• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Все процессы, описанные до сих пор, раскрывают внутреннюю ситуацию, насыщенную душераздирающими конфликтами, невыносимым напряжением и грозящую всевозможными ужасами. Никто не сумеет выполнять свои обязанности и даже жить в таких условиях. Нужно предпринять какие-то попытки решить эти проблемы, убрать конфликты, ослабить напряжение, предотвратить ужасы, – и человек так и поступает, автоматически. В работу вступают те же самые силы интеграции, что и в процессе самоидеализации, который сам по себе – отчаяннейшая и наиболее радикальная невротическая попытка решения: разделаться со всеми конфликтами и происходящими от них затруднениями, поставив себя выше их. Но есть различие между этой попыткой и теми, к описанию которых мы приступаем. Мы не можем определить это различие точно, поскольку оно не качественное, а количественное, типа «больше – меньше». Например, погоня за славой, тоже возникшая в силу непреодолимой внутренней необходимости, в большей степени творческий процесс. Хотя и деструктивный по своим последствиям, он, тем не менее, исходит из лучшей человеческой страсти – подняться над своей ограниченностью. В конечном счете очевидно, что именно невероятная эгоцентричность погони за славой отличает ее от здорового стремления. Что же касается разницы между этим решением и нижеследующими, ее причина не в том, что истощается воображение. Оно продолжает работать – но на ухудшение внутреннего состояния. Это состояние вызывало опасения уже тогда, когда наш Икар предпринимал свой первоначальный полет к солнцу; теперь (под разрушительным воздействием конфликтов и напряжения) опасность психической дезинтеграции приблизилась.

Прежде чем представить новые попытки решения, мы должны поближе познакомиться с определенными средствами, цель которых – уменьшить постоянное напряжение.* Достаточно кратко перечислить их, поскольку они уже обсуждались в этой книге и в предыдущих публикациях, а в последующих главах будет подведен итог.

* Они соответствуют в принципе, если не по содержанию, тому, что я назвала «вспомогательными подходами для достижения искусственной гармонии» в «Наших внутренних конфликтах».

Отчуждение от себя, рассматриваемое с такой точки зрения, – одно из этих средств, и, возможно, первое по значимости. Мы обсуждали причины, создающие и усиливающие его. Оно, повторим, лишь последствие компульсивности влечений невротика и отчасти – результат предпринятых им активных шагов прочь от подлинного я и против него. Нужно добавить в данном контексте, что у невротика есть определенный интерес отрекаться от него: отречение поможет избежать внутренней войны и свести внутреннее напряжение к минимуму.* Здесь действует тот же принцип, что и во всех попытках разрешить внутренние конфликты. Любой внутренний или внешний конфликт способен исчезнуть из поля зрения и действительно снизиться (искусственным путем), если подавить одну его сторону и сделать другую главенствующей.** Описывая это как конфликт потребностей и интересов двух человек или двух групп людей, можно сказать, что открытый конфликт исчезнет, если один человек или одна группа подчинится. Между грубым отцом и запуганным ребенком нет видимого конфликта. То же самое верно и для внутренних конфликтов. У нас может быть острый конфликт между враждебностью к другим и потребностью быть любимым. Но если мы подавляем враждебность (или потребность быть любимым), наши отношения с людьми упрощаются. Сходным образом, если мы «отправляем в ссылку» наше подлинное я, конфликт между ним и ложным я не только уходит из сознания, но и распределение сил так меняется, что он на самом деле утихает. Естественно, это ослабление напряжения может быть достигнуто только ценой возрастания автономности гордыни.

* Этот интерес – другой фактор, усиливающий отчуждение от себя, он принадлежит к категории шагов от подлинного я.

** См. К.Хорни. «Наши внутренние конфликты». Глава 2: «Основной конфликт».

Тот факт, что отречение от подлинного себя продиктовано желанием защитить себя, становится особенно очевиден в последней фазе анализа. Как я уже отмечала, мы действительно наблюдаем ужесточение внутренней войны, когда подлинное я становится сильнее. Всякий, кто пережил ярость этой битвы в себе или в других, может понять, что прежнее отступление подлинного я с поля боя было продиктовано потребностью в выживании, желанием не быть разорванным в клочья.

