• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Все супружеские пары сталкиваются с проблемой разделения власти и создания в семье иерархии, при которой сферы контроля и ответственности делятся между мужем и женой. Понятие власти связано с возможностью не только доминировать, но и заботиться о другом, содействовать его изменению, думать о комфорте супруга, отвечать за него. Муж и жена делят между собой власть, прибегая к самым разным способами. В некоторых семьях один из супругов принимает на себя все решения, связанные с домом и воспитанием детей, тогда как в компетенцию другого входит весь социальный контекст, связи семьи с окружением. Бывает, что в сферу власти одного из супругов входят решения, связанные с деньгами, ответственность же второго распространяется на семью и отношения с друзьями. Порой в борьбе за власть ее источник усматривается в беспомощности. Муж и жена, например, могут капитулировать перед сыном-подростком, который уравнял их, заняв высшую ступеньку в семейной иерархии. Случается и так: в то время как один из супругов присваивает себе право единолично решать самые главные вопросы, от которых зависит жизнь семьи, другой, будучи беспомощным и бесправным, создает такое единство с ребенком, которое в самой основе подрывает силу и могущество главы семьи. Нередко вместо ребенка источником власти становится симптом. Данная глава посвящена как раз таким супружеским парам, где симптом избирается в качестве средства, помогающего достичь относительного равновесия в обладании властью. Этой цели зачастую служат депрессия, алкоголизм, страхи, тревожность, различные психосоматические расстройства (вопросы функции, которую в сфере межличностных отношений выполняет симптом, рассматривает также Хейли (1963).

Браки, где один из супругов становится хроническим носителем симптома, лучше всего поддаются описанию при посредстве понятия иерархической неконгруэнтности. Типичнейший случай: супруг, страдающий симптомом, занимает зависимое положение по отношению к своей здоровой половине, которая старается помочь и делает все, чтобы изменить ситуацию к лучшему. Однако позиция супруга с симптомом тоже далеко не слабая, поскольку он не желает ничего изменять и внутренне отказывается получать помощь. В то время как один старается и делом, и советом поддержать больного, тот отвергает советы и отказывается подвергаться какому бы то ни было влиянию. Очевидно, что в семье симультанно сосуществуют две не совместимые друг с другом иерархии. Согласно одной, супруг, переживающий проблему, находится в зависимой позиции, поскольку нуждается в помощи и уходе со стороны других. А здоровый, будучи человеком, оказывающим помощь, — в доминирующей. Но в рамках второй иерархии более высокую позицию занимает не кто иной, как обладатель симптома, который не стремится выздоравливать и отказывается получать помощь, загоняя тем самым в тупик свою здоровую половину с ее безуспешными попытками помочь и добиться изменения. Если же здоровый супруг все-таки добивается успеха, то есть избавляет свою половину от недуга, то вместе с симптомом он теряет и превосходство своей позиции как крепкого и способного действовать человека на фоне больного.

Симптом одного из супругов, воздействуя на другого, может по-своему организовывать его поведение. Как проводить свободное время, расходовать деньги, какие отношения избрать с родственниками с той и другой стороны — этот немногочисленный перечень вопросов затрагивает именно те сферы, которые могут определяться беспомощностью больного супруга. Даже то, что поведение здоровой половины непременно должно быть помогающим — более того, она обязана сохранять эту позицию, невзирая на бесплодность всех своих усилий — каким-то неведомым образом организуется супругом с симптомом. Муж и жена попадают в капкан взаимодействия, характер которого определяет одновременно силу и слабость каждого из них по отношению к другому.

Применительно к таким случаям особое значение приобретает понятие позиции, симультанно сочетающей подчинение и превосходство. Супруги могут находиться в этих позициях попеременно и в разных областях. Например, одного отличает большая эмоциональность, другого — более сильный интеллект; одному удаются денежные дела, другому — жизнеустройство дома. Наличие разных сфер влияния обеспечивает разделение власти в диаде и создает иерархию, устраивающую обоих супругов. Однако в иных случаях разделение власти приобретает такую одностороннюю форму, что перестает устраивать одного из членов диады, но поскольку супругам не удается найти решение, которое устраивало бы обоих, положение остается неизменным. И тогда решением может стать симптом (порог чувствительности в паре, который определяется степенью неудовлетворенности, обусловливающей развитие симптома, различен для разных семей). Для страдающей стороны симптом является попыткой изменить отвергаемую им иерархию, уравновесив распределение власти в диаде. Но в подобных условиях симптоматическое поведение, как мы уже знаем, не лучший выход из положения. Вместо баланса власти оно приводит к рассогласованию внутрисемейной иерархии. Супруги оказываются зажатыми в тисках ситуации, где все их поведение определяется одновременным сочетанием зависимости и превосходства каждого из супругов по отношению к другому. Если симптом убывает, супруги теряют власть друг над другом, поскольку их равенство основано на взаимных позициях симультанных зависимости и превосходства. Когда симптоматическое поведение исчезает, супруги возвращаются к борьбе за разделение власти, которая неизбежно ведет к возникновению симптоматического поведения. В течение некоторого времени они могут биться над своей проблемой, пытаясь ее решить, пока не возникнет злополучный симптом — еще одна попытка изменить присущую диаде иерархию и сбалансировать разделение власти. Данный цикл способен сохраняться в неизменном виде на протяжении многих лет. Состояние носителя симптома длительное время не меняется ни в худшую, ни в лучшую стороны. Симптоматическое поведение, в известном смысле, можно считать даже полезным, ибо между супругами достигается некое равенство, привносящее большую благожелательность и позитивность в их взаимодействие и снижающее актуальность развода. Однако по существу оно не только не помогает супругам справиться с тем, что их беспокоит, но фактически препятствует разрешению их проблем.

Система взаимодействия, возникшая между супругами на основе симптома, носителем которого стал один из них, может быть рассмотрена как аналогия той жизненно важной борьбы, которую супружеская пара не в состоянии привести к благополучному разрешению. Другими словами, симптом является метафорой (приступы импульсивной рвоты, преследующие жену, нередко служат выражением отвращения, которое она чувствует к мужу), а те способы, посредством которых супруги имеют с ним дело, — системой метафор, отражающей другие виды их взаимодействия в разных областях жизни. Например, супруги А и В ведут нескончаемый спор о том, должен ли В подчиняться А в отношении денежных расходов; или являются ли служебные проблемы В, по сравнению с другими проблемами, возникающими в семье, наиболее важными. Если борьба зашла столь далеко, что начала составлять угрозу для брака, или если неравенство в распределении власти, став дисфункциональным, переполнило чашу терпения обоих супругов, у одного из них возникает симптом. Допустим, у В появляются признаки депрессии или какого-либо психосоматического расстройства. Тогда А и В предоставляется возможность обсуждать друг с другом проблему симптома, а не решать свои насущные проблемы. Иначе говоря, вместо того чтобы спорить, должен ли В, расходуя деньги, автоматически следовать требованиям А, они могут с той же горячностью обсуждать, должен ли В подчиняться А в процедурах, предполагающих лечение симптома. Вместо дискуссий по поводу служебной ситуации В, супруги начинают ссориться по поводу неуместности его внезапного заболевания. Система взаимодействия, сфокусированная на симптоме, является аналогией других систем взаимодействия, присущих данной супружеской диаде. Развернувшись на основе симптома, она позволяет А и В узнать, где каждый из них находится по отношению к другому в контексте некоей животрепещущей проблемы, не прибегая к открытому обсуждению данного вопроса и не подвергая риску прочность супружеской связи.

События развиваются в следующей очередности. Супругов А и В соединяет брак, где А явно доминирует. Деловая карьера А считается более значительной по сравнению с профессией В, и поэтому А принимает все самые ответственные решения в семье (на что и в каких количествах тратить деньги, где жить и т.п.). В определенный момент у В возникает симптом. Дав ему развиться, В признает свое подчиненное положение в супружестве и как бы окончательно передает всю власть А, который теперь дает советы В, как избавиться от симптома, и на фоне В выглядит еще более адекватным и компетентным, чем всегда. Однако на поверку обнаруживается, что А раз за разом терпит поражение, будучи не в состоянии помочь В справиться с его проблемой, хотя подразумевается, что А должен решить ее и что само существование симптома в каком-то смысле составляет сферу его ответственности. Помимо этого, к А перешли некоторые обязанности, которые он теперь должен выполнять для В и вместо него. Более того, по причине бедственного положения последнего, он лишился некоторых привычных удовольствий и занятий. Таким образом, симптом в известном смысле передал В власть над А, которой он прежде никогда не имел.

Система взаимодействий, возникшая на почве симптома, аналогична системе взаимодействий, издавна установившихся между А и В в попытках решить другие важные проблемы. Иными словами, А и В, взаимодействуя по поводу симптома, прибегают к способам, аналогичным тем, которыми они обычно пользуются, решая свои проблемы: А диктует В, что тому делать с его симптомом, и выражает недовольство, поскольку В либо игнорирует данные ему указания, либо выполняет их совершенно неправильно, нарушая полученные инструкции. В свою очередь, В расстроен тем, что, на его взгляд, требования А страдают многими изъянами. Если бы А был более заинтересован, чуток или лучше разбирался в деле и принимал все действительно близко к сердцу, он нашел бы решения получше. Таким образом, говоря о симптоме, А и В обсуждают доминирующую позицию А и неудачливость В, проявившуюся в данной ситуации. Посредством симптоматического поведения В одновременно выражает, с одной стороны, намерение не находиться в подчинении и, с другой, беспомощность своего положения. Позицию А как супруга (или супруги) больного человека также составляют симультанное сочетание власти и беспомощности. Если В преодолеет симптом, А и В возвращаются к старым сражениям по вопросам карьеры А или присвоенного им права контролировать денежные расходы. Если эти проблемы так и не получат реального продуктивного разрешения, В, скорее всего, снова обнаружит в себе болезненную симптоматику. Знакомый цикл взаимодействий повторно вступит в свой злополучный круг.

Иногда симптом, минуя В, возникает у ребенка. И тогда А и В сосредоточатся на детской проблеме точно так же, как прежде они были сфокусированы на симптоме В. Например, ребенок начнет воровать или пропускать школу. Особенности супружеского взаимодействия на почве этой проблемы станут метафорой, отражающей типичный для них характер взаимодействия, развертывающегося вокруг других семейных затруднений. Таким образом, можно говорить о циклической вариативности в том, что становится фокусом их отношений (в одних случаях в качестве подобного фокуса выступает карьера А, в других им становится проблема денег, в третьих — симптом В или симптоматическое поведение ребенка). Но сам цикл остается прежним.

