• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

«Его нет… его выдумал девичий стыд»[66]

Кого нет? Идеального союза любящих сердец нет. Девичий стыд или старческая эротомания тому причиной, но бездонное, словно небеса и столь же таинственное и незыблемое чувство «вечной любви» существует только в человеческом воображении. А в реальности «вечная любовь» проявляется исключительно в форме произведений искусства. И если кто–то намеревается превратить свою жизнь в такое вот произведение – он (она, оно) серьезно рискует. Рискует потерять все – вплоть до самоуважения, не говоря уже об уважении окружающих. Почему–то в неласковой действительности Джультетта и Ромео, Отелло и Дездемона, Сирано[67] и Роксана, Юнона и Авось как правило получают нелестную характеристику «больных на всю голову». И для возвращения пылким, но верным любовникам доброй славы, а также для придания их взаимоотношениям блеска и величия требуется… художественная обработка. Чтобы занудство, истерия, патологическая ревность и психологическая зависимость превратились бы в картину любви страстной. А то в «необработанном» виде на такое и смотреть–то не хочется, а не то что следовать примеру.

И даже если взять в расчет, что существуют не только шекспировские или бразильянские страсти, но и идиллические, нежные, устойчивые связи, которые наступают непосредственно за хэппи–эндом и подразумеваются под выражением «Они жили долго и счастливо и умерли в один день» — все равно это не жизнь, а кино. Или литература. Попробуйте прожить по одной и той же схеме лет двадцать, а не то что пятьдесят. Либо придется остановиться в развитии и сконцентрироваться на каком–нибудь хобби, лучше вместе с партнером. Например, на гастрономии и кулинарии, как старосветские помещики[68]. Либо одному из партнеров лучше всего откинуть копыта, а второй получит чудную возможность десятилетиями кадить фимиам памяти усопшего. Очень удобно: дорогой покойный превращается в священную реликвию, а оставшийся на этом свете — в жреца при этой самой реликвии. Остается лишь придумать и утвердить обряд, который заменит тому, кто не помер, живую жизнь на мертвый ритуал. Третьего, в сущности, не дано.

Почему? Да потому, что все и вся, не закоченевшее в доморощенных религиях или в искусственно поддерживаемом анабиозе, должно изменяться и расти. Или вянуть. В том числе и любовь. Если оба «производителя любви», некогда попавшие Амуру под горячую руку, изменятся физически и психологически – никакой нет гарантии, что температура любовного пламени не начнет понижаться. Сторонники моногамии могут от досады хоть по стенам прыгать, словно человек–паук, но право на развод и возможность в течение жизни заключить два–три брака – один из драгоценнейших даров цивилизации. И пусть меня растерзают и сожрут адепты «высоких отношений», я с места не сойду, повторяя за библейским царем, разошедшимся на цитаты: «Все проходит, и это пройдет»[69].

Кстати, о библейской и небиблейской древности: часто в качестве идеала чего угодно, в том числе и моногамии, нам подбрасывают предков. Иногда дальних – всяких там пра–пра–пра, иногда ближайших – папаню с маманей: вон, гляди, молодежь голоштаная, безбашенная, какие прекрасные, стабильные, умилительные взаимоотношения связывают ваших родаков! Их союз длится больше, чем вы прожили на этом свете! Ну, чем не образец любви и верности? Словно родители перестают быть людьми, как только заделаются родителями. А что в результате? А в результате детишки всерьез приходят к выводу, что папа с мамой – единое целое. И всегда пребудут в состоянии неразделимости, поскольку для папы нет никого лучше мамы и наоборот. И для потомков, преуспевших в ложном учении о неотчуждаемости родителей, форменный Армагеддон наступает, если случается совершенно обычная, повсеместно распространенная штука – развод. Нет, лично мои родители, похоже, разводиться не собираются. Но однажды они нас с Майкой жуть как удивили. Просто до вылезания глазок на лобик.

