• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Вскоре после приезда Зворыкина в Нью-Йорк пришла весть о падении правительства Колчака[83]. Необходимость отправки товаров в Омск отпала, и американский координатор Министерства снабжения оказался не у дел. Зная, что российское посольство в Вашингтоне не признало большевистское правительство, Зворыкин отправился на встречу с послом России в США Борисом Бахметьевым[84] в надежде устроиться на службу в посольство. Единственное, что Бахметьев смог ему предложить, – место специалиста по работе на арифмометре в бухгалтерии Российской закупочной комиссии в Нью-Йорке. Поскольку финансовое положение Зворыкина в этот период было почти отчаянным, он согласился. Одновременно он начал усиленно заниматься английским языком и переехал в Бруклин, где жильё было значительно дешевле, чем на Манхэттене.

Окончательно осев в Нью-Йорке, Зворыкин по посольским каналам выяснил берлинский адрес жены и предложил ей переехать в Америку. Супруги сняли небольшой дом в городке Маунт-Вернон (штат Нью-Йорк), где жизнь постепенно вошла в спокойное и размеренное русло. Слегка подтянув английский и поправив денежные дела, Зворыкин приступил к поиску работы по специальности.

Я разослал множество писем в разные инженерные компании с предложением услуг, но поначалу никто не проявил заинтересованности. Наконец, пришло приглашение на собеседование из Питтсбурга, штат Пенсильвания. Компания Westinghouse Electric[85] искала специалиста для работы в исследовательской лаборатории. Я поехал знакомиться.

Лаборатория произвела на меня такое сильное впечатление, что я подписал контракт прямо на месте, несмотря на более чем скромное жалованье. (В Закупочной комиссии я получал ровно в два раза больше.) Друзья моего решения не одобрили: с их точки зрения, переезд в незнакомое место на неизвестную работу с ничтожной зарплатой выглядел полнейшим безумием. Да ещё Татьяна была на сносях. Но желание вернуться в профессию перевесило всё, и вскоре после рождения нашей старшей дочери Нины мы переехали.

Жизнь в Питтсбурге оказалась несравнимо дешевле нью-йоркской. Даже моего скромного жалованья с лихвой хватило на то, чтобы снять несколько просторных комнат в доме служащего телефонной компании, с которым мы вскоре сдружились. Работа захватила меня с головой. Наш отдел занимался разработкой новой усилительной радиолампы (впоследствии получившей название WD-11[86] ). С её помощью планировалось улучшить качество приёма передач, которые теперь регулярно транслировались с новой радиовещательной станции KDKA, построенной Франком Конрадом[87]. Работали мы напряжённо, иногда сутками напролёт. Но мне нравилось ощущать себя частью общего дела, нравилось, что мой вклад ценят.

У каждого из нас был свой участок работы, и я отвечал за подготовку катодов для радиоламп. Чтобы повысить эмиссию электронов, катод необходимо было подогреть, для чего платиновая нить накала (эмиттер) покрывалась тонким слоем бариево-стронциевой окиси. Производилось это вручную, и толщина покрытия всякий раз выходила разная. Постепенно я разработал и сконструировал полуавтоматическое устройство, позволявшее не только ускорить, но и унифицировать процесс напыления. Поскольку собрал я его вручную из доступных мне материалов, агрегат получился громоздкий. Он приводился в действие сжатым углекислым газом, поступавшим по резиновой трубке. Для активирования окисей я использовал жидкую канифоль.

Как-то я заболел гриппом и несколько дней не выходил из дома. Вскоре позвонил мой коллега: работа стоит – кончились катоды с напылением, а пользоваться моим устройством никто, кроме меня, не может. Несмотря на сильную слабость, я сказал, что сейчас же «заступлю на вахту» и что к утру катоды будут. После чего попросил, чтобы к моему приходу к установке подсоединили новый баллон сжатого газа.