Случай, который приводится в подтверждение рассмотренной схемы, убеждает, что представленная супругами проблема может быть решена, если будет преодолена иерархическая несовместимость, ставшая спутницей их брака .

Шестидесятилетний человек в течение ряда лет страдал тяжелой формой депрессии . Он уже испробовал групповую и индивидуальную терапию, но ни то, ни другое ему не помогло. Он ежедневно просыпался на рассвете, тревожась о тех трудностях, которые накопились у него и продолжают нарастать в результате невольного пренебрежения работой, обусловленного депрессией. Его жена была терапевтом, которая в тот период, пока подрастали дети, с одобрения и при поддержке мужа, вернулась в школу, а теперь вновь была увлечена своей карьерой. Приписываемая мужу депрессия составляла центр супружеского взаимодействия, система которого определялась неконгруэнтной иерархией.

Развитие событий в их браке протекало в определенной последовательности. В первые годы супружества мужу принадлежала доминирующая позиция в браке. Впоследствии у жены появились интересы вне семьи. Она с головой ушла в свою карьеру терапевта. Чем лучше продвигались ее служебные дела, тем больше возникало трудностей у мужа. И чем откровеннее было их проявление, тем определеннее становилась позиция жены как компетентного в своей карьере человека. Муж все глубже погружался в депрессию, которая, надо заметить, имела прямое отношение к тому, чем занималась жена и в чем, как терапевт, она считалась экспертом.

Для мужа депрессия являлась одновременно источником власти над женой и способом показать свою слабость. Жена занимала позицию превосходства — компетентная в своей профессии и уверенно одаривающая его поддержкой и советами. Одновременно ей пришлось столкнуться со своей зависимостью и подчиненностью, поскольку помощь мужу оставалась безрезультатной. Взаимодействие вокруг депрессии мужа служило аналогией другого взаимодействия в данной диаде, в центре которого находилась реакция мужа на все возрастающий успех жены и ее отдаление от семьи. Депрессия мужа выступала метафорой супружеских трудностей и в то же время служила их решением, поскольку удерживала жену рядом, втягивая в заботу о супруге.

На первую сессию муж пришел один, так как жену задержали экстренные дела на работе. Выслушав жалобу, терапевт заявил клиенту, что его случай может быть отнесен к числу диагностических ошибок. Иными словами, дело вовсе не в депрессии, а в элементарной безответственности. Он безответственен, ибо целых пять лет пренебрегал своей работой, и подлинная его проблема состоит не в болезни. Его задача — снова стать ответственным человеком. Клиент был удивлен, однако диагноз, в котором депрессия превратилась в безответственность, принял, признав тем самым и тот факт, что его поведение являлось добровольным, а значит, изменено оно может быть тоже добровольно. Переопределение проблемы с акцентом на безответственности существенно сократило ту власть, которую депрессия как симптом давала мужу, и, более того, вывело симптом из сферы профессиональной компетентности жены. Взаимодействие по поводу безответственности мужа не могло быть использовано в качестве той же самой аналогии, какой много лет служило взаимодействие на основе депрессии. Прежде, когда супруги обсуждали симптом и пытались совместно что-то предпринять, муж представлял беспомощную и страдающую сторону, тогда как жена выглядела понимающей, компетентной и охваченной желанием вытащить свою вторую половину из апатии, невзирая на раздражение, которое муж временами у нее вызывал.

Если бы терапевт согласился с диагнозом, ему было бы трудно относиться к этому человеку, не вторя жене, а как-то иначе. Поэтому он наверняка проиграл бы в своем стремлении помочь своему пациенту, как проигрывала и жена. Теперь же, когда диагноз стал другим, терапевт смог потребовать от клиента действий (со всей возможной ответственностью взяться за работу), а не настроений бодрости и веселья. Более того, терапевт потребовал и от жены иного отношения к мужу, чтобы тот уже не мог более извлекать власть из беспомощности, даруемой ему симптомом. Таким образом, муж и жена вынуждены были обратиться к поискам новых форм супружеских отношений.

В требованиях терапевта прозвучала еще одна — парадоксальная — нота. На первой же сессии он предложил клиенту, чтобы на протяжении всей последующей недели тот ставил стрелки своего будильника ровно на 3.30 утра и, проснувшись, не теряя ни минуты, в течение получаса продолжал беспокоиться обо всем, чего он не делает. Ни в какое иное время клиент беспокоиться не должен. Была дана также инструкция отсыпаться на работе. Если клиент не выполнит этих указаний, то на следующей неделе, по словам терапевта, ему придется беспокоиться еще сильнее .

На следующей встрече клиент сообщил, что на минувшей неделе попробовал поставить стрелки своего будильника на 3.30 всего лишь раз, и в дальнейшем он категорически отказывается выполнять это распоряжение ввиду его очевидной абсурдности. Однако на протяжении всей недели у него был прекрасный сон, благодаря чему эта проблема больше не выносилась на обсуждение. Еще одно обнадеживающее изменение заключалось в том, что беспокойство, кажется, перестало являться основным делом его жизни, и он заново приступил к организации своего офиса.

На второе интервью пришла жена. Терапевт объяснил, в чем кроется реальная проблема мужа, и попросил поддержки с ее стороны в том, чтобы муж захотел вернуть себе утраченное чувство ответственности. Жена, весьма привлекательная женщина и, несомненно, любящая своего мужа, явно уже слышала от него о новом диагнозе, решив, что терапевт, скорее всего, прав. Она призналась: муж все чаще стал вызывать у нее раздражение, поскольку из-за его длительного нежелания работать финансовая ситуация в семье резко пошатнулась. Терапевт сочувственно выслушал клиентку и попросил ее составить для мужа график, чтобы тот, не откладывая дела в долгий ящик, выполнил ряд деловых обязательств. Если он так и не сможет осуществить их в течение определенного срока, жена должна будет взять их на себя, даже если это будет связано с известным финансовым ущербом, поскольку муж все-таки был знатоком своего дела. Она же в нем разбирается плохо. Ей также поручалось ежедневно звонить по телефону в офис мужа, убеждаясь, что тот работает. Эти директивы были рассчитаны на преувеличение одного из аспектов неконгруэнтной иерархии, при которой жена фигурировала в доминирующей позиции по отношению к некомпетентному в карьере мужу. Ожидалось, что пара в ответ попробует перестроить установившуюся в их семье иерархию, придав ей большую внутреннюю согласованность.

Двумя неделями позже уже можно было утверждать, что служебные дела мужа пошли на лад. Терапевт дал жене понять, что она в течение многих лет обделяла мужа своим вниманием, поскольку целиком была поглощена собственной карьерой. Он попросил, чтобы на предстоящей неделе по крайней мере два вечера она полностью посвящала мужу и ежедневно не менее получаса тратила на совместное обсуждение их личной жизни.

Когда во время этого интервью речь зашла о сексуальной жизни супругов, неожиданно обнаружилось, что инициатором в их интимных отношениях всегда был муж. Терапевт обратился к жене с просьбой в течение ближайшей недели самой предпринять активные шаги в этой сфере. Он пояснил, что муж настолько покровительствовал своей жене, что не оставлял ей никакого шанса на инициативу в сексе. Охарактеризовав мужа как человека, опекающего жену в сексуальных отношениях, терапевт отвел ему преимущественную, по сравнению с женой, позицию в этой области.

По прошествии двух недель жена сообщила, что у мужа неплохо идут дела на работе: он бодр, у него хорошее настроение, он даже успел сделать какой-то важный вклад в свою область. Муж преуменьшал свои успехи, продолжая сетовать, что в его жизни мало что изменилось. Отсутствие согласия в паре позволило терапевту констатировать: между супругами, очевидно, существует недопонимание и они нуждаются в новых способах проверки коммуникаций, происходящих между ними. Мужу было предложено в течение предстоящей недели предпринять несколько попыток имитировать свою безответственность и неадекватность, а жене предстояло угадывать, действительно ли он чувствует себя подобным образом. Муж запротестовал. Предложение терапевта показалась ему довольно-таки глупым и бессмысленным, но, в конце концов, он согласился попробовать. Таким образом, терапевт способствовал созданию двусмысленных условий, заставляющих жену теряться в догадках: искренен ли муж, выглядя безответственным и неадекватным, или всего лишь притворяется, следуя инструкциям терапевта. А сомнения мешают реагировать привычным образом.

На следующей встрече обнаружилось, что муж не выполнил задания. Тогда терапевт предложил клиенту имитировать симптом прямо здесь, на сессии, что тот и сделал. Но роль ему не давалась, тем более что игра шла в сопровождении критических реплик со стороны терапевта и жены, которым его исполнение роли безответственного и неадекватного человека показалось недостаточно правдоподобным. Обычно взаимодействие между мужем и женой ограничивалось тем, что муж жаловался на свои проблемы, а жена ободряла его и предлагала поддержку. Теперь же муж выступал в своей обычной роли, а жена критиковала его, утверждая, что он играет недостаточно реалистично. Невыявленным в сцене данного взаимодействия остался тот факт, что для мужа было трудным выглядеть безответственным и неадекватным, хотя в глазах терапевта эта деталь представлялась едва ли не самой важной. Поскольку мужа больше не мучила депрессия — он много работал, и не без успеха, — терапевт предложил супругам в следующий раз, вместо того чтобы приходить на сессию, отправиться куда-нибудь позавтракать вместе. Подобным образом он начал отдаляться от этой супружеской пары, прежде чем расстаться с нею окончательно.

Еще двумя неделями позже и муж, и жена сообщили об улучшении. Терапевт предложил завершить работу. Супруги согласились, условившись еще об одной, контрольной, встрече несколько месяцев спустя. Служебные дела мужа успешно продвигались, хотя недоработок хватало с избытком, так как, по его словам, ему «предстояло наверстывать пять лет безделья и полной безответственности».

Ко времени контрольной встречи, четыре месяца спустя, муж и жена были так же бодры. Мужу удалось наверстать те годы, в течение которых он пренебрегал работой. Супруги поддерживали друг друга, пережив горькое событие — смерть матери мужа и радостное — рождение их первого внука. Муж теперь понимает, что обязан взглянуть в лицо своей ответственности и делать свое дело, и он согласен с терапевтом, что не имеет смысла больше тратить время на терапию.