Все началось с того, что у мамы завелся поклонник. Нет, никаких ассоциаций с мышами, тараканами и прочей нечистью, которая как заводится, так и выводится – с помощью дезинсекции, дезинфекции и дератизации[70]. Мужик был весьма и весьма. Хотя наш папа, разумеется, был о нем совершенно другого мнения. Я бы с ним, может, и согласилась, если бы чувствовала серьезную угрозу для семьи. Объективность – псу под хвост, наш домашний Лев – самый–самый, мама, ты что, с ума сошла – и все в этом духе. Так же я, признаться, повела бы себя при появлении романа на стороне у папули: стала бы грудью на защиту своего мирка, в котором уютно уживаемся мы вчетвером и который мне нипочем не хотелось бы потерять. Я не настолько наивна, чтобы полагать себя ангелом, способным с ходу понять и простить. Впрочем, все эти «если бы да кабы» – просто умозрительная прикидка. Катастрофы не произошло, хотя потрясений было немало.

Предвестник катастрофы носил банальное имя Евгений Семеныч. Мужик под пятьдесят, подтянутый, в красивых сединах, вежливый, успешный, галантный – рядом с ним так и хотелось поставить молодую (ненамного старше меня) жену, которая глядит мужу в рот, обмирает от восторга и демонстрирует всем, что Пукирев со своим «Неравным браком»[71] безнадежно устарел и не может служить предупреждением для молодух, которых судьба соединила со зрелыми мужчинами.

Познакомились родители с этим самым Евгением Семенычем в гостях у своих друзей, каковой факт казался ничем не примечательным. Но на следующий день посыльный принес к нам домой огромную красивую коробку, в которой лежали роскошные розы. Белые и чайные – именно такие, как мама любит. К коробке прилагалась карточка Евгения Семеновича.

- Какой милашка! – сказала мать, взглянув на карточку. И пошла за вазой.

Зато эмоции отца на счет Евгения Семеновича были диаметрально противоположными:

- Ты должна написать на обратной стороне карточки «Я замужем, старый козел!» — и отослать цветы обратно.

- Вот еще. И не подумаю. И тебе не советую уподобляться диким.

- А что, я должен радоваться, что моя жена флиртует с другим мужиком?

- Ни с кем я не флиртую. Кстати, надо будет ему позвонить, сказать «спасибо» за цветы.

- Что–о–о! – взревел отец, — Это уже ни в какие ворота… И что прикажешь об этом думать?

- А что хочешь. И ни в чем себе не отказывай, — выражение маминого лица оставалось совершенно безмятежным, — В конце концов, Лева, вспомни: когда с тобой начинают заигрывать бабы самых разных возрастов и мастей, берут тебя за руки, придвигаются к тебе поближе, жмутся коленями, закатывают глаза и что–то шепчут на ухо, а ты с ними при этом любезничаешь, я же не устраиваю тебе сцены, не требую, чтобы ты с визгом забивался в угол и кричал оттуда: «Не тронь меня! Я женат! Я – Анькина собственность!» А даю тебе возможность с ними порезвиться и истерик не колю!

- Но ты же знаешь, что это не имеет никакого значения! К тому же я думал, тебе это безразлично и в некотором роде даже льстит.

- Евгений Семенович тоже не имеет никакого значения! А твое кокетство с другими бабами мне неприятно.

- Этот тип совсем другое!

- То же самое, только более невинное! Я коленками к нему не прижимаюсь!

Легко матери говорить. И вообще, возможно ли это — убедить в своей абсолютной невиновности человека, который подхватил инфекцию ревности, и вирус уже бушует в его организме синим пламенем, ясным огнем. Отцу, конечно, хочется, чтобы мать направо и налево демонстрировала феодальную верность, ему так жить спокойнее. А с другой стороны, если мама начнет себя так вести ему в угоду, то будет выглядеть полной дурой. Почему же отец не считает для матери нормальным то, что полагает само собой разумеющимся для себя? Извечное мужское: «Когда я изменяю – это я изменяю, а когда ты изменяешь – это нас дерут»? Но мать ему не изменяет. Дело не в ней. Дело в Евгении Семеновиче.

