• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

У этой книги, несомненно, много действующих лиц и соавторов. Она – незаконное дитя уже потому, что вымечтана, вытащена из провалов неопределенности, недосказанности и суеты. Заметки на манжетах, записки на салфетках, проборматываемые строчки для памяти, картинки-рассказики – тот сор и серпантин, из которого, «не ведая стыда»… Конечно, и дни, и часы работы с видеозаписями, сидения над чистыми страницами, мучительные поиски выхода и смысла. И конечно, опыт – и там, и здесь. Многое приходит поздно – но ведь в конце концов приходит же!

До сих пор мне трудно представить себе занятие более увлекательное, загадочное, рискованное и благородное, чем путешествие по чужой жизни и судьбе, с надеждой «отзеркалить», расколдовать узелки памяти и души и изменить. И та особая чуткость, близость и новизна происходящего – есть ли лучшая награда?

Интегративная эта книга еще и потому, что пресловутый разговор издателя с писателем, продюсера с исполнителем, терапевта с клиентом – все это отношения между разными ипостасями и ролями автора в поисках себя. Хочется верить, что в книге отражен профессионализм, знакомство с хрестоматиями, авторская индивидуальность и стиль, искусство упаковки. А также сплав надежды с отчаянием, неповторимости с тривиальностью.

Мне очень помогли в рождении этой книги. Хочется поблагодарить Оксану Литвин, Виталия Лейбина, Елену Пуртову, чья помощь, такт, талант и терпение способствовали не только улучшению, но и факту ее появления. Анна Печерская очень внимательно и заинтересованно отредактировала рукопись книги. Я благодарен Александру Загорскому за многолетнюю помощь в видеосъемках моей работы. И, конечно, герои, прообразы и персонажи этой книги, которые так много доверили мне и так ко многому обязали. Их имена в книге изменены, их лица и характеры навсегда со мной. Им – моя глубокая благодарность.

Ну, вот и все… Теперь книга живет своей жизнью, и уже ей хочется пожелать удачи.

(Л.К.)

Эта книга – о поиске ресурсов в человеке как средстве его излечения, о поиске волшебной дверцы, которую один человек может открыть для другого. Она состоит из девятнадцати новелл, в которых рассказаны истории различных психотерапевтических случаев, но все они объединены одной общей идеей: в каждом человеке есть разные части, они находятся в определенном взаимодействии, и это взаимодействие может быть более эффективным, более успешным. Результат взаимодействия в системе оказывается всегда большим, чем суммирование частей. Точно так же это можно сказать и про любую книгу – в целом книга обладает неким системным качеством. Настоящий текст развивался сам из себя, возникал из неожиданных диалогов и олицетворяет собой важный для меня принцип: нет единого принципа, по которому все происходит, но в каждом конкретном случае принцип выстраивается именно из уникальности случая. Эта книга – не просто собрание новелл, но еще и возможность для читателя отыскать собственные волшебные дверцы к ресурсным состояниям.

Новеллы связаны авторским началом, азартом новизны в каждом случае. Они объединены одной общей методикой – интегративной гипнотерапии. Это авторская методика. Она позволяет выводить клиента в эмоциональное пространство, отличающееся от обыденного. Я не просто навожу транс, но и рассказываю людям, находящимся в трансе, сказки. В этих сказках я обращаюсь одновременно к нескольким частям человека, благодаря чему у него возникает возможность нового решения. Новое решение возникает и как результат моего собственного поиска, передающийся клиенту. Мне кажется очень интересным играть с разными поверхностями, которые человек собою являет. Идея интеграции частей человека используется в различных видах психотерапии, но, как правило, их работа бывает обращена к одной-двум ипостасям человека, локализуется вокруг одной-двух его проблем. Отличительные особенности моей техники интегративной гипнотерапии – системное видение человека, связывание несовместимого, хирургии – с терапией.

