твои деньги, вместе», как поет Мумий Тролль;

8) если вы накануне посетили салон красоты и замечательно выглядите, вам непременно скажут: вид, как у дешевой шлюхи;

9) если завистник видит вашего парня/девушку, его/ее тут же характеризуют как бандита и бабника/дебилку и развратницу, у которого/которой одна цель — завлечь тебя, обокрасть и бросить, и только дура/дурак, как ты, может этого не понимать;

10) когда вы радуетесь жизни, вас обвиняют в легкомыслии;

11) вас часто и с удовольствием подставляют;

12) о вас распускают слухи, не только мерзкие, но и откровенно идиотские;

13) вам все время ставят в пример какое–нибудь пресное ничтожество, обитающее где–то неподалеку;

14) если поблизости вертится и глупо хихикает побитый жизнью идиот/идиотка, вам многозначительно кивают и подмигивают: мол, вот она, лучшая партия для тебя — даже если вы уже давно свою партию сделали и счастливы в браке.

Мы понимаем: подставлять в описываемые обстоятельства родных предков в качестве отъявленных Яго – дрожь берет. Ну не должны родители завидовать собственным детям! Может, у звезд Голливуда и случаются подобные истории… Вон как маменька Деми Мур дочку доставала, делая то же, что и Деми, но с некоторым разрывом во времени: дескать, смотрите, я тоже так могу! И даже снялась вслед за дочерью на обложку журнала — обнаженной и беременной, несмотря на более чем зрелый возраст и слабый материнский инстинкт. Но это же аномалия! В нормальном мире обычных людей ничего такого не бывает! Увы. Еще как бывает. И законы социальной конкуренции распространяются на всех, в том числе и на ближайших родственников.

Конкуренция между детьми и родителями бывает особенно яростной. С обеих сторон следуют действия, явно выходящие за пределы не только хорошего тона, но и хорошего вкуса. О нравственности и говорить не приходится. Зависть, как мы уже упоминали – среда токсичная, разъедающая. Она способна растворить даже могучий материнский инстинкт, выработанный дикой природой как надежное средство защиты малолетнего потомства. А в отцовских чувствах, гораздо менее диких и природных («условная любовь» — писал о них немецко–американский философ и психолог Эрих Фромм[50]), вообще практически всегда присутствует момент конкуренции. Обвинять родителей за подобные чувства как за предательство — нерентабельно. Хотя бы потому, что предательство совершается намеренно. А социальная конкуренция врастает в эмоциональную сферу сознания как психологический механизм.

Без соревнования между людьми, в том числе и близкими, нет полноценного эмоционального контакта.

Проблемы возникают тогда, когда старшее поколение отказывает младшему в уважении, в достоинстве, в партнерстве и начинает использовать свои возможности психологического давления. Эрик Берн называл такое общение пересекающимися трансакциями[51]: в такой ситуации один из участников диалога, резонно считая себя равным партнером, зачастую получает от собеседника унизительный ответ, пренебрежительное замечание, равнодушное отношение… Последствия бывают разными. Хорошо, если в характере молодого человека, которого дожимает родня, есть изрядная доза негативизма. У него достанет сил протестовать против позиции Ребенка, на которую его пытаются поместить.

Но бывает и иначе: повзрослевшее чадо начинает бояться любого общения с родителями. И… уходит в партизаны, в подполье, ложится на дно. Родители вообще перестают узнавать о нем новое и интересное. На все вопросы он отвечает равнодушно–безразличным «Нормально!» и не пускает родных в свою жизнь дальше коврика с надписью «Вытирайте ноги и уходите!» — и подобное положение может продлиться несколько десятилетий. Отказаться от общения с родителями – подход радикальный, даже экстремистский. Если у вас есть такая возможность, попробуйте вернуть их в рамки комплиментарной трансакции – для контакта это оптимальное условие. Пускай возьмут себя в руки, осознают собственные стремления и попробуют соревноваться честно. В конце концов, на кону всего–навсего их самолюбие, а не бюджет отечества на ближайший год.