Терапевтическая интервенция в данном случае заключалась в следующем:

1. Терапевт отказался принять то определение проблемы, которое исходило от супругов, и ввел в него кардинальное изменение, исправив «депрессию» на «безответственность». Следовательно, система взаимодействия супругов на основе симптома также должна была измениться.

2. Парадоксальная инструкция, предписывающая клиенту просыпаться в установленное время на рассвете специально для того, чтобы переживать проблему и беспокоиться о делах, оказалась успешной и позволила иметь дело непосредственно с нарушением сна, которым клиент страдал наряду с его «депрессией».

3. Перед женой была поставлена специальная задача — помочь мужу стать более ответственным. Таким образом, выделялся и усиливался один аспект неконгруэнтной иерархии, где жена занимала высшую позицию — власти, а муж низшую — беспомощности. В этом состояла еще одна парадоксальная интервенция, провоцирующая мужа на противодействие такому распределению сил в диаде, что он и сделал, взяв под контроль свою служебную ситуацию.

4. Мужу дана была еще одна парадоксальная директива, предписывающая ему симулировать как бы всерьез свое симптоматическое поведение.

5. Взаимодействие между мужем и женой заметно улучшилось: они стали больше времени проводить друг с другом, их интимные отношения также претерпели изменения в лучшую сторону. Поскольку отношения в паре стали более гармоничными, супруги больше не нуждались в том, чтобы использовать симптом и возникающую на его основе систему взаимодействия в качестве аналогии и решения их основных трудностей.

Итак, в представленном выше случае супружеская диада пришла к неконгруэнтной иерархии, когда первоначально доминирующий в браке супруг утратил свою лидирующую позицию и впал в депрессию. Симптом явился для мужа источником власти над женой и одновременно признанием своей слабости на ее фоне. Ввиду депрессии мужа жене принадлежало превосходство в браке, но одновременно она попадала в позицию зависимости и подчинения, поскольку оказалась не в состоянии помочь ему, несмотря на то, что помощь относилась к сфере ее профессиональной компетенции. Терапевт организовал пару таким образом, чтобы симптом перестал служить средоточием силы и слабости обоих супругов и лишь затем изменил организацию их супружества.

Симпатичная 35-летняя женщина, мать троих детей, обратилась за консультацией по поводу компульсивной рвоты, которую она пыталась лечить с помощью индивидуальной и супружеской терапии, но безуспешно. Чуть ли не по пять раз на дню ее мучили приступы рвоты и так, начавшись за несколько месяцев до свадьбы, на протяжении тринадцати лет. Странный недуг преследовал ее все эти годы, кроме того времени, когда она была беременной (из страха причинить вред ребенку), и еще нескольких каких-то случайных недель. Муж клиентки, обладатель двух докторских степеней, был преуспевающим специалистом, видным должностным лицом в сложной области. Жена содержала в безупречном порядке дом (характеризуя себя как человека, пунктиком которого служила чистота), превосходно воспитывала детей (с их стороны не предъявлялось никаких проблем) и по вечерам ухитрялась работать еще и няней. Несколько раз в день, особенно когда она начинала заниматься уборкой или готовить обед, клиентка начиняла себя едой, чтобы тут же испытать приступ тошноты со всеми вытекающими последствиями. Она утверждала, что домашняя работа всегда вызывала у нее особое беспокойство и непонятную тревогу. Когда супруги отправлялись пообедать в ресторан, она не переставала чувствовать, что ест слишком много, опасаясь, что конфуз случится прямо здесь, в ресторане, а затем, по возвращении, продолжится и дома. Временами жена навещала свою мать, но симптом и там не оставлял ее в покое. Иногда знакомый приступ настигал ее перед тем, как лечь спать. Когда терапевт, беседуя с мужем, коснулся сексуальных отношений супругов, тот признался, что они оставляют желать лучшего. Жена обычно слишком измучена своим недугом и не в состоянии думать о физической близости, да и он к этой стороне супружеской жизни давно утратил интерес, поскольку болезнь жены вызывает у него отвращение. Некоторое время назад у него была связь с няней, посещавшей семью, но сейчас все уже осталось позади. Обычно он всегда знает, сердито добавил муж, когда у жены начинается рвота, так как она в этом случае запирает дверь ванной, которую обычно оставляет открытой. Жена отметила, что муж старался остановить ее симптом, но за несколько дней до того, как начаться терапии, он сказал: «Я уезжаю, некоторое время меня не будет в городе, и ты можешь блевать, сколько хочешь» .

Наблюдая за парой, терапевт отметил, что муж представляет себя как престижного специалиста, который содержит семью, дом и жену — как домохозяйку. Ее периодическая занятость в качестве вечерней няни в сопоставлении с его работой видного руководителя, понятно, не выдерживает сравнения, и жена, таким образом, вторично оказывается в проигрыше. В общении супругов друг с другом и с терапевтом также заметно выступала разница: он, четкий и определенный во всем, держался спокойно и уверенно; она вела себя эмоционально, тревожно, некстати хихикая. Жена постоянно искала одобрения и согласия со стороны мужа. Он же, казалось, едва ее замечал. Она была покорной, зависимой — во всем, кроме своей тошноты.

Рвота служила выражением беспомощности жены, но наряду с этим и ее силы. Она была превосходной хозяйкой и матерью, совершенной во всех отношениях, за исключением одной драматической детали, проявляющейся в том, что когда она выполняла свои обязанности, ее не переставала мучить рвота. Симптом служил метафорой как зависимости жены, так и ее сопротивления, а система взаимодействия супругов вокруг симптома — метафорой их взаимодействия по поводу других проблем, где жена внешне казалась покорной и зависимой от мужа, хотя подлинными ее чувствами являлись негодование и протест против него, что подрывало все его самоутверждающее благополучие.

Потребовалась такая директива, чтобы скрытые тенденции, заложенные в симптоме, проявились в акте открытого неповиновения мужу. Однако чтобы свести к минимуму возможность новых размолвок между супругами, само неповиновение должно было быть окрашено юмором, включая в себя ряд шутливых фрагментов. В основе терапевтической стратегии лежала гипотеза, что симптом приносил жене условную межличностную выгоду, ибо служил средством, позволяющим ей «достать» мужа, с лихвой возмещая то унижение, которая она испытывала, терпя его господство над собой. Если эта «выгода» будет поддержана другими средствами, не имеющими отношения к симптому, тогда необходимость в нем исчезнет. Иными словами, если симптом действительно является способом отмщения мужу, при условии, что будут найдены более адекватные (и не менее эффективные) способы свести с ним счеты, рвота прекратится. Для того чтобы замещающее поведение принесло успех, оно должно быть простым, облеченным в шутливую форму и напрямую связанным с симптомом.

Супругам было сказано, что рвота жены — это примерно то же самое, что и выбрасывание пищи в мусорное ведро, с той разницей, что предварительно она должна побывать в желудке. Почему бы просто не отправить пищу по адресу, избавив себя от неприятностей и того разрушительного воздействия, который симптом оказывает на организм? Супруги согласились, что подобный выход действительно оказался бы предпочтительнее. И тогда терапевт попросил жену ежедневно выбрасывать продукты стоимостью в пять долларов в мусорное ведро. Каждый раз, когда клиентка чувствовала позыв к рвоте, она должна была идти на кухню, чтобы проделать маршрут от холодильника до мусорного ведра. Даже если при этом она не чувствовала приближения приступа, она все равно должна была выбрасывать что-нибудь съедобное общей стоимостью в пять долларов и повторять эту процедуру трижды в день в любое время, какое ей больше нравится. Мужу следовало помогать жене в ее стараниях, взяв на себя обязанность покупать продукты на протяжении всей недели, обеспечивая ее в достаточном количестве, чтобы еды хватало и на детей, и на выброс. Ему также предписывалось каждый вечер заглядывать в мусорное ведро, чтобы лично удостовериться, что жена на протяжении дня исправно отправляет туда пищу стоимостью в пять долларов. Находясь дома, муж обязан внимательно следить за женой, чтобы быть уверенным, что ее ненароком не стошнило. Если же случился такой грех, ему следует вести ее на кухню, усаживаться рядом и, нежно держа за руку, заставлять набивать желудок до отказа. Если же неприятность произошла в его отсутствие, жена должна признаться мужу, сообщив, что за продукты перед этим съела, после чего супруги вновь должны приступить к процедуре наполнения желудка. Таким образом, симптом хотя и был заменен другим поведением, но последнее служило все той же цели — отмщения мужу, который теперь бегал по магазинам, заглядывал в мусорное ведро, следил за каждым шагом жены и, более того, выбрасывал на ветер тридцать пять долларов в неделю. Ранее вызывающий стыд и отвращение симптом удерживал супругов на значительном расстоянии друг от друга, теперь он соединял их. Если же все-таки происходил рецидив, мужу надо было сидеть рядом, держать руку жены в своей и заставлять ее есть. Прежде жену рвало, поскольку она втихомолку переедала; теперь она поглощала еду, потому что накануне ее вырвало.

Муж, выслушав инструкцию, ответил на нее хохотом и признанием в скупости: «Да ведь я шотландец! Для меня нет ничего важнее денег!» Позже в ходе терапии супруги описывали, в какой бедности они прожили всю свою совместную жизнь: каждая копейка, которую они зарабатывали, вкладывалась мужем в недвижимость. Сейчас они владеют значительным состоянием, но в их жизни мало что изменилось — как и прежде, почти все, что зарабатывается, во что-нибудь вкладывается. Такой жизненный стиль установился по воле мужа, и жена довольна достигнутым, но никто не знает, сколько ей пришлось вынести, поднимая семью на весьма скудные средства. Короче говоря, выбрасывание на ветер пяти долларов в день в глазах мужа было равносильным преступлению.

Прибегнув к подобной директиве, терапевт использовала преувеличение, парадоксальность, удерживая в поле зрения неконгруэнтность супружеской иерархии. Поскольку жена была беспомощна и страдала от симптома, ей пришлось выбрасывать тридцать пять долларов в неделю в виде еды. Муж должен участвовать в этом транжирстве, как бы подобное действие ни расходилось с его ценностями и привычками. Тем самым директива сделала жену еще более беспомощной и одновременно более сильной по отношению к мужу.