На мой взгляд, вся терапия построена на двух китах: трансе и игре. Очень тонкая игра – языковая, двигательная – приводит к трансам. Тонкие трансы хорошо одушевляют, оживляют способность человека к игре. Сочетание транса и игры, как мозаика из контрастных взаимодополнительных плиточек, создают терапию и терапевтическое взаимодействие между людьми. Я имею в виду не столько глубокое впадание в транс или веселящую игру, сколько игровые движения, созвучные реальности, и наоборот, внутрь – к отрыванию, улетанию. Такая игра между активностью и пассивностью, между собственными выборами и страдательностью – две стороны транса. На мой взгляд, хороший транс – это то, что очень ненадолго, игольчато уходит в другую реальность. Такой уход часто вызывает ощущение, что в субъективном времени проходит гораздо больше событий, и они обладают большей эмоциональной заряженностью. Возможность с помощью транса, или игры, существовать в другом измерении – критерий здорового, радостного человека. Человека, который может иногда быть более монотонным, а иногда более собранным и концентрированным, умеет быть отстраненным, защищенным от происходящего и умеет спокойно терять себя, идентифицироваться с кем-то, быть охваченным событиями. Важная сторона здорового человека, человека играющего – отпускание традиционного себя, своего самосознания, своего тела. Именно это и достигается в трансе. Транс – это тренинг отпускания, возможность человека потеряться в игре, в воображении, в исцеляющем вымысле, а потом опять найтись.

Мне всегда казалось, что ситуация такого ровного дозированного присутствия, которое в социальной проекции выглядит как необходимость находиться на работе «от и до», сделать там «от и до» такую-то работу, играть по каким-то правилам, иными словами, быть безопасным, прирученным, цивилизованным членом общества, является искусственной. В бытовой проекции подобное обязательное ровное включение выглядит так: на уровне присутствия делай все, что нужно, а думай о чем угодно. Это очень сильно раздваивает многих людей, они улетают далеко в своем сознании и присутствуют только формально. Терапевтические, трансовые техники дают человеку возможность безопасно далеких уходов в своем сознании, разрешенных странностей думания. Такая возможность – находить разные пространства своего сознания – позволяет человеку безбоязненно пребывать в рутинном времени, находить в нем приятное, не убегать от него. Здоровый человек как бы преодолевает время и пространство, сначала моделируя их, а затем переходя к возможности другого обращения с реальным временем и пространством.

Интегративная гипнотерапия – это авторский метод, ее особенности отражают мои личностные свойства, она несет в себе важные отзвуки меня самого. Мне было важно уметь управлять состояниями сознания – как своими собственными, так и другого человека: более произвольно засыпать, более просто решать какую-то проблему, лучше думать. Инструментальное вращение сознанием заключается в переводе его в другие состояния – состояния бoльших возможностей, где есть место воображению, охваченности и другим идентификациям. Все эти черты характеризуют трансовое состояние сознания. Транс решает для меня также важную личную проблему совмещения интенсивного присутствия и потребности его отсутствия.

Для меня также личностно важно то, что у меня с детства сохраняется ощущение плохих, неумелых рук. Окружающая реальность как бы неподвластна мне. И возможность оперировать этой человеческой реальностью на уровне образов, нерукотворных воздействий является важным воплощением внутреннего. Так же, как и близорукость. Необходимость приглядываться к визуальному туману в конце концов привела к тому, что появилось ясное вглядывание во что-то неизвестное, когда вдруг начинают ярко играть детали. И такие переходы между близорукой блеклостью и отчетливой ясностью – важная часть интегративной гипнотерапии.

Мне кажется, что в терапии очень важно прислушиваться ко внутренним подсказкам, что сейчас нужно сказать или сделать. Такие подсказки не вытекают логически из того, чему тебя учили, или из того, к чему тебя призывает или на что провоцирует твой клиент. Эта обращенность внутрь самого себя, вылавливание чего-то неизвестного на самых разных глубинах мне кажется важной для поддержания терапевтического поиска. Если заглушать этот внутренний голос, поток свободных ассоциаций, то ощущения становятся более бедными и скудными. Теряется динамика процесса. Мне очень нравится, что наведение транса позволяет раскрепостить свой внутренний словесный поток, поток образов.

Метод интегративной гипнотерапии складывался из трех составляющих моего опыта: (1) моей психотерапевтической практики; (2) наблюдения за работой других профессионалов; (3) собственного психотерапевтического опыта.

