• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

С нашей инстинктивной любовью к детям (этологи сказали бы родительской заботой) мы не одиноки в мире животных. У многих видов родители привязаны к своим детям. Часто именно только к своим. Чайка, прекрасная мать, клюет может даже убить чужого птенца забредшего на ее окологнездовую территорию. А забрести недолго в колони все гнезда рядом.. Есть люди (и их довольно много, они просто обычно скрывают это), которые тоже любят лишь своих детей.

Наши ближайшие родичи крупные человекообразные обезьяны по образу жизни своей собиратели, как и наши прямые пращуры. Они живут не стадами, а очень малыми родственными группами. И это понятно: крупному собирателю ни к рему большое, сложно организованное стадо. Каждый собирает для себя, и больше пищи не соберешь, если вокруг собирают другие.

У человека много инстинктивных программ, соответствующих такому образу жизни: стремление не пускать посторонних на свою территорию, инстинкт собственности, индивидуальная дистанция минимальное расстояние до другой особи, нарушение которого вызывает дискомфорт агрессивность, сложные ритуалы сближения (подходи ко мне не неожиданно спереди, в упор не смотри, руки не прячь, а предъяви для осмотра, покажи зубы улыбнись и т. д.). У очень социальных животных обычно эти неудобные при постоянном общении инстинкты ослаб лены, часто рудиментарны.

Почему детство так растянулось – тоже очень интересно, но здесь для нас не важно. Давайте считать. Половое созревание в возрасте 14—16 лет. Первый ребенок в возрасте 15—17 лет. Диета собирателей такова, что дети могут ее усваивать в возрасте 4 лет. Четыре года мать кормила ребенка молоком и в это время забеременеть не могла. Следующие роды, следовательно, в 20—21 год. А средняя продолжительность жизни матери 26 лет. «Среднестатистические матери» не доживали до совершеннолетие своих детей. Кто мог заботиться о них родственники и все другие члены группы. Но чтобы такой путь воспитания был эффективным, во-первых, требуется более тесное объединение довольно большого числа особей в стадо, а во-вторых, нужно, чтобы инстинкт заботы о потомстве распространялся на всех детей и проявлялся в раннем возрасте еще до рождения своего ребенка. Все это у нас есть. Вспомните, как девочки-подростки прямо-таки жаждут нянчить детей (не кукол, как раньше, а живых), а сестры-женщины питают любовь к племянникам и племянницам.

Ребенок, родившись, запечатлевает (импринтингует) мать ее образ, голос, запах, даже ритм пульса. Все ее качества докрашиваются положительными эмоциями (она, как и запечатленная родина, лучше всех) и обсуждению со стороны рассудка не подлежит, пока дитя находится в зависимом возрасте.

Это очень важное наблюдение. Оно говорит о том, что когда-то у кого-то из наших предков отцы были подключены к заботе о потомстве. (У кого и как это тема отдельного исследования.) Вам желание ребенка иметь отца кажется само собой разумеющимся. А мне нет. Потому что я знаю, что у человекообразных обезьян самцы о детях не заботятся и детеныши в отцах не нуждаются.

По программам, общим со многими животными, родитель противоположного пола одновременно и модель будущего брачного партнера. Поэтому дети часто проходят период влюбленности в одного родителя и ревности его к другому.

Значительная часть фрейдистских комплексов плод этой инстинктивной программы. С наступлением половой зрелости молодого поколения семья у большинства животных должна распасться, чтобы дети начали самостоятельную жизнь. Инициатива в осуществлении распада семьи у многих видов животных возложена на молодых. Они начинают инстинктивно проявлять такое поведение, которое нетерпимо для взрослых. Подросшие самцы время от времени обращаются с отцом, как посторонние взрослые самцы, раздражая его и даже угрожая ему. На старого самца такие нападки действуют вызывающе, и он дает отпор, демонстрируя всю мощь своей агрессивности, перед которой молодой самец пасует и возвращается к зависимому, детскому поведению. Однако стычки повторяются, и в конце концов выводок распадается, так как родители перестают узнавать в молодых своих детенышей, а молодые своих прежних родителей.

Современные дети так называемого рудного, переходного возраста еще полностью зависимы от родителей юридически, территориально, материально и духовно. Они не могут покинуть семью. Это усиливает конфликт, так как программа не достигает успеха. Видя, как иногда при этом искажается поведение подростка, сколько мук претерпевает он сам, не зная, что с ним происходит, как страдают родители, тоже ничего не понимая, ясно осознаешь вдруг, как властны над человеком инстинктивные программы поведения предков. Можно сказать, что подлинно человеческие отношения между родителями и детьми складываются лишь после того, как переходный возраст пройден.