Несмотря на все возражения, супруги все же приступили к выполнению терапевтических инструкций, и когда они явились на следующую встречу, рвота больше не мучила жену. В течение этой сессии терапевт прибегла к парадоксальному способу предупреждения супружеских ссор, которыми нередко сопровождается чрезмерно быстрое избавление от симптома. Она уведомила супругов, что между ними на грядущей неделе развернется нешуточная борьба. Если терапевт предсказывает борьбу, пара предпримет все усилия, дабы настроить себя на миролюбивый лад и подобным образом доказать терапевту его неправоту. Между супругами не произошло никакой борьбы ни непосредственно после этой сессии, ни двумя неделями позже, когда он вновь сделал то же самое предупреждение.

Указание отправлять еду прямиком в мусорное ведро сохранялось еще в течение ряда недель, на протяжении которых терапевт не переставала выражать беспокойство, что жена может стать тучной (на самом деле полнота ей не грозила). Цель терапевта в данном случае состояла в том, чтобы перейти к проблеме контроля веса, так как переедание с последующей произвольно вызванной рвотой, или булимия, часто бывает связана с выраженным беспокойством о прибавлении веса. Действительно, в самом начале терапии клиентка сказала, что в течение многих лет считала, что страдает нервной анорексией. Иначе говоря, терапевт рассчитывала, что сможет помочь клиентке в том, чтобы та начала следить за своим весом, используя ради этой цели более нормальные способы, чем рвота. Муж подтвердил: он тоже опасается, что жена может стать слишком толстой. Тогда терапевт открыто попросила женщину держать свой вес под контролем и предложила ей заниматься гимнастикой и спортом. Вскоре та вступила в футбольную команду.

На шестой сессии женщина пожаловалась, что хотя приступы рвоты прекратились и она не набирает веса, но это не избавляет ее от внезапно охватывающей тревоги — особенно по понедельникам, когда на плечи пациентки падает очень много работы по дому, и количество того, что предстоит сделать, кажется ей несметным. Все это дезорганизует пациентку до такой степени, что она начинает бояться возврата симптома. Терапевт предложила мужу взять на себя ответственность за эту сторону их жизни, разделив с женой дела, которые обрушиваются на нее по понедельникам. Когда муж недвусмысленно принимает на себя руководство делом, за которое обычно отвечает жена, супружеское противостояние становится не таким скрытым. Жена должна либо прямо попросить мужа о помощи, либо в более откровенных формах сопротивляться ему. Мужу, в свою очередь, также остается одно из двух — либо со всей определенностью потребовать, чтобы жена выполняла свои обязанности по дому, либо открыто ориентировать ее на другие формы активности. Жене было сказано: в тех случаях, когда на нее вместе с лавиной домашних дел наваливается тревога, она должна звонить мужу в офис и спрашивать его, что ей делать, и следовать полученному совету, поскольку муж знает и понимает ее лучше, чем кто-либо другой. Жена позвонила мужу в очередной понедельник, и тот спросил ее, чего бы ей хотелось больше всего, если бы она могла делать все, что захочется. Женщина неуверенно ответила, что хотела бы пойти в библиотеку и почитать некоторые работы, связанные с ее специальностью. И тут же возразила себе: это совершенно невозможно, так как накопилось огромное количество домашних дел. «Брось все и проведи день в библиотеке», — ответил муж. Жена последовала его совету, и в результате ее тревога улеглась. Муж и жена стали ближе друг к другу. В течение ряда последующих сессий терапевт обращалась к мужу только как к особо «понимающему» человеку, стараясь прибавить ему привлекательности в глазах жены.

На следующей сессии терапевт обратилась к жене с новой инструкцией. Она по-прежнему должна была ежедневно отправлять продукты в мусорное ведро, однако на этот раз общей стоимостью в один доллар вместо пяти прежних, а в счет экономии пойти в магазин и купить себе на тридцать пять долларов что-нибудь фривольное и лишенное прямой необходимости. Жена твердила: это невозможно, она никогда не делала ничего подобного и не сможет сделать хотя бы потому, что не понимает конкретного значения слова «фривольное». Мужа попросили выдать ей тридцать пять долларов прямо здесь и сейчас, так как именно его деньги она должна тратить столь безрассудно. Он казался неприятно удивленным тем, что предложение терапевта вызвало такое испуганное сопротивление у жены. Деньги без звука были выданы.

По прошествии недели жена пришла на сессию с двумя юбками, двумя блузками, парой туфель, платком и кухонным полотенцем, приобретенными в second-hand’е на сэкономленные тридцать пять долларов. Супругам было сказано: поскольку жена, видимо, не поняла смысла задания, сосредоточенного в двух словах — «фривольное» и «лишенное необходимости», сессия должна завершиться ранее условленного срока. Таким образом, у них образовалось свободное время, позволяющее им вместе сходить в дорогой магазин, где муж мог купить своей жене что-нибудь легкомысленное и не отвечающее их представлениям о полезности — стоимостью в тридцать пять долларов. Выбирая покупку, он должен разъяснить жене, что имеется в виду под словом «фривольное». На следующую встречу они явились с дорогой ночной рубашкой, купленной в тот день. Симптом жены, помимо прочего, был связан со скупостью мужа, зато теперь у нее были все основания считать его экстравагантным. Итак, симптоматическое поведение сначала было заменено актом выбрасывания пищи в мусорное ведро — метафора, нашедшая выражение в рвоте. Затем, оно получило новую замену в виде траты денег на совершенно ненужную вещь — та же метафора, но в форме действия или поступка, уже более адекватного, по сравнению с предыдущим.

Супруги собирались в отпуск. Жене была дана инструкция тридцать минут в день заниматься гимнастикой и регистрировать свой вес. Мужу поручалось взять в поездку весы, чтобы жена имела возможность ежедневно контролировать свой вес. Если ее будет рвать, он должен по-прежнему пичкать ее едой. Она все так же должна была выбрасывать пищу на доллар в день и покупать что-нибудь легкомысленное стоимостью в тридцать пять долларов. Во время отдыха они следовали всем этим директивам. Отпуск был омрачен зубной болью и однократным приступом рвоты, после которого под нажимом мужа ей пришлось налечь на еду. Вернувшись из отпуска, муж заметил, что ему хотелось бы чаще бывать со своей женой вместе и они собираются в оставшиеся пятнадцать отпускных дней два вечера в неделю проводить дома, а два — развлекаясь где-нибудь в другом месте.

Во время минувших сессий терапевт неоднократно беседовала с клиенткой о ее профессиональной карьере, считая, что вовлеченность в работу может стать источником ее силы вне дома. Но клиентка чувствовала: она настолько запустила себя и до сих пор не выкарабкалась, поэтому пока ей хотелось бы больше заниматься спортом. И некоторое время было затрачено на совместное с клиенткой планирование этой стороны ее жизни.

Терапия приближалась к концу. Муж и жена проводили друг с другом больше времени, в их жизни прибавилось радости. Жена ела и пила, не отказывая себе в этом удовольствии и не боясь последствий. Прошлое, к счастью, не напоминало о себе. Неделей позже были подведены итоги и оставлено место для еще одной — контрольной — встречи. В течение уже четырех месяцев симптом ни разу не давал о себе знать. Во время последней встречи муж сообщил, что сократил время своей занятости на работе до сорока часов в неделю, чтобы иметь возможность больше времени проводить дома, и оба отметили, что их брак значительно изменился в лучшую сторону.

Когда через пять месяцев, узнав, что у клиентки возобновился симптом, терапевт вновь встретился с супругами, он повторил серию директив, уже доказавших свою эффективность. Однако тремя месяцами позже супруги появились снова: у них не было жалоб друг на друга, они полностью удовлетворены своими отношениями, сексом и прочим, тщательно выполняли все инструкции, но в течение четырех минувших дней жену четыре раза настигали приступы рвоты. Мужу было дано указание в течение следующих двух недель три раза в день отводить жену в ванную, чтобы, по его требованию, она произвольно вызывала у себя рвоту. Она должна проявлять солидарность с мужем и делать все возможное, чтобы по его требованию вызвать у себя рвоту. Цель этой парадоксальной директивы очевидна: ожидалось, что жена в конце концов восстанет против требований мужа и рвота прекратится. Однако прошло две недели, и обнаружилось, что супруги все еще следуют последней директиве и что жену действительно рвет каждый раз, когда она слышит от мужа соответствующий приказ, хотя в других случаях ничего подобного не происходит. По сравнению с прежними случаями, последствия подобной процедуры особенно омерзительны: обычно жена уединялась в ванной комнате сразу же после еды, тогда как теперь муж заставлял ее вызывать рвоту, когда пища частично уже переварилась. Терапевт попросила их прямо тут, на сессии, представить, как муж отводит жену в ванную и приказывает, чтобы та вызвала у себя рвоту. Жена, в свою очередь, должна воспроизвести все действия, вплоть до телодвижений, сопутствующих рвоте, не забывая при этом, что она участвует всего лишь в имитации, игре. Жена выполнила требование терапевта крайне неохотно и, когда все кончилось, чувствовала стыд и подавленность. В дальнейшем супруги должны были повторять эту сцену у себя дома ежедневно, на протяжении пяти минут, а затем пять минут вместе спокойно отдыхать. Поскольку предыдущая инструкция не принесла эффекта, она была заменена парадоксальной директивой, предписывающей притворную имитацию: требовалось только делать вид, как будто происходит рвота, но не пытаться вызвать ее на самом деле. Если муж и жена будут вовлечены в совместные действия по поводу симулированной рвоты, тогда необходимость в реальных ее приступах, на которых строилось предшествующее взаимодействие, отпадет сама собой.

Прошло еще три недели. Хотя симптом не возобновлялся, супруги по-прежнему следовали директиве, предписывающей его имитацию.

Через два месяца они снова позвонили терапевту, спрашивая у нее совета, можно ли жене принять участие в группе, в программу которой входит «опыт личностного развития». Терапевт ответила, что не видит никаких противопоказаний для участия в такой группе. Это было неосмотрительно. Надо было оговорить возможность работы в группе условием взаимного согласия, достигнутого между мужем и женой. Через несколько дней позвонил очень расстроенный муж и попросил о встрече, поскольку обнаружил на полу в подвале какие-то подозрительные следы, напоминающие рвотные остатки.