Я занимаюсь психотерапией около двадцати лет. И большую часть этого времени я учился у пациентов и собственной интуиции. Моя первая специальность – невропатолог – нравится мне тем, что она очень точная, в ней все раскладывается по полочкам. Но к концу обучения в медицинском институте я понял, что, с одной стороны, человек рассматривается здесь как нечто вполне материальное, а с другой стороны, неизвестного гораздо больше, чем известного. Существующие медицинские подходы к человеку отталкивали меня своей статичностью и настораживали тем, что люди, которые этим занимались, часто оказывались такими перегоревшими, незаинтересованными. С другой стороны, мне казалось, что психологические знания, которые мне хотелось бы получить, разбросаны везде: в поэтических текстах, в лингвистических штудиях, в случайных книжках, мифологиях. И между этими подходами нет мостика. У меня сохраняется ощущение некоей тайны, ощущение, что где-то это существует, может быть, на Западе, но мне оно пока недоступно. Это ощущение тайны, которую можно открыть самому, или где-то найти, или просто дозреть до этого, было каким-то магнитом, вело меня куда-то.

Потом, приобретя психиатрический опыт, я занимался практической психологией. Мне стало понятно, что в готовом виде практической психологии не существует – о человеке можно думать и размышлять, а не получать готовые знания. Это был важный для меня опыт, состоящий в том, чтобы осознать: нельзя вначале продиагностировать, а потом воздействовать. Процессы диагностики и воздействия являются слитыми в каждом шаге работы. Поэтому тем ранним годам я обязан очень важной составляющей в своей работе – опыту отчаяния, когда ты не знаешь, что именно делать, но что-то сделать нужно. В каком-то смысле, это опыт сельского врача, когда, может быть, ты делаешь работу не очень умело, но кроме тебя ее вообще никто не сделает. Я благодарен тому времени, когда брался за совершенно бесперспективные случаи, за которые нельзя было бы браться. Будучи потом личностно проработанными, такие случаи очень важны. С одной стороны – ощущение хирурга, который режет тело, а не человека, с другой стороны – трепет собственных чувств: нельзя и хочется, отчаяние и надежда, риск и профессионализм. Это был совершенно новый набор ощущений. Важно просто не передозировать их, а удержать в состоянии равновесия, чтобы не впадать в эмоциональный накал и не уходить в хирургическую стерильность. Для меня очень важен этот личностный прошлый ресурс – выживание на пустыре. У меня есть ощущение, что я могу к любому случаю придумать собственный прием, метод, свой изящный способ работы. Я знаю, что не нужно бояться рискнуть или крепко взяться. Не следует все время стараться быть ласковым, оставаясь на радостной и светлой стороне взаимоотношений. Мне кажется, более важно, чтобы чувства менялись и мерцали. Горе может смениться радостью, отчаяние – надеждой, поэтому не нужно бояться иногда совершать ошибку. Иногда бывает достаточным недолгое, но болезненное воздействие. Если в процессе терапии ты нажимаешь на болевую точку, это не значит, что ты ее вызвал. Скорее всего, она уже существовала, просто ты на нее нажал. И, может быть, нажимая эту болевую точку, ты в конце концов даешь очень положительный эффект. При этом я считаю, что нужно избегать всех болевых точек, но не надо их бояться, потому что бывает необходимо что-то выдавить, что-то иссечь. Очень важно допускать такое временное неприятное воздействие, надо идти в теневые зоны, часто резко, потому что иногда резкий ход гораздо менее болезнен, чем постепенный.

В том профессиональном отрочестве для меня очень интересным был опыт общения с несколькими московскими психотерапевтами, к которым я ходил на сеансы. Это Марк Лейнгольд и Давид Черняховский, которые работали в психиатрических диспансерах. Они не знали ни про какие школы и техники, но сами работали очень ярко, спонтанно, сильно и неожиданно. Работали как ветеринары: успокаивали, поглаживали, лечили, перевязывали, только в терапевтическом смысле. Опыт тех лет – неописанная и неоцененная вещь, издержки нашей тогда бесписьменной профессиональной культуры. Это тоже было для меня важным – видеть, что такой уровень работы существует. Впечатления того времени подливали романтики в огонь будущего профессионализма.