Одна лишь программа импринтинга речи занимает несколько лет, начинаясь еще во внешне бессознательном возрасте. К году происходит главное чудо: пассивно слушая поток речи, мозг завершает анализ ее структуры и назначения. Ребенок еще не разговаривает, но явно уже понимает, о чем говорят, В двуязычных семьях он разделяет два языка! Мать помогала ему освоить речь тем, что все время, находясь при нем, говорила. Умная, образованная, на людях молчаливая женщина, которая, конечно, не раз слышала от педантов-рационалистов, что новорожденный ребенок глуп, как амеба, наклоняясь к нему, говорит, говорит. Сама удивляется себе, но не говорить не может. Тоже программа, нарушь которую, послушайся мать знатоков рационального воспитания, развитие речи ее ребенка затянулось бы, как оно затягивается у приютских детей.

Животные обучаются сами в играх со сверстниками, у родителей и у взрослых. Программа такова, что чем старше выглядит взрослая особь, тем эффективнее обучение. Молодые павианы особенно охотно учатся у старых самцов с большой седой гривой. Самцов остригли (омолодили) и павианыши хуже усваивали то, что им показывали. Учителям приклеили огромные парики и успеваемость молодых стала выше прежней.

Он поколебался лишь совсем недавно, в период бурного роста как средней продолжительности жизни, так и новых знаний. В этой кратковременной ситуации люди среднего поколения стали обладать более свежими знаниями, чем люди очень старые. Но тяга детей без конца расспрашивать дедушку (и соответственно его тяга рассказывать и показывать внуку) очевидна. Прожившие жизнь люди утверждают, что самыми прочными, сохранившимися на всю жизнь знаниями они обязаны старым школьным учителям.

В животном мире агрессивность к себе подобным в первую очередь служит для замены физических стычек, наносящих телесные повреждения, стычками психологическими. Два животных при конкуренции за территорию, пространство, пищу, самку и т. п. не вступают сразу в драку, а начинают один другому угрожать, принимая соответствующие позы. Если противник не пугается, ему демонстрируют оружие зубы, когти, рога, шипы, часто при этом наглядно показывая их действие: щелкают зубами и клювом, роют копытом, когтями или клювом землю, рвут траву, ломают палки, смотрят в глаза противнику выкаченными глазами, как бы оценивая расстояние для решающего прыжка или удара. И конечно, рычат, шипят, ревут, воют. Угрожающее животное само боится обострения ситуации, но прекратить стычку не может: это значит признать себя побежденным и сдаться. Если противники равноагрессивны, они будут Долго держать друг друга в крайнем напряжении. Пока наконец чья-то психика не выдержит первой. Но теперь выход один чтобы снять агрессивность победителя, побежденному следует принять позу подчинения и покорности. В ней все противоположно агрессии. Размеры свои нужно унизить – сжаться, поджать ноги, упасть на колени, на брюхо или на спину, голову опустить, когти и зубы спрятать, в глаза не смотреть, вместо устрашающих звуков издавать писк, визг, причитания. И предлагать победителю самые уязвимые места для удара.

При виде позы подчинения победитель постепенно умиротворяется и может заменить действительное избиение ритуальным потрепать за волосы, похлопать лапой, толкнуть, ущипнуть, обгадить.

Беседуя об эволюции, мы часто невольно представляем себе естественный отбор как некую мудрую, рачительную, добрую силу. Поэтому, столкнувшись с негуманными его решениями, мы зачастую недоумеваем и возмущаемся. Но естественный отбор бездушная и безжалостная статистическая машина, ей не присущи гуманистические принципы. Раз на основе соподчинения найдена возможность образовывать упорядоченные отношения, от которых популяции в целом выигрывают, значит, эта возможность будет использоваться.

Именно мальчишки, ибо девочки сложной иерархии не образуют. Потому что у приматов особи женского пола, как правило, не конкурируют с самцами за лидерство, а между собой образуют слабовыраженные и неустойчивые соподчинения из немногих особей.

Для некоторых мальчиков борьба за иерархический ранг крайне важна, они способны ради нее на любые лишения, побои, готовы, чтобы утвердить свой ранг в глазах других, на опаснейшие для себя проделки. Психологи называют таких людей естественными лидерами, а этологи потенциальными доминантами.