Этот процесс самозащиты заявляет о себе, в основном, как заинтересованность пациента затемнять проблемы. Поэтому внешне все у него выходит складно, а в глубине – это запутавшийся человек. Но у него не только поразительная способность напускать туману, его, вдобавок, нелегко отговорить от этого. Заинтересованность пациента должна быть, и есть, та же самая и проводится в жизнь теми же путями, как и сознательная заинтересованность любого обманщика: у шпиона, которому надо скрыть свою личность, у мошенника, которому надо прикинуться честным, у преступника, которому надо обеспечить себе алиби. Невротик ведет двойную жизнь, сам того не зная, и должен бессознательно скрывать правду о том, кто он, чего он хочет, что чувствует, во что верит. И весь его самообман вытекает из этого основного обмана. Выделим динамику еще яснее: он не только на уровне рассудка запутался в том, что означают свобода, независимость, любовь, доброта, сила. До тех пор, пока он не готов к борьбе с самим собой, у него есть веские субъективные основания оставаться в заблуждении. И их, в свою очередь, он может прикрывать фальшивой гордостью своим всепроницающим разумом.

Второе по значению средство – это вынесение во вне внутренних переживаний. Это означает, повторим, что внутрипсихический процесс не переживается как таковой, но воспринимается или осмысливается как происходящий между индивидом и внешним миром. Это довольно радикальное средство разгрузить внутреннюю систему от напряжений, и его неизменная цена – внутреннее обеднение и растущие нарушения в межличностных отношениях. Сперва я описала вынесение вовне (экстернализацию*) как средство поддержания идеального образа, когда вина за все недостатки или беды, не укладывающиеся в данный образ, перекладывается на других. Затем мы увидели в нем попытку отрицать существование сил саморазрушения или попытку притушить внутреннюю войну, провели различие между активным и пассивным вынесением вовне «Я ничего не делаю для себя, все для других, и так и надо» и «Я вовсе не враждебен к другим, это меня сживают со свету». И теперь, наконец, мы делаем дальнейший шаг в понимании вынесения вовне. Вряд ли хоть один из описанных мной внутренних процессов не может быть вынесен вовне. Например, невротик может чувствовать сострадание к другим, когда было бы совершенно невозможно для него почувствовать его к себе. Он будет энергично отрицать стремление к собственному спасению, и оно найдет выражение в том, что он станет проницательно отмечать остановки других в их духовном росте, проявляя иногда поразительную способность помогать им. Его бунт против принуждения со стороны внутренних предписаний может проявиться в неподчинении условностям, законам, влияниям. Отказываясь от осознания собственной задавленной гордости, он может ненавидеть (или превозносить) ее в других. Он может презирать в других собственную покорность диктатуре своей гордыни. Не зная, что сглаживает безжалостную жестокость своей ненависти к себе, он может выработать установку Полианны** по отношению к жизни вообще, убирая из нее всю грубость, жестокость и даже смерть.

* См. К.Хорни. «Наши внутренние конфликты». Глава 7: «Экстернализация».

** Поллианна – героиня одноименного рассказа Элеоноры Портер, нарицательное имя для человека чрезвычайно, до слепоты, оптимистичного, склонного во всем видеть только хорошее. – Прим. перев.

Третье основное средство ослабления внутреннего напряжения – тенденция невротика переживать себя по кускам, словно он набор не связанных между собой частей. В психиатрической литературе это известно, как психическая фрагментарность,* изолированность частей личности, и кажется нам не чем иным, как повторением того факта, что у него нет ощущения себя как цельного организма, единого целого, в котором каждая часть имеет отношение к целому и взаимодействует со всеми другими частями. Конечно, только у того, кто отчужден от себя и внутренне раздроблен, может отсутствовать такое чувство единства. Однако я хочу здесь подчеркнуть, что невротик активно заинтересован в своей раздробленности. Он может уловить свои внутренние связи интеллектуально, когда ему их покажут. Но это сюрприз для него, это не затрагивает его глубоко и вскоре исчезает.

* См. Эдвард Штреккер и Кеннет Аппель. «Открывая себя» (Edward A Strecker, Kennet Appel. «Discovering Ourselves», 1943).

У него имеется бессознательная заинтересованность, например, не видеть причинно-следственных связей – того, что один психический фактор следует из другого или усиливает его, что некая установка с необходимостью будет поддерживаться, поскольку защищает важную иллюзию, что любая компульсивная тенденция будет влиять на его отношения с людьми или на его жизнь вообще. Он может не видеть самых простых причин и следствий. Ему странно, что его неудовлетворенность имеет некое отношение к его требованиям, или что его огромная потребность в людях (по каким бы то ни было невротическим причинам) делает его зависимым от других. Для него может быть невероятным открытием, что его поздние утренние подъемы как-то связаны с тем, что он поздно ложится.