На следующей встрече муж выглядел расстроенным, даже удрученным. В разговоре с терапевтом признался, что ощущает депрессию и порой ловит себя на мыслях о самоубийстве. Жена много читает, посещает вечерние курсы и проявляет заметный интерес к своему собственному развитию. Он ревнует ее ко всем этим «ориентированным на личностный рост» группам, так как она не желает обсуждать с ним полученный там опыт и не делится своими планами. Его также не может не задевать, что жена не проявляет к нему никакого интереса, сдержанна в чувствах, не говоря уже о сексе, отказывает в какой бы то ни было поддержке. В начале этой встречи муж казался глубоко погруженным в свои неприятности человеком, в то время как жена выглядела безучастно, словно все, о чем говорил муж, ее совершенно не касалось. Под конец встречи с супругами, которых терапевт попросил держать друг друга за руки во время разговора, он взял с них обещание все делать вместе и не принимать никаких решений врозь. Подозрительные следы в подвале не имели к жене никакого отношения, скорее всего, они принадлежали домашней кошке. От симптома же давно не осталось никаких следов.

Последняя сессия состоялась через три недели. Супруги продолжали обсуждать свои трудности и рассказали об усилиях, которые предпринимались ими совместно, а мужем — в особенности, чтобы изменить сложившуюся ситуацию. Терапевт подчеркнула, что они уже столько пережили вместе и, возможно, немало непредвиденных проблем им еще предстоит преодолеть в будущем, так как жизнь полна трудностей. Муж сказал, что в отношениях с женой старается быть более нежным и не таким властным, как прежде.

Терапия завершила еще один виток. По прошествии полугода было принято решение еще о нескольких встречах, поскольку на протяжении последних трех месяцев примерно пять раз за каждые шесть недель клиентку опять настигала рвота. Супруги приписывали это некоторому охлаждению в их отношениях, причиной которого стали задержки мужа на работе. Терапия была возобновлена, и симптом прекратился.

Общая длительность терапии измерялась двадцатью двумя сессиями, которые происходили с разной периодичностью на протяжении двадцати трех месяцев. По меньшей мере восемнадцать из них клиентка провела без симптома. Когда она впервые пришла к терапевту, приступы рвоты настигали ее по пять раз на дню. Подводя итоги в конце терапии, за те же двадцать три месяца ее недуг напоминал о себе примерно тридцать шесть раз.

Перечислим основные вехи терапевтических интервенций:

1. Метафора, выражаемая симптоматическим поведением, была определена терапевтом как «выбрасывание пищи». Парадоксальная директива, усиливая то, что метафорически выражалось симптомом, оказалась весьма успешной.

2. Мужу была дана инструкция, что ему следует делать в случае, если симптом повторится. От него требовалось пичкать жену едой непосредственно вслед за перенесенным приступом. В паттерн симптоматического поведения, таким образом, было внесено изменение: взамен рвоты как следствия переедания было назначено переедание после приступа рвоты.

3. Еще одна директива — заменить симптоматическое поведение и выбрасывание пищи в мусорное ведро тратой денег на совершенно бесполезные вещи — также привела к положительным результатам.

4. Терапевт позаботилась о контроле над весом пациентки, предупредив неблагоприятные последствия, которые могли возникнуть в результате прекращения рвоты.

5. Возложив на мужа большую ответственность за жену, терапевт усилил один из аспектов неконгруэнтной иерархии и спровоцировал пациентку на протест против мужа, что, в свою очередь, заставило последнего ослабить контроль, позволявший ему держать жену в подчинении. Позже, в соответствии с указанием терапевта, муж оказал жене содействие в том, чтобы она стала более независимой по отношению к нему.

6. Успешно сработала еще одна парадоксальная директива, требующая от мужа, чтобы тот заставлял жену имитировать в своем присутствии симптом (предшествующая парадоксальная директива, предписывающая преднамеренную стимуляцию рвоты, оказалась неэффективной).

7. Терапевт поощрил совместную договоренность супругов по финансовым вопросам, которые до этого должны были решаться только при участии жены.

8. Взаимодействие между мужем и женой существенно улучшилось: они чаще находились вместе, внутрисемейная иерархия была реорганизована на основе большего равенства, жена обрела независимость от мужа.

9. Чем более независимой становилась жена, тем глубже оказывалась охватившая мужа депрессия, и терапевт помог супругам реорганизовать отношения таким образом, чтобы не дать мужу возможности использовать свое симптоматическое поведение как источник силы и слабости.

10. Учитывая, что пациентка могла прибегнуть к симптоматическому поведению ради того, чтобы и в дальнейшем не лишаться поддержки терапевта, была предусмотрена возможность дополнительных встреч, но уже не по поводу симптома.

В данном случае неконгруэнтная иерархия устанавливалась с помощью симптома компульсивной рвоты, возникшего у жены, занимавшей в браке, длившемся около тринадцати лет, подчиненную позицию. Симптом давал ей власть над мужем и одновременно еще больше, в сравнении с ним, подчеркивал ее слабость. Муж на фоне недуга жены занимал в браке позицию превосходства. Но вместе с тем выявлялись его слабость и подчиненность, поскольку он не только не мог совладать с недугом жены, но, принимая в расчет специфику симптома, чувствовал еще и унижение. Терапевт использовал парадоксальные директивы, позволившие, во-первых, избавиться от симптома и, во-вторых, реорганизовать этот супружеский союз, где жена стала занимать менее подчиненное положение, в результате чего симптоматическое поведение как таковое перестало служить фокусом силы и слабости.

Тридцатилетнего мужчину в отделение экстренной помощи госпиталя привела жена. Накануне он вернулся домой в состоянии алкогольного опьянения, невразумительно пробурчав в ответ на вопросы жены, что подрался с кем-то в баре, а потом попал в автомобильную катастрофу. Никаких повреждений на машине ей обнаружить не удалось. Мужу казалось, что его преследуют, и он забаррикадировался внутри дома. Мужчина был тяжелым алкоголиком, нередко поднимавшим руку на жену. Он вел себя как крайне неустойчивый человек. Он жаловался на потерю памяти. Супругам назначили семейную терапию.

Их брак продолжался семь лет, детей у них не было, зато проблем хватало. Однажды они решили разойтись и даже посетили брачную консультацию, откуда, правда, сбежали. Жена работала инспектором в государственном ведомстве, а муж — в отделе охраны школьной системы. Жена, по сравнению с мужем, имела более высокое образование (он так и не закончил среднюю школу), и работа у нее была лучше, и зарабатывала она больше, считалась компетентным работником, имела много друзей, казалась интеллигентной, умной и привлекательной. Короче говоря, во всем жена занимала превосходящую позицию относительно мужа, за исключением пьянства. Пьянство делало его еще более беспомощным на фоне жены, но и более сильным, так как она терпеливо сносила его побои, сумасбродство и непредсказуемость поведения.

Все взаимодействие этой пары вокруг пьянства служило метафорой взаимодействия супругов в других областях жизни, где жена постоянно находилась в состоянии борьбы за то, чтобы заставить мужа быть более ответственным. Но чем сильнее она толкала его в этом направлении, тем ниже он спускался по лестнице супружеской иерархии и тем успешнее использовал свою беспомощность как средство достижения власти. Чем сильнее он пил, все откровеннее проявляя свою несостоятельность и безответственность, тем дальше отходил от ее указаний и тем больше власти приобретал над ней. Пьянство служило неудачным решением, определявшим и его слабость, и его власть по отношению к жене.

Таким образом, супруги предъявили сразу две проблемы, которые в данном случае предстояло решить. Одна — пьянство, другая — супружеские трудности, связанные с пьянством. Пара была включена в цикл терапии со скользящим фокусом, в качестве которого сначала выступал алкоголизм мужа, потом супружеские проблемы и снова — алкоголизм.

Во время первой встречи муж пустился в длинные рассуждения о том, как его принуждали пить во время войны и что бывает, если солдат ослушается высших чинов. Терапевт оборвала эти истории, заметив, что многие люди прошли через суровый опыт войны и не стали алкоголиками. Вопрос не в его прошлом, а в будущем и в том, хочет ли он измениться. В ответ он сказал, что, конечно, хочет, так как очень напуган минувшим эпизодом, опытом отключения сознания и провалами памяти.

Терапевт начал с парадоксальной директивы. Обычно муж напивался после работы, встретив кого-нибудь из приятелей и сидя в припаркованной машине, пока оба не «нагрузятся». Затем, возбужденный, он возвращался домой в состоянии помраченного сознания. По прошествии некоторого времени, потраченного на то, чтобы мотивировать супругов следовать терапевтическим директивам, какими бы они ни были, терапевт предписала им следующую задачу. Жена должна купить на собственные деньги хорошую бутылку рома (муж обычно пил ром и кока-колу). Ежедневно, в течение недели, возвращаясь с работы, муж прямиком обязан идти домой, где его ждут приветливая жена, накрытый стол и бутылка рома, и супруги сидят до тех пор, пока муж не напьется и не заснет. На следующей встрече супруги сообщили, что жена выполняла задание. Что же касается мужа, то дважды за пять вечеров, которые были в их распоряжении, он отказался от выпивки. Тогда жене был задан вопрос: сколько еще она готова вынести от мужа, где ее предел, и та ответила, что готова стерпеть все, что выпадет на ее долю, и никогда его не оставит. На предстоящую неделю им была дана та же директива, но с добавлением: в течение выходных жене предстояло все так же поить супруга, но ежедневно, перед тем как устроить выпивку, заниматься с ним любовью не менее сорока пяти минут. Жена сначала воспротивилась подобному заданию, но потом дала себя уговорить и приняла его.

В соответствии с этой инструкцией жена, вместо того чтобы ворчать на мужа с требованиями бросить пить, должна была, напротив, поощрять его к выпивке. Прежде муж получал власть над женой благодаря своему пагубному пристрастию. Теперь у него был единственный способ, чтобы иметь возможность бойкотировать ее распоряжения, — бросить пить. Просьба к жене заниматься с ним любовью явилась попыткой отделить сексуальную жизнь супругов от других стычек, возникавших между ними, и сблизить их друг с другом.