Пока я доехал до лаборатории, все уже разошлись. Включил агрегат, приступил к напылению. Поначалу дело двигалось споро. Но стоило мне пустить ток для подогрева нити, как взорвалась колба с жидкой канифолью. Хорошо, что в левой руке у меня оказался кусок асбестовой ткани – я успел прикрыть им лицо. Но руку не уберёг: сильнейший ожог заживал потом несколько месяцев. И забрызганный канифолью костюм пришлось выбросить.

Причину взрыва быстро установили. Оказалось, что кто-то перепутал баллоны с газом и вместо углекислого подсоединил кислород. Я останавливаюсь на этой истории так подробно, чтобы показать, до какой степени мы пренебрегали простейшими правилами техники безопасности. Из-за этого ЧП у нас происходили регулярно, причём порой довольно серьёзные.

Со временем я нашёл несколько способов повышения мощности радиоламп – в частности, путём нагревания катодов переменным током при включении радиоприёмника в сеть, а не от батареек. Это изобретение нужно было регистрировать, но тогда я ещё не знал, как оформляются патенты. К тому же, по-английски я по-прежнему объяснялся с трудом и так и не смог толковать патентному поверенному, в чём именно состоит изобретение.

Я настолько увлёкся работой, что не заметил, как пролетел целый год. В контракте было прописано, что по истечении первого года в случае удовлетворительных результатов компания обязуется повысить мне жалованье. У меня имелись все основания ожидать солидной прибавки, но вместо этого пришло уведомление, что в связи с тяжёлым финансовым положением компания сокращает все зарплаты сотрудников на десять процентов. Это было настолько неприятно и неожиданно, что я немедленно подал заявление об уходе. Следующий месяц ушёл на поиски новой работы. Разослав десятки резюме, я, в конце концов, получил приглашение от небольшой инженерной фирмы в Канзас-Сити, штат Миссури. Круг моих обязанностей был мне не совсем ясен, но жалованье сулили хорошее (почти вдвое больше того, что я получал в Westinghouse), и я согласился.

И вот мы всей семьёй переехали в Канзас-Сити. На вокзале нас встретил директор моей будущей лаборатории, который снял для нас дом в очень приятном районе. Город нам понравился, и мне не терпелось поскорее приступить к работе. Но оказалось, что фирма строит для лаборатории новое здание, и первые два месяца дел у меня практически не было. Когда строительство завершилось, ещё месяц ушёл на закупку и установку оборудования.

За это время я выяснил, что фирма, которая меня наняла, пытается получить патент на изобретение принципиально нового метода крекинга[88] нефти – с использованием электричества вместо высоких температур. Нефтяные компании ждали экспериментального подтверждения, и в случае успеха фирма могла рассчитывать на баснословные прибыли. Передо мной стояла задача наглядно доказать, что высокочастотный ток ускоряет процесс расщепления углеводородов. Мои знания о нефтепереработке были весьма ограниченными, но, проштудировав несколько книг о крекинге в местной публичной библиотеке, я достаточно быстро разобрался, как следует проводить эксперимент.

Через два месяца отчёт о полученных результатах был представлен Совету директоров. Увы, проведённые опыты неопровержимо доказывали, что высокочастотный ток не только не ускоряет, но, наоборот, замедляет процесс расщепления углеводородов. Директора были в бешенстве: лабораторию закрыли, а меня уволили. Я, конечно, предполагал, что руководство будет разочаровано исходом моей работы, но увольнения никак не ожидал.

К счастью, к тому времени я успел оборудовать небольшую лабораторию у себя дома и ставил самостоятельно эксперименты по использованию высокочастотной техники в радиовещании и в системе железнодорожной сигнализации. Позднее на базе этих исследований я получил несколько патентов.

В ту пору производство радиоприёмников не было поставлено на поток, но спрос на них очень вырос. Ещё до увольнения я начал подрабатывать, изготавливая радиоприёмники вручную по индивидуальным заказам. Особенно ценились встроенные модели (часы с радио, электрические кофеварки с радио и т.д.) – я делал их очень лихо. От желающих не было отбоя, и наше финансовое положение заметно укрепилось. Я купил подержанный автомобиль и снял летнюю дачу, куда мы всей семьёй отправлялись на выходные и в праздники.