Очень часто им становится, к ужасу родителей и воспитателей, отпетый второгодник или уличный хулиган. Для захвата доминантного, положения иногда достаточно стать обладателем какого-нибудь символа исключительности или превосходства игрушки, которой нет и не может быть у других, оружия (пусть даже бездействующего, но не игрушечного), удачно вставляемых рассказов о дальних и экзотических местах, где он был, а другим не бывать, и т. д.

Символы, потенциально достижимые всеми отличник, прекрасный скрипач, начитанный, здесь не – проходят. Всеобщее восхищение символом исключительности переносится и на обладателя этого символа и может начать повышать ранг подростка без усилий с его стороны: вступающие с лидером в конфликт заранее сомневаются в себе, а тот, кто не верит в победу, всегда проигрывает состязание в агрессивности. У счастливчика же от победы к победе уверенность растет.

Этологи любят изучать иерархию на молодых петухах, которые очень агрессивны и быстро образуют иерархию. В одном эксперименте ловили самого жалкого, забитого петушка из группы, приклеивали на голову огромный красный гребень из поролона символ исключительности и Спускали обратно в загон. Петушок не знает, что у него на голове, и поначалу ведет себя по-прежнему забито. Но подбегающие клюнуть его другие петухи видят на нем огромный красный гребень и пасуют. Раз за разом обнаруживая их неуверенность, петушок надувается, поднимает голову, выпячивает грудь и таким образом, без сопротивления, шаг за шагом восходит на вершину иерархической лестницы.

Однако человек иерархичен до старости и, став взрослым, воспринимает в себе эти инстинктивные позывы очень серьезно. Субъективно он придумывает для них массу объяснений и оправданий кто низких, кто бытовых, а кто и очень возвышенных.

Иерархическое построение людских группировок неизбежно для нас. Всякий раз, когда мы хотим навести порядок в группе людей, мы берем за основу принцип соподчинения. Человек, стихийно получивший руководящее положение в группе, если он не только доминантен, но еще и умен, талантлив, порядочен, обеспечивает всей группе большой успех. Но беда в том, что доминантой может стать и человек очень опасный для общества, аморальный и даже психически больной.

Ее воплощали по-разному. В одних случаях сильно выделявшихся людей толпа подвергала остракизму, убивала. В других предлагалось вообще запретить всякое соподчинение как отдельным личностям, так и всей группе, в результате получалась анархия, которая неизбежно приводила к самой максимальной власти грубой силы. Единственно приемлемым оказался путь, на котором неизбежность иерархического построения, как того требует биологическая сущность человека, принимается, но вместо стихийных иерархов ведущее положение занимают люди, выбранные или назначенные группой с учетом качеств их разума и морали.

Некоторые выдающиеся этнографы прошлого века представляли себе первобытное общество как некий золотой век полного равенства. Этот миф и сейчас еще присутствует в школьных учебниках. Но теперь мы знаем, что это не так. Первобытные группы строились по иерархическому принципу и жизнь в них была разной в зависимости от того, какими оказывались иерархи мудрыми, сильными вождями, свирепыми громилами или бесноватыми колдунами.

Это инстинкт. Но разум говорит иное. Потакая агрессивному человеку, мы в дан ной ситуации действительно выручаем себя, так как нападающий, подчиняясь инстинкту, сменит гнев на милость. Но в следующий раз с нами, а также с другими людьми забияка будет еще агрессивнее и, чтобы умиротворить его, потребуется еще большая уступчивость. Разумное поведение заключается в том, чтобы как южно сильнее и всегда давать отпор агрессивной личности. Причем лучшее данном случае оружие то, против которого у агрессора нет врожденной программы: одновременный отпор нескольких людей, каждого из которых он считает слабее себя. В школах, гимназиях, бурсах и тому подобных группах мальчишек-подростков был свой грубый, но очень эффективный метод лечения доминант «темная».

Тогда нам кажется, что нас в чем-то все время ущемляют, недооценивают, недодают. Что с нами ведут себя недостаточно почтительно, не уважают, смеются за спиной, нас это раздражает, злит, и мы хотим постоять за себя. И вскипает гнев, и находит себе объект, и произойдет скандал, в котором мы не уступим, пока не разрядимся.

Субъективно наш разум оценивает сие неверно, он находится во власти рожденной программы. Агрессивному человеку действительно очень трудно, почти невозможно сдержать свой гнев. Хуже того: валимы сдержим его, он переадресуется на другой, еще менее виновный объект.