Еще через неделю обнаружилось, что жена и на этот раз добросовестно выполнила свою часть задания. Что касается мужа, то он не желал пить. Приглашение к любви также не произвело на него большого впечатления, оставшись, можно сказать, безответным. Посему на следующую неделю задание пришлось оставить прежним, с одним небольшим добавлением: в воскресенье супругам следовало отправиться в кино.

К следующей встрече выяснилось, что пара на протяжении пяти дней добросовестно следовала всем полученным указаниям. Муж выпивал каждый вечер, но не больше одной-двух рюмок. На шестой день они поссорились из-за вспышки ревности у супруги, вызванной тем, что муж хотел позаниматься с девушкой, знакомой по курсам, которые посещал.

После этого пьянство перестало быть проблемой, не считая двух эпизодов, длительностью в неделю каждый, случившихся более чем за девять месяцев. Во время этих двух запоев муж пил дома, но не буянил, как прежде, не страдал провалами памяти или отключением сознания, которые так пугали его в начале терапии. Он не бил жену и не проявлял параноидальной одержимости.

С этими двумя эпизодами было проделано следующее. Непосредственно после первого из них встречу назначили только мужу. Он сообщил, что чувствует себя задавленным женой, но тем не менее не хочет ее покидать, и добавил: он многим пожертвовал ради нее. Жена, которую также пригласили на отдельную встречу, в свою очередь тоже поведала о многочисленных жертвах, принесенных мужу. Когда на следующую встречу супруги пришли вместе, терапевту пришлось раскрыть, что оба они думают о себе как о людях, которые пошли на многие жертвы в браке. Жене было сказано, что в течение ближайшей недели она должна приложить еще больше усилий, заботясь о муже и не останавливаясь ни перед какими жертвами. Жена рассердилась, заметив, что не нуждается в такого рода советах и вряд ли захочет им следовать. Эта парадоксальная директива служила тому, чтобы спровоцировать протест жены, вынуждая ее перестать быть столь жертвенной и всепрощающей. Двумя неделями позже оба супруга рассказывали, какие жертвы они действительно принесли друг другу за минувшие годы, и обнаружили, что жертв оказалось не так уж и много. Они размышляли, какие изменения могут произойти в их дальнейшей жизни, если они перестанут жертвовать собой ради друг друга, и заговорили далее о своих друзьях, о возможности рождения ребенка. К следующей неделе супруги подошли с планами завести ребенка, нанести визиты друзьям и устроить у себя небольшую домашнюю вечеринку.

Второй запой начался, когда на работе у мужа возникли проблемы с начальником. Муж, который был цветным, полагал, что своими трудностями он обязан исключительно этому человеку, уже уволившему семерых цветных. Терапевт обсудил, что может быть сделано в связи с такой ситуацией, и решил: поскольку клиент снова запил, необходима встреча со всей семьей. На следующую сессию приехали бабушка, вырастившая его в детстве и живущая теперь в другом городе, а также отец. Муж заявил: поскольку его развитие в детстве сопровождалось психическими отклонениями, он всегда считал себя ненормальным. Бабушка и отец в ответ на эти слова удивились, заметив, что у него никогда не было ни малейших причин считать себя ненормальным, поскольку все его «отклонения» не выходили за рамки самых обычных школьных проблем, нередко возникающих у мальчишек, и являлись их следствием. Отец сказал, что сын во многом похож на него — такой же застенчивый, с трудом завязывающий дружеские отношения, избегающий бывать в обществе, но несмотря на все эти черты, удалось же ему, отцу, кое-чего достичь и на работе, и в общественной жизни, и только благодаря собственным усилиям! Он добавил, что верит: сын способен сделать то же самое.

На следующей неделе пара сообщила, что муж большую часть времени пил. Терапевт решил: должно быть, он слишком сильно нажимал на них, наверное, им следует двигаться медленнее. Может быть, разумнее будет отложить пока все решения насчет того, чтобы пить меньше и продвинуться с работой. Терапевт подчеркнул: очень важно идти медленно и не принимать стремительных решений. Интенция терапевта состояла в том, чтобы спровоцировать пару на улучшение своей ситуации вопреки его указаниям.

Двумя неделями позже супруги сообщили, что муж за все это время только однажды выпил пива. Терапевт притворно изумился и выразил восхищение столь быстрым улучшением. Рассуждая о том, как давно уже в их жизни не происходило ничего такого, чему они могли бы порадоваться вместе, супруги решили устроить маленький праздник и пригласить на него терапевта. В течение последующих нескольких недель муж замещал своего начальника на работе. Он продолжал избегать выпивок.

Супружеские проблемы по сравнению с пьянством сложнее поддавались решению, поскольку некоторые из трудностей, омрачавших брак, носили внешний характер, связанный с профессией мужа. Супружеские проблемы не могли быть решены, пока позиция мужа на работе не изменится в лучшую сторону, так как неопределенность положения и унизительная зависимость на работе определяли и подчиненность его положения по отношению к жене. Все это не удовлетворяло клиента и приводило к попыткам сбалансировать распределение власти в паре посредством беспомощности и симптоматического поведения. Когда муж переставал пить, фокусом на короткое время становилась ревность жены, но этот фокус быстро смещался на крайнюю ревность мужа к жене — другую область, где он также находился в зависимой позиции. Между мужем и женой были заключены различные контракты и соглашения, позволяющие на ряд месяцев утихомиривать безумные вспышки. Поскольку муж постоянно упрекал жену в изменах, но никогда не приводил доказательств ее неверности и не предпринимал никаких действий, от него потребовали согласия, что в случае возникновения подозрений относительно жены он немедленно упаковывает чемодан, покидает дом и подает заявление на развод. Не одна встреча ушла на то, чтобы муж согласился с подобной рекомендацией, но едва он согласился, как все его подозрения исчезли. Далее им были даны парадоксальные директивы делать друг друга как можно более несчастными, в результате выполнения которых у супругов наступил относительно хороший период в жизни. Муж связался со службой профессиональной занятости. Его зачислили на курсы подготовки к экзаменам, успешная сдача которых не только приравнивалась к окончанию средней школы, но и обеспечивала квалификацию, позволяющую повысить профессиональное положение. Через год муж получил место начальника у себя же на работе. Поскольку и пьянство, и супружеские проблемы остались в прошлом, паре представилась возможность сфокусироваться на тех взаимодействиях, которые требуются в более мирные периоды жизни, и планах на будущее.

Терапевтическая интервенция заключалась в данном случае в следующем:

1. Внешнее давление и принуждение, на которые сослался клиент в качестве причин алкоголизма, были отклонены терапевтом; пьянство получило определение добровольного выбора, а не проявления беспомощности.

2. Была успешно применена парадоксальная директива, предписывающая жене поощрять выпивки мужа, в результате чего пьянство перестало служить фокусом супружеской борьбы, и муж стал меньше распускать руки и бить жену.

3. Вместо пьянства супруги начали использовать в качестве источника их взаимной силы и слабости ревность мужа к жене. Супружеская ревность потребовала от терапевта нескольких месяцев работы, когда основными техниками стали прямая и парадоксальная директивы.

4. Позиция мужа окрепла благодаря обращению в службу занятости населения, обсуждению его профессиональных планов, а также прояснению ситуации в отношении бабушки и отца. Через год муж получил повышение по работе.

5. Супруги в своих отношениях пришли к большему равноправию. Таким образом, симптоматическое поведение перестало служить средством, обусловливающим неконгруэнтность семейной иерархии.

6. Позиция мужа в семейной иерархии еще более окрепла, когда терапевт притормозил слишком быстрое его изменение, а затем выразил уверенность в дальнейшем улучшении.

В этой семье неконгруэнтная иерархия была обусловлена алкогольной зависимостью мужа, чей социальный статус существенно проигрывал, по сравнению с положением, занимаемым женой. Пьянство мужа позволяло ему обладать властью над супругой и в то же время увеличивало его слабость по сравнению с ней. Жена занимала в браке позицию превосходства благодаря и своему социальному статусу, и безудержному пьянству мужа. Одновременно она находилась в низшей позиции, поскольку постоянно старалась удержать его от пьянства и терпела одно поражение за другим, а также и потому, что безропотно принимала все его оскорбления. Решая проблему алкогольной зависимости мужа, терапевт прибегла к парадоксальным предписаниям. Затем в качестве проблемы была представлена обостренная ревность мужа. Ревность, как и пьянство, также служила выражением рассогласования в иерархии и, следовательно, тоже являлась источником и силы, и слабости в браке. Терапевт работал с этой проблемой не один месяц, прибегая к разнообразным прямым и парадоксальным директивам, пока она также не была благополучно разрешена — пока в паре не установилась более конгруэнтная иерархия с относительным равенством в отношениях между супругами.

В течение этого времени дважды возобновлялись эпизоды пьянства. Их развитие приостановилось. Терапевт, во-первых, потребовав от жены новых жертв, к которым ее обязывала любовь к мужу, спровоцировал ее на то, чтобы она, наконец, перестала быть жертвой и проявила большую нетерпимость к пьянству супруга. Во-вторых, терапевт пригласила семью мужа, чтобы прояснить вопросы, связанные с присущими ему чувствами неполноценности и жизненного провала. Стараясь укрепить позицию мужа в браке, терапевт сначала воспротивился стремительности его изменения, а потом выразил доверие к изменению.

Врач-психиатр, сделав телефонный звонок, попросил о консультации. Ему хотелось одновременно пройти супружескую терапию и получить супервизию по поводу его случая. Терапевт ответил, что через три недели ему предстоит дальняя командировка, поэтому времени не хватит ни на терапию, ни на супервизию. Молодой человек настаивал на необходимости срочной консультации для него и его жены. Так была назначена встреча.

Когда пара пришла на первую сессию, молодой человек держал в руках книгу «Стратегии психотерапии» (Haley, 1963). Он представил свою жену — студентку-психолога. Они выглядели привлекательной парой: голубоглазая жена с прямыми светлыми волосами и статный брюнет, муж. Он сказал, что у них с женой возникла серьезная проблема, с которой другие терапевты не смогли справиться. Жена страдала истерическим параличом языка, который временами отказывался ей подчиняться. В попытках быть понятой, она могла только мычать и издавать странные звуки. Симптом проходил, когда жена принимала валиум, отдыхая после этого около часа. За последние полгода странный недуг настигал ее довольно часто, но теперь молодой женщине предстоит работа с пациентами, ей придется публично представлять случаи, и молодая женщина опасается внезапного наступления паралича: она не сможет говорить, и тогда про ее болезнь станет известно всем. Терапевт заметила, что симптом весьма интересен, даже экзотичен: он может совпадать с последним случаем истерического паралича, имевшим место в Западной Европе и описанным Фрейдом. Муж и жена улыбнулись, без особой гордости соглашаясь с терапевтом.