Я всегда обожал возиться с техникой, поэтому, став владельцем автомобиля, всё свободное время проводил под капотом. Как-то мне приспичило сменить тормозные колодки, для чего автомобиль требовалось приподнять, а домкрата (тем более, четырёх) под рукой не оказалось. Сняв колёса, я поставил машину на подпорки из кирпичей. Залез под днище, стал откручивать гайку, не рассчитал усилия и случайно выбил из-под ступицы одну из опор. Накренившийся кузов пригвоздил меня к земле – ни пошевельнуться, ни вздохнуть. И дома, как назло, никого. К счастью, три оставшиеся опоры выдержали – иначе меня бы просто расплющило. Пролежал я так довольно долго, пока наш сосед – школьный учитель – не зашёл к нам по каким-то делам. Поняв, что в одиночку мне не помочь, он прыгнул в свою машину и помчался за подмогой в пожарную часть. Вызволяли меня всей пожарной командой. Спустя много лет я спросил свою дочь Нину, что ей больше всего запомнилось из нашей жизни в Канзас-Сити. Нина сказала: «Словосочетание «электронный луч». Ты его повторял по сто раз на дню». Очевидно, и там я постоянно думал о телевидении... Вскоре один знакомый свёл меня с владельцем небольшой компании, производившей детекторные приёмники[89]. Это было время, когда США охватила настоящая радиолихорадка. Радиовещательные станции возводились Единственное важное достоинство детекторного приёмника – он не требует внешнего питания и может быть собран из подручных средств. повсюду (даже в такой глуши, как Канзас-Сити). Я согласился войти в компанию на правах партнёра и предложил усовершенствовать детекторный приёмник, оснастив его простеньким вариометром, позволявшим осуществлять настройку на средних волнах. Дела у компании резко пошли в гору, а перед Рождеством наши приёмники стали разлетаться как горячие пирожки – они считались самым модным подарком. Чтобы не отстать от спроса, мы наняли несколько старшеклассников, которые помогали производить сборку. Прибыль была очень существенная, и я впервые в жизни ощутил себя чуть ли не Рокфеллером. Правда, ненадолго. Вскоре после Рождества возмущённые покупатели понесли приёмники в ремонт, в основном, из-за некачественной спайки. Я лудил и паял день и ночь, но справиться с потоком своими силами оказалось немыслимо. Нужно было запускать настоящее производство, покупать оборудование, нанимать квалифицированных рабочих. Это требовало серьёзных вложений, на которые мой партнёр идти не рискнул, и наш бизнес распался.

Ещё одна неудачная попытка разбогатеть связана с выпуском радиоприёмников для автомобилей. Я собрал и протестировал экспериментальную модель, установив петлевую антенну на крыше кузова. Приём был прекрасный, и я уже начал подыскивать инвесторов, чтобы запустить производство, но вмешался Департамент полиции. В отделе транспортных средств сочли, что авторадио отвлечёт внимание водителей от дороги и увеличит риск аварий. От идеи пришлось отказаться.

Тем временем в моей бывшей лаборатории в Westinghouse Electric сменился директор, и я получил предложение вернуться в Питтсбург. Теперь я был опытнее и не спешил давать согласие. Написал, что вернусь, если мне будет предложено более высокое жалованье и многолетний контракт. Условия приняли, и через месяц мы с женой собрались в обратный путь. Решили так: чтобы не мыкаться всей семьёй по съёмным квартирам, я поеду в Питтсбург на машине один и найду подходящий дом. Когда всё устроится, жена с дочерью приедут туда на поезде.