У него может быть столь же сильная заинтересованность не воспринимать противоречивости сосуществующих в нем ценностей. Он почти буквально может быть глух к тому, что терпит в себе, и даже лелеет, две осознанных взаимоисключающих системы ценностей. Его, например, может не беспокоить тот факт, что ценя святость, он ценит, когда другие находятся у него на побегушках, или что честность не сочетается со страстью «выходить сухим из воды». Даже когда он пытается исследовать себя, он получает всего лишь отдельные части, словно перед ним рассыпанная разрезная картинка-головоломка: вот робость, вот соперничество, честолюбие, а вот мазохистские фантазии, потребность в любви других и много чего еще. Он может увидеть все кусочки правильно, но ничего не изменится от этого, поскольку он не видит контекста, не ощущает взаимосвязей, процесса, динамики.

Хотя психическая фрагментарность по своей сути – дезинтегрирующий процесс, его функция – сохранить status quo, защитить невротическое равновесие от крушения. Отказываясь задуматься над своими внутренними противоречиями, невротик отворачивается от стоящих за ними конфликтов и тем самым поддерживает внутреннее напряжение на низком уровне. У него нет ни малейшего интереса к ним, и они остаются далеки от его осознания.

Тот же результат получится, если оторвать причины от следствий. Разрывая эти связи, он защищает себя от осознания того, насколько влиятельны и имеют непосредственное отношение к происходящему с ним его определенные внутренние силы. Обычный, но важный пример этого – человек, который иногда испытывает приступы мстительности. Ему бывает невероятно трудно, даже рассудком, уловить тот факт, что эти приступы мотивируют его раненая гордость и потребность восстановить ее, и даже увидев эту связь ясно, он не придает ей значения. Возьмем другой пример. Человек может получить вполне ясное впечатление о вреде своего постоянного самооплевывания. Он может увидеть на дюжине подробных примеров, что такие проявления резкого презрения к себе следуют за «неудачей» – когда у него не получается жить в соответствии с фантастическими предписаниями его гордости. Но и здесь сознание остается невосприимчивым к этой связи, и она распадается. Следовательно, как сила его гордости, так и ее отношение к презрению к себе остаются, в лучшем случае, некими неясными теоретическими построениями – которые освобождают его от необходимости разобраться как следует со своей гордостью. Она сохраняет свою силу, и напряжения удерживаются на невысоком уровне (потому что она не дает конфликтам всплыть), а невротику удается поддерживать обманчивое чувство цельности.

Эти три попытки сохранить подобие внутреннего мира имеют общую черту при них убираются прочь все элементы, которые несут в себе возможность разорвать невротическую структуру – исключается подлинное я, удаляются все виды внутреннего опыта, уничтожаются все связи, которые (будучи осознанными) могли бы нарушить равновесие. Четвертое средство, автоматический контроль, отчасти следует той же тенденции. Его основная функция – наложить узду на чувства. В структуре, находящейся на грани дезинтеграции, чувства – источник опасности, потому что они, так сказать, неприрученная первобытная сила внутри нас. Я не говорю здесь о сознательном самоконтроле, которым мы можем, если так решим, обуздать импульсивные действия, взрыв гнева или порыв энтузиазма. Система автоматического контроля обуздывает не только импульсивные действия или выражения чувств, но сами импульсы и чувства. Она действует как автоматическая сигнализация, выдавая сигнал в виде страха, когда появляется нежелательное чувство.

Но в контрасте с другими средствами данное, как подразумевает его название, является еще и системой контроля. Если из-за отчуждения от себя и психической фрагментарности исчезает ощущение органического единства, необходим некий искусственный контроль, чтобы поддерживать рассыпающуюся на части личность.

Такой автоматический контроль может охватывать все импульсы и чувства – страха, обиды, гнева, радости, дружбы, энтузиазма. Соответствующие физические проявления широкой системы контроля – это мышечное напряжение, выражающееся в походке, позах, жестком выражении лица, затрудненном дыхании, запорах, и т.д. Сознательная установка к самому контролю может быть разной. Некоторые люди еще достаточно живые, чтобы он им мешал, и, по крайней мере, иногда отчаянно хотят свободно ходить, смеяться от всего сердца, влюбляться, увлекаться чем-то. Другие уже закаменели и открыто гордятся этим. Они называют это достоинством, самообладанием, стоицизмом, опусканием забрала, невозмутимостью, «реализмом», отсутствием «сантиментов», нежеланием «все выставлять напоказ».