Мы хотим рассказать читателям о маме нашей коллеги. Коллегу звали Анна, а ее маму – Антонина Михайловна. Антонина Михайловна была женщина увлекающаяся, импульсивная и активная. Видимо, эти свойства и сформировали ее психотип. Во всяком случае, она вечно затевала какие–то провальные проекты, носилась с безумными идеями, излагала грандиозные планы. Правда, ни на чем не могла сосредоточиться. Поэтому из ее затей никогда ничего не выходило. Впрочем, Антонина Михайловна не унывала, а перескакивала на новые проекты, идеи и планы, столь же неудобоваримые. Чем только эта женщина не собиралась заработать себе состояние: то решит шампиньоны в подвале загородного дома выращивать, то вздумает организовать собственный фитнес–клуб там же – на десяти сотках… Вы скажете, что тетенька просто искала выход из финансовой «ямы»? Возможно. Но самые нелепые прожекты рождались в голове Антонина Михайловны после общения с дочерью.

Анна, как мы сказали, была нашей коллегой – писала книги и статьи в глянцевые журналы и не слишком обращала внимания на заморочки родительницы. Впрочем, ее не переставали удивлять регулярно возникающие у Антонины Михайловны намерения перещеголять дочку по всем статьям, извините за каламбур. Если друзья в разговоре с этой дамой упоминали профессиональные дочкины успехи, Антонина Михайловна как бы глохла. Никакой «стандартно–материнской» реакции, никакой растроганности, никакого аханья по поводу того, какая ее Анечка умная девочка. Нет, не сказав и двух приличествующих случаю слов, Антонина Михайловна с нажимом принималась щебетать насчет своих дел. Ну, бывает, может, тетке просто неинтересна вся эта журналистская тематика. Ей бы о чем попроще – клумбочки, коврики, подушечки… Но через некоторое время, когда разговор об Анне почти испарялся из памяти, в голове у Антонины Михайловны отнюдь не неожиданно рождался судьбоносный замысел: надо бы мне завалить Москву бестселлерами собственноручного производства! Или, если разговор был не о новой книге дочери, а, например, о купленном ею кожаном диване, честолюбивая мамаша собиралась прикупить целый гарнитур – и непременно кожаный, со вставками красного дерева. Ну и что, что его некуда ставить? Найдем, куда! В хозяйстве все пригодится! Мы понимали, что в мозгу у Антонины Михайловны звучит: «У Аньки есть – значит, мне тоже надо!» — и посмеивались про себя.

Надо признать: у Антонины Михайловны плоховато получалось забивать голы в дочкины ворота. Ей не хватало настойчивости. Как только на пути к воротам возникало препятствие, она теряла весь свой энтузиазм. Для успеха на любом поле – в области писательства, фитнеса, дизайна интерьеров или в любой другой – требуется целеустремленность и работоспособность. Одной соревновательности мало. Если главная ваша цель состоит в игре на понижение, в демонстрации пренебрежения к сопернику – вам же ничего не требуется достигать! Достаточно наморщить нос, фыркнуть, отвернуться и промолчать. А для собственных достижений надо захотеть реальных благ и побед для себя. Тогда появляется стимул, чтобы преодолеть полосу препятствий. Будь у Антонины Михайловны подобный стимул – может, импульсивная сторона ее натуры и взяла бы верх. Она бы не только ввязывалась во всевозможные мероприятия, но и доводила бы свои намерения до конца. Глядишь, нашла бы себе подходящее занятие и преуспела бы на одном поприще, а не металась от прожекта к прожекту. Но, поскольку никаких желаний, кроме моральной победы над дочерью, у Антонины Михайловны не наблюдалось – и вершин она не покорила, и богатств не нажила. Вот такая история семейных отношений Деми Мур и ее маменьки, перенесенная на российскую почву.

Однажды у нас с Анной возник разговор на эту тему. Она отмахнулась: «Да знаю, знаю. Меня это все уже даже не раздражает. Неохота зря нервы тратить. Мама всегда такая была: в детстве она мне без конца рассказывала, как хорошо училась в школе; я подросла – начались истории об умелом ведении хозяйства; поступила в институт – выслушала море саг про то, как мама привлекала мужские сердца; теперь слушаю разговоры о неувядаемой мамочкиной молодости и о ее выдающемся уме. Пылкий нрав плюс хроническая бестолковость равно болтливость минус слушатель». Мы тоже пришли к выводу, что стоит взять на вооружение эту формулу. Особенно в том, что касается «минус слушатель». И сократили общение с конкуренткой собственной дочери до минимума.