Дороги в ту пору были совсем не такие, как сейчас, и значительный отрезок пути между Канзас-Сити и Сент-Луисом пролегал по грунтовой дороге. Указателей не было, я пропустил нужный поворот и, проплутав до темноты, выехал к воротам какой-то фермы. Стал стучать, надеясь, что если не приютят, то хотя бы покажут, как добраться до ближайшей гостиницы. В ответ послышался яростный собачий лай, и мужской голос из-за закрытых дверей довольно грубо спросил, что мне надо. Я объяснил. «Раз вы сюда без моей помощи добрались, то и до гостиницы сами доберётесь», – сказал голос. После чего пригрозил спустить собак, если сейчас же не уберусь. В сердцах я негромко выругался по-русски. «Что-что? – послышалось из-за ворот. – Ну-ка, повторите!» На этих словах ворота распахнулись, и на меня двинулся могучий старик с винчестером. Я попятился, но старик раскинул руки по сторонам, расплылся в улыбке и воскликнул: «Здоровеньки булы!» Оказалось, что он ещё мальчиком вместе с родителями эмигрировал в США с юга России. Теперь был процветающим фермером, имел двести с лишним акров земли и большое хозяйство. Его дети выросли, обзавелись семьями и уехали в город, а он безвылазно жил на ферме с женой. Узнав, что я всего два года как из России, несказанно обрадовался, зазвал в дом, разбудил жену, и втроём мы проговорили до самого утра. Отпускать меня не хотели ни в какую и накормили так, что я с трудом встал из-за стола.

От Сент-Луиса до Питтсбурга вело двухполосное асфальтированное шоссе – ехать по нему было одно удовольствие. Но стоило мне попасть в город, как тут же начались неприятности. Для начала я свернул на улицу с односторонним движением в неправильном направлении. Полицейский – дородный детина со свирепым лицом – оглушительно засвистел в свисток. Остановив поток, он неторопливо направился в мою сторону, на ходу доставая блокнот, чтобы выписать штраф. «Глаза есть? Знаки читать умеете?» – начал он обычную в таких случаях тираду, но вдруг заметил номера штата Миссури на моём автомобиле и осёкся. «Так вы из Миссури? Как там дела? – Суровые складки на его лице неожиданно разгладились. – То-то я смотрю: не туда сворачиваете. Куда следуете? Я вам помогу». Иногда быть провинциалом в большом городе очень выгодно.

Моё положение в Westinghouse заметно укрепилось, и новый директор лаборатории Сэмюэль Кинтнер предложил мне несколько проектов на выбор. Конечно же, я сказал, что хочу заниматься электронным телевидением, и Кинтнер немедленно согласился.

Работа закипела. Меньше чем за два месяца, практически в одиночку, я полностью собрал электронную телевизионную систему. Я был ужасно горд результатами и проводил много времени в библиотеке в поисках подходящего названия. В итоге передающую электронную трубку я решил назвать «иконоскоп» (от греческого «eicon» – образ, и «scopeo» – смотрю), а принимающую – «кинескоп» (от греческого «kineo» – двигаться). На Кинтнера система произвела сильнейшее впечатление. Хотя качество передаваемого сигнала было далеко от совершенства, мы понимали, что со временем его можно значительно улучшить. Глядя на собранную мной систему, Кинтнер впервые окончательно поверил, что будущее именно за электронным, а не механическим телевидением.

Дальнейшие эксперименты требовали серьёзных финансовых вложений, поэтому Кинтнер решил продемонстрировать моё детище генеральному директору компании Генри Дэвису. Никогда мне не забыть этот день! Неприятности начались ещё накануне. Во время заключительного теста выбило несколько конденсаторов, и пришлось всю ночь заниматься починкой. Когда утром Кинтнер ввёл в лабораторию высокое начальство в лице Дэвиса и Отто Шайрера, возглавлявшего Отдел патентов, иконоскоп и кинескоп были в полном порядке, а их создатель являл собой классический образ изобретателя: растрёпанный, возбуждённый, с красными от бессонницы глазами.

Всё же мне удалось продемонстрировать возможности моей системы, сканируя и передавая изображения исключительно электронным способом (то есть без помощи диска Нипкова[90]). Я ожидал, что наибольшее впечатление на начальство произведёт «эффект накопления зарядов», лежавший в основе иконоскопа. Однако мистер Дэвис изобретений не оценил. Задав мне несколько вопросов (в основном, сколько времени я потратил на подготовку демонстрационной модели), он шепнул что-то на ухо Кинтнеру и удалился. Позднее Кинтнер признался, что Дэвис сказал: «Парень талантливый, но занимается ерундой. Неужели нельзя использовать его с большей пользой?»