При других типах невроза контроль более избирателен. Определенные чувства проходят безнаказанно или даже поощряются. Таким образом, например, человек с сильной склонностью к смирению склонен преувеличивать чувства любви или страдания. Через контроль не проходит, в основном, весь ряд враждебных чувств: подозрение, гнев, презрение, мстительность.

Конечно, чувства могут быть сглажены или подавлены в результате многих других факторов, и среди них – отчуждение от себя, запрет со стороны гордости, привычка фрустрировать себя. Но то, что бдительная система контроля действует сверх и помимо этих факторов, видно во многих случаях по реакции испуга при одной перспективе уменьшения контроля – это страх задремать, страх перед анестезией, перед влиянием алкоголя, страх лечь на кушетку и отдаться свободным ассоциациям, страх съехать на лыжах с горки. Чувства, будь то сострадание, страх, жестокость, проникшие через систему контроля, могут возбудить панику. Ее причина может быть в том, что человек боится таких чувств и отрицает их, потому что они подвергают опасности нечто специфическое в невротической структуре. Но причиной может послужить также одно осознание, что не сработала система контроля. При анализе паника ослабевает, и только тогда действительно становятся доступны для работы особые чувства пациента и его установки по отношению к ним.

Последнее общее средство уменьшения внутреннего напряжения, которое надлежит здесь обсудить – это вера невротика в превосходство разума. В то время как чувства (из-за их непокорства) ходят в подозреваемых, подлежащих контролю, разум (воображение и рассудок), как вылетевший из бутылки джин, занимает полнеба. Фактически, таким образом создается еще одна раздвоенность. Больше нет объединений – разум и чувства, разум и тело, разум и я, а есть противопоставления – разум против чувств, разум против тела, разум против я. Но и эта раздвоенность тоже служит ослаблению напряжения, сокрытию конфликтов и установлению подобия единства. Это может происходить трояко.

Разум становится зрителем. Судзуки говорит «Ум, в конце концов, лишь созерцает, а когда все же делает какую-то работу – он наемник, к добру или к худу».* В случае невротика разум – никогда не дружелюбный, внимательный зритель, ему более или менее интересно, он более или менее садистичен, но он всегда отстранен – словно наблюдает за чужим человеком, с которым столкнутся случайно. Иногда самонаблюдения такого сорта бывают довольно механистичны и искусственны. Пациент отдаст вам более-менее точный отчет о происшествиях, делах, симптомах, усиливающихся или ослабевающих, не касаясь значения, которое все эти события имели для него, и своих личных реакций на них. Он даже может быть (или стать во время анализа) человеком, очень интересующимся своими психическими процессами. Но его интерес к ним – это скорее наслаждение остротой своих наблюдений, наслаждение хитростью механизмов их функционирования, нечто весьма схожее с завороженностью энтомолога жизнью насекомых. Аналитик, сходным образом ошибаясь, тоже может радоваться, принимая рвение пациента за реальный интерес к самому себе. И только через некоторое время он обнаружит, что пациенту не так уж интересно, какое значение имеют все его открытия для его жизни.

* Д.Т.Судзуки. «Эссе о дзен-буддизме».

Устраненный интерес может также быть открытым поиском недостатков, ликующим, садистическим. В таких случаях он часто вынесен вовне, активно и пассивно. Личность как бы поворачивается к себе спиной и наиболее острые наблюдения делает над другими и их проблемами – так же отстраненно, безотносительно. Или же невротик чувствует на себе ненавидящий и торжествующий взгляд – чувство, присущее паранойяльному состоянию, но никоим образом им не ограниченное.

Какого сорта не было бы это наблюдение за собой, он больше не участвует во внутренней борьбе и отходит от своих внутренних проблем. «Он» – это его наблюдающий разум, и как таковой приобретает ощущение цельности; его мозг – единственная часть его существа, которая чувствует себя живой.

Разум также работает как координатор. С этой его функцией мы уже знакомы. Мы следили за работой воображения в самом начале создания идеального образа, за неослабным его трудом на гордость, которая уничтожает то, закрашивает это, превращает потребности в добродетели, потенциал в реальность. Сходным образом и рассудок может быть на службе у гордости в процессе рационализирования – все, что угодно, может показаться или быть сочтено разумным, внушающим доверие, рациональным – как оно и есть с точки зрения бессознательных предпосылок, на которые опирается невротик.