«Что же это такое?» – спросите вы, — «Как же можно так низко пасть, чтобы наезжать на собственного ребенка?» А может, не скажете. Потому что сериалы, мыльные и исторические, драмы и мелодрамы построены именно на неправильных отношениях между близкими – на отношениях, далеких от любви и дружбы. И даже от ровной приязни. В наши дни, к счастью или к несчастью, все большее число людей предпочитает не фантазировать, а знать: идеальная форма (или, если хотите, формула) отношений мало походит на действительное положение дел.

Некоторым собственное «Я» дороже, нежели благополучие и здоровье их детей. Для первобытного или даже средневекового сознания подобное распределение ценностей абсолютно обычно.

В дальнейшем мы вернемся к этой теме и расскажем подробнее об индивидуальных причинах такого «возврата к средневековью». Но сейчас поговорим о причинах общественных. Главная из них называется pecking order – «порядок клевания». Термин родился из инстинктов стайного поведения. В стае птиц есть группа доминирующих особей – они могут клевать всех остальных, если те вздумают им помешать или начнут соперничать за еду, самку или территорию. Главной группе подчиняется менее главная, которая не трогает доминирующих, но клюет третью, еще более бесправную. Третья, в свою очередь, не жалеет клювов на четвертую – и так далее. В зависимости от многочисленности членов стаи. Нижняя группа не может клевать никого, кроме представителей своей собственной компании маргиналов. На этом уровне социальная конкуренция решает уже не вопросы комфорта, а вопросы выживания. Вот почему здесь она беспощадна.

Польский писатель Вильгельм Шевчик заметил: «Хуже всего неравенство среди слуг». Чем скромнее социальное и финансовое положение человека, тем жестче его обращение с конкурентом. На высшем уровне сотворить с соперником такое можно, если на кону кругленькая сумма с шестью, а то и девятью нулями, место в парламенте или в президентском кресле, контрольный пакет акций… А внизу убьют за любую малость – ведь эта малость может отделять жизнь от смерти.

По схеме «порядка клевания» устроена и молодежная субкультура, и мир взрослых людей. Единственный, кто постарался изменить мир, был король Артур, основавший Круглый стол. В обычных замках рыцари сидели за прямоугольным столом – чем знатнее, тем ближе к королю, сидящему во главе стола. На дальнем конце помещались те, кто не мог похвастать ни происхождением, ни королевской милостью. Но все сидящие за круглыми столами равны. Или считаются равными, хотя и в легендах о короле Артуре среди рыцарей первым числился Ланселот, а последним – незаконный сын Артура Мордред… Но внешне все выглядело абсолютно политкорректно. Поэтому традиция ставить круглую мебель в зал для переговоров сохранилась. Равно как и идеи свободы, равенства и братства, которые периодически возвращаются и приносят море крови и горы трупов. Видимо, прав был Оноре Бальзак: «Возможно, равенство – это право, но никакая сила на земле не сделает его фактом».

И, поскольку мы хотим равенства лишь с теми, кто выше нас, еще в детстве у нас появляется желание влиться в какую–нибудь группу крутых ребят. Оно основано на очень древней и очень примитивной тактике выживания. Эта информация заложена в подсознании. А миндалины, самые древние структуры мозга, которые в детстве распоряжаются человеческими эмоциями, превращают желание в очень сильное стремление. Ведь в детстве и в юности чувства охватывают нас целиком, они не поддаются контролю и не знают границ. Так проявляет себя первобытная жажда жизни. Всяческая регламентация со стороны рационального мышления почти не срабатывает. И хотя мы повзрослели, а наш мозг передал функцию обработки эмоций лобным долям, это не значит, что подсознание смирилось с такой рокировкой. Поэтому время от времени все мы испытываем рецидив инфантилизма. И ищем, с кем бы в очередной песочнице подружиться. Мечтаем, чтобы нас оценили извне – но не как–нибудь, а высоко!