Это больно ударило по моему самолюбию. В приватных беседах Кинтнер осуждал недальновидность начальства, но ослушаться не посмел и перевёл меня в лабораторию, считавшуюся одной из самых перспективных в компании. Как раз тогда Westinghouse начала работать над созданием звукозаписывающей аппаратуры для кинематографа. В ней также использовались фотоэлементы, с которыми я постоянно экспериментировал, создавая иконоскоп. Одновременно с этим я начал писать заявку на патент своей телевизионной системы.

В то время между лабораторией Westinghouse Electric и физическим факультетом Питтсбургского университета существовала договорённость, согласно которой сотрудники лаборатории имели возможность бесплатно слушать лекции и защищать диссертации по темам своих практических разработок. Поскольку Поль Ланжевен прислал в университет письмо, в котором высоко отозвался о моих способностях, мне засчитали стажировку в Коллеж де Франс в качестве кандидатского минимума. Сочетая работу в лаборатории с вечерними занятиями в университете, я сумел всего за два года написать диссертацию по использованию фотоэлементов в различных областях электроники и в 1926 году стал доктором физических наук.

К тому времени материальных затруднений мы уже не испытывали. У нас был небольшой дом в пригороде Питтсбурга и новый автомобиль. Появились друзья и возможность чаще бывать в театрах и на концертах. Когда родилась вторая дочь Елена, жена наняла прислугу.

Особенно тесно мы общались с семьёй Ильи Эммануиловича Муромцева[91], которого я знал ещё по Петербургу. Теперь он, как и я, работал в исследовательской лаборатории Westinghouse Electric и с годами стал одним из ведущих экспертов по радиоламповым приёмникам. Мы также были близки с супругами Слепян. Джозеф – блестящий инженер, многолетний сотрудник компании Westinghouse – прославился своими многочисленными изобретениями в области электроники (он автор более 200 патентов), а его сын Дэвид снискал себе мировую славу научными трудами по прикладной математике.

В тот период компания Westinghouse стала пристанищем для многих выходцев из России, бежавших от диктатуры большевиков. Среди них были и учёные мирового уровня, такие как Иосиф Тыкоцинер[92], разработавший первую систему звукозаписи для кинематографа, и Степан Тимошенко – признанный специалист в области сопротивления материалов. Его учебные пособия «Курс сопротивления материалов» и «Курс теории упругости» были написаны задолго до революции и переведены на десятки языков.

Питтсбургский период особенно дорог мне ещё по нескольким причинам. Во-первых, в 1924 году, после пяти лет пребывания в США, я получил американский паспорт. Как человеку, потерявшему родину, мне было необычайно важно ощутить себя полноправным гражданином своей новой страны.

Во-вторых, моя работа в лаборатории продвигалась на редкость успешно. Стремясь максимально повысить чувствительность фотоэлементов, я нашёл способ соединить в вакуумной лампе фотоэлемент и усилитель. Прибор оказался настолько чувствительным, что реагировал даже на струйку дыма, попадавшую в пространство между фотоэлементом и источником света. Это привлекло внимание рекламного отдела компании, и мой опытный образец был выставлен в отделе бытовой техники главного питтсбургского универмага в качестве аттракциона. Тостеры, утюги и стиральные машины включались и выключались «дистанционно» – в буквальном смысле, от дуновения ветерка. Падкие до такого рода трюкачества журналисты раструбили об этом во всех изданиях, и чуть ли не каждая питтсбургская газета сочла своим долгом сопроводить статью о «чудо-приборе» моей фотографией. Дешёвые сенсации претят любому серьёзному учёному, и мне было крайне неловко перед моими коллегами за мою незаслуженную популярность.

Неудача с показом моей телевизионной системы многому меня научила. Я раз и навсегда понял: пока техническая разработка не достигла той стадии, когда за неё хватаются инвесторы, работу надо камуфлировать. Ваша собственная убеждённость для других ничего не значит. Отныне я решил искать приложение своим изобретениям лишь в тех областях, которые находила перспективными компания Westinghouse.