Муж затем сообщил, что психоаналитическая терапия и психоанализ не возымели успеха. Он прочитал книгу Хейли и теперь убежден, что именно стратегическая супружеская терапия благодаря использованию парадокса поможет разрешению проблемы. Он знал, что симптом без всяких сомнений связан с браком.

Терапевт поинтересовалась, что происходило во время предшествующей терапии, и узнала, что последним терапевтом жены был сотрудник мужа, выступавший его супервизором. Природа симптома вызвала у него огромный интерес, и он изучал пациентку в процессе терапии. Жена добавила: по мнению психиатра, симптом вызван чувством вины, которое рождено ее фантазиями об оральном сексе. Она прекратила терапию после того, как тот пытался соблазнить ее. Молодая женщина почти уступила его предложениям, когда вдруг поняла, что несмотря на все его уверения в любви, он хитрит и обманывает ее. Она убежала из психотерапевтического кабинета и больше никогда не возвращалась туда. Данный эпизод стал для мужа источником колоссальных затруднений и неприятностей, поскольку он продолжает работать в команде, где супервизором по-прежнему остается этот самый психиатр.

Терапевт поинтересовалась, когда симптом проявился впервые. Оба — и муж и жена — ясно помнили тот день. Тогда они еще не находились в браке и поехали навестить родителей жениха. Будущая свекровь сообщила им, что оставляет своего мужа и через час улетает с дочерью в другую страну. Ей хотелось бы проститься с сыном и его невестой, но она просила ничего не сообщать отцу, пока замысел не осуществится — чтобы он не смог остановить ее. Молодые люди пообещали выполнить просьбу. И вот после того, как мать мужа уехала, девушка впервые почувствовала, что не может произнести ни слова. Она очень испугалась, и молодой человек, чтобы успокоить ее, дал ей таблетку валиума. Примерно через час речь вернулась.

Терапевт прокомментировала, что пережитая ситуация и в самом деле оказалась довольно болезненной для них обоих, особенно для мужа. Жена оказалась на редкость чувствительной к его трудностям. Тогда молодая женщина призналась: у нее были непростые отношения с собственными родителями, а отец страдал алкоголизмом.

Похоже, что симптом жены являлся важным аспектом карьеры мужа. Он давал повод привлекать к обсуждению учителей, у которых необычный случай вызывал профессиональный интерес. Во время первого телефонного звонка молодой человек даже еще точно не знал, что для него важнее — супервизия или выздоровление жены. Он уже чувствовал себя экспертом по отношению к ее проблеме, когда обсуждал с терапевтом, какой подход следует применить в данном случае. И хотя до сих пор ему не удалось помочь жене, причиной неудачи стало не малодушное бегство от трудностей, а неординарность проблемы. Итак, чтобы добиться успеха в работе с данным случаем, первое, что потребуется, — лишить симптом его экзотичности.

Для того чтобы лучше понять предъявленный симптом, по мнению терапевта, его следует сравнить с тем, чем страдает она сама. Когда терапевт бывает чем-то расстроена или встревожена, у нее возникает боль в животе, что является результатом сжатия желудочной мускулатуры, или спазма. Желудок становится ригидным, напряженным, и она чувствует боль. Не кажется ли мужу, являющемуся врачом, что язык тоже своего рода мускул, и его ригидность также можно рассматривать как следствие мускульного спазма, подобного спазму желудка? Муж признал правомерность подобного хода мысли. И тогда терапевт заметила, что симптом кажется ей не истерическим параличом, а явлением психосоматического спазма одной из частей пищеварительной системы — языка. Что касается причин спазма, то, скорее всего, они лежат в тревожности пациентки. Муж и жена вынуждены были согласиться и с этим аргументом.

Психосоматический спазм — это, конечно, далеко не так интересно и необычно, как истерический паралич. Терапевт переопределила симптом и предупредила возможную конфронтацию, объединившись с женой, недуг которой был уподоблен недугу терапевта, и заручившись поддержкой мужа как специалиста-медика.

Затем терапевт сказала, что она должна оценить симптом в свете всех тех ужасных вещей, с которыми приходится встречаться человеку ее профессии в своем терапевтическом кабинете. Таких например, как неудержимая рвота, заставляющая человека стремительно скрываться в ванной комнате, потеря сознания и т.п. Конечно, когда у тебя перестает двигаться язык — это ужасно, но существует много других не менее ужасных вещей, которые могут произойти с каждым. И даже еще более ужасных, чем те, что удалось припомнить терапевту. Муж и жена приняли и этот довод.

Симптом теперь получил определение не только психосоматического нарушения взамен экзотического истерического паралича, но также и одного из разнообразных органических феноменов, которые во множестве встречаются в практике любого терапевта.

Затем в ходе беседы возникли вопросы, касающиеся профессиональной карьеры пациентки. Молодая женщина пожаловалась на свою незащищенность, ситуацию невольного соперничества с мужем, неуверенность в том, сможет ли она стать хорошим терапевтом, если у нее самой столь серьезные эмоциональные проблемы.

Далее терапевт попросила супругов описать их совместную жизнь и те трудности, с которыми они столкнулись в своем браке. Оказалось, что муж, по сравнению с женой, не только более увлечен своей профессией, но и превосходит ее в общительности: выходные дни, как правило, он проводит в клубе, где играет в теннис и занимается другими видами спорта. В это время жена сидит дома, не находя себе места от злости и обиды. Ночами на нее нередко находит тревога, и она не может заснуть или просыпается, настигнутая той же тревогой посреди ночи. В такие минуты она будит мужа, нуждаясь в его поддержке, хотя тот зачастую не знает, что требуется сделать для ее успокоения. Тогда жена начинает плакать и вести себя подобно ребенку, переходя на речь маленькой девочки. Случается, язык отказывается ей подчиняться, становясь деревянным. Обычно она засыпает, приняв валиум, но никому из них не по душе такой способ. Супруги опасаются, что может возникнуть зависимость. Словом, оба они думают, что у них не все благополучно с коммуникацией, и хотели бы, чтобы их взаимопонимание улучшилось.

В заключение терапевт заметила, что она должна подумать, можно ли помочь им за то короткое время, которым она располагает, и условилась с ними о встрече через несколько дней.

В начале следующего интервью терапевт заявила, что много думала о значении симптома. По ее мнению, версия, усматривающая основу симптома в фантазиях об оральном сексе, не выдерживает критики. Пара согласилась. И тогда терапевт предложила свою гипотезу: ригидность языка, по ее мнению, связана с трудностью хранения секретов. Жена, вероятно, всегда была открытой и искренней, продолжала свою мысль терапевт, и поэтому ей трудно хранить секреты. Эта ее особенность достигла высшей точки, когда мать мужа попросила молодую девушку держать в тайне дерзкий замысел. Язык девушки словно одеревенел, как бы помогая хранить ту тайну, посвящение в которую вызвало в ее душе бурю противоречивых чувств. Таким образом, подвела итог терапевт, проблема коммуникативного контакта между мужем и женой сводится не к дефициту коммуникации, а к ее избыточности. Те ночи, когда приступы тревоги не давали девушке спать, долгие ночи, заполненные разговорами и душевными излияниями, — убедительное свидетельство справедливости данного вывода. Терапевт была уверена, что у жены никогда не было от мужа ни одного даже самого маленького секрета. Молодая женщина подтвердила, что это действительно так. Поэтому, заключила терапевт, очень важно увеличить дистанцию между мужем и женой, ограничив насыщенность коммуникаций между ними. Симптом является сугубо индивидуальной проблемой, затрагивающей только жену и не имеющей никакого отношения к мужу. Поэтому все, что происходит в терапии, должно оставаться тайной пациентки и терапевта. Последней казалось, что посредством столь решительной и короткой интервенции удастся принести облегчение жене. Прямо вслед за своим заключением терапевт поднялась со стула и, проводив ошеломленного мужа до двери, предложила ему оставить их наедине.

Взаимодействие между мужем и женой, центром которого стал симптом, служило метафорой системы их взаимодействия в целом, где жена занимала подчиненную по отношению к мужу и беспомощную позицию, что одновременно составляло и ее силу, извлекаемую из этой слабости. Муж на фоне жены выглядел и более компетентным в профессиональных делах, и более адекватным, помогающим ей перебарывать симптом, но… безуспешно: симптом не только не исчез после заключения их брака, но даже усилился, требуя от обоих все больше внимания и энергии. Связав симптом с тем эпизодом, когда он впервые дал о себе знать, и определив его смысл как трудность в сохранении секретов, терапевт получила возможность изменить метафору, выражением которой тот служил: супружеская проблема усматривалась теперь не в дефиците коммуникаций между мужем и женой, а в их чрезмерности. Ранее метафора, находя выражение в системе супружеского взаимодействия вокруг и по поводу симптома, говорила, во-первых, о силе и беспомощности мужа, который, пытаясь понять жену и помочь ей, терпел одно поражение за другим, а во-вторых — о беспомощности и силе жены, умоляющей мужа помочь ей, но в глубине души понимающей, что выполнить эту просьбу не в его власти. Иными словами, система взаимодействия на основе симптома служила метафорой иерархической неконгруэнтности в браке, в котором и муж, и жена находились одновременно в позициях подчинения и превосходства по отношению друг к другу. Неконгруэнтность являлась ошибочным способом достижения большего равенства в отношениях с мужем и столь же ошибочной попыткой нейтрализовать его превосходство в социальной жизни. Определив проблему пациентки как результат избыточной коммуникации и исключив мужа из процесса терапии, более того, окружив ее ореолом строжайшей тайны, доступ к которой находится для него под запретом, терапевт кардинально изменила внутрисемейную иерархию. Жена стала более сильной и менее беспомощной, поскольку только она одна была теперь обладательницей симптома. Кроме того, возможность искать помощи со стороны мужа оказалась заблокированной, и, наконец, оставшись в одиночестве, женщина получила преимущество участия в этой так называемой «стратегической парадоксальной психотерапии». Муж утратил существенную долю своей власти, поскольку был исключен из помощи жене. Но вместе с тем он стал и менее беспомощным, так как перестал составлять часть проблемы, а значит, освободился от ответственности за ее решение.