Папаша увидел достойного противника и теперь рвет и мечет. Если бы этот Евгений Семенович был бы уродлив, нищ, горбат, отец был бы снисходителен к бедолаге — и даже иронизировать на его счет бы не стал. Но Евгений Семенович хорош собой, умен и оч–чень небеден. Отец боится проиграть ему в сравнении и злится. Странное дело — человеческая природа. Казалось бы, раз у тебя появился соперник – соревнуйся. Он красуется на людях – пусти в ход свое обаяние на полную катушку. Он дарит подарки – а тебе кто мешает? Развлекает – и ты не отставай! В конце концов покажи что–то свое собственное, только тебе присущее. Но все это затевать накладно и боязно. Потратишь кучу сил и денег, и при этом можешь проиграть. Честно по всем статьям объявить себя лузером. Гораздо проще оказать давление на объект раздора, который к тому же живет с тобой рядом: «Ты в какую сторону глазом косишь, сволочь! А ну, зажмурься! А лучше смотри на меня безальтернативно!» Дешево и сердито. В конце концов после двух десятков лет совместной жизни отношения распадаются не из–за присутствия кого–то третьего, а из–за того, что кроме дешевых и сердитых проявлений в отношениях больше ничего не осталось. Неужели и у родителей так же?

Евгений Семенович, надо отдать ему должное, оказался опытным интриганом. Он не действовал напрямую, вел себя безупречно, и все его шаги в мамину сторону можно было трактовать как проявление светской любезности. Но его ни к чему не обязывающие подарки, ненавязчивые услуги, появления на горизонте равномерно подливали масла в огонь, и обстановка в нашем доме накалилась до предела. Отец то молча злился, то в голос психовал, то напускал на себя равнодушный вид. Единственное, к чему он не прибегнул — не стал вербовать из нас с Майкой ополчение против мамы. Даже когда Майка ему как–то посоветовала:

- Па, ты Семеныча этого сам не мочи, лучше киллера найми.

- Много чести, — огрызнулся отец, — сам отпадет банный лист от задницы.

Таким образом он создавал видимость, что контролирует ситуацию. И только мать сохраняла спокойствие, так что если под чьим контролем и была ситуация, то под ее.

Как–то вечером мать позвала отца:

— Идолище! Вылезай из своего капища! Мириться будем!

Я как всякая неравнодушная к родительскому счастью дочь приоткрыла дверь своей комнаты и навострила уши.

- А мы разве ссорились? – съязвил отец.

- А как же, конечно, ссорились. Из–за «Семеныча». Так вот: его в нашей жизни больше не будет!

- Он что, мерзавец, помоложе себе нашел, а тебя бросил?

- Ага. И побрела я, старая и брошенная, по дороге, и подумала: «Ну, кому я еще кроме Левки нужна? Кто еще будет любить меня, морщинистую и параличную?»

- Морщинистую и параличную — это уж слишком, не преувеличивай моих заслуг перед родиной. Так что у тебя с Семенычем произошло?

- Он объяснился, я отказала. Все.

- А раньше ты этого сделать не могла?

- А он раньше и не предлагал. Что же мне: всякий раз на поданное пальто вместо «спасибо» отвечать ему «Я не такая!» или слать на дом телеграммы «Семеныч, вы мне безразличны!»?

Отец захихикал. А я перестала подслушивать.

Примечания:

6

Криптозоология – одна из наук о паранормальных явлениях, своего рода естественная история неестественного мира. Специалисты этого профиля ищут и, кажется, находят подтверждения существованию разных персонажей разных мифов. Криптозоология изучает десятки разновидностей всяческих гиппогрифов, сфинксов, эльфов, вампиров, гоблинов и прочих таинственных тварей, которыми кишит мифология и совершенно обделена реальность.

7

«Энциклопедия монстров. Избранные материалы из архивов Лондонского Криптозоологического общества». Раздел «Зверолюди». Статья «Убей меня нежно…»

66

Н.Гумилев «Маргарита».

67

Сирано де Бержерак и Роксана – персонажи пьесы Ростана «Сирано де Бержерак», хранившие верность своему чувству более пятнадцати лет.

68

Персонажи одноименной повести Н.Гоголя о том, как двое нежных, верных и чрезвычайно любящих покушать супругов целиком посвятили себя приготовлению, поглощению и перевариванию пищи, причем это занятие осветило и освятило их союз совершенной гармонией.

69

Надпись на кольце библейского царя Соломона.

70

Что такое дезинфекция, знают все. Дезинсекция – выведение насекомых, а дератизация – выведение грызунов.

71

Художник, на чьей картине изображена юная особа в томном виде – кринолин, красные глазки, худенькие ручки, отданная замуж за старого гриба в бакенбардах и вицмундире. Сам художник вывел себя на заднем плане – руки скрещены на груди, взгляд сурово–осуждающий… Словом, зелен виноград!