Хорошо, конечно, решать вопросы мирно, за тем самым круглым столом, с благовоспитанными и предупредительными рыцарями. Но, увы, в большинстве случаев мы оказываемся не на пиру, а в зоне психологического конфликта. Здесь многие индивиды превращаются в комбатантов[52] - совершенно так же, как в зоне военных действий. Человек всего себя посвящает задачам выживания. И неважно, что физические условия для выживания – еда и кров — у него имеются.

Психологический комфорт – не роскошь, а жизненно важное условие.

Итак, психологический комбатант делает то же, что и обычный человек, но самые простые действия – в частности, индивидуальный контакт – у него получаются хуже, чем у «мирного населения». Он боится негативных ощущений и отрицательных последствий, к которым этот контакт может привести. А потому старается не делать резких движений души, не раскрываться, не оставлять без защиты слабые места и болевые точки – в общем, он замыкается, прячет свою индивидуальность от окружения, впадает… верно, в депрессию. Или наоборот, нападает без объявления войны и провоцирует гонку вооружений – разражается (даже хочется сказать «разряжается») обвинениями по пустяковому поводу, смотрит исподлобья и поминутно демонстрирует неприязнь и недоверие. А тем временем его личностный компонент слабеет, нивелируется. Если не сказать «самоустраняется». Он становится частью своего воображаемого войска.

До такого можно дойти при конфликте поколений. Втягиваясь в эту «не нашу войну», мы поневоле пропускаем момент, когда перестаем видеть в себе и в оппоненте людей. A la guerre comme a la guerre[53], как говорят французы. Мы начинаем воображать себя символами эпохи, как ни высокопарно это звучит. Неудивительно, что мы становимся безжалостны: ведь символы не могут страдать и болеть. Они могут только умирать, потому что дальнейшее их существование представляется нецелесообразным. Кем же надо стать в ходе подобной войны символов, чтобы дальнейшее существование близких представлялось бы нецелесообразным! А ведь бывает. Потому что конфликтующие стороны иной раз и не сознают, с кем у них «ля гер» ведется – с человеком или с эпохой, которую тот олицетворяет. Причем количество выигранных битв прямо пропорционально количеству ближних, ставших дальними. А то и очень дальними. Какой из этого следует вывод? Вывод таков: индивидуальность взаимоотношений в том и состоит, чтобы с самого начала спора, дискуссии, конфликта четко представлять себе, за что каждый из спорщиков борется и чем готов рискнуть в случае поражения. Или победы.

Агрессивнее всего ведут себя психотипы, склонные к сверхконтролю, маниакальные, импульсивные, эпилептоидные. Первые три со временем все–таки сдадут свои форпосты и двинутся с обозом куда–то по Смоленской дороге – оттого, что настрой поменялся, ушла депрессия или мода новая пришла… Но уж если эпилептоид во что–нибудь уверовал, он будет биться до конца. Своего или вашего. С ним и воевать–то неинтересно: он не берет пленных, не принимает парламентеров и даже шпионов не засылает. Палит себе из тяжелых орудий и палит, пока не иссякнут боеприпасы. Тогда какой–нибудь очередной боевой орел становится манекеном с сюрпризом – антикварным болваном, брюзжащим себе под нос. А вот люди, в чьем характере много психастеноидных черт, вообще бы предпочли обойтись без конфликтов. Ну, натура такая, мягкая. Они скорее уж заключат мир на кабальных условиях, согласятся на любые аннексии и контрибуции – лишь бы без эксцессов.

Утешить обладателя подобной натуры нам, честно говоря, нечем. Надо учиться вести конфликты, надо. Отказаться от сопротивления – все равно что пригласить племя каннибалов на сытную трапезу. Вас сожрут и спасибо не скажут. Поэтому овладевайте соответствующей наукой – если не наукой побеждать, то по крайней мере наукой не капитулировать.

Главное, научитесь ставить грань между личностью – и своей, и личностью противника – и лозунгом.

Идея может измениться, развиться, процвести, отплодоносить и увянуть. А лозунг либо есть, либо нет. Вот и получается, что защищая это словосочетание, вы не на развитие и плодоношение индивидуальных отношений рассчитываете, а на уничтожение противника. Чтобы не было ни его лозунгов, ни его самого. Страшноватый подход. Поэтому спорить нужно грамотно, цивилизованно. Проще говоря, не до смерти.