Прежде всего заставьте себя по-доброму думать о слабом человеке: что он в общем-то хорошо относится к вам, что он когда-то что-то сделал для вас, что у него маленькие дети, больная мать и т. п. А затем вспомните, что вы так и не решились что-то сказать человеку сильнее вас, а пора бы.

И идите, скажите. Прирожденные администраторы высокого класса, подавив гнев на подчиненного, идут к начальнику, чего-то добиваются для подчиненных, и агрессивность снимается. Во-первых, они расходуется на преодоление сопротивления вышестоящего. А во-вторых, превосходство над подчиненным продемонстрировано, но в форме для него не обидной и даже приятной.

В нас, к сожалению, есть еще довольно много неприятных инстинктов, которыми вечно борется общество и всю жизнь каждый из нас.

Вы вольны принимать одну из этих точек зрения, но в любом случае теперь вы не можете не учитывать знаний, полученных этологами.

Этологи обнаружили у животных, как высших, так и низших, большой набор инстинктивных запретов, необходимых и полезных им в общении с сородичами. К. Лоренц пятьдесят с лишним лет назад, открыв первые из них, решился написать «Мораль в мире животных».

Вы не хотите, чтобы она ела без разрешения пищу, которую может найти в доме, пожалуйста, она не ест. Вы не хотите, чтобы она справляла нужду в доме, пожалуйста, она будет терпеть, пока вас нет дома. Вы не хотите, чтобы она запрыгивала на стол, стул или кровать, она не будет этого делать. Нельзя играть игрушками вашего ребенка, такими соблазнительными для нее, она вздохнет и не будет. И главное, она переживает, если нарушила ваш запрет, просит простить ее. Более того, она может сама запрещать то же своим щенкам.

И помимо продуманной нами для нее этики. Мы видим в собаке ее собственную мораль во многом совпадающую с нашей. Нам нельзя бить женщину, ребенка пес не может применять силу к щенку. Нужно выручать друга в беде и наша собака умрет за друга. Нужно защищать своих, свой дом так же поступает и собака. Если друг расстроен, мы чувствуем потребность видеть это, обласкать его и наша собака наделена той же чуткостью. Нельзя лгать, обманывать, скрывать и собаке противен обман. Если обидим, мы извиняемся и собака тоже. Трус презренен для нас обоих, и оба мы уважаем храбрость. И так далее, и так далее. Более того, хороший человек перед хорошей собакой чувствует себя немного виноватым: ее устои кажутся сильнее и бескомпромисснее. «Благородное животное», говорят люди.

«У сильного животного сильна и мораль» говорит К. Лоренц.

«Не убей своего» первый запрет очень многих видов. Для одних «свои» это любые особи собственного вида, для других только члены своей группы, лично знакомые или носящие общий отличительный признак группы. У последних тогда обязательно есть программа «различай всех на своих, к которым запреты применяй абсолютно, и на чужих, к которым применение их не строго обязательно». Человек среди этих видов. Раньше все было просто: свои это наше стадо, а все остальные чужие. Мир человека стал неизмеримо сложнее, а мы все ищем своих и чужих: родные не родные, соседи не соседи, земляки не земляки, одноклассники не одноклассники, соотечественники иностранцы, единоверцы-неверные, и так без конца.

Для соблюдения этого правила у животных существует масса забавных и красивых ритуалов подхода, демонстрации намерений и силы.

Более того, у хорошо вооруженных природой животных есть запреты применять смертоносное оружие или убийственный прием в драке со своим. Волк может убить оленя и даже лося одним ударом, клыками разорвав горло или брюхо. Но в драке с другим волком он этих приемов применять не имеет права. Он бьет сородича-противника открытыми зубами по губам, разбивая их в кровь. Очень больно, достаточно, чтобы выиграть психологически и «по очкам», но не смертельно. Лев, наскочив на быка сбоку, одним ударом лапы ломает позвоночник, а кривыми ножами-когтями делает огромную рану на боку. Но два дерущихся льва не смеют применять этот «коронный удар». Они бьют друг друга когтями по ушам. Тоже очень больно, но тоже не смертельно. Собаке или другому врагу не своего вида кот норовит попасть когтями в глаза и часто достигает успеха. Когда дерутся два кота, удары сыплются градом. Но среди бродячих котов-драчунов почти нет одноглазых. Уши же изодраны в клочья. Олень, защищаясь от хищника, норовит ударить его рогами в бок, и этот удар страшен: несколько копий сразу пронзают тело. Но в драке с оленем же он бьет его по рогам или, сцепив рога, заставляет опустить голову и пятиться. Грохот боя слышен на весь лес, а соперники невредимы.