Вторую составляющую моего опыта образует тот период, когда мне пришлось заниматься организацией учебных семинаров самых «отборных» западных психотерапевтов и много ездить на международные конференции. И вот тогда, на фоне своего «фельдшерского» профессионального опыта, я увидел огромную россыпь достижений профессионалов-психотерапевтов. Увидел совершенно замечательные подходы семейной терапии, гипноза, психодраматические, гештальтистские, психоаналитические. Увидел профессионалов, которые выросли в совершенно разных традициях. Некоторые повторяющиеся детали и уже готовые психотерапевтические изделия. То есть, если я до этого привык работать с инструментами, которые сам для себя делал, по случаю находил или покупал, то теперь вдруг получил возможность увидеть первоклассную лабораторию, супермаркет, где все разложено по полочкам и указано, что для чего предназначено.

Я много смотрел, как работают другие люди. И то, что видел, отсекало то лишнее, что делал я сам. Чем больше я видел, тем лучше понимал, что делаю сам. Мне были особенно интересны терапевты, которые отчетливо работают в парадоксальной манере. Карл Витакер мне понравился сочетанием простоты, «отвязности» и одновременно мудрости. Он был похож на старого ветеринара, который помогает родам лошади. Крепко держит ее и в нужный момент тянет, а в нужный момент поглаживает. И он нисколько не заинтересован тем, кто в этот момент рождается, потому что знает: всегда рождается одно и то же. Но он заинтересован именно в этом локальном, никому другому не заметном действии: где погладить, где надавить, где потянуть. И Витакер выполняет весь рабочий процесс, который, с одной стороны, автоматичен, а с другой стороны, совершенно нов. Для меня это было россыпью приемов, рождающихся здесь и сейчас.

Затем Фрэнк Фарелли, который тоже работает в провокативной манере. Он представляет собой сочетание карточного шулера, ковбоя и оперного певца. И несмотря на такие комиксные представления, он берет человека и вводит его в сильную зону риска, неожиданности и провокативности, при которой человек, оставаясь в неких сильных объятиях, рамках, начинает вибрировать и вдруг находит в себе неожиданную территорию, открывает неожиданный взгляд на самого себя. Такое сочетание циничности, цепкости и одновременно легкости, воздушности мне показалось тоже очень любопытным, потому что это в каком-то смысле терапия бессмысленностью, когда берется любой смысл, утрируется, карикатурируется, и тогда все прочие смыслы становятся условными, ставятся в некие кавычки. От этих потерь, от изменения этих смыслов коренным образом меняются как физические, так и другие идентификации человека. Это терапия встряхиванием.

Я очень обязан своему учителю психодрамы Йорану Хёгбергу. Он показал мне, как можно очень плавно, бережно и терпеливо общаться с клиентом, извлекая из него, как из музыкального инструмента, любые чувства, давая возможность звучать любым струнам. Для меня это, пожалуй, образ такого хорошего танцора, который не столько делает красивые па, сколько очень спокойно и плавно двигается, легко танцуя с любым партнером. При этом танец как будто бы лишен энергетики и сексуальности, но в нем каким-то неожиданным образом партнеру помогают правильно ставить руки и ноги. Человек теряет неловкость и начинает вдруг ощущать свое тело и легко двигаться. В психодраме я ощущал себя как упрямящегося ребенка, которому трудно двигаться и который постепенно, незаметно для себя начинает входить в этот ритм воздействия. Хёгберг показал мне эффектную и спокойную манеру работы с самыми разными проблемами. Я имею в виду не окончательное решение проблемы, а само психотерапевтическое движение, когда имеется возможность остановки в любой точке, движение с продолжением ровно до тех пор, пока этого хочется клиенту. Это пример движения от клиента и для клиента, танец для клиента и от клиента.

У Джеффри Зейга я увидел, что можно быть хорошим профессионалом и без стеснения сочетать в себе выраженные организационно-деловые качества.