Кто–то может поинтересоваться: а с чего это вы решили, будто я, любящий ребенок своих родителей, стану воевать со своей родней? Да кто меня заставит позабыть святой долг родственной любви? Не кто, а скорее, что. Причин для родственного конфликта в любом обществе – и бедном, и богатом – более чем достаточно. Потому что поводы для столкновений в изобилии присутствуют и вовне, и внутри нас, и между нами. Это разница взглядов, ценностей, ощущений и интерпретаций. Окружающая среда поставляет нам средства для разногласий, внутренняя – средства для эмоциональной разрядки. Что оказалось главнее в тот или иной момент, для того или иного человека, понять может разве что психоаналитик.

Подумайте над этом сами и попытайтесь дать понять родителям, что их и ваши представления о благополучии несколько, гм, различаются. То, что родители трактуют как пустяки и блажь, на самом деле является серьезным фактором повышения вашего социального статуса. И если, например, вам самому в принципе наплевать, по какому мобильнику звонить, на каком принтере печатать и по какому факсу посылать, то ваше окружение должно видеть, что ваша оргтехника – дорогая, крутая и новехонькая. Это для имиджа хорошо, а значит, и для бизнеса. Или приблизительно то же самое — про объем груди, пухлость губ и элегантность туалета. Значит, надо обсудить вопрос о вложениях в ту блажь, которая на современном языке именуется «имиджем». И не стоит обвинять родителей в косности, это доведет вас до гонки вооружения и эскалации конфликта. Будьте дипломатичны. Скажите лучше: во всем повинны стереотипы, которые на практике облегчают человеку жизнь и ускоряют его реакцию – до тех пор, пока не устарели. Но, устарев, они могут отрезать личность от мира Великой Китайской стеной. Предки, будьте креативны, отстегните кто сколько может.

Но и сами не перегибайте, не обрушивайтесь на родню с обвинениями, переходящими в оскорбления. В споре надо отстаивать свою точку зрения, а не уничтожать оппонента. Но это возможно лишь в том случае, если спорящие не видят в противниках «оборотней в халатах» — опасных существ, пришедших прямиком из сумрака и подменивших собой таких милых, домашних, любимых родственников. Наступление на идеи, которые нам особенно дороги, вызывает неадекватную реакцию. Чтобы понять, где вас заносит, проведите ревизию собственных «сверхценностей». Может быть, родительская любовь окажется не последней в списке того, что вам бы хотелось сохранить на всю жизнь.

Конечно, родители не ангелы. Не стоит их идеализировать. Тогда вы не будете предъявлять своим близким чрезмерных требований – таких, будто спрашиваете не с человека, а с херувима. Или с серафима. Поговорим о тех грехах, вернее, о тех проблемах, которые испытывают все родители при поиске контакта с детьми. Все, даже самые любящие.

Примечания:

3

Рефлексия – размышление, полное противоречий и сомнений. В психологии так называется анализ собственного психического состояния.

4

Акцентуация – предельная выраженность той или иной черты, при которой наблюдаются отклонения в поведении, но не выходящие за пределы нормы. Так бережливость становится скупостью, а педантизм – перфекционизмом. Но акцентуант – не психопат, хотя его поведение может вызывать недоумение или недовольство. Впрочем, есть шанс, что при дальнейшем «переразвитии» поведение акцентуанта может перейти в психопатическое.

5

Дж.Р.Р. Толкиен. Две твердыни.

33

С. Довлатов. Ремесло.

34

К. Юнг. Проблемы души нашего времени.

35

Библейская легенда об Аврааме, старшем из израильских патриархов, прародителе еврейского народа. Бог испытывал Авраама, требуя принести в жертву всесожжения единственного сына его Исаака. Но когда патриарх занес нож над Исааком, ангел остановил его.

36

Взрослый – инстанция психического аппарата, либо, согласно теории Э. Берна, состояние психики, почти полный аналог фрейдовского «Я». Руководствуется принципом реальности, имеет последовательное и логичное мышление, ориентирован на конструктивное решение проблем, его целью является деятельность и близость.