Эксперименты с иконоскопом убедили меня в важности фотоэлектрического эффекта для успешного преобразования световой энергии в электрическую. Однако даже разработав чувствительный фотоэлемент, я не мог заниматься усовершенствованием иконоскопа, поскольку телевидение не входило в сферу интересов компании. Основные разработки Westinghouse вела в области звукового кино, поэтому впервые мой фотоэлемент оказался по-настоящему востребованным именно там. В частности, с его помощью была сконструирована камера с оптическим затвором, быстро взятая на вооружение Голливудом. Надо ли говорить, что киностудии тут же начали переманивать наших сотрудников. Двое из моих коллег (талантливейшие инженеры!), получив выгодные предложения, не устояли перед искушением и перебрались в Калифорнию. У меня тоже была такая возможность, но я решил остаться в лаборатории и добился перевода в отдел факсимильной связи. Разработки, которые велись в целях её усовершенствования, включали в себя многие элементы, необходимые и для развития телевидения.

Созданный мной фотоэлемент с повышенной чувствительностью приобрёл определённую известность в научных кругах, однако попытка начать его промышленное производство не увенчалась успехом. Мы производили его в лаборатории кустарным способом и распространяли среди физиков и астрономов. На базе этого фотоэлемента я разработал новый тип скоростного факсимильного аппарата, способного передавать фотографии. Они воспроизводились на специальной светочувствительной бумаге, не требовавшей проявки.

Постепенно я начал публиковать некоторые из своих ранних работ в научных журналах. Это значительно повысило мой авторитет в глазах начальства, и вскоре мне было предложено не только возглавить одну из лабораторий, но и самому выбрать тему своих исследований. Естественно, я вернулся к занятиям телевидением.

Наша группа состояла из пяти человек. Сперва мы занялись усовершенствованием воспроизводящей трубки – кинескопа. Научились отклонять электронный луч для формирования постоянного электронного растра. Разработали надёжную электронную пушку с электростатической фокусировкой в глубоком вакууме и неплохой модуляцией интенсивности электронного луча. Наш кинескоп воспроизводил контрастную светящуюся точку на флюоресцентном экране, сделанном из тонкоизмельченного виллемита[93].

С иконоскопом дело обстояло похуже. Мы долго искали способ перевода изображения в электрический сигнал. Добиться однородности фотомозаики никак не удавалось. На разных участках мишени светочувствительность и электроёмкость были различны. Чтобы не откладывать испытание других компонентов электронной системы, был сконструирован временный механический передатчик – сканирующий диск. Поскольку передавать планировалось в основном кинофильмы, мы оснастили диск вибрирующим зеркальцем, разработанным специально для этой цели. Пользуясь этим приспособлением вместо иконоскопа, мы начали транслировать кинофильмы на расстояние в тестовом режиме. Первый собранный в лаборатории телевизионный приёмник я установил у себя дома, в восьми километрах от лаборатории.

Приблизительно тогда же произошёл эпизод, который, хоть и не имел прямого отношения к моим исследования, надолго оставил крайне неприятный осадок. Как-то вечером в моём доме раздался междугородный телефонный звонок. Неизвестный на другом конце провода назвался мистером Расселом и пояснил, что звонит из Вашингтона. Он только что прибыл из Лондона в США по поручению крупного частного фонда, собирающего сведения об открытиях в области телевидения.

Фонд учредил премию наподобие Нобелевской и планирует вручать её за важнейшие телевизионные изобретения. Единственное условие: представитель фонда должен лично ознакомиться с функционированием и техническими характеристиками изобретения.

Помню, я сказал, что исследования носят конфиденциальный характер и мне нечего ему сообщить. Он начал настаивать, говоря, что второго такого случая может не представиться и что я горько пожалею, если упущу этот шанс. «Не спешите с ответом, подумайте, обсудите с начальством, – тарахтел мистер Рассел. – Я перезвоню через два дня». Чтобы хоть как-то отделаться от него, я согласился.