Терапевт продолжала убеждать клиентку в том, что парадоксальная интервенция — наиболее подходящее средство в данном случае. Она открыла «Стратегии психотерапии» на странице, где говорилось о парадоксальной интенции Франкла, и попросила молодую женщину ознакомиться с текстом. Когда та оторвала взгляд от книги, терапевт предложила ей постараться изо всех сил и сделать так, чтобы прямо здесь, на сессии, язык стал неповоротливым и малоподвижным. Пациентка старалась, как могла, но безрезультатно. Ну, ничего, смилостивилась терапевт, но в течение следующей недели девушка должна вызывать у себя симптом трижды за день, длительностью не меньше, чем пятнадцать минут в каждом отдельном случае. После этого терапевт завела с молодой женщиной разговор о ее деловой карьере и о том, какая область ее более всего привлекает. Та ответила, что нуждается в супервизии и в более глубоком изучении практики.

Придя на следующую встречу, женщина заявила, что точно следовала директиве и что симптома у нее больше нет. Она держала предписание терапевта в секрете от мужа. Тогда терапевт заметила: надо же что-то делать с ее ночными приступами тревоги, и предложила еще одну инструкцию. Пациентке следовало поставить поблизости от спальни письменный стол, где можно было бы держать бумагу, карандаш, конспекты терапевтических сессий, а также учебники и книги по терапии, в которых она нашла для себя что-либо полезное. В тех случаях, когда состояние тревоги достигает такой силы, что не дает ей заснуть, или заставляет пробудиться от сна, когда ее язык снова становится ригидным, не надо будить мужа. Тем более ему ни о чем не следует говорить. Вместо этого нужно тихо подняться, направиться к своему письменному столу и провести за ним час, конспектируя терапевтическую встречу, которая состоялась у нее с пациентом на минувшей или текущей неделе. Необходимо записать все, что говорил пациент. Если пациент — ребенок, с которым она проводила игровую терапию, зафиксировать все, что тот выполнял в ходе их игры. Следует подробно описать свою терапевтическую интервенцию, раскрыть ее смысл, а также привести доводы в пользу ее применения. Можно использовать книги, чтобы объяснить то, что сделано, или обосновать свое понимание случая. Когда час истечет, женщина должна вернуться в спальню и лечь. Если ей не удастся заснуть по прошествии пятнадцати минут, она может снова вернуться к письменному столу и возобновить задание. Необходимо действовать в соответствии с этими предписаниями, даже если придется провести за письменным столом всю ночь. На следующую сессию пациентка может прийти со всем тем материалом, который она составит благодаря бессоннице. Терапевт ознакомится с записями и обсудит их, чтобы помочь ее профессиональному росту. Если приступ тревоги застигнет пациентку не ночью, а днем, она может поставить стрелки своего будильника на три утра, встать по звонку и в течение часа записывать итоги сессии. Все это надо держать в строгом секрете от мужа и ни в коем случае не сообщать ему, что ее действия связаны с терапией. Молодая женщина с видимой неохотой уступила требованиям терапевта, выразив сомнение, каково ей будет на следующий день, если она не выспится, и можно ли заниматься делом, когда находишься во власти тревоги.

Феномен ригидности языка был блокирован благодаря парадоксальной интервенции, предписывающей симптом. Приступы тревоги также прекратились в результате предписания тяжких ночных испытаний, через которые пациентке предстояло пройти, если бы симптом внезапно напомнил о себе. Испытание планировалось таким образом, что при любом исходе оно было обречено на успех: либо приступы тревоги станут редким явлением в ее жизни, либо она продвинется в деле благодаря подробному описанию случаев и последующей супервизии. Раньше ее тревога служила испытанием для мужа, теперь тревога стала испытанием для нее самой.

На следующей встрече молодая женщина сообщила, что с ее языком не происходит ничего особенного. Что же касается тревоги, то один приступ все-таки был. Она принесла несколько страниц текста с описанием случая. Проработав час, женщина отправилась спать. Принесенные записи содержали ряд исполненных ненависти замечаний в адрес терапевта, перемежающихся отрывочным комментарием по поводу игры с ребенком. Клиентка призналась: заполняя эти страницы, она была исполнена злости и ненависти, поскольку ей пришлось пройти через испытание, вместо того чтобы спать. Терапевт ответила, что это можно понять, и принялась обсуждать записи, объясняя, что следовало бы сделать, чтобы мысли автора стали яснее, описание — точнее и т.д. На предстоящую неделю сохранялись прежние инструкции.

На протяжении следующей недели пациентка не имела никаких симптомов. Это было последнее интервью, так как терапевт покидала страну. На прощанье она сказала, что пациентке необходимо следовать прежним предписаниям относительно приступов тревоги. Если они возобновятся, женщина должна показать свои записи другому терапевту, с которым заранее была заключена договоренность о супервизорской консультации. Для того чтобы отбить у нее охоту просыпаться по ночам, с терапевтом было оговорено, что он возьмет с девушки двойную плату за каждый час супервизорской работы.

На контрольной встрече, состоявшейся двумя годами позже, молодая женщина сообщила: спазм языка не повторялся ни разу. У нее состоялось несколько встреч с супервизором, затем надобность в них отпала. Хотя время от времени женщина и ощущает тревожность, не было случая, чтобы приступы тревоги настигали ее по ночам. Муж и жена по-прежнему вместе, оба активно работают терапевтами, но каждый — в своей сфере. Они никак не могут решить, надо ли им заводить ребенка. Хотя их отношения заметно улучшились, им кажется, что предел далеко еще не достигнут: есть, в чем изменяться и совершенствоваться.

Терапевтическая интервенция содержала следующие этапы:

1. Терапевт перестроила систему супружеского взаимодействия, сложившуюся на основе симптома, трансформировав диагноз истерического паралича в психосоматический спазм и изменив метафору, выраженную симптомом, с сексуальных фантазий и дефицита коммуникаций на трудности в хранении секретов и избыточность коммуникаций между мужем и женой.

2. Муж был исключен из процесса терапии, а жена получила инструкцию, предписывающую держать содержание терапевтического процесса в тайне от супруга, что лишало его возможности использовать симптом как источник силы и слабости.

3. Была успешно использована парадоксальная инструкция, предписывающая жене произвольный вызов спазма языка, для того чтобы добиться полной его неподвижности.

4. Работая с симптомом тревожности, терапевт предписал суровое испытание, через которое пациентке следовало проходить каждый раз, когда у нее возникала вспышка тревоги, и которое было рассчитано на то, чтобы молодая женщина стала либо менее беспомощной, либо — в результате нового опыта, заданного испытанием, — более компетентной.

5. Терапевт, вынужденный раньше срока закончить работу с пациенткой, передал данный случай другому терапевту, в функции которого входило супервизорство, позволявшее проследить, чтобы пациентка еще некоторое время придерживалась инструкций, блокирующих вспышки тревоги.

В данном случае неконгруэнтная иерархия в браке проявилась в тот момент, когда зависимость и неуверенность жены стали благоприятной почвой для возникновения у нее «истерического» симптома. Так называемый «истерический паралич» являлся для нее источником власти над мужем, одновременно оставаясь позицией слабости по отношению к нему. Мужу «истерия жены» позволяла утвердиться в позиции превосходства, одновременно ставя его в позицию зависимости, поскольку все попытки помочь кончались неудачей, хотя симптом входил в сферу его профессиональной компетентности. Терапевт таким образом организовал пару, что сила и слабость перестали центрироваться на симптоматическом поведении; он также использовал парадоксальную инструкцию и предписание сложного испытания, которые позволили преодолеть симптом.

Содержание настоящей главы определяется утверждением, что супруги способны вызвать к жизни симптом в попытке изменить установившуюся в браке иерархию и уравновесить распределение власти между ними. Однако симптоматическое поведение всегда служит знаком неконгруэнтной, или рассогласованной, иерархии, ибо зыбкое равенство между супругами поддерживается тем, что оба члена диады одновременно оказываются в позиции подчинения и превосходства относительно друг друга. Задача терапевта — таким образом организовать пару, чтобы сила и слабость перестали фокусироваться на симптоматическом поведении. Только в этом случае симптом может быть преодолен.

Симптом является метафорой той ситуации, в которой находится личность, и способ взаимодействия пары в рамках симптома представляет системную аналогию других систем взаимодействия, характерных для данного брака. Иногда можно наблюдать циклы, в течение которых пара, имея дело с доминированием одного супруга над другим, попеременно фокусируется то на различных супружеских проблемах (деньги, родня, карьера), то на симптоме одного из супругов, то на проблеме ребенка. Иными словами, фокус взаимодействия способен циклично изменяться, но сам цикл всегда остается одинаковым, а взаимодействие выступает аналогией силы и слабости супругов по отношению друг к другу.

Симптоматическое поведение — это решение, хотя и ошибочное, тех трудностей, которые переживают супруги. Оно уравнивает их власть друг над другом, обеспечивает фокус взаимодействия, стабилизирующий их брак.

В приведенных примерах можно проследить шаги, соблюдение которых позволит изменить цикл взаимодействия в паре и решить предъявленную проблему.

1. Терапевт не соглашается с определением проблемы, предлагаемым супругами, и таким образом отказывается от уготовленной для него позиции, которую ему предстояло занять по отношению к ним.

2. Вместо этого терапевт изменяет определение симптома, или метафоры, которую он выражает, или того и другого вместе. Следовательно, он изменяет систему взаимодействия в рамках симптома.

3. Дается парадоксальная инструкция, предписывающая воспроизведение симптоматического поведения или воспроизведение того поведения, которое метафорически выражается симптомом.

4. Одному из супругов, у которого отмечается симптом, предписывается связанное с ним суровое испытание. Супруга, свободного от симптома, просят усилить это испытание.

5. Иерархическая неконгруэнтность в браке парадоксально преувеличивается посредством директив, назначение которых состоит в том, чтобы спровоцировать супругов на установление в браке более конгруэнтной иерархии.

6. Терапевт воссоединяет супругов и настолько улучшает их отношения, что они больше не нуждаются в том, чтобы использовать сложившуюся в рамках симптома систему взаимодействия в качестве аналогии и решения их трудностей.