37

Родитель – инстанция человеческой психики, либо, согласно теории Э. Берна, состояние психики, аналог фрейдовского «Сверх–Я» – в той его части, которая происходит из идентификации личности с собственными родителями.

38

Проклятие (сценарный итог) – родительские угрозы ребенку в отношении его дальнейшей судьбы: «Из–за своего характера (глупости, бездарности, лени и т.п.) ты никогда ничего не достигнешь!», «Ты не выйдешь замуж из–за своей полноты (кривых зубов, коротких ног и проч.)!», «Ты заболеешь и умрешь, если не будешь заниматься спортом (не сядешь на диету, не будешь следовать моим советам и др.)!» В жизни человека сценарный итог предрекается, предписывается родителями, однако он будет недействителен до тех пор, пока не будет принят ребенком. От «проклятия» ребенок может избавиться, выполняя родительские предписания: «Не ешь это! Не ходи туда! Не водись с ними!»

39

Напоминаем: это персонаж трилогии Дж.Р.Р. Толкиена «Властелин колец» — волшебник, великий мастер пускать «потешные огни».

40

«Попался, негодяй!» – сценарий игры состоит в том, чтобы навязать партнеру «игрока» как можно больше обязательных условий, нарушение одного из которых влечет со стороны «игрока» реакцию гнева и возмущения. Чем больше вероятных условий, тем скорее они будут нарушены, тем ближе выигрыш для «игрока». Скрытый мотив заключен игры именно в возможности разрядить агрессивный импульс, а выигрыш – в конечном психологическом подавлении партнера, лишении его свободы воли.

41

Для читателей, далеких от байкерства: чопер – категория мотоциклов, созданных не для крутых виражей и не для прямого въезда в мир устойчивой паранойи, а для путешествий на большое расстояние и для неспешных прогулок по городу. Удобное сиденье, магнитола, возможность ехать долго–долго – под любимую музыку с расслабленной спиной. Для теплого времени года – отличная вещь.

42

Под музыку этого композитора уже второе столетие изящно мрут лебеди разной степени упитанности. И даже те, кому совершенно не нравится «Умирающий лебедь» как таковой, не могут отказать этому зрелищу в некоторой трогательности.

43

М. Салтыков–Щедрин. Господа Головлевы.

44

«Библиотека для чтения», т. 16, цензурой разрешено 30 апреля, 1836 г.

45

Из письма к М. Щепкину от 29 апреля 1836 г.

46

Из письма к М. Погодину от 10 мая 1836 г.

47

М. Булгаков. Мастер и Маргарита.

48

И. Ильф, Е. Петров. Двенадцать стульев.

49

В. Шекспир. Отелло.

50

Э. Фромм делил чувство любви на «условное» и «безусловное»: то есть любовь бывает «за что–то» и «просто так». В большинстве случаев матери любят детей безусловной любовью – за сам факт существования, с момента появления ребенка на свет; отцы – за продолжение своего рода, дела и др., или за личные успехи, или за сходство с собой, но для формирования такой условной любви требуется причина и время. Впрочем, Э. Фромм не отрицал вероятность возникновения условной любви у матерей или безусловной – у отцов.

51

В теории трансактивного анализа Э. Берна комплиментарными (дополнительными) трансакциями называется общение без столкновений. Например, если собеседники занимают позиции Родителей и обсуждают друг с другом современную молодежь, или с позиций Взрослых на логическом уровне решают общие проблемы, или как Ребенок с Ребенком идут к эмоциональному сближению. Также трансакция бывает комплиментарной, когда один занимает положение Родителя и обращается к другому, как к Ребенку, и собеседник отвечает как Ребенок. Но если на обращение Взрослого ко Взрослому следует ответ Родителя Ребенку: например, подчиненный предлагает начальнику решение проблемы, а тот его резко осекает, даже не дослушав, то это пересекающиеся трансакции, неконструктивные, ведущие к конфликту. В них характер обращения не соответствует характеру ответа.

52

Комбатанты – в международном праве так называются лица, входящие в состав вооруженных сил воюющих государств и принимающие непосредственное участие в военных действиях.

53

На войне как на войне (фр.).