Наутро я пересказал этот разговор мистеру Кинтнеру, добавив, что не верю ни единому слову этого самозванца. Мне было очевидно, что меня пытаются надуть. Кинтнер же предположил, что это происки конкурентов, которые жаждут выяснить, как далеко мы продвинулись в своих исследованиях. «Давайте их немного подразним, – предложил он. – Приёмник же у вас дома, а не в лаборатории. Вот и пригласите этого мистера Рассела к себе на «просмотр» – пусть у него глаза на лоб вылезут».

Через два дня означенный господин явился ко мне домой и посмотрел по моему телевизору переданный из лаборатории короткий диснеевский мультфильм с развёрткой в 60 строк. Эффект превзошёл все ожидания: гость впал в состояние шока. Оправившись, он долго тряс мою руку, поздравлял и уверял, что награда мне практически обеспечена. Только тут я сообразил поинтересоваться, о какой сумме идёт речь, и мистер Рассел назвал цифру, в несколько раз превышавшую размер Нобелевской премии. Это окончательно убедило меня, что всё происходящее либо надувательство, либо розыгрыш, и я потребовал, чтобы он назвал истинную цель своего визита. «Уверяю вас, мистер Зворыкин, – затараторил он, – я представляю независимый фонд, который скоро сделает вас миллионером». С этими словами мистер Рассел откланялся. Надо ли говорить, что больше я никогда его не видел.

Через несколько лет мне напомнил о нём Фило Фарнсворт[94] во время моего визита в его лабораторию в Сан-Франциско. Оказалось, что Фарнсворт слышал об этой истории от редактора Отдела науки газеты San Francisco Chronicle. История, что называется, «пошла в народ», обросла нелестными для меня подробностями. Это больно кольнуло.

Вообще, «предложение» загадочного мистера Рассела попортило мне немало крови. Во-первых, «бриллиантовый дым», замаячивший было на горизонте в виде баснословной премии, необычайно взбудоражил воображение моей жены. Она успела нарисовать себе безоблачную картину нашего грядущего благоденствия. Когда «дым» рассеялся, наши и без того непростые отношения ещё более осложнились. Во-вторых, я сделался предметом постоянных подтруниваний коллег по лаборатории, которые не видели в происшедшем ничего обидного. Скорее наоборот: в свете недавнего «триумфа» моего изобретения в отделе бытовой техники главного питтсбургского универмага, им казалось, что это ещё одно свидетельство моей растущей славы. Я же был в бешенстве от того, что за какой-то дешёвый трюк с дистанционным включением и выключением стиральной машины нашу лабораторию вознесли до небес, а когда мы действительно оказались на пороге грандиознейшего открытия, никому до нас дела не было, кроме какого-то проходимца.

Сейчас это кажется невероятным, но в ту пору руководство компании Westinghouse (за вычетом нескольких человек, включая мистера Кинтнера) не видело коммерческого будущего за телевидением, считало его чуть ли не моей блажью. Денег на разработки выделялось недостаточно, обнародовать наши открытия нам запрещалось, и в итоге мы упустили шанс настоящего прорыва. За четыре года работы в компании я получил патенты на тридцать различных изобретений (не считая ещё дюжины заявок, лежавших в патентном бюро в ожидании рассмотрения) и всё чаще задавал себе вопрос: стоит ли продолжать мою постоянную борьбу за электронное телевидение, учитывая полнейшее отсутствие интереса у вкладчиков? Но и отступиться, не доведя свою систему до конца, я не мог. Мы принялись за усовершенствование иконоскопа.

Как я уже писал выше, добиться стабильного воспроизведения чёткой картинки не удавалось. Мне было очевидно, что решить проблему можно, лишь разработав новое светочувствительное покрытие (мозаичный фотокатод), которое позволяло бы не только «считывать» световые сигналы, но, что ещё важнее, «накапливать» заряд. Именно это свойство накопления заряда и позволило иконоскопу превзойти все предыдущие модели сканирующих устройств, сделав его в итоге почти таким же чувствительным, как человеческий глаз.