Функция координации также задействована в исключении любых сомнений в себе, тем более неизбежных, чем больше разброда и шатаний в структуре в целом. При этом появляется, цитируя пациента, «логика фанатика», обычно идущая об руку с непоколебимой уверенностью в своей непогрешимости. «Моя логика безупречна, потому что только она и логична... Если другие с ней несогласны, то они идиоты». В отношениях с людьми такая установка проявляется как высокомерная правота. Что касается внутренних проблем, то она закрывает двери перед конструктивным исследованием, но в то же время уменьшает напряжение, устанавливая определенность бесплодия. Как это часто оказывалось верным в других невротических контекстах, противоположная крайность – всеохватывающие сомнения в себе – приводит к такому же исходу, к уменьшению напряжения. Если ничто не таково, каким кажется, зачем беспокоиться? У многих пациентов этот всепроницающий скептицизм может быть достаточно скрытым. На поверхностный взгляд, с благодарностью принимая все, они делают мысленные оговорки, в результате которых их собственные чувства, как и предположения аналитика, теряются в зыбучих песках.

И, в-третьих, разум – магический руководитель, для которого, как для Бога, невозможного нет. Знание о внутренних проблемах больше не шаг к изменениям, а уже и есть изменение. Пациенты, безотчетно исходящие из этой предпосылки, часто недоумевают, почему то или иное нарушение не исчезает, когда они так хорошо знают его динамику. Аналитик скажет, что, должно быть, еще остаются существенные факторы, о которых они не знают, – что обычно верно. Но даже когда другие, имеющие отношение к делу, факторы выходят на свет, ничего не меняется. Пациент опять изумлен и обескуражен. Так что продолжается бесконечный поиск все новых знаний, которые сами по себе ценны, но, тем не менее, обречены быть бесполезными, пока пациент настаивает, что эти знания должны разгонять любые тучи в его жизни без каких-либо настоящих перемен в нем самом.

Чем больше он пытается управлять своей жизнью посредством голого интеллекта, тем более нестерпимо для него признание, что в нем существуют бессознательные факторы. Неизбежность их вторжения может возбудить у иных чрезмерный страх, а иные отметают ее, пытаются прогнать рассуждениями. Это особенно важно в том случае, если пациент увидел в себе невротический конфликт в первый раз, хотя бы и очень нечетко. Он внезапно понимает, что даже при его способности к рассуждению или воображению он не может сделать несовместимое совместимым. Он чувствует себя в ловушке и может испугаться. Тогда он напрягает все свои умственные способности, чтобы отвернуться от конфликта. Как бы ему перехитрить его?* Как выйти сухим из воды? Где дыра в ловушке, через которую можно удрать? Простота и ловкачество не уживаются вместе – хорошо, разве нельзя в одних ситуациях быть простаком, а в других – ловкачом? Если же его влекут мстительность и гордость ею, и одновременно идея умиротворенности держит его в своих объятиях, его захватывает мысль достичь умиротворенной мстительности, представление о том, чтобы невозмутимо идти по жизни, устраняя оскорбителей своей гордости, как отстраняют лезущие в лицо ветки. Такая потребность изворачиваться может дойти до подлинной страсти. Вся работа, проделанная ради того, чтобы конфликт приобрел четкие очертания, идет насмарку, но зато восстанавливается внутренний «мир».

* См. «Пер Гюнт» Г.Ибсена, сцену с Великим Кривым.

Все эти средства различным путем снимают внутреннее напряжение. Некоторым образом, мы можем назвать их попытками решения, поскольку во всех них принимают участие силы интеграции. Психическая фрагментация, например, помогает достичь отделения друг от друга конфликтующих тенденций, и конфликт тем самым больше не воспринимается как конфликт. Если человек воспринимает себя как наблюдателя над самим собой, он тем самым устанавливает чувство единства. Но мы, наверное, не опишем человека в достаточной мере, сказав только, что он собственный зритель. Все будет зависеть от того, под каким углом он на себя смотрит, и что он видит, глядя на себя. Сходным образом, процесс экстернализации касается лишь одного аспекта невротической структуры, даже если мы знаем, что и как выносится вовне. Другими словами – применение всех эти средств – только частичное решение. Я предпочла бы говорить о невротическом решении только в том случае, если оно носит всеобъемлющий характер, как это описано в первой главе. Оно придает форму и задает направление личности в целом. Оно определяет, какого рода возможно удовлетворение, каких факторов необходимо избегать, а также иерархию ценностей, отношения с людьми. Оно определяет, какого рода общие меры интеграции будут взяты на вооружение. Короче говоря, это modus vivendi, образ жизни.