В стычке один из них устанет и отступит раньше, чем противник его убьет. Поэтому у человека, как и у многих других слабовооруженных животных, почти нет врожденных ограничений для действия в драке. Они были не нужны. Но человек изобрел оружие и оказался редчайшим существом на Земле: он убивает себе подобных. Мы пытаемся компенсировать отсутствие врожденного запрета воспитанием: в драке не хватай в руки что попало, особенно орудие защищаясь, не превышай меры, стыдно вооруженному конфликтовать с безоружным… А оружие все совершенствуется и накапливается, а люди убивают друг друга все в большем и большем количестве… Плохо, оказывается, разуму, когда он не обуздан инстинктом. Будь он у нас сильным, мы бы решали мировые конфликты турнирами.

Как проигравшему остановить распаленного в драке победителя? Отбор нашел блестящее решение: пусть слабый предложит сильному нарушить запрет. И запрет остановит его. Проигравшие волк, лев олень вдруг прыжком отскакивают от противника и встают к нему боком, в положение, самое удобное для нанесения смертельного удара. Но именно этот-то удар противник и не может нанести. Пробравший мальчишка закладывает руки за спину и, подставляя лицо, кричит: «На, бей!» Даже для нас, людей, в которых запрет очень слаб, это действие впечатляюще. Этот мальчишка ничего не слышал Библии, в которой еще несколько тысяч лет назад безвестный психолог написал загадочную фразу: «Если ударят по одной щеке подставь вторую». Зачем? Да чтобы не ударили еще! Тьма комментаторов не могли понять то, что волк объяснил бы нам с ходу.

Животное, защищающее свою территорию, свой дом, свою самку, своих детенышей, обычно выигрывает в конфликте даже с более сильным. И не только потому, что отчаяннее обороняется или нападает, но и потому, что противник заранее ослаблен. Его агрессивность сдерживается запретом тем самым запретом, который когда-то люди сформулировали как «не пожелай ни дома ближнего своего, ни жены его…», а современные юристы называют неприкосновенностью жилища, яичной жизни и имущества. Очень забавно наблюдать, как ссорятся птицы – два самца-соседа на границе своих участков: по очереди проигрывает тот, кто залетит на участок другого.

В некоторых случаях можно предполагать, что это совпадение чисто внешнее. Что моральная норма у человека возникла на разумной основе и случайно оказалась похожей На инстинктивный запрет животного. Но по крайней мере часть наших так называемых общечеловеческих норм морали и этики генетически восходит к врожденным запретам, руководившим поведением наших предков, в том числе и дочеловеческих. И стесняться этого не нужно. Как не нужно, кокетливо считать себя сверхсуществом, забывая не только свое происхождение, но и то, что человек разумное животное.

Семье, правда, легче. Основу благополучного развития своих детей и внуков мы с вами закладываем более или менее правильно, независимо от господствующей идеологии, потому что эта идеология не может лишить нас главного оружия непроизвольной, инстинктивной любви к детям.

Раньше мы могли верить, что «там все в порядке», а теперь? И если вам сейчас что-то «сжало сердце», то это опять инстинктивная программа сработала программа сопереживания.

Недаром древнеримский философ Сенека утверждал, что сопереживание противоречит разуму, что оно иррационально. А раз так от него надо освобождаться. Рационалистически воспитывая в этом духе своего ученика Нерона, Сенека поплатился: ученик, повзрослев и став императором, велел своему воспитателю умереть. Это было далеко не единственное злодеяние рационалистически воспитанного Нерона: за ним числится и убийство собственной матери.

Они нужны учителю и врачу, психологу и социологу без них трудно воспитателю, офицеру, тюремщику, судье, администратору. Очень хотелось бы, чтобы для пользы всего человечества ими обладали политики. Но самое главное они нужны каждому из нас, ведь у всех есть или будут дети, младшие братья, внуки.

Природа наделила их самым долгим среди живых существ детством, чтобы они могли, овладевая своими инстинктами и учась, пройти за полтора десятка лет огромный путь от прачеловека до современного человека. Они способны пройти его сами, без нас, страдая и ошибаясь. Но путь их будет прямее, а результат выше, если мы будем любить и понимать наших детей такими, какими их создала природа, а не такими, какими их рисует наше воображение.