После серии экспериментов нам удалось найти довольно простой способ получения необходимого покрытия. Оказалось, что обычное напыление серебра на слюдяную пластину с её последующим нагреванием в вакууме до определённой температуры создаёт прекрасную фотоэлектрическую мозаику из нескольких тысяч мельчайших серебряных капелек. Другая сторона пластины покрывается тонким сплошным металлическим слоем. Серебряные капельки образуют мельчайший растр (каждая капелька – фотоэлемент). Общим анодом для всех служит слой металла, покрывающий внутреннюю стенку стеклянной колбы так, что прозрачным остаётся только окно, через которое на растр отбрасывается передаваемое изображение.

Мозаичный фотокатод стал последним «недостающим» звеном на пути к созданию современного электронного телевидения. Первые «опытные» образцы иконоскопа, созданные в лаборатории по нашему методу, доказали свою надёжность и впоследствии служили годами.

Примечания:

8

Розинг Борис Львович (1869-1933) – российский физик, один из изобретателей электронного телевидения: автор системы телевидения с электронно-лучевой трубкой (1907), осуществил (1911) первую в мире передачу по этой системе.

9

Форест, Ли де (1873-1961) – американский изобретатель, автор 180 патентов. Он считается одним из «отцов электроники»: триод помог открыть дорогу её дальнейшему широкому использованию.

83

Адмирал Колчак подписал указ об отречении от звания Верховного правителя России 4 января 1920 года.

84

Бахметьев Борис Александрович (1880-1951) – русский и американский учёный в области гидродинамики, политический и общественный деятель. Вскоре после Февральской революции был назначен послом России в США. Когда новое большевистское правительство отстранило его от должности, стал эмигрантом.

85

Электрическая компания Westinghouse Electric Со. была основана американским промышленником, инженером и предпринимателем Джорджем Вестингаузом (1846-1914) в 1886 году. С начала 1920-х годов пыталась стать одним из ведущих игроков в радиовещательной индустрии.

86

Выпуск радиоламп WD-11 начался в 1922 году.

87

Конрад, Франк (1874-1941) – пионер радиовещания, заместитель главного инженера компании Westinghouse. В 1916 году собрал у себя в гараже радиостанцию и начал вести регулярные музыкальные передачи. В 1920 году построил более мощную радиостанцию на территории компании Westinghouse, которая получила название КОКА и стала первой официально зарегистрированной коммерческой радиостанцией.

88

Крекингом называется процесс расщепления углеводородов, содержащихся в нефти, в результате которого образуются углеводороды с меньшим числом атомов углерода в молекуле. Крекинг проводят нагреванием нефтяного сырья или одновременным воздействием на него высокой температуры и катализаторов.

89

Самый простой, базовый, вид радиоприёмника.

90

Механическое устройство для сканирования изображений, изобретённое немецким техником Паулем Нипковым (1860-1940) в 1884 году. Этот диск являлся неотъемлемой частью многих схем механического телевидения вплоть до 1930-х годов.

91

Муромцев Илья Эммануилович (?–1952) – учёный-электронщик. В Первую мировую войну – полковник, профессор Электротехнической офицерской школы в Санкт-Петербурге.

92

Тыкоцинер Иосиф Давидович (1877-1969) – польский инженер, уроженец города Воцлавек, находившегося на территории Российской Империи. Специалист по коротковолновой радиосвязи. За установку радиокоммуникационной системы на кораблях российского флота получил от Николая II золотые часы. В США с 1918 года.

93

Редкий минерал класса силикатов. Назван по имени короля Нидерландов Виллема I (Вильгельма).

94

Фарнсворт, Фило (1906-1971) – американский изобретатель, пионер телевидения. В 1927 году изобрёл диссектор – первый прибор, позволявший передавать изображение в электронном виде. В 1930 году Владимир Зворыкин посетил лабораторию Фарнсворта в Сан-Франциско, высоко отозвался о его изобретении и впоследствии рекомендовал Дэвиду Сарнову привлечь изобретателя в команду RCA. В 1931 году Сарнов предложил выкупить у Фарнсворта все его патенты за 100000 долларов, от чего Фарнсворт отказался.