Из «эриксоновских» людей мне понравился Стивен Гиллиген, один из первых гипнотерапевтов, которых я посмотрел. Мне он запомнился некоторой художественностью, импрессионизмом работы и одновременно тем, что все доводится до конца. Стивен Гиллиген берется за случай, применяет одну технику, другую, третью, и при этом он не в плену у собственных возможностей, не в плену у собственной мастерской. В этом есть определенная целостность.

Из последних встреч мне очень запомнился Отто Кернберг, нынешний президент Международной психоаналитической ассоциации. Мне он понравился ясностью и лаконичностью всех высказываний, скрупулезностью и нетрадиционностью анализа. Я наблюдал его сеанс супервизорской работы, на котором он стежок за стежком, вопрос за вопросом показывал некую изнанку терапии, изнанку того, что человек думает, чего боится, из чего состоит. Очень сильное зрелище. За один час, у всех на глазах, супервизия становится фактически клиентской работой и разворачивается такой полифонический экран, на который проецируются два случая сразу: и клиента, и терапевта.

Третья составляющая профессионального мастерства – это клиентская часть моего психотерапевтического опыта. Я посещал довольно много тренингов по семейной терапии, по групп-анализу, по гипнозу, но это было очень разрозненное обучение. Позже я прошел две длительные сертифицированные терапевтические программы, шестилетнее обучение психодраме и четырехлетнее – гештальт-терапии. На фоне уже имеющегося опыта работы и большой лаборатории других методов такое обучение дало мне толчок личностной проработки. Это было длительное обучение в одной группе, с одними тренерами. Менялась группа, менялся и я. Все происходящее было не столько обучением, сколько личностной работой.

Психодрама решила для меня терапевтическую проблему относительности любого возраста. После обучения психодраме я очень легко вхожу в любой возраст своих клиентов, легко теряю и приобретаю свой собственный. Относительность возраста надо не знать, а пережить. Очень важно иметь чувство жизни в любом возрасте – ощущать себя как молодого, пожилого, юного, зрелого.

Гештальтистская техника мне кажется более поверхностной и эклектичной, чем психодраматическая. Психодрама более цельная, в ней имеется отточенная процедура, широкий технический аппарат, при этом она бережней по своей сути.

Аналитическая работа в длительных программах дала мне ощущение принципиальной незавершенности терапевта. Я не верю, что какой-то терапевт может быть окончательно проработан. У меня есть ощущение зрелости, потому что я проработан в определенной мере, и это мне позволяет черпать из своего прошлого отчаяние и надежду, бесстрашие при встрече с неизвестным. Но бесстрашие должно сочетаться с осознаванием своих границ, надо знать, что переступаешь и куда возвращаться. Это все равно что иметь свой дом и быть в нем уверенным: уходить из него и в него возвращаться. Понимание собственных границ очень важно для терапевта, потому что всегда существует масса вещей, которые совершенно не проанализированы, не отреагированы, не отрефлексированы. Но этим процессом нужно владеть, и в каждом конкретном случае, в каждом эпизоде работы с клиентом необходимо оглядываться на самого себя, вести поиск слепых пятен. Личностная проработка терапевта не является прерогативой психоанализа. Для меня именно психодраматическая группа стала опытом личностной проработки, моей терапевтической колыбелью.

Иногда чувствуешь себя смотрителем древнего леса, который, с одной стороны, хорошо экипирован, а с другой стороны, знает, что лес очень большой и таит в себе неожиданности. И в каждый момент происходящего возможны и радость, и опасность. Личностная проработка дает ощущение покоя во время каскадерского движения вместе с клиентом.

Настоящая книга – опыт последних трех лет моей практики. В это время я не имел возможности заниматься психотерапией столько, сколько мне хотелось, и для меня была особенно важна психотерапевтическая практика в процессе тренингов. Поэтому каждый случай я воспринимаю как вполне серьезную психотерапевтическую работу, независимо от ее дидактических целей. И в каждом их этих случаев я вижу терапевтический эффект. Мне кажется, что при квалифицированной работе его просто не может не быть.

Книга про трансы отчасти сама обладает трансовым воздействием. При ее чтении у Вас могут возникать необычные состояния – рассеянность внимания, отвлечение на собственные мысли, переживания и воспоминания…